Закусочная «У Хэлла»

МАЯК

АГАТА

22 сентября. Дорогая, Марта! Я наконец-то добралась до места. Ты была права – В этом уединенном и по-северному живописном уголке я обязательно напишу свою пьесу. Здесь невероятные скалы – острые черные, как инопланетная горная порода, всегда блестящая от сырости накатывающих волн. Дом, конечно, обветшал, и хоть я топлю камин, по утрам все же бывает зябко. Деревня почти безлюдна, в ней царствует мох и запустение. Но это даже к лучшему. Ты знаешь, ЧТО сподвигло меня на затворничество. Само собой тут есть магазин и почта, так что обязательно напиши, как получишь это письмо. Мне жутко хочется осмотреть заброшенный маяк. Этот обшарпанный колосс, как грозный хозяин мрачно наблюдает со скал свои морские владения. Я думаю занять себя ежедневными прогулками, если не будет слишком уж ветрено. Обязательно черкну тебе как продвигается пьеса. Поцелуй от меня Алекса. Надеюсь, вы оба отважитесь посетить меня в этой затерянной глуши.

Твоя Агата.

2 октября. Я начала писать, Марта. Мне бы хотелось управиться до Рождества, но не уверена, что получится. Знаешь, иногда здесь бывает солнце. Очень редко, но все же. Вчера как раз выдался такой день. Я наконец добралась до маяка, однако он оказался заперт. Славно, что я захватила сюда бумагу и пастель – мне удалось сделать несколько набросков этого чудного места. Я рисовала маяк с разных ракурсов, он завораживает меня. Деревенские жители весьма дружелюбны. София, что работает в продуктовой лавке на днях принесла мне свежего хлеба и пирог с ревенем. Кажется, местные считают меня немного эксцентричной городской сумасшедшей, впрочем, они не далеки от истины. Так что вряд ли мне удастся обзавестись здесь друзьями. Но к этому я точно не стремлюсь. Знаешь, что самое любопытное? София вскользь упомянула, что жители деревни не очень-то жалуют маяк и стараются лишний раз к нему не приближаться, потому что "это место плохое. И здесь происходит всякое". Так она мне и сказала, эта София. Это довольно молодая крепкая девушка с припорошенным рыжими веснушками лицом. Ее речь довольно бедна и примитивна, но мне ужасно захотелось узнать местные легенды об этом таинственном маяке. Поэтому я думаю наведаться к ней в лавку и подробно обо всем расспросить. Целую тебя, моя дорогая Марта и жду вас с Алексом в моей скромной обители.

13 октября. Марта я уже почти дописала первую главу. Кажется, получается неплохо. Я вышлю тебе копию, как только закончу. Ты обязательно должна прочесть. Вчера я заходила в деревенский магазинчик за молоком и беконом, и, конечно же встретила там Софию. Она поведала мне жуткую историю о бедном чужаке, который бросился с маяка в холодную пучину морских волн. Этот молодой мужчина появился в здешних местах шесть или семь лет назад и вел себя весьма странно. Никто толком не знал откуда он пришел и кого ищет. От чего-то этот странник часто захаживал на маяк, будто пытался что-то найти. Бывало, его видели бесцельно бродящим вдоль берега, а иногда он просто сидел на скалах сокрушённо обхватив руками голову. Местные сторонились и боялись этого чужака. Подозревали что он бежавший преступник, который вероятно совершил ужасное злодеяние и теперь скрывается в этой глуши от полиции. Спустя несколько дней после своего таинственного появления незнакомец не менее таинственно исчез. Однако вскоре волны вынесли на берег бездыханное тело бедолаги. Жители деревни похоронили его на отшибе кладбища без молитвы, ибо сочли что несчастный сгубил себя сам. Появление чужака в деревне и его трагическая гибель стали основной для местного фольклора. Та же София убеждена, что неупокоенная душа бедняги до сих пор живет на маяке. Говорят, его призрак также видели гуляющим у моря. А в том году, сынишка деревенского фельдшера забежал на маяк во время игры в прятки, но обратно не вышел. Малыша так и не нашли, дурные слухи о проклятом месте только укрепились, а маяк наглухо заколотили. О, Марта, тебе должно быть не интересно читать сельские сплетни. Не хочу тебя утомлять. Нежно целую вас с Алексом. Твоя Агата.

21 октября. Милая Марта, пьеса упорно не желает продвигаться дальше. Кажется, вдохновение покидает меня. Марта, ты пишешь, что Алекс захворал и не встает с постели. Это ужасно, моя дорогая. Надеюсь, к моменту, когда ты получишь это письмо, ему станет лучше. Знаешь, эта история с таинственным странником, прыгнувшим в море все не идет у меня из головы. Я даже подумываю создать из нее новеллу. Нужно найти способ попасть на маяк. Я, конечно же, не рассчитываю встретить там призрак утопленника, но уверена – внутри найдется что-нибудь увлекательное. Возможно, после чужака остались какие-то вещи, может он писал на стенах послания или оставил предсмертную записку в секретном месте, которую никто не удосужился поискать. Хочется узнать, что привело его в этот край и что толкнуло беднягу на столь отчаянный поступок. Как только мне удастся что-нибудь выяснить, Марта, я обязательно черкну тебе письмецо. Целую тебя и желаю Алексу скорейшего выздоровления. Твоя Агата.

