Сад искусителя

Сад искусителя

Ты можешь сам для себя избрать, ибо это дано тебе.

Моисей 3:17

Глава 1. Тогда. Двое в Эдемском саду

Империя славилась своими садами, и самые роскошные из них, конечно же, находились в столице. С ранней весны до поздней осени каждый такой заполняли парочки, целующиеся в укромных уголках и на людях; занявшие собой все тропинки и дорожки мамочки с колясками, смотрящие на влюбленных с осуждением и капелькой зависти; старики, оккупировавшие лавочки, и прочий гуляющий люд. Каждый, кроме Эдемского. Этот люди почему-то избегали, стараясь не просто не заходить за золотую ограду – не приближаться вовсе, а места садовников на протяжении многих тысяч лет занимали андроиды, несмотря на хорошо оплачиваемую открытую вакансию.

Слухи ходили разные и множились, как количество нетленных яблок, созревающих здесь каждую осень. Самые фантастичные рассказывали о древнем проклятии, наложенном могущественным чародеем, который боролся с Императрицей и проиграл, но погибая, отравил часть столицы. Чтобы остановить распространение яда, на том месте воздвигли волшебный сад, и яблони с водой поднимают из-под земли отраву, что после собирается в золотых плодах. Оттого-то и убирают их по осени в специальное хранилище, дабы никто не позарился на цвет и красоту. По тем же рассказам обязательно находился некто, знающий кого-то, кто все-таки соблазнился, да только одного-единственного кусочка хватило, чтобы отправить бедолагу в круг на перерождение.

Однако яблоки являлись самыми обычными, просто по приказу Императрицы из них делали компост все для того же сада, потому что Она ненавидела это место всей Своей бессмертной душой. Для кого другого это показалось бы невероятным, ведь они искренне верили, что Богиня, любовно опекающая каждый созданный ею мир, просто не способна на ненависть. Но Она была всемогущей, что предполагало наличие обеих сторон – как светлой, так и темной. Наверняка и причина для ненависти имелась, пусть и банальная. Скорее всего, Эдемский сад создал кто-то другой, такой же всемогущий.

Михаэль никогда не спрашивал Ее об этом, но в своих выводах не сомневался, как не сомневался в том, что Люцифер пришел к тому же. Неужели брат поделился выводами со своим воспитанником, отчего детишки укрылись именно здесь? Решили попросить помощи у этого неведомого Второго? Или просто тянули время, не желая принять неизбежное? Что ж, судя по спешащему к ним гвардейцу в черном, скоро можно будет спросить напрямую.

– Ваше Высочество, – мужчина склонился в почтительном поклоне.

– Нашли? – нетерпеливо спросил Михаэль и, услышав утвердительный ответ, обернулся к Люциферу, успев разглядеть, как тот болезненно поморщился.

Что это? Нежелание добивать мальчишку после того, как сам же сожрал часть его силы в недавнем поединке? Или все-таки не обошлось без последствий, про которые Она даже не намекала, но ведь и молчание порой красноречивей слов? А ведь после представления, устроенного девчонкой, Михаэль ожидал, что с него за нарушенный запрет спросят первым.

– Так тебя задело? – удивился он.

Глаза Люцифера на мгновение вспыхнули, но брат быстро взял себя в руки.

– Они мертвы, – ответ рассек воздух незаслуженной пощечиной, больше обидной, чем больной; смысл, как это часто случается, за звуком опоздал.

– Что? Ты почу…

– Нет, – перебил Люцифер, – сила щенка здесь ни при чем. Когда я ее отобрал, она меня не усилила, впрочем, балластом не стала, теперь же и вовсе словно исчезла. Но неужели ты рассчитывал найти их живыми?

Вообще-то, да, рассчитывал. Не потому, что был милосерднее брата, просто не верил в такой банальный исход. Вера… Она всегда подводила Михаэля первой, вот и сейчас. Ему же оставалось обернуться к гвардейцу, чтобы отдать короткий приказ:

– Веди.

Они лежали так близко, и все же друг друга не касаясь, словно валяющееся меж их головами яблоко, надкушенное с двух сторон, создало непреодолимый барьер, разделив Адама и Еву на веки вечные. Может, и разделило, но затем ли детишки спешили в Эдемский сад? Вряд ли. Адам сам потребовал поединка и был готов проиграть и умереть в бою. Он бы и умер, не вмешайся Ева, применившая силу, которую скрывала столько лет, несмотря ни на что. Себя с ее помощью защитить не посмела, а Адама – пожалуйста. Это что ж получается, он ее трахнул, а она влюбилась? Михаэль не стал скрывать неуместную усмешку. Зачем? Да и не перед кем. Давно уже не перед кем.

Люцифер склонился над парочкой, подобрал яблоко, повертел в руках, понюхал, вынул из кармана платок, завернул и передал добычу ближайшему гвардейцу. Значит, оно оказалось самым обычным. Но проверить в лаборатории не помешает. Как и тела детишек, выглядевшие вполне живыми, особенно если не обращать внимания на то, что они не дышат. Смерть была к ним нежна, не оставив на юных лицах ни намека на страдания и боль. Просто парочка влюбленных загулялась до утра и уснула под сенью деревьев, ласково укрывших от солнечных лучей. Вот и еще один плюс в колонку, что Ева Адама хотела именно что спасти, иначе бы он сопротивлялся, и следы борьбы они бы заметили. Все-таки девчонка не способна на убийство.

А кто тогда? Допустим, сам Михаэль мог бы провернуть подобное при должной подготовке. Да и Люцифер вполне. Но во время поисков они все время находились вместе, значит, брата можно не подозревать, хоть и хочется – такой повод обвинить его во всем случившемся! Что ж, в следующий раз и в чем-нибудь другом. В этот надо еще разобраться, кто, кроме них, был не просто способен на такое убийство, но и совершил его. Неужели кто-то за их спинами вел свою игру, пока они двое занимались негласной войной друг с другом? Если так и есть, то это не просто плохо – хуже некуда. Может, еще не поздно призвать души умерших и у них узнать имя убийцы?

Михаэль огляделся в поисках незримых обычному глазу нитей, что в течение сорока дней после смерти связывают души с телами. Такие всегда оставались, что при естественной, что при насильственной, будь она хоть тысячу раз неожиданной или, наоборот, ожидаемой. По ним он легко сможет отследить путь к нынешнему нахождению детишек и притянуть их…

Только не в этот раз. В этот Михаэль натыкался на размытые ореолы и яркие вспышки, возникающие и исчезающие хаотично. Угнаться за ними было нереально, лишь в глазах рябило, но он все равно попытался. Ухватился за мигнувшую рядом с ним и потянулся следом. Небо вдруг потемнело, наполнилось мириадами звезд, из которых на Михаэля повеяло холодом, желающим сковать душу и разбить на множество осколков.

За плечо ухватилась чья-то горячая рука и вытащила обратно в залитый солнцем сад.

– Так понимаю, – глядя на лежащие перед ними трупы, констатировал Люцифер, – от тебя здесь толку ноль.

– Можно подумать, от тебя он есть.

– Ну, если твое спасение только что не считается, то и от меня его нет.

В другой день Михаэль посчитал бы это отличным поводом вызвать брата на поединок, но сейчас всего лишь обернулся и посмотрел Люциферу в глаза.

– Я хотел их смерти, – признался брат. – Я и собирался их убить, вернее, пацана еще там, на совете. Девчонку после. Кто ж знал, что у нее окажется защита Матери? Ты вот, судя тогдашнему удивлению, не знал. А то, как сейчас чуть не ухнул в вечность, доказывает, что их убил не ты.

– Не я… Но кто тогда?

Глава 2. Сейчас. Незадавшийся выходной

Рабочая неделя выдалась ужасной. Ее коллега Сергей – молодой здоровый парень – навернулся на льду и повредил спину. Угадайте, кому пришлось разгребать за ним завалы необслуженных клиентов? Правильно, ей. И все бы еще ничего, только он был третьим в череде сменившихся за короткое время специалистов. Предыдущего, Артема, уволили, потому что он непонятно чем занимался вместо должностных обязанностей. И да, за ним ей тоже пришлось тогда разгребать. С Костей, на чье место взяли тогда Артема, все было хорошо вплоть до увольнения. И чего ему в компании не сиделось?

Этот риторический она успела тысячу раз задать в никуда, пока пахала за себя и тех парней, пытаясь успокоить взрывающийся от перенапряжения мозг слабенькой мантрой, что за это хотя бы заплатят. И ненавистными входящими звенел ответ, мол, это только тебе сидится на попе ровно, и должность, несмотря на порядком избыточный вес, не жмет. Все остальные, с кем довелось поработать, либо уволились, либо перевелись в другой отдел, что предполагало хоть какой-то карьерный рост. Но ей увольняться или учиться на более сложную специальность не хотелось – и так все устраивало, особенно сейчас, когда ввели удаленку и отпала необходимость мотаться по городу в сырой обуви, соображая, где можно перекусить и, уж простите за подробности, сходить в туалет, а еще заморочиться насчет обязательного укола инсулина. Конечно, работая из дома, она еще больше набрала в весе, зато начала высыпаться, и ей больше не нужно было терпеть людей в общественном транспорте, да и в целом тоже.

В общем, господи, благослови ковид, интернет и пятидневную рабочую неделю! Потому что теперь, завершив последний на сегодня звонок, она могла достать из морозилки ведерко фисташкового мороженого – заслужила! – и, открыв купленный недавно любовный романчик, раствориться в глюкозе и чужом счастье, пускай и выдуманном.

Нет, она никогда не представляла себя на месте героинь. Зачем? Собственная тушка ни в один самый фантастический мир не пролезет. Да и что ей там такой красивой делать? Особенно без инсулина. Нет, такие приключения для молодых да стройных, еще не вляпавшихся в этот мир как следует, раз его безжалостное притяжение не пригвоздило к себе намертво. Ей же вполне достаточно просто понаблюдать издалека. Просто убедиться или сделать вид, что любовь существует, хотя бы в книжках, пусть и не всегда прилично написанных. Зато читаешь – душа радуется, и мозг отдыхает.

Любила ли она когда-нибудь сама? Да кто ж его теперь вспомнит? Вроде были какие-то влюбленности в старших классах, а еще на первом курсе университета мальчик-попутчик, на которого все смотрела-смотрела, но так и не подошла познакомиться, зато долго вздыхала и искала всякий раз среди пассажиров, если доводилось ездить тем же маршрутом. Потом с ней случилась сильная депрессия с резанием вен и лежанием в психушке, после чего ее посадили на учет и антидепрессанты. С последних она набрала вес и в итоге заработала диабет, зато это мало беспокоило. Что до людей – ей никогда особенно не нравилось с ними общаться, и без разницы к кому из трех категорий следовало себя причислить: интровертам, социофобам или мизантропам – все зависело от настроения. Сегодня вот ее реально достали, так что настроение тянуло на мизантропа. Стало быть, самое время топать на кухню – поставить укол и забрать мороженое.

Когда с приготовлениями было покончено, она завернулась в теплый плед, уложила на коленях планшет и, отправив в рот первую ложку, открыла книгу, недавно принесенную рекламой. Ей очень нравились книги про потерю памяти, а тут промопост обещал раскрыть эту тему полностью.

«Три года назад из-за несчастного случая погиб парень Ланы, а сама она потеряла память. Пройдя лечение в психиатрической клинике, она пытается вернуться к прежнему образу жизни и вернуть свои воспоминания. И то, и другое получается плохо, несмотря на поддержку семьи и лучшей подруги Милы. От того, чтобы окончательно прийти в отчаянье, ее спасает таинственный друг по переписке Калки и долгие прогулки по ночному Питеру. Во время одной из таких прогулок Лана находит жертву маньяка на косом кресте – очень похожую на нее девушку. И, как выясняется позже, эта жертва была не единственной, а самой Лане грозит смертельная опасность».

