Варяжская сага. Пряди Ансгара

© Корниенко Б. С., 2024

© ООО «Издательство „Вече“», 2024

Прядь – литературная форма скальдической поэзии, представляющая собой короткий рассказ, который может быть частью саги или самостоятельным произведением.

Пролог

Ансгар прыгнул за борт кнорра и оказался по колено в воде. Сделав несколько шагов и набрав полные сапоги, он, наконец, выбрался на берег. Нордланд! Гёталанд! Родная земля! Тот же песчаный берег с разбросанными валунами и пеной у кромки воды, те же сосны под весенним небом, та же смесь запахов моря и леса. Все это рождало в сердце Ансгара какие-то смешанные чувства – с одной стороны, на душе становилось тепло от детских и юношеских воспоминаний, но, с другой стороны, ощущалась какая-то горечь, словно что-то важное утрачено безвозвратно.

Минуло всего четыре зимы с тех пор, как он покинул эти края, но кажется, что за спиной осталась прожитой целая жизнь. Ансгар покинул родное пепелище еще совсем юнцом – безбородым, наивным, девственным и самонадеянным. Четыре года странствий по землям вендов изменили его до неузнаваемости. И дело не только в том, что он возмужал, окреп, оброс бородой, познал женщин, а тело его покрыли шрамы после многочисленных поединков и битв, в которых Ансгару довелось участвовать. Слава богам, что после всех передряг он не остался калекой, как несчастный безрукий Ормар! И только один, самый заметный свой шрам на щеке Ансгар получил добровольно и смиренно – от руки гордого старика Година, которого он когда-то, сам того не желая, лишил сына. На совести Ансгара теперь уже было много жизней – так много, что он давно сбился со счета. И не все они были его врагами – лица тех, кому Ансгар хотел бы сохранить жизнь, но все же убил, навсегда остались в его памяти. Душа его очерствела и, как и тело, покрылась шрамами. Он узнал, что такое коварство и предательство, он узнал, что такое несчастная любовь, и он узнал, что такое боль утраты, когда один за другим гибли его друзья. Этот опыт изменил его.

Теперь Ансгар хотел роздыха. Не просто выспаться и наесться как следует – нет. Ему нужен был настоящий отдых, чтобы он смог передумать и осмыслить все, что с ним было, и понять, как и зачем жить дальше. Он хотел вернуться домой. Родного дома, в котором он вырос, уже давно не было, он сгорел. Но еще была жива его мать. Со своей сестрой, ведьмой Брюнгердой, она жила на Чёрном холме посреди болота. В детстве Ансгара пугали этим болотом, но сейчас он стремился туда всей душой, чтобы увидеть свою постаревшую мать, обнять ее, положить тяжелую голову ей на плечо и почувствовать, как ее рука гладит его по волосам. Но он не мог себе позволить вернуться к ней, не свершив кровную месть за отца. Именно ради мести он когда-то уходил, и нелепо теперь было бы вернуться, так ничего и не сделав. Ансгар должен был найти убийцу и поквитаться с ним.

Однако и к этому делу он пока не мог приступить, ведь он снова оказался в Нордланде не просто так – конунг Хельги послал его сюда, чтобы он призвал охочих до приключений ярлов и простых викингов, собрал бы из них новое войско и направил его в Остерланд, в далекий Кёнигард. Ансгар теперь сам стал почти равен ярлам, и у него был даже свой хирд – небольшой, всего два десятка, да и те дал ему Хельги на время, пока он не выполнит его поручение. Но все же это был хирд, и Ансгар вел этот хирд за собой… На плечо ему легла тяжелая рука с рыжими волосами на пальцах. Ансгар чуть обернулся и увидел Раудкара.

– Вот мы и дома, – сказал Раудкар, но в голосе его не было радости. Ансгар знал причину – с тех пор, как погиб Лодинн, его брат-близнец, Раудкар всегда оставался мрачен. Но зато он был верным другом, и на него всегда можно было положиться.

– Да, мы дома, – согласно кивнул Ансгар, – но нам нужно спешить.

– Сейчас быстро разгрузимся, – спокойно ответил Раудкар и, увидев, как дернулся Ансгар, добавил: – Да ты не переживай, ребята сами справятся.

Ансгар все еще не привык, что он теперь не должен наравне со всеми выполнять тяжелую работу, и время от времени порывался помогать остальным. Хирдманам нравилась эта его простота и непритязательность, но все же следовало вести себя с ними согласно своему положению, ведь он был послом самого конунга Хельги! В конце концов, хирдманы и без того уважали его, ведь имя Ансгара было овеяно такой славой, что иным оставалось только завидовать. Но все же не дело было просто стоять в сторонке, размышляя о прожитых годах.

Ансгар повернулся и направился к кораблю, где суетились его люди. Один из них, подняв тяжелый сундук, неловко споткнулся и плюхнулся прямо в соленую воду. Это был Докучай – парень, которого Ансгар когда-то спас от смерти и увязавшийся за ним из Кёнигарда до самого Нордланда. Вот уж за кем стоило приглядеть. Побарахтавшись и обрызгав всех вокруг, Докучай наконец поднялся, отфыркался и, увидев, что на него смотрят, радостно улыбнулся. В ответ Ансгар тоже невольно улыбнулся, но тут же острожел. Нордланд – не место для недотеп, и если Докучай не возьмется за ум, то ему здесь будет несдобровать.

Ансгар посмотрел на небо. Солнце было высоко, но до конца дня еще многое следовало успеть. Что бы там ни говорил Раудкар, а сейчас каждая пара рук была дорога. Сбросив плащ, Ансгар закатил рукава и под одобрительный говор хирдманов принялся за работу.

Прядь первая

Ансгар осторожно выглянул из-за куста. Дорога, сколько было видно, казалась пустой, но, поскольку она сильно петляла и уже в сорока шагах терялась за поворотом, нельзя было быть уверенным, что по ней никто не идет. Тогда Ансгар затих, надеясь услышать, как цокают копыта лошадей. Но и услышать ничего не получилось – бор, через который шла эта дорога, скрадывал звуки. Впрочем, если бы кто-нибудь объявился, Вестмар уже бы дал знать.

Ансгар посмотрел через дорогу и сразу же заметил Докучая. Тот стоял, подперев плечом ствол сосны, и любопытно смотрел по сторонам, как будто ждал не врага, с которым предстояло схватиться в бою, а девицу, чтобы залезть ей под подол. Ансгар заскрипел зубами от злости. Сколько он ни учил парня уму-разуму, Докучай все еще оставался таким же бестолковым и беспечным, каким Ансгар когда-то впервые увидел его в Кёнигарде. Хотя вестей от Вестмара еще не приходило и посторонних глаз поблизости не было, выходить из укрытия не хотелось. Но Докучая все-таки следовало проучить. Ансгар, с трудом сдерживая свой гнев, хотел уже было двинуться к нему, но тут он увидел, как чья-то рука с волосатыми пальцами зажала Докучаю рот и потянула его назад. Ансгар усмехнулся. Это был Раудкар. До сих пор сын кузнеца Кари таился где-то за деревьями, так что его совсем не было видно, но, верно, Докучай своим легкомыслием вывел из терпения и его. Он повалил венда на спину, все так же не отрывая ладонь от его рта, нагнулся над ним и, по всему судя, высказал все, что думает о нем. Потом Раудкар наконец его отпустил, и Докучай с виноватым видом поднялся на ноги. Он повертел головой, ища хорошее место, потом отошел чуть подальше от дороги и присел, укрывшись за стволом повалившейся сосны. Ансгар хорошо видел его макушку, но все же теперь Докучай не бросался так в глаза. Раудкар же снова исчез, и, как ни всматривался Ансгар, ничего такого, что выдало бы его друга, он заприметить не смог.

Они сидели в засаде и поэтому должны были оставаться неприметными. Вестмар разузнал, что конунг Бьёрн Эриксон поедет этой дорогой с немногими хирдманами, и теперь Ансгар собирался воспользоваться этой редкой возможностью и убить его. Он не ведал, как выглядит конунг, и понятия не имел, что он за человек, но долг крови взывал о мести, и потому Ансгар не сомневался в том, что должен был совершить. Когда он вернулся в Нордланд, чтобы собрать новое войско для Хельги, то очень скоро узнал, что его кровный враг, виновный в гибели его отца, конунг Эрик Анундсон по прозвищу Ведерхатт умер. Умер сам, своей смертью, и был сожжен, чтобы вознестись в чертоги Одина. У Ведерхатта было много врагов. Он нажил их во время своих бесчисленных войн и походов. Он совершал грабительские набеги по всему Восточному морю[1], и всегда ему сопутствовал успех. Поговаривали, что Ведерхатт мог управлять ветрами, поворачивая свою шапку в нужную сторону, – за это он и получил свое прозвище. Воевал старый конунг и на земле Нордланда и всегда одерживал победы – до тех пор, пока не встретил на своем пути могущественного конунга Вестфольда[2] по имени Харальд[3], который объявил себя владетелем Северного Пути. Он один смог одолеть Ведерхатта, но и Харальду не удалось лишить Эрика жизни. Везде, где бы ни воевал Ведерхатт, оставались вдовы и сироты, и оставались те, кто желал ему смерти. Кого-то конунг Свеаланда[4] знал лично, но большинство, как Ансгар, были ему неизвестны – он не знал, скольким людям причинил горе, да и вряд ли ему это было интересно. И никто за многие годы так и не смог отомстить ему за пролитую кровь.

С того самого времени, как люди Эрика Ведерхатта вторглись в лес Тюлоскуг[5], родину Ансгара, и убили его отца, с того самого мига, как он увидел его мертвое израненное тело, жажда мести поселилась в его душе. Но судьба уводила Ансгара все дальше и дальше от Нордланда, а вместе с тем все более далекой становилась и надежда отомстить. Однако затем судьба совершила новый поворот, Ансгар получил возможность вернуться в родные края и все-таки исполнить свой долг перед отцом. И вот когда он наконец вновь ступил на землю Нордланда, то вдруг узнал, что мстить больше некому. Эрик умер и утер нос сотням своих кровников. Когда эта весть дошла до Ансгара, он был в отчаянии и не знал, что делать дальше. До сих пор месть всегда оставалась в его мыслях и вела его по жизни. Именно ради нее он расстался с братом, отказавшись от путешествия в сказочный Миклагард[6]. Как оказалось – напрасно…

Впрочем, оставался еще Бреки – тот самый ярл, от руки которого пал отец Ансгара и чьей крови он хотел теперь больше всего. Но, как назло, Бреки пропал. Пока Ансгар набирал войско для Хельги, то старался не соваться в Свеаланд, чтобы не испортить все дело – конунг свеев был враждебен к Хельги. Поэтому Ансгару пришлось довольствоваться слухами, которые, однако, были неутешительны. Говорили, что Бреки рассорился со старым конунгом и тот то ли изгнал его, то ли убил. И как ни пытались разузнать друзья об этом подробнее, но больше вестей о Бреки не было, он исчез, как сквозь землю провалился. Ансгар начинал думать, что того уже просто не было в живых, а значит, и мстить, опять-таки, некому. Жизнь теряла свой смысл, и хотелось просто все бросить, вернуться в родной лес и жить там тихой жизнью, никого не трогая и ни о чем не беспокоясь.

Но, конечно, Ансгар не мог позволить себе так поступить, ведь он взял на себя обязательство. А потому он немало времени потратил на то, чтобы честно исполнить все, о чем просил его Хельги. В землях Гёталанда нашлось немало ярлов и викингов, готовых оставить северные края и уйти в далекий Кёнигард к конунгу Хельги, слава о котором уже дошла до Нордланда. Стоило Ансгару намекнуть, что от Кёнигарда рукой подать до Миклагарда и что Хельги готовит поход на великий город, как у слушавших его речи загорался в глазах огонь Гулльвейг[7] и они готовы были бросить все свои прежние дела и направиться в Остерланд. За несколько месяцев Ансгар собрал две тысячи бойцов, после чего с чистой совестью доверил это воинство самому знаменитому из ярлов, Хакону Толстые Руки, и отправил его в Альдейгью. Но сам Ансгар остался в Нордланде. Сначала он хотел наконец вернуться в Тюлоскуг. После смерти Ведерхатта жители родного леса отказались признавать власть его сына и вновь стали свободными. Ансгар еще окончательно не решил, что будет делать дальше, но думал хоть на время вернуться домой, навестить мать. Однако одна встреча в пути заставила его переменить свои намерения.

Это случилось прошлой осенью, когда Ансгар, Раудкар и Докучай пробирались через болота Смоланда[8] в сторону Тюлоскуга, но по дороге оказались застигнуты бурей. Небо в один миг затянуло тучами, и хлынул такой ливень, какого Ансгар прежде не видывал. Почерневшее небо то и дело прорезали яркие вспышки молнии, и Раудкар даже уверял, что видел в их свете могучую фигуру Тора. Ансгар не особо ему поверил, к тому же гораздо больше, чем боги-асы, его заботили потоки воды, от которых не могли спасти плащи даже из самого плотного ватмала. Нужно было поскорее найти надежное убежище, да так, чтобы не утонуть в болоте, разбухавшем от влаги и на глазах превращавшемся в озеро. Тогда-то Ансгар и заприметил небольшой холм, покрытый соснами, а в нем что-то вроде пещеры. С трудом добравшись до холма и поднявшись к проходу, они все втроем ввалились внутрь и думали тут же завалиться спать, но Ансгар почувствовал присутствие кого-то чужого. Он достал свой меч Домарбранд и сказал:

– Выходи и назови себя!

Тогда откуда-то из темной глубины послышался жесткий с хрипотцой голос:

– Это вы ко мне пришли, так что сначала сами себя назовите.

Слова незнакомца показались Ансгару справедливыми, но он не хотел открывать свое имя и потому соврал:

– Меня зовут Остмад[9].

– Остмад? В таком случае мое имя Вестмар[10]. А что насчет тех двоих?

– Трюгги, – представился Раудкар.

– А третий?

– Он плохо говорит на нашем языке. Можешь называть его Венд, – ответил Ансгар за Докучая.

– Хорошо. А теперь не мог бы ты убрать свой меч? Потому что, если ты решишь убить меня, клянусь, я дорого отдам свою жизнь.

Вестмар говорил так спокойно, словно речь шла о похлебке со скиром[11], но Ансгар сразу понял, что этот человек говорит серьезно. Он убрал Домарбранд и показал ладони в знак мирных намерений.

– Мы тебе не враги и только хотим переждать здесь непогоду. Потом мы уйдем, – сказал Ансгар.

– Что ж, если так, оставайтесь, – так же спокойно ответил Вестмар.

Договорившись с хозяином пещеры, трое друзей развели костер и достали из котомок свои скудные припасы, чтобы перекусить. Несмотря на ворчание Раудкара, Ансгар пригласил нового знакомого разделить с ними трапезу, и тот охотно согласился. В свете костра, наконец, можно было рассмотреть незнакомца. Лица его почти не было видно за густой черной бородой, но Ансгар различил сломанный и свернутый на сторону нос. В Вестмаре чувствовалась сила настоящего воина севера, но было в нем и что-то неприятное, отталкивающее. Он накинулся на еду так, что сразу стало понятно – этот человек давно не ел. Ансгар догадывался, что у Вестмара были не самые хорошие причины скрываться в этой пещере. Как знать, что он совершил, прежде чем попасть сюда? Впрочем, друг другу они пока не сделали ничего плохого, а значит, не было повода для вражды. И все же что-то Ансгара беспокоило. Он не мог сам себе объяснить, что ему не нравилось в незнакомце, и пока решил не давать этому чувству проявлять себя в словах и делах. Он старался быть приветлив и дружелюбен, насколько мог, и, подождав, пока Вестмар немного насытится, стал осторожно расспрашивать его.

Вестмар отвечал неохотно, и Ансгару казалось, что все слова этого человека были ложью, как и его имя. Он обмолвился, что сам не из Смоланда и оказался здесь случайно, что у него были какие-то дела где-то на севере и что со временем он вернется туда. Все это было настолько туманно, что почти ничего не говорило о Вестмаре, кроме того, что он не хотел рассказывать о себе слишком много. Может быть, Ансгар сам был в этом виноват, ведь он назвался ложным именем, и Вестмар сразу это понял, а потому относился к своим гостям с недоверием. Однако кое-что в словах Вестмара привлекло внимание Ансгара, и он решил спросить прямо:

– Верно ли я понял, что ты бывал в Свеаланде и знавал старого конунга?

– Я этого не говорил, – отрезал Вестмар, но, немного погодя, добавил: – Хотя ты прав, я знал конунга Эрика.

– Говорят, Ведерхатт так и не дождался никого, кто отправил бы его на встречу к асам, – промолвил Ансгар, стараясь говорить с полным безразличием в голосе. Он не хотел открывать своей вражды к конунгу свеев, потому что не знал, как к этому отнесется его новый знакомый. И в то же время Ансгар надеялся понять, что тот думает о Ведерхатте и его наследнике. Результат превзошел все его ожидания. Перестав жевать и мотнув головой, Вестмар как-то утробно рыкнул и разразился такой гневной речью, что трое приятелей рты пораскрывали. Срываясь на крик и пересыпая свои слова бранью, Вестмар поведал, что конунг свеев лишил его всего, что у него было, и изгнал из родного дома. И если бы у него была возможность, Вестмар не просто бы отправил Эрика Ведерхатта к светлым асам, но вспорол бы его старое брюхо, выпустил бы ему кишки и намотал бы их на самый высокий ясень во славу богам.

– Но ничего, – хрипел Вестмар, – жив еще щенок Эрика, Бьёрн. Он ничем не лучше своего папаши. Я пришел к нему, когда узнал о смерти старого конунга, и просил вернуть мне то, что мое по праву. Но он не только не исполнил мою просьбу, нет! Этот вонючий последыш Ведерхатта натравил на меня своих хирдманов, так что я едва ушел живой. Придет время, и я отомщу ему!

Но тут Вестмар спохватился, что сболтнул лишнего, и замолчал. Его глаза, в которых отражалось пламя огня, косились в сторону то одного, то другого соседа, а рука потянулась к поясу. Ансгар не видел, но догадывался, что там висит нож.

– Не беспокойся и оставь свой нож в покое, – тихо, но настойчиво проговорил он, – мы не из людей конунга свеев. Ведерхатт был моим кровным врагом.

– Хорошо, если так, – недоверчиво ответил Вестмар, – Бьёрн разослал своих верных псов вынюхивать мой след, так что приходится быть осторожным.

– Послушай, Вестмар, мы бы хотели здесь отдохнуть и немного поспать. Но я боюсь, ты зарежешь нас во сне только потому, что не доверяешь и боишься. Так что давай решим все сразу. По вине Ведерхатта погиб мой отец, а мне и моему другу пришлось покинуть родной дом и долго скитаться по чужим землям. Я опоздал со своей местью, но готов взыскать кровь с молодого конунга свеев. Ты тоже ищешь его крови. Так не лучше ли нам объединиться и вместе совершить месть? Ведь убить конунга – не плевое дело, тут придется постараться.

Вестмар внимательно выслушал Ансгара, усмехнулся и сказал:

– Ну что ж, Остмад, я верю тебе. Можете спать спокойно – я не зарежу вас. Утром обговорим, что будем делать дальше.

Но когда пришла пора укладываться, Ансгар и Раудкар, не обмолвившись ни словом, одними знаками, условились спать по очереди и приглядывать за Вестмаром. Все-таки он не вызывал у них доверия.

Вчетвером они добрались до Свеаланда и здесь долго пытались подобраться к конунгу Бьёрну Эриксону, но тот постоянно был в окружении ярлов и хирдманов и никогда не сидел на месте, объезжая свои владения и угодья. Ближние люди конунга всегда оставались начеку и сохраняли бдительность. Любой незнакомец вызывал у них подозрение, особенно с гётским акцентом, как у Ансгара и Раудкара, не говоря уже о венде Докучае, который едва говорил на северном языке. Что касается Вестмара, то он в этих краях считался изгоем и ему вовсе нельзя было никому попадаться на глаза. Поэтому всем четверым постоянно приходилось прятаться, избегая лишнего общения с местным народом, менять укрытия, жить в скверных условиях, подолгу оставаясь без бани и хорошей еды. Время тянулось в отчаянных попытках хоть что-то разузнать о намерениях конунга и улучить момент, чтобы напасть на него, но все без толку. Прошла зима, близилось лето, но конунг Бьёрн оставался жив и здоров. А четверо викингов, которые охотились на него, были измотаны, измучены и начинали терять терпение. Ансгар, которому даже не удалось увидеть конунга вблизи, и он едва ли узнал бы его, встреться тот случайно на дороге, начинал думать, что они тратят впустую время и что лучше просто напасть, не считаясь с числом врагов. Если им удастся пробиться к Бьёрну и разделаться с ним – хорошо, если нет – что ж, во всяком случае, они погибнут с честью. Раудкар, не особо ценивший свою жизнь после гибели брата, разделял мнение Ансгара, но Вестмар был решительно против. Он не хотел умирать, не отомстив.

– Когда я решу расстаться с этой жизнью, мне не составит труда найти свою погибель, – говорил он, – но прежде я хочу изведать крови конунга.

Чем больше Ансгар узнавал Вестмара, тем меньше он ему нравился. Конечно, этот изгой не был безвинным бондом, каким поначалу пытался казаться. Он был воином – и притом могучим. Он был непритязателен, легко переносил все невзгоды да к тому же оказался славным охотником. Казалось, такой человек должен был вызывать уважение, но Ансгар, отдавая должное силе, ловкости и уму Вестмара, видел в нем также злобу и беспричинную жестокость, которые тот старался скрывать, но которые нет-нет да и прорывались в каких-то пустяках наружу через завесу кажущегося спокойствия. Ансгар знал про себя, что никогда не поднимет оружия на ребенка и не обидит женщину без нужды. Вестмар же, в этом Ансгар был уверен, легко сделает и то и другое. Было в нем что-то, что роднило его с Бальдром Кривым – давним недругом Ансгара, чью голову он снес с плеч на хольмганге пару лет назад. Они были одной породы – Бальдр и Вестмар, это-то и не нравилось Ансгару.

Да и сам Вестмар, то ли чуя неприязнь со стороны Ансгара, то ли в силу своего характера, вовсе не пытался подружиться со своими новыми знакомыми, был замкнут, резок и неприветлив. Настоящего доверия между ними так и не появилось, и истинных имен они друг другу не открыли, по-прежнему продолжая называть себя именами вымышленными. Ансгар с Раудкаром твердо решили, что если им удастся выполнить задуманное и остаться в живых, то они без всякого сожаления расстанутся с Вестмаром. Они бы и теперь разошлись с ним разными дорогами, но только Вестмар знал конунга в лицо. К тому же он сам был из Свеаланда, и все местные пути-дороги были ему известны. Потому приходилось терпеть его присутствие.

Но вот, кажется, дело близилось к развязке. На днях Вестмар явился в их убежище в непривычно добром расположении духа и радостно сообщил, что ему стало известно, куда вскорости направит свой путь Бьёрн Эриксон и что с ним будет малое число воинов. Он нашел это место на лесной тропе, и теперь они тут сидят, поджидают, когда наконец появится конунг, чтобы напасть на него и убить, свершив тем самым свою месть.

Ансгар услышал едва различимые шаги у себя за спиной и обернулся. Это был Вестмар.

– Они идут, – сказал он одними губами, почти без голоса.

– Сколько? – так же беззвучно спросил Ансгар.

– С ним шестеро.

Значит, конунг отправился в путь всего с шестью хирдманами. Что ж, это была ошибка с его стороны, и эта ошибка будет стоить ему жизни. Получается, четверо против семерых – неплохой расклад, прикинул Ансгар. Бывало и хуже. К тому же на их стороне будет внезапность. Ансгар сделал знак, и прятавшиеся в зарослях с другой стороны дороги Раудкар и Докучай изготовились к бою. Теперь все зависело от того, удастся ли первое нападение.

До слуха Ансгара долетел легкий перестук копыт. Конунг Бьёрн со своими людьми были верхом – это хорошо. В чистом поле у них было бы преимущество, но здесь, на лесной дороге, животные будут им только мешать. Ансгар напряг зрение и увидел через лесную чащу отдаленное движение. Прошло еще немного времени, и из-за поворота показались семеро всадников. Они вытянулись гуськом по дороге, и хотя Ансгар не знал конунга в лицо, он сразу понял, что тот едет посредине. Можно было бы сразу напасть на него, но четверо мстителей заранее условились, что Ансгар и Вестмар нападут на идущих впереди, а Раудкар и Докучай – на тех, что позади, чтобы запереть врагов на узкой дороге.

