Забудь о любви

Глава 1

– А вот так, девочка, – брюнет обращается ко мне так, как делал это сотни раз, когда мы оставались наедине. У нас всего пять лет разницы, но рядом с ним всегда чувствую себя девчонкой. – На эту свадьбу было поставлено слишком много… Бизнес, репутация, я сам. Теперь шакалы славно попируют на моих костях.– Что отмечаешь? – интересуюсь у шикарного брюнета, сидящего в углу бара. – Беременность невесты, – он хмурится, расфокусировано глядя в пространство. Три часа дня, а в его стакане виски остался только лёд. – Надо же! Поздравляю! – звучу искренне. – Не с чем. – отрезает. – Ребёнок не от меня. Немею от удивления. – Как же так? Вы через три дня женитесь… – кстати, я в числе приглашённых на церемонию.

Мужчина разворачивается, и я смотрю в стальные глаза Карла – главного партнера моего отца. Правда, это не единственное, что нас связывает. То есть связывало.

Папа сейчас на меня зол, и мы отдалились. Я больше не в курсе новостей его партнёров, главным из которых является Карл. Он чех, в России живет не так давно, но безупречно владеет русским. Лишь изредка, в моменты крайнего раздражения, пробивается еле слышный акцент. Как сейчас.

Пиджак небрежно брошен на стол, галстук расслаблен, рубашка обтягивает напряжённые плечи. Холодный аристократ с телом греческого бога. По-мужски красивое, породистое лицо, в глазах – ирония и высокомерие, заключённые в стальную оболочку. Даже теперь, когда моё сердце занято другим человеком, нельзя не признать, что Карл чертовски хорош. Был и есть.

Да, случались у нас… эпизоды, но эта интрижка всегда оставалась за скобками – за скобками давней дружбы наших семей, за скобками партнёрства Карла и моего отца, за скобками семилетних отношений Карла с русской девушкой. Наши ничего не значащие, но совершенно особенные встречи. Мимолётный контакт глаз, сообщение в телефоне, случайное прикосновение пальцев – и через час мы где-нибудь только вдвоём за плотной закрытой дверью.

Это никогда не длилось долго, не случалось часто и точно не затрагивало чувств. Яркие вспышки острых эмоций, подсвечивающие обыденность, без которых мы отлично обходились, будучи вдалеке друг от друга. А с тех пор, как в моей жизни появился Тимур, прекратилось вовсе.

– Что значит “поставлено слишком много”? – не понимаю.

Машинально подносит к губам пустой стакан, не замечая, что пьёт талую воду.

– Видишь ли, я гражданин Чехии. Это сильно связывает мне руки в России, как бизнесмену. Став моей женой, Бет вошла бы в концерн и представляла интересы нашей семьи. Мои интересы. Первые документы мы должны были подписать прямо в день церемонии – явится губернатор со свитой.

Его взгляд вдруг проясняется, словно озарила догадка. Он поворачивается ко мне, оглядывая от кончиков туфель до платиновых прядей волос на плечах. Закинув ногу на ногу, с удовольствием позволяю ему это сделать. Микродоза адреналина, попадающая в кровь от его пристального внимания, приятно будоражит.

Со сдержанным восхищением произносит:

– Идеальна.

Легко улыбаюсь. У этого человека очень высокая планка требований, но я всегда выше.

Карл жестом зовёт бармена обновить содержимое стакана и с лёгким прищуром интересуется:

– Алёна, что ты делаешь в ближайшие года… два?

Начинаю, было, рассказывать о планах моего благотворительного фонда, которому посвящена полностью, но вовремя осекаюсь. Он же несерьёзно?

Увидев догадку в моих глазах, продолжает:

– Приношу извинения за неподобающие для этого обстоятельства, позже всё сделаю правильно. – одёргивает завернувшийся манжет, поправляя запонку с монограммой, – Алёна, выходи за меня замуж.

Грустно закусываю губу и прошу очень кстати подошедшего бармена:

– Оставьте бутылку и принесите ещё стакан. Льда не надо.

Карл поднимает бровь в удивлении – я очень редко пью. Косится на часы:

– А не рано для крепкого алкоголя?

Киваю на то, что у самого уже не первая порция виски.

– У меня тоже есть повод.

Карл выжидает, пока бармен закончит суетиться и поднимает свой стакан в ожидании тоста:

– За что пьём?

– За предстоящую свадьбу любимого человека, – отвечаю, чувствуя, как перехватывает горло. Сказать это вслух оказалось не так уж просто.

– Я так понимаю не чокаясь? Радостью ты не светишься.

– Да… – теряюсь. – Он женится на другой… – выходит сипло.

– Тимур Власов? – уточняет Карл, попадая в точку. Если бы мы играли в морской бой, то он бы сейчас утопил хорошо спрятанный однопалубник. – Так он же женат.

– Разведён. – исправляю не без раздражения. – Откуда такая осведомлённость?

Близких подруг у меня нет, я ни с кем не обсуждала эту историю. И особенно не хотелось бы делить её подробности с Карлом, потому что мы с ним – совсем про другое, лёгкое и поверхностное. Как он узнал? Отец нажаловался? Вряд ли. Вячеслав Игоревич весьма трепетно относится к распространению такого рода информации. Иными словами, стыдится романа дочери с несвободным мужчиной.

Так что более вероятно иное: после несчастного случая с окном, когда якобы по моей вине осколками стекла ранило жену Тимура, поползли слухи. Супруги Власовы тогда расстались, угадайте, кого обвинили? Только Карл вряд ли стал бы собирать сплетни – совершенно другая орбита.

Становится зябко, чувствую себя неприятно обнажённой, ёжусь, закутываясь в тонкий пиджак. Карл распоряжается выключить кондиционер и поясняет:

– Они друзья с Нечаевым. – фамилию он произносит сквозь зубы и зло опустошает стакан.

Лёшу Нечаева я хорошо знаю по работе с моим фондом, профессионал отличный, но тот ещё… ловелас. Он же руководит филиалом, в котором проходила стажировку Бет, невеста Карла. Неужели солнечный голубоглазый мальчик вскружил голову бедняжке? Не может быть, он Карлу не конкурент. Или может?

Неверяще интересуюсь:

– Нечаев – счастливый отец?

Карл лишь хмыкает, медленно сжимая кулак до побелевших костяшек. Грудь едва заметно вздымается, крылья носа подрагивают. Каково ему жить с изменой? Да ещё такой явной, публичной: невеста сбежала практически из-под венца. Мы никогда не обсуждали личное, более того, я всегда думала, что Карл чужд душевных терзаний, а сейчас кажется, что ошибалась. Он любил её?

– На ком женится Власов? – даёт понять, что предыдущая тема закрыта. Приступ гнева купирован, но теперь ясно, насколько обманчив внешний штиль.

– На бывшей жене… – делаю слишком большой глоток виски.

Всё нутро опаляет жаром. Судорожно хватая воздух, закашливаюсь до выступающих слёз. Из ниоткуда появляется стакан минералки, Карл учтиво подаёт салфетку и продолжает:

– То есть ты отказываешь мне из-за человека, который во второй раз женится на своей жене? – произносит тоном бизнесмена, уточняющего условия контракта.

Да, отказываю. Потому свадьба Тимура – не свершившийся факт, тем более о ней я узнала от третьих лиц. Возможно, даже неправда, а развод ведь случился не просто так? Это даёт надежду.

Склонив голову, Карл испытующе смотрит, словно пытается что-то понять. Не надо. В моём чувстве нет логики и рационализма, проявления которых он так ценит в людях.

– Зачем он тебе, девочка? – берёт мою кисть в ладони, поглаживает пальцы. Меня всё ещё морозит, а его руки горячие и сухие. Тепло поднимается по предплечью и дальше расходится лёгкой дымкой по телу. Отдаю вторую кисть, чтобы согреться. – Стоит щёлкнуть этими прелестными пальчиками, и мгновенно выстроится очередь из каких угодно мужчин.

– Очередь… – повторяю с горькой усмешкой. Зачем мне какие угодно мужчины, если болею одним. И готова за него бороться.

Отвожу взгляд, не желая показывать, насколько глубоко задета. – Извини, наверное, тебе придётся поискать другую невесту.

Карл убирает руки, и вместе с ними исчезает тепло.

– Возможно, – возвращается в мрачное настроение, в котором я его застала. – Но всё же подумай. – смотрит на часы, – Я сутки не буду решать этот вопрос. Жду ответ завтра в это же время.

Покидаю бар в полной уверенности, что не приму предложение. Но куда деть ощущение включившегося таймера? Осталось 23:59:58…

Глава 2

Прямо на ступенях отеля набираю Тимура, чтобы в очередной раз услышать короткие гудки. Мой новый номер у него тоже в блоке. Знала, просто решила убедиться, что всё ещё в чёрном списке у любимого человека. Лёгкая боль при каждом гудке тонкой иголочкой колет сердце, подтверждая, что жива, чувствую и люблю.

– В студию Серафимы Власовой. – распоряжение вызывает у папиного водителя протест. Да, еду к бывшей жене Тимура.

– Распоряжение… – качает головой. – Нельзя, Алёна Вячеславовна.

Раньше бы я изощрилась и хитро обошла запрет, но таймер запустил какой-то механизм, заставляющий терять самообладание:

– Можно. – отвечаю резко, с нажимом. – Поехали.

Папа ещё не знает, что план “с глаз долой, из сердца вон” провалился. Думал, длительная командировка, в которую он отправил меня после скандала с Власовой, заставит переключиться и забыть "эту блажь”– так он назвал моё чувство. Не понял, что Тимур для меня – серьёзно. Не стоит его винить, я и сама не сразу это приняла.

Год назад фонду потребовался фотограф с характером. Хотелось, чтоб снимки были наполнены смыслом, задавали вопросы, обращались напрямую к душе зрителя. Только так можно достучаться до спонсоров. Сроки поджимали, ежедневно в урну летели сотни фотографий, но всё впустую. Уровень мастерства у всех претендентов был приличный, только ничего не цепляло. Как выбрать?

Решив положиться на волю случая, я сунула руку в ворох карточек, достала первую попавшуюся и… ошеломлённо застыла. Забыла, что не одна, и ассистенты ждут вердикт, что надо дышать и говорить. Просто не могла оторваться.

С карточки смотрел мужчина… Позже отмечу, что он с голым торсом, и что фото сделано больше пяти лет назад. В техзадании всё было ровно наоборот – работы принимались лишь свежие, и модель должна была быть одета. То есть я ни при каких обстоятельствах не увидела бы этот снимок. Жизнь распорядилась иначе. Судьба.

Как же он смотрел! Словно для него в мире не существовало никого, кроме меня. Отчаянная влюблённость и чистое восхищение. Жажда и похоть на грани разврата. Риск и азарт, чтобы тебя добиться, сила и власть – чтобы удержать. Такой взгляд – это не заслуга фотографа, а сама суть мужчины, которую не создаст ни одна иллюзия.

Меня сбило взрывной волной.

Никто не дарил таких взглядов прежде. И после тоже никто. Только он.

Проект завершился, а карточка прижилась в ежедневнике. В очередной раз заметив, как рассматриваю, ассистентка, шутя, предложила вставить в рамку… Так Тимур поселился на моём рабочем столе и стал близким. Смеялась над собой, грозила визитом к психиатру, но тонула в его взгляде всё глубже и глубже. Болтала с образом, мечтала, наделяла чертами и качествами, прекрасно осознавая, что всё останется на уровне фантазий. Поначалу это было игрой.

Не удержалась. Поддавшись эмоциям, попросила найти контакты модели. Судьба же не зря нам подбрасывает людей, правда? И когда принесли подробную справку, выяснилось, что мужчина, которого я уже привыкла считать своим, женат. На девушке-фотографе Серафиме, сделавшей это фото. На неё он смотрел? Её жаждал?

Так вышло, что за тридцать шесть лет все мои отношения, которые действительно можно было назвать отношениями, случались с несвободными мужчинами. Даже отец моей Полинки был глубоко женат. Но ни разу этот факт не причинял столько боли. Прорыдав сутки, разрешила себе узнать Тимура Власова лично. Одна встреча. Просто познакомиться – вдруг он действительно хороший актёр? На фото – космос, а в жизни – пустышка?

Снова промах. В реальности Тимур превзошёл самые смелые мечты. Я влюбилась. Искренне, болезненно, неотвратимо. Пришло осознание, что игры кончились, а чувства настоящие. И, казалось, он отвечает взаимностью.

Чтобы чаще видеться с ним, уговорила отца отдать проекты “Лиры” – семейного благотворительного фонда – компании Тимура Власова. Мы провели несколько волшебных вечеров, которые не стираются в памяти, даже несмотря на то, что не зашли далеко… Я пила нашу реальность крупными глотками и не могла напиться. Летала. А некий надрыв, что тогда был в Тимуре, приняла за страсть. И ждала… Ждала, что он посмотрит на меня так же, как на том фото. Ведь он ушёл от жены.