Маньяк, конечно, немного пугал, но если книжка, правда, про любовь – раз уж в женской группе прорекламировали, значит, про нее – то он тут будет ради красного словца… В общем, она погрузилась в чтение. Ну, попыталась. Пролог ее, мягко говоря, разочаровал. Какой-то левый мужик совершал какие-то левые сделки, и зря ему за это все-таки не оторвали яйца. Первая глава с героем-парнем тоже не особо впечатлила. Но у нее было правило читать первые пять, и только потом решать: бросить или нет. И все бы еще ничего, только во второй явился маньяк во всей красе и чуть не грохнул героиню! Боже, если она чего и зареклась не читать, так это ужастики, потому что боялась их до сердечного приступа! Вот же подстава-то! Что с коллегами, что с книгой! Однако за щи уже уплачено… И чего теперь? Бояться и хавать? А вдруг там чего похуже маньяка потом появится?

– Ага, и в итоге книга вообще окажется про политику, – буркнула она себе под нос и рассмеялась такому невероятному выводу.

От души отлегло, и истории решено было дать второй шанс. Благо третья глава шла от лица рыженькой художницы, которая мило флиртовала с героем-недопопаданцем, и никаких ужасов на горизонте не намечалось. Вот герои уже сидели близко друг к другу, якобы, чтобы слушать собеседника на том конце «провода», но к чему это могло привести – и обязательно приведет! – уже стало видно. Сейчас уйдет из кабинета нарисовавшийся левый маг и…

В дверь постучали, заставив вздрогнуть и застыть от ужаса похлеще сцены с маньяком. Потом дошло, что раз не домофон, значит, скорее всего, соседи. Она ведь их не залила? Нет?

Поднявшись, первым делом прошла на кухню, затем заглянула в ванную, убедиться, что нигде ничего не течет и даже не капает. Замерла, вслушиваясь, повториться ли стук. Никогда не отвечала сразу, надеясь, что незваные гости как пришли, так и уйдут, но нынешний был настойчивым и вновь забарабанил. Он что-то проорал, кажется, имя, но слишком неразборчиво. На мгновение все замерло, словно незваный гость оценивал ситуацию.

– Ева, открой! – в этот раз голос звучал отчетливо и, судя по всему, принадлежал подростку.

Она единственный ребенок в семье, а у двоюродных сестер – дочери, значит, никаких детей родственников на ночь глядя черти принести не могли. В подъезде детишки вроде совсем мелкие водились, вечно на пасху ломились за дармовыми угощениями. Ну, это еще ладно, но что за Еву он здесь ищет? Она, может, не всегда была в трезвом уме и твердой памяти, только вот Евой ее точно никогда не звали!

«Давно» – поправил кто-то в голове.

В ушах зазвенело, словно пытаясь заглушить только что услышанное. Сердце забилось так, словно разгонялось для побега. В дверь снова забарабанили.

– Ева! Лучше открой по-хорошему! Не стоит меня злить!

Голова сама собой повернулась в угол, где стояла швабра, покачалась, отвергая увиденное. Нет, этим только от налетевшей из окна пыли защититься можно. Зато на кухне – ножи! Не легко ломающееся керамическое говно, а настоящие стальные, хорошо наточенные! Да, ножи – это тема!

Она успела сделать шаг в нужную сторону, когда услышала характерный поворот замка и щелчок. Не стоило оборачиваться, стоило ускориться! Но кто вообще сказал, что в чрезвычайных ситуациях люди ведут себя адекватно? Ну, кроме критиков фильмов ужасов и слешеров, да и те не всерьез. Так что она обернулась…

И увидела симпатичного парнишку лет пятнадцати-шестнадцати максимум с короткими черными волосами, уложенными в скучную прическу с пробором, одетого в строгий костюм-тройку. Причем и галстук имелся, как будто одной жилетки мало было! Домушники так не одевались. Да и весь его образ скорее милый, даже чуточку смешной вышел… Если б не взгляд синих глаз, холодных, как ноябрьское небо, о которое можно порезаться.

От этого взгляда на грудь словно бы бетонная стена упала. Сердце сдавило болью, оно застучало глуше, стало тяжело дышать. А парнишка скривился в отвращении и приказал:

– Иди за мной. И давай без фокусов, вроде светлой идеи достать один из недавно купленных ножей для разделки мяса. Поняла?

Кажется, она кивнула, но с места не двинулась, наоборот, прислонилась к косяку и попыталась глубоко вдохнуть, только давящая болью тяжесть с груди, несмотря на появившуюся опору, не исчезла.

– Ты идешь? Нет? – пацан нахмурился.

Она снова кивнула и вдруг осознала, что он говорит не по-русски, а на каком-то непонятном языке, который она никогда в своей жизни не слышала.

«Давно» – вновь поправил голос.

– Думаешь, я шучу? Я, по-твоему, сюда шутить с тобой пришел?!

В этот раз ее даже мотнуть головой не хватило. Ноги подкосились, не сумев помимо привычной тяжести выдержать еще и эту невидимую бетонную плиту, продолжающую болью давить на грудь, расходясь по телу жаром приближающейся агонии.

Кажется, до него, наконец, дошло, что дело не только в охватившем ее ужасе, шагнул вперед, на ходу превращаясь из раздраженного и злого в задумчиво-хмурого. Только ее сердце дернулось в последний раз и замерло, позволяя душе завершить то, что оно само не сумело – сбежать.

Глава 3. Тогда. Убийца – садовник?

Глупо было надеяться, что раз уж им с Люцифером не удалось на месте докопаться до истины, то кому-то другому это может статься под силу. Напрасная трата времени, пусть и чужого, ведь даже самые лучшие судмедэксперты, в чьей верности не приходилось сомневаться, не смогли дать ответ, что стало причиной смерти Адама и Евы. Внутри их тела оказались такими же безупречными, как и снаружи. Никаких внезапных кровоизлияний, а Адам даже успел восстановиться после проигранного Люциферу поединка. Никаких проблем с сердцем, особенно сердечными струнами, хотя Еву вряд ли поблагодарили за внезапное спасение, а она наверняка вложила в сие действо слишком много смысла. Но это так, факты для развлечения, проверить собственные глупые догадки. Главный результат лабораторных исследований заключался в отсутствии каких-либо ядов. Как и остатков яблока в желудках подростков, хотя слепки зубов совпадали со следами укусов.

– А само яблоко? – зачем-то уточнил Михаэль, ведь заранее знал, что оно окажется обыкновеннее некуда.

– Не токсично, – судмедэксперт смахнул с монитора отчет о вскрытии, и на его месте появился анализ «подозреваемого». Вчитывайся в него, не вчитывайся – все одно.

Все эти его попытки докопаться до истины с помощью технологий просто смехотворны. Михаэль ведь еще тогда в Эдемском саду понял, что за смертью Адама и Евы стоит некто, равный по силе Императрице. С Ней даже в мечтах было страшно сравняться… Конечно, Ева на совете, прервав поединок Адама с Люцифером, доказала, что Императрица не единственная в своем роде, и все-таки… И все-таки дети Ее до силы той недотягивали… Михаэль недотягивал. А Люцифер? Нет, вряд ли, иначе бы давно прибрал Империю к рукам, расправившись с остальными братьями. Он-то и на балаган с помолвкой согласился, заранее рассчитывая, что воспитанник чего-нибудь отчебучит, и это послужит отличным поводом отобрать у мальчишки силу. Отобрал. И как? Стал после этого сильнее? Нет, иначе притянул бы тогда души, когда у Михаэля не получилось. Люцифер же не просто не притянул, даже соваться в бездну не стал, заранее зная, что проиграет той, как едва не проиграл Михаэль…

Смешно… Смешно все это… Он и рассмеялся.

Судмедэксперт испугался за свой отчет и переспросил:

– Что-то не так?

А все было не так. Абсолютно все! От скорбящих по принцессе Еве, заваливших цветами подступы к его дворцу и ограду Эдемского сада, до массовых самоубийств поклонниц Адама, действующих демонстративно и вызывающе, пугая своей решимостью обывателей. О том, как лихорадит остальную Империю, и думать не хотелось, особенно об окраинах, любой повод воспринимающих как отличную причину для нового бунта. Стоило Императрице погрузиться в Ее Забытье, так они и начали. Теперь-то точно не успокоятся, хоть огнем их жги, хоть трави зверьем Люцифера…

– Законсервируйте пока тела, – велел Михаэль и поднялся.

– Хотите позднее провести новые анализы?

– Нет, – он устало качнул головой. – Не хочу. Просто законсервируйте.

По-хорошему стоило приказать подготовить Адама и Еву для церемонии прощания, но это было равносильно тому, чтобы публично расписаться в собственной слабости, чего ни при каких обстоятельствах нельзя допустить.

Брат ожидаемо обнаружился в Эдемском саду. Сидел в тени огромной яблони, а по обе стороны от него поблескивали наливными боками ее плоды, ловя проскользнувшие сквозь крону солнечные лучи и сияние золотых волос Люцифера. Недаром тот получил прозвище Принца Утренней Зари – Михаэль в этой игре света едва не пропустил древний сверток, лежащий по левую руку брата.

– Что это там у тебя?

– Карта, – Люцифер лениво пожал плечами, но свиток подобрал.

– Карта? – не отрывая взгляда от пожелтевшей бумаги, должной разлететься ошметками еще тысячелетия тому назад, переспросил Михаэль.

– Да, карта Эдемского сада. Здесь, оказывается, есть одно место, куда никто, кроме Нее, не ступал. Даже мы с тобой. Даже в тот день…

Место, которое Она спрятала ото всех, в том числе от Своих детей? И не открыла, когда собралась уйти в Свое Забвение, хотя раздала все, включая Адама и Еву?

– И что за место?

Вместо ответа Люцифер развернул карту и свободной рукой указал на точку рядом с центром. Пришлось подойти, чтобы разглядеть как следует, а затем не сдержать удивленного возгласа:

– В Эдемском саду есть потайная тюрьма?!

– Судя по всему, есть. Да и должна была Она куда-то деть садовника, равного ей по силам. Ну, Она ж бессмертная, а если равный…

– Я понял, – оборвал Михаэль и нахмурился, сообразив, что они с братом прямо сейчас находятся над той самой тюрьмой. Чтобы скрыть овладевшее им вдруг волнение, он спросил: – Думаешь, раз садовник там внизу, то он и есть наш убийца?

– Не знаю, – Люцифер вновь пожал плечами. – Но это было бы интересно.

Глава 4. Сейчас. Пощечина

Солнце настойчиво лезло сквозь плотно закрытые веки, и натянутое на голову одеяло от него не спасало. Конечно, можно замотаться получше, но тогда дышать будет нечем. Да и раз уж пасмурный в последнюю неделю март расщедрился на такую яркость, грех проваляться весь день в кровати, пусть и очень хочется. Так хочется, что веки разлипаться отказываются. Может, ну их, раз уж все равно сегодня долгожданная суббота? Грехом больше, грехом меньше…

Суббота!

В голове что-то щелкнуло, и глаза сами собой распахнулись. Пока они привыкали к свету, сознание принялось копаться в закромах мозга в поисках мысли, что вспыхнула тревогой и тут же скрылась. Переутомление от работы или последствие книжки про маньяка, которую неумный автор пытался выдать за лыр? Найти бы его и!.. И что? Сама дура, раз повелась на обложку с двумя девушками и аннотацию про потерю памяти. Как будто мало ей просто депрессии – панических атак захотелось! Но нынешнее состояние на паническую атаку не походило. Сердце билось ровно, да и страха совсем не чувствовалось, только усталость, агитирующая лечь обратно спать, и раздражение из-за того, что проснулась, а еще из-за белоснежного комплекта постельного белья, ведь сквозь него так легко проходил солнечный свет.

– Чтоб я еще раз купила такую непрактичную фигню, – укладываясь поудобнее, пробормотала она, успела укрыться обратно с головой и снова подскочила.

У нее никогда не было белого постельного белья, даже в детстве, когда покупкой оного занималась мама. Да и обстановка комнаты на собственную ни капли не походила, скорее уж на больничную палату, разве что без характерного запаха лекарств и хлорки. Кукуха таки окончательно отлетела, и пришлось вернуться в психушку? Это бы объяснило провалы в памяти… Только почему-то в конкретной дурке оказался шикарный ремонт, а палата – одноместной. Кто-то добрый проспонсировал на частную? Нет, бред какой-то. Во-первых, в их городе уж точно нет никаких частных психиатрических клиник, там приличного платного психотерапевта днем с огнем не сыщешь. Во-вторых, с ее нелюдимостью после смерти родителей никому до нее дела не было, настолько, что пропади она, искать начнут хорошо если через неделю, и то только потому, что на работе не объявляется.

