Пейзаж в изумрудных тонах

Размер шрифта: 13

Серия «Детектив под абажуром.

Уютные детективы Майи Яворской

Глава 1

Не успела Кира вернуться с прогулки с собакой, скинуть обувь и босиком прошлепать на кухню, как раздался настойчивый звонок в дверь. Спрашивать, кто пришел и зачем, а тем более смотреть в глазок ей не хотелось, поэтому Самойлова молча повернула щеколду и впустила гостя.

– Привет, Зюзя! – весело подмигнул Кирилл.

Он стоял, уперев руки в боки и чуть склонив голову к плечу. Судя по плутоватой улыбке, брат пребывал в превосходном расположении духа.

Природа проявила по отношению к молодому человеку удивительную щедрость. В первую очередь внимания заслуживала атлетическая фигура. Такую другим приходилось добывать годами в спортзале, ему же досталась даром. Но это было не главное достоинство его внешности. Туда же следовало добавить слегка вздернутые уголки губ, которые многих вводили в заблуждение. Неважно, был ли Кирилл настроен серьезно или даже огорчен, – казалось, все он воспринимает с легкой иронией. Ну и последний штрих к портрету – лукавые искорки в глазах. В общем, для слабого пола сочетание получилось совершенно убойное.

– Перестань называть меня Зюзей, – нахмурилась Кира, – иначе буду называть тебя Фофой.

– А я и не против. Я люблю Тургенева. Кстати, тебе на заметку, у него был не Зюзя, а Зёзя. Так что логичнее было бы называть меня Фюфой.

– Книголюб! Мне вот интересно, почему ты у него позаимствовал для меня именно это прозвище? Приличнее ничего придумать не смог?

– Потому что тебе оно очень подходит. Но если тебе не нравится, то хорошо, Кир-р-ра, – шутник пожал плечами, сделав ударение на «р» так, что ее аж передернуло.

Произведенный эффект гостю очень понравился, и его улыбка стала шире. Он вообще любил всем давать прозвища. Среди его знакомых были Арчибальдовна из Перловки, Лептоспирозная Белка, Марчиба, Бельевая Пуговица, Ювираст, Хромая Канарейка и множество других ярких персонажей. По его мнению, такой подход упрощал коммуникацию – если требовалось рассказать о ком-то, то необходимость делать отсылки к истории в стиле «Лена, которая замужем за Андреем, с которым я учился до второго курса, а потом как-то встретил на выставке…» отпадала сама собой. Прозвище не только не позволяло запутаться среди бесконечных знакомых с однотипными именами, оно несло и дополнительную функцию – давало краткое и емкое представление о личности.

– Нет уж, тогда пусть лучше будет Зюзя, раз благозвучней для меня ничего не нашлось, – вяло покорилась сестра, махнув рукой. – Почему ты никогда не предупреждаешь, когда собираешься прийти?

– Это же элементарно, коллега, – ответил брат тоном профессора, который собирается сделать доклад на ученом совете, и даже провел пальцем по переносице, как будто поправил несуществующие очки. – Если ты куда-то уходишь вечером, то просишь меня погулять с собакой. Если не просишь, значит, ты дома.

– Но у меня же может быть личная жизнь? – возмутилась Самойлова.

Назвать ее красавицей было бы слишком смело. Таковой она не являлась по определению, но порода в девушке определенно чувствовалась: длинные руки и ноги, высокий лоб, гордая посадка головы. Тощей и костлявой фигура не выглядела, скорее тонкой и гибкой. Если добавить к этому портрету еще чуть вздернутый нос и широко расставленные ореховые глаза, то получалось совсем неплохо. Правда, брат любил над ней подшучивать: «Они у тебя не ореховые, а желтые, как у дворовой кошки. Не льсти себе».

Хотя она и не производила такого яркого впечатления, как брат, в целом все в ней было органично. Лишь упрямый рот давал понять молодым людям, что на легкий флирт и ни к чему не обязывающие отношения рассчитывать не стоит. И это было правдой: романы от скуки Самойлова не признавала, оттого и не могла похвастаться бурной личной жизнью. Когда кто-нибудь из подруг начинал подкалывать ее, называя синим чулком, она всегда отвечала цитатой: «Ты лучше голодай, чем что попало есть, и лучше будь один, чем вместе с кем попало[1]». Такой сентенции приятельницы до конца не понимали, но предусмотрительно обижались.

Небурная личная жизнь тем не менее иногда сопровождалась довольно страстными романами. Правда, продолжительностью они не отличались. Причины были разными, инициаторы разрыва тоже. Но тенденция все же просматривалась: как правило, через несколько месяцев Кира понимала, что на одной страсти далеко уехать невозможно. Страсть – стимул к сближению самый мощный, но самый кратковременный. Надо еще о чем-то говорить. А темы для бесед, выходящие за рамки еды, тряпок, кино и стримов, находились исключительно редко. Попытки расширить кругозор и рамки восприятия окружающей действительности избранника встречали непонимание и довольно активное сопротивление. По неведомой причине предложение поговорить на абстрактные и философские темы воспринимались так негативно, как если бы Самойлова предложила заняться торговлей органами или оружием. Единственные в окружении, кто приветствовал и поддерживал такой формат общения, были только брат и приятель.

– Какая еще личная жизнь? Кузьмич, что ли? Эта помесь обожателя и предмета мебели?

– Ой, хорошо, что он еще не пришел. Услышал бы – расстроился. И вообще, не обижай его. Он хороший, добрый, а главное, очень умный. А я это в мужчинах ценю больше всего.

– Ах, ну да! Самая сексуальная часть мужчины – мозг…

– Именно!

– Это тема для дискуссии. Но не сейчас. И вообще, я не собирался его обижать. Мне просто любопытен его статус.

Сделав паузу, Кирилл удивленно добавил:

– Почему, когда говорю правду, люди думают, что я хочу кого-то обидеть?

– Может быть, все дело в интонации?

Кузьмичом звали старого приятеля и поклонника Киры, с которым она познакомилась больше года назад. В какой момент и по какой причине он стал Кузьмичом, никто сказать бы не смог, но прозвище приклеилось намертво. Кажется, его настоящее имя помнили лишь родители. Но это не точно.

Однажды став воздыхателем, молодой человек за все время так и не продвинулся в ухаживаниях ни на шаг. Кажется, Кузьмич нашел свое положение вполне комфортным и ничего менять не планировал. Самойлова же в первое время ожидала объяснения, но потом как-то привыкла к этим странным отношениям. Не сказать, чтобы они ее полностью устраивали, но менять что-то не позволяло воспитание.

Пока сестра с братом активно общались в прихожей, собака шаркающей походкой кавалериста прошла на кухню, задумчиво понюхала пустую миску, лизнула для верности ее дно, немного подумала и посмотрела на хозяйку. В этом взгляде было все – печальный укор, глубокая обида, искреннее недоумение, вселенское страдание и всепобеждающая надежда на человеческую гуманность. Глазами Чик владел не хуже, чем талантливый лингвист родным языком.

Этот пес был крупной дворнягой, который появился в доме волей случая и благодаря Кириной безмерной сердобольности. Как-то случилось ей выручить подругу, которой надоело сидеть днями напролет за стойкой ресепшен в одной конторе с трудновыговариваемым названием. Захотелось девушке хоть на время забыть о хамоватых курьерах, бесконечных звонках и тоннах корреспонденции, и отправилась она отдохнуть к морю. А на время отсутствия попросила Самойлову поработать вместо себя. Поскольку дел особых не было, впрочем как и денег, Кира довольно легко согласилась. Тем более что продолжительность мероприятия должна была составить по плану всего две недели. Правда, по возвращении с курорта подруга умудрилась тут же сломать ногу, чем продлила себе законный отдых еще на два месяца. За это время Самойлова успела не только познакомиться с коллективом, но и завести дружбу с местной фауной в лице приблудившегося на территории компании пса. Тот был дружелюбен и исключительно деликатен. Каждое утро он встречал девушку у входа, подпрыгивая и едва касаясь носом ее локтя. В те времена активная жизнь на свежем воздухе благотворно сказывалась на его фигуре, прыжки были легкими и грациозными. За такие приветствия дворняга регулярно получала что-нибудь вкусное – кусок колбасы или котлету. Аналогичный бартер практиковался им и с другими сотрудниками не менее успешно. Даже генеральный директор не остался без внимания. Тот периодически передавал приветы от жены в виде кулечков с куриными костями.

Но нашлись «добрые» люди, которым этот пес чем-то помешал. Они вызвали службу отлова, и милейшее существо отправили в приют. Буквально через несколько дней после этого по телевизору и в интернете прокатился скандал с одним из таких заведений для бездомных животных. Фотографии мертвых собак и кошек, сваленных грудой под забором и вмерзших в лед, настолько потрясли Киру, что она тут же поехала разыскивать этого пса, чтобы спасти хотя бы одного от подобной участи.

Собаку пришлось искать долго. Никто не мог толком ответить, куда именно ее направили. Кира звонила по разным инстанциям, ездила по приютам в округе, связывалась с волонтерами, чтобы те как-то помогли в розыске, но только через месяц удалось установить местонахождение. К тому времени из-за постоянного стресса жизнерадостный пес превратился в махрового неврастеника – как только девушка подошла, он бешено облаял ее, прыгая всеми лапами на сетку вольера. Но стоило зайти внутрь, забился в будку, так что вытащить волоком его оттуда удалось только с помощью сотрудника приюта. До машины дворнягу вообще пришлось нести на руках, поскольку тот упал на бок и идти просто отказался.

Девушка назвала его Мальчик, коротко – Чик. Со временем на хозяйских харчах тот раздобрел, спина у него стала напоминать скамью, так что с грациозностью начались большие проблемы. Ходить пес начал неторопливо, переваливая жирными боками. А если и бегал, то тяжело и преимущественно за дворовыми котами, поскольку мопеды и мотоциклы в округе являлись редкостью. Зато выяснилось, что у него есть своеобразное чувство юмора и богатейшая фантазия.

Чувство юмора проявлялось исключительно при общении с сородичами, чьи линейные параметры больше подходили хомяку или белке. Завидев вдалеке такую помесь собаки с насекомым, Чик приобретал задумчиво-отрешенное выражение морды, что давало потенциальной жертве надежду пройти мимо, не заработав инсульт. Но как только создание оказывалось за спиной, Кирин питомец резко разворачивался и мощно рявкал в спину. Звучало это почти так же эффективно, как взрыв противопехотной мины, – несчастное существо взмывало вверх на полметра, иногда вместе с хозяином. А Чик беззаботно трусил дальше по своим делам, принципиально игнорируя гневные вопли пришедших в себя от испуга собаководов. Нудные наставления хозяйки о правилах поведения в общественных местах и угрозы таскать его все время на поводке пес также подвергал остракизму. Правда, с крупными соплеменниками подобные шутки он не проворачивал, считая, видимо, что те не обладают нужной прыгучестью. Кирилл определил проявившуюся склонность к подобным забавам как разлагающее действие одомашнивания и дал ему за эти выходки прозвище Гопник.

Источником же фантазии для него являлась еда. Это было довольно странно для пса с помойки, каждый день которого когда-то был посвящен по большей части поискам средств для пропитания. Но тем не менее это было так. Просто есть корм он отказывался наотрез. И дело было не в том, что ему хотелось чего-то другого – каши на бульоне, сахарной косточки или сомнительного полуфабриката из ближайшего супермаркета. Просто, вероятно, без борьбы за «кусок хлеба» желудочный сок не вырабатывался. Примитивно набивать утробу, по его мнению, – удел слабых, рафинированных созданий. Пищу надо добывать с боем. Тогда она перестает быть таковой и приобретает статус добычи. Этот романтический флер, скорее всего, служил для него чем-то вроде приправы. Чик садился перед полной миской и ждал.

– Иди рассказывай своему коню Василию сказку, – усмехнулся Кирилл.

– Почему «коню Василию»? – спросила сестра, насыпав в миску корм, и встала над псом, зажав коленями его плечи.

Суть борьбы за средства пропитания сводилась к тому, чтобы сжать ногами ожиревшие бока питомца и страшным голосом возвестить: «Сейчас отниму… Сейчас отниму и все съем!» Говорить следовало убедительно, по Станиславскому, иначе Чик отказывался верить и продолжал сидеть, глядя в стену. Если же искусство перевоплощения в оголодалого хозяина, готового есть с пола коричневые камушки, достигало необходимого уровня, пес кидался на защиту миски всей своей широкой от обильного питания грудью. В подтверждение серьезности намерений он сопровождал процесс вполне убедительным рыком. Игра игрой, но совершенной уверенности, что за рычание не получит газетой по ушам, у него не было. Поэтому для верности он поджимал хвост и изредка вопросительно косился на хозяйку. Убедившись, что куртуазность поведения не нарушена, Чик возвращался в исходное положение. Есть он, конечно, при этом не забывал. Не переставая рычать, он умудрялся периодически захватывать оскаленной пастью порцию корма и судорожно проглатывать.

– Потому что я вспомнил одно описание в интернете. Сейчас найду. – Брат порылся в телефоне и процитировал: – «Не ездила на конюшню несколько дней, сдав коня Василия берейтору. Это выдержка из сегодняшнего отчета по коню Василию: „…глаза хитрожопые, морда веселая, изображал пугливого коня-дурака. Бояться было нечего, вокруг было тихо и спокойно, поэтому он остановился, насрал посреди манежа и потом боялся своей кучи..?»[2] Ну, разве не похож на Чика? Та же бездна фантазии. А по поводу автора – некоторым берейторам следовало бы иногда помимо зарплаты выдавать Пулитцеровскую премию, настолько они красочны и емки в своих скромных деловых отчетах. А еще им не помешало бы в свободное время давать мастер-классы по искусству написания постов блогерам, которые в школе спали с открытыми глазами на уроках по русскому языку и литературе, а потом вдруг возомнили себя гениями словесности. Ну согласись?!

Кира по достоинству оценила слог: колени ее предательски начали подгибаться от смеха. Чик, не обладая даром провидца, тем не менее понял, что наметилась нехорошая тенденция сделать из него ездовую собаку. Принципиально отказываясь терпеть на своей спине пятьдесят с лишним килограммов живого веса, особенно во время еды, он предусмотрительно лег грудью на миску и по привычке зарычал.

Его категорический протест был прерван звонком в дверь. Утирая слезы умиления и хлопая в ладоши в знак преклонения перед талантом безымянного берейтора, Самойлова пошла открывать дверь. Питомец правильно, а главное, быстро оценил ситуацию: еще неизвестно, кто пришел, а оставлять миску, когда на кухне находился Кирилл, было бы верхом беспечности. Поэтому Чик решил не рисковать и сохранил исходное положение. Ждать пришлось недолго. Через мгновение на пороге кухни появился Кузьмич – молодой человек с печальными глазами и немного флегматичной полуулыбкой.

Если бы Киру попросили кратко описать внешность пришедшего приятеля, она уложилась бы в одно слово: «вешалка». Высокий рост, широкие плечи и удивительная худоба полностью укладывались в это определение. Но яркость образу придавала не фигура, а волосы. Делать комплименты мужчинам в современном обществе как-то не принято, и Кира не хотела нарушать традиции. Но в глубине души, глядя на роскошную шевелюру, испытывала вполне объяснимую зависть. «Ну зачем ему такие волосы? – с грустью размышляла она. – Будь он совсем лысым, ничего бы в его жизни не изменилось. А я бы с такой копной была бы просто неотразима. Как несправедливо устроен этот мир».

Обладатель же такого ценного в глазах женщины атрибута внешности относился к нему возмутительно наплевательски. Все эти салоны красоты и новомодные барбершопы остались для Кириного приятеля далеко за кадром. Единственное, на что могла рассчитывать растительность на голове у Кузьмича, это первый попавшийся шампунь с прилавка ближайшего супермаркета. В остальном же она была предоставлена сама себе – росла как хотела и куда хотела, закрывая пол-лица и падая живописными волнами на плечи.

Ощущение полной внутренней свободы и презрения к социальным шаблонам приятеля укреплялось при взгляде на его гардероб. Концепция обмундирования Кузьмича, по мнению Самойловой, сводилась к элементарному принципу – «до чего дотянулась рука». Рука обычно дотягивалась до всего без помощи глаз и мозга, которые по утрам предпочитали находиться в разрыве с реальностью, пока тело облачалось. Результаты данной раскоординации, как правило, получались удивительные. Если бы Самойловой пришло в голову просочетать несочетаемое, у нее все равно получилось бы хуже, чем у приятеля в период утренней сомнамбулии. В свете всего выше сказанного образ получался ярким, незабываемым, но несколько странным.

