Cлово Огня

Пролог

Слушайте… Только не спешите, присаживайтесь. Сегодня ночь особая. Вон, опять туман стелется – значит, Солнцестояние совсем близко. Я тут уж давно торгую – всё вижу, всё помню, не то что молодёжь зевающая. А Калмарис… его не обманешь, нет. Здесь каждая трещина в мостовой хранит больше тайн, чем все городские мудрецы вместе взятые.

Говорят, в самом сердце старого города дремлет Великая Библиотека. Ну как дремлет… Она слушает, да, слушает сквозь сторожевые стены, присматривает, кому открыться, а кого прогнать. За весь мой век не раз видала: приблудится кто-нибудь – ищет ответов или простого счастья – а уходит, считай, с пустыми руками, а то и вовсе не уходит…

Здесь любой знает – жизнь меняется на осколки чужих историй. Возьмите хоть тех бардов, что бродили дворами пару зим назад. Один из них, Луэн, песни слагал горше полыни: будто ведьма с Кривого Порога к нему заглянула и утащила сердце в свои тени. С тех пор всё напевал о невидимой любви, пока совсем не растворился в дыму таверны. Легенды растут быстро, как плесень на хлебе, но чаще приживаются страх и шёпот. Потому и двери тут крепкие да на пять замков.

А ночами по всему городу шепчутся тревожно: будто бы по пустым улицам тайком снуёт нежить. Тени скользят по мокрым мостовым, задевают пороги домов, исчезая без следа, стоит только последней свече угаснуть в окне. Кто-то видел дрожащие огоньки в подворотнях, кто-то слышал сухое перешёптывание – то ли призраков, то ли иных забытых созданий.

Все эти байки становятся не просто историями накануне праздника. Ближе к Дню Солнцестояния тревоги крепче – будто город сам затаился. Знаю, люди мечтают – может, уж в этот раз их пустят за двери Библиотеки, где спрятаны древние бесценные знания? Говорят, библиотечная магия принимает не всех: будь в душе хоть капля зла – не пустит, сотрёт с памяти дорогу назад. А уж если мечтаешь попасть за тот самый барьер – знай: не всякому счастье выпадет! Только если Библиотека сама кого выберет, впустит на разок в году. Все тут так говорят, век живу – ни разу не встречала, чтоб иначе было!

А про големов – совсем другое молвят: не показываются они на улицах, не ищут людей. Шепчут, что за cтенами Библиотеки спят каменные стражи-големы, и только избранным позволено ступить в их безмолвный мир. Там и охраняют их стражи Слова – те, о ком никто толком не помнит, ни лиц их, ни имён. Люди говорят, что они давным-давно забыли всё, что было у них на свете, кроме долга хранить старинные книги.

Я видела однажды: туман так накрыл Серую улицу, что будто само время стало вязким. В тот час из мрака вынырнул силуэт – рыцарь в древних бронях. Тишина была густая, словно мёд. Он подошёл вплотную, поклонился. В голосе – только эхо да скрежет давних клятв. Спросил дорогу к Библиотеке. Я показала, а он, словно дым у печи, растаял в переулках. Со страху потом молилась всю ночь, и до рассвета не сомкнула глаз.

Может, мне всё это привиделось: ведь кто поверит старой торговке? Но, скажу вам по правде, ближе к Солнцестоянию всегда случаются странности. Ни ветер, ни кошки на крышах не ведут себя обычно. Люди всё чаще сторожко выглядвают из окон, будто и вправду ждут, что в этот раз двери Великой Библиотеки откроются – кому-то навстречу, а кому-то в последний раз.

Потому и сижу вот тут сегодня, щурюсь сквозь туман, продаю свои травки. Слушаю, как город дышит в ожидании. Всякий просит: "Дай на счастье, дай на удачу, дай на память…" А я знаю: ни счастье, ни удача не помогут тому, кто врет сам себе.

Скоро зазвонят колокола Солнцестояния. Кто-то решится ступить за порог, кто-то так и останется за закрытой дверью – навсегда чужой в этом городе, как все мы. А Библиотека посмотрит на новых пришедших вполглаза, хорошо ли они помнят, ради чего сюда пришли… И начнётся новый рассказ для старых стен Калмариса.

А может, и не стоит мне верить – что мне, бабке-торговке, знать? Всё дорога да прилавок мой дом, то продаю, то обмениваю, то рассказ какой-придуманный подброшу. Но уж в этом-то деле каждый свою выгоду найдёт!

Ну, что, будете травяного чая на сон грядущий? Или ждёте, что сегодня туман принесёт новую историю?

Глава 1 – Белая Мантия

В одной из спален стражей Библиотеки Слова, которую многие называли Великой Библиотекой, сегодня царила наполненная магией тишина. Потолки уходили ввысь, словно скрывая в себе звёзды, а стены были до отказа заставлены полками с древними книгами, каждая из которых хранила свои тайны. Напротив большого стрельчатого окна, за полупрозрачными шторами цвета ночного неба, стояла кровать с мягким изголовьем, укрытая тёмным покрывалом. Светильники в виде витых сфер свисали с потолка, отбрасывая по комнате причудливые блики и золотистые отблески. Повсюду были разбросаны книги – открытые на загадочных страницах, будто хозяйка только что покинула их в спешке.

Рагана опять проснулась до рассвета – сердце колотилось между рёбрами, словно ворона поймали в клетке. Беспокойство ныло в висках, и от сна в памяти не осталось ни клочка. Вот уже три года, как она принесла Библиотеке обет забвения: мир до этих стен растворился, как чернила в воде. В неё не верилось, но обыденность лгала крепко: каждый день здесь был чужим, будто её жизнь шла на втором плане.

Сегодня было не до привычной рутины.  Девушка натянула белоснежную мантию для инициации – слишком новую, резкую и чужую, – ладони вспотели. Инициация Хранительницы Жизни. Древний ритуал который посвящал избранного стража Бибилиотеки в ее таинства и секретные искусства. Хранительница Жизни. Тот, кому доверяют возвращать дыхание старым книгам. Тот, кто ступает по самым закрытым и опасным этажам, куда мало кто осмеливается.

Зудящее ощущение «не на своём месте» оказалось знакомым призраком – давно приручённым, но от этого не менее навязчивым. Пальцы сжали подол мантии до белых костяшек – словно в складках можно отыскать ускользающую опору. Где-то в груди нехотя растекалась тяжесть, такая похожая на пустоту, что приходит после потерь.

Она уже не помнила, кем была до этого – имя стерлось, словно кто-то обмакнул губку в воду и вычистил доску воспоминаний. Стать стражем значило предать забвению себя прежнюю. Теперь её ждала инициация Хранительницы Жизни, и в голове вертелся остро-смешной, тревожный вопрос: «Что отдашь теперь? Может, раз уж имени нет, заберут и страхи? Или достанут из сердца укромные мечты и вытрут навсегда?»

Повседневная жизнь стражей была наполнена тихими трудами – бесконечным чтением пыльных томов, нежным уходом за растрёпанными корешками, редкими переговорами с капризными страницами и кропотливым обновлением затёртых переплётов. Рагана и её друг Даргол давно привыкли работать в паре – словно изначально были задуманы как две главы в одной странной, не до конца записанной книге. Среди остальных стражей их называли Чистильщиками Чернил – с полупритворной улыбкой, чуть насмешливо, чуть с завистью. Ведь кто ещё рискнёт спуститься в самое сердце литературного безумия, где сюжетные линии вьются змеиными кольцами, а персонажи способны царапаться и выть по ночам? Их отряд специализировался на том, чтобы проникать внутрь книг – когда внутри начиналось настоящее буйство: внезапные сюжетоизвержения, побеги героев с последних страниц, войны эпилогов и утечки смыслов. Работа, как шутили в старших залах, не пыльная – зато травмоопасная.Старая шутка о том, что «одно потеряешь – два найдёшь» вдруг перестала смешить. Но, быть может, посвящение приносит не только потери. А вдруг – что-то возвращает?

Даргол появился в этой Библиотеке раньше неё. Худой, светлоглазый, про таких шепчут «бастард из ночного народца», но с улыбкой настоящего проказника. Всегда готов ввязаться в авантюру, если это хоть немного поможет обойти очередное правило.Сколько ж ему лет – никто бы не сказал: для стражей время было иллюзией, оно вязло в стенах библиотеки так же, как туман на её порогах.

В комнату вошли две Дагиды – служанки Великой Библиотеки. У Дагид не было имён – только титул, родившийся где-то внутри этих стен и живущий дольше любой памяти. Их личные истории словно растворились в травах, в отварах, в бесконечных приглушённых словах утренней подготовки. Старшая, строгая и невозмутимая, развела над чугунным тазом горячий аромат гвоздики и мяты. Младшая – вертлявая, светлоглазая, сразу норовила заглянуть в глаза и щёлкала пальцами по косе.

– Склони голову, дитя, – сказала старшая, уверенно, почти буднично. – Пусть зелье очистит всё лишнее.

– Как будто у меня осталось это лишнее, – пробормотала Рагана, но подчинилась, позволяя душистому пару окутать волосы и лицо.

Рагана сдалась их ритуалу без споров – на всякий случай. В упрямых ореховых глазах прятались и недоверие, и желание смеяться над всей этой церемониальной серьёзностью. Она не выносила все эти долгие приготовления, но знала: спорить с Дагидами бесполезно, проще вытерпеть.

Младшая Дагида крутилась за спиной, ловко вплетая каштановые пряди в тугую косу и вполголоса твердя, что ритуал нынче особенный. Рагана мысленно скользила в глубины прошлого: церемониальная накидка с тонкой вышивкой ждала её на изножье кровати – белоснежная, как вымытая кость дракона. Говорили, ритуал уходит корнями во времена богини Тераксы, что спаслась от Малака, бога Тьмы, спрятавшись под волной, где и создала Библиотеку – первую Башня, поднятую в предрассветной тишине на пустом берегу.

