Большая тень от маленькой руки

Свадьба

Сегодня свадьбу кто – то водит,

во след смотрю, автобус слёз,

в своей душе завёл синодик,

где имена ушедших грёз.

Уходят в даль её машины,

я остановочный мангал,

душа задела за вершины,

укол, я песенный вандал.

Строка за буквой словно ножик,

отрезать рифменный скандал,

у музыкантов это прожиг,

за нерв на дыбу, в звуков дар.

Платочек пролетел смущённо

нарушив сердца календарь,

вдали мигнул кроваво сонный,

уже пропетый кло…ондайк.

Я мысль, как двери на цепочку,

что б в щёлочку на мир взглянуть,

а там болото, клюква – кочка,

кислятина, да и хомут.

Зачем мне чай, сирени столик,

и шин шипящее – приду,

Есенина зелёный томик

ей не заменит тамаду.

Взгляну в товарный путь фотоник:

ты за волной с босой ногой,

а вот листаешь чей – то томик,

смущая девственный покой.

Письмо из летнего тумана

разбитой чаши угольки,

ох сколько выпито обмана,

но в жизнь легли черновики.

Они натянутые в пяльцы

крестом исколоты давно,

по шорам тёмным постояльца

зелёный змей, её вино.

Смотрю кругом, другие дали,

кольцо замужества, как Крит,

здесь минотавры поджидали,

семейной жизни лабиринт.

А я вздохнув, надел сандали,

по тёплой улице, как мышь,

уже смотрю в речные дали,

где улыбается камыш.

Маленькое лето

Я не могу забыть то маленькое лето

когда оно фырчит из-под сапог

дождей печать установило вето

на тот грибной неведомый чертог.

И ягоды в дубраве обленились

цветы запрятав в малахита мох,

но день в деревне проведённый милость

твоё тепло и удивлённый вздох.

Пусть дождь шумит, как загнанное эхо,

нам не доступна вечера печаль,

глаза шутливо плавают от смеха,

нырнуть туда и закричать – “Причаль.”

Достать вино похожее на зори

у печки позабыть о колдовстве,

и губы тихо, мягко скажут ссори,

запнувшись в этой маленькой строфе.

Рука тепла, но в пальчиках спят бури,

глаза, глаза, а что же вам сказать,

забыться в этой сладкой увертюре

а уж потом по пуговкам варзать.

О наше сердце ты ночами бьёшься,

чтоб сохранить невидимую нить,

что как кузнечик прыгает, смеётся,

и позволяет мне тебя любить.

Мир по весеннему воздушен

Тьма расплетает косы брега,

река туманами ворчит,

в весну кидают горстки снега,

они как буквы в алфавит.

Горчицей смазаны вокзалы,

стыдливо прячутся в ночи,

то воды грязь с дорог слизали

и воздух в фартуке горчит.

Журчанье вод, машин гуденье,

вся музыка наоборот,

и барабан, колёсный гений,

гремит не закрывая рот.

Твоя рука всё жжёт, всё может,

встарь, это жажда колдовства,

а губы царственно помножат

сиянье звёзд, в цвет божества.

Проснутся утренние розы

лучами солнца в позолот,

весна меняет только позы

и милой ножки поворот.

Мир по весеннему воздуш

я как последний поцелуй,

не в лоб, тогда я буду скучен,

войди в закат, где обалдуй.

Был вечер, май…

Был вечер, май, стучат вагоны

на полустанке суета,

а в окнах мечутся погоны,

гармонь смеётся, лепота.

Дверь в рукопашку побороли,

с подножки прыгает родня,

одна минутка, бабам зори,

в глазах слеза на радость дня.

Состав на выдох, размечтал

но вдруг губой зашевелил,

за чмокал, берегись начальство,

гудок, как капелька чернил.

Сирень, её цветов проказы,

у женщин распахнули грудь,

то бабок жалостливы сказы,

война – горбушка для подруг.

Художник

Иду сегодня в Эрмитаж,

там женщина сидит в бардовом

а на стене уже в лиловом

и красный конь, то эпатаж,

я на другой спешу этаж

и всюду девушки, их спины,

ах все немножечко Марины,

что ж надо кисть, мольберт, кураж,

наборы красок, тихий свет

и всё…, потеха для мужчины,

а раньше в копоть от лучины

давали спины нам ответ.

