Мы верили

Когда то давно тут играли дети, был слышен смех, сейчас – скрежет забаррикадированного окна. Все в пыли.

И мы.

Ты медленно открываешь глаза, ощущая тяжесть в теле от недосыпа. Воздух в помещении холодный, пропитанный запахом пыли и затхлости. Сквозь щели в баррикадах пробиваются лучи слабого утреннего света, подсвечивая миллионы пылинок, кружащихся в воздухе.

Я сижу у окна, прислонившись к стене, пистолет на коленях. Взгляд скользит по улице – пусто, только ветер гонит по асфальту клочья бумаги и пластика. Изредка слышен далекий скрежет металла или крик птицы.

Поворачиваю голову в твою сторону. Ты шевелишься, но ещё не до конца проснулась. Худи сползло с плеча, обнажив бледную кожу с синяком от ремня сумки. В таких условиях даже незначительные раны заживают медленно.

– Спишь? – спрашиваю тихо, хотя знаю ответ.

Ты вздрагиваешь, мгновенно приходя в себя – рефлекс, без которого сейчас не выжить. Глаза метнулись к выходу, потом ко мне.

– Нет. Уже нет.

Я киваю, протягиваю флягу с водой.

– Пей. Через час двинемся – здесь слишком открыто.

Ты берешь её, пальцы слегка дрожат.

Заметил? Наверное. Но промолчал.

Снаружи снова скрипнуло окно.

Ветер.

Или не только он.

Ты снимаешь предохранитель, и металлический щелчок кажется неестественно громким в этой тишине. Я приподнимаюсь, прислушиваясь. Ветер? Или шаги?

– Тихо,– шепчу, даже не оборачиваясь, но знаю, что ты уже начеку.

Вспоминаю, как мы оказались здесь. Соседи. Чужие. А потом – карантин, паника, крики за дверями. Ты стучалась ко мне, когда в подъезде уже пахло кровью. Глаза широкие, руки в царапинах – «У вас есть аптечка?»

Смешно. Теперь у нас одна аптечка на двоих. И один нож. И одна фляга.

Скрежет повторился. Ближе.

Я медленно поднимаюсь, прижимаясь к стене, и жестом указываю тебе занять позицию у противоположного угла. Ты киваешь, приседаешь, ствол направлен в сторону двери.

– Если это они – стреляй без предупреждения,– бросаю шёпотом.

Но пока – тишина.

Только пыль кружится в луче света.

Как тогда, в первые дни, когда мы ещё верили, что это ненадолго.

Ржавая консервная банка с грохотом отлетает в угол, и из-под груды тряпья выскакивает серая тень. Крыса. Жирная, наглая, с облезлым хвостом. Она на секунду замирает, сверля нас чёрными бусинками глаз, будто оценивая – опасно или можно продолжить шарить по помойке?

– Чёртова тварь— бросаю я, опуская ствол.

Не они. Но адреналин всё равно медленно стекает по позвоночнику холодными каплями.

Ты фыркаешь, но пальцы всё ещё белые от напряжения на спусковом крючке.

– Хоть бы сдохла от этого дерьма, которое ест— бормочешь ты, но предохранитель всё-таки ставишь обратно.

Я хмыкаю. Год назад ты бы визжала при виде крысы. Теперь вот – только раздражение. Прогресс.

– Если повезёт – сдохнет. Если нет – эволюционирует и сожрет нас вместо консервов.

Снаружи снова ветер. Но теперь мы оба знаем – это действительно просто ветер.

Пока что.

Рассвет. Лучи пробиваются сквозь заколоченные окна.

– Идём.

Встаю, потягиваюсь – суставы хрустят, будто ржавые шестерёнки. Год в бегах не добавляет гибкости. Бросаю взгляд на тебя: ты уже на ногах, подбираешь волосы в хвост, чтобы не мешали.

– Проверь ботинки.

Ты наклоняешься, перешнуровываешь их покрепче. Знаешь, что значит потерять обувь в беге. Я тем временем сдергиваю баррикаду у двери – доски с скрипом поддаются, осыпая пол щепками.

За дверью – коридор. Пустой. Но запах… Гниль, пыль, что-то ещё. Металлическое.

– На улице тихо, – говорю, прислушиваясь.– Но это ничего не значит.

Ты киваешь, на ходу натягиваешь капюшон. Худи болтается на тебе, как мешок, но ты не жалуешься. Никогда не жалуешься.