Саму Рагану неотступно преследовало ощущение брошенности – боги были сильны и беспощадны, а их мир остался хрупким и беззащитным. Из раздумий выдернула боль – булавка царапнула кожу у шеи, оставив алую каплю на белом.

– О, звёзды и тени! – вскрикнула младшая Дагида, хватаваясь за голову. – Знак дурного пути! Смотри, на мантию капнула кровь! Несчастье! Ох, быть беде…

Рагана скривилась и дёрнула плечом, прикрывая пятно косой.

– Было бы из-за чего панику поднимать, – Рагана сухо поправила косу, закрыв пятно. – резко прервала она суетливую служанку. –  Сейчас заправлю волосы, и никто не увидит и следа!

Пока Дагиды хлопотали, Рагана смотрела на своё отражение и вдруг поняла: она не узнаёт себя. Вьющиеся каштановые локоны осторожно собрались в свободную, небрежную косу; лицо показалось особенно мягким, будто от прикосновения чужих рук на щеках проступил смущённый румянец; на одной скуле играла родинка,  которую она не замечала раньше. Глаза – ореховые, глубокие, как рассветное озеро, – смотрели на неё грустно и растерянно, девичья наивность смешивалась с чистым страхом перемен.

За высокими окнами прятались первые лучи солнца – тот единственный день, в который даже стены Библиотеки начинали дышать по-особенному, подрагивая в преддверии чему-то новому. Внезапно в мутном стекле окна промелькнула тень ― крупная, стремительная, почти бесшумная, если не считать глухого хлопка крыльев. На миг ей показалось: за стеклом – ворон, огромный, чёрный как ночь на дне колодца.

Вообще-то в Библиотеке воронов почти не бывало. Местная магия не любила иноземцев – ни зверь сюда не залетит, ни нечисть не проскользнёт. Но про ворон ещё с детских книг шепчут: они приносят вести с той стороны, где заканчивается всё определённое. Посланники самой Смерти и её верные слуги? Пронзительное карканье резануло воздух – не тревожное, скорей предостерегающее. Рагана подняла глаза и на секунду встретила пристальный бездонный взгляд ворона. Затем птица исчезла – будто ночной порыв ветра унёс её через каменные лабиринты башен.

Рагана глубоко вздохнула и прищурилась на своё отражение в старом, чуть мутном зеркале. Щёки всё ещё хранили жар сна, по носу и лбу разбежались веснушки, а губы тянулись сложиться в ту самую, «правильную» улыбку – ту, которой она выражала покорность судьбе, а на самом деле прятала лёгкую насмешку. Только вот в глазах отражалась настоящая Рагана: немного взбалмошная, с упрямым блеском и той вечной жаждой приключений, которую никакая церемония не могла выветрить.

«Вот бы сейчас зашёл Даргол, – мелькнула мысль, и уголки рта тут же задрожали от улыбки, – наверняка съязвил бы что-нибудь колкое. Вроде: "Рагана, только ты можешь выйти к гостям Библиотеки так, словно всю ночь сражалась с демонами за соседней полкой!".

Рагана чуть смягчила взгляд – и только сейчас поняла: ни в одном из редких, расплывчатых снов прошлого не находилось ничего, что напоминало бы её нынешний взгляд. Ореховые глаза, с золотым искорками, не принадлежали ни прежней жизни, ни детству, ни родителям. Эти глаза и это имя были только её. Только здесь и только теперь.

А за спиной тем временем младшая Дагида не затыкалась ни на секунду, словно перед ней стояла не живая девушка, а безграничная чернильница, куда можно выливать все библиостанские наставления. Один жест – к поклону, второй – к улыбке, третий – не разговаривать первой, четвёртый – держать спину прямо. Младшая Дагида тем временем не унималась, строя цепь полезных наставлений – то о значении каждого жеста в ритуале, то о недопустимости случайных разговоров с гостями, то о необходимости особенно чинного поклона перед Великим Хранителем.

– Рагана, помните, вы теперь Хранительница Жизни! Держите руки сложенными – вот так, не спеша, – тревожно лепетала она, поправляя воротник уже в третий раз. – И слова не говорите без позволения, когда встретитесь с Избранными, иначе…

– …иначе ваше настроение испортится на всю неделю, – не выдержала и хихикнула Рагана, прикрывая злополучное пятно в складках мантии. – Уж не тревожьтесь, Дагида. Я справлюсь.

Старшая Дагида не вмешивалась в перебранки и предпочитала роль молчаливого заклинателя. Что-то шептала над тяжёлым кулоном на потемневшей цепочке – той самой магической вещицей, которую выдают стражам для ритуалов. Закончив заклинание, она без слов надела кулон на шею Раганы.

– Поторопись, дитя, – велела она тихо, но так, что воздух однозначно стал гуще. – Не задерживай ритуал – Избранные должны быть встречены вовремя.

Рагана опустила голову, чувствуя, как внутри нее взбодрился азарт и страх: сегодня судьба могла привести сюда любого – и на неё будет смотреть тот, кто в сердце своем хранит самую важную, смертельно опасную тайну.

Дагиды, не терпя промедления, слаженно вытолкали Рагану за порог. Придётся идти – другого выхода не было. В коридоре пахло чернилами и сыростью. А ещё – напряжением. Каждая тень, будто, собиралась отговорить девушку от инициации в Хранительницу Жизни.

Её шаг вышел неуверенным, но другого и быть не могло: впереди ждала чужая судьба и новая глава – одна из тех, что начинают писать не с чистого листа, а с дрожащей строки на чужом ритуале.

Вытянутый зал, в который она попала, тянулся меж каменных стен, тяжелых, словно давящих на грудь. По полу темной волной легли потёртые зелёные ковры, словно оставленные здесь для того, чтобы приглушить шаги преследуемых, а не приветствовать гостей. По стенам вилась череда гобеленов, их цвета были приглушены временем: кроваво-красные, блекло-золотые, болотная зелень – на этих глухих полотнах смутно просматривались изломанные силуэты погибших героев и чудовищных зверей.

Вдоль одной стены выстроились статуи из тёмного, почти чёрного камня – големы, полулюди-полузвери: с пустыми глазницами, рогами, когтистыми лапами; на некоторых сохранились шрамы от старых сражений, будто эти существа в самом деле умели страдать и вспоминать. Они казались частью самой архитектуры, лишь тщеславное воображение наделяло их затаённым гневом и жаждой пробуждения. Но в Библиотеке каждый знал: придёт время – они оживут, и никто не посмеет описать всю ярость этих каменных стражей.

Из высоких тенистых арок на неё смотрели портреты прежних Хранителей: их лица были жёсткими, глаза – безжалостны, личины застывших судей под белоснежными капюшонами. Сегодня Рагана остро осознала, что однажды и её подобие окажется среди этих взирающих на коридор портретов, в этой пыльной галерее памяти, где каждый взгляд напоминал о вечности наказания. Даргол был настоящим мастером разгонять хмурость и не упускал повода подколоть девушку по поводу ее перехода на новую должность – явно получая от этого огромное удовольствие.

– Тебя, Рага, будут вспоминать веками… особенно те бедолаги, что случайно найдут твой хмурый портрет в каом-нибудь подвале. Пусть мотают на ус, что бывает с теми, кто забывает вовремя возвращаться в постель!– любил поддразнивать он, смеясь.

Рагана усмехнулась своим мыслям, крепче натянула капюшон и двинулась вперёд по неуютному залу. Сердце билось быстро, и маленькая искра беспокойства плясала внутри: сегодня она должна была встретить неведомое – а может быть, и новую себя…

Глава 2 – Библиотека Слова

В этот вечер Библиотека, будто ожившая под чужим взглядом, шумела и скрипела, иронично играя отражениями в потускневших стеклах. Пробираясь по коридору, Рагана чувствовала: здесь никто не даст ей забыть, что она – новая Хранительница, ещё не проверенная временем.

У лестницы, словно вросшая в пол, стояла Важэна – живая тень, вечный блюститель порядка и ярый враг всякого проявления радости. Для неё смешок в коридоре был личной обидой, а улыбка – вызовом установленному укладу. Даргол с Раганой были для неё бесконечным источником огорчений, воплощённым хаосом в царстве строгих правил.

Ворота главного зала бесшумно распахнулись, приглашая Рагану окунуться в гулкую, полутёмную суету. Из глубины зала хлынул зыбкий свет, наполненный гомоном голосов, вьющимся над столами ароматом сладковатого нектара и терпкого настоя чая. Во мраке утопали высокие готические своды, а дневной свет угасал в разноцветном стекле витражей. По обе стороны длинных столов, утопающих в свете свечей и золотистых шарах-светильниках, выстроились каменные статуи – стражи изуродованных героев прошлого, словно следящие за каждым движением гостей. Меж ними тянулись ряды портретов, чьи глаза – потускневшие, недобрые – будто бы пробуждались, когда тени на стенах сгущались.

Cреди массивных дубовых колонн, теснились Хранители Слова – призрачные силуэты в строгих капюшонах, с лицами, бледными и почти лишёнными жизни. Некоторые из них, вопреки общему уставу, украдкой пригубливали что-то огненное из изящных фляжек, спрятанных в потаённых складках красных мантий. Здесь иерархия ощущалась буквально кожей: серые мантии – для учеников, чёрные – у стражей, ослепительно белые – для Хранительниц Жизни, Писарей и Великого Хранителя, багряно-красные – для Хранителей Слова.

