Языческая повесть варвара

Гвоздём на заборе было нашкарябано:

Нет коммунизма, нет демократии. Гедонизм – мечта. Есть только личные ощущения и то, к чему тебя склонили. Хотя, втянули – тоже звонкое слово.

Выводили старательно и долго.

Русский язык на отлично знает один из тысячи, да и то, не в каждой тысяче.

Особенно остро я это ощутил, когда начал читать Книгу Бытия Почемучко. Некоторые повороты я не осилил, что-то вообще не понял, к тому же, при чтении щипало глаза. Понятия не имею, почему Книга написана почти на современном русском, тем более, ей уже тысячу лет. Поэтому, решил просто пересказать эту экзистенцию, а некоторые моменты, особо врезавшиеся, процитировать. Ну, естественно, на ряду с моей, абсолютно правдивой историей.

Но сначала, о забеге на «стометровку», которая закончилась чуть раньше желаемого.

Мне было 97 лет, и я умер в момент пика наслаждения, когда на мне сидела чудесная 82-летняя девочка. Она также скончалась, скорее от ужаса, но в любом случае у нас состоялась счастливейшая из смертей (если обделить вниманием гибель во имя человечества). А вот моя супруга – она в тот год, лихо постреливая газами, перепрыгнула столетний рубеж – умерла от израненного самолюбия.

По поводу нравственных качеств человека я переволновался уже давно. Вопрос же: каким образом появился на свет Хомо сапиенс? – меня не особо занимал. То ли удивительно эволюционным способом, то ли перепуганная обезьянка чуть не сбила с ног гуляющего Бога, и Он ласково возмутился: «Да, что ж ты делаешь?». Ласково, опять-таки, хлопнул ладошкой ей по черепу и почесал за ушком. Обескураженная обезьянка подняла голову, осмотрелась и сказала: «Ой, гля… какой закат красивый!»

И наступило первое утро эры блаженства.

Но, нельзя нарушать правило, данное всем нам свыше: любая красивая история должна начинаться с голой бабы. Это непременно! Поскольку, там, где нет женщины, происходит животная возня и зверство. При появлении дамы все это не прекращается, зато приобретает какую-то другую форму, в том числе художественную и даже гигиеническую. Ведь каждый обезьяноподобный хочет заманить к себе красивую женщину – вот он поднимает хвост…оп! а от задницы запашок!! И, глядишь, вроде уж побежал прихорашиваться к речке. Истинная красота сумеет подправить своего избранника. Не исправить или перевоспитать, а подправить.

Хотя, в некоторых религиях, женщина – она как бы и не человек. Потому, мне всегда хотелось спросить у «ихних» богов: «А мы, мужики, тогда кто? Зоофилы, что ли? И дети наши мутанты?»

Глава первая

Рубеж ХХ и ХХ1 века. Россия. Алтайские горы. Деревня Любимая. Вечереет, зашла гроза.

Удар молнии – хлынул дождь. Голая баба бежит от речки с криком. Снова гроза раздается диким треском. Баба взвизгивает, поскальзывается, взмахнув платьем в руке и, катится под уклон на заднице. Внизу становится на четвереньки, резким движением поднимает бедра (вид сзади прекрасен, заметьте!), потом остальную часть тела и, вся в черноземе, в прилипших травинках, бежит к дому.

У окошка стоит ее муж, пьет чай, произносит:

– Искупнулась, … (далее следует сокращенное нецензурное слово женского рода из трех букв)

Лирическая вставка.

Как и всякая мыслящая, трусливая тварь, я обязан оградиться от разного рода нападок, неодобрения или просто камня в глаз со стороны фанатизма.

То бишь, нужно позаботиться о страховке, которая выражена фразой красноречивого римлянина: «Религия незаменима для поддержания личной нравственности и социального порядка, и ни один человек, находящийся в своем уме, не станет нападать на нее…»

Сказано это было две тысячи лет назад, да кабы не знать, что за прошедшее время натворили религиозные деятели, то стоило бы согласиться.