– Алёна Вячеславовна, мы на месте. – не заметила, как приехали к старому зданию фабрики, переоборудованному под офисы. Здесь же расположены архитектурное бюро и фотостудия бывшей жены Тимура, Серафимы Власовой.

– На фотосессию, – сообщаю магическую фразу охраннику, и турникет загорается зелёным.

Твёрдо жму нужную кнопку лифта, проверяя в зеркале макияж. Карл бы прав, идеально.

На трепет и волнение нет времени, Серафиме придётся со мной поговорить.

В этот раз обойдёмся без исповедей.

Толкаю дверь с табличкой “атр-бюро Визуал” и торможу в приёмной, подбирая слова и отслеживая реакцию. Если девочка за стойкой ресепшен – свидетельница прошлого инцидента, то ситуация осложнится. Вряд ли, конечно, выпроводят с охраной, но рады моей персоне точно не будут.

– Вы на фотосессию? – приветливо интересуется менеджер, – избавляя от необходимости что-либо придумывать.

Подтверждаю лёгким наклоном головы. Она сверяется с записями и, посмотрев на часы, удовлетворённо кивает.

– Вы можете подождать в малой студии, фотограф сейчас подойдёт. Желаете чай или кофе?

– Воды, пожалуйста, – в горле сохнет.

Естественно, меня не может быть в расписании – я с кем-то совпала по времени, но так даже лучше – не придётся искать Серафиму, сама придёт.

– В соседнюю дверь, – корректирует моё направление движения.

Нет, в эту. Хочу ещё раз увидеть кое-что.

– Не возражаете, если пока посмотрю галерею? – девочка мнётся, и я подкрепляю просьбу такой улыбкой, после которой редко отказывают.

– Х-хорошо, – сдаётся, – но аккуратнее, пожалуйста, не споткнитесь. Там не разобран реквизит после съёмки. – вручает стакан и пропускает в светлое помещение, с высокими фабричными потолками и огромными окнами.

Окна, кстати, сменили. Больше нет потрёпанных временем винтажных рам с выпадающими стёклами. К лучшему. Я действительно не хотела вредить.

В центре стоит гигантский часовой механизм. Красивая, правдоподобная имитация. На мгновение кажется, что шестерёнки вздрагивают в громом: “Тик!”, – напоминая о таймере. Жутковато. Внутри холодеет от ощущения, словно всё уже предопределено. Гоню его от себя – ещё поборюсь.

Несколько колец с шестерёнками “выпали” и раскатились, мешая пройти. Аккуратно перешагиваю препятствия, стараясь не завалиться – в узкой юбке и на моих каблуках это не так-то легко, но тянет мощным магнитом в ту часть студии, где висят портреты…

После того, как Тимур ушёл от жены всё резко изменилось. Только не в ту сторону, что надеялась. На проекты “Лиры” он поставил Лёшу Нечаева, своего партнёра и друга, а от встреч со мной отказался вовсе. В последний наш “живой” разговор из него словно выкачали энергию. Тимур сумбурно объяснял, что между нами ничего не должно было произойти, что ему жаль, если дал надежду… Он не хотел. То есть хотел, но не хотел. Что причина не во мне, а в нём, и ещё гора банальностей, которые не запомнила, пытаясь удержать сердце в грудной клетке.

Это было жестоко и противоречило логике, поэтому я не приняла ни извинений, ни объяснений, ни того факта, что у нас нет будущего. Несколько раз пыталась поговорить с Тимуром, но он жёстко отказывал, даже несмотря на то, что я являлась самым крупным заказчиком, а отец готовился инвестировать в их компанию неприлично большую сумму. Готов был пожертвовать всем. Только ради чего? К жене так и не возвращался.

Сгорая в агонии, я решила встретиться с Серафимой. Записалась на фотосессию, а сама готовилась к разговору. Хотела понять, что в ней его держит, почему, освободившись, Тимур отвергает меня. И не поняла. Обычная серая мышка.

Мы ранее пересекались на официальном мероприятии, и там она показалась интересной, не более. Очень творческая, безусловно талантливая, мой отец – её ярый поклонник, но женятся ведь не на талантах, женятся на людях.

За всю фотосессию она не сказала и дюжины слов. Я ожидала упрёков, возможно, скандала, однако Серафима фотографировала. Брошенная жена была раздавлена, но работала с полной отдачей. Мне часто приходится позировать для медиа, и я отличаю, когда фотограф халтурит, снимает для галочки, забивая на недостатки клиента. Объектив Серафимы искал мои достоинства, что окончательно сбило с толку.

Кто бы стал фотографировать любовницу мужа? Подчёркивать, а не умалять красоту, показывать в выгодном свете? Совсем нет гордости? Хотя терять гордость, наверное, участь всех женщин Тимура, потому что свою к тому времени я тоже давно не встречала.

А потом увидела маленькую галерею, в которой висела фотография Тимура. Та самая. Оригинал с выставки. Репродукция высотой полтора метра. От неё волнами шла его энергия, клянусь, она была осязаемой. Накатывала и накатывала, срывая защиту. Тогда я и рассказала Серафиме всё, что держала в душе для него. Убивала её, умирала сама и не могла остановиться. Это была единственная исповедь в жизни.

Власова меня переиграла.

Уходила я без чувства победы, но и не побеждённой. Та встреча всё-таки вылилась в скандал, и отец отослал меня в Европу, строго запретив приближаться к Серафиме. Хотя мы с ней больше месяца обе были в Германии, на расстоянии двухсот километров друг от друга.

За это время Власовы официально развелись.

Атмосфера в студии плотная – давит, защищая хозяйку. На административном столе несколько личных вещей, подтверждающих, насколько мы разные: ночник в виде милого котика, разноцветные карандаши и фломастеры, веер расчёрканных эскизов, фильтры для объективов, ластики – герои мультфильмов, трафареты со следами краски, клавиатура и три мышки, моментальные фото, карты памяти, стикеры, исписанные неровным почерком… Яркий хаос. А у меня только ежедневник, бумаги и Тимур.

Расправляю плечи, сбрасывая часть давления. Своими неудобным вопросом Карл запустил во мне столько процессов, что чувствую себя заведённой игрушкой, в которой до предела сжата пружина. Как только коснусь поверхности – понесёт. Делаю пару мелких глотков минералки, пытась справиться с эмоциями.

Качаю головой, укоряя себя. Явиться на голом импульсе – это я молодец, конечно. Не знаю, чего ждать, что говорить… возможно, я приехала даже не к ней, а к… Верчу головой в поисках фотографии Тимура. У меня ломка, и маниакально хочется ещё раз ощутить его волны, энергию, страсть…

Фото нет. В панике мечусь глазами по всему помещению. Не нахожу. Остальные работы на месте, а этой нет. В груди вязкой тоской разливается предчувствие, что больше никогда не увижу.

Это иррациональный страх – мы живём в одном городе, вполне можем встретиться случайно, но мир пошатывается, и я опускаюсь на край стола, проталкивая воду в горло, перехваченное спазмом.

Прижимаю холодный стакан к запястью, концентрируя внимание на острых носках глянцевых туфель. Душит потерей. Рвано дышу, уговаривая себя, что это просто портрет, часть экспозиции, которую поменяли. Или это последствия развода? Серафима больше не хочет, чтобы он на неё смотрел? В любом случае тише, Алёна. Нельзя, чтобы в таком виде тебя застала бывшая жена любимого мужчины.

Успокаиваясь, веду взглядом по длинной доске пола, пока не упираюсь в плоский прямоугольник, упакованный в крафт. Он такого же размера, как фотографии в галерее. Мелькает догадка, и дальше тело перестаёт подчиняться мозгу, который включил на максимум все сигнальные системы, запрещая открывать. Руки сами развязывают шпагат, разворачивают бумагу, и меня слепит лучами солнца.

Это барельеф под стеклом. Узнаваемый силуэт Тимура наполнен словами разной величины, выполненными каждое в своей технике. Самые крупные – ЛЮБОВЬ и ДОВЕРИЕ, а ещё преданность, близость, забота и искренность, нежность и страсть, свобода, уважение и много мелких, которые не могу разглядеть из-за опускающейся пелены.

Если тот взгляд был признанием Тимура тому, на кого смотрит, то это – признание её ему. Слова-чувства, вылепленные неравнодушными пальцами, наполняют мужскую фигуру как воздух, как вдохи и выдохи, предназначенные для двоих. Поэтому не висит на виду, и, скорее всего, выставляться не будет. Слишком интимное, личное, своё.

От этой картины исходят иные волны, проникая в поры незаметным ядом. Колени снова подкашиваются. Она его ЛЮБИТ или он её? Она ему ДОВЕРЯЕТ или он ей?

От отравления схожу с ума. Стоп, а как же развод? Бывшая секретарша Тимура написала, что Серафима даже на суд не приехала – не желала встречаться. Тогда что это? Её фантазии? Тоска по ушедшей любви или примирение?

Нет, нет, нет. Распространяясь, яд причиняет настолько невыносимую боль, что необходимость прекратить происходящее любым способом затмевает всё прочее. Трясу головой зажмурившись. Не отступает.

На самом деле, когда от тебя зависит большое количество людей, нельзя позволить себе истерику. Репутация в моём мире – если не всё, то очень многое. Никто не пожертвует деньги в фонд, которым руководит неуравновешенная истеричка, поэтому моя импульсивность самыми толстыми канатами привязана к двум чугунным битенгам – рассудку и воле. Но только что узлы развязались, и путы исчезли в воде. Без опоры меня мощным течением уносит от берега. Таймер тикает, будто на бомбе. Три, два, один, пружина рывком распрямляется… Бум.

Стакан, лежащий в руке, летит первым… Следом – мраморное пресс-папье, потом что-то из техники и какие-то мелочи… Мне жизненно важно разбить эти чувства вдребезги. Со звоном и треском, на самые мелкие части, чтобы потом не собрать и не склеить.

Осколки рассыпались, но слова абсолютно целы, лишь картина на гибком основании намного сползла из рамы. Поэтому, скользя по стеклянной каше, я хватаюсь за край и рву её на части, не чувствуя острых стеклянных крошек. Просто хочу, чтобы этого не существовало. Нигде, никогда.

Я, кажется, плачу, потому что уже ничего не вижу. Из коридора доносятся голоса – люди спешат на звуки погрома. Перед тем как упасть и удариться затылком об угол стола, я успеваю подумать, что вновь в этой студии что-то разбилось, и услышать взволнованный голос отца:

– Алёна! Алёна, остановись…

Глава 3

Сквозь завесу забытья прорываются звуки: кто-то зовёт по имени и что-то говорит. Судя по интонации, это вопросы, только не разберу какие. Хруст сгребаемого стекла, сердитый голос отца, торопливые объяснения девочки с ресепшен. Вот кому незаслуженно попадёт.

Ощущение укола, и я снова невесома, не могу открыть глаза или пошевелить рукой – не чувствую собственной тяжести. Так лучше. Таймер выключен, и мне спокойно в этой мутной пустоте. Подольше бы не выныривать…

Вспышки рентгена, осторожные касания, тихие команды персоналу – частная клиника. Опять о чём-то расспрашивают, но язык не ворочается – горло слишком сухое. Затылок глухо ноет, кисти саднят. Страшно хочется спать, но кто-то всё время раздражающе будит, и нет сил попросить его этого не делать. Веки неподъёмные – когда суета стихает, проваливаюсь в глубокий сон.

– …ничего критичного я не вижу, сотрясения нет, – утром будит меня чужой голос, видимо, принадлежащий врачу, – порезы мы обработали. Неприятно, но тоже волноваться не о чем. До свадьбы заживёт, как говорится. – усмехаясь, заключает незнакомец. – Пришлю медсестру – прокапаем, в обед выпишем.

– Точно не нужно продлить пребывание? – со значением переспрашивает папа.

– Не вижу необходимости, – бодро рапортует собеседник, а потом понимает намёк, – но если вы настаиваете…

– Я подумаю.

Распахиваю глаза на хлопок двери, думая, что ушли все. Не всё. Заметив, что я проснулась, отец меняет тон на более строгий:

– Здравствуй, Алёна, – тяжёлый вздох, заставляющий неприятно ворочаться чувство вины. – Давай избежим долгих объяснений, но всё же хотелось бы понимать, насколько ты осознаёшь последствия своих поступков.

Прекрасно осознаю. Отец говорит не о репутации фонда, хотя хватило бы и этого. Ему сейчас даже дышать надо правильно, пока в администрации решаются вопросы с главным проектом концерна. Сеть отелей, в строительство которой вложились отец и Карл, – крупнейший проект не только в масштабах региона, но и страны. Битвы за этот кусок побережья шли нешуточные, но наши выиграли. Теперь туда направлены огромные ресурсы, а все действующие лица под пристальным вниманием.