– Родители…

Они попали в аварию, и из-за этого у нее случился тот памятный первый приступ. Ее вины в произошедшем не нашлось ни на грош, но она все равно ненавидела себя и пыталась убить, а когда не вышло, постаралась забыть – помнить оказалось невыносимо. Сейчас память вернулась одна, не прихватив ни единой эмоции, так сильно терзавших в прошлом. Как-то слишком просто, даже для частной клиники.

Вопросы множились, рядом же не было никого, кто мог бы на них ответить. Что ж, придется сходить поискать самой, тем более теперь уже окончательно проснулась. Потому она села на кровати и свесила ноги. Пол оказался теплым. Пижама приятной на ощупь. Пальцы тоньше. Кожа глаже… Рука, запущенная в волосы от избытка чувств, и чтобы убрать смущающее видение с глаз долой, нащупала иную длину и консистенцию, к которой привыкла. Спустилась ниже по ставшей вдруг «лебединой» шее, перешла к груди и не обнаружила привычно свисающей тяжести – объем значительно убрали, добавив вместо него упругости. Жирового «рюкзачка» на животе тоже не стало, а его место заняла плоскость, которой никогда прежде не существовало, даже в детстве или подростковом возрасте.

Хрень какая-то… Ну да, не «какая-то», а «необъяснимая». По крайней мере, она все это точно объяснить не могла. Вариант с переселением души в чужое тело, как в книжках, какой-то… ну такой… Значит, надо поднимать пятую точку от мягкой постельки и отправляться на поиски того, кто расскажет, что же все это значит.

Она не стала задаваться вопросом: «Можно ли объяснить необъяснимое?», потому что стоило встать, и ее накрыло слабостью, но волевым усилием – вот уж никогда подобного не случалось! – заставила себя, опираясь на стену, добраться до двери, втайне от себя надеясь, что та не откроется.

Дверь открылась.

Коридор с выкрашенными в стальной цвет стенами раскинулся по обе стороны от нее, не давая никаких подсказок, куда идти. Количество дверей на первый взгляд показалось равным, причем сами двери на вид обычные, без каких-либо внешних замков, словно межкомнатные. Но нет, ее этой внешней простотой не обмануть, ведь она уже решила, что это не больница – лаборатория. Как догадалась? По цвету стен. Однажды ей довелось по работе побывать в самой настоящей лаборатории, точнее, в организации, производящей медицинское оборудование, так там тоже все в похожий цвет окрашено…

На слабость аргумента было решено не обращать внимания, потому что по левую руку в конце коридора обнаружилось окно, оный освещающее, а по правую – лифт. Последний в качестве ориентира показался не самым удачным решением, тем более он вполне мог оказаться служебным и вызываться с помощью специальной карты. Ну, лаборатория же! А вот из окна можно осмотреться… И еще оно чуточку ближе – доползти по стеночке куда проще, и этот аргумент глупо игнорировать, потому она развернулась в нужную сторону и сделала первый несмелый шаг.

На втором все закончилось.

Где-то за ее спиной открылась другая дверь, и теперь уже знакомый мальчишеский голос неуверенно позвал. Первое слово не разобрала, но его тут же поменяли на иное:

– Ева?

Внутри все сжалось от ужаса, тошнотворной волной поднялось к горлу, застряло комом, не давая ответить. Сердце истерично забилось, призывая сбежать отсюда как можно скорее хоть в первую попавшуюся дверь, хоть в окно. Но тело застыло на месте, вжавшись в стену, то ли в попытке слиться с ней, то ли чтобы просто не свалиться на пол, как вчера…

В памяти отчетливо всплыли недавние события с похожей панической атакой, только образ нахального мальчишки, вломившегося к ней в квартиру, рябил и никак не хотел собираться в целое, но оборачиваться, чтобы увидеть его здесь и сейчас, не было ни сил, ни желания. А вскоре и все остальное начало постепенно исчезать…

«Почему нет? – подумалось ей. – На самом деле мне всегда хотелось именно исчезнуть, потому и хватило лишь одной попытки самоубийства, ведь смерть не давала желаемого».

– Ева! – словно желая все усугубить, голос прозвучал совсем рядом.

Тело вертикальной лужей стекло по стенке. Сердце, игнорируя поговорку про пятки, ухало в ушах, будто оно и есть тот самый ком в горле. А убийца уже занес над ней руку!..

…И просто положил ей на плечо. Паника тут же отступила.

Спустя мгновение заговорил некто третий, мягко и немного устало, со скрытой за всем этим доброй усмешкой:

– Я смотрю, Адам, тебе все также нравится ее мучать.

– Это не «Ужас»! – огрызнулся мальчишка, но руку отдернул. – Просто хотел успокоить.

«Вот оно что, – отстраненно подумала она. – Вчера у меня приключилась совсем не паническая атака. Это был инфаркт. Мелкий говнюк меня убил, перепугав до смерти».

– Ева? – снова позвал мальчик, теперь уже мягко.

Она машинально обернулась и столкнулась взглядом с его синими глазами, похожими на ледяное ноябрьское небо. Адам сидел перед ней на корточках, оказавшись неожиданно не только выше ростом, но и крупнее. Еще немного и можно будет поверить, что он реально волновался и собирался помочь. Рука дернулась раньше, чем пришло осознание, что она собирается сделать. Раздался звук пощечины. На одно крохотное мгновение на красивом лице проявилась искренняя обида, а потом все скрылось за напускным безразличием. Мальчишка отстранился и поднялся на ноги, больше не собираясь протягивать ей руку помощи.

«Вот и катись в ад!» – злобно подумала она, но сил, чтобы подняться самостоятельно, не нашлось.

Мужчина, журивший недавно Адама, улыбнулся и, подойдя, легко поднял ее под локоть, после чего увлек обратно в открытую дверь. Он был высоким и тонким, с серебристыми от седины короткими мягкими волосами и добрыми серыми глазами. Притом не выглядел старым, скорее человеком вне возраста, и по лицу ему можно было дать как тридцать пять, так и все пятьдесят.

– Пойдем, милая. Тебе рано пока бегать по особняку и драться с Адамом.

– Это лаборатория, – слабо возразила она, но позволила незнакомцу довести ее до кровати.

– По лаборатории особенно, – подтвердил он, вызывая внутри удовлетворение, словно рядом с еще одним пунктом установилась искомая галочка, сделав мир чуточку понятнее, а значит, не таким страшным, как раньше.

– Хочешь чего-нибудь? Или только спать? – укрывая ее одеялом, спросил он.

В этот раз она успела сказать раньше, чем мотнула головой:

– Назад.

– Что?

– Назад, в свое настоящее тело. В свою прежнюю жизнь.

– Ева, милая, – серые глаза светились милосердием и грустью, из-за чего на имя огрызаться не захотелось, – ты уже в своем настоящем теле.

– Нет, – протянула капризно и сама испугалась, что сейчас заплачет. – Хочу другое… Другое… Предыдущее…

– Прости, – он нежно погладил ее по голове успокаивая. – В предыдущее точно не получится – оно мертво. Да и будь иначе, тебе в него, правда, не нужно. Просто дай себе шанс в этом воплощении, ладно?

– Не хочу, – продолжала канючить она, уже сонно, без истерических ноток. – Есть же… свободная воля? Вот. Есть свободная воля, значит… должны…

– Я должен был тебя уберечь, – выдыхая, сказал он. – Ну, ничего. Ничего… Теперь все будет как надо. Спи, милая. Набирайся сил.

Ева не поняла, о чем речь, но спорить не стала, вскоре и впрямь провалившись в глубокий сон без сновидений.

Глава 5. Тогда. Древо Познания

Сверкающая электрическими разрядами арка портала раскрылась прямо в дереве, не повредив при этом ни крону, ни ствол – лишь несколько яблок упало на землю, источая сладкий аромат из ушибленных боков и мелких трещин на некогда идеальной кожице. Запах сбивал настрой, разрушив в единый миг величественную целостность Сада, принизив тот даже не до деревенского – до частного с двумя-тремя яблонями у покосившегося от старости дома, того и гляди выйдет к ним сейчас дородная баба, соберет с травы в подол и потащит на кухню печь пирог непослушным внукам. И тут же вместо пресловутой бабы Михаэлю привиделось: Она в простеньком платье женщин с Окраины стояла, уперев в бок глубокую алюминиевую миску, а к ней от дерева спешил черноволосый мальчишка четырех лет, в котором легко угадывался Адам, глаза только серые… Под каблуком сапога хрустнуло яблоко, оказавшееся слишком крупным, чтобы быть раздавленным, и Михаэль едва не оступился. Глупость какая! Она никогда никому так не улыбалась! – ни ему, ни его братьям, а тут и вовсе случайный пацан. Ладно, не случайный, но ведь не Ее дитя!

Люциферу, кажется, привиделось то же самое, но ему хватило выдержки никак не проявить своих чувств. Несколько минут брат пристально смотрел в переливающуюся перламутром белизну портала, затем призвал стаю огненных собакоподобных тварей, направил их внутрь арки, шагнул следом. Стоило поспешить за ним, чтобы не потерять из виду. Но по ту сторону оказался просторный зал, в котором сложно было заблудиться – лестницу, ведущую на верхние этажи, разрушило огромное дерево, уходящее кроной вверх к провалу в куполе, из которого на охряные разномастные листья лился солнечный свет. Внизу среди вгрызшихся в мрамор и бетон корней, прислонившись спиной к шершавому стволу, сидел мужчина с молодым лицом и седыми волосами. Его плотно закрытые глаза, казалось, сквозь веки пристально смотрят на пришедших, и зверюшкам Люцифера это не понравилось. Они с грозным рычанием бросились на незнакомца, но когда приблизились вплотную, он просто поднял руку, и самая быстрая подставила под нее шею, напрашиваясь на ласку, как комнатная собачка. Нет, хуже, как щенок комнатной собачки.

Брат снова остался спокойным, собрал в левую ладонь призванных, надел обратно перчатку и спросил:

– Так это ты – садовник?

– Надо возделывать свой сад*, – незнакомец пожал плечами, не торопясь подняться на ноги.

– И как же это надо растить яблоки, чтобы от одного только укуса можно было умереть? – встрял Михаэль, не желая отдавать весь разговор Люциферу на откуп.

– О! Стоило бы задать этот вопрос убийце Маргариты фон Вальдек**. Или Алану Тьюрингу***. Или…

– Отвечай по существу!

– Разными способами. Самое простое – покрыть ядом кожицу. Здесь подойдет любой плод, но лучше взять тот, что аппетитно выглядит. Помимо ядов, сгодятся бактерии, вирусы и аллергены. Впрочем, все это может не сработать из-за нечувствительности клиента к тому или иному компоненту или из-за хорошего иммунитета. То есть, даже если подойти к делу основательно и вырастить особенный сорт, что будет смертельным сам по себе, всегда остается шанс… Лучше выбрать способ попроще и понадежнее.

– И часто ты брался за дело основательно? – уточнил брат.

Он решил подойти поближе, но Михаэль и сам уже заметил черноту цепи, привязавшей незнакомца к стволу. Все-таки «садовник» здесь пленник, а здание – тюрьма, в чьем разрушении не было ничего страшного, ведь Ее цепь могла держать вечно. Зачем только тратить на него тьму, ведь силы в узнике совсем не чувствовалось. Хотя… покорность огненных тварей говорила скорее об обратном.

– Не имею привычки травить свои творения.

– Почему? – усмехнулся Люцифер.

– Моветон, – мужчина вернул усмешку.

Огненный меч со звоном воткнулся в сочленение звеньев, захрустел, грозя сломаться, но совладал, и тьма с шипением отступила, съежилась ржавым металлом, затерялась, смешавшись с опавшими листьями. Но та часть, что крепко стягивала руки и грудь незнакомца, осталась целой, ее-то клинок и припечатал к мрамору, переводя из Ее пленников в пленники Люцифера. Однако ж мужчина и бровью не повел, а его глаза оставались закрытыми.