Посреди гулкого пира, где под сводами гремел шум голосов, а свечи отбрасывали пляшущие тени, Даргол сиял, словно солнце среди туч. Яркая искра энергии, он собирал вокруг себя целый остров смеющихся лиц и вспыхивающих улыбок. Как мотыльки летящие на пламя, юные стражницы кружили возле него – только-только посвящённые в тайны Библиотеки, они ещё хранили лёгкость и осторожное кокетство прежней жизни за её стенами. Истории Даргола они ловили, затаив дыхание – он рассказывал их с задором, будто вручал каждому крохотный ключ от неведомых миров. Девушки впитывали каждое слово, крепко прятали услышанное в сердце, втайне веря: однажды его рассказы распахнут двери к тайным тропам среди заколдованных страниц..

Даргол размахивал руками, похоже, демонстрируя, как сражается с троллем или как чудом спасся от летающего вурдалака.

– Но стоит только проявить смекалку, девы, и болотным ведьмам уже не до тебя…

Тут его взгляд заскользил по залу и вдруг остановился. Лицо Даргола вытянулось, словно за одно мгновение он сумел удивиться, нахмуриться и даже обрадоваться.

– РАГА! – выкрикнул он, и звук прокатился по залу будто заклятье: книги слетели со столов, а кто-то из стражей едва не свалился на пол.

Он пробрался сквозь плотное кольцо девушек, не обращая внимания на удивление окружающих, и прижал Рагану к себе настолько крепко, что она чуть не задохнулась.

– Отпусти, с ума сошёл! Все глаз с нас не сводят, – возмутилась она, пытаясь вырваться.

– Ещё бы! – с нарочито серьёзным видом ответил он, не отпуская её руки и театрально осматривая толпу. – Завидуют, между прочим. Думают, с чего бы это такой красавец оказывает знаки внимания суровой Хранительнице? И, между прочим… – он медленно оглядел её с головы до ног. – …ты сейчас скорее напоминаешь привидение, сбежавшее из чулана, чем внушающую благоговение стражницу. В этой мантии ты способна напугать даже картину Важэны..

– Потише, остряк. Если Важэна услышит, тебя не только заставят полировать ночные горшки, но и сделают главным Хранителем Уборных!

Даргол закатил глаза, обиженно всплеснув руками:

– Ну хоть так войду в историю Библиотеки: «Даргол, первый и единственный страж, кто вымыл больше ночных горшков, чем прочитал книг». Представляешь, какую табличку мне сделают? «Легендарный мойщик и бедствие для скучных наставниц».

Он демонстративно выпрямился и хмыкнул:

– Хотя, может, это и есть настоящее бессмертие. Века минуют, а будут шептаться: остерегайтесь грозы уборных – его дух всё ещё бродит по умывальням!

Рагана не выдержала и рассмеялась, приглушая смешок в ладони:

– Прошу, не являйся мне посреди ночи с тряпкой наперевес. Я к такому морально не готова!

Они рассмеялись – теперь тише, почти виновато, растворяясь в полутьме коридоров. Их еле заметные шаги отдавались гулким эхом в основании древних плит, словно сама память Библиотеки пыталась сохранить последнюю каплю света перед испытанием. Вскоре перед ними разверзся порог зала для инициации – просторного, наполненного таящимися тенями и тяжёлым дыханием ожидания.

Даргол беззвучно сжал ладонь Раганы, его пальцы были горячими, уверенными и даже в этот миг он не утратил своей привычки к озорству.

– Так, старайся не волноваться, – прошептал он, склонившись ближе, будто собирался рассказать ей очередной секрет или похабную шутку: – Если тебе станет страшно, просто вспомни, что где-то за стеной ходит твоя мамочка… ну, почти мама, – Даргол криво ухмыльнулся, намекая на Важэну, – и думает, что если ты оступишься, выиграет спор со стариком Хэндэром из третьего отдела…

Он вдруг стал серьезен, взгляд посуровел, но остался родным – тем, что всегда умел вытянуть Рагану из самой глубокой хандры.

– А если серьёзно, ты сильнее всех этих зазнаек. Просто верь в себя чуточку больше.Ты всегда справлялась – и сейчас справишься. Я буду ждать тебя по ту сторону. Обещаю, если долго не вернёшься, лично устрою погром среди Хранителей. Побоюсь только портрета Важэны…

Он ещё раз сжал её ладонь – коротко и крепко, как клятву – и, попрощавшись улыбкой, уступил дорогу. Двери тяжелым вздохом сомкнулись за его спиной.

Зал для инициации встречал её хороводом мерцающих огней и красных, почти алых мантий – они колыхались на фигурах Хранителей, капюшоны оттеняли лица, оставляя лишь резкие носы, мраморно-суровые подбородки и глаза, холодно поблёскивающие в тусклом свечном свете. Здесь царствовала тишина, полная ожидания: каждый звук нёс на себе вес вековых клятв.

На возвышении, словно высеченный из камня истукан, стоял Великий Хранитель Адеон. Его лицо, иссечённое морщинами и обрамлённое кольцом седых волос, внушало не только уважение, но и страх. Одного лишь взгляда было достаточно, чтобы в зале мгновенно воцарилась тишина. Когда он поднял глаза на Рагану, воздух, казалось, стал ледяным. Каждая секунда ожидания превращалась в вечность, а сердце билось так, словно отбивало ритм древнего ритуального марша.

– Страж Рагана, – произнёс он, голосом напоминающим звук колокола, чистым и одновременно непреклонным, – сегодня ты ступаешь за порог судьбы, которую ещё не предвидела ни одна из Книг. Быть Переписчицей Жизни – значит стать огнём, через который проходят души, ждущие ответа, быть стражем памяти и надежды. Но сегодня, в день Солнцестояния, ты – не только хранительница книг, ты – вершительница судеб. Двери Библиотеки откроются лишь для избранных, и Великая Библиотека выберет того, кому позволено войти и получить своё знание.

Он на мгновение умолк, позволяя словам раствориться в тяжёлом эхе зала:

– Здесь не терпят ни слабости, ни жалости. Память Библиотеки не прощает ошибок и не щадит невежество. Готова ли ты стать её голосом, Рагана? Готова ли пожертвовать собой, чтобы судьбы других не остались без ответа?

В зале повисло напряжённое, почти мистическое молчание. Сердце Раганы забилось еще громче, когда она медленно приблизилась к пьедесталу рядом с которым стоял Аденон. Высокие, сужающиеся кверху стены терялись в полумраке под сенью готических арок. Мерцание свечей в серебряных канделябрах рассыпалось по иссечённому каменному полу, выхватывая из темноты затейливые тени и дрожащие отблески на алых мантиях Хранителей. В воздухе стояла смесь благоухания воска, древнего пергамента и чего-то более неуловимого – запаха старой магии, что веками пропитывала эти стены.

В самом центре этого чертога на низком пьедестале покоилась чаша, выточенная из прозрачного горного хрусталя. Она выглядела как редкий трофей из забытой эры: тонкие грани ловили малейший свет, отбрасывая крошечные радуги на каменный антаблемент. Искрящаяся жидкость внутри чаши казалась более воздухом, чем водой. Над ней хищно и грёзно клубился пар, играя бирюзовыми и жемчужными оттенками, то окутывающий край сосуда, то ускользающий вверх, в неразличимое подкуполье.

Все Хранители, стоящие полукругом, подхватили напев, который словно выползал из трещин в камне:

– Рагана, Переписчица Жизни… Рагана, Переписчица Жизни…

В глухом эхе этого хора зараждался первобытный страх и древняя сила.

Адеон, не дождавшись её ответа, снова заговорил, его голос хлестал зал как плеть:

– В день Солнцестояния, три года назад, ты пришла к нашим вратам заблудшей, израненной, – пронёсся его голос. – Я услышал шёпот страниц, отозвавшийся сквозь вечность – и уже тогда понял: для тебя уготована особая роль. Библиотека сама вписала твоё имя и твоё желание в древний фолиант, и с того момента ты стала не просто гостьей этих стен, а частью самой Библиотеки. Я спрашиваю тебя, Рагана-стражница: готова ли ты отдать себя библиотеке, связать свою судьбу с её судьбой, чтобы дарить новые жизни книгам, что просятся к забвению?

В это мгновение Рагана почувствовала, как стены сдвигаются, дыхание перехватывает, а слова, казалось, приходят не из её рта, а самой душой складываются для ритуала:

– Для меня это честь, – чётко и спокойно ответила она, хотя ладони подрагивали от страха. – Я готова посвятить себя Библиотеке.

Адеон смотрел на неё сурово, долго, будто взвешивая всю правду – но позволил себе едва видимую улыбку. Его рука медленно указала на чашу и ритуальный нож на серебряном блюде.

– Капля твоей крови, Рагана. Пусть Библиотека сама решит, достойна ли ты этого дара. Если цвет в чаше станет белым – ты её избранница. Если же почернеет – тебя постигнет ныне судьба Дагиды.

Девушка протянула руку к ножу, чувствуя, как каждая страница невидимо шуршит вокруг – как тёплое дыхание друзей, как шёпот давних спутников. Книги всегда встречали её приветливо, словно узнавали. Листы раскрывались, фразы звали за собой – ни один ученик до неё не могла так легко проникать в их суть, никто и из старших стражей не обладал способностю путешествовать по книгам с такой легкостью.  И пусть в быту она была ленивой, возможно отчаянно неорганизованной, работая с книгами сердце её не знало усталости. И сейчас оно было открыто миру, как раскрытый том.

В зале сгустилась тяжёлая тишина, наблюдая: примет ли Библиотека свою избранную – или сроднит её с тенью и служением навек?

