Рай земной

Глава 1

Окно распахнуто настежь в надежде на ночную свежесть, но прогретый за день каменный город остывает медленно. Старый вентилятор режет лопастями густую, вязкую, как кисель, духоту, заставляя плясать под потолком привязанную к лампочке клейкую ленту с трупами мух. Лишь за пару часов до рассвета жара спала, потянуло долгожданной прохладой и удалось задремать. Но вскоре, опередив будильник, утро ворвалось в открытое окно громким рёвом толпы со стадиона неподалёку и выдернуло Нат из сна и кровати.

Она подошла к окну. Утреннее солнце уже начало припекать, обещая очередной адски жаркий день. Перекрывая гул толпы, усиленный мощными микрофонами донёсся голос комментатора: «Шесть из сорока пяти»! Делайте ставки! Организатор забега…». Нат захлопнула окно и, несмотря на жару, поёжилась от внезапного холода. Обе ладони легли на едва заметную выпуклость живота, её затрясло так, что лязгнули зубы. «Возьми себя в руки, ты же крепкий орешек, помни это… один, два, три…» – глубоко вдохнула, медленно выдохнула, концентрируясь на дыхании и счёте, пока не унялась дрожь.

Дышать, как и многому другому, Нат научила бабушка. Она же обрезала её имя – Натали.

– Нат – это орешек, а ты крепкий орешек, помни это, иначе никак, – говорила она.

Бабушка сама вырастила её, чудом добившись разрешения на опеку. Нат не знала мать, та умерла от послеродовой горячки. Гражданам третьего класса не полагалось медицинского обслуживания и лекарств. Отец умер за полгода до этого от агрессивной и быстрой формы рака – результат работы на очистке фильтров воды. Возможно, многие смертельные болезни на самом деле не были таковыми, однако доступ к лечению имели только граждане первого и второго классов.

Каждый класс проживал в своём секторе. Первый и второй – в экологически чистых местах. После войны их осталось крайне мало. Третий – на прилегающих, менее здоровых, территориях, а четвёртый – почти вплотную к заражённым, гиблым зонам. С высоты птичьего полёта это было похоже на мишень, центром которой являлся первый сектор. Построенные по такому принципу города негусто рассеяны по планете. Между ними – многие километры мёртвых лабиринтов развалин бывших мегаполисов, где всё ещё высок уровень заражения. Война закончилась почти пятьдесят лет назад, но Земля до сих пор не очистилась от всей отравы, что щедро выплеснули на неё люди – единственные разумные обитатели планеты.

Внутри города сектора разделены заборами с пропускными пунктами. Кольцо третьего, самого густозаселённого сектора разделено ещё на четыре части, как пятнадцать минут на циферблате. Эти районы так и назывались ЧЧ – четверть часа. Суть была в том, что из любого конца ЧЧ в центр, где всё сконцентрировано, можно было попасть за пятнадцать минут на электросамокате – единственном личном транспорте, разрешённом третьему классу. Весь механический колёсный транспорт, вплоть до велосипедов, роликов и скейтбордов, строго запрещён. Впрочем, большинство предпочитали передвигаться пешком, экономя нормированную электроэнергию. Каждый ЧЧ устроен так, что в шаговой доступности есть всё необходимое – школа, магазины, промзона, квартал развлечений, а также маленький аэропорт и выход в подземку с КПП, соединяющую все сектора. Таким образом, отпадала необходимость в транспорте внутри ЧЧ, а цифровое ограничение фактически запирало граждан в своих районах. Между собой четверти третьего сектора не разделены заборами, только пятьсот метров голого бетона, утыканного столбами с камерами и сканерами чипов, и теоретически житель одного ЧЧ вполне может пешком прогуляться в соседние без дополнительных разрешений. Но поехать не получится: во-первых, заряда электросамоката хватает ровно на пятнадцать минут; во-вторых, зарядить его можно только в ЧЧ по месту регистрации. Кроме того, житель одного ЧЧ не может в соседнем купить даже банку пива, цифровые деньги ограничены не только балансом на счету, но также в пространстве и времени. Гражданин третьего класса может потратить заработанное только в пределах своего ЧЧ и за определенный период, иначе деньги просто растают. Введение срока годности для цифровой валюты полностью исключило для третьего класса возможность накоплений.

Многие граждане третьего класса работали во втором секторе, и по утрам на КПП в подземку выстраивалась очередь. Рабочий пропуск выдавался ежедневно на определённое количество часов, и требовалось отдельное разрешение на сверхурочные, которые давали работягам возможность подзаработать помимо денег ещё и социальные баллы. Рейтинг в новом обществе стал гораздо важнее денег, давая некоторые льготы от безлимитного снабжения водой и электричеством до права на запрос о подъёме во второй класс. Если же кто-то оставался во втором секторе сверх разрешённого времени, его штрафовали на те же баллы, по десятке за каждый час опоздания. Деньги можно было заработать трудом и потратить только на товары и услуги той категории, которой соответствовал личный рейтинг гражданина. Баллы же можно было заработать только поведением и потратить на социальные льготы, недоступные ни за какие деньги. Рейтинг стал эффективным инструментом управления человеческой массой, той ложкой, что постоянно помешивала её, перемещая людей на разные социальные уровни – от сытого благополучия второго класса до самого днища, где пригорал четвёртый. Система баллов не охватывала первый класс, и пенки общества всегда оставались нетронутыми на поверхности этого бурлящего варева. Впрочем, рейтинга не было и в четвёртом классе, эти люди были десоциализированы, отторгнуты социумом.

Четвёртый сектор считался отрезанным ломтём общества, последним домом для десоциализированных, выгребной ямой для людских отбросов. От мелких воришек до убийц, от тунеядцев, неспособных заработать ни одного социального балла, до преступников против Системы. Часть из них стали жертвами доносов, не всегда правдивых, но кого волновала правда в погоне за рейтингом? Система поощряла и высоко оценивала в баллах стукачество. В народе четвёртый сектор называли Краем, а кладбище цивилизации за ним – Пустошью. «Перейти на Край» означало вступить на последний круг своего забега по жизни. «Уйти в Пустошь» – умереть.

Зато они были свободны в любой момент уйти скитаться в заражённых руинах – между внешней границей Края и Пустошью забора не было. Также любой гражданин четвёртого класса свободно мог получать наркотики – от всевозможных стимуляторов до тяжёлой артиллерии для самых конченных – октаксадон, сокращённо ОК. Жест из прошлого – сложенные в кольцо большой и указательный пальцы, означавший «всё в порядке», стал фирменным знаком наркотика. Над каждым пунктом выдачи ОК в четвёртом секторе светилась неоновая рука, показывающая, что всё хорошо. Наркотики, койка в одном из трёхэтажных бараков, сложенных из старых грузовых контейнеров и паёк из протеиновых брикетов были платой за работу по очистке городских фильтров воды. Свобода на Краю равнялась смерти. Чистильщики жили недолго, умирая либо от рака, либо от передозировки. Некоторые сами уходили в Пустошь, и никто оттуда не возвращался.

Кроме свободы уйти куда глаза глядят по ту сторону забора и свободного доступа к наркоте, жители Края были свободны от контроля за рождаемостью. При определении в четвёртый класс каждый проходил через принудительную стерилизацию – одна инъекция «прививки от фертильности» на пять лет делала человека бесплодным, а в четвёртом секторе редко кто выживал больше трёх. Это считалось актом гуманизма. В принципе, это и было гуманно, детям не место на Краю.

Ещё одной свободой отверженных обществом было необязательное присутствие в ЕСС – Единой Социальной Сети. Глобальный Интернет в послевоенном новом мировом порядке из бескрайнего океана информации, в котором свободно плавал пользователь, превратился в инструмент контроля – никто не существовал вне Сети, как мухи, намертво влипшие в паутину. Каждый должен публиковать ежедневные обязательные посты – где был/что делал, непременно с фото или видео, за недостаточную активность снимали баллы, за неоправданное отсутствие в Сети в течение трёх дней или попытку удалить профайл – десоциализация: деактивация личного чипа, синхронизированного со смартфоном, и удаление профайла из Сети просто стирало человека, будто его никогда и не было. Алгоритм, определяющий оптимальную активность пользователя, написан ИИ – искусственным интеллектом. Цифровая смерть считалась самым страшным и позорным наказанием, лишающим человека всех прав гражданина. Или же свободой… это уж как посмотреть.

Для второго и третьего активность в Сети была вопросом жизни и смерти. Система социальных баллов могла поднять или понизить класс. Вторые грезили подняться к истокам власти в первый, что было почти нереально, третьи мечтали о льготах и условиях жизни второго, что было сложно, но возможно. И все боялись понижения и десоциализации. Все, кроме первого и четвёртого. Ни одного человека первого класса не было в Сети, никто не знал их лиц и имён. В некотором смысле и высшему, и низшему классам некуда было стремиться и нечего бояться. Пожалуй, на этом сходство заканчивалось.

Нат сделала селфи. Спиной к окну, чтобы лицо оставалось в тени. Запостила в Сеть, добавив эмодзи – солнце, чашка кофе, улыбающийся смайл, сердечко. Подумав, удалила сердечко и опубликовала обязательный ежеутренний пост. Прошла на кухню, приготовила кофе из суррогата и, пока принтер еды печатал лепёшку со вкусом омлета, открыла личные сообщения и отослала Дэну сердечко и поцелуй. В ответ прилетело три сердечка. Она улыбнулась, позавтракала и собралась на работу. Когда вышла из квартиры, дверь напротив приоткрылась на длину цепочки. Соседка беспокойно обшарила взглядом лестничную площадку, поманила пальцем и зашептала:

– Нат, зайди ко мне после работы, я достала то, что ты просила, а ещё есть рис, сахар, сухое молоко.

– Спасибо, тётка Клара, зайду вечером.

Соседка приторговывала гуманитаркой. Иногда первый и второй классы жертвовали третьему просроченные лекарства и продукты, это называлось благотворительностью. Но до нуждающихся ничего не доходило, всё разворовывалось ещё на этапе разгрузки. Чёрный рынок процветал, несмотря на жестокие наказания за кражу и спекуляцию. Люди пытались выжить кто как мог, даже с риском перевода в четвёртый класс.

Нат спустилась по лестнице, хотя лифт работал. Камера в нём синхронизирована со счётчиком углеродного следа, и за пользование лифтом снимаются баллы, которые так нужны ей сейчас. В холле мутное зеркало с паутиной трещин в верхнем углу отразило молодую большеглазую брюнетку с кудрявой гривой до пояса. Она сняла с запястья резинку, собрала волосы в хвост и повернулась боком. В просторном зелёном комбинезоне живот не заметен. Пока не заметен. Нат поднесла запястье к сканеру, цифровой замок мигнул зелёным, и двери подъезда разъехались, выпуская её в мир. Она глубоко вдохнула, медленно выдохнула, натянула на нос маску и шагнула в пекло майского утра.

Глава 2

Нат работала в библиотеке. Бабушка рассказывала, что до войны это было общественным местом с разными  книгами, газетами и журналами, люди приходили сюда читать или взять книгу на время. Сейчас они мутировали в фабрики по производству контента для Сети. Она вошла в здание вместе с толпой библиотекарей, одетых в такие же форменные комбинезоны, отличающиеся по цвету. В просторном холле пёстрый поток разделился на синие, красные, зелёные и другие ручейки к лифтам соответствующих цветов. Чтецы, цензоры, переводчики, работники архива и отдела аудио- и видеофайлов. Люди в очередях двигались молча, не здороваясь, изредка приветствуя коллег кивком или поднятием ладони на уровень груди. Нат подошла к зелёному лифту, поднесла запястье к сканеру, под тонкой кожей высветился штрихкод, двери разъехались, впуская её внутрь. Зелёный лифт на зелёный этаж – отдел переводов. Цветные лифты курсировали только между холлом и своим этажом, невозможно было синим лифтом приехать на жёлтый этаж, исключение составлял серый лифт начальства, останавливающийся на любом этаже.

Нат вошла в свою ячейку и сняла маску, дверь бесшумно закрылась, щёлкнул автоматический замок и пискнул таймер – рабочий день начался. Отобрав помеченные на сегодня тексты, она села за стол, включила экран, взяла верхнюю папку из стопки и начала читать. Грамоте и трём языкам прошлого её обучила бабушка. После реформы образования третьего класса тридцать лет назад почти не осталось людей, умеющих читать и писать.

Бабушка тоже работала в библиотеке. Чтецом. В её обязанности входило читать старые книги, определять категорию, писать краткое изложение содержания и передавать в отдел цензуры, который разрешал текст к переводу или выдавал вердикт запретить, изъять и уничтожить все экземпляры. Она часто брала работу на дом, а когда стала плохо видеть, Нат читала вслух и писала под её диктовку синопсисы. Так, помогая бабушке, она познакомилась с массой довоенной литературы, большая часть которой, вроде книг по истории, философии и религиям, не пройдя цензуру, впоследствии была уничтожена.

Послевоенной литературы просто не существовало. В новом мире творчество не поощрялось, считаясь непродуктивной тратой времени и ресурсов, к тому же ИИ генерировал любую музыку, изображение или текст, включая стихотворный, тем самым полностью обесценив талант человека. А произведения искусства, литературы, кино и музыки, пережившие войну, подвергались жёсткому отбору и к современной адаптации допускались лишь немногие. Не самые лучшие, сильные и умные образцы креатива, несущие в себе хоть какие-то идеи. Наоборот. Простенькие, не таящие глубокого смысла произведения на нейтральные темы имели больше шансов пройти цензуру, становясь ещё примитивнее после адаптации и перевода на общий язык – эмодзи.

После войны в мире начался хаос. Не было победителей и побеждённых, были выжившие. Правительства рухнули. Границы стёрлись. Мир рассыпался как карточный домик. Миграционные потоки хлынули по планете в поисках незаражённых мест, пригодных для жизни. Итогом стал новояз – дикая смесь языков довоенного мира. Пост-Вавилон ядерного постапокалипсиса. Несколько лет спустя было сформировано единое мировое сообщество – ГССГ, Глобальный Союз Свободных Городов. Городов без названий – география послевоенного мира изменилась, названия стран и городов стали неактуальны, а давать имя территории стало пережитком прошлого. В ГССГ города были пронумерованы. Уходила эпоха букв, наступала эпоха цифр. А когда встал вопрос общей письменности, выбрали эмодзи. Несколько тысяч картинок заменили всё богатство и многообразие языков прошлого.

Это и было работой Нат – переводить слова из букв в картинки. Бабушка очень расстроилась, когда тест на профессиональную пригодность определил внучку переводчиком. Она надеялась, что столь редкое для её поколения умение – читать и писать, даст ей должность чтеца, обеспечив доступ к литературе прошлого. До переводчиков доходили лишь тексты, прошедшие модерацию. Глупые, скучные, лишённые информации, идей и эмоций, кастрированные ножницами цензора. И становящиеся ещё примитивнее после перевода в эмодзи. Бабушка называла их инструментом отупления людей, говорила, что чем меньше словарный запас человека, тем легче им манипулировать. Она ненавидела эти картинки. Как и реформу просвещения третьего класса. Начатые ещё в прошлом веке, на протяжении двух поколений бесконечные реформы общественного образования вырастили туповатую человеческую массу. «Понимаешь, девочка, тесты, которые предлагают всего лишь выбрать верный ответ из нескольких, отучают думать, анализировать, искать информацию, отучают учиться», – говорила бабушка. На фоне стремительного роста технического прогресса, не менее стремительно снижался уровень грамотности, эрудиции и IQ среднестатистического обывателя. Человеческий интеллект деградировал, а искусственный развивался.

В новом мире система просвещения трансформировалась в КППК – комитет подготовки профессиональных кадров от Министерства Человеческих Ресурсов. До семи лет дети воспитывались только в семье, дошкольное образование, как и многие социальные институты, просто перестало существовать. С семи до двенадцати лет – школа, где многочисленными тестами определялось, в какой области деятельности ребёнок будет наиболее продуктивен, и еле-дующие пять лет обучали исключительно профессии, готовя специалистов узкого профиля, не обременённых «лишними» знаниями, не разбирающихся ни в чём вне своей компетенции. Составлял тесты ИИ. Он же определял будущую профессию. И если поначалу главенствующими были принципы меритократии, дающие умным и талантливым шанс подняться во второй класс, то после очередной реформы приоритетом стали потребности рынка труда. Школа превратилась в фабрику, где ИИ штамповал человеческие кадры. И никакой свободы выбора. Если ребёнок мечтал пилотировать шаттлы на Луну, а программа решала, что он подходит для аграрно-животноводческого комплекса, то не видать ему никакого космоса и таскать навоз всю жизнь. В Союзе Свободных Городов со свободами было не очень свободно…

Пискнул таймер обеденного перерыва. Нат помассировала затёкшую шею, встала, сделала несколько наклонов. Походила по крошечному кабинету – пять шагов в длину, четыре в ширину. Зажужжал принтер, печатая протеиновый батончик, из автомата вывалилась бутылка воды. Холодная. Нат приложила её ко лбу, к разгорячённым щекам и потной шее. Жадно выпила сразу половину. Библиотекарям кондиционер не полагался, во всём здании он был только в кабинетах начальства и в архиве, где необходимо было поддерживать определённую температуру. Достала смартфон, сделала фото бутылки и батончика на фоне экрана и стопки папок, опубликовала обязательный дневной пост в Сети, сопроводив эмодзи – человечек с лопатой. Это означало работу. Откусила безвкусный батончик, стараясь не думать из каких «чернил» он напечатан, и открыла профиль Дэна. Судя по локации, его судно должно войти в порт города № 12 через десять дней. Ещё трое суток на таможню, погрузку улова в шаттл и перелёт домой, в город № 8. Через две недели они увидятся. Нат очень надеялась, что вместе они найдут выход из капкана, в котором оказались.