– Любая провокация, – распаляется он, – будет с радостью подхвачена и раздута конкурентами, пока не подписаны окончательные соглашения. И ты, поверь, преподнесла им шикарный подарок.

Не только я. У Карла тоже сюрприз. Вот почему он сказал, что свадьбу нельзя отменить. Интересно, о сбежавшей невесте отец знает? А о предложении, сделанном мне?

Конечно, он постарается замять скандал, организованный его воспитанной и интеллигентной дочерью. Если нужно, оставит лечиться здесь, либо привычно отправит в командировку, шантажируя должностью в фонде. Хотя “Лира” – целиком моё детище, любимый. Да, я создавала фонд при финансовой поддержке семьи, но в нём вся моя душа и стремления. И ответственность за людей, которая не отпускает.

– Понимаю, пап! – опустошение и слабость после истерики отступают под напором обиды. Снова отчитает, как ребёнка, не попытавшись понять. Согласна, что повела себя… опрометчиво, несерьёзно, но можно хоть раз поставить меня в приоритетах выше бизнеса и чужих людей? – Извини… Не смогла по-другому.

– Значит, не могла? – шумно цедит воздух сквозь зубы. – Я полагал, тема Власовых закрыта…

– А если нет?! – резко встаю, ловя головокружение.

– Остынь! – злится папа. – Пойми уже наконец, это не твой мужчина!

Хватаюсь за стол, чтобы выпрямиться и говорить на равных.

– Снова побежишь утешать Серафиму, наплевав на родную дочь?

Папа с досадой хмыкает, качая головой.

– Я поступил, как считал справедливым. И с ней, и с тобой, – берёт за руку, аккуратно поправляя завернувшийся пластырь на одном из порезов, – очень жаль, что ты так и не поняла.

– Не поняла. – выдёргиваю руку, морщась от боли.

Отступив, делает несколько шагов по палате. Достав телефон, сосредоточенно что-то листает и сообщает:

– Завтра в десять у тебя самолёт обратно, Алёна.

Нельзя! Если Власовы правда женятся, то отъезд лишит меня последнего шанса изменить ситуацию. Нежность Тимура и обещание в глазах не были миражом, не приснились. И если чувства были когда-то, то можно заставить их вспыхнуть вновь?

Падаю на кровать, сжимая кулаки. Эмоции притушены успокоительным, и весь мой протест задыхается невысказанным. Мучительно подбираю слова для уговоров, постоянно сбиваясь с мысли. От этой дурацкой беспомощности брызгают слёзы.

– Она не сможет. – раздаётся от двери голос Карла.

Откуда он здесь?

– С завтрашнего дня у Алёны очень плотное расписание, Вячеслав. Твоя дочь выходит замуж.

– За тебя? – уточняет бесстрастно папа, словно в курсе плана своего партнёра.

– Да. – Карл роняет тяжёлое, словно отлитое из металла слово.

Отец держит долгую паузу

– Я против.

Карл делает шаг ко мне, пристально глядя на отца. Без напряжения, давления, агрессии. Факт несогласия его не обеспокоил. Плечи расслаблены, просто ждёт продолжения.

Отец переводит взгляд на меня и, приложив руку к груди для убедительности, повторяет:

– Я. Против.

Не знаю, как реагировать. Подозревала, что он не обрадуется, узнав о нашем, гм, общении, но чтобы такой категоричный отказ… Вытираю остатки слёз, лихорадочно соображая, что делать. С одной стороны, я не ответила положительно на предложение Карла, с другой – это возможность отменить отъезд. Только как, будучи замужем, возвращать Тимура? И что вообще стоит за этим фиктивным браком? Каковы условия, обязанности?

Видя моё замешательство, Карл произносит:

– При всём уважении, Слава, в наше время родительское благословение не обязательно.

Отец хмыкает.

– Хорошо, – говорит мне, – поинтересуйся у своего будущего мужа, почему он здесь.

– Потому что вас прекрасно слышно в коридоре, – не дожидаясь ответа, продолжает диалог Карл.

– А в клинике ты что делаешь? – также не глядя на него, строго осведомляется папа.

Теряюсь всё больше. Карл младше моего отца на пятнадцать лет и два процента акций концерна, но папа никогда не давил авторитетом. За годы партнёрства все споры решались мирно, не выливаясь во вражду. Неужели сейчас всё закончится? Чувствую, как рушится нечто важное в их отношениях. Из-за меня.

– Пришёл за подтверждением беременности Елизаветы, – ноздри Карла вздрагивают, но в голосе нет раздражения.

– А сотрясение мозга у Лизы откуда? – наконец, поворачивается к нему папа.

Ошарашенно ахаю, прикрыв рот ладонью. Карл не мог. Он жёсткий, но чтобы ударить женщину? Лизу? Она девчонка совсем!

– Несчастный случай, – поясняет мне предварительно будущий муж. – Споткнулась, упала, ударилась о бордюр.

И добавляет:

– Слав… – его голос тяжелеет, – ты же знаешь, что не обижу Алёну. Никогда.

– Несчастный случай, значит, – игнорирует последнюю реплику папа и, так же гипнотизируя Карла, обращается ко мне, – тогда, Алёна, поинтересуйся, где в данный момент находится Алексей Нечаев. Возможно, твой жених, – особое ударение на последнем слове, – поведает много занимательного.

Карл складывает ладони в замок и поясняет:

– Если бы он оставил Елизавету в покое, как было предложено, уехал бы в Турцию с повышением, – ледяная ярость в нарочито спокойном голосе обжигает. – Это его выбор.

– Жестокое избиение – выбор? – отец снова выходит из себя, но кричать о таком нельзя, поэтому зло шипит. – Фальшивое уголовное дело – выбор?

– Слава, – предупреждающе качает головой Карл. – Зачем?

Даже под седативами моё сердце выпрыгивает от накала эмоций в палате. Можно выйти и отдышаться?

– О таком муже ты мечтала, дочка? – иронизирует отец. – Который ни перед чем не останавливается?!

Карл ему что-то отвечает, отец нападает снова… А я перестаю их слышать. Действительность будто замедляется, давая передышку и возможность решить, выбрать сторону…

Новость ли для меня, что Карл мстителен? Нет. Но ни разу не видела, чтобы был мелочным. Его месть нужно постараться заслужить.

Понимаю ли я, почему он так поступил с Лёшей? Да. Боролся за своё.

Принимаю ли средства и способ? Нет, они ужасны. Только за меня в жизни никто, никогда не боролся так, как Карл за Лизу. Или я за Тимура…

– А ты знаешь, пап, мечтала, -выпаливаю неожиданно для себя.

Мужчины затихают от неожиданности.

– Что? – округляет глаза отец.

– Мечтала о муже, которому буду важнее всего, – говорю, задыхаясь от учащённого пульса, – и всех.

Карл поворачивается корпусом в мою сторону, спокойно смотрит, склонив голову. Понял, что определилась. Не удивлён.

Соблюдая официальную процедуру, объявляю:

– Я согласна.

Отец идёт алыми пятнами:

– Алёна, ты ведь его не любишь!

Это последний аргумент?

Что ж…

– А ты благословишь с тем, кого люблю?

В меня летит молния гневного взгляда.

– Тебе не семнадцать лет, дочь, чтобы вести себя безрассудно и совершать такие ошибки.

Намек на мою раннюю связь, результатом которой стала Поля. Второй раз в жизни он попрекнул меня дочкой. Первый был сразу после новости о её существовании. Только с её рождения папа души во внучке не чает.

Прощаю этот упрёк.

Он от беспомощности.

– Появление Полины я не считаю ошибкой, – заявляю спокойно, кое-как справляясь с волнением.

– Ошибкой было то, что к нему привело… – он тоже снижает тон. До сих пор болезненно переживает отсутствие интереса к Полинке её биологического отца. – Нельзя было связываться с…

– …единственным, кому я была тогда нужна? – точнее, думала, что была нужна. Юный возраст, неопытность и протест в адрес постоянно отсутствующего папы помешали увидеть правду.

Помолчав, возвращается из воспоминаний. Тяжело вздыхает.

– Эта свадьба – ошибка, дочь. Ты быстро пожалеешь. И когда это произойдёт, возвращайся домой, буду ждать.

С этими словами, не обращая внимания на Карла, застывшего в одной позе, папа покидает палату, тихо прикрыв за собой дверь.

Мой теперь уже официальный жених отмирает:

– Распорядись, чтобы дома собрали твои вещи. Лучше переехать в отель.

– К тебе?.. – если мы поженимся послезавтра, логично жить вместе, но всё равно берёт оторопь от скоростей происходящего.

– А хотела бы? – внимательно отслеживает реакцию.

Отрицательно качаю головой.

Подходит, подносит к губам мою заклеенную ладонь и целует тыльную сторону. Губы сухие, горячие, мягкие, но не те.

События последних дней вымотали по полной, а это безобидное прикосновение неправильного мужчины лишает последних сил… Мягко освобождаю руку.

– Болит? – Карл скорее уточняет причину моего поведения, чем интересуется самочувствием.

– Болит, – соглашаюсь, имея в виду совсем не порезы…

Глава 4

Карл

5 лет назад

Карл

Пять лет назад.

Её роскошную задницу, обтянутую узкой юбкой, я приметил издали и подумал, какой отличный вариант на сегодня. Мероприятия инвестиционного форума, на который мы притащились с новым русским партнёром, до того скучны, что я высыпаюсь на выступлениях, а к вечеру энергия требует выплеска. Почему бы и не таким способом..

Платиновая блондинка, задержавшись перед зеркалом в вестибюле конгресс-холла, поправляет выбившийся локон и спешит к выходу. Перехватываю у двери, положив руку на тонкое запястье. Поворачивается, распахнув глаза. Хитрые, лисьи, в форме миндаля. Раскрываю её ладонь и вкладываю визитку – на обратной стороне указан номер люкса в соседней гостинице и время встречи – поздний вечер.

Девушка порядочно ниже, что ничуть не мешает ей, задрав подбородок, окинуть меня взглядом свысока. Краешек губ, покрытых тёмной помадой, одобрительно ползёт вверх. Переворачивает визитку, просматривая имя, название концерна, позицию… Вскидывает глаза и внимательно вглядывается, будто в поисках подтверждения данных. Забирает. Фейсконтроль пройден? Позволяю себе ухмыльнуться в предвкушении приятного вечера.

Но лисица достаёт ручку из кожаного портфеля, зачёркивает написанное и красивым почерком пишет ниже: “Малый зал, через час”, а затем исчезает, оставив лёгкий шлейф терпкой сладости. Таких свиданий мне ещё не назначали. Тоже не хочет скучать в одиночестве, слушая очередного нудного спикера? Вызов принят.

Слегка задерживаюсь и, не найдя её сразу в полутёмном зале, занимаю ближайшее место, решая осмотреться и пересесть, когда обнаружу. Со сцены льётся приятный женский голос, мягкая “р” щекочет слух. Оборачиваюсь – она. Лисица. Сменила платье на строгий костюм, едва ли не больше подчёркивающий женственность.

М-м-м-м.

– У бизнесмена, – рассказывает байку, – как-то спросил журналист: “Скажите кратко, в чём секрет вашего успеха?” “Хотите, отвечу двумя словами?” – предложил бизнесмен. Журналист, конечно, согласился, и бизнесмен заговорщически сообщил: “Правильные решения.”

Зрители улыбаются, она продолжает:

– Журналист, естественно, уточнил: “А как вы принимаете правильные решения?” Бизнесмен уверил, что тут на ответ хватит и одного слова. “Какого же?” – удивился журналист. Бизнесмен сказал: “Опыт”

Зал доброжелательно гудит.

– “А как вы получаете этот самый опыт?” – не унимается журналист. “Ещё два слова”, – откровенно издевается бизнесмен. “Какие?” – журналист замер, думая, что, наконец, узнает главный секрет. Бизнесмен ответил…

Лисица тянет драматическую паузу в несколько секунд и, разведя руки в стороны, горестно заявляет:

– “Неправильные решения…”

Зрители искренне смеются. Прекрасно играет.

– Дамы и господа, меня зовут… – шум мешает расслышать её имя, – и сегодня я готова поделиться опытом нашего фонда, чтобы вы принимали только правильные решения…

Следующие полтора часа я, к личному удивлению, даже с некоторым интересом и уважением слушаю о модели профессиональной благотворительности, которую лисица внедрила в своём фонде, поддерживающем современное искусство и талантливую молодёжь.

Пламенно вещает:

– Мы больше не Данко, положивший сердце на алтарь благотворительности. Хотя, поверьте, – распахивает пиджак, открывая прекрасный вид на грудь, – в наши проекты вложено немало души. Но процесс выстроен так, чтобы сотрудники фонда и волонтёры не выгорали. Для этого…

Абсолютно чужая тема, но всегда любопытно разбирать элегантные бизнес-решения. Да и девушку приятно разглядывать. Без делового костюма на вид ей немного за двадцать пять, но уверенность и манера держаться намекают, что больше. Ум, обаяние, харизма – разумеется, в зале никто не спит.