Сам же верю всему, что мне нравится. А мысль о Боге – красивая мысль!

Ну а те, кто не верит в Бога, мечтают о волшебстве, родителями которого являются страх, унижение и несправедливость. Чтобы победить их, необходима сила невероятная. Но вы не тушуйтесь красивые, уродцы и обездоленные. Вперед! Ибо один русский философ подсказывал, что к Богу обращаются за невозможным. Для возможного и людей достаточно.

Так вот, после моей смерти, кратко упомянутой в самом начале, я стал подниматься все выше и выше, медленно и красиво, успев разглядеть кое-что удивленно. Не осознать все это, нет, что вряд ли возможно за столь короткий срок для не очень умного существа, но посмотреть на мир другими, свежими глазками. Все-таки, с высоты пространства, над временем, обзор и слышимость гораздо лучше. Это как отзвук упавшей слезы в полную тишину… на бумагу.

И Время действительно потекло будто бы мимо. Или это просто ощущения, данные нам за пределами объективной реальности…

Вижу со стороны, как стою с открытым ртом.

Глава вторая

Доисторические времена.

Cначала изумрудное море потемнело, потом и солнце скрылось в течении нескольких минут.

И вдруг, совершенно неожиданно, в свете меркнущего зарева, на горизонте возник парус.

Он скользил по багряной глади, а небо было чисто, чисто!

И только маленькое облачко невдалеке от заката, словно Бог в задумчивости оставил пёрышко, которым что-то записывал…

На горе стоял Чёрный бог, любуясь красотами Черного моря. (Любуясь! Слово то какое!)

А глубоко внизу, с помпой хоронили старого чёрта. Тот три тысячи лет коптился у котлов честно, безропотно! В награду ему разрешили умереть, спросив: хочет ли он следующей жизни? «Нет, – ответил чёрт, – чтобы тело и душа исчезли вместе и навсегда…». Чёрт был поэтом!

Так вот, Чёрный бог с наслаждением пил кофе. Доведись кому-нибудь наблюдать его, то и мысли не явилось бы, что у бога случилась весьма странная неприятность. Хотя, оговоримся, стоящий на горе отнесся к этому равнодушно… и с некоторым недоумением.

(По слухам, пишет Почемучко, Чёрный бог не вмешался в поступок группы злых людей.)

И, хотя точная информация о данном недоразумении отсутствует, тем не менее известно, что слетевшиеся со всей Вселенной боги провели пиршество (тысячу лет подобного не было!) на котором объявили: отныне, неограниченная власть Чёрного бога на Земле ограничивается делами Ада. Вмешиваться в дела Рая ему запрещено!

Хозяин ада скромно пожал плечами. Даже возражать не счел нужным о том, что вообще-то, Создатель, совсем недавно, запретил оказывать влияние на развитие земной цивилизации… Потому Чёрный бог и не вмешался.

В Книге бытия Почемучко, записано: «Наказан за проступок. Проступок не обсуждался. Сатана смеялся…»

Сатана хохотал от души, а Чёрный бог стал меланхоликом (шутка, насчет меланхолика).

…Когда Чёрный бог допил кофе и присел в кресло, появился Сатана, радостно издеваясь:

– Сидя на месте – многое не удумаешь. Дураки и слабые подыхают в норе!

– В вонючей норе, – кивнул Чёрный бог.

– Но, иногда случается, как ни странно, слабые – это борцы за справедливость.

Хозяин ада хмыкнул, затем посмотрел на собеседника и предложил:

– Отужинать не желаете, Ваша Светлость?

– Скушать жертвенного барашка? – Сатана провожал взглядом исчезающий парус на горизонте.

И парочка сильных мира Сего и Того перенеслась в другое место…

Каждому известно – никто из богов (за редким исключением) не вступал в отношения с Сатаной. Исключением таким был Чёрный бог, который всегда делал только то, что хотел делать, да и чувство неприязни его посещало редко. Тем более, эти двое облюбовали Землю, как место своего постоянного пребывания. Единственно, Чёрному богу здесь вменялись некие обязанности, не стоящих ему никаких напряжений – хоть в чем-то нужно же слушаться Создателя!