Шагает девушка в балет,

ещё пальто её багрово,

в уборной белый свет суровый,

он к телу до последних лет.

Поклонников цветастый след,

зачем к пуантам припадая

вы ищите пути Валдая,

звон кандалов, в ногах побед.

Вон обалдуй цветёт, в нём бред,

да он дошёл до поцелуя,

в душе он ищет аллилуйя,

художник он, но не поэт.

А вот в ночи уже исход,

кисть тормозами не владеет

и вот любовь уже в аллее

смеётся, приоткрывши рот.

Как страстно жизнь заведена,

она не высохла, нагая,

глазами жалобно моргая,

вся зацелована она.

Под утро новый поворот

и вся одетая, в лиловом,

в седле, с причёской новой,

и в Эрмитаж вполоборот…

Гласных энтропия

О мельница, ты всё ещё живая,

тут Пушкин хаживал, тут соловьи,

и девушке приветливо кивая

ты сочиняешь строчку о любви.

Река вела, я шёл по этим кручам,

тут деревень лохматые крылы,

что шелестят на встречу гордым тучам,

а сено собирается в валы.

Не забывай родимая Россия,

мой голос – поэтический романс,

в нём часто в звуках гласных энтропия,

и в голове таинственный туман.

Река в ручей, завязывает сухость,

сустав ветвей сплетается в шатёр,

луч в перепонку, в зелень слуха,

а вот в волне танцует солнца флёр.

Дорога в лес, где сосны в сарафанах,

вершины глаз не может рассмотреть,

а под ногою семени фонтаны,

что б смыслы раскатать хотя б на треть.

Шумит сосна, поскрипывают дёсны,

ветрам не просто покропить слова,

наверно вспрыснуть надо прежде вёсны,

сирень, поклон и в платьев кружева.

Придётся взяться за искусство,

в дыханье грёз, подарим ка цветы,

ромашки, пусть им будет пусто,

а василькам ещё расти.

Вода, вода, тебе поём мы оду

ты в жерновах, и водишь поезда,

и деревце из шишки водит воду,

и птичка пьёт слезинку из гнезда.

Восторг, восторг, вот няни скромный домик,

былин и сказок полынья – своя,

она вошли в поэта скромный томик,

теперь те строки для меня семья.

Я был под вечер, сокрушались тучи,

и все русалки спрятались у дна,

но вот мадам, из тех, уже летучих,

у лесенки стояла и одна.

Я обалдел, в поэзии был случай,

тогда Тамара, вот её броня…,

а эта просто подмигнула тучам,

они ушли, как сели на коня.

На завтра вспоминая этот случай

не мог лрипомнить вещие слова,

они накатом с поэтичной кручи

нашли к душе пустые рукава.

Капля света

У ёлочной иконы- свечка,

воск каплет, святцы и глаза,

а в комнате два человечка,

ох если б их облобызать.

Воск падает слезою в полночь,

застывший смех, как егоза,

н в веточках рождает всполох,

а в лампочках спешит гроза.

Свеча сгорая дым вдыхает,

как в том альбоме, альбатрос,

он шейку буквы изгибает

от первой к той, что кончит кросс.

Друзей забытых  в дымном тыне,

мы разглядим сквозь призму лет

ох если б все собрались ныне…,

ах детство, из дали привет.

Свеча сгорела, капля света

на самом кончике пера,

ведь то лишь дымка для поэта

и  женских шуток веера.

Прощальные гудки

И руки стали потными от бури,

глаза от слёз, намыкались тогда,

ах эта жизнь вся начиналась с дури,

и пароход нас вёз, но не туда.

Прощальные гудки, о чём они кричали,

махала ты платком, не забывай,

на досочках скучального вокзала

стоял не я…, и не кричал – бывай.

Открыта суть, для старой милой боли,

гортань раскрыта, крикни, помолись,

я не готов, не сыграны все роли,

ты просто на дорогу обопрись.

Теряем цвет по волоску

Лесная пуховина

Сердца трель

Больница