Асмодей. Моя душа темнеет
Глава 1
В опухших от слез глазах застыл ужас. Нехорошее предчувствие, словно ненавистные свинцовые тучи собираются над головой, лишая солнечного света. Когда-то безупречное лицо теперь искажено маской страха, боли и страдания. Но ничто не сможет перечеркнуть скрывающуюся за этой маской красоту. Изнеможенный, в ссадинах, испачканный в собственной крови и грязи, теперь он крепко связан веревками, которые закреплены на седле. Его ведут пешком, словно раба, босым, по многолюдному городу.
Люди вглядываются в лицо несчастного, пытаясь угадать: вор он или прокаженный. Тыкают пальцами почти что в лицо, как сдуревшей собаке, но подойти ближе не решаются. Стража отгоняет скопившихся на улицах зевак, словно назойливых мух, расчищая дорогу.
Пыль от дороги попадает в глаза. В горле неприятно саднит от жажды. Далеко вперед протянулся нескончаемый караван из стражи и конниц. В руках стражников копья, в их ножнах сияют недобрым блеском мечи, способные навлечь горе на любого, кто рискнет подойти ближе, а за их спинами виднеются луки и стрелы. И все это лишь для одного юноши, которого велено доставить царю незамедлительно.
Ашмедай поднимает голову и подставляет лицо солнцу, которое теперь так едко слепит опухшие от слез глаза. В голове проносится мысль, что это мог быть отличный день, когда он мог рыбачить на пристани или уплетать любимый ягодный пирог его мамы. Но сейчас это всего лишь отличный день, чтобы умереть. Хотя… умереть так быстро ему вряд ли позволят… От этого внутри все содрогается, а тело прошибает озноб в разгар летнего полудня.
Все эти мысли оседают в голове мутным налетом, и он начинает истошно смеяться. Он не видит удивленных взглядов, не видит, как люди пугливо начинают шарахаться по сторонам. Он давно уже потерял счет времени. Словно умалишенный, он крутит головой по сторонам, как выброшенная на берег рыба, но глаза уже не выражают ничего. В теле невыносимая усталость, что отзывается физической болью. Он ничего не ел уже четыре дня. Желудок отзывается мучительными спазмами боли при мыслях о еде.
Юноша не замечает, как главнокомандующий стражей останавливается на лошади возле него и качает головой.
– Совсем с ума сошел, – произнося это так, словно не он давал указания по изощренной ловле этого юноши пару дней назад.
– Может… черт с ним? – один из приближенных Биньямина говорит это почти что полушепотом, надеясь избежать гнева своего командующего.
– Он и сам черт. Двигаемся дальше!
Вереница из царской стражи вновь начинает движение.
Ашмедай издает нечеловеческий вопль, когда веревка, которой он обездвижен по рукам, врезается еще глубже, прорезая плоть в то время, как лошадь трогается с места. Стражники пугливо переглядываются. Но никто не решается помочь. У каждого в голове свои мысли. Кто-то считает его выродком, кто-то – колдуном, а другие осуждают царя за зверство. Но все они молчат. И среди этой тишины и звука копыт лошадей слышен лишь один мучительный плач, сменяющийся диким хохотом.
Этот день тянется слишком медленно, выжимая из юноши все соки. Терпкий запах собственной крови от рваных ран на руках и ребрах неприятно забивает нос, заставляя желудок сжаться в болезненном спазме. Солнце уже закатывается за горизонт, когда стражники решают остановиться на ночлег, предварительно заковав Ашмедая в цепи и бросив на улице.
Скрючившись, он валится на землю, когда слышит голос, который доносится словно сквозь толщу воды. Он снова бредит своим проклятым будущим, которое так неизбежно стало притворяться в жизнь или все же перед ним действительно стоял какой-то человек? Ашмедай не без труда поднимает глаза. Все плывет. Он резко встряхивает головой, пытаясь избавиться от тумана, который образовался в его взгляде.
Ненадолго взгляд проясняется, давая разглядеть высокого мужчину, что стоит возле него, облаченный в характерную одежду для своего рода занятий. Стражник.
– Меня не должно здесь быть… слышишь? Я правда не знаю, что ты им такого сделал, но я принес тебе еду.
Крепкий на вид мужчина быстро кладет на землю лепешку и флягу с водой, осторожно пододвигая принесенную еду ногой так, будто бы перед ним разъяренная собака. Пугливо озираясь по сторонам, он так же быстро уходит, как и появился. В какой-то момент Ашмедаю даже кажется, что он бредит. Дрожащими грязными пальцами он, наконец, дотрагивается до хлеба, словно тот вот-вот может исчезнуть.
В груди расцветает крохотная надежда, покалывая кончики пальцев своими острыми стебельками. Ашмедай надеется, что хлеб отравлен.
***
Вопреки своим надеждам, он вновь открывает глаза. На девственно голубом небе едва брызжет рассвет. Еще один день. Тело прошивает пульсирующей болью, а следом, – ознобом, как напоминанием того, что он все еще жив.
Время катится к полудню. Он снова крепко связан. Его волочат за собой на веревке, как дикое животное. Ашмедай вглядывается вдаль, но не может разглядеть конец той вереницы. Все это напоминает липкий ночной кошмар, из которого не можешь выпутаться, а он продолжает утягивать тебя в бездну своего страха, на самое дно, превращая фантомные страхи в реальность.