А вот глаза, проницательные и мудрые, диссонировали с явно хипстерским образом. Кира как-то попробовала вспомнить, видела ли у кого-нибудь хоть наполовину похожий взгляд, но ничего не получилось. Все ее знакомые просто смотрели друг на друга, вроде бы иногда даже внимательно, но исключительно поверхностно. Так обычно изучают этикетки на упаковках. С Кузьмичом же все было иначе. Он смотрел внутрь человека, но как-то так, что от этого у визави не возникало чувства, что его публично раздевают до нижнего белья. Скорее наоборот, его понимают, даже если в силу косноязычия и внутренней закрепощенности он ничего толком объяснить не смог. Потрясающий внутренний диалог. Конечно, не мамихлапинатапай[3], но что-то близкое по ощущениям.

Появление Кузьмича в гостях у Киры, как правило, сопровождалось вручением какого-нибудь неожиданного презента. На этот раз таковым явилась книга «Искусство маркетри». Выяснять, где, когда, как и при каких обстоятельствах родилась идея пополнить ее домашнюю библиотеку подобным изданием, хозяйке не захотелось. Да и приятель, скорее всего, затруднился бы ответить на этот вопрос. Поэтому Самойлова предпочла оставить до лучших времен подарок на тумбочке в коридоре, а сама направилась на кухню вслед за гостем.

– Садись, – сказала Кира. – Фофа, налей ему чай, а я пока докормлю Чика.

Но повторно разыгрывать спектакль не потребовалось: присутствие двух непрошеных гостей, которые могли составить здоровую конкуренцию, явилось для пса достаточным аргументом, чтобы не затягивать процесс. Когда хозяйка обернулась, миска была уже пуста, а сытый питомец с теннисным мячиком в зубах протискивался между ногами под обеденный стол.

Как только Самойлова вернулась к гостям, Кузьмич тут же вскочил, уступая ей нагретое место. Качественное домашнее воспитание не позволяло ему сидеть в присутствии женщины.

– Не вставай, так ты занимаешь меньше места.

Это было сущей правдой. На кухне у Киры для комфортного пребывания требовалось учитывать линейные параметры всех живых и неживых объектов. Помещение по площади вполне укладывалось в рамки достаточности непритязательного обывателя, но вот с пропорциями явно наблюдалась некоторая проблема – больше всего оно напоминало школьный пенал для карандашей. Чтобы иметь возможность по нему относительно свободно перемещаться, стулья пришлось поставить только по торцам обеденного стола. Такое расположение оставляло небольшой проход между ним и столешницей кухни.

Несмотря на явные огрехи проектирования, здесь было довольно уютно. Сколько хозяйка потратила сил, чтобы добиться желаемого эффекта, история умалчивает, но результат был налицо. Каждый, кто сюда попадал, довольно быстро приходил к мысли, что уходить, конечно, рано или поздно придется, но делать это очень не хочется.

Для создания нужной атмосферы использовались старые, проверенные временем приемы – натуральные материалы, спокойные цвета и милые сердцу каждой интеллигентной девушки предметы декора: черно-белые фотографии в старинных рамочках и полочки с массой ненужных, но исключительно винтажных вещей. За последними Самойлова азартно охотилась по выходным на блошиных рынках. Трофеи в виде угольных утюгов, чугунных ступок, бульоток, лиможского фарфора и прочих предметов обихода прошедших времен регулярно пополняли коллекцию. Кире очень хотелось когда-нибудь стать профессиональным дизайнером интерьеров, но без должного образования ее никто бы и на пушечный выстрел не подпустил ни к одному объекту. Однако внутренняя потребность росла и рвалась наружу. Собственное же жилье давало свободу для самореализации, чем девушка и воспользовалась. По мнению знакомых, получилось весьма недурно. И это внушало обоснованную гордость за первый самостоятельный проект.

Антураж антуражем, но гостей полагалось, по всем законам гостеприимства, чем-то потчевать. Самойлова понимала, что одним эстетизмом сыт не будешь. Поэтому извлекла из одного подвесного шкафчика несколько одинаковых пакетиков, а из другого такое же количество белых фарфоровых мисочек. Высыпав одно в другое, она художественно расставила емкости на столе. Композиционно получилось вполне достойно, даже с некоторой претензией на аскетичную изысканность в духе японского ваби-саби.

Кузьмич не стал углубляться в гастрономические детали и, зачерпнув пригоршню содержимого одной из мисочек, отправил ее тут же в рот. Жевал он флегматично и безэмоционально, что не давало остальным участникам сборища возможности хоть как-то оценить вкусовые качества предложенного угощения. Брата же такой подход категорически не устраивал. Он хотел предварительно получить исчерпывающую информацию о продукте, которым предстояло утолить голод. Однако внимательное изучение содержимого и поверхностный органолептический анализ энтузиазма не внушили.

Объяснить такое странное поведение родственника можно было довольно просто: Кира любила пробовать новую еду, а затем предлагать ее гостям. Так случалось даже в тех случаях, когда сама Самойлова не находила ее привлекательной. Просто она считала, что познание мира не должно ограничиваться турпоездками и разглядыванием красочных картинок в интернете. Неаутентичные продукты способны внести существенную лепту в этот процесс, и ее субъективное впечатление об угощении не имеет значения. Хозяйке этот подход казался правильным и логичным, Кирилл же не разделял ее точку зрения. Все дело было в личностной оценке происходящего: сестра находила это забавным, брат – нет.

Памятуя о прошлом не всегда позитивном опыте, Кирилл еще раз внимательно исследовал угощение, которое внешне рождало ассоциацию с собачьим кормом. Запах, правда, был иным, но не настолько аппетитным, чтобы потерять бдительность. Поскольку пакетики были с разными надписями, предполагалось, что и вкус их содержимого должен отличаться, но визуально различий установить не удалось. Поэтому молодой человек для себя раскидал их по формуле «ягненок плюс»: «с рисом», «с бурым рисом», «с диким рисом» и «без риса» – по аналогии с тем же кормом.

– Скажи честно, тебе такое нравится? – поинтересовался он, глядя, с какой скоростью Кузьмич закидывает шарики себе в рот.

– А что? Нормально. Не то что жареная саранча.

– Ты пробовал насекомых?

– Да. Только не пробовал – ел.

– Ну и как?

– В принципе, ничего. Правда, лапки между зубов застревают.

– Бр-р-р… – Кира от отвращения передернула плечами. – И когда же ты их ел?

– Когда сидел в шанхайской тюрьме, – невозмутимо ответил гость. – Давно это было.

– Ты сидел в тюрьме?! – Кирилл чуть не подавился от удивления. Переведя взгляд на сестру, он добавил: – С кем ты связалась?

– Да ладно, всего-то три дня, – пожал плечами Кузьмич.

– Как ты там вообще оказался? – полюбопытствовала хозяйка.

– Мне предстояло лететь по делам в Шанхай, поэтому требовалась шанхайская виза. Я не знал и получил китайскую. Отсюда меня по ней спокойно выпустили, а когда прилетел туда, сразу арестовали. И держали в тюрьме, пока с посольством решали вопросы депортации. В тюрьме столовки не было, и полицейский каждый день по три раза водил меня в наручниках питаться в ресторан напротив. За государственный счет, между прочим. Там насекомых всяких и ел.

– Какая у людей жизнь интересная… – заключила Кира с легкой завистью.

Кузьмич опять пожал плечами.

В это время Чику надоело сидеть под столом и захотелось пробраться поближе к окну: мимо постоянно пролетали какие-то птицы, и требовалось срочно их облаять. Протискиваясь между хозяйкой и ножкой стола, пес так толкнул девушку жирным боком, что она, чтобы удержаться на ногах, вынуждена была сделать широкий шаг в сторону и ухватиться за столешницу.

– Да-а-а, – протянул неодобрительно Кирилл, оценивая ширину прохода. – Хоромы у тебя не царские.

– Я и этим рада. Спасибо бабушке, оставила наследство. Лучше такие, чем жить с мамой. Да и район мне более чем нравится. Старый, интеллигентный и очень зеленый. Не променяла бы свою квартиру ни на какое роскошное жилье в гетто на окраине.

– О! В нас заговорил снобизм?!

– Им и не пахло. Я постараюсь объяснить, а ты постараешься понять…

– Аудитория у ваших ног.

– В новых районах, застроенных сплошь однотипными домами, нет диалога с городом. Когда идешь по улице, глазу зацепиться не за что, ничто не радует, не удивляет, вообще просто никаких эмоций. Человейники, больше ничего. Какие-то многоярусные капсулы для защиты человеческих тел от погодных условий.

– Поддерживаю, – поставил точку в дискуссии Кузьмич, перестав жевать.

С мамой действительно было непросто, особенно в последнее время. Раньше за ней водилось только две странности – пересказ телевизора и изготовление компотов в промышленных масштабах. Все, что удалось посмотреть за день по ящику, она излагала с упоением и на одном дыхании. Иногда монологи продолжались глубоко за полночь. Чтобы как-то противостоять этой стихии, Кира просто делала умные глаза и отключала звук. С компотом дело обстояло хуже. Банки постепенно заполняли квартиру, но его никто не пил. А выбрасывать запасы рука не поднималась. Ситуация обещала стать катастрофической. Но, к счастью, оказалось, что соседи по лестничной клетке – страстные любители халявы. Так что быстро удалось определить рынок сбыта и наладить поставки.

С возрастом же количество странностей возросло. Сначала это была неприязнь к классической литературе – книги, что занимали долгие годы два объемных шкафа в гостиной и никому не мешали, вдруг стали восприниматься как-то болезненно и враждебно. Чтобы избавиться от раздражающего фактора, мама выносила их из дома частями и оставляла на первом этаже у лифтов. Что-то Кире удавалось спасти и вернуть на законное место, но родительница с этим фактом мириться отказывалась и прятала их в выдвижной ящик под кроватью. Книжные полки стояли пустыми. По законам сохранения материи вместо книг она приносила домой бесплатные газеты, которые кидают в почтовые ящики, и бережно хранила их в узком пространстве между платяным шкафом и окном. К тому моменту, когда Самойлова-младшая решила покинуть отчий дом, стопка доросла ей уже до подбородка. Очень хотелось узнать, не прибегая к искусству дипломатии, зачем превращать квартиру в помойку. Но Кира сдержалась и спросила лаконично: «Зачем?» На прямой и ясный вопрос о цели такого странного коллекционирования родительница ответить затруднилась. Но чтобы тема не всплыла снова, она предпочла пресечь любопытство дочери на корню: «Отстань от меня! Какое твое дело?!»

И это было только начало. Причем сравнительно безобидное. Дальше пошло по нарастающей. Как-то мама неудачно присела и почувствовала резкую боль в колене. Не утруждая себя обращением к специалистам и постановкой диагноза, она сразу перешла к терапии проверенным народными средствами – нарвала на ближайшем пустыре листьев лопуха и обмотала ногу. По прошествии трех дней листья завяли, но боль почему-то осталась. Предложение Киры обратиться к хирургу-ортопеду сначала было принято с негодованием, но пойти в поликлинику все же пришлось, поскольку нормально передвигаться родительница уже не могла. Выяснилось, что это был разрыв связки и требовалась микрооперация. Подобное заявление вызвало еще более негативную реакцию – врача публично заклеймили шарлатаном и вымогателем. В знак протеста мама купила себе палочку, с которой уже никогда больше не расставалась.

Затем случилась проблема с зубами – сломался мост, а буквально через неделю и второй. По закону подлости располагались те с разных сторон, и есть стало просто нечем. Лопухом и заговором такие проблемы не лечились, и родительница уже готова была сдаться, но в процесс вмешалась соседка. Та точно знала, что придется подпиливать кость, поскольку произошла деформация челюсти. Сомнений не оставалось – именно все так и было с ее двоюродной теткой. Правда, соседка маме в рот не заглядывала и стоматологом не была, консультировала исключительно по телефону. Но современные тенденции врачебной практики уже были определены более компетентными людьми – телемедицина способна творить чудеса. По телевизору врать не будут. К сожалению, соседка оказалась не готова осуществить и лечение, а обращаться в клинику, где ничего не знают и хотят лишь деньги содрать, маменька отказалась наотрез. Так и проходила, прикрываясь платочком и питаясь лишь жидкими кашками, два года. Но, видимо, новая парадигма оказалась не очень комфортной, да и мяса уже давно хотелось, так что Самойловой-старшей пришлось все же отправиться на прием к протезисту. Нетрудно догадаться, что ничего подпиливать не пришлось.

Количество странных идей и их масштаб постепенно нарастали, чему способствовало скрупулезное изучение газеты «ЗОЖ». Одно время после умывания родительница перестала вытирать лицо полотенцем, объясняя это тем, что коже нужна влага. Мол, пусть вода сама всосется. Кира, не будучи физиологом, все же смогла осознать всю абсурдность идеи. Если бы кожа была способна впитывать воду, то, принимая ванну, мы бы разбухали, как губка. Но довод впечатления не произвел. Почему мама перестала это делать, осталось загадкой. Видимо, насыщение состоялось и внутренний гигрометр протрубил отбой.

Апофеозом стал вопрос, заданный ею как-то поутру:

– Как ты думаешь, может, мне стоит пить перекись водорода?

– Зачем? – спросила еще не совсем проснувшаяся дочь.

– Пишут, что это полезно для здоровья.

– А у тебя с ним проблемы?

– Нет. Ну так, вообще…

– Если вообще, то лучше мышьяк.

Шутка получилась грубой, и мама обиделась. Молчание продолжалось несколько дней. Кира уже была готова извиниться, но помешало одно небольшое происшествие. В один из дней она зашла на кухню попить воды. На столе как раз стоял полный стакан, и Самойлова-младшая, недолго думая, схватила его и сделала большой глоток. Разумеется, это была перекись водорода. Выплевывая в раковину то, что не успела проглотить, Кира поняла, что жить тут становится опасно и пора съезжать в бабушкину квартиру.

– Хорошо, когда есть такая бабушка. Но еще лучше, если у тебя такой папа, как у Петьки.

– Что за Петя? И чем его папа лучше моей бабушки?

– Да ты его помнишь. Мой бывший одноклассник, Петя Тимохин. Я тебе еще рассказывал: несколько месяцев назад папа купил ему ни с того ни с сего машину. А теперь еще и однокомнатную квартиру.

– Завалил подарками, – мрачно вставил Кузьмич, продолжая жевать коричневые камушки.

– Ну и что здесь странного? Если не ошибаюсь, у твоего Тимохина скоро должен родиться ребенок, вот родители и помогают, – предположила Кира.

– Здесь странно то, что Петька и сам неплохо зарабатывает. Открыл с друзьями фирму, бизнес процветает. Мог бы и сам купить или в ипотеку взять. Но вот что еще страннее… Когда женился его старший брат Леха и привел в дом жену Ленку с ребенком от ее первого брака, а потом молодые еще одного настругали, им никто таких подарков не делал. Жили и сейчас живут в одной квартире с его родителями, Петькой и его женой. Да там еще и бабушка, у которой стремительно прогрессирует маразм. Леха и мечтать не может, чтобы взять ипотеку и купить себе квартиру: жена с младшим ребенком сидит, он один в семье добытчик. Работает водителем автобуса, денег хватает только на еду. А Петька вполне обеспеченный, но ему папа дарит.

– А вдруг это конспирация – Петька сам купил, но всем рассказывает легенду об отцовском подарке? Ведь так народ и не подумает, что у бизнесмена дела идут слишком хорошо. Никто на работу к нему не станет проситься или в долг клянчить, – выдвинула версию Кира.

– Не-а, – отверг такое предположение брат, – не похоже. Об этом я узнал от Лехи. Если бы все так и было, он бы мне об этом рассказал. Вместе б потом посмеялись. Но он явно был расстроен. Да и на отца обижен. Значит, правда.

– Ну, тогда другой вариант. Петина жена – стерва редкой масти, с которой под одной крышей никто жить не может. Вот и выпроводили их таким образом из дома.

– Галя? Тут точно не про нее. Шалава она еще та, спору нет. Я рассказывал, как она на их же свадьбе, когда Петька напился как сапожник и уснул, приставала ко мне с непристойными предложениями. Впрочем, липла она и до свадьбы, и после. И слышал я, что не только ко мне. Так что шалава, да. В остальном – обычная, я бы даже сказал, скучная. До сих пор не могу понять, зачем Петька на Гале женился. Она даже не красивая. Это во-первых. Во-вторых, если такую невестку невозможно было терпеть, то скорее родители устроили бы скандал, выпроводили их, а не стали б им что-то дарить. Мол, Петька хорошо зарабатывает, вот пусть квартиру снимает и живет там с кем хочет.

– Согласна. Не вариант… Но что, если им всем просто стало тесно в одной квартире и пришло время кого-то отселить, чтобы не задохнуться?

– Ну, тогда бы первым на очереди стоял Леха с семьей.

– Так ему пришлось бы покупать не однушку, а двушку или трешку. Только это уже совсем другие деньги. Зато Пете достаточно и одной комнаты.

– Зюзя, приди в себя! Ему-то – да. Но для семьи с ребенком одной комнаты маловато, не находишь? Притом Петька готов съехать. Тебе такое не кажется странным?

