Катулл

© Бондаренко М. Е., 2025

© Издательство АО «Молодая гвардия», художественное оформление, 2025

Предисловие

Шла весна 698 года от основания города Рима, или 56 года до н. э. Лучи ослепительного южного солнца щедро ласкали плоское и каменистое побережье Троады, что в Малой Азии. На небе не было ни облачка. Над небольшим приморским некрополем, расположенным недалеко от Ретейского мыса, витали в воздухе пряные запахи южных трав и крепкий дух морской соли, а грохот морских валов и крики чаек, доносившиеся издалека, напоминали о близости великого пролива Геллеспонт.

Было уже далеко за полдень, когда на узкой тропинке, ведущей к некрополю, показался ослик, которого под уздцы вёл мальчик-подросток. Верхом на ослике сидел молодой человек приятной наружности, с любопытством обозревавший окрестности. Звали его Гай Валерий Катулл. Он знал, что на этом выжженном солнцем бедном кладбище был погребён его родной брат, несколько лет назад скоропостижно скончавшийся на чужбине, и поэтому специально приехал сюда, чтобы посетить его могилу.

Достигнув цели, Катулл спешился и, оставив мальчика караулить ослика, медленно побрёл среди могил, пытаясь отыскать последнее пристанище брата. Наконец на самом краю некрополя, неподалёку от свежих погребений, он обнаружил невысокую каменную стелу, на которой было высечено латинскими буквами знакомое ему с детства имя. Вырвав колючие растения, выросшие на неприметном холмике у основания стелы, Катулл, по римскому обычаю, совершил скромный обряд поминовения. Затем он долго стоял у могилы брата, и беззвучные рыдания сотрясали его узкие плечи. Он вспоминал своё детство, весёлые летние дни, проведённые им в совместных играх с братом, их рыбалку и купания на Бенакском озере и многое другое, что не вернётся уже никогда.

Солнце тем временем стало клониться к закату, и на жёлтую каменистую землю ложились длинные тени надгробных стел. Катулл последний раз бросил печальный взгляд на могилу брата и медленно направился в обратный путь, чтобы навсегда покинуть это унылое место.

Пройдёт совсем немного времени, и он сочинит в память о брате одно из самых пронзительных своих стихотворений:

Катулл не знал, что скоро и сам он вслед за братом отправится в печальную обитель мёртвых, ведь жить ему оставалось немногим более двух с половиной лет…

Глава первая

Детство и юность

Гай Валерий Катулл (Gaius Valerius Catullus) родился в провинции Цизальпинская Галлия (Северная Италия) в городе Вероне[2]. «Гай» – это обычное римское личное имя (praenomen). «Валерий» – родовое имя (nomen gentile), указывающее на происхождение из знатного рода Валериев, весьма известного в Вероне и очень богатого. «Катулл» – семейное прозвище (cognomen), которое, вероятно, происходит от латинского слова catulus, что означает «детёныш», «щенок» или «котёнок».

Святой Иероним (347–420 н. э.) в своей «Хронике» отмечает, что Катулл родился в 87 году до н. э. в Вероне, а умер в Риме «тридцати лет отроду» – в 58/57 году до н. э.[3] Однако сам поэт в своих стихотворениях 29, 11 и 45 сообщает о первом военном походе Гая Юлия Цезаря в Британию, который состоялся в 55 году до н. э.[4] Более того, в стихотворении 113 он упоминает второе консульство Помпея – это тоже 55 год. Выходит, Катулл скончался не раньше 54 года до н. э. По мнению некоторых учёных, Иероним, указав, что Катулл умер в возрасте тридцати лет, либо округлил цифру, либо спутал даты, ведь и в 87-м, и в 84 году до н. э. консулом был Луций Корнелий Цинна. Скорее всего, поэт родился позже, то есть в 84 году, а умер, соответственно, в 54 году до н. э., в возрасте тридцати лет. Этого мнения сегодня придерживается большинство исследователей.

Верона, где появился на свет Катулл, – это небольшой город на севере Италии, уютно расположившийся на берегу полноводной реки Атесис (ныне Адидже). Точная дата основания города неизвестна. По мнению учёных, первые поселения на месте Вероны возникли ещё в доисторические времена. Катулл в стихотворении 67 (ст. 34) указывает, что Верону основали выходцы из соседней Бриксии (современная Брешия) – города галлов-ценоманов, который находится в семидесяти километрах к западу. Археологические исследования позволили установить, что галлы-ценоманы пришли на эти земли в IV веке до н. э. и прочно здесь обосновались[5]. Однако известный древнеримский учёный Плиний Старший считал, что Верона – это город, некогда принадлежащий племенам ретов и эуганеев[6].

В III веке до н. э. на территорию Северной Италии (Цизальпинская Галлия) проникают римляне, а в начале II века до н. э., после ряда войн с непокорными галлами, навечно присоединяют её к своим владениям. В это время Верона представляет собой уже достаточно крупный и динамично развивающийся город, с которым Римская республика, очевидно, устанавливает добрососедские отношения, поскольку ни о каких конфликтах между веронцами и римлянами источники не упоминают. В 89 году до н. э. Верона становится римской колонией (военным поселением) с латинским правом, а в 49 году до н. э. получает статус муниципия (все свободные жители приобретают римское гражданство) и превращается в полноценный римский город.

Как выглядела Верона во времена Катулла? Об этом почти ничего не известно. Скорее всего, она мало отличалась от других провинциальных италийских городов, окружённых, как правило, мощными крепостными стенами для защиты от врагов и имевших центральную площадь – форум, где находились общественные здания и храмы. На форуме обычно заседал городской совет, проводились выборы городских магистратов, совершались официальные жертвоприношения богам, разбирались судебные дела, велась бойкая торговля ремесленными изделиями и продуктами питания. Благодаря близости реки Адидже проблем с водоснабжением у жителей не было.

Свой расцвет Верона переживает уже после смерти Катулла, во времена ранней Римской империи. В первой половине I века н. э. здесь сооружается один из крупнейших италийских амфитеатров для гладиаторских боев – «Arena di Verona», вмещавший до 25 тысяч зрителей и хорошо сохранившийся до наших дней[7]. На берегу Адидже возводится великолепный римский театр. Также в I веке н. э. обновляется крепостная стена Вероны и воздвигаются роскошные городские ворота – «Porta Borsari» и «Porta Leoni», а также изящная триумфальная арка – «Arco dei Gavi». Украшением города являлись и великолепные мосты через Адидже, один из которых – «Ponte Pietra» (I век до н. э.) – и поныне приводит в восхищение туристов.