Лучезарно улыбаясь, заканчивает программу:

– Знаете, чему я учусь у своей дочери? Обнимать весь мир и не бояться, что не хватит рук. Потому что у неё всегда есть мои, а у меня – ваши. Есть же? Не слышу… – в подтверждение следуют громкие аплодисменты.

После выступления украсть звезду непросто. Её обступили, сейчас начнут брать автографы. Стою в стороне, опираясь плечом на стену, не хочу прерывать удовольствие – девушке явно нравится внимание. Подхожу, только когда пытаются увести.

Её брови удивлённо взлетают. Узнала. Улыбаюсь с лёгким поклоном. Пошли? Деликатно подставляю предплечье, на которое уверенно ложится узкая ладонь с аккуратным маникюром, и мы направляемся в сторону лифта, будто так и было задумано, будто знакомы, будто у нас общие планы. План.

Не сказав друг другу и слова, поднимаемся в люкс, где лисица превращается в кошку. Оставаясь на каблуках, она избавляется от всей одежды, кроме чулок и белья. Шикарная, раскованная женщина с огненным темпераментом, трахающаяся с такой же страстью, с которой только что выступала. Расстаёмся довольными друг другом, без сантиментов и обмена телефонами.

А за ужином меня ожидает сюрприз:

– Карл, – мой партнёр Вячеслав представляет гостью за столом, – разреши познакомить тебя с дочерью. Алёна, – обращается к лисице, – это Карл, о котором я тебе рассказывал.

В глазах моей случайной любовницы ни грамма смущения. Хитро улыбается, протягивая руку:

– Приятно познакомиться, Карл.

Наше время

Пишу сообщение лечащему врачу Алёны с вопросом, когда отпустит успокоительное. Тот отвечает, что все сильные препараты уже должны прекратить своё действие. Непохоже. Её взгляд продолжает быть рассеянным и отрешённым. С такой невестой, как говорят русские, каши не сваришь, а у нас планы.

Много планов. Поэтому вместо того, чтобы переживать последствия истерики и ссоры с отцом в тишине отельного номера за плотно прикрытыми шторами, мы едем на встречу с организатором свадьбы. Осталось два дня, и надо успеть сделать всё, на что у Бет было несколько месяцев: кольца, платье, букет… Что там ещё положено невестам?

С утра в голове вертится байка о правильных и неправильных решениях. Сколько раз нужно ошибиться, чтобы опыт вёл в верном направлении? Ведь каждое решение в моменте видится правильным – именно потому мы его и принимаем.

Во время редких встреч с Алёной не возникало и мысли, что когда-нибудь назову её женой. Не потому, что недостаточно хороша, просто в голову не приходило. Место матери моих наследников было отведено другой.

Елизавета, Элизабет, Бет… Грустная девятнадцатилетняя девочка с разбитым сердцем, которую я семь лет назад привёз в Чехию из России. Я понял, что Бет – мой вариант всего через несколько дней после знакомства. Нам обоим было не до любви. Если меня в принципе не интересовало это чувство, то её оно глубоко разочаровало. Стабильные отношения с доверием и уважением. Без амуров, но со страстью. Идеально.

Умница Бет хорошо училась и выросла в первоклассного архитектора. Любимица нашей семьи, лучшая подруга моей сестры, будущая звезда индустриальной архитектуры, правая рука в концерне. Гордо носила моё обручальное кольцо и ждала свадьбу, готовилась.

Кто знал, что всё это полетит к чертям из-за стажировки в России? Что я лично назначу её начальником мудака, обидевшего в прошлом? Сам подтолкну к нему. Ошибка, маскировавшаяся под правильное решение.

Достаю из бара бутылку с водой и осушаю в один приём. При каждом воспоминании о бывшей невесте внутри разверзается ад, и огненный шквал, вырвавшись, жёстко опаляет нутро, оставляя саднящие ожоги. Как она могла предать?!

Крепко сжав челюсти, тру ладонью грудную клетку, медленно возвращаясь в себя. Я должен сохранять холодную голову.

– Может, потом пообедаем где-нибудь? – предлагаю, отложив ноутбук. Выверяю новые документы для губернатора, где уже стоит другое женское имя.

– Нет аппетита, – отвечает Алёна, слепо глядя в окно на проносящиеся улицы, – да и мы ведь “спешим”, – повторяет мою интонацию со слабым оттенком иронии. Оживает.

– Не настолько… – выходит грубо. – Тебе понадобятся силы, – добавляю чуть мягче.

Её согласие на брак – не взвешенный выбор, а импульс и сопротивление решениям отца. Сейчас нужно найти такие слова, чтобы, когда эмоции схлынут, она не передумала. Безупречная королева, что подошла ко мне вчера в баре, отыграла бы свадьбу на раз и ещё получила бы удовольствие от скандала и всеобщего внимания, а эта красивая, раненая женщина может не справиться.

Организатор свадьбы, девушка с синими волосами, шокированно оглядывает новую невесту и причитает:

– Но ведь в приглашениях стоит другое имя…

Можно подумать, это самая большая трагедия. Кто их читает. А вот как объяснить семье, что Бет, которую приняли, как родную, оказалась лживой тварью? Что делать с партнёрами, ведущими проекты с моей бывшей невестой, и с конкурентами, которые не преминут использовать информацию о рокировке невест против концерна… И что делать с Алёной?

Она равнодушно отодвигает стопку каталогов со свадебными аксессуарами, заявив, что нет разницы, в чём выходить замуж, раз свадьба всё равно ненастоящая. Занавес. Если обожающая драму лисица выкинет нечто подобное на церемонии, всё пойдёт прахом.

– Оставьте нас ненадолго, – командую мальвине. Та с облегчением исчезает. Рада, что не придётся разруливать этот этический казус.

Развернув к себе кресло, в котором расположилась Алёна, сажусь максимально близко. Не так, как позволял себе раньше, но для контакта достаточно. Смотрю в глаза, читая эмоции. Болезненно морщится, отводя взгляд.

Циничная сука-судьба подкидывает мне вторую сломанную любовью женщину, но в этот раз я намерен выиграть партию. Должен выиграть. Больше нельзя принимать неправильные решения – слишком дорого обходится опыт.

– Поговорим?

Глава 5

Алёна

Беру конфету из круглой стеклянной вазы в форме маленького аквариума, разворачиваю – от едкого запаха ароматизатора мутит – заворачиваю, откладываю. Карл подаёт другую, а смысл? Не из чего выбирать – суррогаты, отличающиеся лишь цветом и вкусом пищевой химии. Но опции не выбирать у меня, видимо, нет, поэтому кладу в рот кошмарно кислый леденец и “наслаждаюсь” вкусом.

– Алёна… – Карл прилагает усилие, чтобы смягчить голос, вижу, но даже такие его интонации теперь звучат угрожающе. – Нам, так или иначе, придётся обсудить предстоящее торжество…

Торжество… Подобрал же слово. Его версия русского языка меня всегда умиляла. Словарь рафинированного интеллигента, обработанный суровым напильником в процессе ведения дел с разношёрстным русским контингентом. Для нас с ним “торжество” имеет совсем разный смысл.

В моменте сказать “я согласна” – было освобождением, но с каждой минутой всё больше накрывает осознанием последствий и пониманием, что это “торжество” – победа их с отцом воли над моей.

Тёплые пальцы ложатся на подбородок и аккуратно приподнимают лицо. Встречаю прямой взгляд глаз с радужкой стального цвета. Жёсткий, холодный. Теряюсь от контраста с мягкостью тембра:

– Давай не будем всё усложнять? – куда уж больше-то! – Я готов тебя услышать.

Все это время он не убирает пальцы, поглаживая щеку большим. Пробуешь отвернуться – хватка усиливается, закрыть глаза или отодвинуться – то же самое, а когда подчиняешься – лёгкая ласка, будто эти пальцы больше ни на что не способны. Методы дрессировки в исполнении Карла Лански. Этот человек всегда добивается своего.

– Нам надо говорить, девочка, иначе… – вот только без угроз! – Ничего не выйдет.

Всё же выворачиваюсь из ласковых тисков и выплёвываю конфету в салфетку. Сердце стучит неровно, руки подрагивают от эмоций. Хотелось бы высказать столько… но стараюсь быть краткой:

– Я в западне.

В ответ – молчание. Только и мне больше добавить нечего, всё вытекающее – очевидно.

Пауза затягивается, превращаясь в тягучее молчание, расползающееся щупальцами в тишине. В коридоре тоже будто вымерли все, даже в настенных часах стрелки с бесшумным ходом. Щупальца оплетают и сдавливают, лишая возможности полноценно дышать. Мну в руках салфетку, чтобы отвлечься от этого ощущения…

– Думаешь, я этого не понимаю? – Вынимает бесформенный комок у меня из пальцев и выбрасывает в урну. Возвращается в своё кресло. – Маленькая, затравленная лисица, – в его голосе оттенок горечи, – я тебя не обижу.

Щупальца отпускают моментом. Я ожидала упрёков и угроз, давления, шантажа, так любимого отцом, а вовсе не понимания. Смелею:

– Карл, ты лакомый кусок, есть много девочек из влиятельных семей, которые обеспечат и репутацию, и содействие в бизнесе, – поднимаю наконец взгляд, встречая его – уставший, и добавляю самое важное, – и их сердце будет свободно…

Подумав, будто всерьёз рассматривая альтернативу, Карл, отрицательно качнув головой, заключает:

– Увы… – в этом “увы” столько отказа, что понимаю – не вывернусь.

– Знаешь, – продолжает задумчиво, – всегда считал себя сверххищником. Верхушкой пищевой цепи. Жрал хищников, побеждал силой, хитростью – неважно как… Но жизнь показала, что выживает не самый сильный, а тот, кто лучше других адаптируется в меняющихся обстоятельствах. Этим мы с тобой и займёмся, – разминает крупные кулаки, – точнее, уже занимаемся. Каждый по-своему, и оба неудачно. Вместе мы эффективны.

Во мне всё протестует.

– Тише, девочка, тише, – откидывается на спинку кресла. – Если ты завтра встретишь Власова, он станет твоим?

Запрещённый приём.

Зло отворачиваюсь.

– Поверь, это не изменится за неделю-две. И твой статус замужней женщины не повлияет. Выйдя за меня, ты не потеряешь в своей борьбе ровным счётом ничего, там нужна другая тактика… – осекается, понимая, что отклонился от темы. – Ты идеальная кандидатура на роль невесты. И как дочь одного из владельцев концерна, и как исключительная женщина.

Он говорил мне об исключительности, когда мы были любовниками. Это звучало восхищённо. А сейчас… Как описание товара в сделке.

– Если мы будем кооперировать, то шансы добиться своих целей будут у обоих. Ты же разумная, Алёна, посмотри трезво на ситуацию. Мне нужен надёжный и сильный союзник, а не загнанный, раненый зверь.

Где-то очень глубоко, под толщей чувств и эмоций, есть понимание, что в чём-то Карл прав, но…

Чувствуя мои сомнения, даёт дополнительную отсрочку:

– Не отказывайся, подумай. Время есть. – его спокойствие ослабляет тревогу. – Но согласись, Алёна Лански звучит красиво.

Слышу смешок и шорох одежды. Оборачиваюсь – протягивает руку с раскрытой ладонью.

– Пошли? – кивает в сторону выхода.

– Я ещё не согласилась.

– Конечно, – презрительно смотрит на "аквариум" с леденцами, – но нормально поесть-то мы можем?

Вкладываю пальцы в его ладонь, как делала много раз, только знакомого ощущения не возникает. Тело не узнает, будто рядом незнакомый человек. Возможно, так и есть.

***

– Платина, рубины – пять каратов и четыре – бриллианты, огранка “изумруд”, последняя коллекция… – девушка в белых перчатках нежно выкладывает на тёмный бархат кольцо с чередующимися по всему ободку алыми и белыми камнями, рассыпаясь в похвалах ювелирному дому, изделия которого мне уже дарил Карл. Он щедрый мужчина, но конкретно это кольцо – уже за той гранью, когда украшение превращается в приличную инвестицию. В данном случае, неприличную. – Желаете примерить?

Блики камней волшебно играют в ярком свете софитов. Карл не забыл мою страсть к “детям солнца” – так называют рубины, подразумевая их способность дарить тепло и заряжать энергией. Но тут вышла ошибка: от кольца так веет холодом, что пальцы мёрзнут даже на расстоянии.

– Необручальное. – отрезаю с интонацией “не интересует”.

Сотрудницу ювелирного жаль. Она дезориентирована и смущена – видимо, на её глазах не каждый день покупательницы отказываются от подобных подарков.