29 октября. Дорогая Марта, я взяла паузу и пока не мучаю себя попытками выдавить новые главы для пьесы. Мне наконец удалось попасть на маяк. Это произошло при помощи простодушного рыбака, встреченного мной на берегу во время пленэра. Я убедила его, что мне необходимо изобразить море с верхнего ракурса, и лучшего места для такой цели чем маяк невозможно найти. Честно говоря, внутри этого железного колосса не обнаружилось ничего хоть сколько-нибудь примечательного. Бесконечно длинная винтовая лестница, опасно скрипящая под ногами от старости, да пара каких-то грязных тряпок на полу у входа. Меня, однако, удивила странная дверь, видимая лишь изнутри, при том, что снаружи никаких намеков на отверстие в этом месте не было. Я с усилием подергала ручку, но, конечно же, тщетно. Сама не знаю я зачем я пыталась. Ведь если бы дверь удалось открыть это противоречило бы известным законам физики. Фонарь на вершине маяка покрыт паутиной и пылью. Кажется, к нему сотню лет никто не прикасался. А из смотрового окна открывается весьма красивый в своей унылости вид – идеальная гладь моря, кажущаяся в пасмурный день угольно черной, и серое нескончаемое небо. Словно кто-то сложил два контрастных листа. Иногда вдали россыпью черных точек пролетали суетливые чайки. И знаешь, Марта, этот незамысловатый пейзаж я нашла настолько притягательным что провела пару часов просто глядя в даль, на тонкую полоску горизонта. Может мне нужно было все же стать художницей? Я пошлю тебе как-нибудь свои наброски. Целую тебя и Алекса. Мне жаль, что он все еще не идет на поправку. Твоя Агата.

7 ноября. Дорогая Марта! Я никак не могу закончить первую главу. Чем больше я пытаюсь сосредоточиться на пьесе, чем сильнее терзаю себя попытками писать, тем глубже меня затягивает болото апатии. Не этого я ожидала от уединения. Да и ты тоже. Возможно все намного проще, и дело не в окружении или обстановке, а в том, что я попросту бездарна. Я исписалась, Марта. Я вычерпала до дна отпущенный мне Богом нектар таланта. Наверное, стоит смириться и отбросить все эти жалкие бумагомарательные поползновения. Мучает бессонница. Я погружаюсь в дрему и вскакиваю от жутких скребущих звуков. Кажется, в подвале живут крысы. Я до обморока их боюсь. Я боюсь, Марта, что я увижу крысу, лишусь сознания, и эти твари, пользуясь моей беспомощностью, заживо меня обглодают. Мне трудно уснуть, но еще труднее вставать! Как тяжело каждое утро выбираться из кровати, Марта. Ставить ноги на холодный скрипящий пол, и, кутаясь в одеяло пытаться варить кофе. Марта, Марта. Я очень жду, что вы с Алексом меня навестите. Твоя несчастная и бездарная Агата.

19 ноября. Марта, я в отчаянии! Я запретила себе прогулки и любую праздность пока не напишу хотя бы три главы, но ничего выходит. Часы и дни проходят в бесплодном сидении за печатной машинкой. Пустая голова, пустые листы, пустая жизнь. Я полностью опустошена, Марта.

28 ноября. Вот уже десять дней как я не могу выдавить из себя ни строчки, Марта. Ни единой буковки. Нет сил даже отправить это письмо. Я снова оказалась там, откуда начала – в засасывающем болоте меланхолии. На днях выпал снег, много снега. Море замерзло. Ветер по ночам отчаянно завывает и не дает мне уснуть. Я просыпаюсь разбитой. Впрочем, не уверена, что мне вообще удается спать – я просто лежу в мучительной полудреме. Крысы в подвале больше не скребутся. Наверное, они погибли от холода. Боюсь меня ждет та же участь, ибо совершенно не могу найти сил на растопку камина. Я должна уехать отсюда. Забери меня, Марта. Очень прошу забери.

АЛЬБЕРТ

Нет никаких сомнений в том, что это загадочное, Богом забытое место могло бы вдохновить добрую сотню литераторов на массу мистических рассказов и новелл. Только своей отдаленностью от цивилизации милая прибрежная деревушка обязана отсутствию наплыва писателей. Что ж, значит я буду первым. Точнее вторым, но Агата Фридман не считается, ведь до своего бесследного исчезновения в этом загадочном крае, она не создала ничего, кроме пары довольно посредственных пьес. Однако у Агаты есть шанс войти в историю пусть не великой романисткой, но персонажем великого романа. Кто-то может сказать, что я слишком самонадеян в своем стремлении добиться головокружительных высот на литературном поприще. Но всем известно, что солдат, не мечтающий носить генеральские погоны – это дрянной солдат.