Глава 3 – Кровь и Прозрение

Тишина зала инициации повисла натянутой струной. Когда алая капля упала в сердце чаши, прозрачная жидкость вспыхнула молочным светом, и с купола донёсся низкий, дрожащий рёв, словно сама старая магия в этот миг проснулась от вечного сна. Стены казались готовыми сомкнуться, свечи трепетали, а из каждого тенистого угла тянулся незримый, леденящий взгляд

Но прежде чем страх успел сильнее закрепить в душе Раганы ледяные оковы, зал наполнился движением: фолианты – истёртые, потрескавшиеся, древние и свежие – вспорхнули с полок, пронеслись по воздуху искрящимся вальсом и, подобно взволнованной стае, окружили девушку. Крылья жёстких переплётов хлопали, страницы звучно шелестели, некоторые книги приземлялись ей к ногам, как верные звери, другие почтительно кружили над головой, вычерчивая витиеватые фигуры. Это было приветствие, древний ритуал признания: Библиотека приняла её. В воздухе раздались удивлённые вздохи нескольких хранителей.

На миг она затаила дыхание – впервые ощущая абсолютное родство с книгами, о котором могли мечтать многие поколения стражей. Всё вокруг будто померкло для неё, собравшись в сполохи алого и синего света на витых колоннах. Только слова Адеона отзывались в её крови с ледяным трепетом:

– Да будет так: по велению Библиотеки, Рагана, ты становишься Хранительницей Жизни. Отныне твоя кровь – письмо для мёртвых, эхо для живых, ключ и печать, страх и надежда.

Два Хранителя в алых капюшонах склонились перед ней. Их ритуальный поклон казался шлейфом из алого света, и всё вокруг закружилось в напряжённой, почти мистической тишине. Хор голосов вплёл её имя в нити древней магии. Адеон шагнул вперёд – наставник, хранитель старых законов, воплощение Библиотеки. Его взгляд был строг, но в этой строгости жила глубокая усталость и надежда. Его слова звучали, как клятва:

– В день, когда солнце достигнет зенита и настанет час Зверя, – его голос был ровен и неумолим, – ты встанешь на чёрный камень, на самом пороге между этим миром и бездной Знания. Барьер раскроется ненадолго, – не всем позволено шагнуть дальше.

– Барьер не впустит тех, в ком нет искренности и уважения к древним знаниям, – продолжил Адеон, и тихий гул в зале стал ещё плотнее. – Судьба приведёт сюда только истинно ищущих. Для остальных двери Библиотеки останутся закрытыми, сколько бы они ни пытались пересечь порог.

Рагана стояла в центре круга света, храня изящную осанку, к которой приучали с самых первых дней учёбы. На пальце правой руки блестела засохшая алая капля – память только что принесённой клятвы. Кожа на лице казалась чуть бледнее обычного, густые светло-каштановые волосы падали тёмной волной на плечи, отливая в полумраке медью.

Адеон сделал шаг ближе, в его жестах – привычная требовательность.– Ты достойно прошла ритуал, Рагана. Теперь ступай за чашами для грядущего обряда. Принеси их сюда, чтобы Дагиды могли подготовить их к ритуалу.

– Слушаюсь, наставник, – твёрдо и тихо отозвалась девушка. Лёгким, отточенным движением опустила подбородок в уважительном поклоне. Мантия тихо скользнула по каменным плитам, отражая отблески сотен свечей.

Её путь пролёг сквозь обступившие тени колонн и приглушённый шёпот голосов: теперь она носила не только имя, но и ответственность Хранительницы Жизни. Позади в зале было слышно, как сдержанный голос Адеона вновь обращался к остальным стражам, – и каждое его слово оставляло в тишине новые следы, подобные письменам на древних страницах.

Времени оставалось мало. На изломе лестницы Рагану поджидал один из старших Хранителей – высокое, иссохшее, почти безликое существо в потёртом плаще. Она поспешила за ним, едва поспевая за широкими шагами, что разносились эхом по мраморному холлу. Имя его словно ускользало из памяти: Рагана не решилась спросить, и всю дорогу до святилища они прошли в неловком молчании.

Двери сокровищницы открылись под сухим, раздражённым кряхтением старика. Сокровищница библиотеки дышала иной магией: весь воздух в ней был пропитан драгоценностями. На полках мерцали реликвии – золото тосковало по огню, оникс поглощал любой свет, стеклянные кубки и потускневшие кольца хранили силу, о которой теперь лишь шептали на самых дальних полках. Посреди всего этого великолепия на мрачном резном столе возвышался ларец с чашами прозрения.

– Не мешкай, – коротко бросил Хранитель, не предложив ни помощи, ни сочувствия, и исчез в коридоре, оставив за собой шорох длинного плаща.

– Все такие важные всегда, а как надо помочь первые исчезают, – с досадой подумала Рагана, и, взяв ларец с хрустальными чашами и бутылью воды прозрения, осторожно отправилась обратно сквозь сеть коридоров и тяжёлую тишину.

Рагана выдохнула – коротко, почти облегчённо: испытание позади, и она была свободна, пусть и ненадолго. Душа тянулась к Дарголу: вот бы вырвать его из бесконечной круговерти Библиотеки, накинуть чёрный плащ и нырнуть в заколдованную книгу, где магия выворачивает реальность наизнанку, а заклинания мечутся по страницам, словно лесные звери. Там привычные законы людского мира растворяются, и только воля охотника способна вырвать героев из хищных объятий текста.

Вчера они сражались с огромной морской тварью: Кракен решил нарушить сюжет книги, взбаламутил море серых строк, метнулся в погоню главным героем, решил – теперь будет по-моему! Сюжет был не спокоен, играл серебром – каждое слово было живо, и чудовище крутило заклятья так, что трещали сами основы истории. Только двоим – Охотникам, ведомым чьей-то древней песнью, было суждено вернуть сюжет на место и призвать к порядку дерзкого монстра.

До Часа Зверя оставалось время. Несмотря на ожидания старших, что она будет чинно изучать гостевую книгу, Рагана бросила лишь быстрый взгляд на страницы и тихонько ускользнула по знакомому мраморному коридору, направившись в их с Дарголом тайный уголок – Восточную Башню.

На пути к башне Рагана задержалась у балюстрады, вбирая глазами преображённую Библиотеку. Высокий каменный свод поддерживали массивные колонны с тонкой резьбой. Отголоски шагов стражей терялись среди стеллажей, уставленных книгами в кожаных переплётах; их корешки отливали зелёным, изумрудным и рубиновым блеском в мягком свечном свете.

По стенам тянулись книжные шкафы из тёмного дуба, а между ними полыхали крошечные язычки пламени в канделябрах. С обеих сторон зал обрамляла балюстрада из гладкого, прохладного камня цвета слоновой кости, за которой угадывались лестничные пролёты и боковые галереи. Вверх уносились стрельчатые окна, залитые витражными цветами – изумрудные переплетения ветвей сменялись алыми и золотыми потоками осенних листьев, сквозь которые лился подрагивающий, мозаичный свет. Солнечные лучи, проходя сквозь стекло, рассыпались по полу зелёными и оранжевыми узорами, словно мозаика, усыпанная самоцветами.

У входа в боковой зал толпились ученики – девушки и юноши в простых серых мантиях с чёрными шнурами на поясе. Капюшоны сидели как попало: кто-то натянул их до самых бровей, у других они неуклюже соскользнули на спину. Каждый сжимал в руках свою первую магическую книгу – кто-то трепетно, словно стеклянный сосуд, а у кого-то обложку уже украшали пятна чернил и залоснившиеся уголки от частого листания.

– Почувствуйте свою книгу. Запомните её на ощупь, как пахнет её бумага, – наставница голосом, в котором слышались и усталость, и доброта, призывала их к вниманию. – А теперь закройте глаза и попробуйте представить, что у каждого из вас внутри – клубок тёплой энергии. Такой же есть и у вашей книги. Протяните к ней свою нить и позвольте силам соединиться.

– Опять эти игры в ощущения… – вполголоса буркнул кто-то справа.

– Просто ты не улавливаешь разницу между справочником по заклинаниям и летописью о драконах, – отозвалась девочка с косой, плотнее прижав к себе потрёпанный том.

Рагана на миг задержалась в дверях, и на миг ей показалось, что она снова одна из них – такая же растерянная, упрямая, с ладонями, пахнущими бумагой и травами, и сердцем, ещё не знающим усталости от чудес.

Продвигаясь дальше, Хранительница Жизни замечала, каким стало это место: под пальцами более опытных учеников стены обрастали кружевом живого мха, ветви выписывали на камне затейливые узоры, а потолок светился дальними морскими глубинами, наполненный иллюзиями и слабым запахом влажной травы. По полу мерцали золотые пятна, будто солнечный свет в чащах старого леса, а меж рядами лавок ловко скользил нарядный бумажный павлин – неудачное, но милое ученическое творение.

В дальнем углу коридора доносилась музыка: стражи в парадных черных плащах бойко репетировали балладу, кто-то сбивался и хохотал, кто-то слишком старался не фальшивить.

Древние фолианты вырывались с полок, порхая в воздухе чаще обычного и заманчиво перешёптываясь друг с другом, словно тоже ждали начала большого праздника. Всё вокруг наполнялось движением и восторженным ожиданием – казалось, сама башня затаила дыхание в предчувствии грядущего чуда.

Когда коридор раскрылся в высокое полукружие башенного холла, стены встретили девушку таинственным сиянием: по магическим знакам медленно текла синяя светящаяся вязь – неярко, будто отблеск далёких звёзд. Из окна, прорезающего древний камень, в пространство заливался золотой свет – он рассыпался на полу теплыми пятнами и тянулся к её шагам длинными бликами.

Башня была старой, истёртой временем. Грубый мозаичный пол местами покосился, стены покрывали магические знаки, будто светящиеся осколки прошлого. С верхней площадки открывался самый красивый вид на Каламарис и Тихое море: город лежал в дымке, а на горизонте, между облаками и зелёными рукавами леса, мерцали серебряные полосы волн. Лёгкий морской ветер забирался даже сюда – он был солёным, свежим и немного колдовским.

