Я все исправлю

Глава 1

Кира

Стою в нашей с Маратом спальне и пытаюсь собраться с силами. Полтора года прошло с момента, как Марат женился на мне и я была самой счастливой на свете. Но счастье как всегда длится недолго.

Сегодня похороны его дяди. Марат убит горем, и со вчерашнего дня мы даже не разговаривали. Понимаю Марата как никто другой. Год назад я потеряла своих родителей. Они погибли в автокатастрофе. Мне тогда тоже было очень тяжело. Как сейчас помню этот день.

Стою у окна и смотрю на дождь, который струится по стеклу. Капли падают беззвучно, словно мир вокруг решил приглушить все звуки, чтобы не нарушить тишину, окутывающую этот дом. Дом, который больше не будет таким, как раньше. Звуки голосов за моей спиной сливаются в приглушенный шум, но смысл их слов ускользает от меня. Всё это кажется таким далеким и неважным.

Сегодня похороны моих родителей, и я должна быть сильной. Все говорят мне это, все ждут от меня, что я выдержу, как должна быть в такой ситуации. Но внутри меня всё словно рвётся на части. Мне кажется, что в этот дом больше никогда не вернётся жизнь, как и они. Как и те дни, когда всё было иначе. Сейчас остались только воспоминания и боль.

Раздаётся звук открывающейся двери. Поворачиваюсь на звук, и моё сердце замирает. Егор заходит в комнату, его фигура чётко вырисовывается в полумраке. Рядом с ним идёт Лия, его жена. Брат идёт прямо ко мне, не сворачивая, не задерживаясь ни на ком. Сердце стучит так громко, что кажется, его слышат все в этой комнате. Вижу, как он останавливается напротив, его глаза встречаются с моими. В его взгляде нет ни гнева, ни осуждения, только тихая печаль.

Он делает шаг вперёд и обнимает меня. Просто обнимает, не говоря ни слова. В этот момент все мои силы, на которые я так полагалась, вдруг исчезают. Всё, что пыталась сдерживать, прорывается наружу. Слёзы начинают катиться по щекам, я не могу остановиться. Не думала, что он сможет посмотреть в мою сторону после того, что я сделала. После того, как предала его, уехав с Маратом.

Но он здесь. И он обнимает меня, словно ничего не изменилось, словно он всё ещё заботится обо мне, несмотря на всё.

Тихий шёпот Егора рядом с моим ухом. Он не говорит ничего важного, только утешает, как будто хочет поделиться частью своей силы, которой, казалось, мне всегда не хватало. А я продолжаю плакать, словно маленькая девочка, которая потеряла всё самое дорогое. Слёзы не останавливаются, словно они хотят смыть всю ту боль, которую я копила внутри.

Лия стоит чуть поодаль, не вмешивается в этот момент. В её глазах читается понимание и какая-то странная отстранённость, словно она уже знала, что так будет. Егор всё ещё держит меня в своих руках, и на какой-то короткий миг позволяю себе забыть обо всём, что произошло, обо всех ранах, что мы нанесли друг другу. Просто стою в его объятиях, чувствуя, как его тепло проникает внутрь, согревая меня, как в старые добрые времена. Но те времена уже не вернутся.

После похорон родителей, Егор предлагает уехать с ними, но я отказалась. У меня есть муж, и я счастлива. С того момента, с братом мы почти не видимся, и лишь изредка переписываемся с Лией.

Сегодня у подножия дома Монгола собрались десятки людей, пришедших проводить его в последний путь. Дядя Марата был сложной и жестокой личностью, и многие из них пришли не столько из уважения, сколько из страха перед его властью, которая распространилась на всю их жизнь. Мой брат был прав – Монгол был опасен. Но Марат, мой муж, совершенно другой человек. Он не имеет ничего общего с преступным миром дяди. Мы вернулись в этот город только для того, чтобы выполнить данное Маратом обещание – похоронить дядю, как того требовала честь.

Перед зеркалом, поправляю складки на своём длинном чёрном платье, будто пытаюсь навести порядок не только в одежде, но и в своих мыслях. Одновременно поправляю выбившуюся прядь из тугого пучка, перевязанного чёрной лентой. Вдохнув глубже, выхожу из комнаты, где царит гнетущая тишина.

В коридоре встречаю Эмму, домработницу дяди. Её лицо напряжено, взгляд отведён в сторону, будто она хочет стать невидимой в этот тяжёлый день.

– Эмма, вы не видели моего мужа? – спрашиваю я, чувствуя, как напряжение растёт.

Она отвечает, что он в кабинете дяди. Сердце колотится быстрее, как будто предчувствуя что-то нехорошее, но я решаюсь идти туда. Подходя к двери, слышу глухие мужские голоса, доносящиеся из-за неё. Сомнения на миг охватывают меня, но желание увидеть Марата перевешивает всё остальное. Подняв руку, стучу по двери и, не дожидаясь ответа, толкаю её.

– Я могу войти? – спрашиваю, но тут же переступаю порог.

Комната погружается в напряжённое молчание, все взгляды сосредоточены на мне. Чувствую себя неуютно под пристальными взорами незнакомых мужчин, сидящих в креслах, но киваю им в знак приветствия и уверенно направляюсь к Марату. Он стоит за массивным деревянным столом, который принадлежал его дяде, с бокалом виски в руке. Кажется, что он намеренно отдаляется от меня, но я всё равно подхожу ближе, желая ощутить его тепло, его присутствие.

– Любимый, как ты? – протягиваю руку и нежно касаюсь его плеча, надеясь, что моё прикосновение успокоит его.

Но его реакция заставляет меня замереть. Марат вздрагивает, словно обжёгся, и делает шаг назад, избегая моего взгляда.

– Что ты здесь делаешь? – его голос звучит холодно, враждебно, словно я вторглась в нечто священное, нарушив его покой.

– Я… просто хотела узнать, как ты… – слова застревают в горле, не зная, как дальше продолжить. Его поведение ошеломляет меня, никогда прежде он не был таким. Глаза горят гневом, который никогда не был направлен на меня.

– А как я могу быть? Что за глупый вопрос? – он раздражённо делает шаг в сторону, будто я стала помехой, чем-то ненужным в его мире, и, не глядя на меня, подливает себе виски.

– Милый… – пытаюсь подойти ближе, но он снова уходит от меня, как будто между нами возникла невидимая стена.

– Кира, у нас дела. Выйди! – голос становится ещё более жестким, без намёка на теплоту или понимание.

– Какие дела? Сегодня же… – не успеваю договорить, как он обрывает меня на полуслове.

– Я сказал, выйди! – Марат резко разворачивается ко мне, в его глазах ярость, которую не могу понять. В следующую секунду он с силой швыряет бокал в стену позади меня. Стекло со звоном разлетается на множество мелких осколков, каждый из которых, кажется, врезается в моё сердце. Инстинктивно отступаю назад, чувствуя, что моя уверенность и надежда рушатся, как эти осколки.