Тренькнуло уведомление, отвлекая от тяжёлых мыслей. Отправитель не знаком, судя по профилю – второй класс, место службы – Министерство Информации. Библиотеки тоже подчинялись этому ведомству. Должность, как и вся личная информация, скрыта – значит, не из простых клерков, а кто-то из руководства, только им позволено не указывать в Сети, которая тоже принадлежит Министерству Информации, некоторые пункты, обязательные для остальных. Открыла письмо, удивившись буквам вместо привычных эмодзи.

«Гражданин Натали Грин, Вам предлагается работа по каталогизации частной библиотеки.

По условиям контракта работа на месте – во втором секторе. Первая неделя – десять часов в день с двумя получасовыми перерывами, с питанием по второму классу, без проживания. Если в течение испытательного периода Вы покажете высокий уровень квалификации, контракт будет продлён на срок, необходимый для завершения всего объёма работы, и Вы получите временное разрешение на проживание во втором секторе по месту работы с полным содержанием (отдельная комната, питание по второму классу и ограниченное медицинское обслуживание).

Оплата в монетах и социальных баллах: первая неделя – 300 монет и 100 баллов

В случае продления контракта – 400 монет и 150 баллов в неделю.

Ваше начальство уже поставлено в известность, разрешение на отпуск получено. Удачное сотрудничество предполагает подобные контракты в будущем.

Для согласия и получения дальнейших инструкций нажмите «лайк».

У Нат пересохло во рту. За неделю работы в библиотеке она получает сто пятьдесят монет. Но ещё важнее – социальные баллы. Это могло стать спасением. За несколько месяцев можно будет накопить нужное количество и подать заявку на перевод во второй класс. Главное – успеть до родов. И Дэну придётся постараться. Впервые появилась надежда на реальный выход из безвыходного положения. С горькой самоиронией Нат говорила о себе – женщина в положении, в безвыходном положении. Она не уповала на мизерный шанс выигрыша в лотерею, спасти мог только переход во второй класс. И, не раздумывая, нажала «лайк». Мгновенно в ответ получила код пропуска во второй сектор, адрес заказчика и дату. Через неделю. Как раз к приезду Дэна станет понятно, продлят ли ей контракт.

Пискнул таймер, сообщая о конце перерыва. Нат залпом допила воду и села за стол.

Под вечер ломило спину и рябило в глазах от эмодзи. Сейчас, когда появилась перспектива интересной и очень нужной ей работы, нынешнее занятие казалось ещё более тупым. И отупляющим неграмотное большинство третьего класса. И всё равно она положила несколько папок в сумку, чтобы поработать дома. Добровольная внеурочная работа поощрялась дополнительными баллами. Наконец таймер возвестил о конце рабочего дня, зажужжали двери, выпуская из крохотных ячеек людей, которые усталыми разноцветными муравьями тут же разбегались по своим маршрутам. Тихо, организованно, молча. Общение на службе между коллегами не поощрялось, ограничиваясь взаимными кивками утром и вечером в общем холле. А общаться вне работы никому и не приходило в голову.

Глава 3

Вечер гонит людей по улицам. Кто-то спешит домой, но большинство разбегаются по барам и порнотеатрам. В третьем секторе на каждом углу забегаловки с электронной музыкой, лёгкими наркотиками и дешёвым алкоголем. А в многочисленных секс-заведениях можно бесплатно посмотреть шоу, купить недорого новейшие секс-игрушки или живую проститутку любого гендера и ориентации.

Послевоенные годы изменили отношение к проституции, тогда многие выжившие – и мужчины, и женщины, и даже дети – попадали в ситуации, вынуждающие их продавать своё тело ради того, чтоб выживать и дальше. Проституция перестала восприниматься обществом чем-то грязным и порочным, просто ещё один способ заработать. И при становлении нового мира превратилась в обычную профессию, которой обучали в школе. Бабушка говорила, что в послевоенном социуме открылось много окон Овертона, а сам процесс, как и реформы образования, начался давно, под конец прошлого тысячелетия. То, что веками считалось табу, постепенно становилось нормой. Именно табу и делают общество цивилизованным. Законы, которые необязательно писать, чтоб их соблюдали, потому что для цивилизованного человека и так неприемлемы некоторые вещи, типа поедания себе подобных или использование детей в недетских целях, будь то секс или рабский труд. Табу и делают нас людьми, но эти окошки постепенно и целенаправленно отменяли их – от межрасовых браков до однополых и небинарных, от легализации наркотиков и проституции до педофилии и каннибализма в годы ядерной зимы. От эвтаназии до утилизации. Процесс разложения, развращения и деградации общества был запущен задолго до войны, именно он и сделал эту войну возможной. Ураганный сквозняк из этих открытых окон Овертона снёс хрупкие границы норм и морали и положил начало концу цивилизации.

Нат иногда думала о том, как чувствуют себя подростки, когда тест на профессиональную пригодность определяет их в секс-индустрию. Их хирургически стерилизуют перед началом трудовой деятельности, в шестнадцать лет. Их выращивают для продажи собственного тела. Им дают специальный наркотик, делающий людей безучастными и апатичными ко всему, кроме секса. Мало кто из них доживает до сорока. В силу быстрого физического и психического износа остаются без работы, а лишившись наркотика и секса, теряют интерес к жизни. Среди секс-работников был самый высокий процент самоубийств.

Нат проходила мимо стеклянной витрины порнотеатра, за которой несколько обнажённых людей с пустыми глазами сплелись в бисексуальной оргии, и подумала об их чувствах. Каково им. При этом остро понимая, что вряд ли кто-то из толпы прохожих, скользящих по витрине либо похотливыми, либо равнодушными взглядами, задумается об этом. И уж точно никто из них не задумается, каково ей. «Ощущение одиночества в толпе – удел людей высокоразвитых интеллектуально и духовно, они над толпой, потому и одиноки», – говорила бабушка.

Нат зашла в донорский пункт своего ЧЧ, сдала кровь. За это давали десять баллов и батончик псевдошоколада. Никто не знал, на что шла эта кровь, всё до капли вывозилось во второй и первый сектора. Ходили слухи, что первый класс – это вампиры, и вены работяг третьего сектора снабжают их пищей. Нат не верила в клыкастых бессмертных кровососов, боящихся солнца и чеснока, но верила в биотехнологический комплекс, создающий из плазмы препараты, продлевающие молодость и долголетие элит. Новый мир – новые вампиры. Про первый класс ходило много слухов – вампиры, инопланетяне, демоны, колдуны, владеющие древней магией, искусственный суперинтеллект, мутанты, обладающие сверхчеловеческими способностями, типа персонажей комиксов. Множество версий, одна фантастичнее другой, доказывали лишь одно – на самом деле никто не знал, кто они, элита нового общества.

По дороге домой Нат зашла в торговый центр ЧЧ, надо было потратить небольшую сумму, срок годности которой истекал завтра, оплатить и получить недельную норму чернил для принтера еды, а, может, повезёт, и будут побитые яблоки из гуманитарки. Перекупщики типа тётки Клары не брали такой скоропортящийся товар, овощи и фрукты – это единственное, что доходило до прилавков и продавалось по символической цене: один килограмм – одна монета. А для того, чтоб набрать килограмм чего-то более-менее съедобного, приходилось перебирать кучу заплесневелого гнилья.

Она приложила запястье к окошку сканера, высветился штрихкод чипа, система просчитала её углеродный след и социальный рейтинг, сняла платёж за коммунальные услуги и выдала остаток «тающих» денег – как раз хватит на чернила, покупки у тётки Клары, и останется пара монет на яблоки. Тренькнул смартфон, уведомив о списании со счёта, и поднялся шлагбаум, впуская её в торговый центр ЧЧ.

Он представлял собой огромный ангар, разделённый стеллажами на секции от продуктов до одежды и предметов быта. Нат шла вдоль полок с заменителем сахара в таблетках или каплях, суррогатным кофе, протеиновыми брикетами разных вкусов, порошковыми соками ядовито-оранжевого или розового цвета, белковой мукой. Состав продуктов на этикетах отображался в мультяшных картинках весёлых сверчков-червячков и непонятных химических формулах.

На отдельном стенде для акций с голографической рекламой стояли баллончики с новинкой – ароматизатором еды. Скудно одетая и щедро накрашенная модель вынула из принтера свеженапечатанную лепёшку, поставила тарелку на стол и, эротично облизываясь в предвкушении, сняла крышечку с первого из трёх баллончиков – красного. Отрезала кусочек лепёшки, брызнула на него, отправила в рот и расплылась в блаженной улыбке, закрыв глаза, а лепёшка трансформировалась в сочный стейк с румяной корочкой. Следующий кусочек она попшикала из зелёного, и лепёшка превратилась в салат. Последний – розовый, оказался десертом и, закатывая глаза и сексуально постанывая от чрезмерного удовольствия, модель поедала ту же лепёшку в виде кремового торта с ягодами.

– Съешь в одной лепёшке полноценный обед из трёх блюд! Ты достоин наслаждаться ароматом еды! Попробуй наши новинки – с запахом сыра, курицы гриль и ванильного мороженого!

Встроенный в рекламный стенд пульверизатор периодически выпускал струю аппетитного аромата, голодные люди быстро расхватывали разноцветные баллончики. В воздухе смешались синтетические запахи жареного мяса и ванили, Нат затошнило, и она поспешила прочь, едва сдерживая рвотные позывы. Хотя, возможно, дело было не в запахах, а в её положении.

В овощном отделе всегда воняло гнильём и сыростью, и она натянула маску повыше на нос. В ящиках с позеленевшей картошкой копошились две пожилых женщины и мальчик лет двенадцати. Пара средних лет обрывала зелёные ростки гниющего лука. Нат прошла мимо вялых, сморщенных огурцов, мелкого батата размером не больше морковки, лопнувших помидоров с полосками плесени в трещинах и иссохших в труху пучков зелени. В лотке с фруктами среди почерневших бананов и гнилых слив яблок не было, но нашлись две мягкие, переспевшие груши с коричневыми вмятинами на боках, апельсин и вполне приличный лимон.

Можно будет порадовать себя и малыша фруктовым салатом. Получив недельную норму чернил для принтера, Нат поторопилась к столбику кассы, разблокировала смартфон, приложив экран к запястью, потом подняла его на уровень глазка камеры на столбике, тренькнуло уведомление о списании суммы, и поднялся шлагбаум, выпуская её на улицу.

В подъезде было темно. Норма на электроэнергию в третьем классе вызывала ежедневные отключения, иногда по пять-шесть часов. Можно было получить безлимитное снабжение за счёт социальных баллов, но Нат предпочла копить их на более важное дело. На самое важное. Она включила фонарик смартфона и, держась за перила, осторожно поднялась по ступенькам. На тёмной площадке скрипнула соседская дверь, звякнула цепочка. Тётка Клара открыла в тот же миг, когда Нат подняла руку, но ещё не успела постучать. Словно поджидала её в темноте за дверью, прильнув к глазку. Нат зябко передёрнула плечами, ей сделалось не по себе от этой мысли. В луче фонарика худое, костлявое лицо соседки казалось черепом. Она поманила пальцем, потом прижала его к губам, призывая к тишине, и скинула цепочку, впуская Нат в квартиру. Узкий коридор заставлен коробками, пахнет плесенью, пылью и какой-то кислятиной.

– Осторожно, не урони ничего, – шепнула хозяйка. Нат протиснулась вслед за ней между штабелей коробок и вошла в комнату. В этот момент дали свет.

– О, глянь, как повезло тебе! Мы тут полдня без электричества, а ты только пришла с работы – и пожалуйста! – она протянула руку, глазами показывая на смартфон. Нат выключила и отдала. Для верности соседка засунула его под матрас. Подслушивающие функции работали и при выключенном гаджете. Комната тоже была заставлена всевозможными коробками, пакетами, канистрами, оставляя узкие проходы на кухню и в туалет.

– Вот, достала то, что ты просила, – её рука нырнула в одну из коробок, пошарила там и извлекла две маленькие пластиковые баночки. – Железо и витамины. И зачем тебе понадобилось железо, а, Нат? – маленькие, глубоко посаженные глазки заблестели нездоровым интересом из тёмных впадин глазниц, ощупав взглядом пока ещё плоский живот девушки.

– А вот это не твоё дело, тётка Клара. Как и не моё дело – откуда у тебя всё это. Не так ли?

– Так, так, не кипятись… Слушай, есть у меня один знакомый, бывший ветеринар, зубы рвёт отлично, может помочь решить твою проблему, если срок маленький. Всего триста монет, ну и мне десять процентов за то, что сведу вас. Хотя, судя по этому, – она потрясла баночками, прислушиваясь к шуршанию таблеток, и протянула их Нат. – Ты не думаешь в этом направлении, не так ли?

– Так. Не думаю. Но это тоже не твоё дело, – она начала читать этикетку.

– Ишь, грамотная, читает она… да что там читать, витамины и всё, не отраву ж я тебе подсовываю!

– Срок годности истёк давно…

– Да где ж я тебе в третьем секторе свежее достану?! И ничего страшного, это ж просто железо, оно не портится, что ему сделается, да и запаяно герметично. Не хочешь – не бери, но ты заказывала, я рисковала, специально тебе достала, никто такое не просит…

– Ладно, я возьму, и витамины тоже.

– Тридцать монет.

– Двадцать. И тогда я возьму ещё что-нибудь из продуктов.

– Чёрт с тобой, ладно… Есть рис, пшено, сухое молоко, яичный порошок, кукурузная мука, супы в кубиках – овощной, грибной и куриный, крекеры, растительное масло вот в канистрах, продаю по стакану, сахар есть кусковой, продаю по десять кубиков, – соседка заученной скороговоркой перечисляла ассортимент. – А ещё деликатес достала, порошок какао.

Раньше тётка Клара продавала и просроченные консервы, несмотря на то, что несколько покупателей умерли в страшных муках в результате тяжёлого пищевого отравления. С консервами она завязала только после того, как несколько десятков вздутых банок взорвались, испортив кучу товара и надолго завоняв квартиру и лестничную площадку. Соседка открыла одну из коробок, достала пачку риса, сунула в руки Нат и начала извлекать продукты.

Под прозрачной упаковкой рисинки шевелились. Нат подумала, что у неё до сих пор рябит в глазах от многочасового сидения перед экраном с эмодзи. Поднесла пакет ближе клицу. Шевелящиеся рисинки оказались маленькими белыми червячками. Она вздрогнула и выронила пакет.

– Смотри, брезгливая какая, сваришь – и перестанут шевелиться, да и почти незаметно в рисе, считай, получила бесплатную протеиновую добавку. Думаешь, чернила для принтера еды из чего-то другого делают? Дура ты, Нат, хоть и грамотная. Бояться надо не тех червей, которых ешь ты, а тех, которые едят тебя, – и в восторге от собственного остроумия тётка Клара захохотала, показав чёрный провал рта с несколькими гнилыми пеньками, оставшимися от зубов.

– Вот у тебя так много еды, можешь хоть целыми днями есть досыта, почему при этом ты такая тощая, а? Может потому, что твои черви уже давно едят тебя?

– Тьфу на тебя, зараза! Дерзкая, вся в бабку! Доведёт тебя твой язык, девка. Ладно, будешь брать что-то?

Нат взяла пачку ломаных крекеров, по десять кубиков супа и сахара, яичный порошок и сухое молоко. Подумала и добавила к покупкам маленький пакетик какао.

– Сорок пять монет, – сказала торговка, возвращая смартфон.

– Кстати, знаешь, тётка Клара, скоро отменят свободу сделок до пятисот монет, надо будет обязательно указывать источник дохода, – она включила гаджет, ткнула в иконку с изображением горки монет и перевела деньги. – Что тогда будешь делать, как оформишь поступления?

– Как-нибудь оформлю, да хоть оказание сексуальных услуг, – она рассмеялась в ответ на красноречивое выражение лица Нат. – А что, между прочим, беззубые пользуются спросом, есть любители, поверь мне, – отхохотавшись и внезапно посерьёзнев, добавила: – Конечно, придётся платить с этого налог, так что цены повышу, заранее предупреждаю.

Нат брезгливо скривилась, забрала покупки и поспешила домой. Иногда за пятнадцать минут в квартире соседки она уставала больше, чем за рабочий день в душной клетке кабинета.

Глава 4

Дома первым делом сняла одежду, скрутила волосы в узел на затылке и умылась, на полноценный душ не хватило бы воды. Как и электроэнергия, для третьего класса вода была нормирована. И чернила для принтеров еды тоже. Контролем и распределением энергии, воды и питания занималось Министерство Ресурсов. Получить что-то сверх нормы можно только за баллы. Нат достала небольшой тазик, наполнила на треть, взяла губку, несколько капель дешёвого геля для душа и умылась, потом в этой же воде замочила пропотевшую за день форму. Она не могла себе позволить стиральную машину из-за большого расхода электричества и воды, а в общественной прачечной можно было постирать только за баллы. Библиотекарям выдавали три комбинезона в год, и правила рабочего дресс-кода требовали чистой и ухоженной одежды. В грязной или рваной форме не пустят на рабочее место и снимут приличное количество баллов. Закончив со стиркой, Нат критически посмотрела на оставшуюся в тазике мутную воду и решила, что ею ещё можно помыть пол. Или перелить в сливной бачок унитаза. Бабушка с детства приучила её максимально продуктивно использовать все имеющиеся ресурсы.

