Бой без правил. За любовь
Пролог
Двадцать восемь лет назад, девяностые.
– Вот же с-с-сука, сука, сука!
Мишка Костров хлёстко бьёт ладонью по рулю. Новенькая «Десятка» отвечает ему возмущённым гудением клаксона. Скрючившись над приборной панелью, Мишка оглядывает неприметное серое здание при детской больнице. Блядский карцер. Он дёргает ручку двери, выходит наружу, сразу же замечает свежую царапину на литом диске. Проклятье, машину взял только в субботу, новьё новьём! Он пытается отскоблить дерьмо, налипшее на низкопрофильную шину прямо носком кроссовка. Ни хрена не выходит. Миха вытирает ногу о траву, долго и витиевато матерится и, звякнув сигналкой, направляется к зданию. Миха Костров никогда не вернулся бы в эту чёртову жопу области из своей новой жизни, если бы не одно хреновое известие.
Наташка позвонила его тренеру из автомата и как бы между прочим сообщила, что беременна. Просила денег. Когда они встретились лично, она сказала, что денег ей не надо. Чёртова истеричка. Миша не собирался жениться в двадцать три, тем более на ней, а Наташка не собиралась замуж. И рожать она не собиралась. С такой ебанутой бабой вообще не стоило связываться, от таких одни неприятности, напрасно он надеялся, что его пронесёт. Спустя семь месяцев она снова позвонила его тренеру, и вот он – Михаил Сергеевич Костров, действующий чемпион России по ММА – здесь, на пороге роддома. Эта долбаная тварь всё-таки родила. А он не мог оставить всё так. Почему? Да потому что просто не мог.
– Михаил Сергеевич?
В коридоре его ловит хорошенькая медсестра с круглым личиком и крупными светлыми кудрями, которые кокетливо выбиваются из-под чепца.
– Он – это я, – Миха улыбается, вскользь проходясь взглядом по её тощеньким коленкам. Медсестричка краснеет и опускает взгляд. Впечатлилась. А как иначе? Молодой, мускулистый мужик в татуировках, в неплохих шмотках, на крутой тачке. И на рожу весьма неплох. А уж если она хоть иногда смотрит спортивные новости, то наверняка в курсе, кто он такой. Михаил Костров по прозвищу «Скала» знает цену собственной привлекательности – её адресок сегодня же будет у него в кармане. Это немного разбавляет его поганое настроение.
Она отводит его дальше по коридору, открывает дверь палат с отказниками, пропускает вперёд. Мишке хочется заткнуть нос и уши: в комнате стоит плотный запах скисшего молока и многоголосый ор и писк. В палате бегает нянечка, которая едва успевает подойти к каждой кроватке. Сколько их вообще? Десять? Двадцать? Как вообще в таких условиях можно растить детей? Взгляд цепляется за пустую кроватку, с которой нянечка секунду назад сняла и переложила на железную тележку маленький свёрток.
– Что это с ним?
Мишка замечает, что свёрток не двигается и не издаёт ни звука. Ежу понятно, что там ребёнок. Скорее, тельце. Внутри шевелится какое-то неприятное чувство, оно проходится по спине холодком. Хочется передёрнуть плечами. От едва наметившегося хорошего настроения не остаётся и следа.
– Такое бывает, очень редко, но бывает. Детям нужна эмоциональная связь, они, как цветы – если не поливать, чахнут. – Миха всё ещё непонимающе пялится на неё, и сестричка, почувствовав это, поясняет: – Сначала они громко кричат, требуют внимания, потом просто скулят, как щенята, а потом понимают, что к ним никто не подойдёт, и замолкают. Перестают расти, развиваться. А потом умирают. Обычно малышей быстро пристраивают, но порой кому-то из них не везёт. Мы делаем всё, что можем, но это порой физически сложно.
Если Мишка ещё сомневался, то теперь… Ну и сука же!
– Мой-то где?
Она указывает на место у дальней стены. Миша делает один шаг, потом другой, тяжело, словно по вязкой грязи. Глубоко вздохнув, заглядывает в кроватку.
Смуглый, с жиденькими чёрными волосами и носом-пуговицей, в цыплячье-желтом застиранном костюмчике, он лежит и смотрит куда-то в стену – там пляшут тени от кустов. Такое себе развлечение. Он не плачет. Уже не плачет. Мишка чувствует, как колет в носу, но не от запаха детских испражнений. Гнев меняется на растерянность. Костров мнётся с ноги на ногу, даже близко не представляя, что ему вообще теперь делать.
– Точно мой?
– Да, не сомневайтесь. Вот, заявление от Натальи Викторовны…
Блондиночка суёт ему какие-то бумаги, а его от одного звука этого имени уже начинает тошнить. Он не сомневается, что сын его. Миха был у Наташки первым. Первый секс, первый залет. Она не хотела делать аборт – боялась, что потом не сможет родить. А оставить, видать, не захотела. Что люди-то скажут? Сука.
– Ну, привет, друг. – Костров осторожно отгибает край рукавчика и берёт мальчишку за ладошку. Пальцы у него тоненькие, почти прозрачные, и весь он какой-то инопланетный, да вообще, как много он в своей жизни видел таких маленьких детей? Ни разу, пожалуй. Мальчик оживляется, дёргает ножками, крепко сжимает его палец в кулачке.
– Сильный. Хороший будет удар у тебя, мелкий. – Мишка замечает, что у него осип голос. Ещё расклеиться не хватало. Отцовский инстинкт что ли пробился?
– Это хватательный рефлекс. У всех младенцев он есть, – с улыбкой поясняет медсестра. Ей-то смешно, а ему теперь с этим жить.
– Не разбивайте мои мечты, мадмуазель…
– Ирина. – Она снова краснеет и опускает глаза. Костров слышал, что отцы-одиночки вызывают у дамочек лютый восторг. Теперь же он убедился в этом на собственной шкуре. – У вас есть, в чем перевозить?
– Он в бардачок не поместится?
– Михаил Серге-е-евич… – притворно-укоризненно тянет она, едва сдерживая смех.
Ира одалживает ему люльку от коляски, а вечером заходит за ней и остаётся на чай. Остаётся она и на утренний кофе – благо, мальчишка оказался не плаксивым и спал, как сурок – и так три дня подряд.
Костров понимает, во что ввязался, лишь на четвёртый день, когда впервые остается с ним один на один.
– Блять, я две тренировки просрал, у меня бой на носу, а он, чёрт, он ссытся под себя каждые двадцать минут. Может, он больной какой? Ещё жрать ему что-то надо, я ни хрена не понимаю, чем это детское дерьмо отличается от протеина!
Мишка позвонил своему менеджеру и потребовал найти ему няню – нормальную бабу с рекомендациями. За любые деньги. Он дважды был близок к тому, чтобы вернуть пацана обратно, но каждый раз вспоминал тот безмолвный, замотанный в простыню кулёк и крепкий кулачок, сжимавший его палец. Нет, в этом определённо что-то есть. Против природы не попрёшь, или Миха Костров не такой мудак, каким всегда сам себе казался.
– Я назову тебя Ярослав. В честь прадеда моего. Он войну прошёл, врачом был. Классный был мужик.
Тогда Михаил Костров не знал, что этим именем определил всю дальнейшую жизнь своего сына.
Наши дни
Ярослав стягивает с себя заляпанные кровью перчатки, кидает их кулем в мусорный пакет, осматривает себя – руки этой самой кровью забрызганы по локоть. Бросает взгляд на своё отражение в боковом стекле – над бровью бордовая мазня, наверное, пот стирал со лба. Артериальное кровотечение – тот ещё аттракцион, у них было мало времени, потому что одна безумная бегала с ножом вокруг дома. Они прибыли раньше полиции, и им пришлось ждать, пока диспетчер не даст добро. Спасти пострадавшего не удалось.
– Дерьмо собачье.
Хочется увалиться прямо на землю и закрыть глаза: с чувством вины Ярослав давно научился справляться, а вот усталость порой берёт своё. И всё же это лучше, чем калечить себя и других, как делал это отец. А ведь Ярослав едва не пошёл по его стопам!