Слезы начинают подступать к глазам, но сдерживаю их, не позволяя себе расплакаться. Отступаю еще на шаг, чувствуя, как холод проникает в каждую клетку моего тела. Марат снова отворачивается, его спина кажется непреодолимой преградой между нами. В этот момент понимаю, что человек, которого я знала, изменился, и то, что происходит сейчас, навсегда изменит наши отношения.

Поднимаюсь по лестнице к себе в комнату, и с каждым шагом внутри нарастает чувство отчаяния. Что происходит? Почему Марат ведет себя так холодно, так чуждо? Дядя был для него почти как отец, и понимаю, что смерть Монгола ударила его сильнее, чем он готов признать. Но нельзя же измениться так резко, за один день. Слёзы начинают катиться по щекам, их солёный вкус напоминает о боли, которую я чувствую в сердце. Обида давит, и я не могу найти себе места. Марат всегда был сильным, уверенным, даже в самые тяжёлые моменты… Но сейчас… Он совсем другой.

Захожу в комнату, опускаюсь на край кровати, и слёзы, которых не смогла сдержать, стекают по щекам. Пытаюсь успокоиться, но перед глазами всё время всплывает его взгляд, полный холода и презрения. Резкий голос, который никогда не слышала раньше. Разбитый бокал, осколки, разлетевшиеся по полу… Всё это снова и снова проносится передо мной.

Я закрываю лицо руками, но мысли продолжают рваться наружу. Почему он так со мной? Что я сделала не так?

Вдруг дверь резко открывается, и в комнату входит Марат. Он молча снимает футболку, бросает её на кресло и смотрит на меня, словно я ему совсем чужая.

– Дай мне чёрную рубашку, – говорит он холодно, и его голос звучит так строго, что внутри всё замирает. Это не просьба, это приказ. Как будто перед ним не жена, а кто-то, кто просто обязан выполнить его команду.

Я поспешно встаю, открываю шкаф и нахожу рубашку. Руки дрожат, когда подаю её ему, а внутри всё переворачивается от того, как он смотрит на меня, словно я невидимка. Его взгляд режет по живому, и это болезненное чувство становится невыносимым.

– Марат, подожди, – говорю, надеясь, что он хоть на секунду смягчится. – Я сейчас поправлю макияж, и мы пойдём вместе. Всё будет…

– Ты останешься дома, – резко перебивает он, и в его голосе слышится гнев, смешанный с каким-то странным, ледяным равнодушием.

Я в шоке от его слов. Мы же всегда были вместе, во всём. Почему сейчас, в этот тяжёлый момент, он хочет, чтобы я осталась одна?

– Почему? Марат, что происходит? – пытаюсь подойти ближе, надеясь, что он откроется, что скажет что-то, что сможет объяснить его поведение. Протягиваю руку, чтобы коснуться его лица, почувствовать его тепло, успокоить его…

Но он резко ловит меня за запястья, и боль, которую он причиняет, пронзает меня. Его руки сдавливают так сильно, что мне хочется закричать, но вместо этого я замираю, не веря в то, что происходит.

– Я сказал, ты остаёшься здесь, – говорит он, его глаза горят холодным огнём, в котором нет места ни жалости, ни любви. Это приказ, и он не ждёт возражений.

С этими словами он резко отпускает меня, разворачивается и уходит, хлопнув дверью так, что стены дрожат. Я остаюсь стоять посреди комнаты, смотря на закрытую дверь. Пульс бешено стучит в висках, а сердце словно разрывается на части. Что я должна делать? Что произошло с моим любящим мужем?

Голова кружится, и я опускаюсь на пол, обнимая себя руками, пытаясь хоть как-то согреться в этом ледяном, опустошающем одиночестве, которое вдруг окружило меня.

Глава 2

Марат

Стою на церемонии прощания с дядей Олегом, которого все вокруг называли Монголом. Эта очередь людей, тянущаяся к гробу, кажется бесконечной. Многие пришли, чтобы попрощаться с ним, и сейчас вся эта масса движется медленно, словно замедленная река. На каждом шагу – важные лица, взгляды которых вызывают острое желание исчезнуть, стать невидимым.

Рядом Сага, правая рука дяди, человек, который знал о его делах больше, чем кто-либо. Сага стоит так близко, что его шепот звучит прямо в ухо, сообщая имена каждого, кто подходит выразить соболезнования. Но в голове только каша. Имена проскальзывают мимо, как вода через пальцы. Машинально пожимаю руки, словно автомат, и повторяю: "Спасибо". Но никакого смысла в этих словах не ощущается.

Пока стою тут, перед глазами прокручиваются воспоминания. Дядя Олег… Для всех он был Монгол, жестокий и беспощадный. Для меня же – просто дядя, человек, который заменил родителей, когда они погибли. Он взял на себя эту роль, и никто больше не мог бы сделать это лучше. Это не тот человек, которого знал с детства. Монголом он стал ещё в университете. Историк, вечно увлечённый прошлым. Вместе с другом-однокурсником писали диссертацию о татаро-монгольском иго, и с тех пор так и закрепились эти прозвища: он – Монгол, а его друг – Татар. Вот только Татар погиб давно, и Олег остался один с этим именем, которое словно пророчество стало его судьбой.

Толпа всё движется, и никто не хочет упустить возможность пожать руку человеку, который теперь официально стоит на месте Монгола. Не важно, что в глазах ещё слишком много боли, и не важно, что руки дрожат. В этом мире эмоции – слабость. И сейчас, когда вокруг столько людей, ожидающих от меня силы, приходится собраться.

Сага шепчет очередное имя, и очередная рука встречается с моей, холодная и влажная. Не могу удержаться от дрожи, когда смотрю на тех, кто пришёл сюда не только из уважения, но и из страха. Это лица, которые знают, кем был дядя, и что он оставил после себя. От их взгляда хочется самому вырыть себе яму и зарыться в неё, лишь бы не привлекать внимания.

После похорон, толпа людей, одетых в черное, переместилась в особняк дяди Олега. Большой зал, который он всегда называл «своим местом для важных дел», заполнился шепотом, перемешанным с тихим звоном бокалов и еле уловимым запахом сигар. Здесь, в этом доме, он решал свои дела, хотя у него были офисы по всему городу. Как он говорил, «двери этого дома всегда открыты для друзей». Хотя, если подумать, кого из присутствующих можно назвать его настоящими друзьями?

В зале, где когда-то громко звучал голос дяди, теперь висит тяжёлое молчание, разрываемое лишь шёпотом и приглушёнными вздохами. Я сижу во главе стола, но каждая секунда пребывания на этом месте кажется мне пыткой. Дядя всегда был здесь, он сидел с осанкой, излучающей уверенность и силу. А сейчас они все смотрят на меня, ожидая, что я смогу стать таким же. Каждый взгляд прожигает меня насквозь, оставляя едва ли не физическую боль.