Всадники были уже совсем близко, так что Ансгар мог разглядеть лицо конунга. Бьёрн Эриксон был еще совсем молод. Его чистое светлое лицо обрамляла легкая пушистая бородка цвета соломы, через которую просвечивала линия крепкого подбородка. Длинные ухоженные волосы свободно лежали на плечах. Яркие голубые глаза под такими же светлыми, как борода и волосы, бровями смотрелись немного наивно. Прямой нос с высокой переносицей, наоборот, придавал лицу строгости, которая, однако, не воспринималась всерьез из-за сильного румянца на скулах. Странным образом в конунге сочетались черты благородства и детской непосредственности. Это было хорошее лицо. Одет он был тоже хорошо – просто, без лишних украшений, так что его почти нельзя было отличить от собственных хирдманов, если бы не большой золотой перстень на правой руке, да не его конь, отличавшийся от других породой – белый, на высоких тонких ногах, с длинной серой гривой. Все в конунге Бьёрне Эриксоне вызывало к нему расположение, и, сложись судьба иначе, Ансгар, может быть, захотел бы завести с таким человеком дружбу. Но этот молодой правитель свеев был сыном Эрика Ведерхатта и должен был ответить за преступления своего отца. Ансгар твердо решил, что убьет его сам, хотя знал, что жажда мести одолевала и Вестмара. Надо было его опередить.

Наконец всадники поравнялись с тем местом, где их ждала засада. Они ничего не подозревали, не смотрели по сторонам и были столь беспечны, что, кажется, даже задремывали в седле. Конунг свеев никак не ждал, что здесь, посреди его владений, кто-то посмеет напасть на него. Ансгар со скоростью рыси выскочил из своего укрытия и вонзил Домарбранд в бок хирдману, ехавшему первым, – тот только ойкнул, а потом безжизненно уткнулся лицом в гриву своего коня. Тут же Вестмар вспорол живот второму, так что его кишки начали вываливаться наружу. Лошадь испугалась, встала на дыбы, скинула мертвого седока и принялась топтать рассыпавшиеся внутренности.

В это же время Раудкар и Докучай напали на хирдманов, замыкавших шествие. Раудкар быстро расправился со своим противником, но Докучай не убил, а только ранил всадника, который предназначался ему. Они сцепились, и Докучай стащил свея с коня. Однако тот оказался не так прост – он придавил венда к земле, сумел вытащить нож, первым ударом вонзил его Докучаю в плечо и теперь метил ему в шею. Но тут на помощь подоспел Раудкар, разбивший голову врагу своим молотом. Обливаясь кровью, молодой венд сбросил с себя труп свея и отполз в сторону. Для боя он больше не годился.

Соотношение сил изменилось – теперь против троих нападавших осталось трое всадников. Осознав всю опасность, грозившую их конунгу, два оставшихся хирдмана принялись теснить своими конями неведомо откуда взявшихся врагов. Вестмар увернулся из-под копыт и ударил коня мечом в пах – тот встал на дыбы, едва не скинув всадника, который после этого решил, что сподручнее будет сражаться пешим, и выпрыгнул из седла. Его примеру последовал второй хирдман, а за ним и сам конунг Бьёрн. Вестмар и Раудкар вступили в поединки с хирдманами, и Ансгар, воспользовавшись этим, набросился на сына Ведерхатта.

Молодой конунг хорошо владел мечом и уверенно отбивался от всех выпадов Ансгара. Он был храбр, уверен в себе и не думал о бегстве. Он нравился Ансгару и, может быть, только поэтому был еще жив. После того как Бьёрн Эриксон отразил его очередной удар, Ансгар мысленно себя обругал. Хотя ему было жаль парня, но если уж он решил свершить месть за отца, то надо было идти до конца. Ансгар ослабил давление и дал конунгу возможность самому атаковать. Бьёрн не заставил себя ждать и перешел в нападение. Ансгар отбивался от его ударов словно с трудом, заставляя соперника поверить, что еще немного, и он победит. Бьёрн с жаром бросался в атаку снова и снова, ему и вправду казалось, что он вот-вот нанесет решающий удар. Он не понимал, что его противник полностью держит исход поединка в своих руках. Наконец конунг ошибся. Он слишком увлекся, потерял равновесие, и Ансгар ударом рукояти сбил его с ног. Бьёрн Эриксон едва успел приподняться на локтях, как в грудь ему уперся клинок Домарбранда. Достаточно было одного движения, чтобы все закончилось, но Ансгар не хотел, чтобы конунг умер, так и не узнав, что стало причиной его смерти.

– Убей его! – закричал Вестмар, который уже разделался со своим противником. – Убей! Или это сделаю я!

– Стой, где стоишь! Он умрет не раньше, чем я так решу! Сначала я должен открыть ему, за что собираюсь убить его. Трюгги! Присмотри за Вестмаром!

Раудкар, который только что уложил последнего из хирдманов конунга Бьёрна, понятливо кивнул и стал между Ансгаром и Вестмаром. Тот зарычал от гнева, но остановился.

– А теперь слушай меня, Бьёрн, сын Эрика Ведерхатта, – обратился Ансгар к конунгу, – ты сам не сделал мне ничего такого, за что стоило бы тебя убить. Но твой отец сделал! Я не смог отомстить ему, и теперь ты отвечаешь за его преступления!

– Послушай меня, незнакомец, – конунг приподнялся, усаживаясь удобнее и не обращая внимания на клинок, который готов был войти в его тело, – за свою жизнь мой отец много чего свершил, но он не делал ничего такого, чего не делали бы все остальные. Он сражался и убивал, так же как сражаются и убивают все нордманы. Сдается мне, что и ты этим промышляешь. Может быть, у тебя к нему какие-то личные счеты, я могу это понять, но не говори, что мой отец совершал преступления. Потому что если это так и если его преступления караются смертью, то и все мы должны умереть.

Сказав так, конунг осторожно приподнялся. Ансгар все так же держал меч у его груди, но по-прежнему не спешил с последним ударом. Бьёрн Эриксон нравился ему все больше и больше.

– Убей его! – снова закричал Вестмар.

– Нет! Еще не время! – отрезал Ансгар и снова обратился к конунгу: – Ты прав, конунг. Я мщу не за всех, кто когда-либо был обижен твоим отцом, не за какие-то его преступления – я мщу за себя и своего брата! По вине твоего отца погиб наш отец. Пять зим назад Эрик Ведерхатт привел свой хирд в лес Тюлоскуг и распустил своих ярлов грабить и убивать всех, кто не покорится ему. Один из этих ярлов по имени Бреки напал на нашу усадьбу. От его рук и от рук его воинов погиб наш отец, славный Ансвар, который не захотел подчиниться Ведерхатту. Я не знаю, где мне искать Бреки, но я нашел тебя, чтобы наконец отомстить.

– Теперь, когда ты все сказал, убей его! – не унимался Вестмар.

Конунг насмешливо посмотрел в его сторону, и Ансгару, который уже готов был напоить Домарбранд драгоценной кровью владыки Свеаланда, показалось, что тому есть что сказать. Он снова остановился, и, видя это, Вестмар завопил:

– Убей!

– Ты и вправду можешь убить меня, – сказал Бьёрн Эриксон, – ты вправе мстить за отца, и, будь я на твоем месте, я поступил бы так же. Но прежде чем ты это сделаешь, ты должен знать, что человек, которого ты зовешь Вестмар, это и есть Бреки!

– Что?! – Ансгар обернулся, и перед самым его лицом мелькнул клинок меча. Это Вестмар бросился на него и наверняка убил бы, если бы удар не отразил Раудкар. Но следующим движением Вестмар-Бреки вонзил свой меч Раудкару в живот, и Ансгар увидел, как меч вышел у него из спины. Он взвыл от гнева и отчаяния, глядя, как замертво падает его друг.

– Ты! Все это время ты был рядом! – закричал Ансгар. – Ты убил моего отца, а теперь и друга!

– Лучше бы ты сразу убил конунга, – мрачно ответил Бреки, – тогда твой друг остался бы жить. А теперь мне придется убить вас всех.

– Ну нет! Больше ты никого не убьешь! Сегодня последний день твоей поганой жизни!

Бреки больше ничего не сказал, только смачно сплюнул и приготовился к бою. Ансгар чувствовал, что его вот-вот охватит ярость берсерка, и с трудом сдерживал себя. Он хотел сохранить ясность ума. И Ансгар, и Бреки совершенно забыли про конунга. Бьёрн Эриксон поднялся на ноги, но не вмешивался, предпочтя остаться безмолвным свидетелем поединка двух смертельных врагов.

Оба были без щитов, и любой неосторожный выпад мог оказаться смертельным, поэтому ни тот ни другой не спешили. Ансгар смотрел в лицо человека, которого он уже привык называть Вестмаром, и мысленно ругал себя последними словами. Вот же он! Густая черная борода и сломанный, свернутый на сторону нос – именно так мать описала убийцу отца. Ансгар провел рядом с ним полгода, но так и не догадался, что это и есть тот самый Бреки! «Вестмар» никогда ему особенно не нравился, но Ансгар и подумать не мог, что грелся у одного костра и делил пищу со своим кровным врагом. Ценой этой недогадливости стала жизнь Раудкара.

Ансгар сделал шаг вперед. Бреки тут же атаковал, но Ансгар увернулся от удара и ударил сам. Бреки отбил выпад своим мечом, и звон клинков разнесся далеко по лесу. Еще дважды они сходились, проверяя друг друга, но и тот и другой остались невредимы. Ансгар понял, что поединок будет непростым. Он и раньше знал, что Бреки умелый воин, но прежде не скрещивал с ним мечи – а только так, в бою, можно по-настоящему испытать силу другого человека.

Бреки сощурился и оценивающе посмотрел на Ансгара, видно, прикидывая, с какой стороны к нему лучше подступиться, потом сделал шаг вправо. Это было самое очевидное и простое решение – атаковать левый бок противника, не прикрытый щитом. Ансгар тоже шагнул вправо и восстановил положение. Бреки повторил свое движение и одновременно атаковал, Ансгар отбился и снова сделал шаг в сторону. Они принялись кружить, обмениваясь ударами и пытаясь обойти друг друга, но все оставалось по-прежнему и никому не удавалось получить преимущество.

Но эта пляска с мечами подействовала на Ансгара успокаивающе: гнев и ярость, охватившие его при виде умирающего друга, ушли. Осталась только холодная решимость довести дело до конца. Бреки этого не понял. Он думал, что если продолжить так кружить, то рано или поздно получится провести удачный удар. Бреки ошибался, и его судьба уже была предрешена. Он снова сделал шаг вправо, но в этот миг Ансгар перекинул Домарбранд в левую руку и сделал выпад. Острие клинка вошло Бреки в плечо, он вскрикнул и выронил свой меч.

Они стояли друг напротив друга – Вестмар и Остмад, Бреки и Ансгар. Один держался за кровоточащую рану и с ненавистью смотрел в лицо другому, а тот словно раздумывал, как ему верней покончить с обезоруженным врагом.

– Ну, давай же! – не выдержал Бреки. – Хочешь убить меня – так убивай! Только бей в сердце!

Бреки развел руки, открывая грудь для удара, но Ансгар только помотал головой:

– Ну уж нет, я не дам тебе легкой смерти!

Услышав это, Бреки побагровел от злости и бросился было на него с голыми руками, но Ансгар молниеносным движением рассек ему бедро и заставил упасть на колени. Зайдя со спины, следующим ударом он разрубил Бреки правое плечо, так что его рука почти отвалилась. Потом Ансгар вонзил ему меч в спину, но так, чтобы не задеть сердце. Захлебываясь кровью, Бреки упал на землю. Ансгар сделал несколько шагов вокруг него, словно любуясь проделанной работой. Он знал, что делал, ведь похожие раны когда-то получил и его отец. Из последних сил Бреки приподнялся, опираясь на здоровую руку, и тогда Ансгар наконец даровал ему смерть, одним ударом отделив голову от тела.

Итак, месть была свершена. За смерть отца Ансгар отплатил смертью. Глядя на окровавленную голову, бессмысленно уставившуюся стеклянными глазами куда-то в небо, Ансгар почувствовал, как внутри у него разливается пустота. Нечто похожее он испытал пару лет назад, когда убил своего давнего врага – Бальдра. Теперь у него не осталось врагов.

– Ты все еще хочешь убить меня? – услышал Ансгар голос Бьёрна Эриксона. Он обернулся и посмотрел на молодого конунга. Тот стоял, подняв свой меч и изготовившись к бою.

– Нет, я больше не хочу убивать тебя, – ответил Ансгар, и это была чистая правда. Сын Ведерхатта пришелся ему по нраву, и только долг мести вынуждал его нападать на Бьёрна. Но теперь, когда настоящий враг был так нежданно найден и сполна получил, что ему причиталось, у Ансгара больше не было причин желать конунгу смерти.

– Что же теперь? – спросил Бьёрн.

– Теперь? Теперь мне следует позаботиться о моих друзьях, а тебе – о твоих.

Обтерев травой меч, Ансгар убрал Домарбранд в ножны и подошел к Докучаю. Тот лежал побледневший, прижав больную руку к груди и тихо постанывая.

– Покажи, – приказал Ансгар, и Докучай послушно убрал руку от раны. Все плечо было в крови, и могло показаться, что дело совсем плохо, однако, осмотрев рану, Ансгар убедился, что хотя она была глубокая, но кость не задета и кровь не била струей, а только медленно сочилась.

– Ничего, еще поживешь, – сказал Ансгар, стараясь приободрить друга, и Докучай в ответ слабо улыбнулся. – Потерпи немного, я тебе помогу. А пока снова прижми рану.

Отойдя от Докучая, Ансгар подошел к телу Раудкара. Тот лежал на боку, скорчившись и поджав ноги. Ансгар перевернул его на спину, сложил руки на груди.

– Как же так получилось? – спросил он мертвеца, стоя перед ним на коленях, и посмотрел в его стеклянные глаза. – Как же так?

За время странствий Ансгар и Раудкар заменили друг другу братьев, вместе они прошли долгий путь и прикипели один к другому сердцами. Если не считать родного брата, Агнара, отправившегося покорять далекий сказочный Миклагард, не было у Ансгара друга ближе, разве что Ульвар. Но Ульвар давно погиб, и вот теперь погиб и Раудкар. На сердце Ансгара появился новый шрам. Впрочем, он знал, что Раудкар давно искал достойной смерти – с тех самых пор, как в сражении пал его брат-близнец Лодинн. Теперь они наконец воссоединятся – там, в небесных чертогах Одина. Они сядут рядом за стол, по очереди поднимут рог, наполненный медом, и, испив, примутся за мясо Сехримнира[12]. А потом, взявшись за свои любимые боевые молоты, ринутся в бой и будут сражаться плечом к плечу, чтобы на следующий день все повторилось вновь. Ансгару же теперь предстоит продолжить свой путь одному. Он провел ладонью по лицу Раудкара, закрывая ему глаза.

– Мне жаль твоего друга, – послышался голос Бьёрна.

Ансгар поднялся с колен и посмотрел в глаза конунга, горевшие жизнью.

– Мне тоже жаль твоих хирдманов, – сказал он в ответ, – уверен, они все были достойными воинами.

– Так и было. Но я не виню тебя в их гибели. В том, что произошло, виновен Бреки. И ты его уже покарал.

Ансгар сначала кивнул, но потом возразил:

– Может быть, никто не виноват. Просто такова наша жизнь. Мы делаем что-то, что считаем правильным, но каждый раз все получается не так, как мы хотели, и нам снова приходится решать, как поступить.

– Боги играют нашими жизнями, – сказал на это конунг.

– А есть ли они, боги? Может, нет ничего, кроме нашей судьбы… Оставим эти разговоры. Я помогу тебе вознести твоих воинов, и, если ты не против, с ними вознесется мой друг. Здесь неподалеку есть озеро с открытым берегом, сложим костры там.

– Хорошо, так и поступим, – согласился Бьёрн.

Бьёрн Эриксон хоть и был конунгом, но работал хорошо. Ансгар с интересом наблюдал за ним и видел, что тот не чурается самого тяжелого труда. Хотя сделать предстояло многое, ведь им двоим нужно было сложить костры для семерых, но справились они быстро – во всяком случае, быстрее, чем рассчитывал Ансгар. Ему все больше нравился молодой конунг, и он был рад, что сохранил ему жизнь.

Наконец все было готово – тела семи воинов со всем их оружием были возложены на костры. Ансгар даже обрезал им ногти. Голову Бреки он уместил в ногах у Раудкара, дабы месть была полной и преследовала его даже после смерти. Пусть Бреки видит, как пируют эйнхерии, как наслаждаются обществом валькирий и сражаются друг с другом, готовясь к Последней Битве, – ему все это будет недоступно. Его глаза будут смотреть, ноздри вдыхать, но у него не будет рук, чтобы к чему-либо прикоснуться и чтобы набить свой рот едой, не будет ног, чтобы плясать, и не будет чресел, чтобы наслаждаться.

Ансгару было не впервой провожать павших друзей. Он умел сложить костер так, чтобы яростное пламя как можно быстрее сделало свое дело и освободившиеся души легко воспарили к небесам. Ансгар смотрел, как огонь пожирает тело Раудкара, вдыхал запах жареного мяса и понимал, что остался совсем один. Был еще Докучай – с перевязанным плечом он лежал в сторонке, присматривал за лошадьми – но этот паренек был не столько другом, сколько обузой, которую Ансгар терпеливо нес, понимая, что без него тот совсем пропадет. А вот настоящих друзей рядом не было. Родной брат, Агнар, искал предсказанное ему сокровище где-то в далеком Миклагарде, а с ним – Ивар, Оддвар, Гуннар. При дворе конунга Хельги в Кёнигарде пел свои песни скальд Болли, а в деревне, в глухом лесу у озера Ильмень, вернувшись домой после долгих странствий, грел свои старые кости Неждан. Ансгар надеялся, что все они живы и когда-нибудь он еще всех их увидит.

Когда все было кончено, уже наступила ночь. Не сговариваясь, Ансгар и конунг Бьёрн прилегли рядом с посапывавшим Докучаем и от усталости тут же заснули в окружении стреноженных коней. Наутро, едва рассвело, они проснулись. Так же, без лишних слов, сели перекусить, благо еды было вдоволь – из запасов погибших хирдманов. Наконец молодой конунг прервал молчание.

– Как твое имя? – спросил он.

– Ансгар, сын Ансвара.

– Послушай меня, Ансгар. То, что свершилось, уже не изменить. Я не верну своих воинов, ты не вернешь своего друга. Я не виню тебя в том, что произошло. Мне понятно, почему ты хотел убить меня. И я рад, что истинный виновник гибели твоего отца, который был и моим врагом, теперь мертв. Настало время подумать о том, что делать дальше. Я намерен вернуться в Бирку и был бы рад, если бы ты направился со мной. Мне нужны такие хорошие воины, как ты. Я бы сделал тебя своим ближним хирдманом и о друге бы твоем позаботился, – Бьёрн кивнул в сторону Докучая.

Ансгар улыбнулся и сказал:

– Ты говоришь, что сделал бы меня своим хирдманом. А ведь я уже едва не стал ярлом… Да, так и было – конунг Хельги готов был возвысить меня. Но я отказался. Отказался, чтобы отомстить.

– Но ведь теперь месть свершена, верно? – ухватился за эту мысль Бьёрн. – Теперь ты свободен от этого долга. А будешь хорошо мне служить, обещаю, я очень скоро сделаю тебя ярлом!

Но Ансгар только покачал головой:

– Спасибо тебе, конунг! Я вижу, ты хороший человек и наверняка будешь славным владыкой. Служить тебе было бы честью для меня. Но в том-то и дело, что сейчас я не хочу служить никому! Я пять зим не был дома и хочу повидать свою мать. Может быть, потом наши с тобой пути снова сойдутся, может, мой меч еще тебе послужит. Но сейчас я не хочу об этом думать, я вообще ни о чем не хочу думать. Я просто хочу в родной лес, в Тюлоскуг.

– Что ж, Ансгар, – с досадой произнес Бьёрн Эриксон, – мне жаль. Я понимаю, почему ты так решил, но боюсь, судьба во второй раз нас не сведет. Впрочем, откуда мне знать, верно? Я буду рад принять тебя как дорогого гостя, если ты все-таки захочешь вернуться в Свеаланд и придешь с миром. А теперь мы расходимся в разные стороны. Возьми четырех коней, по два для себя и для друга. И прощай!

Конунг протянул руку, и Ансгар крепко ее пожал.

Ансгар спешил. Докучаю с каждым днем становилось все хуже и хуже. Рана на его плече, которая поначалу казалась неопасной, никак не заживала, а потом и вовсе начала гноиться, источая зловоние. Ансгар старался как мог. Каждый раз, останавливаясь на роздых, он промывал рану водой, очищая от гноя, и заново ее перевязывал. Но у него не было лечебных трав, да и попадись они ему, он не знал бы, что с ними делать, потому что давно забыл, чему его учила тетка, ведьма Брюнгерда. Теперь он жалел, что не освоил как следует искусство врачевания. В тех редких хуторах, что попадались им на пути, не нашлось ни одного знахаря, и в лучшем случае удавалось разжиться чистой ветошью для перевязки. У Докучая поднялся жар, он начинал бредить и едва держался в седле. Ансгару приходилось каждый раз привязывать его к лошади, чтобы он не свалился с нее. Из-за этого они ехали медленно, и Ансгар, чтобы ускориться, постоянно пересаживался с одного коня на другого и пересаживал Докучая. Так кони меньше уставали и дольше шли, прежде чем требовался очередной привал.

Когда Ансгар вошел в родной лес Тюлоскуг, он уже не останавливался, не давая отдохнуть и Докучаю. Он понимал, что медлить нельзя, и он точно знал, куда направляется. Если сейчас кто-нибудь и мог спасти молодого венда, то только Брюнгерда, а значит, их путь лежал к Чёрному холму на болоте. Ансгар так спешил, что вылетел из лесной чащи в самую топь, и конь застрял в ней передними копытами. Выскользнув из седла, Ансгар, ухватившись за поводья, с трудом вывел испуганное животное на твердое место, сам при этом едва не утонув. Наконец, отдышавшись, он огляделся. Перед ним простиралось обширное черное болото, над которым сгущалась непроглядная тьма, и казалось, солнце никогда не заглядывало в это гиблое место. Но Ансгар знал, что именно здесь он найдет помощь.

– Брюнгерда! – закричал он во всю глотку. – Брюнгерда!

Крик его разнесся далеко над болотом и потом словно утонул в его непролазных топях. Ансгар подождал немного, но не услышал шагов. Что могло случиться? Неужели колдунья умерла? А мать? Ансгар разволновался еще сильнее. Надрываясь, он закричал громче прежнего:

– Брюнгерда!

– Тихо ты, тихо! Ишь, как раскричался! – раздался позабытый голос колдуньи.

С облегчением и радостью Ансгар посмотрел на нее – она сумела подойти незаметно и была совсем близко. За ее спиной Ансгар заметил еще чью-то фигуру. Сначала он подумал, что это его мать, но потом понял, что это девушка, и сердце его забилось сильнее. Он узнал ее, хотя прошло уже пять зим с тех пор, как он видел ее в последний раз, и тогда она была еще совсем девочкой. Это была Рунфрида.

Прядь вторая

Как же постарела мать… Ансгар никак не ожидал увидеть ее такой – высохшей, ссутулившейся, покрывшейся морщинами. Но хуже всего – глаза. Раньше они были ярко-голубыми, а теперь потускнели, как будто прежнее пламя жизни, светившееся в них, стало гаснуть. При виде матери у Ансгара защемило сердце, а она бросилась к нему, уткнулась лицом в его могучую грудь и зарыдала.

– Сынок мой! Сынок! – повторяла она беспрестанно, обхватив его руками и не желая отпускать. Ансгар никогда не видел ее такой. Мать всегда была сильной женщиной. Вся округа знала гордую и несгибаемую Ранвейгу, жену славного Ансвара. И в былые годы она бы никогда не позволила себе так лить слезы. Но, верно, доставшиеся ей испытания сломили ее дух. Может быть, в этом была вина и ее сыновей, которые оставили ее здесь, на болоте, а сами ушли и долгие годы не давали о себе знать. Ансгару стало не по себе. Он как будто задыхался от любви и нежности к матери вперемешку с горечью и чувством вины перед ней. Он обнимал ее, и ему казалось, что он вот-вот сам заплачет. Однако он не заплакал, глаза его остались сухими. Только в горле словно ком застрял.

Но вдруг мать встрепенулась, подняла мокрые от слез глаза и испуганно-строго спросила:

– Где Агнар? Где твой старший брат?

– Не волнуйся, мама, он жив, – ответил Ансгар, – он отправился в Миклагард.

– В Миклагард?

– Да, мама. Это самый большой город в Мидгарде[13], в стране ромеев.

– Я знаю, что такое Миклагард! – рассердилась мать. – Я спрашиваю, почему твой брат туда направился? Почему он не вернулся вместе с тобой?