А упомянутое пиршество богов состоялось на рассвете прошедшего дня…

Аггел, он же Падший, Сатана, Дьявол, Люцифер (и еще куча кличек, придуманных ему Историей) сидел в то утро и рассматривал свои новые тапочки, когда вошел слуга Визирь с намерением объявить, что пришла депеша.

– Ваша Светлость! – начал слуга.

– Ну и сотри всех с лица планеты!

Сие означало – день начался с «ну».

– Ну, читай, – Сатана поднял добрые глаза на Визиря.

– …Так и читать то нечего, – он отвечал немного разочарованно, – написано – «Депеша», разворачиваешь – пусто.

– Кто-то хотел, чтобы я на чистом листочке мысль увидел? Наверное, она слишком таинственна, – Дьявол кивнул, – отправь назад.

– Куда, Ваша Светлость?

– К депешу, – рассеянно отвечал Аггел, думая уже совершенно о другом, – выбрось со скалы. Можешь даже испачкать.

Но Визирь на мгновение замялся, и Сатана вновь вскинул бровь.

– Боги прибыли, – тихо сказал слуга, не стараясь оповестить, а скорее обсудить.

– Ну и прибыли…, – лениво отмахнулся Сатана, – шайка бездельников, с которыми даже Папа не может справиться…

– Как никогда в большом количестве! – возбужденно продолжал шептать Визирь.

– Ну… собрание с пьянкой решили здесь устроить, – терпеливо отвечал Дьявол, – давай завтрак…

(Только вы не подумайте, что Сатана знал зачем слетелись боги. Он конечно же не знал…но и знал, одновременно…как бы… в общем, с ума можно сойти, если пытаться разобраться в истине).

Глава третья

Россия. Алтайские горы. Деревня Любимая. Рубеж ХХ и ХХ1 веков.

Федор Иванов, друг Василия Сидорова, пришел утром и сказал, что ночью видел странную вспышку в горах, да и отзвук какой-то странный был. «Пойдем, – говорит он Василию, – посмотрим». Собрались за час, ружья на плечо и попёрлись. Случилась только одна заминка – пес Мустафа, их спутник на охоте, заболел. Василий, рассеянно поглаживая пса, спросил: а какой он, мол, звук этот? Иванов почесал затылок и сказал, что не знает. «Хрен его знает». Мустафу пришлось оставить дома.

Короткий ночлег в горах был для Сидорова беспокойным. Василию снилось огромное скопление людей на каком-то косогоре: каждый, по очереди, что-то швырял вверх… Когда он приблизился, ему объяснили: нужно высоко подбросить колечко, а затем попасть в него маленьким шариком, да так, чтоб шарик пролетел сквозь колечко. Тот, кто попадет – станет волшебником. Сидоров смотрел, как терпел неудачу очередной и, тут же, колечко передали ему. К кольцу была привязана длинная нитка, на другом конце которой находился шарик. Сидоров плавно и высоко подбросил кольцо, метнул вслед шарик, но промахнулся. Нитка извиваясь, плавно опустилась на траву. Все люди, словно по команде, отвернулись и пошли к лесу, а Сидоров предпринял еще одну попытку – шарик четко пролетел сквозь колечко.

– Я попал! – крикнул Сидоров, – Люди, куда же вы?!

Но никто не обернулся. Он смотрел на удаляющихся людей и, неожиданно подумал: «а мож и не надо другим знать, что я теперь волшебник?».

Оглядевшись, Сидоров увидел невдалеке лежащего на траве рыжего мужика. Он смотрел на Василия и улыбался. А потом, одними губами, но Василий услышал отчетливо, сказал:

– Я скажу тебе, Васенька, по большому секрету: бывает так, что жизнь меняется в одну секунду!

И Сидоров проснулся. Сидел в задумчивости несколько минут, потом поднял Фёдора.)))