Башня была их любимой обителью на самой границе реального и волшебного. Стоило взбежать по извитой лестнице, преодолеть тёмную гулкую тишину, как мир вдруг раскрывался навстречу ветру и небу. Терраса на вершине башни была круглой, словно сотканной из самого воздуха; здесь не было ни окон, ни потолков – только кованое ограждение, оплетённое кудрявым плющом и узорами исчезающей магии.

Они часто приходили сюда – ускользали от обыденной суеты и надоедливых взглядов наставников. Терраса открывала им величественный, почти бескрайний вид на город и море: Каламарис, тёплый и мерцающий на закате, и волны, светящиеся под лунным светом серебряными и синими лентами. Здесь они делились мечтами, встречались взглядами, которые не требовали слов, и, конечно, именно отсюда начинались их самые дерзкие путешествия по заколдованным книгам. Рагана всегда первым делом спешила на башенную террасу, чутьё не раз подсказывало: если уж искать Даргола, то только тут.

На холодном каменном полу, под самой стеной террасы, внимание Раганы привлёк странный отблеск. В тени лежала тёмная, почти угольно-чёрная книга: плотная кожаная обложка вилась по краям синим холодным сиянием – словно под гладью обложки медленно пульсировали тонкие разряды книжной грозы, выплывавшие прямиком из другого мира. Внутри, на затерянных страницах, явственно бушевала буря, и крошечные молнии вспыхивали у самого корешка, золотисто и тревожно.

Когда Рагана склонилась ближе и кончиками пальцев коснулась переплёта, её тут же обожгло ледяной дрожью: разряд магии прошелся по руке, внутри мгновенно вспыхнули искры настороженного предвкушения и тайного интереса к запретным книгам.

Глаза на миг загорелись золотистым свечением – и она сразу поняла: Даргол снова спрятался в самом сердце колдовской грозы, улизнув в страницы, где реальность трещит под напором магии. В этот момент по башне прокатился едва слышный отзвук грома, а воздух наполнился ароматом озона, тонкого и живого, словно случайно вырвавшийся кусочек грозового мира просочился сюда сквозь шёпот страниц.

Рагана крепко сжала книгу, ощущая, как поток холода и еле заметных, колючих искр затягивает её внутрь, словно втягивает в вихрь – волна зовущей магии тянула за собой с неотвратимостью северного ветра. Она коротко выдохнула, на мгновение сомкнула веки и начертила в воздухе руну. Синяя энергия, похожая на сполохи далёкой грозы, закрутилась прозрачным вихрем, тонкой спиралью вонзилась в страницы, и её сознание, послушно этому потоку, растворилось в сиянии.

Глава 4 – За Гранью Барьера

Мир книги встретил её сыростью и тревожной предвестницей грозы. Над лугом небо было затянуто тяжёлыми, иссиня-серыми тучами, воздух стоял влажный, плотный, пахнущий землёй и грозой. Недавний дождь заблестел на густой зелёной траве тысячью капелек, а алые цветы-маки смотрелись особенно ярко – их лепестки, напитанные влагой, казались почти невесомыми и прозрачными. Вдали, за холмами, уже клубились молочно-жёлтые вспышки – там начинала свою работу гроза, время от времени принося сюда приглушённые перекаты грома.

У самого дуба дремал Даргол, словно забытый ветром между строк этой странной книги. Он лежал на боку, подложив одну руку под щеку, другая покоилась на мокрой траве. Тёмные волосы спутались и прилипли ко лбу. Его лицо было удивительно безмятежным, губы чуть тронула неуверенная улыбка, как у человека, которому снится что-то простое и хорошее. Мягкие черты казались почти детскими – только редкая царапина на скуле и шрамы на пальцах напоминали, что он давно уже не ребёнок.

Рагана медленно подошла, чувствуя, как к её кожаным сапогам липнет прохладная трава, а в лицо летят прозрачные капли, едва заметно блестящие на веках и волосах. Воздух пропитался терпким запахом мокрой коры и пряным духом только что пролитого дождя. Здесь, под неровными крыльями дуба, казалось, даже время было вынуждено прятаться под плащом от грозы.

Рагана ненадолго задержала взгляд на Дарголе. Где-то глубоко в душе медленно зашевелился вопрос – а могла бы её жизнь пойти совсем иначе? Вдали от Библиотеки, с домом, семьёй… Но магия и ее законы не позволяли по-настоящему тосковать или сожалеть. Осталась лишь неугомонная искра любопытства – вечная, почти непотухающая. Она была с ней даже здесь, под открытым небом книжного мира.

Даргол вдруг лениво открыл один глаз и, не вставая, скривился в улыбке:

– Ты изобразила на лице целую бурю эмоций. Для тебя это рекорд, Хранительница Жизни.

– Ну не всем же таскать на себе улыбку круглосуточно, – парировала Рагана, опускаясь рядом на прохладную землю.

Она пригляделась:

– Ты сегодня какой-то бледный. Опять влип в неприятности?

Даргол махнул рукой, сдерживая усмешку:

– Да так, пустяки. Важэна меня подкараулила, а у неё рука тяжёлая, ты же знаешь. Схожу в лазарет, как время найдётся. – Он протянул ей небольшой мешочек. – Смотри, что я добыл на кухне. Вяленые ягоды Арабики. Стащил их у Майлы, рискуя жизнью.

Стоило почувствовать сладкий запах свежих ягод, как рот мгновенно наполнился слюной. Рага улыбнулась, взяла ягоды, подбросив одну вверх и ловко поймав ртом:

– Ты неисправим. Кухарки скоро защитное заклинание от тебя поставят.

Попасть в любовный роман про академию наездников на драконах – вот уж подарок от магии библиотеки, подумала Рагана. Луг, разрисованный всполохами грозы, красивейшие ученики… Далеко на горизонте между сияющими молний дрались два вычурных дракона, точно кто-то иллюстрировал чью-то мечту из розовых грёз. Друзья тем временем с удовольствием лакомились ягодами, подглядывая за драконами: иногда те пикировали друг на друга с внезапной яростью, и молнии хлестали по траве прямо рядом с главной дорогой. На фоне этой театральной битвы вся их личная сцена казалась насмешкой над типичными книжными страстями.

– Знаешь, всё это выглядит слишком идеально, – вздохнула Рагана, поднимая взгляд к облакам. – Академия, любовь, великие битвы… .Иногда я думаю: а что если быть персонажем такой книги? Смогла бы по-настоящему влюбиться? Стать героиней, которая ради встречи с избранником бросается в пасть дракону?

Рагана давно поняла: магия Библиотеки держит сердца её стражей в ловушке. Им нельзя любить, как любят обычные люди, – нельзя принадлежать друг другу, растворяться в друге без остатка. Для Даргола, для неё, для всех, кто сторожит страницы, любовь была лишь тенью, не больше.

Даргол хмыкнул, бросив взгляд на драконов, которые сражались где-то среди молний:

– Да брось, по их страданиям видно – особого удовольствия они испытывают маловато. Тридцать глав – а счастья на три абзаца. С нашим набором заклинаний и сухим пайком всё куда честнее.

Рагана слабо улыбнулась, уткнувшись взглядом в извилистые облака:

– Да скажи хоть ты… Дар, вот почему, как думаешь, именно меня выбрала Библиотека? После ритуала в голове гул от чужих надежд и взглядов, а у самой – пусто. Радуюсь ли? Боюсь? Или просто страшно устала?

Даргол посмотрел исподлобья, задумчиво:

– Всю жизнь мечтаешь быть кем-то важным, а потом оказываешься в золотой клетке с кучей правил… Чужие мечты, чужой сценарий, а мы… между строк. Но – мы тут вместе! Наверное, это наш мелкий бунт?

Неожиданно Рагана рассмеялась, и ему даже показалось, что в её голосе прозвучала прежняя легкость:

– Только не порть концовку! – она театрально зажала ему рот. – Если Библиотека услышит, нас вообще главными антигероями запишет!

Кожа под её ладонью была неожиданно тёплой, с лёгкой щетиной возле губ. Их дыхание вдруг смешалось в сыром, электрическом воздухе – ни любви, ни страсти, одна лишь незримая нить, тёплая и странная, как раннее утро до первого заклинания. Его синие глаза под холодным светом грозового неба потемнели, стали почти стальными, с затерянными искорками. От его чёрного плаща, промокшего на сгибах, доносился слабый древесный запах – будто где-то рядом только что срубили свежую ветку, и ночь скрыла этот аромат в складках одеяния.

Даргол с необычной для себя мягкостью снял её ладонь со своих губ, его пальцы задержались на её запястье чуть дольше обычного.

– Пусть слышит, – шепнул он. – Я не жалею, Рага. Всё это… стало частью нас.

Он хотел что-то добавить, но в повисшей между ними тишине ненаписанных слов это оказалось ненужным. Через миг Даргол уже поднялся, отряхнул с себя тяжёлые капли дождя и протянул Рагане ладонь, улыбаясь чуть-чуть тронутой заботой:

– Пошли, маленькая Хранительница. Пока с нами не решились разобраться местные книжно-романтические монстры.

Рагана почувствовала, как тревога уходит, а на место ей встаёт странное, теплое спокойствие. Она скинула сырой плащ, и Даргол коротко провёл над ним пальцами, рисуя в воздухе красную руну: ткань мгновенно стала сухой и лёгкой. Подхватив её за локоть, он повёл к центру луга.

– Как бы я ни любил эти наши книжные похождения, пора возвращаться, – выдохнул он с улыбкой. – В конце концов, если мы опоздаем, нам достанутся только огрызки пирога и очень недовольный Великий Хранитель.