Чувствую, как холодный пот собирается на висках, как по позвоночнику пробегает дрожь. В груди – теснота, словно сердце сжали в кулак и не отпускают. Не так я представлял этот день, не так хотел оказаться в этой комнате. Никогда не хотел знать, что скрывается за дверями его кабинета, никогда не стремился стать частью его тёмных дел. Но вот я здесь, на этом месте, и передо мной лежит ответственность, от которой никуда не деться. Ответственность не только за продолжение его пути, но и за то, чтобы найти тех, кто отнял его у меня.

Молчание в зале нарушает Сага. Его голос звучит как гром, заставляя меня вздрогнуть. Сага всегда знал, как управлять ситуацией, как обращаться к людям так, чтобы они сразу понимали: он здесь главный. Он поднимается, и его слова разлетаются по комнате, как осколки стекла.

– Вы все знаете, – начинает он, и его глаза сверкают под светом люстры, – что Монгол всегда говорил, кто займёт его место в случае чего. И это Марат. Его слово – закон. И если кто-то сомневается, пусть вспомнит тот вечер, когда он сказал это открыто, здесь, в этом зале.

Каждое его слово отзывается эхом в моей голове. Гнев и страх сплетаются воедино, сжимая грудь ещё сильнее. Кто-то в зале тихо, но отчётливо произносит:

– Может, и говорил, но насколько это было правильным решением? Молодой, неопытный… Как он сможет руководить всем этим?

Эти слова словно удар в солнечное сплетение. Внутри поднимается буря, и руки сами собой сжимаются в кулаки. Каждая мышца напрягается, как натянутая струна. Внутри разгорается огонь, но в то же время холод пробирает до костей. Внезапно все чувства становятся острыми, каждое движение, каждый звук доносятся до меня с болезненной ясностью.

Сага не даёт этому голосу набрать силу. Он знает, что делать, чтобы сохранить контроль над ситуацией. Его голос становится твёрже, он прямо смотрит на всех присутствующих, словно бросая вызов каждому.

– Монгол сделал свой выбор. Это не обсуждается. Марат займёт его место. Наша задача – помочь ему. И если кто-то готов оспорить его решение, пусть подойдёт сюда и скажет это мне в лицо.

Комната погружается в гнетущую тишину. Мрачные лица вокруг ещё больше темнеют, но никто не решается возразить. Напряжение в воздухе становится почти осязаемым, и оно нарастает с каждой секундой. В этот момент раздаётся вопрос, от которого кровь закипает в жилах.

– Марат, что ты собираешься делать с убийцей дяди? Ведь ты не оставишь это просто так, верно? – голос раздаётся из тени, и его звучание словно впивается в моё сознание, как нож.

Ответ выходит сам собой, рычанием, которое перекрывает все другие звуки:

– Однозначно нет.

Вопрос, последовавший за этим, выбивает почву из-под ног:

– А что насчёт его сестры?

Эти слова как удар молота по наковальне, эхом отдающиеся в каждом нерве. Внутри всё вскипает. Лицо заливает жаром. Руки снова сжимаются в кулаки так сильно, что ногти впиваются в ладони, оставляя болезненные следы.

– Что ты думаешь сделать с ней? – голос продолжает звучать, каждый его звук – словно кинжал, проникающий всё глубже в сознание.

Ярость накатывает волнами, обжигая изнутри, и кажется, что вот-вот выйдет наружу, уничтожив всё на своём пути. Каждая мышца в теле напряжена до предела, грудь тяжело вздымается, словно воздух вокруг стал густым, как масло, и пробиться через него с каждым вдохом становится всё труднее. Сердце колотится так, что кажется, его удары разрывают грудную клетку.

Резкий ответ срывается с губ прежде, чем успеваю его осознать. Слова вырываются, как удар хлыста, отражая всю глубину негодования и боли:

– А что вы хотите, чтобы я сделал со своей женой? – голос звучит хрипло, как у человека, который уже несколько часов кричит без остановки. Возмущение вспыхивает ярче огня, затмевая всё остальное. В голове проносится одна мысль: неужели они всерьёз ожидают, что возьму и придушу собственную жену? Ярость смешивается с омерзением, и этот коктейль эмоций едва не захлёстывает с головой.

В зале воцаряется невыносимая тишина, словно мир вдруг перестал дышать, и это молчание давит сильнее, чем любые крики. Напряжение нарастает с каждым вздохом, каждый взгляд, устремлённый на меня, кажется тяжёлым, как свинец, и сердце снова начинает биться быстрее, заставляя вены наполняться огнём. В воздухе повисает ожидание, словно все, замерев, ждут, что я сделаю следующий шаг, что скажу что-то, что разрядит атмосферу. Но все слова застревают в горле, как застрявшие осколки стекла.

Сага, как всегда, вовремя уловив опасность, вмешивается, его голос режет тишину, как нож.

– Сегодня не время решать такие вопросы, – говорит он твёрдо, его голос словно якорь, возвращающий всех на землю. – Марату нужно время. Все мы должны подумать, осознать, что произошло. Сегодняшний день – это день прощания, а не новых решений.

Его слова ложатся на напряжённую атмосферу, как тяжёлое одеяло. Лица вокруг зала смягчаются, но в каждом взгляде читается сомнение. Никто не осмеливается спорить с Сагой, но чувствуется, что многие недовольны тем, как всё разворачивается. Он говорит правильно, рассудительно, и хотя это не вызывает ни энтузиазма, ни радости, все понимают, что нужно отступить, дать время, чтобы пыль улеглась.

Стою, стараясь выглядеть уверенно, но внутри разгорается борьба. Под напряжённым взглядом собравшихся чувствую, как уверенность ослабевает, как неимоверный груз ответственности давит на плечи. Мысли скачут беспорядочно, словно испуганные звери, не давая сосредоточиться. Осознание того, что теперь предстоит занять место дяди, словно ледяной обруч, сковывает сознание, а каждая секунда на этом месте кажется вечностью.

И Кира… Образ её лица, которое не могу вынести даже одного взгляда, всплывает перед глазами. Как справиться с этим? Как жить дальше, если даже смотреть на неё стало невыносимо, если её присутствие напоминает, что придётся сделать выбор? Да и прежде всего мне нужны доказательства. Недостаточно одного человека, который сказал: “Я знаю что Монгола убил Ковалев!” Внутри всё сжимается от боли, которая не уходит, а только нарастает. Вопросы сверлят разум, как тысяча игл, но ответа нет, и кажется, его никогда не будет. Остаётся лишь ждать, надеяться, что решение придёт, когда наступит нужный момент.

Но сейчас, в эту минуту, этот момент кажется бесконечно далёким, и единственное, что могу сделать – это не дать сломить себя, не показать, насколько силён страх перед грядущим, перед тем, что не смогу выполнить свой долг.