Море, темное, цвета надвигающейся грозы хлестало ледяными волнами черный выступ скалы. Оно казалось зловещим, словно бы нашептывало о грядущей беде. Неспешным шагом я дошел наконец до маяка. Равнодушной громадиной он безучастно возвышался над шипящими волнами. Да, в нем определенно есть что-то мистическое и устрашающее. Краска изрядно облупилась, а металлические детали были изъедены коррозией. На двери висел огромный ржавый замок, издающий протяжный скрип под сильными порывами ветра. Думаю, с этим замком вполне справится небольшая отмычка. Да я знаю из писем Агаты, что внутри маяка нет ничего, хоть сколько-нибудь стоящего внимания, однако осмотреть его непременно нужно.

Я поселился в том самом небольшом каменном домике, из которого пятнадцать лет назад пропала Агата Фридман. За прошедшие годы жилище совершенно обветшало – стены, от царящей здесь летом сырости, покрылись плесенью, разбросанные в беспорядке вещи покрывал толстый слой пыли. Простыни, небрежно накинутые на скудную мебель, почти истлели. Над домом довлела наложенная деревенскими жителями печать проклятого места, а потому вывеска, возвещающая о продаже жилья, так и осталась ржаветь на промозглом ветру. Никто не отважился купить окутанный мрачными тайнами дом. Будь здесь чуть более людно – внутрь непременно проникли бы подростки, распивали бы пиво, расписывали непристойностями обои. Однако вся деревня, за редкими исключением практически вымерла. Остались лишь ветхие старики, да пара незамужних дам среднего возраста. Сложно представить кто сейчас выберет такое место для жизни. Климат здесь суров, а загадочное самоубийство чужака вкупе с исчезновением фельдшерского сына и Агаты, вовсе не добавляли этим краям привлекательности. Но я рассчитываю высечь именно здесь ту самую искру вдохновения, которая зажжет во мне творческий пожар. А посему, я не стал выбрасывать старые полуистлевшие вещи и вообще что-либо трогать в обстановке убогого жилища – лишь соорудил себе постель из верхней одежды на неприятном матрасе, да чуток прибрал служившее кухней помещение.

Так что же Агата? О ней известно не так уж много. Агата Фридман была не очень удачливой писательницей, удостоившейся небольшого кусочка славы за пьесу "Деньги и фантики". Постановки этого местечкового шедевра даже шли с некоторым успехом в не самых респектабельных театрах нашего города. Следующее ее произведение "Долгие дни Эллены" не вызвало особых восторгов у публики и критиков. Это привело к нервному срыву Агаты, и по некоторым сведениям, она даже провела какое-то время в лечебнице Зеленые Сосны. Затем госпожа Фридман решила уединиться для поисков вдохновения в этом отдаленном от мирских благ местечке. Однако вдохновение не нашлось, а исчезло, а вслед за вдохновением исчезла и сама Агата. На протяжении пары месяцев, что писательница обитала в здешних краях она отправляла коротенькие письма своей кузине Марте. Их содержание мне подробно известно. Сперва Агата была полна сил и уверенности что в этом месте непременно родится ее шедевр, со временем ее состояние весьма ухудшилось. Женщина погрузилась в меланхолию и апатию. Приехавшая по просьбе самой мисс Фридман Марта обнаружила дом совершенно пустым. Полицейские из ближайшего города, проведшие не самое тщательное расследование, пришли к печальному выводу, что разбитая литературной неудачей и подстегиваемая депрессией Агата Фридман свела счеты с жизнью.

Однако я в своем романе немного изменю судьбу несчастной писательницы. Эта грустная женщина просто обязана встретить призрак чужака-самоубийцы, разгадать страшную тайну исчезновения ребенка и войти в контакт с потусторонними силами. Именно связь с мистическими созданиями и погубит нашу милую Агату.