О семье Катулла известно очень мало. По свидетельству античного писателя Светония, сам Юлий Цезарь поддерживал с отцом поэта «обычные дружеские отношения»[8], то есть останавливался у него в Вероне на постой. Тем не менее о статусе и гражданстве отца Катулла нельзя сказать ничего определённого, но, очевидно, он был одним из самых богатых и влиятельных аристократов Вероны. О матери Катулла не сохранилось никаких сведений; возможно, она довольно рано умерла. У поэта был старший брат, который скончался в Малой Азии в 59/58 году до н. э. при неизвестных обстоятельствах[9]. О национальности Катулла нет данных. По мнению исследователей, по своему происхождению он мог быть и римлянином, и романизированным этруском, и даже кельтом.

Первые годы жизни Катулла покрыты мраком неизвестности. У римлян при рождении ребёнка не было принято пользоваться услугами врачей: считалось, что повитуха в этом деле намного искуснее. Именно она внимательно осматривала новорождённого на предмет физических изъянов и определяла, стоит ли его вскармливать. Затем, по римскому обычаю, младенца клали у ног отца, который символически поднимал ребёнка с земли и тем самым признавал его своим и как бы принимал в семью. На девятый день после рождения (или на восьмой, если это была девочка) следовало принести очистительные жертвы богам, после чего младенцу наконец давали имя. По такому случаю в дом приглашались ближайшие родственники и гости; новорождённому дарили особый амулет (буллу), защищавший от злых духов, и первые игрушки: глиняные фигурки зверей, повозочки, куклы и прочее. Устраивалось и небольшое пиршество.

Забота о младенце возлагалась на мать или рабыню-кормилицу. В зажиточных семьях мать редко заботилась о ребёнке, и весь груз ответственности ложился исключительно на кормилицу, которая обычно опекала ребенка до семилетнего возраста. Она ежедневно купала младенца в ванночке, туго пеленала в чистые пелёнки, качала в колыбели, кормила, следила, чтобы он не поранился, учила первым словам и, конечно, рассказывала сказки.

Кроме того, у римлян имелось множество божеств, заведовавших всеми действиями ребёнка с самого его рождения и, следовательно, тоже заботившихся о нём[10].

По прошествии некоторого времени к подрастающему мальчику приставляли также раба-«педагога», который опекал и повсюду сопровождал его, учил хорошим манерам и нередко наказывал за непослушание.

Катулл провёл основную часть своей жизни в Вероне. Неизвестно, правда, в каком районе города он проживал. Однако, поскольку его отец занимал не последнее место среди веронских аристократов, можно не сомневаться, что Катулл воспитывался в одном из самых роскошных домов Вероны.

Особняки знати, по сути, представляли собой сильно разросшиеся традиционные римские дома того времени. Строились они в основном из камня и обожжённого кирпича, балки были деревянными, крыши крыли черепицей. Сразу за центральной дверью дома обычно начинался небольшой коридор с помещением для привратника, ведущий в атрий (atrium) – большую залу с неглубоким бассейном для сбора дождевой воды (impluvium) под широким четырехугольным световым проёмом в крыше (compluvium), которая соединяла все остальные части жилища. Атрий считался центром дома, и поэтому в нём было принято принимать клиентов, гостей и родственников, обсуждать финансовые дела и политические новости. Не менее важным помещением, напрямую соединявшимся с атрием, был таблин (tablinum), который служил кабинетом хозяину дома, хранившим здесь важные бумаги в особом сундуке. По сторонам от таблина симметрично располагались две парадные комнаты – «крылья» (alae), где обычно устраивали родственников или гостей. Здесь же в специальных шкафчиках находились восковые маски предков. Другие комнаты, соединявшиеся с атрием, служили спальнями, столовыми или кладовыми. Особое помещение отводилось для кухни. Дома часто были двух- или трёхэтажными, но на верхних этажах обычно помещали рабов. Таблин соединялся с перистилем (peristylium) – внутренним двором, окруженным по периметру крытой колоннадой, центр которого занимал небольшой садик с бассейном, фонтанами и статуями. Вокруг колоннады располагались многочисленные комнаты: столовые, спальни, ванные, библиотеки, гостиные, залы для бесед. Особняки знати обильно украшались мраморными плитами и колоннами, бронзовыми и мраморными статуями, мозаиками, фресками и картинами.

Для обслуживания особняка был необходим большой штат рабов-слуг (familia urbana). Возглавлял их обычно домоправитель, которого хозяин выбирал из наиболее послушных и преданных ему рабов. Специальные рабы следили за мебелью, постелью, одеждой, посудой, свитками в библиотеке, ванными комнатами, кладовыми и прочим. Обязательно имелся раб-сторож и раб, встречавший гостей и докладывавший о них хозяину. Невозможно было обойтись в особняке без собственных поваров, хлебопёков, кондитеров, а также секретарей, чтецов, цирюльников, садовников, педагогов, врачей и даже музыкантов. Специальные рабы прислуживали за обеденным столом, следили за чистотой в доме, одевали и раздевали хозяина, носили его в специальных носилках – лектиках, сопровождали на улице, служили посыльными, письмоносцами и т. д. Собственный штат рабов имелся и у хозяйки: рабыни, которые причёсывали и укладывали её волосы, смотрели за её украшениями и нарядами, сопровождали её на прогулках, стирали и чинили её одежду, а также кормилицы и рабыни-няньки, которые заботились о её детях.

В семилетнем возрасте Катулл, как и другие его ровесники, должен был начать постигать грамоту. Начальные школы имелись в каждом, даже самом захолустном италийском городке, и учились в них дети из самых разных слоёв населения. Это были исключительно частные заведения, и открывали их обычно образованные бедняки (вольноотпущенники, бывшие солдаты, разорившиеся крестьяне и ремесленники) по своему желанию, без какой-либо регламентации и надзора со стороны Римского государства. Античность не знала дипломов об образовании и судила о людях по наличию подлинных знаний.

Школы, как правило, располагались в снятых внаём, тесных и неудобных помещениях, а иногда и просто на улице, под портиками городского форума, отгородившись от улицы лишь грубой занавеской. Обстановка была очень скудная: массивный стул учителя, скамьи учеников. Столов не было, так как ученики, сидя на скамьях, обычно держали письменные принадлежности на коленях.