С этими словами парень нарисовал в воздухе серебристую руну. Пространство вокруг закрутилось: запахи книги и грозы, трава и разлитый по небу магический свет исчезли, уступая место уютному прохладному воздуху каменной террасы. Они шагнули на каменные плиты родной башни – теперь всё было по-настоящему: привычный полумрак, голос ветра в решётках, отдалённый гул гостей внизу.

Рагана коротко хмыкнула, накинула капюшон и шагнула за ним – туда, где по другую сторону молний и драконьего луга их ждал полумрак Библиотеки и новая глава их бесконечно странной истории.

Рагана и Даргол стояли рядом – и впервые долго молчали, словно вслушиваясь в биение невидимых струн между ними. За туманом медленно проявлялись очертания Каламариса, из-за горизонта ползла рябь караванов, а в воздухе висело странное чувство ожидания.

Громко ударил гонг, и откуда-то из небесной вышины пронеслась магическая сова, требовательно возвестившая: всем собраться во дворе. Рагана вздрогнула, Даргол приободряюще коснулся её плеча.

– Пора, – прошептал он. – Ты справишься, я верю.

Друзья вместе спустились по тёмной винтовой лестнице – вниз, в прохладу, в напряжённый людской гул. На сад медленно ложился сумрак – между плющом и мраморными статуями собрались стражи и ученики, все ждали гостей из внешнего мира.Позади оставались ступени и каменные коридоры, а впереди раскинулся величественный внешний двор – сердце магического пространства, вырезанного на самом краю барьера между Библиотекой и смертным миром. Внешнему двору не было видно конца: магические сады переливались волнами зелёных и фиолетовых трав, здесь и там из изумрудных зарослей выглядывали чудные ярко-желтые воронки цветов, какие не встречались за стенами Библиотеки, а высокие серебристые корни вились над плитами, будто тонкие змеи.

Меж тенистых деревьев вспыхивали лиловые огоньки – словно лесные феи кружили над водоемами, где цвели огромные синие кувшинки и прятались чудные существа с мраморными панцирями. Узкие мощёные дорожки упирались в старинные ворота, что вели к самому барьеру: он переливался призрачным светом, где серебро постепенно растворялось в прозрачном сиянии, а за ним уже начиналась туманная даль смертного мира. В этот час барьер дышал мягко и тревожно, и музыка его звона были похожа на пульсацию большого сердца.

Яркие плащи стражей развевались на ветру, в волосах мерцали заколдованные шпильки и маленькие мириады магических светляков. Гремели смех и шёпоты, разноцветные искры проскакивали прямо над головами, а гигантские трёхъярусные папоротники распускали листья как древние зонты.

Даргол и Рагана двигались в самой гуще – плечом к плечу, ощущая дрожь нескрываемого волнения и какое-то странное, горячее единство со своими братьями и сестрами по ремеслу. Над садом кружились магические птицы с кристальными перьями, а старинные статуи по краям двора, обвитые вьющимися цветами, казались наблюдающими стражами самой вечности.

В этот переливчатый вечер всё дышало ожиданием – и сама граница барьера пульсировала загадочным серебром, приглашая встретить перемены лицом к лицу.

– Увидимся по ту сторону, – прошептал Даргол, его голос прозвучал почти неразборчиво в общем гуле.

Рагана кивнула, сдавив в руках плащ, и шагнула к светящемуся краю. Там, где кончалась магия Библиотеки и начинался совершенно другой, смертный мир. Сегодня стражница была не просто частью этого праздника – она была проводником всех, кто ждал новой главы, кто верил в силу памяти, в перемену и чудо. Расставшись в другом она заняла своё место в самом центре чёрного каменного круга, выложенного у светящейся завесы. Хранительница Жизни опустилась на колено, чувствуя под ладонью разогретый камень и дрожь подошедшей грозы – выдохнула прерывисто, глубже, чем обычное дыхание.

Теперь она была главной – Хранительница Жизни, новый голос ритуала, связующее звено между двумя мирами. Не Великий Хранитель, не прошлые наставники, а именно она должна была открыть двери для Избранных.

Барьер вспыхнул, серебряные волны побежали по его пленке, отбивая живые тени на чёрном плюще и безмолвных, изъеденных временем лицах каменных богов. Стражи и Хранители, располагавшиеся вокруг по кругу, медленно подняли руки – их ладони засветились синим светом, и в этот момент раздалось первое протяжное, древнее слово. Голоса соединились в многоголосое заклинание, низкое и настойчивое, пробирающее до костей, как старый колокол с нижнего этажа башни.

За барьером, в пульсирующем мареве, где тени смертного мира стягивались в плотную, ждущую массу, вдруг послышались крики – резкие, испуганные, срывающиеся. Не всех из тех, кто пришёл, барьер впускал: для кого-то он становился глухой стеной, равнодушной ко взмолившимся голосам, и тогда отчаяние и надежда растворялись в серебряном звоне, исчезая без следа.

И вдруг Рагана почувствовала: нечто меняется. Плёнка завесы скрипнула – нет, не звуком, ощущением, рябью вдоль нервов. В дымчатой глубине барьера проявилась тёмная тень, и вот уже из колышущейся толщи выплыла чёрная перчатка, за ней – тонкая, напряжённая рука. На границе миров возникла юная девушка, шагнувшая вперёд неуверенным, но решительным движением. Рыжие волосы были аккуратно заплетены, лицо бледное, усыпанное веснушками, серое платье простое и чистое, взгляд потрясённый и сияющий. На мгновение воцарилась полная тишина, словно вся Библиотека затаила дыхание перед чудом воли, первым шагом Избранной.

Рагана поднялась, почувствовав одновременно высоту собственной роли и хрупкость происходящего. Собрав всю внутреннюю силу, она шагнула навстречу – голос спокойный, ровный, но в каждом слове звучала магия старых клятв:

– Подойди ко мне, Избранная, – произнесла она и чуть заметно кивнула, приглашая девушку к пьедесталу. – Я Хранительница Жизни. Добро пожаловать в Великую Библиотеку.

Глава 5 – Сломанное Зеркало

Избранная ступила в круг тени, словно дрожащий призрак, и на секунду показалась себе чужой даже в собственном теле. Её взгляд метался по залу, выхватывал резкие, изломанные силуэты фигур  – лица будто вырезанные из мрамора, трудночитаемые, и всё равно на каждом – тот самый миг: испуг, сдавленная досада, ожидание. Шёпоты, стиснутые в воздухе, сгущались вязкой, невидимой паутиной; в каждом их вдохе Рагана чувствовалась примесь осуждения, хищного любопытства.

Пальцы на руке юной Избранной предательски дрожали, ногти впивались в ладонь, будто только эта боль могла напомнить, что она жива. Крепко зажмурив глаза, она различала даже дыхание невидимых наблюдателей – медленное, как сдавленный, выжидающий зверь.

В барьере у края зала, на фоне садовых зарослей, мерцало смертельно-стерильное серебро – непрочная грань, за которую ей ещё только предстояло шагнуть. Тусклый свет свечей ловил на гранях барьера рыбьи блики, и казалось, он пульсирует вместе с её сердцем. Грудь Раганы сдавило тяжёлым, отчаянным биением – сердце бухало так громко и беспокойно, будто сама магия готова сорваться с цепи и сломать выбор, подмять волю, уничтожить надежду ошибкой, за которую придётся платить навеки.

– Выпей… – её голос будто глухо откатился куда-то вглубь ритуального круга, когда она передала девушке тяжёлую, ледяную чашу воды прозрения. Серебряные узоры на ней лязгнули в пальцах, оставив ощущение инея под кожей.

Избранная поднесла сосуд к губам и зажмурилась, как перед ударом. Вода просачивалась в её тело ледяной болью, и по груди, по вискам у неё потекли чёрные тени – Рагана увидела, как тонкая плёнка томления пролетела по её лицу. Горький вкус, как пыль с гробов, как словесные клятвы давних ведьм, заставил девочку сглотнуть страх, но она осилила – допила до дна.

– Имя… впиши его… – Рагана едва сдержала дрожь в голосе, раскрывая не книгу – но живое, пульсирующее нутро Библиотеки, чьи страницы будто шевелились в её руке.

Дрожащей рукой девочка вывела: «Катарина». Чернила слегка расплылись, как кровь, и Рагана ощутила, что чудится ей здесь запах старых распятий, мокрого камня, сгоревшей магии. Рагана склонилась к постаменту, где покоилась глухая тяжёлая книга. Она провела ладонью по старой коже, вбирая в себя шершавость переплёта, терпкий запах магических чернил, чуть влажную прохладу страниц, прикоснувшихся к сотням рук до неё.

Медленно, с осторожностью, она накрыла пальцами имя: Катарина.

Мир вокруг затих и словно оборвался – только пульс собственной крови и ощущение древней, выжидающей силы под кончиками пальцев. Веки затрепетали, когда под кожей, там, где живут заклятия, раздалось:

– …Вторая Секция. Книга Прошлого. Хранитель Эйден…

Голос был не громче шелеста листьев – и всё же, это были чёткие, безапелляционные указания самой Библиотеки. Магия приглушала все чувства, кроме одного: слышать, подчиниться, не требовать объяснений.

Рагана не могла избавиться от ощущения, будто с плеч Избранной соскользнул куст терновника, но его шипы остались чесаться под её собственной кожей.

И вот барьер вновь задрожал, серебро на его поверхности потемнело и покрылось пятнами. Из лунной маревой глубины, точно выдавленный изнутри чужой волей, медленно выполз старик. Его фигура, тускло освещённая призрачными бликами, казалась едва ли не скрученной из сухих корней и ветоши: плечи сутулились от бессилия, руки дрожали, цепляясь за трость с такой судорожной жадностью

Лицо его было неприятным, искривлённым временем и недугами – сероватая, полупрозрачная кожа натягивалась на костяные скулы, а глаза казались мутными, как вода в застоявшемся омуте. Подбородок дрожал, губы неуверенно шевелились, изредка срываясь на судорожные вздохи. На руках – пятна и старческие бляшки, кожа будто давно была лишена тепла.

