Специальное назначение любви

Опять не получилось

– Ань, у тебя всё в порядке?

Голос Никиты вернул меня в реальность. Я сидела в его квартире на крышке унитаза и смотрела невидящими глазами на два отрицательных теста на беременность, лежащих на стиральной машинке.

Три дня задержки и ничего.

– Всё нормально, Никит. – Я постаралась говорить ровным голосом. – Подожди немного, сейчас освобожу.

За дверью послышались удаляющиеся шаги, а я даже не попыталась встать на ноги. У меня было ощущение, что на плечи легло свинцовое одеяло. Оно придавило меня неподъёмным грузом и даже цвета окружающего мира засыпало пеплом.

Я снова замерла. Двигаться было невыносимо тяжело. Снова ничего. Одна полоска без шансов родить ребёнка. Сколько там этих яйцеклеток осталось в яичниках? Сколько у меня ещё было попыток?

Сидя без движения, я не просто ничего не делала. Я даже не думала, не существовала. Даже была не здесь, а в липком, тягучем отчаянье невозможности родить ребёнка.

Это длилось вечность или даже две. Зачем что-то делать, если ребёнка не будет?

В дверь совмещённого санузла стукнули.

– Ань, выходи уже.

– Да, да, сейчас, – ответила я и не сдвинулась с места. А смысл?

Но Никита умел ждать. Встал за дверью и никуда не уходил. В душе шевельнулось раздражение его упрямством и удовлетворение упорством.

– Иди ко мне, Ань. Вместе проще решать проблемы.

Посмотрев на пластинки тестов на беременность с одной чёткой полосой, я горько хмыкнула. Мне наши совместные усилия не помогли забеременеть. Почему должны решить что-то другое?

– А-ня! – Настаивал Никита. – Там холодно сидеть. Иди ко мне в кровать. Согрею. Тем более, что я тебе вкусного принёс. Сбегал за свежими круассанами в пекарню.

– Правда?

– Конечно. – Голос Никиты стал соблазняюще вкрадчивым. – Взял классические и с кремовой начинкой, потому что не знал, какие ты захочешь в этот раз. А вчера по дороге домой купил сгущёнку и обычную, и варёную, и с кофе. Выберешь какая сейчас понравится.

– А остальную?

Никита засмеялся.

– Я тебя не брошу в беде. Съем остальное до капельки. Выходи, я тебе виноградного сока налью. Красного, как ты любишь.

Почувствовав голод, я шевельнулась, но сил встать и продолжить обычную жизнь пока не хватало.

Никита из-за двери продолжал уговаривать.

– А хочешь, я тебе фирменную яичницу с помидорами пожарю? С тостами или горячими бутербродами с сыром.

Звучало это даже соблазнительней круассанов с соком, но капризничать хотелось больше, чем есть.

– И в кровать принесёшь?

Это был удар ниже пояса. Никита просто ненавидел крошки в постели. Если замечал хоть одну, долго мне выговаривал за схомяченную печеньку или крошечный бутербродик.

Ответ я прекрасно знала, но желание отжать побольше сегодня было непреодолимым. На моё удивление, Никита ответил без малейшей задержки.

– Принесу. И тебя в кровать тоже на руках доставлю. Выходи, моя птичка.

Щёки стали пунцовыми. Птичкой он меня называл, когда ещё не знал, кто я такая. После первого секса наощупь в полной темноте. Даже термос с гравировкой птицы подарил.

От смущения я вскочила на ноги и выбросила бесполезные тесты в мусорное ведро. Оторвала туалетную бумагу, скомкала, и положила сверху, чтобы не было видно. Открыла дверь и тут же потеряла опору под ногами.

Никита подхватил меня на руки и поцеловал в губы. Ласково, нежно, успокаивая. Я обхватила его крепкую шею руками. Замерла. А он, словно хрупкую вазу, отнёс меня в кровать.

Усадил, обложив подушками, укутал в одеяло.

– Заледенела совсем. Разве так можно?

Он убрал мои тёмный растрёпанные волосы за уши. Чмокнул в губы и обнял, обхватив сильными руками вместе с подушкой.

Я почувствовала себя крошечной.

– Никит, я опять не забеременела.

Его плечи напряглись, закаменели.

– Я знаю. Ещё вчера знал.

– Откуда? Я тест только сегодня сделала.

– У меня на телефоне твой менструальный календарь.

– Зачем? – Искренне удивилась я.