Ансгар нахмурился. Как объяснить матери, что возвращение будет означать для Агнара смерть? Ведь именно это предсказала ему колдунья. Ансгар посмотрел на Брюнгерду, которая стояла рядом и делала вид, что она тут ни при чем. Младшая сестра матери, несмотря на прошедшие годы, еще не растеряла своей колдовской красоты и выглядела куда лучше постаревшей Ранвейги.

– Так получилось, мама, – сказал Ансгар, чтобы хоть что-нибудь ответить, – брат обязательно вернется, но потом.

– Ничего не понимаю! Но он жив, верно? Жив?

– Да, мама, я уверен, он жив.

– Слышишь, сестра? – повернулась она к Брюнгерде. – Ты была права! Агнар жив!

Тут Ансгару стало любопытно:

– А про меня она тебе ничего не говорила?

– Нет, сынок. Она говорила, что не видит тебя и не знает твоей судьбы. Ты бы знал, как это разрывало мне сердце!

Ансгар вспомнил, как оберег, который когда-то подарила ему колдунья, сослужил ему последнюю службу – уберег от стрелы степняка, а потом рассыпался. Видно, поэтому Брюнгерда и не могла сказать матери, что с ним. Он снова обнял ее:

– Ничего, мама! Видишь – я тоже живой! И я дома.

Ансгар сидел рядом с ложем Докучая и смотрел на молодого венда. Когда они только добрались до Чёрного холма, Докучай был очень плох. Его сняли с лошади едва живого, в горячке и впавшего в беспамятство. Брюнгерда, когда увидела его рану, только покачала головой и что-то недовольно пробормотала. Она отогнала Ансгара подальше, чтобы не мешал, а потом долго-долго возилась с Докучаем, и Ансгар не знал, чего было больше в том, что она делала, – знахарства или колдовства.

– Может быть, и выживет, – сказала она, когда закончила, – ты пока к нему не ходи, не тревожь его.

– Да я слова не скажу, пальцем его не трону, только рядом посижу, – возразил Ансгар.

Но колдунья была неумолима:

– От тебя скорбью веет, не подходи к нему, а то почует и жить не захочет.

Эти слова запомнились Ансгару, и он потом долго думал о том, что сказала ему Брюнгерда. Ведь и правда, уже очень давно в его жизни не было никакой радости. Все, что он знал в последние годы – это кровь, смерть, тоска и отчаяние. Он шел по жизни, стяжая славу, а в ответ судьба посылала ему все новые испытания, и за каждую победу приходилось платить слишком большую цену. Наверное, дух скорби и вправду настолько им овладел, что мог дурно влиять на окружающих. Но что он мог поделать? Как мог он остановить бесконечную череду потерь? Может, лучше было бы ему остаться здесь, на этом болоте, навсегда и больше никогда не ввязываться ни в чьи ссоры, не идти войной в чужие земли, не искать проклятых сокровищ, а главное, не заводить новых друзей, не прикипать ни к кому сердцем, чтобы больше никого не терять.

Так размышлял Ансгар, когда он вновь увидел Рунфриду. Эта юная дева после первой встречи старалась не попадаться ему на глаза, но, видно, Брюнгерда просила ее помощи в уходе за Докучаем, и она пришла. Рунфрида очень изменилась с тех пор, как Ансгар отправился на восток, и он сразу отметил эти изменения, едва увидел ее на краю болота вместе с Брюнгердой. Прежде она была совсем девочкой – очень милым, но ребенком. Теперь это была налившаяся соком юная дева, готовая к супружеству. Рунфрида была красива чистой северной красотой. Волосы цвета льна были затянуты в тугую косу. Из-под светлых бровей смотрели небесно-голубые глаза. Маленький прямой носик украшали веснушки – совсем немного, у самой переносицы. Чуть припухлые губы скрывали ровный ряд зубов. Рунфрида была красива не только лицом, но и телом. Взглядом опытного мужчины Ансгар различал под ее одеждами стройную талию, округлые бедра и такую грудь, которой могли позавидовать иные рожавшие женщины.

Конечно, он сразу задался вопросом, как Рунфрида очутилась на Чёрном холме, но заботы о Докучае и встреча с матерью отвлекли его. Потом Брюнгерда объяснила ему, что Рунфрида, когда на их дом напали свеи, не попала в плен, как подумали Ансгар и Агнар, а сумела убежать, долго скиталась по лесу, пока, наконец, не пришла на болото, где ее, голодную, истощенную и убитую горем, нашла Брюнгерда. Это случилось на следующий день, как Ансгар и Агнар покинули Чёрный холм в поисках мести, так что они совсем немного разминулись. С тех пор Брюнгерда, Ранвейга и Рунфрида жили на болоте втроем, и колдунья понемногу обучала девушку своим колдовским навыкам, избрав ее себе в наследницы.

Рунфрида долго дичилась и избегала Ансгара, но он всегда старался улыбаться ей, показывать свое расположение, и понемногу она к нему привыкла. И вот как-то раз, когда она выходила из хибары, куда пристроили на время Докучая, Ансгар шагнул ей навстречу и улыбнулся, а потом тихо, доверительно произнес:

– Рунфрида, ты помнишь, как мы были детьми? Ты помнишь, что я тебе тогда говорил?

Рунфрида потупила взор, а на щеках ее заалел румянец. Конечно, она помнила, хоть и не обронила ни слова в ответ. Глядя на нее, Ансгар понял, что может продолжать.

– С тех пор столько зим прошло и столько всего случилось, но… но я могу повторить те слова снова, потому что чувствую то же, что и тогда!

Сначала Рунфрида еще ниже опустила голову, но потом подняла глаза, посмотрела на него исподлобья и сказала:

– И я отвечу тебе так же!

Из хибары вышла Брюнгерда и строго глянула в их сторону. Рунфрида поспешила тут же уйти. Но этого короткого разговора хватило Ансгару, чтобы внутри у него все перевернулось. Уныние, тоска, скорбь, которые преследовали его долгое время, отступили и дали дорогу совсем другому чувству, светлому и возвышенному. Видимо, это как-то отразилось в его облике, потому что очень скоро Брюнгерда заметила изменения и сказала ему:

– Твоему другу стало немного легче, ты можешь посидеть рядом с ним, если хочешь.

И вот Ансгар сидит рядом с ложем, на котором спит, тихонько посапывая, Докучай, и думает. Пришла та пора года, которая всегда, во все времена, дурманит головы молодым мужчинам, когда природа впадает в буйство роста и размножения и в голову приходят странные мысли. Это ощущалось даже здесь, на болоте. Дверь в хибару была открыта ради света и свежего воздуха. Внутрь задувал ветерок, и сомлевший Ансгар ловил носом дурманящие запахи, от которых хотелось вскочить на ноги и броситься бежать куда глаза глядят, схватить кого-нибудь и прижать к себе со всей силы. А силы было много, Ансгар чувствовал, как она гуляет по его телу и ищет себе выхода. Ансгар смотрел на Докучая, видел, как едва приподымается при каждом вздохе его грудь, но, хотя он искренне беспокоился о молодом венде, думал он в этот миг совсем о другом. Он думал о том, что сказала ему Рунфрида и как это может изменить его жизнь.

Когда Ансгар был еще мальчиком, он вместе с родителями часто гостил в доме старого Видбьёрна и играл с Рунфридой, когда она еще только училась ходить. Взрослые в ту пору не раз шутили, что он играет со своей невестой, и эта мысль запала в голову юного Ансгара. Когда они немного подросли, он, уже без родителей, не раз приходил к дому Видбьёрна и бродил вокруг него в ожидании, когда выйдет Рунфрида. И она выходила, они вместе гуляли и играли, но уже без присмотра взрослых, потому что своим детским умом понимали, что теперь их дружба может не понравиться родителям. Прошло еще немного времени, Ансгар вырос, голос его огрубел, а на лице и в других местах начали расти волосы. И на Рунфриду он начал смотреть уже другими глазами. Но и она подросла и изменилась, для нее их дружба тоже становилась чем-то другим. И вот как-то раз, когда они вдвоем гуляли по осеннему лесу и все вокруг горело желтыми и красными цветами, Ансгар не удержался и сказал:

– Рунфрида, я хочу, чтобы ты была моей!

Тогда она смутилась, прикрыла глаза и опустила голову, и Ансгар видел, как порозовели кончики ее ушей, но потом она посмотрела ему прямо в глаза и ответила:

– Хорошо! Я буду твоей! Но только тогда, когда ты возьмешь меня в жены!

– Я готов хоть сейчас! – крикнул Ансгар и попытался ее обнять, но она выскользнула из его объятий и засмеялась.

– Куда ты так спешишь? – сказала она. – Я еще слишком мала для этого!

– Но когда же?

– Вот наступит зима…

– И тогда!..

– И кончится зима…

– Но…

– И будет равноденствие! Пусть тогда твои родители придут к моим и сговорятся обо всем. А летом, в дни солнцестояния, нас возгласят мужем и женой перед всеми людьми!

Ансгар был разочарован, ведь ждать надо было еще почти год, а Рунфриду он хотел заполучить уже сейчас. К тому же предстояли многочисленные разговоры с его и ее родителями, и множество людей так или иначе должны были засвидетельствовать законность их брака. Ансгару все это претило, он не хотел, чтобы между ним и Рунфридой был кто-то еще. Нет, только он и она, и не нужно никаких свидетелей. Хотелось прижать ее к себе здесь и сейчас, но Ансгар сразу отогнал эти мысли. Пусть все будет так, как хочет Рунфрида.

– Хорошо, – сказал Ансгар, – подождем весны.

Рунфрида улыбнулась. Она была рада, что все так обернулось.

Но все получилось не так, как они мечтали. Еще не пришла весна, как в Тюлоскуг нагрянули свеи, и Бреки со своими хирдманами учинили разбой и грабеж по всей округе, убивая всех, кто отказывался давать клятву верности Эрику Ведерхатту, и не щадя ни женщин, ни детей. В ту пору Ансгар лишился отца, а Рунфрида потеряла всю семью – родителей, двух братьев и невестку. И с тех пор они не видели друг друга пять долгих зим.

Но вот Ансгар вернулся после своих странствий и нашел ее здесь, на Черном холме. И теперь они живут бок о бок и видят друг друга каждый день, и он мечтает о ней, а она думает о нем. Так что же им мешает быть вместе? Может, это судьба? Может, он, наконец, нашел свое счастье, свое сокровище? Все это время оно было в родном краю, а не в далеких землях, где скитался Ансгар. Может быть, теперь ему стоит забыть о жизни викинга и начать жить как честный бонд? Он возьмет Рунфриду в жены, построит новый дом, будет охотиться и возить шкуры на побережье для продажи, как когда-то это делал его отец, а Рунфрида будет вести хозяйство. У них родятся сыновья, и, когда они подрастут, Ансгар будет брать их с собой на охоту и, конечно, научит их владеть мечом. А если будут дочери, Ансгар тоже не расстроится, ведь они будут красавицы, как Рунфрида, и, когда вырастут, их сговорят за достойных мужей.

– Ансгар, – раздался слабый голос, отвлекая его от мечтаний. Ансгар завертел головой, не понимая, кто зовет его.

– Ансгар, – снова услышал он и наконец сообразил, что это очнулся Докучай.

– Друг! Ты проснулся! – обрадовался Ансгар. – Слава богам! Я боялся, что ты больше никогда не откроешь глаза. Но моя тетка, ты знаешь, она ведь колдунья, и она излечила тебя. Теперь ты скоро встанешь на ноги, и это хорошо!

– Я хочу пить, – прошептал Докучай, приподымаясь на локтях.

– Пить? Ах да! Конечно! – спохватился Ансгар. – Вот!

Он поднес к губам Докучая корчажку со взваром из трав, которым Брюнгерда велела его поить. Венд сделал несколько крупных глотков и снова лег.

– Знаешь, Ансгар, а я ведь и вправду умер, – тихо произнес Докучай.

– Что ты говоришь? Ты жив! Жив, Докучай!

– Нет, Ансгар, я умер. Я это видел. Тело мое лежало здесь, и над ним колдовала твоя тетка, и еще какая-то юная дева приходила ей помогать, но душа моя воспарила. И я увидел своих пращуров – они звали меня за собой, и я отправился с ними в ирий[14]. Мы летели в облаках, и они шептали мне в уши…

– Что шептали? – с тревогой спросил Ансгар. Рассказ Докучая его напугал.

– Что они шептали, того я не могу тебе сказать…

Ансгару стало совсем не по себе. Но он все же спросил:

– И ты был в ирии?

– Нет. Я видел его издалека. Что это было… Не знаю, как и назвать, на что это похоже. Но только я знал, что это он и есть. И когда я был уже совсем близко, как будто что-то обхватило меня и потащило назад. И пращуры меня не удержали, отпустили и исчезли. И все вокруг потемнело, и я как будто рухнул вниз, а потом очнулся здесь.

Ансгар выдохнул:

– Так ты все-таки не умер, тебе только это снилось!

– Нет, Ансгар, нет. Я умер, но вернулся к жизни. Умер и ожил.

– Умер и ожил… – задумчиво повторил Ансгар, – значит, побывал ты на той стороне. Значит, другой ты теперь человек, Докучай.

– Верно. Другой человек. Может, уже и не Докучай.

Ансгар внимательно посмотрел на венда. А ведь в самом деле, если присмотреться, был он вроде бы и похож на прежнего Докучая, но как будто и не он, что-то в нем изменилось, и стал он иным. И от этой мысли все похолодело внутри у Ансгара. Знавал он уже одного человека, побывавшего на той стороне, и был это не кто иной, как конунг Хельги, владыка Хольмгарда и Кёнигарда. Станет ли теперь Докучай похож на него? Этого Ансгару не хотелось. Ему стало как-то тяжело рядом с вендом, захотелось уйти, и Докучай как будто почувствовал это.

– Ты иди. А я пока побуду тут один, мне надо еще подумать и отдохнуть.

После разговора с Докучаем у Ансгара стало тревожно на душе, но он подумал, что, по крайней мере, теперь можно не опасаться за жизнь венда. В конце концов, помимо забот о раненом друге были и другие заботы. Нужно было пойти посмотреть за конями, но в голове были совсем другие мысли. Ансгар обошел холм и увидел мать, которая чистила коренья.

– Венд проснулся, – сказал он ей, – может, Брюнгерде к нему подойти?

– Я скажу ей. А ты что же?

– А я уж обмолвился с ним…

Мать пристально посмотрела на него, потом улыбнулась:

– Может, еще кого ищешь?

Ансгар в ответ сделал удивленное лицо и пожал плечами. Но мать разгадала его и только еще сильнее заулыбалась.

– В лес она пошла, по травы, – тихо сказала Ранвейга, как будто открыла какую-то тайну, – иди в сторону Белого ручья, там найдешь ее.

Тогда Ансгар перестал притворяться, будто не понимает, о чем речь, улыбнулся, наконец, матери в ответ и направился, куда она ему показала. Мать посмотрела ему вслед, потом опять принялась за дело, тихо бормоча что-то себе под нос и посмеиваясь.

Ансгар знал, куда идти. Тропы через болото он уже изучил и потому скоро добрался до места, которое назвала ему мать. Здесь он сбавил ход и стал осторожно пробираться через лес вдоль прозрачных струй Белого ручья. Идти пришлось долго, а Рунфриды все не было видно, так что Ансгар даже начал беспокоиться о ней. Но наконец он заприметил ее фигуру, склонившуюся над какой-то густо растущей травой. Рунфрида перебирала ее стебли и рвала самые сочные.

Ансгар притаился за деревом, рассматривая девушку. Рунфрида положила пучок травы в корзину, распрямилась и потянулась, раскинув руки, словно крылья. Потом она снова нагнулась, и сарафан туго обтянул ее бедра. От такого вида у Ансгара взыграла кровь. Он очень давно не был с женщиной, и теперь его охватило горячее желание прижаться к этим бедрам пахом, почувствовать исходящее от них тепло, сжать нежный стан своими крепкими руками. Но это была Рунфрида, и он не мог позволить себе овладеть ею силой.

Ансгар вышел из-за дерева и кашлянул. От неожиданности Рунфрида подскочила и уставилась на него испуганными глазами.

– Тише! Тише! Это я, – сказал ей Ансгар, подняв руки и показывая раскрытые ладони.

– Ты напугал меня! – прошептала Рунфрида, переводя дыхание.

– Прости, я не хотел.

– Я чутко слышу все звуки в лесу, но ты так незаметно подкрался!

– Это я умею, – улыбнулся Ансгар.

– Но зачем ты так сделал? – искренне удивляясь, спросила Рунфрида.

Что было ей ответить? Не говорить же, что хотел со стороны полюбоваться ею, пока она не видит.

– Я хотел удивить тебя, – нашелся, что сказать, Ансгар, и отчасти это было правдой.

– Что ж, у тебя получилось. А теперь я продолжу свое дело. – Рунфрида говорила как будто с недовольством, но потом добавила: – Или ты хотел мне что-то еще сказать?

В этих последних словах прозвучала надежда, и глаза – прекрасные глаза Рунфриды – словно молили его сказать еще что-нибудь. Она стояла не шелохнувшись и ждала его слов. Тогда он подошел к ней и стал перед нею на колени. Рунфрида в испуге отшатнулась, не понимая, что происходит, – она, видно, ждала чего-то другого. И тогда Ансгар сказал:

– Прости меня, Рунфрида!

– Простить? Но за что? Ты не сделал мне ничего плохого!

– Нет, я виноват перед тобой! Когда свеи напали на наш край, когда они сожгли твой дом и убили твою семью, мы с братом пришли на пепелище. Мы позаботились о твоих родичах, но тебя среди павших не нашли. Сначала я обрадовался этому, но потом брат сказал, что, наверно, тебя взяли в плен. Тогда я впал в отчаяние, я представил себе, что они могли с тобою сделать, и мне стало тошно на душе. Мы должны были найти тех свеев, попытаться спасти тебя, но вместо этого мы ушли и скитались в чужих краях, и вот только спустя пять зим я вернулся назад.

– Но ведь я убежала! Я не была в плену! Как бы ты меня спасал?

– И я счастлив, что так сложилось! Я счастлив, что никто не тронул тебя. Но тогда я этого не знал! Я думал, ты досталась им… От мысли, что они осквернили тебя, надругались… Мне не хотелось видеть тебя такой. Я должен был спасти тебя. Но я этого не сделал. Я бросил тебя в беде. Прости меня!

Рунфрида нахмурила свои брови, призадумалась, кивнула и сказала:

– Ты прав, ты поступил скверно. Хотя и хорошо, что ты так поступил, ведь иначе ты ввязался бы в бой со свеями, ты и твой брат, вдвоем против многих, и тогда вы оба, наверное, сложили бы свои головы, и тебя бы не было сейчас здесь со мной. Поэтому я тебя прощаю! Но впредь, если честны твои слова, если ты и вправду хочешь, чтобы я была твоей, не оставляй меня больше никогда!

Словно тяжкий камень упал с плеч Ансгара. Чувство вины перед Рунфридой, которое долго не оставляло его, наконец ушло, и он возликовал.

– Клянусь богами, – закричал он, – клянусь памятью предков, клянусь всем, что у меня есть, я не оставлю тебя! Что бы ни случилось, как бы судьба ни повернулась – я буду с тобой!

– Тише! Тише! – засмеялась Рунфрида. – Я верю тебе! Но помни – ты поклялся!

– Я этого не забуду никогда!

– Идем со мной, – вдруг сказала Рунфрида и взяла Ансгара за руку.

Она повела его куда-то вглубь леса, и Ансгар не понимал, что происходит. Но вот они вышли на поляну. Она была совсем небольшая, однако ее ярко освещало солнце, под лучами которого зелень и разноцветье цветов радовали глаз и делали это место уютным и манящим. Рунфрида потянула Ансгара за руку, и он послушно сел вместе с ней на траву. Тогда она провела ладонью по шраму на его щеке, потом положила свою руку ему на грудь, словно желая почувствовать биение его сердца. А оно колотилось как бешеное.

– Рунфрида, – сказал Ансгар, – мы должны вернуться и сказать моей матери, что хотим стать мужем и женой. Пусть у нас не будет гостей, но мы засвидетельствуем нашу любовь перед нею и еще перед Брюнгердой. Да, верно! Колдунья пусть проведет обряд! И тогда все будет так, как ты этого хочешь!

– Да, Ансгар, – ответила Рунфрида, – мы так и поступим, но потом. А сейчас… Я не хочу больше ждать! Я ведь ждала тебя все это время! Я верила, что ты вернешься и мы будем вместе! Прошло так много времени, я уже не знала, что и думать, но наконец ты вернулся! По правде сказать, я сначала даже испугалась! Ты изменился, стал другим, и я боялась, что ты забыл меня, что не посмотришь в мою сторону… Но теперь ты со мной, и я больше не хочу ничего бояться и не хочу ждать! Обними меня! Обними и поцелуй!

И тогда Ансгар крепко прижал Рунфриду к себе, и их губы соединились.

Ансгар напряженно смотрел в лицо Рунфриды и пытался понять, что она чувствует теперь, когда все произошло. Он старался быть нежен с ней, но знал, что, как ни старайся, первый раз для любой девы будет болезненным, а потому боялся, что это отпугнет Рунфриду и он станет ей неприятен. Она лежала на спине и, нахмурив свои золотистые брови, задумчиво смотрела куда-то в небо.

– Скажи мне, – вдруг заговорила Рунфрида, – там, в Остерланде, у тебя были другие женщины?

Ансгар от удивления даже тряхнул головой – такого поворота он не ожидал. Однако он не стал тянуть с ответом и врать тоже не стал:

– Да, были.

Ансгар подумал, что это расстроит Рунфриду, но она повернула к нему голову и с нескрываемым любопытством спросила:

– Много?

– Нет, не много, – ответил Ансгар, хотя и не знал точно, какова та мера, которой измеряют число женщин.

– Расскажи мне о них!

Эта неожиданная просьба застала Ансгара врасплох. Он задумчиво почесал шрам на щеке, а потом рассказал Рунфриде про Сороку. Рассказал все без утайки – как взял ее силой, как сделал своей рабыней, как миловался с нею, таясь от чужих глаз по закуткам Изборска, и как, наконец, оставил ее в этом далеком городе, а сам ушел. Не сказал только одного – про подарок, который оставил Сороке. Он всегда догадывался, что это за подарок, о котором она сказала ему при расставании, но никогда себе в этом не признавался, потому и теперь не стал говорить о нем.

Рунфрида, выслушав рассказ про Сороку, немного подумала, а потом сказала:

– Мне жаль эту девушку. Ты нехорошо с ней поступил. Она тебя любила, ты же сначала взял ее, а потом бросил. Ее сердце, наверно, было разбито. Каково ей сейчас живется, как ты думаешь?

Ансгар слушал и злился, не понимая, почему теперь, когда он и Рунфрида стали одним целым, он должен выслушивать от нее эти странные упреки. Может, она предпочла бы, чтобы он остался с Сорокой? Но Ансгар сдержался. Рунфрида надавила на больное место в его памяти, однако же она была права, ведь брошенная им Сорока оставалась последней виной, бередившей его совесть.

– Ты права, Рунфрида, – ответил наконец Ансгар, – я виноват перед ней. Но я ее не любил, так стоило ли мне с ней оставаться?

– Ты хотя бы должен был о ней позаботиться! – воскликнула Рунфрида, но, увидев лицо Ансгара, кажется, поняла, насколько неприятен был ему этот разговор, и замолчала. Ансгар вздохнул было с облегчением, но вскоре Рунфрида не удержалась и снова задала вопрос:

– Ты сказал, что не любил ее. А была девушка, которую ты любил?

Ансгар снова напрягся, и рука привычно потянулась к шраму. Ему не хотелось говорить о Злате, но он решил, что будет честен с Рунфридой до конца, и все-таки рассказал ей историю своей неудавшейся любви. Рассказал, как впервые встретил Злату в ночь солнцестояния, как она лечила его больную руку, как он спас ее брата Богшу от медведицы и тем заслужил право взять ее в жены, и как сам же, не желая того, убил Богшу, тем самым навсегда потеряв для себя Злату. И о том, что она стала женой другого, ярла Братяты, и что спас жизнь этому Братяте, Ансгар тоже рассказал.

Выслушав его, Рунфрида задумалась пуще прежнего. Ансгар долго ждал, пока она что-нибудь скажет. Наконец Рунфрида проговорила:

– Это грустная история. Мне даже захотелось плакать, пока я тебя слушала. Но… но, может, так и должно было случиться? Ведь, если бы ты не убил своего друга, если бы остался со Златой, она стала бы твоей женой и возлегла бы с тобой. И тогда ты не вернулся бы ко мне и мы сейчас не были бы вместе. Так, может, это судьба привела тебя ко мне таким трудным путем?

– Может быть, – тоскливо прошептал Ансгар в ответ, – может быть. Но я бы хотел, чтобы путь этот был короче и не стоил бы стольких жизней.