Потом она прошла на кухню, вскипятила чайник, развела бульонный кубик в большой чашке. Суп оказался грибным, а обломки крекеров каменными, пришлось их долго размачивать в горячей жидкости. На десерт приготовила фруктовый салат; после того, как она срезала все испорченные части, осталось меньше половины. После ужина Нат собиралась поработать, достала папки с текстами, включила экран и тупо уставилась на ненавистные картинки. И выключила. Не смогла себя заставить, даже ради баллов. Не сегодня.

Она решила побаловать себя шоколадом – ложка сухого молока, ложка какао, кубик сахара. Молоко пришлось предварительно просеять, там были какие-то комки, похожие на паутину, а какао растолочь, так как просроченный порошок превратился в камень. Хорошо прокипятив напиток, она перелила его в кружку и поставила на подоконник. Поймала в кадр открытое окно, пар из чашки на фоне ночного неба с тонким серпом молодого месяца. Выложила фото в Сеть, сопроводив обязательный вечерний пост тремя эмодзи – луна и звёзды, кровать с подушкой и зевающий смайлик. Фотографии Нат нравились людям, в конце дня система считала лайки и переводила их в баллы. Пискнуло уведомление – плюс пять баллов. Потом Сеть предложила ей список вечерних развлечений – смешные клипы, реалити-шоу с призами в виде социальных баллов, каналы новостей и сериалов, забеги «Спортлото» и очень много порно.

Секс-индустрия была одним из инструментов, ограничивающих рождаемость в третьем классе. Огромный выбор порносайтов на самый извращённый вкус, новейшие технологии виртуальной реальности и сенсорных игрушек, секс-андроиды разнообразных модификаций, а для любителей живого мяса – армия профессионально подготовленных работников всех полов и ориентаций. И всё это очень дёшево. Доступность и разнообразие секса для многих сделали ненужными традиционные отношения. К тому же секс-куклу не надо кормить, она не заболеет, не постареет и точно не забеременеет.

Создать семью в третьем секторе удавалось немногим. Немногие и стремились – на них посматривали, как на фриков, считая это диким и примитивным пережитком прошлого. Институт брака постепенно умирал. Разрешение пожениться без специальной комиссии могли получить либо однополые пары, либо чайлдфри, согласившиеся на добровольную хирургическую стерилизацию, за которую давали приличное количество баллов. После введения ограничений на рождаемость в третьем классе, родить без разрешения, а главное – сохранить ребёнка можно было, только выиграв в лотерею.

Как и всегда в истории, после войны случился бэби-бум. Становление нового общества, стабильность после нескольких лет борьбы за выживание привели к всплеску рождаемости. И тогда под предлогом нехватки ресурсов начали вводить ограничения. Поначалу в виде щедрых поощрений в баллах для согласившихся на хирургическую стерилизацию, за согласие на «прививку от фертильности» давали меньше, но её приходилось делать каждые пять лет. А двадцать лет назад ввели квоту, будущие родители должны были пройти комиссию, которая оценивала не только их рейтинг и перспективы, но и генетический профиль, чтоб избежать возможных патологий. Получить официальное разрешение на потомство было крайне сложно, а забеременев без него, женщина могла ежемесячно до родов участвовать в розыгрыше «Пять из тридцати шести». Стоимость участия – двести баллов. Нат копила каждый балл и уже дважды участвовала, не особо надеясь на везение. О втором этапе лотереи, после родов – «Шесть из сорока пяти», она старалась не думать. Особенно сейчас, когда появилась более реальная надежда. Сегодняшнее предложение работы во втором секторе могло стать спасением.

Взяв какао, Нат вошла в комнату бабушки, поставила чашку на тумбочку и вытащила из-под кровати одну из стоявших там коробок. Села, погладила подушку, прильнула к ней щекой, ей казалось, что она до сих пор хранит бабушкин запах. Её не стало прошедшей зимой. Нат была счастлива, что им удалось попрощаться так, как это произошло. Было утро выходного дня, бабушка не появилась к завтраку, не отозвалась на стук в дверь, и Нат вошла в её комнату. С трудом приподняв слабую руку, старая женщина поманила внучку:

– Нат, иди сюда, садись, девочка, – её голос был тих и немного дрожал. – Я сегодня уйду, чувствую это и вполне готова. И ты должна быть готова. Не горюй обо мне, Орешек, я прожила длинную, удивительную жизнь, почти целый век, и моё время пришло, я устала, пора… посиди со мной, мне так много нужно тебе рассказать…

Бабушка Леке, Александра Грин, была уникальной женщиной. Она родилась в прошлом тысячелетии, видела конец света и рождение нового мира. Пройдя через ад, дожила до глубокой старости, сохранив крепкое здоровье, отличную память и острый ум. В третьем классе старики были редкостью. Отсутствие медицинского обслуживания и пенсий в сочетании с ужасными условиями жизни и плохим питанием убивало людей задолго до старости. В новом мире многие социальные институты были упразднены – от дошкольного образования до пенсии. Маленькие дети и старики считались обузой для общества, и забота о них полностью перекладывалась на плечи семьи, если таковая имелась. Люди работали до тех пор, пока могли. Многие так и умирали – на рабочих местах. Одиноких немощных стариков утилизировали, называя это милосердием. Немногим везло с любящими и заботливыми детьми и внуками. После введения ограничения на рождаемость дети, как и старики, стали редкостью в третьем классе.

Инвалиды, умственно отсталые, тяжелобольные и сумасшедшие тоже были обузой для социума и отправлялись на «милосердную» утилизацию. И новорождённые с отклонениями. А их было немало, благодаря не только послевоенной экологии, но и массовому алкоголизму и наркомании обитателей третьего сектора.

Всем этим занималось Министерство Биоэтики и его комитеты – по контролю рождаемости, регуляции смертности, контролю и распределению лекарств и медицинского обслуживания с подкомитетом по распределению наркотиков в третьем и четвёртом классах. И комитеты по стерилизации и утилизации. Этот монстр стал результатом слияния и мутации того, что осталось после войны от разных всемирных организаций по здравоохранению и транснациональных биотехнологических и фармацевтических корпораций. Министерство Биоэтики работало над главной целью ГССГ – золотой сотней.

Бабушка говорила, что идея старая, довоенная, только тогда речь шла о миллиарде. В середине прошлого века золотым миллиардом называли население развитых стран, которые жили благополучно за счёт огромного количества дешёвой рабочей силы и ресурсов стран так называемого третьего мира. Чуть позже подключили «зелёную повестку» – во имя сохранения здоровой экологии и безболезненного для планеты использования природных ресурсов население Земли необходимо сократить до одного миллиарда. Ради спасения природы – это ли не святая цель…

И почти удалось достичь желаемого. Война унесла больше трёх миллиардов жизней, ещё столько же умерло в первые послевоенные годы – ядерная зима, радиация, болезни, голод и дикое насилие в борьбе за выживание сделали своё дело, и сейчас на планете проживало немногим больше одного миллиарда людей. Но золотым этот миллиард не получился. Послевоенный кризис вынудил сократить заветное число на один ноль – до ста миллионов. Золотая сотня – и в мире наступит всеобщее благополучие. Рай земной. В новом мире стали открыто работать в этом направлении, оправдывая геноцид граждан нижних классов нехваткой ресурсов и пригодных для жизни мест. К тому же, несмотря на высокую смертность и тяжёлые условия жизни, всё ещё рождались дети. Люди продолжали плодиться и размножаться. Ничто не могло сломать основной инстинкт. Тогда Комитет по контролю рождаемости и придумал эту людоедскую Лотерею.

Нат положила ладонь на живот, пытаясь почувствовать шевеление ребёнка, но срок для этого ещё слишком мал. Отпила какао, подумав, что малышу должен понравиться вкус шоколада и открыла коробку. Там были плотно уложенные толстые папки. На каждой чётким почерком бабушки название и автор: «Илиада и Одиссея» Гомера, «Собачье сердце» Булгакова, «Прощай, оружие!» Хемингуэя, «На западном фронте без перемен» Ремарка, «Заводной апельсин» Бёрджесса и многие другие – Чехов и Гёте, О’Генри и Джек Лондон, Рэй Брэдбери и Достоевский. В другой коробке детская литература – Мэри Поппинс и Карлсон, Том Сойер с Гекльберри Финном, сказки Андерсена и Гофмана. В третьей – книги по истории, философии, религиям. Коробок было много. Бабушка переписала это всё своим красивым, крупным почерком. Ровные, как ряды солдат, строки выходили из-под её пера и ложились на лист одна за другой, выстраиваясь в целую армию. Её армию. Большинство этой литературы было запрещено и уничтожено и вполне возможно, что эти папки – единственные уцелевшие экземпляры, которые она переписала за долгие годы работы в библиотеке.

В то зимнее утро выходного дня, когда Нат держала слабеющую руку бабушки, та рассказала о работе всей своей жизни.

– Это наследие, девочка, понимаешь? Не моё, нет, я лишь инструмент, это наследие мировой культуры. Нельзя сжигать книги и отрицать или переписывать историю. Надеюсь, когда-нибудь человечество очнётся… – она говорила тихо и медленно, но твёрдо. – Нат, сохрани их… для будущего и для себя. И продолжай писать стихи, даже если никто и никогда их не прочтёт, пиши для себя и ради себя. Читай, думай, анализируй, не позволь сделать из себя пустое, измотанное отупляющим трудом существо с интересами, ограниченными едой, алкоголем и сексом. И ещё этим проклятым рейтингом – вот уж воистину инструмент дьявола. Ты ж понимаешь, что это – НИЧТО?! Кто-то хитрый и бесчеловечный придумал ничто – баллы, и это управляет жизнями людей, выстраивает модель поведения, – бабушка закашлялась, отпила воды из поднесённого внучкой стакана, отдышалась. – Девочка моя, мне так жаль… тебе придётся жить в страшном мире, и ты не знаешь другого, а я знаю, помню и мир, и людей другими. И когда-нибудь это обязательно вернётся, история повторяется, поэтому они запрещают её изучать. А для того, чтоб вернулось, нужны такие люди, как ты, Нат. И помни, ты крепкий орешек и должна нарастить прочную скорлупу.

Нат достала из коробки папку с «Маленьким принцем» Экзюпери, забралась с ногами на бабушкину кровать, пригубила, смакуя, какао и начала читать, но воспоминания возвращали её в тот день, когда Леке Грин покинула этот мир.

Глава 5

Они тогда говорили о тех вещах, которые Нат не знала раньше. О том, что до войны у Леке была семья – муж и сын, оба не выжили в послевоенном аду ядерной зимы. Рассказала о маме. Раньше бабушка отказывалась говорить о ней – менялась в лице, отворачивалась, пряча глаза, и переводила разговор на другую тему. И по мере взросления Нат перестала задавать вопросы о маме и знала её только по профилю в Сети – фотографии очень красивой и совсем юной девушки, намного моложе, чем сама Нат сейчас.

– Бабуль, почему ты никогда раньше не рассказывала о ней?

– Потому что было очень больно. И сейчас очень больно. И боль эта никогда не утихала, она так же остра сегодня, как и двадцать пять лет назад, время её не лечило, лишь ты, Орешек, давала мне смысл продолжать жить. Прости, что всегда избегала этих разговоров, я боялась, что если начну говорить – начну плакать и не смогу остановиться, я боялась напугать тебя, боялась показать свою слабость, а мне нельзя было тогда быть слабой, особенно перед тобой. Сейчас я понимаю, что ошибалась, это не слабость, это любовь, только она может причинять такую невыносимую боль и именно это делает нас людьми. И мне так жаль, что я всю жизнь убегала от этого, хотела оставить прошлое в прошлом, не тащить его боль в твою жизнь, оградить тебя… прости меня, Орешек, я так ошибалась… – глаза Леке наполнились слезами, они растеклись в глубокие морщины, будто вода ручейками заполнила трещины пересохшей почвы пустыни. – Моя Ленни, Елена… моё чудесное дитя, я назвала её как Елену Троянскую, потому что она ещё младенцем была необыкновенно красива и выросла в прекрасную девушку. Ты очень на неё похожа…

Нат унаследовала тонкие черты лица, пухлые губы и роскошные волосы мамы, но Елена была более яркой, как бабочка или экзотический цветок. Смешение рас дало пышную копну чёрных кудрей, нежную смуглую кожу, чувственный рот и светлые оливковые глаза, как у самой Леке. Для неё рождение дочери стало чудом, надеждой, что даже в таком уродливом мире возможно счастье. С её отцом она познакомилась в ячейке сопротивления людоедским законам нового мирового порядка. Русская Александра и Андре – сын немца и беженки из Судана, двое уставших людей, переживших апокалипсис, каждый со своими потерями, они сошлись, когда обоим было уже за сорок. Сопротивление было жестоко и быстро подавлено, он погиб, Леке выжила, а через неделю поняла, что беременна и ребёнок стал для неё смыслом жизни, хоть она и понимала, что приведёт его в жестокий мир.

Бабушка рассказала Нат о том, как до школы учила дочь грамоте и языкам, надеясь, что это даст преимущество в тестах на профессиональную ориентацию. Кроме того, у Елены оказались неординарные способности в биологии и химии, но после окончания начальной школы комиссия решила иначе. Её внешние данные были признаны приоритетнее умственных, и в двенадцать лет Елену распределили в секс-индустрию и начали учить профессии. В тот день Леке полностью поседела. Конец света, потеря семьи, ужасы нового мира – ничто не могло заставить её каштановые волосы побелеть, а в тот день, когда дочь вернулась с комиссии, это случилось в одно мгновение. Девочка тогда очень испугалась.

А за год до выпуска Елена влюбилась в Питера. Любые отношения, даже дружеские, между учениками были строго запрещены, но природа сильнее любых запретов, они только обостряли тайный роман двух подростков. В выпускном классе на медосмотре выяснилось, что девушка беременна.

Парень сразу признался, кричал, что любит её, ненавидит предстоящую профессию, проклинал Министерство Человеческих Ресурсов с его бесчеловечной программой подготовки кадров и всю Систему в целом.

Обоих дисквалифицировали. Порченый товар. Выпускной экзамен в сфере секс-индустрии был дебютом и первым рабочим днём. За годы учёбы подростки пересматривали гигабайты самой разнообразной порнографии, у них были «голые уроки», приучающие не стесняться ни своей, ни чужой наготы, они друг на друге тренировались в поисках эрогенных зон и способах стимуляции, но до полноценного полового акта не доходили. Девственность продавалась дорого в монетах, позволяющих открыть свой счёт и начать взрослую жизнь, и высоко оценивалась в баллах, начиная строить социальный рейтинг. Перед экзаменом в Сети устраивали аукцион, публикуя короткие эротические ролики выпускников, отличниками считались те, чья невинность продавалась дороже.

После дисквалификации Питера стерилизовали и де-социализировали – перевели в четвёртый класс на наркоту и чистку фильтров, где он и умер несколько месяцев спустя. У Нат были его глаза глубокого синего цвета. Елене позволили родить, в те времена ещё не ввели Лотерею в третьем секторе. Но медицинскую помощь не оказали ни при родах, ни после. Она мучительно долго и тяжело, истекая кровью и потом, давала жизнь Нат, потом страшно долго и мучительно умирала от сепсиса. Двое суток – это совсем мало, но для умирающего без волшебной фармы – мучительно, и оттого страшно долго.

– Цени жизнь, девочка, твои родители заплатили огромную цену за это. И знай, что ты дитя любви. А любовь – это самое важное, что может быть в мире, построенном на страхе и геноциде. Найди свою любовь, и помни – ты крепкий орешек, Нат. И, прошу тебя, продолжай писать стихи, найди своё вдохновение, оно может стать для тебя единственным убежищем в минуты скорби, страха и душевной боли.

Умирающая Леке не сдерживала слёз, и они солёными реками текли по глубоким морщинам, промочили белые волосы и подушку. Нат тоже плакала и гладила её руку, прижимала сухую, слабую ладонь к своей мокрой щеке и губам. Потом бабушка сказала, что ей холодно, и она хочет спать. Нат легла рядом, обняла иссохшее старческое тело, согревая своим теплом, слушая затихающее дыхание. К вечеру Леке выдохнула в последний раз и больше не вдохнула, но Нат ещё долго лежала, обнимая остывающее тело и плача. Не столько от скорби по бабушке, та прожила достойную жизнь и встретила достойную смерть. Она плакала от пронзительного чувства одиночества, ушёл единственный близкий человек, который растил, учил и любил её. И которого любила она. Нат впервые почувствовала тогда, насколько острым и болезненным может быть одиночество. Ведь бабушка была всегда, а сейчас её нет, и Нат осталась совсем одна во всём мире.

Оплакав и бабушку, и родителей, и себя, она накрыла покойную простыней и отправила уведомление о смерти в Комитет по утилизации, они утром должны забрать тело. Потом оделась и вышла в ночь. Бесцельно шла, куда глаза глядят, лишь бы идти, двигаться, чувствовать себя живой. И думала об утилизации. Леке рассказывала, что в прежнем мире были кладбища, люди могли навещать могилы своих близких. В нынешнем обществе это тоже упразднили – как убыточное и непродуктивное явление.

