90-е: Шоу должно продолжаться

Глава 1

Музыканты бодро запилили последний аккорд и опустили инструменты. Толпа разгоряченных зрителей разразилась аплодисментами и радостно взвыла. Потом в зале воцарилась относительная тишина. Фронтмен группы, название которой я не запомнил, с придыханием сказал в микрофон «Спасибо!» и объявил перерыв. Народ неспешно потянулся к бару.

– Еще мне водки налей! – увесистый кулак грохнул по стойке. – Учить она меня еще будет! Я свою норму знаю. Наливай, овца тупорылая!

Феечка за стойкой захлопала ресницами и беспомощно посмотрела на меня.

– Проблемы? – я присел на высокий табурет рядом с источником беспокойства. Престарелый хрен в кожаной куртке, на которой кожи от заклепок было почти не видно, на пальцах перстни с черепами, драконами и еще какой-то мифической фауной, седеющие и редеющие патлы свешиваются на плечи. Отчетливое пузико. Типаж понятен, в общем. Стареющий рокер.

– А ты еще кто такой? – взгляд помутневших глаз сфокусировался сначала на моем лице, а потом на бейдже «Служба безпасности». – А… Из этих… Тоже будешь жизни учить?

– Ни в коем случае, – дипломатично заверил я. – Просто выкину на мороз, если будешь буянить.

– Да? А ты знаешь, вообще, кто я такой? – патлатый хрен попытался привстать, но табуретка опасно качнулась, и он схватился за стойку. Феечка взвизгнула.

«Какой-то говнарь на пенсии», – подумал я.

– Это же я… Я стоял у самых истоков! – вдруг хрипло заорал он, рванув ворот кожанки. – Мы же на этой сцене… ууу… Как мы отжигали, мама не горюй!

Он упер голову в кулаки и тихонько взвыл.

– Может ему такси вызвать? – тихонько сказала феечка мне на ухо.

– Не заморачивайся, киса, – ободряюще сказал я. – Займись делом, там клиенты уже заждались своего мохито.

Феечка с готовностью упорхнула, оставив меня наедине с этим «монстром рока». Эй, он там не заснул, часом?

А, нет. Зашевелился и снова повернулся ко мне. Да уж, жизнь его потрепала. Сколько ему? От силы полтос ведь, как и мне. А выглядит на все семьдесят. Хотя что за чушь? А как он еще должен выглядеть? Явно ведь всю жизнь бухает, как не в себя. Проливая крокодиловы слезы над былыми «отжиганиями».

– Братишка, вот ты скажи мне… – мужик подался ко мне, обдав ядреным табачно-водочным перегаром. – Разве это рок? Да какой это, нахрен, рок… Они же кастрированные все! Панки? Ха! Да они настоящих панков даже не видели никогда! Вот ты прикинь, братишка, я к одному подошел, ну, чтобы выпить с подрастающим поколением. А он – веган! ВЕГАН! Я, говорит, алкоголь не употребляю, извините. Да какой он, в жопу, панк?!

– Владимир Львович, давайте я выкину этого обсоса, – это Степа. Шея шире головы, ширина лба – два пальца, свернутый набок нос. Хороший человек Степа. В недавнем прошлом мастер спорта по боксу в супертяжелом весе, поэтому клиентов старается не бить.

– Да брось, – я махнул рукой. – Видишь у нас тут ветеран «Рок-провинции». К нему со всем уважением надо.

– Так я его нежно выкину, – Степа оскалился. Ну, то есть, он, наверняка считал, что улыбается. – Со всем уважением. Я слышал, что раньше их менты на пинках гоняли, вот и вспомнит молодость.

– Нет в тебе чуткости, Степа, – я похлопал его по могучему плечу.

– Где та молодая шпана, что сотрет нас с лица земли? – пожилой рокер снова рванул ворот куртки. На пол со звоном посыпались металлические запчасти. – Это что ли они? Эти… Эти… Да это же попса голимая!

Слово «попса» он выплюнул как самое грязное ругательство. Причем выплюнул в прямом смысле слова – забрызгав слюной глянцевую поверхность барной стойки.

– Рок-провинция! – продолжал разоряться он. – Где тот обрыган, который это убожество так назвал?! Приведите его сюда, я в глаза его посмотреть хочу!

– Если вам не нравится концерт, я могу вам такси вызвать, – мирно сказал я.

Вообще-то, организатора этого фестиваля я хорошо знал. Это же мой однокашник Генка придумал вспомнить лихую историю местного рока и возродить мероприятие девяностых. И меня с ребятам по дружбе попросил поработать охраной на молодежном мероприятии. Захотелось ему вспомнить молодость, понимаешь. Ностальгия по эпохе тотальной свободы и веселого хаоса. Я согласился, хотя эти пресловутые девяностые, считай что, не застал.

Когда страну лихорадило в политическом угаре, а по белому дому палили танки, я одной рукой опрокидывал стопку за свой дембель, а другой – подмахивал контракт на дальнейшую службу.

Когда страна встречала девяносто пятый, и у всех в бокалах плескалось шампанское разной степени приторности, моя синева расплескалась на железнодорожном вокзале города Грозный.

Когда бывшие однокашники заколачивали свои первые бабки, я месил стылую грязь Гудермеса и спал в урывками в обнимку с автоматом.

В новый год двухтысячного я валялся один в своей честно заработанной однешке, слушал, как седовласый Борис мямлит свое знаменитое «Я устал, я ухожу» и пил из горла шампанское, еще не представляя, как буду жить дальше. Так что девяностые для меня закончились, так и не начавшись.

– Так нальют мне водки, или я разнесу этот гадюшник вдребезги и пополам? – белугой взревел патлатый. И выхватил что-то из-под куртки.

И время сразу замедлилось. Пожелтевшие от курева пальцы сжимали обтекаемый бок чертовски знакомого, но совершенно неуместного здесь предмета. РГД-5, ручная граната дистанционного действия. И с неожиданной для пьяного тела скоростью патлатый вырвал из нее кольцо и швырнул себе за спину.

Четыре секунды.

Степа раскрыл рот, но заорать еще не успел. Глаза феечки за стойкой стали огромными и круглыми.

Три секунды.

Блям-блям-блям. Граната покатилась по полу прямо под ноги стайке пестро одетой молодежи.

Две секунды.

Из зала раздался гитарный запил, возвещающий о том, что перерыв закончен, но его заглушили истошные вопли бросившейся врассыпную недорослей.

Одна секунда.

«Наверняка учебная, – пронеслось в голове в тот момент, когда я рванулся вперед и накрыл своим телом нелепый маленький смертоносный предмет. – Как дурак буду выглядеть… Да и хрен с ним, потом поржем».

Взрыва я не услышал. Просто мир раскололся на множество осколков, которые закружились в диком калейдоскопе, затягивая меня в черную воронку небытия.

****

– Велиал, просыпайся! – кто-то безжалостно тряс меня за плечи. При очередном встряхивании башка упала мимо подушки, гулко стукнулась об пол и загудела. – Да просыпайся ты, сейчас мама с ночной придет!

– Грмбхдфф, – очень содержательно ответил я, мучительно пытаясь сообразить, кто я такой, на каком свете и почему владелец явно подросткового голоса зовет меня Велиалом. Наконец мне удалось кое-как разлепить глаза.

Первая мысль. Граната была учебной, и по этому поводу я нажрался до изумления?

Вторая мысль. О, такая люстра у моей бабушки была!

Третья мысль. Я что, спал на голом полу?!

Кое-как я приподнялся, опершись на дрожащие руки. Башка трещала так, будто мозги провернули через советскую мясорубку с тупыми ножами. Твою мать… При чем здесь мясорубка вообще?

Я смог более или менее нормально оглядеться. Так, комната с «бабушкиным ремонтом», сервант со сдвигающимся стеклом, за стеклом… Нет, не хрусталь, как у моей бабушки, а дешевенькие стеклянные фужерчики. Посеревшие обои в цветочек, в углах уже отвалились практически, держатся на соплях. Диван. Облезлый продавленный, накрытый самодельным покрывалом из кусочков ткани. А сверху на покрывале распласталось тщедушное тело неопределенного пола – из-под спутанной гривы рыжих волос торчал острый локоть.

– Бельфегор, просыпайся! – снова раздался тот же самый голос, который меня и разбудил. Только теперь он тряс тело с дивана. А я смог, наконец, рассмотреть, кто это у нас такой настойчивый. Лицо наполовину закрыто растрепанными волосами. Черными, хотя… Какой-то пегий цвет, будто хозяин волос пытался покрасить свою гриву в радикально черный, но руки у него растут из тощей костлявой жопки. С которой почти сваливаются серые джинсы, разрисованные сверху донизу пентаграммами, перевернутыми крестами и еще какими-то очень оккультными символами.

– Отстань, Астарот, дай поспать, – острый локоть с размаху врезался под ребра настойчивому. Тот ойкнул, но принялся трясти чувака с дивана с удвоенной силой. – Бельфегор, ну что за дела? Я же говорил, что у меня мама с девять с ночной возвращается!

– А сейчас только восемь… – проныл голос откуда-то снизу. Я повернул раскалывающуюся башню в ту сторону. Стол. Квадратный, полированный, родом откуда-то из недр дремучего Советского Союза. На столе – ручная швейная машинка, черная с золотистым узором. Хозяева этой квартиры обнесли ретромузей?

А под столом, завернув в клетчатое байковое одеяло верхнюю часть тела лежал еще один волосатик. Для разнообразия, толстенький, а не тощий.

Дайте угадаю, этого зовут Бегемот? Я что, попал в ад? Велиал, Бельфегор, Астарот… Это же какие-то демоны? Тогда я, получается, тоже демон? И этот волосатый дрищ пытается меня поднять, чтобы я занялся своими прямыми обязанностями? Ну, там, грешников истязать, дровишек под котлы подбрасывать…

– Мне еще надо порядок навести! – в голосе названного Астаротом зазвучали истерические нотки. – А то будет как прошлый раз! Выметайтесь уже! Велиал, даже не думай обратно засыпать!

– Я не засыпаю… – пробормотал я и почувствовал непреодолимое желание вернуть голову обратно на подушку, в смысле, на скомканную как попало джинсовую куртку и накрыться сверху… эээ… вот этим. Кстати, что это? Какое-то пальто что ли? Мех облезлый, пуговицы. Ну точно, пальто.

– Велиал, ты совсем обнаглел?! – Астарот подскочил ко мне и вырвал из рук это поношенное недоразумение темно-бордового цвета. – Я же говорил, что нельзя трогать мамины вещи!

– Ну и подумаешь… – сказал я. Стоп. Это я сказал? Что с моим голосом?! Да и вообще… Я уставился на свои руки. То есть, какие-то чужие руки, которыми я почему-то мог двигать. Свои руки я отлично знал. На запястье уже изрядно расплывшаяся татуха еще с армейки – 0(I). Можно было давно свести, но рука не поднималась, все-таки память. И шрам от ожога в форме Африки. Неудачно приложился к раскаленной броне. А эти руки были девственно чисты и… Такие тощие. Локти как у буратины.

– Да блин! – взвыл Астарот. – Да если моя мама опять нас тут застанет, она мне голову открутит!

– Ой, да зачем тебе голова, Астарот, ты все равно ей не пользуешься… – пробурчал с дивана рыжий Бельфегор. Хм, смотрите-ка, я уже начал запоминать клички этих волосатиков. Или… Или я их и раньше помнил? Кто я вообще такой?

Воспаленное сознание подсунуло мне видение катящейся по полу ночного клуба гранаты и сморщенную рожу престарелого рокера. Или это мне приснилось? Кто я вообще такой?

Так, стоп. Я Владимир Львович Корнеев, позывной Камыш. Год рождения – одна тысяча девятьсот семьдесят третий, возглавляю охранное агентство «Лев». Но тогда почему…

Я тряхнул головой. Внутри черепа взорвалась боль, перед глазами заплясали цветные пятна, по щекам хлестнули длинные патлы.

– Где туалет? – промычал я, поднимаясь на нетвердо стоящие ноги. Так, на мне тоже серые джинсы. На которых черной ручкой нарисованы всякие сатанинские символы. У нас в аду униформа такая?

– Ты дурак что ли, Велиал? – Астарот, оставивший меня и еще двух своих гостей на время в покое, собирал валяющиеся по всей квартире бутылки.

Да уж, в хрущевской смежной двушке выбор невелик. Направо – в крошечную кухню, налево – в крошечный же коридор. А там дверь. А за дверью – совмещенный санузел, кошмар любого социопата.

Я сел на низкий неудобный унитаз. Острые колени оказались где-то в районе подбородка. Если бы башка так не трещала, я бы, наверное… Я бы что? Охренел? Офонарел? Заорал от ужаса?

Мысли ворочались в голове, медленные, тупенькие и толстые. Больше одной за раз у меня в черепе не помещались. Надо бы посмотреть в зеркало, но как-то очково. Понятно уже, что я ничего хорошего там не увижу, судя по рукам и ногам.

А может это сон просто? Или может я в коме? Ну мало ли, выжил после взрыва гранаты, сейчас валяюсь на аппарате, вот мне и мерещится… Всякое. Я в тот раз когда с трубкой в легких проснулся, мне тоже всякая дичь мерещилась.

Ага, выжил. Подо мной РГД взорвалась, как бы я выжил? Терминатор я что ли?

Ладно, фигли тут? Три-два-один, пошел!

Я поднялся, покачнулся от такого резкого движения, схватился за раскаленную трубу полотенцесушителя. Ощутил под пальцами шероховатую поверхность облупившейся краски.

