Белая герань

Роман

Белая герань

Весенние сумерки в небольшом шахтёрском городке Черемхово, что расположился на юге Иркутской области, наступают быстро.

Только что прошёл короткий холодный дождь. В сумеречном свете поблескивает мокрый мелкий щебень, которым усыпана ограда вокруг дома.

В доме светло и уютно. Топится кирпичная побелённая печь в углу. На чугунной поверхности печи шумит эмалированный синий чайник. У окна стоит большой кухонный стол, покрытый красно-белой клетчатой клеёнкой. За ним, на широкой скамье большой бак с питьевой водой. Папа привозит воду с колонки, которая на соседней улице. На широком подоконнике цветут три больших куста белой герани в глиняных коричневых горшках. Это любимый цветок мамы.

На улице ещё прохладно, особенно вечером.

Мама, молодая, худенькая и маленькая, как подросток, встаёт из-за стола, за которым они с Малушей рассматривали журнал «Весёлые картинки» и идёт одеваться. Она надевает свою любимую чёрную плюшевую душегрейку. Её красивые синие глаза подмигивают дочке из-под серого пушистого полушалка. Мама идет закрывать деревянные ставни на окнах. Каждый вечер она делает это. И каждый вечер детское сердечко маленькой Малуши переполняет страх.

Между оконными рамами помещен кусок ватмана, скрученный трубкой, поверхность которого обложена тонким слоем ваты и посыпана нарезанным ёлочным дождем. Полоски дождя сверкают в свете уличного фонаря, который зажжён у соседских ворот и делают окно сказочно красивым. Но вот первая ставня закрыла свет фонаря. В проёме окна Малуша видит родное лицо мамы, исчезающее в сером мраке, казавшимся девочке средоточием всякого ужаса. Малуша очень боится темноты. Темноты без мамы.

– Как появится болт, воткни этот штырёк в отверстие! Так нужно, доченька! Тогда ставни никто не сможет открыть с улицы! – повторяет дочке мама, вручая маленький металлический штырь, висящий на кожаном шнурке возле окна.

Малуша старательно сжимает в руке штырь и, как зачарованная, смотрит на дырку в стене, откуда медленно появляется конец толстого болта с отверстием на конце. Малуша торопливо вставляет штырёк в это отверстие, он повисает там, поскольку круглая петля мешает ему проскользнуть внутрь. Всё! Она выполнила указания мамы. Только бы быстрее та вернулась в дом. Мама возвращается и гладит девочку по голове: Молодец, Малуша!

Если вечер выдавался тёплый, Маланья с мамой выходят посидеть на широкой длинной скамье возле их дома на улице Димитрова. С ними обычно сидит мамина подруга и соседка тетя Галя Медведева, полная добрая женщина с узкими карими глазами и худая долговязая тётя Зоя Храмцова из дома напротив. У тёти Зои нет детей. Она ласкова с Малушей, часто угощает девочку конфетами и мятными пряниками.

Довольная Малуша лежит на маминых коленях, заботливо укрытая мягким полушалком из козьей шерсти. Прижавшись к бархатной поверхности маминой душегрейки, она благостно дремлет под негромкий разговор женщин. Когда край маминого полушалка сползает с детских ножек, мама быстро закрывает детские коленки, подоткнув полушалок со всех сторон.

Вскоре папа возвращается со своей шахты, где он работает проходчиком. Он берет Малушу с рук мамы и относит в детскую. Он несёт спящую дочку, как величайшую драгоценность, боясь разбудить. Но Малуша уже не спит. Она зажмуривает глаза и наслаждается ощущением крепости папиных рук и особенным шахтёрским запахом, которым была пропитана его кожа.

Малуша очень любит папу. Но мама – её особая любовь.

Ей не хотелось разлучаться с мамой ни на один час. Любой час, проведенный без мамы, ввергал девочку в панику. Однако маме нужно было уходить на работу, и тогда приходила бабушка Лена, которая присматривала за внучкой.

Бабушка Лена жила в конце улицы, в маленьком деревянном доме с высоким крыльцом, выходящим прямо на улицу.

Мама работала слюдянщицей на Черемховской слюдяной фабрике. Она щипала слоистую слюду на отдельные тончайшие пластинки. Работа была утомительной, требовала пристального внимания, чтобы толщина пластинок была одинаковой и гладкой. Поэтому мама возвращалась с работы уставшая, глаза её слезились.

– Давай я заберу Малушу на выходные! Отдохнешь от неё. А вы с Демидом куда-нибудь сходите погулять! – предлагала бабушка, жалея невестку. В словах бабушки Малуша ощущает подвох. Она говорила о ней, словно девочка была каким-то неодушевлённым предметом, мешающим маме. Тогда девочка вцепляется в мамин подол и начинает истошно орать.

– Нет, мама. Если в воскресенье пойдем в парк, то вместе с Малушей! – отвечает мама, наполняя детское сердце радостью.

В воскресенье они шли по широкой Первомайской улице в парк, где Малуша, заливисто смеясь, кружилась на разных каруселях. Проезжая мимо родителей, она видела маму в красивом крепдешиновом платье с зелеными цветами на подоле, папу в широких брюках и черной вельветовой куртке в металлическими замочками-молниями на карманах. Они были красивее всех в этой нарядной толпе.

Потом они долго гуляли по парку. Малуша шла между ними, крепко держась за папину и мамину руку.

– Раз, два, три! – командовал папа и они с мамой поднимали в воздух смеющуюся от восторга Малушу. Встречные прохожие с улыбкой смотрели на них.

В парке было множество лотков, где продавали сладости. Папа покупал ей всё, что она просила: мороженое в коричневом вафельном стаканчике, пирожок с повидлом, газировку с двойным вишнёвым сиропом. К вечеру Малуша, утомленная от радостных впечатлений, блаженно засыпала на папином плече. Папа нёс её на руках до самого дома.

Когда Маланье исполнилось семь лет, они с бабушкой поехали к её младшей сестре – тёте Глаше.

Глафира Матвеевна была на восемнадцать лет младше бабушки и не хотела, чтобы её звали бабушкой.

– Малушенька! Доченька! Тебе надо хорошо отдохнуть перед школой! Съезди в деревню к тёте Глаше, подыши свежим воздухом. Смотри, сколько сажи у нас в городе! – сказала мама, провожая свекровь с дочкой на вокзале. В Черемхово работали угольные разрезы и шахты. Дома отапливались углём. Всё вокруг было пропитано черной сажей.

Маланья не хотя согласилась. Они с бабушкой пошли на вокзал и сели в пригородную зелёную электричку.

Ехать надо было всего два часа. Тётя Глаша жила в селе Большебельское. Село было очень красивое и стояло на берегу широкой речки Белая. Чистый песок, сосновый лес и травяные луга приветливо встретили их в Большебельском.

Целыми днями Маланья с Тиной находились на свежем воздухе и забегали домой только, чтобы поесть.

Валентина, для родных просто Тина, была приёмной дочерью тёти Глаши. Бабушка говорила, что Тина была родной дочкой умершей подруги тёти Глаши. Сама тётя Глаша была бездетна.

Рыжеволосая длинноногая Тина, чье острое личико усыпали веснушки, была на пять лет старше Малуши. Она очень рассердилась, когда тётя Глаша заставила её играть с маленькой гостьей.

Малуше вовсе не нужно было никакой няньки, она любила играть одна. Но девочку никто не слушал.

– Тинка! Следи, чтобы Малуша не подходила к обрыву! Если она утонет, я отлуплю тебя, как сидорову козу! – приказала тётя Глаша. Тина посмотрела на Малушу с такой злостью, что её светло-зелёные глаза побелели. Но она слушалась приёмную мать. Боялась, что тётя Глаша сдаст её в детдом.

Вечером Малуша с Тиной бегали по лужайке за майскими жуками. Одного Малуша поймала и посадила в спичечный коробок. Он шуршал там лапками, а она, прижав коробок к уху, самозабвенно слушала. Тина подошла, вырвала у девочки коробок и выпустила жука на волю. Малуша в растерянности смотрела, как коричневый жук радостно взмыл в синюю высь и растворился в воздухе.

– Ты злая, потому что ты – не взаправдишняя дочка тёте Глаше! – мстительно сказала Маланья.

– Ой! Удивила! Ну и что! А ты тоже скоро тоже станешь не взаправдишней! Вот сродит твоя мать другую дочку и будет любить её! А ты ей не нужна будешь! – смеясь, ответила Тина и пошла к дому. Сердце Маланьи сжалось. Она села на траву и заплакала.

– Эй, эй! О чём плачешь, детёныш? Тинка, что ли обидела? Она, зараза рыжая, может. Все повадки от матери переняла. Поди ко мне, собери вот мусор в совок! – крикнул дядя Вася, муж тёти Глаши. Он выглядел старым и очень худым.

Дядя Вася целыми днями сидел на своей низенькой лавочке возле дома и мастерил похоронные венки из кусочков жести. Из ржавых консервных банок он ловко вырезал лепестки и листочки, которые потом красил яркими красками. Старые деревянные костыли стояли рядом. У дяди Васи не было одной ноги. Он потерял ногу во время аварии на железной дороге, где он работал обходчиком. Он был намного старше своей супруги, но во всём подчинялся властной жене.

– Нет! Никто меня не обижал, – ответила Маланья, быстро утерев слёзы. Взяла самодельный металлический совок и стала подметать стружку и кусочки жести, окружавшие лавочку.

Ей было жалко дядю Васю.

Если бы он сказал хоть одно словечко против Тины, тётя Глаша обрушилась бы на него, как камнепад. Только рыжая Тина была главной для тёти Глаши, хотя она постоянно грозилась сдать её в детский дом.

К своему мужу тётя Глаша относилась плохо. Но дядя Вася был добр и терпелив. С улыбкой на морщинистом лице и разными смешными прибаутками он вырезал толстыми ножницами лепестки, листочки и веточки своими огромными мозолистыми руками, потом бережно красил тонкой кисточкой, замотанной в серую изоляционную ленту. После чего раскладывал всю эту красоту сушиться на солнце. Венки от дяди Васи пользовались в деревне популярностью.

Односельчане приходили за ними во двор. К ним выходила важная тётя Глаша и брала деньги за мужнину работу.

– Глаш, а Глаш! Может нальёшь стопочку с выручки? Культя мозжит, сил нет моих… – униженно просил вечером дядя Вася.

– Ух, как же ты мне надоел, чёрт безногий! Думаешь, не видела, как старый Лухарь за пряслом прятался? Небось, ни одну стопочку через плетень уже подал? Лучше бы тебе голову отрубило тогда! – громко ругалась тётя Глаша, вернувшись откуда-то с бутылью мутного самогона. Она наливала полную стопку вонючей жидкости и ставила рядом с тарелкой дяди Васи. Он радостно брал граненую стопку обеими трясущимися руками и опрокидывал внутрь.

Малуша почти каждый вечер видела, как сосед дед Иван Лухарев осторожно продвигался за плетнем с бутылкой самогона. Завидев тётю Глашу, дед быстро приседал. Потом сквозь редкий плетень высовывалась тощая рука, держащая налитую стопку. Дядя Вася ловко подхватывал её и быстро выпивал. Пустая стопка исчезала за плетнём.

– Вот выпью рюмашку, сразу дело быстрее идёт! – оправдывался дядя Вася, замечая молчаливое наблюдение Малуши.

– Бабушка, за что тётя Глаша не любит дядю Васю? Ведь у него, бедненького, ножку поездом обрезало! – спрашивала Маланья.

– Да, что ты, господь с тобой! Глаша жалеет и любит Василия. Из-за этого и ругает его, – поясняла бабушка.

Малуша не понимала, как можно любить и ругаться одновременно. Бабушка почти никогда не повышала на неё голос. А мама говорила с ней тихо и ласково. Они сильно отличались от крикливой тёти Глаши, которую Малуша слегка побаивалась.

Если Тина не обращала внимания на окрики приёмной матери, то Малуша вздрагивала при пронзительном звуке тётушкиного голоса и сжималась в комочек.

Вечером тётя Глаша угощала бабушку «казённым вином» в зелёной длинной бутылке. На столе дымилась варёная рассыпчатая картошка, крапчатыми глыбами лежал на тарелках холодец, посыпанный мелко нарезанным укропом, краснел винегрет в стеклянной миске и блестели нарезанные малосольные огурцы с дольками чеснока и прилипшими к ним листьями смородины. На полке буфета стояли подрумяненные булки с вареньем, посыпанные сахаром. Это к чаю.

В июле поспели помидоры. Тётя Глаша нарезала их дольками в широкий прямоугольный салатник, добавляла туда мелко нарубленный зелёный лук, укроп и смешивала всё с густой сметаной. Это ароматное блюдо Малуша любила больше всего.

Накормив детей, их быстро выпроваживали из-за стола. Это было железным правилом.

– Идите спать! Нечего уши развешивать, когда взрослые говорят! – распоряжалась тётя Глаша. Убедившись, что дети ушли в комнату, она снова разливала в рюмочки красное вино. Женщины важно чокались стопками и торжественно выпивали, приговаривая: ну, девки, будем здоровы!

Часто к ним присоединялась баба Тося, дальняя родственница, живущая по соседству. Баба Тося выпивала свою рюмочку, закусывала солёным огурчиком и принималась плакать.

– « То не ветку ветер клонит, не дубравушка шумит…» – запевал вдруг захмелевший дядя Вася, вытянув здоровую ногу.

– « То моё, моё сердечко стонет, как осенний лист дрожит » – подхватывали старушки. Тётя Тося пела высоким чистым голосом, казалось, что она в песне выплёскивает свою внутреннюю тоску.

– А чего она всё плачет и плачет? – спросила Малуша у Тины. Девочки спали в комнате на широком топчане, сделанном умелыми руками дяди Васи.

– У бабы Тоси мужа и сыночка на войне убило. Теперь она одинокая мыкается, – ответила Тина, копируя интонации тёти Глаши.

Засыпая под тихие жалобные песни, Малуша думала о том, что скоро встретится с мамой и папой. Представила, как они скучают без неё. Как хорошо, что она – не одинокая.

Когда Малуша с бабушкой вернулись домой, мама не встретила их на вокзале.

– Твоей матери сейчас не до тебя! – странно глухим голосом ответила бабушка на вопрос внучки и повела её к себе.

– Я хочу к маме! Я домой пойду! – упрямо твердила Малуша, вырываясь из крепких бабушкиных рук.

– Перестань капризничать! Нет там уже твоего дома! Завтра сходим вместе, проведаем твою мать. Заодно познакомишься со своей маленькой сестрёнкой! – строго сказала бабушка.

– С кем? – не поняла Малуша слов бабушки.

– Увидишь сама! – буркнула бабушка и отвернулась, словно разозлившись на внучку.

Назавтра Маланья с бабушкой позавтракали и пошли на соседнюю улицу. Бабушка открыла высокую деревянную калитку одного из домов.

Они вошли в просторную ограду. Внутри ограды стояли два дома: один большой высокий, а рядом маленький дощатый летний домик, возле которого на скамейке сидела мама и держала в руках розовый сверток.

– Доченька! Вот твоя сестрёнка! Ёё зовут Катенька! – мама встала навстречу дочери и радостно раскрыла свёрток. Малуша увидела некрасивое крошечное личико, сморщенное и красное.

– Мама! Зачем она тебе? Ведь я уже есть! – крикнула Малуша и зарыдала в голос, не в силах справиться с нахлынувшими чувствами.

– Я говорил тебе, Лида! Вот оно, дурное бабкино воспитание! – услышала я незнакомый мужской голос. Малуша подняла голову. С высокого крыльца дома спускался крупный седоволосый мужчина с брюхом, вываливающимся из-под ремня брюк.

– А папа где? – обмирая от дурного предчувствия, спросила Малуша. Вместо ответа мама продолжала пихать дочке в руки розовый свёрток. Малуша яростно отпихнула его от себя.

– Малуша, ты с ума сошла? – крикнула на неё мама, покраснев от гнева. Раньше она никогда так не кричала. Рёбёнок в одеяле громко запищал, мама прижала его к себе.

– Моя девочка, моя малышка! – запричитала мама над свёртком.

– Где мой папа? Я хочу к папе! – закричала Малуша, услышав, как этого ненавистного младенца называют словами, которые раньше предназначались только ей.

Бабушка быстро схватила внучку за руку. Они вышли из ограды. Всю дорогу Малуша шла, оглядываясь. Она не сомневалась, что мама побежит за ними. Ведь она так и не поцеловала дочку после долгой разлуки.

Но мама так и не вышла из ворот дома.

Шли длинные- предлинные дни. Мама не приходила.

Тогда Маланья не выдержала и сама пошла к ней, хотя воспоминание о чужом дядьке пугали её. Но тоска по матери пересилила страх.

Случайно подслушав разговор бабушки с её подругой Анастасией Яковлевной Черемисиной, живущей неподалеку и наведывающейся к бабушке на чай, Маланья узнала, что новому мужу мамы выделили квартиру в новом кирпичном доме по улице Орджоникидзе.

В тот день Маланья пришла из школы еще до обеда. Уроки физкультуры отменили из-за медицинского осмотра класса. Одноклассник Саша Кудреватый пришел на уроки со странными красными пятнами на руках. Их классный руководитель Надежда Ивановна с тревогой посмотрела на руки Саши, потом отвела его в учительскую и срочно вызвала врача. Врач осмотрел каждого в классе. После короткого собеседования с директором Надежда Ивановна велела всем разойтись по домам.

Бесшумно открыв входную дверь, Маланья услышала знакомый громкий голос Анастасии Яковлевны, подруги бабушки. Не заметив вошедшей девочки, женщины на кухне вели оживлённый диалог.

– Так что же, Лена, она бросила девочку на твои плечи? Тебе здоровья хватит вырастить её? – спросила Анастасия Яковлевна.