Министерство Ресурсов сочло кладбища расточительством земельных и органических ресурсов. Земельными были территории для погостов, а органическими – сами покойники. Утилизатор расщеплял любую органику на макроэлементы – белки, жиры и прочие составляющие. Всё это потом использовалось в производстве удобрений, пищевых добавок для скота, фармацевтике и многих других нуждах биотехнологического комплекса. Ходили слухи, что протеиновые брикеты четвёртого класса могут содержать белок из утилизированных. Ещё поговаривали, что в чернилах для принтера еды не только мицелий, водоросли и личинки, как указано в составе. Впрочем, людям, выжившим в страшные послевоенные годы, идея каннибализма не казалась чем-то запредельным и неприемлемым. К этому относились с молчаливым, суровым пониманием, что иногда обстоятельства могут оправдать и это.

Нат шла по ночным улицам, размышляя насколько правдивы эти слухи и может ли случится так, что когда-нибудь она съест протеиновый батончик из бабушки. И сама ужасалась этим мыслям. Ноги принесли её в квартал баров, тело само знало, что ему сейчас нужно – отключить голову, выпить. Она шла мимо грязных забегаловок, за мутными окнами которых люди напивались не менее мутным самогоном под аккомпанемент музыки из автомата. В каждом пабе был экран, на котором с выключенным звуком крутили нарезку лучших моментов забегов «Спортлото» – жуткого детища Министерства Биоэтики. Хотя от спорта, который тоже был упразднён, в этом остались только ставки и азарт, замешанный на крови. Лотерея заменила систему судов и тюрем, которая тоже была признана непродуктивной, новое общество не собиралось содержать преступников, любое правонарушение, независимо от его серьёзности, приводило к забегам. Выигравшим обнуляли социальный рейтинг и давали условную амнистию, при повторном нарушении – десоциализация. Проигравшим делали прививку от фертильности и отправляли на Край чистить фильтры и убиваться ОК. Некоторые погибали прямо на стадионе в жестокой, иногда кровавой гонке на выживание.

Внимание Нат привлекло объявление у одного из баров – живая музыка по ночам. Это было почти такой же редкостью, как книги, написанные буквами. Она вошла. Зеленоватое освещение делало посетителей похожими на мертвецов. Экран в углу над баром транслировал самые острые моменты последнего забега воров. Люди бежали, с трудом толкая перед собой тележки, нагруженные краденым. Тяжелее приходилось тем, кто украл больше. На этих забегах нет правил, кроме одного – нельзя бросать свою тележку. Но можно толкать ею других участников, повышая свои шансы устранением соперников. Можно сбить с ног, покалечить и даже убить в борьбе за спасение своей жизни. Беговая дорожка стадиона щедро полита кровью. «Спортлото» имело огромный рейтинг, на их канале в Сети были записи всех трансляций из всех городов Союза, нарезки лучших моментов и тотализатор на предстоящие забеги.

Нат вспомнила, как Леке говорила: «Тот, кто придумал это – психопат, играющий на самых тёмных сторонах человеческой природы, точнее, нечеловеческой. Когда раскалёнными щипцами из тебя вытаскивают звериное, ставят в ситуацию, где твой разум, мораль, привязанности и всё остальное, что делает тебя человеком, отступают и остаётся только животный инстинкт выживания. И ты никуда не можешь от этого уйти. К тому же это умный психопат, он знал, как популярно это будет в народе – он дал ему зрелищ. И ещё чертовски расчётливый сукин сын – сумасшедшие барыши на тотализаторе и бесперебойное снабжение четвёртого сектора бесплатной рабочей силой, а текучка кадров там большая в силу высокой смертности чистильщиков. И всё это вместо расходов на систему судопроизводства и содержание преступников в тюрьмах». «В новом мире не будет тюрем и наказаний, но любой преступник сможет получить второй шанс в Лотерее, а кто не захочет жить по законам социума – будет десоциализирован и свободен и от правил, и от привилегий общества», – говорили они, когда строили свой глобальный концлагерь. Новый строй бабушка называла БЭТ-фашизм – Биологический Экологический Технологический фашизм.

Нат села спиной к экрану, заказала выпивку и оглядела зал. Несмотря на поздний час, посетителей много, но шума почти не было. Большинство пили в одиночестве, пялясь либо на экран над баром, либо в смартфоны. Редкие парочки тихо перешёптывались. Громкими возгласами только подзывали официанта с очередной порцией самогона или суррогатного пива. Между собой люди почти не общались. Негромко играла электронная музыка. В глубине зала была маленькая круглая сцена. Перед микрофоном стоял стул, к нему прислонена старая, довоенная гитара. Сейчас уже никто не производит музыкальные инструменты. Музыка – непродуктивное занятие, как и рисование, сочинение стихов и тому подобная нерентабельная трата времени. Всё это в считаные секунды мог сгенерировать ИИ. Видимо, инсталляция с гитарой символизировала обещанную живую музыку. Нат усмехнулась, отхлебнула жгучего пойла и только сейчас поняла насколько замёрзла. Обняв обеими ладонями стакан, сгорбилась, опустив голову с низко надвинутым капюшоном, расслабилась и почти согрелась. Тепло в желудке и монотонный людской гул убаюкивали. Она клевала носом над стаканом, как вдруг кто-то её позвал.

– Нат, иди сюда!

Она вздрогнула, обернулась. Из глубины зала, лавируя между посетителями и официантами, прямо на неё шёл высокий, худой парень с длинными волосами, собранными в хвост. Он помахал рукой и, перекрывая музыку и разговоры, крикнул:

– Эй, Нат, я здесь, давай скорее, где ты ходишь!

Она слезла с табурета и невольно сделала шаг навстречу:

– Это Вы мне? – растерянно пробормотала она и тут же поняла, что он смотрит куда-то позади неё. Оглянулась и удивилась ещё больше, увидев точно такого же парня. Только волосы заплетены в косу и в руках большой чёрный футляр с давно растрескавшейся лакировкой. Нат оглянулась на первого, опять на второго и поняла, что перед ней близнецы.

– Нет, не Вам, может, Вы тоже Нат?

– Ну да… Нат, Натали.

– А это мой брат – Нат, Натан, – он широко улыбнулся, обнял за плечи подошедшего близнеца. – Ну, сколько тебя можно ждать, скоро наш выход, а Вы, Натали, подходите ближе к сцене, мы будем играть.

– Можно просто Нат, – машинально поправила она, но он, так и не представившись, уже увлёк брата в глубину зала, продолжая пенять тому за опоздание.

Она заказала ещё стакан самогона и направилась туда же. Села за свободный столик у сцены. Близнец с хвостом сел на стул, бережно пристроил гитару на колено, погладил её изгиб, склонился, перебирая струны и прислушиваясь. Второй, с косой, достал скрипку, футляр положил на край сцены и прилепил на него листок с номером счёта на случай если кто-то из слушателей захочет отблагодарить не только аплодисментами. Они заиграли. Нат плыла на волнах музыки и алкоголя, не в силах отвести заворожённого взгляда от гитариста… от его пальцев, порхающих над струнами с нежностью и страстью… от отрешённого лица с закрытыми глазами, которое едва заметной мимикой аккомпанировало то мимолётной тенью улыбки, то чувственной игрой бровями, то покачиванием головы в такт музыке. Скрипач, её тёзка, был будто весь в себе, внутри музыки, а гитарист излучал её каждым жестом, выражением лица, позой. Она в первый раз видела живое исполнение музыки.

Так в день смерти бабушки Нат встретила свою любовь.

Глава 6

Братья играли, немногочисленные слушатели без энтузиазма хлопали, несколько подошли к сцене, чтоб перевести пару монет, а она смотрела на гитариста, не отрываясь. Он заметил её взгляд, улыбнулся, помахал рукой и сказал в микрофон, перебирая струны:

– А сейчас песня для Нат – девушки с бездонными глазами цвета моря.

К переливам струн присоединился голос. Он пел на одном из языков прошлого; на слух Нат предположила, что это испанский. В припеве с нежной грустью вступала скрипка. Медленная мелодия, в которой переплелись печаль и страсть, глубокий низкий голос с хрипотцой, пробирающей до глубины души. Она чувствовала ком в горле и слёзы в глазах, с трудом различая сквозь их пелену того, кто пел для неё. Наверное, всё сложилось вместе – потеря бабушки, алкоголь на пустой желудок, впервые в жизни она слышала и видела исполнение живой музыки, на настоящих музыкальных инструментах, а не компьютерной. И впервые в жизни кто-то пел для неё. Даже когда она была совсем маленькой, бабушка Леке рассказывала ей сказки, но никогда не пела. Слишком много «впервые» свалилось на Нат разом, и под этим грузом она не могла заставить себя встать и уйти, даже когда разошлись все посетители и официанты начали уборку. Скрипач что-то тихо наигрывал, весь уйдя в музыку. Гитарист бережно уложил в чехол гитару и направился к футляру на краю сцены. Нат подошла, достала смартфон и перевела несколько монет.

– Спасибо, это было потрясающе, я никогда не слышала живой музыки. И за песню спасибо, красивая и печальная. Это испанский язык?

– Да, знаешь испанский? Неужели ты разбираешься в языках прошлого? Это редкость в наше время.

– Ну, не то чтоб разбираюсь… и испанского не знаю. Только русский, английский и немецкий. Читаю, пишу. Я на слух определила, что испанский.

– Читаешь и пишешь буквами на трёх языках?! Ничего себе! Вот это круто! – он присвистнул от удивления.

– Живая музыка – это тоже очень круто. Откуда у вас настоящие инструменты?

– От отца, они ещё довоенные. Это он научил нас играть. А кто тебя учил грамоте?

– Бабушка, – Нат осеклась, – … она умерла несколько часов назад, лежит дома, утром утилизаторы заберут тело, а я не могу сейчас туда… вот и напиваюсь, – её голос дрогнул и по щекам покатились слёзы. – Простите, я сегодня весь день плачу, наверное, глаза уже распухли.

– У тебя самые прекрасные глаза из всех, что я видел, Нат, – он спрыгнул со сцены, вытер большим пальцем слёзы с её щеки и направился в сторону бара. – Стой тут, никуда не уходи.

– Подожди! – окликнула его Нат. – Может, пришло время и мне узнать твоё имя?

– Дэниэль, просто Дэн, – он отвесил шутливый поклон.

Вернулся с бутылкой самогона и тремя стаканами.

– Можем посидеть тут часок, пока они убирают. Потом, если не можешь домой – пойдём к нам, мы в двух кварталах отсюда живём. Не бойся, не обидим. Эй, Нат, хватит пиликать, слезай, выпьем, заработали, – окликнул он брата.

Ей казалось, что она никогда и ни с кем не общалась так легко и открыто. Помимо того, что их с детства обучали забытым искусствам прошлого – музыке и грамоте, нашлось ещё кое-что общее. Мать близнецов тоже умерла при родах. В третьем классе смертность среди рожениц была очень высокой, особенно при многоплодной беременности. Для отца музыка стала утешением, и позже он обучил сыновей этому ненужному в новом мире искусству – как в своё время научил его отец, бережно хранивший ещё с довоенных времён гитару и скрипку.

Братья рассказали о той особой связи, которая есть между близнецами. О том, как тяжело им в разлуке. Комиссия по профессиональной ориентации распределила их в разные сектора. Натан работал в аграрном комплексе на обустройстве пастбищ для скота, а Дэн на рыболовном траулере вахтами – три месяца в море, месяц дома. Он вчера вернулся, и они празднуют встречу, играя в этом пабе, это их традиция. Нат рассказала им секрет, о котором никто не знал, кроме бабушки – о своём увлечении поэзией. Немного смущаясь, прочла несколько стихов по памяти. Братья были в восторге, тут же родилась идея написать песню.

Когда они вышли из паба, почти рассвело. Братья пригласили её в гости, но она решила пойти домой, через пару часов приедут утилизаторы. Натан пошёл спать, а Дэн предложил проводить. Потом предложил побыть с ней, пока не заберут тело бабушки. Они сидели на кухне, пили чай с крекерами. Он расстегнул верхние пуговицы рубашки, и Нат увидела серебряный магендавид на его шее.

– Можно спросить… ты религиозный?

– Нет, это память об отце. Ему от деда досталось вместе с инструментами. А как у тебя с религией?

– Никак. Хотя иногда хотелось бы, чтоб существовала какая-то высшая сила – справедливая и милосердная, способная на чудеса.

– Хотелось бы, да…

В новом мире не было табу на религию, но она считалась пережитком прошлого, как и многие другие традиционные понятия, и была переведена в разряд «для личного пользования». Власти не интересовало, какому богу ты молишься в уединении своего жилища, но любое общественное проявление было под строжайшим запретом. Церкви, синагоги, мечети и прочие храмы были упразднены. В Сети невозможно было найти ни одного сайта о религиях, ни одной из существовавших до войны конфессий. А попытка забить в поисковик что-то на эту тему приводила к минусованию приличного количества баллов. ИИ зорко следил за сферой интересов граждан ГССГ и штрафовал за любопытство в отношении «нежелательных тем». Поисковая система Сети из ключа к информации трансформировалась в инструмент слежки за пользователем. Анализ истории поиска значительно влиял на социальный рейтинг. Такая тактика привела к тому, что верующих почти не осталось.

– Бабушка кое-что оставила мне, там есть и о религиях, надо будет обязательно прочесть.

– Здорово! А ты сможешь научить меня читать?

– Конечно, с радостью!

Нат рассказала о Леке, о книгах, которые она переписала и завещала сберечь. У неё ни на секунду не возникло опасения, что Дэн может донести. Хранение запрещённой литературы грозило десоциализацией, но она не сомневалась, что может ему доверять. Просто знала это. Он остался и после того, как утилизаторы забрали тело Леке, понимая насколько одиноко ей было бы сейчас в опустевшей квартире.

Их роман разгорался стремительно и ярко. Предстоящий отъезд Дэна на вахту подстёгивал, и они торопились любить. Не могли наговориться днями и оторваться друг от друга ночами. Иногда Нат даже было стыдно от того, что она совсем не грустила о бабушке. Скучала, сожалела, что не может рассказать ей, что нашла свою любовь, но не горевала. Она была счастлива и понимала, что Леке порадовалась бы за неё. Она начала читать религиозную литературу, и идея бессмертной души позволяла ей представить, что бабушка не полностью ушла, её дух покинул в ту ночь мёртвое тело и привёл Нат к пабу с живой музыкой. К Дэну. Ей нравилось думать, что Леке тут, охраняет её, как ангел, видит, насколько внучка счастлива, и это делает счастливой и её. Где бы она сейчас ни была…

Дэн встречал её после работы, и они шли в квартиру братьев. Натан готовил нехитрый ужин. Потом вместе сочиняли песню, она учила их читать, а Дэн показал ей несколько аккордов. Нат была в благоговейном трепете от ощущения гитары в руках, прикосновения к струнам, от звуков, которые извлекали её пальцы. Словно она прикасалась к прошлому, когда люди сами сочиняли музыку, пели и делали настоящие инструменты, а живые концерты знаменитостей собирали десятки тысяч фанатов.

А ещё она с детским любопытством наблюдала за близнецами. Как они что-то говорили в унисон или заканчивали друг за другом фразы, одинаково смеялись и ругались, были синхронны в жестах и мимике. Понимали и чувствовали друг друга без слов, даже на расстоянии. Нат подумала, что это прекрасно, когда ты настолько близок с кем-то, значит, никогда не будешь одинок. С другой стороны, они очень тяжело переносили разлуку, особенно Натан. Он был чуть более чувствительным и наивным, чем Дэн, которого на вахте лечил от тоски изнурительный физический труд, иногда в тяжёлых погодных условиях и в не самой приятной компании.

У рыбаков была рабочая привилегия – во время вахты они могли питаться свежей рыбой и морепродуктами, но только если выполнена дневная норма, которая периодически повышалась. Весь сверхплановый улов шёл на камбуз. Норма, определяемая ИИ, была рассчитана таким образом, что им приходилось каждый день при любой погоде – и в штиль, и в шторм тяжело работать в две смены по десять часов, чтобы наловить несколько килограммов команде на ужин. И то не всегда везло. Эта жалкая подачка была отличным стимулом для полуголодных людей, сидящих на рационе из протеиновых брикетов. То, что подавалось как привилегия, на самом деле было хитрым инструментом, повышающим работоспособность. Люди добровольно пахали на износ, подстёгивали друг друга, следя за тем, чтобы все выкладывались по полной, на тех, кто отлынивал, писали доносы, и они лишались своей порции и штрафовались в баллах. А некоторые писали доносы ради увеличения своей порции за счёт отсева лишних ртов. Кроме того, стукачество щедро поощрялось в баллах. И всё ради того, чтоб во время вахты есть на ужин уху или рыбные котлеты. Привилегия…

Дэн рассказывал, что к концу вахты взаимоотношения между членами команды обострялись, к физической усталости добавлялся износ психики. Они сходили на берег опустошёнными, выжатыми досуха, ненавидя друг друга при расставании и не радуясь при встрече после отпуска. Дружбы между людьми, работающими бок о бок по три месяца, не получалось. Для большинства рыбаков отпуск означал запой. На вахте спиртное было под строжайшим запретом, и месяц на суше они глубоко погружались в алкогольный омут. Этот месяц пролетал, как неделя. И каждый день отпуска лишь приближал к следующей вахте. И так круг за кругом.

Но для Дэна в этот раз было всё по-другому, потому что появилась Нат. И каждый день и час, проведённые с ней, стали для него бесценны. В самые тяжёлые моменты на вахте он будет воскрешать в памяти всю богатую палитру эмоций, что она ему подарила. Будет черпать оттуда силы и терпение в ожидании следующей встречи. Через три месяца.