Глянул в овальное зеркало над раковиной. Память услужливо подсказала, что у бабушки было такое же. Из-за стекла на меня смотрел субтильный сутулый подросток с длинными спутанными волосами. На черной футболке кривая надпись «Ангелы Сатаны». Нарисовано белой краской. Лицо… Ну, обычное, хорошо хоть не в прыщах. Глаза – серые, нос длинноват, но… Да хрен знает. Лет наверное… шестнадцать-семнадцать?

– Ты кто? – шепотом спросил я у своего отражения. Оно, ожидаемо, промолчало.

«Может это правда ад? – снова подумал я. – Я умер, и это мое персональное посмертное наказание за грехи». А всякие там «свет в конце тоннеля или котлы со сковородками – это все вымысел и беллетристика. Был суровый дядька, стал – длинноволосый говнарь в одной квартире с тремя такими же говнарями-приятелями. И теперь у тебя целую вечность будет похмелье, а нытик-Астарот будет пытаться выставить вас в темное осеннее утро. Холодное, наверняка.

– Велиал, ты долго еще? – заколотился в двери Бельфегор.

– Потерпишь, – буркнул я, продолжая изучать себя в зеркале. В принципе, если отвлечься от того, что я волосатый дрищ, все было не так уж и хреново. Пойти в качалку, приналечь на мясо-творог-яйца, и через полгодика на меня вполне можно будет смотреть без слез. Подбородок вполне мужественный, кисти норм такие, в кулак внушительный складываются. С подушечками пальцев левой руки что-то… Жестковаты, как будто мозоли плотные на самых кончиках. Я что, еще и гитарист?

А что, логично. Я говнарь, а это – моя Говнарния. Такое вот заслуженное посмертие, кушай с булочкой, не обляпайся.

– Ну Вова, блин! – в дверь снова заколотились. Разбуженный Бельфегор жаждал общения с крошечным унитазиком. Стоп, как он меня назвал? Вова?

– Бельфегор!!! – истерически заорал из комнаты Астарот. – Мы же договаривались использовать только наши истинные имена!

– Я в туалет хочу, а Вовка там опять засел! – огрызнулся Бельфегор. – Какой он, блин, Велиал сейчас?

– Да выхожу я… – пробормотал я, хватаясь за ширинку. Природа намекала, что если я выйду, не сделав все положенные дела, то ссать придется в окно. Вжикнула молния. Ну хоть тут природа меня не обидела. Хотя не уверен, что прежний хозяин тела, хоть и носит кличку демона-искусителя и вместилища порока, хоть раз пользовался им по назначению, а не только для того, чтобы в туалет сходить.

– А пожрать у нас ничего нет? – раздался из комнаты жалобный голос четвертого говнаря, толстенького.

– Дома пожрешь! – заорал Астарот и снова заколотился в дверь ванной. Теперь они вдвоем с Бельфегором стучали. И кажется, чахлая дверь под их напором скоро проломится.

Я открыл шпингалет и впустил в сортир приплясывающего от нетерпения Бельфегора. Стоя он выглядел еще более тощим, чем лежа. Длинные рыжие патлы он собрал в спутанный пучок на затылке, мордашка совсем еще детская, гладкие щеки покрыты коричневой россыпью веснушек. Если бы на улице встретил, вообще подумал бы, что это девчонка. Хотя какие в Говнарнии могут быть девчонки? Это явно пристанище суровых дрочеров, которые живых женщин только в порнухе видели.

С Астаротом мы были примерно одного роста, Бельфегор на полголовы пониже, а четвертого я стоя пока что не видел. Астарот с ведром наперевес выскочил на лестничную клетку и помчался вниз по лестнице, звеня бутылками.

А толстячок-Бегемот, воспользовавшись случаем, сунул нос в холодос. Нет, у бабушки был другой. У нее была массивная «Бирюса» с хромированным рычагом, а это – крохотный «Саратов».

– Тебе же сказали, дома пожрешь, – сказал я, оттащив толстяка за ремень.

– Да я до дома не дотерплю! – взвыл толстяк, отмахиваясь от меня. – Я только картоху одну и колбаса вот тут… Фу, ливерная!

– Продукты положи, – я отвесил пенделя под жирненький зад. – Не ты покупал, фигли грабки тянешь?

– Ну ты че? – распетушился Бегемот. – Если я не поем, у меня голова начинает болеть, ты же знаешь!

– А у меня голова начинает болеть, когда ты себя как крыса ведешь, – скривился я. – Тебе сказали – нельзя, чего лезешь?

Толстяк разжал пальцы, почти сомкнувшиеся на куске ливерной колбасы и повернулся ко мне. На лице – праведный гнев, пухлые щечки порозовели. Надеюсь, от стыда. По обстановке же понятно, что мама Астарота – дама явно небогатая. И что кормить великовозрастных приятелей бестолкового сынули для ее кошелька, мягко говоря, накладно. У нее, вон, даже холодос откуда-то со свалки истории. И микроволновки нет. И посуда на сушилке такая, будто она ее на барахолке у бомжиков прикупила. А эмалированный чайник ей в нагрузку дали.

– А чего ты раскомандовался-то? – ноздри толстяка раздувались, руки он упер в упитанные бока. Но страшно мне все равно не стало. «Красная панда поднимает лапки вверх, чтобы казаться больше и напугать противника». Эта картинка у меня на телефоне долгое время стояла, а раскрасневшийся толстячок мне как раз ее напомнил сейчас.

– А ты что-то в этот холодос положил, чтобы к нему грабки тянуть? – я приподнял одну бровь. Интересно, кинется в драку за кусок ливерной колбасы?

Не кинулся. На детском личике появилось нервное беспокойство, типа: «А не дофига ли я тут навыстебывался?» Он потоптался на месте и закрыл холодильник.

– Вы еще не ушли что ли? – Астарот ворвался в квартиру, размахивая пустым ведром. Быстро сунул его под мойку и принялся выталкивать меня и Бегемота к двери. – Шевели булками, Абадонн!

Абадонн? Ах, ну да. Наверняка эти ребятишки сами себе клички выбирали. А где вы видели толстяка, который всерьез назовет себя Бегемотом?

– Бельфегор, вылезай давай! – Астарот стукнул несколько раз кулаком в дверь ванной.

– Не могу! У меня… это… В общем, не могу я! – захныкал из-за двери Бельфегор.

– Ладно, скажем, что ты только пришел, – а вы двое топайте уже! – Астарот метался по коридору и комнате, хватая вещи. Сунул мне в руки ту самую джинсовую куртку, на которой я спал. И кроссовки, изрядно стоптанные. – Давайте-давайте, она уже, наверное, в подъезд зашла, подниметесь на третий, там обуетесь!

Он так отчаянно спешил, что я уже даже начал за него переживать. Успеет или не успеет?

Не успел. Ключ скрипнул в замке, когда Астарот дотолкал нас почти до двери. Которая, по закону подлости, открылась именно в этот момент.

Глава 2

«Сейчас будет скандал», – отстраненно подумал я. Женщина остановилась на пороге и какое-то время в упор смотрела прямо на меня. Ну да, в очереди на выход я стоял самым первым. И смотрел на нее, собственно. Дамочка под сорок, лицо уставшее, с черными разводами поплывшей туши под глазами. На голове какое-то подобие прически с начесом из светлых волос с темными корнями. Темно-синий плащ явно знавал и лучшие времена. В целом, симпатичная дамочка, если вам нравятся бабы-ягодки из старых советских фильмов.

– Это что ещё такое? Опять? – мама резко скукожившегося до размеров нашкодившего подростка Астарота решительно оттерла меня плечом и со всего маху огрела своего непутевого сынулю мокрым зонтом.

– Кто мне клятвенно обещал, что больше никогда, а?! – зонт взлетел снова. На меня посыпались холодные брызги.

– Мама, да ребята только зашли, честно! – ныл Астарот, прикрывая руками голову. На которую продолжали сыпаться удары зонтиком.

– Только зашли и сразу накурили, да? – в голосе мамы появились визгливые истерические нотки. – Господи, да за что же это мне?

Женщина бросила на пол тряпичную сумку, зонт, кокетливую сумочку из кожи молодого дерматина. И сама устало опустилась на полочку для обуви.

– Мы уже уходим, – быстро заговорил опомнившийся Астарот. – У нас репетиция, а потом ещё надо… Обувайтесь быстро! Борька, вылезай уже из тубзика!

Бегемот принялся неловко натягивать стоптанные кроссовки, споткнулся о картофелину, выкатившуюся из сумки. И обязательно упал бы, будь коридор хоть немного попросторнее. А так он просто навалился на стену и ухватился за мою футболку.

Щелкнул шпингалет сортира, наружу высунулась конопатая рожица Бельфегора.

– Здрасьте, Татьяна Анатольевна! – с лицом типичного шакала Табаки сказал он и тоже протиснулся к нам в коридор.

Началась толчея, когда каждый пытается втиснуться в свою одежду. Мама Астарота сидела, закрыв лицо руками. Плечи ее вздрагивали.

– Вован, ну чего ты встал? – зашипел Астарот, толкая меня к открытой двери. – У нас концерт сегодня, забыл что ли?!

– Так не пойдет, – сказал я и помотал головой.

Все замерли и уставились на меня.

– Вован, нам идти надо! – Астарот снова попытался вытолкать меня за дверь, но я уклонился, и он чуть не упал на свою маму.

– Татьяна Анатольевна, сейчас мы все приберем и приготовим завтрак, – сказал я, опустился на корточки и принялся собирать рассыпавшиеся по полу продукты. Потом окинул недобрым взглядом исподлобья «своих» говнарей. – Что, плохо слышали? Раздеваемся!

– Ты офигел что ли? – зашипел мне на ухо Астарот, ухватившись за мое плечо. – Сваливаем быстрее, пока не началось!

– Неправильный ответ, – сказал я. – Твоя мама всю ночь работала и устала. А мы тут срач развели, как говнари какие-то.

Женщина убрала руки от лица и удивленно воззрилась на меня.

– Это что ты такое удумал, Вова? – сварливо сказала она. – Какой ещё завтрак?

– Вкусный и питательный, Татьяна Анатольевна, – я встал и посмотрел на Астарота. – Что с лицом? Шагай на кухню давай! И продукты унеси. Давайте ваш плащ, Татьяна Анатольевна.

– Мне надо домой… – проблеял Бегемот и попытался протиснуться в дверь.

– Никто никуда не идёт, ясно вам? – сказал я, уперев руки в бока. Точнее, тощие ручки в костлявые бока. Чуть не заржал, представив, как авторитетно я со стороны выгляжу. Но ничего, сдержался. Тем более, что Астарот взял из моих рук тяжелую сумку и поплелся на кухню.

– Вам отдельное приглашение нужно, Борис батькович? – криво ухмыльнулся я, толкнув в плечо Бельфегора. – Тряпку в зубы и пид*расить тут все! Пардон за мой французский, Татьяна Анатольевна!

Говнари скинули с таким трудом надетую обувь и потянулись обратно в квартиру. Из комнаты послышались их недовольные шепотки. Понимаю, шароежиться по улице и терзать ни в чем не повинные музыкальные инструменты всяко лучше, чем разгребать последствия ночной пьянки.

– Ой, да много вы там наубираете, после вас все равно переделывать придется! – мама Астарота все еще артачилась, но уже без прежнего огня и задора. Встала и позволила мне помочь снять с себя плащ. Я аккуратно повесил старенькое изделие образца конца прошлого века на деревянные плечики и водрузил на вешалку. Поднял с пола зонт.

– Давай я его сушиться поставлю! – засуетилась женщина.

– Я справлюсь, Татьяна Анатольевна! – улыбнулся я. – Вы пока примите ванну, а я проконтролирую, чтобы все блестело и сияло.

Я двинул вслед за своими. Ясен пень, никто из них не спешил браться за уборку. Все трое топтались посреди комнаты и глухим бухтежом осуждали меня за такой «вот это поворот».

– Это что сейчас такое было вообще?! – возмущенно зашептал Астарот. – Да она же нам сейчас такое устроит… Уборку придумал какую-то… Мы же и так все убрали!

– А давайте свалим по-быстрому, пока она в ванной, а? – Бегемот, в смысле Абаддон, жалобно посмотрел на Астарота. Потом на меня.

– Валите, – презрительно скривил губы я. – Лично мне западло, что твоя мама должна за нами убирать после ночной работы. А тебе? А, Астарот? У нас что, в аду принято бычки в чайных чашках под столом оставлять? Короче, так… Бельфегор отвечает за мусор, Бегемот – протирает поверхности, а Астарот пид*расит пол.

– Ты как меня назвал? – надулся Бегемот, от чего стал выглядеть ещё более толстоморденьким.

– А чего ты вообще раскомандовался? – воинственно, но уже неуверенно возмутился Бельфегор. И посмотрел на Астарота. Тот сверлил взглядом пол. Грязный. На него явно что-то пролили, потом затерли как попало. И присыпали сверху пеплом от сигарет, песком, хлебными крошками и ещё каким-то мусором.

– А я на кухню, – сказал я. – Наведу там блеск и завтрак сооружу. Чтобы когда приду, тут все сияло, ясненько?

Меня проводили угрюмым молчанием. Я осмотрел крошечную кухню. Газовая плита, облупленные стол с выдвижным ящиком, сверху клеенка. С несколькими длинными надрезами. Появляются такие известно как – когда режешь что-то, забыв подложить дощечку.

Раковина. Хм, надо же… Кранов два, как в лучших домах Лондона. И резиновый допотопный смеситель между ними. Прямоугольное окно, ведущее в ванну. Закрашенное той же краской, что и стены, серовато-коричневой. Какой-нибудь модный дизайнер наверняка обозвал бы его «цветом капучино». . Из сравнительно яркого – шторки. Синтетические, с розовыми оборками и крупными клубничками на белом фоне. От вида которых у того же самого дизайнера случился бы сердечный приступ. Над раковиной – сушилка. В раковине – грязная посуда свалена кучей. Вот с нее и начну.