В конце октября скудная растительность здешних мест представлена лишь длинной ржавой травой, низко гнущейся от промозглого ветра, да сизым мхом, въедливо облепившим каждый камень. Несмотря на промозглую погоду, я бодрым шагом направлялся к маяку, предупредительно захватив с собой отвертку для замка и найденный в подсобном помещении лом. Замок долго не хотел поддаваться, но, когда отвертка вошла в него весьма глубоко, издал протяжный скрип и, окрасив мои пальцы рыжей пылью, наконец отворился. Внутри маяка и впрямь, как писала Агата "не было ничего хоть сколько-нибудь примечательного". Изъеденная коррозией винтовая лестница не внушала даже самого малого доверия, а потому я не рискнул подняться наверх. Что ж, раз обозреть бескрайние морские просторы не удастся, придется довольствоваться исследованием небогатого содержимого помещения. Прямо под лестницей лежала полуистлевшая черная тряпка, при ближайшем детальном рассмотрении оказавшаяся курткой фирмы "Форпост". Эта находка меня весьма удивила, ибо сам я недавно стал обладателем такой же. И даже фасон похож. Впрочем, к делу, а точнее к моему будущему роману, эту куртку никак не пришить. А потому я оставил этот предмет гардероба на прежнем месте. Куча пыли, засохшие пучки водорослей, пара пустых бутылок зеленого стекла – вот все что ютилось на полу заброшенного морского колосса. Однако мой взгляд внезапно привлекла дверь. Та самая, описанная Агатой дверь в стене маяка. Она располагалась на уровне второго лестничного пролета, имела странную ручку и решительно никуда не могла вести. Чтоб убедится в последнем, я вышел из маяка и обошел вокруг. На том самом месте, где изнутри была дверь, снаружи на меня смотрела абсолютно цельная стена с облупленной краской. Странное дело. Я вернулся в помещение, и побуждаемый каким-то настырным детским любопытством с опаской поднялся на несколько ступенек скрипящей лестницы. Тут то мне и пригодится лом – мелькнула в голове довольно абсурдная все-таки мысль попытаться вскрыть дверь. Знаете в детстве у нас была елочная игрушка в виде лампы Алладина, и я, будучи хоть и ребенком, но уже достаточно взрослым, чтоб не верить в чудеса, вопреки здравому смыслу отчаянно ее тер. Джин, как вы понимаете, так и не явился. На это я рассчитывал и сейчас, поддевая ломом чуть выступающий лист железа. Однако в этот раз реальность меня обманула. Дверь отворилась с тягучим скрипом, и за ней я увидел все тот же скудный пейзаж приморской деревушки. Однако проем, хоть и располагался внутри на возвышении, снаружи почему-то вел сразу на землю. Припорошенную первым липким снегом землю.

Я вышел из таинственной двери и, разочарованно побрел домой. Снаружи заметно похолодало, а снежные хлопья неистово носились в безумной пляске, и наконец слились в единый рой беспощадной пурги. Дойдя до своего скромного жилища, я с удивлением обнаружил запертую дверь, хотя точно помнил, что не пользовался ключом, когда уходил, ибо ждать воров в столь безлюдном месте довольно странно. Да и сам ключ остался в кармане какого-нибудь пальто или куртки. Между тем, холод начал пробирать меня до костей, ведь одежда на мне была вовсе не рассчитана на снежную бурю. С отчаянной злостью я вскрыл дверь ломом. Внутри было не теплее, чем снаружи, хоть всю ночь топился чертов камин. Однако, что это? Со стоявшего у камина кресла винного цвета странным образом исчезли пятна и дыры. Впрочем, как и с обоев. Они, конечно, не выглядели новыми, однако потеки и плесень куда-то подевались. Но самый главный ужас состоял в том, что я никак не мог найти своих вещей. Моя одежда, мой чемодан, винтажная печатная машинка, купленная на блошином рынке – ничего этого не было и следа. Может пока я шатался у маяка, родственники дряхлеющей Марты все здесь почистили и куда-то переместили мои вещи. Но ведь у нас со старушкой был уговор. Да и невозможно так быстро сменить обивку на кресле, и удалить следы времени с обоев. Что, черт возьми, происходит? Впрочем, холод стоял такой, что сложно было даже думать. Дрожащими красными руками я нагреб из подсобки дров и уселся греться у камина в таинственно обновившееся винное кресло. Едва приятное тепло начало разливаться по моим чреслам в дверь настойчиво заколотили. Наверное, любопытство кого-то из здешних стариков пересилило привычку к домоседству, и он решил нанести мне визит. Нехотя я поплелся открывать.

– Добрый день, – неуверенно пролепетал крупный бородатый мужчина на вид лет пятидесяти, – Я увидел дым из трубы и подумал, что это Марта вернулась.

– О, нет, боюсь Марта уже не в том состоянии, чтоб таскаться сюда, меня зовут Альберт, я давний друг семьи. – сам не зная зачем соврал я на ходу. – Проходите, погрейтесь, на улице просто лютая стужа.

– Да стужа это ничего, мы тут привычные, – стесняясь промолвил незнакомец, однако вошел и робко присел на горчичный топчан у входа. – Я Виктор, местный рыбак.

Воцарилась неловкая пауза, которую я решил прервать с пользой для себя и узнать что-нибудь об Агате.

– А вы знали Агату, Виктор? Кузину Марты, пропавшую здесь пятнадцать лет назад?

– Агату? – рыбак посмотрел на меня удивленным взглядом, – я не помню никого с таким именем, мистер. Да и не пропадал вроде тут никто.