– Какое самообладание! – похвалил брат. Настроение его явно улучшилось, но именно в таком он и совершал каждую из своих ошибок.

«При чем тут самообладание, когда ты только что сильно облегчил его участь?» – устало подумал Михаэль и положил руку на эфес, в надежде хоть что-то исправить в случае, если предчувствия сбудутся.

– Скажи-ка, садовник, за что тебя здесь заперли, приковав на тьму?

– За то, что сумел превзойти.

– Превзойти? – удивился Михаэль, и волна возмущения накрыла его с головой, смывая осторожность и осмотрительность. – Никто не может превзойти Ее!

Брат сотворил из пламени новый меч, которым ткнул незнакомца в бок, пока еще не раня, лишь угрожая.

– И в чем же ты Ее превзошел? В выращивании яблок?

Тонкие губы пленника дрогнули в улыбке, он развернул к Люциферу голову и приоткрыл мутно-серые глаза в алом обрамлении. Сверху, как по заказу, налетел порыв ледяного ветра, погасил меч Люцифера, заставив его с Михаэлем отступить от пленника. Но листья, сорванные с дерева и поднятые с пола потоками воздуха, закружились по залу, и из их мельтешения родилось видение.

Она с теневым мечом на изготовку стояла в метре от незнакомца, пришпиленного точно таким же клинком к стволу, непривычно взволнованная, с растрепавшимися волосами, так непохожая на Свою величественную версию, восседающую на имперском троне. Позади Нее типовой андроид-врач держал на руках спящего черноволосого мальчишку – Адама. А вот девочка-монстр с теневыми наростами на голове и руках была им незнакома и внушала опасение – она как будто собиралась напасть на Императрицу.

– Ты нарушил закон! – бросила Мать незнакомцу.

Его губы разошлись в кровавой улыбке:

– Нет такого закона…

– Негласный! – Она в отчаянии взмахнула свободной рукой, но тут же опустила, поняв, что собеседнику бесполезно что-то объяснять. – Ты не должен был. Но ничего, я все исправлю… Я исправлю…

– Не смей! – закричал мужчина, но Она лишь качнула головой, не желая больше его слушать.

Послушала девчонка, все это время готовившаяся напасть, нахмурилась, недовольно скосилась на кричавшего, шумно выдохнула, и чернота посыпалась с нее на землю. Когда Она обернулась, от монстра уже ничего не осталось, а на его месте стояла Ева, того самого возраста, в котором ее отдали на воспитание Михаэлю.

– Идем! – Она протянула Еве руку, та неохотно уцепилась за нее, и все четверо скрылись в портале, оставляя раненого мужчину в одиночестве.

Видение закончилось. Листва опала. Михаэль отпустил эфес меча, чтобы ухватить за шкирку Люцифера, едва снова не бросившегося к пленнику.

– Что ты сделал? – закричал Люцифер. – Что?!

Мужчина, уже полностью раскрывший свои светло-серые глаза, снова пожал плечами:

– Спроси свою мать.

Михаэль напрягся. Нет, голос пленника звучал все также ровно, можно сказать, обыденно, без привычного пиетета, с которым к Ней обращались дети и подданные. Но не было здесь ни презрения, ни безразличная, и все же не равный говорил о равном – сильный помянул того, кто слабее. Сдержаться оказалось сложнее, чем обычно, но брата все же не выпустил, утащив вслед за собой в арку портала, а затем во дворец, где сдал гвардейцам. Ему требовалось прийти в себя и поговорить с… Смешно! Как поговорить с Той, которой больше нет? Вовремя сбежала! Как будто предчувствовала!.. И кто сказал, что Она не сделала ничего негласно запретного? Чего-то похуже того, в чем обвинила Своего пленника?

А где-то фоном почти неслышно шептал голос разума, что все возмущение Михаэля – лишь попытка скрыть страх, ведь и первый меч, сдерживающий цепь, мог потухнуть точно так же, как и тот, что Люцифер держал в руках. И кто тогда помешает незнакомцу выбраться из своей тюрьмы? Что он сделает, когда выберется?

*Надо возделывать свой сад – Змей цитирует Вольтера, «Кандид, или Оптимизм»

**Маргарита фон Вальдек – дочь гессенского графа Маргарита фон Вальдек (1533-1554) считается прототипом Белоснежки из сказки братьев Гримм.

***Алан Тьюринг – английский математик, логик, криптограф, оказавший существенное влияние на развитие информатики. В 1952 году Алан Тьюринг был признан виновным по обвинениям в гомосексуализме и поставлен перед выбором между гормональной терапией и тюремным заключением. Учёный выбрал первое. Алан Тьюринг умер в 1954 году от отравления цианидом. На прикроватной тумбочке обнаружили откусанное яблоко (а Тьюринг был известным любителем яблок), и сразу же поползли слухи, что яд был именно в нем.

Глава 6. Сейчас. Шмакодявка

Сложнее всего было привыкнуть к имени.

С телом тоже поначалу пришлось непросто. Не то чтобы оно казалось чужим, скорее, роскошной вещью, купленной за бесценок. Вроде твое – бери и пользуйся, но все равно ждешь, что вернется запыхавшийся продавец, и начнет доказывать, мол, произошла ошибка и все дела, а ты, как назло, воспитанный и жалостливый. Только в ее случае никто так и не явился, даже тот голос, который слышала в день своей смерти. Стоило прийти в себя, как вспомнила: когда ей рассказали об автокатастрофе, это он ревел в голове: «Не нужна! Никому больше не нужна!», пока она в университетском туалете кромсала руки канцелярским ножом, отчетливо понимая, что так сбежать не получится. Жаль, не задумалась, как должно получиться. Тогда ее застукал кто-то противно визжащий, настучал в деканат, располагавшийся на том же этаже, затем скорая, дурка и далее по тексту. Голос потом возвращался, но ни к чему не призывал, скорее комментировал, пока ему не надоело, и он не пропал до дня смерти. В общем, этот выселять бы не стал, как не стал никто другой, и чувство постепенно стихло и исчезло насовсем.

Дальше был период, когда она пыталась просить у андроидов, заменявших здесь медперсонал и прислугу, инсулин и тонометр, но получала подробное объяснение, что теперь здорова, и ей не требуются ни лекарства, ни контроль артериального давления. Однако к хорошему привыкаешь быстро, и раз плохо не становилось, то таблетки с уколами вскоре перестали волновать.

Еще какое-то время она пристально рассматривала тело. Теперь уже ее тело. Гладкие руки без единого шрама и с аккуратными ноготками идеальной формы. Ровные стройные ноги, в которых больше всего радовало не наличие того самого промежутка между ними, которого у нее отродясь не имелось, а здоровые коленки – хоть убегайся по лестнице! Она, кстати, бегала, и ничего не хрустнуло. Только плоский живот без единой растяжки внушал опасение, что снова вырастет, дай только время! Но прежний аппетит не вернулся, и переживания по поводу недолговечности внезапно обретенной стройности поутихли, пусть и не пропали совсем.

В общем, к телу она привыкла, и то ей скорее нравилось, а вот имя… С именем были проблемы. Имя к ней не клеилось. Да, именно к ней. Отражающаяся в зеркале пигалица с красивым чуть ли не до зловещей долины лицом вполне могла оказаться Евой. Или Маргаритой. И даже Фридой. Тело могло, она – нет. Ей «Ева» подошла бы разве что в качестве детского прозвища. Но ведь инициация случилась, и потому требовалось иное. Настоящее. Взрослое. Ее.

Так что сейчас у нее шел период, когда она подолгу стояла у зеркала, примеряя к себе разные имена, и пыталась понять: подходит или нет? Лариса? Екатерина? Может, Настя? Но ей, как киту в модном магазине, ничего не лезло – прикладывай к себе сколько угодно, в примерочной все равно пойдет по швам. Но она находилась в самом начале поиска, потому заранее известный ответ, что не найдет, пока не огорчал. Хм, Лиза?

До плеча дотронулись, привлекая внимание. Рядом стоял Змей. По крайней мере, седовласый мужчина, которому принадлежали особняк и лаборатория, назвался именно так. Наверное, у него имелось иное имя, настоящее, но такое всем и каждому не называлось. Ну, что ж тогда, Змей так Змей. Может, и ей не заморачиваться, а стать какой-нибудь… Пантерой?

И тут же скривилась, настолько ужасно вышло.

– Надеюсь, это не на меня такая реакция, – сказал Змей, не торопясь, впрочем, обижаться.

– Простите. Конечно же, не на вас. Это… Так… Увидела кое-что…

– И на что это такое ты смотрела?

– На пижаму, – ответ пришел быстрее, чем она поняла, что собирается соврать.

Мужчина, окинув ее с головы до ног, задумчиво покивал.

– Про одежду я совсем забыл. Попрошу подобрать что-нибудь для выхода в город – сходите с Адамом по магазинам. И не надо делать такое лицо, он будет паинькой. Я позабочусь.

– Ладно, – вздох подавить не удалось.

Змей улыбнулся. Хорошо так улыбнулся, по-доброму. Но она почувствовала, как много в нем нерасплескавшегося яда, просто бездонная чаша не переполнилась пока еще, так что лучше не злоупотреблять его расположением. А поступила все равно иначе, ведь вопрос давно вертелся на языке:

– Там во дворе – это же сад? Ну, деревья. Они же фруктовые?

До того самого окна она успела добраться и едва не продавила в нем дыру, рассматривая запорошенный снегом двор, утыканный низенькими инистыми деревьями. Да, именно деревьями, кустарники были бы ниже и ветвистее. Кустистее.

– Сад, – он кивнул.

– Яблочный?

– А чем плох гранат?

Она пожала плечами:

– Снег.

– Точно, – Змей снова улыбнулся. – Для граната, инжира и банана слишком холодно. Хотя для винограда тоже не подходящий климат.

– Банана?

– Была и такая версия.

Она заморгала, осознавая, как мало знает. Змей приобнял ее за плечи.

– У меня есть отличная книга по этому вопросу, – сказал он. – И не одна. Хочешь, одолжу почитать?

Мотнула головой, осознавая, что запретный плод здесь вообще ни при чем, как бы не хотелось натянуть сову на глобус, благо все так удачно складывалось: Адам, Ева, Змей. Оставалось лишь добавить яблоко!.. А там, оказывается, и не факт, что оно самое было.

– А сад?

– Вишневый.

– Почему?

– Люблю, когда цветет по весне. Отсюда, собственно, и выбор места – без зимы ничего бы не случилось. Ева, милая, ты воспринимаешь метафору слишком буквально. Надо пытаться понять, разобраться, вычленить суть.

Ну да, ну да – совы не то, чем кажутся, а Адам – белый и пушистый мальчик-зайчик, ведь это не он ее убил, а оторвавшийся тромб, который она сама заботливо вырастила на холестериновой бляшке, потому что жрала как не в себя и сидела на попе ровно. Знаем. Проходили. Но это не умоляло желания пнуть мелкого говнюка по яйцам, а потом стоять и смотреть, как он корчится от боли. Будет плохо корчиться – ударить еще раз. Жалко только он выше и сильнее ее, к тому же каким-то странным кунг-фу владеет.

Внезапно накрыло пониманием, что первую фразу она никогда не слышала, а про кунг-фу смотрела только мультик с пандой, само же слово ни разу не использовав в повседневной жизни. И уж точно никогда не была такой жестокой, как сейчас в мыслях. Ну, или почти никогда.

– А можно еще один вопрос?

– Конечно, – то ли у Змея было превосходное настроение, то ли она его так веселила, что он не переставал улыбаться.

«Скольких Адам убил, чтобы вы смогли слепить меня?»

– Почему «Ева»?

– Ты сама выбрала это имя.

– Сама?

Он задумался, выдержав почти мхатовскую паузу, потом кивнул, больше собственным воспоминаниям, чем ей.

– Сказала, где-то услышала, и оно тебе понравилось.

Прелесть какая! Получается, либо у нее снова провалы в памяти, либо… что?