– Да, ты прав. Я как-то об этом не подумала. Акцент не там поставила. Ну хорошо, ты меня убедил. Тогда, возможно, был какой-то спор, и папа проиграл?

– Опять мимо. Леха бы знал.

– Карточный долг?

– Они в карты не играют. Зюзя, перестань абы что перебирать, включай голову!

– Я включила.

– Нет, у тебя запущен только речевой центр. А та зона, которая отвечает за обработку информации, у тебя спит.

– Вероятно, ты дал не все вводные, поэтому я и обработать не могу.

– Все, будь уверена. И их достаточно, чтобы прийти к правильному выводу.

– Что-то я сегодня не в ударе. Ладно, давай свою версию.

У брата с сестрой это была любимая игра – найти логическое объяснение на первый взгляд нелогичным поступкам. На этом молодые люди в свое время и сдружились. Дело в том, что Кира и Кирилл были не родными, а единокровными братом и сестрой и узнали о существовании друг друга всего пару лет назад. Папенька их оказался большим оригиналом. Он не только назвал их почти одинаково, но еще и тщательно скрывал от своих детей и их матерей факт наличия двух браков.

В первый раз Валерий Николаевич Самойлов женился рано, в двадцать лет, по большой – как всем, и ему в том числе, казалось – любви. Его избранница, Ксения, была годом моложе него. Как было принято говорить, девочка из хорошей семьи, студентка. Ухаживал он красиво, с размахом и настойчиво, как подгулявший купец. Каждое свидание – готовый сценарий для голливудской сказки, пусть и не самого высокого пошиба. Не то что ее однокурсники: одинокая розочка и поход в кино – предел мечтаний. Перед таким трудно было устоять. Добавьте сюда еще и внешность: рост почти два метра, широкие плечи, гордая осанка, лицо не красивое, но приятное и добрые глаза. Только потом Ксения узнала, что добрые глаза не всегда бывают у добрых людей. Но это случилось много позже. А самое главное – голос. Низкий, мягкий, убаюкивающий. Такому голосу поневоле начинаешь верить. И говорил молодой человек о том, что приятно для слуха любой девушки: о необыкновенной красоте избранницы, о том счастье, которое ему выпало и в которое он все никак не мог поверить, и, конечно же, о совместном будущем, которое обязательно будет прекрасным и безмятежным. Но самое главное, он задавал много вопросов: что нравится Ксении, какую музыку любит, собирает ли грибы-ягоды, где предпочитает проводить лето, какие у нее отношения с родителями, кто ее друзья? Это было очень странно, но в то же время приятно. Обычно никто из ее приятелей так не интересовался ее миром. Все больше любили поговорить о себе.

Роман протекал бурно. Каждый день Ксении едва хватало сил дождаться конца занятий в институте, чтобы скорее лететь на встречу с любимым. Вечером же, едва она успевала переступить порог дома, раздавался телефонный звонок, и молодые люди болтали почти до утра. Буквально через пару недель после знакомства Валерий сделал предложение. Причем сделал его, соблюдая романтический этикет: напросился в гости, познакомился с родителями и попросил у них руки дочери. Предки Ксении в тот момент настолько растерялись, что смогли только что-то невнятно проблеять. Избранница же была счастлива и тут же дала согласие, не дожидаясь, пока мама с папой придут в себя. Еще бы – любовь с первого взгляда, такое бывает раз в жизни. И то не у всех!

Брак зарегистрировали через два месяца после знакомства, несмотря на возражения опомнившихся родителей Ксении. Они пытались увещевать дочь, что надо повстречаться хотя бы еще немного, чтобы лучше друг друга узнать. Да и выяснить, с кем та собирается связать судьбу, не помешало бы. Но невеста осталась непреклонна, а мама с папой побоялись препятствовать: вдруг потом у любимой дитятки жизнь не сложится и будет их проклинать, что отговорили. Сразу после свадьбы Самойлов заговорил о том, что надо как можно быстрее родить ребенка. Аргумент был простой: семья без детей – не семья. Девушка пыталась объяснить, что она еще студентка, ей бы сначала образование получить и уже потом рожать. К тому же уходить посреди учебы в академический отпуск, а потом возвращаться тяжело. Да и ребенок не даст нормально отучиться. Такие возражения весомыми признаны не были, и между молодоженами случилась первая серьезная ссора. Опытом супружеской жизни Ксения еще на тот момент обзавестись не успела, посему рассудила, что упрямство и сопротивление чужой воле – прямой путь к разводу. А подобное направление развития событий в ее планы не входило.

Радость случилась где-то через четыре месяца после свадьбы, о чем тут же было торжественно сообщено супругу. Тот в ответ довольно хмыкнул… И потерял к жене интерес. Правда, не сразу, а постепенно: все чаще стали появляться какие-то неотложные дела, которые требовали отъезда на пару дней, или друзья, которым требовалось срочно выпить исключительно в обществе Валерия, так что за руль садиться было нельзя и приходилось оставаться ночевать у собутыльников. Дальше процесс пошел по нарастающей – отлучки из дома становились все продолжительнее, а оправдания к ним свелись к нулю. Попытки юной супруги выяснить, что в очередной раз помешало любимому добраться до дома, пресекались лаконичной фразой: «Работал». Вероятно, доля правды в подобном утверждении имелась – муж баловал себя с завидной регулярностью: купил новую машину, стал одеваться в дорогих бутиках, на пальцах засверкали перстни с бриллиантами. Но только себя. Материальное благополучие на Ксению не распространялось – деньги ей выделялись только на еду.

Все еще пребывая в полном неведении, как протекает нормальная семейная жизнь с бизнесменом, Ксения пробовала выяснить подробности у замужних подруг, чьи супруги также предпочли вольные хлеба предпринимательства. К своему удивлению, она узнала, что те проводят вечера преимущественно дома, а если и выбираются куда-нибудь проветриться, то исключительно в компании с дражайшими половинами. Если до этого момента жену Валерия терзали смутные сомнения, то после услышанного выросла и окрепла твердая уверенность, что Самойлов нашел себе утешение на стороне. Возможно, и не одно. Но доказательств не было. А без них любой диалог походил на банальную истерику беременной женщины: муж бархатным, убаюкивающим голосом доверительно сообщал, что пашет не покладая рук на благо будущего наследника, а все фантазии явно навеяны завистницами. Во избежание дальнейших эксцессов Валерий устранил всех подруг Ксении как класс. Сделал он это виртуозно – просто всех перессорил между собой.

Оставалась хрупкая надежда, что рождение сына вернет супруга к семейному очагу. Но ей не суждено было сбыться. Для Валерия с появлением наследника ничего не изменилось. Родительский инстинкт у Самойлова отсутствовал напрочь, как у кукушки. На сына тот смотрел, как другой на муху, ползающую по стене. На просьбы вести себя по-человечески, хотя бы почаще бывать дома, чтобы мальчик знал, как выглядит его отец, отмахивался, прикрываясь работой. На аргумент, что другие мужчины тоже работают, но находят время для своих детей, супруг отвечал туманно: «Ты не понимаешь, мир устроен не так». Со временем она поняла: люди, которые так говорят, и являются причиной того, что мир устроен не так. И решила попробовать кардинально изменить ситуацию.

Первая же попытка серьезно выяснить отношения превратилась в разбор полетов. В качестве пилота выступала Ксения. Оказалось, что муж не хочет находиться дома, потому что она… Дальше шел длинный список претензий, удовлетворить который мог бы только гарем из десяти жен. Неожиданно выяснилось, что счастливая совместная жизнь с ним возможна только при условии полного повиновения, отказа от личных интересов в пользу готовки, уборки, стирки, глажки и так далее. Готовке отводилась отдельная глава: как, когда, с каким выражением лица следовало подавать блюда, которых должно быть не менее четырех-пяти для каждой трапезы. Требования звучали настолько фантастически, что Ксения поначалу приняла все за какой-то гротеск и просто улыбалась в ответ, рассчитывая услышать после этого что-то более адекватное. Но Самойлов, покончив с райдером, перешел на личности. Оказалось, что супруга потеряла всякую женскую привлекательность – растолстела, потеряла форму, превратилась в «бабу». Он это подытожил краткой фразой: «Третий сорт – не брак».

К сожалению, по этой части Валерий не погрешил против истины: сначала беременность, а затем кормление грудью явно не пошли на пользу внешности. Это была правда, но очень обидная. Тем более что все было ради его ребенка. В этот момент Ксения почувствовала, что у нее начали резаться клыки. Пока молочные. Но развивать тему не стала, подавив бурю эмоций и мысленно согласившись на эксперимент. В первую очередь она занялась собой – как только лактация закончилась, села на диету. Деньгами муж не баловал, так что об абонементе в фитнес-клуб и уж тем более о личном тренере можно было и не мечтать. Но и дорожка в соседнем парке вполне годилась в качестве физической нагрузки. Когда-то за эффектную внешность одногруппники в институте дали ей прозвище Red Star – по названию известного в то время модельного агентства. Через некоторое время работа над собой принесла желаемые плоды – этот титул молодая мама себе не только вернула, но и упрочила: пропала юношеская угловатость, появились приятные округлости в нужных местах, но без удручающих бонусов в виде отложений жировых запасов в проблемных для всех женщин зонах.

Но останавливаться на достигнутом Ксения не собиралась, вопрос был в чистоте эксперимента. Дальше последовали кулинарные курсы со всеми их нюансами и хитростями. В качестве шеф-поваров выступили две соседки – украинка и грузинка, так что с борщами, пампушками, сациви и хинкали проблем больше не было. С уборкой было еще проще: чтобы виртуозно орудовать пылесосом и шваброй, личный коучер не требовался. В целом через год супруга теоретически и практически была подкована в разделе домоводства не хуже, чем прислуга в Букингемском дворце. В сочетании с фотомодельной внешностью получалось оружие, против которого, по идее, не смог бы устоять ни один мужчина. Проблема была только с гардеробом: на выделяемые мужем средства едва удавалось выкроить что-то на ребенка, ни о каких нарядах и речи не шло. Приходилось донашивать то, что было куплено еще родителями до свадьбы. Как-то Ксения опрометчиво заметила, что Валерий покупает себе одежду исключительно в галерее «Актер», а ей приходится шить и вязать вещи самой, чтобы хоть как-то приодеться. На что тот веско заметил: «Ну ты сравнила – кто ты и кто я». Вопрос гардероба был закрыт раз и навсегда.

Несмотря на все метаморфозы, Валерий оказался морально и психологически устойчив к чарам избранницы – в его жизни ровным счетом ничего не поменялось. Разве что отлучки из дома становились все продолжительнее, а отношения с супругой все более формальными. У семейного очага тот появлялся исключительно редко и преимущественно в ночное время, за что получил прозвище Багдадский вор. За глаза, конечно. Цель визитов осталась неясна. Вопросов муж не задавал, ел, мылся, спал и опять уходил в закат на неопределенное время. Правда, иногда у него случались припадки щедрости. Появившись неожиданно, он вдруг начинал клясться в вечной любви и делать роскошные подарки в виде шубы из куницы или кольца с изумрудами и бриллиантами. Принимать их было противно, но отказываться глупо, и Ксения брала. Подношения он всегда сопровождал присказкой: «Все это ты могла бы иметь постоянно, если бы научилась себя вести». Как именно себя требовалось вести, не уточнялось.

Минул год, закончился академический отпуск, и пора было возвращаться в институт. Валерий как-то в самом начале беременности намекал, что делать этого не следует, поскольку теперь у жены будет ребенок и образованность ей ни к чему. И вообще, зачем ей диплом, если есть муж? Окутанная еще в ту пору любовными бреднями, Ксения спорить не стала. Но туман за прошедшее время рассеялся, и стало понятно, что без образования будущность ее выглядит мрачно и грозит длительной депрессией. Родители ее страшно удивились, что денег на няню у дочери нет. Ведь зять все время только и рассказывал, что единственный смысл его существования – это их дочь с долгожданным наследником в придачу. Но поверили и взяли расходы на себя.

Прознав о планах супруги, Самойлов пришел в ярость. Чтобы его позиция по данному вопросу стала яснее, он воспользовался руками. Отвесив несколько звонких оплеух, Валерий решил, что тема закрыта раз и навсегда. Но эффект получился обратный: молочные клыки у Ксении выпали, и на их месте тут же выросли коренные, как у матерого волка. В одно мгновение девочка из хорошей семьи превратилась в бойца. Как только голова под ударами перестала безвольно болтаться из стороны в сторону, жена поймала объект в прицел и нанесла несколько точных ударов в корпус подручными предметами. В результате пострадали зонт, ваза с сухоцветами, большая деревянная шкатулка и самолюбие супруга. Бонусом было выдано обещание предать земле останки, если тому еще раз вздумается поднять на нее руку.

Бежав с позором с поля битвы, Валерий вернулся на следующий день с букетом. На тот случай, если такой веский аргумент примирения не подействует, он прихватил с собой маму, которой отводилась роль кавалерии. Та, как положено, заходила с фланга, правда, не очень понимая стратегию маневра, пока сын стоял на коленях и вымаливал прощение. Формально извинения были приняты, но парадигма уже сменилась – для Ксении этот человек перестал существовать раз и навсегда. Он все так же эпизодически появлялся дома и говорил разные слова, но в смысл сказанного уже никто не вслушивался. Тем более что Самойлов отличался не только фантастической полигам-ностью, но и поразительной лживостью. Истоки последнего феномена были не ясны, впрочем, как и цель. Обычно люди врут, чтобы получить какую-то выгоду. Но в данном случае это правило не работало. Заявление Валерия о том, что он строил Крымский мост, соединяющий Зубовский бульвар с Крымским Валом, встречало дружный смех в любой компании, если там преобладали москвичи. Контраргумент, что тот появился в далеком тридцать восьмом году, молодого человека не смущал. Даже легкого румянца на щеках из-за неловкости не наблюдалось. Ксения иногда думала, что в данном случае срабатывал принцип «вранье ради вранья», по аналогии с «искусством ради искусства». Но копаться в этом не хотелось, поскольку было просто противно и стыдно. Она лишь с усмешкой комментировала бурные фантазии Валерия каламбуром от Чехова: «…Я иду по ковру, ты идешь, пока врешь…».

Поставив перед собой цель, мама Кирилла двинулась к ней с решимостью бульдозера. Когда не хватало напора и усидчивости, в ход шли клыки, выросшие за пару лет «счастливой» семейной жизни. Забег длиной в восемь лет закончился красным дипломом и прилично оплачиваемой работой. Последняя сулила радужные перспективы в виде личного кабинета, кучи подчиненных и дохода, который уже позволял подумать об улучшении жилищных условий. Поэтому известие о том, что супруг планирует прекратить формальные отношения, было принято в лучших традициях буддизма. Единственное, что вызвало хоть какую-то эмоцию, это фраза Валерия, сказанная на ступеньках перед входом в суд: «Я проиграл». Выяснять, в чем заключалась игра, желания не было. Впрочем, как и смысла. Единственное, что испытала в тот момент экс-супруга, это облегчение.

Самойлов, обретя законную свободу, тут же променял ее на следующий брак. На этот раз жертвой его чар пала девица десятью годами младше, наивная и охочая до столичной жизни, поскольку происходила родом из многодетной семьи откуда-то из глубинки. Валерий к тому времени не только набил руку в охмурении доверчивых простушек, но и обзавелся приличным капиталом, который позволял раскинуть павлиний хвост во всю его ширину. В принципе, в инструментах обольщения ничего не менялось, разве что масштаб увеличился. Радужным опереньем он накрыл не только свою избранницу, но и всю ее многочисленную родню. Ирина просто млела только при одном упоминании его имени и рисовала в воображении сказочные замки на Рублевке, куда она переселится с родственниками всем табором в сопровождении кур, свиней и коз. Мама с папой тоже не страдали от недостатка воображения и каждый раз при общении с дочерью заканчивали разговор присказкой: «Только не упусти».

По сравнению со второй свадьбой первая была просто посиделками старух у кладбищенской ограды. На этот раз Валерий решил отметить событие с размахом народных гуляний, разве что без разжигания костров и игры на балалайке. Благо недостатка в массовке не наблюдалось – родственников у молодой жены хватило бы заселить многоэтажку. Самойлов весь день светился от счастья и гордости, как начищенный пятак, и ни на секунду не выпускал руку любимой из своей. А на следующий укатил с супругой на две недели на Лазурный берег.

Название Hotel du Cap-Eden-Roc запомнить значительно труднее, чем кафе «У тети Сони», поэтому юная супруга Валерия почти всю поездку ходила, шевеля губами. Запоминание давалось нелегко, поскольку на каждом углу попадались какие-то знаменитости – то певец, то фотомодель – и сбивали с мысли. Приходилось начинать сначала. Со стороны казалось, что девушка беспрестанно молится. Но Самойлову это не мешало – восторженные возгласы и подпрыгивания от избытка чувств с лихвой покрывали бытовой дискомфорт. Ему вообще все нравилось: и почти детская непосредственность, и юный возраст избранницы, а главное, что самоутверждаться за ее счет было значительно проще и легче, чем за счет Ксении.

