Квант добра

Размер шрифта: 13

* * *

Квант добра

Да, всё квантовано в природе —
В лесу ведь нет овцеволка,
Арбузорепы в огороде
Ещё не выросли пока.

А те, из прошлого, примеры —
Змеекозлы и козольвы —
Обыкновенные химеры
Больных фантазий и молвы.

Во всяком случае, сегодня
Смешенья не прокатит блажь:
Во всех хранилищах господних
У каждой твари свой этаж.

И между теми этажами
Который век, который год
Клыками, бомбами, ножами
Борьба смертельная идёт.

И в человеческих подвидах
Единоо́бразных – смотри! —
Живут и ангелы, и гниды
Несовместимые внутри.

Не от Ехидны и Тифона,
Все – из адамова ребра,
Но по неведомым законам
В них разный уровень добра.

Добро квантовано, дискретно,
Как не родятся львокозлы,
Так не бывает святовредных
И не бывает доброзлых.

У соловецкого сидельца
И сгинувшего в тьму обра́
Отличье – маленькое дельце —
Квант добра.

«Дождались – весна на российских просторах!…»

Дождались – весна на российских просторах!
Резвятся русалочьи дочки в озёрах.
И майских жуков меднокрылые бонзы
Родню созывают из злата и бронзы.
Ах, майские сумерки! Нега и сырость!
Дымы и гитара, как счастье на вырост,
На звёздных качелях надежды качанье,
Цветенье – не просто плодов обещанье,
Цветенье – смертельный экстракт вожделенья,
Вначале – слиянье, лишь после – деленье.
Русалочьи дочки в озёрах играют,
Ах, если б вся жизнь состояла из мая!
Ах, если б всю жизнь всё цвело и кипело!
И пело – с гитарою иль а капелла!
Какой ненасытной – зелёной и влажной,
Хвалился б я неутоляемой жаждой!
С каким нетерпеньем у белых сиреней
Торопятся рваться набухшие почки!..

Чу!.. учатся петь у заморской сирены
Смертельную песню русалочьи дочки…

Веснеет!

Надежде К.

Пила берёзы сок во сне я —
И разгадать смогла сама
Свой сон без сонника – веснеет
Уже уставшая зима.

Кто нам расскажет всех честнее,
Когда весне даётся старт?
Как разобраться, кто веснее —
Февраль иль март?

Вовсю капель звенит, и с нею
Дуэтом льётся птичья трель.
Простите, март, февраль, – веснее
Вас, стариков, пацан апрель!

Пролески сциллами синеют,
Пьянит земли ожившей прель,
Конечно же, всех-всех веснее
Апрель! Апрель, апрель, апрель!

Листки в календаре краснеют,
И площадь флагами красна.
Нет, май апреля не веснее.
Май – он уже сама Весна.

«Живущим кажется – они итог…»

Живущим кажется – они итог
Историй и цивилизаций,
Их время от ума пальпаций
Сочится густо между строк
В почти заполненную яму,
Осталось разровнять песок,
Приладить с лентами венок,
И сверху – томик Фукуямы.

«Жизнь выдаётся как аванс…»

Жизнь выдаётся как аванс
На труд преодоленья лествиц.
И не получится воскреснуть,
Покуда сотворённой песней
Я не избуду диссонанс
Меж слышимою, как в бреду,
Пророка – обо мне – мечтою,
В бреду запомненною мною,
И настоящею судьбою,
С которой по свету бреду.

На непохожесть двух личин
Смотрю угрюмо исподлобья.
Увы – за это неподобье
Потом не спросишь у надгробья,
Что толку в тысяче причин?
А жизнь… а жизнь – великий шанс
Сыграть и спеть по божьим нотам.
Не в первый раз… Десятый? Сотый?
Я не осилил сей работы
И по ветру пустил аванс…

«От напряженья знатный вышел пук…»

От напряженья знатный вышел пук
В стенах академических стенаний!
Как пухнет академия наук —
Паук на организме знаний!

Как после дождичка в четверг рак на горе свистит!
Каюк науке! Живописи – тоже,
Ведь следом бюрократы от кисти
Создали академию художеств.

Хотя бы вы, прорабы духа и души,
Не суйтесь в иерархию обмана.
Писатель? Так сиди пиши!
Избави бог от академии романа!

«На мудрецов лекала нет…»

На мудрецов лекала нет,
Всяк по своей линейке чертит:
О жизни плачется поэт,
Философ думает о смерти.