– Настя, а что мне делать? Лида ухватилась за этого Егора, в рот ему смотрит. А он твердит: у нас только один ребёнок – наша Катенька! Вот и как тут быть? Как-нибудь проживём… Дай мне, господи, сил! Демид обещал деньги высылать. А взять её тоже не может, сам ютится в каком-то строительном общежитии. Никогда не думала, что Малуша никому не нужна станет…– со вздохом ответила бабушка.

– Но Демид так любил дочку! Не может он так просто забыть о ней! – удивилась Анастасия Яковлевна

– Любил…Они больше любят тех, с кем спят… Поехал на заработки в Москву, там одиноких женщин уйма, то одна прибьётся, то другая. А я-то знаю, что в его сердце одна Лида. Он хочет забыть её, вырвать из памяти, вот и меняет женщин, как перчатки. Недавно к нему снова какая-то шалая молодуха прибилась. Душа-то Демида томится, страдает без женской ласки. Не старик же он…Больно его Лидуша ударила, ох как больно. А мне как всё это выдержать? Как ребёнку объяснить, что его мать на мужика обменяла? – горько усмехнулась бабушка

Маланья прослушала весь их разговор, на цыпочках пробралась в свою комнатку и легла на кровать в верхней одежде.

« Это неправда…так не бывает… Мама любит меня… она вернётся за мной. Обязательно вернётся…» – твердила она кому-то невидимому и не заметила, как уснула.

После школы Маланья доезжала на автобусе до центральной площади, откуда до маминого дома было сотня метров.

Спрятавшись за разноцветным домиком на детской площадке, девочка ждала того момента, когда мама выйдет на улицу.

Почти всегда её сопровождал этот Егор, толстый неприятный тип с короткой стрижкой и выбритыми висками. Егор важно катил детскую нарядную коляску, а мама шла рядом, держа его под руку. Они о чем-нибудь тихо разговаривали и выглядели счастливыми.

Однажды случилось так, что мама прошла совсем близко от неё.

– Мама, мамочка! – тихо позвала Маланья из своего укрытия. Мама вздрогнула и оглянулась. А Маланья упала в песочницу вниз лицом, трепеща от собственной смелости и неожиданности. И долго так лежала, стараясь не разреветься.

Получив аттестат о восьмилетнем образовании, Маланья положила его в свою маленькую сумочку и снова поехала по знакомому адресу.

Детская площадка перед домом преобразилась. Всё вокруг было посыпано белым песком. В центре стояли красные металлические качели. Оглядевшись, Маланья села на качели и стала ждать. Мама может выйти в любую минуту. Тогда она покажет ей свой аттестат с одними пятерками. Вдруг она поймет, какая умная у неё дочка и полюбит её снова.

Задумавшись, Маланья слегка раскачивала качели и вздрогнула от детского визга.

– Это мои качели! Это папа их сделал! А ты чужая! Уходи отсюда! – закричала на неё светловолосая девочка лет семи, одетая в нарядное синее платьице с кружевным воротничком. И вдруг пронзительно завизжала.

– Что? Что, Катенька? Что сделала с тобой эта дрянь? А ну убирайся, оборванка! – из подъезда выскочил разъяренный Егор и замахнулся кулаком на Маланью. Она спрыгнула с качелей и побежала к остановке.

« Чужая, чужая… Какая мерзкая девчонка! Мерзкая! Ни за что больше не пойду… А мама так и не вышла…» – билось в голове Маланьи. Возле остановки она остановилась и внимательно оглядела себя в витрине продуктового магазина. На ней было зелёное платье в белый горошек с круглым воротничком и короткими рукавами – фонариками.

« Ну почему, оборванка? На мне новое платье. Бабушка сама его сшила…Что во мне, не так?» – Маланья долго всматривалась в своё отражение.

***

2024 год

В открытое окно хлынул сладковатый аромат клевера. В этом году Маланья засеяла клевером лужайку под окном. Розовые головки возвышались над розетками из округлых листьев, покачивались на ветру. Над ними с радостным жужжанием летали пчёлы и гудели шерстистые желто-черные шмели. Созерцание неторопливых размеренных движений насекомых, их мерное жужжание подобно медитации стабилизировало душевное состояние и устраняло негативные мысли.

« Красота! Зря я так переживала, что буду скучать вдали от города. Здесь, в деревне каждый день я могу любоваться природным пейзажем, словно нахожусь внутри прекрасной картины. Зелень деревьев, шелест листвы, аромат цветов, пчелиный гул… А что я видела в окне своей городской квартиры? Ряды припаркованных машин, выщербленный асфальт с островками мусорных контейнеров, серые стены соседских домов, похожих друг на друга, как кубики детского конструктора. Я смотрела на эту серость, вдыхала угарный выхлопной газ. Не удивительно, что я ничего там не ощущала, кроме тоски и неясной печали. Недаром, один из священников сказал, что дьявол гонит людей в города, чтобы легче было их погубить» – размышляла Маланья, стоя у распахнутого окна.

Маланья вздохнула, села за стол и ещё раз перечитала письмо из приюта евангелистов «Спасение». Она обнаружила его в почтовом ящике, когда ездила в городскую квартиру.

Заведующая приютом Савойская Анна Максимовна извещала её о том, что у них больше полугода находится пожилая женщина, найденная на автобусной остановке в сильный мороз. Женщина была доставлена в тяжелом состоянии в больницу с сильным обморожением ног и рук. После лечения её поместили в приют. Долгое время женщина не могла разговаривать.

Только недавно её речь стала восстанавливаться, и они узнали, что их постоялицу зовут Екатерина Егоровна Куклова, ей 59 лет и у неё есть родная сестра по материнской линии, данные которой совпадают с данными Маланьи.

Далее Анна Максимовна рассказывает, как долго они пытались найти Маланью и выражает надежду, что узнав о печальной судьбе сестры, та немедленно откликнется.

К письму были приложены фотографии, на которых Маланья узнала свою сильно постаревшую сводную сестру Екатерину.

Автор письма ни на чём не настаивала, ничего не просила. Но в тексте, между строк, была надежда на то, что старшая сестра, вполне возможно тоже ищет младшую и желает её помочь. Как это бывает в нормальных семьях.

– Как это бывает в нормальных семьях, – вслух повторила Маланья строки из письма, после чего сложила исписанный лист вчетверо, сунула в конверт и спрятала между томами Достоевского. Ещё не хватало, чтобы она искала ту, которая разрушила её жизнь.

***

1977 год

Весёлой толпой первокурсники выходили из аудитории медицинского института после первой ознакомительной лекции. Маланья шла рядом с новой подругой Оксаной Ельцовой, кареглазой симпатичной девушкой. Ещё будучи абитуриентками девочки оказались в одной комнате общежития и сразу подружились. Несмотря на разные характеры и темпераменты. Весёлая неунывающая Оксана, знакомая уже со всеми однокурсницами и осторожная замкнутая Маланья, не склонная к быстрому знакомству и избегающая шумные компании. Тем не менее, девушки интуитивно потянулись друг к другу, почувствовав взаимную симпатию и доверие. В такие юные годы дружба, не окрашенная никакими корыстными побуждениями, часто бывает долгой и прочной.

Они договорились, что вечером Маланья зайдет посмотреть квартиру на Байкальской улице, которую Оксана сняла на время учёбы.

– Ой, мне пора на работу! До вечера! – сказала Оксана и побежала к выходу. Девушка подрабатывала уборщицей на кафедре физической химии.

– Спорим, твоя мать была увлечена книгами о киевских князьях? Героический князь Святослав, его рабыня Малуша и всё такое! Иначе, откуда такое имя? – обогнав Маланью в коридоре, спросил высокий парень с вьющимися длинными кудрями смоляного цвета, когда они вышли из главного корпуса медицинского института.

– Эй, всезнайка! А тебя как зовут? Уж не Иваном ли ? – засмеялась Маланья. Ей отчего-то стало весело просто шагать рядом с этим длинноногим незнакомцем.

– Мимо, сударыня! Меня нарекли Радомиром. Для тебя просто Радик! – парень смешно тряхнул своей пышной шевелюрой и блеснул озорными светлыми глазами, похожими на утреннее небо.

– Скажем, ты тоже не далеко ушел, если уж упоминать киевскую Русь!– весело откликнулась Маланья. Они расхохотались и пошагали дальше по улице, обмениваясь фразами.

– Ты в третьей общаге живёшь? Я тебя еще неделю назад заприметил, когда к ребятам заходил. Подумал, что хорошо бы попасть с тобой на один курс. А вышло, что мы даже в одной группе учиться будем. Здорово! – сказал Радик.

– А чему ты рад? Может, я – страшная зануда? – подмигнула ему Маланья.

– Интуиция! Понимаешь? Пока! – ответил Радик, слегка коснулся её руки и быстро, почти бегом, пошагал в сторону, противоположную остановке.

Маланья хотела спросить его, куда он побежал. Но руку словно обожгло горячим пламенем, её острый язык отказался повиноваться ей. Она стояла на остановке и смотрела, как удаляется длинноногий худой парень с удивительными глазами.

***

2024 год

С самого утра, пока еще не жарко, Маланья принялась за декорирование маленького настольного камина. Он создавал уютную атмосферу в их старой деревянной беседке. В интернет – магазине Маланья купила невзрачную стальную походную печку и решила сделать из неё настольный камин. Внучка Серафима подавала ей кусочки цветного стекла и битой фарфоровой посуды, из которых Маланья сотворяла этот маленький шедевр.

Увлечение мозаикой передалось ей от подруги Оксаны, которая так вдохновенно рассказывала подруге про эту технику декорирования, что не возможно было не заразиться её энергетическим порывом.

– Сим-Сим, откройся! Ты уже второй раз путаешь красное стекло с жёлтым! Не выспалась ты однако, милая моя. Если сидеть до утра с гаджетами и наушниками, не то еще будет, – проворчала Маланья, приклеивая кусочки стекла к текстурной пасте, которой она щедро обмазала поверхность стальной печки.

Закончив с отделкой камина Маланья стала отмывать руки от клея. Боковым зрением увидела, как Серафима медленно побрела в дом.

– А картошку перебирать кто будет? Её надо готовить к посадке! – крикнула Маланья вслед внучке. Серафима что-то пробурчала, однако вернулась в беседку. Они вместе пошли в теплицу отбирать семенной картофель на посадку.

Маланья с тревогой наблюдала за внучкой. Обычно говорливая и весёлая, Серафима показалась ей сегодня вялой и болезненной. Она сняла перчатку и приложила руку ко лбу девочки. Лоб был сухим и прохладным. Но что-то с внучкой не так.

Сима задумчиво крутила крупную целую картофелину в руках. Потом вместо корзины бросила её в таз с гнилой картошкой.

– Эй, помощница! Эта вполне хорошая картошка! Клади её сюда! Да что с тобой сегодня случилось? Ты не заболела? – сердито спросила Маланья внучку. Серафима молчала.

– Ладно. Молчи, молчи. Я думала, мы – друзья, – обиженно проговорила Маланья.

«Наверное, снова с матерью повздорили…Последнее время я устала мирить их…Сима в трудном подростковом возрасте, а Зося любит командовать… Надо непременно поговорить с дочерью » – подумала она.

– Бабушка! Только обещай, что не расскажешь маме! – Сима вопросительно взглянула на Маланью

– Торжественно обещаю! – ответила Маланья

– Не смешно, бабушка! Я очень расстроена из-за подруги. Единственной, как тебе известно…Моя подруга Лика уходит из школы! Это всё из-за её отчима! Она просила меня никому не рассказывать! Иначе отчим бросит её мать! – с отчаянием сказала Сима.

– Как это возможно? Забрать ребёнка из школы в наше время? Как девочка будет учиться? Почему отчим так поступает? Что же мать? – удивилась Маланья.

– Бабуля, милая…Тут такое дело…В общем, отчим Вадим пристаёт к ней. Он намного моложе матери Лики, ему всего двадцать пять лет. А матери Лики почти сорок. Сначала Вадим приставал к ней, пока матери дома не было…А теперь не стесняется. Гладит Лику по груди, бедрам, по ногам и всё такое… Мать делает вид, что всё хорошо. В доме всем командует Вадим. Мать Лики подчиняется ему во всём, понимаешь… Недавно он увидел, что Лику провожает Коля Лионов из нашего класса…они просто шли и разговаривали. Отчим словно с ума сошёл. Заставил Инну Викторовну, мать Лики срочно оформить её на домашнее обучение. Сказал, что оплатит любых репетиторов и учителей, только бы Лика сидела дома. Она и так почти никуда не выходит. Ей везде нельзя. Лика хотела пойти в художественную школу, но отчим увидел там мальчиков и сразу запретил. Хотела записаться в танцевальную студию, но он ей не разрешил, – Серафима вздохнула и снова рассеянно взяла в руки картофелину.

Маланья не нашлась сразу, что ответить внучке. Ей вспомнилась жуткая история из детства. В их классе учились двойняшки, Оля и Наташа Варовы. Белокурые красивые девочки, которые никогда не участвовали в школьных мероприятиях, ссылаясь на строгость родителей. Однажды девочки перестали приходить в школу. Классный руководитель их девятого класса попросила Маланью, комсорга класса и Гену Ползунова, ответственного за дисциплину, навестить девочек с целью узнать причину пропусков. Двойняшки жили в деревянном двухэтажном доме возле центрального рынка. Когда Маланья с Геной постучали в дверь квартиры Варовых, им открыла Оля и закричала, чтобы они быстро уходили. Иначе придет Алфим, их отчим и накажет их. Маланья с Геной ушли озадаченные поведением девочек. Только спустя много лет Маланья случайно встретила Наташу Варову в Иркутске. Та рассказала о том, что их отчим Алфим сожительствовал с обеими девочками, поэтому не допускал в их дом посторонних людей. Практически девочки были пленницами отчима. Их мать, Людмила Панкратьевна знала об этом, но ничего не делала для спасения дочерей от насильника. Узнав, что она беременна, Оля покончила с собой. После похорон сестры Наташа нашла способ сбежать из этого кошмара. Её приютили родственники родного отца. Они уговорили Наташу написать заявление в милицию. Алфима посадили за развратные действия в отношении несовершеннолетних. Самое страшное, что Людмила Панкратьевна сильно рассердилась на Наташу за то, что она предала огласке семейную историю и прекратила общение с дочерью.

– Боже мой! Какая мерзость! Никто не может нарушать телесную неприкосновенность девушки. А когда такое происходит внутри семьи, это настоящее преступление. Лика не обращалась к социальному психологу школы? Вопрос очень деликатный… – помедлив, ответила Маланья.

– В том то и дело, что она попробовала рассказать психологу Дарье Александровне об этом. А думаешь, что получилось? Психолог вызвала мать Лики на беседу в кабинет директора школы. Мы с Ликой ждали в коридоре и слышали крики из директорской приёмной. Инна Викторовна устроила в школе грандиозный скандал, кричала на Дарью Александровну и говорила, что она разрушает их дружную счастливую семью. А после этого…вот…документы Лики забрали из школы, – сказала Серафима, рассеянно кинув картофелину обратно в кучу.

– Кто он, этот отчим? Где он работает? – спросила Маланья.

– Вадим? Нигде он не работает. Иногда устраивается курьером в супермаркет, по соседству с домом. Временно. Но в основном живёт на деньги Инны Викторовны, ей родители большое наследство оставили. По телефону хвастает своим дружкам, что богатую бабу, дескать, подцепил… Любит зависать в кафе «Пингвин» на берегу Ангары, там его все знают, напивается, как свинья с дружками и еле-еле идёт домой. Надо же было Инне Викторовне найти такого…В общем, жалко мне Лику. А как помочь, не знаю.., – Серафима вздохнула совсем по взрослому и посмотрела в летнее небо.

***

1980 год

Студенческая столовая располагалась в подвальном помещении главного учебного корпуса.

Как обычно, во время большой перемены народу толпилось много, но очередь продвигалась быстро. Столовские работники старались накормить больше голодных студентов и сделать приличную выручку. Надо сказать, цены здесь были умеренные. Но и меню при этом не отличалось разнообразием. Как правило, твёрдая, как кусок картона коричневая котлетка, на гарнир – скомканная вермишель или липкий рис. Иногда подавали жиденькое картофельное пюре с синеватым отливом. Голодные молодые желудки, еще не ведавшие гастритов, справлялись со всем этим великолепием вдохновенно и без всяких проблем.

– Ты точно будешь это есть? – раздался над ухом Маланьи мужской голос. Она оторвалась от созерцания котлеты и увидела стоящего рядом с ней Радомира со стаканом компота в руках.

– Что за вопрос? Я же не в ресторане! Вот только надо настроиться и представить, что это вкусная домашняя котлетка. А ты не маячь за спиной и не строй из себя маркиза Рикардо! – ответила Маланья и с удовольствием проглотила кусок котлеты. Долго жевать не позволяло время. Надо было спешить на лекцию в фармацевтический корпус. Он находился метрах в двустах от главного корпуса и до него ещё надо добежать.

– Так, так, интересуетесь музыкальными постановками, сударыня! Похвально! А хочешь поужинать в ресторане? Я приглашаю! – Радомир галантно и несколько комично поклонился перед столиком Маланьи.

– А ну тебя! Понеслись на пару! Опоздаем, замдекана Мараканов нас убьёт! – Маланья отнесла поднос к окошечку с надписью «Грязные подносы» и вышла из столовой на улицу.

– Я серьёзно, Маля! Давай сегодня часиков в семь сходим в «Алмаз»? Там все наши будут!– не отставал от неё Радомир.

– Что за великий праздник такой? Вроде стипешку еще не давали! У меня нет денег разгуливать по ресторанам! Не хочу! Отстань! – оборвала парня Маланья, успев вбежать в аудиторию за минуту до прихода преподавателя.

Конечно, в день получения стипендии, она с подругой Оксаной иногда позволяла себе посетить « Алмаз», любимый ресторан студентов-медиков. Он располагался на набережной Ангары неподалеку от института. Цены там были вполне демократичные, если не считать того незначительного факта, что официанта можно было ждать часами, а разноцветные жирные пятна на скатерти красноречиво выдавали все скудное разнообразие меню.