Они нашли непонятное отверстие на залысине горы только ближе к полудню. Как туда вышли, сами не поняли. Заглянули в дырку, посидели, глядя на дымок или парок, поднимающийся к небу, снова заглянули, потом присели невдалеке. Василий, озираясь, понял, что именно это место ему снилось. Только вот толпы никакой не было. И только он хотел сказать об этом Федору, как из дыры раздался непотребный звук, затем хрюкнуло и выстрелило в небо. Мгновением позже послышался треск и, что-то свалилось сверху, подняв клубы пыли.

– Двум дебилам обязательно в одну дырку заглядывать? – пыль осела, выявив рыжего мужика, – Дырочку следует заделать…

В его руках оказался большой шар мокрой глины. Шмякнув этот шар на дыру, он стал прихлопывать глину ладонью.

– Что за член? – пришел в себя и нервно вскочил Иванов.

Рыжий нехорошо оскалился, а Сидоров дернулся, выстрелил два раза поверх головы.

– Ай! – раздалось в ответ.

И мужик со звериным выражением лица отпустил такую! затрещину Сидорову, что тот отлетел на пару метров, успев услышать:

– Ты чё ж, гад, делаешь? Я чё, тебя бил?

И в следующую очередь, громкий подзатыльник получил Иванов, сбивший его с ног.

– За компанию! – засмеялся рыжий дяденька и комично переваливаясь, неестественно быстро миновал расстояние до деревьев, за которыми и скрылся.

Трудно бывает объяснить поведение людей, но два друга подскочили, да с ружьями наперевес кинулись вдогонку.

Весь лес на этой горе наполнился шумом: «Застрелю, сука!»

Через несколько минут запыхавшиеся охотники остановились у дерева, растущего от самой земли тремя стволами.

– Не вижу, – прошипел Василий, опуская ружье.

– И я, – тихо сказал Федор.

Тут же, возле их ушей раздалось:

– Ой! Бдя, засекли, – из-за стволов дерева выскочил обидчик и бросился убегать, сбив Иванова с ног опять.

Сидоров вскинул ружье, но рыжий, прыгнув в сторону, ушел с линии обстрела, виляя между деревьями, причем делал это как-то мерзко, противно помахивая задом. И доносилось до охотников:

– Вай, бдя, убьют, убьют, убьют…

Погоня неслась по склону с хрипом и бранью. Василий, не удержав равновесие, покатился кубарем вниз. Ружье попало между старых пеньков, однако, руки так крепко держали, что последовал жуткий треск. Сидоров, подлетев, плюхнулся животом на небольшую ровную площадку, поднял голову, но сюда, таким же «макаром», прилетел Иванов – точно на Сидорова.

– Гондон! – закричал Васька.

– Извини, не успел одеть, – свистело из груди Федора.

– Да пошел ты, знаешь куда?!

Василий застонал, стряхнул Иванова, вскочил на ноги.

– Стой, Васька! – Федор схватил его за штаны.

– Что, блин? – остервенело, заорал Сидоров.

– Стой, говорю. Ты чё, не понял ничего? За кем мы, как два барана, гонимся? За нечистой силой…

Тут послышалось:

– Только никому не говорите…

Иванов резко повернул голову, а Сидоров дернулся как девица, которая испортила воздух в приличной компании.

Рядом, прислонившись к дереву, сидел рыжий дяденька, жевал травинку и говорил:

– Иванов не выстрелит, а у Васьки ружье сломано, – он поднял указательный палец, пригрозив, – если кому-нибудь расскажете, остаток дней проведете в психушке, а может еще и дико изнасилую…обоих…или обеих. Как правильно?

Рыжий убрался неожиданно. Сидорова сразу как-то затрясло. Он крикнул «ай!», резко отскочил в сторону, в прыжке снимая штаны…

Друзья долго шагали молча, потом Сидоров вымолвил:

– Нет, это не возможно.

Он снова отошел за деревья.

– Возможно, судя по тому, что я слышу, – отозвался Иванов.