– То есть было другое? Настоящее?

Серые глаза засияли чем-то непонятным, чему у нее не находилось названия, даже с предполагаемыми «подселенцами». И от этого сияния стало не по себе. Захотелось скинуть руку Змея с плеча и… Сбежать? Да, наверное, сбежать. Знать бы еще, как это правильно делается.

– Было, – заметив ее замешательство, коротко ответил Змей, и Ева поняла, что он ничего больше не скажет. – Сегодня, пожалуй, отдохни. Адама я пришлю завтра днем.

Весь остаток дня она провела, пытаясь выяснить, что же еще в ней изменилось помимо внешности. Проблема с именем подождет – не критично. Побудет пока Евой. В конце концов, не самое плохое имя из возможных. Правда, неплохое, несмотря на Адама, Змея и недостающие яблони. Ерунда. А вот подселенцы… Так ведь и до шизофрении недалеко! Нет, голос не в счет – это свое родное. Но сколько бы ни пыталась, ничего не смогла отыскать. То ли фраза про сов и кунг-фу была единственной, то ли для проявления левых сущностей требовалось говорить с кем-то другим, например, со Змеем.

Новая беседа откладывалась на неопределенный срок, потому что с утра Еву одолели андроиды, пытавшиеся подогнать под ее размер футболку и брюки, выделенные для вылазки в город. Было забавно наблюдать, как ушивают одежду. Она увлеклась, и времени проверить подселенцев при разговоре с роботами не осталось.

Подозрительно пунктуальный Адам постучался в дверь, стоило ей отставить опустевшую кружку. Он там за ней по камерам наблюдал, что ли?

– Входите, – разрешила она и поднялась.

Дверь открылась. Адам в неизменном костюме-тройке, застегнутый на все пуговицы, с туго завязанным галстуком остался стоять в коридоре.

– Идем, – он приглашающе кивнул.

Ну вот! Ни здрасьте, ни до свидания. Чему только современных детей учат? Так ужасно одеваться? Ладно, не ужасно – просто не по возрасту. И надо заметить, старше он благодаря костюму не выглядел.

– Мне не выдали верхнюю одежду.

– Она не понадобится.

– Там снег, – Ева обернулась к стене, но в палате окна не имелось.

– Только в саду. Так мы идем?

«Только в саду… Снег только в саду… Как, блин, такое вообще может быть?»

– Да, идем.

Второй взгляд на стену был явно лишним, но Адам проявил чудеса стойкости и бровью не повел. Змей, кажется, и впрямь провел с ним воспитательную беседу, значит, мальчишка останется паинькой, если начать задавать ему глупые вопросы. Например, что не так с вишневым садом, да и со всем особняком? Ева скосила на него взгляд, в очередной раз поразившись, каким дылдой он кажется рядом с ее новыми ста пятьюдесятью сантиметрами роста. А Адам ведь еще вытянется в итоге, судя по всему.

«Гаденыш мелкий!»

Спохватилась, пытаясь поймать подселенца за хвост, но злость оказалась ее собственной. Да и как было не злиться, когда по его милости она умерла? Змей, конечно, уверял, мол, Адам не специально, что не хотел… Много кто чего не хотел, однако ж, результат куда девать тогда? Она, например, не хотела обжираться до поросячьего состояния, только ведь обжиралась, тварь безвольная. А он просто тварь…

«Так бы и пнула!»

Стоит такой невинный аки ангелочек застенчивый в этом своем костюме, словно в скафандре, отделяющем его от остальных. Еще и на дверь лифта пялится так пристально, будто мысленно торопит тот. Это чего у них, получается, смена караула, что ли? Он теперь ее боится?

– Чего? – спросил Адам и повернул к ней голову.

Из-за этих его ледянющих глазищ Ева вздрогнула и отступила, вжавшись в стену. Но язык, как и вчера, сработал на опережение:

– Объясни про сад.

Эмоцию, промелькнувшую у него на лице, считать было невозможно – так быстро это случилось, только отметить сам факт. Может, и не зря он паковал себя в этот костюм, застегиваясь на все пуговицы…

– Особняк стоит между миров так, что каждая его часть выходит в свой мир. Там, где Змей разбил сад, сейчас зима. Ворота, где мы выйдем, располагаются в мире, в котором лето, поэтому куртка и не понадобилась. Всего где-то десять миров, и с каждым есть… скажем, договор, согласно которому мы можем получать у них материю, а взамен поставляем энергию. Ее обычно пускают на улучшение экологии и дешевые продукты для бедных. Для последнего, а еще для лекарств от редких заболеваний поставляются разработки, чтобы обмен стал более равным.

Вообще, она училась на физика-информатика и, несмотря на все свои беды, в итоге закончила, пусть и заочно, но сейчас вместо мыслей про E=mc², где массу приравнивали к энергии, в голове возник образ грустной бабы Яги из мультика про Змея Горыныча, где та собиралась экологию улучшать. Не, так-то местный Змей молодец, получается, пусть и не счастье даром. Хотя…

– А лаборатория?

– Не знаю. У меня нет туда доступа.

– А?..

– Это медблок, – правильно понял ее Адам. – Он, конечно, в корпусе, соединяющем лабораторию с особняком, но это чтобы быстрее прооперировать в особенно плачевных ситуациях, – мальчишка поморщился, вспоминая что-то свое с этим связанное, однако мысль решил не развивать.

Ева с его решением была не согласна.

– И ты такой «талантливый» туда не попал?

– «Ужас» на андроидов не действует, а огребать от стражей то еще удовольствие.

Ох, ты ж, господи! Обижают бедного мальчика и без нее – даже досадно. Но стражи, гоняющие Адама, так и тянули дальше в мысли Древо Познания. Нет, ну лаборатория со, скажем, библиотекой, пускай электронной, с книгами, раскрывающими тайны Вселенной, очень даже за оное сойдет. Это что же получается, на самом деле книги – Запретный Плод? А как же тогда те, которые читала сама Ева?

«А их на удобрения!» – откликнулся кто-то добрый в голове.

И снова не подселенец – всего лишь «голос разума», свой, родненький. Ощетинился и шипит на Адама, как кошка на чужака. Охраняет. Может, подселенцы из-за «голоса» и притихли? Значит, на Адама их не вытянуть. Вот жеж! Так ведь и придется напрашиваться к Змею на аудиенцию.

Хм…

Разве Змею не на руку, чтобы Адам вкусил Запретный Плод? Или надо заморочиться и соблазнить сначала Еву, то есть ее?

Она нахмурилась и искоса посмотрела на мальчишку, но столкнувшись с его ледяными глазами цвета ноябрьского неба, зажмурилась и отвернулась. Настала ее очередь пялиться на дверь лифта.

К счастью, ехать оставалось недолго. Но вместо ожидаемой гостиной или хотя бы коридора в теплых тонах они вышли на подземной парковке на несколько автомобилей. А ведь была надежда, что их компанию разбавить хотя бы таксист…

– В этом мире детям разве разрешено садиться за руль?

Ого! Он своими зенками еще и молнии пускать умеет.

Ева поежилась, но отступать не собиралась:

– Серьезно. Ты, значит, поведешь, и тебя никто из местных полицейских – или кто тут у них? – не остановит? Ну, там, предъявите права и все такое.

Молнии продолжили бить. «Голос» шипеть.

– Во-первых, – Адам шагнул ближе и, ухватив за локоть, потащил Еву за собой к стоящему ближе к выезду внедорожнику, – я старше тебя. И по сумме прожитого, и тем более по приобретенному опыту, и даже внешне. Во-вторых, благодаря спецномерам никто не посмеет нас остановить.

– И в каком это месте ты старше?

– Показать? – Он не сбавил шага, но голос этого «взрослого» очень так по-мальчишески звенел, пусть и гневом.

– Валяй, – разрешила Ева, их перебранка почему-то ее развеселила.

Мальчишка так резко остановился, что она, двигаясь по инерции, налетела на него и замерла, почувствовав, как его рука сместилась с ее локтя на спину и прижала к себе.

– Показать, говоришь? – переспросил он так ласково, что сердце екнуло, почти как в день смерти. – Я бы, может, и показал, будь ты в моем вкусе. Хотя стоит заметить, – склонился ниже и уже шептал прямо в ухо, – это тело куда проще выносить. Во всех смыслах. И запах приятнее.

Кажется, она должна была обидеться. Нет, точно должна была. Еще нахмуриться или вовсе расплакаться. Ударить его по щеке или кулачком в грудь тоже не помешало бы. Только почему-то не обижалось. Ну да, ожирение третьей степени, если не больше, имелось, а оно влекло за собой разные неприятности. Плюс диабет. И там по мелочи. В общем, обижаться на жир за жир – ну такое. Тем более – все! Тушка сдохла, хвост облез. Херня случается, так сказать, и чего теперь? Шеймить его за фэтшейминг? Так и она сама никогда за бодипозитив не выступала, хоть и похудеть особенно не стремилась. Потому что тварь дрожащая, а сахар вызывает не только диабет, но и зависимость. А теперь идите кто-нибудь причислите его к наркотическим. Хотя Минздрав, вроде как, предупреждает…

Ее вздрагивающие плечи заставили Адама насторожиться, прямо соблазняя притвориться плачущей и посмотреть на реакцию. Но Ева все же отпрянула и панибратски постучала по его груди:

– Не переживай, шмакодявка, будешь вести себя плохо и доживешь до собственного пивного пуза и импотенции.

А лед, оказывается, может пылать…

Ева вскрикнула, когда его рука перехватила ее запястье, но быстро переключилась с боли на антрацитовые коготки собственных пальцев. Она не делала маникюр. И дело даже не в памяти – ей просто негде было этим заняться. К тому же никакой косметики никто не выдал, да та и не требовалась так-то. А тут эти ноготочки, которые как будто специально созданы, чтобы расцарапать Адаму морду лица…

– Поедешь на заднем сиденье!

Ха! Вот оно – наказание из наказаний, это ведь кто-то другой после смерти родителей если и садился в машину, то только туда. Сейчас расплачется от обиды!

– Как скажешь, шмакодявка.

Оттолкнул. Конечно, не так чтобы она потеряла равновесие и упала, но пару шагов назад сделала.

Забавно. Это миленькое и почти безобидное словечко его бесило. Однако рано радоваться и праздновать победу. О нет, убивать его в отместку Ева не собиралась, она не убийца, тем более не убийца детей. Так, чуть-чуть потыкает палкой, пока до живого не достанет. А уж в этом она на верном пути.

Глава 7. Сейчас. Артхаусный роуд-муви

Щит, отделяющий особняк от других миров, Ева так и не заметила. То ли для простых смертных, вроде нее, он невидим, что логично. То ли его роль играл обычный железный забор, пусть и высокий. Дальше шла дорога с высокими деревьями по обе стороны – лес или просто лесополоса, но что там за деревьями не разглядеть. Может статься, зерновые поля, хотя Змей больше ассоциировался с непроходимыми дебрями.

Ехать было скучно. Раньше, когда приходилось мотаться по городу, в мобильном ее ждали загруженные книги, чаще всего в аудиоформате, но случались и просто электронные. Сейчас даже кнопочного телефона не дали. Так-то оно понятно – кому ей звонить? Но чем занять себя на протяжении этого бесконечного пути, когда Адам пялится на дорогу, не озаботившись включить музыку или хотя бы радио?

Какое-то время Ева разглядывала антрацитовые коготки, оказавшиеся очень прочными, в отличие от угля, давшего название цвету. Но вот до их появления можно докапываться до бесконечности, а до истиной причины так и не добраться. Змея надо бы спросить потом. Или оставить как есть. Ногти ей, в принципе, нравились, и если они вдруг какие-нибудь… ммм… канцерогенные, то андроиды, регулярно берущие у нее кровь на анализы, это быстро заметят. И раз ее легко перетащили из мертвой тушки в нынешнее тело, вряд ли будет проблема с лечением в случае необходимости. Это у нее здесь и сейчас были проблемы. Проблемы с убийством времени.