Обычно девушки заказывали что-нибудь попроще, например, мясо с картошкой, одну порцию на двоих, салат из овощей и по бокалу шампанского. Зато танцевать можно было сколько угодно, толкаясь среди знакомых радостных, чаще хмельных физиономий. Но тратить попусту весьма ограниченные денежные средства, состоящие из стипендии и подкрепленные бабушкиными переводами, Маланья себе не позволяла.

«Сударыня! Торжественно приглашаю тебя в девятнадцать часов в ресторан «Ангара». Форма одежды: обычная» – увидела Маланья перед собой листок белой бумаги, разрисованный цветочками и смешными рожицами. С нижнего ряда она увидела Радомира, изображающего плачущего человека. Она засмеялась и показала ему язык.

В ресторане «Ангара» было шумно, гремела музыка. Этот ресторан находился в центре Иркутска и студентам он был не по карману. Маланья оказалась здесь впервые. Огромный светлый зал, красивые шторы, цветные витражы, громкая музыка. Двое молодых черноглазых мужчин исполняли лезгинку под аплодисменты захмелевших гостей. В банкетном зале проходила грузинская свадьба, красивая, широкая и многолюдная.

Молоденькая невеста в национальном наряде была восхитительна. Тонкое красивое лицо, стройная фигурка, изящные жесты рук во время танца. Маланья засмотрелась на это увлекательное зрелище.

– Ты хотела бы быть на месте невесты? Не секрет, что каждая девушка мечтает стать невестой! – Радомир наклонился к ней, потому что трудно было спокойно разговаривать в грохоте музыкальных инструментов.

– Нет, не каждая. Ко мне лично это не относится. Я мечтаю о многом, но замужество не входит в мои планы, – Маланья холодно посмотрела на Радомира и развернула салфетку на коленях.

– Не поделишься? Дюже, как интересно узнать, о чем мечтает молодая красивая студентка медвуза, – усмехнувшись, спросил Радомир.

Не дождавшись ответа, он жестом подозвал официанта и сделал заказ. В ресторане он вел себя свободно, официант расплылся в улыбке, увидев его. Это наводило на мысль о частом посещении Радомиром этого, надо сказать, недешёвого для обычного студента заведения.

« Странный он. Хочет произвести впечатление, но со мной ему ничего не светит. Однако, какие у него глаза…Интересно, откуда у него деньги на такие рестораны? Видимо, он уверен, что я трепещу перед его состоятельностью. Вон, какие барские замашки…Он считает меня за дурочку с переулочка. Сейчас, перекрикивая музыку, я начну исповедоваться ему. Чтобы потом у него была возможность посмеяться надо мной со своими такими же богатенькими друзьями …ну, ну…» – думала Маланья, глядя в тарелку с жареной бараниной, мгновенно появившуюся перед ней на столике.

– Фокусник ! Кудесник! – она вежливо улыбнулась Радомиру и осторожно стала есть. Мясо было вкуснейшим. Маланья ножом отрезала маленькие кусочки, как научила её подруга Оксана, недавно изучившая толстый «талмут» по этикету, нанизывала на вилку, и , не спеша, отправляла в рот. Ей было важно, чтобы Радомир не догадался, что она голодна.

– Да, ладно. Просто ребята здесь мне оказались знакомы. Приятного аппетита! – ответствовал Радомир. Было похоже, что он забыл, о чём только что спрашивал свою спутницу. Всё его внимание было приковано к бутылке красного вина, которую он держал в руке и внимательно читал этикетку. После чего, он снова подозвал официанта и вернул ему бутылку. Слов, которые сопровождали этот возврат, Маланья не расслышала. Однако заметила, что официант покраснел и виновато кивнул головой. Вскоре им принесли другую бутылку, запечатанную сургучом. Радомир своими руками снял сургуч, внимательно изучил пробку, затем ловко действуя штопором, открыл бутылку и налил в бокалы.

– Какое вкусное вино! Признаю, ты – знаток! Иногда мы с Санькой покупаем бутылочку нашего любимого «Котнаре», но это вкуснее и слаще! – восхитилась Маланья, выпив из бокала прохладную темно-красную жидкость.

– Марочное вино из Абхазии. Рад, что ты оценила. Это одно из моих любимых, – скромно ответил Радомир.

После ужина Радомир провожал Маланью до общежития. Они медленно шли по улицам вечернего Иркутска. Поднимались в гору возле центрального парка, любовались начинающимся цветением яблонь. Эти медовые запахи яблоневых цветов, городские улицы, замолкавшие в вечернем свете фонарей, слова Радомира, волнующие и лестные, сладкое вино, выпитое за ужином, всё это кружило голову девушке. Она шла, чуть склонив голову, и улыбалась.

– Слушай, а давай зайдем к моей бабушке? Я тебе покажу одну очень древнюю вещь. Я понял, что ты любишь рассматривать старинные вещи! – вдруг предложил Радомир.

– Ой, нет, нет! Я не могу опоздать к закрытию общежития! – возразила Маланья. Хотя они дружили с Радиком не первый год, она вовсе не стремилась к знакомству с его родными.

– Глупая! Я тебя понял! Никаких смотрин не будет! Просто сейчас бабушки нет дома. Она в санатории на лечении. Мне поручено следить за её квартирой. Здесь рядом, на Байкальской. Забежим на минуту! Проверим, всё ли в порядке и бегом в твою общагу! Ладно? – Радомир взял руку девушки и потянул за собой.

В квартире, куда они вошли, было чисто и приятно пахло лавандой. Радомир посадил Маланью на мягкий уютный диван, покрытый вязаным покрывалом темно-фиолетового цвета, а сам принялся мыть миски большого пушистого кота ослепительно белого цвета, который жалобно мяукал и тёрся о ноги парня.

Накормив кота, Радомир вошел в комнату и вытащил из-под высокой кованой кровати старый зеленый сундук, обитый стальными лентами в виде ромбов. В сундуке были какие-то свертки и одежда. На стенках сундука имелись две потайные полочки. Открыв одну из них, Радомир достал маленькую жестяную иконку с потемневшим ликом Богородицы.

– Маля! Ты не представляешь, сколько лет этой иконе! Почти сто пятьдесят лет! Она передавалась по наследству старшим сыновьям. Бабушка была замужем за моим дедом Игнатом Алексеевичем Каретниковым, он был старшим сыном Алексея Игнатьевича. В общем, у нас много разных семейных историй, как-нибудь я их расскажу тебе, если тебе это интересно! А это ордена и медали моего деда и прадеда! Бабушка прячет их от посторонних глаз, но иногда достает и чистит до блеска! Ведь это наши семейные реликвии! После бабушки следующим хранителем буду я! – Радомир открыл вторую полку и вытащил из бархатного мешочка засверкавшие в электрическом свете ордена и медали.

Маланья внимательно смотрела на лицо Радомира, когда он рассказывал о своей семье. Исчез вдруг тот самоуверенный молодой человек, отчитывающий официанта в ресторане. Девушка увидела перед собой любящего внука, сына, а также любимого всеми своими родными. Он не играл в уверенного парня, он был таким. За спиной Радомира стояла плотная рать его предков, оберегающая, охраняющая его. Он был лишь тонким побегом на древнем мощном стволе многочисленных родственников. Ещё бы…корни этого древа уходят в такую глубь веков. Вот откуда его уверенность в себе и ощущение того, что ему всё подвластно. Он просто не сомневается, что все вокруг его любят. Потому что, он всегда укрыт и защищён от разных бурь и невзгод этой надёжной непреходящей любовью.

Маланья слушала Радомира и не выпускала из рук иконку. На неё печально взирала Богородица. Мудрая и всезнающая.

– Ой, извини, кажется, я увлёкся…Кстати, Маля, ты никогда не рассказываешь о своих родителях! Почему? В ресторане ты тоже ловко ушла от моего вопроса. Думаешь, я не заметил? Дружим с тобой уже почти два года, а я ничего о тебе не знаю. Кто твои родители? Расскажи, мне интересно! – Радомир сел рядом с девушкой и обнял ее за плечи.

– А нечего рассказывать. У меня нет родителей. Мне пора! – ответила Маланья, посмотрела на настенные часы. Потом сняла с плеча руку Радомира, резко встала и направилась к выходу.

– Малечка, постой! Ты что, обиделась? Прости меня! Я же ничего не знал! Прости! – Радомир бросился вслед за ней.

В один из субботних вечеров церемония дегустации очередного абхазского вина перешла прежние границы. Они засиделись в квартире бабушки, забыв про время. Маланья захмелела и смеялась над Радомиром, пародировавшим одного из преподавателей.

Вдруг Радомир стал совершенно серьёзным. Он обхватил ладонями лицо девушки и стал всматриваться в него, словно увидел впервые.

– Маля! Малечка! Ты знаешь, какие у тебя глаза? Они похожи на янтарь с золотыми вкраплениями! Я никогда не видел таких глаз! Такие прекрасные глаза только у тебя! – дыхание Радомира стало сбиваться. Он стал покрывать лицо и шею Малуши поцелуями. Опьяненная вином, ласками и нежными словами, девушка закрыла глаза и отдалась нарастающему желанию…

Утром она проснулась от странного ощущения. Открыла глаза и увидела перед собой незнакомую женщину необыкновенной внешности.

Ей даже показалось, что сама знаменитая Брижит Бардо, которой они с подругами восхищались, бегая на французские фильмы, явилась ей во сне. Яркие синие глаза, слегка подведенные чёрными стрелками, белоснежная кожа, безукоризненно прямой нос, крупные выпуклые губы. Маланья решила, что ей приснилось это прекрасное видение, и вонзила ногти в ладонь. Но видение не исчезло. Женщина стояла прямо перед кроватью. Её взгляд был печален. Потом она вздохнула и вышла из комнаты.

– Радик! Проснись! – Маланья потрясла крепко спавшего Радомира.

– Да это мама! Чего ты испугалась, глупая! Пойду, узнаю, что стряслось! – парень спокойно выслушал Маланью, накинул халат и вышел за дверь.

Маланья вскочила с кровати и приникла к двери.

– Сынок, я понимаю тебя! Ты молод, природа требует своего. Признаться, я ожидала увидеть нечто получше, но надеюсь, это временное увлечение… я говорю о девушке, – произнес женский властный голос.

– Мама, не смей! Это не временное увлечение! Мы скоро поженимся! – возразил Радомир с горячностью.

« Вот, дурак! Так я и кинулась замуж!» – усмехнулась про себя Маланья и стала одеваться.

***

2024 год

Маланья звонила в дверь, но ей никто не открывал. По словам внучки, Зоя должна быть дома. Тогда Маланья открыла сумочку, достав свою связку ключей. В тревоге распахнула дверь в прихожую.

Зоя сидела на балконе, горестно сложив руки на коленях. Она была в розовой ночной сорочке, волосы неопрятными прядями лежали на плечах.

– Сидишь на палящем солнце. Смотри на термометр, там выше тридцати пяти! – тихо произнесла Маланья и подошла к дочери.

– А разве меня можно опалить? Равно как и согреть…Мама, я теперь, как планета Проксима бета, на которой произошла вспышка. Тихо плыву в необъятном космическом пространстве. Безжизненная, покрытая серым пеплом…Я мертва, мама…– тоскливо откликнулась Зоя.

Она почти год была увлечена Игорем Каранковым, физиком космической обсерватории и потому оперировала исключительно астрономическими терминами. Недавно Игорь расстался с Зоей, туманно объяснив ей свой срочный отъезд в Грузию.

– Вот как…Можно подумать, что этот трусливый парень, банально сбежавший из России, услышав про возможную мобилизацию, был тебе родным человеком. Кто он? Залётный мужик, которого ты едва год знала, значит, твое единственное солнце? Я правильно выражаюсь на твоем космическом языке? Он волен был решать, согреть тебя либо сжечь начисто. А Сима, а я с отцом ? Мы тогда, где в твоей картине мира? Мы там где-нибудь значимся? Или так, космический мусор? – спросила Маланья довольно резким тоном. Зоя чуть вздрогнула от окрика матери и разрыдалась.

– Так-то оно лучше…Ты снова перепутала приоритеты, Зосенька…Помню, в детстве, наш дом отапливался углем с черемховских разрезов. Каждую осень, на самосвале папа привозил уголь на зиму. Огромную угольную кучу высыпали во дворе. Бывало, среди кусков угля сверкали золотистые камушки. Я собирала их, думая, что это золото, и показывала отцу. Он смеялся и говорил: доченька, в пустой породе золота не бывает… – Маланья села рядом, взяла слабую безвольную ладонь дочери и поцеловала ее, как всегда целовала в детстве.

– А у тебя все вокруг ничего не значат! Все, кроме тебя самой! Разве ты можешь меня понять, если ты никого не любила? Признайся, что ты никогда никого не любила, мама! – выкрикнула Зоя, отняв ладони от лица.

– С чего ты это взяла? Я любила и сейчас люблю. Тебя, Симу, твоего отца.., – произнесла Маланья, целуя мокрые от слёз ладони дочери.

– Ты любишь отца? Думаешь, я ничего не вижу? Вы живёте, как два соседа в коммуналке. Бывают дни, когда вы не разговариваете друг с другом целыми днями. Отец целыми днями сидит в своей мастерской, а иногда ночует там. Это ты называешь любовью? – вызывающе спросила Зоя.

– Радомир хорошо чувствует моё настроение и знает, когда оставить меня наедине с собой. Умение вовремя отстраниться, считаю, высшее проявление любви, – ответила Маланья.

– Высшее проявление? Мама, у тебя очень странные представления о любви. Любовь, это когда без любимого человека невозможно прожить дня, часа, мгновения! А ты спокойно жила без отца почти десять лет и ничего. Я не понимаю такую любовь, – резко ответила Зоя.

– Не суди о том, чего не знаешь! Как я прожила без Радомира те годы, мне одной известно. К твоему сведению, я всегда оставалась его женой, где бы, он не находился. Я никогда не вычитаю эти года из времени нашего брака. Это трудно объяснить, но иногда мне кажется, что эти годы раздельной жизни были нужны нам обоим. Чтобы понять, что мы не разделимы, – Маланья закашлялась от подступившего к горлу волнения

– Но не столько же лет! А ты тогда думала о том, что ощущала тогда я? Когда в классе мне говорили, что у меня мать плохая, потому что от хорошей жены мужья не уходят! Ты сейчас упрекаешь меня в эгоизме, а ты столько лет мучила отца своей неопределённостью! Было время, когда я ненавидела тебя за то, что ты заставляла его страдать, – Зоя повернулась лицом к матери

– Принимаю твои упрёки. Больно, но справедливо. Вины своей не отрицаю. Поверь, я очень хорошо понимаю тебя. Была бы жива моя бабушка, она рассказала бы тебе, как несколько лет водила меня к неврологу. Как прижимала меня к себе во время детских истерик и ночных кошмаров, а когда она засыпала, я ощущала ткань моей ночной рубашки, мокрую от её слёз. Я тоже очень переживала за тебя, доченька. Поэтому делала всё возможное, чтобы ты чаще встречалась с отцом и бабушкой, ты не можешь это отрицать, верно? Но тогда… Мне тогда следовало просто услышать слова Радомира, просто поговорить с ним и мы обязательно бы разобрались в том, что происходит. Но вместо этого я изображала неприступную каменную крепость. Слишком глубоко в меня вбили эти постулаты о женской независимости и гордости. Зато никто не научил женской мудрости уступать, – Маланья с трудом сдержалась, чтобы не оборвать этот трудный разговор.

– Ты и теперь держишь отца на расстоянии. Ты что, до сих пор не можешь простить ему эту Гинтану? Он тоже не любит вспоминать о том периоде, когда вы жили раздельно. Но он мне сказал, что в его жизни есть только одна женщина. Это ты. Но, когда я приезжаю домой, наблюдаю, что вы почти не говорите друг с другом. Разве я не вижу, что вы отстранены друг от друга? Если ты в кои веки решила быть со мной откровенной, то скажи, почему вы живёте так? Разве это нормально? – Зоя внимательно смотрела на мать.

– Потому что мы давно сказали друг другу всё, что хотели. И то, как мы сейчас живём, мне кажется вполне нормальным. Теперь мы уверены друг в друге, понимаем друг друга с одного взгляда и нам уже не требуется никаких доказательств того, что мы дорожим друг другом. Поэтому каждый из нас может спокойно заниматься любимым делом, находиться на любом расстоянии от другого, нисколько не сомневаясь в нерасторжимости нашего единства. Вот поэтому я и уверена в том, что некая видимая посторонним глазом отстраненность как раз свидетельствует о сильной взаимной любви. Понимаешь, доченька, совместная супружеская жизнь состоит из разных периодов.

В начале наших отношений мы с Радомиром тоже с трудом расставались хотя бы на минуту. Я тосковала без него, хотя никогда не говорила ему про это. Но потом это бурное проявление переживаний проходит. Это вовсе не означает, что исчезают сами чувства. Напротив, они становятся глубже и сильнее. Помнишь, у Шекспира: «люблю, но реже говорю об этом…» ? Если ты увидишь, что супруги, прожившие в браке много лет, обнимаются и целуются, не отрываясь друг от друга, знай, что это постановочное шоу, игра на публику и желание произвести впечатление на зрителя. Это только в первое время влюблённости есть такая острая потребность друг в друге. В первую фазу увлечения мы стремимся быть идеальными перед объектом своей страсти, потому что страшимся потерять взаимность. Сдерживаем себя, скрываем свои дурные привычки, украшаем себя, пытаясь предстать более красивыми и благородными, чем являемся в обычной жизни. Но проходит время и наступает другая фаза отношений. Мы становимся такими, какие есть, нервными, колючими, эгоистичными, словом, обычными несовершенными людьми, какими нас создала природа. И вот здесь, начинаются конфликты и непонимания.