Так обнажат два умника на миг
Два самомнения из ножен:
Ничтожный будет думать, что велик,
Великий сокрушаться, что ничтожен…

«Душа металась в поисках родни…»

Душа металась в поисках родни.
Она нашлась – иных родных роднее,
И мы уже почти лет двести с нею,
Среди похожих, но чужих – одни.

Мы этих лет креплёное вино
Из хрусталя небьющегося пили.
Сказать словами: «Мы любили…» —
Что промолчать… Мы с ней – одно.

Два славных века длится этот пир —
Слиянье душ в одну иную сущность.
И это сделал Бог – собственноручно! —
Чтоб показать, каким стать должен мир.

«Ты – вино без алкоголя…»

Ты – вино без алкоголя,
До безумия пьянишь.
Ты без каторги – неволя,
Ты в провинции – Париж.
Ты светила, и я мчался
До светила по лучу.
Как мальчишка размечтался,
Что в награду получу
Хоть одно прикосновенье
К алой розы лепестку
И остановлю мгновенье,
Прошептав: «Merci beaucoup»…

«Не уходи, родной, держись!…»

«Не уходи, родной, держись!» —
Мольба в конверте…
У непростой загадки – жизнь —
Отгадка в смерти.
Там – пустота. Она же – твердь
Внутри и и́звне.
У непростой загадки – смерть —
Отгадка в жизни.

«Бредёт евангельский осёл…»

Бредёт евангельский осёл
Тысячелетья без простоя.
Течение времени – дело пустое,
Лишь крови течение – всё!

И даже если твой народ
Удачлив и обласкан новью,
Пока не напоишь историю кровью —
И с места она не сойдёт.

Но ведь и кровь ценою в грош:
У Клио, хозяйки небесного Склифа,
Одна панацея – целебные мифы,
Лечебная грязь, или попросту – ложь.

И ей плевать – цветёт? гниёт? —
На самом деле племя божье.
Пока не наполнишь историю ложью,
Никто не поверит в неё…

Исус

Из десятка тысяч дней
Вдруг да вспомнится один,
Когда сделался видней
Смысл отравленных годин.

Помню вечер того дня:
Солнце падало в реку́,
Мы сидели у огня
И внимали старику:

«Одиночество, жизнь “без”
Не вытерпел даже Бог,
Вот и выцедил из молока бездн
Человечий творог.

Мысль свою осуществил
Тем, что мир овеществил.
Всякой бессловесной тверди
Он определил бессмертье,
Тварям, коротко живущим,
Он добавил своей сущи.

Вся органика – божьи органы:
Люди, птицы, трава, листва.
От Сущего на небесах оторваны
И превращены в существа.

Вещь имеет только вес,
Сущь уже имеет сус.
Мир, который русский, весь
Горько-приторный на вкус
В единенье: вес и сус,
Тяжесть – вес, мечта – и сус,
Потому-то и Исус…
Древнерусское Исус,
Православное Исус,
Дораскольное Исус,
Доцерковное Исус.

Знает пусть поповский клещ:
Сколько библию ни плющь —
Сотворённый – только вещь,
А творящий вещи – сущь.

Кто имеет только вес,
Не допрыгнет до небес.
Так что намотай на ус:
Путь к Создателю – Исус».

«Как женственна земля…»

Как женственна земля
В объятиях зари!
Молю, мгновенье для,
«Замри! Замри! Замри!»
Молю, хоть знаю я:
Поверх всего-всего
Вся ценность бытия
Лишь в краткости его…

«Когда моё сердце с чуть слышным тук-тук…»

Когда моё сердце с чуть слышным тук-тук
Оставят последние силы,
Когда завершится магический круг
И время упрётся в могилу,
Тогда, за чертой, за границей, за тьмой,
Не знающей цифры и счёта,
За мглою, себе неизвестной самой,
Откроется… ЧТО-ТО…

«Мечтатели живут по вертикали…»

Мечтатели живут по вертикали,
Ведь, зная в небеса секретный лаз,
Они в задумку божью проникают
О нас.

Не раз я гимн слагал мечтам,
Как душам человеческим на вырост,
Мы б без мечты досель остались там,
Где множатся бактерии иль вирус,
Застывшие в мильярдах поколений.
Мы ж по мечты всходящему лучу,
Хоть ползунки протёрли на коленях,
Но всходим с громким возгласом: «Лечу!»

Мы страшные раздорам платим дани,
Губя себя, но всё ж быстрей раз в пять
Сойдём на нет, как только перестанем
Мечтать.