Отец тратил всё, что заработал, Ярослав мало уделял внимания учёбе из-за тренировок и юниорских соревнований, поэтому о колледже даже не думал. Когда отец загремел в тюрьму во второй раз, все сбережения ушли на адвоката, да и дом давно обветшал и требовал серьёзного ремонта. Костров-младший редко брал полноценные выходные, стараясь набить как можно двойных смен и спасти как можно больше людей. Он считал, что поступил благоразумно, когда предпочёл неблагодарную службу в скорой карьере клоуна на ринге. И пусть у него почти не оставалось личного времени, а «работать» и «спать», похоже, стали единственными целями его жизни, он понимал, что делает что-то полезное, в то время как отец катился всё ниже и дальше, не в силах смириться с тем, что его век в большом спорте завершился.
– Что тут у нас?
Полицейские опрашивают местных – во дворе дома-двухэтажки нервно блестят маячками две "Гранты". В эту же толпу заруливает машина службы опеки – у пары остался ребёнок, семья, по видимому, стояла на учёте.
– Бабёшка напала на мужа с ножом, – отвечает медбрат, пока Ярослав сгружает обратно в грузовой отсек сумку с первой помощью. – Соседи говорят, она того, – вертит пальцем у виска, – по весне привидений ловит.
Слышится детский плач, а из подъезда, как из банки с консервами, доносится приглушенный вой и грохот – сумасшедшая ещё там, пытается выломать подпёртую снаружи дверь. У полицейских тихо бормочет рация, соседи верещат и причитают, кто-то снимает на телефон. Дурдом. И так почти каждый день.
Ярослав запрыгивает на подножку спецмашины – пора рулить обратно на станцию. Где-то на периферии зрения он замечает движение слева, поворачивает голову. Из машины службы опеки выходит молодая темноволосая женщина. Она стоит к нему боком, и он не видит её лица, но в очертаниях её фигуры, в характерном взмахе волосами, в том, как она заламывает пальцы до щелчка, Ярослав видит нечто знакомое.
– Алиса?
Он понятия не имел, что его будет так пробирать даже спустя десять лет. Последние годы ему удавалось вообще не вспоминать о ней, да и что у них было?! Ничего – школьная дружба, пара свиданий и пара пустых, наивных клятв, но стоило увидеть её даже издали… Усталость и апатия вспыхивают и сгорают в адреналиновом шторме, Ярослав спрыгивает с подножки обратно на землю и идёт вперёд, не замечая перед собой препятствий. Зачем? Что он ей скажет? Привет, сто лет не виделись? Чепуха какая-то, чёрт побери!
– Алиса!
Следовало бы заткнуться и сесть в машину, но рот открывается против воли рассудка. Он зовёт её ещё раз, и женщина, наконец, оборачивается. Это не Алиса – на бейдже чернеет «Юлия Андреевна Ивашова», и она значительно старше той, чей образ так некстати вдруг вспыхнул в его памяти. Женщина виновато улыбается, словно извиняется за то, что оказалась не той.
– Простите.
Хочется прописать себе отрезвляющую затрещину, да самому себе не с руки, Ярослав разворачивается и топает прочь – здесь его работа закончилась, а об остальном лучше снова забыть.
Им поступает вызов. Семнадцатый за смену, и снова становится не до пустых размышлений – здесь нужна холодная голова и высокая концентрация. Почти как на ринге. И в этот раз всё заканчивается хорошо. И это хорошо случается чаще, чем плохо – для Ярослава Кострова это весомый повод любить своё дело.
Глава 1
12 лет назад
Алиска напрасно надеется, что сумеет пробраться в дом незамеченной: час тридцать, а свет горит во всех окнах. Значит, её ждут. Родители наверняка даже не ложились, а ведь им завтра на работу. По привычке крадучись вдоль забора, даже зная наперёд, что это уже не поможет, Алиса Савельева изо всех сил старается успокоиться. Какой смысл психовать, если тебя поймали с поличным? Вина, стыд, досада и злость – внутри царит хаос, ну почему нельзя просто оставить её в покое? Почему нельзя просто начать, наконец, доверять ей?! Родители привили ей достаточно здравомыслия, так почему им всегда всё мало?! Алиса не могла бросить Ярика в такую трудную минуту. Она не могла просто встать с дивана и пойти домой, чтобы вернуться в положенные двадцать два тридцать. И пусть Ярослав почти два часа молча смотрел в стену, она не могла бросить его просто так, ведь сегодня его отца посадили в тюрьму. Ярик остался совершенно один. Алиска не знала, как рассказать это родителям – а они наверняка уже в курсе – ведь насчёт Костровых она не так давно получила чёткое предупреждение.
Она собралась зайти с кухни и тихонько подняться по лестнице в свою комнату, но в последний момент передумала – это было бы слишком по-детски.
– Алиса.
Спокойный, но строгий голос отца окликает её из столовой.
– Можешь не врать, мы знаем, где ты была, – добавляет он, и у Алисы вспыхивают щёки.
Она делает глубокий вдох и шагает в кухню, находит родителей, сидящих за столом в напряженных позах друг напротив друга. Они сидят так давно, что остывший чай тёмным, мутным кольцом опоясал их белоснежные, полупустые чашки. Алиска встаёт в дверях, готовая к нападению и защите… Нет, к этому она никогда не будет готова. Нет ничего хуже, когда двое самых близких людей не понимают и не поддерживают. Она ведь ничего не сделала!
– О твоей дружбе с Ярославом Костровым мы говорили, кажется, недели две назад. И ты конечно же, благополучно пропустила всё мимо ушей. – Если Сергей Васильевич пытался быть с ней мягким, но убедительным, то Мария Викторовна порой не могла сдержать эмоций. И Алиса отвечала ей тем же.
– Мама, мне уже шестнадцать, я сама могу решать, с кем мне общаться.
Она уже не говорит о том, что многие её одноклассники имеют отношения, одеваются в крутые шмотки, имеют дорогие смартфоны и возвращаются домой, когда им вздумается. Пьют алкоголь и давно занимаются сексом, спокойно обсуждая с родителями все перипетии этой неотъемлемой части человеческой жизни. Когда она отвергла ухаживания капитана школьной команды по футболу – редкостного дебила, к ней едва не приклеилось прозвище «Фригидная», но Ярик тогда заткнул всем рты. Ничего не требуя взамен. Он забирал её, они вместе шли в школу, а потом он приводил обратно, каждый день, когда не пропускал учёбу из-за тренировок или соревнований. Никто из обидчиков не хотел связываться с парнем, который может навалять профессионально, и Алиска чувствовала себя под защитой. Но даже с ним у неё ничего не было, несмотря на то, что они строили планы на совместное будущее. Ярослав не настаивал, а ей… Ей просто было страшно, что мама каким-то своим полузвериным чутьем всё узнает, и тогда плакал её универ. Если отсутствие модных вещей и айфона она могла объяснить жёсткой экономией, то излишне жёсткие рамки, в которые родители запихивали её, словно податливый пластилин, Алиса понять не могла.
– Ты будешь решать это только тогда, когда начнёшь сама зарабатывать себе на сникерсы! А пока я горбачусь в две смены на твоё будущее, будь добра, слушай, что тебе говорят! – чеканит Мария Викторовна. У неё до того злое лицо, что, кажется, говорит один рот, всё остальное, словно камень, неподвижно. – Он тебя даже не проводил. А ведь ночь, – она резко машет рукой в сторону окна, за которым чернеет безлунное небо.
– Он уснул. И тут идти через одну улицу…
– Послушай, дочка, Ярослав отвлекает тебя от главного. Сейчас для тебя нет ничего важнее учёбы. Бюджет от тебя уже уплыл, так что рассчитывать придётся только на себя, – отец перебивает её, и пусть он говорит мягко и вкрадчиво, стараясь убедить, Алиса чувствует, что её здесь никто не хочет слушать. Внутри поднимается волна протеста, и каждое слово теперь воспринимается в штыки. – Алиса, мы хотим, чтобы твоя жизнь сложилась лучше, чем у нас…
– А его отец только что загремел за решётку, – вклинивается мать, и Алиска снова взрывается криком.