А сам думал: «Если б я был один, то наверняка бы решил, что сошел с ума. Но, глядя на жопу Василия, которая подтверждает обратное, нужно успокоиться. Дед всегда говорил: «посмейся при случае» … И посмейся над случаем».

Выполз Сидоров. Тоскливо посмотрел на Федора, спросил, как всегда не теряя чувства юмора:

– Как думаешь, я не нарушил природный баланс Алтайского края?

Через какое-то время Василий снова отходил в сторону, а Иванов замечал:

– Слабоват, слабоват…

– Как хорошо у нас в горах! – сконфуженно говорил Сидоров, застегивая ремень.

– Да, у нас есть где спрятаться, – задумчиво отвечал Федор, оглядывая горы.

И только теперь, повернувшись к другу, спросил:

– Что это было, Вася?

– Это была фигня, Федя! Самая настоящая…и, чует моя задница, это только начало.

– Я верю твоей заднице, – Иванов тряхнул ружьем, – и мне кажется, это чертило тебе клизму устроило. Пошли, пророк…

Спустя несколько часов, они сделали привал.

– Вася, я даже в Афгане не спрашивал у тебя… как ты думаешь, бог есть? Он охраняет нас?

Сидоров шмыгнул носом, посмотрел на друга и к вопросу отнесся серьезно:

– Думаю, он охраняет в целом, – Василий как бы погладил руками земной шар, – а не каждого дурака в отдельности…

Обратный путь они проделали быстрее. Неслись, не снижая темпа, как гончие. Один раз задержались, когда Василий раздраженно выхватил ружье у Федора и подстрелил зайца, проговорив:

– На случай, если Ада спросит, какого хрена я делал в горах?

(Знаете, как бывает. Сцепляет что-то мужиков в дружбу, и на всю жизнь. Один дополняет другого. Иванов был мудрее, спокойнее. И Василий по-своему красив. Иванов был белой костью, как говорили на Руси о таких. Василий – вольница, иногда неудержимая, но не безрассудная. Оба ненавидели крысятничетво, жлобство, предателей.

А ещё, Василий с сомнением относился к эпикурейской дружбе, о которой ему прочитала Жена: никогда не проси о бесчестном поступке и не делай, если попросят.

Василий знал, что если кто-то будет угрожать Федору смертью, то Василий отплатит сполна такому существу).

И поздно ночью ввалились домой к Сидорову в состоянии…с чем же это можно сравнить?

Разве что, когда замерзший, голодный, уставший вползаешь в избушку, а там с тебя снимают зимние лохмотья, сажают к столу, прихлопывая по спине: «Давай, давай. Сейчас все будет».

И наливают первую стопку водки или самогона. И скользит по столу продолговатое блюдо, на котором не может быть ничего, кроме неизвестно где выловленной селёдочки, залитой подсолнечным маслом, покрытой кружочками репчатого лука, а вокруг молодая картошечка, посыпанная укропом и кинзой.

Рука дрожит, голова трясется и слышен стук челюсти, но вот задерживается дыхание и … опрокидывается первая рюмка, а вдогонку – кусочек селедки с луком. Хруст изо-рта, свист из ноздрей вместе с первыми признаками оживления на лице.

Тут же тарелка с салатом из помидор, огурцов, всяческой зелени, на которой сверкает черный перец. И вот, запрокидывается голова, вливается вторая стопка. Вонзается вилка в салат и слышно, как чавкает овощной сок. Руки уже не дрожат, зрение наводит резкость, появляется запах жареного мяса. В уши проникает шипение сока на углях. Наконец-то! В твою сторону несут первый шампур с шашлыком.

Ох, гурманы! Изобретатели экзотических блюд! Но что может быть вкуснее мяса на огне! Вот снимается первый кусок: небольшой, трепещущийся, горячий. Люди – хищники! И пошла третья рюмка как к себе домой, а следом нежнейший кусочек вместе с бурным потоком слюны. Вырывается громкий стон блаженства и слёзы капельками удовольствия. Всё! Волшебство! Наверное, ради этого стоило промёрзнуть, испытать шок, дойти до огня. Эх, жизнь! Как же ты прекрасна!