– Он что, совсем того? – забормотал в комнате один из говнарей, кто именно, я не разобрал. – Мы что, правда будем уборку делать?

– Да достал ты уже! – рыкнул Астарот. А потом я включил воду.

Мытье посуды всегда было моей разновидностью медитации. Кто-то с бубном в транс уходит, кому-то нужна особенная музыка или тишина. А мне – шум воды и грязные тарелки.

На самом деле, странно, что я не удивляюсь вот этому всему. По идее ведь мой бездыханный труп должны были собрать из фрагментов в черный мешок, застегнуть его и увезти в дежурный морг на труповозке. А вместо этого я мою тарелки на убогой кухне в хрущобе в обществе трёх говнарей и стареющей, но еще не потерявшей надежду на счастливую семейную жизнь. Ещё и говнарей своих застроил, слышно, что они там начали шуршать чего-то. И мне… нормально. Будто так и надо. Солнце встаёт на востоке, вода закипает при ста градусах по Цельсию, а когда взрываешься, накрыв тело гранатой, то просыпаешься тощим волосатым подростком. С похмельем.

Башка, кстати, все еще трещит. Нда, в прошлой жизни голова с похмелья у меня впервые заболела в тридцать три. Этому парню повезло меньше.

– Надо ведро и тряпку, – на кухню влетел Бельфегор. – Тут под раковиной должны быть!

Я посторонился, удовлетворенно хмыкнув. Ну вот, не совсем бесполезные хмыри эти мои «Ангелы Сатаны». Перестали бухтеть и занялись делом.

Следующий час ушел на то, чтобы привести кухню в божеский вид, изредка раздавая мотивационных дюлей своим товарищам по кругу ада. Больше всего пользы среди них оказалось от Бельфегора. Конопатый недомерок довольно шустро управлялся с тряпкой, чувствовалось, что он не в первый раз это делает. А вот Астарот с Бегемотом в основном бестолково топтались, всем своим видом показывая растерянность царственных особ, которых совершенно внезапно заставили батрачить на черной работе. Аристократы, ха-ха.

Набор продуктов оказался довольно скудным. В стенном шкафчике стояла батарея прозрачных контейнеров. В одном была мелкая лапша, в другом – сероватый круглый рис, в третьем – гречка, а в четвертом – лавровый лист. В сумке мама принесла картоху, лук и морковку. Так… Буханка хлеба… Нарезной батон. Пачка с надписью «кулинарный жир». И треугольный пакет молока. Ух ты, такие ещё где-то продают? Это же прямо какое-то дремучее воспоминание из детства… Когда тебя отправляют в магазин с бумажным рублем, и тебе надо купить батон и пакет молока. А на сдачу…

Я хмыкнул.

Никогда не страдал ностальгией. По мне так – неудобные пакеты, не понимаю, нафига их заново кто-то в производство пустил.

Такс, теперь займёмся обещанным завтраком. Я провел быструю ревизию холодоса. Обнаружилась вареная картоха, половина кольца ливерной колбасы и решетка яиц, в которой из тридцати осталось восемь. И ещё была кастрюля с сероватой массой, в которую застыли хрен знает когда сваренные макароны.

Что ж, выбор не велик. Я покромсал варёную картоху и ливерную колбасу на пластики. Доска нашлась на сушилке для посуды, нож – в выдвижном ящике стола. Теперь сковородка… Ага, обычно их хранили в нижнем поддоне плиты. В яблочко!

Похоже, это как научиться плавать – единожды полученный навык уже не забудешь. Руки-то помнят! Встал у плиты, протянул левую руку на подоконник, а там – хоба! – коробок спичек. Чиркнул, включил конфорку… А, стоп, надо сначала кран на трубе открыть!

Фррр! Вспыхнуло синее пламя. Сковородка была заслуженной. Стенки покрывал нагар в палец толщиной. Тяжёлая такая, чугунная.

Масло? Так вот же оно! Темно-желтая жижа в мутной бутылке. Плеснул на сковороду, сразу запахло жареными семечками. В натуре, как в детство попал. Тогда такое масло покупали здоровенными банками на разлив. А потом из банки отливали в удобную бутылку. Я заглянул за плиту. Ну да, а вот и банка с маслом, собственно. Тогда ещё где-то должен стоять мешок сахара и мешок гречки.

Да уж, кто-то, похоже, так прочно застрял в прошлом, что даже раритетные пакеты с молоком рано утром нашел…

Картоха с колбасой зашкворчали, поджариваясь. Запах еды разбудил дремавший до этого момента желудок, и он отозвался прямо-таки богатырским урчанием.

Я сглотнул слюну и мужественно помешал содержимое сковороды. Пусть пока жарится, а я займусь яйцами. В миску четыре штуки, взбить вилкой, долить молока. Соль? Ага, вот солонка…

Годится.

Я полюбовался на пока еще жидкий омлет, сполоснул миску и накрыл сковородку крышкой от большой кастрюли. Убавил газ, потянул еще раз носом воздух. Надо же, с голодухи кажутся аппетитными совершенно неожиданные вещи! Надо ещё чайник поставить. Кофе я среди продуктов не нашел, а вот чай имелся. В старой, потертой, покрытой трещинками и пятнышками ржавчины жестяной банке со слоном.

Ну да, у бабушки такая была. Чай покупали в бумажных пачках, какой повезет, и ссыпали сюда.

Заварник я отмывал среди прочей грязной посуды. А пожелтевший от времени эмалированный чайник стоял на плите.

Когда щелкнул шпингалет двери ванной, и появилась мама Астарота, закутанная в полысевший махровый халат и в полотенечной чалме на голове, был уже полный порядок. Ну, почти. Окна мы не мыли. И в дальнюю комнату я тоже не заходил. Судя по всему, там обиталище Астарота, мама явно занимала большую проходную комнату. И спала на раскладном диване. А вещи хранила в закрытых ящик серванта и старом комоде. Такое себе, конечно, жить в проходной комнате. Особенно когда у тебя сын остолопище.

– Садитесь, Татьяна Анатольевна! – я отодвинул стул, изображая галантного кавалера. – Завтрак готов, сейчас все принесу.

Выпендриваться было особо нечем. Омлет с кусочками колбасы и картошки смотрелся совсем не как в ресторане. И чуть-чуть подгорел.

– Даже пол помыли? – брови Татьяны Анатольевны поползли вверх. – Да что с вами такое сегодня? Покусал что ли кто-то?

– Совесть проснулась, – фыркнул я, толкнув локтем в бок открывшего, было, рот Астарота.

– Поздновато что-то она у вас проснулась, – язвительно проговорила женщина и взялась за вилку. «Ясно, – подумал я. – Никакого спасибо мы не дождемся». В сущности, мне было все равно, поблагодарит она меня вслух или нет. Было и так видно, что ей вкусно, и что она сбита с толку. Но относится она к тому классу людей, у которых при попытке сказать спасибо, наступает лицевой паралич.

– Ты газеты из ящика достал? – требовательно спросила она у Астарота, гоняя по тарелке последний кусочек картохи.

– Нет, сейчас принесу, – буркнул Астарот и торопливо выскочил в коридор. Хлопнула входная дверь.

– А там не осталось ещё чего-нибудь поесть? – спросил Бегемот. – А то у меня же малокровие, мне нельзя голодным сидеть…

– Ну что ты выдумываешь, какое ещё малокровие? – скривилась Татьяна Анатольевна.

– Давайте тарелку, я помою, – я забрал грязную посуду и ушел на кухню. Бегемот увязался за мной.

– Ну мне правда надо… – занял он и потянул руку к сковородке.

– Цыц! – я отбросил его пухлую грабку в сторону. – Дома пожрешь, сказал.

Снова хлопнула дверь. Это Астарот вернулся и газеты приволок. Газеты. Я прямо как в параллельной реальности какой-то. Кто вообще в наше время читает газеты? Хотя… Для кого-то же стоят ларьки роспечати.

Я вытолкал Бегемота из кухни и прикрыл дверь. Нельзя толстяка наедине с едой оставлять. Иначе у хозяйки этого убогого жилища будет нечем позавтракать. Ну, в смысле потом, когда она проснется.

Астарот молча, многозначительно потряхивая нечесаными пегими патлами, положил перед матерью на стол стопку газет. И один журнал.

Сначала я посмотрел мельком. Потом уставился более внимательно, ещё не веря своим глазам.

Потом схватил верхнюю газету. «Известия». Но главное было не это.

Дата, черт бы ее побрал!

15 октября 1991 года.

Глава 3

Вот тут меня, что называется, проняло. Даже руки затряслись так, что пришлось газету по-быстрому вернуть на стол. Октябрь девяносто первого. И не просто октябрь, а именно пятнадцатое. Знаковая дата. Именно в этот день я вместе с еще парой десятков восемнадцатилетних обалдуев стоял на плацу, переминаясь с ноги на ногу и уже мысленно примеряя на бритый череп голубой берет.

Почему-то не возникло ни единого сомнения в реальности происходящего. Я вдруг точно понял, что никакой это не сон. И не видения в коме. Вот это все вокруг – доподлинная стопроцентная реальность. Только отброшенная на тридцать два года назад. В самое начало тех самых пресловутых девяностых, которые я пропустил.

Смешно…

Я задумчиво отошел к окну и отодвинул занавеску. Там было хмурое октябрьское утро. Мокрый асфальт и серое небо. Но дождя нет, был, да весь вышел еще ночью. Пятиэтажка Астарота стояла к проспекту под острым углом, на стене дома на противоположной стороне красовался баннер с черно-зелеными буквами «МММ». А выше него, на бортике крыши – здоровенные грязно-красные буквы «Новокиневск – город высокой культуры».

Магазин «Овощи-фрукты». Бетонная автобусная остановка. Вывеска "Кооперативный магазин".

Девяностые, надо же… Я жадно вглядывался в хмурый окружающий мир разрушенной эпохи, еще не успевший обернуться в блестящий фантик капитализма.

Возможно, кто-то другой на моем месте отчаянно бы тер глаза и трагично восклицал, что этого всего не может быть! Потому что… Потому что что? Потому что кто-то когда-то наплел, что на том свете обязательно должен быть туннель, в конце которого свет и седой дядька с добрыми глазами в кресле? Ну и всякие там нимбы, арфы и порхание в облаках?

Кто я такой, чтобы точно знать, как должно быть на самом деле? Может быть, в тот момент, когда на вопрос военкома «В каких войсках я хотел бы служить?» я решительно выпалил: «В ВДВ!», я на самом деле незаметно нажал на кнопку «Save game». А когда взорвалась эта злополучная граната, сохраненка сработала, и вот я здесь. Не во сне, не в коме. Глазами вижу. Ноздри все еще тревожит запах омлета с картохой и ливерной колбасой. В животе урчит от голода. Боль под черепом уже вроде успокоилась, но нет-нет, да напоминает о том, что вчерашний портвейн, или что там за шмурдяк был в тех бутылках, вливать в себя совершенно не стоило. Спина вот еще чешется, кажется, мне давно пора в душ. Куда уж реальнее-то? Ну, разве что теперь я тощий длинноволосый говнарь с незнакомым лицом. И, кажется, должен уметь играть на гитаре.

– Вова, с тобой все в порядке? – тревожным вопросом вклинилась в мои размышления Татьяна Анатольевна.

– Просто задумался, – ответил я и отлип от окна. Хрен с ней, с гитарой, вот что. Проблемы нужно решать по мере поступления.

***

Где-то через час наша патлатая компания оказалась на улице. Астарот порывался уйти раньше, но в Татьяне Анатольевне вдруг взыграли материнские инстинкты пополам с благодарностью, так что она буквально заставила нас выхлебать по чашке чая с печеньем под застольные разговоры на актуальные темы. Волновали маму Астарота вещи самые разнообразные – начиная от рецепта салата из зеленых помидор от главбухши Зинаиды Степановны, заканчивая убийством Талькова. Которое как раз случилось чуть больше недели назад. Что было особенно трогательно, что волновала смерть звезды ее в том контексте, что сынуля тоже думает, что он музыкант. А это, оказывается, может быть делом таким вот опасным. И что «может за ум возьмешься, Саша, и в институте восстановишься? Я с Григорием Ивановичем поговорю»…

Астарот промычал невнятное, и все мы принялись спешно собираться, чтобы замять неловкость этого завтрака.

Печеньки с чаем слегка притупили голод. Когда мы одевались, методом исключения я понял, что мои вещи – это почти новенькие армейские берцы и куртка, сшитая из кусочков черной кожи. В правом кармане – связка ключей с брелоком из красной стекляшки, обмотанной медной проволокой. А в левом звенела металлическая мелочь и шуршала пара бумажек. Надо же, говнарь, отзывающийся на кличку «Велиал» вчера умудрился пропить не все до копейки!

– Слушай, Саша, то есть, тьфу, Астарот, в смысле, – торопливо трещал Бельфегор, размахивая руками. – А давай сегодня сыграем «Бей, Сатана, бей!» вместо «Тяжелой поступи ада», а?

– Мы вчера об этом говорили, – недовольно буркнул Астарот.

– Ну, пожалуйста! – заныл Бельфегор. – Хорошая же песня получилась…

– Мы договорились, что музыку и тексты пишу я, – набычился наш фронтмен. – А ты все равно…

– Ну давай, если хочешь, скажем, что это ты написал, – рыжий посмотрел на Астарота глазами котика из Шрека. – Только давай сыграем, а? А я попрошу у мамы, чтобы она с работы еще одну коробку грима принесла.

– Слушайте… про грим, – насупился Бегемот. – Может давайте без грима? У меня на него того… вся рожа коростой покрывается.