– Нати, у нас в команде все одинокие, ни одна женщина не согласится на такой режим отношений, я понимаю это и пойму тебя, если откажешь… Я не могу просить тебя ждать меня. Но я могу спросить – хочешь ли ты меня ждать?

– Я хочу и буду ждать тебя. Хоть один месяц из четырёх будет нашим, Дэн. И это немало. Ты оглянись вокруг, посмотри на людей, они серые и не светятся. А у нас есть свет, только наш с тобой свет! у кого ещё есть такое богатство?! Мы богачи, Дэниэль Голд!

Даже в темноте, не видя её лица, он знал, что она улыбается. Они лежали, обнявшись на кровати в его комнате.

Чтобы не разлучаться с Дэном в последние трое суток перед вахтой, Нат отправила на работу сообщение, что приболела и берёт несколько дней отгулов за свой счёт. Из соседней комнаты, приглушённый толстой стеной, лился тихий и печальный голос скрипки.

– Я ещё не уехал, а он уже тоскует… Нати, присмотри за братом, прошу тебя, с каждой моей вахтой он всё больше уходит в себя, и я боюсь, что однажды он погрузится настолько глубоко, что не сможет вернуться, с отцом так было…

– Да, конечно… и готова поспорить, что его ты попросил присмотреть за мной, так?

– Так, – улыбнулся он, – иногда мне кажется, что ты знаешь меня лучше, чем я сам.

– Иногда мне кажется, что я знаю тебя всю жизнь.

Через три дня Дэн уехал на вахту, а через несколько недель Нат поняла, что беременна. Первым чувством было ослепительное счастье, которое тут же сменил чёрный ужас, что им не позволят сохранить плод своей любви. Она отослала Дэну аудиосообщение, даже зная, что его непременно прослушают, и оно было таким же сумбурным, как и её чувства – смех от счастья и слёзы от страха. Его ответ она сохранила и прослушивала ежедневно утром и вечером. Он говорил о том, как сожалеет, что не может сейчас обнять её, как ему хочется орать во всё горло от счастья, что станет отцом: «Нати, мы с тобой сотворили человечка, сума сойти! И мы обязательно его сбережём, сбережём нас, иначе и быть не может. Может, получим разрешение или повезёт в ежемесячную лотерею, а может, прорвёмся во второй класс, нам обязательно повезёт, в любом случае мы что-нибудь придумаем, верь!» И она старалась верить. Читая книги бабушки по религиям, она узнала о силе веры и таком инструменте, как молитва. И молилась, прося о чуде некую, непонятную ей, высшую силу. Предложение работы во втором классе могло оказаться тем самым чудом.

Глава 7

За день до новой работы она встретилась с Натаном. Они сидели на кухне в квартире братьев, Нат пила чай, он – самогон.

– Мне не везёт в «Пять из тридцати шести», – говорила она, – только зря баллы на ветер выбрасываю, уже дважды участвовала. Наверное, лучше не тратить их впустую и вместе с тем, что заработаю, если мне продлят контракт после первой недели, должно хватить на подачу заявки о переводе во второй класс. Как думаешь?

– Думаю, что вы сильно влипли. Веришь, что они пустят вас во второй? Дадут разрешение на брак и ребёнка рыбака и переводчицы? Да как бы ни были мизерны шансы выигрыша, они реальнее, чем вероятность этого. Ты надейся, но всё-таки продолжай играть в лотерею ежемесячно, вдруг повезёт.

– Боюсь, тогда баллов на заявку не хватит.

– Блядские баллы, как же я ненавижу эту дрянь! – он отхлебнул самогон, поморщился. – И ненавижу людей, которые в погоне за рейтингом превращаются в дрянь.

– Я тоже ненавижу. Бабушка называла психопатом того больного урода, который придумал управляющее людьми ничто – баллы. Она говорила, что это ничто выстраивает заданную модель поведения. Я читала в книгах по истории о разных общественных строях, и если при рабовладении правящий класс владел телом человека, при капитализме – плодами его труда, то при нашем – его мышлением и поведением. Ненавижу, но у меня нет выбора, мне некуда деваться, эта дрянь управляет и моим поведением. И я буду продолжать стараться изо всех сил за каждый сраный балл, чтобы наш с Дэном малыш жил. Нам некуда бежать.

– Понимаю, тёзка… ну надо ж было так сложиться, чтоб девчонку моего брата звали так же, как меня, твоё здоровье, Нат, – он допил и вновь наполнил стакан. – Уже думала, как ребёнка назовёшь?

– Конечно, – улыбнулась она, – и неважно мальчик это будет или девочка. Леке, Алекс – в честь моей бабушки Александры.

– Удивительным человеком была твоя бабушка, жаль, что не успели познакомиться при жизни. Светлая память ей, – он выпил ещё.

– Нат, я уезжаю завтра, ты не очень налегай тут на бухло, ладно? Дэн просил меня присмотреть за тобой.

– А меня – за тобой. Ну да ты и сама знаешь, он такой. А там некому присмотреть за ним, и он совсем один. Знаешь, я чувствую, когда ему плохо, больно… и он чувствует меня. И каждая вахта будто отрезает от меня кусок, от нас… – он надолго умолк, глядя в стакан, потом налил ещё и продолжил: – В школе мы были уверены, что его распределят куда-то техником, он с детства мог починить всё – от простой механики до напичканного электроникой оборудования, в десять лет собрал робота-уборщика из хлама, что натаскал с помойки. Отец всячески поддерживал его интерес, помогал всем, чем мог, надеясь, что в будущем это обеспечит ему достойную работу и хорошие перспективы. Кроме того, отец считал, что счастлив тот, кто занимается интересным ему делом, находит применение своему таланту, а Дэн и правда талантище в этом. Но проклятый ИИ комиссии по профессиональной пригодности определил его в рыбаки… За тебя, брат, пусть море будет спокойным, улов богатым, а возвращение скорым, – выпил залпом, перевернул стакан вверх дном, взял скрипку и заиграл что-то печальное, берущее за душу.

На следующее утро они оба стояли в очереди на контрольно-пропускной пункт. Людской конвейер был длинным, но двигался быстро. Многочисленный персонал – уборщики, повара, техники, садовники и прочая обслуга из третьего класса – направлялись на работу во второй сектор. Нат работал земледельцем. В его обязанности входил уход за пастбищем для скота. Сначала срезался верхний слой почвы, который мог быть заражён радиоактивными осадками, потом землю кормили лучшими удобрениями, засевали здоровыми семенами, поливали водой супервысокой очистки, выращивая густую, высокую и сочную зелёную траву. Будущие стейки для первого и второго класса жили в лучших условиях, чем люди третьего и четвертого.

Подошла её очередь, она показала защитнику код пропуска на смартфоне. Он поднёс сканер к её запястью, считывая штрихкод ЧГ – чипа гражданина ГССГ. В случае неповиновения защитник мог нажать кнопку на сканере, чип посылал мощный разряд, вызвающий временный паралич бунтаря. Министерство Защиты в новом мире родилось от слияния остатков силовых структур – армии, полиции, частных военных группировок. Надобность в армии отпала, так как у Союза не было внешних врагов, мир наконец-то стал един. Оружие защитников было направлено против собственных граждан. В первые годы становления нового строя ещё было какое-то сопротивление, но любой бунт подавлялся настолько жестоко, что очень быстро почти не осталось людей, способных на борьбу.

В защитники отбирали детей после множества тестов. Не столько на физическую форму, сколько на психоэмоциональную и интеллектуальную составляющие. Склонность к жестокости, неспособность к эмпатии, низкий уровень интеллекта и готовность без размышлений следовать приказам были приоритетными качествами при отборе. Потом подростки занимались физической подготовкой с приёмом стероидов и гормональных стимуляторов, учились владеть всеми видами оружия, боевыми искусствами и мастерством пыток. Перед выпуском они проходили ряд биомодификаций: от пуленепробиваемых пластин под кожей, защищающих жизненно важные органы, до встроенных в роговицу линз с ночным и инфракрасным видением и микрофона в ухе, напрямую передающего приказы начальства.

Нат смотрела на защитника на КПП. Под два метра, весь какой-то квадратный, с нижней челюстью, перевешивающей всё остальное лицо, низким лбом, целиком состоящим из массивных надбровных дуг, из-под которых цепко и жёстко смотрели водянистые глаза с взглядом дохлой рыбы. Рядовые защитники проживали в третьем секторе, но обладали преимуществами по сравнению с остальными гражданами – безлимитное снабжение водой, электричеством и чернилами первой категории для принтеров еды. А также правом на ограниченное медицинское обслуживание и социальной надбавкой в виде баллов. Эти льготы и сканер с кнопкой в руке позволяли им смотреть с чувством собственного превосходства на граждан своего же класса как на низший сорт. Защитники считались элитой третьего класса.

Квадратная глыба в чёрной униформе проверила коды пропусков Натали и Натана и пропустила их к эскалатору подземки.

– Нати, твой поезд от второй платформы через пять минут, а мне в другую сторону. Удачи тебе в первый день, может, вечером пересечёмся тут, а если разминёмся – встретимся позже, расскажешь, как всё прошло.

Они попрощались и разъехались по своим маршрутам. Нат впервые попала во второй сектор и поразилась тому, насколько тут всё отличалось от третьего. Выйдя из подземки, она словно попала в иной мир всего в сорока минутах езды. Здесь всё было другим: запахи, цвета, даже воздух другой – богатый кислородом, чистый от смога и такой прозрачный, что видно было с потрясающей чёткостью очень далеко. Все заводы, загрязняющие окружающую среду, были расположены в третьем секторе, а воздушная наносеть не пропускала частицы смога во второй и первый сектора, даже если ветер дул в их сторону. Этим воздухом хотелось надышаться досыта, полной грудью. Его хотелось жадно пить большими глотками, как ледяную воду в жаркий день. С непривычки даже слегка закружилась голова.

Нат шла мимо парков, с восторгом и удивлением разглядывала зелёные лужайки, причудливо подстриженные кусты и яркие клумбы, впервые увидев живые цветы. Она и представить не могла такой богатой палитры красок, форм и ароматов. Её потрясли грандиозные фонтаны, но не только своей эстетикой – наблюдая, как переливаются на солнце затейливые струи и искрятся брызги, Нат пришла в голову мысль о своём тазике и нормировании воды в третьем секторе. И, вдыхая с наслаждением полной грудью, подумала, что чистый воздух в третьем секторе тоже лимитирован.

А ещё тут не было высоток. Офисные небоскрёбы располагались в Сити – деловом центре, занимающем несколько кварталов. Отдельным районом была Зона Фан – любые развлечения: от шоппинга, роскошных ресторанов и VR-кинотеатров, до закрытых клубов для людей со специфическими пристрастиями. А сейчас Нат находилась в спальном районе элиты второго класса – чиновников высоких рангов из всех комитетов пяти Министерств. Огромные дома, каждый – шедевр архитектуры, стояли на приличном расстоянии друг от друга в окружении ухоженных скверов. Нат шла по улице, усаженной высокими деревьями, сплошь усыпанными синими цветочками, которые беспрестанно опадали, выстилая траву газонов и тротуар мягким синим ковром. Словно крошки неба усыпали землю. Обилие растительности давало густую тень, и тут было не так жарко, как в третьем секторе, где ничего не росло. Там никому бы и в голову не пришло тратить воду на полив растений. И на фонтаны.

Нат дошла до нужного дома, нажала кнопку звонка и поднесла к камере смартфон с кодом пропуска. Ворота бесшумно открылись, и она вошла на территорию особняка. Подъездная дорожка, усыпанная чёрно-белым гравием, по обеим сторонам которой деревья с пышной кроной образуют сплошную зелёную арку над головой. Искусно подстриженные кусты, уютная беседка в окружении белых и алых роз, маленький пруд, заросший разноцветными водяными лилиями, удобные скамейки на берегу. Нат подумала, как прекрасно было бы сидеть вечерами у этого пруда, любоваться цветами и сочинять стихи. Она шла к дому, с восхищением разглядывая всё вокруг, впитывая впечатления, как губка. Помахала садовнику, подстригавшему куст в форме кота. Он помахал в ответ и показал тропинку, по которой можно быстрее дойти до дома, чем по подъездной дорожке.

Нат поднялась на крыльцо и не успела позвонить, как дверь распахнулась. Женщина в форме горничной приветливо улыбнулась.

– Доброе утро, меня зовут Люси, а Вы, должно быть, Натали Грин, я провожу, Вас ждут.

Глава 8

Просторный кабинет со стеклянной стеной, за которой виден задний двор с бассейном. Навстречу из-за стола поднялась красивая женщина лет тридцати в просторном льняном платье, Нат увидела, что та примерно на седьмом месяце беременности и невольно положила ладонь на живот. Жест не укрылся от хозяйки кабинета.

– Здравствуйте, Натали, присаживайтесь. Я – Элизабет, можно просто Лиз. Хотите кофе, чай? Может что-то холодное, сегодня жаркий день – воды со льдом, лимонад, сок?

– Сок, наверное…

– Люси, принеси, пожалуйста, апельсиновый сок для Натали и лимонад с мятой для меня, и побольше льда.

Горничная вышла. Хозяйка вопросительно посмотрела на живот Нат.

– Вы тоже в положении, Натали?

– Да, мадам, – Нат потупилась, нервно теребя ремешок сумки, – но это ничуть не помешает моей работе.

– Никаких «мадам», просто Лиз, и не нервничай, это вредно для малыша, – у неё оказалась на редкость открытая, доброжелательная улыбка. – Какой у тебя срок, Натали?

– Почти четыре месяца. И можно просто Нат, – она улыбнулась в ответ.

– А мне рожать через семь недель. Мальчик, – она погладила выпирающий живот, и Нат опять поразилась её потрясающей улыбке, будто кто-то внутри женщины включал свет.

Апельсиновый сок с колотым льдом оказался натуральным, свежевыжатым. Нат удивилась, насколько это отличалось по вкусу от порошковой химии ядовито-оранжевого цвета, называемой соком в третьем классе. Лиз с улыбкой наблюдала за ней.

– Наверное, я даже немного завидую – ты открываешь для себя новое и прекрасное.

– Это потрясающе вкусно, я и не представляла, что натуральное настолько отличается от суррогата, – не сдержала детского восторга Нат.

– О, ты откроешь для себя массу новых впечатлений, и мне приятно быть твоим проводником в этот мир. Шаг за шагом. А теперь допивай сок, он отличается от суррогата не только по вкусу, в нём куча витаминов, полезно и тебе, и малышу, и пойдём смотреть библиотеку и знакомиться с домом.

Нанимателем Нат оказался муж Лиз – чиновник высокого ранга из Министерства Информации. Сейчас он в офисе и поручил жене встретить её и всё показать. Лиз служила в том же Министерстве, но в связи с беременностью работала из дома.

– Ник будет к вечеру, останешься после смены на ужин, познакомитесь. Он простой и открытый человек, как и я, и все в нашей семье, несмотря на статус. Поднялся в юности из третьего класса и дослужился до очень высокого поста благодаря неординарному уму, а не рейтингу, – в голосе женщины слышалась любовь и нескрываемая гордость за мужа. – Надеюсь, он сможет как-то помочь вытащить и тебя до родов… шансов получить разрешение или выиграть в лотерею очень мало, даже если участвовать в розыгрыше каждый месяц, нельзя полагаться только на везение и слепой случай… а вот и наша библиотека.

Лиз открыла дверь, и они оказались в огромной комнате, все стены которой от пола до потолка, уходящего вверх метров на шесть, были заняты книжными полками. Посреди комнаты тоже были стеллажи с книгами, журналами и пожелтевшими от старости газетами прошлого мира. У Нат округлились глаза, она никогда не видела бумажную прессу на работе, даже в архиве. Любые газеты уничтожались, так как по ним можно было узнать довоенную историю. Она и не предполагала, что придётся работать с запрещёнкой. В ответ на её изумлённо-вопросительный взгляд, Лиз сказала:

– Вечером Ник сам разъяснит по поводу прессы, я пока покажу остальное. В твоём резюме сказано, что ты читаешь и пишешь на трёх языках прошлого.

– Да, русский, английский и немецкий.

– Отлично. Ник скупает все бумажные книги прошлого, которые удаётся найти, даже на незнакомых ему языках, а он владеет английским, испанским и французским, поэтому нам очень пригодятся твои знания. Раньше говорили: «Что написано пером – не вырубить топором», в отличие от пикселей – в цифровом мире одним кликом можно изменить написанное, называя это редактированием, либо и вовсе удалить. Что и сделали с довоенной Сетью, переформатировав в то, что мы имеем сегодня… поэтому он считает очень важным и нужным сохранить книги. Его отец до войны был писателем и верил, что литературу старого мира надо сохранить. И когда начали жечь книги, впал в глубокую депрессию и покончил с собой. Эта библиотека в память о нём.

Она подошла к полкам, провела пальцем по выцветшим, истрёпанным корешкам и продолжила:

– Тут полный бардак, и работа предстоит огромная. Нужно всё это перебрать и расставить по порядку. Во-первых, по языкам – у той стены будут книги на русском, английском и немецком. В этом углу будешь складывать то, что на незнакомых языках. Если попадается книга на языке, который ты можешь распознать, например, испанский или французский, их отдельными стопками сюда, на каждую – наклейку, на которой пишешь язык произведения.

Когда закончишь сортировку по языкам, начнёшь составлять каталог. Надо будет прочесть все книги на тех языках, которыми владеешь, определить жанр, написать краткое содержание. Тут компьютер, если хочешь, можно переставить стол ближе к окну. Клавиатура – двадцать три языка прошлого, включая китайские и японские иероглифы, арабскую вязь и иврит – справа налево. Книги надо будет расставлять по отдельным полкам, на каждую – наклейку с названием жанра – детская литература, детективы, фантастика, исторические романы, поэзия и так далее.