Казалось бы, люди нашли друг друга и сложился идеальный союз. Но если бы так, это было бы слишком скучно и примитивно. Просто красивая сказка со счастливым концом. На самом же деле, несмотря на пышное празднование бракосочетания и умопомрачительный медовый месяц, новые отношения мало чем отличались от прежних. По законам жанра, карета превратилась в тыкву очень быстро. Ирина забеременела – Валерий пустился в загул. Как сказал какой-то мудрый человек, под каждым павлиньим хвостом находится куриная жопа. Очень быстро Ирина осознала: суть понятия «моногамия» супругу недоступна для понимания от слова «совсем». Но так же рассчитывала, что рождение ребенка исправит ситуацию.

Вот при таких обстоятельствах и появилась на свет Кира. Но и она не смогла растопить сердце отца ни своими белыми кудряшками, ни большими наивными глазами, ни носиком-пуговкой в обрамлении толстых румяных щечек. Все эти орудия манипуляции взрослыми отлично работали со всеми, начиная с депрессивных бабушек на лавочке у подъезда и заканчивая воинственной нянечкой в детском саду. Но давали сбой при контакте с собственным отцом. Сразу после прибытия из роддома тот лаконично обрисовал ситуацию, заглянув в розовый конверт: «Мне нужен наследник», чем моментально сменил статус дочери с субъекта на объект. О том, что наследник у него уже был, Самойлов предпочел не вспоминать.

Философски игнорировать супружескую неверность дано не всякому. Одни в подобной ситуации скандалят и распускают руки, другие грозят суицидом, третьи молча собирают чемодан и уходят в закат. Ирина предпочла слезы и пространные жалостливые сообщения в мессенджере, которые никто не читал. Вероятно, таким нехитрым способом она пыталась пробудить в супруге совесть. На более решительные действия избранница не отваживалась. Скорее всего, опасалась, что за строптивость получит билет на малую родину, причем в один конец. А возвращаться туда Ирине очень не хотелось.

Каждый раз, возвращаясь домой, Валерий находил супругу в компании с мокрым носовым платком и заводил диалог по отработанной схеме. Виновата в его изменах, конечно же, была сама жена. Дома Самойлова так плохо обслуживали и кормили, что появляться лишний раз на пороге не хотелось. С логикой и здравым смыслом Ирина была на «вы», поэтому оценить абсурдность аргумента не могла. Снова кидаясь к швабре и плите, она верила, что котлетами и глажеными рубашками способна переделать человека. Но ни через год, ни позднее ничего в отношениях не изменилось. Даром анализа, как Ксения, вторая супруга не обладала, поэтому к правильному выводу так и не пришла. Труд домработницы вытеснил все – и институт, в который Ирина так и не вернулась, и карьеру.

Следует отметить, Самойлов знал толк в манипуляциях. Он отлично понимал, что кнут в сочетании с пряником работает намного лучше, чем только кнут. Поэтому и второй жене периодически преподносил дорогие подарки – в гардеробе имелось несколько шуб, а под окном стояла хорошенькая иномарка. Ирина даже как-то начала привыкать к этим болезненным отношениями, утешая себя тем, что у подруг семейная жизнь протекает еще хуже. У тех или мужья пьют, или их вовсе нет. И так продолжалось бы, наверное, до конца жизни, но у Валерия сработала какая-то внутренняя программа: прошло еще десять лет супружеской жизни, и он влюбился опять.

По всем правилам, новая избранница была на десять лет моложе предыдущей. Тот факт, что она была практически ровесница его сына и союз выглядел несколько странно, Самойлова ничуть не смущал. По всей видимости, пассию до определенного момента тоже. Она охотно рассматривала яркое оперение его хвоста, не забывая натягивать на себя очередные браслетик или колечко. Все шло великолепно и в нужном направлении, но ровно до того момента, как прозвучало слово «свадьба». Девушка по неведомой причине решила не обременять себя законными отношениями и отбыла в неизвестном направлении, сменив номер телефона и место жительства в придачу.

Удар был очень жестоким. Можно сказать, смертельным. Никогда еще схема не давала сбой. Вся бесконечная вереница женщин, которые прошли через жизнь и постель Валерия, не мечтала ни о чем другом, как о вечном союзе с таким шикарным мужчиной. И тут вдруг такое. Дезориентация – не самое точное и не самое емкое слово, которым можно было бы описать состояние Самойлова. Он уже готовился собирать чемоданы, как пришлось сесть в кресло и предаться раздумьям. Те длились долгие две недели, но ни к чему конструктивному не привели и незаметно перетекли в вялую депрессию, из которой он так и не вышел. По мере погружения Валерий начал все больше полнеть и все меньше придавать значение внешнему виду. По прошествии трех лет узнать в толстом неряшливом дядьке, постоянно лежащем перед телевизором, прожженного ловеласа, перед которым не могла устоять ни одна женщина, мог только человек с буйной фантазией. Обидчивость и постоянное брюзжание стали неотъемлемыми штрихами к портрету.

Как бы развивались события дальше, никто не знает. За это время Самойлов извел Ирину даже больше, чем за десять лет непрерывного загула. Возможно, нервы у нее сдали бы и она придушила бы его подушкой во сне. Но судьба сжалилась над ней и не позволила стать убийцей. Сделала все сама. Валерий умер перед телевизором с большой миской мандаринов на коленях. Хорошая, легкая смерть. Осталось только непонятно, почему все та же судьба оказалась добра и к нему.

Все обстоятельства жизни покойного, как полагается, вскрылись на похоронах, куда оба семейства заявились, соблюдая формальность. Дивились открытию обе жены, но по разным причинам. Ксения искренне считала, что такой человек, как Валерий, больше никогда не вступит в новый брак, предпочитая бесконечную череду ни к чему не обязывающих отношений. А Ирина наивно полагала, что, несмотря на патологическую полигамность, только она была удостоена чести стать официальной женой. Но при данных обстоятельствах делить им было просто нечего, поэтому все обошлось без выяснения отношений.

Дети же, в равной степени страдая глубоким чувством равнодушия к кончине родителя, довольно быстро нашли общий язык, несмотря на разницу в возрасте. Сначала это были эпизодические посиделки в какой-нибудь кафешке, но постепенно определился общий круг интересов, и встречи стали носить более регулярный и менее формальный характер.

– Прежде чем выдвигать версии, я спляшу от печки. Что зацепило мое внимание? Три обстоятельства. Во-первых, папа купил однокомнатную квартиру. Подчеркиваю, однокомнатную. Во-вторых, почти одновременно с ней – машину. В-третьих, все перечисленное он подарил не на свадьбу Петьки и Гали, а только когда она забеременела… – начал свои рассуждения Кирилл.

– Так ребенок у Гали от кого? – подал голос Кузьмич.

Брат с сестрой уставились друг на друга. Приятель Киры во время таких дискуссий появлялся на сцене совершенно внезапно и, как правило, с каким-нибудь неожиданным вопросом.

– Глубоко! – Кирилл с уважением посмотрел на Кузьмича. – Собственно, я и пришел к тому же выводу, хотя верить в это не хотелось. Потому и не так конкретно формулировал. Как-то не укладывалась у меня в голове подобная версия. Петьку, Лешку, да и вообще всю семью Тимохиных знаю с детства. И тут вдруг такое индийское кино. Жена изменяет мужу с его отцом и собирается рожать от того ребенка. И супруг узнает правду. Назревает скандал. Чтобы его замять, отец ребенка всем затыкает рты: сыну дарит машину, матери будущего ребенка – квартиру. Пара условий: молодым – не разводиться, подноготную – не раскрывать. Ну что, сюжет?

– Сюжет, – согласилась сестра после небольшого раздумья.

– Возражений против такой версии нет?

– Нет. Пока, во всяком случае, – пожала плечами Кира.

– А у тебя? – Кирилл посмотрел на приятеля.

Тот лишь отрицательно помотал головой. Рот Кузьмича до отказа был забит шариками.

– Ну, тогда история, если мы угадали, обещает быть намного интереснее, чем мне показалось вначале. Запасаемся попкорном и занимаем места в первом ряду?

– Еще бы! Развесилась такая интрига… Думаю, если мы догадались, то и еще кто-нибудь до этого додумается. Чуйка мне подсказывает, что это еще не финал.

– Ладно, я за попкорном… То есть домой. Поздно уже. И Кузьмича с собой забираю, иначе он сам по доброй воле раньше трех ночи не уйдет. А тебе утром на занятия, – напомнил брат, вставая.

Когда за гостями закрывалась дверь, Чик подскочил и облаял гостей. Видимо, выпроваживал. Одно слово – гопник.

Глава 2

Как фотомодель Чик оказался совершенно бездарен: позировать не умел, в образ входить не желал, даже просто посидеть спокойно несколько минут отказывался – тут же начинал выкусывать несуществующих блох, зевать или переминаться с лапы на лапу. Увещевать пса нежным голосом сесть красиво и посмотреть задумчиво вдаль было бессмысленно: он тут же заваливался на спину и подставлял пузо, чтобы почесали. Гневные окрики работали еще хуже: питомец поджимал хвост, оседал на задние лапы и обиженно удалялся куда-то вдаль. Поэтому, чтобы выполнять задания, которые постоянно давали на фотокурсах, Кире пришлось искать помощи среди друзей и знакомых.

Первым в очереди, конечно же, числился Кирилл. Для того чтобы претендовать на статус «мачо», тому не хватало только слащаво-липкого взгляда. Но природа проявила гуманность и одарила Самойлова лукавыми глазами. От чего, по мнению сестры, внешность родственника только выиграла. Однако, к сожалению, брат категорически отшил Киру, ссылаясь на тотальную занятость и нежелание кривляться перед камерой. Кузьмич хоть и согласился помочь, но очень быстро выяснилась его профнепригодность: на всех фотографиях он получался каким-то мрачным, даже если улыбался. «Вот с кого Врубелю надо было своего Демона рисовать», – размышляла девушка, рассматривая снимки.

Оставалась только бывшая одноклассница и близкая подруга Оля, обладательница стройной фигуры, густых пепельных волос и молочно-белой кожи. Как ни странно, та откликнулась на просьбу довольно охотно. Одной фотосессии было достаточно, чтобы понять: Кира получила настоящее сокровище. Мало того что подруга любила принимать театральные позы, она была исключительно фотогенична и ангельски терпелива. К тому же располагала неограниченным количеством свободного времени и за услугу гонорар никогда не просила. Последнее обстоятельство было существенным, поскольку в свои девятнадцать лет Самойлова не страдала от избытка денежных знаков.

В этот раз задание состояло в том, чтобы почувствовать и понять глубину резкости. Преподаватель смилостивился и разрешил поработать дома: взять несколько предметов и потренироваться с настройками камеры. Но у Самойловой примитивные упражнения только отбивали охоту вникать в детали. Несколько раз щелкнуть затвором, сфокусировавшись на чашке на столе, – что может быть тоскливее? Другое дело выход на пленэр, где заранее ничего не известно. Бонусом к такой вылазке могли оказаться интересные снимки. На сей раз для съемки Кира выбрала заброшенный яблоневый сад, который обнаружила на окраине города совершенно случайно.

Многие собачники предпочитали на прогулках с питомцами выбирать маршруты так, чтобы родной дом всегда оказывался в поле зрения. По этой причине дальше двора они никуда не забредали. Складывалось впечатление, что поводок пристегнут не к ошейнику их собаки, а к ним самим и оканчивается на ручке двери подъезда. В представлении же Киры настоящая прогулка могла состояться только вдали от дома. Желательно всякий раз в новом месте для полноты ощущений. По этой причине, если погодные условия благоволили, каждые выходные намечался визит в какой-нибудь неисследованный парк. В один из таких дней объектом стала усадьба Строгановых на окраине города. Судя по фото в интернете, визит сулил яркие впечатления от созерцания классической архитектуры в сочетании с обилием живописных дорожек под сенью старых кленов и вязов.

Но реальность оказалась намного прозаичней. Барский дом на склоне крутого холма, подъездная аллея, мощенная красным кирпичом, скромный мостик, перекинутый через неглубокий овраг, а также деревянное здание управляющего и разрушенная ротонда в глубине парка оказались в наличии. Но, к сожалению, не произвели неизгладимого впечатления. Все объекты были досконально исследованы со всевозможных ракурсов в течение часа, после чего визит можно было считать завершенным. Но уходить так быстро не хотелось, поскольку природа подарила на редкость чудесный день. Провести его дома стало бы преступлением.

Экспромтом было принято решение пройтись просто так, без какого-либо эстетского подтекста. И Кира двинулась по узким тропинкам вглубь парка в сопровождении Чика. Поначалу все складывалось вполне удачно, маршрут вывел их к небольшой речке в обрамлении пышных ив. Полюбовавшись отражением солнца в водной глади и покормив комаров, пара решила продолжить изучение местности и направилась по другой тропинке, которая в теории должна была вывести обратно к усадьбе. Но по пути повстречалась поляна, окруженная дубами. Это оказалось место встречи гуляющих с местной фауной. Последнюю представляли белки в каком-то немыслимом количестве. На первый взгляд складывалось впечатление, что здесь их тысячи. Но присмотревшись, Самойлова с облечением выдохнула: всего-то десятка три. Однако двигались животные с такой скоростью, что мозг невольно начинал выдавать ложную информацию.

Пес с воодушевлением принял идею слияния с дикой природой и устремился к ближайшему стволу. В отличие от него, белки оказались существами на редкость меркантильными. Они были готовы общаться с кем угодно, но исключительно на условиях бартера: только тот, кто дает орехи, может рассчитывать на мимолетный контакт. Чик ничего, кроме энтузиазма и дружелюбия, предложить не мог, поэтому был отвергнут с негодованием. Вмиг катапультировавшись куда-то высоко в кроны, грызуны оставили его в одиночестве. Оскорбленный в лучших чувствах, пес решил выразить вербально все, что думает по поводу корыстолюбия и чревоугодия некоторых мелких млекопитающих. Брехал он так оглушительно, что ситуация через пару минут грозила перерасти в скандал с отдыхающими.

Во избежание конфликта Кира утащила питомца подальше от усадьбы в лесопарк.

Вдали от толп гуляющих Самойлова с Чиком наконец-то смогли расслабиться и вкусить прелесть теплого майского дня. Каждый делал это по-своему. Девушка просто задумчиво брела, любуюсь первой зеленью и живописными облаками, а пес внимательно изучал все встречные кусты и деревья, помечая особенно приглянувшиеся. По какой причине он вдруг отвлекся от этого увлекательного занятия и резво умчался в заросли, так и осталось для Киры загадкой. Решив, что преследовать питомца глупо, она просто присела на пенек и решила дождаться возвращения четвероногого. Но по прошествии десяти минут ситуация не изменилась. Даже наоборот, шорохи и хруст веток стихли где-то вдали, и стало понятно, что для воссоединения потребуются некоторые усилия. Кричать на весь лес не хотелось, но пришлось. Окрестные птицы в испуге разлетелись, и стало совсем тихо. Но Чик не вернулся. Пришлось лезть за ним в чащу.

Преодолев первую полосу препятствий, Кира оказалась на берегу неглубокого оврага, где на влажной земле обнаружились собачьи следы. По их направлению было несложно установить, что придется перебираться на противоположный берег. Подбадривая себя ругательствами в адрес питомца и обещаниями посадить его на цепь, Самойлова продолжила движение в заданном направлении. Но когда она вылезла наверх и раздвинула ветви деревьев, вся злость моментально прошла: перед ней раскинулся до горизонта заброшенный цветущий яблоневый сад. Зрелище оказалось настолько потрясающем, что Самойлова даже на какое-то время забыла о пропавшей собаке.

В тот момент ей вспомнилось еще одно заброшенное место. Это была деревня Алешкино на окраине города. Вернее, все то, что от нее осталось. А осталось совсем немного: кое-где куски асфальта, ржавая водопроводная колонка и местами покосившиеся заборы из гнилых досок. Ни одного сарая, ни одной печной трубы не уцелело. Все это тоже утопало в пышно цветущих яблонях и сливах, но все равно ощущение от места было каким-то щемящим и болезненным. Ей даже привиделась картина, как люди стоят и смотрят на бульдозеры, ровняющие с землей все то, что было им так дорого, – дома, в которых они родились и выросли, в которых жили их родители и дети. Они держали в сараях и курятниках всякую живность, сажали в огородах редиску и морковку, но потом по всему этому прокатились гусеницами и сровняли с землей. Жителям, конечно, государство выделило квартиры со всеми удобствами. Но этого ли они хотели на самом деле? Дух трагедии так и не выветрился за долгие годы, отчего и хотелось бежать оттуда без оглядки.