Весь двор будто сжался от его присутствия – казалось, он принёс с собой не только холод и старание, но и удушающий запах ветхости и чего-то ещё, тягучего и острого. Старик ковылял вперёд, не глядя ни на кого, одним усилием воли прорезая плотную магию ритуального круга. Трость его скрипнула по камню, эхом разнесясь под куполом ночного пространства. Каждое его движение было резким, дерганым, неестественным – как у марионетки, чей кукловод устал.

Когда он наконец добрался до чаши прозрения, движения его стали почти агрессивными – он выхватил сосуд, сделал хриплый, жадный глоток, и всё его лицо на миг исказилось болью. Старик зашипел, согнулся пополам, будто его болезнью становилась сама магия этого круга.

Несмотря на боль он упрямо поднялся, вскинул перо – буквы его имени, «Морголок», выплеснулись из чернильного пера, растекаясь по странице, словно чёрная зараза. Чернила с его имени тут же поползли по странице, образуя темные разводы, словно книга пыталась их выплюнуть обратно.

Хранительница Жизни, следуя ритуалу, протянула ладонь к Книге Имён – и в этот самый миг ощутила, как нечто внутри наползает, как острый жгучий ток, пробегающий  по венам. Горло свело мучительной горечью; в висках загуляли предвестники боли, тошнота поднялась так резко, что она едва не зашаталась на ногах.

И тут раздалось – не голос, а скрипучий, нескончаемый крик у неё в голове:

– …Седьмая секция. Книга Пустоты. Хранитель Жизни, Рагана…

Шёпот исходил отовсюду: из камня, из корней растений, из собственного дыхания; он сочился кровью из трещин в чернилах. Он не умолкал, не отпускал; обратился в протяжный стон, причиняющий боль. Рагана неловко провела рукой по виску, пытаясь отогнать наваждение, чувствуя: все вокруг смотрели на неё, а она – ощущала себя поломанной.

«Не потому ли? – пришла тёмная мысль. – Может быть, я сломана, не такая, какой меня ждала Библиотека…» Но вслух она не осмелилась вымолвить ни слова.

В этот момент барьер вспыхнул, озаряя двор тяжёлым, оглушающим светом – серебро обернулось клыками, багряные разводы расползлись, будто ржавчина по старому мечу. Толпа невольно отступила, а вместе с ними попятились и даже самые стойкие стражи. Все поняли: больше гостей не будет. Библиотека решила, что примет только двух гостей.

Книга Имён с глухим, почти звериным рокотом захлопнулась сама собой, подняв туман чар, а вода прозрения в остальных чашах тут же зашипела и исчезла тонкой полоской пара.

– …Седьмая секция. Книга Пустоты. Хранитель Жизни, Рагана… Рагана…

Шёпот не отпускал, гудел знаком проклятия. Мир, сжавшийся в этот круг боли и света, дышал вместе с ней, но только для Раганы воздух стал густым молоком страха – и звал вперёд, в пустоту, что теперь ждала только её. Книга, до этого лишь утробно шептавшая, разверзлась внутренним видением: яркая, резкая вспышка – и вот Рага увидела себя, ведомой этим хромым старцем сквозь узкие залы, шаг за шагом в седьмую секцию, мимо запретных шкафов вплоть до самой последней, закрытой секции.

Когда видение отступило, у Раганы тряслись пальцы. Нарушать волю Библиотеки было нельзя. Она повернулась к Хранителям, с трудом собрав твёрдость в голосе:

– Это последний Избранный на сегодня. Я провожу его сама, – сказала она, давая понять, что решение принято не ею, а самой Библиотекой.

Хранители обменялись быстрыми, невысказанными взглядами – кто-то поспешно кивнул с явным облегчением, а кто-то задержался у края круга чуть дольше, бросая настороженный взгляд на барьер. Однако ритуал был завершён. Один за другим стражи и наставники скрывались за массивной дверью Библиотеки, где в главном зале уже ждали накрытые столы, аромат фруктового вина и жаркие свечи. Там, среди многоголосья и вспыхивающих тостов, ночь обещала быть долгой – полной песен, игр и разговоров со столь необычными гостями из мира по ту сторону барьера.

Когда толпа исчезла в дверях главного зала Библиотеки, остались только они: молодая Хранительница Жизни и незваный гость, ожидающий её в тягучей, невыразимой тишине.Рагана собрала в груди хрупкий комок решимости и подошла ближе, заставив себя произнести:

– Проследуйте за мной, пожалуйста, – её собственный голос показался ей чужим, чужим же было и выражение лица старика: стеклянно-пустое, встревоженное только в глубине затянутых туманом глаз.

Ответа не было. Лишь лёгкий кивок, будто он услышал эхо слов где-то за краем памяти.Они направились к самому центру Библиотеки, где лестницы сменялись арками, арки – неправдоподобно узкими коридорами. На нижних этажах воздух быстро густел, тени сами собой сжимались в углах, казалось, время натянуто между полками, как старая паутина. Стены холодили спину.

Впереди, утопая во мраке, стоял единственный лифт – высокий, чёрный, с гравированными знаками, раскрывающийся только под прикосновением Хранительницы Жизни или Великого Хранителя. Рагана отметила, как от её ладони к двери пробежали бледные лучи – замок откликнулся, резким щелчком впуская их внутрь кабины. Когда двери сомкнулись за их спинами, гул затих, и вся Библиотека застыла снаружи в тревожном ожидании.

Они опускались всё глубже, казалось, что сама Библиотека давит на плечи, с каждым витком спирали храня всё больше невыразимых тайн. В ушах у Раганы звенел собственный пульс, а старик медленно тяжело дышал, будто наполняя лифт своим затхлым присутствием.

– Здесь мало кто бывает… – попыталась ещё раз начать она, но старик лишь сжал трость, его суставы побелели, а лицо осталось каменно-непроницаемым. Эта немота пугала сильнее любого заклинания; невидимый груз сдавливал сердце.

Коридоры Седьмой секции встретили их чёрным холодом и шелестящей мглой, полки уходили в темень, где книги лежали, как кости древних чудищ, покрытые вековой пылью и паутиной рунических заклятий. Здесь всё было подчинено тишине: ни одного движения, только неясный, назойливый шёпот за гранью слуха, давящий, как стояние под водой.

Рагана вызвала в ладонь мерцающий синий огонь. Свет отбрасывал причудливые тени на стены – казалось, коридор дышит вместе с ними и наблюдает за каждым их шагом.

Старик шёл медленно, будто тяжесть век не желала отпускать его к цели. Его дыхание смешивалось с тёплой мглой, переливалось в ритме шагов по скользким плитам пола. Каждый его шаг отзывался в пространстве тяжелой эховой волной.

Наконец, они прошли под низким арочным сводом в овальный зал. Здесь стеллажи стояли полукругом в полутени, их тёмные силуэты были похожи на тени великанов из старинных сказок. В самом центре, на пьедестале среди мрака, лежала только одна книга – огромная, с растрескавшейся, почерневшей обложкой, которую давно уже никто не открывал.

Рагана почувствовала, как её дыхание стало тише; мир затаился, и напряжение туго растягивало каждую жилку в теле. Даже самый ветхий пергамент не решался пошевелиться – казалось, всё здесь ждёт… и только она решит, что будет дальше.

– Вам туда, – выдавила Рагана, тихо, приглушённым голосом, снимая с головы капюшон.

Старик, ни разу не взглянув на неё, поковылял вперёд – медленно, с мучительным кряхтением. В это время Рагана едва держалась на ногах; напряжение уползло в пальцы, растеклось по груди.

Медленно, чтобы не пробудить древние книги, Рагана скользила вдоль стеллажей; под её ладонью потрескавшаяся древесина была шершавой, как старая кость. В этих глубинах Библиотека спускалась в самое чрево скалы, где редкие огромные окна в пол врезались в камень, но отражали только густую, безликую чёрноту Тихого Моря. Свет не задерживался здесь – он словно умирал на подоконнике, не осмелившись переступить порог этого забытого мира.

Вдруг, проходя мимо искорёженного временем зеркала, втиснутого между двумя массивными стеллажами, Рагана замедлила шаг. Потерявшее былую яркость серебрение отслаивалось хлопьями, стекло в паутине трещин и пыли исказило отражение пространства. Она увидела себя – усталую, бледную, с кругами под глазами и с напряжённой. Но – никого больше. Старик, который должен был стоять у неё за плечом, полностью исчез из отражения. Только она и ряды беспокойных книг, затухающие в непроницаемом сумраке.

От этой дырявой пустоты, где следовало быть чужому лицу, внутри у Раганы всё обмерло. На миг почудилось, что зеркало намеренно лгало, отказывалось рисовать его образ… или же причина была куда страшнее.

Глава 6 – Пепел её Имени

Пробежавший по позвонкам холод стал почти острозубым. Мысли испуганным ворохом закрутились под черепом – дыхание сбилось. Она сжала ладони, под ногтями вспыхнула магия, колючая, неспокойная. И тут же позади пространство сдавило: будто само время что-то вырвало из нутра этого нижнего уровня.

Холод прокатился по позвоночнику, мысли метнулись, как дикие птицы. Страх обрушился на Рагану ледяной волной, сковав каждую жилку. Она почувствовала, как под ногтями вспыхнула магия – инстинктивно потянулась за заклинанием, уже готовая выдохнуть смертельное слово, когда за спиной что-то сгустилось, изломалось, и вдруг словно сама тьма сомкнулась вокруг неё.