– Чтобы понимать, что происходит, и сколько у нас осталось попыток. – Никита вздохнул. – У тебя вчера было плохое настроение. Совсем плохое. Хуже, чем если ты просто устала или расстроилась, или даже всё вместе. Доводы никакие не слышала. А когда грудь начал целовать вечером, оттолкнула, сказав, что тебе больно. Я предположил, что это связано с циклом. Проверил в телефоне, и всё сошлось.

Мне стало обидно.

– То есть ты теперь любое моё плохое настроение будешь объяснять колебанием гормонов? Думаешь, в другие дни мне не может быть больно, обидно или я не могу устать?

Я попыталась вывернуться из его медвежьего захвата, но Берестнев не дал.

– Можешь, конечно, можешь. Но перед месячными тебе всё кажется особенно обидным. И больнее в несколько раз. Ты готова расплакаться, если я напоминаю, про неубранную в шкаф футболку. Сегодня вообще в туалете сидела и мёрзла. Мне тебя очень жаль, но это неадекватная реакция. Я сразу понимаю, что с тобой что-то не так.

К горлу подкатили слёзы. Мне стало так обидно, словно меня предали. Я снова рванулась из объятий, и снова осталась в Никитиных железных тисках.

– А со мной всё не так! Понимаешь, всё не так! Я даже забеременеть не могу! У меня яйцеклетки заканчиваются! А я забеременеть хочу!

– Будем пробовать, Ань.

– Сколько? Сколько мы будем пробовать?

Сколько нужно, столько и будем пробовать. Тем более, – он поцеловал меня в ухо, – это удивительно приятный процесс. Я бы продолжал наши попытки, хоть каждый день.

Теперь обидно стало вдвойне.

– Это тебе шуточки, а у меня последний шанс стать матерью. Понимаешь? Другого не будет!

– Будут другие возможности. Мы их рассмотрим, когда используем эти. А пока надо стараться и делать всё возможное, желательно без слёз.

Я хотела сказать что-то, чтобы он понял, как мне тяжело, больно и в каком отчаянье я нахожусь каждую секунду. Но я просто расплакалась, а у Никиты хватило ума молча гладить меня по голове и не убеждать, что это не так.

Вместо фильма

Сегодня всё раздражало, и на всё не было сил. Живот болел, ощущение бесполезности и никчёмности из-за неслучившейся беременности. И даже внимание Никиты было цепляющим.

Чем больше Берестнев делал для меня хорошего, тем больше хотелось вывести его из себя. Заставить проявить неудовольствие. Это дало бы мне право на него злиться, может быть даже накричать.

Но он был безупречным.

Я и не заметила, как оказалась в кровати, укутанной в плед. Никита придвинул круглый столик на несуразной волнообразной ножке. Сел рядом в кресло так, чтобы и мне и ему было удобно дотягиваться.

– Может сядешь ко мне в кровать?

– Я останусь в кресле.

– Боишься, что я утащу у тебя печенье с мармеладкой?

Я демонстративно потянула к себе блюдечко с выпечкой. Вместо того, чтобы начать со мной борьбу за сладости, Берестнев переставил печенье ближе ко мне.

– Просто кровать для того, чтобы спать. В кровати едят, когда нет выбора или сил: если сильно заболел или едешь в поезде. А мне зачем? Я в собственной квартире и вполне здоров.

– Никит, и тебе никогда не хочется полениться? Сделать что-то безумное? Хотя бы необычное или непривычное?

Мне стало интересно. Никита с улыбкой пожал плечами.

– Нет. Мне нравится, что вещи лежат на своих местах. В детстве я играл с дедом или отчимом в игру с завязанными глазами. Пробовал полностью собраться в спортивную секцию или, например, съесть уже приготовленную еду. Иногда получалось забавно. Особенно, если накануне солонку и перечнице поменяли местами. Было весело.

– Да? Мы тоже с дедулей Колей развлекались. Только мы пытались найти спрятанные бабулей сладости или сюрпризы. Мы переворачивали вверх дном квартиру. Однажды нашли дедулину заначку от бабушки в книжке. Представляешь, советские деньги уже не были в ходу, а там лежало 25 рублей – целое состояние. Бабуля говорила, что на них можно было купить сапоги. У вас такое случалось?

– У нас? – Никита выглядел шокированным. – Это была в принципе невозможная ситуация. Сан Саныч отдавал все деньги маме. Она их раскладывала по конвертам: еда, коммуналка, учёба, что-то ещё по мере необходимости. Отдельно лежала сумма на непредвиденные расходы. Мы все знали где она, потому что непредвиденное могло случиться, когда родителей не было дома. Но мы никогда их не трогали.

– Везёт вам. Мы однажды с мамой купили платья на Новый год на всю зарплату. Потом целый месяц сидели на кашах и консервированных домашних помидорах. Хорошо, что проездные успели купить заранее.