В частности, если говорить о себе, то после свадьбы я вдруг возомнила, что Радомир – это моя собственность. Что бы я не делала, как бы не вела себя, он никуда не денется. А когда родила тебя, то меня понесло вовсе. Порой сама затрудняюсь ответить на вопрос, в какой момент из веселой наивной девушки, какой я была до замужества, я превратилась в самодовольную сварливую, а порой агрессивную особу, способную отравить жизнь мужу. Отчего-то решила, что семья – это я. Я – центр и основа всего. А муж – мелкая точка, вращающаяся вокруг меня на своей дальней орбите. Тот факт, что он материально обеспечивал меня с ребёнком, стал казаться ничтожным. Я забыла, что почти всё, что у меня есть в жизни, получено благодаря мужу. Я перестала обращать внимания на него и его желания. Другими словами, я обесценила его, как личность. А когда он вдруг ушёл, долго не могла поверить этому. Прошло время, прежде чем я поняла, как много он значит для меня.

Дело вовсе не в том, что появилась другая женщина. Дело в том, что практически выгнав мужа из его собственного дома, я должна была предполагать, что красивый и молодой мужчина, каким являлся твой отец, не может не заинтересовать другую женщину. В какой-то степени, та другая женщина помогла снять шоры с моих глаз, – произнесла Маланья, почувствовав колючую сухость в горле. Она встала с кресла, подошла к столу и налила в чашку воды из чайника.

– Мама, что ты делала, когда папа ушел к этой другой женщине? Как ты пережила это? Ты почти ничего мне не говорила об этом времени, – вдруг спросила Зоя, подняв глаза на мать. Прежде таких откровенных разговоров между ними не было.

– Что ж, пережила…Чем больше горчит лекарство, тем оно полезнее…Ты часто болела в тот период. Был особенно кризисный момент, когда у тебя начался полиомиелит. Я испугалась, изучила всю медицинскую литературу об осложнениях. Сидела возле твоей кроватки и думала только о том, чтобы ты выздоровела. Я молила Бога, чтобы с тобой все было хорошо. В какой-то момент я подумала о том, что моя личная жизнь должна быть отдана в жертву в обмен на твою жизнь… И я почувствовала, что готова проститься со всем миром, только бы Господь оставил тебя в живых. Наверху, словно услышали меня… В тот день, когда мы с тобой выписались из больницы, твой отец собирал свои вещи, чтобы уйти из дома, – Маланья устремила взгляд в окно, где печально качались на ветру ивовые ветви.

– Как странно…Ты говоришь о жертве… А отец уверен, что ты тогда не любила его и сама провоцировала на разрыв отношений. Он однажды признался мне, что всегда любил тебя и боялся, что ты разведёшься с ним, – тихо произнесла Зоя.

– Внешне так и выглядело. К тому времени я научилась скрывать свои эмоции. Но у меня перед глазами никогда не было достойного примера семейной жизни, взаимоотношений супругов в трудных ситуациях. Меня воспитывала бабушка, которая овдовела, когда моему отцу было пять лет. Она постоянно твердила мне о женской гордости, независимости и самоутверждении. Движимая этой самой оскорблённой женской гордостью, я тогда сказала Радомиру много обидных слов, граничащих с оскорблениями. Словом, я всё сделала, чтобы он ушёл. Но пальцем не пошевелила, чтобы остановить его. А ведь он делал попытки поговорить со мной… В тот момент это было безуспешно.

Я была не способна на диалог и выглядела, словно ледяная статуя без чувств. А внутри меня бушевал шквал эмоций. После его ухода я вначале, действительно, ощущала себя жертвой. Мне хотелось, чтобы меня жалели, сочувствовали…Ах, смотрите, какая мужественная женщина! Муж бросил её с малолетним ребёнком, а она стоически переносит трудности! Ведь этот героический образ лучше, чем печать неудачницы, не способной на нормальные семейные отношения. Я даже рассорилась с лучшей подругой Оксаной, заподозрив её в сочувствии к Радомиру. Я пыталась доказать всему миру свою правоту и ангельскую невинность. Я – белая, он – чёрный и точка! Но когда спесь сошла с меня, наступило отрезвление. Внутри меня стала происходить трансформация.

Предполагаю, что мои мозговые полушария, ржавевшие без дела, стали медленно, со скрежетом и скрипом, двигаться и выполнять свою природную функцию. Я перестала бурно эмоционировать и начала думать. И понимать, на что обрекаю тебя, свою любимую дочь. Оставшаяся в раннем детстве без родителей, я росла с глубокой психологической травмой в душе, а теперь, как заразный вирус передаю тебе эту травму. С содроганием представила, что ты возьмешь с меня дурной пример и понесешь его в свою будущую семью, обрекая тем самым её на неминуемое разрушение. Я-то знала, что я не жертва, а самый настоящий домашний тиран. У нас просто так принято, что в семье тиран – мужчина. Его осуждают, клеймят позором, выставляют на всеобщий суд и поругание. Что бы ни произошло, виноват мужчина. А меж тем настоящий тиран тихо усмехается в сторонке, накинув личину слабой беспомощной и слегка наивной женщины, лепечущей что-то вроде, ах, я доверчивая полюбила, а он, коварный, меня обманул… И мало, кто догадается, что это она своими тонкими изящными ручками, образно говоря, свернула шею своему мужу, это она своими розовыми пухлыми губками говорила каждый день ему такие гадости, от которых у него сердце сжималось и руки опускались. Да, женщина физически слабее мужчины. Но крошечное ядовитое насекомое может уничтожить огромного слона. Многие удивятся, обнаружив, сколько агрессии и злости может таиться в хрупком женском тельце, сколько язвительной желчи может воспроизводить её тихий мелодичный голосок. Женщина способна так ослабить сильного мужчину, как не ослабит его в сражениях целый вражеский полк. И сделает она это не с помощью физической силы. День за днём, отнимая у него веру в себя, она впрыскивает в его сердце смертельный яд словами, унижающими его человеческую самоценность. Часто она делает это не из ненависти к мужу, а потому что так делали её мать, бабушка, понукающие своих мужей, как тягловых лошадей, слишком медленно везущих свой воз. Мужей, которые, как правило, долго не задерживались на этом свете, спиваясь или умирая от тяжелой болезни. Девочка, рождённая в такой семье, не понимает, для чего ещё нужен муж, кроме того, чтобы удовлетворять её потребности. Редко какая женщина, положив в поминальный день пару гвоздичек на могильную плиту рано ушедшего мужа, признается, что его короткий век – дело её рук. Так и множатся целые цепи поколений одиноких женщин, родивших мальчиков, не способных в будущем проявить мужские качества. А кто их научит быть мужчинами? Мама, как мантру, заучившая слова про отца – подлеца? Их уже целая бездна этих полуженщин, полумужчин. Благодарю всевышнего, что он удержал меня, когда я уже с трудом балансировала на грани этой бездны. Когда я, наконец, поняла, что собственными руками ломаю жизнь не только себе, но и начинаю уничтожать жизнь своего ребёнка, как эстафетную палочку, передавая эту опасную патологическую душевную инфекцию. Вот тогда я свернула рога своему внутреннему демону, живущему и процветающему во мне в образе пресловутой оскорблённой женской гордости. Спасибо Радомиру за его любовь, терпение и понимание. Я сошла бы с ума, если бы он тогда развелся со мной… – после паузы ответила Маланья.

– Какие вы странные. Выходит, оба любили друг друга, оба боялись расстаться, а сами столько времени жили раздельно. Попробуй, пойми вашу любовь, – проговорила Зоя.

– А разве есть на земле тот, кто бы до конца понял, что такое любовь? – тихо спросила Маланья.

***

1982 год

– Так, так…значит, бросаешь своего Радика? – спросила Оксана, открывая бутылку шампанского. Они с Маланьей решили устроить праздничный ужин в честь окончания учёбы перед тем, как Маланья уедет в Черемхово.

– Не то, чтобы бросаю… Пока он считает, что я поехала навестить бабушку и скоро вернусь. Но, честно говоря, я не собираюсь возвращаться. Он слишком рьяно настаивает на женитьбе. А я замуж не хочу. Скажи, Саня, зачем мне замуж, если мне и без мужа хорошо? Я буду жить с бабулей в нашем уютном домике. Буду слушать её рассказы о прошлом, сидеть у её ног. Буду послушной и внимательной. Я столько раз огорчала её своим поведением, что стыдно вспоминать. Я компенсирую все свои выходки любовью и заботой. Нам с бабулей никто не нужен. Кстати, ты тоже не хотела замуж, помню твои высказывания на эту тему, – Маланья взяла бокал с шампанским и лукаво посмотрела на подругу сквозь призму стекла.

– А я и сейчас не хочу. Чего скрывать? Но еще больше я не хочу в аптечный пункт деревни Подбыгалово, куда меня распределяет наше заботливое государство во главе с коммунистической партией. Мною потрачено слишком много усилий, чтобы сбежать с такой же деревни. И поэтому я сделаю всё возможное и не возможное, чтобы снова там не оказаться, – отчеканила Оксана, закусив шампанское маринованным огурчиком.

– С тобой вопрос решённый. Да, подруга, ты мне не рассказала про реакцию родителей Яши, когда они увидели тебя с животом. Обошлось без обмороков? – спросила Маланья

– Всё было дипломатично и спокойно. Как в приличных еврейских семьях. Там всеми управляет свекровь Вероника Семёновна. После третьей стопочки она поделилась со мной сентиментальной историей их знакомства с папой Яши, Михаилом Игнатьевичем. Я уловила много аналогий. Думаю, мы найдем с ней общий язык, – Оксана ласково погладила свой живот

– А если не найдешь общего языка с его семьей? Будешь унижаться перед свекровью, чтобы она тебя полюбила? – ехидно поинтересовалась Маланья

– На осмотре гинеколог сказал мне, что большая вероятность, что у меня родится мальчик. Которому нужен отец. А я…Ох, подруга, ты даже представить себе не можешь, что я могу сделать, чтобы этот мальчик не повторил мою судьбу. Понять меня может та, которой некуда ехать и которую никто нигде не ждёт, – ответила Оксана, размеренно повторив последнюю фразу.

– Да, ладно. В мой огород камушек? Ты ещё вспомни про моё счастливое детство, – с вызовом ответила Маланья.

– Малка! Ты с темы не сворачивай. А тебе Радика, на самом деле, не жалко? Ведь парень будет ждать, а когда поймет, что ты обманула его, страдать будет. Не вооруженным глазом видно, как он влюблён в тебя, – Оксана вздохнула и потянулась за очередным огурцом.

– Надеюсь, ты не поделилась с ним адресом моей бабушки? Даже не думай! Как считаешь, долго будет страдать молодой парень, работающий в женском коллективе? Когда с первых дней его облепят десятки утешительниц и нежных подружек? – хмыкнула Маланья

– Я не об этом. Я о тебе. Если бы он тебе не нравился, ты не стала бы встречаться с ним. Уж, я тебя знаю, – произнесла Оксана, снова вздохнув.

– Не спорю. Он мне нравится. В глубине души я не хотела бы расставаться с ним. Но ему нужна жена и дети. А мне эти семейные будни с детскими визгами, пеленками и борщами не нужны, – твердо сказала Маланья

– А что тебе нужно? Гордое одиночество? Твоя бабушка, прости меня, не вечна. Ты хочешь такую же несчастную старость, как у неё? – спросила Оксана

– Почему ты решила, что моя бабушка была несчастна и одинока? У неё была я, – возмущенно возразила Маланья.

– Внучка – это другое. Я говорю о женском счастье. А женское счастье – это муж, семья, дети. Древняя и вечная истина. И хорошо, если у твоего ребёнка будут папа, мама, дедушки и бабушки. Которые его искренне любят. А ты спрашивала у своей любимой бабушки, была ли она счастлива? – не отставала Оксана

– Честно скажу, никогда не спрашивала, – вздохнула на этот раз Маланья.

– Вот, вот… Приедешь, спроси, – Оксана улыбнулась и снова погладила свой округлившийся живот.

Маланья ехала в электричке и представляла счастливое лицо своей бабушки, которая увидит её красный диплом о высшем медицинском образовании. Разве не вложила она в этот диплом часть своей любящей души? Это не считая тех денег, которые каждый месяц высылала внучке, экономя на всем, что возможно. Дать внучке высшее образование – заветная мечта Елены Ивановны. Маланья сделала всё, чтобы эта мечта сбылась. А теперь она сделает всё, чтобы бабушка была счастлива. Первое, что она сделает: поведёт бабушку в магазин и купит ей что-нибудь красивое из одежды. В сумочке Маланье лежали деньги, съэкономленные на обедах и ужинах.

Она открыла калитку и на цыпочках вошла в дом.

В прихожей стояли какие-то чемоданы, коробки, перевязанные бичёвкой и клетчатая дорожная сумка огромных размеров.

В большой комнате, на любимом бабушкином кресле расположилась незнакомая молодая женщина. Она держала на руках маленького ребенка в голубых ползунках и бирюзовом чепчике.

За столом спиной к двери сидел располневший и поседевший мужчина. Он помогал бабушке лепить пельмени. Сама бабушка в фартуке и платке, низко подвязанном на лбу, кидала готовые пельмени в кастрюлю с кипящей водой.

– Бабулечка! – Маланья хотела выкрикнуть как обычно, когда она приезжала домой. Но присутствие посторонних помешало ей броситься в родные объятия бабушки. Она тихо остановилась на пороге и вопросительно смотрела вокруг.

– Ой! Малуша! Доченька приехала! – бабушка охнула и кинулась обнимать внучку.

– Здравствуй, доча! – отец, сильно изменившийся в сравнении с тем, кого Маланья видела на портрете, висевшем над бабушкиной кроватью, встал из-за стола и подошел к дочери. Его голос почти охрип от смущения и неловкости. Он хотел обнять Маланью, но она резко отстранилась.

– Вот, знакомься…Лариса, моя жена. А это твой младший братик Евсейка… – произнёс отец.

– Очень приятно, – сухо ответила Маланья и пожала кончики пальцев протянутой маленькой ладони Ларисы. На вид молодая женщина выглядела её ровесницей. Острый подбородок, продолговатый нос и тонкие губы. Большие влажные серо-зеленые глаза на смуглом овальном лице. Ребенок очень походил на мать, такой же смуглый и худенький.

– Хочешь, подержи Евсейку, – сказал отец и с нежностью взглянул на сына.

– Не сейчас. У меня руки грязные с дороги, – ответила Маланья, стараясь не выдать чувство отвращения, которое она вдруг испытала по отношению к этому ребёнку, с любопытством глядевшему на ее яркие красные бусы.

– Бабуля, они здесь надолго? С чего бы вдруг они вообще заявились сюда? – шепотом спросила Маланья бабушку, когда они остались одни в комнате. Большую комнату бабушка уступила сыну с семьей, а сама перебралась в маленькую комнату Маланьи.

– Деточка моя! Ты будто не рада, что отец приехал? – тихо спросила бабушка с соседней кровати.

– С чего бы мне радоваться, бабуля? Я выросла без него. Зачем он мне теперь? – спросила Маланья с возмущением.

– Не забывай, отец высылал тебе деньги ежемесячно. Значит, не забывал о тебе. Думаешь, легко ему деньги доставались? Сама знаешь, что он баранку крутил на грузовиках. Но хотел, чтобы ты училась и была сыта и одета. В этом он проявлял свою заботу. Будь благодарна. Не все отцы платят своим детям, – строго ответила бабушка.

– Хочешь сказать, что я должна ему? Что ж, пусть предъявит мне счет, – жестко сказала Маланья.

– Малуша, милая! Не спеши осуждать! Постарайся поближе узнать своего отца. Будь ласкова с ним. Он испытывает чувство вины перед тобой, ты же видишь. Будь милосердна, дочка, – тихо попросила бабушка и всхлипнула.

– Бабулечка, только не плачь! Я вовсе не собиралась грубить ему и его жене. Я буду вежлива и воспитана, только не переживай! Только не переживай! – Маланья села на пол возле кровати бабушки и уткнулась лицом в ее сухую ладонь.

Тихое воркование Ларисы, укладывающей спать малыша, робкие попытки отца заговорить с ней о её жизни, суетливые движения бабушки, стремящейся угодить долгожданному сыну, вызывали внутреннее раздражение в Маланье. Ей хотелось, чтобы эти внезапно появившиеся люди вдруг навсегда исчезли из их размеренной жизни вдвоём с бабушкой.

– К осени сделаю пристройку к дому. Мы с Ларисой туда переберёмся, станет просторнее. А то мы потеснили вас с мамой, – сказал отец, обращаясь к дочери за праздничным обедом, устроенным в честь получения диплома Маланьи.

– А что насчёт работы? Слышала, что снова решил в шахту пойти? Чай, не молод уже. Опасное это дело! Недавно снова пожар в шахте был. Не боишься, Демид? – поинтересовалась Анастасия Яковлевна.

– А куда больше? Это всё, что я хорошо умею. Да и заработать больше не смогу нигде. Кто семью кормить будет, пока я удобную работу ищу? У меня жена и двое детей! – деловито ответил отец.

– Отец, я уже в состоянии прокормить себя. Спасибо за то, что помог выучиться. Завтра утром я возвращаюсь в Иркутск. Подруга сообщила, что есть место в больничной аптеке, – сказала Маланья, заметив, как оживилось лицо Ларисы.

– Малуша! Тебе же еще месяц отдыхать можно! Кроме того, разве в черемховских аптеках нет мест? Ты же сама говорила, что тебя распределили в нашу центральную аптеку! – воскликнула бабушка.

– А я уже отдохнула! И потом, меня в Иркутске жених ждёт, – ответила Маланья, совершенно неожиданно для себя.

– Вот это да! Ты замуж выходишь? А молчала! Поздравляем! – радостно отозвалась Лариса. В её голосе явно прозвучало чувство облегчения. Отец осуждающе посмотрел на молодую жену и опустил голову.

Утром Маланью разбудил шум пилы. Она выглянула в окно и увидела куст рябины, распростёртый на земле. Перистые листочки лежали как сложенные крылья.

– Бабулечка! Они мою рябину срубили! – крикнула Маланья в отчаянье.

– Так Демид там пристройку будет делать. Что делать…я разрешила рубить, – ответила бабушка.