Рунфрида внимательно посмотрела на него, погладила рукой по волосам, а потом поднялась и потянула его за руку:

– Вставай! Идем! Идем, расскажем твоей матери, что мы теперь вместе! Попросим Брюнгерду провести обряд!

Ангсар посмотрел на нее, немного растрепанную и от того еще более милую сердцу, улыбнулся и вскочил на ноги.

– Я не отдам ее! – закричала Брюнгерда, едва услышала, о чем просили ее Ансгар и Рунфрида.

– Что значит не отдашь? – возмутилась Ранвейга. – Мой сын хочет взять ее, сироту, в законные жены – что же в этом плохого? Наконец Ансгар прекратит мыкаться, устроится на родной земле, продолжит род. И ей хорошо – будет кому о ней позаботиться и кому защитить!

– Это я о ней заботилась! Я ее подобрала, когда она забрела на болото, приютила в своем доме, учила тому, что знала, а она – неблагодарная! – набросилась Брюнгерда на Рунфриду, и та в испуге прильнула к Ансгару. – Так-то ты мне отплатила за мою доброту!

– Хороша доброта! – вступился за возлюбленную Ансгар. – Ты хотела навсегда оставить ее на Чёрном холме, чтобы она стала такой же, как ты! Хочешь сделать из нее колдунью!

– Что же с того?! – удивилась Брюнгерда. – Конечно, хочу! На Чёрном холме должна быть хозяйка! Я уже совсем не юна, скоро морщинами пойду, а там и мое время придет – кто же тогда займет мое место?

– Я понимаю, чего ты хочешь, – Ансгар старался говорить спокойно, – и желаю тебе найти достойную наследницу, но прошу тебя – не держи Рунфриду. Хочешь ты того или нет, но она будет моей женой! Так лучше решим это дело полюбовно, без ссор!

– Прошу тебя, сестра, – присоединилась к нему Ранвейга, – ты пожалела Рунфриду, когда ей нужна была помощь, так будь добра с ней до конца, дай ей быть счастливой! Не мешай их любви! Прошу тебя!

– Вы не понимаете! – голос Брюнгерды дрогнул. – Когда я пришла сюда, прежняя хозяйка была уже очень стара. Она многому научила меня, но умерла, не раскрыв всего, что знала. Великие знания ушли вместе с ней и утрачены навсегда! Я и вполовину не так мудра, как была мудра она! Но если я не найду никого, кого могла бы обучить, тогда и то немногое, что я успела узнать, будет забыто. Я так рада была, когда нашла Рунфриду! Думала – вот моя наследница! А теперь… что мне теперь делать?

– Послушай, сестра… – начала было Ранвейга.

– Не надо! – оборвала ее Брюнгерда. – Конечно, я сделаю то, о чем вы просите. Хотите быть мужем и женой? Что ж, пусть будет так, и будь что будет!

– Спасибо! Спасибо тебе, сестра, – бросилась обнимать ее Ранвейга, а за ней и Рунфрида. Только Ансгар остался стоять на своем месте, хотя рот его растянулся в радостной улыбке.

Поначалу Ансгар хотел позвать кого-нибудь из округи, чтобы засвидетельствовать его свадьбу с Рунфридой, но мать и Брюнгерда образумили его. Куда было приглашать гостей? На Чёрный холм? К колдунье? Об этом не могло быть и речи. Потому решили свершить все в семейном кругу, а единственным гостем стал Докучай, который, поднявшись, наконец, на ноги, велел отныне звать его Перенегом. Новое имя звучало непривычно, но коли уж ему так этого захотелось, то пусть будет Перенегом. Ансгар уже понял, что, едва не умерев, Докучай сильно изменился и стал немного странным, но вдаваться в его новую блажь он не стал, ведь у него были заботы поважнее.

Приготовления были недолгими. Большую часть хлопот взяли на себя две сестры – Ранвейга и Брюнгерда. Ансгар же ушел на охоту, выследил молодого кабана, но не убил его, а только ранил и связал. До поры он нужен был живым.

Наконец все было готово и в назначенный день обряд был свершен. В лесу, на поляне у старого ясеня, Брюнгерда соединила руки Ансгара и Рунфриды и потребовала у них поклясться друг перед другом в верности, призвав в свидетели Вар[15] из рода великих асов. Когда клятвы были даны, она связала их руки рушником, исшитым знаками Тора и добрыми рунами. После того колдунья ловким движением перерезала горло кабанчику и измазанными кровью пальцами коснулась середины лба жениха и невесты. Наконец Брюнгерда воззвала к Фрейру и Фрейе[16], моля их благословить этот брак, наполнив его любовью и плодовитостью.

Вернувшись на Чёрный холм, они вкусили обжаренное мясо жертвенного кабана и испили странного, похожего на брагу напитка, который приготовила Брюнгерда. Дождавшись темноты, зажгли факелы – их несли в своих руках молодые. Ранвейга взяла под локоть своего сына Ансгара, Докучай-Перенег – Рунфриду, и повели их в житницу, где уже было приготовлено брачное ложе. Впереди шествовала Брюнгерда, на каждом шагу взывая к могучим асам и ванам – то к Фрейе, то к ее брату Фрейру, то к самой Фригг[17]. Она просила у них покровительства для Ансгара и Рунфриды, чтобы их любовь пылала как неугасимое пламя, чтобы молодой муж был преисполнен силы, а его жена была плодовита. Затем Перенег и Ранвейга забрали факелы и вышли. Колдунья зажгла какие-то травы – они вспыхнули и тут же погасли, наполнив житницу пахучим дымом. В этом дыму она исчезла, и молодые остались одни. Запах жженых трав дурманил им головы, пробуждая нестерпимое желание. Ансгар подхватил Рунфриду на руки и бросил ее на ложе. Накрыв ее своим телом, он начал целовать ее куда попало – в лоб, в глаза, в нос, – пока не нашел губы, и тогда горячий поцелуй окончательно помутил их разум. Ансгар принялся задирать подол сарафана Рунфриды, а она тем временем запустила свои проворные руки ему в портки.

Ансгар был счастлив. Его жизнь, еще не так давно полная тоски и отчаяния, приобрела новый смысл. Он наконец нашел свою любовь. Рунфрида, о которой он мечтал еще в детстве и которую едва не потерял, стала теперь его женой. Она была молода, красива и полна страсти – о чем еще можно было мечтать? Отныне можно забыть о дальних чужих землях, жить в родном краю, в Тюлоскуге, и не надо ни с кем воевать, никого убивать. Ансгару виделась мирная жизнь, которой он отныне будет жить – ходить на охоту, возвращаться с добычей домой, к жене, предаваться с ней ласкам, а потом у них будут дети, и они будут расти, наполняя радостью жизнь своих родителей. Для полного счастья не хватало только самого дома. Когда они не смогли пригласить гостей на свадьбу, Ансгар понял, что пора что-то менять. Не оставаться же им жить на Чёрном холме с колдуньей? Ведь это совсем не то место, где можно было строить семейную жизнь. Окруженный болотом островок, которого избегали жители Тюлоскуга из-за его недоброй славы, был слишком тесен для стольких людей, а ведь Ансгар еще мечтал, что у него с Рунфридой будет много детей. Нет, им, конечно, нужен был свой дом, большой и просторный, где хватило бы места им всем, включая мать, которую Ансгар хотел забрать с собой, и где можно было бы принимать много-много гостей.

Ансгар не знал, как строить дом. В детстве он только один раз видел, как вольные бонды помогали своему соседу отстроить заново жилище, сгоревшее при пожаре. Его со старшим братом Агнаром брал с собой отец, который был среди тех, кто пришел на помощь. Но в ту пору Ансгар был еще совсем мал и не понимал, что делают взрослые. Для него это была только игра, и он с удовольствием спешил подать отцу ту или иную вещь, когда тот просил его. Ему нравилось смотреть, как много взрослых что-то делают, суетятся, а из поваленного леса растет дом, и вот уже можно зайти внутрь и укрыться от холода, хотя там еще совсем пусто – одни голые стены.

С тех пор Ансгар вырос, но строить дом так и не научился. Он научился владеть мечом, научился сражаться и убивать, научился грабить жилища других людей, но обустроить себе свой собственный очаг не мог. Ему нужна была помощь. Жаль, Агнара не было рядом, с ним было бы куда веселей и сподручней, он бы обязательно что-нибудь придумал. Но Ансгар знал, что старшему брату нет пути домой, ведь колдунья предрекла ему смерть, если он вернется. Пусть уж он лучше ищет приключений в далекой стране ромеев, в сказочном Миклагарде, а Ансгар справится как-нибудь без него. Есть же еще Докучай, вернее Перенег, – он уже оправился от раны и вполне способен помочь построить дом. Может быть, он даже знает в этом толк? Но одного Перенега будет мало, нужна настоящая помощь, а значит, нужно обойти округу, обратиться к людям. Многие должны помнить его отца, ведь Ансвара, сына Агвида, знали и уважали в Тюлоскуге. Может быть, в память о нем люди помогут Ансгару?

Но, прежде чем просить помощи, Ансгар хотел сходить на родное пепелище, посмотреть на то место, где когда-то стоял дом его отца. Рунфрида, когда он поделился с ней своими мыслями, была рада и тому, что Ансгар решил, наконец, построить для них собственный дом, и тому, какое место для этого выбрал. Она не хотела селиться там, где погибла ее семья. Ранвейга же вроде бы и одобрила намерения сына, но и как-то погрустнела.

– Значит, скоро сами по себе жить будете, – сказала она, покивав головой.

– Нет, мама, что ты! – замахал руками Ансгар. – Я заберу тебя с собой! Я построю большой дом – там всем нам места хватит!

Ранвейга, услышав это, обрадовалась, улыбнулась. Потом спросила:

– А друга своего ты, часом, не хочешь у себя поселить? Или, может быть, пора ему уже в свою сторону отправиться? Он уже здоров, чего ему в наших краях делать?

Ансгар досадливо повел плечом. Мать почему-то невзлюбила венда и уже не в первый раз намекала, что ему пора бы уйти. Поначалу Ансгар старался не придавать этому значения, но в этот раз не удержался.

– Отчего ты хочешь прогнать его? – спросил он. – Чем он тебе так немил?

Ранвейга сердито свела брови.

– Ты уж, сын, прости меня, – сказала она в ответ, – это твой друг, и, наверно, вы немало пережили вместе. Но так же нельзя! Он совсем бесстыдник!

– Бесстыдник?! – удивился Ансгар. – О чем это ты?

– О боги, будьте милостивы! – всплеснула руками мать. – Ты так занят своей любовью, столько времени с Рунфридой проводишь, что, видно, ничего другого не замечаешь!

– Ничего не понимаю!

– Да разве же ты не видишь, что друг твой с сестрой моей ложится, а она и рада, такая же бесстыдница!

Ансгар присвистнул. Такого он не ожидал.

– Она же ему в матери годится, – с сомнением проговорил он.

– Но Брюнгерда еще не стара, ей нет сорока зим, и она даже может еще понести! Когда она узнала, что ты заберешь у нее Рунфриду, ей словно вожжа под хвост попала, и стала она вертеться вокруг твоего венда. А тот как будто только этого и ждал. И пока ты с женой уходишь в лес от наших глаз в одну сторону, эти двое идут в другую!

Ансгар задумчиво почесал шрам на щеке.

– Хорошо, – сказал он наконец, – я поговорю с ним.

Ансгар и Перенег шли по лесу, держа коней на поводу. Пахло хвоей, мхом и грибами – всеми теми запахами, которые делают северный лес родным для сердца нордмана. В кронах деревьев перестукивались дятлы, где-то вдалеке куковала одинокая кукушка. Под ногами похрустывали ветки, и такой же хруст раздавался совсем близко – это лесные обитатели шли звериными тропами. Все вокруг было уютно и близко Ансгару, это была его родина, его земля. Здесь он чувствовал себя на своем месте. Первое время, пока шли, он не хотел даже ни о чем говорить – наслаждался своими ощущениями. Перенег тоже молчал. В те времена, когда он еще был Докучаем, обязательно начал бы о чем-нибудь болтать, говорить какие-нибудь глупости. Но теперь он изменился, и слова с его губ срывались редко, а когда это все же происходило, понять его бывало трудно. Поэтому Ансгар не хотел начинать разговор, но он обещал матери, и надо было исполнить обещанное.

– Послушай, друг, – обратился Ансгар к Перенегу, избегая называть его по имени, – я давно хотел тебя кое о чем спросить.

Перенег ничего не ответил, продолжал молча шагать.

– Так вот, я хотел тебя спросить, – повторил Ансгар, – что ты будешь делать дальше?

– Буду жить, – ответил Перенег.

– Жить?

– Ну да. Ведь ты дважды спас мне жизнь. И вот я живу.

– Да я не о том! – досадливо отмахнулся Ансгар. – Я спрашиваю, теперь, когда все закончилось, что ты будешь делать?

– А что закончилось? – немного удивился Перенег.

– Мои странствия закончились. Я больше не хочу никуда уходить из родной земли. У меня теперь жена. Я хочу построить дом и жить там с ней. Но твой дом далеко отсюда, и тебе незачем здесь оставаться.

– Я ведь говорил, моя жизнь теперь принадлежит тебе, – строго возразил Перенег, – и я от своего слова не отступлюсь.

– Да не нужна мне твоя жизнь! – не выдержал Ансгар. – Ты свободный человек и можешь идти куда хочешь и жить где хочешь. Что тебе делать здесь, в чужой для тебя земле? Разве ты не хочешь вернуться в Кёнигард?

– Тебя злит, что я сплю с твоей теткой? – спросил вдруг без всякого перехода Перенег.

– Что? Да нет, – смутился Ансгар, – дело не в этом… Хотя, может, и в этом тоже. Не знаю. Матери не нравится, что между вами происходит.

– Все это ненадолго.

– У тебя с Брюнгердой?

– Нет, вообще все. Я чувствую, что скоро мы отсюда уйдем.

– Куда уйдем? – не понял Ансгар. – Я же сказал, что никуда отсюда уходить не собираюсь!

Перенег как-то грустно посмотрел на Ансгара.

– Ты знаешь, – сказал он все с той же грустью в глазах, – я еще не привык к тому, каким стал. Твоя тетка помогает мне понять, кто я теперь. А взамен я даю ей то, что она хочет. Я бы хотел провести эту зиму с ней, а потом, если так надо, чтобы я ушел, – что ж, я уйду.

Ансгару вдруг стало как-то стыдно перед Перенегом.

– Нет, что ты, – начал он виновато оправдываться, – я вовсе не гоню тебя! Если ты хочешь жить здесь, ну что ж – живи! Ты мой друг, и я буду рад твоему соседству. Хочешь – живи с Брюнгердой, а хочешь – найдем тебе молодую жену из местных девушек. Построим вам дом рядом с моим, вместе будем ходить на охоту…

– Перезимуем, – прервал его Перенег, – а там, по весне, видно будет.

Наконец они пришли. Глазам Ансгара предстало пепелище, оставшееся от родного дома. Здесь он родился и рос, здесь начал ходить и говорить, здесь играл со старшим братом, и здесь отец преподал ему первые уроки владения мечом. Теперь на этом месте остались только обгорелые развалины, которые уже начали зарастать травой и кустами. Лес постепенно возвращал себе брошенную людьми землю. Ансгар поковырял носком черный, тяжелый от влаги пепел, задумался, потом направился туда, где возвышался небольшой холмик – тот, что они с братом насыпали над погребальным костром их отца. Ноги невольно подкосились, и Ансгар стал на колени, а потом прислонился к земле грудью, обнял руками, как родного человека. «Отец! – хотелось крикнуть ему, – смотри! Я пришел, чтобы сказать тебе, что ты отомщен!» Но вместо этого из груди вырвался только тяжелый вздох. Потом Ансгар поднялся на ноги, вновь подошел к развалинам, еще раз ковырнул обгоревшую землю. Нет, решил он, здесь не стоит возводить новый дом, это место должно остаться таким – в память об отце и о том, что здесь произошло. А дом Ансгар построит в другом месте. Неподалеку, он знал, была подходящая полянка, и, если лес вокруг расчистить, можно будет уместить там настоящую усадьбу.

Когда пришли, Ансгар огляделся, посмотрел на деревья вокруг. Полянка оказалась меньше, чем он ожидал, а значит, работы предстояло много. Ну ничего – он сходит к соседям, попросит о помощи. Не откажут же они сыну Ансвара! В конце концов, ведь у него же есть золото! Он может богато одарить тех, кто придет ему на выручку. Подумав так, Ансгар еще раз осмотрел полянку.

– Здесь будем жить! – сказал Ансгар Перенегу, но тот только пожал плечами, как бы давая понять, что это пустая затея. Ансгар сердито сдвинул брови, настроения венда ему не нравились. Впрочем, ему и самому было немного странно думать, что уже через год здесь будет построен новый дом, в котором он будет жить вместе с Рунфридой. Но глупо было тратить время на эти размышления, и, сев в седло, он бросил Перенегу:

– Ладно, пора нам.

Предстояло самое трудное из задуманного на этот день – навестить жившего на Белом озере старого Фастульва, отца Ульвара, и сообщить ему о гибели сына.

Фастульв, сын Фарульва, жил со своей женой в добротном просторном доме на берегу озера. Две его старшие дочери давно вышли замуж и жили со своими семьями неподалеку. Ульвар же был единственным сыном Фастульва и его младшим ребенком. Отец очень любил его и потому во время нашествия Эрика Ведерхатта признал власть конунга свеев – он хотел избежать кровопролития и сохранить сыну жизнь. Ульвар этого не оценил и всегда перед друзьями стыдился вспоминать о поступке отца. Ансгар в ту пору тоже мысленно осудил Фастульва, хотя и не говорил об этом Ульвару, чтобы лишний раз его не обидеть. Но теперь, когда свершилось то, чего боялся Фастульв, и его сын погиб, Ансгар заранее почувствовал ту боль, которую причинит эта весть, и только теперь, кажется, начал понимать, почему старик не стал ссориться со свеями.

Подойдя к ограде, Ансгар не успел постучать в ворота, как одна створка открылась, и он увидел Фастульва – крепкого еще мужа, но уже с сильной проседью на голове и в бороде и с глубокими складками на лбу.

– Кто вы и что здесь ищете? – строго спросил Фастульв.

– Меня зовут Ансгар, я сын Ансвара. А это мой друг Перенег.

– Ансгар? Постой-постой! Я узнаю тебя! Ты друг моего сына! Твой отец погиб, когда на нас напал Ведерхатт, а ты с братом и ваша мать пропали. В ту же пору пропал и Ульвар. Скажи, ты знаешь, где мой сын? – в голосе Фастульва прозвучала то ли надежда, то ли мольба.

В воротах показалась пожилая женщина – жена Фастульва и мать Ульвара. Наверно, услышала, что говорят о ее сыне. От ее вида Ансгару стало совсем не по себе. Он знал, что принес ей горестную весть и вот сейчас обрушит эту весть на ее несчастную голову. Но тянуть с этим не было смысла.

– Вашего сына больше нет в Мидгарде, – произнес Ансгар сдавленным голосом, – теперь он в чертогах Одина.

Мать Ульвара охнула, схватилась за ворота, чтобы не упасть. Из глаз ее брызнули слезы. Лицо Фастульва вмиг посерело, он отвел глаза, пожевал губами, потом едва слышно произнес:

– Проходите в дом, расскажете, как все было. Коней своих у коновязи оставьте. – Потом он посмотрел на жену и уже громче сказал: – Готовь стол. И надо послать Олафа за дочерями – пусть придут.

Женщина, все так же охая и заливаясь слезами, поспешила в дом. За ней медленно, словно с трудом волоча ноги, поплелся Фастульв, а за ним Ансгар с Перенегом. Какой-то мальчонка лет десяти выскочил из дома и пронесся мимо них.

– Внук, – пояснил Фастульв, – позовет моих дочерей. А вы пока подождите, посидите со мной. Вместе поужинаем, у меня заночуете.

Пока мать Ульвара хлопотала по хозяйству, Фастульв расспрашивал своих гостей о том, когда они вернулись в Тюлоскуг, где были прежде, и что думают делать дальше. С любопытством взглянул на Перенега, когда узнал, что тот венд. Присвистнул, когда Ансгар сказал ему, что вместе с Ульваром несколько зим провел в Остерланде и добирался до самого Кёнигарда. С удивлением слушал про возвышение Хельги. Когда же Ансгар сказал, что теперь живет на Чёрном холме, Фастульв поморщился.

– Зачем ты связался с этой колдуньей? – спросил он.

– Она добрая женщина, – ответил Ансгар, – несмотря на то, что колдунья. Она приютила у себя не только меня с другом, но и мою мать, и Рунфриду.

– Какую это Рунфриду?

– Дочь Видбьёрна.

– Я думал, вся его семья погибла, – поднял брови Фастульв.

– Я тоже так думал, но Рунфрида спаслась и стала жить с колдуньей. А когда я вернулся, то взял ее в жены.

– Вот как? Отчего же вы никого не позвали на свадьбу?

– Куда? – невесело улыбнулся Ансгар. – На Чёрный холм, на болото? Никто бы не пришел.

– Вам нужен свой дом, – строго сказал Фастульв.

– Это верно, – согласился Ансгар, – но нужна помощь. Вдвоем с Перенегом мы будем долго возиться.

– Я помогу тебе и зятьев позову. Можно еще обратиться к Бьёргу и Омунду – они живут неподалеку и не откажут в помощи.

– Спасибо тебе, – Ансгар приложил руку к сердцу и склонил голову.

Наконец пришли дочери Фастульва со своими мужьями и детьми. Ансгар посмотрел на двух молодых мужчин со смесью зависти и презрения. У них не было шрамов, они не знали шума битв и не смогли бы защитить свои семьи, если бы сюда нагрянули люди вроде Бреки. Но они вели мирную, размеренную жизнь, о которой мечтал Ансгар, – у них были свои дома, в которых они любили своих жен и растили детей, добывая себе пропитание честным трудом. Детей было много, и они начали не к месту шуметь, но после того, как на них пару раз шикнули и отвесили подзатыльников, притихли.

Сели за стол. Строго глянув на мокрое от слез лицо жены, Фастульв объявил, показывая на Ансгара с Перенегом:

– Эти добрые люди принесли в наш дом скорбную весть. Мой сын… Наш сын, Ульвар, погиб в далекой стране и больше не вернется домой.

Женщины запричитали, по щекам их полились скупые слезы. Мужья их почтительно молчали, на лицах их читалась не столько печаль, сколько уважение к памяти павшего воина. Глядя на этих людей, Ансгар понимал, что за пять прошедших зим они уже свыклись с отсутствием Ульвара и давно почитали его мертвым. Сестрам, конечно, жаль было своего брата, но его все равно не было в их жизни, просто теперь они точно знали, что больше никогда его не увидят. Только родители по-настоящему горевали, мать – явно, отец – сдерживая себя и переживая все внутри. Они потеряли сына, свое чадо, и неважно, сколько лет не видели его, – в их сердце теперь была глубокая рана, и она кровоточила.

Ансгар решил не рассказывать, как на самом деле погиб Ульвар – от руки бывшего друга, напавшего исподтишка, да еще и по недоразумению, ведь Бильд хотел убить Ансгара, а не Ульвара. Вместо этого он поведал о битве за Кёнигард, в которой сражался сам, а теперь представил, что Ульвар бился бок о бок с ним. Ансгар вспомнил о Хаконе, павшем в том сражении, и просто подменил его в своем рассказе на Ульвара. Все собравшиеся, даже дети, слушали его молча, сосредоточенно, боясь упустить хоть слово, но, когда Ансгар дошел до того, как Вячко нанес свой разящий удар, мать Ульвара не выдержала, охнула и стала сползать под стол. Дочери подхватили ее под руки, стали приводить в чувство. Фастульв же, подождав, пока женщины перестанут галдеть, посмотрел Ансгару прямо в глаза и строго спросил:

– Скажи мне, ты или кто-нибудь другой отомстили за моего сына?

– Да, – ответил Ансгар, не отводя глаз, – я убил того человека, от чьей руки пал Ульвар.

И это было правдой, здесь Ансгару не пришлось ничего выдумывать, ведь именно он убил Бильда.

– Спасибо! – благодарно прошептал Фастульв, положив руку Ансгару на плечо и крепко его сжав. – Спасибо! Я благодарен тебе за все, что ты сделал. Ты был с моим сыном до самого конца, ты отомстил за него, и ты принес мне эти вести. Я этого не забуду!

– А я никогда не забуду Ульвара, – промолвил Ансгар, – он был мне как брат и навсегда останется в моем сердце!

– Никто не забудет моего сына! – поднял свой голос Фастульв. – Я поставлю камень в память о нем, найду человека, знающего руны, и попрошу его высечь такие слова: «Ульвар, сын Фастульва, храбро сражался и сложил свою голову в Остерланде. Ансгар, сын Ансвара, отомстил за него».

