Когда Адам чесал затылок
Посылка
Дима с бутылкой пива расположился в кресле и включил телевизор. Сегодняшний день, если можно так сказать, сложился не совсем удачно. С самого утра он встал с левой ноги, проснувшись на полу в коридоре. Вчера был день рождения приятеля, и Дмитрий в очередной раз принял слишком много на грудь. А грудь оказалась слабая, как, впрочем, и ноги, которые не смогли донести его до дивана.
С жуткой головной болью он, как мог, помчался на работу. Но всё равно опоздал на целый час. Как же тут не опоздать, когда бежишь через пивной ларёк. Ну а на работе? А на работе сделали последнее предупреждение до первого опоздания или прогула, предложив написать заявление по собственному желанию без числа. А вечером его ждал сюрприз: жена собрала вещи и ушла из дома, забрав дочку. «Ну ушла и ушла, я себе и лучше найду. Такие орлы, как я, на дороге не валяются. И без работы, если что, не останусь. Сварщики с личным клеймом везде требуются. Хотя руки порой трясутся… Не то что встык, и в трубу электродом попасть сложно. Ну ничего, ничего, – успокаивал он себя, ворочаясь в кресле, – и пить брошу, и курить… Вон на борьбу пойду…» – ткнул он пальцем в телевизор.
На голубом экране шли соревнования по вольной борьбе. Ни один из мускулистых парней в плавательных костюмах позапрошлого века не мог взять верх над соперником.
– Ну что ты от него нос-то воротишь? Давай же, сомкни его железной хваткой, глядя глаза в глаза, без страха, как мужчина. Хотя, наверное, будешь тут нос воротить. Данный вид спорта требует огромного напряжения и энергии, а им тоже нужен выход, – комментировал Дима, время от времени отпивая из бутылки горькую пенную жидкость. – Нет, пожалуй, на борьбу я не пойду…
От просмотра телепередач Дмитрия оторвал звонок в дверь.
– Кого там ещё черти принесли, – пробубнил он, направляясь в прихожую шаркающей походкой.
На пороге стоял почтальон с чёрной пиратской повязкой на глазу. Одет он был в форму советских времён. Всё было при нём – и фуражка, и толстая сумка на ремне. Нежданный гость был высокого роста и очень худой, на вид ему можно было дать лет сорок пять.
– Так-так-так, я извиняюсь, очень дико извиняюсь, – начал разговор почтальон. – А не здесь ли случайно живёт Задрищенко Дмитрий Поликарпович? – спросил тот, приглаживая тонкие усики нереально длинными пальцами.
– Не Задрищенко, а Ищенко, – возмутился хозяин.
– Я извиняюсь, ну очень дико извиняюсь, господин товарищ Ищенко, опечаточка. Можно я зайду?
– Ну проходите, раз уж пришли.
Почтальон сделал шаг через порог и ударился головой о дверной проём. На пол коридора посыпалась штукатурка.
– Ой, я дико извиняюсь, товарищ Задрищенко, сейчас всё уберём, – сказал гость, поднимая фуражку с пола. Почтальон достал из сумки сначала металлическую щётку, а затем совок. – Не извольте беспокоиться, всё изладим, – прощебетал он, демонстрируя в руках инструмент.
Почтальон наклонился и стал скрести щёткой о ламинат, пытаясь загнать в совок осыпавшийся мусор.
– Мужик, ты что, издеваешься? Ты же мне весь пол исцарапал.
– Да, щёточкой что-то не получается.
Тощий замёл рукой в совок мусор, встал и высыпал штукатурку на лестничную площадку.
– Ну, ничего страшного, – сказал он и с силой захлопнул дверь в квартиру.
С проёма опять посыпалось.
– Я дико извиняюсь, сейчас мы всё уберём, товарищ Задрищенко.
Гость опять запустил пяту из длинных пальцев к себе в сумку. Дима наблюдал за происходящим с открытым ртом. В голове у него мысли наслаивались одна на другую, не давая здраво оценить происходящее. Наконец проскочила одна умная: закрой рот и гони его к чёртовой бабушке.
Что Дмитрий благоразумно и сделал, но лишь для того, чтобы сразу открыть.
– Слушай ты, одноглазый, ты зачем сюда припёрся? Тебе чего надо?
Почтальон сделал жест руками, будто хочет поправить галстук, приподняв подбородок.
– Я бы попросил вас, товарищ Задрищенко, не переходить на личности. Глаз я потерял в битве при Фермопилах. Задали же мы тогда взбучку этим персам. Или они нам? Как же давно это было…
– Какие персы? Ты что мне голову морочишь? Тебе от меня что надо?
Дмитрий уже был готов накинуться и растерзать незваного гостя.