Глава 3

Кира

Время тянется невыносимо долго, как будто стрелки часов специально замедлили свой бег, и каждая секунда растягивается в вечность. Воздух в комнате кажется застывшим, тяжелым, как будто пропитан темнотой и напряжением, которое невозможно сбросить. Этот дом всегда казался мне чужим, холодным, словно стены, впитавшие в себя шёпоты и тайны прошлых поколений, давят своей безжизненностью. Я никогда не могла почувствовать себя здесь как дома. Каждый уголок пропитан чужими жизнями, чужими историями, к которым мне нет доступа. Сегодня же всё стало ещё хуже – словно сам дом ожил, заполнившись толпой незнакомых людей, и каждый их шаг, каждое слово отзываются в стенах эхом, вызывая у меня раздражение и тревогу.

Сижу на кровати, не смея даже подумать о том, чтобы выйти из спальни. В голове роятся мысли, одна тревожнее другой, как стая рассерженных пчёл. Марат… Что с ним произошло? Почему он так резко изменился? Смерть Монгола ударила по нему сильно, это я понимаю, но ведь нельзя так измениться за один день. Вспоминаю его глаза, когда он уезжал – такие холодные и пустые, словно в них больше нет того тепла, которое согревало меня раньше. Эти глаза, что когда-то смотрели на меня с любовью и заботой, теперь кажутся чужими, наполненными болью и гневом, которые мне не понять.

Слышу, как за дверью постепенно стихают голоса, шаги становятся всё реже, но это не приносит облегчения. Ноги словно приросли к полу, отказываются двигаться, а я продолжаю сидеть, парализованная страхом и неопределённостью. Что-то держит меня на месте, заставляя ждать, надеяться, что всё это окажется просто дурным сном. Ждать, когда он вернётся, когда снова всё станет как раньше, когда его руки снова обнимут меня, принося утешение и покой. Но сейчас… сейчас его нет, и я придумываю оправдания для его поведения, убеждая себя, что всё наладится, что это просто временное помутнение, вызванное горем. Ведь не может же он так просто измениться навсегда, правда?

За окном давно наступила ночь, тёмное небо висит над домом, окутывая его холодом и тишиной, но сон не приходит. Взгляд блуждает по комнате, цепляясь за знакомые очертания мебели – но всё это не приносит ни малейшего утешения. Вещи, которые должны были бы быть моими, стали чужими. Всё кажется далёким, будто нахожусь в месте, где нет ни одной частицы меня. Даже воздух, который я вдыхаю, чужой, пропитанный теми, кто был здесь до меня.

Марат всё ещё не вернулся. С каждой минутой ожидание становится невыносимым, словно каждое мгновение – это ещё одна капля в чашу моего терпения, которая вот-вот переполнится. Но даже когда кажется, что я больше не могу ждать, что терпение иссякло, ноги отказываются покидать постель, руки не поднимаются, чтобы выключить свет и попытаться заснуть. Нужно дождаться его, увидеть его, убедиться, что он в порядке, что этот кошмар наконец закончится, и всё снова станет нормально.

Тишина за дверью становится звенящей, почти болезненной, словно стены сами подталкивают меня к чему-то страшному. Её тяжело выносить, как и неизвестность, которая давит на грудь, не давая сделать ни одного глубокого вдоха. Где он? Почему его так долго нет? В голове снова и снова повторяются эти вопросы, как заклинание, но ответов на них нет. И в глубине души я чувствую, что что-то сломалось, и уже не будет так, как раньше. И этот страх постепенно захватывает всё мое сознание, не давая мне покоя.

Голова раскалывается от боли, каждый удар пульса словно молот обрушивается на виски, разбрасывая тягучую, изматывающую боль по всему телу. Словно электрический ток пробегает по нервам, заставляя сжимать зубы, чтобы не застонать. Я выключила свет, надеясь, что это хоть немного облегчит страдания, но даже слабый свет маленького ночника кажется невыносимо ярким, почти обжигающим глаза. Полумрак растёкся по комнате, окутал её таинственной, зловещей тишиной, в которой каждое шорох кажется громом.

Я сижу на краю кровати, обхватив голову руками, пытаясь найти хоть какое-то укрытие от этой боли, как раненое животное, которое забилось в угол, прячась от всего мира. В груди сдавливает, каждый вздох даётся с трудом, словно воздух стал густым, как сироп. Внутри нарастает тревога, которая не даёт сосредоточиться на чём-то одном, мысли метаются, разрывая сознание на куски.

Внезапно дверь с грохотом распахивается, словно ударом разрывая эту вязкую, тягучую тишину. Сердце в груди сжимается в болезненном спазме, словно что-то холодное и острое пронзило его. Я вздрагиваю, как от удара, и на миг замираю, пытаясь понять, что происходит. На пороге стоит Марат, его фигура кажется неестественно наклонённой, как у марионетки, которую неправильно подвесили на нитках. Он едва держится на ногах, его пошатывает, и я с ужасом наблюдаю, как он, делая шаг вперёд, спотыкается и падает на пол, как срезанное дерево.

– О боже, Марат! – Вскочив, я бросаюсь к нему, паника захлёстывает меня, будто волна холодной воды. Ноги становятся ватными, но я заставляю себя подойти ближе, и как только наклоняюсь, чтобы помочь ему встать, меня обжигает резкий запах алкоголя. Он настолько крепкий, что мне становится трудно дышать, и я инстинктивно отвожу лицо в сторону, пытаясь хоть как-то спастись от этого. – Ты пьян… Давай, вставай, я помогу тебе.

Протягиваю руку, чтобы поддержать его, но внезапно он отталкивает меня с такой силой, что я отшатываюсь назад, словно от удара. Глаза Марата полны незнакомой мне ярости, почти звериной. Этот взгляд пронизывает меня насквозь, холодный и жестокий, как удар ножа.

– Не трогай! – его голос звучит грубо, словно скрежет металла о металл, он вибрирует в воздухе, вызывая во мне дрожь. Он с трудом поднимается на ноги, его тело кажется тяжёлым, неуклюжим, и я с ужасом осознаю, что он едва ли контролирует свои движения. Шаткость его походки пугает меня ещё больше, и я снова делаю шаг вперёд, чтобы поддержать его, но не успеваю подойти, как он толкает меня на кровать с такой силой, что я падаю, теряя равновесие.

– Отстань, я сказал. Иди спать! – его слова звучат холодно, и я чувствую, как по коже пробегает мороз, словно он только что вырвал из меня всю теплоту и заботу, что когда-то связывали нас.

– Ты сошёл с ума! – выкрикиваю в отчаянии, голос мой дрожит от непонимания. Я снова поднимаюсь на ноги, и, несмотря на слабость, пытаюсь встать перед ним, как преграда, как последний оплот между ним и тем, что может случиться дальше. – Что ты делаешь? Почему ты так себя ведёшь?

Его взгляд, полный презрения и злости, пугает меня до глубины души. В этих глазах больше нет тепла, только холод и боль, которые словно обжигают меня. Он никогда не позволял себе такого. Никогда. От этого ещё страшнее – как будто передо мной совсем другой человек, чужой, и я не знаю, как с ним обращаться.

Марат не отвечает, его лицо застывает в холодной маске безразличия, как будто я для него уже не существую. Он тянет подушку с кровати, словно собирается уйти и не вернуться. Каждое его движение будто медленное, как в замедленной съёмке, но я не могу ничего сделать, чтобы остановить его.