– Да нет же! – Бельфегор толкнул толстого в плечо. – Без грима совсем не круто! Мы же демонов изображаем!

– Вообще-то насчет грима… – задумчиво проговорил Астарот. – Мы ведь самовыражаемся через музыку. И зрители могут и без всякого грима понять те идеи, которые мы хотим им донести. А грим – это получается какая-то клоунада… Смешно выглядим.

– Это значит, группе «Кисс» в гриме выступать не западло, а нам западло, да? – завелся Бельфегор.

– «Коррозия металла» не красится на концертах, и ничего… – пробурчал Абаддон, которого я все еще про себя продолжал называть Бегемотом.

Дальше они принялись сыпать названиями незнакомых групп и спорить. А я отвлекся. Во-первых, был ни хрена не в теме, а во-вторых, пытался сориентироваться. По буквам на доме я уже понял, что город я не поменял, вокруг все еще Новокиневск. С районом, как только мы вышли на улицу, тоже стало все ясно. Выше по улице над домами торчал скучный параллелепипед гостиницы «Новокиневск», напротив – красная пафосная сталинка с концептуальными кубическими часами на крыше. Значит, там привокзальная площадь. Но направлялись мы в противоположную сторону, к зажатой между двух улиц промзоне. Новокиневский завод механических агрегатов. К двухтысячному году в этом месте были сплошные развалины, а к двадцать третьему на месте бывшего завода уже давно построили квартал элитного жилья. А сейчас там даже вроде какая-то жизнь теплится. На крыше главного здания – пыльные буквы НЗМА. И стекла целые.

Мои спорящие коллеги по демонической рок-группе перешли дорогу и двинули вдоль бетонного забора по раздолбанному асфальтовому тротуару. Мимо периодически проносились машины. Мало машин. И в основном образцы отечественного автопрома. И номера… Хех, помнится, когда родители классе в пятом перевели меня в физматшколу, то я поначалу чувствовал себя деревянным болваном. В начале каждого урока там было такое упражнение – быстрый счет. Очень просто – нужно было складывать двузначные числа. Новые однокашники делали это влет, а я тупил. В прошлой школе нас к такому не готовили. И чтобы потренироваться в этом деле, я использовал вот эти самые номера машин, в которых было как раз четыре цифры. В школу мне нужно было ездить на автобусе. Не очень далеко, остановок пять. Я вставал на заднюю площадку и складывал цифры из номеров тех машин, которые видел. Буквально за неделю я подтянул быстрый счет. И приобрел привычку. И даже расстроился, когда номера перевели в другой формат, из трех цифр. По инерции даже пытался с ними проводить хоть какие-нибудь математические действия, но это уже было не так прикольно. И вот сейчас старая школьная привычка ожила. Мимо ехали машины, а я одним ухом слушал, как приятели, потряхивая хайрами и размахивая руками, все еще спорят про грим, а в голове работал арифмометр. Сорок три плюс восемнадцать равно шестьдесят один. Двадцать плюс восемьдесят четыре – сто четыре.

– Велиал, а ты что молчишь? – Бельфегор потряс меня за рукав. – Или ты тоже думаешь, что грим нам не нужен?

– С гримом мы будем на фотографиях отличаться, – после секундной паузы ответил я. – А без него мы просто патлатые подростки, ничем из толпы не выделяемся.

– Вот! Я же говорил! – Бельфегор радостно взвизгнул, почти по-девчоночьи. Астарот и Бегемот возмущенно заговорили хором, и спор помчался по-новой.

А мы, тем временем, подошли к тяжелым ржавым воротам, и Астарот принялся требовательно нажимать на кнопку звонка у будки КПП.

Заброшенным завод пока что и правда не выглядел. Но и работающим тоже. Трубы не дымили, людей внутри не было. Я этот завод смутно помнил. Одно время, где-то в классе пятом или шестом, нас на этот завод возили отбывать трудовую повинность. И мы честно работали в цехе. Скручивали какие-то штуки. А однажды там была какая-то стройка, и наш класс тоже принял в ней участие. Там была груда кирпичей и куча поддонов. И мы должны были эти самые кирпичи разложить на поддоны.

– Он там уснул что ли? – Астарот приплясывал от нетерпения. Или от холода. Ветерок был такой себе, весьма промозглый. Вопросов на тему «нафига нам на завод» я не задавал. Тупо бы прозвучало. Говнарь по кличке Велиал явно должен был знать все и так. Да и незачем. Сейчас меня так и так приведут на место. Так что я принял вид задумчивый и отрешенный. И сунул руки в карманы. Забренчала мелочь, и глаз немедленно зацепился на приземистый ларек грязно-серого цвета на другой стороне улицы. В желудке немедленно заурчало, и я даже сделал шаг к дороге. Невооруженным глазом видно, что в ларьке продаются какие-то консервы, шоколадки и прочая условно съедобная фигня. Но в этот момент дверь распахнулась.

– Чего надо? – неприветливо вопросил низенький вахтер. На вид – сухонький дедок, соплей перешибешь. Но хрен там… Мой наметанный глаз моментально срисовал выглядывающую из-под робы тельняшку, и двигался дед вовсе даже не по-стариковски. Не удивлюсь, если на плече обнаружится вдв-шный «одуванчик».

– Дядя Коля, ты чего? Это же мы, у нас репетиция… – надулся Бельфегор. – Вовка, ты куда собрался вообще?

Я бросил еще один голодный взгляд на ларек и подошел к будке. Вахтер пошевелил густыми бровями, и сплюнул.

– Тьфу на вас, как девки волосьев отрастили себе… – он шагнул обратно в будку, а мы гуськом втянулись за ним следом.

На территории Астарот решительно устремился вперед, момо цеха, к серому кирпичному административному зданию. Было пусто. Не сновали деловитые погрузчики, из цеха не доносилось ни звука. Какая-то жизнь обнаружилась только в дальней части завода, но до нее мы не дошли, Астарот уверенно топал к боковому входу, потом по лестнице вниз. Зашагал по коридору, весь потолок которого состоял из труб и кабелей.

– Велиал, ну ты где там? – он остановился у одной из запертых дверей.

– А? – как будто сонно отозвался я.

– Что «а»? – возмутился наш фронтмен. – Ключи же у тебя, открывай!

Ага, вот, значит, как… Я вытянул из кармана связку ключей и наклонился к замочной скважине. Хм, судя по прорези, подойдет какой-то из этих двух, на связке было два ключа с двумя бородками.

– Я уже давно тебе говорил, чтобы ты сделал мне копию, – зудел над ухом Астарот, пока я ковырялся в замке. На первый ключ тот никак не отреагировал.

– Обойдешься, – буркнул я в ответ, и сунул в замок второй ключ. Ага, похоже, он самый. Правда дверь пришлось с силой толкнуть бедром, чтобы он провернулся.

Я открыл дверь и отошел в сторону, пропуская вперед нашего фронтмена. Пусть, там, включит свет и это вот все. А сам прикинулся, что вожусь с замком.

Щелкнул выключатель.

За дверью обнаружилась довольно просторная квадратная комната, стены до середины покрашены в болотно-зеленый, у дальней стены – пара обшарпанных письменных столов, на которых лежали две гитары – басуха и обычная. Ударная установка, надо же…

Похоже, хозяева помещения были против, чтобы мы творчески преобразили стены, так что никаких пентаграмм и перевернутых крестов на них нарисовано не было. Зато имелись в некотором количестве несколько постеров с волосатыми рокерами. А для творческого приложения рук к дальней стене обрывками синей изоленты был прикреплен здоровенный лист бумаги. Кажется, когда-то это были обои. Просто обратная сторона. И вот на ней всякие сатанинские знаки имелись во множестве.

На самом деле, неплохая «берлога». Да и оборудование это все… Колонки, аппарат, синтезатор, гитары. Барабаны. Получается, что у «мамкиных сатанистов» откуда-то оказались на все это деньги. А ключ от этого роскошества у меня. Причем пока «я» был настоящим, он тоже не хотел давать дубликат своему фронтмену. Черт, как бы стало проще жить, если бы я мог хоть как-то добраться до воспоминаний в этой волосатой черепушке! Мне ведь потом нужно будет домой идти, а как узнать, где я живу? Не попросишь же, чтобы меня до двери проводили…

– Астарот, насчет грима… – снова начал Бельфегор. – Мы ведь в прошлый раз в гриме выступали, значит нас с ним запомнили. Если без грима выйдем, то получится…

– Нам надо репетировать, – отрезал Астарот, разматывая провод микрофона.

– А может маски сделаем? – предложил я. Волей-неволей я за время дороги даже проникся этой проблемой, очень уж горячо мои коллеги ее обсуждали. Я мог понять Бегемота, у которого на театральный грим аллергия, и ему, по понятным причинам, совершенно не хотелось мазать им лицо. И позиция Бельфегора мне тоже была понятна – грим крутая штука. Музыканты в гриме сразу к себе больше внимания привлекают. С третьей же стороны, гримом ведь каждый раз надо перед концертами мазаться. А это время. И место. Это же не просто рожу сажей как попало измазать, искусство, считай, целое.

– Маски? – переспросил Астарот.

– Ну да, маски, – сказал я. – Вроде как у Зорро. Ну или у ниндзя-черепашек.

– У кого? – заржал Бегемот. – Черепашек-ниндзя? Это еще кто?

– Забей, – отмахнулся я. Ну да, промашка, по ходу, вышла. Эти конкретные тинейджеры явно ничего пока не слышали про похождения бравой команды рептилий с именами великих художников и их тренера-крысы. – Как у гангстеров. Как у енотов. Или вообще черные чулки на головы натянуть. И выглядит необычно, и делать быстро.

– Хм… – Астарот почесал патлатый затылок. – А что…

– Но грим все равно тащи, – я толкнул Бельфегора в плечо. – Для фотосессий пригодится. Надо же нам фото на обложку альбома делать.

– Я могу у мамы попросить несколько пар черных колготок, – оживился Бегемот.

– В масках никто не выступает! – угрюмо сказал Астарот, продолжая возиться с проводами.

– Значит мы будем единственными! – радостно воскликнул Бельфегор. – И нас точно запомнят!

– Астарот, ты чего? – насупился Бегемот. – Хорошая же идея с масками…

– Выделяться надо творчеством, а не вот этим вот… – наш фронтмен гордо вздернул подбородок. – У нас есть миссия – создавать музыку и доносить ее до людей. А вы только и обсуждаете, что какие-то ужимки.

– Если внешний вид неважен, зачем ты тогда волосы красишь? – усмехнулся я. – И отрастил их еще. Ходил бы в костюме, делал стрижку, как все нормальные люди. И выделялся бы только музыкой.

Астарот бросил на меня испепеляющий взгляд. Было видно, что он гнет свою линию из чистого упрямства. Ему было обидно, что это не он придумал идею с масками, так что вот так просто согласиться он не мог. Интересно, почему он вообще считается главным? На чем-то же должен его авторитет держаться. Не на ночных же сменах своей мамы. Пока из всей нашей команды он выглядел наиболее конфликтным и бесполезным.

– Да ладно тебе, Астарот, – я шагнул к нему и дружески хлопнул по плечу. Эти трое понятно что петушатся и спорят. Они подростки. В голове сплошной «играй-гормон», да еще и сквозняк свободы изо всех щелей в бывшем железном занавесе дует. Хочется самоутверждаться, и все такое. А мне-то что? Я уже самоутвердился, где хотел. – Группа – это же наше общее дело. И будет неплохо, если каждый будет вкладывать свою часть творчества. Ты пишешь песни, а за внешний вид Бельфегор отвечает…

Астарот посмотрел на меня… странно.

– Ладно, – пробурчал он, уже без особого надрыва. – Подумаем про маски. А сейчас давайте репетировать.

Бегемот подхватил со стола басуху, Бельфегор встал к синтезатору. И все трое посмотрели на меня. А потом на одиноко лежащую гитару.

Глава 4

– Пойду отолью, – сказал я и вышел за дверь. – Через минуту вернусь.

На гитаре я играть не умел, это точно. Есть, конечно, призрачный шанс, что когда я возьму ее в руки, пальцы сами вспомнят и что-то там протренькают, но я что-то не готов на это рассчитывать. Но не сбегать же от своих говнарей, право слово.

Я поднялся из подвала на первый этаж и двинул по коридору. В таких зданиях туалеты есть на каждом этаже, так что если долго идти по коридору, то в какой-то момент обязательно увидишь вожделенные буквы «М/Ж».

Я остановился у зеркала и прислонился лбом к холодному стеклу. В голове крутились обрывки разных мыслей. «Ни черта я не знаю про девяностые…» «…и как мне узнать, где я живу?» «Интересно, если спасти, кого убили, как я узнаю, поменялась ли история?»

Что делать с гитарой, я придумал еще до того, как вышел из нашей берлоги. Сейчас я пытался скорее собрать в кучу остальные мысли, но получалось так себе. Волновали меня какие-то совсем уж незначительные вещи. И в кучу они собираться отказывались.

Ладно, будет день – будет пища. Я покрутил барашек с красной пимпочкой. Кран издал обиженное шипение, но вода из него не полилась. Окей, проверим холодную. Фу, ржавая. Значит не получится у меня почувствовать себя как Киану Ривз во всех фильмах. Стоять с мокрым лицом и многозначительно смотреть в зеркало.

Я хохотнул, закрыл оба крана и потопал обратно к своим «сатанистам».

– Я вернулся! – объявил я, хлопнул дверью и тут же громко показательно взвыл. Согнулся пополам, удерживая левую руку. Больно, черт… Но вроде не сломал ничего. – Твою мать… Рука…

– Велиал, ты что? – тут же подскочил Бельфегор. – Что случилось?