Иван-чай

Что-то ветер в поле ищет,
Ищет, ищет – не найдёт…
Иван-чай на пепелищах
Удивительно цветёт.

Нежно-розовое пламя
В возмужавших зеленях
Полыхает, словно память
Здесь горевшего огня.

Крепко иван-чай заварим,
Чтобы чувствовать могли
По пожарищам и гарям
Боль родной своей земли.

«Тому уж семь десятков лет…»

Тому уж семь десятков лет
Два гения славянской крови
Своей любовью подарили свет,
Как оказалось, отражённый в Слове.
Так я из безголосой темноты
В экзопланет разумных пояс
Был выпущен на поиск красоты
И вот – живу. И продолжаю поиск.

«Без тайны женщина – пуста…»

Без тайны женщина – пуста.
Без тайны женщина – проста,
Когда в помине тайн нет,
Тогда нас к ней не тянет.

А ты открыта, как цветок,
Как – в зной – живительный глоток,
А ты – невероятно! —
До дна мне вся понятна.

С тобой легко и гладко.
С тобой тепло и сладко,
А… почему?
Загадка!

Письмо в Лобню

Нет, не в Вологду… Я в Лобню,
Пока снег лепил в стекло,
Написал письмо, как обнял,
И почувствовал тепло.

Ведь в письме куда подробней
Расписал свои мечты,
Как с тобою встречусь в Лобне,
Про такси и про цветы.

За сто вёрст любить… удобней.
За сто вёрст – глаза в глаза.
Если ж сам приеду в Лобню,
Не найду, что и сказать.

И на год опять угроблю
Всё, что в сердце у меня.
А письму… письму до Лобни
С пересадками – два дня…

«Погибает старый друг…»

Погибает старый друг,
Друг, совсем ещё не старый,
Старый у него – недуг:
Эк, скопилось сколько тары…

Путь… смотри, мы мчались тут
Сквозь препятствия и грозы!
В колеях уже растут
В восемь этажей берёзы.

Дети – вдвое старше нас,
Подружившихся когда-то…
Как же я тебя не спас
Из трагической палаты?..

Умудрённые врачи
Еле слышно – санитарам:
«Здесь уж нечего лечить,
Даже если не задаром…»

«Может, всё же?..» – «Нет, нельзя.
Вон уж лодка подгребает…»

Кажется, что с ним и я
От бессилья погибаю…

«С неба звезда покатилась…»

С неба звезда покатилась —
След натянулся струной.
– Милая, что тебе снилось
В ночь перед встречей со мной?

– Снилось? Похвастаться нечем,
И не могу обмануть…
Я перед нашею встречей
Глаз не сумела сомкнуть…

– Может, ты ночью гадала?
Слушала пенье в саду?
– Нет, я всю ночь поджидала
Нашу с тобою звезду…

«Как мы свои жизни проживали?…»

Как мы свои жизни проживали?
Прожевали вяло гроздья лет
И при этом не переживали,
Что в них вкуса… то есть – счастья – нет.

Мы к нему и не стремились – к счастью,
Часто зло обсмеивая тех,
У кого был образ счастья
с частью,
Напрочь отражающей наш смех…

«Без сомнения о чуде…»

Без сомнения о чуде
Нам известно лишь одно:
В одноразовой посуде
Подаётся нам оно.

Может – чудное виденье
Незнакомки по весне.
Или вкус стихотворенья
В быстрорастворимом сне.

Иль с чужой душой свиданье
В нерасплёсканной тиши,
Или сладкое незнанье
Своей собственной души.

«Носит русская река…»

Носит русская река
Нас, как нянька, на руках,
То балуя, то ругая —
Неизменчива в веках,
Но и каждый миг – другая,
Утекает… притекает…
Далеко… издалека…
Божьей повести строка,
Чудо – русская река.

«Закат – прообраз конца света…»

Закат – прообраз конца света —
Лиловый, пурпурный, багровый.
Бог миллионы раз об этом…
А мы – не готовы…

А мы на краешке межи
Сидим, завалены вещами,
И вдруг поймём, что наша жизнь
Всего лишь ритуал прощанья.

Уйдём, уедем, улетим?
Печаль всё круче.
Ничто не нужно нам в пути
Из этой кучи.

В баул дорожный не сложить
Всех масок платья…
Зачем же, господи, мы жизнь
На это тратим?