Дети собирались в школу ещё до рассвета. Обувшись, умывшись и одевшись, собрав письменные принадлежности (они хранились в специальной деревянной цилиндрической коробке – capsa) и захватив с собой завтрак, они отправлялись в школу в сопровождении воспитателей-педагогов. Функции таких воспитателей обычно выполняли образованные домашние рабы. Они не только провожали своих подопечных в школу и несли их письменные принадлежности, но иногда сидели вместе с ними в классе, а также сопровождали их домой, зорко следя, чтобы те не шалили.

Занятия начинались с восходом солнца и длились почти до вечера, с перерывом в полдень, когда ученики уходили домой перекусить. Впрочем, иногда по пути в школу они покупали сдобные лепёшки[11]. Каникулы продолжались с 13 июня по 15 октября, то есть от июньских до октябрьских ид; по праздникам школы тоже не работали.

Перед учителем стояла непростая задача научить детей чтению, письму и счёту. Сначала ученики на слух заучивали алфавит, повторяя хором за учителем названия букв, и только после этого начинали изучать сами изображения букв, а затем слоги и слова[12]. Писать учились следующим образом: сперва выводили буквы и слова стилями (костяными или железными палочками с острой и тупой сторонами) на покрытых тонким слоем воска деревянных дощечках-табличках, которые держали на коленях. Если ученик совершал ошибку, то он мог легко затереть её тупой стороной стиля. Только освоив этот процесс, дети затем приучались использовать для письма куски папируса, на которых с помощью очиненной тростинки и чернил писали слова. Распространённой практикой был диктант. Постигнув в некоторой степени грамоту, ученики начинали знакомиться с длинными текстами, которые читать было совсем не просто, так как слова писались слитно, непрерывной строкой, без знаков препинания. Большое место уделяли в начальной школе и арифметике. Дети должны были хорошо научиться считать в уме; также для счёта использовали собственные пальцы или счётную доску (абак), с помощью которой учились складывать и вычитать, умножать и делить. За малейшее неповиновение учеников били линейкой или палкой по рукам, пороли розгами или кожаной плетью[13]. Надо сказать, что плата за школьное обучение была довольно низкой, и учителя, имевшие мало учеников, часто влачили полунищенское существование[14].

Мальчики из богатых семей, в отличие от других детей, часто получали начальное образование дома: для них нанимали учителей или покупали грамотных рабов. Уже с малых лет они знакомились с древними родовыми традициями; им рассказывали о великих деяниях их предков, восковые маски которых хранились в доме и были перед глазами каждый день. Часто сам отец показывал своим сыновьям, как ездить верхом, как обращаться с оружием, как пересечь реку вплавь; иногда даже лично учил читать, писать и считать. Катулл, как отпрыск знатной веронской семьи, скорее всего, тоже получил начальное образование дома.

Когда выдавалось свободное от учёбы время, будущий поэт вместе со своими друзьями, очевидно, отдавался всевозможным детским забавам. Известно, что дети той далёкой эпохи с удовольствием возились в песке, строили из него домики, скакали на палочках, изображающих лошадей, гоняли обручи, запрягали мышей в маленькие повозки, играли в чёт и нечет, в орехи, в кости, в мяч, который перекидывали друг другу или бросали о стену[15]. Известны были тогдашним мальчишкам игры в бабки, в орёл или решку, в кубарь – небольшой деревянный конус, обычно из букса (самшита), который вращали на земле с помощью специального ремня. Играли также в войну, в суд, в магистратов, в гладиаторов, в цирковых возниц, в прятки, бегали взапуски. И конечно же, дети мучили животных: привязывали к хвостам домашних любимцев разные предметы, ловили и выращивали лягушат, держали птиц в клетках[16].

Повзрослев, мальчишки начинали проказничать. Так, например, если они хотели посмеяться над кем-либо, то старались потихоньку привязать своей жертве сзади хвост, а затем бегали следом и дразнились[17], или же, чтобы намекнуть обидчику, что он сильно смахивает на осла, приставляли обе ладони к своим ушам и тихонько ими помахивали[18]. Иногда сорванцы приклеивали мелкую монету к камням мостовой и со смехом наблюдали, как прохожие пытаются её поднять[19].

В отличие от детей бедняков, которые проводили в начальных школах около пяти лет и образование которых на этом заканчивалось, дети из зажиточных семей, напротив, продолжали учиться дальше. В 12–13 лет они поступали в специальные грамматические школы, которые содержали люди более образованные, чем учителя начальных школ. Здесь подростки оттачивали свои знания латинского и греческого языков (например, учились правильно строить фразы), читали, разбирали и толковали поэтические и прозаические сочинения прославленных греческих и латинских писателей, учились анализировать особенности их языка и стиля, писали сочинения на заданные темы. Прежде всего изучали Гомера, а также, например, Гесиода, Еврипида, Менандра, Эзопа, Энния, Невия, Плавта, Пакувия, Теренция и, конечно же, Ливия Андроника, переведшего на латинский язык знаменитую «Одиссею».

В 15–16 лет мальчики достигали совершеннолетия и надевали белую мужскую тогу, являвшуюся символом полноправного римского гражданина. В назначенный день они снимали с себя защитный амулет (буллу), подаренный в младенчестве, и вешали его в качестве жертвы около изображения ларов – божеств, охраняющих дом. Затем юноши вместе с родителями отправлялись в ближайший храм, чтобы принести благодарственные жертвы богам.

Последней ступенью образования молодых римских граждан являлась школа ритора. Здесь примерно с шестнадцатилетнего возраста они обучались ораторскому искусству и готовились к политической или судебной деятельности (в качестве обвинителей или защитников). Это был своего рода «университет» того времени, и поэтому обучение у ритора стоило очень дорого. Ученики штудировали произведения известных ораторов, постигали особые ораторские приёмы, сочиняли речи на заданные темы из истории, литературы или мифологии, декламировали их перед соучениками. Юноши, окончившие риторскую школу, как правило, делали успешную карьеру и обеспечивали себе безбедную жизнь.

К сожалению, античные писатели не сообщают, в какой грамматической школе учился Катулл и окончил ли он риторскую школу. Впрочем, судя по его сочинениям, юноша получил в Вероне самое блестящее образование и был очень начитан.

В стихотворении 68 Катулл упоминает, что сочинять стихи он начал очень рано: «В годы, когда получил я белую тогу впервые, / Был я в расцвете своём предан весельям весны. / Вдоволь знавал я забав…» (ст. 15–17). Под «забавами» (lusus) следует понимать как раз занятия поэзией.