Художественная литература отдельно от учебников, справочников, энциклопедий. Отдельная полка для словарей. В дальнейшем планируем переписать всё в цифру и сохранить на флешках. Начнём с тех книг, которые в самом плохом состоянии, а таких, увы, много. Обращаться с ними надо очень аккуратно и осторожно, некоторые разваливаются прямо в руках, возможно, во многих не хватает страниц, и если тебе хватит писательского таланта и воображения, попробуешь восполнить пробелы, основываясь на прочитанном. Впишешь свою строку в литературу погибшего мира.

Лиз сделала паузу в монологе, отдышалась, обвела руками комнату и ослепительно улыбнулась:

– Как видишь, работы – море, но пусть тебя это не пугает, никуда не торопись, нет никакой нормы и сроков. Читай в своём темпе, качество гораздо важнее количества. Если после пробной недели мы продлим контракт, ты сможешь уволиться из своей библиотеки, тут работы на много месяцев, если не лет. И возможны такие контракты в будущем, мы не единственная семья во втором секторе, ценящая литературу. И есть вариант не только частных контрактов, но и работа на Министерство, Ник разъяснит вечером. Кстати, вдруг ты захочешь выучить ещё какие-нибудь языки – все словари в твоём распоряжении. Возможно, со временем у тебя появятся коллеги, мы ищем людей, умеющих писать и читать на языках прошлого, но это такая редкость среди молодых, а стариков почти не осталось, это умирающее искусство. Нам очень повезло найти тебя.

– Кажется, мне тоже очень повезло найти вас, – улыбнулась в ответ Нат.

– А ещё я хочу, чтоб ты учила мою дочь русскому и немецкому, старый английский она знает. Идём, я вас познакомлю.

– У вас есть дочь?

– Да, а недавно мы решились на второго, – она погладила живот. – А как ты решилась? После введения ограничений на рождаемость в третьем классе это стало смертельным риском…

– Я не решалась, это просто случилось… Мы с Дэном любим друг друга и хотим этого ребёнка больше всего на свете. Я участвую в «Пять из тридцати шести», но пока не везёт… зато повезло с вами. Мне очень нужна эта работа, и я приложу все свои способности, чтобы выполнить её наилучшим образом.

– Взаимное везение – это чудесно. А вот и Крис.

Они вышли на задний двор с живой изгородью из кустов с крупными красными цветами. Рядом с ними стоял мольберт, за ним юная блондинка в мешковатом комбинезоне, испачканном красками, рисовала с натуры цветок гибискуса. У её ног лежала чёрно-белая собака, которая при виде женщин радостно тявкнула и бросилась к ним, виляя хвостом. От неожиданности Нат отступила за спину Лиз, а та засмеялась:

– А это Лайк, не бойся, он самый дружелюбный пёс на свете, ему нравятся абсолютно все, поэтому и назвали так, – она наклонилась, потрепала мохнатые уши. – Протяни ему руку, познакомься. Лайк, это – Нат, она своя.

В третьем классе собаки, как и другие домашние питомцы, запрещены. Во имя разумного распределения ресурсов и во избежание заболеваний. Ветеринарной службы в третьем секторе нет, да и мало кому из его обитателей пришла бы в голову идея делить свой скудный рацион с животным. Немногочисленные стаи бродячих псов были уничтожены ещё при постройке сектора, представлявшего собой широкое кольцо, внешняя и внутренняя стороны которого ограничены сплошным забором с редкими КПП. Ограда исключала попадание собак извне в сектор, животный мир которого состоит из крыс, голубей и охотящихся на них тощих кошек. И некоторых людей, охотящихся на крыс, голубей, кошек или даже других людей. «Спортлото» регулярно устраивало забеги каннибалов: в новом обществе запретили людоедство, но за годы послевоенного выживания многие пристрастились к специфическому меню и приучили к этому своих детей. Пищевые цепочки в биологии третьего класса…

Нат никогда раньше не видела собак. Она нерешительно протянула руку, прохладный мокрый нос ткнулся в ладонь. Опустилась на корточки, пёс тоже сел, энергично подметая хвостом и обнажив в улыбке пасть, полную острых зубов. С некоторой опаской она погладила его по голове, почесала за ухом:

– Привет, Лайк, какой же ты пушистый и милый!

Она и представить не могла, что гладить собаку – это так приятно. Псу тоже было приятно, о чём он и сообщил, лизнув сначала её руку, а потом щёку. И Нат моментально влюбилась. Она тут же решила, что если поднимется во второй класс, первым её приобретением станет собака. С сожалением оторвав пальцы от тёплой, шелковистой шерсти, поднялась и направилась вслед за хозяйкой знакомиться с ученицей.

– Не могу поверить, что у Вас такая взрослая дочь, я думала мы почти ровесницы.

– Чудеса нанокосметики и с генетикой повезло. Мне сорок три, а ей скоро шестнадцать, я была на пару лет старше тебя, когда она родилась, – тонкие пальцы Лиз взъерошили светлые волосы дочери. – Крис, познакомься с Нат, она будет учить тебя русскому и немецкому.

Девочка оторвалась от рисунка и протянула руку с испачканными акварелью пальцами.

– Привет, я Кристина, лучше просто Крис, добро пожаловать, – её улыбка оказалась точно как у матери, искренняя и светлая, будто солнечный зайчик пробежал по лицу.

– Приятно познакомиться. Неужели ты сама это нарисовала? Потрясающе! – Нат изумил не только высокий уровень работы, но и сам факт такого занятия, как живопись.

Цветок на холсте казался почти настоящим, каждая прожилка красных лепестков была тщательно выписана, блики света играли на них, делая рисунок объёмным и живым. Нат восхищённо разглядывала его. Конечно, ИИ мог сгенерировать такое намного лучше и быстрее, но она испытывала благоговейное уважение к сотворённому руками человека.

– Да, моя девочка умница, – светясь от гордости за дочь, сказала Лиз. – Она будет врачом, хирургом, но мы старались, чтобы её интересы и кругозор не ограничивались только медициной. Крис с раннего детства прекрасно рисует, и пусть это бесполезное занятие в нашем мире, ей очень нравится и получается у неё просто великолепно.

– Нат, хотите я нарисую что-нибудь для Вас?

– Что ты, я не могу принять такой подарок. И давай на «ты».

– Ерунда, конечно можешь. Я всегда дарю свои картины, а что с ними ещё делать, не складывать же на чердаке, жалко… И мне будет приятно, что у кого-то в доме висит на стене моя работа. Я нарисую твой портрет или, может, пейзаж? Например, вид на наш пруд с кувшинками. Ты любишь цветы?

– Наверное, люблю. Я только сегодня впервые в жизни увидела их живьём, как и собаку, – улыбнулась Нат.

– Идём дальше, познакомишься с остальными, с Дэвидом ты уже пересекалась, – Лиз помахала рукой садовнику и повела её в дом, в сторону кухни, откуда пахло отличным кофе и ванилью.

– С Люси вы уже знакомы, это её брат, Серж, наш повар, – хозяйка представила невысокого, лысого парня с по-детски пухлыми, розовыми щеками, похожего на игрушечного пупса.

– Привет, Нат, добро пожаловать, надеюсь, сработаетесь, тебе тут непременно понравится. Если захочется чашечку кофе с печеньем, заходи в любое время. Лиз, что готовить на обед – рыбу, птицу или мясо?

– Пожалуй, телятину, гарнир на твоё усмотрение и пару салатов. И обязательно десерт.

– Фруктовый, творожный, ореховый, шоколадный?

– Нат, ты гостья, выбирай десерт, – улыбнулась хозяйка.

– Шоколад, если можно, – смущённо пробормотала Нат, и в этот момент у неё громко заурчало в животе, заставив смутиться ещё больше.

– Ого! Ты хоть завтракала сегодня?

– Ну… кофе.

– Да уж, суррогатный кофе – это не завтрак для беременной женщины. Серж приготовит тебе бутерброд и нормальный кофе. Идём в библиотеку, Люси принесёт.

Они стояли посреди огромной комнаты, Нат несколько растерянно оглядывалась, Лиз накрыла её руку своей.

– Я понимаю, что такой объём работы пугает.

– Нет-нет, я не боюсь книг, – улыбнулась Нат, – просто не представляла, что когда-нибудь увижу их в таком количестве. Если б бабушка увидела такое богатство, она была бы рада за меня, – её глаза наполнились слезами.

– Я читала в личном деле, что бабушка обучила тебя грамоте и языкам. Кажется, она работала чтецом?

– Да, и надеялась, что и я стану чтецом, получу доступ к литературе прошлого до отдела цензуры… Она брала сверхурочные и приносила книги домой, читала мне, потом, когда стала хуже видеть – я читала ей… Бабушка очень расстроилась, когда меня определили в переводчики на эмодзи, она ненавидела их. И если б сейчас видела меня тут, в окружении всех этих книг, она была бы счастлива…

– Иногда мечты сбываются, девочка, и, кстати, на нашей клавиатуре нет эмодзи, – улыбнулась Лиз. – А вот и твой завтрак, спасибо, Люси, оставь тут поднос. Что ж, Нат, мне тоже пора вернуться в кабинет, работа ждёт. А ты перекуси и в добрый час, – она обвела комнату рукой. – Всё это в твоём распоряжении, увидимся за обедом.

Глава 9

Оставшись одна, Нат несколько минут стояла, оглядывая своё рабочее место – уходящие ввысь стены с сотнями старых, бумажных книг на разных языках, огромное окно с видом на цветущий пруд и вспомнила свою ячейку в улье библиотеки, душную каморку – пять шагов в длину, четыре в ширину… и эмодзи. Она сделала глубокий вдох и почувствовала аромат кофе. Сначала перекус. Сняла салфетку с подноса, кроме чашки кофе там был маленький кувшинчик со сливками, румяная булочка и большое жёлтое яблоко. Она обмакнула кончик пальца в сливки, понюхала, осторожно лизнула, прислушиваясь к ощущениям, и вылила весь кувшинчик в кофе. Разломила пополам булочку, она оказалась мягкой и тёплой с вкусным расплавленным сыром и зеленью внутри, а яблоко – сладким и сочным. Настоящая еда, настоящие книги, настоящая работа. Она откусывала по маленькому кусочку, запивала отличным кофе и обдумывала стратегию. Книги были сложены в высокие стопки на полу, в беспорядке свалены на полках в дикой смеси языков и жанров.

Пробежавшись взглядом по корешкам, глаз тут же выцепил словари. С них она и решила начать, собирая все на отдельную полку. Параллельно откладывала книги на знакомых языках в три стопки – русский, немецкий, английский. Работа настолько увлекла, что Нат не почувствовала, как пролетели несколько часов. Люси позвала обедать. Днём, когда Ник был на работе, Лиз и Крис обедали вместе с персоналом на просторной кухне. За столом все весело болтали на равных, не чувствовалось никакой разницы в статусах хозяйки и обслуги. Нат, с аппетитом уплетая изумительную еду, рассказала о проделанной работе и попросила пару рулонов клейкой ленты.

– Некоторые книги разваливаются прямо в руках, пока мы доберёмся до переписывания, надо бы их немного подлечить.

– Мне очень нравится твой энтузиазм, – улыбнулась Лиз. – Подумай, что ещё тебе может понадобиться и составь список, обсудим за ужином с Ником.

На десерт Серж подал нежнейший, воздушный мусс. Шоколадный, как и заказывала Нат. И вновь она поразилась тому, насколько этот шоколад отличался по вкусу от батончиков в донорском пункте ЧЧ и окаменелого какао тётки Клары.

Остаток рабочего дня пролетел так же незаметно. Нат была настолько увлечена делом, что не чувствовала ни времени, ни усталости, в отличие от смен в библиотеке. Сейчас она на собственном опыте осознала слова отца Дэна и Натана о том, что счастлив человек, занимающийся интересным ему делом. А вечером она познакомилась с хозяином. Под пятьдесят, сумными, внимательными глазами и приветливой улыбкой. Нат решила, что улыбка – это у них семейное. Он оказался таким же простым и приятным человеком, как Лиз. Нат, не смущаясь, с набитым ртом рассказывала о проделанной работе, о своих идеях.

– Я уже отложила словари и учебники, по которым мы сможем заниматься с Крис, надо будет определиться со временем уроков. Ещё, разбирая словари, я поняла, что многие языки похожи, например чешский и польский похожи на русский, и я уверена, что немного поработав со словарём, смогла бы попробовать читать книги и на этих языках, – она воодушевлённо размахивала вилкой с нанизанной на неё маленькой помидоркой. – А ещё мне нужна лестница – добираться до верхних полок.

– Лестница будет, но ты по ней лазать и не думай, – Лиз обернулась к мужу: – Нат тоже в положении, не стоит ей скакать вверх-вниз.

– Разумеется, я попрошу Дэвида, он снимет всё с верхних полок, и вообще, за любой физической помощью обращайся к нему. И тяжёлые стопки книг сама не поднимай. После ужина я довезу тебя до подземки, по дороге поговорим об остальном. Перед тем как сядешь в машину, выключи смартфон и положи его в багажник. Ну, за удачное сотрудничество, рад знакомству, Нат! – он поднял бокал с вином.

Позже, когда они ехали по чистым и ярко освещённым улицам второго сектора, Ник сказал:

– Я буду говорить, а ты внимательно слушать. Понимаю, что у тебя есть вопросы по поводу некоторой литературы и особенно прессы. Многое из того, что запрещено третьему классу – позволено первому. И для некоторых лиц во втором, имеющих особый доступ от Министерства Информации. Но всё равно мы будем благодарны, если ты не будешь особо распространяться об этом. В ежедневных обязательных постах в Сети не должно быть никаких подробностей о том, чем ты занимаешься на работе.

– Само собой, разумеется, – кивнула Нат. – Я и так не делюсь в Сети никакими подробностями – ни о работе, ни о чём бы то ни было вообще.

– И это умное решение. Я очень внимательно изучил твой профиль, прежде чем предложил контракт, и знаю тебя лучше, чем ты можешь представить, Натали Грин. У Министерства огромные возможности по сбору информации, это ты тоже должна понимать. Кроме твоего, я изучил дело Александры, полагая, что если хочешь узнать человека – узнай того, кто его воспитал, и именно это окончательно убедило меня в том, что я не ошибся в выборе. Твоя бабушка была необыкновенным человеком. Как и мой отец, но гораздо сильнее, с несгибаемым внутренним стержнем. Он сошёл сума, когда начали жечь книги, а она сумела не только сохранить себя в клоаке третьего сектора, но и вырастить и обучить тебя. Он учил меня, пока не ушёл добровольно на Край, а оттуда в Пустошь. Благодаря этим знаниям я ещё в юности прорвался во второй класс, но отлично помню, что такое третий.

– Меритократия в действии.

– Скажем так, меритократия с ограниченным радиусом действия, – он иронично усмехнулся. – Возможно выкарабкаться из третьего класса во второй, но я никогда не слышал, чтоб из второго кто-то, даже будь он гением, поднялся в первый. Как и не слышал о первых, спустившихся ниже. Первый класс – это маленькое, герметично закрытое сообщество, но и внутри него есть своя, очень немногочисленная элита.

Общаясь с Ником, она поняла, почему чиновник с очень высоким статусом начисто лишён высокомерия и снобизма. Он рассказал, что в память об отце пытается воплотить его мечту – сберечь мировую литературу. Они говорили о прочитанных книгах, нашли много общих и пустились в обсуждения. Нат подумала, что кроме бабушки никогда не встречала столь начитанного человека и даже испытала сожаление, когда пришлось прервать интересный диалог и попрощаться у входа в подземку.

– Давай договоримся так: неделю присматриваемся и если заключим долгосрочный контракт, я расскажу тебе о газетах и работе на Министерство. И, спасибо, заходил в библиотеку и видел, как много ты успела сделать, уверен – мы сработаемся. До завтра, Нат.

Конечно, с Натаном разминулась на полтора часа из-за ужина, наверное, он волнуется. В поезде было немноголюдно. Она села у окна, написала ему и Дэну, что всё хорошо и новая работа превзошла все ожидания. Сделала селфи на фоне окна поезда и запостила в Сеть с двумя эмодзи – железная дорога и домик. Потом прислонилась лбом к холодному стеклу, бездумно глядя на мелькающие за окном огни. Слишком много новых впечатлений и эмоций принесли опустошающую усталость. Она отличалась от той тяжёлой, отупляющей после рабочего дня в улье. Пустота этой усталости давала звенящую лёгкость, будто сняли часть груза, который Нат в последние месяцы несла в себе. Первый рабочий день укрепил её надежду спасти ребёнка, но, подумав, она всё равно подала заявку на участие в «Пять из тридцати шести». В третий раз. Розыгрыш сегодня в полночь.

Дома она порадовалась, что сыта и не надо тратить время на ужин. Умылась и надела длинную просторную футболку Дэна, которая смотрелась на ней, как короткое платье. Перед отъездом на вахту она попросила у него что-нибудь из вещей и сейчас уткнулась в ворот носом, вдыхая его запах, понимая, как сильно соскучилась. Всего неделя, и он приедет. И тогда же всё окончательно решится с контрактом. Она зажмурилась и безадресно помолилась: «Пожалуйста, пусть у нас всё получится!»