– Ты куда? – кричу ему вслед, отчаяние сжимает сердце, не даёт дышать.

– Я развожусь с тобой! – говорит он не оборачиваясь, голос его звучит глухо, словно из-под земли. Он выходит из комнаты, а дверь с грохотом захлопывается за ним.

Его слова эхом звучат в моей голове, отражаясь от стен, от которых они не находят выхода. «Я развожусь с тобой». Что за бред? Это невозможно. Он явно сошёл с ума от горя. Я сажусь на кровать, чувствуя, как ноги подкашиваются. Комната начинает плыть перед глазами, и внезапно накатывает холод. Я не могу поверить в то, что только что произошло.

Я просыпаюсь, когда солнце уже давно поднялось. Почти полдень. Чувствую, как подушка давит на щёку, оставляя легкий отпечаток на коже, а в голове всё ещё плывёт тяжесть сна. Уснуть вчера удалось только после того, как я приняла снотворное, и даже оно не принесло покоя. Сон был беспокойным, наполненным тревожными видениями и беспорядочными мыслями.

Меня разбудил звук сообщений, который один за другим прорывался через тишину комнаты. Телефон лежит рядом, на тумбочке, экран мерцает от новых уведомлений. Я медленно поворачиваюсь на бок и беру его в руку. Сердце бьётся чуть быстрее от волнения – это Лия. Несколько сообщений подряд. Я приподнимаюсь, опираясь на локоть, и открываю чат.

«Кира, как ты? Как Марат? Я слышала о Монголе, и не могу перестать думать о вас. В порядке ли ты?»

Она волнуется, и от этого у меня щемит сердце. Лия всегда умела чувствовать, когда что-то идёт не так, даже на расстоянии. Но я не могу ей всё рассказать. Не могу объяснить ей, как вчера Марат ворвался в спальню, пьяный, со злыми, полными ненависти глазами, как он кричал на меня и говорил, что разводится. Если я расскажу, она сразу же расскажет Егору, и он примчится сюда, как разъярённый бык, не раздумывая ни секунды. А я ещё надеюсь, что Марат образумится, что всё это какое-то глупое недоразумение, временная слабость из-за смерти Монгола. Ведь он любил меня, он всё ещё меня любит, просто сейчас он не в себе.

Я долго смотрю на экран, пальцы касаются клавиатуры, но я не могу сразу начать писать. Всё, что произошло вчера, продолжает крутиться у меня в голове, как заезженная пластинка, и я не хочу, чтобы Лия знала об этом. Её тревога только добавит масла в огонь..

Наконец, я печатаю: «Всё хорошо, Лия. Марат убит горем, но я рядом и поддерживаю его. Мы справимся. Как у вас дела? Как Егор?»

Ответ приходит почти сразу. «Мы с Тимкой гуляем на берегу моря. Тихо, спокойно. Солнце, песок… Сыну так нравится бросать камушки в воду. Егору тоже нравится, но он делает вид, что просто следит за малышом».

Я невольно улыбаюсь. Тимофея, или Тимку, как Лия его называет, я видела только один раз, когда ему было полгодика. Помню, как он с любопытством тянул ко мне свои пухлые ручки, а я пыталась удержаться от слёз, думая о том, что могла бы видеть его чаще, если бы не наши проблемы с Маратом. Марат категорически против встреч с Егором, потому что каждая встреча заканчивалась стычками. Егор вспыльчив, а Марат упрям и не готов уступать ни на шаг. А потом я снова остаюсь одна, со слезами и ощущением, что весь мир рушится. Поэтому наши встречи свелись к абсолютному минимуму. Последний раз мы виделись год назад, и я до сих пор помню, как грустно мне было, когда они уехали.

Хотя Лия иногда пишет, это не заменяет тех встреч, которых мне так не хватает. Я кладу телефон на тумбочку и снова ложусь на подушку, но сон уже не приходит. Мысли вновь возвращаются к Марату. Я ещё верю, что всё можно исправить, что это просто тяжелый период, и всё ещё можно вернуть. Просто нужно терпение, время, и всё снова станет как раньше.

Глава 4

Кира

Лежу на подушке, вглядываясь в потолок. В памяти всплывают вчерашние события, как навязчивые тени, от которых не скрыться. Громкий звук захлопнувшейся двери, жесткие слова: «Я развожусь с тобой!» – эти моменты проносятся перед глазами снова и снова. Но я отказываюсь верить в реальность того, что произошло. Это не может быть правдой.

Мой телефон снова вибрирует. Наверное, Лия решила написать ещё что-то. я смотрю в телефон, бесполезная рассылка скидок. но шопинг это явно не то, что мне сейчас нужно. Всё, что мне сейчас нужно, это понять, что происходит с моим мужем, и как мне ему помочь. Внезапно до меня доходит, что в доме слишком тихо. Обычно в это время я слышу шум, шорохи или какие-то другие звуки, но сейчас тишина давит на уши. Я сажусь на кровати и прислушиваюсь. Сердце начинает биться быстрее. Где Марат?

Решаю, что нужно его найти, поговорить, выяснить, что происходит в его душе. Я встаю, чувствуя, как холод от пола пробирается через тонкие носки. Прохожу к двери, но останавливаюсь, рука замерла на ручке. Вдруг он снова в таком состоянии? Вдруг это только вызовет новую ссору? Но я не могу просто сидеть и ждать, пока всё само собой наладится. Если я не сделаю первый шаг, этого не сделает никто.

Набираю в грудь побольше воздуха и решительно открываю дверь. Коридор залит дневным светом, но он кажется странно пустым. Спускаюсь по лестнице, стараясь не издавать ни звука, хотя это кажется смешным – дом пуст, и некому услышать мои шаги. Когда я слышу шум из кухни, сердце подскакивает от облегчения. В голове мгновенно вспыхивает мысль: "Марат там". Глубокий вздох облегчения – он вернулся. Улыбка сама по себе мелькает на губах, а в груди рождается едва заметное тепло, как будто огромный груз сняли с моих плеч. Я даже представляю, как он уже, вероятно, ставит на поднос мои любимые вкусняшки, готовясь разбудить меня поцелуем и извиниться, как он всегда делает, когда совершает ошибку. Эти моменты заставляют меня чувствовать себя важной, нужной, желанной, и я с каждым шагом к кухне начинаю ощущать растущее волнение.

Но когда я захожу в кухню, вся эта надежда рассыпается в прах, словно разбитое зеркало, оставляя в груди только болезненные осколки. Вместо Марата я вижу Эмму, погружённую в свои дела, её движения механичны, точны, но в них нет ни капли тепла или заботы. Запах готовящейся еды слегка убаюкивает, но странное ощущение пустоты в доме остаётся, как тень, преследующая меня.

– Добрый день, – произношу я, стараясь, чтобы голос звучал бодро, но внутри всё замирает от напряжения. Почему она здесь одна?