Вероятно наш милый Виктор частенько заглядывает на дно бутылки, подумал я, вот память и прочие функции мозга бедняги постепенно и угасают. Впрочем, чем еще заниматься в такой глуши?

– Ну а таинственный странник-самоубийца? Или пропажа фельдшерского сына? Об этом вам что-нибудь известно?

Виктор тяжело поднялся во весь свой огромный рост, и окинув меня боязливым взглядом пробурчал- Извините, мистер, мне нужно идти. После чего скрылся за дверью в белой зимней пурге.

Нда, странные здесь жители, нечего сказать.

Следующим утром я проснулся от звука монотонно падающих за окном тяжелых капель. Это таял нападавший за вчерашний вечер снег. Желудок сводило от голода. Напялив жуткие рыбацкие сапоги не по размеру, найденные в кладовке, я отправился в местный магазин. Было по-весеннему тепло, ноги противно утопали в раскисших сугробах. Странная тут погодка, под стать людям.

– Доброе утро! – как можно дружелюбнее сказал я, открыв дверь небольшого деревянного домика, в котором и располагался здешний продуктовый. За прилавком стояла невысокая женщина средних лет с приятным добродушным лицом. Она беседовала с благообразным стариком.

– Думаю ничего страшного, Аннэт, просто полощите горло дважды в день, – отеческим тоном советовал продавщице пожилой господин.

Должно быть это и есть тот самый фельдшер, сынишка которого пропал пятнадцать лет назад.

– Простите, вы должно быть местный врач, то есть фельдшер, – сам не ожидая от себя такой бесцеремонности внезапно выпалил я.

– Да, – спокойно ответил старик, – а вы, молодой человек, должно быть чей-нибудь родственник, заехавший навестить тетушку в этот весенний день?

– Весенний? Но сейчас же октябрь! – или дедуля свихнулся по старости или у местных странное чувство юмора, подумал я. А сам фельдшер и его собеседница одарили меня испуганными взглядами.

– Понимаю, что прошло уже много времени, но очень вам соболезную сэр, в связи с пропажей вашего сына на маяке. – Я осознавал, что звучу весьма нелепо, однако надежда получить какие-то сведения для романа толкала меня на столь дерзкие поступки. Да и какая в конце концов разница, что подумают обо мне эти сельские люди, если я вряд ли когда-либо их еще увижу. А тем временем испуг в глазах обоих обитателей деревни перерос в неподдельный ужас. Наверное, я дал маху, не стоило ворошить былые раны этого милого человека. Я почувствовал себя назойливым газетным писакой, охочим до грязных историй с кричащими заголовками.

– Не представляю, о чем вы говорите, мистер. – фельдшер смерил меня довольно неприятным взглядом и обратившись к продавщице вежливо сказал – Всего доброго, Аннэт.

– Всего доброго, мистер Фарел. – Аннэт робко улыбнулась старику и, когда тот вышел за дверь, стараясь не смотреть мне в глаза спросила – Вам что-нибудь нужно из съестного, сэр?

Купив немного припасов – яйца, бекон, кофе и все такое, я на обратном пути решил больше не донимать местных расспросами, пока меня не загребли в полицию или не упекли в психушку. Ибо смотрят на меня здесь совершенно как на ненормального. Впрочем, я и не ждал многого от здешних обитателей. Внезапно на меня накатила апатия, сродни той, что возможно посетила бедную Агату. Вся эта идея с романом, дурацкой поездкой в чертову глушь, поисками тайн и загадок – все это выглядит нестерпимо жалко. Однако надо хотя бы попытаться, наверное… О, Боже, дай мне сил начать эту драную книгу!

…

Пару дней я провел в безуспешных пробах создать интригующее вступление. И вот когда уже были исписаны, смяты и выброшены все бумажные листы, найденные мной в этом сиром домишке, начало выходить наконец то что-то достойное. Однако срочно требовалось бежать на почту для пополнения канцелярских запасов. Погода стояла по-весеннему теплая, пахло сырой землей, в голых ветвях старой груши даже щебетали какие-то птицы. Наученный горьким опытом, я уже не стал искать общения с работавшей на почте миловидной девушкой (ситцевое платье, васильковые глаза, и бейджик с именем "Эллен"), а просто попросил бумаги и несколько шариковых ручек. Но девица, одарив меня кокетливым взглядом, решила начать разговор сама.

– Весна добралась и до наших краев. вы заметили, как тепло? – прощебетала она. Я усмехнулся. Что у них тут за шутки с этой весной.

– Да, солнце почти как в марте, и не скажешь, что сейчас октябрь. Лицо девушки выразило искреннее изумление.

– Вы должно быть не местный, я никогда вас раньше не видела. – быстро справившись с удивлением продолжила она как ни в чем не бывало.

– Да я из Эштона, приехал искать здесь вдохновение.