Здесь же все было иначе – место дышало каким-то удивительным покоем. Сад, по всей видимости, был разбит еще в далекие советские времена: кое-где в траве еще были видны следы грунтовой дороги, по которой машины увозили урожай; повстречались и два подземных хранилища – над землей возвышались невысокие холмики с железными дверями, удивительно смахивающие на жилища хоббитов, только без окон. Люди бросили это место, вероятно, довольно давно, но деревья этого просто не заметили – они продолжали каждый год буйно цвести и приносить плоды.

Но одними только розовыми лепестками, которые сливались в единое облако и уходили, как марево, куда-то за горизонт, впечатлить Киру было сложно. По-настоящему ее поразила какая-то удивительная нетронутость этого места. Нигде не было видно следов пребывания человека. Обычно культурные горожане, предпочитающие проводить свободное время на свежем воздухе, оставляют на память о себе что-нибудь сомнительно полезное для экологии – полиэтиленовые пакеты, пластиковые бутылки, использованные памперсы и прочие блага цивилизации. Но в саду ничего подобного не нашлось. С трудом верилось, что дивное место открылось только ей и никто за долгие годы не нашел сюда дороги. Тем более что вдалеке виднелись башни жилого квартала. Как возник такой заповедник в черте массовой застройки, можно было только гадать.

Вот это место и решила использовать Самойлова для фото-сессии. Чтобы удостовериться, что все в порядке и любители шашлыка еще не освоили колхозный сад для своих гастрономических нужд, она накануне съездила на разведку. Деревья цвели в этом году особенно обильно. Бело-розовое кружево практически полностью скрыло искривленные стволы и ветви старых деревьев, так что декорации не подвели. На их фоне подруга должна по задумке автора выглядеть настоящей феей. Она и так смотрелась весьма эффектно: хрупкая фигура, фарфоровая кожа, копна чуть вьющихся волос, заканчивающаяся там, где у всех начинают расти ноги, и личико сердечком. Но чтобы образ сказочного персонажа был законченным, не хватало только легкого белого платья и вот такого сада на заднем плане.

Однако Самойлова знала: одних только нежных цветочков и девушки ангельской внешности для задуманного недостаточно. Нужен еще и правильный свет. Яркое полуденное солнце наложит жесткие тени, и впечатление будет испорчено. В данном случае требовалось вечернее освещение, в идеале – золотой закатный час. Именно в это время все предметы окрашиваются в удивительный персиковый цвет, а тени становятся мягкими и дымчатыми. Только при таких условиях можно рассчитывать на рождение маленького шедевра.

А он требовался. Но не для плевка в вечность, а чтобы одногруппники-снобы перестали нравоучительным тоном постоянно изрекать, что без студийного света и дорогой оптики в принципе ничего путного сделать нельзя. Это изрядно доставало, но противопоставить данному заявлению пока было нечего. В качестве аргумента в споре необходимо предъявить что-то вещественное. Причем такого уровня, чтобы дебаты тут же прекратились, а оппоненты ушли в дальний угол грызть ногти и пересматривать свою концепцию мироустройства. Если простыми словами, как говорила Кирина дальняя родственница, коренная петербурженка, надевая в свои семьдесят с хвостиком лет лимонно-желтый пиджак, при взгляде на который начинали слезиться глаза, – «чтоб весь Невский упал!»

Встреча подруг предполагалась перед входом в лесопарк. Самойлова сознательно не стала огорчать Олю перспективой дальней прогулки, в результате которой той еще придется карабкаться по склонам сырого оврага. Совесть, правда, пару раз пыталась взбунтоваться, но Кира ее усмиряла простым соображением: в награду за кратковременные физические муки фото-модель должна получить отличные снимки, бонусом к которым станут многочисленные лайки в соцсетях. Она отлично знала, что подобные выражения общественного признания, равно как и комменты в стиле «Ты такая пусечка! Обожаю тебя», оказывали на Ольгу такое же возбуждающее действие, как валерьянка на котов. Так что малоприятные контакты с живой природой сулили обеим девушкам в недалеком будущем приличные дивиденды.

Появившись первой, Кира решила, что стоять с тяжелым кофром на плече глупо и бесперспективно. Поэтому устроилась в ожидании подруги на скамеечке в тени старой ветвистой березы. Окружающий пейзаж дышал умиротворением: в разных направлениях неспешно прохаживались жители соседних домов, отдыхая от городской суеты; бодро семенили собачники, периодически переходя на легкую рысь, повинуясь желаниям своих питомцев; иногда проезжали вялые велосипедисты. Самойлова лениво переводила взгляд с одних на других. Но тут ее внимание привлекла интересная пара, утроившаяся на полянке неподалеку.

Вернее, их было трое: молодая женщина, девочка лет шести и младенец в коляске. Поскольку последний никаким образом себя не проявлял, все внимание сконцентрировалось на первых двух. Поначалу все выглядело довольно обыденно: мама укачивала малыша, периодически тревожно поглядывая в коляску, а старший ребенок от скуки и избытка энергии приплясывал на одном месте рядом. Но вот процесс убаюкивания завершился, и женщина облегченно выпрямилась. Улыбнувшись и кивнув девочке, она подхватила ребенка и закружилась в вальсе. Музыки не было, да им она и не требовалась. Чтобы чувствовать гармонию и наслаждаться внутренним ощущением свободы, внешние атрибуты не нужны. Даже удивленные взгляды прохожих для этой пары не были проблемой. Они их просто не замечали. Сцена выглядела немного странной, но настолько милой, что Кира невольно залюбовалась и даже чуть-чуть позавидовала такой способности отрешиться от реальности и просто получать удовольствие. Подобное удивительное качество редко кому дано.

Созерцание чужого безыскусного счастья любого может ввести в состояние транса надолго, но небесное светило к таким вещам равнодушно. Оно двигается по небосклону вне зависимости от того, получает человек эстетическое наслаждение или нет. В определенный момент Самойлова четко осознала, что сидит на скамейке уже довольно долго, и для верности взглянула на часы. Ощущения ее не подвели: Оле уже давно полагалось быть на месте, но она так и не появилась. Выждав для верности еще десять минут, Кира набрала номер. Гудки шли до отсечки. Мама с дочкой закончили свой танец и удалились. Постепенно стали редеть толпы любителей моциона. Только собачники продолжали двигаться по странным траекториям в угоду своим любимцам. Повторный звонок также не внес ясности.

Золотой час прошел, солнце начало клониться за верхушки деревьев, и оставаться на месте уже не имело смысла – расстроенная Кира отправилась домой. Выгуляв Чика и накормив его под привычную сказку о злом хозяине, готовом оставить питомца без пропитания, она сделала себе чай и стала смотреть в окно. Деревья уже полностью укутались в нежную молодую зелень, и зданий напротив стало почти не видно. Возникло ощущение, что дом стоит в лесу. Машины по улице проезжали крайне редко, и тишина вокруг лишь усиливала впечатление. Пес, усевшись на ногу хозяйке, тоже стал смотреть, что творится за стеклом. На толстой ветке старого тополя вороны деловито занимались строительством недвижимости. Процесс оказался довольно увлекательным: одна птица все время приносила какой-то окрестный мусор, а вторая деловито укладывала его по ей одной ведомым принципам, стараясь создать видимость милого гнездышка. По мнению Киры, выходило не очень, и она решила немного помочь пернатым. Достав расческу, Самойлова вычесала объемную попу пса и выбросила за окно большой клок шерсти. Ворона правильно оценила подарок и тут же унесла его на дерево. Теперь для высиживания наследников было все готово.

Реалити-шоу под названием «Жизнь птиц средней полосы России в жестких условиях мегаполиса» оказало умиротворяющее действие: негатив постепенно потерял мощь и глубину. Теперь можно было попробовать поговорить с подругой, не испортив отношения навсегда. Кира стала рассуждать спокойнее: «В принципе, ничего страшного не произошло. Яблоневый сад будет цвести и завтра, за одну ночь все цветы не опадут. Возможно, даже будет интереснее, если розовые лепестки не только укутают деревья, но и покроют землю. Так что стоит попробовать еще одну вылазку».

Покончив с рефлексией и творческими муками, девушка неожиданно для самой себя перешла к анализу. И тут со всей ясностью возникло осознание, что случившееся следовало понимать совершенно иначе. Оля до этого ни разу не подводила подругу. Ей вообще полагалось поставить памятник за безотказность. Причем при жизни и в бронзе. Подобную же неявку на место встречи следовало понимать как форс-мажор, а не биться в исступлении от негодования. Разобравшись с эмоциями, Кира снова набрала номер. На этот раз трубку сняли.

– У тебя все в порядке? Ты куда пропала? – поинтересовалась Самойлова, стараясь, чтобы голос звучал как можно более спокойно и дружелюбно.

– Извини, мне сейчас не до тебя, – каким-то тусклым голосом проговорила приятельница.

– Как это? Я больше двух часов с тяжелой сумкой прождала, а ты даже трубку не сняла! – Вторая волна раздражения начала накрывать собеседницу.

– Мама умерла. – Голос в трубке был все такой же бесцветный.

– Оля, ты серьезно? Этого быть не может!

– Может.

– Что случилось? Авария, несчастный случай?

– Нет, ее убили.

– Кто?

– Не знаю. Это на улице произошло.

– О господи. К тебе приехать? Что-нибудь надо? С тобой посидеть? – засыпала ее вопросами Кира.

– Нет, спасибо. Сегодня я хочу побыть одна. Если сможешь, приезжай завтра.

– Конечно, приеду!

Новость была настолько невероятна, что для ее осмысления потребовалось время. Оле не свойственны были цинизм и нездоровый юмор, так что не верить ей было невозможно. Однако происшедшее просто не укладывалось в голове. Можно каждый день смотреть по телевизору или читать в интернете, что где-то кто-то за что-то убит или просто умер без посторенней помощи, и воспринимать это просто как факт, поскольку жизнь человеческая хрупка и недолговечна. И безучастно констатировать такое событие, поскольку с усопшим тебя ничего не связывало. Ну умер и умер. Значит, время пришло или кому-то дорогу перешел. Так бывает в нашей неспокойной стране, где вопрос неудобных людей решается по старинке. Но когда речь идет о близких людях или хотя бы о знакомых, оценка меняется кардинально. Буквально несколько дней назад Кира сидела на кухне у Наташи, мамы Ольги, пила с ней чай, обсуждала последние новости и какие-то бытовые вопросы. И вот ее нет. И никогда больше не будет. Как такое вообще возможно? Человек ничем не болел, не лежал на смертном одре, раздавая родственникам последние указания, а сидел с кружкой крепкого чая, настоянного на каких-то пахучих травах, и размышлял о будущем – куда поедет отдыхать летом, как планирует избавиться от сотрудника-лоботряса, можно ли быстро скинуть лишних пять килограммов, налипших на талию за зимние месяцы. А потом раз – и перестал существовать.

Наташа Веричева родилась, выросла, получила профессию и вышла замуж, не покидая родных мест. Малой родиной числился небольшой городок где-то на Среднем Урале. Там же она устроилась работать воспитательницей в детском саду. Большинство родителей ее подопечных искренне считали, что воспитанием детей должны заниматься специально обученные люди. Такие как Наташа, например. Сами же в процесс не вмешивались категорически. Ежедневное общение с двадцатью маленькими дикарями у кого угодно могло отбить охоту к продолжению рода. Но с Веричевой этого не произошло. Несмотря на обилие чужих спиногрызов на попечении, своего такого же ей хотелось страстно. Зарабатывала она даже по меркам небольшого городка весьма скромно. Муж-автослесарь тоже не мог похвастаться солидным счетом в банке. Но финансовые вопросы мало влияли на картину мира и не вносили корректив в ее планы.

С появлением долгожданной дочки Оли материальное положение, как и полагается, значительно ухудшилось. Если бы не остатки еды из детсадовской столовки, то свести концы с концами для семьи вообще стало бы нереально. Сетования на то, что купить даже какую-то мелочь для ребенка невозможно, на супруга не производили никакого впечатления. К жертвам он готов не был. К смене парадигмы тем более. Лежа на диване перед телевизором, на все реплики глава семейства реагировал одной и той же фразой: «Я что, должен пойти воровать?» Веричева молчала, но готова была и на такой асоциальный поступок, если бы знала, где и что можно свистнуть, настолько ее одолело безденежье.

С каждым годом проблем становилось только больше. Оленька, как и все дети, подрастала и часто болела. Ей постоянно требовались какие-то лекарства. А еще полноценное питание, одежда, игрушки. Наташа металась по городу в поисках подработки. Но таких, как она, было довольно много, а рабочих мест в городе со временем не прибавлялось. Случайные заработки могли заткнуть одну-две незначительные бытовые дырки, ну например покупку зимнего комбинезона или санок, но в целом ничего не меняли. Перспективы школы пугали, отбивали аппетит и мешали спать. Навязчивой идеей Веричевой стала задача вырваться из нищеты любой ценой.

Частное предпринимательство в те годы гордо шествовало по стране, добираясь даже до самых отдаленных окраин. Скромный уральский городок оно также почтило своим присутствием в виде торговых палаток, которые возникли как-то вдруг из ниоткуда, как грибы после дождя. И тут же начали бойко торговать всем подряд, начиная от булочек с маком и кончая телевизорами и норковыми шубами. Причем все это могло продаваться в пределах одного павильона размером с собачью будку. Наташа с удовольствием стала бы гордой владелицей одной из них, но банк поставил жирную точку на ее мечтах, отказав в кредите. Своих накоплений у нее отродясь не было, а родственники находились в таком же бедственном положении, если еще не хуже. Так что взять взаймы было не у кого.

Ситуация складывалась так, что впору на ближайшую зарплату прикупить моток крепкой веревки и кусок мыла. На такие пустяки денег бы точно хватило. Но одна из дальних престарелых родственниц Веричевой, которую та видела один раз в жизни, и то в детстве, сжалилась над ней: тихо умерла и оставила в наследство небольшой домик на берегу теплого моря. Из замученной бытовыми проблемами женщины Наташа вдруг превратилась в обладательницу ликвидной недвижимости. Хибара, правда, оказалась маленькой и ветхой, но вот участок самым удачным образом расположился в центре курортной зоны. У мужа, который до этого всячески самоустранялся от решения финансовых вопросов, тут же открылись перспективы и проснулась предпринимательская жилка: можно было бы перебраться навсегда в теплые края, на деньги от продажи их квартиры расширить жилище, сдавать его на лето отдыхающим и вообще бросить работать.

План, на первый взгляд, казался вполне соблазнительным, но что-то в нем смущало. После длительных размышлений Веричева от него по какой-то причине отказалась и выгодно продала наследство. Приличная сумма на руках раскинула перед ней широкие возможности, в которые входила в том числе и вожделенная собачья будка, набитая под завязку шубами, бытовой техникой и зубной пастой. Но к тому моменту и торговых точек сильно прибавилось, и амбиции претерпели значительные изменения. Прогуливаясь с дочкой по окрестностям, Наташа неожиданно для самой себя вдруг обнаружила интересное обстоятельство: оказывается, в городе нет ни одного заведения, специализирующегося на продаже бытовых осветительных приборов, в простонародье – магазина «Свет». В такое верилось с трудом, и, чтобы удостовериться в правильности наблюдения, она потратила несколько дней, катаясь в маршрутках и внимательно изучая витрины проплывающих мимо магазинов. Подозрения подтвердились: где-то в мебельных салонах и других подобных местах можно было найти люстру или бра, но выбор оказывался удручающе ограниченным.

Вслед за решением заняться собственным бизнесом, Веричевой пришлось выслушать множество мнений от родных и знакомых по поводу ее умственных способностей. Особенно на этой стезе преуспел супруг, не единожды назвав дражайшую половину «тупой овцой». Наташа решила пренебречь оценочными суждениями, поскольку никто из высказавшихся не имел представления о таких понятиях, как «конкурентная среда» и «голубой океан», и всю жизнь гнул спину на кого-то другого. Наташа и сама такими терминами не оперировала, но интуитивно чувствовала, что решение верное. В конце концов, эти деньги были ее собственными, и она решила рискнуть.

Родня во главе с супругом заняла первые ряды и запаслась попкорном, чтобы насладиться фиаско неопытного предпринимателя. Но его не последовало. Наташа удачно сняла помещение в самом центре города, которое предназначалось под ресторан. Один из местных мафиози решил открыть шикарный общепит, выкупил первый этаж уютного особнячка, начал делать ремонт и умер. Не сам, конечно. Ему помогли заклятые друзья. А его вдова осталась с маленьким ребенком на руках и с незаконченным проектом. Что с ним делать, она не знала: покойный супруг ее в нюансы ресторанного бизнеса не посвящал. От недвижимости следовало бы избавиться, но никто помещение покупать не хотел. По счастью, она оказалась бывшей одноклассницей Веричевой, которая и предложила, пока не найдется покупатель, сдать ей в аренду зал за умеренную плату.