– Ты разрешила? А меня никто не спросил? Ты всегда говорила, что нам с тобой никто не нужен! Говорила, что ты ждёшь только меня! А что теперь? Бабуля, посмотри, как эта носатая Лариса топчется по твоим любимым бархатцам! Зачем они приехали? Они разрушают всё вокруг! – голос девушки дрогнул.

– Малуша! Не рви мне сердце! Демид – мой сын. Это и его дом тоже. Как я могу скандалить с ним? – бабушка умоляюще взглянула на внучку.

– Бабулечка, милая! А я? А где мой дом? Где он? – выкрикнула Маланья. Она вдруг схватила дорожную сумку, кучей затолкала в неё свои вещи и стала быстро одеваться.

– Ты куда? Я пойду отца позову! Ты должна хоть попрощаться с ними! – крикнула бабушка в слезах

– Нет! Не надо! Ничего я ему не должна! Не хочу никого видеть! – Маланья поцеловала бабушку в мокрую от слёз щеку и выбежала за дверь.

– Малка! Ну, ты даёшь! Хоть бы позвонила! Я через полчаса должна бежать на работу! Сидела бы возле закрытой двери! – заспанная Оксана с термобигудями на голове открыла дверь квартиры.

– Ох, намучилась с сумкой! Привет, Саня! Боялась, что ты уедешь домой! – Маланья перетащила сумку на колесиках через порог и села в коридоре на низенький пуфик.

– Будто не знаешь, что я семь лет ни одной ногой в сторону Тайшета не ступала. Что мне там делать? Вытирать сопли очередному братцу? Подружка сказала, что мать уже чётвертым беременная ходит. Само собой про папашу никто не слыхивал. Всё как обычно. Мать ждёт, что я буду содержать весь этот балаган. За всю учёбу она мне ни копейки не выслала. Тебе ли не знать, как я по ночам полы в больнице мыла, чтобы было, что поесть и одеться. Но мать не даст мне житья, заставит отдавать ей всю зарплату, да ещё попрекать будет, что я уродилась неблагодарной! Нет уж! Я лучше свою зарплату буду отдавать за съёмную квартиру, но жить по – человечески! Хотя, очень надеюсь, что скоро перееду к Семаковичам. Мы с Яшей подали заявление. А у тебя что стряслось? Бабушка здорова? Ты собиралась жить дома! – засыпала Оксана вопросами.

– Вечером расскажу. История длинная. Беги на работу, я приготовлю ужин, – буркнула Маланья, наливая себе чай в большую керамическую кружку. Проглотив пару глотков, она поперхнулась.

– Санька! Ты что в чай добавила? Опять траву какую-нибудь? – воскликнула Маланья, скривив гримасу отвращения.

– Какую траву? Что ты несёшь? Я только что пила этот чай! – возразила Оксана и с подозрением посмотрела на подругу. Маланья стремительно поставила кружку на стол и бросилась в туалет. Через несколько минут она вышла растерянная, с красными глазами.

– Давно месячные были? Признавайся! Ты спишь с этим красавчиком? Врала, что у вас ничего не было, а сама…Так захватила страсть, что забыли предохраняться? Да-а… Вот как ты откровенна с лучшей подругой! – Оксана быстро сняла бигуди и расчесала перед зеркальным трюмо свои густые каштановые пряди, красиво упавшие на плечи. Маланья вдруг покраснела и замолчала, ошеломленно глядя на подругу. Затем с облегчением рассмеялась.

– Малка! Не молчи! Ты что-то опять скрываешь! Хоть в двух словах скажи. Весь день буду волноваться! Говори быстро! – Оксана надвинулась на подругу всем своим телом.

– Всё, что ни делается, к лучшему! Правильно моя бабуля говорит. Если Радик ещё не разлюбил меня, я выйду за него замуж. Будешь моей свидетельницей? – ответила Маланья, лукаво блеснув глазами.

– О, это хорошая новость! Сразу бы так начала! Радик тебя не разлюбил, это ясно, как божий день! Вот что для меня удивительно, так это то, как быстро ты его полюбила, подруга! – сказала Оксана, подмигнув Маланье, и закрыла за собой дверь.

Свадьбу играли в ресторане «Интурист». Длинные банкетные столы, заставленные дефицитной, недоступной простым смертным, едой. Янтарные куски жирного балыка из камчатской форели, коричневые жареные поросята на блюдах, десятки видов салатов, ряды шампанского, бутылки с марочными винами и охлажденная водка в хрустальных графинчиках. В высоких вазах благоухали веточки сирени и белых роз. Всё выглядело великолепно и торжественно. Так захотели родители Радомира.

– Единственный наш сыночек женится! Неужели мы что-то пожалеем для него! – Ульяна Васильевна Каретникова восседала в центре главного стола и говорила привычным для неё, несколько манерным тоном. Она была одета в парчовое платье кремового цвета, облегавшее её пышный бюст. Ее указательный палец с массивным перстнем и ярким красным маникюром был направлен в сторону сына и Маланьи, раздавленной множеством любопытных взглядов незнакомых людей.

Олег Леонидович, исхудавший и усталый, одетый в парадный тёмно-синий костюм, плечи которого были слегка великоваты, сидел возле своей супруги, изредка глядя на неё снизу вверх, и кивал головой. Рядом со своей величественной супругой он выглядел подростком.

Маланья с тревогой поглядывала на свою бабушку.

Было невероятно трудно уговорить Елену Ивановну приехать на свадьбу. Когда она решилась, то вдруг спохватились, что её старенькая одежда совсем не соответствует торжественности свадебного мероприятия. Радомир посадил невесту с бабушкой в отцовскую черную «Волгу» и они поехали по магазинам. После ссор, слёз и уговоров, бабушка согласилась принять от жениха в подарок тёмно-зелёное шерстяное платье с красивым вырезом на груди и длинными узкими рукавами.

Из салона красоты Елена Ивановна вышла неузнаваемой. Её седину сменил шелковистый пшеничный оттенок. Волосы были чуть укорочены и в виде прямых сияющих прядей спадали на плечи. Правая прядь была заколота небольшой заколкой со стразами бледно-голубого цвета. В тон цвета глаз бабушки, ставших вдруг яркими и выразительными

– Елена Ивановна! Да вы красавица! – изумился Радомир. В его голосе слышалось подлинное восхищение.

Теперь нарядная бабушка сидела возле Маланьи, поблёскивая влажными глазами.

– Бабуль, ты чего? У меня все хорошо! – Маланья наклонилась к ней, поддерживая одной рукой длинную роскошную фату, собравшуюся за её спиной белоснежным горбом. Но родные глаза бабушки, которые она так любила, оставались печальными.

– Невеста – круглая сирота. Её воспитывала бабушка. Вон та скромная старушка, – слышался за столом чей-то тихий голос

– О, святая Ульяна Васильевна! Только она способна так рискнуть. Взять в семью девочку без рода и племени, – ответил другой голос.

– Что ж, выходит, родителей при жизни похоронила…Грех это, Малуша, – проговорила Елена Ивановна почти шепотом.

– Так надо, бабуля, не сердись… Не хочу я свою душу перед всеми выворачивать, – решительно ответила Маланья. Елена Ивановна с укоризной посмотрела на внучку и промолчала.

Сама уважаемая Ульяна Васильевна наблюдала за свадебным торжеством с печалью и неясной тревогой. Сможет ли эта своенравная девушка сделать её Радомира счастливым? Её мальчик влюблён, это ясно. А вот взгляд его избранницы спокоен и лишен того огня, который ни с чем не спутаешь.

С Радомиром у Ульяны Васильевны была особая связь. Она чувствовала своего сына каждой клеточкой организма. По натуре Радомир не был словоохотливым и редко делился с ней своими переживаниями. А этого и не требовалось. Любое переживание в сердце сына натягивало незримые нити, связующие его с сердцем матери. Малейшее страдание Радомира по этому проводу передавалось матери и отдавалось щемящей болью в её сердце. Ульяна Васильевна сразу почувствовала, когда в жизни сына появилась та, которая заняла все его мысли.

Не задавая Радомиру никаких вопросов, она своими окольными путями навела справки о Маланье Осинцевой. Ничего особенного она не узнала. А своего сына, Ульяна Васильевна, как и все матери единственных сыновей, считала особенным.

Она много сил приложила для умственного и физического развития Радомира, не считая того, что природа одарила его привлекательной внешностью. Фигурное катание, музыкальная школа, резьба по дереву. Всё, что хотел её мальчик, было к его услугам. Ульяна Васильевна возила сына на выставки в Москву, в Третьяковскую галерею. Они вместе осматривали в Ленинграде залы Эрмитажа. Радомир был способным к творчеству и прекрасно воспитан. Ульяна Васильевна мечтала о научной карьере сына. В своих мечтах она видела его в профессорской должности, возглавляющем, по меньшей мере, кафедру института.

Дочери приятельниц Ульяны Васильевны посчитали бы за великое благо, если бы Радомир обратил на них внимание. Парень вытянулся в росте до одного метра восемьдесят два сантиметра. Широкий разворот плеч, тонкая талия, длинные стройные ноги. И эти необычные узкие глаза редкого серо-голубого оттенка. Иногда Ульяна Васильевна организовывала как бы случайную встречу сына с одной из достойных, на её взгляд, девушкой. Она надеялась таким образом отвлечь внимание сына от сосредоточенности на одной Мале. Она полагала, что увидев вокруг себя красоту и ум других девушек, Радомир начнёт сомневаться в правильности своего выбора. Но он, увидев на очередном обеде или ужине молодую симпатичную девушку, вежливо беседовал с гостьей, провожал её до дому, если требовали обстоятельства, но никакой искры интереса в его серо-голубых глазах не возникало.

Ульяна Васильевна раздобыла фотографию Маланьи Осинцевой и пристально изучала её. Карие глаза, простое лицо с высокими скулами, небольшой носик, пухлая нижняя губа. Бесспорно хороши длинные густые волосы рыжеватого оттенка. Но, в целом, ничего особенного. Почему из ста пятидесяти девушек своего курса её сын выбрал именно эту Малю? На этот вопрос Ульяна Васильевна не могла найти ответа.

Когда сын заговорил о женитьбе, она растерялась. Женитьба предполагала крах научной карьеры, к которой она осторожно продвигала помыслы Радомира. Она сделала попытку отговорить сына, предлагала подождать пару-тройку лет, с тайной надеждой, что после окончания института пути Радомира и Маланьи разойдутся в разные стороны. Но сын, обычно отличавшийся миролюбивым и покладистым характером, вдруг твёрдо заявил, что как только Маля приедет из Черемхово, они сразу распишутся.

– Неужели всё так серьёзно? Зачем так спешить? Почему не проверить свои чувства на расстоянии? – убеждала Ульяна Васильевна сына.

– Мама, ты услышь меня! Я сделал предложение Мале! Она обещала подумать! А что, если она откажет мне! – в отчаянии проговорил Радомир.

« Ах, вот как! Она обещала подумать! Затеяла свою хитроумную игру! Самоуверенная, самодовольная девица!» – внутри Ульяны Васильевны всё кипело от ярости и возмущения. Она едва сдерживала себя, чтобы не наговорить нелицеприятных слов в адрес Мали. Но очень боялась вызвать отчуждение сына.

– Радик, если девушка сразу не говорит « да», значит, она не уверена в своих чувствах к тебе. А что, если она не любит тебя? Ты же не женишься на той, которая тебя не любит? – осторожно спрашивала Ульяна Васильевна, надеясь вызвать сомнение сына в правильности решения.

– Если она согласна, я женюсь на ней в любом случае. Я- то люблю её, – отвечал Радомир, вызывая в душе Ульяны Васильевны невыносимую бурю эмоций.

– Уж, если тебе нужно жениться, то, может, ты рассмотришь другие варианты? Например, недавно Мариночка Зябина призналась, что влюблена в тебя с шести лет. Красавица, из интеллигентной семьи, она могла бы стать хорошей женой. По крайней мере, мы знаем эту девушку с ранних лет, знаем её достоинства. В её верности ты всегда был бы уверен. А что тебе известно про эту Малю? – добавила Ульяна Васильевна, напомнив об одной из девушек, приятельниц Радомира.

– Дело в том, что мне не нужна Мариночка со всеми её достоинствами. Мне нужна моя Маля со всеми её недостатками. Только она, – спокойно и решительно отвечал Радомир.

Когда Маланья уехала в Черемхово, Ульяна Васильевна одновременно испытала внутреннее облегчение и недоумение. Эта наглая девица, действительно, решила, что на ней свет клином сошёлся? Она думает, что её красивый самодостаточный мальчик будет униженно ждать, когда она изволит ответить ему? Но её сын ждал, замкнувшись в себе и потеряв интерес к внешнему миру.

– Нет, я не выдержу. Что она о себе возомнила? Я поеду к ней! Я поговорю с этой нахалкой! Я всё выскажу ей! Так заставить страдать нашего мальчика! – раздражённо говорила Ульяна Васильевна, наблюдая, как Радомир подбегает к телефону, всякий раз надеясь, что это звонок от Мали.

– Успокойся, Уленька! Они сами разберутся. Наш Радька – такой же однолюб, как я, – говорил Олег Леонидович, обнимая жену за плечи.

– Мама, она вернулась! Она согласна! – раздался однажды счастливый голос Радомира. Ульяна Васильевна вздрогнула и подошла к сыну. Взволнованный Радомир положил трубку телефона, на радостях приподнял мать за талию и закружил её по комнате. Слова, которые она собиралась сказать, застряли где-то внутри её.

– Радик, я всё сделаю, чтобы ты был счастлив, – произнесла Ульяна Васильевна, увидев сияние в глазах сына.

И вот теперь эта Маля сидит рядом с любимым сыном с таким видом, будто делает всем большое одолжение. Интересно, о чём она сейчас думает, эта замкнутая вспыльчивая девушка, её будущая невестка и мать её будущих внуков?

Ульяна Васильевна вдруг вспомнила себя, когда была в роли невесты и также сидела в пышной белой фате рядом с нескладным худощавым Олегом. Столько лет пронеслось с того дня…

А разве испытывала она сама любовный трепет в день своей свадьбы?

Уля Артюхина родилась в сибирской деревне Макарьево, что расположилась на берегу Ангары с ста километрах от Иркутска. Здесь Артюхины жили испокон веку. В 1930-ом году, когда Ульяне исполнилось два года, ее деда Ивана Евстигнеевича раскулачили, отобрали всё имущество и бывшие хозяева усадьбы ютились в старом деревянном амбаре, милостиво оставленном им революционным комитетом.

Практичная жилка, неистребимая воля и умение верно распорядиться копейкой остались в потомках Ивана Евстигнеевича. Никакая революция не в силах была уничтожить стойкий генный механизм выживания. В начале сорокового года Артюхины снова построили дом и почти добились прежнего уровня состояния. Но началась война.

В пламени Великой отечественной войны сгорели два поколения Артюхиных.

В доме остался младший сын Ивана Евстигнеевича – Василий Иванович Артюхин, пришедший с войны без правой ноги. Крепкий, жилистый, трудолюбивый парень научился работать с протезом. Он женился на своей односельчанке Таисье Фёдоровой, тихой светловолосой девушке, которая после войны тоже осталась круглой сиротой.

Ульяна была четвёртым ребёнком Василия и Таисьи, так называемом «поскрёбышем». Сорокалетняя Таисья, не получившая никакого образования, работала дояркой на совхозной ферме. К тому времени, когда почувствовала свою четвёртую беременность, она уже вырастила своих троих сыновей. Мальчики, особенно старший Ефим и младший Гаврила, отличались непростыми характерами. Были дерзкими, норовистыми и способными иногда на мелкие хулиганские выходки. В постоянном беспокойстве за них, Таисья и думать забыла о том, что её детородная функция вновь заявит о своём активном продолжении.

Неожиданная дочка родилась необыкновенно хорошенькой. Надо сказать, что все братья Артюхины были привлекательными парнями, светловолосыми, голубоглазыми. Но их сестра превзошла все ожидания. Её огромные васильковые глазки смотрели на мир открыто, с вызовом. Светлые густые пряди волос были шелковистыми, личико белоснежным, пухлые маленькие губки складывались сердечком над нежным округлым подбородком. Её детские рассуждения вызывали восхищение и удивление у родных и соседей.

– Чистый ангелочек! В кого же она у вас такая? – шутливо спрашивали соседи у Таисьи.

– А как в поговорке: не в мать, не в отца, а в проезжего молодца!– ехидничала бабушка Февронья, которая считалась самой старой в деревне. Недавно Февронье исполнилось девяносто четыре года и ей позволялось говорить всё, что вздумается. Таисья только снисходительно улыбалась. Какой прохожий молодец, если вся деревня знала её вечный маршрут: дом – молочная ферма – дом.

Между тем ангелочек по имени Ульяна благополучно рос, окруженный заботой родителей и любовью старших братьев. Девочка хорошо училась и получала похвальные грамоты за успехи в учёбе.

Особенно преуспевала Ульяна в изучении языков. Иностранные языки в их школе преподавала Ирма Витасовна Ленц, немка по происхождению. Перед войной семья Ленц оказалась в числе переселенцев, которых эвакуировали из Прибалтики в холодные сибирские края. Ирма Витасовна любила свою ученицу Ульяну Артюхину, хвалила её способности и усидчивость. В выпускном классе она даже согласилась дополнительно заниматься с ней немецким языком.

Изобилие любви, окружающей её, не сделали девушку эгоистичной. Успевая в школе, Ульяна была первой помощницей матери по кухне. Стирала одежду, полола грядки, кормила двух поросят и с раннего утра выгоняла корову Зорьку в стадо.

Василий Иванович, выйдя на пенсию, продолжал работать в слесарной мастерской по ремонту техники. Старший Ефим давно женился и жил отдельно в соседнем селе Свирском, средний Николай работал трактористом в совхозе. Младший Гаврила не вернулся с войны, отдав свою короткую жизнь в битве за Курской дугой.