– Оно из свадебной коллекции, – сбивчиво мямлит, – альтернатива классическим обручальным…

– Ну так и невеста у меня особенная, – Карл оттесняет девушку и, приподняв мою ладонь, нанизывает на безымянный палец символ готовности прожить вместе с ним жизнь. Ну или всего два года. Почему два, кстати? Со всеми волнениями упустила этот вопрос, но уточнять не тянет, потому что это будет обсуждением условий. А я ещё не дала согласия.

На руке кольцо будто светится изнутри. Отворачиваюсь, а Карл любуется:

– Твоё. – заключает с интонацией “берём”. Снова решил за меня.

Обращается к сотруднице-невидимке, появившейся тенью в ответ на наклон его головы, – теперь покажите помолвочные.

Тень исчезает.

– Ты снова давишь! – за обедом он был внимателен и расслаблен, слушал и, показалось, проникся тревогами, понял всё и больше не будет вести себя так, словно я марионетка. Но на практике просто тактически отступил? – Сказал, только посмотрим!

– Мы и смотрим. – невозмутимо подтверждает. – Причём тебе тоже нравится. – оплетает кистью моё запястье, подносит к губам и легко целует, – как и мне.

Убрав руку, не отвечаю. Ещё с начала знакомства я чувствовала себя рядом с ним обнажённой, не пряча реакций и эмоций, которые он чутко ловил и которыми наслаждался. Мне было комфортно в той наготе, наверное, как первым людям в раю. Не было мысли закрыться. Наоборот, хотелось раскрыться полностью. Чистая гармония.

И вот теперь эта гармония выродилась в уязвимость. Он слишком много узнал обо мне, сразу всё видит и чувствует. Душит обида. Поздно прятаться. Если б я знала, что так опасно ему доверять…

– Алёна… – раздражённо трёт переносицу, – я с удовольствием досмотрел бы твоё представление и даже принял в нём участие, – горячая ухмылка из прошлой жизни, – но у нас нет на это времени.

Делает несколько резких шагов, отдающихся эхом в кабинете. Присаживается рядом, откидывая пряди волос на спину, глубоко вдыхает мой парфюм.

Вкрадчиво интересуется, уже без напряжения:

– Правда, нравится? – компромисс в его интерпретации. Иллюзия, что я принимаю решение. Его представление для меня.

Нервно дёргаю плечом. Как оно может не нравиться?! Кольцо невероятное!

Считывает реакцию:

– Какого беса тогда этот концерт? – слова грубые, а в голосе столько ласки, будто гладит.

– Потому что, если дал время, надо ждать, – безапелляционно чеканю, впрочем, уже открыто разглядывая украшение, привыкая…

– Помолвочные из серии “Классик”, – материализуется из воздуха девушка, – несколько вариантов. К сожалению, традиционные быстро уходят, последняя коллекция только под заказ, но вот всё, что есть, из наличия…

На тумбе возникают несколько ободков из белого золота с нескромными бриллиантами. Рука тянется к первому.

– Отличный выбор, – торжественно хвалит, – бриллиант круглой огранки, полкарата, двойной бриллиантовый нимб…

Перестаю слушать, поддаваясь гипнозу медленно кружащихся бликов и прокручивая в голове одну неприятную мысль: этот ювелирный демарш очень похож на попытку кому-то что-то доказать… И хоть у нас ненастоящая свадьба, мы не связаны чувствами, но меня парадоксально задевает.

Не успев проанализировать, замечаю, как Карл задумчиво крутит другое кольцо – с крупным квадратным камнем… В памяти сразу всплывает, как его экс-невеста Елизавета носила такое же и насмешливо называла этот бриллиант “метеоритом ” из-за внушительного размера. Журила Карла за неумеренность в тратах, но не снимала…

Вопрос вырывается помимо воли:

– Ты любишь Бет?

Глава 6

Ухожу.Этот вопрос поражает меня саму. Насколько раньше было всё равно, что происходит в его жизни за стенами номеров, где мы проводили время. Хотя это неправильное определение. Мне не было всё равно, но было неважно. Чувствую, за эти два дня мы узнаем друг друга больше, чем за предыдущие года. Любит ли?… Подспудно я чувствовала, что их связь с Бет носит иной характер. В те редкие разы, когда встречались вместе, они вели себя, как женатая пара со стажем, в которой пламя любви перетекло в ровный огонь уважения. Тепло и привязанность, общие увлечения и совместный бизнес, но ничего из этого не останавливало его в момент, когда он присылал мне ключ от арендованного бунгало в красивом месте за городом. – Господь с тобой, Алёна, – на лице Карла – недоумение. – Что бы было со мной, если бы прилетел нож в открытую спину? Как бы справлялся со всем свалившимся …? – последнее слово говорит на чешском, догадываюсь о смысле без перевода. – Любовь – это… Плавно, будто боясь спугнуть, откладывает кольцо и тянется к моей ладони, обхватывая её, словно для рукопожатия. Накрывает второй рукой и сжимает, заставляя порезы ныть. Не больно, а просто чувствительно, неприятно, но звенящие от натяжения нервы усиливают это ощущение в разы. Ахнув, дёргаю руку. Безрезультатно – хватка прочно держит. Сердце выстукивает сигнал о спасении, пульс бьётся в горле, в висках и в венке, которую зажимает его большой палец. Делаю рваный вдох… – Любовь – это всегда боль, Алёна. – глаза Карла хищно прищурены. Обычно я менее мнительна, только его ладонь ощущается раскалённым железом. Кожу нестерпимо жжёт. Кажется, что порезы сейчас откроются и сквозь лейкопластырь проступят рубиновые капли – ещё одно “украшение”, которое он тоже наденет на меня. – Тшш, – моё сопротивление лишь умножает боль, – нужно, чтобы ты выслушала и поняла, – голос спокоен, но в стальных глазах закручивается снежный шторм. – Я поняла, отпусти! – громко шепчу, чтобы не привлекать внимания сотрудницы бутика. – Значит, не поняла. – чёрные ресницы падают, скрывая стихию, ноздри вздрагивают от дыхания. Черпает в себе силы, чтобы не сорваться? Потому что я прямо вижу, как через секунды меня посечет осколками ледяной крошки… – Алёна, – возвращается спустя несколько вдохов, – любовь только в девичьих мечтах прекрасна. Много счастья она тебе принесла? Вопрос риторический, только всем сердцем желаю ответить на него положительно. Только ни одного аргумента… – Любовь – это постоянный страх потери, – запальчиво продолжает, – ревность и взрывы страсти, мучительное понимание, что без человека ты не можешь дышать, вас скручивает намертво, и не оторваться, как бы плохо не было. Постоянный риск и жизнь на грани опасности, потому что неизвестно, что будет дальше. Боль собственной глубокой уязвимости… – не отпуская меня, ребром свободной ладони сгребает кольца в сторону, едва не роняя на пол. – Кто-то сказал, что любовь приносит боль, потому что прокладывает путь к блаженству… Так вот, Алёна, имел я это блаженство в виду. Пусть остаётся слабым глупцам, желающим бессмысленно тратить жизнь. Хватка слабеет, будто со своей речью он отпустил что-то тёмное, мрачное, пугающее. То, что не показывал никому. Хотя… Возможно, именно так он убедил свою Лизу? Его запал гаснет. Я давно перестала вырываться, оглушённая его словами, и сейчас он осторожно поглаживает мою кисть тёплыми пальцами, говоря тихо-тихо: – Забудь о любви, девочка, и тогда то, что ты называешь западнёй, станет самым надёжным и уютным убежищем для лисички. Даже от нежных касаний рука пульсирует болью, разворачиваю ладонь в поисках крови – странно, ничего нет. Или это не рука, а вся я пульсирую, потому что нечеловечески устала и больше совсем не осталось сил. Надо идти, вот только… Несмело, потому что теперь сама боюсь ранить, прикасаюсь к его щеке и заглядываю в глаза. Хочу, чтобы тоже понял: – Карл, мне так жаль… – действительно жаль! – Очень жаль, что ты либо не знал любви, либо видел её с такой стороны… Я подумала. Не смогу так. Не смогу принять твоё предложение, не смогу забыть о… – отрицательно покачав головой, глотаю непролившуюся соль, пытаясь закончить фразу, но больше не получается выдавить и звука. Карл пристально смотрит с нечитаемым выражением лица: закрыт полностью, холоден и далёк. Больше держать не будет.

Устав, плюхнулась на пол тут же и, обернувшись на чужое движение, до смерти перепугалась, а Николай с тысячей извинений отпаивал водой, пока не восстановится ровный пульс. Но пульс так и не восстановился… Час. Я была интересна целый час.– Здравствуй, отец, – мобилизовавшись, отвечаю в телефонную трубку. Молчит, хотя позвонил сам. – Пап?.. – настороженно переспрашиваю, меняясь в голосе. Последнее он стал сдавать – давление. Только бы не сейчас, не из-за этой ссоры. – Гм-м-м… – прочищает горло и утомлённо произносит, – дочка… Сердце сжимается. Отец строг со мной, иногда авторитарен, но врагами мы никогда не были, поэтому трудно его слышать таким. Спешу успокоить: – Если ты позвонил отговаривать выходить замуж за Карла, то… – слова “больше не надо” теряются в его шумном выдохе. – Нет, – ещё один тяжёлый вздох, – но гостем на вашей свадьбе я не буду, прости, Лёшка, – к горлу подкатывает ком. Он так звал меня в детстве и совсем редко, когда выросла. Только в моменты особенного душевного единения. Не в такой, как теперь, конечно. Просто его шаг навстречу. Редкий. Один из очень немногих за всю жизнь, поэтому не дыша, слушаю дальше: – У тебя в почте билет. – Пап… – Он на завтра, – не дает возразить, хоть я и не собиралась, – если вдруг решишь иначе… Уже! Но стыдно признаться… Крепко зажмурившись, качаю головой. Хорошо, что не видит. – Ты такая порывистая и импульсивная, точно как… – мама. В его устах это не комплимент, но звучит с теплотой. – Не хочу воевать, милая, – пауза, – Подумай. “Спасибо, пап, я воспользуюсь”, – говорю уже гудкам в трубке. Наверное, его любовь ко мне – тоже боль. Только ведь не всегда? Увязаю в этих мыслях, не могу успокоиться. То тревожусь из-за отца, то бессмысленно спорю с Карлом, доказывая, что любовь – это не только боль, но и счастье. Правда, у меня всегда в обратном порядке, но всё же. Что-то доказываю им обоим, пока еду в такси, потом – пока собираю чемодан… Рассеянно складываю вещи, время от времени останавливаясь, чтобы “посмотреть” какой-нибудь кадр из ленты воспоминаний, которые дала мне любовь. Полькин отец, Николай, стал моим первым во всех смыслах: первым, кто услышал меня, первым, кто согрел душу, первым, кто увидел во мне женщину, первым, кто прикоснулся с любовью, первым, кто убил. Со стороны это было скандально и пошло: женатый друг семьи и малолетняя, наивная дурёха. Очень-очень одинокая, замёрзшая дурёха, днями пропадавшая в художественной мастерской, либо в библиотеках, либо в музеях… Без друзей и с семьёй в виде Катеньки – нашей домработницы. До рождения Полинки моего отца почти не было дома. Николай тоже ценил искусство. Как-то случайно зашёл к нам, и, не застав папу, заглянул в мою мастерскую. Он час наблюдал, как я работаю, не слыша его присутствия из-за наушников. Под ломанную партию виолончели на холст рвался такой авангард, что, кажется, классический натюрморт, стоящий рядом, периодически в ужасе вжимался в мольберт.

А сколько он знал и каким великолепным собеседником был. Ник умел слышать, что говорю я, понимал и учил делать громче мой внутренний голос, быть смелее и рисковать – в искусстве, в жизни, в любви. Показал, насколько я привлекательна внешне и как его манит моя душа.Красивый мужчина в два раза старше, смотрел на меня с изумлением, словно на чудо. Заворожённо и восхищённо. Попросил разрешения ещё зайти…. посмотреть. Моментально влюбившись и алея, как мак на бедном натюрморте, кивнула застенчиво и убежала, как тогда посчитала, с позором. Много позже, снимая с меня одежду, Ник припомнил это бегство и называл самым милым актом смущения.

Тот самый.Конечно, я ему её отдала. Прыгнула в это море с обрыва, задохнувшись от счастья. Но, когда стало ясно, что появится Поля, он сказал: “Por lo que tiene de fuego, suele apagarse el amor”. То есть “любовь гаснет, потому что горит”. Вот и его горела ярко, но быстро сгорела дотла. В тот же вечер Ник исчез, оставив меня мучительно догорать в своей… Да, Карл прав: любовь – боль. Только почему мы раз за разом к ней стремимся? Почему я, спустя много лет незатейливых интрижек, зайдя в кабинет к отцу, лишилась дыхания услышав: – Алёна, знакомься, тот самый Тимур Власов, гений архитектурного программирования.