Черная лапа – будто сотканная из выкрученного мрака, липкая и изломанная, с неровными когтями длиной с кинжал – с силой прижала её к прохладной стене. Рага забилась, выпуская в эту тьму весь поток своей магии, – струи света вырывались из пальцев и рассыпались искрами по камню и воздуху, но сила выскальзывала из-под контроля, становясь всё слабее. Обычные заклинания не отзывались – всё, что Хранительница Жизни могла раньше наколдовать, сгорало внутри, оставляя вкус прогорклого пепла и ржавого металла, словно сама Библиотека отвергла её власть.

Тьма сгустилась позади, и с хрустом появилась чёрная лапа, липкая, осклизлая, когти как кинжалы – и Рагану впечатали в ледяную стену. Она забилась, выпуская потоки света и гнева, но магия исчезала, тонула в липком мраке. Боль стала остро-резкой, будто кто-то выкручивал сухожилия ржавой проволокой. Обычные заклинания лишь прожигали нутро, не давая выхода ни одному слову.

Из груди Хранительницы вырвался отчаянный, полный ужаса крик:

– Нет!

Существо бывшее когда-то старцем сбросило с себя человеческую оболочку – кожа по швам сползла, как прилипшая тряпка, под ней дрались друг с другом сгустки тьмы. На свет вырвался человекоподобный монстр – огромный и жуткий, основание его тела было вытянуто, липкие чёрные отростки-когти извивались, хищнаяпасть щёлкала двойными челюстями, по перламутровым глазам стекал вязкий туман. На груди у твари багровели пятна старых письмен, а из губ сочилась чёрная кровь.

Существо рассмеялось пронзительно, с хрипом, обнажив мертвенно-серые щёки, покрытые твёрдыми чешуйками, и перекошенный рот, в котором чернели ряды кривых зубов – паучье лицо, человекоподобное лишь отчасти. Эхо его смеха отражалось от сводов, как треск поломанного ветра.

– Вот так это чувствуется, когда ччччистое становится гнилым… Теперь скверна внутри тебя. Жалкое, заплутавшшшее создание. Ты мне ещё пригодишшшшься живой. Библиотека скоро начнёт поедать саму себя – и вы сгниёте. Но ссссперва, – голос существа осел на мерзком шёпоте, – я утолю свою жажду: все книги Слова станут моей пищщщей, а сердце Тераксы – я принесу Госсподину. Сегодня тот день когда Хранительница Жизни ссстанет…шшш…Хранительницей Сссмерти.

Рагана начала терять контакт с реальностью – воздух постепенно исчезал, словно становился густой, вязкой жижей, а пальцы лапы на её горле сжимались холодно и безжалостно, будто ледяной ошейник. Она почувствовала, как по губе поползла тёплая струйка крови. Её магия не отзывалась, как будто неведомая рука выдрала её корни из самой сути мира. Слёзы бессилия обжигали ей щёки, сливаясь с кровью и потом. Рагана яростно царапала чужую ладонь, вырываясь с отчаянной, бесплодной ненавистью, но сила ускользала, как вода сквозь пальцы.

Вдруг сквозь туман на грани сознания раздался резкий треск – разбилось окно. В зал ворвалась стая огромных чёрных воронов, их крылья шуршали так, что в ушах будто вспыхивали лезвия. С визгом и хрипом птицы налетели на чудовище, раз за разом клюя его, вырывая клочья тёмной плоти.

Часть воронов вырвалась из общего роя, закружилась в безумной воронке, что набирала обороты прямо в воздухе, словно сама тьма обретала плоть. Из вихря изогнутых перьев медленно, мучительно вытекал женский силуэт, с которого стекал черный дым – лицо оставалось размытым, затенённым.

– Я смотрю, твой хозяин совсем потерял страх… – голос прозвучал, как звон холодного железа, и вновь растворился в вихре перьев, не давая разглядеть, кому он принадлежит.

– Ты кто такая? – прохрипел монстр, отшатнувшись.

– Никто не уйдет отсюда живым, Морлок, – откликнулась незнакомка, натягивая лук и целясь. Стрела вспыхнула на фоне сумерек, но Рагана различала только контур – ни лица, ни цвета глаз, только тусклый отблеск смерти.

– Ты не удержишшшь меня, Ворона, – его голос был словно ржавый нож, скользящий по кости. – Эта оболочка почти сссломлена. Ты видишшшь, как яд впивается в её разум? Вскоре она забудет— имя и свою суть, будет только голод и гниль. Я – голод, я – разрушшшение. Библиотека падёт, книги станут моим ужином, а эта девка – просто  оболочкой. Быть может… быть может, я даже угощщщу её плотью стражей.

Рагана чувствовала, как вены медленно чернеют, кожа стягивается и по внутренней стороне ополаскивается холодной дрожью; каждый вдох давался с трудом, а тело, несмотря на её волю, дергалось от чужого голода. Слёзы резали щёки, но сейчас в них не было страха – только полная, липкая пустота. Её тело, разрываемое невидимым ядом, выгнулось дугой. Мучительный жар и леденящий холод одновременно резали мышцы и прожигали кости, как будто кто-то медленно выворачивал её изнутри ржавыми крюками.

Безысходность накрыла Рагану ледяной волной: её тело не слушалось, скрученное чужой волей, вены на руках жгли и саднили. Она чувствовала, как внутри всё разгорается голодом, стремлением к разрушению – будто гнилая паутина тянула её душу вниз. Руки дрожали, всё нутро сводило, она не могла бороться: стоило сосредоточиться, как мутная дрожь прокатывалась по всему организму, вызывая приступ тошноты.

Слова сыпались ей на ухо, будто поток яда. Внутри Раганы разгоралось чужое желание – вдруг с неистовством она захотела схватить лучницу, растерзать ускользающую фигуру, попробовать на вкус её кровь.

– Ты уже мертва, – ровно сказала лучница, по-прежнему безликая, – просто ещё об этом не знаешь. Его яд делает из людей ходячие трупы. Пути назад нет.

Рагана захрипела, попыталась бороться – ноги с трудом повиновались, она перегнулась вперёд, чувствовала, как что-то чужое в ней тянется наружу. Вокруг было мутно и зыбко, всё скользило, растворялось, как во сне под толщей воды. Только размытые силуэты – чужой монстр, безличная лучница, дрожащие руки. Разум попытался дотянуться до Даргола, Хранителей, до того сияющего мира, в который она теперь не могла вернуться. Но внутри что-то темное, чужое несло её прочь, заставляя содрогаться от ненависти и отвращения к самой себе.

Мир плыл, затянутый мутным туманом боли. Для Раганы всё превратилось в размытые горячие пятна: темные силуэты метались в вихре пепла и искр. Сквозь неумолимую ломоту она едва замечала, как лучница и паук кружили друг вокруг друга среди древних стеллажей и дыма.

Взметнулись багровые вспышки – магические стрелы вылетали из тугой тетивы, каждая сияла серебром и тёплым золотом, разрывая густую тьму. Паутина из темной магии отвечала на каждый световой луч – Морлок швырял во врага сгустки холодного мрака, клочья ядовитой черни, из его пасти выходил странный тёмный жар, и каждая капля падала на пол, прожигая в камне дыры. Стены содрогались, книги вопили умирающими голосами.

Лучница была не более чем вспышкой тени и света среди бушующего пламени. Лицо скрыто капюшоном, движения – молниеносные, невесомые, за ней оставался лишь холодный шлейф. Зрение Раганы мутнело: лишь огненные искры, смазанные серые фигуры, дыхание крови в ушах.

– Книге Слова отсюда не уйти, – бросила она, натягивая синюю пылающую стрелу. – Сдашься или продолжишь резню – если Хранительница падёт, падёт и Библиотека. Здесь останется только пепел. Мне жаль, что нет другого пути.

– Помогите… – исступленно прохрипела Хранительница Жизни, сама не узнавая свой голос.

Паук холодно усмехнулся:

– Слишшшком поздно, девчонка. Все вашшши стражи уже корчатся от яда моих детей. А ты, Хранительница, уйдёшшшшь последней. Сожри её для меня, сссладкая…

Когда монстр бросился к лучнице, Рагана вдруг ощутила, как мышцы сами двинулись навстречу его цели. Мгновение – и тело Раганы дёрнулось вперёд, мышцы выли в судорогах, воля сгорала дотла в чёрном желании рвать… Крик, больше звериный, чем человеческий, вырвался из груди. Силуэт лучницы – пятно холодного света – отпрыгнул; стрела, пульсируя магией, встретила грудь Хранительницы. Вспышка боли рассекла сознание. Мир погрузился в рев разлома и пламени, пол дрожал, камни летели в штормовом дыму.

Всё кончилось вспышкой боли и ревом обрушивающегося камня. Вековой зал взорвался криками и пламенем. Где-то рядом паук рухнул, голова его покатилась к ногам Хранительницы. Пол дрожал, разрывался, жар и сиплый крик слились в какофонию боли.

В этой катастрофе, среди пепла и ломки, Рагана почувствовала: кто-то сильно и бережно поймал её падающее тело, потянул на себя, нежной, сжимающей ладонью погладил по щеке. Было ли это реальностью, предсмертной грёзой или прощанием?

В ухо шепнул родной, до дрожи узнаваемый голос:

– Это ещё не конец…

– Что ты делаешь?! – выкрикнула лучница, но звук утонул в слепых клубах огня.

Сердце Раганы дрогнуло в последний раз – и замерло в огненном обвале разрушающейся библиотечной ночи. Земля дрогнула, пол ушёл вниз, и огонь захлестнул всё вокруг. В последний миг мир затянула пелена темноты – и внутри неё, размываясь, исчезла и сама Рага.