– Но Ярик здесь ни при чём!
– Ярослав толком не учится, он днями и ночами избивает грушу в гараже, – продолжает отец. – Из него ничего не выйдет. Ты должна выбирать своё окружение, ничему хорошему он тебя не научит.
– Но я ведь люблю его! – Алиска почти кричит, но голос предательски срывается на всхлип. Это – последний аргумент, после которого, она надеется, родители хотя бы немного смягчатся.
– Ты ещё не в том возрасте, чтобы понимать истинное значение этого слова. Забудешь. – Мария хлопает ладонью по столу, и Алиса не слышит больше ничего кроме собственного плача.
Мама тяжело вздыхает и будто бы смягчается – ну разве стоило доводить собственного ребёнка до истерики?..
– Послушай, таких, как Костров, у тебя будет ещё много…
Алисе до ужаса себя жаль. «Не будет, таких, как Ярик! Не будет!» – вторит внутренний голос, и слёзы текут ручьём, и колени дрожат. Сергей встаёт из-за стола и, взяв дочь за плечи, усаживает на диван.
– А ты у себя одна. Мальчики в его возрасте неопытны и столь же самонадеянны. Если ты забеременеешь…
– Я всё поняла, поняла! – Алиса стыдится этих разговоров. Она утирает слёзы и, стоически выслушав ещё кучу увещеваний, отправляется в свою комнату.
Несправедливо, чудовищно несправедливо. Всё внутри кипит от злости. Алиса готова бежать из дома в чём есть, лишь плотно вбитый в подкорку страх за своё будущее, не даёт ей сделать ни шагу. Да что оно такое, это будущее?
Эфемерное понятие, которое ни потрогать, ни увидеть. Почему из-за этого призрачного нечто она обязана бросить то, что любит здесь и сейчас?! А если никакого будущего нет? А что если она завтра умрёт?!
Алиса сбегает из дома через полчаса, дождавшись, когда родители затихнут в своей спальне. Вылезает в окно, прыгает с навеса крыльца, едва не угодив в клумбу с мамиными розами. Коленям больно – неудачно приземлилась. Плевать, что на улице глубокая ночь, она бежит так быстро, словно за ней гонится стая собак. Так быстро, чтобы собственные страхи и сомнения не успели её догнать.
– Они запретили нам встречаться, – запыхавшись, заявляет она с порога, как только заспанный и какой-то разом похудевший Ярик открывает ей дверь. Он долго молчит, словно пытается понять, а поняв, принять и переварить. Алиса чувствует себя кругом виноватой – и перед родителями, и перед Ярославом. Ему сейчас и без того непросто, а она добивает его.
– Я понял.
Михаила, отца Ярика, недолюбливали и соседи, и родительский комитет – побаивались. У него была репутация скандального и заносчивого типа, который не стеснялся своих спортивных достижений, а получить в лицо от чемпиона мира по смешанным единоборствам никто желанием не горел, с самим же Яриком в школе предпочитали не связываться. Ане это даже нравилось – все эти «Заучка» и «Фригидная» затухали на корню. Теперь же Ярослав превратился в сына уголовника, и они оба понимали, что за этим последует. Тюрьма – клеймо, даже если сел не ты, а твой близкий родственник. Ярика начнут сторониться ещё больше, и сегодняшний домашний скандал был тому подтверждением.
– Ярик, я уезжаю в университет, – с дрожью в голосе произносит она. Её словно осеняет – им придётся расстаться в любом случае, ведь Ярославу высшее образование не светит. В голове успевает пронестись шальная мысль всё бросить и остаться с ним, найти работу, пусть продавщицей или на заводе, жить с ним, в его доме, когда-нибудь родить ему детей. Родители ведь живут как-то и без высшего образования, и они с Яриком справятся! Пусть он только поддержит её.
– Я знаю.
Алиса не видит в тусклом свете бра его лица, но знает, чувствует, что ему больно. Она слышит это в его тихом голосе, в глубоком, тяжёлом вздохе. Страха не осталось – она бросается к нему, обнимает за шею, за твёрдую, мускулистую спину, за руки, плечи – широкие, гладкие и горячие на ощупь. Либо сегодня, либо никогда. Да если не с ним, то с кем?! Другие парни сделались ей отвратительными, мерзкими. Алиса уверена, что больше никогда никого не полюбит.
– Я не хочу с тобой расставаться. Не хочу.
Плотно зажмурив глаза, она находит его губы, неумело тычется в них.
– Я никуда не поеду. – Она запускает пальцы в короткий ёжик волос на его затылке, придвигается ближе, так близко, как никогда себе раньше не позволяла. – Я останусь с тобой.
Лишь бы только он поддержал её, иначе сомнения выгрызут у неё в груди дыру. Алиске хорошо и одновременно страшно – Ярослав отвечает на её поцелуй также неумело, но со всей страстью. Она чувствует прикосновения его ладоней на спине, на лопатках, на шее, под футболкой; животом ощущает твёрдость чуть ниже пояса его штанов. Пугается, нервно дёргается, но тут же сама себя успокаивает. Чего бояться? Рано или поздно это случается со всеми. И пусть лучше это будет Ярик.
– Постой, – он отстраняется, прижимается лбом к её лбу, ровняет дыхание. – Алис, – проводит ладонью по её щеке, целует в кончик носа, делает полшага назад. Его горячее тепло вмиг меняется на холод ночи – они забыли запереть дверь. – Не нужно. Если всё так… не нужно. Иди домой… Я провожу…
Алиса больше ничего не слышит, закрывает уши, пятится назад, давится слезами. И он её отверг. Все кругом её предали. Алиска сбегает от него в темноту, продирается через кусты, будит соседскую собаку. Ярослав окликает её, пытается догнать, проводить, потому что беспокоится. Все за неё, чёрт возьми, беспокоятся, но всем на самом деле откровенно плевать! Лучше бы ей пропасть. Угодить под машину. Или пусть какие-нибудь идиоты прирежут её из-за угла.
Острый приступ страха возвращает в реальность пинком под зад. Алиса нервно озирается по сторонам – улочка пуста и безлюдна, дома частного сектора глядят на неё, словно призраки, пустыми, чёрными глазницами. Нигде ни души. Если она действительно наткнется на каких-нибудь придурков, помощи она не дождётся. И никакой Ярик её не спасёт. Он теперь больше никогда её не спасёт – ещё пара месяцев до выпускного, и она больше его не увидит. Алиска припускает прочь с улицы – теперь она мчится домой, туда, откуда каких-то полчаса назад желала уйти безвозвратно. Пробравшись в комнату, она падает на кровать и рыдает два часа кряду, пока не засыпает от бессилия.
Утром родители не спешат её будить. Она пропускает один день учёбы – мама и папа везут её в торговый центр и в парк на аттракционы, а потом в кино. Вечером дома они едят мамину шарлотку и играют в «Лото» – ради дочери оба отказались от дополнительных рабочих часов. Алиске всё ещё горько, но она почувствовала поддержку, а с ней всё кажется как-то проще.
Ярик перестал ходить в школу, перестал звонить и отвечать на звонки, и почти не появлялся дома. Он пропадал в госпитале, куда они с Алисой не так давно вместе устроились на подработку. Позже Алиска поняла, что не выносит вида крови – ей пришлось пересмотреть специализацию и выбрать факультет психологии в университете областного центра – а вот Ярик остался. Он сдал экзаменв досрочно. Он не пришёл на выпускной и через две недели молча забрал свой аттестат. Ещё через неделю Алиска переехала в общежитие за 1000 км от родного городка, и студенческая жизнь захватила её. Мама оказалась права, Алиска забыла его.
Думала, что забыла.