Но в данном случае была не зима. До Иванова полностью дошло – они находятся у Сидорова, слегка перекусили и на них смотрит сама супруга Сидорова.

– Ну, мальчуганы, какие же сегодня вы необычные, – проговорила Ада, посматривая на друзей.

Иванов, вдруг, резко встал:

– Всё, спасибо. Больше ничего не хочу. Пойду домой.

Он открывал дверь, когда его нагнал голос Сидорова:

– Ружьё забыл…

– А, я разве брал его с собой? – отрешенно пробубнил Федор, сделал два шага к чулану, где стояло ружьё, вскинул на плечо и удалился.

– Что произошло? – спросила Ада.

– Сначала пойду, помоюсь, – устало ответил Василий и посмотрел на жену.

Ада была женщиной… Даже как-то странно, что где-то на Алтае, у чёрта на куличках жила такая женщина. Но это целая маленькая история.

Хотя, История, как известно, наука последовательная (великое заключение!), а то, что известно – исковеркано, как правило, и строго датировано. Поскольку у нас и с последовательностью, и с датами дела обстоят не очень, то следует просто сказать: в одной удивительной стране, в какое-то время еще и Советской, не слишком в глубине Алтайских гор, находилась деревенька, где жило достаточное количество замечательных граждан, каковые являлись потомками ссыльных при царе и раскулаченных при Советской власти.

Среди них: Василий Сидоров, Федор Иванов, Ада Василькова, Афродита Яловацкая и прочие.

Ада выросла девушкой дивной красоты, обезоруживающего обаяния и острого ума. (Кто-то скажет – так не бывает? Да пошел он, знаете куда?)

Женское население, кроме пожилого, относилось к ней (к Аде) слегка отстранённо, а мужики с восторгом, почтением и любовью. Тем более, деревенская легенда гласила: Ада с некняжеской фамилией, была отпрыском княжеского рода, как раз-таки.

Иванов с Сидоровым, которым после окончания средней школы исполнилось по восемнадцать лет, отправились служить в Советскую Армию, где они геройски защищали ее интересы в Афганистане.

Ада же поехала учиться дальше, в город, но… жизнь городская у нее не заладилась, по большей части из-за напора со стороны мужчин (в подробности вдаваться не будем – это личное) и она вернулась в деревню спустя два года.

Деревня гуляла по поводу уволенных в запас Иванова и Сидорова. Василькова пришла, дабы поздравить их, а потом, когда стояла с девчонками в саду, подошел Василий, встал перед ней на колени и сказал:

– С АК-47 в пустыне ноги сбивал, шел в атаку и отступал с мыслями о тебе. Засыпал и просыпался, целуя руки твои. Люблю тебя больше жизни, а отказа твоего боюсь больше смерти. Выходи за меня замуж. На руках всю жизнь буду носить и про пыль на окне слова не скажу. Быт для меня ничего не значит. Значишь только ты!

Ада с Василием смотрели друг другу в глаза, и Василий добавил:

– В день твоего рождения солнце стало нежнее.

Cидоров знал какому количеству парней Ада отказала, но Ада ответила «Да». Она выбрала Сидорова. Некоторым это показалось странным недоразумением, однако, сие частное мнение бестактно. Уже через несколько месяцев Василий при помощи деревенских поставил на окраине отличный сруб – дом рядом с лесом был на загляденье.

Так протекли сладкие годы до тридцати…

Когда Василий искупался и лег в постель, к нему пришла жена. Усталость как рукой сняло. После взрыва ласк, Сидоров рассказал супруге все, что произошло в горах. Они долго лежали молча. Затем, услышав, что муж уснул, Ада спустилась в столовую. Выпила рюмку наливки, достала коробку с папиросами «Герцеговина Флор». Она редко курила, и Василий всегда заказывал для неё где-то в городе эти дефицитные, любимые ею папиросы. Ада курила, прохаживаясь вдоль полок с книгами – супруг расположил их здесь, в столовой, по её просьбе, поскольку после ужина в зимние вечера в семье наступало время чтения.