Очередная беда пришла в семью Артюхиных в 1947 году, когда все готовились к выпускному вечеру Ульяны. Она успешно окончила местную школу и уже примеряла пышное розовое платье, облегающее девичью стройную фигуру.

Матери не нравился слишком глубокий вырез на высокой груди дочери. Она, вооружившись нитками и иглой, подшивала незаметными стежками сборку шва.

– Тётя Тася! Там Кольку вашего арестовали! Я шла с фермы, сама видела, как его в милицейский «Бобик» садили! – крикнула Маринка Асташова, соседка по огороду, забежавшая на веранду дома Артюхиных, где шла примерка выпускного платья.

Через неделю все, имевшие отношение к произошедшей ситуации, по очереди давали показания участковому Захару Антоновичу Павлову.

А ситуация была трагической. Николая Артюхина обвиняли в убийстве своей знакомой Зинаиды Бабушкиной.

В ту злополучную июньскую ночь Николай после работы, как обычно, отправился к своей Зиночке на окраину села. Зинаида была старше Николая на пять лет. У неё росли двое детей, восьмилетний Паша и пятилетняя Катя. Дети были от разных отцов, о которых разбитная Зиночка предпочитала не разговаривать. Черноглазая, с вьющимися темными кудрями, дерзкая на язык, Зинаида приковывала мужское внимание. Однако замуж её никто не брал.

Один Коля Артюхин готов был принять Зиночку со всем её семейством. С детских лет он страдал по Зинаиде, иногда дело доходило до слёз. Но женщина не принимала всерьёз это проявление верности. Она смеялась, когда речь заходила о Николае и даже придумала ему унизительную кличку «Пельмень».

Николай знал о своём прозвище. В возрасте двенадцати лет он работал помощником конюха, один из жеребцов случайно ранил его в правую ногу. Рана зажила, но нога стала сохнуть и стала короче здоровой. При ходьбе Николай опирался на палку. Кроме больной ноги, из-за которой его не взяли на фронт, у Николая были большие торчащие уши. Во всем остальном это был вполне симпатичный, голубоглазый паренёк с приятной доброй улыбкой и покладистым характером. В отличие от своих братьев, Николай ни с кем не ссорился, не лез ни в какие драки и не был замечен даже в набегах на соседские огороды. Он помогал отцу в слесарной мастерской, возился с младшей сестрёнкой, когда та была маленькой, ухаживал за гусями и курами в хозяйстве. Прежде всего, он был гордостью своей семьи. Николай Артюхин считался лучшим трактористом в совхозе, к тому же, что было редкостью, непьющим и некурящим.

Если и ожидала Таисья каких-либо неприятностей от своих сыновей, то только не от Николая.

Участковый задавал всем много вопросов, один из которых : где вы находились в ночь с 24 на 25- е июня?

Тело убитой Зинаиды Бабушкиной было найдено возле местного болота, в трёхстах метрах от её дома.

– Мой Коля не мог! Он ходил за Зинаидой с малолетства. Мы ничего сделать с этим не могли! Он хотел жениться на ней! Зачем ему убивать её? – голосила Таисья на допросе. Но участковый только хмыкал и что-то быстро писал в бумагах.

Все в деревне были уверены, что Зинаиду убил Фёдор Капицын, её давний ухажёр. Фёдор был старше Зины на двенадцать лет, нрав у него был буйный. Особенно в пьяном виде Фёдор был скор на драку и дебоши. А пьян он был почти всегда. Фёдор был женат, имел троих детей, но регулярно похаживал к Зиночке. Частенько Зина после свиданий с Фёдором ходила с синяками, но связь пятидесятилетнего Фёдора и тридцативосьмилетней женщины не прекращалась.

Вскоре Николая увезли в Иркутск, в изолятор временного содержания. Василия Артюхина хватил удар прямо в его слесарной мастерской. Его увезли в больницу в критическом состоянии. Через неделю он пришел в себя. Домой его привезли в инвалидном кресле. Василий не мог ходить и говорить.

Семья погрузилась в пучину страданий. Ульяна разрывалась между больным отцом и плачущей матерью. Она собиралась поступать в Иркутский университет, но бросить родителей не смогла. Устроилась на полставки работать уборщицей в совхозную администрацию, чтобы больше времени проводить дома.

– Ядвига, жена Фёдора, приходится родственницей участковому. Не найдешь ты здесь правды, Таечка…,– шепнула как-то по- соседски, Вера Петровна Сысоева, работавшая секретаршей в сельсовете.

В августе Таисья Ильинична в сопровождении Ульяны приехала в областную прокуратуру.

После длительного стояния в очереди их вызвали в кабинет.

Приём вел худощавый невысокого роста молодой следователь. Он окинул равнодушным взглядом пожилую женщину и пригласил к столу.

– Я с дочкой. Можно ей остаться со мной? – робко попросила Таисья Ильинична. В последнее время она стала испытывать проблемы с памятью. Ульяна была ей не обходима, чтобы ничего не перепутать и не наговорить лишнего. Следователь хотел было возразить. Он поднял глаза и увидел перед собой настоящее чудо. Какое-то время он не мог отвезти глаз от этого прекрасного нежного лица, на котором ясное море голубых глаз молило его о помощи.

– Товарищ полковник! Считаю необходимым разобраться с этим запутанным делом на месте! Прошу разрешить мне командировку в Макарьево! – горячо сказал следователь Олег Каретников своему начальнику после рассказа Таисьи Ильиничны.

А еще через месяц исхудавшего, поникшего Николая освободили из-под стражи и привезли домой. Его место в СИЗО занял обезумевший от пьянки Фёдор Капицын, которого нашли в погребе дома его матери, где он прятался от следствия.

– Всё же есть правда на свете! Есть, доченька!– приговаривала Таисья Ильинична, гладя голову своего ненаглядного Коленьки.

– Да, верно, мама! А я уезжаю от вас, простите меня. Выхожу замуж…, – потупила взор Ульяна. Она напряженно всматривалась в окно. В ограду уже въезжала черная сверкающая лаком автомашина, за рулём которой сидел взволнованный Олег Каретников. В парадном мундире, с букетом роз в руках.

Олег сдержал свое обещание. Он помог молодой жене получить высшее образование. Ульяна с успехом окончила Иркутский институт иностранных языков и была приглашена на работу в администрацию города. Разумеется, по протекции мужа.

Когда Олег стал полковником, ему предложили высокий пост в областной администрации. Каретниковы переехали в новый дом на набережной Ангары, предназначенный для руководящих партийных работников. Ульяна тоже продвигалась по карьерной лестнице и вскоре работала заведующей сектором в областном партийном аппарате. К тому времени она перевезла мать в Иркутск.

Таисья Ильинична давно овдовела. Василий Иванович скончался спустя полгода после замужества Ульяны. Старший брат Ефим получил квартиру в Свирске, у него росло двое детей. Средний Николай жил с матерью. После того злополучного заключения, у него начались эпилептические припадки, он нуждался в постоянном уходе. Всю свою материнскую любовь престарелая Таисья Ильинична перенесла на несчастного Коленьку.

Ульяна Васильевна жила с мужем в согласии. Олег Леонидович окружил её таким обожанием, что трудно было не смягчиться женскому сердцу. Уступив однажды влюбленному Олегу, столько сделавшему для её семьи, Ульяна ни разу не пожалела о своем решении. Она привыкла к торопливым ночным ласкам мужа, к его бесконечной заботе о том, чтобы жена была довольна.

Вот только при виде резвящихся детей, разноцветных колясок и ребячьих радостных лиц, у белокурой красавицы сжималось сердце.

Свои печали она смогла доверить одному человеку – матери. Таисья Ильинична слушала дочку горько вздыхала и горячо молилась, чтобы Господь подарил её любимой Ульяшке ребёночка.

В 1956 году Ульяна в составе областной партийной делегации прибыла в немецкий город Зансенхаузен. Там проходил фестиваль, посвященный антифашистскому движению.

В один из дней, в сопровождении жены первого секретаря обкома Анастасии Воланиной Ульяна выехала из расположения советской делегации и приехала на прием к знаменитому гинекологу в старейшую клинику Германии.

Неделю она проходила врачебные осмотры, мероприятия по сдаче всевозможных анализов, сделала все предписанные амбулаторные процедуры. Неплохое знание немецкого языка очень помогло Ульяне. На прощание профессор герр доктор Рихард лично пожал ей руку и сказал хорошие напутственные слова.

На обратном пути всегда спокойное лицо Ульяны освещалось тихим светом надежды.

– Поверь, Ульяна, всё будет хорошо. Оно, конечно, советская медицина – самая лучшая в мире. Так-то оно так, но… Сам Сталин отправлял свою жену лечиться за границу, хотя говорить об этом не принято, сама понимаешь, – Анастасия придвинулась поближе и взяла Ульяну за руку.

– Спасибо, Анастасия Сергеевна! Без вашей помощи мне не удалось бы попасть в клинику. Как представлю, как мы рисковали. Кругом эти КГБ – эшники шныряют, – тихо ответила Ульяна.

– Да, что там… Такая красавица, как ты, не может усохнуть как бесплодное дерево, это несправедливо. Такая красота должна умножиться в детях. И потом, признаюсь, сама через это прошла. Ты не о чём не переживай, всё останется между нами. И вообще, давай дружить. Мне бы хотелось, чтобы нас связывали не только деловые отношения. Для начала перейдём на ты, – тихо сказала ей Анастасия Воланина

– После того, что ты для меня сделала, ты можешь всегда рассчитывать на меня. Чем я могу отблагодарить тебя? – спросила Ульяна, когда их самолёт приземлился в аэропорту Иркутска.

– Мой братец Иннокентий, кстати, известный художник, мечтает изобразить тебя в образе богини плодородия. Он однажды увидел тебя у нас в гостях. Возможно, ты его помнишь, такой долговязый брюнет с бородкой. Согласишься позировать ему? Я дам ему твой телефон, вы обговорите удобное время, – ответила Анастасия с тёплой улыбкой.

Проводив мужа в командировку, Ульяна решилась позвонить Иннокентию. Она несколько раз встречала молчаливого Иннокентия на праздниках у Воланиных. Высокий, худой, с длинными густыми волосами, схваченными резинкой на затылке. Обычно он сидел в уголке дивана возле торшера и исподволь разглядывал танцующих, будто изучая их движения и жесты. Сам он никогда не танцевал и во время застолий никто не слышал его голос. Он никогда не обращался к Ульяне, они даже не обменялись парой фраз. Потому просьба Иннокентия, переданная через сестру, удивила женщину.

Как бы то ни было, Ульяна хорошо относилась к Анастасии, считая своей подругой. Выполнить её просьбу не составило труда. Как правило, у неё по вечерам было достаточно свободного времени. Олег часто уезжал в командировки. К тому же ею двигало любопытство, Ульяна часто слышала рассказы Анастасии об её уникальном родственнике.

– Иннокентий Смолянский – это имя в советской живописи. У него прошло три выставки в Москве, ему заказывал портрет сам Ворошилов! – говорила Анастасия.

Она чрезвычайно гордилась своим старшим братом, рассказывала о его художественном таланте, который был замечен ещё в ранней юности Иннокентия самим Николаем Рерихом. В двадцатых годах Иннокентий учился в Москве и был направлен в Улан- Батор для ознакомления с монгольским искусством. Во время войны Иннокентий служил в связной роте, был тяжело ранен в лёгкое и контужен. До войны он жил в Москве с женой Ольгой, своей бывшей однокурсницей по художественному училищу. Анастасия сетовала на то, что Ольга изменила ему и уехала в Суздаль с неким Архипом Головиным, тоже художником.

– Мерзавка! Она нашла время для забав! Этот Архип скоро бросит её, ведь говорят, что ему скоро шестьдесят! У него трое детей, прижитых от натурщицы. Говорят, она уже готовится родить ему четвёртого! Это тогда, когда Кеша нуждался в уходе! – возмущалась Анастасия, говоря о своей бывшей невестке.

В Иркутск Иннокентий приехал по настойчивой просьбе младшей сестры. Главный врач Иркутского военного госпиталя был родственником мужа Анастасии, Владимира Воланина. В этом госпитале Иннокентия, по словам Анастасии, буквально вытащили с того света.

Художественная мастерская Смолянского, расположенная в старом кирпичном доме, находилась совсем недалеко от места работы Ульяны.

– Товарищ Смолянский ! Я согласна позировать! Только с условием, что вы не станете просить меня раздеться! – строго и официально предупредила Ульяна с порога.

– Упаси, Господи! Я всего лишь хотел снять ваше меховое пальто, товарищ Каретникова!– ответил Иннокентий, сделав испуганное лицо. Ульяна взглянула на смешную гримасу мужчины и рассмеялась.

– Какой замечательный у вас смех! – тихо промолвил скульптор и галантно предложил присесть в низкое кресло у окна.

Сеансы позирования, вызвавшие сначала беспокойство Ульяны, вскоре стали неким интересным вариантом досуга. Иннокентий работал в суровом сосредоточении, устремив взгляд на мольберт, где он делал зарисовки и эскизы. Ульяна садилась в удобное кресло. Рядом стоял маленький столик, где ей был предложен чай, бутерброды и красочные журналы.

– Да, мне предстоит необычная работа. Я знаю, знаю, учитель… Прежде мне приходилось улучшать божьи творения, поскольку не все в состоянии увидеть себя в натуральном виде. Теперь же я только стараюсь перенести на бумагу то совершенство, которое мне посчастливилось увидеть воочию,– вполголоса промолвил Иннокентий на одном из сеансов.

Ульяна удивленно уставилась на художника. Потом оглянулась вокруг.

– С кем это вы разговариваете? – спросила она мастера.

– С духом великого Микеланджело, – просто ответил Иннокентий.

– Микеланджело? – переспросила Ульяна, недоуменно посмотрев на художника.

– Именно. Не волнуйтесь, моя психика в порядке. Считайте, что это один из моих методов творческого самовыражения. Вы ведь понимаете, что почти все творцы, немного не от мира сего? – улыбнулся Иннокентий одними глазами.

– Так смело заявляете партийному идеологу о духах? – тихо спросила Ульяна.

– Разумеется. Поскольку верю, что такое совершенное творение, как вы, неподвластно порокам,– ответил мастер.

« Это он про меня? Это я-то – совершенство? Знал бы он, какие порочные мысли вызывает одно только лёгкое прикосновение его рук к моей коже…» – думала Ульяна, следя за своим выражением лица.

Изредка художник подходил к Ульяне и деликатно просил её повернуть лицо в правую или в левую сторону. Извинившись, он слегка поправлял её волосы, упавшие на лоб. Его большие тёплые руки вызывали у неё ожоги в тех местах, где соприкоснулись с её кожей. В один из моментов ей захотелось, чтобы художник не отнимал своих рук, чтобы жгучее наслаждение, которое она неожиданно испытала, продлилось хотя бы немного ещё.

«Я порочна? Да, я порочна… Откуда это во мне? Что сказала бы моя мама?» – размышляла Ульяна, внешне ничем не выдавая ту эмоциональную бурю, причиной которой стал прежде незнакомый мужчина.

Она вспомнила домашние вечера, когда мать просила её почитать страницы ветхой Библии, которую Таисья Ильинична тщательно прятала в сарае, завернув в ветошь. Ульяна медленно читала, а мать слушала, иногда всхлипывая и утирая слёзы фартуком.

– Запомни это, доченька! Сатана слащав и полон соблазнов! Стремись от греха! – повторяла Таисья Ильинична.

Вспомнив о материнских наставлениях, Ульяна сосредоточилась и выпрямилась в кресле.

Когда Олег вернулся из командировки, Ульяна рассказала ему о сеансах. Они с Олегом доверяли друг другу.

–Если тебе это не нравится, я откажусь! – сказала она, внутренне пугаясь отрицательного ответа и одновременно желая, чтобы муж запретил ей дальнейшие сеансы. Потому что, вся её женская суть требовала, бурлила и трепетала от запретного желания.

– И что в этом плохого? Я уверен, что моя жена достойна, чтобы её красоту возвеличивали в произведениях искусства. Я же не турецкий султан, чтобы прятать красавицу в гареме. Будь у меня талант рисовальщика, у нас все стены были бы увешены твоими портретами. Ты сомневаешься? Если мне понравится то, что напишет этот Иннокентий, я постараюсь заполучить эту картину, вот увидишь. Но главное, чтобы тебе позирование доставляло удовольствие. Помнишь, любимая, когда я предложил тебе выйти за меня замуж, то обещал ничем не сковывать твою свободу? – Олег взял в ладони лицо жены.

– Да, помню, но… – начала Ульяна, внезапно покраснев.

– Так вот. Ничего не изменилось, – Олег нежно поцеловал жену и направился к своему рабочему столу.

Во время очередного сеанса у Иннокентия, Ульяна смотрела на непроницаемое лицо художника, работающего кистью, и размышляла о своих ощущениях.

«Я привыкла, что произвожу сильное впечатление на мужчин. Однако это нельзя отнести на счёт Иннокентия. Похоже, его я вообще не впечатлила. Рисует и разговаривает с каким-то одному ему видимым духом. Странная личность. Впрочем, Анастасия меня предупреждала… Но всё же, моё женское самолюбие задето. За час он поднимает на меня свой тяжелый взгляд пару – тройку раз и то, чтобы попросить опустить или повернуть голову. Он считает меня лишь физическим обьектом, вполне подходящим для изображения…» – размышляла Ульяна, не спуская глаз с лица художника.

Иннокентий держал кисть с какой-то необычайной ловкостью.

Его длинные худые пальцы обвивали корпус кисти, взгляд серо-зелёных глаз, спрятанных под нависающим верхним веком, видел на полотне нечто, недоступное взору Ульяны. Иногда в непроницаемой зелени глаз Иннокентия вспыхивал некий огонёк, на твёрдых, резко очерченных губах появлялось подобие улыбки. В этот момент лицо становилось вдохновенным и прекрасным. Но через минуту взор снова твердел, становясь сосредоточённым и мрачным. На широком подбородке вдруг дёргалась какая-то мимическая мышца, морщины на высоком лбу углублялись, пряди чёрных густых волос, обычно гладко зачесанных вверх, свисали до бровей. Художник нетерпеливо поправлял волосы резким жестом, словно досадуя на то, что они ему мешают.