Когда на следующий день Ансгар вместе с Перенегом возвращались домой, на душе у него было легко и радостно. Как будто он достал занозу, которая колола его сердце с того момента, как он увидел умирающего Ульвара. Теперь память о нем будет достойно почитаться в его роду. Заодно устроилось дело с помощью в постройке дома. До зимы можно будет и место расчистить, и лес заготовить, а на следующий год уже сам дом возвести.

Когда Ансгар и Перенег вернулись на Чёрный холм, женщины встретили их как-то странно – в их глазах читались одновременно и радость, и беспокойство, и стеснение. Глядя на них, Ансгар заволновался.

– Что случилось? – спросил он без лишних околичностей.

Рунфрида подошла к нему, положила руки на грудь, подняла свои ясные глаза.

– У меня нет крови, – прошептала она.

– Что? – не понял сначала Ансгар, но вдруг догадка обожгла его разум. – Это правда? Неужели?

– Да, муж мой, да, я жду ребенка.

Ансгар радостно расхохотался и подхватил Рунфриду на руки.

– У нас будет ребенок! – закричал он. – У меня будет сын!

Сердце его забилось от счастья, голова закружилась, словно во хмелю, и он не сразу осознал, о чем речь, когда краем уха услышал голос Брюнгерды:

– Я тоже понесла.

Жизнь на Чёрном холме изменилась. Надо было готовиться к рождению сразу двух детей и при этом не забывать про постройку дома. Ансгар с жаром взялся за дело. Договорился с соседями, вместе расчистили выбранное место для дома, заготовили лес. Каждому, кто помогал, дал по золотой монете – неслыханное богатство в лесной глуши. Фастульву хотел дать больше – за Ульвара, ведь часть его доли Ансгар в свое время забрал себе. Но Фастульв отказался, не стал слушать никаких объяснений. Тогда Ансгар оставил ему коней, на все возражения ответив, что их все равно трудно прокормить на болоте.

Решив этот вопрос, Ансгар принялся за Чёрный холм, ведь его следовало подготовить к зимовке – утеплить и расширить хижину, запастить припасами на пятерых взрослых. Он трудился каждый день не покладая рук, уставал, но был счастлив, потому что каждый вечер перед сном мог обнять свою жену, потрогать ее живот, отметить, как тот растет.

Перенег ему во всем помогал и делал все на совесть, но Ансгар всегда улавливал в его глазах какое-то странное выражение, будто на самом деле ему было все равно и он не придавал значения тому, что делает. Беременность Брюнгерды никак не взволновала его, и их отношения по сути прекратились. Это злило Ансгара, он не понимал, откуда у Перенега такое пренебрежение к матери будущего ребенка, и время от времени пытался с ним поговорить по душам, но венд каждый раз уходил от откровенного разговора. Впрочем, скоро Ансгар увидел, что Брюнгерда вовсе не переживает из-за Перенега, ее беспокоила только одна мысль – о рождении девочки. Ведь так же, как Ансгар почему-то был уверен, что у него родится сын, Брюнгерда твердила, что ждет девочку. А поскольку она была колдуньей, то и Ансгар, и все остальные верили ей на слово.

В заботах прошла осень, наступила зима. Ансгар и Перенег теперь больше времени проводили с женщинами, лишь изредка покидая Чёрный холм, чтобы поохотиться в лесу. Во время одной из таких отлучек Ансгар не утерпел, вновь задал Перенегу все тот же вопрос:

– Как же ты дальше будешь с моей теткой? Ведь она скоро родит от тебя дитя.

Перенег долго молчал, но потом все-таки ответил:

– Ты, мой друг, никак не поймешь… Это я больше ей не нужен. Может быть, я бы и хотел остаться с ней еще, она многому могла бы меня научить, многое ведает. Но скоро у нее будет дочь, и я ей буду только мешать. Ведь из нашей дочери она хочет воспитать колдунью себе на замену. Так что, когда наступит весна и когда Брюнгерда родит, мне нужно будет уйти.

Ансгар озадаченно почесал шрам на щеке. Ему как-то в голову не приходило, что Перенег нужен был Брюнгерде только для того, чтобы зачать. Стало немного жаль друга.

– Не горюй! – попытался он приободрить венда. – Устроится и твоя жизнь.

– Нет, Ансгар, нет, – покачал головой Перенег, – наша жизнь не устроится. Такие, как мы, словно перекати-поле, не задерживаются на одном месте.

Ансгар рассердился:

– Я уже говорил тебе! Я останусь с Рунфридой и буду жить мирной жизнью здесь, на родной земле. Если не хочешь жить с нами, что же, можешь возвращаться в свою страну. Но я остаюсь! – Последние слова Ансгар уже чуть не выкрикнул.

Перенег ничего больше говорить не стал, только посмотрел на него все с той же затаенной грустью в глазах.

Пришла весна, сошли снега, проклюнулась зелень. Животы у Рунфриды и Брюнгерды стали совсем большими. Рунфрида носила эту тяжесть легко, была весела и стала даже как будто еще красивее, чем прежде. Для Брюнгерды же беременность обернулась настоящим испытанием, ей часто бывало дурно, она жаловалась на боли в спине и ногах. Ранвейга беспокоилась о сестре, говорила, что зря она в таком возрасте собралась рожать, поздно для первого ребенка.

Все уже радовались теплу, природа полнилась живительными соками, и в рост пошли травы и листья на деревьях, как вдруг с севера пришел холод. Ветер гнал над лесом серые тучи, из которых сыпалась снежная крупа. Солнце не могло пробиться через этот покров, и даже днем царили сумерки. Все обитатели Чёрного холма забились в хижину, пережидая непогоду.

Ансгар сидел, одной рукой приобняв Рунфриду, а другую положив ей на живот. Вдруг Рунфрида охнула и скорчилась от боли.

– Что с тобой? – испугался Ансгар.

– Не знаю, – прошептала Рунфрида. Глаза ее расширились от страха, и в них показались слезы.

– Началось, – сказала Брюнгерда, – сестра, готовь воду и полотно. Не бойся, родная, мы позаботимся о тебе!

С неожиданной нежностью колдунья провела рукой по волосам Рунфриды, но в тот же миг сама согнулась и застонала от боли.

– О боги! – всплеснула руками Ранвейга. – Только не сейчас! Как же я двух сразу приму?! Мальчики! Вы должны будете мне помочь!

До поздней ночи на Чёрном холме не спали, далеко над болотом разносились женские крики боли. В своей жизни Ансгар через многое прошел, но с таким прежде не сталкивался. От вида растерзанной, перепачканной в крови и нечистотах Рунфриды ему становилось плохо, но он заставлял себя держаться, потому что понимал – ей сейчас куда хуже. Он выполнял все повеления своей матери, которая металась между Рунфридой и Брюнгердой, пытаясь успеть везде и не успевая нигде. К утру все было кончено.

Брюнгерда родила дочь. Сама она была слаба, но счастлива. Прижимая дитя к груди, колдунья улыбалась, и, глядя на нее, сразу становилось ясно, что все для нее обошлось. Рунфрида же, родив сына, слабела с каждой минутой. Ранвейга никак не могла остановить ей кровь и беспомощно разводила руками. Ансгар сжимал ладонь Рунфриды и с отчаянием смотрел, как жизнь покидает его жену. Она становилась все бледнее, губы и вовсе посинели. Ансгар то шептал ее имя, то кричал, страстно желая, чтобы она отозвалась, но Рунфрида была в беспамятстве и не слышала его. Наконец она умерла.

Ансгар опустился перед ней на колени и уставился на бездыханное тело. Не веря самому себе, он понимал, что это Рунфрида. Сердце Ансгара разрывалось от горя, он судорожно хватал руки покойной и пытался согреть их своим дыханием, но ничего не помогало – они оставались безжизненно холодными. Он посмотрел ей в лицо. Как же она была прекрасна! Но теперь это была страшная красота. Кожа была бледной и словно светилась, посиневшие губы чуть приоткрылись, показывая жемчужины зубов, глаза были закрыты, и ресницы бросали длинные тени на мертвый лик. И чем больше Ансгар смотрел на Рунфриду, тем больше понимал, что она ему уже не принадлежит. Он теперь чужой для нее.

Внезапно Ансгару стало страшно. Он вспомнил, что уже видел все это. Видел во сне. Все было именно так, как когда-то привиделось ему. Он все время знал, что так все и закончится, знал, что Рунфрида умрет, знал – но запрещал себе об этом вспоминать. Он был слишком ослеплен любовью. Плененный своей страстью, он хотел во что бы то ни стало быть с Рунфридой – и погубил ее. Да, это он, Ансгар, ее погубил. Теперь он это хорошо понял. Если бы он вспомнил тот сон, если бы оставил Рунфриду в покое, она была бы сейчас жива. От отчаяния он тихо завыл.

Но тут Ансгар увидел, как зашевелился маленький меховой комок, лежавший рядом с умершей. Потом раздался детский плач. Рунфрида умерла не просто так – она подарила жизнь их сыну! Ансгар осторожно развернул комок. Оттуда на него посмотрел пучеглазый малыш. Казалось, в его голубых глазах сосредоточена вся мудрость мира. Ансгар уже знал, какое имя ему даст. Это будет имя из сна, которое он теперь вспомнил, – Рунар. Рунар, сын Ансгара!

Маленький Рунар скривил беззубый ротик и снова заплакал. Он ведь хочет есть! Ансгар забеспокоился, он не мог позволить угаснуть и этой жизни. Но Рунфрида умерла, кто же будет кормить дитя? Ранвейга осторожно взяла ребенка из рук сына.

– Не беспокойся, Брюнгерда выкормит их обоих, – сказала она, отнесла Рунара к постели колдуньи и приложила к свободной груди. Другую сосала девочка.

Ансгар снова посмотрел на Рунфриду, тяжело сглотнул пересохшим ртом. Он не знал, что теперь ему делать. Все его мечты пошли прахом, и жизнь потеряла смысл. На плечо ему легла рука Перенега. Венд ничего ему не сказал, но и этого прикосновения хватило, чтобы у Ансгара защипало глаза.

Когда тело Рунфриды обратилось пеплом и над затухшим погребальным костром вырос курган, Ансгар засобирался покинуть Чёрный холм. Мать пыталась его отговорить, спрашивала, кто же будет воспитывать сына. Ансгар в ответ попросил, если через семь зим он не вернется, отдать Рунара на воспитание Фастульву, сыну Фарульва. Хотел оставить матери немного золота на всякий случай, но Ранвейга отказалась.

– Зачем оно здесь, на Чёрном холме? Что мы будем с ним делать? – сказала она.

Ансгар упрашивать не стал. Прощание было грустным и коротким. Две сестры снова остались жить на болоте, но теперь с детьми на руках. Ансгар понимал, что им будет трудно, но оставаться в Тюлоскуге он не мог. Здесь, в родном лесу, он искал мира и покоя, искал тихой семейной жизни, но нашел только боль утраты и горечь от несбывшихся надежд.

Прежде чем покинуть родную землю, Ансгар вместе с Перенегом зашли к Фастульву. Старик, узнав, что случилось, сильно опечалился, но обещал присматривать за жителями Чёрного холма и помочь маленькому Рунару, когда потребуется. На прощанье он спросил:

– Куда же ты теперь направишь свой путь?

– В Остервиг[18], – ответил Ансгар, – а потом, может быть, и в Миклагард. Там есть люди, которым нужна моя помощь.

Прядь третья

– Приветствую тебя, Завид! – Ансгар чуть склонил голову в знак уважения. Он на самом деле уважал этого человека – и даже не потому, что больше года служил под его началом, а потому, что помнил, как Завид проявил себя во время похода на юг, как он храбро сражался и умело руководил своим хирдом во время обороны Кёнигарда от восставших полян.

– Не ожидал больше увидеть тебя здесь, в Изборске, – ответил ему ярл и движением руки пригласил сесть за стол.

– По правде сказать, и я не ждал, что найду тебя здесь: думал, ты в Киеве, – произнес Ансгар, усаживаясь. Перенег сел рядом с ним. Кроме них троих за столом сидели двое воинов из числа ближних людей Завида, которых Ансгар помнил по прежним годам и которые теперь стали сотниками – Военег и Татимир.

Завид чуть ухмыльнулся.

– Ты сослужил хорошую службу князю Вольге, – сказал он, – собрал ему много варягов в своей стране. Когда они пришли в Киев, там стало слишком тесно, и я попросил князя отпустить меня. И вот я здесь и не жалею об этом. Я, как и прежде, правлю этим краем, и никто мне не мешает. Стало даже лучше, ведь прежде князь сидел на Ильмене, а теперь ушел на полдень, далеко от Изборска.

– Если так, если ты и вправду доволен своей судьбой, то сердце мое радуется вместе с твоим, – сказал Ансгар.

– А я рад встрече с тобой, – весело заявил Завид, – думал, уже не увижу такого славного воина, ведь ты, сколько помню, хотел вернуться к себе домой, за Варяжское море. По такому поводу не устроить ли нам сегодня пир? В моей дружине многие помнят тебя и твои подвиги и будут рады поднять за тебя кубки!

– Давно я не был на пиру! – с предвкушением произнес Ансгар и перемигнулся с Перенегом.

– Коли так, значит, сами боги велели нам сегодня напиться медом! – воскликнул Завид. – Вы с другом идите, помойтесь с дороги, баню вам сейчас истопят, а я пока велю готовить стол.

– Добро, – улыбаясь, ответил Ансгар.

– Только забыл спросить: какою нуждой принесло тебя с твоим другом в Изборск? Уж не решил ли ты попроситься в мою дружину?

– Нет, прости, – покачал головой Ансгар, – не за службой пришел я к тебе. Помнишь ли ты Сороку, с которой я здесь прежде жил? Хочу увидеть ее вновь.

Улыбка сразу сползла с лица Завида, и оно приняло сочувствующий вид.

– Немного не успел ты. Пришел бы двумя днями раньше, а так…

– Что случилось? – Внутри у Ансгара похолодело. Неужели вновь? Неужели все повторяется – и снова уходят те, кто был близок ему?

– Давеча лотыголы[19] приходили, человек с полсотни, не больше. Пограбить, видно, хотели. Большого зла сделать не смогли, ушли, едва завидели мою дружину. Но успели полонить немного смердов, и, как назло, Сорока твоя с дочерью за городом была, их тоже забрали.

– Погоня направлена? – строго спросил Ансгар.

– Нет, какая погоня? У меня не так много людей, чтобы оставлять город без защиты. Вот к зиме из Хольмгарда придут люди – вместе с ними пойдем трясти лотыголов.

Ансгар сердито засопел.

– Я не могу столько ждать, – сдерживая себя, сказал он, – до зимы Сорока может не дожить. И дочь… Чья дочь? У Сороки кто-то есть?

Завид невесело улыбнулся и ответил:

– Был один, я его в поход на Кёнигард брал, там он и погиб. А потом она уже к себе никого не подпускала. Лезли к ней, конечно, но я ее берег. Уж не знаю почему – может, из-за тебя? Ну а дочь – она твоя, родилась вскоре, как ты ушел из Изборска.

– Моя дочь, – прошептал Ансгар и закрыл глаза. Когда он их вновь открыл, они были полны холодной решимости. – Вот что, Завид, ты уж прости, но не останемся мы ни ради бани, ни на пир. Мы с Перенегом идем за Сорокой. Если дашь еды в дорогу да пару заводных коней, буду тебе благодарен. Могу заплатить золотом, если хочешь.

– Не нужно мне твое золото, – в голосе Завида просквозила обида, – дам я тебе и еды, и коней. И еще кину клич среди своей дружины, кто вызовется охотником с тобой идти. Но не больше десятка.

Ансгар склонил голову:

– Благодарю тебя, Завид! Не забуду доброты твоей! И если даешь мне людей, хорошо бы среди них был тот, кто знает пути в земли лотыголов.

– Не беспокойся, найдутся и такие.

– Дозволь мне идти с ними, – раздался голос Татимира, – и людей из моей сотни взять.

Ансгар с благодарностью посмотрел на сотника. Завид же, задумчиво почесав бороду, согласно кивнул головой:

– Пусть будет по-твоему.

Долгим был путь до Изборска. Покинув Тюлоскуг весной, Ансгар и Перенег быстро добрались до побережья, но здесь не сразу удалось им найти корабль, который шел бы в Остервиг. Наконец один купеческий кнорр подобрал их и довез до Готланда. Оттуда на другом попутном корабле удалось добраться до Ладоги. Здесь друзья прикупили пару лошадей, после чего, не заходя в Хольмгард, двинулись в Изборск. У стен этого города они оказались уже осенью, когда леса горели желтым и красным цветом и чувствовались первые признаки скорых холодов.

Не таким представлял себе Ансгар свое появление здесь. Его больше заботило, как встретит его Сорока, не прогонит ли после столь долгой разлуки. Думал, не найдет ли ее с каким-нибудь другим воином, замужней женой, совсем чужой ему. Втайне от себя самого надеялся, что она все еще одна и ждет его. Но он никак не ожидал, что, едва достигнув Изборска, должен будет броситься в погоню, чтобы спасти ее от находников из чужого племени.

Как и обещал Завид, с Ансгаром и Перенегом отбивать полон направились десять человек – все из числа местных вендов. Кроме Татимира были Бодан, Гостивой, Здебор, Дражко, Малобуд, Возгарь, Ставр, Ратша и Могута. Одни были помоложе, другие постарше, но все крепкие мужи и опытные воины – большинство из них ходили на Киев и знали Ансгара. Только Дражко и Малобуд недавно стали дружинниками Завида, но зато слыли лучшими охотниками и следопытами в здешнем краю. Именно их Татимир отправил вперед, а уже за ними шел остальной их маленький отряд.

Они шли, почти не останавливаясь, ели и спали на ходу, сидя в седле, говорили мало и только по делу. Время от времени меняли коней. Нужно было спешить. Лотыголов было больше, и с ними был пусть не большой, но полон, а значит, они шли медленнее. Однако у них в запасе был целый день пути, и, если бы они успели добраться до своих земель, надежды отбить Сороку вовсе не стало бы. С Ансгаром шло слишком мало людей, всего дюжина против полусотни, если в числе находников не ошиблись. И пока продолжалась погоня, Ансгар все думал, как же им одолеть эту полусотню.

На третий день, когда Ансгар уже начал опасаться, что гнаться дальше нет смысла и вся погоня была напрасной, объявился Дражко.

– Мы нашли их! – радостно поведал он. – Они совсем близко! Идут не спеша, верно, думают, что уже ушли.

– Вы видели их всех или только остатних? – строго спросил Татимир.

– Говорю же, они думают, что их не преследуют, идут все скопом! Я, как увидел, сразу к вам поспешил, а Малобуд остался следить.

Татимир и Ансгар переглянулись.

– Поспешим и мы! – сказал Ансгар. – К ночи должны догнать.

Малобуд встретил их на заходе солнца, когда они, ведомые Дражко, пробирались лесными тропами. Этот молодой венд и вправду был славным охотником, даже Ансгар не заметил его, пока тот не вышел из тени и сам к ним не приблизился, ухнув, словно сова.

– Что там? – коротко спросил Татимир.

– Вышли на поляну, устраиваются на ночлег, костры развели, – едва слышно ответил Малобуд.

– Сторожа?

– С четырех сторон по одному.

– Совсем нас не ждут, – ухмыльнулся Татимир, – а полон что?

– Мало, едва с два десятка, бабы да ребятишек немного. Все с заходней[20] стороны, их двое стерегут.

– Добро, – кивнул Татимир, – ступай.

Малобуд исчез так же, как появился.

– Что будем делать? – скрывая свое нетерпение, спросил Ансгар.

– Подождем.

– Подождем? – едва не вскрикнул Ансгар. – До какой поры будем ждать?

Настрой Татимира ему совсем не понравился. Сейчас перед сном какой-нибудь лотыгол вздумает развлечься, и не попадется ли ему на глаза Сорока? От этой мысли Ансгара начинала бить дрожь и челюсть сводило так, что зубы скрежетали.

– Сейчас они еще не спят, – спокойно отвечал Татимир, – а вот под утро сон у них крепкий будет. Тогда уберем сторожу с одной стороны и зайдем к ним в стан. А там, если не шуметь напрасно, можно всех порезать.

Размеренный голос Татимира, уверенность, с которой он говорил, образумили Ансгара. Он согласился с задумкой сотника, потому что в их положении самым разумным было не бросаться сломя голову в бой, а тихо вырезать лотыголов во сне.

– С какой стороны зайдем? – К Ансгару окончательно вернулась ясность мысли, и он начал размышлять, как верней исполнить задуманное.

– Плохо, что полон с заходней стороны, – досадливо протянул Татимир, – был бы с нашей, проще управились бы. А так надо смотреть, откуда лучше подход. Я пойду гляну, вы пока отдохните.

Ансгар хотел было пойти с ним, но передумал. Сотник знал свое дело, и не было нужды ходить за ним по пятам. Лучше и вправду было отдохнуть и набраться сил перед делом.

Укутавшись в плащ, Ансгар устроился спать под стройной сосной. Рядом с ним улегся Перенег. Остальные последовали их примеру, оставив бодрствовать одного Возгаря, которого потом по уговору должен был сменить Бодан. Над ухом время от времени пофыркивал привязанный к дереву конь, и, слушая его, Ансгар быстро уснул.

Снилось ему что-то большое, тяжелое, черное. Оно стояло перед Ансгаром, преградив ему путь и давя своей неодолимой мощью. Однако пути назад не было, и он беспомощно ходил вокруг, каждый раз натыкаясь на препятствие. Хотелось вернуться в настоящий мир, уйти, убежать, скрыться от этой страшной и непонятной пустоты, но она как будто держала Ансгара, и ему становилось душно, тяжко. Он ворочался во сне, хрипел, но не просыпался, пока его не разбудил Перенег. Почувствовав его руку на плече, Ансгар открыл глаза и спросил:

– Пора?

– Нет, но скоро.

– Зачем же ты меня разбудил? – сонно пробормотал Ансгар, хотя на самом деле рад был, что друг вытащил его из объятий мутного, тяжелого сна.

– Не ходи.

– Что? – не понял Ансгар.

– Говорю тебе, не ходи с нами на лотыголов, без тебя дело сделается, – Перенег говорил тихо, едва слышно, но в голосе его звучала мольба.

– Это почему?

– Я чую, что-то темное встанет на твоем пути, и я не знаю, справишься ли ты с ним, – изрек Перенег.

Ансгар вспомнил свой тяжелый сон и призадумался. Ощущение тревоги, которое ушло, когда он открыл глаза, снова вернулось. Перенег хоть и не стал колдуном и не всегда мог изъяснить, что чувствует, но с некоторых пор мог предвещать опасность. По пути из Нордланда Ансгар несколько раз прислушивался к нему и менял свои намерения, и это избавляло их от больших трудностей. Но сейчас он не мог просто остаться и ждать, покуда другие, рискуя своими жизнями, пойдут на врага. И кроме того, там ведь была Сорока, он должен был ее спасти.

– Нет, друг, – промолвил наконец Ансгар, – я пойду, будь что будет. Но спасибо тебе, я буду осторожен.

Перенег только вздохнул, не стал больше ничего говорить.

Татимир, посмотрев, как расположить лотыголы, решил половиной отряда зайти в их лагерь с южной стороны и вырезать спящих, сколько удастся, пока не поднимется тревога. Другая половина одновременно должна была зайти с запада, убить стороживших полон и потом с освобожденными женщинами и детьми уйти. Вновь объединиться они собирались на месте своей ночной стоянки, где остались кони. Договорились, что первый отряд поведет сам Татимир. С собой он брал Малобуда, Бодана, Гостивоя, Ратшу и Здебора. Второй отряд взял под начало Ансгар. С ним шли Перенег, Дражко, Возгарь, Ставр и Могута.

Через лес двигались тихо, скрадывая шаг. Вперед себя Ансгар пустил Дражко, который ведал путь. Пока пробирались в темноте, Ансгар прислушивался к своим ощущениям – было в них что-то новое. Прежде ему не доводилось нападать на спящего врага, и от мысли, что придется резать беспомощного человека, становилось немного не по себе. Но у лотыголов в плену была Сорока, и ради ее спасения Ансгар готов был погубить столько людей, сколько потребуется. И еще там была его дочь, которую он прежде не видел. Он пока не понимал, что чувствует к ней, но твердо знал, что не может оставить ее в плену. Только бы все получилось! И зачем Перенег завел этот глупый разговор?! Еще и сон странный. Что-то темное встанет у Ансгара на пути, но что бы это могло быть? Вспомнилось давнишнее предсказание Брюнгерды о черных вратах. Неужто настало время?