Глава 2
Каждый раз, когда Алиса возвращается домой, она словно совершает скачок во времени. Ещё пару километров назад она была молодой женщиной с приличной, пусть порой эмоционально опустошающей работой, хорошей машиной, при женихе – управляющем колл-центра, снимающем им квартиру в десяти минутах от центра, а стоило въехать на родную улицу родного городка – снова стала шестнадцатилетней девчонкой. Наверное, потому что здесь ничего за двенадцать лет не поменялось. Её одноклассница – бывшая королева класса – всё так же сидит с бутылкой водки на крыльце и смотрит в никуда. Кажется, в прошлом году коллеги Алисы из опеки забрали у неё дочь. «Бумер» бывшего капитана местной хоккейной команды так и стоит возле дома его родителей, уже не такой ослепительный в своей новизне и прокачанности – капитан получил травму, его карьера в спорте накрылась, а запасного варианта у него не было. Он тоже пьёт водку, только не на крыльце, а у себя в комнате. Оба они – и хоккеист, и "королева" – когда-то насмехались над Алиской: за нежелание расставаться с девственностью, за смугловатую кожу и пухлые губы, за успехи в учёбе; Алиске хочется позлорадствовать, но это было бы слишком по-детски. А она уже давно не ребёнок.
Это сейчас Алиса Максимова чуть обросла шкурой, тогда же она была, как оголенный нерв. Всё, что сейчас кажется смешным и нелепым, тогда представлялось вселенски значимым. Любая проблема, будь плохая оценка, ссора с родителями или насмешки сверстников, становилась вопросом жизни и смерти. Подростки, они такие, ей ли – психологу из службы опеки – не знать этого, да только вот подростку этого не объяснить. Алисе приходится работать с более сложными случаями – с детьми, потерявшими родителей – в тонкости детских любовных перипетий ей по долгу службы вникать нет необходимости. Но она помнит, как это бывает, помнит и старается всегда ставить себя на место пациентов, заставлять себя чувствовать то же, что и они. Порой это выматывает, но она знает, что делает нечто важное. В её сложные годы рядом были родители, а у её маленьких клиентов порой есть только она.
В первые годы учёбы родители ездили к ней, после она стала приезжать сама на Новый Год и майские праздники; побыв дома денёк-другой, она спешила назад, в свою бурлящую жизнь. В этот раз ей предстоит задержаться подольше – отец упал с велосипеда по дороге на работу и повредил ногу.
Ни разу за время своего короткого пребывания дома она не видела ни машины Ярослава, ни его самого. Зато пару раз видела мотоцикл его отца, и лишь это говорило о том, что дом не пустует. Проезжая мимо Костровых по разбитой дорожке, заваленной пожелтевшими листьями, вслушиваясь в шорох собственных шин, она невольно бросает взгляд на их дом. Под навесом стоит мотоцикл Михаила. Машины Ярослава нет – наверное, он на работе. Алиса слышала, он много работает. Ярик Костров остался в её прошлом вместе с наклейками «Зачарованных», кассетами «Спайс Гелс» и диснеевскими мультиками на сиди-дисках – полустёртым воспоминанием с горько-сладкими нотками ностальгии.
Алиса заворачивает на посыпанную галькой дорожку и паркуется возле отцовского гаража, замечает, как разрослись сорняки и разбился асфальт.
– Алиса! – мама встречает её на улице, в переднике, обсыпанном мукой. Алиска улыбается ей, но выходит как-то грустно – мама заметно постарела. Странно, ведь в прошлом году это было не так заметно.
– Привет, мама. – Алиса обнимает её и, щёлкнув кнопкой автомобильного замка, проходит в дом.
Отца она видит в любимом кресле у телевизора. Рядом с ним – костыль, нога лежит на банкетке. Алиса замечает, что носок у него на ноге посерел от частых стирок. Ей вдруг становится так жаль их обоих. Им ведь всего по пятьдесят восемь. Или уже… Она не замечала, как летит время, не замечала, пока один из них не стал беспомощен. Когда-то они были её опорой, её путеводными звездами. Скоро настанет её черёд быть опорой для них.
– Милая, привет, – отец оглядывается, услышав, как скрипнула дверь. – Ты что, плачешь? Да брось, я в порядке, опухоль уже сошла. – Сергей Васильевич искренне улыбается ей, и Алиса старается сдержать слезы, чтобы не испортить встречу. – Спасибо Ярославу.
– Вы общаетесь? – Алиса отчего-то настораживается услышав это имя, особенно в таком ключе. В последний раз имя Ярика Кострова произносилось в их доме далеко не с благодарностью.
– Да не сказать. Я упал, как раз когда у него был выходной. Он мне здорово помог. Даже в травму не понадобилось ехать.
– А стоило бы! У него ведь не рентгеновское зрение! – Она садится на краешек танкетки, пытается осмотреть ушибленное колено и понимает, что её общих знаний недостаточно. Начинает злиться.
– Алис, талонов сейчас нет на рентген, замучаюсь ждать. Всё нормально, не переживай.
Но она злится, и не только на беспечность отца и свою неподходящую квалификацию. Ярослав вдруг оживает, призрачный образ из её воспоминаний вдруг обретает плоть. Она понимает, что Костров – её первая любовь – где-то рядом: он продолжает жить по соседству, работать и, вопреки злым языкам, до сих пор умудряется не сесть в тюрьму, не спиться и не умереть в драке. Алиса будто бы снова проваливается в свои шестнадцать, в точку отсчёта до начала своей новой, взрослой жизни, в которой таким незначительным глупостям, как первая влюблённость, уже нет места. Её охватывает знакомая растерянность, но Алисе уже не шестнадцать. Она быстро берёт себя в руки и решает поддержать разговор.
– Как он?
– Сдал экзамен недавно. Это значит, он теперь главный в бригаде. На сложные случаи ездит. Все-таки взялся за ум.
– Бросил эти свои бои без правил, – вклинивается мама, выделяя «бои без правил» небрежной интонацией.
– ММА*, – на автомате поправляет Алиса, потом одергивает себя. Раньше Ярослав раздражался, когда его вид спорта называли с ошибкой, ему вслед раздражалась и она. Но то было раньше. – Какая разница, – она отмахивается от своих воспоминаний, вторя внутреннему голосу.
– А вот отец его отсидел уже второй раз, – с долей какого-то полудетского ехидства вставляет Мария Сергеевна.
– Маш, я знаю, что ты не любишь признавать свои ошибки, но не усердствуй. Ярослав – молодец.
– Потому что помог тебе с ногой?!
Они препираются ещё пару минут – Мария Викторовна стоит на своём до последнего, и после, отец, махнув на упрямую жену рукой, выходит за почтой. Алиса, как и отец, прекрасно знает, что мама ненавидит быть неправой, и пусть её упертость порой напоминает детский сад, она никогда не отступит. С возрастом, кажется, стало ещё хуже.
Алиса встаёт с дивана и проходит на кухню чтобы помочь ей с пирогом. Между делом она поглядывает в окно – отец идёт медленно, пробуя ногу без костыля, аккуратно спускается по ступенькам крыльца. Он крепко держится за перила – видно, что ему страшно упасть. Ана тревожно наблюдает за ним, готовая в любую секунду сорваться на помощь, а мама за это время успевает разболтать все местные новости: кто женился, кто развелся, кто родился, кто умер. Алиса молча кивает, усердно помешивая ложкой тесто и не проявляя к своим бывшим одноклассникам и соседям ни капли живого интереса, но понимая, что для матери сплетни – единственное развлечение в этом богом забытом, тихом, как кладбище, районе. Она думает об Ярославе. О том, что он не ожесточился, что не держит зла на её родителей за то, как они обошлись с ним, с их с Алисой чувствами. Наверное, это кредо всех медиков – помогать ближнему, несмотря на личное.
Алиса бросает взгляд в окно. Отец стоит у почтового ящика и разговаривает с водителем не нового, но крепкого пикапа «УАЗ». И как она проглядела?! Алиса всматривается в номера, в затёртую наклейку «Охотники за привидениями» на крышечке бензобака. В красный крест на заднем стекле. Она узнаёт эту машину. Но с трудом узнаёт лицо водителя.