– Спокойно, спокойно, господин Дрищенко, – почтальон вытянул вперёд руки, расправив ладони.
– Мужик, ты что меня испытываешь? Моя фамилия Ищенко, и никак иначе.
– Ну да, конечно, Ищенко Поликарп Дмитриевич, припоминаю, – ответил почтальон, сняв фуражку и почёсывая затылок. – Ну так и что же вы хотели, Дмитрий Поликарпович?
– Ну всё, одноглазый, ты меня достал. Стой здесь, я сейчас, у меня где-то в комнате бита завалялась.
Дима рванул в комнату.
– Куда же вы, товарищ Задрищенко? Биты там нет. Но я вам могу продать по сходной цене. У меня как раз одна завалялась.
Почтальон запустил руку в сумку и вытащил оттуда бейсбольную биту. Дима вернулся обратно в коридор и ошеломлённо оглядел гостя с ног до головы.
– Мужик, ты кто такой? Что за фокусы?
– Я почтовый инспектор по особым поручениям пятого управления шестой котельной.
Дмитрий осел на пол и схватился за голову.
– Тебе чего надо, кочегар?
– Да нет же! Я не кочегар, а почтальон. Хотя кочегаром тоже был. Эх, скажу я вам, нервная работёнка, но интересная. Всякое бывало: то уголь не подвезут, то материал какой-то нервный попадётся. Ну а потом меня по первому списку с горячим стажем на пенсию и тут же на повышение.
Гость тоже уселся на пол и раскинул ноги в разные стороны.
– Слушай, почтальон, ты что, у меня тут жить собрался? – спросил Дима уже обречённым голосом.
– Да нет, Поликарпович, ты что, у тебя тесновато тут, да и ламинат мне твой не нравится. Ну, ты биту брать будешь?
Дима, всё так же держась за голову, взглянул в ярко-зелёный глаз гостя.
– Слушай, кочегар на пенсии, у тебя, может, для меня посылка какая?
Почтальон встрепенулся и вскочил на ноги.
– Ну да, конечно! Посылочка для вас, – он вытащил из сумки прямоугольную упаковку, обёрнутую чёрной ленточкой, протянул Диме посылку и бланк. – Распишитесь, товарищ Ищенко.
Дима взял листок расписался и только потом прочёл: «Я, Ищенко, в девичестве Задрищенко, обязуюсь хранить содержимое до смерти и применить по назначению».
– Да что за шутки у вас?
Он скомкал бланк и швырнул одноглазому в лицо. Почтальон наклонился, поднял и расправил скомканный листок.
– Нехорошо вы поступаете, это же официальный документ.
Дима распахнул входную дверь и, указав на лестничную площадку, сказал:
– Пошёл вон, клоун.
Гость выскочил, ударившись головой о проём и добавив на пол штукатурки. Уже стоя за дверями, он раскланялся и ответил:
– Ну, до скорой встречи, Поликарп Дмитриевич.
– Да нет уж, увольте-с, милостивый государь. И биту свою забери.
Дима швырнул биту вслед за гостем, и та, брякая, покатилась по ступенькам. Закрыв двери за почтальоном, он вытер со лба проступившую испарину.
– Фу-у-у, ну и дела… Сорок лет живу, такого ещё не видывал… Что за денёк сегодня? – бубнил себе под нос Дима, проходя на кухню. – Ну сейчас посмотрим, что за сюрприз он мне принёс и от кого, интересно.
Дима положил посылку на стол и прочёл надпись на штампе: «Верховный наместник северного и западного полушарий». Что за чушь? Какой наместник и чьи полушария? Ну и шутки. Он развязал ленточку и разорвал обёрточную бумагу. Внутри оказалась шкатулка тридцать на сорок сантиметров, обитая синим бархатом. На крышке золотыми нитями был вышит рисунок – поросёнок, жарящий на вертеле человека. Открыв крышку, Дима обнаружил в нише пистолет Макарова с лежащей рядом обоймой. Он вынул пистолет, взвесив его в руке. Похож на настоящий.
– Да что я делаю? Надо звонить в полицию. А что им скажу?
Что одноглазый почтальон из пятого управления шестой котельной принёс мне эту посылку? Кто мне поверит? Скажут, свихнулся парень. А если из этого пистолета убили кого? Вот им удача, и дело раскрывать не надо. Вот он я, готовый претендентна посидеть, а им премия. Нет уж, я лучше подожду дальнейшего развития событий. Может, хозяин объявится, наверное, с кем-то перепутали? Хотя этот почтарь даже юношескую фамилию назвал. Да что за невезуха сегодня такая!