К раннему периоду творчества Катулла исследователи относят несколько стихотворений: 78, 97, 59, 17, 67 и 34, которые юный поэт написал, по всей видимости, в Вероне. Стихотворение 78 высмеивает неизвестного нам Галла. Катулл упрекает его в глупости и поощрении блуда. В отрывке 78b, который примыкает к данному стихотворению, поэт грозит некоему развратнику ославить его на века. Очень грубое стихотворение 97 обращено против неизвестного нам Эмилия. Катулл с юмором рассказывает о вонючем рте Эмилия и приходит к выводу, что зад этого персонажа чище и лучше, чем его же рот. Весьма ехидное стихотворение 59 направлено против Руфы из Бононии (современная Болонья), жены некоего Менения. Катулл сообщает, что Руфа изменяет мужу и состоит в любовной связи с Руфом. Более того, она настолько опустилась, что постоянно ворует на кладбище еду, оставляемую на погребальных кострах для душ умерших, и поэтому её регулярно бьёт кладбищенский раб-сторож, сжигающий покойников. Стихотворение 17 адресовано гражданам Колонии (современная Колонья-Венета) – небольшого города, лежащего в болотистой местности восточнее Вероны. Поэт сообщает, что граждане Колонии хотят устроить традиционные священные пляски на своем старом мосту, но опасаются, что он развалится. Обращаясь к горожанам, Катулл желает им, чтобы у них появился новый и крепкий мост, и просит позволения сбросить с него в болото, туда, где больше всего тины и грязи, одного своего земляка из Вероны (вероятно, в качестве своеобразной искупительной жертвы богам). Дело в том, что у этого человека есть молодая красавица жена, но он не обращает на неё никакого внимания и совершенно не следит за её выходками. И чтобы привести этого тупого чурбана в чувство, нужно обязательно искупать его в болоте, уверен Катулл.

Самым большим из ранних произведений поэта считается стихотворение 67, которое представляет собой диалог между Катуллом и дверью одного дома в Вероне, где некогда проживал старик Бальб. Поэт обращается к двери и интересуется, правдивы ли слухи о том, что раньше она верой и правдой служила своему прежнему хозяину Бальбу, а теперь, когда он умер, переменилась и стала очень плохо служить молодым хозяевам. Дверь обиженно отвечает, что она ни в чём не виновата и все обвинения в её адрес абсурдны. Тогда поэт просит дверь рассказать о семейных делах поподробнее. Она с готовностью соглашается и выкладывает всё, что знает. Оказывается, молодая вдова из Бриксии (современная Брешиа, город недалеко от Вероны), которую взял в жены нынешний хозяин дома Цецилий, отнюдь не девственница. Известно, что её первый муж страдал половым бессилием, и поэтому она была признана непорочной, но на самом деле в Бриксии с ней сожительствовал её тесть, а также ещё трое мужчин. А знает об этом дверь со слов самой хозяйки, которая по глупости всё выболтала своим служанкам.

Считается, что к раннему периоду творчества Катулла относится и стихотворение 34 – торжественный гимн в честь богини Дианы, который исполняет хор юношей и девушек. Есть мнение, что он был сочинён Катуллом по заказу властей его родной Вероны для публичного исполнения на каком-то конкретном городском празднике в честь Дианы. Но возможно, что поэт написал этот гимн просто ради развлечения. Богиня Диана (Артемида в греческой мифологии) в этом произведении наделяется несколькими традиционными именами (эпитетами), отражающими её основные функции: Латония – божественная дочь Латоны и Юпитера (ст. 5–8), Владычица гор, лесов и рек – богиня природы и охоты (ст. 9–12), Юнона-Луцина – покровительница деторождения (ст. 13–14), Тривия-Луна – богиня луны, ночи и подземного царства (ст. 15–16), Покровительница календаря («бега месяцев») – богиня сельских работ и плодородия (ст. 17–20). В конце гимна хор заверяет Диану, что её будут чтить под любым из этих имён, лишь бы она оставалась покровительницей римлян.

Детство и юность Катулла пришлись на очень тяжёлые для Римской республики годы. Не успела отгреметь Союзническая война (91–89 до н. э.), разорившая всю Италию и значительно ослабившая Рим, как началась Первая Митридатова война (89–85 до н. э.).

В 89 году до н. э. в Малую Азию с огромным войском вторгся Митридат VI Евпатор (132–63) – грозный властитель Понтийского царства, желавший изгнать римлян из этого региона. Быстро разгромив армию вифинского царя и слабые римские легионы, он захватил Вифинию, Каппадокию и римские владения в Азии. Весной 88 года до н. э. Митридат инициировал настоящую резню проживавших там римских граждан и италийцев, в ходе которой погибло около 100 тысяч человек. Местное население поддержало понтийского царя, поскольку он вернул политические свободы городам, списал долги и отпустил на волю римских рабов. Затем Митридат отправил своего полководца Архелая с войском в Грецию, где тот установил контроль над восставшими против римского владычества Афинами и многими другими городами[20].

Получив страшные вести о вторжении Митридата в провинцию Азия, римский сенат назначил консула 88 года до н. э. Луция Корнелия Суллу (138–78), проявившего блестящий полководческий талант ещё во время Союзнической войны[21], главнокомандующим в войне с понтийским царём и приказал ему набирать войско. Однако известный римский полководец и политик Гай Марий (157–86), снедаемый завистью и желавший вернуть себе былую славу, задумал отнять у Суллы командование. Он сговорился с народным трибуном Публием Сульпицием Руфом, которому, несмотря на активное противодействие консулов и сената, удалось провести через народное собрание несколько неоднозначных законов: 1) закон о распределении получивших гражданство союзников (италиков) и вольноотпущенников по всем тридцати пяти трибам, то есть о предоставлении им равных с римлянами прав; 2) закон, запрещавший сенаторам иметь долги свыше 10 тысяч сестерциев; 3) закон о возвращении изгнанников; 4) закон, лишавший Суллу всех полномочий и передававший Марию верховное командование в войне с Митридатом[22].

Узнав, что его лишили командования, Сулла тотчас отправился в военный лагерь близ города Нолы, где в это время стояли собранные им легионы. Удостоверившись в преданности легионеров, он незамедлительно двинулся с ними на Рим. Сулле удалось довольно быстро сломить сопротивление горожан и занять столицу, вынудив Сульпиция, Мария и его соратников (марианцев) бежать. Второй консул, Квинт Помпей Руф, полностью поддержал все действия своего коллеги. Однако, став хозяином Рима, Сулла не стал впадать в крайности и проявил неожиданную умеренность. Он лишь приказал сенату объявить вне закона двенадцать своих главных противников, включая Мария и Сульпиция, и отменил все законы последнего. Более того, даже позволил провести выборы консулов на следующий год. На них победили Гней Октавий и Луций Корнелий Цинна, рассчитывать на содействие которых Сулле было сложно. Но и в этом случае, смирившись, он не стал ничего предпринимать против будущих консулов и лишь заставил их дать клятву, что они не будут отменять его распоряжения[23].