– Да руку прищемил… – я, шипя, разогнулся и показал всем дрожащую руку. На тыльной стороне ладони начала вспухать багрово-синяя полоса. – Ох ты ж… Больно-то как… Кажется, перелом…

– У нас же концерт сегодня! – взвился Астарот.

– Надо лед приложить… – пробубнил Бегемот.

– В травмпункт надо! – Бельфегор сделал круглые глаза.

– Осторожнее же надо быть, ты же знал, что нам играть… – продолжал возмущаться Астарот. – И концерт очень важный!

– Ты думаешь, я специально себе руку дверью прищемил? – огрызнулся я, мысленно прыснув. Так-то да, идея была именно в этом. Гитариста очень легко привести в негодность, нужна всего лишь травма пальцев. Причем именно левой руки, что удобно. В школе перед контрольной приходилось правую ломать… Но все-таки, надеюсь, что там только ушиб.

– Пойдем до медпункта, – Бельфегор потащил меня к двери. – Врачи же вроде работают на заводе, да?

– Вот и проверим, – кивнул я, не забывая изображать страдальческое лицо и держать руку перед собой.

Бельфегор явно знал, куда идти, очень уж уверенно он перемещался. Мы поднялись по пустой гулкой лестнице на третий этаж. От первого и второго он отличался тем, что широкий коридор был перегорожен стеной с двойными дверями, над которыми красным по белому было написано «ПОЛИКЛИНИКА».

А сбоку была табличка с часами работы и пожелтевшая бумажка, на которой от руки было написано «На флюорографию записываться в кабинете номер 3».

– Открыто, – Бельфегор засунул голову в дверь. – Эй, есть кто живой?

Отозвалось только эхо. Мы вошли внутрь. Справа от двери – стеклянная стена с окошечками. Регистратура. За ней – стеллажи с личными делами, но суровые тетеньки отсутствовали. Где-то звонко капала вода. И еще было слышно тихое бормотание телевизора.

– Кто-то здесь есть, – я оттер мелкого Бельфегора плечом и зашагал вперед. Двери, двери. А между ними – обитые дермантином кушетки. И дермантин этот на своем веку явно повидал… эээ… всякого. Окулист, невропатолог, процедурный кабинет, заведующий… Это как играть в горячо-холодно. Звук телевизора становится громче – значит правильно идешь, а если вдруг начал удаляться, то пора поворачивать назад. Ага, вот за этой дверью.

«Ай эм маззи! Ай лов клокс» – раздалось из-за двери. Я постучал. А потом открыл дверь, не дожидаясь ответа.

– Здравствуйте! – сказал я. – А врачи в этой поликлинике еще существуют?

– Ох, батюшки! – нервно дернулась женщина средних лет в белом халате. Она сидела на диванчике, а на столике перед ней бормотал тот самый телевизор, который нас на это место и навел. Красненький такой, маленький, с рожками антенны. На черно-белом экране можно было различить странные мультяшные фигуры, которые болтали всякое на английском. – Нельзя же так пугать-то! Вам чего, девушка?

– На самом деле я парень, – ответил я, усмехнувшись. – Это просто прическа такая.

– Фу ты, вот ведь мода дурацкая, ни черта не разберешь, – фыркнула дамочка.

– Боря, подождешь меня, ладно? – сказал я, вошел в кабинет и плотно прикрыл дверь. Теперь дамочка полностью отвлеклась от просмотра уроков английского и стала разглядывать меня. А я, соответственно, ее. Лет сорок, невысокого роста, волосы цвета ржавчины, скорее всего, крашеные. Уложены в уродскую какую-то прическу с пышным начесом. Перламутровая розовая помада.

– Вы врач? – спросил я.

– А тебе чего надо-то? – вместо ответа сказала она.

– Мне нужна первая медицинская помощь, – я продемонстрировал ей опухшую руку. – Дверью прищемил.

– Так это рентген надо делать, – взгляд женщины стал заботливым. – Вдруг перелом…

– А вы не могли бы наложить повязку с шиной или что-то подобное? – сказал я вполголоса.

– Бинт где-то был, – сказала женщина и двинулась к белому шкафу.

Вообще эта комната мало была похожа на медицинский кабинет. Скорее на комнату отдыха. Как и женщина на врача. Фельдшер в лучшем случае. Или вообще сантитарка. Какой смысл держать на работе врачей, когда завод стоит?

– Но в травмпункт лучше все-таки сходить, – сказала она, шурша чем-то в ящике.

– У меня нет перелома, – сказал я доверительно. – Я сам себя стукнул, чтобы вечером на гитаре не играть. Но ушиб есть, так что повязка не помешает.

– Ишь ты, что придумал! – возмутилась фельдшерица. – И я, получается, должна обман твой покрывать? Может тебе еще справку выписать?!

– Справку не нужно, – я помотал головой. – Только повязку.

– А с чего ты взял, что я вообще буду тебе помогать? – фельдшерица, или кто она там, уперла кулак в крутое бедро и смерила меня взглядом с ног до головы. Оценивающим таким. Так незамужние дамочки, двинутые на гнездовании смотрят на всех лиц противоположного пола. В рейтинге в ее голове я занял явно какое-то из последних мест.

– Вам скучно, – я пожал плечами и кивнул на белый рулончик у нее в руках. – У вас есть бесплатный бинт. И руку я и в самом деле ударил.

– Ха, вот ведь фрукт, посмотрите на него! – она всплеснула руками, как будто обращаясь к некоей почтеннейшей публике.

– Между прочим, мне даже больно, – сказал я и подмигнул. – Так что никаких правил вам нарушать не придется. Просто оказать первую медицинскую помощь.

– Погоди-ка… – она прищурилась и внимательно посмотрела на меня. – А ты что ли Вальки Корнеевой сын?

– Ну… – неопределенно буркнул я.

– Ну точно! – она хлопнула себя по бедрам. – Патлы отрастил, так и не признать. Как дела у матери-то?

– А как сейчас могут быть дела? – криво усмехнулся я.

– Вот уж точно… – фельдшерица горько вздохнула. Недоуменно посмотрела на бинт в своей руке. Потом снова на меня. – Давай руку сюда, посмотрю, что там у тебя за ушиб. Сюда вот иди, на диван.

«Валентина Корнеева», – мысленно повторил я и снова попытался как-нибудь так напрячь мозги, чтобы из них всплыла хоть какая-то информация. Хрен там. Но вряд ли она обозналась. Во-первых, мы на этом заводе явно свои. Особенно я, у которого ключ. Сам я вряд ли заработал себе такой авторитет, что меня с друзьями-говнарями пустили сюда репетировать, значит есть поддержка с воздуха. Самый простой вариант – кто-то из родни. Например, мама. Хороший знак, кстати. Раз она мне помогает, значит у нас неплохие отношения.

Тем временем фельдшерица умело и уверенно ощупала ушибленную руку.

– Перелома, похоже, и правда нет, – сказала она и принялась накручивать повязку, приспособив вместо шины деревянную школьную линейку. – Но в травмпукт ты лучше все равно зайди, он же у тебя в соседнем доме. Лучше снимок сделать, вдруг трещинка есть все-таки.

– Спасибо за помощь, – совершенно искренне сказал я, когда фельдшерица резким движением надорвала бинт и завязала на узелок. – Разбогатею, обязательно занесу шоколадку. Или еще чего-нибудь вкусного.

– Ой, да ладно! – смущенно улыбнулась дамочка. – Разбогатеет он… Ты лучше вот что… Спроси у матери своей, может к ней как-то можно устроиться, а? Шить я умею, а тут зарплата копеечная, и тут уже три месяца не платят…

– Хорошо, спрошу, – серьезно кивнул я. – Но ничего не обещаю, вы же понимаете?

– Понимаю, – вздохнула она.

– Ладно, я пойду, – я поднялся с дивана и шагнул к двери. – Меня ребята ждут.

– До свиданья, Володя, – фельдшерица потрепала меня по плечу. Имя назвала верное, значит и правда не ошиблась. Это хорошо. Надо будет, что ли, тетрадку завести, чтобы записывать информацию о своих знакомых. А то у меня голова так лопнет.

Кстати, вот интересно… Допустим, я облажаюсь и продемонстрирую незнание того, что должен был бы знать. Что обо мне люди подумают? Что я шпион, которым заменили настоящего Вовку Корнеева по прозвищу Велиал? Что я потек кукушечкой, и по мне плачет дурка? Или что я наркоман?

Я открыл дверь, и Бельфегор вскочил с кушетки. Посмотрел на мою забинтованную руку и печально вздохнул.

– Сломана? – спросил он.

– Не знаю, рентген же здесь не работает, – ответил я.

– В травмпункт обязательно зайдите, молодой человек! – громко прокричала вслед мне фельдшерица. – И не тяните, с переломами не шутят!

Судя по тому, что Бельфегор по дороге обратно жизнерадостно трещал что-то про сегодняшний концерт и свои идеи для масок, он у двери не подслушивал, а честно просто сидел и ждал. Потому что лицемерить его конопатая рожа явно плохо умеет. Слышал бы, что я говорил фельдшерице, наверняка не удержался и начал бы докапываться ко мне с вопросами.

– Такие дела, – сказал я, когда мы вернулись в нашу берлогу. Помахал перед всеми свеженакрученной повязкой. – Играть не могу сегодня.

– Да как так-то?! – Астарот скривил недовольное лицо. – Получается, что теперь из-за тебя нам придется выступление отменять.

– А может это… – подал голос Бегемот. – Кирюху позовем? Он играет хорошо, наши песни знает… Ну и давно хотел…

– Кирюху?… – на лице Астарота появилось выражение тягостного раздумья. Кто такой этот Кирюха, я не знал, но его кандидатура явно не пользовалась среди нашего фронтмена особой популярностью.

– Без гитариста мы не сможем, – протянул Астарот, бросив на меня недобрый взгляд.

– Ну сорян, – без особого раскаяния на лице развел руками я. – Без левой руки гитарист играть не может.

– А Кирюха сможет прямо сейчас на репетицию прийти? – спросил Астарот.

– Можно ему позвонить, – Бегемот выбрался из-за ударной установки. Посмотрел на меня. – Сходишь со мной до дяди Коли? А то он без тебя мне телефон не даст…

Судя по радостному крику в трубке, этот неведомый Кирилл занимался тем, что сидел дома и ждал, когда патлатые знакомые предложат ему поиграть в их группе. Неужели я ошибся, и эти ребята настолько хороши, что вокруг них клубится толпа желающих попасть в их тесный сатанинский кружок? На вид так говнари говнарями… Правда, я еще не слышал, как они играют и что поют. Но явно скоро услышу.

– Сейчас оденется и прибежит, – с довольным видом Бегемот положил трубку. – Тут подождем его, ладно? Надо же его на территорию провести.

На эту его фразу дядя Коля усмехнулся в усы и ничего не сказал. Мы вышли наружу. Я зябко поежился и попытался поплотнее укутаться в свою куртку. И шапки еще очень не хватало, если честно.

– Слушай, Вов, тебе не кажется, что Саня как-то… того… – зыркнув в разные стороны, заговорщическим тоном проговорил Бегемот. – Зазвездился что ли… Мы когда группу собирали, мы же думали, что будем все вместе решать. А он теперь ведет себя, будто «Ангелы Сатаны» – это только он один.

– Предлагаешь устроить переворот с революцией? – усмехнулся я.

– Нет, ну правда, а чо он? – засопел Бегемот. – Мне вот тоже нравится песня, которую Борька написал. А он и слушать не хочет… Может быть с ним как-нибудь… Поговорить что ли? Раньше ведь он так себя не вел.

– Поговорить – дело хорошее, – сказал я. В общем-то, достаточно было просто промычать что-то неопределенного. У Бегемота явно наболело, и он спешил вывалить на меня все свои чувства и мысли сплошным потоком.

– Или вот тогда еще, – продолжил он. – На квартирнике, помнишь? Когда Серега пристроился бэк-вокалом петь «Дьявольский круг», а он потом помнишь, что устроил? Даже стыдно было перед Серегой, он как лучше хотел. И ничего он не лажал, просто у него голос лучше, вот Саня и испугался…

– Ммм, думаешь? – я изогнул бровь. Нда, явно что-то неладно в этом адском королевстве.

– А потом еще втирал нам, что Серега нам не свой, мы не можем его взять, – Бегемот скривил губы. – Подумаешь, другую школу закончил, и что?

– Действительно, – поддакнул я.

– А все с этого концерта началось, – Бегемот зыркнул в том направлении, где был наш подвал. – Получается, с Банкиным поговорил, и все! Теперь он главный, и слова ему поперек не скажи. Конечно, он же с самим Банкиным ручкался, и нас даже в концертную программу поставили.

Банкин… Эту фамилию я слышал. Евгений Банкин был фигурой знаковой еще до того, как я ушел в армию. Где-то в конце восьмидесятых он съездил в Питер, который тогда еще назывался Ленинградом, побывал в тамошнем рок-клубе и загорелся идеей устроить в Новокиневске такую же движуху. Устраивал концерты в разных домах культуры, студию звукозаписи драмтеатра отмутил чуть ли не в свое единоличное пользование. Тот самый пресловутый фестиваль «Рок-провинция» – это тоже его рук дело. В начале двухтысячных у него был целый продюсерский центр, а в десятом его убили в собственном подъезде какие-то отморозки. Так что Банкин – это да, это фигура. Понятно, почему типичный говнарь Астарот зазвездился после того, как с ним пообщался.

– Где там твой Кирилл? – спросил я.

– Вон он бежит! – Бегемот радостно махнул рукой вдоль забора. Мда, понятно, почему у Астарота на лице было такое сомнение. К воротам завода на первой космической приближался типичный «хороший мальчик», мамина конфетка. Светлые волосы аккуратно подстрижены, драповое пальтишко застегнуто на все пуговицы, брючки со стрелочками, ботиночки начищены.