«Ну ничего-ничего, – злорадствовали родственники, – помещение продадут, Наташку выставят на улицу, и весь ее бизнес рухнет». Но вдова быстро нашла себе нового мафиози и уехала жить на Кипр, забыв о своих планах. А Веричева исправно перечисляла ей деньги и погружалась в нюансы коммерции: купила себе компьютер, стала ездить на профильные выставки в крупные города и даже наладила поставки из Китая. Магазин набирал популярность, и материальные проблемы постепенно отступили.

Наконец настала пора, когда можно было себе позволить пожинать плоды финансового успеха, но тут в очередной раз заболела Оля. На этот раз серьезно. Бесконечные походы по лечебным учреждениям покоя и ясности не внесли. Местные светила медицины лишь разводили руками и гнали родителей в крупные города, где уровень профподготовки был выше. Но и там помочь ребенку никто не смог. Сказали лишь, что надо ехать в Москву. Так и поступили. Правда, отправились в столицу бабушка с внучкой, Наташе пришлось остаться в родном городе, поскольку никто, кроме нее, заработать на дорогостоящее лечение не мог.

Так прошел год, и Оленька вернулась домой. Но радость была недолгой – бабушка сообщила, что придется возвращаться в больницу еще на год. Это оказался только первый этап лечения. Наташа категорически отказывалась снова расставаться с ребенком на такой длительный срок, поэтому решила продать бизнес и отправиться в столицу всем семейством. Супруг против такого решения не возражал, поскольку на тот момент Веричева уже с ним рассталась.

В воображении Наташи смена локации для бизнеса проблемой стать не могла. Если она сумела организовать его в одном городе, то получится и в другом. Но все оказалось не так просто. Про магазин в центре города можно было забыть сразу. Стоимость аренды была там просто запредельной, да и конкуренты поджимали со всех сторон. Однако предпринимательская жилка дала о себе знать. Веричева быстро сориентировалась и нашла помещение в одном из престижных районов, где активно велась застройка элитной недвижимостью. Рассудила при этом так: обустраивающим новое жилье такой магазин под боком может оказаться очень кстати. И чуйка ее опять не подвела – заведение оказалось востребованным и довольно быстро стало приносить вполне приличный доход. Можно уже было расправить крылья и подумать о сети салонов в разных частях города, благо банки уже больше не отказывали в кредите. Но все изменилось волей одного случая.

Как-то на пороге магазина появился молодой человек. Покупать ничего он не собирался, а наоборот – предложил повесить на стенах его картины, те все равно преимущественно пустовали. Расчет художника был прост: если посетители озадачены убранством интерьера, то, возможно, и холсты с пейзажами и натюрмортами им пригодятся. В таком предложении он видел выгоду для всех: молодой человек получает точку сбыта, а хозяйка салона дополнительный доход в виде комиссионных. Наташа нашла аргумент убедительным: лишние деньги никогда не помешают. Тем более что отказаться от сотрудничества она могла в любой момент.

Довольно скоро выяснилось, что у юного дарования довольно много не менее талантливых друзей. Среди них водились не только живописцы, но и скульпторы, прикладники, ювелиры. Те потянулись к Веричевой, как перелетные птицы на юг. Хозяйка охотно принимала их творения, однако для украшений было выдвинуто одно жесткое условие: никаких драгоценных металлов, ничего из серебра или золота. Связываться со специальными лицензиями, сейфами и бесконечными проверками ей категорически не хотелось. Последних и без того хватало с избытком.

Вот таким случайным образом магазин бытовых осветительных приборов плавно трансформировался в арт-салон. Нельзя сказать, чтобы при этом произошел какой-то существенный скачок в доходности предприятия, жители окружающих домов не расхватывали предметы искусства как горячие пирожки. Но отказываться от идеи Наташе не хотелось. В любом случае это оказалось намного увлекательнее, чем торговля люстрами, которые ей изрядно надоели.

Причину же вялого спроса она видела в самом помещении. В огромном пространстве с высокими потолками и стенами, выкрашенными в унылый серый цвет, небольшие по размерам работы просто терялись. Закрыв салон на несколько месяцев, она по прошествии времени представила его в новом виде. Магазин, разделенный на небольшие залы и декорированный в стилистике выставляемых работ, создавал совершенно иное впечатление. Камерность давала возможность человеку даже с самой скудной фантазией представить, как произведение искусства будет смотреться у него дома.

Расчет оказался верным: публика слегка оживилась и с большей охотой понесла домой работы малоизвестных авторов. Творческая интеллигенция ликовала. Веричева отчасти разделяла их эмоции, но лишь отчасти, поскольку обзавелась новой головной болью: работы, которые долго не находили себе нового хозяина, постоянно требовалось перевешивать и переставлять, чтобы их заметили и оценили по достоинству. Если же какие-то произведения начинали продаваться хорошо, Наташа просила авторов родить что-то подобное еще раз. Однако те далеко не всегда относились к просьбам с пониманием. Тонкая душевная организация некоторых из них не позволяла ставить искусство на конвейер. И все эти хлопоты требовали от хозяйки постоянного присутствия и участия, поскольку подчиненные самостоятельно не могли принять ни одного решения. В подобной обстановке об открытии второго салона, а уж тем более о полноценной сети, можно было забыть раз и навсегда.

Бизнес, случайно сложившийся подобным образом, тихо существовал бы, наверное, долгие годы. Но произошел еще один случай, который изменил ход событий. Как-то в салон забрел еще один молодой человек, который тоже ничего не собирался покупать. Продавать он, впрочем, также ничего не планировал. Он хотел найти место для фотосессии новой коллекции одежды одного из столичных кутюрье. Побродив задумчиво по залам, посетитель ушел, не сказав ни слова. Но на следующий день появился вновь, теперь уже в сопровождении того самого дизайнера. Еще раз сделав круг почета, они пришли к выводу, что место подходит под задачи идеально: слегка богемная обстановка, разная стилистика и цветовые решения залов полностью соответствовали концепции этого сезона.

Наташе тут же поступило деловое предложение. Суть его была исключительно проста: она закрывает на несколько дней салон для посетителей, чтобы можно было провести фотосессию в спокойном режиме, и предоставляет в пользование украшения из титана, которые давно пылились на полке, неоцененные публикой, но отлично сочетающиеся с деловыми костюмами. Взамен же хозяйка получает пиар-поддержку из уст кутюрье. В ближайшие пару месяцев тот обещал упоминать ее при каждом удобном случае везде, где будет бывать. Вариант денежного вознаграждения за причиненные неудобства и потерянную выгоду дизайнер отверг категорически. Аргументация была проста: его реклама стоит намного дороже, чем аренда помещений. Веричева сначала хотела вежливо выпроводить странных посетителей, но потом взглянула на полки с колечками, сережками и брошками и передумала.

Оказалось, что «поработать в спокойном режиме» не имело ничего общего с действительностью. Те три дня, пока шла фотосессия, Наташе показались адом. Кутюрье, весь в творческих муках, гонял по залам моделей, заставляя принимать неестественные позы в самых неподходящих на то местах. Следом за ними бегал фотограф и отменял все распоряжения, поскольку ему не нравились то свет, то ракурс, то еще что-то. За всей этой кавалькадой угрюмый осветитель катал на подставке огромный прожектор, пытаясь им сбить все на своем пути, что было не прикручено намертво к полу или стене. А между ними постоянно шныряла девочка-визажист, поправляя то прически, то макияж разряженных барышень. Фотомодели капризничали, фотограф нервничал, дизайнер истерил, визажист вполголоса комментировала происходящее, преимущественно используя ненормативную лексику, осветитель тоже комментировал, но использовал только нелитературные выражения. И все скандалили между собой, пытаясь мимоходом привлечь и хозяйку салона к этому увлекательному занятию. Наташа мысленно восхищалась емкостью формулировок вспомогательного персонала, но вслух решила не высказывать своего мнения. При этом съемочная группа не забывала в промежутках подкрепляться, после чего в конце каждого дня все горизонтальные поверхности были усеяны пластиковыми стаканчиками, использованной одноразовой посудой и мятыми салфетками. Вечерами Наташа все это убирала и проклинала тот день, когда согласилась отдать свой салон на уничтожение стае безумных павианов.

После фотосессии Веричева решила попросить кого-нибудь из ювелиров сделать кольцо царя Соломона с утешительной надписью «И это пройдет» на память о незабываемых ощущениях. Но когда на прилавках появился глянцевый журнал со статьей, посвященной кутюрье, передумала. Тот так бурно изливал благодарность салону и лично Наташе, что складывалось впечатление, что без нее вообще никакой коллекции бы не было. В подкрепление сказанного прилагалась фотография, где Веричева с дизайнером в обнимку вымученно улыбалась в объектив.

А после этого по телевизору промелькнула небольшая передача на ту же тему. И опять потоки благодарности. Но не в этом была суть. Кутюрье на этот раз правильно расставил акценты и сфокусировался на украшениях. От себя приплел, что титан – модный тренд сезона, сейчас без него в Европе ни одна приличная женщина из дому не выходит, и все в таком же роде. Такую изумительную чушь Веричевой редко доводилось слышать, но публика заглотила наживку. В последующую неделю все то, что лежало на полках месяцами, расхватали, как куриные окорочка. А народ все шел и шел. И срочно требовалось удовлетворить спрос.

Энтузиазм ювелиров поражал. Они готовы были не вылезать из-за верстаков сутки напролет. Жаловались, конечно, на боль в суставах, затекшие спины и упавшее зрение, но все равно что-то обпиливали, паяли и полировали с утра до ночи. В них воскрес юношеский задор и появилась тяга к хорошим заработкам. Наташе вся эта кутерьма, подкрепленная растущим банковским счетом, тоже очень нравилась. Но червячок неуверенности в завтрашнем дне портил чудесное чувство. К сожалению, она лучше других понимала, что подобный ажиотаж вечно длиться не может, когда-нибудь публика пресытится. Вывод напрашивался сам собой: чтобы этого не произошло, интерес толпы и ее тягу к потребительству требуется постоянно подогревать.

Гуру от маркетинга уверяли, что лучшего способа, чем прямая реклама, в данном случае не найти. Но Веричева умных статей и книжек про продвижение товаров отродясь не читала, оттого и выбрала другой путь. Оказалось, необременительная услуга взамен на пиар от медийного лица – инструмент продвижения не менее эффективный, чем ролик в прайм-тайм. И главное, желающих получить что-нибудь на халяву в обмен на коротенький дифирамб оказалось не так уж и мало. Достаточно стало двух-трех подобных бартеров, чтобы усвоить: к сотрудничеству готовы практически все, надо лишь узнать номер телефона. Поняв нехитрую истину, Наташа стала шлифовать мастерство дипломатических переговоров.

Дела шли прекрасно. Но то, что именно украшения стали пользоваться особенным спросом, явилось неожиданностью для самой Веричевой. Картины, скульптуры, керамика, стекло – все отошло на второй план. Это и вправду было довольно странно, поскольку такая бижутерия иногда по стоимости не уступала изделиям из золота или серебра. Хозяйка салона наблюдала этот массовый психоз и отказывалась верить. Но бухгалтерская отчетность уверяла, что это не мираж. После этапа принятия действительности пришла идея создать что-нибудь свое – какую-нибудь коллекцию с причудливыми камнями в обрамлении не менее причудливых оправ. Стимулов было два – потребность в самовыражении и желание получать не двадцать процентов от продаж, а сто.

Но мечта столкнулась с реальностью и потерпела сокрушительное поражение. Слово «причудливый» каждый огранщик, к которому обращалась Наташа, понимал по-своему. Когда она пробовала объяснять задумку на пальцах, те делали умные лица и согласно кивали. Но приносили в итоге совсем не то. Попытки изобразить результаты интеллектуальной деятельности на бумаге тоже не дали желаемого результата. Неудачный опыт подсказывал, что от идеи стоит отказаться в связи с нереализуемостью. Но Веричева перестала бы себя уважать, если бы посчитала чужую тупость непреодолимой преградой на пути к осуществлению проекта. И отправилась на курсы огранки.

Воображение рисовало довольно простой путь: сесть за ограночный станок и потребовать научить, как все это делается. Желательно быстро, недели за две. А дальше дело только за вдохновением. Но педагогика в любой сфере склонна к занудству и постиганию основ в течение длительного времени. Оказалось, что необходимо не только освоить терминологию – «рундист», «колетта», «павильон», «показатель преломления», «угол отражения», «шкала Мооса», – но и научиться делать камни стандартной огранки. Только после этого можно говорить о чем-то другом. А на получение базовых знаний отводился год. Наташа тратить столько времени на изучение того, что ей никогда не понадобится, не хотела. Мирные переговоры с преподавателем на предмет индивидуальных занятий ни к чему не привели, он был непреклонен. После этого пыл довольно быстро угас и курсы были заброшены. Но один бонус от их посещения Веричева все же получила: нашла себе нового мужа.

Несмотря на вполне привлекательную внешность, личная жизнь у Наташи в столице не складывалась. Сначала было не до того. Приходилось с утра до ночи торчать на работе, налаживая бизнес. Но позднее, когда быт вошел в привычную колею, оказалось, что претендентов на руку и сердце в радиусе двадцати километров нет. Знакомых мужчин было много, но одни не подходили по возрасту, другие по семейному положению, третьи просто не воспринимали ее как женщину или она не воспринимала их как мужчин. Решив, что проблема в ее провинциальности, которая отпугивала кандидатов, Веричева занялась собой. Были использованы все доступные методы обольщения – парикмахер, косметолог, стилист, массажист, личный тренер. Результат командной работы превзошел даже самые смелые ожидания Наташи. И даже поклонники замелькали на горизонте, но до серьезных отношений ни с одним из них дело так и не дошло. То ли Веричева в их представлении была слишком успешна и самодостаточна, что рождало ответные комплексы, то ли они не отвечали каким-то ее внутренним критериям.

Андрей Копылов был тем самым преподавателем на курсах огранки, который пытался обучить Наташу азам мастерства. Она разочаровалась в нем как в педагоге, но данное обстоятельство совершенно не помешало очароваться им как мужчиной. И было от чего. Высокий рост в сочетании с атлетической фигурой и светлыми волосами рождали ассоциации с сагами о викингах. На солнце серые глаза вдруг становились голубыми, поэтому впечатление только усиливалось. Но самое главное – Андрей не был женат. Веричева моментально поняла, что такого экстерьерного мужчину упускать нельзя, и вопреки принципам сделала первый шаг. Копылов, к ее радости, ответил взаимностью.

Наташа влюбилась как кошка и готова была узаконить отношения буквально через неделю романа. Что думал Андрей, неизвестно. С его невозмутимым лицом вообще надо было не преподавателем в училище работать, а профессионально играть в покер. Викинги все такие. Но поскольку свадьба состоялась, думается, он разделял ее чувства.

Союз получился странный. Копылов в быту оказался непритязателен и бережлив до скаредности. Не мужчина, а мечта рачительной немки. Тот тащил с помойки всякую рухлядь и клятвенно уверял, что если помыть, почистить, подклеить, подкрасить и кое-где замотать скотчем, то будет как новая. Наташа смотрела на него с усмешкой, называла «мой Плюшкин» и тихо возвращала хлам на его законное место, как только муж уходил спать. С отдыхом дело обстояло не лучше. Супруг считал, что идеальный отпуск должен проходить по схеме «палатка на пляже – туалет в кустах – еда на костре». И добираться до этого «рая» полагалось на автомобиле, поскольку авиаперелет – непозволительная роскошь. Веричева согласно кивала, обсуждала маршруты движения, изучая карту, а потом молча бронировала отель на Средиземном море. Имеет ли смысл говорить, что в одежде Копылов придерживался тех же взглядов? Стоило Наташе принести домой очередную обувную коробку, как из угла в прихожей доставались старые ботинки и Андрей, демонстрируя обувь, поучительно заявлял: «Я их ношу уже восемь лет и еще на столько же хватит». Жена на такие замечания реагировала своеобразно. В нудные диалоги не вступала, а просто ставила перед ним еще одну коробку. Копылов принимал подарки с таким видом, с каким дети едят манную кашу с комочками: «Баловство все это и пустая трата денег».

Казалось бы, при таких диаметрально противоположных точках зрения на мироустройство брак должен был закончиться сразу после медового месяца. Но супруги вполне мирно уживались вот уже несколько лет и даже были счастливы. Никто не требовал от Копылова стать добытчиком и не попрекал скромными заработками преподавателя. А его супруга первый раз в жизни почувствовала, что тылы ее прикрыты. В плане своевременной оплаты коммуналки, покупки продуктов, готовки и уборки Андрею не было равных. Домашним хозяйством тот занимался с упоением. Мог часами рассказывать, в каком магазине лучше брать рыбу, а в каком овощи и сколько времени ушло, чтобы оттереть вот то пятно на мраморной столешнице.