Тем не менее уже в начале 87 года до н. э. Цинна через народного трибуна Марка Вергилия (Виргиния) попытался привлечь Суллу к суду, но тот не явился на судебное заседание и только посмеялся над обвинителями, пожелав им долго здравствовать. Весной Сулла посадил свои легионы на корабли в Брундизии (современный Бриндизи) и отплыл в Грецию. Целью Суллы были Афины и порт Пирей, где сосредоточились большие силы понтийской армии под командованием Архелая. В свою очередь, полководец Митридата задумал истощить и ослабить римские войска, заставив их вести долгую и тяжёлую осаду Афин, одновременно перекрыв подвоз продовольствия по морю[24].

Пока Сулла осаждал Афины, в Риме разразился новый политический кризис. Камнем преткновения продолжал оставаться вопрос о новых гражданах (италийцах), желавших быть записанными во все 35 триб. Консул Цинна был за положительное решение этого вопроса и предложил реанимировать закон Сульпиция, однако консул Октавий выступил категорически против этого. Не имея возможности достичь соглашения, оба консула вооружили отряды своих сторонников, и на улицах Рима начали происходить настоящие битвы, в ходе которых погибли тысячи граждан. В итоге Цинна со своими сторонниками был вынужден бежать из Рима, за что сенат незаконно лишил его консульской должности. Тем не менее опальный консул не сложил оружия, набрал в Италии большую армию и установил связи с беглыми противниками Суллы, в том числе с Марием, прибывшим с небольшим отрядом в Этрурию из Африки, где он ранее укрывался[25]. Первостепенной задачей для марианцев стал захват столицы.

После долгой осады, потери значительной части войск, голода и начавшейся эпидемии Рим открыл ворота перед армиями марианцев. Сенат немедленно вынес решение о восстановлении Цинны в должности консула и отменил постановление об изгнании Мария. После этого Марий устроил кровавый террор, казнив прежде всего консула Гнея Октавия, а также многих представителей знати, сенаторов и всадников, среди которых были также и сторонники Суллы. Более того, сам Сулла был лишён всех полномочий и объявлен вне закона. Все его распоряжения были отменены, его дом в Риме был разрушен, имущество конфисковано, а италийские виллы уничтожены[26].

По свидетельству Плутарха, во время марианского террора особенно зверствовали так называемые бардиеи – иллирийские рабы, служившие Марию: «Многих они убили по приказу или по знаку Мария, а Анхария, сенатора и бывшего претора, повалили наземь и пронзили мечами только потому, что Марий при встрече не ответил на его приветствие. С тех пор это стало служить как бы условным знаком: всех, кому Марий не отвечал на приветствие, убивали прямо на улицах, так что даже друзья, подходившие к Марию, чтобы поздороваться с ним, были полны смятения и страха. Когда множество граждан было перебито, Цинна насытился резнёй и смягчился, но Марий, с каждым днём все больше распаляясь гневом и жаждой крови, нападал на всех, против кого питал хоть какое-нибудь подозрение. Все улицы, весь город кишели преследователями, охотившимися за теми, кто убегал или скрывался»[27]. Консулами на следующий, 86 год до н. э. были избраны Марий и Цинна.

В течение всего 87 года до н. э. Афины стойко переносили осаду римских войск, несмотря на разразившийся в городе голод. Полководец Архелай дожидался подхода большой вспомогательной армии, которая должна была уничтожить Суллу у городских стен, но она задерживалась в Македонии. Эта задержка дала римлянам возможность воспользоваться несколькими зимними месяцами, которые они потратили на подготовку штурма Афин и Пирея[28].

В середине января 86 года до н. э. в Риме от пневмонии внезапно умер Гай Марий. По словам Плутарха, «Марий, после обеда, гуляя с друзьями, стал перечислять свои подвиги с самого начала и рассказывать обо всех счастливых и несчастливых переменах в своей участи и при этом сказал, что неразумно и дальше верить в удачу, а потом, попрощавшись со всеми, лёг и, пролежав не поднимаясь семь дней, умер. Некоторые рассказывают, что во время болезни обнаружилось всё его честолюбие, которое привело к нелепой мании: ему чудилось, будто он послан военачальником на войну с Митридатом, и потому он проделывал всякие телодвижения и часто издавал громкие крики и вопли, как это бывает во время битвы. Вот какую жестокую, неутолимую страсть к воинским подвигам поселили в его душе властолюбие и зависть. Потому-то Марий, проживший семьдесят лет, первым из римлян семь раз избранный консулом, накопивший в своём доме богатства, не уступающие царским, оплакивал свою судьбу, посылающую смерть прежде, чем он достиг всего, чего желал»[29].

На место умершего Мария консулом-суффектом был избран Луций Валерий Флакк, которому сенат передал верховное командование в войне с Митридатом и отправил в Грецию отнимать власть у Суллы[30]. Узнав об этом, Сулла понял, что ему необходимо как можно скорее взять Афины, иначе в скором времени он будет заперт между понтийской армией и легионами Флакка. В итоге 1 марта 86 года до н. э. в ходе отчаянного штурма войска Суллы взяли сначала Афины, а затем и Пирей. Культурная столица Греции подверглась страшному грабежу и разрушениям. По свидетельству Плутарха, «Сулла, срыв и сровняв с землёй стену между Пирейскими и Священными воротами, вступил в город в полночь – грозный, под рёв бесчисленных труб и рогов, под победные клики и улюлюканье солдат, которые, получив от Суллы позволение грабить и убивать, с обнажёнными мечами носились по узким улицам. Убитых не считали, и вплоть до сего дня лишь по огромному пространству, залитому тогда кровью, судят об их множестве. Ведь, не говоря уже о тех, кто погиб в других частях города, только резня вокруг Площади обагрила кровью весь Керамик по самые Двойные ворота, а многие говорят, что кровь вытекла за ворота и затопила пригород. Но сколь ни велико было число людей, погибших насильственной смертью, не меньше было и тех, что покончили с собой, скорбя об участи родного города, который, как они думали, ожидало разрушение. <…> Немного спустя Сулла взял Пирей и сжёг большую часть его зданий, в том числе и удивительное строение – арсенал Филона (морской арсенал, вмещавший почти тысячу боевых кораблей. – М. Б.)»[31].