– Привет, Абаддон! – радостно просиял он. – Я сразу примчался, как услышал. Ты серьезно? Астарот разрешит мне играть сегодня на концерте?

– Велиал руку сломал, – Бегемот кивнул на меня. Я продемонстрировал забинтованную руку. – Ты же сможешь нас выручить?

– С радостью! – и в глазах такой огненный энтузиазм, что я чуть не заржал. Нда, картина маслом. Ботаник мечтает петь про ад и сатану, но вместо этого учится играть на скрипочке и получает красный диплом юридического факультета. – Мы же порепетируем?

– Ага, потопали! – Бегемот двинул обратно к КПП.

– А я, ты знаешь, писал сейчас коллоквиум, и у меня чашка разбилась, – торопливо задыхаясь проговорил Кирилл. – И я как будто сразу понял, что должно случиться что-то очень важное. И тут твой звонок. А еще говорят, что никаких знаков нам вселенная не подает!

– Кирюх, ты же понимаешь, что это всего на один раз? – Бегемот повернулся к восторженному ботану и посмотрел на него строго так, исподлобья.

– Конечно! – горячо отозвался он. – Я же говорил, что всегда готов выручить, если вдруг потребуется. Я же все ваши песни знаю, репетировал каждый день почти…

– Это только на сегодняшний концерт! – веско отчеканил Бегемот.

– Да-да, я понял, – часто закивал Кирилл.

Интересно, он музыкальную школу по классу гитары закончил, или самоучка?

Глава 5

Ну хрен знает… Лично я бы творчество «Ангелов Сатаны» музыкой не назвал. Я, конечно, уже давно зарекся оценивать такие вещи. С возрастом как-то все более наплевательски относишься к таким вещам. Раз такое поют, значит кто-то это слушает. Ведь иначе не пели бы, разве нет?

Голос Астарота был сильно выше, чем я думал сначала. Ломающимся тенорком он горланил в микрофон малоразборчивые строки, в которых можно было угадать многократное упоминание дьявола, зла, крови и прочих малоприятных вещей. Все это в комплексе смотрелось… Нелепо. Впрочем, ничего другого я и не ожидал.

По началу даже напряг слух, чтобы понять, что именно наш фронтмен поет.

Адское пламя

Ревет над нами

А под его шагами

Дрожит весь мир

Черное знамя

Реет над нами

Рухнет кусками

Дутый кумир…

Как по мне, так слова можно было вообще любые подставлять, все равно ни хрена непонятно. А что до музыки… Я снова попытался вслушаться, но так и не смог понять, чем одна песня отличается от другой. Но на лице Астарота сияло прямо-таки воодушевление с вдохновением вместе. Он явно был горд своим творчеством.

Он видел себя этаким посланником ада, демоном во плоти или чем-то подобным. А смотрелся…

Ну такое.

Лицо выглядело еще более детским из-за того, что он пытался придать ему прямо-таки звериную серьезность. Как на тех мемах, где задроты с жидкими усишками приглашают на курсы пикапа или, там, обещают суровые разборки.

Чуть не заржал, когда вспомнил. Даже рука дернулась к карману, чтобы мобильник достать и найти в инете картинку.

Вовремя вспомнил, что никакого мобильника у меня нет, и вообще на дворе девяносто первый год. Мобилы сейчас должны быть только у ребят в малиновых пиджаках. Громоздкие такие раскладушки. Или малиновые пиджаки позже появились?

Главное сейчас не вдаваться в мысленные рассуждения. Просто принять, что теперь это моя жизнь. Не рассусоливая тут как бабка на лавочке.

А вот Кирилл играл, кстати, неплохо. Он пока инструмент настраивал, пробежался по струнам, и стало понятно, что с инструментом он обращается уверенно.

Я сидел на столе и болтал ногами в такт рваному ритму сатанинской музыки. Вникнуть уже не пытался. И старался не думать о том, что мой молодой растущий и чертовски худой организм хочет жрать. Чтобы как-то себя отвлечь, решил изучить содержимое своих карманов. Тех, до которых раньше не добрался.

Итак, у меня была замусоленная записная книжка с буквенной лесенкой. Беглое пролистывание показало, что часть страниц там даже заполнены. Ага, это контакт-лист такой. Еще имелся паспорт, согласно которому меня звали Владимир Викторович Корнеев, родился я в Новокиневске, двадцатого декабря одна тысяча девятьсот семьдесят второго года. Совершеннолетний, значит. И у меня скоро днюха. Я пролистал страницы дальше. К военной службе негоден, адрес прописки… Достоевского, пятнадцать… Ага, даже примерно себе представляю, где это. Что-то мне подсказывает, что я до сих пор там проживаю со своми родителями. Поскольку если бы я обладал отдельной жилплощадью, фигли бы мы своей говнарской толпой бухали на квартире Астарота под дамокловым мечом возвращающейся утром мамы?

Ладно, это несложно проверить, в конце концов.

Что еще?

Хм, бумажка какая-то… В клеточку. Как будто из тетради вырвана.

«Дорогая Лена! Приходи в субботу в кафе „Лира“, тебя ждёт сюрприз»

Перечеркнуто.

«Ленок, может встретимся, кофе попьем? Как насчёт кафе «Лира»?

Тоже перечеркнуто.

И ещё несколько раз имя «Лена» разных размеров.

Ну, это нормально. Я вполне здоровый и половозрелый парень, пытался пригласить какую-то Лену на свидание. С неизвестным результатом.

Вообще интересно, что случилось с прежним обитателем этого тела. Пока разворачивал бумажку, почему-то думал, что найду там записку, типа «В моей смерти прошу винить N, из жизни ухожу добровольно, невыносимо ходить по одной земле с…» Чушь, конечно, но было бы понятно. А то получается, что жил себе человек, на гитаре лабал, а потом – хоп! – и исчез. С одной стороны, как-то тупо самоубиваться на дружеской попойке. С другой, как раз неплохой выбор. Уходишь в сортир, глотаешь горсть снотворного, выходишь. Складываешься какашечкой под столом. Не просыпаешься. Никто и не обратит внимание, что ты вырубился. И в морг потом тело доставят.

Но записка была о другом. Так что, видимо, секрет исчезновения говнаря по кличке Велиал, я узнаю не сейчас. Если вообще узнаю, конечно.

– Велиал!!! – судя по тому, как Астарот орал, звал он меня уже не в первый раз.

– Чего тебе? – я смял бумажку и сунул ее обратно в карман. Потом разберемся с этой Леной.

– Как мы сыграли? – спросил наш фронтмен.

– Блистательно, другого я и не ожидал, – соврал я. Я даже не слушал, что именно они там играли. И уж точно не слушал текст. Зря, наверное. Перелом руки – мера временная, так что мне один хрен придется эти «шедевры» разучивать.

– Собираемся! Нам уже пора, – Астарот принялся сматывать шнур от микрофона.

Ехать нам пришлось практически через весь город. Вопросов я не задавал, но по разговору было несложно понять, что концерт – это не просто концерт, а мероприятие в рамках большого рок-фестиваля. И не просто фестиваля. Это была «Рок-провинция». Та самая, ностальгия по которой замучила Генку. Ха, получается, я сейчас увижу знакомые лица?

Сначала мы ехали на трамвае, а потом пересели на троллейбус. Трясущаяся, лязгающая и искрящая рогами коробка мчалась по проспекту Ленина – кратчайшей прямой, соединяющей центральную и респектабельную часть Новокиневска с промзоной, Нахаловкой и маргинальными окраинами. Было любопытно смотреть на свой город в прошлом. Таким я его, считай что, и не видел. За последние годы как-то привык к ухоженному облику, подсветке, кафешкам, ровным тротуарам. А здесь… Город погружался в сумерки, фонари сначала горели более или менее все, но после перекрестка с Юго-Восточной мы словно оказались в каком-то другом городе. От уличного освещения осталось хрен да маленько, дома то и дело зияли выбитыми окнами. Все такое обшарпанное, серое, угрюмое. Одинокие прохожие шли торопливо, то и дело оглядываясь. Сумки прижимали к себе. Но были и другие, сбитые в компашки, одетые в спортивные костюмы. И вот они как раз не боялись.

– Пригнись быстро! – Астарот дёрнул меня вниз. – Там Бахмет на остановке! Заметит, обязательно привяжется!

– И что? – спросил я. Пригнулся, конечно. Чужой всё-таки монастырь пока.

– Ты дурак что ли?! – зашипел Бегемот, сидящий на корточках рядом. – Или ты не только руку, а ещё и мозги сломал? Их же человек десять!

Я осторожно выглянул на улицу через заднее окно. Рядом с синей будкой остановки топталась компашка крепеньких подростков. Человек семь. На парочке – кожаные куртки, остальные в джинсовках. Спортивные костюмы. Для бандитов мелковаты. Обычная гопота.

– Велиал, быстро сядь, тебя же заметят! – Астарот снова дёрнул меня вниз. Но поздно. Мелкий говнюк в кепончике из команды гопников ткнул в сторону троллейбуса пальцем. Самый рослый из них заглянул в открытую дверь троллейбуса, и уже через пару секунд на задней площадке стало тесно.

– Какие люди и без охраны! – радостно уперев руки в бока заорал тот самый мелкий. – А чего это вы присели, посрать что ли собрались?

– А волосы-то, волосы! – подхватил второй, с фиолетовым фофаном под глазом. – На парикмахерскую денег нет? Ну так мы поможем!

– Бахмет, отстань, – нервно проговорил Астарот, поднимаясь на ноги. – Мы на концерт едем.

– На концееерт? – заржал мелкий. – А может прямо здесь сыграете, а мы послушаем!

Гопники заржали.

– Бахмет, ну чем мы тебе помешали? – заныл Астарот, и мне самому захотелось ему вломить. От его тона у меня даже зубы заболели, кажется.

– Кому Бахмет, в кому Виктор Михайлович, – самый рослый сплюнул себе под ноги. Неудачно. Хотел наверняка на ботинок Астарота, вместо этот попал на свой.

– Проезд оплачивать будем, молодые люди? – раздался с прежней площадки сварливый голос кондукторши.

– Да мы только одну остановку! – кривляясь, заявил мелкий. – Честно-честно!

– Это что ещё за дела?! – возмутилась тетка. – А ну вылезайте! Лева, открой двери!

– Бахмет, ну у нас правда концерт сегодня… – снова загудел Астарот. Здоровяк двинулся вперёд и толкнул его плечом.

– По моей территории едешь, а за проезд не платишь, значит? – он криво ухмыльнулся. Астарот весь скукожился, губы его затряслись.

– Виктор Михалыч, ты вроде образованным человеком выглядишь, – вмешался в разговор я, легонько отодвигая расклеившегося Астарота в сторону. – А что такое энвольтирование знаешь?

– Чего? – рослый Бахмет развернул свою плоскую рожу ко мне.

– Оплачивайте или выходите! – кондуркторша бесстрашно влезла между двумя гопниками.

– Энвольтирование, – спокойно повторил я. – Это такое сатанинское проклятье, когда в твою восковую копию тыкают иголки, а у тебя хрен отваливается и жбан болит. Понял?

– Ты чего базаришь такое? – Бахмет быстро заморгал. Шестеренки в его голове прокручивались с таким скрежетом, что снаружи было почти слышно.

– Восполняю твой пробел в образовании, Виктор Михалыч, – усмехнулся я. – Кстати, это не тебя я вчера на барахолке видел? Ты вроде деревянными членами торговал…

– Чего? – взревел Бахмет. Но с места не двинулся. Зато кто-то из его парней хихикнул. Парочка пассажиров засмеялись вполне отчетливо. Плоская рожа Бахмета начала багроветь.

– А нет, сорян, обознался, – сказал я. – Так вот, Виктор Михалыч, слушай сюда. Владыка Сатана, наш защитник и покровитель, большой поклонник нашего творчества. И если по вашей вине мы вовремя на концерт не приедем, будет вне себя от ярости. И тогда нам придется лепить твою восковую куклу и тыкать в нее иголками. И будешь ты проклят до седьмого колена… Хотя, скорее всего, никаких колен у тебя не будет. Потому что у тебя же хрен отсохнет, а дети у тебя вряд ли сейчас есть.

Бахмет слушал мой шизанутый монолог, приоткрыв рот. На самом деле, можно было нести вообще все, что угодно. Главное – не очень понятно, зато уверенным голосом.

– Ты ведь не хочешь, чтобы у тебя хрен отсох, правда? – спросил я.

– Да ты кто такой вообще? – влез в разговор мелкий, протискиваясь вперед.

– Да погоди ты… – отмахнулся от него Бахмет. Сейчас мы стояли друг напротив друга. Ростом я был на самом деле даже чуть повыше. Просто, кажется, прежний хозяин тела редко расправлял сутулые плечи. Бахмет молча сверлил взглядом мое лицо. Я спокойно смотрел на него.

– Ты мне угрожаешь что ли? – Бахмет наконец смог выбрать фразу из своего нехитрого лексикона.

– Всего лишь информирую, Виктор Михалыч, – ответил я. – А проверять мою информацию на практике или нет, это уж дело твое.

– Быстро выходите из салона! – вдруг вспомнила о своих прямых обязанностях кондукторша.

– Да пусть бы еще поговорили, интересно же! – хохотнул мужик, сидевший в заднем ряду.

– Шизик какой-то, – пробормотал Бахмет и отступил на шаг назад. – Руки марать еще…

Он первым выскочил из троллейбуса, за ним потянулась остальная гопота. Задержался только мелкий. Посмотрел на меня с прищуром, смерил взглядом, можно сказать, с ног до головы.

– Еще встретимся, борзый! – сказал он и тоже по-быстрому ретировался.

Троллейбус захлопнул двери и загромыхал дальше вглубь трущоб.