Потом прошла в комнату бабушки, легла на кровать и шёпотом рассказала подушке о сегодняшнем дне и своих надеждах. Рассказала бабушке Леке. Достала папку с «Маленьким принцем», начала читать и не заметила, как уснула. А где-то за полночь тренькнул смартфон. Пришло уведомление от «Спортлото» с пожеланием удачи в следующем розыгрыше.

Глава 10

Неделя, наполненная новыми впечатлениями, летела быстро. По утрам Нат пересекалась в очереди у КПП  с Натаном, с восторгом рассказывала о работе, делилась надеждами и планами. Она была так поглощена своими эмоциями, что не придавала значения некоей отстранённости и апатичности парня. Он слушал её, изредка кивая и поддакивая, уйдя глубоко в себя за три месяца разлуки с близнецом.

– Ну же, тёзка, взбодрись, завтра Дэн приедет, пойдём в паб, будете играть. Всё будет хорошо, вот увидишь!

– Да не будет хорошо, Нати, приедет на жалкие четыре недели, а потом опять почти сто дней врозь. Я не могу к этому привыкнуть, и с каждой вахтой всё хуже.

– Стакан наполовину полон, а не пуст.

– Чего?

– Ну, надо ценить то, что есть, а не зацикливаться на том, чего не хватает.

– Это ни хрена не половина, из двенадцати месяцев в году мы только три вместе.

– Ну, половина – это фигурально.

– Чего?

– Ничего, забей. Просто постарайся не думать про то, что будет потом, а радуйся тому, что есть сейчас, завтра выходной, он приедет, ура!

А сегодня всё решится с контрактом. Нат была уверена, что его продлят, за эту неделю она не только проделала огромный объём работы, но и подружилась со всеми обитателями особняка от персонала до хозяев. Особенно тёплые отношения складывались с Лиз, женщинам в одинаковом положении было о чём поговорить. Хотя положение не было одинаковым, и обе это понимали. Если до родов Нат не получит разрешение, не выиграет в «Пять из тридцати шести» или не поднимется во второй класс, ей придётся пройти через ужас, чтоб сохранить ребёнка, и не факт, что удастся. Кроме того, хозяйка читала личное дело и приняла близко к сердцу трагическую историю рождения Нат, чья мать, Елена, была её ровесницей. Лиз очень тревожило, что дочь может повторить судьбу матери. Ей хотелось защитить, уберечь умную, яркую и талантливую девушку. Нат, смущаясь и краснея, показала ей свои стихи, вызвав восторг оригинальными метафорами и музыкальностью. Лиз считала её редким бриллиантом среди абсолютного большинства тупой серости третьего класса. И она просила мужа сделать всё возможное для её спасения.

Последний рабочий день недели заканчивался, Лиз заглянула в комнату, где Нат занималась с Крис. На доске выстроились алфавиты двух языков. Нат предложила не разделять уроки, а попробовать учить оба языка одновременно, девочке понравилась эта идея. Кроме того, оказалось, что у учительницы отлично подвешен язык, точные формулировки доходчиво и легко подавали материал.

– Нат, останься сегодня на ужин, потом Ник тебя отвезёт.

За столом они не говорили о контракте, только о текущей работе, да Крис с восторгом рассказывала об уроках. Потом хозяин пригласил Нат прогуляться по парку. Без смартфона.

– Тут безопаснее. Я почти уверен, что в доме нет жучков, и у нас во всех комнатах установлены глушилки, но всё равно рисковать не стоит. Прежде, чем мы подпишем контракт, я хочу кое-что объяснить. Дело не только в спасении литературы. Кроме нас с Лиз есть ещё влиятельные люди, стремящиеся сохранить мировую культуру. И это не только произведения живописи, музыки или литературы, созданные людьми, а не ИИ. Но и сами люди, носители этой культуры. Те единицы, способные на творчество даже в наше время. Их очень мало, они последняя надежда на сохранение человечности в людоедском обществе, которое без этих проблесков света быстро деградирует в тёмное стадо. Стадо, потребности которого ограничены едой, алкоголем, наркотой, дикими шоу вроде забегов, и сексом, духовная пища ему не нужна. Идёт целенаправленная декультуризация третьего класса, да и во втором я знаю очень мало людей с тягой к творчеству, как моя дочь с её рисунками, и ты с твоими стихами.

– И Дэн с его музыкой, – улыбнулась Нат и, отвечая на вопросительный взгляд, продолжила: – Это мой парень и отец ребёнка. Он поёт и играет на гитаре, а его брат – на скрипке.

– На настоящих инструментах? Это невероятно – живая музыка в трущобах третьего класса… Впрочем, вполне логично, что твой парень творческий человек, думаю, такая девушка, как ты, не влюбилась бы в тупое быдло, которое в третьем классе составляет подавляющее большинство, особенно среди молодёжи, к сожалению. Выходит, отыскав тебя, мы нашли ещё парочку талантливых людей, достойных помощи. В обход системы мы не можем вытащить вас, но подобными долгосрочными контрактами и баллами можем повысить ваши шансы на положительный ответ комиссии о переводе во второй класс. Вам надо будет подать запрос. И твоему парню нужно разрешение на брак и отцовство. И как можно скорее, иногда они месяцами тянут с ответом, а его надо получить до родов… тебя надо спасать, Нат.

– Спасибо вам, за то, что вы такие… что вам с Лиз не всё равно, – её голос дрогнул, в глазах блеснули слёзы. – Когда умерла бабушка, я рыдала, но не от горя, а от жалости к себе, я впервые тогда почувствовала полное одиночество в целом мире людей, которым на меня плевать. А потом появился Дэн и это, – она положила ладонь на живот, – и Ваше фантастическое предложение – как верёвка для утопающего. Конечно же, я за неё схвачусь.

– Где работает твой парень и его брат?

– Натан – по уходу за пастбищами, а Дэн – рыбак, вахтами по три месяца. Завтра приезжает на месяц в отпуск. Вечером они будут играть в пабе, приходите послушать, познакомитесь.

– На эти выходные у нас уже есть планы, но непременно послушаю вживую, а ты пока сделай запись выступления и перешли мне, покажу кое-кому. Значит, один работает в аграрном секторе, второй в промысловом, оба от Министерства Ресурсов. Жаль, у нас нет там своих людей, не получится, как с тобой, вытащить частным долгосрочным контрактом на обучение музыке. Пока пусть подадут запросы на перевод во второй класс, а мы попробуем помочь с рейтингом. У одного из наших друзей есть элитный ночной клуб, уверен, на такую диковинку, как живая музыка, публика повалит толпой, оплата будет высокой и в баллах, и в монетах.

– О, это было бы чудесно! Не терпится скорее рассказать им, они и мечтать не смели когда-нибудь играть во втором секторе!

– Идём в кабинет, подпишем контракт, потом отвезу тебя к подземке и по дороге расскажу про газеты.

Закончив с документами, они отпраздновали шампанским.

– За новое начало! – Ник поднял бокал. – Только по глоточку, дамы, вы беременны, а мне ещё вести машину.

– За твою удачу, Нат, – Лиз чокнулась с ней, – тебе непременно повезёт, просто обязано повезти. Хороших тебе выходных, увидимся в понедельник. И не забудь собрать вещи, со следующей недели с проживанием. Мы подготовим тебе комнату.

– О, я и забыла… а можно в ближайший месяц по вечерам я буду уезжать домой? Дэну скоро опять на очередную вахту, хочется побыть вместе…

– Конечно, не вопрос, переедешь, когда захочешь. И не забудь, что вступила в силу льгота по медицинскому обслуживанию, на следующей неделе сходим с тобой к моему доктору. А пока отдыхай, наслаждайся встречей с Дэном. И не забудь сделать запись выступления! – Лиз проводила до двери и тепло обняла Нат на прощание.

А потом в машине, после того, как они положили смартфоны в багажник, Ник рассказал ей про прессу и работу на Министерство Информации.

– Не все в Министерстве считают правильным стереть историю. Будущее можно построить только на опыте и ошибках прошлого, и мы создали секретный отдел изучения и анализа довоенной истории. Проблема в том, что ни в учебниках, ни в прессе почти невозможно найти чистую подачу информации, непредвзятое изложение событий, всегда есть заинтересованность, деление на своих и чужих. Например, в газетах разных стран ты можешь прочесть об одном и том же кровавом событии, но одни называют устроителей бойни убийцами и террористами, а другие героями. И почти нигде не найти ни имён тех, кто были настоящими разжигателями конфликтов, ни их истинных интересов. Они веками оставались в тени. Впрочем, они остаются там и по сей день…

Кроме того, мы собирали любые печатные газеты и журналы. После обнуления единой глобальной Сети стало нереально найти информацию о прошлом в цифровом варианте, поэтому только бумажная пресса, а среди неё немало так называемой «жёлтой». Это информационный шлак, призванный засрать мозг обывателя, отвлечь от серьёзных вещей. Похоже на наши развлекательные каналы в Сети. И тебе придётся прочесть кучу этого дерьма, выуживая крупицы правдивой информации, отсеивать предвзятость до голых фактов. По этим крупицам мы будем восстанавливать историю. Это сложная, кропотливая, но очень интересная и важная работа. И полностью секретная. Даже твой парень не должен знать, что ты имеешь доступ к запрещёнке. И последнее, самое важное – собирая данные для Министерства, ты всё дублируешь отдельным файлом для меня, компьютер в библиотеке защищён. И это секретно вдвойне, уверен, ты понимаешь все риски. И, если, подумав, не захочешь эту ответственность, я тоже пойму.

Нат отлично понимала. И риски, и то, что работа на Министерство непременно приведёт к переводу во второй класс. Они захотят держать поближе тех, кто знает хоть что-то больше положенного. Это её шанс, и она его не упустит. Кроме того, это действительно должно быть захватывающе интересно.

Ник довёз её до КПП, они пожелали друг другу приятных выходных, и Нат спустилась в подземку. Из поезда списалась с Натаном, и они договорились вместе ехать утром в аэропорт встречать Дэна.

В подъезде пахло кошачьей мочой и какой-то дрянью из квартиры тётки Клары. Наверное, опять взялась за консервы и рвануло какую-то просрочку. Из-за двери были слышны звуки очередного забега. Глуховатая соседка наслаждалась шоу на полную громкость, принципиально отвергая наушники. Нат поморщилась и поспешила нырнуть в тишину своей квартиры.

Глава 11

В зале ожидания было немноголюдно. Мало кто встречал рыбаков с вахты, большинство из них и дома никто не ждал. Нат отыскала взглядом Дэна среди толпы угрюмых мужчин на эскалаторе, моментально отметив, каким осунувшимся и бледным стало любимое лицо, но вот он увидел её с Натаном, и оно осветилось широкой улыбкой, которая открыла нехватку зуба. На верхней губе розовел свежий шрам, а под глазом ещё видна желтизна недавнего синяка. Сердце Нат сжалось от тревоги, но её тут же смела волна радости, когда он, пройдя КПП, подбежал, подхватил на руки и закружил, зарывшись лицом в её волосы:

– Как же я скучал по твоему запаху, с ума сойти… – он нехотя отпустил её и повернулся к брату. Они крепко обнялись и с минуту так и стояли, молча прижимая друг друга к сердцу. Она смотрела на них, восхищаясь той особенной близостью, что была между близнецами.

По дороге домой Дэн рассказал о повышении нормы улова и новом бригадире, который при знакомстве с подчинёнными сказал: «Тот, из-за кого я не получу на ужин свои рыбные котлеты, будет иметь дело со мной и очень об этом пожалеет».

– Вот мне и пришлось пожалеть. Мы работали на износ, а в ту неделю ещё и штормило. Пацан у нас новенький, впервые на борт поднялся, совсем ребёнок, семнадцать лет, а выглядит на четырнадцать – мелкий, щуплый, слабый, к тому же блюёт от малейшей качки, не понимаю, как этот проклятый ИИ его распределил с морской болезнью в рыбаки… И вот под конец смены этот дохляк падает в обморок, а бригадир орёт и пинает его сапогом. Я попытался оттащить его от пацана, и вот, – Дэн улыбнулся, показав пробел между зубами. – А за якобы нападение на бригадира меня лишили ужинов и минусовали почти половину соц. баллов.

– Да и пошли они нахер со своими баллами, ублюдки, пусть их в жопу себе засунут! – возмутился Натан.

– Не совсем так, ребята, нам сейчас очень нужны эти грёбаные баллы. Я сама их ненавижу, но выбора нет, шанс выиграть в лотерею ничтожен, а они могут спасти нашего ребёнка, Дэн, и вытащить всех нас из третьего класса.

И Нат рассказала о новой работе, знакомстве с Ником и его проекте по поиску творческих людей. Братья мгновенно загорелись идеей играть на сцене элитного ночного клуба во втором секторе.

– Это, получается, мы там будем не просто звуковым фоном, а люди специально придут нас слушать, круто!

– Да, и это может стать первой ступенькой в подъёме. А ещё монеты и баллы. После вы оба сможете подать запрос на перевод во второй класс, а тебе, Дэн, ещё нужно разрешение на брак и отцовство. И нужно сделать это в ближайшее время, я уже подала запрос, Ник сказал, они месяцами тянут с ответом.

– И все эти месяцы мне придётся быть паинькой, так?

– Так. Никаких драк на вахте, даже если при тебе будут убивать того пацана. Послушание и почтение к начальству, даже если эти люди вызывают омерзение. Обязательная активность в Сети, даже если это до глубины души противно. И многое другое. И, хотя нам нужен каждый балл, я никогда не призову вас писать доносы, несмотря на то, что это самый простой способ заработать за один раз кучу. Только не так, не за счёт других людей. Мы сами поднимемся, за счёт наших талантов, потому что мы действительно заслуживаем лучшей жизни.

Воодушевлённые её речью, они перешли к обсуждению репертуара на возможное выступление во втором секторе, решили сделать микс из классики, рока и блюза, и обязательно дописать песню на стихи Нат. Обговорили, что и как она запишет сегодня на их традиционном джем-сейшен.

А вечером в пабе Нат снова плыла на волнах живой музыки и глубокого голоса Дэна, вспоминала ту холодную ночь несколько месяцев назад, когда, оглушённая утратой, забрела сюда и встретила судьбу. Поразилась тому, как изменилась её жизнь за столь короткий срок. Она записала несколько композиций, отослала видео Нику с припиской, что качество оставляет желать лучшего, музыка звучала на фоне шумного зала – окриков официантов, звона стаканов, бормотания экрана над баром. Через несколько минут пришёл ответ: «Это прекрасно и достойно звучать с достойной сцены, а не в этом гадюшнике. Переслал другу».

А позже, когда ребята пили пиво, пришло сообщение, что владелец клуба весьма впечатлён, приглашает их выступить в следующий выходной: гонорар и в монетах, и в баллах солидный, а перспективы в случае успеха многообещающие. Одновременно с этим на смартфоны близнецов пришли коды пропусков во второй сектор. Окрылённые надеждой братья основательно отпраздновали бутылкой самогона, особенно Натан.

– Эта девчонка принесёт тебе удачу и счастье, бро, а знаешь почему? – он икнул, споткнулся, но Дэн успел подхватить. – Потому что её зовут так же, как и меня, и это особый знак. Правда, Нати? – тут его начало кренить в другую сторону, и он навалился на её плечо. – Простите, я нажрался в навоз. В навоз – ахахаха! Это у нас, у аграриев так говорят – в навоз. Рыбаки, наверное, нажираются в чешую, да, брат? – близнецы в унисон засмеялись.

– А переводчики нажираются в эмодзи, – хохотнула Нат, вызвав очередной взрыв смеха.

Придерживая шатающегося парня с обеих сторон, они дошли до дома, уложили его спать. А потом до рассвета с жадной нежностью любили друг друга. Первые лучи солнца пробились сквозь прорехи в занавеске и упали на её чуть округлившийся живот. Дэн положил ладонь на него, поцеловал и прошептал в пупок:

– Привет, малыш, всё будет хорошо, вот увидишь.

И в этот момент ребенок шевельнулся. В первый раз Нат ощутила, что внутри неё растёт что-то живое. Она тоже положила руку на живот, соприкоснувшись с его пальцами. Волнообразное движение под ладонями заставило замереть, затаить дыхание. Широко открытыми глазами они смотрели друг на друга, и те наполнились слезами от чувства волшебства, чуда. Их личного чуда.

Месяц отпуска пролетел быстро. Слишком быстро для каждого из них. Концерты по выходным во втором секторе публика приняла с восторгом, после первого выступления все билеты до конца месяца были раскуплены за сутки, несмотря на то, что цена после дебюта возросла вдвое. Публика второго класса отличалась от привычной, как антрекот из мраморной говядины от протеинового брикета. Люди приходили слушать живую музыку с уважением и трепетом, в полной тишине, стараясь не кашлянуть. Никто не стучал стаканом по столу, подзывая официанта, не храпел в пьяном сне под другим столом и не переворачивал в драке третий. Их слушали, им аплодировали. Стоя. Впервые в жизни. Эти аплодисменты были для братьев ценнее, чем монеты и баллы, признание воодушевляло, укрепляя надежду, что всё будет хорошо.

Но они успели отыграть только три концерта, как отпуск Дэна подошёл к концу. Натан наотрез отказался выходить на сцену без него, с приближением отъезда брата он стал неразговорчив, снова погрузился в мрачную депрессию, много пил и оживал только когда брал в руки свою скрипку. Хозяин заведения заверил, что с нетерпением будет ждать их в следующий отпуск, а пока поищет связи, чтоб попытаться перевести Дэна с вахтенной работы.