Эмма не утруждает себя тем, чтобы даже повернуть голову в мою сторону. Только спустя несколько секунд я слышу её холодный, почти механический ответ:

– Добрый день.

Эти слова, сказанные таким тоном, как ледяная вода. Ощущение тревоги усиливается, как будто кто-то невидимый сжимает мою грудную клетку. Я пытаюсь скрыть беспокойство, но голос всё равно предательски дрожит, когда я спрашиваю:

– А где Марат?

Эмма продолжает свои действия, будто мой вопрос для неё не важнее шелеста листьев. Я смотрю на неё, стараясь уловить хоть какой-то намёк на эмоции, но её лицо остаётся бесстрастным, словно маска. Когда она, наконец, отвечает, её голос лишён всякой теплоты:

– Уехал с Сагой утром.

Эти слова, произнесённые так буднично, больно ударяют по нервам, как глухой удар молотка. Я делаю шаг вперёд, чувствуя, как в моём сердце что-то ломается. Как будто те последние осколки надежды, что я удерживала в себе, окончательно разбились.

– Почему так тихо в доме? Где все?

Эмма наконец поворачивается, и бросает на меня холодный, пристальный взгляд, полный скрытого презрения, от которого у меня мурашки пробегают по спине. Её следующая реплика пронзает меня, как острие кинжала:

– В доме только я и охрана, – затем она добавляет, с пренебрежением, от которого мне становится почти физически больно: – Можно, мне вернуться к своим обязанностям, или будут ещё допросы?

Горячая волна обиды поднимается в груди, словно закипающая вода в чайнике. Я чувствую, как внутри всё сжимается, как если бы мне в живот нанесли сокрушительный удар. Невыносимое желание ответить, поставить её на место, кипит в моих жилах, но я сдерживаюсь, потому что понимаю, что сейчас это будет лишь пустой тратой сил. Вместо этого я просто развернулась, чувствуя, как в горле застревает комок, и молча выхожу из кухни, ощущая на себе её колючий взгляд.

Поднимаясь по лестнице. Слабость в ногах накатывает внезапно, словно кто-то выключил свет внутри меня, и ноги не выдерживают. Я просто останавливаюсь, сажусь на одну из ступенек, чувствуя, как земля уходит из-под ног. Внутри всё дрожит, каждый нерв натянут, как струна, которая готова порваться. Телефон в руке дребезжит, вибрация проходит по пальцам, заставляя сердце на мгновение забиться быстрее. Надежда вспыхивает в груди – это Марат, он сейчас всё объяснит, скажет, что всё это просто недоразумение. Но когда я вижу имя Оли на экране, разочарование накрывает меня волной, оставляя внутри пустоту и ещё большее чувство одиночества.

– Привет, моя хорошая, – стараюсь звучать спокойно, но голос всё равно дрожит, как неустойчивая свеча на ветру.

– Кира, дорогая! – слышу в ответ её тёплый голос, и слёзы неожиданно подступают к глазам. – Хотела тебе ещё вчера набрать, но такой день… Тебе точно не до меня было. Слушай, я тут подумала, может, встретимся где-нибудь? Мы так давно не виделись.

Я соглашаюсь почти сразу, хватаясь за эту возможность выбраться из дома, как утопающий за спасательный круг.

– Да, давай. Встретимся в нашем любимом ресторане, где мы раньше часто обедали, – предлагаю я, радостно предвкушая встречу с Олей и возможность хоть ненадолго забыть обо всём этом кошмаре. И совместить обед и приятную встречу будет очень кстати. Со вчерашнего дня я практически ничего не брала в рот. Если не поем, мне точно светит голодный обморок.

– Отлично! Тогда до встречи, – её радостный голос будто обволакивает меня, согревая изнутри.

– До встречи, – говорю я, завершая разговор. Я медленно поднимаюсь на ноги, собрав остатки сил, чтобы идти в свою комнату и подготовиться к встрече. Словно автоматически, не думая ни о чём, я иду вверх по лестнице, но внутри всё ещё остается это давящее ощущение.

Я открываю гардероб, чтобы переодеться, и первое, что вижу, – это вещи Марата. Его рубашки висят ровными рядами, идеально выглаженные, с запахом его одеколона, который я всегда обожала. Каждый раз, когда он уходил, предупреждал меня. Даже если это была всего одна строчка в сообщении, он никогда не оставлял меня в неведении. Мы всегда сообщали друг другу о своих планах. Почему же сегодня всё по-другому?

Эта мысль проносится у меня в голове, как молния. Я набираю его номер, чтобы сообщить о встрече с Олей. Телефон прижат к уху, я жду, пока услышу его голос, но вместо этого на другом конце линии лишь монотонные гудки, один за другим. Я закусываю губу, чувствуя, как внутри нарастает тревога, и сразу же снова нажимаю на его имя в списке контактов. В этот раз гудок только один, и он сбрасывает звонок. Мгновенно. Сердце сжимается, и тревога переходит в раздражение.

– Ладно, может, занят, – шепчу я себе, стараясь успокоиться, но внутри всё клокочет. Я бросаю телефон на кровать с силой, чуть ли не раздражённо, и начинаю переодеваться. Но в голове крутится только одно: почему он не перезванивает? Почему он сбросил мой звонок? Раздражение нарастает, как приливная волна, и, закончив одеваться, я беру телефон снова. Он всё ещё молчит, никаких уведомлений. Это ещё что за игнор?

Решительно открываю чат с Маратом и начинаю печатать сообщение. Пальцы бегают по экрану, набирая текст: "Иду на встречу с Олей". Нажимаю на отправку и сразу же вижу, как его имя высвечивается на экране. Звонок. Я улыбаюсь с внутренним удовлетворением – наконец-то.

– Ты никуда не идёшь! – его голос гремит в трубке, как раскат грома. Вместо приветствия – грубое рычание, от которого у меня внутри всё сжимается.

– В смысле? – я в ступоре, не сразу понимая, что происходит. Часто моргаю, словно это поможет мне уловить смысл его слов.

– В прямом, Кира. До моего возвращения ты останешься дома! – его голос звучит так, словно он разговаривает не со мной, своей женой, а с подчинённым. Холодный, властный, полный раздражения. А потом он просто кладёт трубку, не дожидаясь моего ответа.

Я стою с телефоном в руке, не веря своим ушам. Гнев мгновенно охватывает меня, словно огонь, вспыхнувший от искры. Его приказ звучит в моей голове, как вызов, и в груди всё сжимается от злости.

– Ну уж нет, дорогой! – шепчу я, бросая телефон на кровать. – Ты не запрёшь меня здесь. Не знаю, что там в твоей голове происходит, но я не шавка, которой ты можешь приказывать!

Решимость охватывает меня с головой. Я быстро подхватываю сумку, уверенными шагами выхожу из спальни и направляюсь к выходу. Каждое моё движение наполнено яростью, которую я больше не могу сдерживать. Да я очень люблю своего мужа и понимаю его горе и потерю, но я не позволю ему так со мной обращаться.