– Маршрут? – спрашиваешь, поправляя ремень сумки.

– Через старую школу. Там, может, ещё что-то осталось.

Ты морщишь нос. Первая ступенька скрипит под ногой.

Рассвет.

Тишина.

– Вперёд.

Город как будто замер во времени. Брошенные машины. Слишком быстрый рост растительности. Закидываешь найденный леденец в рот.

– Эй!– хватаю тебя за запястье, прежде чем ты успеваешь разгрызть конфету. – Откуда?

Глаза сужаются, ты выдергиваешь руку, но леденец всё же выплёвываешь в ладонь. Липкий, розовый, с треснувшей обёрткой. Находка в разгромленном киоске у школы.

– Ты же не идиотка…—шиплю, выхватывая сладкое и швыряя его в кусты.

– Последний, кто ел такие, пускал пену изо рта через три минуты. Помнишь аптеку на Первомайской?

Ты молчишь. Помнишь. Тот парень с ребёнком – они нашли целую коробку "безопасных" конфет.

Ветер шевелит траву, проросшую сквозь асфальт. Где-то вдалеке стучит сорванная ставня.

– Ладно – ты вытираешь ладонь о шорты, лицо каменное.– Значит, сегодня у нас на ужин опять твои легендарные тушёнка с галетами?

Я хмыкаю, но пальцы всё ещё сжаты в кулаки. Глупость сейчас = смерть. А ты…

– Живая? – бросаю через плечо, уже шагая вперёд.

За спиной слышу, как ты плюёшься, стараясь избавиться от привкуса во рту.

– Пока что.

– Кто же знал что ты такой гений выживания. Повезло с соседом! – опять твоя извечная ухмылка.

– Гением тут и не пахнет, – огрызаюсь, но уголок рта всё же дергается.– Просто у меня была парадная с наркоманами. Натуральный тренинг.

Ты смеёшься – коротко, хрипло, будто забыла, как это делается. Но даже этот звук кажется нелепым среди руин.

– Ладно, профессор – дразнишь ты, догоняя меня шаг за шагом.– Тогда почему мы до сих пор жрём заплесневелые сухари, а не пируем в бункере какого-нибудь олигарха?

– Потому что олигархи – резко останавливаюсь, заставляя тебя чуть не врезаться в меня, – либо сдохли первыми, либо стреляют в таких, как мы, на подходе к своим бункерам.

Тишина. Только где-то далеко каркает ворона.

Потом ты внезапно тычешь пальцем мне в бок:

– Значит, план «Б» – находим богатого зомби и выдаём себя за его служанку с охранником?

Я фыркаю. – Ты слишком маленькая для служанки. Разве что…

– Договаривай, – ты сузила глаза, но в них мелькает азарт.

– Разве что за моего ручного гремлина.

Ты плюешься в мою сторону, но уже идёшь рядом, и на секунду кажется, что мир не рухнул.

А потом скрип шин за поворотом напоминает – рухнул. Ещё как.

– Бежим? – ты мгновенно серьёзнеешь, пальцы сжимают оружие.

– Нет. Прячемся.

И мы растворяемся в переулке, как тени. Как всегда.

Рейдеры. Как же бесит.

– Чёртов крысюки на колёсах – сквозь зубы бросаю, прижимаясь к стене.

Грузовик с самодельной броней из листов металла проезжает в метре от нас, грохоча, как разваливающийся танк. Из кузова торчат стволы и смеющиеся рожи – им весело. Им всегда весело, когда они чуют добычу.

Ты прикрываешь мне рот ладонью, хотя я и не собирался шуметь. Глаза горят: «Тише, идиот».

Они останавливаются впереди. Один выпрыгивает, сапогом влетает в дверь магазина.

– Эй, пацаны, тут кто-то был! – орёт он, поднимая твою скомканную обертку от леденца.

Мой взгляд медленно переходит на тебя.

«Ну конечно».

Ты пожимаешь плечами: «Да похуй».

– Вентиляция – шепчу.

Ты киваешь – старый путь через полуразрушенную шахту лифта. Грязно, тесно, зато они туда не полезут. Не полезут, потому что…

– Там же труп – ты морщишься, вспоминая.

– Теперь два, – хватаю тебя за руку и толкаю вперёд, пока рейдеры копошатся у киоска.

Последнее, что слышим перед тем, как нырнуть в темный провал:

– О, смотрите, крыса!