– О, моя тетя тоже из Эштона, я гостила у нее в прошлом месяце и набрала кучу модных журналов. – девушка достала из подполы несколько толстых изданий с платьями, все как один датированных апрелем шестьдесят пятого. – Знаете, я просто обожаю шить.

– Как интересно, однако боюсь эти модели несколько устарели, – я тут же осекся, Боже, Альберт, ты отвратителен, нашел кого атаковать своими саркастичными колкостями. И тут же добавил как можно дружелюбнее – Хотя, кажется, ретро нынче в моде.

– Ретро? – Эллен снова удивленно вскинула брови. – Это же свежие каталоги за этот месяц. Вот посмотрите написано – апрель шестьдесят пятого. И она сунула один из журналов мне под нос.

Я не шел, а бежал. И вовсе не домой, а к проклятому маяку. Кусочки странного пазла наконец сложились в моей голове. Таинственное исчезновение вещей и пятен с обоев и мебели, старомодные одеяния местных жителей, который я сперва списал на отсталость и странный вкус, внезапная перемена погоды. Непонятно каким образом, но та чертова дверь на маяке перенесла меня на двадцать один год назад. Возможно, я сошел с ума, или все это мне снится, но нужно попытаться попасть обратно в свое время. А что, если я снова пройду через дверь и окажусь не в восемьдесят шестом, а в сорок четвертом или две тысячи седьмом? Как вообще работает эта чертова штука? Почему именно на двадцать один, а не на три или на сто? Хотя значительно хуже было бы оказаться в совершенно иной эпохе с каретами, дамами в кринолинах и джентльменах в цилиндрах с тростью наперевес.

Я наконец добежал до маяка и остановился у самого входа, чтобы перевести дух. Маяк, равно как и обои с винным креслом в доме Марты, выглядел обновленным. Точнее не таким обветшалым как в восемьдесят шестом. С трепещущим сердцем, сделав глубокий вдох, как перед погружением в пучину, я вошел через открытую настежь дверь. Внутри все было почти так же, только немного меньше мусора, да винтовая лестница выглядела куда крепче. Однако, когда мой взгляд уперся в абсолютно гладкую стену, на которой не было и намека на какую-либо дверь, мои ноги похолодели и стали ватными. Я схватился за перила, чтобы хоть как-то удержать равновесие и не рухнуть старым мешком наземь. В голове роилась куча мыслей. Что теперь делать? Как вообще такое возможно? А вдруг я действительно спятил? Хватаясь трясущимися руками за холодный метал винтовой лестницы, я поднялся на два пролета. Стена. Абсолютно гладкая белая стена. Ни щелочки, ни выступа, ни закорючки. Дверь исчезла и мне никогда не попасть обратно. Я сел на ступеньки и обхватил руками голову. Как? Почему? За что?

Дрова в камине уютно трещали, в кружке дымился кофе, в окно робко постукивали голые ветки вишни. И так хотелось забыться, просто не думать о том, что я черт знает как попал в прошлое, и, кажется, застрял в нем навсегда. Но не думать нельзя. Нужно искать выход. Если есть вход в прошлое, то непременно должен быть и выход. А как быть если я его все-таки не найду? Следует разработать план и на этот случай. Хотя, какой тут к черту может быть план? Закончатся деньги и мне конец. Куда я пойду? Вернусь домой? Дом… Неужели если я сейчас приеду в Эштон, меня там встретит еще живая мать и девятилетний я сам? Господи Иисусе!

Обратиться за помощью к кому-нибудь из местных? Но что я им скажу? Они и так считают меня сумасшедшим из-за странных расспросов. Может просто остаться здесь и стать рыбаком? Но где я буду жить? На лето в домик возможно приедет Марта с семьей и как тогда все объяснить? Кажется, придумал! Тот человек, что приходил сюда в первый вечер, Виктор. Я попрошусь к нему в напарники, может он приютит меня. Хотя я зачем-то ляпнул ему, что родственник Марты. Впрочем, можно придумать что мы с ней поссорились, главное не попадаться этой леди на глаза. Да, так я и сделаю. Завтра же наведаюсь к тому рыбаку (кажется он живет недалеко, раз увидел дым из трубы) и попытаюсь с ним подружиться. А сам в это время конечно же буду искать выход из чертова шестьдесят пятого. Что ж, на том и порешим, а пока надо состряпать ужин. Стряпать, по правде говоря, было ничего – я просто прикончил банку сардин и допил свой кофе. Скорей бы завтра.

Прежде чем наведаться к Виктору, я решил еще раз сходить на маяк. Боюсь, придется таскаться туда каждый день – вдруг дверь внезапно, да и появится. Сегодня этого, увы, не произошло. Меня встретила все та же гладкая белая холодная стена. А что, если Агата на самом деле не убивала себя? Ведь тело бедняжки так и не было найдено. Она совершенно точно видела эту дверь, о чем и упоминает в своем письме к Марте. Что если писательнице все же удалось ее открыть и сейчас она блуждает где-то в пятидесятом. Подождите-ка. Агата пропала в семьдесят первом, с тех пор прошло пятнадцать лет, и если тогда она попала в пятидесятый, то будь она жива, я бы встретил ее здесь в шестьдесят пятом. Боже, как все запутано.