Где-то невдалеке раздался крик совы, и Ансгар поверил бы, что это только ночная птица, если бы не знал, что так дает о себе знать Татимир. Значит, своего сторожу они убрали и уже готовы напасть на стан лотыголов. Тем временем Дражко остановился, и за ним остановились остальные. Ансгар понял, что тот почуял врага, и позволил ему все сделать самому. Бесшумно подкравшись к беспечному противнику, Дражко зарезал его так, что до слуха Ансгара не долетело ни звука. Только по крику совы он понял, что дело сделано и можно заходить в стан.

Подобравшись со своим отрядом совсем близко к стоянке лотыголов, Ансгар осмотрелся. При свете тлеющих костров были видны спящие вповалку посреди поляны люди, укутавшиеся кто в плащи, кто в шкуры. На самом краю поляны, недалеко от того места, где притаился Ансгар, прижавшись друг к другу, лежали женщины и дети – полон. Где-то среди них была и Сорока с дочерью, но Ансгар не мог их разглядеть. Тут же были и два стражника. Один дремал, прислонившись к стволу сосны, а другой – кажется, один во всем стане – бодрствовал, неспешно вышагивая вокруг пленных. Его надо было убрать первым.

Дражко подобрался к лотыголу со спины и, зажав одной рукой рот, другой вонзил ему нож в горло. Раздались жуткие булькающие звуки, лотыгол обмяк и начал оседать. Дражко осторожно опустил его на землю. В этот же миг Ансгар ударил другого в самое сердце – тот даже не успел проснуться. Возгарь тихо ухнул, давая знак Татимиру, что можно начинать. Ансгар бросился к женщинам, ища среди них Сороку. Воины из его отряда принялись их будить, жестами показывая, что нельзя шуметь. Те просыпались с испуганными лицами, но ни одна не вскрикнула, все поняли, что пришло спасение. Наконец в предрассветных сумерках Ансгар узнал знакомое лицо. Сорока поднялась с земли, держа на руках ребенка, которому прикрыла рот ладонью, чтобы тот не кричал.

– Идем! Идем! – шептал Ансгар. – Это я! Я! Я пришел за тобой!

Сорока сначала отшатнулась, как будто увидела призрака, но потом все поняла и поспешила вслед за другими в лес. Дело было почти сделано, когда кто-то из детей вдруг заплакал. Один лотыгол проснулся, поднял голову и сразу уяснил, что происходит. Он закричал во весь голос, поднимая тревогу. Перенег тут же подскочил к нему и зарубил, но было уже поздно. В стане началась суматоха, лотыголы вскакивали и хватались за оружие, послышался звон металла.

– Уводите! – закричал Ансгар Дражко. – Уводите полон! Я задержу их!

Дражко на миг замер, видно, не желая бросать Ансгара одного, но все же исполнил его приказ. Вместе с Возгарем, Ставром и Могутой он увел женщин с детьми в гущу леса. С Ансгаром остался только Перенег. Они переглянулись, и этого было достаточно. Сердце Ансгара наполнилось благодарностью, он знал, что верный Перенег останется с ним до самого конца.

Первого лотыгола, который сунулся было к нему с копьем, Ансгар уложил в два счета. Но за ним шел второй, потом третий, потом еще и еще. Лотыголы не встали в боевой порядок, нападали суматошно и невпопад. Но их было слишком много, и они не боялись смерти. Глядя, как Ансгар и Перенег рубят одного за другим их товарищей, лотыголы не останавливались, а все лезли и лезли. Решив, что Дражко уже должен был увести полон достаточно далеко, Ансгар стал пробиваться к южному краю поляны, где, он слышал, тоже шел бой. Перенег последовал за ним.

По лицу текли струйки пота, смешиваясь с чужой кровью и наполняя рот соленым привкусом. Домарбранд прилип к ладони, и при всем желании Ансгар не смог бы разжать пальцы, крепко сжимавшие его рукоять. Щит под градом ударов рассыпался, открыв врагу левое плечо. Тогда Ансгар подхватил с земли еще один меч, оброненный павшим лотыголом, и начал свою страшную пляску. Клинки с молниеносной скоростью летали в его руках, создавая вокруг Ансгара безжизненное пространство. Против такого лотыголы были бессильны и вынуждены были отступать, открывая ему и следовавшему за ним Перенегу дорогу.

Сердце наполнялось яростью, и Ансгар почувствовал, что начинает терять власть над собой. Он понял, что еще немного – и его обуяет безумие берсерка. Но Татимир был уже совсем близко, Ансгар видел, как тот, стоя плечом к плечу с Малобудом и Здебором, отбивался от наседавших лотыголов. Оставалось сделать всего несколько шагов, чтобы пробиться к ним. Лишь бы не потерять разум и не убить своих товарищей в припадке ярости! Но вдруг что-то тяжелое с силой ударило Ансгара со спины в левое плечо, и он выронил подобранный меч. Закружилась голова, но он сделал еще два шага, зарубив по пути очередного врага, а потом в глазах стало темнеть, замелькали искры, и вдруг земля, покрытая пожухлой осенней травой, поднялась перед ним стеной, и он почувствовал на лице ее холод.

Из тьмы явился образ человека будто сложенного из раскаленных углей. Изо рта его пахнуло жаром, и раздался голос, взывавший:

– Ансгар! Ансгар! Сын мой! Зачем явился ты сюда? Тебе не место здесь! Уходи прочь! Возвращайся в свой мир!

– Отец! – протянул к нему руки Ансгар. – Позволь мне побыть с тобой! Позволь обнять тебя!

Но отец только раскалился докрасна, и голос его стал еще громче, еще страшнее:

– Тебе нельзя коснуться меня! Ты видишь? Я горю! Едва притронешься – сам обернешься пеплом! Но твое время еще не настало, нет! Уходи!

– Но почему? Почему, отец? Зачем мне возвращаться? Я все потерял и не знаю, для чего мне еще жить. Я хочу остаться с тобой!

– Нет! – закричал голос, и от угольев пошел такой невыносимый жар, что Ансгар невольно закрылся от него руками. – Ты дал слово брату! Он ждет тебя!

– Агнар меня ждет? Ему нужна моя помощь?

Но отец ничего не ответил, он пылал так ярко, что глазам становилось больно на него смотреть, и Ансгар невольно зажмурился. Потом свет вдруг исчез, и вновь стало темно. Когда Ансгар осмелился открыть глаза, отца уже не было, на его месте выросла стена, уходившая вверх, в непроглядную тьму на неведомую высоту. Ансгар провел ладонью по равнодушному камню – он был шершавый и холодный. Что же делать? Стоять перед этой стеной? Ансгар повернулся, чтобы уйти прочь, но перед ним вдруг разверзлась бездонная пропасть, словно пасть неведомого огромного чудовища, готовая его пожрать. Теперь он не мог пройти ни вперед, ни назад. Подумав немного, Ансгар пошел вдоль стены по узкой полосе оставшейся земли, но стена эта не имела ни конца ни края, и ему казалось, что он шагает на одном месте.

Откуда-то свысока раздался женский голос – он пел Ансгару песнь, но был столь далек, что нельзя было разобрать ни единого слова. Однако сам голос был таким манящим, что Ансгару нестерпимо захотелось приблизиться к нему, и он решил вскарабкаться вверх по стене. С трудом цепляясь пальцами за выступы, едва находя опору для ног, Ансгар медленно стал подниматься. И чем выше он поднимался, тем тяжелее ему становилось, пальцы деревенели и не хотели сгибаться, а ноги слабели и подкашивались. Он весь обливался потом, одежда на нем вымокла насквозь. И вот ему стало совсем невмоготу. Он остановился и посмотрел вниз – там не было ничего, одна только бездонная пугающая пустота. Он прижался к стене всем телом, боясь сорваться. Стало трудно дышать, дыхание перехватывало, и Ансгар подумал, что застрял на этой стене на вечную вечность или по крайней мере до дня Последней Битвы. Но тут он вновь услышал голос, который теперь был ближе и громче, хотя слов по-прежнему нельзя было разобрать. И вдруг Ансгар понял, что все это время он не лез по стене вверх, а полз, лежа на ней. Тогда он поднялся на ноги и пошел.

Долго шел Ансгар, блуждая во мраке, но вдруг увидел зеленые огоньки и остановился. Ему стало страшно, и он застыл от охватившего его ужаса да так и стоял, не в силах пошевелиться. Огоньки же сами двинулись к нему, и чем ближе они были, тем явственнее Ансгар различал среди них черную тень, и хотя не видел лица человека, но знал, что это Богша – названый брат, павший от его руки. Зеленые огоньки теперь были совсем близко, и тогда до слуха Ансгара донеслось пробирающее до костей шипение:

– Неужели это ты, брат мой? Где же твой меч? Ужели ты без него? Как жаль! Я хотел бы взглянуть…

Ансгар все так же стоял не двигаясь. В темноте, среди тусклого света зеленых огней, начало проступать лицо – искаженная, зловеще ухмыляющаяся гримаса, вселяющая в сердце ужас.

– Что привело тебя сюда? – снова зашипел мертвый Богша. – Хочешь взглянуть на мою сестрицу? Я знаю, ты мечтал поять ее в жены. Теперь можно, давай я вас обвенчаю. Идем со мной.

И Богша потянулся к Ансгару своей черной рукой, и она стала словно отваливаться вместе со всем плечом от его тела. Ансгар в страхе отпрянул.

– Я не пойду с тобой! Нет! Нет! Оставь меня!

Он пятился назад, а Богша двигался за ним, и его рука, по которой гуляли зеленые огоньки, тянулась за Ансгаром, норовя вцепиться ему в шею. И когда казалось, что мертвые пальцы вот-вот коснутся его, Ансгар споткнулся и упал навзничь. И тогда все вокруг переменилось, исчез Богша, исчезли зеленые огни, ушел страх, и очутился Ансгар посреди леса, лежа в павшей листве. Он смотрел вверх и увидел сквозь оголившиеся ветви серое, почти черное небо, и стало ему так тоскливо, так тяжко, что не мог он подняться, не хотелось ему ничего, и подумал он, что это и будет его последнее пристанище. Но вдруг в вышине сверкнула звезда – слабо, едва заметно, однако Ансгар ее увидел, и тотчас с неба вновь полилась песня. Тогда он преодолел свою слабость, отринул тоску и поднялся.

Ансгар огляделся и увидел человека. Он был очень бледен, волосы и брови его блистали белизной, словно снег, и весь он как будто светился. Это был Мане – давний знакомец Ансгара, некогда павший от подлого удара в спину. Он сидел на пеньке среди леса.

– Вот видишь, я же говорил, смерть делает труп бледным, – сказал Мане и едва заметно улыбнулся, – но ты еще не бледен. Что ты здесь делаешь? Заблудился?

Ансгар кивнул.

– Бедняга! Отсюда не так-то легко выбраться.

– Помоги мне! – попросил Ансгар. – Ты ведь знаешь путь?

Мане снова улыбнулся:

– Может быть, я и знаю путь, но если ты пойдешь за мной, то окажешься не там, где хотел бы.

– Что же мне делать?

– Что делать? Ищи волчью тропу. По ней время от времени гуляет наш старый знакомый. Как знать, вдруг он согласится помочь тебе.

– Кто он?

– Ты знаешь, о ком я. Иногда он приходит ко мне, и мы разговариваем.

– Но куда мне идти? Где искать волчью тропу?

– Просто иди. Здесь нет сторон света. Но только иди сам, не позволяй никому вести тебя за собой!

Сказав так, Мане исчез, и стало темно. Ансгар немного постоял, не зная, что делать дальше, и, не придумав ничего лучшего, просто пошел. Вокруг был нескончаемый лес, дерево за деревом, и иногда Ансгару казалось, что он ходит кругами, но вдруг он вышел на поляну, по которой носились тени, издавая странные звуки. Можно было бы даже подумать, что это крики радости и веселья. Стоило Ансгару ступить на поляну, как тени бросились к нему, и раздались громкие возгласы:

– Ансгар! Ансгар!

– Кто вы?

Тени перестали метаться, и Ансгар начал различать образы своих мертвых друзей.

– Смотри, Ансгар, – послышался знакомый голос Раудкара, – я нашел своего брата! Теперь мы снова вместе!

– Ансгар! Вот я! – теперь уже воскликнул голос Лодинна.

– Теперь я вижу вас, сыновья Кари-кузнеца!

– Смотри внимательнее, Ансгар! Я тоже здесь!

– Брунольв!

– Да, это я! И смотри, кто со мной!

Тут послышался новый голос, басовитый и раскатистый. Он говорил:

– Брунольв! Зачем ты указал на меня? Ему не должно знать!

– Оддвар? Разве ты тоже здесь? Но почему?

– Ромеи коварны. Берегись их, Ансгар, – ответил Оддвар.

– А мой брат, что с ним?

Оддвар молчал. Но тут раздался еще один голос:

– Давай же, скажи ему!

– Ульвар?

– Да, это я! Говори, Оддвар.

– Скажу только, что Агнар ждет тебя. Большего не скажу.

– Я услышал тебя, Оддвар! Спасибо тебе!

– Ансгар, – снова послышался голос Ульвара, – ты не такой, как мы. Почему ты здесь?

– Я не знаю, я заблудился.

– Пойдем с нами, Ансгар, – закричал Брунольв, – мы проводим тебя!

– Пойдем с нами! – закричали другие тени и потянули к нему свои руки.

– Нет, нет! – отшатнулся Ансгар, и вдруг все перевернулось у него перед глазами, тени друзей исчезли, и он остался один. Тогда он снова пошел вперед, пересек поляну и вернулся в лес. Деревья теперь росли еще плотнее, и пробираться между ними становилось все труднее. Они как будто нарочно цепляли его своими ветвями, царапали Ансгару лицо, подставляли подножки толстыми корнями. Он спотыкался, однако не останавливался, а продолжал шагать. Но тут перед ним вновь явилась чья-то тень.

– Кто ты? – спросил Ансгар.

– Разве ты не узнаешь меня? Это ведь ты отправил меня сюда!

– Бильд?

– Да, это я! Я здесь, потому что ты пронзил меня своим мечом!

– Это верно, – согласился Ансгар, – но скажи мне, рады были тебя здесь встретить Мане и Ульвар, которых ты убил?

Лик Бильда почернел и на миг исказился злобой.

– О да, они были очень рады, – прошипел он. Потом вдруг изменился, как будто просветлел, и совсем другим голосом сказал: – А я ведь нашел своего отца!

– Где?

– Он ждал меня здесь. Теперь я рядом с ним, и мой дед тоже с нами.

– Я не вижу их, – развел руками Ансгар.

– Как же? Ведь вот они, рядом со мной!

Ансгар пригляделся и действительно различил рядом с тенью Бильда еще две тени – одну потемнее, а другую совсем бледную, едва заметную. Но лица их оставались сокрыты от него, вместо них была одна пустота, от которой становилось не по себе.

– Мне пора идти, – сказал Ансгар, – прощай!

– Куда же ты? Разве ты не останешься с нами? – возопил Бильд и потянулся к нему.

Ансгар бросился со всех ног наутек и долго бежал не оглядываясь, пока до ушей его снова не донеслось пение. Он остановился, прислушался и пошел на голос. Вдруг перед ним оказался ручей – он медленно нес свою черную густую воду мимо Ансгара, а ему казалось, что она живая и только и ждет, чтоб ухватить его, если он вздумает перебраться на другую сторону.

– Боишься, Младший? – услышал Ансгар голос за спиной и вздрогнул. Это был Барг. Но когда Ансгар обернулся, глазам его предстало страшное зрелище: груда сочащихся кровью кусков тела и виднеющихся среди них белых костей мало походила на старого викинга, которого знал Ансгар. Но он взял себя в руки и твердо ответил:

– Нет, не боюсь.

– Еще как боишься! – расхохотался Барг, но тут кусок мяса отпал от того места, где у него должна была быть щека, и шлепнулся на землю, оголив желтые зубы. Барг ойкнул, осторожно наклонился, поднял этот кусок и вернул его на место.

– Видишь, разваливаюсь на глазах, – изрек он сокрушенно.

– Ты погиб в бою, почему ты не в Вальхалле? – спросил Ансгар. – Скажи мне, почему на моем пути раз за разом встают те, кто должен быть в чертогах Одина?

– Конечно, я в Вальхалле! Где же мне еще быть? – весело ответил Барг и снова рассмеялся, так что у него отпала челюсть, но он ловко подхватил ее рукой и приладил назад.

– Разве это Вальхалла? – не унимался Ансгар.

– А это похоже на то место, где пируют эйнхерии?

– Нет.

– Вот тебе и ответ.

– Я ничего не понимаю, – в отчаянии закричал Ансгар, – ты говоришь, что ты в Вальхалле, но ты здесь, а это не чертоги Одина. Так где же мы и кто ты такой?

– Чего раскричался, дренг?[21] – услышал Ансгар новый голос и обернулся. Налитым кровью глазом на него уставился Бальдр. Лик его был преисполнен такой злобы, что Ансгар невольно потянулся рукой к поясу, но меча там не было. Заметив его движение, Бальдр рассмеялся:

– Ты безоружен, ты больше не берсерк и ты бессилен против нас!

– Против кого? – невольно спросил Ансгар.

– Против нас! – прорычал Бальдр и вытянул руку, в ней он крепко держал за волосы чью-то голову. Присмотревшись, Ансгар узнал Бреки. Быстрым движением тень переменила одну голову на другую и прошипела:

– Я несу разрушение!

– Беги, Ансгар! – раздался возглас Барга.

И Ансгар побежал не оглядываясь. Он бежал вдоль ручья, и черная вода тянулась к нему своими струями. Вдруг она поднялась стеной и обрушилась всей своей тяжестью на Ансгара, и он оказался под спудом черноты, которая давила на него, сковывала движения и куда-то тянула. Он пытался выплыть из этого морока, но не знал, куда плыть, потому что кругом была кромешная тьма. Но вдруг что-то блеснуло у него перед глазами, и он рванулся туда. Как ни тяжко было Ансгару, он преодолел сопротивление воды, вынырнул на воздух, уцепился за берег и, хотя черные струи все еще пытались хватать его за руки и за ноги, выбрался, поднялся и пошел прочь.

Ансгар не знал, сколько он уже пребывал в этом странном мире. Порой ему начинало казаться, что ничего другого он и не знал, не было никакой другой жизни, и тогда ему становилось все равно, он останавливался, садился или даже ложился на землю и застывал, часами оставаясь без всякого движения и мысли. Но потом до него доносился далекий женский голос, который пел свою песню, и тогда силы возвращались к Ансгару, он снова вставал на ноги и шел.

И вот он снова брел по лесу, блуждая среди деревьев, когда вдруг увидел тропу. Он вспомнил слова Мане и пошел по этой тропе. Она петляла и кружила, как будто хотела, чтобы Ансгар ее потерял, но он безотрывно следил за ней, не смея и шага ступить в сторону. Сердце забилось у него в груди, когда невдалеке услышал он протяжный волчий вой. Ансгар сделал еще пару шагов, и навстречу ему выбежал серый зверь.

Большой волк с умными, почти человеческими глазами остановился перед Ансгаром словно в удивлении. Он внимательно осмотрел человека, подошел к нему, обнюхал со всех сторон, пока Ансгар стоял не шелохнувшись, потом поднялся на задние лапы и приблизил морду свою нос к носу. Волк оскалился, как будто улыбнулся, и тут Ансгар услышал у себя в голове вопрос:

– Вздумал гулять в сумерках?

– Я заблудился, – ответил Ансгар.

– Как вышел на мою тропу?

– Мне Мане подсказал.

– Что хочешь от меня?

– Выведи, укажи путь!

– Что ж, я помогу тебе. Но дай слово прийти ко мне, сослужить службу.

– Клянусь богами!

– Что мне твои боги?! Ты мне слово дай верное!

– Даю слово верное!

– Смотри же! Ты дал мне слово верное! И, если не исполнишь его, вернешься сюда, да не один, а со всем своим родом!

– Исполню, не сомневайся. А теперь выведи меня!

– Прежде тебе обернуться надо. Негоже в сумерках в таком обличье ходить – тени утащат. Как ты только цел еще остался!

– Как это – обернуться?

– Как я! Зверем обратись или птицей.

– Но как?

– Просто помысли себе, кем ты станешь, ударься оземь, да и обратишься.

Закрыл глаза Ансгар и увидел перед собой образ сокола, парящего в воздухе. Закружилась у него голова, да так, что ноги подкосились, начал он падать, но не упал, а вдруг почувствовал, что летит. Открыл глаза и увидел внизу под собой лес, а среди него тропу, а на тропе волка. Услышал тогда Ансгар голос:

– Лети за мной!

Волк побежал, и сокол полетел за ним. Глядя вниз, еще много теней видел Ансгар – то были мертвые, а среди них павшие от его руки. Они носились во мраке и жутко кричали и завывали, но в сердце Ансгара больше не было страха. Уже предстало его взору великое древо, уходившее в небеса так высоко, куда и не всякая птица взлетит, и знал он, что это и есть путь домой. Вдруг снова послышался голос и пение. Волк остановился, зарычал, повернулся и зарысил обратно. Сокол же полетел дальше к древу, теперь Ансгар ясно различал слова песни:

Ансгар открыл глаза и увидел перед собой чей-то смутный образ. Скоро ясность зрения вернулась к нему, и он узнал Сороку.

– Очнулся! Очнулся, мой ладо!

– Где я? – едва слышно, с трудом ворочая языком, прошептал Ансгар, но Сорока услышала.

– В Изборске, ладо, все хорошо!

– Что со мной?

– Ранило тебя, когда нас от лотыголов спасал. Сулицу[22] в тебя ворог метнул, в спину угодила, с левой стороны. Татимир с другом твоим, с Перенегом, вынесли тебя. И так плох ты был, думали, не довезем до Изборска. Друг твой все колдовал над тобой, ну и я как могла хлопотала, помогала ему.

– Долго? Долго ли?

– Что? Долго ли лежал? Ой, долго! Седмицу[23] целую. То в жару весь был, по́том тебя шибало, то холодел весь, так что думали, уже дух из тебя вышел, лежал, как мертвый, а то лепетать что-то начинал непонятное.

Ансгар закрыл глаза. Он жив, он не умер! А все, что он видел, – что это? Сон, видение, бред горячечный? Или же побывал он на той стороне? Слишком явно помнил Ансгар волка и слово, данное ему. Значит, должен он будет направить свой путь снова в Кёнигард, к конунгу Хельги. Но, если все виденное правда, стало быть, и Агнар, брат старший, ждет его где-то в Миклагарде. Все одно – на полдень идти. Ансгар попытался приподняться, плечо и спину пронзила острая боль, в глазах потемнело, дыхание перехватило.

– Что ты, что ты! Куда?! – запричитала Сорока. – Рано тебе вставать! Лежи, мой ладо, лежи! Долго тебе еще ногами не ступать, уж потерпи!

Она заботливо вытерла Ансгару лоб от проступившей испарины, и была в каждом ее движении, в каждом взгляде такая любовь, что ему сразу стало легче. И тогда он вспомнил про дочь.

– Где наше дитя? – спросил он тихо.

– Ой, сейчас, сейчас, погоди! – всплеснула руками Сорока и выбежала в двери. Скоро она вернулась, держа на руках маленькую девочку в сарафанчике и с косицей светлых, почти белых волос. Даже в полумраке комнаты, где лежал Ансгар, было заметно, как отливают синевой ее глаза.

– Смотри, – обратилась Сорока к девочке, – вот твой тятя!

– Тятя?

– Да, твой тятя. Это он нас от злых людей спас.

– Тятя! – закричала девочка и потянула к нему ручки.

– Ну, тише, тише. Тятя болеет, нельзя сейчас с ним играть. Вот поправится, тогда уж.

– Хочу к тяте! – заныла девочка, и Ансгар невольно улыбнулся.

– Как имя? – с трудом выдавил он два слова.

– Пока Сойкой кличут, – ответила Сорока, – но можешь дать ей другое имя, какое захочешь. Твоя же дочь! Ликом, правда, на меня больше похожа. Но губы – губы твои, пухлявые, у меня таких отродясь не было!

Ансгар улыбался, но ему было тяжело. От спины боль шла по всему телу. Выговорить несколько слов стоило ему больших усилий, и теперь он даже рта не мог раскрыть. Сорока это заметила и сказала:

– Ты отдохни, закрой глаза, набирайся сил. Я потом ее еще к тебе приведу. Спи, ладо!

И он заснул простым сном, без сновидений, без мира сумерек и теней умерших.

Выздоровление Ансгара заняло немало времени. Пока лежал, его, кроме Сороки с дочерью, постоянно навещал Перенег. От него Ансгар узнал, что в бою с лотыголами пали Бодан, Гостивой и Ратша. Был бы мертв и сам Ансгар, если бы его не вынесли Татимир, Перенег и Дражко, который все-таки не утерпел и вернулся, чтобы помочь. Весь полон удалось отбить и вернуть в Изборск. Лотыголы, ошеломленные внезапным нападением и потерявшие едва ли не половину воинов, не пытались преследовать и ушли в свои земли. Когда Ансгару стало лучше, к нему пришел ярл Завид.