И все было хорошо, только мамина личная жизнь Оле по вкусу не пришлась. До этого они сначала втроем, а после смерти бабушки вдвоем так хорошо жили, и вдруг теперь по дому разгуливает какой-то здоровый дядька и требует за собой убирать тарелку в мойку. Для того чтобы вступить в открытый конфликт, у девочки не хватило окаянства и темперамента. Да и расстраивать Наташу не хотелось. Поэтому Оля выражала протест только в случаях, когда оставалась с Андреем один на один: разбрасывала вещи по всему дому, гуляла по коврам в уличной обуви, оставляла крошки на столе. В общем, бунтовала по мере сил. Когда трудный подростковый возраст миновал и гормоны стали приходить в норму, страсти улеглись. Но Копылова падчерица так и не приняла.

Догадывалась ли Веричева-старшая, что творится дома в ее отсутствие? Скорее всего, да. В маленьком семейном мирке трудно что-то утаить надолго. Хотя Андрей никогда с ней на эту тему не заговаривал. То ли сказывался нордический характер, то ли жизненная мудрость. Как управлять детской ревностью, она и не поняла, поэтому решила оставить все как есть и не вмешивалась. Скандалить она тоже не любила.

По мнению Самойловой, Наташей вообще можно было только восхищаться. Живое воплощение self-made, о чем так любят писать в книжках по саморазвитию. Женщина из уральской глубинки практически без посторонней помощи встала на ноги, преодолела столько трудностей, создала процветающий бизнес, дала возможность огромному количеству никому не известных авторов заявить о себе. Столько сделала и еще могла бы сделать. И вот теперь ее нет. Веричева была только матерью ее подруги, но вдруг Кира ощутила, что ей будет очень не хватать Наташи, этой сильной и интересной женщины.

В груди вдруг возникла пустота, как будто вытащили какой-то орган, и на глаза невольно навернулись слезы.

Внезапно накатило оцепенение, стоять стало трудно, и Кира опустилась на диван. Мысли метались в голове, наскакивая друг на друга. Эта чехарда мешала хоть на чем-то сосредоточиться. Вопросов было много, но ответить на них в этот момент не смог бы никто. А еще стало страшно, потому что пришло осознание: смерть – это не какое-то абстрактное понятие, как совесть или справедливость, а реальность. Причем существовала она не где-то в интернете или телевизоре, а совсем рядом. И необязательно быть старым и больным, чтобы внезапно умереть. Конечно, никаких иллюзий по поводу бессмертия Самойлова не питала, но на данную тему старалась не думать. Она резонно считала, что со всеми это когда-то произойдет, только случится в далеком будущем и по естественным причинам. Трагическая же смерть, а тем более насильственная – к этому она психологически совсем не была готова.

Звонить Кириллу не хотелось. Начни она говорить – обязательно расплачется. А брат, всегда такой спокойный, веселый, уравновешенный, просто не способен рассуждать ни о чем неприятном, мрачном. Если что-то иногда и расстраивало его, то недолго. Достаточно десяти минут, чтобы он вернулся к своим базовым настройкам. Удивительное качество – Кирилл умел стряхивать с себя негатив, как собака воду после купания. На любые пессимистические рассуждения у него тут же включалась рефлекторная глухота. Кира даже иногда завидовала такой удивительной способности. В любом случае из подобного человека, при всех его достоинствах, жилетка плохая.

Конечно, был еще Кузьмич, исключительно внимательный и понимающий. Такой человек всегда и выслушать может не перебивая, и правильные слова для утешения подберет. Но вместо ожидаемого «Алло» Самойлова услышала в трубке противный механический голос: «Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети». Отложив телефон, Кира снова уставилась в стену После получасового созерцания рисунка на обоях она почувствовала, что погружается, как в болото, в какое-то вязкое состояние, похожее на депрессию. Чтобы как-то отвлечься, она заставила себя сползти с дивана и направилась в кухню сделать чай.

В коридоре со вчерашнего дня так и осталась лежать книга, подаренная приятелем. Самойлова по дороге прихватила ее с собой. Налив чай и устроившись поудобнее на одном из стульев, она взглянула на обложку. Там значилось: «Маркетри – искусство отделки мебели ценными породами дерева». Только сейчас до нее дошло, с какой стати приятель решил сделать такой подарок. Кира еще со школы мечтала заниматься дизайном интерьеров, собиралась поступать в архитектурный. Но на экзамене по живописи ее срезали, заявив, что с цветом абитуриентка работать не умеет. Аргумент был смехотворным и даже обидным: брат в свое время сделал ей просто шикарный подарок, оплатив годовое обучение у одного из лучших, по отзывам, преподавателя в городе. Тот хвалил ее за невероятный диапазон оттенков и гарантировал, что с его предметом у нее проблем не будет. И вот после этого услышать, что она чистой воды график, было просто оскорблением. Спорить с приемной комиссией смысла не имело, хотя и очень хотелось. Вариантов было немного: или плюнуть на хрустальную мечту слюной, или попытать счастья на следующий год. Самойлова выбрала второе.

Поначалу она совершенно бездумно перелистывала страницы, на которых красовались пузатые комоды бомбе, вычурные шкафчики и помпезные секретеры. От всего этого нарочитого великолепия слегка подташнивало. Кира даже не могла себе представить, как можно комфортно существовать в обстановке, где со всех сторон сверкает позолота. Но вот дело дошло и до модерна. Кира не очень внимательно вчитывалась в текст, поскольку и так знала об этом стиле столько, что могла написать вполне сносную статью: прихотливая текучесть, волнистые линии, полный отказ от подражательства и заимствования старых форм и все в таком же духе. Перелистывая страницы, она постоянно натыкалась на упоминания известных мастеров того времени. Фамилии Галле, Пруве, Шарпантье, Серрюрье убаюкивали своей мягкостью и напевностью. И иллюстрации выглядели замечательно. Изысканные плавные контуры, причудливо изогнутые элементы декора, растительные орнаменты из шпона ценных пород древесины придавали прочной и надежной мебели видимость хрупкости и легкости. Самойлова переводила взгляд с одного изображения на другое, нигде надолго не задерживаясь. Лишь один дизайнер и проектировщик мебели привлек ее внимание – Луи Мажорель.

Ему в книге отводилась большая глава. Она сопровождалась не только фотографиями работ мастера, но и снимком его дома, который во всем мире известен как Вилла Джика. Кира и раньше видела этот шедевр XIX века, даже находила здание в одном из номеров старого журнала L’Illustration. Правда, дом тогда произвел на нее скорее тягостное впечатление – мрачное здание с нависающим верхним этажом и обилием печных труб скорее наводило мысль о готике, нежели о модерне. Девушка сравнивала его с известным особняком Рябушинского и находила, что Шехтель все же значительно тоньше чувствовал этот стиль. Теперь же Самойлова посмотрела на творение иначе. Возможно, все дело было в освещении – залитый закатным солнцем особняк смотрелся изысканно и даже таинственно. Здание выглядело настолько необычно, что полностью завладело ее вниманием. Пристально всматриваясь в изображение, девушка невольно отвлеклась от тягостных мыслей и успокоилась.

Глава 3

Интерес к изучению нового предмета очень часто проходит через призму личности педагога. При желании первичный интерес к наукам можно отбить у любого, даже самого любознательного человека. Кира это знала по себе – часть школьной программы для нее просто осталась за гранью восприятия. С фотокурсами все было наоборот. Алексей Алексеевич ничего не навязывал, ни к чему не принуждал, он просто рассказывал, и его хотелось слушать. И никогда не злоупотреблял специальной терминологией, если все можно объяснить простым языком. За это его все особенно ценили.

Он и внешне был очень приятен: маленький, толстенький, улыбчивый, какой-то домашний. Казалось, житейские бури и драмы пронеслись где-то высоко у него над головой. То, что преподаватель в прошлом оказался военным корреспондентом, объездившим все горячие точки, для всех ребят в группе явилось полной неожиданностью. Между тем совершенно случайно выяснилось, что его снимки в свое время публиковались не только у нас в стране, но и в таких серьезных изданиях, как The World Street Journal.

Алексей Алексеевич никогда не кичился своим опытом и не грузил прописными истинами, а просто на примерах показывал, что значит удачный снимок, особо обращая внимание на свет и эмоциональную насыщенность. В этом человеке снобизм отсутствовал напрочь, и сам он признавался, что, даже щелкая «от пуза», можно создать шедевр. Правда, оговаривался, что вероятность такого события ничтожно мала, так что все же стоит постигать азы. Спорить с ним не хотелось. Было желание только внимать. И главное, преподаватель не позволял себе грубой критики. Если кто-то из одногруппников демонстрировал не самый удачный кадр, Алексей Алексеевич с легкой иронией замечал: «Ты погиб, как муха в рассоле» или «Ты погиб, как швед под Полтавой». Такие замечания вызывали только улыбки, и никто никогда не обижался. Если же кто-нибудь посягал на шедевр, преподаватель уважительно замечал: «Пять только за попытку», хотя никаких отметок на курсах не ставили. Он всегда аргументировал свои замечания. Досконально разбирая каждую работу, он умудрялся при этом ненавязчиво дать как раз ту самую базу, которая требовалась любому новичку. После очередного урока Кира выходила какой-то обновленной, будто увидев мир другими глазами. В голове тут же начинала роиться куча замыслов и идей.

Но именно в этот день на занятия поставили нового преподавателя. Голова Киры и так была забита другими вещами и не очень приспособлена к восприятию свежей информации, а тут еще он. Глядя на педагога, девушка думала: «Если кто-то спросит меня, кто такой зануда, я покажу эту тоскливую ворону, и вопрос отпадет сам собой». К уроку тот подготовился тщательно – сделал целую презентацию. С первого же взгляда на нее всем стало понятно, что придется запастись терпением и мужеством. Залипнув на первом слайде, состоящем из убористого и нечитаемого текста, он стал так монотонно бубнить какую-то нудятину, что многие из одногруппников Киры тут же впали в анабиоз. Те, что покрепче, чуть не порвали рты от зевоты. Минут через двадцать нервы у одного из курсантов все же сдали, и он выпалил: «Мужчина, перейдите к следующему слайду!» Педагог очнулся, нашел глазами говорящего и прожег в нем дыру.

Критику молодой человек не воспринимал ни в каком виде. В отместку за нетерпеливость все оставшееся время лекция превратилась в одну большую нотацию. В ней автор доказывал присутствующим, что ничего путного из них не выйдет по определению. Для усиления эффекта он периодически делал театральные паузы. Склонив голову, преподаватель углублялся в созерцание костяшек пальцев. Всем начинало казаться, что педагог задремал и появилась надежда посидеть тихо до конца занятий. Но тут он снова вскидывал на аудиторию глаза и продолжал выедать мозг чайной ложечкой.

Встать и уйти просто не позволяло воспитание, впасть в кому – физические возможности, а спать совсем не хотелось. Пришлось пойти по пути наименьшего сопротивления: Самойлова просто выключила звук и стала думать о том, что ее в данный момент тревожило больше всего.

Смерть Наташи произвела на Киру такое впечатление, как если бы под ее ногами взорвалась бомба. Это просто не укладывалось и не могло уложиться в голове. Иногда она даже спрашивала себя, не придумала ли разговор с Олей ее богатейшая фантазия. Но нет, Самойлова четко помнила весь разговор, вплоть до интонаций.

Отринув в очередной раз сомнения в своей адекватности, она пыталась найти хоть сколько-нибудь правдоподобное объяснение происшедшему. Веричева не получала деньги по гос-контрактам на строительство чего-нибудь мегаэпичного, но абсолютно ненужного, не прокладывала газопроводы в неведомые дали, даже не владела сетью бензоколонок, которая покрывала бы полстраны. Ее бизнес давал вполне приличный доход, чтобы закрывать все текущие потребности. Но не более. Никто в семье не ездил на Ferrari и не носил обувь от Louis Vuitton. Хотя возможно, для Наташи арт-салон служил только прикрытием для какого-нибудь более серьезного бизнеса, о котором никто не знал в ее семье. Если так, в материальном отношении это было бы заметно. Хотя, возможно, она не возглавляла его, а была только исполнителем. Что-то сделала не так, и ее убрали. Но кто сможет и захочет ответить на этот вопрос? Да и смахивала эта версия на какие-то мафиозные разборки, так что верилось в нее с трудом.

Оставался еще вариант бытового убийства. Кстати, он, судя по криминальным хроникам, являлся самым распространенным. Но представить себе Андрея или Олю с ножом или сковородкой в руках у Киры не получалось. Веричева-младшая была совершенно оранжерейным созданием, которая даже не представляла, откуда берется хлеб. Всю жизнь ее кто-то опекал и заботился о ее хрупком здоровье. Вообразить, что та решила убить мать, все равно как допустить, что истинно верующий католик решил прикончить папу римского. Копылов тоже не тянул на роль Джека-потрошителя. Несмотря на весьма поверхностное знакомство, Самойлова довольно четко уяснила: Андрей приходил в бешенство только от грязи и беспорядка. Однако он при этом хватался не за кинжал, а за тряпку. Наводя порядок, тот мог зудеть часами, доводя всех занудством до нервного срыва. Однако при этом никогда не повышал голос. Самойловой как-то довелось быть свидетелем, как тот оттирал брызги зубной пасты на зеркале в ванной. В тот момент она узнала про Наташу и ее дочь за десять минут столько бытовых подробностей, сколько не удалось набрать за предыдущие несколько лет общения.

Дальше мысль двигаться отказывалась категорически. Все остальные возможные причины смерти Веричевой выглядели еще более фантастическими. Мозги скрипели так усердно, что, казалось, этот неприятный звук уже должен быть хорошо слышен в аудитории. Сломать шаблоны и расширить горизонты исключительно силой воли также не получилось. В итоге Кира пришла к единственно правильному выводу: в текущих обстоятельствах информации настолько мало, что просто зацепиться не за что.

Еле отсидев занятия, Самойлова отправилась к Оле. Она спешила так, будто в данной ситуации время имело значение: лавировала в толпе на переходах между станциями метро, бежала вверх по эскалаторам, четко вымеряла, в какую дверь какого вагона надо войти, чтобы оказаться ближе к выходу. Но подходя к дому подруги, Кира вдруг затормозила. Неожиданно она поняла, что совершенно не представляет, как следует себя вести. Надо же соответствующим образом реагировать: что-то говорить, утешать, соболезновать. Но ни одна из заготовленных фраз ее не устраивала. Все выглядело какой-то казенщиной, а не отражением того, что сейчас на душе.

Кира вообще не понимала, как людям приходит в голову говорить такие глупости, как «не переживай», «успокойся», «все будет хорошо». Кого такое вообще может утешить? Разве можно не переживать и верить, что все будет хорошо, когда умер самый близкий человек? Это же не сломанный палец – срастется, и все будет как прежде. Весь ужас смерти как раз в том и заключается, что ничего уже нельзя изменить и поправить.

В своей жизни Самойлова лишь раз столкнулась с подобной ситуацией – когда умер ее отец. Но он не был ей близок. Этот человек просто жил с ней под одной крышей, никак эмоционально не соприкасаясь. Так что его уход не стал для дочери большой трагедией, скорее облегчением. Хотя ей до сих пор стыдно было себе в этом признаться. Глядя на мертвое тело, ей вспоминалась давнишняя история, рассказанная матерью. В то время Кире только исполнилось девять месяцев и ни о каком прямохождении речи пока не шло. Зато она на тот момент виртуозно освоила перемещение на четвереньках. Траектории движения по квартире напоминали броуновское движение элементарных частиц. Резкие смены локации периодически вносили эффект неожиданности для взрослых. Предсказать появление и исчезновение отпрыска в определенных местах не представлялось возможным. И для уборки в доме это становилось реальной проблемой.

Как-то Ирина опрометчиво решила помыть полы, пока ребенок увлеченно изучал на вкус ножку стола на кухне. Но не рассчитала степень вовлеченности в процесс. В самый неподходящий момент Самойлова-младшая неожиданно возникла из-за угла коридора и двинулась в сторону прихожей, как торнадо. Увернувшись от пролетающего по скользкому полу тела, мама сообразила, что единственный способ успешно закончить начатое – временно инактивировать ребенка. С этой целью она подхватила на руки дочь и водрузила на живот супругу, который в это время дремал на диване перед телевизором. Действие сопровождалось фразой: «Подержи ее минут десять, пока я закончу». Но Валерий не был готов к таким жертвам, тем более к столь близкому контакту с детьми. Как только Ирина закрыла за собой дверь в комнату, та тут же распахнулась вновь, и Кира была выставлена в коридор. Для верности ее отпихнули ногой подальше, после чего дверь захлопнулась.