Виктора я нашел в небольшом каменном домишке, располагавшемся недалеко от берега. Он чинил довольно потрепанный катер, и завидев меня, начал суматошно вытирать руки о грязный комбинезон.

– Добрый день, Виктор – я дружелюбно протянул ему ладонь.

– Добрый, мистер, – он неловко пожал ее, а до меня внезапно начало доходить, что и манера речи, и жесты, и мимика этого рыбака явственно выдают в нем слабоумного. Господи, как я сразу не понял?

– Как рыбалка? Есть ли улов?

– Я еще не выходил в море, мистер. Мой катер сломался. – Виктор смотрел исподлобья, но взгляд его был не грозным, а наивным и боязливым, как у пугливого ребенка.

– Что ж, удачи в починке, Виктор, – я кисло улыбнулся и, ощущая почему-то невероятно жгучий стыд, решил ретироваться. Ужасно неловко просить этого человека о чем-либо – будь то возможность взять меня в напарники или подбросить немного сайры (или кто тут водится) на ужин.

Делать нечего – пришлось еще раз смотаться на маяк и снова полюбоваться белой ничего не обещающей стеной, а потом бесцельно бродить по берегу наблюдая за отливом.

Каждый день на протяжении всей недели я посещал чертов маяк и каждый день видел одно и тоже – голую белую стену, а после про мотался вдоль берега или пялился со скал на море. Иногда мне встречался кто-нибудь из местных. Они одаривали меня косым недоверчивым взглядом, я отвечал им тем же. В субботу день выдался особенно теплым, но меня совершенно не радовало весеннее солнце и птичьи трели. Запас продуктов подходил к концу, деньги тоже, двери не было, равно как и свежих идей по выходу из кошмара. Вечером я взял лом и решительно отправился к маяку. Поднявшись на второй пролет противно скрипящей лестницы, я что было силы начал долбить проклятую стену. Меня охватила невероятная ярость, а тело бросило в жар. Скинув куртку, я с тройным усердием начал ковырять ломом белую краску, намереваясь прорубить чертову дверь самостоятельно. Стоит ли уточнять, что мои усилия не увенчались успехом? В конце концов мне стало дурно. Я вышел из маяка и побрел к скалам, а там отдышавшись с размаху выбросил лом в море. Дул довольно пронзительный ветер, а набегавшие на скалы волны отполировали камни до невероятной гладкости. А что может ждать отчаявшегося человека в расстроенных чувствах на голых скользких скалах под пронзительным ветром? Думаю, вы уже догадались. Меня подвели все еще дрожащие от физического напряжения ноги. Неловкое движение, удар волны, порыв ветра. И вот морская бездна готовиться принять несостоявшегося писателя в свои недра. А знаете, я даже не расстроен. Наконец-то все решилось. Падая в ледяные объятья равнодушного моря, я вдруг отчетливо понял кто же тот таинственный чужак, бродивший здесь за шесть лет до появления Агаты.

ЗАКУСОЧНАЯ “У ХЭЛЛА”

– Мы уже проезжали мимо этого дерева, Майк. – Сьюзен нервно стучала пальцами по двери старенького Доджа, на котором он с мужем решили выбраться в соседний городок к кузине Рейчел.

– Это обычное дерево, Сью. Здесь таких сотни. Как ты могла запомнить, что мы проезжали именно его?

– Нарост на его стволе напоминает человеческое лицо. Да выключи ты ради Бога эту хрень. – Сьюзен резко выкрутила радио и хриплый мужской голос, исполнявший какую-то лиричную кантри-песню внезапно затих.

– Да что с тобой такое? – Майк искоса посмотрел на жену, стараясь не отвлекаться от дороги. Где-то должен быть хоть какой-то указатель. Они проехали уже больше сотни миль, но не встретили ни дорожного знака, ни заправки, ни мотеля. Только ровное шоссе, обрамленное по обе стороны густым лесом.

– Я чертовски устала, желудок сводит от голода и бензин вот-вот кончится. Если до темноты нам так и не удастся выехать из этой глуши, придется ночевать в машине.

– Дорогая, ты же видишь, что..

Внезапно, прямо перед лобовым стеклом пробежал олень, Майк резко затормозил от неожиданности и авто занесло вправо.

– Вот дерьмо. – Сьюзен ударилась головой об окно. Она была дико раздражена – Только этого не хватало. Ни одной машины. Ты заметил, Майк? За все то чертово время, что мы едем по этому шоссе нам не встретилось ни одной машины. И ни одной заправки. Мы застрянем в этой глуши навечно. Дерьмо! Дерьмо! Дерьмо! – она начала яростно стучать по приборной панели.