Вернулась в спальню, но заснула только под утро. Когда же открыла глаза, Василия рядом не было. Он находился в столовой. Сердце Ады мгновенно ёкнуло от понимания произошедшего – муж сидел в парадном костюме перед нетронутой чашкой чая. Напротив, стояла пустая, кем-то выпитая. Взгляд Василия в одну точку был пуст, а сам он бездвижен.

– Вася…Василий…, – тихо позвала Ада.

Тут то и вбежала супруга Иванова – Анна и, увидев Сидорова, заплакала.

– Ада, что случилось? Мой тоже сидит и не реагирует…

Когда вызвали врача, тот, осмотрев двух мужчин, заключил – нужно везти в город…в психушку.

Глава четвертая

Небольшой и странный островок Британия,

который вырос до размеров континента…

28 марта тысяча девятьсот затертого года, Джон Такер Титкин подданный Её Величества Королевы Великобритании, рыжий, красивый и конопатый, вернулся домой после матча между «Челси» и «Арсеналом». Выпив банку пива, он завалился спать. Не смотря на то, что на завтра намечалось ответственное событие, заснул сразу, крепко, не нервничая. Следует заметить, что Джон обладал какой-то необычной притягательностью – вам обязательно захотелось перебросится с ним хотя бы парой слов.

Титкину снился сон: какой-то рыжий мужик непонятных очертаний тащит его под руку по Космосу. Джон понятия не имеет кто он такой, но знает, что не Бог. (Во сне мы точно знаем некоторые вещи.) Вокруг темень, пустота, хоть и звезды мерцают, но не холодно. Титкин восторженно таращит глаза, наконец, спрашивает:

– И далеко мы от Земли?

– Ой, как далеко! – напевает рыжий.

– А, говорили – в космосе нет звука, – торжественно замечает Джон.

– Зато, твое воображение не раздавлено, – отмахивается тот.

Тут у Джона екает сердце – впереди, в центре ряда планет, некто перегораживает им путь. Он очень далеко, но его отчетливо видно и Титкин осознает, что именно перегораживает.

– Убегаете, от кого? – раздается голос.

Рыжий, вместо ответа, обращается к Джону:

– Дружок, этот дяденька хочет развлечься. Ты посиди пока вон на том камешке, – он указывает на огромный астероид, посылая туда англичанина легким шлепком под зад.

– Уже и смертных за собой таскаешь, Мразина?! – продолжает голос.

– Извиняюсь, плохо слышу. Вам дорогу указать?

Встретившийся путник диалога не продолжает и запускает в рыжего большой огненный шар. Титкин смотрит со стороны на летящий с жутким воем огонь, а под кожей головы бегут мурашки.

В руках у Рыжей Мразины оказывается внушительных размеров теннисная ракетка, и он лихо отбивает шар в сторону от соперника, выкрикивая:

– Ожидаю «бэкхенд»!

У Неизвестного что-то появляется в руках и он наносит чудовищный удар.

Рыжий срывается с места, несется натужно, старательно, с лицом дебила, достает «мяч» в самом углу космического корта, отбивая его точно в ноги противника. А тот изящно расставляет ноги, давая возможность улететь шару в бесконечность (Титкин чувствует сексуальный восторг).

Затем, некий наносит удар ногой, из-под которой вылетает шар еще больших размеров и слышен крик:

– Лови!

Рыжий послушно гавкает, выпрыгивает, распластавшись как Лев Яшин, однако «мяч» пролетает мимо и исчезает. Рыжая Мразь падает на воображаемый газон и, тут же, проваливается в никуда. Джон растерянно ищет глазами спутника. Тот появляется, подбрасывая в руках огненный шар и глумливо поясняя:

– За мячиком сбегал!