Эту историю, достойную похода к психоаналитику, Ирина зачем-то рассказала дочери, когда той было лет около одиннадцати. Нервная система у Киры оказалась довольно стабильной, но все равно глубокий след остался. Став постарше, она периодически пыталась представить, что стало бы с той ногой, которая попробовала бы выпихнуть ее ребенка из комнаты, и получался голливудский хоррор. Когда же Самойлова слышала, что говорил отец по поводу взаимоотношений с детьми, фантазия только разыгрывалась. По его мнению, растить, воспитывать, ухаживать и заботиться – удел таких малахольных, как Ирина. Ему же достаточно отвести ребенка один раз в торговый центр и накупить ворох дешевых тряпок, чтобы тот стал преданным как собака.

Логично, что после таких детских воспоминаний кончина отца оставила Киру совершенно равнодушной. Поэтому, какой ужас испытывает человек при потере одного из родителей, она просто не могла себе представить. Тогда как утешать? Что говорить? Представив, что произносит заезженную и ничего не значащую фразу «соболезную», она передернула плечами, тяжело вздохнула и шагнула в подъезд.

Самойлова ожидала увидеть Олю всю в слезах. Думала, что ее придется обнимать, гладить по голове и говорить всякие глупости типа «все наладится», потому что говорить и делать все же что-то придется. Но подруга была скорее заторможенной и оглушенной, чем убитой горем. Она просто сидела на стуле и смотрела в стену. Кира внутренне облегченно вздохнула. Как справляться с чужой истерикой, она знала только по фильмам. А отвешивать пощечины и плескать в лицо холодной водой очень не хотелось. Первичный шок тормозил все естественные реакции, слезы придут позднее. Она это испытала на себе, пусть и не при таких драматических обстоятельствах. Так закончилась ее первая любовь – шквал эмоций от потери накатил только через пару дней после расставания. До этого она была холодна, как голова чекиста, и сама удивлялась этому состоянию.

Отбросив старые воспоминания, Кира осторожно поинтересовалась:

– Оленька, дорогая, ты можешь сказать, как это случилось?

– Я толком ничего не знаю, – покачала головой подруга. – Мне из полиции позвонили. Маму обнаружили здесь недалеко, она шла поздно вечером от парковки через арку соседнего дома. Следователь говорит: «Произошло убийство с целью ограбления. Пропала сумка». Завтра еду на опознание.

– У нее с собой было много денег?

– Нет…

И тут произошло то, чего Самойлова боялась больше всего. Сначала Олю просто затрясло, как в ознобе. А потом хлынули слезы. Причем в таком объеме, что Кира помимо воли удивилась, что человеческий организм способен работать, как водопроводный кран. Вовремя спохватившись, она кинулась к подруге, грохнулась перед ее стулом на колени и прижала к себе.

– Тише, тише, – стала шептать она в самое ухо, поглаживая по плечу.

Подруга заходилась в плаче и что-то пыталась бессвязно бормотать. Разобрать можно было только отдельные слова и всхлипы, больше похожие на звуки, который издает человек, всплывающий из глубины, чтобы глотнуть воздуха. При этом Оля оказалась на удивление сильной. Самойловой с трудом удавалось ее удерживать, когда та пыталась вырваться.

Сколько времени продолжалась истерика, Кира не могла сказать. По ощущениям, очень долго. Что говорить, она по-прежнему не знала. Чисто на автомате она повторяла: «Чи-чи-чи», – и успокаивающе поглаживала по спине. Помогло ли такое утешение, сказать было сложно. Но постепенно Веричева-младшая начала успокаиваться. Всхлипы стали реже и тише. Но Самойлова продолжала прижимать подругу к себе. Только убедившись, что та затихла окончательно, она рискнула расцепить руки. Хорошенькое личико Оли изменилось до неузнаваемости. Как-то вдруг от слез глаза, нос и губы у нее распухли, взгляд стал каким-то бессмысленным.

Кире и самой очень хотелось плакать, но где-то на краю сознания она удерживала себя. Если бы дала волю, сейчас в истерике колотились бы обе. Понимая, что это только временная передышка, Самойлова деловито осведомилась, где в доме аптечка. Оля тупо ткнула пальцем в один из выдвижных ящичков и закрыла лицо руками.

Порывшись в отделении, Самойлова с облегчением нашла пузырек с пустырником. Отсчитывать сорок капель и разводить водой ни времени, ни желания не было. Поэтому она просто все содержимое вылила в стакан и протянула подруге.

– Пей одним глотком, – властно заявила она.

Оля подчинилась. Судя по реакции, гадость была отменная. Она сначала задохнулась от большого количества алкоголя, потом скривилась от противного вкуса. Из глаз снова брызнули слезы. Но уже другие, как от боли. Продышавшись и справившись с ощущениями, девушка опять открыла рот, чтобы заговорить. Но Кира прижала ее руки к туловищу и посмотрела в упор:

– Посиди немного и помолчи.

Веричева-младшая попыталась высвободиться и опять открыла рот. Но Самойлова опять ее остановила:

– Нет. Потерпи немного. Иначе я вызову скорую и тебе закатают снотворное. Или вообще увезут в больницу.

Угроза подействовала. Подруга подчинилась, но Самойлова руки не отпустила. Она чувствовала, как под ее ладонями мышцы постепенно расслабляются и перестают сопротивляться. Только после того, как она убедилась, что затравленное выражение глаз пропало и взгляд стал более осмысленным, Кира медленно поднялась с колен.

– Чай будешь? – поинтересовалась она очень тихим ровным голосом.

Оля только кивнула.

Пустырник действовал удивительно быстро. Возможно, дело было даже не в нем, а в алкоголе. В любом случае подруга уже буквально через пятнадцать минут смогла спокойно взять чашку и сделать глоток. Но Самойлова особо не обольщалась. Только дав допить чай до конца, она рискнула вернуться к разговору.

– Значит, денег у Наташи с собой не было?

Оля немного заторможенно посмотрела на подругу, но все же ответила:

– Нет, что ты. Мама никогда не носила их с собой. Да и зачем? Сейчас все карточками расплачиваются.

– Как Андрей? Что он говорит? Он завтра с тобой поедет?

– Ничего не говорит. Он в больнице уже второй день. В тяжелом состоянии. Я даже ничего ему сообщить не могу.

– Что за напасть! С ним-то что случилось?

– Как в дурном сне, – будто про себя сказала Оля и потрясла головой. Обернувшись к Кире, она ответила: – Все случилось позавчера. Я пришла из института раньше обычного, отменили последнюю пару. Зашла в квартиру и услышала в комнате у Андрея голоса – один его, второй мужской, незнакомый. Слов было не разобрать, но поняла, что разговор складывался неприятный. Они о чем-то спорили, причем на повышенных тонах. Заглядывать показалось неудобно, и я пошла в ванную, решила помыть голову. Вечером с друзьями собиралась на концерт, хотелось привести себя в порядок. Когда вышла, голоса уже стихли. Ну, я и решила поинтересоваться, что произошло. Постучалась в комнату, Андрей не отвечает. Заглянула – а он лежит на полу без сознания. Потрясла за плечо, а он в себя не приходит. Испугалась, конечно, скорую вызвала. Врач, когда его забирали, сказал: «У него инсульт. И даже если выкарабкается, то останется тяжелым инвалидом».

– Может, деньги на лечение нужны или сиделку нанять? Вообще все, что нужно. Ты только скажи.

– Нет, спасибо, деньги есть, – спокойно ответила подруга, но вдруг голос дрогнул, и она опять расплакалась, хотя уже не так горько. – Я же осталась совсем одна! Что мне делать? Я же ничего не умею. Даже чай себе сделать. Вот объясни мне, почему у мамы он сладкий, а у меня нет?

– А ты сахар клала?

– Разве нужен сахар? Я думала, он сам по себе сладкий.

– Нет. – Кира не смогла сдержать улыбку.

– Вот видишь, я элементарных вещей не знаю. Всегда все вокруг всё за меня делали: бабушка, мама, Андрей. Теперь мне все придется делать самой.

– Ничего страшного, когда припирает, учишься очень быстро, – основываясь на собственном опыте, веско заметила подруга.

В этот момент она вспомнила первые месяцы независимости. Мир в тот момент открылся совсем с другой стороны. Он вдруг перестал быть Диснейлендом, где все было комфортно и весело, только без родителей. Оказалось, это – жуткая рутина, состоящая из своевременной оплаты коммуналки, закупки продуктов, стирки, уборки, глажки, мелкого ремонта сантехники и прочих досадных неприятностей. И эта бытовуха съедала почти все свободное время. Поначалу Кире вообще казалось, что она живет исключительно для того, чтобы содержать квартиру. Ни на что другое у нее просто не оставалось времени. Но постепенно, освоившись и оптимизировав процессы, она свела активность в этом направлении к минимуму и стала просто наслаждаться относительной свободой и условной независимостью.

Да, из Самойловой утешительница была такая же, как из асфальтоукладчика – солист балета. Окрепнув в позиционных боях с работниками ЖКХ и бригадами по ремонту, которые в критический для них момент вдруг переставали понимать русскую речь, она просто не могла осилить проблему приготовления чая. Оля же, которая только стояла у подножия лестницы, ведущей в самостоятельную жизнь, психически была не способна встретиться лицом к лицу с жесткой реальностью и только сильнее расплакалась.

– Оля, милая, – обняла ее Кира, судорожно соображая, как бы ей успокоить подругу – Чем я могу тебе помочь? Хочешь, завтра с тобой поеду?

– Нет, спасибо. Это только мое дело, не хочу тебя вмешивать.

Кира молча кивнула. Настаивать на чем-то и тем более навязываться было не в ее принципах. Девушки какое-то время сидели, не проронив ни слова. Самойлова думала, что же будет дальше: «Скорее всего, убийцу искать никто не будет. Наташа не была известной фигурой, чтобы ее смерть наделала много шуму в медийном пространстве. Впрочем, в нашей стране даже убийства видных политиков висят нераскрытыми годами, чего уж говорить про какую-то владелицу арт-салона. А самим браться бессмысленно, это тебе не история про Петю и его папу». Оля же тихо плакала, постепенно успокаиваясь.

– Знаешь, что странно? – сказала она, шмыгая носом. – Когда Андрея увезли в больницу, я в его комнате на полу нашла какую-то бумагу. Тогда еще удивилась: всегда идеальный порядок, все на своих местах, а тут что-то под ногами валяется. Подняла. Смотрю – похоже на копию какого-то документа. Только вот на каком языке, не разберешь. Я еще подумала: «Откуда у преподавателя училища такие бумаги?» Вдруг ее обронил тот человек, что ссорился с Копыловым, как думаешь?

– Вполне вероятно, – пожала плечами Кира.

– Но какие у них могут быть дела? Он же простой преподаватель, а документ, судя по всему, серьезный. – Оля встала, прошла в соседнюю комнату и вернулась с каким-то листом. – Вот, видишь?

– Да, действительно. Какие-то значки, цифры. Непонятно.

– И я о том же. Сначала приходит человек с бумагой и Андрея увозят с инсультом. Потом убивают маму. Тебе не кажется, что тут все как-то связано?

– Не знаю, – задумчиво протянула Самойлова. – А можешь дать этот лист на время? Найду кого-нибудь, кто сможет это перевести. Надеюсь, тогда станет понятнее.

– Бери, мне он не нужен.

Новость была настолько ошеломительной, что Кира еще по дороге домой позвонила Кириллу и Кузьмичу и объявила общий сбор, не вдаваясь в объяснения. Ворвавшись в квартиру, она быстро растолкала Чика и вытащила его, еще не до конца проснувшегося, на прогулку. Очень хотелось потом сесть и все спокойно обсудить, не отвлекаясь по мелочам. Промчавшись вокруг дома чуть ли не бегом, Самойлова вернулась ровно к назначенному часу. Но время шло, а гости все не появлялись. Ждать их становилось невыносимо. Чтобы как-то справиться с возбуждением и отвлечься, девушка взяла тряпку и начала оттирать фасад кухни.

Беда в том, что утром шел дождь, и Чик решил полежать в грязной луже на обочине дороги. Сначала пес улегся животом. Однако что-то его не устроило, и он перевалился на бок. Попытки поднять питомца успехом не увенчались. Чик лишь изредка косил глазом на хозяйку, но не шевелился. Он бы так и вздремнул в этой импровизированной ванной, если бы мимо с ревом не пронесся мотоцикл. Подобной наглости пес снести не мог. Он тут же вскочил и помчался по улице, прогоняя «врага». По возвращении домой довольный своей победой Чик, еще не выходя из образа свиньи, почесал бок об угол кухни. Разумеется, это был тот самый бок, на котором он лежал в луже.

Кира только успела выбросить грязную тряпку, как раздался долгожданный звонок в дверь. На пороге, привалившись к косяку и скрестив на груди руки, стоял брат.

– Ну что, кто-то совершил идиотский поступок, и ты хочешь понять, почему та единственная извилина в его голове, на которой крепились уши, вдруг распрямилась? – поинтересовался он, ухмыляясь.

– Нет, я хочу понять, как наш папаша, который в принципе не мог испытывать родительских чувств, не придушил тебя в детстве? – в тон ему заявила сестра.

– Обязательно придушил бы, если бы не разврат, которому он постоянно предавался. Дома батюшка появлялся настолько редко, что мы были едва знакомы. Кстати, та же участь грозила и тебе. Посему причина нашего с тобой существования на белом свете кроется в аморальном образе жизни нашего папеньки.

Такие упражнения в острословии являлись для них обычным делом, и диалоги могли продолжаться очень долго. Но в этот раз их прервало появление Кузьмича. Он, как ни странно, на сей раз прилично выглядел. Еще удивительнее, что принес в подарок один белый ирис. Обычно презенты приятеля отличались исключительной оригинальностью – это могло быть все что угодно, вплоть до перфоратора или стека для верховой езды. Торжественно вручив цветок Кире, гость молча направился на кухню и осыпался на стуле, будто из него вытащили позвоночник. Пока Кузьмич двигался в сторону пищеблока, Кирилл ему вдогонку нарисовал в воздухе указательными пальцами сердечко и мечтательно закатил глаза к потолку. Подобная трактовка происходящего сестре очень не понравилась. Нахмуренные брови и продемонстрированный кулак четко дали понять, что развивать тему не стоит.

Повод для встречи был исключительным, но традиции нарушать не хотелось. По этой причине тут же был поставлен чайник, а из холодильника извлечен объемный контейнер с чем-то на вид съедобным. Кузьмича данный предмет не смутил: он готов был съесть все, что будет выставлено на стол. Кирилл же по привычке напрягся. Даже тот факт, что сквозь пластиковые стенки явно просматривался многослойный пирог, его не успокоил. Богатый опыт подсказывал: не все то, что выглядело привлекательно, оказывалось таким же на вкус. Поэтому, принимая из рук сестры тарелку, он подверг содержимое тщательному анализу. Запах и внешний вид подозрения не вызвали, но обольщаться было рано. Отправив в рот небольшой кусочек, Самойлов настороженно пожевал, прислушиваясь к ощущениям. Только после этого он ухватил кусок побольше и довольно замычал:

– Что за вкуснятина?

– Гибаница, – усмехнулась Кира.

Ее искренне повеселила реакция: регулярные гастрономические эксперименты развили в родственнике исключительную подозрительность. По его мнению, в большинстве случаев угощения сестры отличались сомнительными вкусовыми качествами, хотя внешне выглядели вполне прилично. Но на этот раз она решила, что до бесконечности истязать Кирилла, подсовывая что-то экзотическое, было бы слишком жестоко. Иногда следовало делать передышки.

– Как-как? – переспросил тот с набитым ртом.

– Ги-ба-ни-ца. Традиционное блюдо балканской кухни. Там слоями творог, мак и яблоки.

– Ага, я уже понял. Меня название интересовало, а не рецепт.

Гости уничтожали пирог, Кира же, как обычно, с чашкой в руке встала между ними, прислонившись к столешнице. Последним на кухне появился Чик. Ему тоже очень захотелось пирога. Сделав круг, питомец понюхал у всех коленки, пару раз капнул слюной на дорогие брюки Кирилла, но никто не обращал на него внимания. Он взглянул с надеждой на хозяйку, но быстро понял, что раздача вкусняшек отменяется. Восприняв отказ как оскорбление, он со вздохом сел девушке на ногу, отдавив скакательным суставом ей пальцы.

1 Две строки из четверостишия Омара Хайяма.

2 С просторов интернета. Сама история: https://www.facebook.com/ kaminsky.maria/posts/10204405579098236?_rdc=2&_rdr. И рассказ хозяйки: http://koniclub.pro/forum/index.php?threads/kon-vasilij-zvezda-internetov-koni-sobaki-koty-kartinki.2293/

3 Mamihlapinatapai (обычно читается как «мамихлапинатапай») – слово из языка племени яганов (Огненная Земля), указано в книге рекордов Гиннесса в качестве «наиболее емкого слова» и считается одним из самых трудных для перевода. Оно означает «Взгляд между двумя людьми, в котором выражается желание каждого, что другой станет инициатором того, чего хотят оба, но ни один не хочет быть первым».

Продолжить чтение