Тем не менее Архелаю с остатками своей армии удалось ускользнуть из Пирея и соединиться с другой царской армией у Фермопил. В этой ситуации Сулла, приняв единственно правильное решение, смело двинулся навстречу превосходящим силам противника. В марте 86 года до н. э. в большой битве при Херонее римские легионы полностью разгромили царские войска. Однако Митридата это не сломило, и он стал готовить новую большую армию под начальством полководца Дорилая, чтобы вторгнуться в Беотию и вновь захватить Грецию[32].

В этой ситуации консул Флакк не стал вступать с Суллой в открытый конфликт перед угрозой нового вторжения Митридата. Но и объединить силы с врагом отечества Флакк тоже не мог, поэтому оба римских полководца, возможно, заключили некий тайный договор и, не мешая друг другу, стали вести войну против понтийского царя. Флакк перенёс военные действия в Малую Азию. Сулла же остался в Греции, дождался появления армии Дорилая, осенью 86 года до н. э. напал на неё и уничтожил в кровопролитном сражении при Орхомене, а затем увёл свои легионы на зимние квартиры в Фессалию[33].

В Риме, где после смерти Мария всю власть сконцентрировал в своих руках Цинна[34], не оценили действий консула Флакка. Зимой 86/85 года до н. э. Гай Флавий Фимбрия, один из легатов консула, взбунтовал легионеров. Они провозгласили его главнокомандующим и убили Флакка. Фимбрия, которого сенат тут же утвердил в должности, был ярым противником Суллы, и ни о каких договорённостях между ними не могло быть и речи. Весной 85 года до н. э. легионы Фимбрии возобновили военные действия в Малой Азии, захватив Пергам и многие другие малоазийские города[35].

Будучи не в состоянии бороться одновременно с легионами Фимбрии и огромной армией Митридата и не имея возможности договориться с Фимбрией, Сулла принял решение начать переговоры с понтийским царем, чтобы предложить ему мирный договор на приемлемых для обеих сторон условиях. Положение Митридата было критическим: он потерял всю Грецию и значительную часть своих вооружённых сил, а Малая Азия была охвачена восстанием. Действовать Сулла решил через подкупленного им понтийского полководца Архелая, которому предложил от его имени передать Митридату следующие условия мира: царь Понта сохраняет за собой своё царство, получает титул друга и союзника римского народа, отводит свои войска с захваченных им римских территорий в Малой Азии, освобождает Вифинию и Каппадокию, выплачивает Сулле контрибуцию в размере двух тысяч талантов и передаёт ему 70 военных кораблей. Архелаю удалось убедить царя принять эти условия, хотя тот и пытался поначалу торговаться с Суллой. Осенью 85 года до н. э. в городе Дардане в Троаде (Малая Азия) Митридат и Сулла заключили мирный договор, который фактически отдал победу в этой войне понтийскому царю и позволил ему ещё более двадцати лет угрожать Риму[36].

Теперь у Суллы были развязаны руки, и он мог триумфально вернуться в Италию. Однако оставался ещё Фимбрия, который не признал Дарданский мирный договор. Сулла нашёл довольно тривиальный выход из сложившейся ситуации: когда его армия осенью 85 года до н. э. встретилась при Фиатирах с легионами Фимбрии, он просто переманил солдат противника на свою сторону. Лишившись верных войск, Фимбрия был вынужден бежать, а затем покончить жизнь самоубийством[37].

Уладив дела в Малой Азии, Сулла надеялся договориться с римским правительством. Переправившись в 84 году до н. э. в Грецию, он стал готовить армию к вторжению в Италию и одновременно направил сенату письмо. В нём, описав все свои славные победы, он пообещал покарать всех своих врагов, но одновременно сообщал о готовности не трогать остальных и вернуть права тем, кто был изгнан марианцами. Ознакомившись с этим письмом, Цинна занял непримиримую позицию по отношению к победителю Митридата, а сенат, испугавшись, выразил готовность вести переговоры, направил к Сулле послов и даже запретил Цинне проводить набор войск. Последний проигнорировал приказ сената и всё равно отправился вместе с соратниками собирать войска по городам Италии. В итоге весной 84 года до н. э. в городе Анконе Цинна был убит взбунтовавшимися легионерами, не пожелавшими идти сражаться против своих же сограждан[38].

Проведя весь 84 год до н. э. в Греции, Сулла только в начале следующего, 83 года принял решение двинуться в Италию. Причиной этого решения, вероятно, стала внезапная смерть Цинны. Противники Суллы лишились своего лидера и были разобщены. Консулами 83 года до н. э. стали Луций Корнелий Сципион Азиатский и Гай Юний Норбан, не имевшие достаточного военного опыта. Гней Папирий Карбон, который был коллегой Цинны по консулату в 85–84 годах, получил должность проконсула и стал фактическим руководителем марианцев. Переговоры, которые послы сената вели с Суллой, в итоге ни к чему не привели, поэтому марианцы возобновили набор войск и мобилизовали огромные силы[39].

Весной 83 года до н. э. Сулла переправился со своей сорокатысячной армией через Адриатическое море и высадился в Брундизии. Не встречая на первых порах сопротивления, он беспрепятственно прошёл в Кампанию, где вступил в соприкосновение с правительственными войсками, а оттуда уже с боями стал медленно продвигаться к Риму, одновременно по всей Италии уничтожая военные отряды марианцев с помощью своих легатов[40].

Тем временем в Малой Азии началась Вторая Митридатова война (83–82 до н. э.). Новый наместник провинции Азия Луций Лициний Мурена, охваченный жаждой военного триумфа, через Каппадокию вторгся во владения понтийского царя и принялся грабить округу. Митридат немедленно отправил послов в Рим с жалобой на несоблюдение римским наместником Дарданского договора. Поскольку посольство успеха не имело и Мурена продолжал бесчинствовать, Митридат пришёл к выводу, что римляне явно начали против него новую войну. Он собрал большое войско, разгромил легионы Мурены в сражении у реки Галис, а затем полностью очистил Каппадокию от римских войск. Узнав о произошедшем, Сулла велел передать Мурене строгий приказ немедленно прекратить военные действия против Митридата и впредь соблюдать мирный договор. На этом война закончилась[41].

В Риме были проведены очередные выборы, и консулами 82 года до н. э. стали Гней Папирий Карбон и Гай Марий Младший, сын покойного полководца Гая Мария. Весной оба консула приготовились к активным военным действиям против легионов Суллы: Марий-младший ждал сулланцев в Лациуме, а Карбон – в Этрурии. В решающем сражении при Сакрипорте Сулла разгромил армию Мария Младшего и вынудил его отступить в Пренесту, где тот и был осаждён. После этого Сулла захватил Рим, а затем сконцентрировал свои усилия на борьбе с войсками консула Карбона, который в итоге бежал в Африку[42].