Свисток кондуктора – врасплох!
Перрон отчалит,
И грустно усмехнётся Бог
Твоей печали…

«Сон – ночной, дневной ли, краткий…»

Сон – ночной, дневной ли, краткий,
Из миражных паутин
Сон – не отдых, а зарядка,
Дозаправка на пути.

Без еды-питья – вот странно! —
Можно жить и день, и пять,
А вот без подпитки праной
Сутки, и – хоть режьте! – спать!

Не услады для над миром
Реют сны в ночной тиши —
Живоносные эфиры
Наполняют бак души.

И когда в рассветном иле
Брезжат пробужденья знаки,
Значит, что в теломобиле
Полны баки…

Закрывает небо краны.
Как круги на водной глади,
Тают сны, и, значит, праны
Хватит на день…

Февраль

Смотрю в окно – чудит, родимый:
Метёт, метёт, метёт, метёт,
Как зверь… не раненый – ранимый,
Всех любящий, но не любимый…
Земля давно другого ждёт.

В его метелях слышен ропот —
Как не роптать: все дни с утра
Он слышит, как его торопят:
Пора, пора, пора, пора…

А в нём любви переизбыток —
Признанья ткёт позёмки нить:
«Любовь – сладчайшая из пыток
Любить, любить, любить, любить!..»

В холодных муках тщетно ищет
Огня.
Огня, огня, огня!..
Всё серебро собравший… нищий,
Он покидает толковище
За два – до пораженья – дня…

«Всему есть срок: весна – цветенье…»

Всему есть срок: весна – цветенье —
Плоды – зима… и замкнут круг.
Вершится жизнь не по хотенью
Емелей выловленных щук.
В кругу творятся – вот ведь штука! —
Неблаговидные дела:
Он отпустил к детишкам щуку,
А щучка деток… сожрала.
Вот так и мы обедом будем,
Без различенья лет и лиц…

Так думал я, шагая к пруду
С охапкой новеньких жерлиц.

«В май-июнь и так тепло…»

Насте

В май-июнь и так тепло,
Можно с холодом родиться,
Чтоб тепло само сквозь лица
Прямо в душу натекло.

А в декабрьскую тьму
Всё, конечно же, иначе —
Посылает Бог горячих,
Чтоб теплом помочь Ему.

«Как хорошо испить волшебный кубок…»

Как хорошо испить волшебный кубок
Какого-нибудь терпкого вина,
Ну а потом торжественно и грубо
Послать всех на…

Ах, молодость! Течёт, не иссякая,
Волшебнопосылальное вино,
Ведь жизнь… она такая и сякая!..
Такая и сякая… но…

Ещё сто лет… и вот уже не пьётся.
Пустопорожний морок – жить и пить.
Напраслина. А что же остаётся?
Любить!..

Гармония и красота

Гармония брюхата красотой,
В любом из измерений и пределов
Она богата красотой.
А той
До материи-гармонии нет дела.

Не к месту вспыхнет, без следа сгорит
И зарыдать заставит огнеборца
Корявою полоскою зари,
И ей плевать на таинство пропорций…

В гармонии сокрыта красота,
А та,
Покинув золотую хризалиду,
Пускается так путано летать,
Что ни гармонии, ни вида,

Ни смысла нет в маршрутах завитых
Беспечностью расцвеченной подёнки…
Но почему ж от этой красоты
Выпрыгивает сердце у ребёнка?

Есть что-то выше круга и креста
И золотых сечений антиномий,
Которые помирит красота —
Седьмая производная гармоний.

Помощник

(настоящий автор)

Стих зачинается не мной,
Скорее, мне на удивленье,
Случается его явленье…
Само собой?

Небес зеркальная вода,
Тая глубинное круженье,
На миг покажет отраженье —
Моё? Едва ль…

Не мне, не мне такая честь —
Избавить мир от онеменья.
Мне ж – избавленье от сомненья:
Он – есть!

Попутчик звёздам и луне,
Он зачинает все творенья,
Лишь дописать стихотворенье
Доверив мне.

«Есть свет и – Свет. Я знать не мог…»

Есть свет и – Свет. Я знать не мог,
Как жалок наш словарь убогий!
Есть свет – фотон, а есть Свет – Бог,
От лампы свет… и Свет – от Бога.

Ему звезды не нужен жар,
Причин в пучинах микрокосма,
Он в чистом виде Божий дар,
Он просто – Свет. Поверьте – просто.