– Как нога, Сергей Васильевич?
– Спасибо, сынок, лучше, гораздо лучше, – Серей кивает, как болванчик, улыбается, едва не раскланивается, в этих его комичных движениях угадывается чувство вины и неловкость.
– Хорошего дня, Сергей Викторович.
Голос его остался прежним. Ярослав Костров изменился – вырос, возмужал, лицо его покрылось взрослой небритостью, по-детски пухлые щеки впали и обострили скулы, но это он – сомнений нет.
– Алиса, у тебя тесто капает! – окликает её мать, но она почти не слышит её из-за звона в ушах.
Она была уверена, что забыла.
Коротко улыбнувшись матери, Алиса отходит от окна и, взяв тряпку, начинает неаккуратно и нервно стирать шлепки теста со столешницы.
Комментарий к Главе 1
*Смешанные боевые искусства (также MMA – от англ. Mixed martial arts) – боевые искусства (часто неверно называемые «боями без правил»), представляющие собой сочетание множества техник, школ и направлений единоборств. ММА является полноконтактным боем с применением ударной техники и борьбы как в стойке (клинч), так и на полу (партер).
Глава 3
4 года назад.
Ярослав четвёртый час сидит над учебниками – экзамен уже завтра утром, и при успешной сдаче он, наконец, получит, сертификат. Можно будет рассчитывать на повышение. Эван волнуется – если он не сдаст, то стажировка и два года ординатуры пойдут псу под хвост, а буквы, чёрт бы их побрал, как назло расплываются перед глазами и складываются в какие-то совершенно дебильные слова – после ночной смены он проспал только полтора часа и выпил, кажется, столько же литров кофе, терять драгоценное время не хотелось. Всё раздражает: разряжающийся ноутбук, дешёвая ручка, рвущая бумагу, шум за окном. Ярослав уже не помнит, в какой момент завалил себя так, что не продохнуть – наверное, отсчёт пошёл с того дня, как отец сел. И с того злосчастного вечера, когда они расстались с Алисой.
Отец вернулся, отсидев свои пять лет, как раз к двадцатидвухлетию Ярика. Он к тому времени уже третий год работал старшим медбратом в бригаде скорой, тогда у него ещё хватало времени на утренние пробежки. После тюрьмы отец, казалось бы, чуть присмирел – подрабатывал то физруком, то тренером в спортзале, то открывал частные курсы. Всё, вроде бы, начало налаживаться, пока в жизни Михаила не появилась Катерина с говорящей фамилией Прощелыгина. Отец говорил, что она занимается организацией боев и, помимо горячего романа, у них сложилось деловое сотрудничество: Михаил консультировал и тренировал бойцов для чемпионатов. Ярик был не слишком рад, что отец снова наступал на те же грабли.
– Да чтоб вас! – Ярослав слышит, как гремит музыка, поднимает глаза и видит, как на пятачке возле крыльца паркуется маленький белый «БМВ». Музыка истошно надрывается, звук становится сильнее, невыносимее, когда открывается водительская дверь. Это Прощелыга, чтоб её. Она привезла домой отца – они где-то тусовались всю ночь. Заниматься в зале теперь невозможно, Ярик пытается скрыться в своей комнате, но роняет бумаги и путается в шнуре ноута.
– Блять.
Уйти незамеченным не удаётся.
– Да у тебя тут погром! – над головой раздаётся разливистый смех. – Привет. Помочь?
Катерина опускается рядом с ним на корточки, подбирает пару бумаг.
– М-м-м, «Раскрытие шейки матки. Период потугов», как интересно… Ты, похоже, хорошо разбираешься в женской анатомии?!
– Спасибо. – Ярослав забирает у неё из рук листок и поднимается на ноги, игнорируя её внимательный, заинтересованный взгляд.
Катя ему не нравилась. Ярославу казалось, что она плохо влияет на отца. Да, она была весьма хороша собой: фигуристая, смешливая, острая на язык тридцати-трёхлетняя блондинка в самом соку. Но что-то в её внешности было отталкивающим. Такие, как Катерина, походили на охотниц. Правда, Ярик не понимал, на что она охотится здесь, в жопе мира, если чемпионские миллионы отца давно профуканы, а его зарплата в качестве тренера едва ли больше не слишком шикарного жалования Ярика.
– И ругаешься ты так же скверно, как твой отец, – она говорит вкрадчивым шёпотом так, что у Ярослава, кажется, начинает зудеть между позвонков. Таким шёпотом говорят в постели, и этот шёпот по логике вещей должен предназначаться не ему, а его отцу. – Миш, я не говорила, вы так похожи?
Взмахнув светлыми, выгоревшими на солнце волосами, Катя встаёт с пола следом за ним.
– Само собой, это же мой сын, – доносится с кухни. В голосе отца слышится гордость. – Ярик, куда делся весь кофе? Ты его что, прямо в зёрнах сожрал?! Эх, говорил я, нефиг лезть в эту медицину, я как заглянул ему в тетрадку, у меня башка вспухла. Вот сейчас за каждый бой, если ты в Лиге, платят по миллиону, что плохо разве? Охеренные же были перспективы…
Ярослав не отвечает. Он слышал эту речь тысячу и один раз. Отец орал, сокрушался, ныл, хватался то за переломанную в последнем своём бою спину, то за сердце, но на Ярослава не действовало ничего. Он твёрдо знал, что ринг – то, что всю жизнь навязывал ему отец – не для него. Миха пытался реализовать через него свои упущенные возможности – Ярик понимал и это. И действовал от противного: упёртость передалась ему по наследству. К тому же, Ярослав слишком хорошо знал эту кухню – у бойца есть максимум десять лет, и то если травма не сократит этот срок, а после боец становится никем. Отец был прекрасным тому примером.
Поднимаясь по лестнице, Ярослав чувствует, будто у него горит задница – Катерина пялится на неё, не моргая.
Ярославу остаётся два вопроса в тесте, когда раздаётся стук в дверь. На часах два-пятнадцать. Отец уже давно должен спать, чего ему надо?! Он, не раздумывая, распахивает дверь.
– Я видела у тебя свет.
На пороге, лениво опираясь плечом о дверной косяк, стоит Катька. Она босиком и в коротенькой шелковой ночнушке, которая едва прикрывает ей трусы.
– Не спится? – Она просачивается в комнату, осматривается, а Ярослав от неожиданности ни слова из себя не может выдавить. Он лишь молча и глупо пялится на то, как она, покачивая бёдрами, проходит вдоль стеллажей с дисками и книгами, стирая пальцем пыль с корешков, подходит к письменному столу, снова трогает эти проклятые листки с тестами. Эван чувствует себя не лучше загнанного в угол оленёнка, а скорее – полным оленем, которого матёрая хищница загнала в угол его собственного, казалось бы неприкосновенного, логова.
– Ты спасаешь людей?
– Вроде того. – Одно Ярослав понимает точно: Катерины здесь быть не должно. И он не хочет, чтобы она была здесь, как бы, чёрт возьми, ни звенело в штанах. Со своей сокурсницей он расстался месяца два назад, и с тех пор женщины у него не было, однако Катерину он не рассматривал ни в каком виде. Абсолютно ни в каком. Даже развалившейся у него на кровати.
– Тебе моего отца мало?
– Милый, он уже стар. Надолго его, увы, не хватает…
– Тебе лучше уйти. – Обсуждение сексуальных возможностей собственного отца – последнее, что его интересует. Ярик зло сжимает челюсть, чтобы не наговорить лишнего, шагает к двери и распахивает её пошире, встаёт одной ногой в коридор. Чтобы бежать, если она начнёт действовать настойчивее. – Или я уйду.
– Ну, как хочешь, – улыбнувшись, Катерина медленно встаёт с кровати, поправляет упавшую с плеча лямку. Улыбается. Прежде чем скрыться в темноте коридора, она проводит пальцами по линии его челюсти, делает вид что уколола палец об щетину. – Удачи на экзамене. Выспись хорошенько.