Тогда, привалившись к двери с обратной стороны, я была готова разрыдаться как девчонка, у которой не удалось первое свидание. Но в отличие от девчонки, я точно знала, что будет второе и третье… Мы будем как минимум вместе работать. И слово "вместе" грело больше всех остальных.Тот самый Тимур Власов обращает на меня взгляд, и из головы вылетает, зачем сюда шла. Одновременно накатывает дурнота, и разливается эйфория. Я ждала столкновения с ним со дня на день, но всё равно оказалась не готова. – Я, наверное, позже зайду, – решительно разворачиваюсь к двери, чтобы спрятаться у себя в кабинете и наедине пережить эту встречу. – Постой, – не даёт скрыться отец, – подожди немного, мы заканчиваем с “Югом”, – так между собой в концерне называют сеть гостиниц, – и переходим к “Лире”, тебе будет интересно. Да, это я попросила папу отдать компании Власова мои новогодние проекты, только как их обсуждать? Мысли – дикий, неуправляемый хаос. Обычно непринуждённо общаюсь с новыми людьми, люблю знакомиться, но… Это Тимур. От осознания, что мы в одной комнате, все попытки привести себя в норму терпят крах. Открою рот – опозорюсь по полной. Стараясь воскресить в голове самые сложные ситуации на переговорах, из которых выходила с победой, черпаю силу в прошлых успехах. Уверенно – надеюсь, со стороны это и правда выглядит уверенно! – прохожу к одному из кресел и, не глядя в опасном направлении, занимаю место. Держу фокус на отце, стараюсь прислушаться к беседе, чтобы не угодить в неловкую ситуацию, если вдруг что-нибудь спросят. Папа, не замечая моего смятения, бодро очерчивает Тимуру фронт предстоящих работ в концерне. Он тоже очарован Власовым – видно. Сулит перспективы с позиции состоявшегося инвестора, хотя ещё не вложил ни копейки. Засыпает вопросами будущего партнёра, и тот обстоятельно отвечает… Что? Да бог знает, не разбираю смысла. Его голос, глубокий, насыщенный, мощный, ошеломил меня с первого звука. Я просто не знала, что может быть так, что способна превратиться в чувствительную мембрану и впитывать полутона, увязая всё глубже. Наваждение уже не отпустит. Теперь мне смешно от опасений, что при личном общении он окажется не таким. Не то чтобы хуже, просто другим. Будет отсутствовать какая-то главная нота, что отзывалась в тебе особенно глубоко, и весь образ распадётся. Какая глупая наивность! Заветная нота не просто в наличии, она расцвела таким богатством оттенков, что хочется шагнуть в это волшебное облако звуков и остаться в нём, чтобы слушать и слушать. Шею с затылком покалывает, и без конца тянет поправлять волосы. Не поворачиваясь, чувствую внимание. Не интерес, а именно вежливое внимание, чуть более деликатное, чем к отцу. О боже, ведь прямо сейчас я произвожу на него первое впечатление, которое, как известно, не исправить. Немыслимых усилий стоит не треснуть себя ладонью по лбу. Ну же, Алёна, обернись, посмотри открыто и симпатией, как ты умеешь, но мышцы шеи каменеют, не давая повернуть голову. Вдруг он в глазах всё прочтёт? Вообще всё. Что он сделает, если узнает, что в ежедневнике, лежащем в моей папке, его фотография? Понимая всю нелепость паники, дрожащими пальцами отодвигаю папку подальше, словно это поможет спрятать секрет надёжнее. Сама на себя злюсь – это уже не наваждение, а помешательство какое-то… Вдохи становятся редкими, в ушах шумит… Как хорошо, что мужчины увлечены чем-то на мониторе и не обращают на меня внимания. Разворачиваю к себе журнал с картинками гостиничного комплекса и, листая, симулирую любопытство. Не справляясь с эмоциями, замираю и прикрываю глаза, пытаясь восстановить равновесие. Тихий и медленный вдох… выдох. Только начинает получаться, как: – Алёна, – голос отца провоцирует новый выброс адреналина, вновь выводя панику на пик, – с тобой всё хорошо? Ты побледнела. Спасибо, папа, теперь ещё лучше. – Да, как-то неважно себя чувствую, – стараюсь встать не очень резко. – Подожду, когда вы закончите, ты мне нужен… – зачем?! Произношу какую-то чушь, аккуратно отступая к выходу. Нужно быстрее исчезнуть, пока не выставила себя полной… А вот Тимур, наоборот, в порывистости себе не отказывает. Нехотя оторвавшись от монитора – будто вспомнив о вежливости, рывком поднимается и тянет руку: – Рад знакомству, Алёна. Мне всё же приходится на него посмотреть. Незаметно опираюсь на спинку одного из кресел за длинным отцовским столом, потому что ощущение падения довольно сильно дезориентирует. Кабинет меркнет, и я лечу в темноту карих глаз. Было ли неожиданностью, что Тимур Власов – красивый мужчина? Нет. В соцсетях мало фото и видео с ним, но хватило, чтобы понять, как изменил его возраст, ведь поразившее меня фото было сделано несколько лет назад. Он раздался в плечах и, оказывается, значительно выше, чем представляла. Больше свободы и силы в движениях, но сохранилась та же хищная грация. Много мощи, уверенности и энергии, которая заполняет всё пространство, но не давит. Пока он на твоей стороне. А ещё запах… Не брутальный. Таким мужчинам не нужно подчёркивать мужественность с помощью парфюма. Что-то цитрусовое и пряное, а еще древесное… И его собственный запах, скрывающийся за остальными, но мне очень явный. Сражающий наповал. Сбивчиво прощаюсь и сбегаю, игнорируя протянутую руку. Просто не смогла к нему прикоснуться, мне бы с уже захлестнувшими ощущениями справиться…

Растерянно закусываю губу… Приму?До этой встречи романтика в моей жизни была только в постели и около. Дорогой гостиничный номер с изысканным интерьером, выходные в красивом месте, свечи, музыка. Отношения, не обременённые бытом и бессмысленными ухаживаниями, всех устраивали. Не имело значения, свободен ли мой визави , если ваш танец продлится недолго. Два человека пересеклись в одной точке и разошлись дальше – ни разу мне не хотелось ни с кем остаться. Но настоящая романтика совсем другая. Я поняла это, когда стала работать с Тимуром. Его команда так здорово отработала с нами по Новому году, что было решено отдать им и текущие проекты. Большую часть дня я и две ассистентки проводили в их офисе. И пока мои барышни млели от смазливого Лёши Нечаева, я не могла оторвать глаз от Тимура. Необыкновенный. В офисе Власов как солнце в своей системе – всё вращается вокруг него. Не было ни единой возможности сопротивляться этой гравитации, да и желания тоже. Я грелась в его тепле, будто в январе попала в лето. И романтика в мелочах окончательно запечатала меня в своём чувстве. Горячий кофе, когда совсем выбилась из сил, именно в моей чашке с маками, которая прописалась на общей кухне. Заметить, что я замёрзла, раньше, чем почувствую сама, и перетащить несколько пледов в выделенную нам комнату. Запомнить, что люблю начос и добавить их в список офисных снеков. Учитывать, что я сова и не тормошить делами раньше двенадцати. Мы как-то работали рядом молча, каждый в ноутбуке, и мне было так уютно, гармонично. Максимальная степень душевного комфорта. Тогда-то и накрыло пониманием, что жизнь может складываться из таких мелочей рядом с этим мужчиной. Что можно не только время от времени нарядно разделять удовольствие с кем-то, а постоянно чувствовать счастье. Каждый день. В праздник святого Валентина с ним что-то произошло. Он вышел в офис через день совсем другим и до конца недели просидел в кабинете. Я скучала. Пользовалась каждым поводом, чтобы видеться, благо их было предостаточно, но он решал все вопросы, не глядя на собеседника, и даже если смотрел, то как-то сквозь. А потом снова стал собой как ни в чём не бывало. – И вот представь, – Тимур с коварной улыбкой упирается пальцем в точку на карте нашего музея, посвящённого культуре Египта, – игрок, думая, что всё прошёл, добегает такой довольный до финиша, тянется к амфоре за ключом, а она внезапно превращается в Сфинкса, и тот выдаёт ему ещё загадку! Скажем… – азартно задумывается, постукивая пальцами по подбородку, – почему фараона, живущего в Луксоре, нельзя похоронить в пирамиде в Гизе? Обсуждаем новый проект – виртуальные экскурсии в виде квестов по музеям фонда – специально для подростков, чтобы им было интересно учить историю и культуру. Тут можно и нужно хулиганить, и мы вовсю отрываемся на заданиях. – Кстати, правда, почему? – хмурюсь в поисках ответа. Тимур театрально закатывает глаза и тоном учителя сообщает: – Потому что он живой, Алёна, живых фараонов не хоронили! – А потом добавляет с сомнением, – вроде бы. Вот слугам не так везло… Смеюсь от души не столько над собственной несообразительностью, сколько от ситуации и атмосферы. Он улыбается вместе со мной. – Но ведь это не связано с историей! – обличаю его. – Ничего, пусть логику развивают, им полезно! Ты бы знала, кто на собеседование приходит… Разделять радость – тоже романтика. Моменты искристого, чистого счастья. На это подсаживаешься больше, чем на секс. Внезапно Тимур становится серьёзным, глаза затягиваются тёмным. Его выражение лица меняется так, что смех застревает у меня в горле. Он медленно наклоняется ближе, и, окутывая своим умопомрачительным запахом, убирает прядь волос, зацепившуюся за серьгу. Глядя в глаза, говорит: – Мне нравится, как ты смеёшься. С этого вечера я узнала, что такое внимание Тимура Власова. Он не напирал, не соблазнял, но этого и не требовалось. Я таяла просто от того, какой он, когда ему небезразлична женщина. Небезразлична Я. Его шёпот у уха и невинный контакт ладоней разжигали во мне огонь сильнее, чем самые смелые сексуальные эксперименты. И всё, что было после, когда он оборвал все контакты, – череда компромиссов с собственной гордостью, нарушенные клятвы и обещания, данные самой себе, проигранная битва за достоинство – стоило того, чтобы испытать те ощущения ещё раз. Стоило. С усилием закрываю молнию чемодана. Воспоминания плавно докатываются до слов “ЛЮБОВЬ” и “ДОВЕРИЕ” на холсте в студии Серафимы Власовой. Сейчас, когда улеглась истерика и исчезло внешнее давление, эти слова звучат голосом Тимура, но не мне… Звучат тем голосом, который я так и не услышала, тем, что он говорил с женой даже после их разрыва. Низким, чуть севшим, словно внутри рябью идёт волнение… Бессильно глотаю горькую ревность. До вчерашнего дня я не теряла надежды, что всё можно вернуть. А сейчас… Стаскиваю чемодан с кровати и качу к выходу. Тихий стук в дверь. Открываю – никого. Опускаю взгляд – на гостиничном мягком ковре стоит ведёрко со льдом и игристым, одетым в белоснежную салфетку. Присаживаюсь забрать и вижу, как из-за двери появляются туфли Карла. Опускается рядом: – Эм, – на лице – невиданное дело! – лёгкая тень смущения. – Мы с приятелем, – стреляет взглядом на бутылку, – хотим принести тебе извинения… Пауза в ожидании ответа. Ответа нет, поэтому он, склонив голову, добавляет: – Но я пойму, если ты примешь только его одного.

Глава 7

Делаю шаг в сторону, открывая дорогу в номер. Карл принимает из моих рук ведёрко и уверенно направляется к бару. У него такой же люкс на этом этаже. Достаёт соответствующие бокалы, и, придерживая бутылку под наклоном, срывает фольгу, раскручивая проволоку мюзле. Сейчас наши роли по отношению друг к другу размылись, но я по привычке любуюсь красивой игрой мышц на плечах под тканью пиджака и движениями длинных пальцев.

Вместо аристократической субтильности, присущей мужчинам его рода, Карл выстроил идеальное тело. Иногда кажется, что у него под кожей вместо мышц и сухожилий – дисциплина и сила воли. В любую погоду, в любом климате, в любых обстоятельствах он находит возможность тренироваться. Всегда восхищалась его целеустремлённостью, пока не попала под её каток.

Глухой хлопок пробки, тихое шипение золотистых пузыриков, поднимающихся высокой пеной, тонкий звон стекла, шаги в мою сторону. Карл протягивает бокал. Прикрыв веки, ловлю еле уловимый аромат клубники, пробую… Брют, розе. Очень вкусно.

– Мои извинения, Алёна, – мягко произносит Карл, неожиданно оказавшись настолько близко, что меня касается его дыхание. – Я забылся. События последних дней… – шумный вздох носом, – ослепили. Слишком хотел победить, а ты оказалась настолько подходящей, что… – долго подбирает слово, – понесло. Извини.