Ему не нужно от витрин
Считать бесчисленных мгновений,
Он светит прямо изнутри,
Без скорости, без времени, без тени…

«Под покрывалом божественной Навны…»

Под покрывалом божественной Навны
Мир истово прост и неистово сложен,
В нём высшее счастье – быть равным средь равных,
Оставшись при этом на всех непохожим.

«То кометой, а то мокрым слизнем…»

То кометой, а то мокрым слизнем
Я ползу со словесной сумой:
Если б не было смысла в жизни,
Просто не было б жизни самой.

«Хоть ногтя Его не стою…»

Хоть ногтя Его не стою,
Но на гибельном краю —
Что-то в этом есть святое —
Если прямо устою.

Если мир покроет мглою
Атлантическая гнусь —
Что-то в этом есть гнилое —
Если струшу и согнусь.

«В болотной мгле тепло и сыро…»

В болотной мгле тепло и сыро,
И гадам не до антитез,
Пока у половины мира
В мозгах бамбуковый протез.

Былая твердь – кисель да студень,
Земля расходится на швах,
И бьются в безнадёге люди,
Как рыбы в шёлковых сетях.

Осенины

Октября послушный мытарь —
Ветер – медные наплечья
Сдёрнул с клёнов и осин —
Те вздохнули, неприкрыты…
Будто что-то человечье
Есть в дыханье осенин.

Бе́рега лесного шельфы
В волосах живого света
Греют гномов и ундин,
И невидимые эльфы
Грусть по прожитому лету
Ловят сетью паутин.

Под неслышимые крики
Оглянулись на крылечко
Опустевших домовин
Перелётные калики…
Всё же что-то человечье
Есть в дыханье осенин.

Слово

Агафонову А.А.

Из всех щелей апатия сквозит.
Зачем дряхлеющей стране мечтатель?
Корабль сгнил, и развалился стапель,
И Бог закрыл на чудо депозит.

Отсутствие мечты – страшней всего.
Но вот я Слово достаю из ножен —
Пока в стране романтик невозможен,
Одна надежда только на него.

Пятак

Средь богов немало добряков,
Только и у них в лимите средства:
Сколько в прошлое ни бросишь медяков,
Не получится вернуться в детство.

Разве только – в детские места
Приезжаешь, грустен или весел.
И не потому, что ты устал
Вечно обживать чужие веси,

А причина… в общем-то – пустяк,
Ведь давно объехавший полмира,
В детстве в пруд у дома я пятак
Бросил сдуру – сдачу от пломбира.

«Уронил», – соврал. Но мудрым был
Батя мой, не стал тогда ругаться:
«Это хорошо, что уронил, —
Значит, будешь к дому возвращаться».

«Вчерашний день – уметь дышать…»

Вчерашний день – уметь дышать
Воздушной пылью,
Не велика нужна душа —
Лететь на крыльях.

Мы божьи дети лишь на треть —
Простой экзамен:
Мир этот духом обозреть,
А не глазами.

Чтобы понять хотя бы раз
Виденьем вещим,
Как образы вещей от нас
Скрывают вещи.

Чтоб научиться находить
В той вещной гуще
Непреходящие следы
Их вечной сущи.

И разрешить своим мозгам,
Пока не скисли,
Читать – хотя бы по слогам! —
Господни мысли…

«Дурное, что случалось с нами…»

Дурное, что случалось с нами,
Не годное ни в стих, ни в повесть,
Забыть… не отпускает память,
Забить – не позволяет совесть.

Вот и страничка, где ответы,
И варианты – или-или:
Простить – за всё и всех на свете?
Просить – чтобы тебя простили?

Романов брошенных начала —
Бескислородный ток венозный.
Скорбеть – увы, не полегчает,
Корпеть – и незачем, и поздно.

Нет веселящего озона,
Что делать нам с уходом вёсен?
Грустить – о прошлом? – нет резона,
Грести – да нет уж в лодке вёсел.

И всё равно на выбор лоты
Нам предлагаются оттуда:
Лытать от дел круговорота —
Взлетать, с надеждою на чудо…

«Любой радетель истой веры…»

Любой радетель истой веры
Не усомнится ни на миг —
Не хватит ни числа, ни меры —
Так Бог безмерен и велик!

А рядовой безбожной рати
Другую истину познал,
Что Господа легко утратить —
Так неприметен он и мал.

Сморчок

Поверите – когда я не в лесу,
Я одинок и сам себе несносен.
Хотя… восьмой десяток на носу,
Восьмой. Десяток. Это ли не осень?