До подъёма остаётся четыре часа – «выспись» в его положении звучит, как издёвка. Особенно учитывая, что вид полуголой женщины его неплохо взбудоражил. Про сон можно забыть. Ярослав спешит под холодный душ. И почему-то вспоминает тот вечер, когда ровно так же прогнал Алису. Но тогда он об этом долго жалел, сейчас же не жалеет ни секунды.
Удивительно, но тест он сдаёт без единой ошибки. Вчерашнее происшествие с отцовской Катериной не даёт ему покоя, поэтому сразу после экзамена он берётся за телефон. Отец такой дамочки не заслуживает, но не жаловаться же ему на её домогательства?! А отец если не поверит, а если она всё будет отрицать?! Ссориться с отцом не хочется, поэтому Ярик заходит с другой стороны.
– Я позвонил ребятам в Ахмат, Ивану в "Шлеменко" и в Союз. Никакая Екатерина Прощелыгина никогда не работала ни в одной из них, – говорит он отцу за завтраком, когда Катька, наконец, уезжает. Он пробил её имя по всем официальным организаторам боев MMA, но ожидаемо нигде не обнаружил её следов. Недаром что-то в ней настораживало его. Но отца это, кажется, не удивляет.
– Понимаешь, Ярослав, – Миша отодвигает от себя кружку с кофе и будто бы виновато поджимает губы, – бои, которые она организует, не совсем легальные…
– То есть, ты опять за своё. Пяти лет тебе мало оказалось?! – Ярик вспыхивает, как спичка, едва сдерживается, чтобы не смахнуть со стола чашку. Злость на отца, страх за него заставляют его взрываться криком, оглушая себя самого. Звук, кажется, звенит в стеклянных дверцах кухонных шкафчиков, резонирует в груди. Ярослав чувствует, что на психе у него поднимается давление – не страшно, но неприятно.
– Я сидел за грабёж.
– Ты ограбил тотализатор.
– Тот мудила взял мои бабки и не вернул! И я вернул их сам, чёрт тебя дери! – Миха орёт на него в ответ.
– Я задолбался один думать башкой в этой семье! – Ярослав вскакивает на ноги, хлопает обеими ладонями по столу в такт свалившемуся на пол табурету.
– Хорош визжать, мелкий! – Михаил поднимается следом за ним. Они буравят друг друга взглядами, и Ярик первым отводит глаза.
Прогорев, оба замолкают. Ярослав отходит к мойке, начинает греметь посудой, Миха садится обратно на свой стул, возит ложкой в чашке с остывшим кофе.
– Слушай, Ярик, это другое, такого, как в прошлый раз, больше не будет. Это моя жизнь, я там чего-то стою. Я там – «Скала», а здесь – физрук какой-то сраный, чмо позорное, понимаешь, сын?
– Ты меня не слушаешь, – бурчит в ответ Ярослав, согнувшись над мойкой.
– Я не подведу тебя. – Михаил встаёт из-за стола, сливает в раковину остатки кофе, задерживается возле сына, чуть наклоняет к нему голову. – И ещё, я в курсе про вчерашнее. Ты молодец, конечно, я ценю то, что ты сделал, но, слушай, Катюха– долбанутая нимфоманка и та ещё сука. Хочешь, трахни её, мне плевать. Это работа и секс, ничего личного. – Ярослав закрывает воду, смотрит, как мыльная, рыжеватая от кофе вода уходит в слив. Не решается поднять на отца глаза. – Знай, ни одна баба никогда не встанет между нами. – Миха хлопает его по плечу и выходит из кухни.
Что бы отец ни говорил, Ярослав останется верен своим принципам – женщинам отца в его постели не место.
Каждый раз, когда Катерина совершала набег на отцовскую спальню, Ярослав ощущал, что его дом становился чужим – ему хотелось уйти. Она всё так же раздражала его. Радовало лишь то, что приезжала она не часто.
Но отец всё-таки подвёл его. Через полгода Михаила Кострова посадили во второй раз.
Глава 4
Наши дни.
– Я завтра уезжаю. Для меня есть работа в Москве, – ставит в известность отец, как только Ярослав ступает за порог.
Десять вечера, Миша на кухне запускает блендер. Значит, опять белковые коктейли. Значит, опять набирает форму.
– Далековато.
Ярослав снимает с плеча и бросает прямо на пол сумку с униформой, проходит в кухню. На столе – запечатанная бутылка шампанского, в вазе – виноград, полукруг сыра на тарелке. Отец кого-то ждёт, а точнее, он ждёт женщину. У Ярика складывается ощущение, что его смена длилась месяц – слишком много событий за раз. За время отсутствия отца он привык к максимально размеренной жизни, порой до тошноты предсказуемой, но вполне определённой – неожиданностей ему хватало на работе. Отец же, сразу, как вернулся из второй отсидки, принёс с собой полнейший хаос – Ярослав не знал, что ожидать от него через час. Это нервировало.
– Старые знакомые попросили. Надо потренировать двух пареньков.
– Опять?! Ты две недели, как освободился, пап…
Михаил врубает блендер. Нарочно, чтобы заткнуть сыновьи нравоучения. В конце концов, кто здесь отец? Ярик намёк отлично понимает, но это ничуть не мешает ему быть уверенным в том, что взрослый здесь только один из них.
– Ага, и две недели живу за счёт пиздюка. Без бабла грустно, знаешь ли.
– Ты нормальную работу найти не пробовал?
– Я? С двумя ходками? Какую? Тачки мыть? Или, может, утки у тебя в больничке?!
– А тебе всегда всё и сразу нужно?
– Мне? Да, – вызывающим тоном отвечает Михаил. Ярослав видит, как отец надувается, как индюк и, подбоченясь, начинает учить сына жизни. В которой сам не особенно преуспел. – Ты вон много чего добился? Сутками пашешь, как проклятый, и даже тачку себе обновить не можешь. Даже вон мадмуазелька твоя прибарахлилась…
Ярослав увидел её машину – серебристую «Тойоту» – когда притормозил возле их дома, чтобы справиться у Сергея Васильевича о ноге. Ярик тогда поспешил уехать, несмотря на его попытки продлить беседу. Она приехала домой, и может быть, стоило поздороваться. Всё, что было между ними, спустя десяток лет представлялось смешным, наивным и несущественным, ведь они были детьми, но Ярослав отчего-то не хотел с ней пересекаться. Он сам не знал, почему, и не собирался об этом раздумывать. Не хотел и не хотел, чёрт с ним.
– Надо было идти на ринг, как я. Знаешь сколько у меня было бабла?! А баб?!
Ярик не стал уточнять, что каждый учебный курс охренительно дорого стоит, что с того дня, как отец впервые сел, он сам оплачивает счета за дом, в котором постоянно то проводка барахлит, то канализация, да и сам дом давно требует капитального ремонта – он достался им от деда. Все деньги Ярика уходили туда. Отец собственной недвижимостью так и не обзавёлся, думал, что успеет. Он напоминал Ярославу большого ребёнка, верящего в Деда Мороза. Точно так же когда-то верил его дед – он каждую неделю покупал лотерейные билеты в надежде однажды выиграть миллион. Эван же предпочитал не надеяться, а вкалывать.
– Ничему жизнь тебя не учит.
Вечером, когда у них на парковке тормозит белый «БМВ», Ярослав убеждается в этом ещё раз.
***
Ярослав не выдерживает, когда они приглашают его выпить с ними шампанского. Крик раздирает ему горло, когда он пытается донести до отца, что тот снова ступает на минное поле. В третий раз его закроют надолго, и Ярик не хочет потерять его окончательно. Надежда однажды быть услышанным тает на глазах, Миха отпирается и упрямо твердит, что уж в этот раз точно всё будет хорошо. Катерина молчит, лишь переводит взгляд с одного на другого, потягивая шампанское из стакана для виски. Она еле заметно улыбается, словно процесс созерцания двух матерящихся мужиков доставляет ей какое-то извращённое удовольствие.