Дима положил пистолет обратно в шкатулку и перевязал лентой, положив её в ящик стола. Он взял из холодильника бутылку водки, достал стопку, нарезал бутербродов и прошёл с содержимым в комнату. Там, разложив всё на журнальном столике, уселся в кресло у телевизора. Борьба уже закончилась, и шёл биатлон. На экране одноглазый лыжник лёг в снег и начал целиться единственным зелёным глазом в мишень.
Бр-р-р… Дмитрий провёл ладонью по лицу и взглянул снова на телевизор. Биатлонист куда-то испарился. Ну всё, надо выпить, а то я так с ума сойду. Он налил в стопку и собрался опрокинуть в себя содержимое. Но тут опять раздался звонок в дверь. «Может, жена вернулась», – с надеждой подумал он.
На пороге стоял всё тот же почтальон с битой в руках.
– Здравствуйте, это не вы биту потеряли?
– Нет, не я, – сквозь зубы процедил Дмитрий.
– Мы дико извиняемся, а Ищенко Дмитрий Поликарпович здесь живёт?
– Да, Задрищенко – это я, а то ты не знаешь?
– Нет, не знаю, я вас первый раз вижу.
– Да я заметил, что у вас со зрением определённые проблемы. Однобокое какое-то.
Тут возмутился почтальон.
– Ну, знаете, грешно издеваться над людьми. Я глаз, между прочим, потерял при этих самых, как их там.
– Наверное, при Фермопилах, – ответил Дима.
– Ну да, при них самых. Ох и задали мы тогда персам. А вы откуда знаете?
– Да у вас характерные спартанские черты лица и такой же напор, упрямство и наглость.
– Разрешите, я зайду? – спросил почтальон, уже цепляя головой дверной проём.
Дима пытался преградить гостю путь, но безуспешно.
– Да вы не беспокойтесь, у меня и совок, и веник есть, сейчас всё приберём.
– Не надо ничего убирать, я сам наведу потом порядок, – вскричал хозяин. – Вы лучше быстрее говорите, что вам надо, и мы расстанемся.
– Так вот на бите написано: «Любимому папочке Диме от дочки Кати». У вас есть дочка Катя?
– Да, есть.
– Значит бита ваша?
– Ну да, конечно моя.
Дима, выхватив у него биту, стал выталкивать из квартиры.
– Спасибо вам большое, товарищ почтальон из кочегарки, прощайте.
– Да не за что, вот вам ещё письмо, – сказал почтальон, находясь уже на площадке.
Дмитрий взял у него письмо и закрыл дверь.
– А расписаться? – послышалось с той стороны.
– У меня чернила кончились, приходите завтра, – ответил хозяин.
– Хорошо, завтра зайду. И ещё, товарищ Задрищенко, должен вас предупредить, спиртное сокращает жизнь.
В комнате раздался звон битого стекла. Дима выскочил из прихожей и увидел на полу разбитую бутылку. На журнальном столике, опираясь на задние лапы, стояла огромная крыса во фраке и доедала бутерброд. Затем грызун соскочил на пол и отхлебнул из лужицы пролитой водки. Крыса встала на задние лапы, отрыгнула и произнесла:
– Сыр с колбасой вкусные, хлеб чёрствый, а водка палёная. Я бы порекомендовала вам поберечь печень.
Почёсывая за ухом, она пробежала на балкон и, вытянув передние лапы вперёд, в прыжке нырнула на просторы улицы. Дима прошёл за ней и глянул вниз, но никого там не обнаружил. «Двенадцатый этаж, это, конечно, высоко, но, видно, полёт прошёл удачно», – подумалось нашему герою.
И тут снова раздался звонок в дверь.
– Ну хоть бы жена, хоть бы моя милая Танечка. Иначе я чокнусь, – направляясь к выходу, разговаривал сам с собой Дмитрий.
Открыв дверь, он увидел старого знакомого. Почтальон, вытянув длинную страусиную шею вперёд и моргнув зелёным глазом, спросил:
– Я дико извиняюсь, а к вам крыса не заходила?
– Конечно, заходила и выпила всю водку, – ответил хозяин, уже ничуть не удивляясь.
– Вот скотина-то какая! Мы с ней собирались на светский раут, а она уже нажралась. Ну крыса это семейство грызунов. А скотина, это, к примеру, корова или свинья.
– Вы зайти не желаете, товарищ почтальон?
– Нет, не желаю. Вдруг косяк головой задену, штукатурка осыплется, а я щётку дома забыл. Простите, не знаю вашего имени-отчества.
– Зовите меня просто Задрищенко. А вас как?
– Ну меня-то, это всем известно, Ксенофонт. Так вот, дорогой мой Задрищенко, эта крыса та ещё свинья, когда напьётся. Ну так и где же она теперь?
– Вы знаете, дорогой Ксенофонт, она вышла с балкона, как мастер спорта по прыжкам в воду с трамплина.