– Ты обалдел так с ними разговаривать? – внезапно напустился на меня Бегемот, который за всей разборкой наблюдал, вжавшись в угол. – Да Бахмет теперь нам жизни никакой не даст! Будет возле дома подкарауливать!

– Вряд ли, – пожал плечами я. – Он же обычный трусливый чмошник.

– Он под Маркизом ходит, пожалуется, – Бегемот опасливо выглянул в окно, будто гопники могли бежать следом за троллейбусом. Но в темноте их было, конечно же, не видно.

– Друг мой Бегемот, – я усмехнулся и приобнял толстяка за плечи. – В смысле, Абаддон, конечно. Я очень ценю твои советы, но все-таки как и с кем мне разговаривать, я как-нибудь сам решу, договорились?

– Какой-то ты… – Бегемот покосился на меня с опаской.

– Какой? – усмехнулся я. – Странный? То-то я думаю, что проснулся как будто немного не в себе.

– Нам на следующей выходить! – сказал Астарот, который изо всех сил пытался сделать вид, что только что ничего не произошло.

Троллейбус высадил нас посреди мрачного нигде. Пустырь, бетонный забор и облезлый павильон остановки. Через дорогу – какие-то кусты, деревья и непонятные постройки. Надо же, запустение какое. Я эти места помню совершенно другими. Там, где сейчас забор, стоит сверкающий всеми цветами радуги торговый центр, на противоположной стороне – аллея с постоянно действующей фермерской ярмаркой, а дальше – отмытое и отреставрированное здание Колхозного рынка. Этакий памятник советской эпохе. Вот мимо этого самого рынка нам нужно было пройти. И еще чуть-чуть до дворца культуры химзавода. «Химики» в мое время был книжной барахолкой. А сейчас, видимо, вполне действующий ДК, раз у нас в нем концерт.

Добрались мы до него без приключений. Купол «Колхозного рынка» был темным, только одинокая тусклая лампочка освещала наглухо закрытую будку. Сторожа, наверное.

И когда мы его прошли, мои приятели явно приободрились. Стали слышны громкие крики, смех и даже звуки какой-то музыки. «Ангелы Сатаны» прибавили шагу, почти даже помчались.

На крыльце толпился народ. Довольно много, но не сказал бы, что многотысячно. У Генки на том самом ностальгическом мероприятии, с которого меня сюда и отправили, пожалуй, побольше было. Кроме того, его клуб и сам будет побольше по вместимости, чем «Химики».

– Нам через служебный вход, – сказал Астарот и с важным видом двинул вдоль крыльца. «Царь во дворца!» – подумал я. Кое-кто из курящих на крыльце зрителей проводил нас взглядами. Нда, публика… Девчонки, на вид старшие школьницы, были наряжены в экстремально-короткие юбки и сетчатые колготки. На лицах макияж в стиле «вокзальная проститутка», волосы начесаны или поставлены в высокие конские хвосты. Парни… Парней мне разглядывать было не так интересно.

Мы поднялись на боковое крыльцо и оказались в узком коридоре типичного конторского вида. Там было накурено, чуть дальше от входа на полу лежал патлатый парень с выражением идиотского счастья на лице. Над ним меланхолично курил второй, похожий, как брат-близнец.

– Эй, вы еще кто? – раздался женский голос из открытой крайней двери. – Где Артем, почему всех подряд через служебный вход пускают?!

– Мы не все подряд! Мы "Ангелы Сатаны«!– возмутился Астарот, останавливаясь на пороге комнатки. – Мы выступаем сегодня!

Комнатка была под стать коридору – стены, которые сто лет не красили, два стола буквой «Г». За одним из них сидит толстая девица в красном свитере с высоким горлом и кожаной куртке, которая на ней явно не застегивалась. Нечесанные волосы свисают с одной стороны. На запястье – браслет из булавок. На шее – такое же ожерелье. Перед ней на столе лежит тетрадка в клеточку. Она оттопырила губу, полистала ее в одну сторону. Потом в другую.

– Как, еще раз, ваша группа называется? – подозрительно прищурилась она.

– «Ангелы Сатаны»! – гордо приосанился Астарот, развернув плечи. Наверное, чтобы толстая девица могла по буквам прочитать надпись на футболке.

– Не знаю, где вы выступаете, – презрительно сказала она. – В списке вас нет!

– Как это нет? – взвизгнул Астарот. – Мы же договаривались с Евгением!

– А на прослушивании были? Номер ваш где? – девица протянула вперед ладошку. Пальцы испачканы синими чернилами.

– Эээ… Что за прослушивание? – осекся Астарот и бросил на меня беспомощный взгляд. – Нам никто не сказал…

Глава 6

– Какое еще прослушивание? – повторил Астарот. Когда он психует, у него голос становится такой мерзко-визгливый, как у тетки-истерички.

– Вы член рок-клуба? – сквасив высокомерное лицо, спросила девица, оглядев всю нашу компанию.

– Мы с Евгением договаривались! – продолжал гнуть свою линию наш фронтмен.

– У меня ваш разговор не записан, – девица тряхнула спутанной гривой. – В программу концерта без прослушивания попадают только члены рок-клуба.

– Но мне про него никто не сказал! – лицо Астарота стало обиженным, губы затряслись.

– Значит в этот раз вы не участвуете, – величественно пожала плечами девица. – Только как зрители. Идите к центральному входу и покупайте билеты в кассе. Они там еще есть.

– Но я же договаривался… – повторил Астарот. Шея и щеки его покрылись красными пятнами. Нда, что-то не ладится у нашей адской суперзвезды, надо попробовать спасти положение.

Я ухватил почти плачущего Астарота за рукав и вытащил обратно в коридор. Откуда-то из глубины ДК доносились немелодичные звуки настройки инструментов. И голоса, довольно много голосов. Хохот, вопли, выкрики. Кто-то хором горланил не то речевку, не то кричалку. Впечатление было такое, что все здесь уже бухие.

– Астарот, только давай без истерик, – сказал я, глядя в его нервно дергающееся лицо. – По морде дать, чтобы в себя пришел?

– Но я же договаривался! – взвизгнул он. – Мы в «Коржах» вместе тусовались, он сказал, чтобы нашей группе обязательно надо выступить на Рок-провинции. Свежая кровь… Свобода… – он начал отчетливо всхлипывать.

Я без замаха выдал ему звонкого леща. Голова его дернулась, от неожиданности он выпучился на меня круглыми глазами и захлопал ртом, как рыба.

– Без истерик, – сказал я. – Сейчас попробую договориться, ладно? Только стойте тут, и никого внутрь не пускайте, лады?

– Ты меня ударил! – возмутился Астарот.

Я ухватил его за грудки, подтащил поближе и прошептал на ухо.

– Иначе бы ты разрыдался, как девчонка.

Астарот сглотнул. Приосанился, бросил взгляд на молчащих Кирилла, Бельфегора и Бегемота.

– Все, ждите тут, – бросил я, открывая дверь. – Никого не пускайте.

Девица сидела на своем месте. Всемогущая тетрадка лежала перед ней, а сама она разглядывала свое плоское лицо в крохотное круглое зеркальце. Пару секунд я понаблюдал за тем, как она слюнит палец и приглаживает им брови, потом откашлялся.

– Есть минутка? – спросил я, натянув на лицо приветливую улыбку.

– Чего тебе? – буркнула она она и торопливо спрятала зеркальце в карман.

– Аминь, сестра, – изрек я многозначительно. Как там вообще у говнарей разговаривать-то принято? Я сел на стул напротив нее и доверительно подался вперед, раскрыв ладони. Даже хорошо, что одна рука забинтована, вызывает сочувствие. – Тот еще денек, правда? Представляю, как ты задолбалась…

– Да уж… – она дернула плечом и с недоверием посмотрела на меня.

– Я в прошлом году на «Рок-генераторе» в Усть-Илимске работал, так что очень хорошо тебя понимаю, – я двинул рукой так, чтобы едва коснуться ее пальцев. Она вздрогнула, но руку не убрала. Хороший знак.

– Не слышала про такой, – протянула она. Нотки «вахтера» в голосе еще полностью не исчезли, настороженность тоже.

– Да он маленький совсем, у нас всего-то было десяток групп Забайкалья, – усмехнулся я. Еще бы она про него слышала, я его только что выдумал. И в этом самом Усть-Илимске никогда в жизни не был, только знал, что он в Иркутской области где-то.

– Тот еще цирк с конями, – хохотнул я. – Нам концерт начинать, зрители уже собрались, а у нас солист «Четверговых выползней» напился и блюет в углу. Вообще ни петь, ни свистеть. Всю программу пришлось перекраивать на коленке. А в середине еще и аппарат накрылся. Я весь в мыле бегал, пока разруливал.

– А ты врубаешься! – на ее плоском некрасивом лице наконец-то появилась улыбка. – Я за неделю на десять кило похудела, на ремне новую дырку пришлось пробивать.

– Аминь, сестра! – повторил я. – Я после «Рок-генератора» себе зарок дал – обязательно заскочить к админу и морально поддержать. Были бы бабки, подарочек бы занес. А то несправедливо выходит – эти на сцене кривляются, им все хлопают. А настоящие герои, вроде нас с тобой – в тени.

– Это правда… – она вздохнула. – Сейчас еще пять минуточек посижу, чтобы не истерить. И пойду разруливать… «Ян и цеппелины» пьяные, но вроде вменяемые. А Гусь в туалете уснул. Я с его «Бесприданниками» поговорила, они сказали, что в чувство его приведут, а сами еле языками ворочают. Панки, е-мое. И с «Пиночетом» та же история, хорошо, если на сцену выйти смогут…

Я слушал, качал головой, сочувственно поддакивал, держал за руку.

– Может, подменить кого надо, чтобы сетку не перекраивать? – участливо спросил я. – У меня ребята ответственные, до концерта – ни капли в рот.

– Ох… – она вздохнула. – Сейчас посмотрю, ага. А играют нормально хоть?

– По струнам попадают, – я подмигнул.

– Ясно… – она поджала губы. – Тогда давай вот так… Новички у нас во втором отделении. Там была какая-то группа «Крыжополис», они не явились. А Артуру из «Промискуитета» лицо разбили. За сценой сможете подождать и не отсвечивать?

– Не вопрос, – кивнул я.

– Тогда вот… – она выдвинула ящик стола, порылась там, достала картонку с нарисованным маркером номером «12». Что это символизировало, хрен знает. Спрашивать не стал, она не объясняла. – В общем, бери своих, и топайте в гримерку. Второе отделение начнется, я позову, хорошо?

– Аминь, сестра! – в третий раз повторил я и с благодарностью сжал ее пальцы. Добавил во взгляд обожания. Получилось, судя по вспыхнувшему на ее щеках румянцу. – Я Вова, если что. Для друзей и тех, кто в теме – Велиал.

– Света, – представилась девица. – Но обычно меня зовут Клэр.

– Все, больше не отвлекаю, – я поднялся, еще раз пожав ее пальцы. – Сил тебе, держись. Если что, я не выступаю, у меня рука. Но понадобится помощь, семафорь, буду на подхвате.

– Ох… – она посмотрела на меня глазами уставшего котика. В таком виде даже ее не очень-то красивое лицо стало вполне миловидным. Из задерганной тетки-вахтера она превратилась в симпатичную булочку.

Я вышел наружу, притворив за собой дверь, и помахал перед своими говнарями-приятелями полученной картонкой номер двенадцать.

– Но как ты… – выпучил глаза Астарот.

– Секрет фирмы, – оборвал я его. – Потопали искать гримерку. Мы во втором отделении выступаем.

Света-Эклер мне, конечно, ничего не обещала. Мы, типа, на подхвате, может на сцену она нас и не пропустит. И не то, чтобы я профи во всех этих сценических делах, но, сдается мне, хаос там стоит еще тот. И если ушами не хлопать, то на сцену мои «Ангелы Сатаны» пробиться смогут. Будет какая-нибудь заминка с истерикой, еще кто-то набухается или что похуже. Атмосфера соответствующая, что уж. Теперь главное, чтобы мои говнари не набухались. Но для смелости по глотку я бы им выдал… А то рожи у всех как у первоклашек, впервые услышавших слово «коллоквиум». Ничего не поняли, но уже страшно.

– Что стоишь столбом, держи номер свой, – я ткнул Астарота в бок локтем и сунул ему картонку.

– Какой-то ты… – пробормотал Астарот, глянув на меня почти с испугом.

– Раз играть не могу, хоть какую-то пользу причиняю! – хохотнул я, помахав всем забинтованной рукой.

– Да, правда, ребята, пошли! – ожил Бельфегор, ухватил Астарота за рукав и поволок вглубь ДК. – Я знаю, где тут гримерка, в детстве меня мама сюда на танцевальный кружок водила.

Директора «химиков» можно было только пожалеть. По коридорам клуба слонялись рокеры разной степени опьянения. Было накурено, причем дым ощущался не только табачный. Персонал, если он и был, попрятался по тайным норам и не отсвечивал.

Нас принимали за своих. Нетрезвые девицы лезли обниматься, а патлатые парни махали руками и орали что-то приветливое. Один раз мимо промчалась цепочка чуваков с ирокезами и нарисованными на щеках черными звездами. Они орали «Иго-го!» и «Лучше в этом мире нету Аугусто Пиночета». Ага, даже без бейджей понятно, кто это. Выглядят пока бодро, но очень азартно передают по цепочке бутылку какого-то шмурдяка, так что продержатся они или нет, зависит от количества припасенного алкоголя.

