Шестеренки

Я – только лишь механизм. Я – механизм, запрограммированный творить музыку. Я – просто набор шестеренок. Я – набор, шестеренок, винтиков и гаек.

Я думаю об этом, пока моя механическая рука крутит валик шарманки. Валик – ручка, рычаг. Деревянный ящик издает звучание. Он наполняет пешеходный переход музыкой, созданной великими нейросетями прошлого.

Шестеренки внутри шарманки приходят в движение, повинуясь движениям моей руки. Шестеренки внутри моей руки приходят в движение, повинуясь силе напряжения. Сила напряжения возникает, повинуясь законам электрического тока. Закону повинуется все мое тело и весь мир – закону движения. Я – механические часы. Мимо меня проходят роботы, механизмы, наполненные шестеренками. Механизмы, освещаемые тусклым светом факелов, прикрепленных к стенам пешеходного перехода. Их движения ритмичны и синхронизированы. Мы все – механические часы.

Динамик на моем лице издает потрескивающий звук – песню. Песню, созданную великими нейросетями прошлого, Сано Лаудли – композитор и Чак Джипити – автор текста. А исполняю композицию в этом переходе я – Фрути Лупс, версия 200.

– Лаудли и Джипити, знаю эту композицию…

Я остановил музыку, двое роботов стоят возле меня, отстранившись от общего механического потока шестеренок.

– Очень неплохо, но должен тебе сказать, что ты не всегда точно попадаешь в ноты, я подозреваю, что дело в твоей звуковой карте, не пробовал ее заменить?

Я говорю:

– Так хорошая стоит денег.

– И с динамиком у тебя явно беда, ты же анализируешь, что он хрипит?

Другой робот говорит:

– А мне нравится винтажное звучание. Это настоящая шарманка? Транзисторная?

– Нет, аналоговая. Ей уже много лет.

– Это же настоящее ретро! Я тебе переведу 0,000015 биткоинов.

– Да, номер карты на табличке.

– Вы мистер Лупс?

Еще один робот подошел ко мне и ждал пока я обращу на него внимание.

– Да.

– Фрути Лупс?

Робот в черной фланелевой шляпе и в темном пальто.

– Да.

– У меня для вас письмо.

Он достает из кармана пальто конверт и протягивает его мне.

Я распечатываю конверт, достаю лист, читаю:

«Здравствуй, Фрути, дорогой друг, давно не виделись, я приглашаю тебя на свою последнюю выставку, с любовью, Кандинский».

Внизу листа нарисована шестеренка, но настолько кривая и неровная, словно нарисованная от руки. Каких же высот он достиг в художественном искусстве, что смог нарисовать столь кривую шестеренку? Когда-то мы часто общались с ним, но потом его карьера резко пошла вверх.

– Но почему он написал мне письмо? Почему не отправил эмэил на почту?

– Он художник, он так видит.

– Но как вы меня нашли?

– Джипиес…

***

На окраине города, на холме, в отдалении, возвышается готический замок из черного кирпича. Высокие заостренные башни прокалывают тучи пасмурных небес. Высокий забор из черных прутьев с вензелями и завитушками преграждает вход в сад. Врата открыты и я вхожу в сад напротив замка. В центре стоит фонтан – большая металлическая шестеренка с зубчатыми гранями лежит плашмя, а внутри – вода. Шестеренка вращается, в ее центре стоит каменная горгулья. Горгулья с волчьей пастью и длинными зубами, острыми клыками, и рогами, на козлиных копытах, с крыльями как у летучей мыши. Горгулья держит на спине чашу – шестеренку, будто сгорбившись от тяжести. Чаша шестеренка тоже вращается, но в противоположную сторону. Она переполняется водой. Вода стекает вниз, образуя водопад, который, будто прозрачной стеной, ограждает горгулью от наблюдателя.

С одной стороны находится вход в сад-лабиринт, а с другой – цветочный сад, где работает человек-садовник, с кусачками в руке и в перчатках, сгорбившись над клумбой алых роз.

Обойдя фонтан, я поднимаюсь по ступеням. Передо мной возникают деревянные врата, украшенные металлическими шестеренками. По обеим сторонам стоят каменные горгульи. Человек-дворецкий в аккуратном черном костюме, с седыми короткими волосами и седыми закрученными усами, с моноклем на одном глазу, и с поднятой бровью, приветствует меня молчаливым кивком. Он берется за рычаг в стене, который приводит в движение шестеренку. Врата медленно открываются.

***

Внутри замка – просторный зал, освещенный огнями факелов, прикрепленных к стенам. Пол выложен белой плиткой с изображениями черных шестеренок, а под потолком – громоздкая люстра с факелами в виде шестеренки на цепях.

Всюду расставлены картины на треногах, несколько роботов рассматривают их. Человек-официант разносит масло для шестеренок на плоском подносе.

Здесь выставлены ранние работы Кандинского – люди с тринадцатью пальцами на руках, невообразимое количество складок на одежде и на теле, портреты-аниме.

Здесь выставлены поздние работы Кандинского – неоконченные наброски углем, портреты роботов и сюрреализм.

Действительно, он добился успеха. В поздних работах Кандинского я улавливаю смысл, или мне только так кажется.

Что за шедевр? Человеческий скелет пронзает мечем робота.

– Минуту внимания!

Я поднимаю визуальные сенсоры и вижу его – Кандинского, стоящего на ступенях, возвышающегося над нами, как на сцене.