Собрав все оставшиеся у них войска, марианцы двинулись на Рим, под стенами которого, возле Коллинских ворот, 1 ноября 82 года до н. э. произошла самая кровопролитная битва этой войны. Победу одержали легионы Суллы. Узнав об этом, в середине ноября капитулировал гарнизон Пренесты, а Марий Младший покончил с собой (или его убили). После завершения военных действий Сулла приказал безжалостно перебить несколько тысяч пленных. Довольно быстро сулланцы поставили под свой контроль мятежные провинции. По разным данным, в этой гражданской войне погибло от 100 до 150 тысяч человек. Многие области Италии были разорены, а города разрушены[43].

Итак, Сулла стал полновластным властелином Римского государства. Чтобы законодательно закрепить свою неограниченную власть, он замыслил получить должность диктатора, назначение на которую последний раз производилось в далёком 202 году до н. э[44]. Римский диктатор – это римский магистрат с чрезвычайными полномочиями, назначавшийся на срок не более шести месяцев. Назначался он консулами по предложению сената в чрезвычайных обстоятельствах, например в условиях войны, грозившей нарушением территориальной целостности государства. Диктатор являлся главой исполнительной власти и верховным главнокомандующим, ему были обязаны беспрекословно подчиняться все магистраты, за исключением народных трибунов. Кроме того, диктатор выбирал себе помощника (заместителя) – «начальника конницы».

Поскольку оба консула 82 года до н. э. – Марий Младший и Папирий Карбон – были мертвы, необходимо было провести консульские выборы. Однако вместо этого в ноябре 82 года до н. э. Сулла заставил сенат объявить междуцарствие (interregnum). Затем сенаторы по древнему обычаю избрали на пять дней интеррекса («междуцаря») – принцепса сената Луция Валерия Флакка, который, не имея на то законных оснований, внёс в народное собрание закон о назначении Суллы диктатором на неопределённый срок[45]. По свидетельству Плутарха, «было постановлено, что он (Сулла. – М. Б.) не несёт никакой ответственности за всё происшедшее, а на будущее получает полную власть карать смертью, лишать имущества, выводить колонии, основывать и разрушать города, отбирать царства и жаловать их кому вздумается»[46]. Аппиан добавляет, что Сулла был избран «диктатором для проведения законопроектов, которые он составит лично сам для упорядочения государственного строя»[47]. Соответственно, диктатура Суллы являлась не только бессрочной, но и абсолютно беспрецедентной по своим полномочиям.

Добившись неограниченной власти, Сулла начал яростно преследовать своих противников. По совету соратников (или по своему замыслу) он составил особый проскрипционный список (tabulae proscriptionis), то есть список, в который были записаны люди, подлежащие уничтожению как враги государства и лично Суллы. Вот что пишет об этом Плутарх: «Не посоветовавшись ни с кем из должностных лиц, Сулла тотчас составил список из восьмидесяти имён. Несмотря на всеобщее недовольство, спустя день он включил в список ещё двести двадцать человек, а на третий – опять по меньшей мере столько же. Выступив по этому поводу с речью перед народом, Сулла сказал, что он переписал тех, кого ему удалось вспомнить, а те, кого он сейчас запамятовал, будут внесены в список в следующий раз. Тех, кто принял у себя или спас осуждённого, Сулла тоже осудил, карой за человеколюбие назначив смерть и не делая исключения ни для брата, ни для сына, ни для отца. Зато тому, кто умертвит осуждённого, он назначил награду за убийство – два таланта, даже если раб убьёт господина, даже если сын – отца. Но самым несправедливым было постановление о том, что гражданской чести лишаются и сыновья и внуки осуждённых, а их имущество подлежит конфискации. Списки составлялись не в одном Риме, но в каждом городе Италии. И не остались незапятнанными убийством ни храм бога, ни очаг гостеприимца, ни отчий дом. Мужей резали на глазах жён, детей – на глазах матерей»[48].

Действительно, довольно скоро проскрипции вышли за пределы Рима и охватили всю Италию, превратившись в откровенный грабеж. Дело в том, что в списки подлежащих казни часто заносились имена далёких от политики, но очень богатых людей, имущество которых жаждали прибрать к рукам соратники Суллы[49].

Отрубленные головы проскрибированных выставлялись на римском форуме. Число казнённых было велико. По данным Валерия Максима, было уничтожено 4 тысячи 700 человек, а согласно Аппиану – 40 сенаторов и 1600 всадников[50].

Сулла замыслил покарать не только отдельных своих врагов, но и целые италийские города, выступившие на стороне марианцев. По словам Аппиана, он «обрушился на города и их подвергал наказанию, либо срывая их цитадели, либо разрушая их стены, или налагая на граждан штрафы, или истощая их самыми тяжёлыми поборами. В большую часть городов Сулла отправил колонистов из служивших под его командою солдат, чтобы иметь и по всей Италии свои гарнизонные земли; принадлежавшие этим городам, находившиеся в них жилые помещения Сулла делил между колонистами»[51].

Уничтожив всех врагов, настоящих и мнимых, Сулла приступил к осуществлению своих печально знаменитых реформ. Он отменил бесплатную раздачу хлеба беднейшим римским гражданам, лишил народное собрание права обсуждать законы без одобрения сената, значительно урезал права народных трибунов, в том числе отнял у них право вносить законопроекты в народное собрание, увеличил количество преторов и квесторов, но при этом уничтожил магистратуру цензоров, запретил занимать государственные должности вне чёткого законного порядка, учредил новые судебные комиссии, пополнил поредевший сенат и вернул ему судебную власть[52]. Реформы Суллы в целом свелись к реставрации стародавних порядков, поскольку были нацелены прежде всего на восстановление авторитета и власти сената.