Взгляд уперся Адаму в затылок. Злить водителя, конечно, ни разу не безопасное удовольствие. Допустим, психанув, он все же справится с управлением, но кто сказал, что после ее не высадят посреди дороги, и иди куда хочешь? Раньше такая перспектива Еву бы не остановила – доводилось по работе ходить через лес, железную дорогу, мимо кладбища и по прочим щебеням, убивая в хлам по несколько пар обуви за сезон. Топ-топ. Топ-топ. Однажды так по похожему лесу умудрилась пройти мимо стаи бродячих собак и остаться целой – мусорный контейнер с отбросами из ближайшей турбазы их интересовал куда больше Евы и проезжающих мимо машин. Еву тогда машины тоже не интересовали, а она – их. Ей не сигналили, не пытались познакомиться или подвезти. Да, в прежнем теле имелись свои плюсы…

В нынешнем гулять по лесу было не просто небезопасно – до неприличия тупо. Так что, если она разозлит Адама и тот высадит ее из машины, все может закончиться очень печально. Ну, это не считая момента с убийством предыдущего тела, а то Змей, конечно, уверял, мол, такого никогда больше не повторится, только почему-то не верилось. Поэтому злить мальчишку за пределами особняка лучше не стоило. Жаль, вести себя разумно до чертиков не хотелось, хотя бы из-за скуки, как будто это не она тут взрослая. Забавно, кстати, будет, если он не врал и правда старше нее. То есть глупо, конечно, предполагать, что она одна такая особенная, единственная-неповторимая, кого из одного тела в другое с помощью страшного колдунства перебросили.

Хм…

– Адам?

Нет ответа.

– Адам!

Ноль реакции.

– Не будешь со мной разговаривать, скажу Змею, что ты мне чуть руку не сломал.

Пальцы, сжимавшие руль, аж побелели.

– Когда бы я успел?

– А когда в гараже за запястье схватил. У меня, между прочим, там синяк теперь.

Синяка, конечно, не было – хрупкое на вид тело оказалось ну очень прочным. Однако Адам так не считал, судя по взгляду, брошенному на нее в зеркало заднего вида. Это хорошо, что он переживает. Может, тогда и не высадит, если она не сдержится и все-таки его доведет.

«Ну да, не высадит – выкинет дохлую тушку в лесу, а Змею скажет, что сбежала».

– И чего тебе от меня надо?

– Да просто спросить хотела… Ты вот сказал, что старше меня…

– Сказал.

– А чем докажешь?

– В смысле?

– Ну, мою старую толстую тушку ты видел. А я тебя сразу шмакодявочным. То есть, я бы очень хотела, но не могу поверить тебе на слово.

Некоторое время он молчал, как будто обдумывал что-то, потом еле заметно пожал плечами:

– Твои проблемы.

И ведь прав, гаденыш мелкий. Какая вот у него потребность доказывать ей свой возраст? Никакой.

– Ладно. Про запястье Змею я, конечно, ничего не скажу – сам заметит. А вот про то, что ты меня лапал, наябедничаю. Я, кстати, повода не давала. Ты вообще в курсе, что когда девушка с тобой огрызается, это ни разу не заигрывание?

Его рука так быстро метнулась к переключателю коробки передач, что Ева мысленно сжалась, ожидая резкого удара по тормозам. Дальше по сценарию ее должны выволочь за волосы из салона и оставить одну-одинешеньку на дороге. Что будет потом, представить страшно. Но машина лишь сбросила скорость, и можно было выдохнуть.

И прекратить злить Адама.

– Прости, – откинувшись на сиденье, сказала Ева. – Переборщила. Ты меня не лапал. Синяка на запястье нет. Просто меня нервирует находиться со своим убийцей один на один. – И тут же вскинула руку, останавливая его возражения. – Вот только не надо заводить шарманку, что не собирался меня убивать. Мне этими объяснениями Змей уже плешь проел. То есть знаю, что не хотел. И даже верю. Только нервничать все равно не могу перестать.

Он очень долго смотрел на нее в зеркало, но когда отвернулся обратно к дороге, спросил совсем не то, чего она ожидала после такой пламенной речи.

– Плешь?

– Ну ты, когда в гараже сверху вниз пялился, не заметил, что ли, огромный круг без волос на макушке? Там еще красным маркером написано: «Адам не виноват».

Усмехнулся. Но разговор на этом, казалось, закончился. Некоторое время Ева сидела, пытаясь поймать его взгляд, потом сдалась и отвернулась к окну.

Погода за окном вроде бы замечательная. Нежаркое лето, градусов 26-28, при этом солнечно. И судя по колышущейся листве деревьев, мимо которых они проезжали, легкий приятный ветерок наличествовал, значит, прогулка вышла бы идеальной. А ведь когда-то ей нравились пешие прогулки, особенно в детстве, когда на лето отец увозил к бабушке в деревню. Тогда было много света, запах свежескошенной травы, бесконечные дни, полные радости и любви. Воспоминания оказались такими приятными, что она не заметила, как в них погрузилась, и вынырнула, когда зовущий ее Адам назвал другое имя, с ударением на второй слог, жаль, не разобрала, хоть и откликнулась.

– А?

– Чего бы ты хотела узнать? Ну, ты спрашивала про мою прежнюю жизнь.

А она хотела? Сейчас уже нет, сейчас уже только обратно в воспоминания. Но это прям совсем свинство с ее стороны, особенно после того, что недавно устроила.

– Ну, – потянула Ева, глотая непрошеное «не знаю». – Кем был? Чем жил?

Некоторое время он молчал, словно решал, с чего начать, а потом выдал слишком уж лаконичный ответ:

– Велосипедистом.

«Прекрасно» – подумала она.

Ей очень хотелось на этом все и оставить, но воспитание не позволило, ведь разговор в приличном обществе принято поддерживать.

– Профессиональным?

Адам вздохнул. Пальцы, сжимавшие руль, вновь побелели. Да, он тоже мечтал закончить этот разговор не меньше нее. И тоже не мог, но уже по какой-то своей причине.

– Профессиональным, – подтвердил он. – Кубки. Гран-при. Призовые места…

«Поломали».

И прежде чем Адам продолжил, Ева увидела, как остановившегося на светофоре велосипедиста сбивает не пойми откуда появившийся автомобиль.

– Попал в аварию, – голос превратился в закадровый. – Не волнуйся, машину, ставшую причиной, вел не я…

Режиссер в ее голове почувствовал себя экспрессионистом и стал выдавать историю крупными мазками, но в цельную картинку та складывалась без проблем. Больничная палата. Нога на вытяжке. Швы под бинтами. Трубка капельницы. Изящные медные руки с тонкими пальцами и замысловатым маникюром сжимают бледную грубую ладонь. Мелко-вьющиеся кудряшки закрывают лицо, оставив на виду закушенную губу. И стекающие по точеным скулам слезы. Красивая женщина. Нет. Не так. Прекрасная. Уже носящая в себе их общего ребенка, но пока даже не подозревающая это.

Смена экспозиции. Операции. Реабилитация. Боль. Боль. Боль. Нескончаемая боль. У него, на котором все заживало «как на собаке». Дрожащие руки. Непослушные ноги. Неподвижные ноги. У него, который всегда все контролировал. И кошмары. Невнятные. Не запоминающиеся. Заставляющие вскакивать в холодном поту. Заставляющие кричать. Имя. Чужое имя. То, что не можешь вспомнить проснувшись. Но оно женское и вызывает беспочвенную ревность.

Доктор. <Подозрительный доктор>. Выписывает новое лекарство. <Подозрительное лекарство>. Обезболивающее. <Опиоидное>. Боль уходит. Руки обретают твердость. Ноги, наконец-то, ступают по земле, как до аварии. Прощай, инвалидное кресло. Прощайте, кошмары. Здравствуй, жизнь! <Ой ли?> Теперь-то он займется восстановлением! <Мечты>. Вернется в спорт. <Безосновательные мечты>. Продолжит карьеру. <Где ваша сладость?> Продолжит жить полной жизнью. <Вздох>.

Бессмысленные тренировки. Возвращение боли. Повторные анализы и исследования. Дрожащие руки. Увеличение дозы. Первая ссора. Разные кровати. Порознь. Возвращение кошмаров. <И все-таки, что за имя он там кричит?> Вторая ссора. Первое падение. Поймал. Откровение. Радость. Отец! Возвращение боли. Повторный прием. Увеличение дозы. Планы. Кошмары. <Где звук?!> «Психотерапевт?» Третья ссора. Уступки. Примирение. Психотерапевт. «Сменить лекарство?» Дрожащие руки. Увеличение дозы. <Почему? Боли не было!> Дрожащие руки. Кошмары наяву. Очередная ссора. Второе падение. Мягкий диван. «Не указывай мне!» <Не указывай ему…> Увеличение дозы. <Зачем?> Рецепт не принимают в аптеке. Рецепт не принимают ни в одной аптеке. Арест. «Доктор? У нас такой никогда не работал». Дрожащие руки. Холодный пот. Кошмары. Кошмары. Кошмары. Боль. Надо. Надо. Надо. Очередная ссора. «НЕ УКАЗЫВАЙ МНЕ!» <Умоляю!> Боль. Кошмары. Боль. Альтернатива? Доза. Доза. Доза. «Мы откладывали их для малыша!» <Молчи!> Пощечина. Последнее падение. Долгожданное забытье.

Утро. Камера. Чистое сознание. Осознание. Простынь. <Занавес>.

Акт второй. Больничная палата. Солнечный свет из несуществующего окна. Седовласый мужчина вне возраста. Все понимающий, но осуждающий взгляд. <Милосердия ты бы не вынес>. «Здравствуй, Адам».

– Вот так я и попал в особняк Змея. – Голос перестал быть закадровым, обрел звук. Артхаусный фильм сменился салоном автомобиля. – Как видишь, ничего интересного.

– Ты убил их.

– Что?

Ей бы промолчать! Только она не сумела, все еще окутанная скорбным духом чужой истории.

– Ты убил их, – повторила Ева. – Жену и неродившегося ребенка.

Лед, отразившийся в зеркале заднего вида, вспыхнул. Ева инстинктивно отпрянула, вжавшись в спинку сиденья, и… вылетела из тела.

Вокруг во все стороны от нее на бесконечность вперед пролегала антрацитовая тьма в мелкой россыпи серебряных звезд. И тишина, источаемая ими, казалась прекрасней любой музыки. Ей сразу же захотелось остаться. Здесь ее место, потому как и она тоже антрацит. Там, на Земле, ее бы просто сожгли, ничего не оставив после, кроме углеродного следа, пепла и пыли в легких. Здесь можно оставаться собой, не причиняя никому вреда. Просто лететь по знакомой орбите до тепловой смерти вселенной. До тепловой смерти всех вселенных. Забывая обо всем, что с ней случилось или могло случиться. Лети. Забывай. Растворяйся. Не было ничего. Ничего не бы…

Вернулась обратно так же внезапно, как и вылетела. Она лежала на спине на заднем сиденье, а над ней нависал Адам. Его рука под ее футболкой покоилась под левой грудью, упираясь большим пальцем в солнечное сплетение. И если бы не обеспокоенность взгляда, заподозрила его в чем нехорошем. А может, одно другому не мешает?

«И как тебе такие звездочки из глаз, любительница книжного порно?» – не преминул поддеть «голос разума».

– Ева? – позвал Адам. – Ты как? В порядке?

Рука поднялась будто сама по себе, легла ему на щеку, погладила, остановившись большим пальцем на нижнем веке.

– У тебя таких быть не должно, – сказала Ева.

– Кого? – не понял Адам.

– Да все про твои ледяные глазищи, – и провела, вжимая ноготь в кожу.

Адам дернулся, ударился головой о потолок, выругался и снова ударился, уже о дверцу, когда вылезал из машины.

Она тоже выбралась наружу и поморщилась, когда звуки прорвали космическую тишину и окутали ее. Шумел ветер, играя в кронах деревьев. Перекликались редкие птицы. Жужжали пчелы, перелетая от цветка к цветку посаженного вдоль дороги клевера. Шумела сама дорога проезжающими мимо автомобилями, некоторые сигналили, но не останавливались. И сверху над ними сияло безразличное солнце.