Сажусь в машину, чувствуя, как в руках напряжённо сжимается руль. Двигатель оживает, и я направляюсь в сторону нашего любимого ресторана, несмотря на все его запреты. Я не остановлюсь. Сегодня я сделаю то, что решила, и ни он, ни его приказы меня не остановят.

Глава 5

Марат

Я нахожусь в кабинете дяди, в одном из его офисов. Здесь всегда пахнет кожей и сигаретами, но сегодня этот запах кажется особенно удушающим. Он будто вцепился в моё горло, мешая дышать. Обстановка вокруг тяжёлая и напряжённая, воздух словно наэлектризован, как перед бурей. Каждое решение, каждое слово здесь весит больше, чем в других местах.

Сага сидит напротив меня, его глаза сосредоточены, а в них мелькает что-то холодное, ледяное. Он из тех, кто никогда не проявляет эмоций, и именно поэтому его слова режут как нож. Мне не нравится этот его взгляд, слишком спокойный, слишком уверенный – такой взгляд можно позволить себе, только когда ты знаешь, что у тебя в руках сила, которую не оспоришь.

– Я нашёл доказательства, – его голос звучит ровно, почти равнодушно, но в нём я слышу нечто большее. Нечто, от чего мои пальцы сжимаются в кулаки. – Егор Ковалёв приказал убить Монгола.

Мои мысли словно на мгновение останавливаются, застывают в недоумении, а потом внутри меня взрывается буря. Я чувствую, как адреналин бьёт в голову, но лицо остаётся невозмутимым, будто застывшей маской. Я должен переварить услышанное, собрать себя в кучу, не поддаваться эмоциям, но внутри всё клокочет от ярости, как вода в кипящем чайнике. Я прижимаю ладони к столу, ощущая, как пальцы начинают дрожать. Чёрт возьми, это не может быть правдой! Но Сага никогда не говорил впустую.

Он вытягивает руку и кладёт на стол флешку, тускло поблёскивающую в свете настольной лампы.

– Здесь запись допроса одного из людей Ковалева. Он признался, что это был личный приказ Егора.

Я беру флешку, сжимаю её в ладони, чувствуя, как она нагревается от моего прикосновения. Металл кажется холодным, но мои пальцы словно горят. Внутри меня всё пылает, огонь ярости разгорается всё сильнее. Сага продолжает говорить, и каждый его слово как новый всплеск пламени, как удар, бьющий по нервам.

– Кроме того, – он кладёт на стол ещё одну флешку, словно бросая вызов, – здесь запись разговора нескольких доверенных людей Ковалева. Они обсуждают, что он сошёл с ума после смерти родителей. Обвинял во всём Монгола, хотя тот не имел к этому никакого отношения. Это был несчастный случай, но Егор этого не принял.

Мои мысли носятся хаотично, цепляясь за каждое слово. "Он обещал, что убьёт Монгола", – тихо произношу я, больше для себя, чем для Саги, вспоминая наши прошлые стычки. Егор всегда был вспыльчивым, его ненависть к Монголу была как открытая рана, она всегда кровоточила.

– Да, – подтверждает Сага, его голос остаётся неизменным, как будто он обсуждает погоду. – И, несмотря на то, что он якобы отошёл от дел и уехал с семьёй, он нашёл способ отомстить. Приказал убить Монгола, считая, что таким образом справедливость будет восстановлена. Он мстил за родителей, за мать, хотя Монгол ни к одному из этих случаев не был причастен.

Моё сердце сжимается от ненависти, словно на него обрушилась тяжёлая плита. Я прижимаю пальцы к вискам, пытаясь удержать разум в целости, не дать ярости поглотить меня целиком. Как он осмелился? Как осмелился поднять руку на Монгола? Я смотрю на Сагу, но вижу перед собой только лицо Егора, его безумные глаза, его ненависть.

– Мы его найдём, – тихо, но с непоколебимой решимостью говорю я, слова отдаются тяжёлым эхом в комнате. – И тогда он заплатит за всё.

Сага молча кивает, понимая, что слова здесь больше не нужны. Я снова смотрю на флешки, зная, что это только начало. Моё тело будто охвачено пламенем, и я чувствую, что этот огонь не угаснет, пока я не добьюсь справедливости.

Внутри меня бушует шторм. Каждая мысль о Егоре и его наглости вызывает новую волну ярости, накатывающую одна за другой, как цунами, не оставляя шанса на спокойствие. Сага только что ушёл, оставив меня один на один с этими мыслями, которые рвутся наружу, как дикие звери, готовые разорвать всё вокруг.

Егор Ковалёв. Я вспоминаю его лицо, и внутри всё сжимается. Как он посмел… Как он осмелился тронуть Монгола?! Я сжимаю кулаки так сильно, что ногти впиваются в ладони, оставляя глубокие, болезненные отметины. Боль не отрезвляет, а только подливает масла в огонь. Кажется, что внутри меня разрастается пламя, обжигающее изнутри, заставляющее каждую клетку вибрировать от гнева. Сердце колотится так, будто хочет вырваться наружу, удары эхом отдаются в висках, оглушая меня, делая каждый звук вокруг невыносимым.

Я смотрю на стены кабинета, и взгляд неосознанно ищет что-то, что можно было бы разбить, уничтожить, чтобы хоть как-то выпустить наружу это напряжение, разрывающее меня изнутри. Я почти хватаюсь за настольную лампу, когда краем глаза замечаю, что экран телефона загорается. Я хватаю его так резко, что суставы пальцев побелели. Сообщение от Киры.

"Я иду на встречу с Олей. Пиши, если что."

Эти простые слова становятся последней каплей. Внутри что-то ломается, словно хрупкая преграда, сдерживающая гнев, дала трещину и теперь готова рухнуть. Я чувствую, как каждый мускул напрягается, готовый взорваться. Как она может просто пойти на встречу, когда всё вокруг рушится? Она действительно не понимает, что происходит? Как смеет она действовать так, будто ничего не изменилось, будто всё ещё может идти своим чередом?

Я больше не могу оставаться на месте. Встаю, не объясняя ничего Саге, который ещё стоит за дверью, и выхожу из кабинета, чувствуя, как жар внутри разрастается, поглощая разум, стирая остатки здравого смысла. Дверь с грохотом закрывается за моей спиной, но это не приносит облегчения. Кажется, что даже стены этого места сжимаются, давят на меня, словно загоняют в ловушку. Всё, что я хочу, – это контролировать ситуацию, чтобы всё шло по моим правилам, чтобы никто не смел меня ослушаться.

Сажусь в машину, и руки на руле сжимаются так, что костяшки пальцев побелели. Я резко выжимаю газ, машина рычит, как разъярённый зверь, подчиняясь моим приказам. Звонки и сообщения продолжают поступать, но я не обращаю на них внимания. В голове только одна мысль – разобраться с этим прямо сейчас.

Я набираю номер Киры, пальцы дрожат от напряжения. Когда слышу её голос, который звучит слишком спокойно, внутри всё закипает ещё сильнее.