Мои говнари приободрились, глаза заблестели в предвкушении, особенно восторженным смотрелся «хороший мальчик» Кирилл. Прямо-таки являл собой аллегорию «незамутненный восторг неофита при знакомстве с закулисным миром провинциального рока». Насколько я знаю, никакого бухла с собой у нас не было, только инструменты. На бухло нужны были деньги, а их вчера все потратили. Так что, кажется, мы были самые трезвые в этом гадюшнике.

Но на подходе к гримерке нам навстречу вывалился расхритсанный чел лет тридцати. Светлые патлы торчат в разные стороны, под распахнутой косухой – драная майка, в руке – бутылка водки.

– Ребяяята! – он расплылся в счастливой улыбке и распахнул объятия. – А я знаю, кто со мной сейчас выпьет!

Что-то в нем было очень знакомое. Будто я видел его где-то. Причем, совсем недавно.

Только он вроде был… эээ… старше?

Астарот, тем временем, уже обнимался с приветливым патлачом. Кажется, они даже знакомы.

– А запивон есть? – спросил он.

– Так хайром занюхай, я его две недели не мыл! – радостно заржал чувак.

Астарот выдохнул, сделал глоток, скривился. Передал бутылку Бегемоту. Тот тоже отпил. А я все смотрел на этого парня. Где же я его видел?

– А ты врубаешься! – заорал тот и хлопнул Астарота по плечу. Бегемот закашлялся и сунул бутылку Бельфегору. Тот нервно посмотрел на меня. Я покачал головой. Мол, не пей, пацан, вам еще выступать.

– Давай, братишка, глотни! – хрен в косухе подался вперед и повис на плече у Астарота. – Ты же рокер!

И тут я его узнал. Так узнал, что даже в башке зазвенело. Только сейчас его рожа еще не была такой обрюзгшей, а поверх ремня не вываливалось пузико. Но это точно был он. Тот самый мужик, который швырнул гранату там, в двадцать третьем году. Который орал что-то насчет молодой шпаны, возмущался панкам-веганам и громогласно требовал водки.

И сейчас он тряс Бельфегора за плечо, требуя, чтобы тот немедленно выпил. А мой рыжий кореш смущенно отворачивался. Но в конце концов сдался, приложился к бутылке. Но явно только сделал вид, что отхлебнул. И занюхивать шевелюрой патлатого не стал, уткнулся носом в свой рукав.

– А ты чего стоишь, как неприкаянный? – мутные глаза патлатого уставились на меня. – Трезвенник?

– Ага, язвенник! – хохотнул я и потянулся за бутылкой. Больше всего хотелось сейчас разбить ее об голову нашего «добродетеля». Но вместо этого я похлопал его по плечу и сунул ополовиненную бутылку в карман косухи. Приобнял за плечи. – Пис, братишка! Мэйк лав, нот вар!

– О, врубаешься! – патлатый тоже меня приобнял. А я повернулся к Астароту.

– Дуйте в гримерку давайте!

– Эй, а я не пил! – вякнул Бегемот. Стоял он как раз очень удачно, так что я двинул ему локтем свободной руки под дых. Он сдавленно крякнул, но намек, кажется понял.

– Как говорил дон Хуан, какой смысл в знании вещей, которые нам бесполезны? Верно, братишка? – я оттащил патлатого типа к стене, чтобы не перегораживал дорогу. Астарот и остальные прошмыгнули в дверь гримерки. Такое себе укрытие, конечно. Наверняка там сидят такие же говнари, как и этот. Но все лучше, чем бухать в коридоре с этим…

– А ты врубаешься… – язык патлатого запетался. – За это надо немедленно выпить!

Я вздохнул и пошарил взглядом по коридору, выискивая, на кого бы свесить это сокровище. А он, тем временем, уже снова выхватил бутылку из кармана и приложился к ней. Та радостно забулькала.

– Йо, братишка! – я оскалился в улыбке и ухватил за рукав парня в кожанке, увешанного с ног до головы мелкими металлическими предметами. – Нам срочно нужен третий! Потому что в пророчестве сказано было, что истина откроется только тому, чей мозг поделен на три!

«Какую ахинею я несу, прости господи», – мысленно заржал я. Но компаньонов эта чушь вполне устраивала. «Металлист» с энтузиазмом присоединился к нашему кружку, патлатый отвлекся на новую жертву, а я смог выскользнуть из его цепких объятий и скрыться в гримерке.

Гримерка – это, конечно, громко сказано. Никаких тебе зеркал в обрамлении лампочек и прочих красивых нуарных штук. Просто довольно большая неправильной формы комната, одна стена вся целиком состоит из крючков для одежды, и сейчас практически все они заняты. В углу тюки с непонятно чем, на тюках возлежит волосатик с бородой и с ним две девицы – короткие юбки, сбившиеся чуть ли не выше задниц, колготки сеточкой, спутанные шевелюры волос. А на молоденьких лицах – тонна вызывающей косметики и неземное блаженство. У единственного зеркала топчется компашка в засаленной джинсе и занимается очень важным делом – пальцами пытается устроить из волос начесанные ирокезы.

На подоконнике восседает седобородый дядечка с длинным и для разнообразия расчесанным хайром. И напевно, как сказочник, вещает, дирижируя самому себе рукой.

– …ибо настоящий рок – это откровение божие! А для бога несть эллина и несть иудея, ибо все мы люди! Человеки! И рок-н-ролл будит в нас эту общность, заставляет тянуться друг к другу…

Я перевел дух. Кажется, в гримерке было все относительно спокойно. Я срисовал пару в руках из тусующихся здесь пару бутылок молдавского портвейна, но в целом атмосфера тут была вполне рабочая. Все бузотеры и алкашня умчались бродить по дворцу культуры, ибо вольный их дух требовал свободы… Тьфу ты, блин. Этот краснобай с подоконника даже меня своим напевным слогом ухитрился заразить.

– Эй, Велиал, давай-ка отойдем, разговор есть, – Астарот оттащил меня в угол.

– Ну? – я вопросительно уставился на него.

– Ты чего вообще раскомандовался тут? – набычился наш фронтмен. – Ты наша мамочка или что?

– Я думал, ты выступить хочешь, – пожал я плечами. – Если смысл был в том, чтобы набухаться и прилечь в луже блевотины, то ты только скажи…

– Да что ты… – Астарот снова начал заводиться. Я придержал его за плечо и заглянул в глаза.

– А ну-ка остынь, – тихо сказал я. – Ведешь себя как истеричка. До начала сорок минут, вам надо еще грим наложить и подготовиться. А ты херней страдаешь.

– Я сам знаю, что мне делать! – дернулся он. – Может мы вообще без тебя лучше справимся!

– Саша, что ты начинаешь? – хмыкнул я. – Я реально только помочь пытаюсь, раз уж играть не могу.

Я помахал перед его лицом забинтованной рукой.

– Так что давай, соберись! – я приобнял его за плечи. – Выдохни, сходи водички попей, или что. Надо сегодня зажечь так, чтобы нам из ада аплодировали, а?

– Я не… – Астарот попытался дернуться, но я не отпустил его плечо. Он засопел обиженно, потом посмотрел на меня исподлобья. – Ты сегодня странный какой-то.

– Какой уж есть! – хохотнул я. – Тут весь мир странный, чему уж ты удивляешься? Все, давай не ссориться, сегодня важный концерт, и ты его суперзвезда. Так что гоу наводить марафет, Сатана смотрит на тебя!

Я подтолкнул нашего фронтмена в сторону Бельфегора, который уже отжал для «Ангелов Сатаны» относительно свободный уголок с тумбочкой и выложил на нее коробку грима.

Привалился к стене спиной. Выдохнул.

Да уж, такой вот он, мир рок-н-ролла. Все-таки, в запрет курения в помещениях – это было очень ценное решение. Здесь дымили все, и кажется вообще везде. Я прямо всем собой ощущал, как будет вонять моя одежда, когда этот фестиваль закончится, и я пойду домой. Куда именно домой, я еще понятия не имел, но это мелочи. Разберемся по ходу дела.

Дверь гримерки открылась, и внутрь просунулась растрепанная голова Светы-Клэр. Бешеными глазами она обвела всех, потом зацепилась взглядом за меня.

– Вова! Ты здесь! Очень хорошо! – обрадованно сказала она. – У меня там ЧП, пойдем поможешь, ладно?

Глава 7

Каблуки Светы торопливо стучали по коридору, я еле успевал. Она все время оборачивалась и тараторила.

– Понимаешь, там группа «Папоротник» приехала! – она сделала большие глаза, будто я непременно должен знать, кто это такие. – Из Москвы, понимаешь? Они выступают первые, а у нас в туалете заблеванный Гусь лежит, и унитаз кто-то расколотил, там такое… В общем, я его закрыла и повесила табличку, что туалет не работает. Но ребятам надо… Врубаешься?

– Живые люди, конечно! – покивал я.

– Да блин! – она остановилась и ткнула меня кулачком в грудь. – Они же журнал выпускают! И обязательно в «Прожекторе» напишут, как они съездили на Рок-провинцию. Ты врубаешься, что они там напишут, если увидят, что… Ты поможешь или нет?

– Да я с удовольствием, Света, – улыбнулся я. – Только не врубаюсь пока, как спасти ситуацию.

– Отведешь «Папоротник» в «Киневские зори»? – жалобно попросила она. – Я бы сама отвела, но мне вообще некогда!

– Ах это! – я с облегчением вздохнул. – О чем разговор, конечно отведу.

– Я вас через служебный выпущу, и закрою его, – она помчалась дальше, впечатывая каблуки в пол. – Ключ тебе дам. К центральному входу не ходите, там сейчас не протолкнуться.

Группа «Папоротник» была настолько крута, что их не отправили в общую гримерку, а выделили отдельную комнату. В которой в лучшие времена, похоже, был кружок чеканки и всякого прочего бесполезного настенного творчества. Продуктами которого там до сих пор были… гм… задекорированы все стены.

– Ребята, это Вова! – объявила Света, ткнув в меня пальцем. – Он вам покажет дорогу.

– Благодетель! – с пафосом проговорил один из «ребят» и воздел руки.

Ага, кажется, я их даже знаю! Группа «Папоротник» выглядела типичными такими хиппанами. Дети-цветы, а ля натюрель. Экстремально клешеные штаны, длинные волосы, перехваченные хайратниками, цветастые рубахи, обшитые тесемочками и кисточками. И запястья в бисерных браслетах до локтей. Назвавший меня благодетелем – в очках. Или под Джона Леннона косит, или правда близорукий.

Когда-то давно мой приятель, большой ценитель русского рока, эту группу упоминал, и даже музыку давал послушать. Неплохо, в общем-то. Мелодичное такое этно, вокал только невыразительный. Они были популярны в узких кругах еще с конца восьмидесятых, но я в эти круги не входил. А в начале двухтысячных они распались, часть из них переехала в какую-то неочевидную страну, не то в Индонезию, не то на Шри-Ланку, и с тех пор про них ничего не было слышно. Но на нашей «Рок-провинции» они были прямо-таки суперзвездами. Из самой Москвы, оооо!

Света сунула мне ключ и торопливо убежала. А я махнул рукой группе «Папоротник», резонно рассудив, что раз «ребятам» надо в туалет, то долгие расшаркивания и реверансы будут лишними.

– Вова… – напевно произнес очкастый. Он смешно растягивал слова, будто работал чтецом детских сказок для медленно думающих детишек. – Это значит, что при рождении тебя нарекли Владимиром… Но это значит, что имя себе выбирал не ты… Дозволено ли мне будет узнать, существует ли другое наречение? Которое больше отражает твою внутреннюю суть и смысл твоей жизни?

Я сначала даже затупил от такой речи, но быстро сообразил, что это он так велеречиво спрашивает мое прозвище.

– Велиал, – коротко ответил я. Запер дверь служебного входа и спустился по лестнице. Ребята из «Папоротника» были какие-то заторможенные, как будто двигались под водой.

– Ве-ли-ал… – нараспев повторил очкарик. – Грозный демон-соблазнитель, отец лжи и лицемерия, сеющий рознь между братьями и сестрами, женами и мужьями…

– А что с рукой? – вклинился в разговор второй волосатик. Он тоже говорил медленно и неспешно. Может, у них просто манера такая, и они так на выступление настраиваются. А может это объясняется употреблением каких-нибудь запрещенных веществ из разряда «я тут гербарий насушил, хочешь попробовать?» Так-то я не осуждал, хотя сам к наркотикам не притрагивался никогда в жизни. Даже в самые трэшовые моменты как-то не тянуло.

– Бандитская пуля, – усмехнулся я. – Дверью прищемил, так что играть сегодня не могу, пришлось замену искать.

– Печально это, когда бренность бытия встает на пути у свободного творчества, – продекламировать очкарик.

Ресторан «Киневские зори» я знал. Это во все времена был редкостный гадюшник. Когда я был еще гордым советским пионером, и увлекался аквариумистикой, на «Колхозный рынок» я ездил примерно еженедельно. Купить своим гуппешкам и меченосцам корма, присмотреть еще каких-нибудь рыб, улиток, растений или приспособ для аквариума, собранных умельцами. По субботам на рынке целый ряд отводили для аквариумистов. Ну и, разумеется, «Киневские зори» я тоже видел. Только вот слово «ресторан» у меня никак не вязалось с окрестными мрачными хрущобами, складами и унылой промзоной. Ресторан «Новокиневск» – это понятно. Лицо города, занимает весь первый этаж одноименной гостиницы, люди выходят с вокзала и – оп! – а вот вам хлеб-соль. Ресторан «Центральный» – тоже понятно. Он на площади Советов, рядом ЦУМ, областная управа, Ленин путь указывает, опять же. А здесь-то какой может быть ресторан? В лучшем случае столовка… Я задал этот резонный вопрос родителям. Мама, как всегда, отмахнулась. А отец сказал довольно странную фразу, которую я в тот раз не понял. «Так и грязные деньги надо где-то тратить…»