Путь лежал вверх, жаль только подъем нерезкий. Так бы можно было попробовать побежать, подвернуть лодыжку, кубарем полететь вниз и сломать себе шею. Хотя… Может, и так пойдет? Надо бы попробовать.

Ева успела сделать шаг, когда Адам схватил ее за локоть.

– Стой, – попросил он. – Не уходи. Пожалуйста…

И снова это имя с ударением на второй слог, которое она снова не расслышала, но которое заставило обернуться. Перед ней стоял испуганный мальчишка в нелепом костюме-тройке, застегнутый на все пуговицы, с туго завязанным галстуком, самое большее – лет шестнадцати. И по правой его щеке из-под плохо приклеенного пластыря текла кровь. Она дернулась было вытереть, но он отстранился. И Ева увидела свои пальцы, уже бывшие в его крови.

Захотелось закричать. Плюхнуться прямо здесь на обочину в пыль и орать, орать, орать. Орать, пока не охрипнет. Пока не зайдет солнце. Пока не кончится мир.

– Идем в машину.

Она кивнула и опустила голову, чтобы не видеть, как дрожат его руки.

В подобные торговые центры Ева предпочитала не заходить – слишком дорого. Непомерно дорого. Неоправданно дорого. Еще и смотрят так, будто там у дверей проверяли обязательный дресс-код, а она его каким-то чудесным образом проскочила и теперь в своих безобразных лохмотьях пугает почтенную публику. Прям так и хотелось остановиться посреди зала и громко объявить: «Не переживайте, граждане! Я иду мимо – просто решила срезать путь!» Но так и не решилась. Зря, наверное. И хотя сейчас настроение было подходящее, проворачивать подобное она не собиралась. Из-за этого застегнутого на все пуговицы мальчишки – да-да, именно мальчишки, несмотря на увиденное. При депрессии случаются галлюцинации, а у нее, кажется, оная вовсе не болезнь тела, а состояние души.

Адам, словно и впрямь боялся, что она сбежит, потому крепко, но не до боли сжимал ее локоть, пока вел за собой от парковки к лифту и потом по выбранному этажу. Щеку он оттер еще в машине, но налившийся спелой сливой синяк и свежий пластырь так и кричали: «Эй! Посмотрите на нас!» Никто не смотрел. То ли Адам применил свое колдовское кунг-фу, то ли все вокруг предпочитали закрывать глаза до тех пор, пока им платили. Классика. Что поделать? А ничего не надо было делать. Вот Ева и топала послушно туда, куда вели, хотя ей самой уже не хотелось ни новых вещей, ни возвращения домой, ни минимального объяснения происходящего. Потому, когда Адам остановился возле модного магазинчика подростковой одежды, возражать не стала.

– Мистер Илу! Как поживает ваш отец? – шикарная блондинка-администраторша с крошечным металлическим бейджем, на котором едва угадывалось имя – «Стефани», одарила мальчишку такой улыбкой, что сразу стало ясно, кто из двух упомянутых ее действительно интересует, особенно когда она заметила Еву, и улыбка растаяла.

– Отец, как обычно, весь в работе. Вот, оправил меня с сестренкой вернуть ей утраченный во время перелета гардероб, – Адам прижал Еву к себе и обнажил зубы.

Смотрелось ужасно, особенно вкупе с фингалом, но на Стефани подействовало, и та смерила Еву сочувствующим взглядом.

– Шайны, да? Они в последнее время вконец обнаглели, и все им с рук сходит, потому что с правительством Северной Колумбии сотрудничают. Но лучше уж багаж, чем как Шайн 373. Не летай больше самолетами этой компании, поняла?

– Ладно, – послушно ответила Ева. – Не буду.

– А с инженерами их, слышали, что случилось? Ну теми, что показания в суде давали.

– Кошмар, – подтвердил Адам и горестно вздохнул. – Так ты нам поможешь?

– Конечно! – лучезарная улыбка вернулась администраторше на лицо. – Какой бюджет?

– Безграничный. Я же говорил, он ее балует.

В последней фразе как будто промелькнула искренняя обида, но Стефани ухватила Еву за руку и с кокетливым «Я бы такую куколку тоже баловала» потянула за собой. И можно было сколько угодно оглядываться на «старшего братца», который пока еще стоял у кассы, спасения ждать не приходилось. А потом он и вовсе развернулся к выходу и просто ушел.

«Зараза мелкая!» – подумала Ева, но остаться сейчас одной без него показалось божьим благословением.

Они со Стефани шли вдоль рядов вешалок, развешанных по восходящей, и администраторша брала с них время от времени какую-нибудь вещь, прикидывала на глаз и довольно улыбалась. Бренды на бирках Ева не знала, но судя по ценнику ничуть не хуже тех, что продавались в ее родном мире – понты, бессмысленные и беспощадные. Как и вся ее жизнь – бессмысленная и беспощадная, что в старом теле, что теперь в кукольном. Сейчас, кажется, даже больше, потому как очень оно все походило на фарс.

– Так, пойдем-ка, пока примерим это, – Стефани указала на собранную на руке приличную стопку одежды, а когда Ева не сумела сдержать вздох, «обрадовала»: – Не переживай. Пока будешь примерять, я еще подберу. А потом посмотрим обувь.

Улыбка получилась почти искренней, благодаря чему не пришлось объяснять, почему это красивая девочка вдруг не любит брендовые шмотки, еще и на халяву. Не расскажешь ведь, что в куклу впихнули чучело, для которого необходимость купить что-нибудь из одежды превращалась в сущую пытку. И дело даже не в том, чтобы найти нужный размер – с этим-то как раз проблем не было. Дело, скорее, в собственных ожиданиях, когда надеешься к следующей обязательной покупке влезть в вещь поменьше, а выходит почему-то наоборот. Только с обувью всегда везло, потому что размер ходовой и, несмотря на избыточный вес, объем не увеличивался, просто исключаем сапоги и ботинки с высокой голенью, и вот оно – счастье.

Новая одежда – вот где неожиданность-то! – вся пришлась впору. Нет, не так – она вся сидела идеально. То ли у Стефани так наметан глаз, то ли тело Евы обладало собственным магическим кунг-фу, жаль, что оно распространялось только на шмотки. И всякий раз, когда Ева выходила из-за шторки, чтобы показаться Стефани, кто-нибудь из покупателей останавливался и с восхищением, а то и с завистью смотрел, как на ней сидят модные шорты с топом или платье из последней коллекции такого-то дизайнера, или короткая юбка с ненавистными кружавчиками на прилагающейся к оной кофточке, или… Поначалу было забавно, но постепенно начало надоедать. Особенно толпа зевак, собравшихся перед ее кабинкой как на бесплатный показ мод. Нашли куклу! Впрочем, она еще пару дней назад испытывала похожие с зеваками чувства. Как будто ей дали саму себя поиграть, но играть больше не хотелось – хотелось поставить на полку за стекло и пойти заняться чем-нибудь еще. Чем-нибудь полезным. Чем?

На очередной паре шмоток Ева не сдержала вздоха и влезла вместо них обратно в свои брюки и футболку.

– Что такое? – обеспокоенно спросила Стефани. – Размер не подошел.

– Не знаю – не мерила. Просто… Мне надо… ну… в дамскую комнату.

– А-а. Да, конечно. С тобой сходить?

– Не, не надо. Просто объясни, как пройти, сама доберусь.

К счастью, отговаривать от сопровождения не пришлось – Стефани все-таки находилась на работе. Зато Адама, с которого хотелось спросить за все сразу, а может, заодно подбить второй глаз – для симметрии, нигде не наблюдалось: ни у кассы, ни рядом с магазином, ни дальше на лавочках для посетителей. Конечно, он вполне мог уйти по каким-нибудь своим делам или по поручению Змея, но отчего-то показалось, что он вернулся в машину, чтобы очистить ту от крови. Непонятно только зачем, ведь синяк и рана никуда не исчезнут, по крайней мере, вот так сразу. Ладно, не суть, суть в том, что его вполне можно поискать на парковке, тем более парковочное место Ева запомнила – всегда отлично ладила с цифрами, не то что с людьми.

Внизу она заплутала. То ли вышла не на том этаже, то ли повернула где-то не там, но эскалатора, идущего на подземную парковку, никак не могла найти. Надо было возвращаться к магазину, но не хотелось попасться Стефани на глаза и продолжить мерить бесконечные шмотки. За них, конечно, не ей платить, но ведь и за примерку никто ей не заплатит. И вообще, вот куда столько вещей? Солить разве что! Потому как носить их ну невозможно! Особенно платья! Кто, блин, придумал платья? Наверняка мужики, чтобы стеснить женщин даже в движении.

Запал возмущения стих, когда она почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд. Принялась вертеть головой по сторонам в надежде увидеть Адама, но это был незнакомый мужчина. Немного за тридцать, коротко стриженные светло-русые волосы, правильные черты лица, небольшая небритость… Хм… Это боги лыра сжалились над ней и послали-таки красивого мужика, чтобы избавиться уже от Адама и той хтони, что из-за него случается?

Незнакомец улыбнулся и поманил ее пальцем.

И Еве очень захотелось подойти, только… Только это было не фэнтези, несмотря на все магическое кунг-фу Адама, по крайней мере, не книжное фэнтези. Да и она не героиня романа, это с ними если и случается чего плохого, то на помощь обязательно приходит герой. Вовремя приходит. Кто придет к ней, когда случится непоправимое? А оно случится, потому что взрослый мужик, улыбающийся незнакомой девочке пятнадцати лет, а для остальных она была именно девочкой-подростком, ничего хорошего не сулил. Но когда Ева отрицательно мотнула головой на его призыв, предлагая ему мысленно поискать другую жертву, а еще лучше сдохнуть, он усмехнулся и пошел к ней сам.

Она попятилась, затем развернулась и побежала к лифту, пытаясь пробиться сквозь толпу выходящих, которой ее смело, зато скрыло. А вот незнакомец сумел пробиться внутрь, но не успел выйти обратно, когда заметил Еву снаружи. Наверное, показать ему на прощанье средний палец было не лучшей идеей, ведь кто знает, что означал в этом мире сей жест, но трясущийся во всем теле ужас требовал хоть какой-то разрядки. На следующем лифте, остановившимся до того, как мужчина вернулся, она поднялась до этажа, где располагался нужный магазин. Вбежала внутрь, надеясь получить здесь укрытие, и налетела прямо на Адама, о чем-то напряженно разговаривающего со Стефани.

– Видишь, – обрадовалась администраторша. – Я же говорила – скоро вернется.

– Извини, – Адам покаянно улыбнулся, попутно приобняв Еву за плечи и прижав к себе. – Я уже забыл, какая она непоседа… Оформишь нам доставку?

Пока они занимались оплатой, Ева пыталась высмотреть сквозь стеклянные стены магазина, не идет ли незнакомец. Просто ей вдруг пришло в голову, что если не только Адам умеет в магию? Вдруг тот наглый блондин вовсе не педофил, а кто похуже? Ну, тоже с магией. Что если Адам с ним не справится? Кто тогда справится? Второй раз как-то не хотелось умирать, тем более было предчувствие, что теперь мирным сердечным приступом дело может не обойтись.

– Что случилось? – закончив с покупками, Адам вытащил ее наружу и остановился, дожидаясь ответа.

– Да так, – Ева махнула рукой. Ей очень хотелось обратно в особняк под защиту Змея, потому что Змей, казалось, легко справится вообще со всем на свете.

– Какое «да так», когда тебя всю трясет.

– Да ничего не случилось! – Как бы он со своей гордостью и желанием почесать кулаки не пошел на поиски несостоявшегося обидчика. – Просто у лифта с мужиком каким-то столкнулась и перепугалась.

– Каким мужиком? – не отставал Адам.

И ей хватило дури ответить:

– Красивым…

Нет, он даже не матюгнулся, только потер переносицу и наставительно изрек:

– Слушай, тебе надо прекратить читать эти свои любовные романы.

«Вот в чем прав, в том прав, – подумала Ева. – Кажется, пришла пора читать книжки по самообороне».

– Ладно, шамкодявка, пошли домой.