– Ну вы даёте! У нас всё было по плану. Даже на отпуск мы начинали копить сразу же, как только возвращались из предыдущей поездки. Чтобы точно уложиться в бюджет.

Мы смотрели друг на друга удивлённо, но с улыбками. Никита сейчас был каким-то особенным. В отряде специального назначения это не ощущалось. А дома мне казалось, что Берестнев старше. Гораздо старше меня.

За полтора месяца жизни с Никитой в его квартире, я начала ощущать себя моложе, защищённее, нежнее. Вот и сейчас, потянувшись за чаем, неловко повернулась и живот начал болеть сильнее.

Мне даже не понадобилось что-то говорить. Никита сам придвинул чашку, сделал бутерброд, положил печенье и придвинул к краю стола с моей стороны.

– И сгущёнку, пожалуйста. – Попросила я. – Я сверху полью.

– Аня, у тебя бутерброд с беконом. Сгущёнку сверху?

Он так удивился, что я не смогла сдержать смех. Прыснула, едва не расплескав чай. Никита нахмурился, но комментировать не стал. Просто отодвинул чашку подальше.

– Нет, в чай налью. Но в детстве я могла и сверху намазать. Мама грела рис с котлетой, а я просила посыпать гарнир сахаром. Мама сильно удивлялась. Говорила, что мой отец сладкоежка, и я такая же.

Живот скрутило сильнее, и я скривилась от боли. Постаралась усесться удобнее и натянула одеяло до подбородка.

– Может таблеточку?

– Да, сейчас поедим и я приму лекарства.

– А потом ложись удобней, будем бездельничать. Жаль, что нельзя сходить в кино. Может поваляемся в постели и посмотрим что-то вместе?

Я откусила бутерброд и, вылив ложку сгущёнки, запила чаем. Зажмурилась от удовольствия. Мне показалось, что мне физически стало легче. Да и неудавшаяся беременность не так сильно скребла душу.

– Давай. Что будем смотреть?

– Сегодня я готов смотреть вместе с тобой мелодраму про сладкую пресладкую любовь, усыпанную сахарной пудрой.

– Ого! Вот это мне повезло! Ем в кровати, фильм про любовь. Неужели жизнь налаживается?

Никита бодро прожевал бутерброд, запил чаем и, вытерев руки салфеткой нырнул в кровать с другой стороны. Включил телевизор, начал листать мелодрамы.

Прислонившись к его крепкому плечу, я смотрела на список фильмов и не знала какой предпочесть. Никита листал, ожидая моей реакции. Наконец, я нашла старенькую любимую картину про студентов.

– Отличный выбор. Отдыхай, Ань. Всё наладится постепенно.

Берестнев поцеловал меня в щёку и включил фильм. По экрану уже поползли буквы названия, как на тумбочке запиликал телефон. Никита поставил мелодраму на паузу и вышел на кухню.

Мне не надо было слышать разговор. Достаточно того, что такой сигнал стоял у Берестнева только на заместителя командира отряда специального назначения Нестерова.

По отрывистым ответам Никиты было понятно, что звонок неслучайный. Он больше слушал, потом коротко и чётко соглашался. Потом фразу длиннее и закончил разговор.

В комнату вернулся с таким выражением лица, что мне стало жалко нас обоих. И Никиту, которого вызвали на работу в выходной, и себя, потому что сегодня мне категорически не хотелось оставаться в одиночестве.

– Ань, – начал он пытаясь подобрать слова.

– Вызвали?

– Нестеров. – Он едва заметно поджал губы. – Ты же знаешь, я хотел бы побыть с тобой. Тем более, что лежать в постели с такой восхитительной красоткой во много раз лучше, чем топать на службу.

– Знаю, Никит. Ты не переживай. Я всё понимаю. Служба есть служба. – Я постаралась погасить в себе разочарование. Сама всего два месяца назад была на его месте, пока не уволили. Понимала. – Да и ты не обязан ни отчитываться передо мной, ни проводить время. Я здесь, только чтобы забеременеть. Так что езжай спокойно. Истерик устраивать не буду.

Никита расстроился. Нахмурил лоб, но спорить не стал. Переоделся, залил в термос чай, положил бутерброды и шоколадку в зип-пакет. Всё уместил в небольшой рюкзачок. Поцеловал меня в губы.

– Ты грейся в кровати. Закрою сам. Как только освобожусь, перезвоню. Будь умницей.

– Буду ждать.

– Отдохни.

Никита ещё раз поцеловал меня и почти бесшумно выскользнул из квартиры. А я, так же тихо заревела в подушку.