Особенно когда среди весны
Приходится в осенних хворей яме
Не воздухом дышать лесным,
А мять диван скрипящими костями.

Фантомных болей инвалид,
День дремлешь, ночь – уже не спится.
И сам не понимаешь, что болит —
Простата? Печень? Поясница?

Терпи ту боль иль не терпи я,
Не взвесить на аптекарских весах
Моё лекарство – лесотерапию
В зелёнолетних смешанных лесах.

А лето начинается в апреле.
Уснули в книгах строчки-старички,
И из-под мёртвой прели загорелись
Живыми чудо-свечками сморчки.

С блаженною улыбкой на лице
Иду-бреду, зелёный человечек —
Весь, до трусов, в берёзовой пыльце,
Я сам – пыльца, ну то есть жив и вечен.

Поклоны бью спасителям-грибам,
Ау! Подагры и радикулиты!
Я сам как гриб – и здесь живу, и там,
В мицелии, за облаками скрытом.

Беда ли, что меня Господь любя
Возьмёт к себе в плетёное лукошко?
Я только лучше рассмотрю себя
В – с той стороны – открытое окошко.

Поэтом стану там, где туч гора.
Тут сильно не хватает слов и цвета,
Не потому что в словаре дыра,
А просто этих слов пока что нету.

Ещё их нет. Массива их грибница
Неспешно зреет где-то в облаках,
Чтоб свежим ливнем в словари пролиться
И мир весь опоэтить. А пока…

Иду за песней невидимки-птицы
(О возрасте с подагрою молчок)
Всё глубже в лес, в надежде заблудиться,
Дышу весной… Смотри, какой сморчок!

«Как известно любящим…»

Как известно любящим
Старикам и крошам,
Старость живёт будущим,
Юность живёт прошлым.

Сами могут в рубище,
Но о том – ни звука.
Старость живёт будущим
Правнуков и внуков.

В новоделах дошлые,
Интернет-всеведы,
Юность живёт прошлым
Прадедов и дедов.

Дождь

Жарой июльскою измучен,
Любуюсь, как из синевы
Калёный зной рождает тучу,
Переходящую на «вы»!

Небесной оптики полоски
Под богопосланным дождём —
И линия рождает плоскость,
Переходящую в объём.

Дивлюсь на звонкое искусство —
Три миллиарда нот… нет – слов!
И каждое рождает чувство,
Переходящее в любовь.

«Хоть короткая самая лестница…»

Хоть короткая самая лестница —
К марту быстрая магистраль —
Я не знаю медлительней месяца,
Чем февраль…

Мутно вьюги с метелями месятся —
И не ясно, где близь, а где даль,
Я не знаю прозрачнее месяца,
Чем февраль…

С умным видом несёт околесицу,
Пусть для всех – общепризнанный враль,
Я не знаю правдивее месяца,
Чем февраль.

«У певца и мудреца…»

Борисову В.М.

У певца и мудреца
Очень разные сердца.

Смотрит первое наружу,
Сторожит жару и стужу,
Ловит дождик решетом,
Разговор ведёт с котом,
В плаче ветра ищет тему,
С ним поплачет. А потом
И об этом и о том
Норовит писать поэму.

А второе смотрит внутрь,
Там ни вечеров, ни утр,
Там ни осени, ни лета,
Ни от суженой привета,
Его комнатка бедна.
И, как до́лжно у аскета,
Лишь один источник света,
Но в нём истина видна.

От певца до мудреца
Расстоянье в два словца,
И летят они на встречных:
Там – мгновение. Тут – вечность.

Осеннее

Смесь стерни и редких былок
Позднецвета над остывшим дёрном
Осень, огнегривая кобыла,
Топчет по пути на живодёрню.

Забирает обнаглевший Кесарь
Богово – и душу, и натуру,
Ветром с расколдованного леса
Рыжую сдирая шкуру,

Мокросолит снежною крупою,
Чтобы не попортилась в морозы.
И стоят понурою толпою
Золото растратившие Крёзы.

«Не я пишу стихи – стихи за мной бегут…»

Не я пишу стихи – стихи за мной бегут,
А я от них скрываюсь по лесам,
Они меня и там всегда найдут,
Наверное, по птичьим голосам.

Какой-нибудь безветренный стишок.
Опустится в тетрадь средь бела дня.
Когда ж тоска пронзает до кишок,
Они ночами мучают меня.

Но лучшая охота у стиха —
Коль я в печали, бедного бедней.
Тогда настолько гладь души тиха,

Продолжить чтение