Вскинула было голову огрызнуться, но тут же опустила, потому что вот опять – в чем прав, в том прав. Шмакодявка она и есть. Росла-росла, а выросла только вширь. Новое тело, конечно, куда компактнее, да только мозгов на килограмм живого веса, кажется, больше не стало. И с этим надо что-то делать, иначе…

Дальше мысль так и не сформировалась, потому что Адам снова схватил ее за локоть и потащил за собой к лифтам.

– Хватит меня так держать, – попросила она.

– Больно?

– Нет. Просто не надо. Не бойся – не сбегу.

Взгляд получился грустным, но смотрел он не на Еву – на кого-то внутри нее.

– Надеюсь, – ответ прозвучал тише обычного.

Руку Адам так и не убрал.

Глава 8. Тогда. Дилемма неделимых

Сервировавших стол стоило убить. Имей Михаэль хоть часть той славы, что влачилась за Люцифером от окраин к столице, так бы и поступил, когда перед ним поставили белоснежную тарелку со ржавой рыбой. Но он считался оплотом здравомыслия, потому сдержался несмотря на ржавые цветы в белоснежной вазе, ржавое вино, разлитое неосторожным движением по белоснежной скатерти, и ржавый закат, подкрашивающий все в свой цвет – цвет огня, цвет разрушенного железа, цвет крови. И меча, так глупо оставленного братом рядом с загадочным пленником Матери. И листвы на дереве, выросшем в той тюрьме. И пожара, что вскоре поглотит всю вселенную. Пожара, на который Она не желала откликаться, чтобы остановить.

Острое серебро справа, зубчатое слева. Вода в пузатом бокале. Слуга, послушно замерший по правую руку. Отчет о беспорядках в городе, вызванных смертью Адама и Евы. Притихшие бунтовщики, бунтующие гарнизоны. Гвардейцы уважали силу, и мальчишка, в одиночку справляющийся с армиями противника, просто не мог им не понравиться. Гвардейцы ценили красоту, и кроткая девочка, занимавшаяся поставками лекарств и медицинских андроидов в лазареты, пришлась им по нраву. Гвардейцы были преданы престолу, преданы Ей. Она лично вывела тогда еще детей к войскам и объявила величайшей ценностью Империи. Детишки мертвы, и теперь кто-то должен ответить за их смерть.

Аппетит так и не появился, как и желание обвинить во всем незнакомца, сидящего на привязи теневой цепи в здании, больше похожем на лабораторию, нежели тюрьму. Не потому, что тот опасен, а потому, что никто не поверит. Достоверных претендентов в принципе не нашлось. Если вспомнить о силе Евы, то никто из Ее детей не подходил на роль убийцы, даже Михаэль с Люцифером, как бы не хотелось думать, что они бы справились, приложив достаточно усилий. И напрашивался вывод, что смерти не было, что парочка просто сбежала, оставив остальных в дураках. Но тела из соседствующих ячеек морозильника никуда не делись, как и необходимость во всем разобраться.

– Зачем они вообще появились на свет? Чтобы мы с Люцифером не передрались из-за трона, занятые погоней за неведомым убийцей? – спросил Михаэль пустоту на противоположном конце стола.

Ответа ожидаемо не последовало. Раньше, когда там включали голограмму Императрицы, ему иногда казалось, что она с ним разговаривает. Эти игры разума быстро наскучили, зато сейчас память о них навела на интересную мысль. А что, если Она отзовется на смерть детишек? Когда Адама с Евой отдавали им с братом на воспитание, с них взяли клятву, что детям не причинят прямого вреда. Да, именно с подобной формулировкой, чем Михаэль часто пользовался, наказывая слуг, которым девчонка симпатизировала, или унижая ее саму, доказывая, какая она никчемная. С мальчишкой дела обстояли иначе. Порой казалось, что Люцифер защищает своего воспитанника, зато регулярно отправляет подавлять вспыхивающие время от времени мятежи на окраинах. Но Адаму и Еве все было нипочем, пока их просто не свели вместе. Может, потому Мать и разделила, чтобы уберечь? И если так и есть, отчего же они так гармонично смотрелись рядом друг с другом? Стоило задать этот вопрос Ей. Кто знает, может, хоть на это откликнется.

Дворец походил на склеп: величественный снаружи, мертвецки холодный внутри. А еще пустой, ведь даже Ее здесь, по сути, не было – лишь оболочка, пред которой давно никто не преклонял колени. Михаэль и сам уже не понимал, что забыл здесь, а ноги несли вверх по лестнице ступенька за ступенькой. Он не ждал чуда, но малая его часть надеялась если не получить ответ, то хотя бы подсказку, хотя бы намек.

Однако внутри тронного зала его ждало кое-что похуже разочарования. Люцифер, вольготно развалившись на бордовых бархатных подушках, возлежал у Ее ног, подперев голову правой рукой, в левой держа надкусанное яблоко из Эдемского сада. Его золотые волосы в лучах ржавого заката отбрасывали по залу багровые тени, словно намечали будущие разрушения. Рядом с братом на серебряном подносе высилась горка плодов, как прежде, сияющие наливными боками. И их было куда больше, судя по разбросанным по залу огрызкам.

– Я-то рассчитывал, что ты придешь раньше, – Люцифер надкусил очередное яблоко и кинул его в Михаэля.

Михаэль сжег огрызок на лету и, отмахнувшись от пепла, нахмурился. Огненного меча он нигде не заметил, только регалии принца, благодаря которым брат попал во дворец. Откуда же такое ощущение, будто зеленоглазый гад что-то затеял?

– Не хмурься, – посоветовал Люцифер и показал пальцем на складку, образовавшуюся между сдвинутыми бровями, – морщины появятся. Ты ж создание несовершенное, в отличие от Адама с Евой. Рядом с ними даже она не совершенное создание.

Вот оно! Брат пытался обращаться к Ней на манер Змея. Только вышло жалко – ну какой из него равный?

– И что тут делаешь ты? – спросил Михаэль.

– Да вот, хотел угостить, но – как видишь, – Люцифер развел руками. – А ведь это ее яблочки. Сама растила, самой не понравились, сама свалила…

– При чем тут вообще Эдемский Сад?!

– О! При том, брат мой, очень даже притом. Детишек мы с тобой где нашли? А пленника? Вот! То-то же.

– Хочешь навестить его еще раз?

– Очень хочу. Сад-то ее, а детишки – нет. Его детишки. Его.

– Откуда?..

Смех Люцифера оборвал не высказанный до конца вопрос, но ответ и так был очевиден.

– Голоса, – сказал брат и постучал себя по виску.

Все принцы умели «подключаться» к Императрице, но с Ее уходом вместо разговоров они слышали лишь белый шум и иногда доносившиеся словно из других вселенных и времен голоса. Верить им бессмысленно, жаль, что другой зацепкой Михаэль не располагал. А бунтующие гарнизоны требовали хоть каких-нибудь действий.

– Хорошо, – сказал он. – Мы навестим Ее пленника снова.

– Я в тебе не сомневался, – Люцифер улыбнулся, закинул локоны за спину и поднялся.

Брат шел первый, уверенный в том, что Михаэль идет следом. Это хорошо, это значит, в случае провала можно списать всю вину на него. Больше все равно не на кого.

– Михаэль! – у выхода из зала его настиг Ее отклик.

Люцифер ничего не услышал и начал спускаться по лестнице. Михаэль обернулся и никого не увидел. Только Она искуснейшей куклой восседала на бесполезном троне. Подавить вздох не удалось, но когда отвернулся, вновь услышал:

– Михаэль! Будь осторожен с девчонкой! Девчонка опасна! Не дай им с мальчиком воссоединиться.

Глава 9. Сейчас. Запретный плод в кармане

Змей вошел в палату вслед за андроидом, принесшим завтрак, уселся на второй стул, закинув ногу на ногу, и улыбнулся своей фирменной ядовитой улыбочкой. И утро сразу перестало быть добрым, хотя вроде как оное намечалось. Вон и на подносе, поставленном перед Евой, – овсянка с бананом, яблоко и какой-то сок, кажется, гранатовый – прям все такое полезное, хоть вешайся. Подавив вздох, она взяла яблоко и выразительно посмотрела на Змея.

– Как прошла вчерашняя поездка?

– Замечательно! – Врать получалось все проще, как и язвить. – А что такое?

От проницательного взгляда, полученного вместо ответа, хотелось укрыться и вопить о невозможности личной встречи. Ева зажмурилась, как в детстве, понадеявшись, что нехитрый трюк сработает, и если она его не видит, то и он ее не увидит. Но он видел, причем смотрел не на кого-то еще, как Адам, а в самую суть, вызывая невыносимое желание начать оправдываться.

– Ну, психанула я! – слишком быстро сдалась она. – Ну, поцарапала вашему мальчику личико. Так на нем ж все равно, как на собаке, – вжух! и зажило!

– И только? – Черный элегантный пиджак, надетый поверх серой рубашки вместо привычного белого халата, лишь подчеркивал силу и глубину этого взгляда, как и отблеск седых волос в лучах незримого солнца.

– Еще гадостей ему наговорила. Не, так-то он тоже пытался, только у него плохо получалось. Очень уж воспитанный у вас мальчик вырос.

«Очень уж напуганный» – уточнил «голос разума», разом напомнив, как дрожали у Адама руки и похожие интонации слышались в речи, когда он просил ее вернуться в машину.

– Не понимаю, – вздохнула Ева и спохватилась, но было поздно.

– Чего не понимаешь? – пододвинувшись ближе, уточнил Змей.

– Зачем я здесь, не понимаю, – призналась она, пусть и не в том, о чем вздыхала раньше. – Нет, вы, конечно, меценат, каких еще поискать, но сильно сомневаюсь, что специально мотались по мирам, чтобы осчастливить потом случайную толстушку, подарив ей тело куколки.

Улыбка стала куда шире, значительно растеряв яд, увеличиваясь.

– Чтобы тебя сюда притащить, по мирам мотался Адам.

– А-а, – понимающе закивала Ева, – детишки. Вечно-то они всякую дрянь домой тянут.

Глаза Змея опасно потемнели, словно тот вспомнил историю, где кто-то принес неведомую зверюгу, и все пошло по известному маршруту. <Монстра>. И этим кем-то вряд ли был Адам. <Адам появился с монстром>. Интересно, ту историю многие не пережили? <Несчастный монстр>.

– Милая, ты не дрянь.

– А кто я тогда?

<Монстр…>

– Девочка, которая находится под моей защитой.

– Девочка? – она хмыкнула. – Нет, конечно, молодежь до тридцати пяти теперь определяют, но мне-то за сорокет успело перевалить.

– Всего-то? Мальчику, как вернулся в это тело, уже трижды по сорок исполнилось. Но даже это число – крошечная песчинка в бесконечном бархане, успевшем собраться на дне моих часов.

При попытке натянуть получившееся количество лет на Адама воображение нарисовало иссохшего старикашку, а никак не синеглазого пацана. Глазищи, кстати, первыми и выцветали, затягивались белой пеленой, потому что ну не должно было у него быть таких глаз, ну вот никак не должно было. Цвет с ним не сочетался так же, как и возраст. А вот Змею пара тысяч или больше очень даже шли! Вот скажи кто, что ему миллион – она сразу поверит. Взгляд соответствовал. И ядовитая улыбочка тоже. Она, может, потому и ядовитая, что за прожитое время не увидеть некоторого дерьма ну просто невозможно? Как там в известном меме? Я видел, как рождались и гасли звезды?

«Ты, главное, про динозавров его не спрашивай, – осадил «голос разума». – Он, конечно, по лицу и так все считал, но вслух лучше промолчать».

Считал или нет чего Змей, а разговор все равно решил вернуть к своему мальчику:

– В общем, не переживай из-за перебранки с Адамом. Он очень нервничал из-за того, что убил тебя тогда – для него это болезненная тема, пусть и знал, что в этот раз смерть – не финал, а только начало.

То есть он все-таки намеренно? Серийный, получается? Ну, если видение оказалось не случайными глюками.

– Так он, правда, свою жену?..

– Да. Не напоминай ему больше об этом, пожалуйста, ладно? Ты лучше сразу бей, когда хочешь сделать ему больно – сдачи все равно не даст.