Извиняющийся Карл Лански – зрелище экзотическое. Ему с таким трудом даются слова, будто это впервые. Делаю несколько мелких глотков волшебного розе и решаюсь сказать то, что не смогла в бутике.

– Ты был прав, любовь – боль… – поднимает моё лицо, чтобы говорила в глаза. – Да, – подтверждаю, – думаешь, я не понимаю? Или не чувствую? – выходит сипло и горько. Даже говорить об этом немножко пытка. – Но от того она ещё более ценна. Потому что болит не от любви, а от её недоступности или потери.

Продолжая держать взгляд, кладу ладони ему на грудь, словно так буду убедительнее. Отчего-то важно, чтобы понял. Наши прошлые отношения не предполагали особенной откровенности, поэтому сегодняшние его слова тупым лезвием врезались так глубоко.

– Я… – хриплю и смаргиваю влагу, – хочу, чтобы меня любили.

Боже, это было трудно сказать даже терапевту, а сейчас будто босыми ногами по острому, битому.

– Может быть, это глупо и наивно, но хочу близости, преданности и привязанности. Хочу скучать, гордиться и трещать о ком-то без умолку. Хочу общие мечты и надежды, планы на будущее и дурацкие одинаковые футболки. И чтобы кто-то хотел этого вместе со мной. – прерывисто всхлипываю, – Так что ты тоже прости, не могу отказаться…

Карл услышал.

В холодных глазах серебро теряет стальной оттенок, голос надтреснутый:

– Не надо, девочка, не отказывайся.

Одна его ладонь ложится на мой затылок и прижимает меня с мокрым носом к белой хрустящей рубашке, а вторая аккуратно гладит между лопаток. Первый порыв – отстраниться, сжимаюсь. Мужские руки замедляются, Карл наклоняется чуть ближе и тихо поясняет:

– Немного обезболивающего, расслабься.

Нет в этой ласке ни секса, ни даже намёка на желание, просто один человек дарит тепло другому, и я, обняв Карла за талию, отпускаю напряжение. В номере тихо, единственные звуки – моё успокаивающееся дыхание и шорох одежды от мерных поглаживаний. Тактильный голод, терзающий меня каждый вечер, сытым псом сворачивается в бублик. Впервые за долгое время так спокойно и хорошо.

Пальцы выводят на затылке восьмёрки, погружая в лёгкий транс, заторможенно спрашиваю:

– Ты решил проблему с… невестой?

Дергает плечом. Не решил, но обсуждать не хочет.

– Пусть тебя это не заботит, лисица, – в голосе умиротворение. – Все поражения нас учат чему-то. Я просто не был готов принять это конкретное.

– Был? – поднимаю лицо, натыкаясь на внимательный взгляд. – Значит, сейчас готов?

Устало усмехается:

– Нет и не буду. – В этом он весь. – Но никто и не спросит.

Снова кладу голову на грудь, выпрашивая ещё обезболивающих “восьмёрок”. Гладит.

– Церемония отменена? – если я отказалась, не значит, что мне всё равно.

– Завтра, – слышу, как морщится, – с утра займусь. – Кстати…

Отодвинувшись, достаёт чёрный ювелирный футляр из бутика, где выбирали кольца. Протест на моём лице такой явный, что Карл предупреждающе качает головой. Мол, даже не думай.

– Оно действительно твоё, Алёна. Редким женщинам так идут рубины. Доставь мне радость, носи. Тебе же понравилось?

– Да-а-а, но… – смутившись не могу подобрать аргументы.

– Без но.

Достаёт из пиджака второй футляр-близнец:

– И это тоже… к нему. – Открывает, показывая роскошные серьги. Подвески – по два ряда рубиновых и бриллиантовых капель. – Позволишь?

Киваю. Надевать свои подарки – его отдельное удовольствие. Даже если потом верну, отказать сейчас не поворачивается язык.

С потёкшим макияжем и растрёпанной его пальцами прической я, должно быть, похожа на пугало, но в его взгляде то же сдержанное восхищение, что и обычно. И резюме низким голосом: “Великолепна,” – пробирает до мурашек.

Прощаясь у двери, замечает чемодан:

– Уезжаешь?

– Да, утром самолёт.

Останавливается, смотрит пристально и серьёзно, а потом, склонившись, на несколько долгих секунд прижимается своими губами к моим. Легко, без давления.

– Хорошей дороги, лисица.

И удаляется.

А ночью я ворочаюсь с боку на бок, не в состоянии нормально уснуть. Изредка проваливаюсь в беспокойный сон, но тревожность пинком выбрасывает обратно. Так бывает перед полётами. Открываю Полинкины видео в телефоне – много коротких от неё лично и видео их выступления от тренера. Улыбаюсь.

Дочь унаследовала мою тягу к искусству, только её манит не живопись, а музыка и хореография. Точнее, манили. Перед поступлением Поля нас с дедушкой удивила, выразив желание стать режиссёром. В нашей семье нет запретов на увлечения, поэтому Полина освоила фортепиано, гитару и барабаны. Не на профессиональном уровне, а в свое удовольствие – в этом весь фокус.

Последние три лета дочь пропадала в танцевальных лагерях. Правда, ей нравится не столько танцевать, сколько ставить хореографию. Как она преображается, если вдруг услышит подходящую музыку или может зависнуть посреди разговора, уловив идею… Глядя на неё, мне особенно хочется развивать молодёжную ветку в нашем фонде, чтобы детей с горящими глазами было больше.

Хотя какие дети, студентка уже. Польку приняли в немецкий университет на режиссерский факультет, занятия с октября. Берлин далеко, будем волноваться и скучать, но это её выбор. Чтобы убедить в серьёзности своих намерений, она дома устроила неделю кино с Полиной Сизовой и каждый вечер показывала нам смонтированные на коленке короткометражки, снятые на телефон. Умные, добрые, острые, полные максимализма, который бывает только в восемнадцать. Умилительные. Много с собой в главной роли. Люблю её очень. Дочь – мои душа и сердце.

– Мам, мам! – Полька морщит курносый носик на видео, – Можно я прилечу через неделю? Мы с Игорем хотели…

О-о-ох-х-х… Игорь – наша новая любовь. Поля вообще влюбчивая до безобразия, но знает историю своего рождения и, надеюсь, моя судьба её обойдет.

Признаться, когда она появилась, я была никудышней матерью, потому Поля выросла скорее сестрой, чем дочерью. Отец тогда занимал хороший пост в городской Архитектуре, но, когда развернулся скандал с моей беременностью, бросил карьеру чиновника и увёз нас в тихое место в Европе – рожать.

Полину он обожает с момента, как взял на руки. Только с её рождением папа стал частью и моей жизни тоже. Наверное, только тогда я почувствовала его любовь.

– Мам, смотри! – Полина ставит камеру, отбегает и делает несколько танцевальных шагов вперёд-назад, покачивая стройными бёдрами. Высокая, худенькая, лёгкая. – Мы с Игорем учим сальсу, я подменю у них на финальном выступлении заболевшую девочку. Только надо задержаться, пожалуйста – пожалуйста!..

Маленькая хитрюга, понятно, что от мальчика не хочет уезжать, но такая счастливая, что всё сердце нежностью топит. Посылаю ей видео с тысячей поцелуев, не спеша отвечать на просьбу.

Рассвело. Лежать больше нет сил. Привожу себя в порядок, долго стоя под душем, постоянно задумываясь ни о чём и выпадая из реальности. Вместо мягких дорожных брюк надеваю эффектный бежевый костюм. Цвет – как будто бариста замечтался и маханул в кофе порядочно сливок.

Времени до выхода ещё много, поэтому долго колдую с локонами, добиваясь безупречного вида. Лёгкий макияж, чтобы скрыть беспокойную ночь, минимум украшений, хочу, чтобы было видно только меня. Беглый взгляд на часы – пора.

Выкатываю в коридор чемодан и… иду в противоположном направлении от лифта. Наверное, с каждым такое бывало: решение принимается где-то глубоко в подсознании само по себе, и начинает выполняться, словно запущенная программа. То есть ты не планировала, не обдумывала, но вот стоишь и стучишь в двери чужого номера, будто видя себя со стороны.

На пороге появляется Карл в одной из своих белых рубашек. Не заправленной и расстёгнутой. Широкая твёрдая грудь и рельефный пресс подтверждают, что, пока мы не виделись, занятия спортом он не бросал. Волосы влажные после душа. Знакомый парфюм с запахом холодного ветра…

Склонив голову, неспешно оглядывает, смакуя детали: шею в открытом вырезе пиджака, маленький кулон в ложбинке груди, запястья, колени, лодыжки. Под рёбрами покалывает от этого взгляда. Микроскопические иголочки впиваются сильнее, когда он возвращается к глазам. Во взгляде ни насмешки, ни удивления, лишь эестетическое удовольствие от увиденного.

Лёгкий наклон головы в качестве приветсвия.

Я действительно не собиралась сюда идти, поэтому текста нет, но слов и не требуется.

– Завтракать будешь? – Карл берёт мой чемодан и закатывает в свой номер, оставляя дверь открытой. – Кофе стынет.

Задерживаюсь, достаю телефон и пишу дочери: “Поленька, прилетай завтра, как раз успеешь на свадьбу мамы”.

Глава 8

– Я бы хотел вернуть нас с тобой в точку до моего предложения, – эмоция немного тускнеет, – правда, это уже невозможно. Но знай, я благодарен тебе за помощь. – Склоняет голову в лёгком поклоне. – И у меня тоже есть просьба…– Это будет обычный вальс, – объясняет мне синеволосая энергичная девушка, которая организует нашу ненастоящую свадьбу. Имя её, будучи в смешанных чувствах, я не запомнила, а теперь неловко спросить. – Сделаем пару прогонов, чтобы освоиться в пространстве. Хорошо? Жених сказал, что вы умеете танцевать? Умею. Не только вальс. Ещё танго, джайв и самбу – учитель хореографии добросовестно отрабатывал своё жалованье, когда отец вдруг решил, что моё воспитание будет неполным без бальных танцев. Тогда думала, что будет, как у многих с музыкальной школой – окончил обучение и дальше за всю жизнь ни разу не прикоснулся к инструменту, но нет, танцую с удовольствием, когда представляется возможность. – Пока жених занят, – продолжает тарахтеть свадебная фея, – поставлю музыку… После вчерашнего она комментирует каждый шаг, выдавая по сто слов в минуту, и обращается со мной, как с диким зверьком, боясь, что он сбежит в любой момент. Не сбегу. Утром за завтраком я пообещала. Вместо выяснения причин, почему я передумала, Карл застегнул рубашку, взял планшет и сразу перешёл к делу: – Алёна, все соглашения и договоры, которые будут подписаны на свадьбе, предполагают твою полную лояльность ко мне. Это важно, – мой пульс всё ещё не успокоился, и я слушала вполуха. Карл заметил и сделал акцент, – надо, чтобы все до последнего гости поверили, что мы счастливая пара. Взял моё запястье и положил большой палец на пульс. Цокнув, покачал головой: – Ты великолепная актриса, лисица, отыграть страсть и химию нам с тобой не составит труда, учитывая наш бэкграунд. – Поглаживает венку. – Без перегибов, тонко, изящно. Просто красивая игра. Подносит мою ладонь к груди, где спокойно бьётся сердце. – Сможешь так же? – накрывает своей, прижимая к рубашке и горячему телу под ней. – Ты будешь спокойна, а остальные пусть думают, что я заставляю твою кровь бежать быстрее. Тепло, мерный стук сердца и низкий, спокойный голос каким-то необъяснимым образом отключили критическое восприятие, заворожили и лишили способности трезво мыслить. Перед глазами – картинки свадьбы, где я счастливо ему улыбаюсь, и это нетрудно. Кажется, что он ничего сверхъестественного не просит. Согласно киваю в подтверждение. Смогу. – Хорошо, – отпускает мою ладонь, – тогда скажи, есть ли какие-нибудь обычаи или традиции, которые ты хотела бы соблюсти? Всё-таки твоя первая свадьба. Пытливо смотрит, как я с разбегу возвращаюсь в реальность от слова “первая”. Первая и фиктивная. Сощурившись, отвечаю: – Есть такие, которых я, наоборот, хотела бы избежать. Карл разворачивает приложение в планшете, готовясь добавить заметку. Приглашающий жест продолжать. – Можно обойтись без “Горько”? Отрицательно дёргает головой: – Исключено, Алёна. – безэмоционально поясняет, – вся внешняя сторона церемонии должна быть абсолютно правдоподобной. Я буду тебя целовать. Последние слова сказаны таким тоном, что я понимаю – он будет не потому, что хочет, а потому что надо. И это неожиданно царапает, хотя я должна радоваться, потому что желаю целоваться не с ним. – Я буду тебя целовать и касаться, иногда обнимать… – перечисляет деловым тоном. – Без брачной ночи, – вставляю ремарку, вспомнив о том, что молодожёны вместе спят. – В ней и вообще в интиме нет необходимости, – соглашается так же бесстрастно Карл. – Ещё пожелания? Отпиваю кофе, скорее для того, чтобы получить возможность подумать. От переживаний к еде не притронулась. – Насчёт двух лет… Почему именно такой срок? – Два года будет строиться первая очередь “Юга”, после чего я смогу уладить формальности с ограничениями из-за гражданства. Раньше это сделать значительно труднее, а без свадьбы невозможно совсем. Поэтому два года – это максимум, но возможно, и меньше. – А если – высказываю мучающую меня мысль, – у нас всё-таки получится с Тимуром Власовым? Карл шумно втягивает воздух носом, делая такой глубокий вдох, что неясно, как его грудная клетка выдерживает подобный объём. – Я не буду препятствовать и удерживать рядом женщину, влюблённую в другого. – А потом добавляет на грани слышимости, – больше не буду. – Прочищает першащее горло. – Как попросишь – отпущу. Впишем это брачный контракт. Раздумывая, откусываю профитроль с утиным паштетом. Очень вкусно. Съедаю целиком, запивая кофе. Тянусь за вторым. Наверное, чтобы успокоиться, мне не хватало уверенности, что в любой момент смогу освободиться и быть с тем, с кем мечтаю о настоящей свадьбе. Отправив заметки, Карл с грустной улыбкой наблюдает, как во мне проснулся аппетит:

Вибрацию телефона мы чувствуем оба, потому что всё ещё тесно сплетены в объятиях. Карл глухо просит прощения и выходит, отвечая на вызов. Оставляя меня растерянную и немую.Вытираю губы салфеткой. Вот и поела. Автоматически нахожу взглядом чемодан. Если опять начнётся давление, успею на рейс. Проследив мой нехитрый ход мысли, Карл сдвигается так, чтобы оказаться в поле зрения. Усмехнувшись, замечает: – Лисица, если ты всё время будешь бежать, ничего не выйдет, – расслабленно откидывается в кресло. – Я обещал тебе надёжное убежище и от своих слов не отказываюсь. Многозначительно помолчав, продолжает: – Насчёт просьбы, – постукивает подушечками длинных пальцев по своей чашке уже остывшего и нетронутого кофе, – чтобы наша с тобой игра удалась и до конца оставалась красивой, я прошу все мероприятия, касающиеся Власова проводить с минимальной публичностью, – поднимает глаза, – это возможно? Когда меня воспитывает отец, я чувствую только сопротивление, а сейчас, стоит представить, как все скандалы выглядят со стороны Карла, щеки заливает алым. Он никогда не видел меня в истерике, раненой и уязвимой. Насколько всё было проще, когда нас связывали ни к чему не обязывающие отношения: я была свободной и легкой – могла прийти лисой, а могла впорхнуть бабочкой, куснуть змейкой или ластиться кошкой. Каждое моё проявление он принимал, откровенно любуясь. Кто я для него теперь? Беспокойно верчу кулон, отводя взгляд и обещая себе, что не унижу его сомнительными историями. Если призрачный шанс вернуть Тимура реализуется, то всё будет по-честному, без лжи. Прочистив горло, отвечаю: – Возможно. – Хорошо, – медленно кивает. – В брачном контракте, Алёна, будет пункт об измене. Даю тебе слово его не нарушать. – Но как?.. – осекаюсь… Что “но”? Говорить о мужской физиологии с ним смешно, тем более с его либидо. Карл… активный. Только суть не в этом. С позиции кого я выступаю? Снова возвращаемся к ролям. С нашим прошлым мы точно не друзья. С моими чувствами к Тимуру – не любовники. С позиции фиктивной, но жены тоже странно толкать его в чужие объятия утолять голод. Да и не стоит обманываться – не хочу. От этой перспективы подташнивает. Боже, куда я лезу? Вытяну ли? Усмешка наблюдающего за мной Карла становится шире, заставляя краснеть сильнее. – Что бы ты там сейчас ни думала, лисица, прекращай. Я же не зелёный юнец, – кладёт широкую ладонь на подлокотник, – могу управлять желаниями. Поднимается, бегло глянув на часы. Надевает пиджак и протягивает мне руку, чтобы помочь встать. Добавляет уже серьёзно: – Хочу, чтобы ты была уверена – брак будет чистым. Из уважения к нам обоим. Верю. – Ну что, больше не будешь бежать? – аккуратно обхватывает мою ладонь, избегая касаться пластырей. – Не буду. Я действительно так думала. Свадебная фея возится с акустической системой, выбирая в телефоне нужную композицию для танца. – Есть несколько вариантов. Давайте прослушаем и выберем, что вам больше всего нравится… – втыкает несколько штекеров, щёлкает кнопками. – Хорошо? Это “хорошо” она повторяет после каждого предложения, что начинает выводить из себя. И то, что Карла постоянно называет “женихом” – бесит тоже. Ну какой он мне жених? Особенно в свете того, что все предыдущие месяцы она готовила свадьбу с другой невестой. Выбирала место, оформление, декор, вкус торта… Оглядываю гигантский шатёр, развёрнутый на помосте у самого берега реки в загородном яхт-клубе. Рабочие вереницей муравьёв заносят столы и стулья, расставляя их в определённом порядке, согласно плану. Сцена для музыкантов, украшенный нежными цветами президиум. Наверное, только сейчас я понимаю масштаб торжества. Гостей будет явно больше двух сотен, заявленных Карлом. Солнце в зените, тепло. Погода идеальная и обещает оставаться такой все выходные. Небо с летящими белыми хлопьями и яркой просинью. Зелено пахнет водой, влажным мхом и свежескошенной травой. На тополях листья ещё даже не пожелтели, но в воздухе – осень. И в душе тоже. Эх, если бы можно было просто сидеть на берегу и смотреть, как течение уносит заботы, тревоги, печали… А не вот это вот всё. Фея закончила колдовать с музыкой и включила первый трек – затасканный вальс из старого известного фильма. Она шутит? – Сразу нет. – слишком резко рублю, чем пугаю девушку и немного себя. Быстро переключает на следующую – тоже что-то затёртое до неприличия, третья – обычный, скучный, классический вальс, который тоже никак не ложится в настроение. – Могу сейчас ещё что-то быстро найти, – поборов растерянность, фея с энтузиазмом утыкается в телефон. – Не стоит. Подключите, пожалуйста, мой, – фея безоговорочно слушается. Включаю музыку и вижу, как на первых тактах открывается её рот в удивлении. Да, хочу именно это и нет, не передумаю. Хорошо, когда у тебя неугомонная восемнадцатилетняя дочь, сходящая с ума по танцам. Всегда есть из чего выбрать. Этим “вальсом” Полинка болела перед отъездом, руки чесались поставить номер. Прости, дочь, его заберу я. – Но… – заикается организатор, – тут же очень высокий темп, жених сможет?.. – Сможет. – Карл прекрасно двигается. – А п-платье?.. Юбка позволит? Вам будет удобно? – - Я буду без платья. – Как без платья? – ахает фея, выключая музыку. – А в чём?.. Даже не знаю, что ответить. Перед тем как покинуть город, машина Карла остановилась у неприметного магазина в одном из “золотых” мест тихого центра. По странной инсталляции в витрине никогда не догадаться, что здесь обитают свадебные платья. Нас ждали. Тихо звякнувший колокольчик на входе, оповестив о новых посетителях, спровоцировал суету таких масштабов, что стало нехорошо. В одной руке оказался каталог, в другой – бокал с игристым, который принял Карл, чтобы можно было листать второй каталог и третий… Зачем так много, если все наряды на одно лицо? Стоило задержать внимание на какой-то из страниц дольше обычного, как стайка консультантов начинала щебетать о прекрасном вкусе… Хотелось их шугнуть, как голубей на широкой площади. Примерила для чего-то два разных одинаковых платья, нервно вертясь на подиуме под внимательным взглядом стальных глаз. Единственный спокойный человек в помещении смотрел больше на меня, чем на наряды, и на вопрос, нравится ли ему, отвечал самой вежливой из своих улыбок: невеста – да, а платье – чёрт с ним. Наверное, стоило взять любое, они все достойны украшать женщину, берущую фамилию Лански… Я уже была готова так поступить, пока на глаза не попался скромный буклет, на обложке которого оказалось именно оно – подвенечное платье тех времён, когда не выставляли напоказ тело и чувства, когда у пар оставалось что-то своё, сокровенное, что-то, что будут делить только они. Возможно, из-за того, что свадьба фиктивна, хотелось создать хотя бы видимость, что за красивым фасадом нет пустоты. Что Карл и я наполнены, просто не пускаем в наш мир посторонних. Увидев мой выбор, накрахмаленная хозяйка магазина, высокая, худощавая, с ярким пятном губ на бледном лице, страдальчески свела брови, словно переживая приступ мигрени. – К нашему глубочайшему сожалению… – беспомощный всплеск тонких рук, – платья этой коллекции здесь не представлены…Винтаж, музейное кружево, шелк… Дизайнер британской короны… Помилуйте, его быстро не найти. Пока она подбирала слова, объясняя, почему у меня не будет этого платья, я поняла одно: мне не должно быть важно, в чём выходить замуж, но компромиссов не будет. Сняв вешалку с первым попавшимся неплатьем моего размера, попросила упаковать и направилась к выходу. Стайка защебетала, удерживая от глупости, но мне стало так душно, что, забыв о правилах вежливости, выскочила на воздух не попрощавшись. До сих пор не знаю, что мы привезли в одёжном футляре – костюм, комбинезон? Явно что-то брючное. Вечером на примерке увижу. Неловкое молчание, воцарившееся между мной и феей, разбивают гулкие шаги Карла. Ему постоянно звонят – смена главной героини спектакля создала немало осложнений. Успокаивает фею, подошедшую к грани истерики: платье, музыка, невеста другая. План катится к такой-то матери, где уж тут сохранить дзен. – Всё в порядке, Мария, – точно, Мария! – Будет так, как желает невеста, – это не попытка отмахнуться от лишних проблем, он действительно хочет, чтобы мне было комфортно… играть. – Но… – Я в полном вашем распоряжении, – перебивает, демонстративно выключая громкость на телефоне. Ловит мой взгляд, сокращает дистанцию до танцевальной и, скользнув пальцами под плечи моего пиджака, снимает его, откладывая в сторону. Его ладонь, остро ощущающаяся теплом через тонкую ткань воздушной блузки, ложиться мне на спину, заставляя поёжиться от волны мелкой дрожи. Вторая рука деликатно берёт мою. Репетировать готовы. Опускаю ресницы, не выдерживая слишком тесного контакта. И зрительного, и телесного. Не дыша, сглатываю напряжение, скопившееся сухим комом в горле. Свожу лопатки вместе и, подкрутив колки струн в позвоночнике, обретаю правильную осанку. По кивку Карла Мария включает композицию, прибавляя громкость. Вальс такой же фальшивый, как и свадьба – это саундтрек к компьютерной игре, – но эмоции будит самые настоящие. Не зря его выбрала Полинка для парного драматического номера, ох, не зря. Музыка, как и всё сейчас в моей жизни, не льётся, а наступает, захватывает, терзая перепадами от тонкого плача скрипок по безответной любви до ликования в предчувствии возможного счастья, когда вступает весь оркестр. Тихая ласка клавиш – теплящаяся надежда, а нежная грусть гобоя – мягкое утешение мятущейся душе. Грудь распирает от противоречивых эмоций, выталкивая редкие слёзы, которые сцеловывает ветер. Карл ведёт так уверенно, что я перестаю чувствовать тело и видеть берег, небо, солнце, шатёр. Мы будто кружимся на аттракционе, и всё вокруг смазывается в яркую абстракцию. Глаза, которые не отпустили ни на миг, перестают быть холодными, Карл тоже чувствует. Взлетаем по широкой спирали. Нет шагов, счёта, рисунка. Только его взгляд и горячая рука под лопатками держат меня, не давая улететь туда, где нет воздуха. Мы в новой реальности, не имеющей ничего общего с прошлым. Он танцует со мной, чувствует, дышит, смотрит, впитывая эмоции, и зажигается, притягивая плотнее. Краснею, понимая, что это волнительнее и интимнее, чем все мои прежние переживания… А потом музыка затихает, и мы срываемся вниз под восторженные хлопки Марии: – Браво! – подпрыгивает фея, продолжая снимать видео. – Браво, браво! Теперь в конце танца жених должен поцеловать невесту! Должен?… Мужская ладонь зарывается в волосы на затылке, фиксируя голову. Паникую, потому что в прямом смысле не отвертеться. Но вместо губ жених прижимается носом к виску, медленно гладит, спускаясь к уху, и тихо произносит, опаляя дыханием: – Это было прекрасно, лисица. Спасибо.