Все трое подали заявки на перевод во второй класс. Плюс разрешение на отцовство для Дэна. На это ушли почти все накопленные баллы, а ответ можно было ждать месяцами, и не факт, что он будет положительным. Остатки своих баллов Нат потратила на очередную лотерею «Пять из тридцати шести», и ей опять не повезло. Она утешала себя тем, что повезёт в более важном – переводе во второй класс. Там ей уже не понадобится выигрывать право на материнство – своё естественное право, данное ей как женщине самой природой.

Для неё этот месяц тоже пролетел слишком быстро. Молниеносно. Дни были заполнены массой впечатлений от интересной работы, не менее интересного общения с хозяевами, условий жизни второго класса. А ночи – любовью. Она спала всего по несколько часов в сутки, но тёмные круги вокруг глаз вполне компенсировало их счастливое сияние. В этой яркой круговерти эмоций она и оглянуться не успела, как отпуск закончился. В последнюю ночь они долго занимались любовью – то страстно и ненасытно, то с щемящей чуткостью. Потом лежали обнявшись, а за стеной пьяный Натан играл «Шторм» Вивальди. Играл так, словно водил смычком не по струнам, а по собственным нервам, рвал их в клочья – яростно, навзрыд, выплёскивая в музыку всё то, что его душило. Нат тоже ощущала это удушье, словно на грудь легла холодная каменная плита.

– Ты ещё тут, а я уже тоскую…

– И я… – он положил ладонь на её живот. – В следующий раз, когда мы увидимся, он будет большой и круглый, как мяч, а я не увижу, как он растёт.

– Да… три месяца – это очень долго. Теперь я понимаю, почему Натан так тяжело переносит разлуку… Мне кажется, за это время я сойду с ума без тебя. И от беспокойства за тебя… Почти сто дней – за это время на вахте может произойти что угодно.

– Не переживай, Нати, я буду паинькой, обещаю. Не думай о плохом, тебе нельзя волноваться. Сейчас главное – это ты и наш малыш в тебе. Переезжай во второй сектор, дыши чистым воздухом, пей чистую воду, ешь натуральную еду и береги себя. Всё будет хорошо.

Конечно, всё будет хорошо. Они молодые, здоровые, умные, талантливые, перспективные – у них обязательно всё должно быть хорошо. Иначе и быть не может. Но тревога ледяными щупальцами сдавила горло, придушила, позволяя дышать, но не полной грудью. Не свободно.

Глава 12

После отъезда Дэна на вахту Нат, взяв минимум вещей, переехала во второй сектор, только по выходным возвращаясь домой, чтобы встретиться с депрессующим Натаном. Ей выделили уютную комнату рядом с библиотекой, и большое окно выходило на цветущий пруд. В комнате был туалет с душевой кабинкой и кондиционер.

– Нет необходимости экономить ни электричество, ни воду, – сказала хозяйка, протягивая пульт. – В душе я поставила шампунь, гели и прочую косметику на свой вкус, надеюсь, и тебе понравится. Там же, в шкафчике, найдёшь полотенца и халат. Если захочешь принять ванну – на втором этаже есть джакузи и сауна, хотя моя доктор говорит, что в нашем положении не стоит этим злоупотреблять. К слову о положении – каждое утро в полвосьмого я делаю специальную гимнастику для беременных, если хочешь – присоединяйся, вдвоём веселее. А если вдруг возникнет желание съесть что-то определённое, скажи Сержу и не вздумай стесняться – это не твоё желание, а потребность плода внутри тебя. Это и доктор говорит, и я сама знаю: когда носила Крис – объедалась грушами, а сейчас это её любимое лакомство, даже шампунь с грушевым ароматом. Так что чувствуй себя свободно и добро пожаловать, я очень рада, что ты с нами, – она широко улыбнулась и обняла Нат.

– Спасибо, Лиз… если честно, я немного смущена этим всем, – и в ответ на вопросительный взгляд продолжила: – Ну это всё… вода, кондиционер, натуральная еда… Вы говорите об этом, как о само собой разумеющемся…

– Потому что это нормально, чтоб у каждого человека была вода, еда и электричество. И медицинское обслуживание, конечно. И это должно быть нормой во всех секторах. И, кстати, насчёт медицины, я записала нас на четверг после обеда, перенеси урок с Крис на вечер. Тебе понравится моя доктор, она невероятная, вот увидишь.

Как и многое другое в последнее время, визит к врачу в жизни Нат случился впервые. Она чувствовала непонятную робость и волнение, сидя в стильной и стерильной приёмной. Доктором оказалась полная чернокожая женщина с седыми дредами, которая при виде Лиз расплылась в улыбке, они обнялись.

– Нат, это доктор Рут, мой врач и лучшая подруга.

– Можно просто Рут, или Док, – она протянула мягкую тёплую руку. – Слышала о тебе много хорошего, Нат, рада познакомиться, давай посмотрим, что можно для тебя сделать.

Ограниченная медицинская страховка предполагала помощь только в экстренных случаях, конечно, в неё не входил визит к гинекологу, и доктор оформила его на имя Лиз. Сделала экспресс-анализы крови и мочи, а потом на УЗИ Нат увидела своего ребёнка, услышала его пульс.

– В тебе отличный здоровый младенец, девонька, поздравляю! Хочешь узнать пол?

– Нет, не говорите… родится – тогда и узнаю.

Док и Лиз понимающе переглянулись, а взгляд Нат был прикован к экрану, на котором дышал её малыш. Лиз отвернулась, чтоб смахнуть с ресниц набежавшую слезу.

Доктор Рут велела выбросить просроченные витамины, достала из шкафчика две баночки с капсулами и флешку.

– Принимай по одной в день, а здесь – специальная дыхательная гимнастика для беременных, комплекс упражнений и много другого полезного. Удачи и береги себя, сейчас главное – это хорошее питание, не менее восьми часов сна, никакой физически тяжёлой работы, много гулять на свежем воздухе, но только ранним утром или по вечерам, избегать перегрева – лето только началось, самое пекло впереди, пей много чистой воды, исключи алкоголь, и ни в коем случае не нервничать, любое волнение опасно, – тут доктор обняла её, прижала к большой мягкой груди, на которой Нат разглядела крошечный крестик, и сказала: – Да хранит тебя Господь, девочка! Лиз говорила, что ты пишешь стихи, продолжай писать, твори! Это и отличает нас от животных, позволяет сохранить человечность даже в обществе со зверскими законами. Это и делает нас людьми, созданными «по образу и подобию Его», мы подобно Богу наделены способностью творить красоту из ничего: Крис – свои картины из красок, ты – стихи из слов, а твой парень – музыку из нот. Я была на выступлении, слышала вашу песню, и это было прекрасно… Творец – одно из имён Бога, продолжай творить, Нат, не дай погаснуть этой божественной искре, а я буду за тебя молиться. Господи, спаси и сохрани, аминь…

И перекрестила её. Это до глубины души тронуло и удивило Нат. Любое общественное проявление религиозности давно запретили, и даже если остались верующие люди, то между собой они об этом не говорили, а сохранить веру в одиночку вряд ли возможно, ведь религии призваны объединять людей в группы. А цель нового порядка – разъединить, лишить идентичности, не допустить группировки по любому признаку, будь то религиозная, национальная, расовая, языковая или сексуальная принадлежность. «Объединение людей в какие бы то ни было группы даёт разъединение общества, раскол. Разделение на религии и национальности вело к ненависти и вражде на протяжении всего существования человечества и почти уничтожило его. Больше мы этого не допустим. Мир без Бога – мир без войн!» – говорили они, и в одном костре горели вместе, бок о бок, Библия, Коран и Тора.

Но полностью изжить религию при переформатировании общества оказалось невозможным – слишком глубокие корни, слишком массовое сопротивление вызвал бы полный запрет, поэтому веру перевели в разряд «только для личного пользования в целях сохранения общественного порядка», справедливо полагая, что через одно-два поколения это явление вымрет само. Целью сохранения общественного порядка оправдывалось многое – общественное важнее личного и порядок приоритетнее нужд людей. В том числе и духовных.

Два традиционных столпа цивилизации – семья и церковь – были объявлены пережитками прошлого, религию назвали костылями для невежества, а пережитки в новом мире старательно изживали, меняя моральный кодекс людей, расчеловечивая их.

Нат глубже начала понимать такие вещи, работая в библиотеке Ника с запрещёнкой. Читая прессу и книги по истории, узнала, какую большую роль играла в прошлом личность, будь то Иисус или Гитлер, и поняла, почему при формировании ГССГ отказались от самого понятия – лидер. «Культы личности в прошлом ни к чему хорошему не привели – войны, репрессии, геноцид. Гордыня собрала кровавую жатву. Политики облажались. Вожди прошлого уничтожили мир, и мы построим свой, новый мир без них», – говорили они. Никто не знал, кто самый главный. Личность всегда была несовершенна, уязвима, зависима от массы непредвиденных обстоятельств – от состояния здоровья до верности близких людей. В конце концов, личность смертна, а «они» могут находиться у власти вечно. Исчез «он», появились «они» – Большая Пятёрка.

Пять Министерств: Информации, Ресурсов, Защиты, Биоэтики и Человеческих Ресурсов. Пять пальцев кулака, сжавшего весь мир. Уродливый монстр, послевоенная мутация остатков всевозможных международных институтов и корпораций – энергетических, здравоохранительных, продовольственных, военных, информационных, фармацевтических. Министерства без министров. В верхней части пирамиды находились советы директоров Министерств, а над ними Координационный Центр – рука, из которой росли все пять пальцев, и никто не знал, чей мозг управлял этой рукой. Личности входящих в советы директоров были неизвестны широкой публике. Как «они» попадали в совет, сколько в нём членов, есть ли иерархия или все равны, кем заменялись в случае ухода на покой или смерти? По каким принципам всё это работает знала совсем небольшая часть первого класса. Для всего остального общества это были безликие «они». А про Координационный Центр Большой Пятёрки даже в первом классе ходили слухи, что это не люди из плоти и крови, а ИИ. Нат не верила в эти слухи, считая, что за каждым искусственным интеллектом стоит человеческий.

Бабушка говорила, что «они» были и до войны. Возможно, они были всегда – веками стояли за решениями политиков, разжигали кровавые конфликты, запускали глобальные эпидемии, тестируя на населении целых стран сомнительные вакцины и методики контроля и управления поведением масс: жёсткие локдауны, принудительная вакцинация, вплоть до ограничения свободы передвижения и потери работы для тех, кто не обладает «зелёным паспортом». Они продвигали законы, ведущие к деградации общества – от легализации наркотиков до снятия запрета на детскую порнографию и педофилию. Они столетиями были игроками, которые переставляли пешек и королей на шахматной доске истории. И коней с четырьмя всадниками Апокалипсиса: Чума, Война, Голод и Смерть. Стояли в тени под видом негосударственных глобалистских структур: форумов, клубов, комиссий, которые планировали будущее человечества. Скорее всего, они же и развязали войну в погоне за «золотым миллиардом», который в результате этой войны сократился до ста миллионов.

Одним из доказательств этого бабушка считала существование складов на Луне – они заранее позаботились сделать огромные запасы топлива, техники, здорового зерна и семян, удобрений, сухих и замороженных продуктов, компонентов для производства лекарств и, конечно же, оружия. Бабушка рассказывала, что где-то на втором году ядерной зимы среди потоков мигрантов стали распространяться слухи о новых городах на здоровых территориях. Там была еда, вода, электричество. Оттуда прилетали гуманитарные шаттлы, собирая по миру выживших и эвакуируя их в города, за заборы. Они задолго до войны подготовили ресурсы для построения нового мира. Дали людям хлеб и работу, и те, сломленные войной, измученные жестокой борьбой за выживание, уставшие от хаоса, были готовы принять любую концепцию, обещавшую стабильность. Человеческое стадо, потерявшее своих пастухов и собак, отчаянно стремилось обрести новый загон.

Слабые искры сопротивления были быстро затоптаны, а разделение на классы, реформы образования, запреты на любую групповую деятельность, система рейтинга и баллов и многое другое, чем занималось Министерство Человеческих Ресурсов, привели к тому, что среди нового поколения родившихся уже в ГССГ практически не было личностей, способных на сопротивление. Абсолютному большинству третьего класса, не знавшему прошлого, не было с чем сравнить. Лишённый знаний и наделённый только рабочими навыками, выбранными Системой, самый многочисленный класс воспринимал новый общественный строй с его законами как должное. Им и в голову не приходила мысль о сопротивлении, о том, что может быть по-другому. Что должно быть по-другому.

Нат начала думать, что должно быть по-другому, как – она не знала, но по-другому. Работая с запрещёнкой, она раскрыла в себе новые способности. У неё отлично получалось находить достоверную информацию, анализируя прочитанное, отсеивать ненужное до голых фактов. Голые факты она вносила в файл для Министерства, а свои комментарии – в блокнот. Она пришла к выводу, что многие из нынешних законов в той или иной форме были обкатаны в прошлом: социальные баллы, реформы образования, цифровой контроль, ограничение рождаемости, вплоть до убийств «лишних» новорождённых и стерилизации женщин без их ведома. Целые страны становились полигонами для античеловечных социальных экспериментов. А деление на классы в разных формах вообще существовало всю историю человечества. По вечерам после ужина они с Ником выходили в сад, садились на скамейку у пруда и обсуждали её заметки и работу над секретным файлом для него. В доме повсюду были установлены глушилки, но, как сказала бы доктор Рут, бережёного Бог бережёт. Оставив смартфоны в доме, они уходили к пруду и подолгу говорили об истории и литературе.

В последний рабочий день недели хозяева пригласили её остаться на выходные.

– Мы едем на водопады, сняли домик у самого озера, хочу успеть до родов, после будет не до поездок, – Лиз обняла обеими руками свой большой живот. – Нат, поехали с нами, это просто волшебное место! Бывала там?

– Нет, к сожалению, не довелось. И я бы с огромным удовольствием приняла приглашение, но не могу. Завтра встречаюсь с Натаном, ему очень нужна поддержка…

– Понимаю… очень жаль, что он наотрез отказался выступать без брата, публика с восторгом бы приняла соло на скрипке, а его это могло бы отвлечь от тягостного ожидания.

– Он не хочет. Без брата он будто впадает в летаргию и с каждой вахтой всё глубже. Между ними какая-то удивительная связь, близость… даже на расстоянии они чувствуют друг друга и оба плохо переносят разлуку, особенно тяжело Натану.

– Я слышала об этой особенной связи между близнецами. Бесчеловечно было разлучать их при выборе профессии…

– ИИ, который этот выбор делает, и есть бесчеловечный. Во всех смыслах.

– Да уж… и мне, и моей дочке повезло родиться во втором классе, нас не коснулись реформы образования и подготовки кадров. И мне очень жаль, что так не повезло вам, все вы заслуживаете лучшей жизни… Передавай от нас Натану слова поддержки, и если мы хоть чем-то можем помочь, пусть не стесняется, если ему что-нибудь надо…

– Ему не надо ничего и никого, кроме брата…

Глава 13

– Не надо, Нати, ничего не надо – ни монет, ни проклятых баллов. Я просто не могу подняться на сцену без него, наша музыка – это всегда «мы», а не «я». И не только музыка, мы вместе с утробы матери… – он опрокинул стопку самогона, занюхал рукавом. – С тех пор, как его распределили на этот траулер, уже шесть лет подряд из каждых четырёх месяцев три сжирает Система. Они отгрызают огромные куски наших жизней. И даже месяц, что нам оставили – жалкая четверть, и тот отравлен ожиданием следующей разлуки. Отравлен настолько, что когда он приезжает в отпуск, вместо радости я чувствую боль, гнев и отчаяние от полного бессилия.

Нат накрыла его руку своей и легонько сжала. Они сидели в их пабе у сцены – неосвещённая, с одиноко стоящим микрофоном, она выглядела осиротевшей. Сейчас тут почти никого не было, посетители столпились в противоположном конце зала, поближе к экрану над баром. Транслировали очередной забег.

– Потерпи ещё немного, скоро придёт ответ из классовой комиссии, кроме того и Ник, и хозяин клуба ищут связи, чтоб Дэна списали на берег, перевели в какой-то другой сектор производства. Недавно появились вакансии на заводе робототехники. Он же так талантлив в этом и будет приносить больше пользы, чем на траулере, его обязательно возьмут, вот увидишь. Всё будет хорошо. Пока есть надежда – надо надеяться.

– Знаешь, я не верю, что нас примут во второй класс. У тебя, может, и есть шанс с этой работой на Министерство, а зачем им рыбак и земледелец? Вряд ли музыкальных или технических талантов достаточно для этого. А ты свой шанс не упусти, не думай о нас, тебе нужно думать о главном. Об этом, – он показал глазами на её живот и поднял стопку: – За тебя, племяшка!

Натан был уже изрядно пьян, и она отвела его домой, благо жили братья неподалёку. В квартирке было грязно, на кухне пустые бутылки в углу, немытая посуда с вонючими остатками на столе и прочие признаки деградации жильца. Нат уложила его спать, собрала мусор, помыла посуду. Потом вошла в комнату Дэна, легла на кровать и, обняв его подушку, уткнулась в неё лицом, вдыхая запах любимого. Чёрная тоска сжала сердце. Нат понимала, что Натан прав, шансы братьев на подъём во второй класс мизерны, а любой, даже самый незначительный инцидент и вовсе сведёт их к нулю. И прав в том что, несмотря на это, ей придётся сделать всё, чтобы не упустить свой шанс. Нат продолжала каждый месяц участвовать в розыгрыше «Пять из тридцати шести», и ей по-прежнему не везло.