Приятного аппетита, ублюдки.

Я прямо за тобой . Тупая шутка всплывает в твоей голове именно сейчас – интересный вид у тебя впереди?

– Очень смешно – мой голос глухо отражается от металлических стен, пробиваясь сквозь скрежет твоего передвижения. – Если следующий каламбур будет про "задницу апокалипсиса", я развернусь и оставлю тебя разбираться с рейдерами.

Ты фыркаешь, но тут же замираешь – впереди что-то шевелится.

Тот самый труп. Вернее, то, что от него осталось. Кости, тряпье, и…

– О, смотри! – ты еле сдерживаешь хриплый смешок, – он тоже оценил твой вид сзади.

Я закрываю глаза, считая до десяти. В голове уже рисуется план, как "случайно" вытолкнуть тебя первой в следующую лужу.

– Молчи или станешь его компанией.

Но ты уже не слушаешь – пробираешься дальше, оставляя за собой след из пыли и глупых ухмылок.

Где-то сверху доносится мат рейдеров: их крысу сожрала другая крыса.

Идеальная метафора этого мира.

Вываливаешься из этого пространства словно мешок картошки приземляясь неудачно на плечо – Бляяяяяяядь!

Моментальная смена эмоций – теперь твое лицо загорается как у ребенка, который нашел что то сладкое. Невозможная…

– Ты…– начинаю я, но тут же замечаю, как ты хватаешь ближайшую найденную упаковку с таблетками и судорожно засовываешь её в карман худи. Твое плечо. Идиотка. Самая настоящая.

– Признавайся —голос звучит резче, чем планировалось, но чёрт возьми, – когда успела поймать пулю?

Ты делаешь вид, что не слышишь, увлеченно копаясь в ящиках. Но я уже рядом, хватаю за капюшон и разворачиваю к себе.

– На выходах из доков. Там, где рейдеры крутились, – бормочешь ты, наконец переставая выкручиваться. – Не пуля. Осколок. Сам вылетел, даже не болело… почти.

Почти. Значит, уже дня три. Возможно, заражение. Возможно, гангрена. Возможно…

– Раздевайся.

Ты дёргаешься, но в глазах – не испуг, а раздражение.

– Ого, а я и не знала, что апокалипсис тебя так раскрепостил, – язвишь ты, но худи уже сползает с плеча.

Кожа под тканью горячая, воспаленная. Рваная дыра чуть ниже ключицы, края уже желтоватые.

– Блядь, – это единственное, что я могу выдавить.

Ты хватаешь мою руку, прежде чем я успеваю потянуться к антисептику.

– Сначала патроны. Потом я. Потому что если те "весёлые ребята" вернутся, нам понадобится…

– Заткнись, – перебиваю я, вскрывая флакон. – Это будет больно.

Ты не кричишь. Только глухо шипишь, впиваясь пальцами мне в предплечье, когда жидкость заполняет рану.

Снаружи грохочет грузовик.

Но сейчас – только это. Ты. Я. И тупой, бессмысленный страх, что в этом мире одной глупой потери может быть достаточно, чтобы всё пошло под откос.

– В следующий раз скажешь сразу, – бросаю я, накладывая повязку. – Или пристрелю сам.

Ты смеёшься. И, кажется, это искренне.

– Ты вообще слушаешь, что я говорю? – резко поворачиваюсь к тебе, затягивая последний узел на повязке.

Ты мгновенно отводишь глаза, делая вид, что изучаешь этикетку на пузырьке с антибиотиками. Но я-то заметил. Заметил, как твой взгляд скользнул по моим рукам, как задержался на секунду дольше, чем нужно.

– Конечно, – бормочешь ты, слишком быстро. – «Не умрёшь, но постараешься», «патроны в левый карман», «если начнётся гангрена – отрублю руку топором»…

Я прищуриваюсь.

– Я такого не говорил.

– Но подумал, – ты наконец поднимаешь глаза, и в них – эта чёртова искорка. Та, что появляется только когда ты на грани между «мне больно» и «но я всё равно тебя достану».

Ветер бьёт разбитое окно, и где-то вдали снова слышен рёв мотора. Но здесь, в этом заброшенном медпункте, вдруг становится слишком тихо.

Я резко отворачиваюсь, с силой хлопая аптечкой.

– Плечо проверять каждые три часа. Антибиотики – по расписанию. И если температура поднимется…