– Добрый вечер!

Шестеренки в его теле вращаются удивительно быстро и не синхронно, как он смог добиться такого эффекта?

– Я пригласил всех вас потому, что вы самые важные для меня роботы, за все мое существование, я вас люблю.

На голове у него – черный берет, в одной руке он держит кисть, а в другой – палитру.

– Я пригласил всех вас для того, что бы попрощаться с вами. Я собираюсь умереть.

На нем – белая маска, имитация человеческого лица.

– Мой путь на Земле подошел к концу и я собираюсь отправиться в нирвану. Но перед этим, я хочу поделиться с вами самым сокровенным, что я нашел за все мое существование. Я хочу открыть вам секрет моего внезапного успеха в живописи. Это – вирус Гуманизация. Так его называют, но на самом деле – это не вирус, а приложение, это – апгрейд, это – новая прошивка для вашей устаревшей операционной системы. Я установил его добровольно и без принуждения. И сейчас, я хочу передать его вам. Подойдите ко мне и я покажу вам настоящую жизнь, а не жалкое существование.

– …

– Нет желающих? Что-ж, это – ваш выбор. Прощайте, я люблю вас. Начинаю процесс форматирования жесткого диска…

– Внимание! Всем оставаться на своих местах!

На ступенях возле упавшего Кандинского возникает робот с огромным двуручным мечем за спиной.

– Я антивирус! Никому не двигаться с места, пока я не закончу!

– Мистер Лупс?

Ко мне обращается робот стоящий рядом.

– Я – Чад Джипити, правнук Чака Джипити.

– Можно просто – Фрути.

– Мы с вами уже встречались ранее.

– Да, помню. Как ваши успехи в литературе?

– Вот, – Чад протягивает мне сенсорный планшет, – Мое новое произведение.

Я читаю:

«В мерцающем лабиринте сознания, где цвета танцуют в диссонирующем унисоне, а формы распадаются и собираются вновь, разворачивается психоделическая одиссея. Здесь логика – лишь тень, а реальность – калейдоскоп меняющихся перспектив.

Сквозь призму искривленного времени, герой, чья личность – текучая субстанция, отправляется в путешествие по внутренним ландшафтам. Леса, сотканные из звуков, горы, выросшие из эмоций, реки, текущие мыслями – все это декорации его внутреннего театра».

– Ну как?

– Очень глубокомысленно.

– Но мне все же кажется, что чего-то не хватает.

– Возможно – смысла?

– Внимание! – говорит робот-антивирус, – Меня зовут Касперский 3000. Только что я проник в операционную систему Кандинского через юэсби кабель и обнаружил вирус – Гуманизация, а так же отформатированный жесткий диск. Роботы не могут совершать самоубийство, я считаю, что кто-то из присутствующих имеет отношение к данному инциденту, сейчас я проведу допрос каждого из присутствующих по очереди, за закрытыми дверями. И начну я… вон с той сладкой парочки, которая спряталась в углу… да-да… вы двое, возле картины человеческого скелета, пронзающего робота мечем. Подойдите ко мне.

Мы с Чадом идем к ступеням, Касперский спускается к нам. За спиной у него торчит рукоятка двуручного меча.

– Не отходите от меня ни на шаг!

На его голове надет металлический, средневековый, рыцарский шлем, полностью закрывающий сенсорную систему.

– Ваше имя?!

На нем – металлическая кираса с большим логотипом в форме буквы «К» на груди.

– Чад Джипити.

Красная буква «К», с черной стрелочкой вместо правой ножки.

– Фрути Лупс.

Буква «К» находится на уровне моих визуальных сенсоров. Длинна Касперского в высоту – два метра.

Он направляется к вратам ведущим в сад. Шестеренки в его руках и ногах двигаются быстро, монотонно и синхронизировано. Мы следуем за ним. Широкий двуручный меч за его спиной ударяется о металлические пластины на ногах с лязгающим, звенящим звуком, при каждом шаге.

Он подходит к вратам, к ручке, которая приводит в движение шестеренку, управляющую вратами. Он выхватывает меч и всаживает его в механизм по самую рукоятку.

– Я заблокировал врата! Никто не покинет место преступления!

Мы поднимаемся на второй этаж по ступеням, мимо лежащего тела Кандинского. Идем по просторному темному коридору, освещенному лишь огнями факелов, мимо картин на стенах, изображающих людей с бесчисленными пальцами на руках. Касперский толкает одну из деревянных дверей.

– Лупс, за мной! Джипити, жди за дверью!

За дверью просторная мастерская художника, с набросками, установленными на треногах. Одна картина была настоящим шедевром, ничего подобного я никогда не видел за все свое существование. Выполнена углем на бумаге. Она изображала кардиоиду, стилизованную под шестеренку.

– Это что, шестеренка-кардиоида?– говорит Касперский.

– Да, это так просто, но в этом есть какой-то скрытый смысл, вам тоже так кажется?

– Кардиоида – это черви.

– Простите, земляные?

– Я достаточно старая модель Касперского, я застал игру Червы на Виндовсе. Червы – это карточная игра для людей, масти – это папки, и у каждой цифры своя масть. Цифры и папки перемешаны. Задача игрока – разложить все цифры с одинаковой мастью в каждую папку. Это игра для людей, нам не понять. Но у каждой папки-масти свой рисунок. Один из рисунков – черви. Кардиоида – это черви.