– Где ты? – рычу я в трубку, едва сдерживая себя от того, чтобы не взорваться.

– Марат? Я на обеде с Олей… Я же писала тебе, – её голос кажется отстранённым, как будто она вообще не понимает, что сейчас происходит, и это только усиливает мою ярость.

– Я не спрашиваю, с кем ты! Я спрашиваю, где ты! – кричу я, чувствуя, как голос срывается от напряжения. Дыхание сбивается, становится резким, прерывистым, и я хватаю воздух, словно после долгого бега.

Тишина в трубке тянется словно вечность, пока, наконец, она не отвечает:

– В ресторане "Тоскана".

Не дослушав, я резко обрываю разговор, бросая трубку на сиденье. Ладони влажные от пота, сердце грохочет так, что кажется, будто грудная клетка вот-вот разорвётся. Я переключаю передачу, и машина взревывает, подчиняясь моему яростному порыву.

Сегодня никто, кроме меня, не будет контролировать ситуацию.

Глава 6

Кира

Сижу за столиком, глядя на свою любимую пасту с морепродуктами, но аппетит словно испарился. Внутри меня всё пусто, как будто кто-то выжег все эмоции дотла. Сегодня я практически ничего не ела, но сейчас, даже если бы и захотела, не смогла бы заставить себя проглотить ни кусочка. Паста, которая обычно приносит мне хоть немного удовольствия, сегодня кажется безвкусной, как картон, и тяжёлой, как камень, лежащий на тарелке.

Оля говорит что-то, но её слова доходят до меня приглушённо, будто сквозь толстую вату, обволакивающую мой мозг. Я поднимаю глаза, пытаясь сфокусироваться, хотя мысли продолжают блуждать в далёком от разговора направлении.

– Кира, ты слышала? – спрашивает она снова, теперь с лёгким раздражением в голосе, и я заставляю себя вернуться к реальности.

– Что вы собираетесь делать после того, как ты защитишь диплом? Будете возвращаться сюда?

Я встречаю её взгляд, и на мгновение внутри меня вспыхивает желание просто всё рассказать, но вместо этого я лишь тихо отвечаю, чувствуя, как каждое слово с усилием срывается с моих губ:

– Сюда… вряд ли. Мы с Маратом не планировали, но, возможно, мне придётся взять академический отпуск.

Её брови взлетают вверх, удивление читается в каждом жесте. Моё сердце сжимается, когда я вижу её реакцию.

– Какой ещё академ? – восклицает она, в голосе звучит искреннее недоумение и шок. – Кира, ты в шаге от финала! Так нельзя делать. Что бы там ни думал Марат, ты должна защититься и получить диплом.

Её слова задевают меня за живое, но прежде чем я успеваю что-то ответить, в зале появляется Марат. Его шаги громкие, уверенные, и с каждым приближением я ощущаю, как моя тревога растёт. Сердце начинает биться быстрее, ладони холодеют. Смотрю на его выражение лица и всё внутри меня кричит о надвигающейся буре, но я не могу двинуться с места, как парализованная. Он приближается так быстро, что я даже не успеваю понять, что происходит, и вот он уже стоит рядом с нашим столиком.

Его лицо жёсткое, а в глазах сверкает ярость, от которой по спине пробегает дрожь.

– Вставай, мы уходим, – его рука резко хватает меня за запястье, пальцы впиваются в кожу с такой силой, что боль пронзает меня, как ток.

Я поднимаюсь, едва осознавая, что делаю это по инерции, но как только нахожу в себе крошечную крупицу смелости, резко вырываю руку из его захвата. Сердце грохочет, кажется, оно вот-вот выскочит из груди.

– Марат, ты что делаешь?! – Оля вскакивает со своего места, её лицо заливается ярким румянцем от возмущения, и я чувствую, как внутри меня просыпается что-то, что пытается её защитить, но я не могу найти слов.

– Ты с ума сошёл? Сядь и успокойся! – продолжает Оля, её голос дрожит, но не от страха, а от праведного гнева.

– Сядь и не вмешивайся! – рычит он, его голос громкий, наполняющий зал как громовой раскат. Я чувствую, как меня окутывает волна паники, и в этот момент не могу думать ни о чём, кроме того, чтобы поскорее утихомирить этот шторм.

Я не успеваю ничего сказать, как он снова хватает меня за руку. На этот раз его хватка ещё сильнее, как железные тиски, сжимающие мои запястья. Боль становится острой и жгучей, она отзывается на каждом шагу. Он тащит меня к выходу, и я спотыкаюсь, стараясь удержаться на ногах, панически пытаясь не упасть.

– Марат, подожди, моя сумочка… – мой голос едва слышен, дрожащий, как у ребёнка, но он не останавливается.

Я пытаюсь поспеть за ним, чувствуя, как внутри всё рвётся на части, как будто невидимая нить, которая удерживала меня, вот-вот лопнет. Оля что-то кричит мне вслед, но её голос уже кажется далеким. Всё, что я могу сделать сейчас, – это просто идти, стараясь не упасть и не заплакать прямо здесь и сейчас.

Мы выходим из ресторана, и я буквально кожей ощущаю тяжёлые взгляды людей вокруг. Время словно застыло. Кажется, что весь мир сжался до этого одного момента, где я – маленькая фигура, увлекаемая за собой неумолимой силой. Сердце бьётся так громко, что я едва слышу собственные мысли, а запястье уже ноет от хватки Марата. Его пальцы, как железные клещи, впиваются в мою кожу, и мне приходится сдерживать стон боли, чтобы не привлекать ещё больше внимания.

Слышу, как кто-то выбегает за нами. Слышу голос подруги. Сердце на миг замирает от этого звука, и я поворачиваю голову, чтобы увидеть Олю. Она догоняет нас, держа мою сумочку в руках, и становится перед Маратом, преграждая ему путь.

– Ты что, больной? Куда ты её тащишь? – смело бросает она, глядя ему прямо в глаза.

Марат замедляется, и на мгновение задерживает взгляд на ней. В этом взгляде столько ярости, что я напрягаюсь ещё больше.

Я тянусь другой рукой к Оле, чтобы забрать свою сумочку, чувствуя, как пальцы дрожат от напряжения. Я стараюсь выглядеть спокойной, но голос предательски дрожит.

– Оль, спасибо… Прости, пожалуйста, – выдыхаю я, стараясь удержать слёзы. – Давай я потом тебя наберу.

– Кира?! – Оля удивлённо смотрит на меня, с непониманием и тревогой. Она не верит своим ушам, и мне становится ещё тяжелее от её реакции. Но я не успеваю ничего ответить, потому что Марат, словно непробиваемый танк, снова тащит меня вперёд. Он не останавливается ни на секунду.

Мы идём к машине, и я пытаюсь поспевать за ним. Мои ноги предательски дрожат, мелкие шаги на каблуках превращаются в мучительное испытание, и я едва держусь на ногах. Боль в запястье становится невыносимой, словно пульсирующий огонь проникает глубже в кожу.