– Крепко тебе досталось, – изрек он, оценивающе оглядев Ансгара, – но ты, конечно, молодец! По правде сказать, думал я, что вернетесь вы назад несолоно хлебавши. На полон рукой махнул, уж прости. А вы не только полон вернули, но еще и лотыголам такой трепки задали – не скоро теперь сунутся! Татимир рассказал мне, как ты двумя мечами налево да направо их рубил. Жаль, что теперь ты левой рукой с мечом, верно, не совладаешь. Но зато жив!

Ансгару вспомнились слова Бальдра в сумеречном мире: «Ты больше не берсерк». Когда рана начала затягиваться, он пытался шевелить левой рукой, но она плохо слушалась, почти не поднималась. После очередного неудачного опыта Ансгар лежал раздосадованный в своей постели, когда к нему пришла Сорока – одна, без Сойки. Села рядом, положила ему руку на грудь.

– А я ведь ждала тебя… Думала, ты вернешься. И ты вернулся, хотя не так скоро, как мечталось. Я скучала…

– Говорят, у тебя тут был один, – пробурчал Ансгар.

– Был, верно, – согласилась Сорока, – совсем недолго. Его уж и в живых нет. Да и у тебя, поди, за эти годы кто-то был.

Ансгар вспомнил Рунфриду.

– Она тоже умерла, – сказал он, вздохнув.

– Видишь, как получается, – проговорила Сорока, подумав, – остались только мы друг у друга.

– Выходит, так, – невесело улыбнулся Ансгар.

– Я скучала, – повторила она, а ее рука с груди сползла ему на живот, а потом и ниже. У Ансгара после смерти Рунфриды не было женщины, он изголодался, и уговаривать его не было нужды.

К весне Ансгар совсем поправился, хотя левой рукой уже не владел как прежде. Он пытался брать ею меч, но ничего не выходило – ни размахнуться как следует, ни сделать выпад он не мог. Хорошо, что хоть щит еще был в состоянии удержать. А ведь Ансгар был двуруким берсерком – без второго меча он не знал безумия ярости. Об утрате этого дара он не особенно жалел, потому что всегда предпочитал даже в самой жестокой схватке сохранять ясность ума. Однако телесная немощь, которой Ансгар прежде не знал, его угнетала.

Когда сошло половодье, пришло время покинуть Изборск. Ансгар с Перенегом стали собираться, прибежала Сорока.

– Неужто вновь оставишь меня здесь? – заплакала она.

– Я иду далеко, путь будет опасным, – ответил Ансгар. Конечно, ему не хотелось бросать Сороку, к жару тела которой уже привык за зиму, и не хотелось бросать дочь, с которой ему так нравилось играть. Но он должен был исполнить обещание, данное волку, а значит, предстоял путь в Кёнигард. И еще где-то в Миклагарде его помощи ждал брат Агнар.

– О какой опасности ты говоришь?! – воскликнула Сорока. – Разве здесь, в Изборске, меня и Сойку не похитили? Забери нас с собой!

– Ты не боишься покинуть родные земли? Ведь здесь ты родилась, здесь прошла вся твоя жизнь, – попытался образумить ее Ансгар. Но Сорока не унималась.

– Что с того? Дом, где я выросла, сожжен, родичей у меня нет. Кто я здесь? То ли рабыня, то ли вольная – я даже не знаю! Какая мне радость здесь оставаться? Одна драгоценность у меня – доченька моя. Ради нее живу! Думала, хоть теперь изменится моя доля, мужа обрету, буду жить в чести. Но ты снова бросаешь меня! Что я буду делать без тебя?

Ансгар почесал шрам на щеке и призадумался. Он спас Сороку от плена и рабства. Спас свою дочь. Но не только – еще он дал им надежду на новую жизнь и теперь сам же ее отнимает. Он не расспрашивал подробно, но знал, что эти годы Сорока жила то портомойничая, то варя еду, то прибираясь в доме Завида. Взамен она имела свой угол и чем накормить дочь. Никто ее особо не обижал, но и радости в ее жизни было мало. Если Ансгар оставит ее здесь, то она продолжит это свое унылое существование, а их дочь скоро подрастет, будет надрываться, помогая матери, пока какой-нибудь дружинник не подомнет ее под себя. Ансгар не хотел для них такой жизни.

– Послушай, – сказал он, прижав к себе Сороку и поглаживая по волосам, – если хочешь, я увезу вас в Хольмгард. Там есть хорошие люди, которые примут тебя и не дадут в обиду.

– Да! – обрадовалась Сорока. – Да! Забери нас! Увези отсюда!

– Хорошо-хорошо, – улыбнулся Ансгар, – можешь собираться в путь.

– Ой, да и чего собираться-то? Ничего у меня своего-то и нет! В один миг готова буду! – Сорока засмеялась, но потом вдруг веселье сошло с ее лица, и она спросила: – Ну а ты? Ты будешь с нами?

– Нет, родная! Прости, но я должен буду уйти. Не знаю, сколько мне предстоит странствовать, но когда сослужу я службу князю Вольге, когда найду я брата своего – тогда обязательно вернусь! Слышишь? Ну не плачь только! Ведь не завтра расстаемся.

Слезы лились из глаз Сороки, но она потянулась к Ансгару, обвила его шею руками, прижалась мокрой и соленой щекой к бороде и прошептала:

– Коли не завтра, так хочу еще любви твоей!

Завид на прощанье расщедрился, дал коня для Сороки и еще пару заводных лошадей. Ансгару подарил богато украшенный нож франкской работы. Вручая его, спросил:

– А может, останешься? Мне такие люди нужны. Сделал бы тебя сотником.

Ансгар только улыбнулся:

– Князь Вольга обещал мне больше. Но я иду к нему не за этим.

– Ну да! Рассказывай! – хлопнул его по плечу ярл. – Ладно, я не в обиде. Ты, конечно, рожден для большего, чем сидеть в наших диких краях. Если побываешь в Цареграде, то на обратном пути пожалуй в гости, хочу послушать, как люди живут в тех краях.

– Уж постараюсь!

– Что ж, в добрый путь!

– В добрый путь!

Ансгар сел на коня, посадил перед собой завизжавшую от восторга Сойку и тронул поводья. Сороке, которая едва умела ездить верхом, дали самую смирную лошаденку, но она старалась не отставать от своего ладо. Последним шел Перенег с заводными лошадьми.

– Будь осторожен в городе Рарога![24] Там не все ладно! – прокричал Завид вдогонку. Ансгар обернулся, но ярла уже не было видно, ушел. Что он хотел сказать? Что́ неладно в Хольмгарде? Почему Завид не сказал об этом раньше? Ансгар пожал плечами – не возвращаться же назад, чтоб расспросить подробнее.

Когда уже отъехали от города, задул ветер, и Ансгар вдруг вспомнил слышанное в сумерках:

– Послушай, хочу спросить тебя, – обратился он к Сороке, – когда я лежал без памяти, что ты пела надо мной? От твоей песни я очнулся.

– Я не пела, – удивленно ответила Сорока, – сидела, слезы лила. Не до песен мне было.

– Как не пела? – в свой черед удивился Ансгар. – И все время не пела?

– Нет! Бывало, как приду к тебе, так словно кто в горло вцепится, слово вымолвить не могу, только плачу и плачу. А что за песня-то?

– Не знаю. И кто пел, выходит, тоже не знаю.

Прядь четвертая

Пока добирались до Хольмгарда, Ансгар все думал, как встретит его Злата. Ведь он ехал именно к ней и к ее мужу Братяте. Им хотел он доверить заботы о Сороке и Сойке. Уже как будто в прошлой жизни, так давно это было, Ансгар, сам того не желая, убил Богшу – брата Златы, но он же спас Братяту, вынеся его с поля боя, когда напали на них ятвяги. И ведь когда-то Ансгар и Злата любили друг друга. Что теперь в сердце ее будет сильнее: память о былой любви, ненависть из-за смерти Богши или благодарность за жизнь Братяты? Этого Ансгар не знал, но опасался худшего. Что если не захочет даже видеть его? Что если прогонит? А может, уже угасли в ней все чувства к нему – и плохие, и хорошие? Все ж таки семь зим минуло с той поры. И другая мысль тревожила Ансгара, не знал он, что сам почувствует, когда увидит Злату. Вдруг былое всколыхнется в нем, разбередит душу? Хотя теперь он уже не был таким наивным, как прежде, и сердце его переменилось, огрубело от многих утрат. Да и Сорока была с ним. Но все же…

Однако, когда показались стены города, все эти мысли ушли прочь. Вместо них где-то внутри возникло острое ощущение беды, которую уже не исправить. Ансгар не понимал, что могло его так насторожить. Он даже пересадил Сойку со своего коня на заводного, чтобы в случае нужды можно было сразу вступить в бой.

Подъехали к воротам. Здесь томились от безделья двое стражников, которые стояли, прислонившись к стене, и жмурились, ловя лицом теплое весеннее солнце. Один из них, завидев путников, лениво почесался и пошел к ним навстречу.

– Кто такие? Откуда путь держите и зачем пришли? – спросил стражник.

– Я Ансгар из варягов, это мой друг Перенег, моя жена и дочь. Мы пришли из Изборска от Завида к Братяте.

– Ансгар? – переспросил стражник, очнувшись от своей лени. – Не тот ли это Ансгар, что ходил в поход на Киев и добыл князю Вольге казну сокрытую?

– Тот самый!

– Тогда проходи!

– А Братята в городе?

– Конечно, где ж ему еще быть?! Его двор рядом с княжеским. Там он.

Ансгар выпрыгнул из седла, взялся за поводья и так повел коня в ворота. За ним двинулись Перенег и Сорока с Сойкой. Стражник же поспешил к своему товарищу, чтобы поделиться новостью о том, какой человек объявился в городе.

Когда проходили через торговую площадь, внимание Ансгара привлекли крики и шум. Он повернул голову и увидел, как какой-то человек, явно нордман по облику, бил ногами лежащего на земле человека, а тот только закрывался руками. Рядом с ними было еще двое воинов, судя по всему, товарищи нордмана. Они не давали несчастному подняться, когда тот пытался, сбивали его с ног и тоже отвешивали пинков. Люди вокруг были напуганы, и никто не спешил помочь.

– Подождите меня здесь, – сказал Ансгар Перенегу и Сороке и решительно двинулся в ту сторону, где продолжалось избиение. Но не успел он дойти пару шагов, как прибежал десяток воинов, которые оттеснили нападавших. Нордман принялся на них кричать, размахивая руками и выкрикивая ругательства:

– Как посмели вы встать между нами, треклятые финны? Я еще с ним не закончил! Пошли прочь, ублюдки! Я покажу этому вонючему недобитку, как перечить мне!

– Ты напал на его жену! – возражал старший из десятка, произнося слова северного языка с явным чудским выговором.

– Жену! – передразнил его нордман. – Да какая она жена! Это же шлюха!

– Я сообщу ярлу Оцо о том, что произошло, пусть он решает, как рассудить это дело.

– Оцо? Да плевал я на вашего Оцо! Ты знаешь, по чьей воле я здесь?! Только сам конунг Хельги может судить меня!

Ансгар вдруг вспомнил этого наглого нордмана. Сверр Снорриссон был мелким ярлом с хирдом из пяти десятков человек, одним из тех, кого он три года назад отправил служить Хельги. Интересно, что он делал здесь, в Хольмгарде?

– Эй, Сверр! – крикнул Ансгар.

Сверр обернулся, и лицо его вытянулось от удивления.

– Ансгар? Какими судьбами?

– Хотел бы спросить у тебя то же самое. Что здесь происходит?

– Да ничего здесь не происходит! – возмущенно заговорил Сверр. – Ты понимаешь, нашел себе шлюху, чтобы поразвлечься. Тут прибежал какой-то чудак, на нашем языке слова сказать не может, стал меня хватать за руки. Я его раз оттолкнул, второй – а он все никак не уймется. Ну я и вскипел, ты же меня знаешь! А этот, – Сверр кивнул в сторону спорившего с ним воина, – теперь говорит, будто эта шлюха – жена того чудака.

– Может, и вправду жена? – с сомнением спросил Ансгар.

– Да какая она жена?! Шлюха, говорю тебе! Эти финны все врут, они всегда врут!

– Ярл Сверр! Тебе бы стоило следить за своими словами! – возмутился предводитель десятка.

– Говорю что хочу!

Видно было, что молодой финн с трудом себя сдерживает, чтобы не ринуться в драку. Но он справился с собой, повернулся к Ансгару и сказал:

– Ярл Ансгар, я сообщу ярлу Оцо о твоем прибытии.

– Как скажешь, друг, – миролюбиво ответил Ансгар, – на случай, если он захочет увидеть меня, то знай, я намерен остановиться у ярла Братяты.

Десятник слегка поклонился, повернулся и ушел, уведя за собой своих воинов и побитого простолюдина.

– Давай-давай, проваливай! – крикнул им вдогонку Сверр, потом обратился к Ансгару: – Слышал, он назвал тебя ярлом, ха-ха!

– Да, – улыбнулся Ансгар.

– А это что там за такая смазливая девица с тобой? – похотливо ухмыляясь, спросил Сверр, завидев Сороку.

– Моя жена.

– Жена? Ну если ты так говоришь, то, стало быть, и вправду жена. – Сверр на миг задумался, а затем сказал: – Слушай, а зачем тебе к Братяте? Может, остановишься у меня?

– Нет, мне надо к Братяте.

– Ну как знаешь. Так ты ответь, какими судьбами? Тебя послал Хельги?

– Потом. Сейчас я должен идти.

Сверр сделал недовольное лицо:

– Не хочешь говорить? Ладно, иди.

– Приветствую тебя, Ансгар! Рад видеть тебя в своем доме! – В голосе Братяты не было, однако, никакой радости. Выглядел он плохо, половина лица так и осталась искажена после удара, полученного в бою с ятвягами, один глаз, кажется, вовсе не видел.

Ансгар приложил руку к сердцу, чуть склонил голову:

– Славный Братята! Некогда ты звал меня быть у тебя гостем. С тех пор прошло много времени, но, может быть, я все еще могу надеяться на твое гостеприимство.

– Конечно! – воскликнул Братята. – Будешь гостем дорогим! Но скажи, что привело тебя ко мне?

– Мне предстоит долгий путь, и я ищу надежное место, где мог бы оставить жену с дочерью до той поры, пока не вернусь.

– Это они? – Братята внимательно посмотрел на Сороку и Сойку. – Красивые. Хорошую ты себе жену нашел.

– По правде сказать, она не совсем мне жена, – смутившись, промолвил Ансгар.

– Но дочь-то твоя?

– Моя.

– Вижу-вижу. Похожа на тебя. Так ты ищешь для них надежное место? Даже не знаю, надежно ли у меня, – покачал головой Братята.

Ансгар растерялся, такого поворота он не ожидал.

– Так что же, мне искать другое место? – спросил он.

– Нет-нет! – встрепенулся Братята. – Конечно, я позабочусь о них, раз ты просишь.

Вдруг в покои вбежал мальчонка лет пяти и закричал звонким голосом:

– Папа, папа! Кто эти люди?

Братята подхватил малыша под мышки и посадил себе на колени.

– Это друзья, они пришли к нам после долгого пути и будут нашими гостями. Ты лучше ответь, почему опять от мамки убежал?

– Мне с ней скучно! Она не умеет играть! А можно я поиграю с этой девочкой? – спросил мальчик.

Сорока, державшая Сойку на руках, опустила ее и поставила на ноги. Мальчик тут же соскочил с колен Братяты и подбежал к ней.

– Как тебя зовут? – спросил он громко.

– Сойка.

– Ты что, птичка? – спросил мальчик и рассмеялся. Сойка тоже засмеялась.

– А как твое имя? – весело спросила она.

– Меня кличут Богша! Давай дружить?

– Давай!

Родители с умилением смотрели на детей. Ансгар поглядел в лицо Братяты. Оно светилось от радости. Видно, он любил своего сына. Не хотелось портить охватившее всех благодушие, но все же Ансгар спросил:

– А где Злата? Она так и не хочет меня видеть?

Лицо Братяты сразу потускло. Он как-то замялся, потом обратился к сыну:

– Богша, иди, покажи Сойке свои игрушки.

Когда дети выбежали за двери, Братята, вздохнув, произнес:

– А Златы больше нет. Убили ее…

По голубому небу плыли белые пушистые облачка. Ярко светило весеннее солнце, щедро одаривая землю своим теплом. Под его лучами свежо зеленела молодая травка, колыхаясь на ветру. Искрясь и блистая от льющегося с неба света, широко раскинулась водная гладь Ильменя, а рядом с ним шелестел листьями лес. Отовсюду доносились пенье, чириканье и крики птиц. Жужжали насекомые в поисках первых цветов, с места на место перепархивали бабочки. Хорошее место выбрал Братята для Златы! Небольшой курган с камнем на вершине возвышался на берегу озера, так что его хорошо было видно людям на ладье, выплывавшей из устья Волхова.

Ансгар, отвлекшись от идущего мимо паруса, вновь посмотрел на курган и на Братяту, который, опустив голову, стоял перед местом упокоения своей жены. Странно было думать, что, если бы когда-то давно Ансгар узнал Богшу и по ошибке не зарубил бы его, пытаясь помочь проклятому Бальдру, судьба всех их могла сложиться совсем по-другому. Он женился бы на Злате, и сейчас она, наверное, была бы жива, и у них были бы дети. Братята нашел бы себе какую-нибудь другую жену. Богша был бы все еще жив, а Бальдр умер бы намного раньше, чем это случилось на самом деле. И Рунфрида никогда бы не дождалась Ансгара и не умерла бы в родах, а училась бы колдовским премудростям. Но тогда не было бы на свете Рунара и Сойки, не было бы маленького Богши, сына Братяты и Златы, и Брюнгерда не родила бы дочь. Все было бы совсем иначе.

Но случилось так, как случилось. И все эти годы Братята, а не Ансгар был рядом со Златой, это он любил ее и голубил. Так что теперь это его горе. Ансгар же после того, как прошло первое смятение от вести о смерти Златы, вдруг понял, уже здесь, на берегу Ильменя, что на самом деле на душе у него нет настоящей тяжести и отчаяния, разве что легкая грусть. Может быть, оттого что сердце его совсем зачерствело, а может быть, оттого что все его чувства к Злате давно прошли и юношеская влюбленность осталась всего лишь далеким воспоминанием. Правда, было все-таки что-то еще на душе у Ансгара – злость и жажда справедливой мести.

– Расскажи мне, как и когда это случилось? – обратился он к Братяте.

Тот поднял голову, посмотрел с недоумением:

– Не все ли равно теперь?

– Злату убили, ты сам сказал. Как может быть все равно?

– Да разве сыщешь теперь, кто повинен?

– Я сыщу, – решительно заявил Ансгар, – но ты должен мне все рассказать.

Братята посмотрел на него задумчиво, потом в том глазу, что все еще видел, как будто загорелся огонек.

– Если ты и вправду возьмешься сыскать убийцу, если схватишь его и приведешь ко мне, тогда можешь просить у меня все что захочешь – все тебе отдам! – горячо проговорил ярл. – Да только нечего мне тебе поведать. Случилось это осенью, когда уже листва пожелтела, но еще не облетела. Как-то вечером прибежал ко мне тиун[25] мой, Черноус – руки в крови, глаза выпучил – говорит, нашел Злату в саду с ножом в сердце. Я сразу побежал туда, нашел ее, а она уже дух испустила.

– А почему руки у него в крови были? – заинтересовался Ансгар.

– Я спрашивал его – говорит, как увидел Злату, она еще жива была, и он не знал, что делать, вынул нож, и кровь хлынула. Вот он и перепачкался.

– Ты веришь ему? – спросил с сомнением Ансгар.

– Верю. Он же сам ко мне прибежал, рассказал обо всем. Если б он убийцей был, разве сделал бы так? К тому же Черноус верно мне служит, и убивать Злату ему не было никакой нужды. Прок какой?

– И все же я хотел бы с ним поговорить, расспросить как следует.

– Говори, конечно, – согласился Братята, – делай, что считаешь потребным, лишь бы нашел злодея.

Когда сели на коней и двинулись в обратный путь, в город, Ансгар вспомнил про драку у торговых лавок.

– А что здесь делает Сверр, сын Снорри?

Лицо Братяты, и без того изуродованное, на миг исказилось гневом.

– Его за какой-то нуждой прислал сюда князь Вольга, – сказал он недовольно.

– За какой такой нуждой?

– Тебе видней! Ты же тоже его верный человек. – В словах Братяты Ансгар уловил какую-то скрытую враждебность и понял, что она обращена не к нему, а скорее к Хельги. Ведь и правда, прежде Братята управлял Хольмгардом, но конунг отстранил его, отдав город Оцо-Бьёрну.

– Я не видел Вольгу уже четыре зимы, – возразил Ансгар, – и не ведаю его помыслов.

Братята, кажется, понял, что погорячился:

– Ты прости, если обидел невзначай. Просто Вольга…

– Что?

Братята внимательно посмотрел на Ансгара, видимо, решая, стоит ли ему во всем доверять, потом все же сказал:

– Князь Вольга слишком давно не был в наших краях и, кажется, начинает опасаться, что нам тут слишком вольно живется без него.

– Уж не думаешь ли ты, что он боится измены? – удивился Ансгар и, видя, как насторожился Братята, тихо промолвил: – Твои слова будут только для меня.

Немного помявшись, Братята все-таки ответил:

– Да, я думаю, он подозревает измену. Потому и прислал этого блудливого варяга, чтобы тот приглядывал за нами и вынюхивал, чем мы тут занимаемся.

– Ну и как? Вынюхал что-нибудь?

– Нет, – резко ответил Братята и поспешил добавить: – Что он может тут выведать? Какая измена?

– Измену ведь можно и выдумать, – сказал вдруг неожиданно для самого себя Ансгар.

Братята пристально на него посмотрел, как будто в первый раз увидел, потом сказал:

– Я думал, ты славный воин, и только. А ты, оказывается, и умом горазд!

Ансгар пропустил похвалу мимо ушей и снова спросил:

– Так что со Сверром?

– Этот Сверр очень не любит чудинов, уж не знаю почему. А раз он не любит чудинов, то и Оцо ему не по нраву. И он только и ждет, чтобы Оцо что-то сделал не так – тогда ему несдобровать.

– А почему ты назвал его блудливым?

– Потому что он, как пес, на каждую сучку вскочить думает. И к девицам пристает, и к замужним.

– Что ж, и управы на него никакой нет?

– Людей с ним немного, всего-то полсотни. Но за ним сам Вольга, поэтому Оцо пока не трогает его.

– Надо бы поговорить с ним, образумить, – сказал сам себе Ансгар.

– Попробуй, конечно, поговори, только этот твой варяг совсем буйный – слова ему поперек не скажи! Ему с дружиной ту гридницу дали, которую Твердислав для вас построил, когда вы только поступили на службу к Рарогу. Уж как он бушевал! Не понравилось ему пристанище, хотел в княжьем дворце жить. Но Оцо ему не позволил, и едва до драки дело не дошло.

– Гридница и правда худая, – улыбнулся Ансгар, вспомнив былое.

– Вот он там и не живет почти. Иногда только заходит дружину свою проведать. А так все больше у Вивеки ночует.

– Что за Вивека?

– Ты Адальмунда помнишь? Ну вот это его вдова. Он, пока живой был, построил для нее такой дворец – едва ли не краше княжеского. Теперь она там живет, сына растит. Даже есть у нее немного воинов – от дружины мужа остались.

– И не соромно ей, что Сверр у нее бывает?

– О! – воскликнул Братята. – Ты плохо знаешь Вивеку! Пока я тут правил, так она все пыталась меня с собой уложить, насилу отбился! А если бы не Злата, так уж, конечно, не отбился бы. Чаровница она, эта Вивека, опасная женщина.

У дома Братяты их поджидал молодой финн, тот самый десятник, с которым спорил Сверр.

– Ярл Оцо ждет тебя, – обратился он к Ансгару.

Братята досадливо поморщился, махнул рукой:

– Иди! Только не задерживайся – хочу с тобой нынче меду испить.

– Вот это дело! Скоро вернусь!

Оцо-Бьёрн ждал на княжьем дворе. Покуда шли туда, Ансгар успел выведать имя десятника – Олис. Был он родичем ярла Онни, павшего в сражении во время похода на Кёнигард, но сам из-за юности лет в том походе не участвовал. Об Ансгаре Олис слышал из рассказов и, кажется, искренне им восхищался, почитая за одного из славнейших мужей. Вдвоем они зашли в трапезную, где некогда конунг Рёрик устраивал пиры. Теперь здесь было совсем тихо. Длинный стол, за которым некогда сиживали десятки воинов, объедаясь и напиваясь от щедрот конунга, теперь пустовал. Лишь во главе его сидел Оцо-Бьёрн да двое мужей, верно, из ближних дружинников.