-Дорогая, прошу тебя – успокойся! Мы не можем застрять здесь навечно. Это смешно. Кто-нибудь обязательно нас увидит и поможет, и пока у нас не закончилось топливо, я все-таки попытаюсь найти заправку. – Майк вырулил влево, и они снова помчались по шоссе двадцать один.

Солнце уже село и темнота становились все гуще, когда Майкл заметил вдалеке тусклый свет какой-то вывески.

– Ты тоже это видишь, Сью? – он растолкал, начавшую дремать Сьюзен и кивнул головой на мелькавший впереди неон.

– Господи Иисусе – женщина с облегчением вздохнула.

Светившаяся красным надпись, привлекшая внимание парочки, гласила что в скромном здании с большими окнами расположена "Закусочная у Хэлла". К закусочной, представлявшей из себя самое заурядный дайнер на шоссе с красными диванами и дрянным кофе, прилегал обшарпанный мотель. И судя по отсутствию машин на парковке, свободных номеров в нем было хоть отбавляй.

– Кто бы ни был это Хэлл, я буду молиться за него всю оставшуюся жизнь, – радостно сообщил Майкл жене.

– За двенадцать лет, что мы прожили с тобой вместе, Майки, я что-то ни разу не видела, чтобы ты молился, – насмешливо ответила Сьюзен.

– Никогда не поздно начать, – засмеялся Майкл.

Они припарковали додж на пустой стоянке и направились в закусочную. Внутри уютно горел свет, однако никого из персонала не было видно. Стивенсоны сели у окна и стали ждать официантку. Когда спустя десять минут никто так и не появился, Майки негромко позвал:

-Эээй, здесь кто-нибудь есть?

Через пару мгновений в зале возникла блондинка среднего роста в белом переднике и дружелюбно улыбнулась:

– О, простите. Я не слышала, как вы вошли. У нас тут, как видите, с посетителями не густо. – Она обвела пространство вокруг карандашом для записи заказов. Посетителей и впрямь было не густо, а если быть точным, то кроме Майкла и Сьюзен Стивенсонов в зале не было ни души. Не считая самой официантки, которую судя по прикрепленному к синей блузке бейджику звали "Лили".

Меню закусочной, как это и бывает в подобных местах не поражало разнообразием. Однако у парочки с утра маковой росинки во рту не было, никто же не предполагал, что они заблудятся, а потому чета Стивенсонов готова была съесть что угодно. Майкл заказал двойную порцию жареных сосисок с бобами, а Сьюзи решила довольствоваться яичницей – с недавних пор она сидела на белковой диете.

– Господи, это самое вкусное что я ел в своей жизни, – Майкл макал сосиску в кетчуп.

– Ну, спасибо! Я-то думала, что моя стряпня – это лучшее, что ты ел! – Сьюзен изобразила деланое возмущение.

– После твоего жаркого, дорогая! Надо бы взять пиво и забрать его в номер. Надеюсь, этот мотель работает.

– Если нет – я завалюсь спать прямо здесь, надеюсь, Лили нас не прогонит.

Упомянутая Сьюзен Лили как раз появилась в зале с тряпкой для протирания столов.

– Дорогуша! – позвал ее Майкл, – скажите, мотель, что примыкает к вашему заведению. Он ведь работает, не так ли?

– О, да! тут, конечно не фоур сизонс, но вполне сносно. Если за стойкой никого не будет, звоните в звонок как можно громче. Управляющий Дженкинс глуховат на оба уха.

– Спасибо! – почти хором ответили Стивенсоны.

– Мы возьмем с собой пару бутылочек пива, – Майкл направился к холодильнику с напитками.

Рассчитавшись с Лили, они неспеша побрели в мотель.

– Ты только посмотри какая тьма, – Сьюзен вышла из освещаемого вывеской участка, и рефлекторно передернув плечами вернулась обратно. Вокруг закусочной и мотеля и впрямь царила густая, непроглядная темнота. Словно черный туман, но какой-то живой и подвижный.

– Никогда такого не видела!

– Пойдем скорее в номер, дорогая! Я с ног валюсь, – не обращая внимания на странное природное явление, Майкл обнял жену, и они вместе поспешили войти в мотель.

В номере пахло пылью и затхлостью. Мистер Стивенсон приоткрыл окно, чтобы хоть немного проветрить комнату.

– Очевидно сюда никто не заселялся последние лет тридцать.

– Да уж, – Сьюзен провела пальцем по запыленной тумбочке родом из пятидесятых, – как они только тут держатся, Майк? Мы ведь и впрямь все то время, что блуждали по шоссе ни встретили ни одной машины. Кто вообще заходит в эту закусочную и мотель? Кажется, мистер Хэлл работает себе в убыток.