«Он сейчас в своём особенном мире. Вряд ли он видит меня. Странно, что меня волнует его отношение ко мне… Иногда кажется, что он рисует не меня, а кого-то другого. Другую женщину, которую он там видит. Интересно, кого он там видит?» – Ульяна пристально всматривалась в оборотную сторону мольберта, словно пытаясь увидеть картину сквозь деревянную подставку.

– Ульяна, сеанс окончен. Вы свободны. Ульяна, вы меня слышите? – вдруг раздался бас Иннокентия рядом с ней. Его горячие пальцы коснулись её руки. Она вздрогнула и повернула к нему лицо.

– Вы сегодня рассеяны. Очень устали? Осмелюсь предложить вам чашечку тибетского чая, – осторожно спросил Иннокентий, успевший заметить растерянность в прекрасных голубых глазах.

В 1957 году Ульяна родила желанного ребёнка. Крепкий малыш с весом почти четыре килограмма. Он был совершенно лысым, на выпуклом черепе виднелся слабый светлый пушок.

– Поздравляю! Ручки, ножки – всё на месте! Ваш ребёнок здоров! – сказала акушерка Вера Егоровна, поднеся новорождённого к матери.

Ульяна так долго ждала этого счастливого момента. Она так боялась осложнений во время беременности, ей всюду мерещились дети с шестью пальцами и недоразвитыми ножками. Она видела во сне кошмары про выкидыши и замершие плоды. На седьмом месяце, не выдержав, она попросила Олега отвезти её в церковь. Рискуя своей партийной репутацией, Олег повез жену в храм. После разговора с батюшкой Ульяна немного успокоилась. Но не разрешала никому придумывать имя будущему младенцу.

–Чтобы не сглазить! – поясняла она Олегу, изумленному от суеверия своей жены,прежде невозмутимой атеистки.

– Это радость моя! Радость для всех нас! Для всего мира! Радомир! Назову его так! – объявила счастливая Ульяна, услышав крик новорожденного сына.

– Красивое дитя! Пусть Господь отпустит ему много счастья! – сказала бабушка Радомира Прасковья Игнатьевна, увидев своего долгожданного правнука.

– Пригожий! Весь в мамочку! – быстро добавила Таисья Ильинична, посмотрела на своего невзрачного зятя и отчего-то вдруг перекрестилась.

Спустя три года, когда маленький Радик был устроен в детский садик, Ульяне предложили престижную должность в идеологическом секторе обкома партии. Вдохновлённая открывшейся перед ней перспективой, Ульяна со рвением приступила к работе.

После очередной партийной конференции она спустилась в столовую перекусить и увидела Анастасию Воланину за столиком у правого окна.

– Настя, милая! Я так рада видеть тебя! У тебя всё в порядке? В последнее время мы не видимся с тобой. По телефону ты отвечаешь односложно, словно, у тебя нет желания говорить со мной. Может, сердишься за то, что не смогла вырваться на твой день рождения? С рождением Радика я никак не могу доехать до тебя. Как говорится, то понос, то золотуха. Как ты? – Ульяна поставила поднос с едой на столик, за которым сидела Анастасия.

– Странный вопрос…особенно в твоих устах, – тихо ответила Анастасия, отвернувшись к окну.

– Не поняла тебя. Поясни, пожалуйста, чем я провинилась перед тобой? Я хотела спросить тебя о твоём брате. Нельзя ли выкупить у него одну из картин, где он изобразил меня? Я звонила в его мастерскую, но трубку берёт другой мужчина и говорит, что ничего не знает об Иннокентии. Что с ним? Он уехал? – настойчиво спрашивала Ульяна.

– Его давно нет в городе. Его арестовали и выслали в Забайкальский край. Разве не этого ты хотела? Использовала Кешу в качестве живого донора? Так? А потом избавилась от неприятных последствий? Не ожидала такого цинизма от тебя, – Анастасия посмотрела в глаза Ульяне, не скрывая неприязни.

– Откуда ты узнала про …, – Ульяна со страхом взглянула на подругу

– Я не слепая. То пигментное пятно на ягодице у малыша…В нашем роду у всех такие пятна, – спокойно ответила Анастасия

– Признаю, мой Кеша бывает довольно смел в своих высказываниях. Но он не болтлив. Твоя тайна была бы сохранена. Мой брат – благородный человек. Он обычно откровенно говорит только с теми, кому доверяет, – продолжила Анастасия, опустив глаза в пол.

– Ох, ты, господи! Настя, ты, что же думаешь, что это я донесла на него? – Ульяна чуть не поперхнулась чаем, резко поставив стакан на стол. Её лицо полыхнуло огнём. Она вдруг вспомнила, как интересовался Олег личностью художника Смолянского. Он задавал её кучу разных вопросов, когда она возвращалась с сеансов позирования.

– В любом случае, что случилось, то случилось. Желаю тебе успешной карьеры, – произнесла Анастасия и встала из-за столика.

Потрясённая Ульяна смотрела, как удаляется Анастасия, медленно огибая столики. Она дрожала от стыда и бессилия. Неужели Олег мог так поступить с Иннокентием?

***

2024 год

Оксана задумчиво наблюдала, как её влюблённый сын Илья поглаживал маленькую ручку своей новой подруги Клары. Молодая женщина поймала взгляд Оксаны и победоносно повела своими черными глазами в сторону Ильи. Мужчина восхищенно и преданно улыбнулся, прижав женщину к своей широкой груди.

Разумеется, Кларе не приходило в голову, что на этом самом месте уже побывало десятка полтора таких же симпатичных девушек, которых её сын так же страстно обнимал. Оксана попыталась вспомнить их имена. Студентка Женя из педагогического вуза, сотрудница музея Наташа, официантка Даша, менеджер по продажам Василиса, стюардесса Ксения, дизайнер Людочка… Впрочем, имена многих она стала забывать.

Илья был женат только однажды на симпатичной украинке Ольге Дужко. У них родился сын Митенька, которого Оксана так боялась полюбить, потому что чувствовала, что это будет короткий брак. Ольга была разочарована материальными возможностями Ильи и не скрывала этого.

Однако сердцу не прикажешь. Оксана привязалась к темноглазому малышу, который тоже тянулся к бабушке. Но в один из дней Ольга с ребёнком уехала в Одессу и заблокировала все свои контакты.

Оксана всё знала про своего сына. А что не знала, так просто чувствовала, как всякая любящая мать. Добрый, доверчивый до наивности, увлекающийся и слабохарактерный .

Одним словом Илья унаследовал не только внешность, но и все черты характера своего отца.

Выросшая в маленькой сибирской деревне возле Тайшета, в многодетной семье, где мать любила только сам процесс делания детей, но ненавидела последующие за этим осложнения, Оксана поставила перед собой цель – любой ценой вырваться из дома. Из этого кромешного ада с нищетой, унижением, криком младших братьев, громкими стонами захмелевшей матери, совокуплявшейся с очередным сожителем за цветной грязной занавеской.

Выход ей виделся один – окончить школу с отличным аттестатом и уехать учиться в Иркутск. Уехать, чтобы никогда не возвращаться. Это было непросто. Одноклассницы Оксаны выпячивали губки и жаловались на родителей, заставлявших их сидеть за домашним заданием. А ей приходилось украдкой прятаться в бане с учебниками, чтобы выполнить эти самые задания. Потому что мать, Агафья Ельцова, вернувшись с очередной попойки, требовала, чтобы Оксана немедленно бросила свои, как ей казалось, ненужные книжки и занялась делом: стиркой, кормлением детей, уборкой дома.

Однажды, когда Оксана готовилась к олимпиаде по математике, её младший брат, восьмилетний Ефимка неудачно прыгнул с крыши бани и сломал ногу. Соседи бросились на поиски матери и нашли её в гостях у приятеля Федюни Коркина, где они пировали по поводу освежевания молодого кабанчика. Раздосадованная тем, что соседи даже не дали ей допить вторую рюмку водки, Агафья избила Оксану шлангом от стиральной машины. Девочка еле вырвалась от разъярённой родительницы и побежала через огород к Плотниковым.

Сосед дядя Толя Плотников, он же крёстный отец Оксаны, быстро усмирил Агафью и разрешил девочке приходить к ним, чтобы приготовиться к урокам. Все в деревне знали о том, что пожилой Анатолий Плотников является кровным отцом Оксаны. Характерный прямой нос, длинные темные глаза и высокий лоб девочки являлись красноречивым доказательством их кровного родства.

– Ишь глаза-то свои калмыцкие вытаращила! Вся в Плотникову родову! Такая же противная! – часто говорила ей мать.

Но Оксана никогда не задавала дяде Толе никаких вопросов и никогда не звала его отцом. Для неё он был добрым дядей Толей, который спасал её от деспотизма матери.

Анна Елизаровна, тётя Аня, полная и кроткая жена дяди Толи, хорошо относилась к Оксане. Она жалела девочку, прижимая ее к своей необъятной мягкой груди, кормила жирным мясным борщом, гладила её коричневое школьное платье и помогала завязывать капроновые банты на косы.

Окончив школу с серебряной медалью, Оксана осмелилась попросить денег у дяди Толи. Она решила уехать в Иркутск поступить в медицинский институт. Дождавшись, когда мать уснет, девушка собрала свои скудные манатки, написала записку, чтобы Агафья не бросилась в милицию на ее поиски. Вылезла через окно и пошла на железнодорожную станцию.

Обнаружив побег, Агафья была возмущена поступком дочери. Она рассчитывала на то, что всем выводком младших детей будет заниматься старшая дочь, освободив мать от тягостных обязанностей по уходу и воспитанию стремительно разраставшегося семейства. Поэтому со злорадством поджидала Оксану, когда та, провалившись на экзаменах, вернётся домой, покорная и пристыженная.

Но Агафья не достаточно оценила упорство своей старшей дочери. Умная, сосредоточенная, целеустремленная девушка с успехом поступила на фармацевтический факультет, набрав высокий вступительный балл. Во время учёбы Оксана подрабатывала в районной поликлинике санитаркой, мыла полы на кафедре химии в институте, потом в здании ветеринарной станции. Уже на старших курсах дежурила в ночной аптеке. В этой же аптеке она познакомилась с молодым провизором Яковом Семаковичем.

Черноглазый, кудрявый паренек со смущенной улыбкой и очаровательной ямочкой на широком подбородке заинтересовал девушку тем, что вполне годился на роль очередной ступеньки на пути избавления от нищеты. У Якова была обеспеченная интеллигентная семья с мамой -преподавателем истории в университете и папой – профессором, доктором технических наук. Кроме того, парень был милым, ласковым и доверчивым, как оленёнок, выросший в благоприятной среде, где его вкусно кормили, никогда не обижали и охраняли от жизненных невзгод. Практичная Оксана быстро смекнула, что Якова надо перехватить, пока её не опередила такая же искательница, как она.

Привести Якова к мысли о женитьбе было непросто. Он хлопал своими удивительно длинными ресницами, восхищался Оксаной, уверял, что любит её. Но предложения не делал.

Пришлось применить решительные меры. На выпускном курсе Оксана заявила о своей беременности и поставила ультиматум. В том случае, если Яков не женится на ней, то у неё уже есть тот, который согласен воспитывать её будущего ребёнка. При этом Оксана не блефовала. Она действительно, имела на примете уже не молодого преподавателя, влюблённого в неё и предлагавшего ей замужество. Но Яков был перспективнее, моложе и состоятельнее. За него стоило побороться. В результате мягкого шантажа Яков дрогнул и повёл девушку знакомиться со своими интеллигентными родителями.

Вероника Семёновна, будущая свекровь прозондировала Оксану своим опытным глазом, остановившись на выпуклом животике, нарочито выпяченным из-под поношенного светлого плаща и произнесла: Ну, здравствуй, невестушка! Добро пожаловать на следующий жизненный этап!

Седовласый профессор Михаил Игнатьевич молчаливо кивнул и продолжил курить свою инкрустированную серебром трубку.

Через год Оксана поняла, что свою смущенную улыбку, ласковый разговор и право созерцать очаровательную ямочку Яков дарил не только ей. Зато свекровь сполна оценила её за терпение и снисходительность к похождениям мужа.

Не склонная идеализировать мужчин, Оксана не впала в истерику и не стала устраивать ревнивые разборки. Она никогда не ждала от жизни подарков и поблажек, умела заглушить эмоции и вовремя включить логику. К счастью, рациональным мышлением, так редко присутствующим в мозгах большинства женщин, природа одарила Оксану со всей щедростью. Поэтому вместо того, чтобы в ярости выплеснуть в лицо мужу всё, что она о нём думает, Оксана размышляла.

Благодаря Якову она стала жить в отдельной трехкомнатной квартире на Байкальской улице. Яков получил должность заведующего крупной муниципальной аптекой, а родители напрягли свои многочисленные связи в научном мире, чтобы помочь получить единственному сыну не положенный по квадратным метрам норматив, а несколько больше. Терять полученные блага Оксана не собиралась.

Причем, ею двигали не только соображения материального характера. В лице своей свекрови, Вероники Семёновны, Оксана к своему удивлению нашла то, чего была лишена в своём детстве и юности. Суровая внешне Вероника Семёновна сумела разглядеть в независимой практичной девушке внутреннюю неустроенность, ранимость и стремление к семейному очагу. Она распахнула двери своего дома перед Оксаной, оценив её способность находить правильные решения в самых сложных ситуациях. И не пожалела об этом.

Что касается измен, то Оксану любовные похождения мужа больше ранили морально, чем вызывали в ней женскую ревность. Во-первых, сильной любви к мужу она не испытывала. Причем, этот факт она не считала очень важным в семейной жизни. Все эмоциональные восторги на тему: любит – не любит, Оксана относила к разряду фантазий. Она выбрала себе мужа по другим критериям, более приземлённым и надёжным. Выходить замуж только потому, что тебе напрочь сносит мозг один взгляд твоего возлюбленного, она считала, по меньшей мере, глупым поступком. Примеры, которые она видела вокруг себя, явно подтверждали это. Её юные влюблённые приятельницы, трепетавшие от счастья на свадьбе, спустя месяцы орошали её плечо горькими слезами.

Во-вторых, она считала себя холодной женщиной, не способной получать удовольствие от плотской любви. С раннего детства Оксана вынуждена была наблюдать отвратительные сцены, не предназначенные для детских глаз. В результате, в её сознание впитался печальный вывод, что сексуальные отношения, в основе своей, являются мерзкими, гадкими, а иногда даже унижающими человеческое достоинство. К тому же Оксана не могла настолько отключить свой мозг, чтобы забыть о том, что её муж, вполне возможно, вступая с ней в близость, просто исполняет свой супружеский долг, мечтая в этот момент о другой женщине. Оксане эта возможность казалась весьма унизительной для её женского достоинства.

Поэтому, как обычно, подумав, она решила: если уж без супружеского долга не обойтись совсем, то можно свести его исполнение к минимуму. Что она и сделала через несколько лет после рождения маленького Илюши. Сославшись на хронические боли в низу живота, она прекратила интимную близость с мужем. Потом поставила кушетку рядом с кроваткой сына и перешла спать в детскую комнату.

Длительное время Оксана работала на областном аптечном складе, которым стал руководить её муж. Мучительно было видеть любопытные женские взгляды и перешептывания за спиной. Коллеги сочувствовали ей, ничего не говорили вслух. Однако отдельные слухи долетали до ушей Оксаны. Имеющий уши, да услышит.

Яков завел интрижку с молодой хорошенькой Верочкой Обрезковой из отдела сильнодействующих препаратов, потом переключился на помощника бухгалтера пухленькую улыбчивую Асю Кромаренко. Затем она услышала, что недавняя выпускница фармфака Зина Ветошкина, блондинка с мальчишеской стрижкой и большими голубыми глазами кому-то по секрету сообщила, что делала аборт от Якова Михайловича.

Не выдержав, Оксана поговорила с мужем в жесткой тональности. Нет, она не требовала прекратить любовные похождения, прекрасно понимая безрезультативность разных ультиматумов. Яков станет хитрее, изворотливее, но свою природу победить не сможет. Она потребовала похлопотать по вопросу перевода ее в другую организацию.

Оксана вовсе не собиралась разводиться с мужем из-за его любвеобильности. Разве эти животные потные телодвижения, о которых она думала с высокой степенью брезгливости, имеют важное значение? Разве способны они уничтожить дружеские отношения, установившиеся между ею и мужем? Если из их супружеской жизни убрать сексуальный план, то их семейная жизнь была вполне благополучной. Яков нравился Оксане своей интеллигентностью, образованностью, нежным отношением к родным. Он был для неё интересным собеседником, единомышленником и отцом её ребёнка. Тем более Яков был замечательным любящим отцом для Илюши.

Узнав, что жена в курсе его амурных дел, Яков сделал удивленное лицо. Он начисто отрицал свою личную причастность к беременности Зиночки, назвав её «маленькой болтушкой». Однако через месяц Оксану назначили заведующей новой аптеки в Октябрьском районе.

Позже, когда пятидесятилетний Яков признался ей, что полюбил другую женщину ( на этот раз это была молоденькая двадцатитрехлетняя фармацевт Инна Казакевич, скромная с виду, но решительная и энергичная девушка, родившая Якову сына Вадика), Оксана сардонически рассмеялась ему в лицо.

Но Яков неожиданно попросил развод. Оксане было горько ощущать себя брошенной женой на склоне лет, когда уже нет шанса создать новую семью. Однако одновременно с горечью она почувствовала что-то вроде облегчения.

Все эти долгие годы она подсознательно ждала момента, когда Яков решит развестись с ней. Она становилась старше, а любовницы мужа всё моложе. Если её муж на первое место ставит физическую привлекательность, то вступать в бесполезную схватку с природой Оксана не собиралась. А что может быть хуже тяжелого ожидания и вязкой неопределенности?