– Приветствую тебя, ярл Бьёрн! – изрек Ансгар на северном языке и склонил голову.

– И я приветствую тебя, славный Ансгар. Только прошу – зови меня впредь моим истинным именем, – Оцо говорил на словенском языке почти чисто.

– Воля твоя, славный Оцо! – Ансгар тоже перешел на словенское наречие.

– Так-то! Теперь скажи мне, что привело тебя в наш город? Послан ли князем или своей волей явился?

– Явился я своей волей, хотел навестить друга старого…

– Братяту? – перебил Оцо.

– Да, его самого.

– И долго ли ты думаешь у него быть?

– Недолго. Вот узнаю, кто убил жену его Злату, и тогда уж отправлюсь ко князю, – Ансгар сказал это так невозмутимо, как будто само собой разумеющееся.

– Как же ты о том узнаешь? – удивился Оцо. – Ведь не вчера дело было!

– Узнаю! – упрямо повторил Ансгар. – И, раз уж речь зашла, прошу, скажи мне, что ты думаешь или слышал о сем деле?

– Не забывай, кто ты есть! – возмутился Оцо. – Ты, конечно, славный муж, но ты не князь! А только князь может спрашивать с меня!

– Прости меня! – снова склонил голову Ансгар, выказывая полное смирение. – Не хотел досадить тебе! Я только хочу найти, кто повинен в смерти Златы.

– Отчего это тебя так заботит?

Ансгар немного смутился, но ответил:

– Некогда она была мне невестой и едва не стала женой.

– А я, кажется, вспоминаю – ты убил ее брата!

– Верно, – мрачно кивнул Ансгар.

– Что ж, я понимаю твое желание, но помочь не могу. Это убийство стало для меня нежданным. Как дело свершилось, я не знаю. Знаю только, что убили ее за домом Братяты, где яблони растут, зарезали ножом, как сказывали. Кто мог желать ей зла, ума не приложу. Была она жена добрая, покладистая, во всем своему мужу помогала. Он везде с ней ходил, и она все дела его знала. Жили они душа в душу, – Оцо развел руками, показывая, что сказать ему больше нечего.

– Все дела его знала? Что ж, и на том спасибо! – в третий раз склонил голову Ансгар.

– Я, однако, не для того тебя звал, – снова заговорил Оцо, – Олис сказал мне, что ты сегодня помог ему образумить Сверра.

– Я только отвлек его разговором, – промолвил Ансгар.

– Но он тебя слушает, верно? Это ведь ты привел его из-за моря?

– Да, – вздохнул Ансгар, понимая, что за Сверра ему никто здесь спасибо не скажет.

– Так помоги теперь его унять! Он ведет себя непотребно, прикрываясь именем князя, и думает, что все сойдет ему с рук. – Оцо срывался на крик, и сразу понятно было, что Сверр стал ему поперек горла. – Тебе ведомо, зачем князь прислал его?

– Нет, – соврал, не моргнув глазом, Ансгар.

– Князь думает, что я и Суло можем отложиться от него, изменить. Думает, мы сами хотим стать князьями. Да только неправда это! – Теперь Оцо уже по-настоящему кричал. – Наше племя всегда верно служило Рарогу, а теперь так же верно служит Вольге! Если что и может заставить нас возмутиться, так это выходки Сверра! Я пока еще держу себя, чтоб не велеть казнить его, но кто знает, не прирежет ли его один из тех мужей, чьих жен он обесчестил! А потом мне отвечать перед князем!

Оцо замолчал, и Ансгару пришлось подождать, покуда ярл успокоится и продолжит.

– Так вот, Ансгар, сделай доброе дело! Утихомирь Сверра! И для моего блага, и для его собственного. И пусть не ищет за мной измены. Если кто и затеял лихо, то словене. Там пусть ищет.

– Словене? – удивился Ансгар.

– Конечно! – воскликнул Оцо. – Думаешь, рад был твой Братята, когда я его подвинул? Или рад был Терех, что его в Заволочье услали? Или Вышан был рад, когда он только устроился в Смоленске, а Вольга вернул его в Ладогу? Так что если где и есть измена, то среди них!

– А что, говорят, Сверр у вдовы Адальмунда бывает? – спросил вдруг Ансгар.

– Да, – нахмурился Оцо, – Вивека его теперь привечает.

– А кого еще она привечала? – не удержавшись, съехидничал Ансгар. Он думал, Оцо это развеселит, но тот, наоборот, разозлился.

– Эта паскуда всех привечает! Под любого готова лечь! – Он вскочил на ноги и заорал так, что двое его дружинников втянули головы в плечи. – Ты что слышал? Треплют по городу? Все вранье! Вранье! Пора бы вышвырнуть эту потаскуху из города вместе с ее ублюдком, чтобы больше никому головы не морочила!

Тут Оцо, видно, сообразил, что наговорил лишнего. Он снова сел и, стараясь говорить спокойно, произнес:

– Впрочем, мне ли тратить время на каждую гульню в городе. Ты не обращай внимания – это я из-за Сверра такой злой. Утихомирь его, и я тебя отблагодарю! А теперь ступай к своему Братяте, да смотри, не сболтни лишнего о нашем разговоре. Тебе ясно?

Ансгар поклонился:

– Яснее ясного.

За ворота его вновь провожал Олис. Когда вышли на улицу и Ансгар убедился, что рядом нет чужих ушей, он задержал молодого десятника:

– Погоди, Олис, не уходи. Хочу обмолвиться с тобой.

Олис с готовностью обратился к нему, ожидая вопроса.

– Ты ведь не последний человек у ярла Оцо, верно?

– Это так, – не без самодовольства ответил Олис.

– А раз так, то, стало быть, тебе ведомы его дела?

– Да, – уже скромнее согласился Олис и неуверенно добавил: – Но не все, конечно.

– Да ты не переживай! – ободряюще похлопал его Ансгар по плечу. – Никаких тайн я у тебя выведывать не стану. Про баб хочу спросить.

– Про баб? – со смесью облегчения и интереса выдохнул Олис.

– Ну да! Про них самых! Уже не впервой мне слышать про Вивеку, вдову Адальмунда, что легка она на любовь. Вот я и думаю: может, и мне к ней заглянуть, как думаешь?

– На любовь она, может быть, и легка, да не для всякого! Ей только ярлов подавай!

– Вот как? Ну а я-то не простой воин. У меня сам князь Вольга в друзьях!

– Это верно, – согласился Олис, – к тебе она, может быть, и была бы добра. Да только Сверр тебя к ней навряд подпустит!

– Ну, со Сверром я разберусь как-нибудь. А ты лучше скажи мне, что ж получается, Вивека эта и к ярлу Оцо была добра? – заговорщицки подмигнул Ансгар.

Олис огляделся по сторонам, потом наклонился поближе и прошептал:

– Было дело. Да только разругались они!

– Из-за Сверра, что ли? – так же шепотом спросил Ансгар.

– Да нет, до Сверра еще! Я слышал, Вивека понесла. Наш-то обрадовался поначалу, чуть ли не в жены хотел ее взять. А тут добрые люди поведали ему, что к Вивеке кто-то из людей Братяты ходит.

– Зачем?

– Ну, известное дело, – заухмылялся Олис, – верно, Вивека и от Братяты любви искала, вот и посылали они друг другу весточки! В общем, мой господин решил, что и дитя она не от него ждет, потому и прогнал от себя.

– То-то он так разозлился, когда я про нее спросил! – хлопнул себя по ляжке Ансгар.

– Вот-вот! Про нее в этом доме лучше лишний раз не говорить!

– Ну а дитя? Родила она?

– Нет! – воскликнул Олис и зажал себе рот рукой. Потом, снова оглядевшись, зашептал: – Говорят, потравила она плод! Избавилась от него с помощью какой-то бабки.

– Вот оно как! Ну, спасибо тебе, Олис! Теперь сто раз подумаю, прежде чем к этой Вивеке соваться! Лучше пойду к своей Сороке! Бывай!

За стол Братята посадил свою ближнюю дружину, десять мужей, которым доверял больше других. Гостям, Ансгару и Перенегу, он отвел почетные места рядом с собой во главе стола. О яствах и питии хлопотал тиун Черноус – тот самый, который нашел смертельно раненную Злату. Присоединиться к пирующим он не мог, потому что был рабом и с вольными мужами ему места не было. Он стоял за спиной своего господина в ожидании указаний, иногда отходя, чтобы дать распоряжения прислуге, а иногда те сами к нему подходили.

Ансгар сидел к тиуну спиной и не мог его как следует рассмотреть, но что-то в Черноусе ему сразу не понравилось. Это был мужчина средних лет с по-настоящему черными волосами и бородой, ухоженными так тщательно, как этого не делал ни один знакомый Ансгару человек, будь то простой воин или ярл и даже конунг. Лицом он был довольно красив, но эта красота казалась Ансгару неприятной, потому что тиун не походил ни на словена, ни на финна, ни на нордмана. На булгара он тоже не был похож, и, к какому племени принадлежал Черноус, Ансгар понять не мог. Был тиун высок и крепок телом, так что мог бы даже сойти за воина, если бы не ужимки, которые сразу выдавали в нем человека, привыкшего прислуживать и угождать. Каждый раз, когда его подзывал Братята или ему самому нужно было что-то спросить, Черноус подходил к своему господину с таким подхалимским выражением лица, что, глядя на него, Ансгару становилось тошно. Бархатистый с легкой хрипотцой голос тиуна становился совсем мягким, когда он говорил с Братятой. Но зато как он менялся, когда Черноус распоряжался другой челядью! Тут его голос сразу становился твердым и повелительным, не терпящим возражений. Ансгар еще не говорил с ним, но уже решил, что словам Черноуса нельзя доверять.

Когда кубки были наполнены дорогим ставленым медом, Братята громогласно провозгласил:

– Слава Ансгару, великому мужу, которому обязан я жизнью своей! Слава!

Дружина подхватила, и грянуло дружное: «Слава!» Ансгар опрокинул мед в себя – давно он не пил ничего подобного, дивный оказался напиток. Довольно крякнув, он вытер усы.

– Славный мед! – сказал Ансгар, причмокнув.

– А то! – улыбнулся Братята. – Еще мой отец ставил! Для тебя велел я открыть бочку.

– Благодарю тебя, ярл! – Ансгар приложил руку к сердцу и склонил голову. Подобной чести ему еще никто не оказывал.

– Но такой мед нельзя пить впустую! – продолжил Братята. – Его надо пить, слушая песни и сказания о великих делах! Ты, друг мой, ешь, пей, не стесняйся! А между делом расскажи-ка ты нам о походе на Киев. Я с дружиной в то время, сам знаешь, здесь остался. О том, что случилось, знаю только с чужих слов. И в тех словах не раз звучало твое имя. Говорят, ты славно бился и в поле, и на стенах! А еще сказывали, ты раскрыл измену и добыл для князя казну Осколда. Вот и подумал я, кабы не от других, а от тебя самого услышать о твоих славных делах!

Ансгар, немного смутившись, ответил:

– Я плохой сказитель, красно говорить не научен.

– Да и не надо красно! Говори, как умеешь!

Делать было нечего, и Ансгар начал рассказывать. Поначалу говорил он путано, с трудом подбирая слова, но чем дальше, тем больше входил в раж и скоро заметил, что все сидевшие за столом, раскрыв рты, слушали о том, как он бился с воеводой полян Ратиславом, как вместе с князем Вольгой объявил маленького Ингвара сыном прежнего владыки Киева Дира, как искал с друзьями золото, как бился вместе с ними против мятежников, осадивших город. Ансгар старался говорить просто, без похвальбы, больше рассказывая о своих друзьях, особенно о тех, что сложили свои головы. Когда он закончил, Братята выдохнул с потаенной грустью и сказал:

– Кабы и мне в таких великих делах чести поискать!

К ночи, когда все наелись и напились, Братята отпустил своих дружинников, Ансгар отпустил Перенега, и снова они остались вдвоем, чтобы поговорить наедине. Только Черноус остался стоять у стены на случай, если понадобится господину.

– Хорошая у тебя жена, ну или кто она там тебе, – говорил Братята, а в глазах его читалась грусть, – по нраву пришлась сыну моему. Когда Златы не стало, он все понять не мог, что ее больше нет и она не придет, чтобы поиграть с ним. Я взял из челяди двух женщин, чтобы присматривали за ним, но он их не слушает и не любит. Одну недавно вообще пришлось услать в поле работать – воровала. А Сорока твоя Богше сразу угодила, так и ластится к ней. И с дочкой твоей ему в радость играть. Хорошо, что ты их сюда привез.

Ансгар сидел и слушал, потягивая мед. Не хотелось на ночь глядя о том говорить, но раз уж Братята помянул Злату, то он спросил:

– Кто мог желать ей смерти? Ведь она была такой…

Тут Ансгар осекся, посмотрел на Братяту – тот только кивнул.

– Да, она была доброй, никому зла не делала, – сказал он и горестно выдохнул, – у кого рука поднялась на нее?!

– Скажи, Злата только домашними заботами жила или ты ей и о своих высоких делах рассказывал?

– У меня от нее тайн не было. Я после стычки с ятвягами, по правде сказать, стал уже не тот, что прежде. Многое забываю, мысли путаю от боли. У меня же чуть ли не каждый день голова болит, тяжелая становится, особенно на непогоду. А у Златы голова ясная… была. Иной раз и подсказать что-нибудь дельное могла. Потому я ей доверял.

– А не доверил ли ты ей какую-нибудь тайну? Такую, за которую и убить могут?

Братята внимательно посмотрел на Ансгара. В его лице промелькнуло какое-то подозрение.

– Скажи, ты правда сюда не от Вольги? Со Сверром еще не общался?

– Правда, – твердо ответил Ансгар, – послушай меня, ярл. Если ты что удумал и таишь свою затею, то дело твое, я больше спрашивать не стану. Но если бы ты обо всем мне поведал, то, может, помог бы найти убийцу. Что для тебя важнее: сохранить одну тайну или раскрыть другую, – решай сам.

Задумался Братята, плеснул себе еще меду, выпил его залпом, снова посмотрел на Ансгара.

– Что ж, я тебе скажу, – вымолвил он наконец, – а уж ты сам решай, что с этим дальше делать, выдать меня с головой или нет… Той осенью, незадолго до убийства, приходили ко мне люди, вели всякие речи, что, мол, Вольга далеко и дела ему до нас нет, что посадил он нам на шею этого Оцо с его чудью и что, дескать, не пора ли нам вернуть власть на нашей земле. Говорили, что не нужен нам князь, а будем жить, как в прежние времена, и что я вновь буду править городом и окрестными землями. А для такого дела должен был я помочь всей своей дружиной прогнать Оцо прочь.

– А от кого были те люди? Кто хочет прогнать Оцо? – спросил Ансгар, понизив голос и подвинувшись поближе к Братяте.

– Они говорили, что и Вышан за них, и Завид, и Терех, и другие многие.

– Значит, прав Оцо! – не удержался Ансгар.

– В чем прав? – насторожился Братята. – Что он тебе сказал?

Ансгар понял, что проговорился, но отступать было некуда. Да и нечестным показалось таиться от Братяты, когда тот ему все свои дела как на духу рассказывал.

– Оцо сказал, что если где и есть измена, то среди словен, – ответил Ансгар, а сам внимательно смотрел в лицо Братяте, пытаясь уловить его помыслы. Но Братята только искренне возмутился:

– И ты ему поверил?! Не прав твой Оцо! И ты, варяг, не спеши ни меня, ни моих братьев-словен судить!

Он говорил так громко, что Черноус обернулся к ним и прислушался. Ансгар заметил это и попытался утихомирить Братяту:

– Прости меня, ярл…

– Ты не дослушал!

– Прости! Поспешил я! Прости! Сказывай, дальше что было!

Братята от возмущения хотел прекратить разговор и уйти, уже даже поднялся, но раскаяние Ансгара, видно, было таким искренним, что он все-таки смилостивился, сел обратно и промолвил:

– Ты меня выслушай – все до последнего слова! А уже там решай, измена это или нет!

Ансгар покорно склонил голову.

– Так вот, – продолжил Братята, – я им ничего тогда не ответил, сказал, что дело это великое и его обдумать надо как следует. И потом поведал обо всем Злате. И она, ясная моя, дала мне совет, мол, а ты сам пошли верных людей к Завиду, Вышану да Тереху, выведай у них, правда ли они сговорились на Оцо. И я так и сделал. К Вышану в Ладогу ближе всего, от него первей всех ответ пришел. А ответ такой, что, мол, коли ты будешь против Оцо, то и я с тобой. Насторожился я, думаю: неужто и правда сговорились? А потом пришли вести от Завида и Тереха. Они хоть и в разных сторонах обретаются, а ответили как один, что-де приходили к ним люди, против Оцо говорили, да еще и имя мое поминали, но ни тот ни другой ответа не дали, хотели сами ко мне послать, а только я их опередил. Вот и думай!

– Что же это получается, – задумчиво проговорил Ансгар, – есть кто-то еще? Тот, кто к одним идет, прикрываясь твоим именем, к тебе – другим, и пытается всех вас собрать воедино против Оцо?

– Теперь-то ты понял! – воскликнул Братята так, что Черноус снова навострил уши. – Вся моя вина, да и Завида с Терехом, в том, что, узнав обо всем, мы ни слова не сказали Оцо. А все потому, что он нам и вправду не люб. Вышан готов был бы против него пойти, но и он все это не сам удумал. Кто-то иной измыслил измену и пытался совершить все нашими руками! Злата тоже это поняла и просила меня отказать, когда снова ко мне придут те люди.

– И что, пришли?

– Нет. Так случилось, что я со Златой был на торгу и там в толпе узрел человека. Я узнал его – это был один из тех, кто приходил ко мне. И я показал на него Злате. В этот самый миг он посмотрел на нас, заметил, что я на него показываю, отвернулся и скрылся среди людей. А ближе к ночи Злату убили. С той поры я этого человека не встречал.

– И ты не искал его? – удивился Ансгар.

– Как же не искал? Искал, сам на торг ходил, думал, вдруг объявится еще, но больше ни слуху ни духу его не было, – развел руками Братята. – Думаешь, он и есть убийца?

– Не знаю, – задумчиво проговорил Ансгар и спросил: – А как он выглядел?

– Да как выглядел… обычно, с виду на воина похож, лицом словенин. Разве что родинка под глазом у него приметная была, с волосками.

– Родинка? Что ж, увижу – узнаю. – Сказав так, Ансгар умолк, думая закончить на этом разговор, но вдруг вспомнил: – А нож? Нож тот остался?

Братята потемнел ликом, снова налил себе меда и выпил залпом.

– Посиди тут, – сказал он и вышел.

Ансгар тоже налил себе меда, стал понемногу его цедить через зубы, потом вспомнил, что не один.

– Эй! – позвал он, и Черноус, тихо стоявший у стены, встрепыхнулся и повернулся к нему. – А ну-ка, поди сюда!

Тиун поспешил к нему с тем самым выражением лица, которое так не понравилось Ансгару.

– Сядь-ко, – показал ему Ансгар на место рядом с собой.

– Господин, я не могу… – начал испуганно Черноус, но Ансгар повторил настойчиво:

– Сядь! – и Черноус сел.

Теперь при свете свечей Ансгар мог разглядеть его получше. Кожа на лице и руках у Черноуса была смуглой и гладкой, большие миндалевидные глаза навыкате отливали чернотой зрачков. Нос с явной горбинкой и узкими ноздрями немного загибался крючком. Пухлые вывернутые губы, хоть и обрамленные черными усами и бородой, казались слишком женственными. Вся внешность Черноуса говорила о том, что он чужой для здешних краев, и одежда словенина смотрелась на нем нелепо.

– Так это ты нашел Злату? – спросил Ансгар, продолжая изучать тиуна глазами.

– Да, господин, – ответил тот, смиренно потупившись.

– Зачем ты вынул нож?

– Хотел помочь.

– И потому перепачкался в крови?

– Да, господин, – отвечал Черноус, все так же не поднимая глаз, – крови много было.

– А где был нож?

– Вот тут, – показал тиун на себе, – под самой грудью.

– В сердце?

– Выходит так.

– И больше не было иных ран?

– Нет, господин.

– А что ты делал в саду?

– Я? – немного замялся Черноус. – Я искал госпожу.

– Зачем?

– По хозяйству хотел спросить… уже не упомню, что.

– А почем ты знал, что она там?

– Она любила там вечерять, это все знали, можете спросить кого угодно. – Черноус мельком взглянул на Ансгара и вновь опустил глаза. – Тот год урожайный был, яблок много, и запах от них духмяный был.

– Яблоки, значит, – грустно проговорил Ансгар.

– Яблоки, да! – радостно подхватил Черноус. – Любила она их!

– Ладно! – тряхнул головой Ансгар. – Ты мне вот что скажи: видел там еще кого-нибудь?

– Н-нет, господин, – промямлил тиун.

Ансгару показалось, что Черноус что-то недоговаривает. Его темное, чужое лицо вызывало раздражение, и невольно захотелось прижать его к стене да и выбить из него всю правду. Но тут вернулся Братята со свернутым убрусом в руках, и тиун испуганно вскочил со своего места.

– Господин! – проговорил он и низко поклонился, но ярл не обратил на него внимания.

– Вот, смотри! – Братята положил на стол и развернул убрус.

Черноус, вытянув шею, любопытно захлопал глазами. Заметив это, Братята махнул на него рукой:

– Ты иди! Нынче уже не нужен, сам управлюсь.

Черноус покорно склонил голову, попятился и вышел. Братята же подвинул развернутый убрус Ансгару, а сам сел и налил себе еще меду. Глазам Ансгара предстал клинок тонкой работы с остатками запекшейся крови. Он осторожно взял его и принялся рассматривать. Клинок был очень легкий и тонкий, как шило, притом очень острый: стоило Ансгару коснуться его кончика, как на пальце выступила капля крови. Рукоять, покрытая позолотой и инкрустированная самоцветом в навершии, оказалась слишком мала для мужской руки. Стало быть, сделал вывод Ансгар, клинок этот был изготовлен для женщины. Он положил нож на место и заметил, что на убрусе лежит еще и кольцо.

– Это ее?

– Да, – склонил хмельную голову Братята, – я ей когда-то подарил, и она очень любила его, всегда носила. Вот я и решил оставить его как память о ней.

Ансгар взял кольцо, пригляделся. Серебряное, оно было покрыто тончайшим черным узором, изображавшим сплетение цветов и листьев, и украшено драгоценным камнем, искрившимся при свете свечи.

– Оно немало мне стоило, но я ничего для нее не жалел, – промолвил Братята, – таких, как она, больше нет на земле…

– Это верно, – согласился Ансгар, вспомнив про Рунфриду. Он поглядел на ярла – из того глаза, что был зрячим, катилась слеза.

Утром Ансгар решил осмотреть сад. У Братяты, по словам Черноуса, так сильно разболелась голова, что он остался в постели, потому с собой Ансгар потащил самого Черноуса.

– Часто твой господин так хворает? – спросил Ансгар у тиуна.

– С тех пор, как не стало госпожи, почти каждый день, – ответил Черноус.

– Кто же за всем следит?

– У господина есть ближняя дружина, его верные мужи заботятся о конях и оружии, собирают дани с дальних деревень. А здесь, в хоромах, я смотрю, чтобы припасы были в избытке, чтобы в трапезной и на поварне порядок был, чтобы сряда исправна была и чтобы чисто было повсюду.

– А Злата за всем этим разве не приглядывала?

– Приглядывала! Конечно, приглядывала, – зачастил Черноус, – все-то ей интересно было, что да как. А все же она госпожа, не пристало ей о мелочах хлопотать, так что все равно это моя забота была.

– Ты мне скажи, откуда ты такой взялся? – Ансгар строго посмотрел на тиуна. Тот хоть и был почти одного с ним роста, но так сжался, что стал ниже на целую голову.

– Какой такой? – Глаза тиуна забегали, губы скривились в беспокойной улыбке.

– Какого ты роду и племени, спрашиваю.

– А-а, племени какого? Того не знаю, – облегченно выдохнул Черноус, – отец господина купил меня еще ребенком у булгар. А как я к ним попал, кто теперь скажет?

Ансгар еще раз оценивающе оглядел тиуна – что-то с ним было неладно, – но решил, что разберется с ним позже. Теперь он хотел посмотреть, где была убита Злата. Сад был совсем небольшой – всего несколько молодых яблонь на задах усадьбы Братяты, куда можно было попасть, пройдя через калитку. Снаружи сад был огражден только густыми кустами шиповника, и в нескольких местах через них можно было легко пройти.

– Где ты нашел ее?

– Вот здесь, у калитки, – поспешил показать Черноус.

– А как она лежала?

– Как лежала? Да как… на спине.

– В какую сторону?

– Вот так вот, – Черноус показал рукой, – ногами к калитке, а головой к саду.