В 79 году до н. э. Сулла внезапно добровольно сложил свои полномочия диктатора и стал частным лицом, хотя и продолжал после этого сохранять немалое влияние на римскую политику. Он удалился в свое поместье в Кумах, где стал заниматься сочинением мемуаров, рыбалкой и охотой. В начале следующего, 78 года Сулла серьёзно заболел и умер в возрасте шестидесяти лет[53]. Плутарх пишет, что болезнь его «долгое время не давала о себе знать, – он вначале и не подозревал, что внутренности его поражены язвами. От этого вся его плоть сгнила, превратившись во вшей, и хотя их обирали день и ночь (чем были заняты многие прислужники), всё-таки удалить удавалось лишь ничтожную часть вновь появлявшихся. Вся одежда Суллы, ванна, в которой он купался, вода, которой он умывал руки, вся его еда оказывались запакощены этой пагубой, этим неиссякаемым потоком – вот до чего дошло. По многу раз на дню погружался он в воду, обмывая и очищая своё тело. Но ничто не помогало. Справиться с перерождением из-за быстроты его было невозможно, и тьма насекомых делала тщетными все средства и старания. <…> А за день до кончины ему стало известно, что Граний, занимавший одну из высших должностей в городе, ожидая смерти Суллы, не возвращает казне денег, которые задолжал. Сулла вызвал его к себе в опочивальню и, окружив своими слугами, велел удавить. От крика и судорог у Суллы прорвался гнойник, и его обильно вырвало кровью. После этого силы покинули его, и, проведя тяжёлую ночь, он умер»[54].

Бывшего диктатора похоронили в Риме на Марсовом поле, где ранее погребали только царей, в знак его высочайших заслуг перед государством. Церемония прощания прошла очень торжественно. По свидетельству Аппиана, «тело Суллы провезено было по всей Италии и доставлено в Рим. Оно покоилось в царском облачении на золотом ложе. За ложем следовало много трубачей, всадников и прочая вооруженная толпа пешком. Служившие под начальством Суллы отовсюду стекались на процессию в полном вооружении, и по мере того, как они приходили, они тотчас выстраивались в должном порядке. Сбежались и другие массы народа, свободные от работы. Пред телом Суллы несли знамена и секиры, которыми он был украшен ещё при жизни, когда был правителем. Наиболее пышный характер приняла процессия, когда она подошла к городским воротам и когда тело Суллы стали проносить через них. Тут несли больше двух тысяч золотых венков, поспешно изготовленных, дары от городов и служивших под командою Суллы легионов, от его друзей. Невозможно перечислить другие роскошные дары, присланные на похороны. Тело Суллы из страха перед собравшимся войском сопровождали все жрецы и жрицы по отдельным коллегиям, весь сенат, все должностные лица с отличительными знаками их власти. В пышном убранстве следовала толпа так называемых всадников и отдельными отрядами всё войско, служившее под начальством Суллы. Оно всё поспешно сбежалось, так как все солдаты торопились принять участие в печальной церемонии, со своими позолоченными знамёнами, в посеребрённом вооружении, какое и теперь ещё обыкновенно употребляется в торжественных процессиях. Бесконечное количество было трубачей, игравших по очереди печальные похоронные песни. Громкие причитания произносили сначала по очереди сенаторы и всадники, далее войско, наконец, народ, одни истинно скорбя по Сулле, другие из страха перед ним. <…> Когда труп Суллы был поставлен на кафедре на форуме, откуда произносятся речи, надгробную речь держал самый лучший из тогдашних ораторов, потому что сын Суллы, Фауст, был ещё очень молод. После того наиболее сильные из сенаторов подняли труп на плечи и понесли его к Марсову полю, где хоронили только царей. Траурный костёр был окружён всадниками и войском»[55]. Плутарх добавляет, что «…женщины принесли Сулле столько благовоний, что они заняли двести десять носилок, а кроме того, из драгоценного ладана и киннамона было изготовлено большое изображение самого Суллы и изображение ликтора. День с утра выдался пасмурный, ждали дождя, и погребальная процессия тронулась только в девятом часу. Но сильный ветер раздул костёр, вспыхнуло жаркое пламя, которое охватило труп целиком. Когда костёр уже угасал и огня почти не осталось, хлынул ливень, не прекращавшийся до самой ночи, так что счастье, можно сказать, не покинуло Суллу даже на похоронах»[56].

После смерти Суллы обстановка в Риме кардинально изменилась. Консул 78 года до н. э. Марк Эмилий Лепид – один из самых знатных и богатых людей в Риме, преданный соратник Суллы, – внезапно предложил отменить самые одиозные законы покойного диктатора и вернуть италийцам землю, отнятую у них и переданную сулланским колонистам. Его с энтузиазмом поддержал народ. Узнав о проектах Лепида, в Этрурии ограбленные Суллой италийцы подняли восстание против сулланских колонистов и выгнали их со своих старых земель. Сенат, встревоженный восстанием, направил в Этрурию обоих консулов с несколькими легионами. Однако Лепид, вместо того чтобы усмирять бунтовщиков, выступил против правительства и объявил дополнительный набор местных бедняков в свою армию. По соглашению с мятежным консулом собирать войска стал и бывший марианец Марк Юний Брут. Вскоре Лепид двинулся на Рим, а Брут занял Мутину (современная Модена). Лепид потребовал от сената второго консульства для себя, восстановления власти народных трибунов, возвращения изгнанников, амнистирования проскрибированных, возврата земли повстанцам и т. д.[57]

Сенат направил против мятежников легионы второго консула Квинта Лутация Катула и молодого сулланского полководца Гнея Помпея. В итоге в 77 году до н. э. армия Лепида была разгромлена на Марсовом поле в Риме, армия Брута – при Мутине. Брут сдался при условии сохранения жизни, но был вероломно казнён по приказу Помпея. Лепиду же удалось с частью своих войск переправиться на остров Сардинию, где он ещё несколько недель продолжал сопротивление, пока не умер[58].

Надо сказать, что даже после окончательной победы Суллы в конце 82 года до н. э. не все покорились его власти. Ещё в начале этого же года Квинт Серторий в ранге проконсула отправился в Ближнюю Испанию, чтобы навести там порядок и сделать эту часть Римского государства оплотом марианцев, потерпевших поражение в Италии[59]. Прибыв на полуостров, Серторий подчинил себе не только Ближнюю, но и, возможно, Дальнюю Испанию.

После того как Сулла захватил власть в Италии, Серторий принялся спешно готовить испанские провинции к обороне и отправил большой военный отряд для охраны горных проходов через Пиренеи. Однако силы оказались неравны. Сулланскому проконсулу Гаю Аннию с двадцатью тысячами легионеров удалось прорваться через горы и вторгнуться в Испанию. В 81 году до н. э. Серторий был вынужден бежать со своими соратниками сначала в Новый Карфаген, а оттуда морем в Африку[60].

Закрепившись после многих злоключений в Мавритании, которую он стал рассматривать в качестве плацдарма для освобождения Испании, Серторий в скором времени получил от испанского племени лузитанов предложение стать их вождём и возглавить борьбу против римлян (сулланцев)[61]