Их сын Илья закончил университет, и стал работать в отделе аналитики международного аэропорта. Туда его устроил отец, с которым у него были самые добрые отношения. Оксана любила своего сына. Поэтому интриговать на популярную женскую тему «а вот не увидишь ребёнка, презренный гад » не стала.

Кроме этого, она даже не стала устраивать, вопреки классике женского поведения, грандиозный скандал при уходе мужа к другой женщине. Оксана была прагматична и мудра. Умела быть благодарной мужу. Кто как ни он вывел её на орбиту спокойного обеспеченного существования без склок, скандалов и драк. Жизнь научила её не делать резких поспешных движений. Напротив, она пересилила в себе зачатки нарастающего протеста и женской ревности, решив, что мучимый виной Яков будет ей гораздо полезнее, чем обиженный и оскорблённый мужчина, удалившийся с гордо поднятой головой.

Так и вышло. После спокойного развода, поразившего заведующую ЗАГСом, не так часто видевшую столь тёплое общение бывших супругов, Яков забрал из дома только личные вещи. Он оставил Оксане всё имущество, кроме загородной дачи в Пивоварихе. Их общение не прервалось. Яков поздравлял бывшую жену с днем рождения, иногда дарил незначительные подарки к Новому году и немедленно выполнял все её просьбы.

В 2022 году, в самом начале войны с Украиной, молоденькая жена Якова, Инночка решила покинуть Россию и эмигрировала в Черногорию с сыном Вадимом. Яков наотрез отказался оставить Россию. Война разделила многие семьи, безжалостно разрезая человеческие сердца. Потрясенный Яков стал пить, укрывшись на съёмной квартире. Своего жилья у него не было. Инна, на которую в любовном порыве Яков переписал своё имущество, продала всё, что возможно продать, обратив атрибуты прежней устроенной жизни Якова в пачку долларов, которые успешно перевезла за границу.

Тем временем Оксана самоотверженно ухаживала за своей бывшей свекровью. В её отношениях с престарелой Вероникой Семёновной мало что изменилось. Михаил Игнатьевич, который был намного старше своей супруги, скончался от осложнений, связанных с болезнью печени. Восьмидесятилетняя Вероника Семёновна с трудом передвигалась по квартире, страдая обострениями артрита. Оксана с Ильей приезжали к ней, наводили чистоту в доме, закупали продукты, лекарства.

– Доченька, ты прости Яшу. Не копи обиды и зла на него. Такова натура Семаковичей. Они как племенные жеребцы, пока не осеменят всё стадо, не успокоятся. А как успокоятся, рысью бегут туда, откуда сбежали. Однажды он очнётся и вернётся к тебе, – сказала Вероника Семёновна Оксане, взяв её за руку.

– Вернётся, говорите? Но как мне забыть, что произошло и жить с ним по – прежнему. Легко ли это? Разве я смогу это сделать? – с горечью произнесла Оксана.

– Я же смогла.., – тихо ответила Вероника Семёновна, погладив Оксану по руке своей сухой морщинистой ладонью.

Через три месяца после отъезда Инночки Яков снова появился на пороге квартиры Оксаны. Он облысел, растолстел, тяжело дышал и смотрел на бывшую жену взглядом провинившегося пса.

Оксана внимательно посмотрела на своего потрепанного многочисленными жизненными перипетиями, больного и несчастного бывшего мужа. В этом взгляде не было ни капли злорадства и утолённой мести. Только сочувствие и сострадание.

Оксана молча отступила в сторону, дав бывшему мужу возможность вкатить в квартиру свой дорожный клетчатый чемодан на сломанных колёсиках. Это было всё имущество некогда состоятельного владельца аптечной сети. Инночка не относилась к разряду великодушных людей.

Через несколько месяцев Яков умер от остановки сердца во время операции по поводу мерцательной аритмии. Перед операцией он долго держал Оксану за руку.

– Права была моя мамочка. Нет никого лучше тебя, родная! Как поздно я это понял, как поздно.., – были его последние слова перед тем, как медсестра увезла его в операционную.

– Оксана Дмитриевна! Спасибо за ужин! Мы поехали домой! – Клара встала из-за стола, уверенная в том, что Илья уже бежит вслед за ней. За ужином женщина, взмахивая наклеенными ресницами, жаловалась на растущие цены, дикие проценты по кредитам и строительные компании, мошеннически обдирающие заказчиков.

– Моя милая птичка! Мой ангел! Как можно обманывать таких, как ты! – изумлялся Илья, покрывая поцелуями маленькую ручку с тонкими пальцами и длинными гелевыми коготками серо-голубых оттенков. Оксана силилась, но так и не смогла представить, как можно стирать детское белье или чистить картошку с такими ногтями. Она вежливо слушала новую избранницу сына и кивала ей. Откушав, молодые встали из-за стола и направились к выходу. Кларе даже не пришло в голову предложить помочь убрать со стола.

Подобострастно надев на женские плечики шубку, Илья не удержался и поцеловал девушку в щёчку с толстым слоем макияжа. Клара слегка поморщилась, но изобразила улыбку.

Оксана вежливо улыбнулась в ответ и пригласила Клару навещать её хотя бы иногда.

– Сейчас нам будет не до визитов. Надо к зиме достроить второй этаж. А там…видно будет, – деловито ответила Клара. Оксану ответ не удивил. Она из чувства женской солидарности сочувствовала Кларе. Даже жалела её тревожную неустроенную душу.

Клара была разведена. Бывший муж оставил ей небольшой дом на окраине Иркутска. У неё растут двое мальчиков – близнецов – подростков двенадцати лет, для которых она планирует построить второй этаж. Логично, что она ищет тех, кто реализует этот ее проект. Это совсем непросто. На протяжении шести лет Кларе попадаются мужчины, сами ждущие заботы и ухода за ними. Взамен они предлагали нехитрый скоропалительный секс и обильное количество грязных носков и потных маек, полагая, что запах нестиранного мужского белья, витающий в доме, и есть то самое, что страстно ждет каждая одинокая женщина.

Оксана незаметно вздыхает. Этот её глупый увалень Илья – легкая добыча для напористой Клары. Женщина понимает, что в тридцать шесть лет с двумя почти взрослыми детьми она – невеста на редкого любителя с богатым воображением и бедным умом. На общем фоне резкого мужского дефицита уважающий себя мужчина даже в сильно нетрезвом состоянии никогда не клюнет на её некрасивое немолодое тело, сплошь состоящее из силиконовых вкладышей. Потому что, он понимает: будь это тело молодым и красивым, то нет смысла обёртывать его силиконовой оболочкой. Но всегда найдутся такие, как Илья.

Илья, который пятый год не может достроить свой собственный небольшой домик. Его Оксана купила в надежде, что сын создаст семью с молодой, способной рожать, девушкой. Она хотела внуков. Иногда Илья накапливает немного денег и вроде уже принимается за строительство, расписав матери красивые проекты по застройке своей территории. Оксана всегда готова выслушать и поддержать сына. В ней всякий раз вспыхивает надежда: сын женится на хорошей девушке и она станет счастливой бабушкой. Но тут Илью настигает новое увлечение, которое он сам выуживает в мутных пучинах интернета.

Оксана давно изучила основной типаж девушек, к которым влечет сына. Это, как правило, хорошенькие, вертлявые, говорливые, хитрые особы, способные с ходу сообразить, что перед ними отличный субъект для вытягивания из него денег. На второй день знакомства у девушки случается нечто непредвиденное. Форс-мажор в переводе на современный язык. Например, ломается автомашина, требующая огромных затрат, у неё воруют дорогой телефон, без которого жизнь для девушки теряет смысл, жадные родственники выгоняют её из квартиры и она оказывается без крыши над головой, тогда как жить привыкла только в центре города. Все без исключения девушки горазды на выдумку и обладают неограниченной фантазией. Истории с кредитами идут параллельно со всеми прочими.

Илья всем верит и рыцарски устремляется на помощь. Все свои заработанные средства он вкладывает в благополучие новой спутницы или в чужую семью, свято веря, что она станет его семьей. Всё происходит по одним и тем же печальным сценариям, которые Оксана прочувствовала не однажды.

Она стоит у двери, прощаясь с сыном и Кларой, изо всех сил старается улыбнуться. Она понимает, что долго не увидит сына. Кто же отпустит бесплатного работника к матери в разгар строительного сезона?

Через пять-шесть месяцев, когда он всё построит как надо, когда надоест Кларе, когда её озорные пацаны вдоволь напотешаются над очередным мамкиным ухажёром, она, предварительно навесив на него свои кредиты ( с паршивой овцы хоть шерсти клок!) , выгонит его вон. Как выгоняют старую собаку, потерявшую голос, руководствуясь исключительно гуманными соображениями ( ну, не убивать же её, мы не звери!).

Так было не один раз. Этот бесславный сценарий повторяется из года в год.

Иногда Илья, предвидя бесславное завершение отношений, сам трусливо бросается в бегство. Как правило, он скажет подруге, что мать настойчиво названивает ему и просит помочь по хозяйству. Его партнерша, уверенная, что сынок опять прильнул к мамочкиной груди, будет скрипеть зубами от ненависти к несостоявшейся свекрови. Оксана тем временем будет напрасно стараться дозвониться до сына в тревоге за его психику. Илья подвержен длительным депрессиям, во время которых он не берёт трубку, заставляя страдать родительницу. Спустя какое-то время Оксана найдёт его где-нибудь в номере дешевой гостиницы, исхудавшего, дрожащего и несчастного. Привезёт домой, отмоет, откормит, отпоит успокаивающими каплями и снова отпустит на волю. Илья будет цепляться за неё, но Оксана уверена, что удобное проживание в материнской квартире ещё больше ослабит пассивного Илью и уничтожит в нём остатки сопротивляемости жизненным трудностям.

В конце концов, Илья снова вернётся в свой недостроенный домишко с прохудившимся уличным туалетом, заросшим двором, одичавшей кошкой Муськой и грустными размышлениями о новых кредитах, висящих над ним.

Оксана всё это знает. Но также знает, что ничего не может изменить. Илья в точности повторяет судьбу своего отца.

Проводив Илью с Кларой, Оксана подошла к журнальному столику и увидела четырнадцать пропущенных звонков. Звонил сосед по этажу Николай Петрович Зеньков.

Три года назад Оксана познакомилась с коренастым скромным мужчиной пятидесяти пяти лет, купившим квартиру в их подъезде, этажом ниже. Спустя две недели после вселения новый сосед позвонил в квартиру Оксаны и заявил, что она затопила его ванную комнату. Аккуратная Оксана, тщательно следящая за состоянием своей чистенькой ухоженной квартиры, была возмущена. Она открыла дверь новому соседу и провела его по всем комнатам, дабы он убедился, что на её стерильном, протёртом до блеска полу не было пролито ни капли жидкости. Увидев необыкновенный порядок в квартире соседки, Николай Петрович был обескуражен. Они вместе пошли на третий этаж и выяснили, что причина потопа там.

В квартире над Оксаной жил старенький дедушка Иннокентий Васильевич восьмидесяти четырех лет, страдающий маразмом. Он забывал выключать воду в ванной и вода растекалась по всему коридору в то время, как дедуля самозабвенно смотрел «Поле чудес», врубив телевизор на всю громкость. По вечерам к Иннокентию Васильевичу приходила дочь Ксения, живущая в соседнем доме напротив, выключала воду и вытирала полы в отцовской квартире. Каким образом вода проникала на первый этаж к Николаю Петровичу, минуя квартиру Оксаны на втором этаже, было загадкой.

Пока шла работа по вызову аварийной бригады, пока сантехники долбили часть стены в квартире Николая Петровича, а после перешли в квартиру Оксаны, чтобы смешать с грязью её голубые половички и белоснежные полотенца, Оксана и Николай Петрович подружились.

Николай Петрович оказался интересным собеседником, начитанным, обладающим разносторонней информацией по эзотерике, астрономии, буддизму.

С тех пор Оксана иногда приглашала соседа на вечерний чай. Под негромкие мелодии восьмидесятых годов прошлого века они засиживались допоздна с разговорами. Иногда Николай Петрович покупал шоколадный торт и приглашал соседку к себе. Дальше этих посиделок их отношения пока не сдвинулись.

Впрочем, предупреждая возможные вопросы, Оксана Дмитриевна сразу уведомила соседа, чтобы о каких-либо отношениях, кроме приятельских, речи идти не должно. Николаю Петровичу, измученному любвеобильной подружкой Евдокией, это понравилось. Обе стороны ценили свою независимость и покой.

Однажды Николай Петрович пришел не один. С ним был шустрый светловолосый мальчик пяти лет. Мальчика звали Денис. Впрочем, Николай Петрович звал его не иначе, как Денечка.

Денечка с порога погнался за Барсиком, любимым котом Оксаны. Поймав кота, он чуть не задушил его в объятиях. Барсик, не привыкший к столь небрежному отношению к себе, заорал о ужаса и вырвался от мучителя. Пытаясь заскочить на шкаф и спрятаться от Денечки, кот сбил керамическую вазу, стоящую на высоком столике у окна. Ваза, стоявшая в квартире Оксаны много лет и бережно ею хранимая, как память о покойной свекрови Веронике Семёновне, разбилась вдребезги. Настроение Оксаны было испорчено.

– Простите, Николай Петрович! Если бы вы предупредили меня, что придете с внуком, то я честно бы вам отказала в гостеприимстве! Я не выношу маленьких невоспитанных детей! – выпалила Оксана соседу, собирая осколки в совочек и сокрушенно кивая головой.

– Оксана Дмитриевна! Это мой сын! Он, в общем-то, очень воспитанный мальчик. Просто любит животных. Думаю, вы придаете большое значение вещам. Ну, подумаешь, старая ваза сломалась…Я полагал, что вы, как всякая пожилая женщина, скучаете без детей и решил вас порадовать! – ответствовал обескураженный Николай Петрович.

– Ах, пожилая женщина, значит! Вы очень галантны, знаете, как говорить женщине комплименты! Давно на себя в зеркало смотрели? До свиданья, Николай Петрович! К вашему сведению, я не скучаю без детей! И никогда об этом не говорила! И не просила познакомить меня с вашими малолетними детьми! Спокойной ночи! – сказала Оксана официальным тоном, рывком открыв входную дверь.

Потоптавшись в коридоре, Николай Петрович не без усилий поймал вспотевшего от бега по комнатам Денечку за руку, и вынужден был спуститься в свою квартиру.

Днем позже он встретил Оксану в подъезде и стал извиняться.

Он доверительно поведал соседке историю своего нежданного отцовства.

Пятидесятилетний Николай Петрович Зеньков всю жизнь проработал в геологических экспедициях в Магаданской области. Пока не заработал тяжелое воспаление лёгких по время переправы через стремительную ледяную речку. В связи с ухудшением здоровья ему пришлось оформиться на пенсию.

Выписавшись из больницы, Николай Петрович поехал к своей матери в Иркутск. Но в их четырехкомнатной квартире вместе с матерью поселился его старший брат Константин, освободившийся после длительного тюремного заключения. Из мест заключения Константин привёз свою сожительницу Дарью и восьмилетнюю дочь Яночку. Совместное проживание под одной крышей быстро испортило братские отношения. Мать, восьмидесятилетняя Вера Николаевна напрасно пыталась примирить сыновей и от огорчения слегла с инсультом. Константин предложил младшему брату найти другое место проживания. Он даже нашёл небольшую сумму денег за выкуп своей доли в материнской квартире.

В конце концов, Николай Петрович, устав воевать с братом, снял свои многолетние накопления на счетах и купил двухкомнатную квартиру.

Как-то, гуляя по улицам возле дома, Николай Петрович заглянул в хозяйственный магазин. Ему потребовался фильтр для воды. За прилавком стояла худенькая молодая женщина с приятным белым лицом и грустными карими глазами. Обсуждая модели картриджей к фильтрам, Николай Петрович обратил внимание на то, как внимательна продавщица к нему. Они разговорились. Продавщицу звали Евдокия. Он предложил ей встретиться вечером у него дома. Женщина скромно потупила взор и ответила, что не возражает.

Давным – давно изречена истина: в тихом омуте все черти водятся. Черти в изобилии водились и в тихой Евдокии. Скромна с виду, однако безудержна в страсти и похотлива до одержимости. Николай Петрович был сбит с ног сразу, как только успел затворить входную дверь своей квартиры. Позже, когда взлохмаченный и оглушенный сексуальным напором своей новой подруги Николай Петрович дрожащей рукой наливал вино в бокалы, Евдокия тихим жалостливым голосом рассказала о своей ужасной судьбе.

Ей катастрофически не везло с мужчинами. Она, доверчивая и слабая девушка, тянулась к счастью, как тянется травинка к солнцу. Но коварные создания, которых мужчинами назвать язык не поворачивается, безжалостно обманывали её и скрывались в неизвестном направлении, едва узнавали о беременности Евдокии. Обливаясь горькими слезами, она в муках рожала детей и пыталась снова найти своё женское счастье. Рожала она вовсе не потому, что у неё был развит материнский инстинкт. Всякий раз, рожая ребёнка, Евдокия надеялась, что вбивает в свой берег крепкий якорь, который зацепит очередное судёнышко и не даст ему уплыть в безбрежное море. Но утлые мужские лодочки не задерживались у пристани Евдокии, они срывались со швартовки и стремительно исчезали в тумане.

На более длительный срок удержался Семён, отец третьей дочери, Валечки. Он работал с утра до ночи на пилораме, чтобы обеспечить не маленькое семейство в шесть человек. После рождения Валечки они переехали из общежития в двухкомнатную квартиру матери Семёна, которую он уговорил помочь молодой жене с уходом за детьми. Семидесятидвухлетняя Фаина Авдотьевна была наслышана о слабостях Евдокии, но пожалела своего сына, смирилась с его выбором и стала помогать его семье. Через два года Семён нажил пупочную грыжу. Во время операции по иссечению грыжи, врачи обнаружили у него рак желудка.