– Ты ни хрена меня не слушаешь, тебе плевать на мои слова. Тебя вообще на меня плевать! Я не понимаю, зачем ты вообще меня забрал.
Только после этих слов Михаил замолкает. Ярослав знает, что это подлый удар, что это скользкая и тяжёлая для обоих тема, но всё-таки не может сдержаться. Ему хочется сделать отцу больно, и у него получается. Миха отворачивается от него, запускает пальцы в волосы, ерошит их, дёргает, утирает нос ребром ладони. Прячет глаза. Ярик хлопает дверью в свою комнату, чувствуя себя правым. И одновременно чувствуя себя погано.
Ночь проходит беспокойно – Ярослав почти не спал. Катя приходит к нему в комнату под утро. Кажется, она ещё и не ложилась – под глазами чернеют точки осыпавшейся туши, краешки век воспалены, на белках краснеют лопнувшие сосуды. Ярик собирается захлопнуть перед её носом дверь, но она, оказывается, сильная – ставит ногу в проём и отталкивает его плечом. Он невольно соприкасается с ней – мышцы её плеч и предплечий тугие и плотные. Наверное, она тоже занимается.
– Слушай, Ярослав. Ты думаешь, что это я виновата, но меня тогда тоже подставили. Я успела смыться, а Миша нет. Я ничего не могла сделать. Сейчас мы работаем на других людей, с ними всё чисто.
Она пытается оправдаться, доказать что к той посадке отца не имеет отношения, но Ярославу плевать, он лишь сильнее злится. Отцу нужно держаться подальше от таких, как эта женщина. Он слишком азартен, он слишком легко поддаётся на провокации, а она сама – одна сплошная провокация.
– Не подрезай отцу крылья. Когда он выходит на ринг, даже тренером, он… понимаешь… – она улыбается, выражение её лица смягчается, становится мечтательным, пухлые губы становятся будто бы больше, растягиваясь в улыбке. – Он просто зверь.
Катерина восхищается им. И это восхищение, как крючок, на который отца так легко поймать. Очевидно, что она рассчитывает поймать на него и сына.
– У тебя лицо очень выразительное. Скулы, нос. Красиво, – она тянет к нему руку, чтобы дотронуться до него, но Ярик делает полшага назад. – Ты повзрослел. И наверняка поумнел.
Снова этот томный взгляд и шёпот. Ярик закатывает глаза и сжимает челюсть. Никогда в жизни ему не хотелось ударить женщину, сейчас же он со стыдом признаёт, что хочет вытолкать её из комнаты.
– Ты опять за своё?
– Ярослав, я не хочу чтобы ты меня избегал. Давай подружимся…
– Да чтоб тебя!
Он вылетает из комнаты, стянув со стула толстовку. Ярик решает нагрузить себя пробежкой, надеясь, что ночной холод ранней осени проветрит ему мозги от всего этого дерьма.
За углом раздаётся стук мяча, следом – звон цепи баскетбольного кольца. Пробегая мимо старой спортплощадки, окружённой проржавленной до дыр сеткой, Ярик видит Тимофея – мальчика с соседней улицы. С полгода назад Ярослав провёл ему несколько тренировок, причём совершенно бесплатно, потому что его старший брат – полный дебил – распускал руки. Брат Тимохи был дебилом ещё в школе – именно он был тем самым безмозглым капитаном футбольной команды, который однажды докопался до Алиски, но вскоре, получив на заднем дворе в челюсть, отвалил. Тимоха – хороший мальчишка, ему просто не повезло с семьёй. И в этом они с Ярком были похожи, сегодняшний вечер только подтвердил это.
– Ярик! – Тимофей машет ему рукой, и Ярослав, замедляя шаг, забегает за ограждение, принимает от него пас, бросает мяч в кольцо. Трижды крутанувшись вокруг ободка, мяч попадает в цель. – Круто! Сыграешь со мной?
Ярик молча кивает, стаскивает капюшон с головы чтобы не мешал. Какая разница, где зависнуть – он уже третий час шарахается по улице без цели, немного общения с мальчиком не повредит, скорее, наоборот, – отвлечёт от проблем насущных.
– Ты чего не спишь? Завтра же в школу, наверное?
– Мама ушла в ночную, а Ромка опять устроил вечеринку. Спать невозможно.
Тимофей встаёт почти под кольцо, но всё равно его бросок не достаёт даже до ободка.
– Он тебя не обижает?
– Да вроде отстал. Я сказал ему, что ты ему нос разобьешь, если он ещё раз ко мне полезет.
Ярослав неодобрительно качает головой, но помалкивает. Ничего такого, он, конечно же, ему не обещал. Тимохе всего десять, дети в его возрасте склонны понимать всё по-своему и искать себе героев, особенно в отсутствие отца. Ярик лишь надеялся, что подаёт мальчишке хороший пример. Спорт лучше, чем алкоголь и курение всякой дряни – того, чем неустанно закидывается его старший брат. Ярослав бросает мяч в кольцо. Попадает. Тимоха обиженно дует губы.
– А когда у нас будет тренировка? Ты обещал.
– Обещал, да? – Ярослав виновато чешет затылок. Забыл начисто. Подготовка к квалификационным экзаменам отшибла ему память на всё остальное и напрочь забрала всё свободное время. Отказывать Тимоху не хотелось. – Давай сейчас. Левый, правый джеб вот сюда, прямо мне в ладонь. Он встаёт в стойку и выставляет вперёд руки.
– А где лапы? А мешок? – разочарованно спрашивает Тимофей, складывая на груди руки. Такой ещё маленький, а уже упрямится по-настоящему. Ярослав усмехается, принимая правила игры.
– Не-е-ет, вот тебе условия, близкие к полевым, как в настоящей драке, – он завлекает его, переключает внимание, и у Тимофея загораются глаза. – Давай, бей. Джеб, джеб, кросс. Да нет же, дальней рукой. Ногу вперёд.
Тимоха бьёт жидким кулачком со всей силы.
– Больно, – он потирает ладонь, осматривает кожу, будто ищет на ней следы рассечения.
– Сложи кулак правильно, вот так, – Ярик переставляет ему пальцы. – Да ты, старина, всё забыл.
– Это несерьёзно, – у Тимохи пропадает настроение и он переключается на другое. – Лучше сыграй со мной в баскет, я тебя сделаю, веришь?
Ярослав смеётся, Тимофей, приняв серьёзный, воинственный вид, бросает мяч, но мимо – он отскакивает от щита и летит к распахнутым воротам, грозясь ускакать на улицу. Но мячу не дают убежать на проезжую часть, кто-то третий ловит его у самого выхода. Ярослав оборачивается и видит у сетки девушку, она держит мяч двумя руками и не спешит возвращать его в игру. Она кажется удивлённой, смущённой и растерянной, она смотрит на него во все глаза, и Ярослав чувствует, что у него холодеют ладони, а уши, наоборот вспыхивают огнём.
Ему кажется. Наверное, снова кажется. Он делает два шага вперёд и, вглядевшись в её лицо, узнаёт Алису.
Глава 5
– Привет! – первым неловкую тишину нарушает Тимоха. – Ты вчера приехала, да? – в ответ Алиса выдавливает из себя хриплое «угу», и следом кашляет, пытаясь прочистить горло. – Давай с нами?
Алиса мешкает, мнётся у ворот, и, наконец, решившись, заходит на площадку. Под её кроссовками шуршит пробковое, местами дырявое покрытие – Ярик не смотрит в её сторону, ориентируется лишь на звук. Он слушает, как она резко выдыхает, делая бросок, как бьёт ладонью по мячу, слушает её голос, её тихий смех, то, как она выговаривает слова. Тимофей что-то болтает и что-то спрашивает, и он, и она отвечают ему невпопад и на автомате. Ни один из них двоих ни разу не попадает в кольцо. Тимоха сделал их подчистую, как и обещал.
– Тима, погуляй с собакой, раз уж ты не спишь. Пакеты в гараже.