Швыряет мяч кверху от себя, сам взвивается еще выше и наносит удар, после которого у Титкина закладывает уши.

Противная сторона легко уклоняется, смотрит на рыжего и удаляется, бросив на прощание:

– Финальный свиток!

– Так Вы судья? Что ж Вы сразу не предупредили? – кричит в пустоту рыжий.

Он поворачивается к Джону:

– Ну, теперь ты понял, кто первая ракетка Мира?

Гордо выпячивает рыжую волосатую грудь, кокетливо прикрывает рот ладонью, ржёт, словно прыщавая девица.

– Вот это да! Вот это уровень! – ошарашено, но не без иронии произносит англичанин.

– Кстати, вернёмся на Землю, сходим на Мартину Хиггинс?

– За чей счет?

– Вставай! Расселся… хотя, я бы и в Дементьеву влюбился…

Титкин просыпается…Моментально, как от щелчка выключателя.

– Что за чушь? – он чешет тело и встает в прекрасном настроении.

На кухне варит кофе, мечтательно смотрит в окно, затем берет авторучку и записывает на салфетке:

«Память скользит по глади, а не по волнам. Установится штиль, и побежали воспоминания далеко, далеко… за две тысячи лет и дальше. Тут же и фантазия скользит рядом. А нахлынут волны и всё помутнеет…»

Ему нравится то, что он написал, и Джон произносит вслух:

– Может, блин, писателем стать?

Кофе «убежал». Новый заваривать не хотелось. Налив перекипевший, Титкин закурил сигарету… раздался звонок в дверь.

Сунув сигарету в зубы, Джон вразвалочку идет открывать. На пороге стоит существо смутно и страшно знакомое. Сердце Джона, почему-то, гулко бахает, затихает, а нога дергается, как после сильного удара в голову.

Лицо гостя по-приятельски улыбчиво. Он вытаскивает изо рта Джона сигарету, затягивается, спрашивает:

– Давно проснулся?

Титкин с грохотом захлопывает дверь, приваливается спиной и, сердце снова застучало. Мысли путаются… жутковато.

– Я извиняюсь, – снаружи голос, – слесаря вызывали? … Ладно, б…, в другой раз зайду.

Слышны удаляющиеся шаги. Джон рывком распахивает дверь – никого. На автопилоте идет на кухню, глотком кофе и, в эту секунду дергается отверстие.

Но не потому, что Джон испугался. Просто он всегда делал это после утреннего глотка кофе.

Исполнив утренний подмыв и легкий брив, мысли Титкина несколько устаканиваются. «…Стоп. Я ведь действительно вызывал слесаря. Чего я задергался? Ну, похож слесарь на того…из сна…». Удивительная черта характера Джона гласила: не дергайся раньше времени. Когда придет, тогда и дергайся… Получалось не всегда.

Вообще-то, он собирается жениться. По стечению обстоятельств, с родителями невесты не знаком, а посему, сегодня должен состояться обед в доме его будущей супруги.

С видом истинного джентльмена, Джон сидит за столом вместе с большой, добропорядочной семьёй Линды. Все замечательно! Только бабка невесты вперилась в него взглядом и застыла. Дыру сверлила, пытаясь нагнать дозу несогласия. Высохшая, чуть ли ни одни зрачки с ушами из-под стола сверкают.

«Намыли её всей семьей, прическу сделали как у попугая.» – думает Джон и кушает громко – привычка.

Старуха смотрит, а он читает её мысли: «Джентльмен не ведет себя за столом подобным образом».

Однако, Джон чувствует себя еще более раскованно. Он не стесняется. Ест все, что ему подкладывают, а стол, между прочим, ломится от блюд.

Сытно в доме известного адвоката.

Титкин смотрит в глаза бабки и мысленно перегавкивается с ней: «Старая клюшка. Как пить дать, чистила кастрюли еще при дворе Лизы Первой. Так…зачем же я жрал зеленый горошек? Старуха сбила с толку. Мне нельзя есть зеленый горох! Это западня…странная семейка…»