Мать Тимофея показывается на углу возле мусорных бачков; она тащит два увесистых мешка, в которых звенит стекло бутылок – наверное, разгребает вечеринку старшего сына. Их дом видно с площадки – Ярослав замечает, как оттуда выползают смурные, помятые с похмелья люди, видит среди них бывшую "королеву" класса и ещё пару знакомых лиц. Они все закончили школу в один год.
Раньше Ярослав мало смотрел на то, что происходит вокруг, он смотрел вперёд, чтобы фраза «из него ничего не выйдет», которую говорили про него все, кому не лень, не стала пророчеством. У многих в этом городке жизнь застыла на школьных достижениях, многие не сумели двинуться вперёд, да и сам город теперь казался ему болотом – чем больше дёргаешься, тем сильнее застреваешь. Хотелось ли ему уехать? Может быть, да только куда? Он барахтался на одном месте, стараясь сделать это место лучше, раз уж сменить его не выходит. У него не было перспектив. Ярослав вдруг показался себе таким же жалким, как все эти люди.
– Ла-а-адно, – разочарованно тянет Тимофей, бросая мяч в угол площадки. – Ярик, ты про тренировку не забудь.
Мальчишка убегает домой, оставляя их наедине. Ярослав наблюдает, как мяч прыгает из одного угла площадки в другой, всё ниже и ниже, пока не докатывается до сетки и не замирает. Тишина поглощает всё вокруг, а Ярик никак не решится в её сторону посмотреть, не то что заговорить.
– Неловко себя чувствую. Почему-то, – подаёт голос Алиса.
– Да, согласен.
Странное ощущение, будто знаешь человека всю жизнь, но видишь впервые. Ярослав, наконец, поднимает на неё взгляд. Это та самая Алиса, но она теперь какая-то другая. Держится иначе, смотрит иначе, выглядит по-другому. Нескладная девчонка превратилась в молодую женщину, очень красивую женщину, и это лишь сильнее сбивает с толку. Но это не повод снова становится шестнадцатилетним тупицей. Они нехорошо расстались, и даже спустя двенадцать лет Ярик чувствовал себя неловко и глупо. Потому что с её приездом их совместное прошлое перестало быть полузабытым воспоминанием. Ярослав отдавал себе отчёт, что всё, что когда-то было между ними – всего лишь детская дружба, и к ним взрослым она уже не имеет отношения. Надо оставлять прошлое в прошлом.
– Начнём с простого, – улыбнувшись, он делает шаг вперёд. – Привет.
– Привет, – Алиса будто бы ждала этого его первого шага. Напряжение сходит с её лица, она подходит к нему и, поднявшись на цыпочки, тепло и крепко обнимает. Она вкусно пахнет. Её волосы всё так же беспорядочно вьются, это – единственное, что осталось в ней неизменным. – Я много слышала о тебе. И я очень рада, что у тебя всё получилось.
– Я тоже.
– Жаль, что мы так ни разу не увиделись за все эти годы, – она доверчиво прижимается к его груди. Ярославу кажется, что у него слишком громко колотится сердце, и ему совсем не хочется, чтобы она это услышала. Странные ощущения – Ярик всё понимает умом, но тело реагирует иначе. Эмоции не поддаются контролю. Его бросает в жар. Он нервничает.
– Рассказывай, как живёшь? – Алиса наконец-то разрывает объятия, отходит подальше. Становится чуточку легче.
– Да нечего рассказывать. Работаю, учусь, сплю.
– Примерно то же самое, – пожав плечами, произносит она.
– Как на личном?
– Нормально. А у тебя?
– Ничего интересного.
Разговор не клеится. Оба смотрят на носки своих кроссовок, желая провалиться сквозь землю или раствориться в воздухе. Ярик-то точно желает, а судя по тому, что Алиска начинает щёлкает пальцами – странно, но он помнит и такую мелочь – то и она не против исчезнуть. От разговора о личной жизни оба уклоняются, словно эта беседа могла стать неприятна кому-то из них. Глупо, ведь они – не бывшие любовники, чувство собственничества не может и не должно их заесть, но Эван не очень-то хочет хвастаться победами, и о её романах слышать тоже не хочет. Он понятия не имеет, о чём говорить. Не о погоде же?
– Ерунда какая-то, – вслух выдаёт свою досаду Ярослав, и, Алиса, вздохнув, поддерживает его.
– Точно.
Оба по сто раз пожалели, что вообще заговорили друг с другом. Ярик пожалел, что не ушёл домой вслед за Тимохой, сославшись на занятость или выдумав какой-нибудь ерундовый повод. Пожалел что заглянул на площадку, что вообще выбрал это направление для пробежки. Надо как-то выгребаться из положения, и лучше искренности ещё ничего не придумали…
– Ярослав, я…
– Алис…
Они одновременно приходят к этому выводу. Начинают говорить, перебивают друг друга и снова замолкают. Ярик по-джентльменски позволяет ей говорить первой.
– Мы тогда здорово натупили. Многое от нас не зависело, но я хочу, чтобы ты знал, ты был очень важен мне…
– Ты мне тоже, и я чувствую себя виноватым, жутко виноватым, я надеюсь, ты меня простишь…
– Ты не виноват. – Они говорят наперебой, вываливая друг на друга мысли, сомнения, выводы, сделанные уже после, в одиночку. Всё то, что они думали и чувствовали, когда это случилось с ними, ощущая, что постепенно освобождаются от груза прошлого и неловкости. – И всё… всё вроде бы сложилось неплохо, правда?
Неплохо. А может, могло быть и лучше? А что было бы, останься они вместе? Он читает эти же сомнения в её блестящих в рассветном сумраке глазах. А ещё в них горит надежда, что да, всё действительно сложилось неплохо, что жалеть не о чем. Ведь не о чем?
– Неплохо, – и Ярик соглашается. – Давай пройдёмся?
– Конечно.
Алиса радостно кивает головой. Они выходят с площадки на улицу, бредут вдоль дороги, мимо разбитых через один фонарей, мимо спящих домов, таких разных – от милых, аккуратных коттеджей за забором, до хибар, похожих на коробки от холодильника. Она – чуть впереди, он – чуть подальше, словно сойдясь плечом к плечу они, как по волшебству, снова станут парой. Снова вернутся во время подростковых трагедий вселенского масштаба, обнулят уровни, как в компьютерной игре, и вернутся к тому, с чего начинали. Глупость, но отчего-то ничего кроме глупостей Ярику в голову и не приходит.
– Снова тренируешься?
Обратила внимание на его растянутые спортивные шмотки, старые, как пёс Тимофея, – Ярослав надевал их в последний раз лет пять назад, когда ещё выходил по утрам на пробежку, и уже тогда толстовка была узка ему в плечах. Красавец, нечего сказать. Но ведь они не на свидании?
– Нет. Ушёл проветриться. Отец меня доконает.
– Опять чудит? – понимающе улыбнувшись, спрашивает она. Кому, как не ей, знать все перипетии их с отцом отношений. Удивительно, что она всё помнит. Да и чему удивляться? Он ведь тоже всё помнит. Всё, до мелочей. Даже мягкость её тёплой, чуть влажной от волнения ладони, когда он провожал её вечером домой, почти так же, как провожает сейчас…
– Никак не может развязаться с боями. А ты? Тоже не спится?
– Да, приехала вот, и какое-то странное чувство… не знаю, наверное из-за травмы отца нервничаю, – она смотрит на него из-за плеча и чуть притормаживает, равняется с ним. – Как это случилось? Он говорит, ты помог ему.
– Он упал недалеко от почты, я как раз ехал из магазина. Ушиб мягких тканей, перелома нет, но я настаивал на рентгене, чтобы исключить трещину – в таком возрасте развивается остопения, которая потом часто переходит в остеопороз… – Ярослав по привычке изъясняется терминологией, но вовремя тормозит себя. Несмотря на то, что Алиса тоже близка к медицине, умничать не хочется, – ну, то есть, кости становятся хрупкими… но он отказался.