– Да ну, скажете ещё… Крысы и нырять-то не умеют. Вы ещё мастеров не видели.
Почтальон достал из сумки плавательные очки с одним окуляром.
– Сейчас я вам покажу, как надо.
Ксенофонт начал отстранять Диму от входа, пытаясь протиснуться в квартиру.
– Нет-нет, не надо, я вам верю, – вцепился в него Дмитрий, выталкивая обратно на выход.
– Ну ладно, раз верите, тогда не буду, – успокоился Ксенофонт. – Я тогда пойду, Задрищ Поликарпович?
– Конечно, идите. Мне двери закрывать? Или ещё вернётесь?
– И не собираюсь, крыса же ушла. Завтра, всё завтра. Мне ещё лебедей надо настрелять.
– Ну тогда прощайте, Кристофор Колумбыч, удачной охоты вам.
– Не прощайте, а до новых встреч! – радостно воскликнул почтальон и помахал рукой, когда собеседник уже закрывал за ним дверь.
Зайдя в комнату, Дмитрий взглянул на огрызки бутербродов, пролитую водку и стёкла, валяющиеся на полу. Развернулся и, шагнув к прихожей, наткнулся глазами на исцарапанный ламинат, засыпанный штукатуркой. Почесав затылок, прошёл на кухню, принял четыре таблетки валерьянки и запил корвалолом. Затем, присев на табуретку, обратил внимание на письмо, лежащее посреди стола.
– Ну да! У меня же ещё письмо есть. Как же я не догадался, что вечер на этом не закончен. Наверное, этот день будет длиться вечно. Где же я так сильно нагрешил?
На письме был обратный адрес: «Княжество людских устремлений, верховный наместник северного и западного полушарий Абриэль».
Дима вскрыл конверт и начал читать: «Дорогой друг, вы порядком нагрешили, да и должок за вами. Настоятельно рекомендую вам явиться завтра к двенадцати часам в парк Гоголя. Буду ждать вас у пруда с лебедями. Наденьте чёрный шерстяной костюм-тройку и белые ботинки. Не забудьте захватить шкатулку. С большим приветом, Абриэль».
Дима отложил письмо и почесал затылок.
– Какой костюм, какие тапки? У меня и костюма отродясь не было. На свадьбу и то в прокате брал. И почему я должен куда-то идти?
– Что-то вы весь чешетесь. Вам не мешало бы помыться, – раздался вкрадчивый голос за спиной.
Дмитрий обернулся и увидел огромного рыжего кота. Животное было в сером пиджаке, на шее бабочка, а из кармашка торчала красная гвоздика. Брюк на нём не было. Кот стоял на двух задних лапах, а в передней держал ломаный лорнет с одним окуляром, поднося его то к одному, то к другому глазу.
– Скажите, милостивый государь, а нет ли у вас жидкой валерьянки? Меня пригласили на один светский раут, и я там познакомился с одной миленькой кошечкой. А из напитков только водка да ликёр. Мне ей даже предложить нечего. Ох уж эти люди, только о себе и думают. Это вот свинье безразлично, что есть и пить.
– Какой свинье?
– Ну крысе… Кстати, я прибрал за ней. А ламинат выкинул. Сейчас в моду входят ковры. Я вам постелил чудеснейший коврик. На нём отображена Сикстинская Мадонна. Будете об неё ноги вытирать. Если, конечно, унесёте.
– Ты кто?
– Я-то кот! Балберит меня зовут. Мне было велено доставить вам костюм и белые туфли-казаки. Вот полюбуетесь.
Он выложил на стол ботинки.
– Да, очень красивые, с золотыми бляхами, я посмотрю. А шпоры-то зачем? – проговорил Дима, глядя на кота. – Я что, в парк на коне поскачу?
– Да нет, про коня ничего не говорили. Но если надо, могу с утра к подъезду подогнать. Вот только надо будет не забыть овса дать. Он у нас на голодный желудок жутко несговорчив, может и лягнуть.
– Да не собираюсь я завтра ни в какой парк идти и уж тем более скакать! Мне на работу надо.
– Ну о работе можете не беспокоиться. Ваше заявление уже подписано сегодняшним числом. Так что завтра вы совершенно свободны. А идти придётся, иначе мы сами к вам придём. А уж мы придём, не сомневаетесь.
– Да я на вас заявление напишу!
– Интересно какое? Так и вижу ваше заявление: «На меня совершили грубый наезд одноглазый почтальон, пьяная крыса по кличке Свинья и кот с лорнетом». А может, вы напишите, как вчера вечером ударили по лицу капитана полиции Попыхайло, отняв у него табельное оружие?
– Какой ещё Попыхайло?
– Да тот самый, которому вы за столом в гостях у приятеля усердно подливали горячительное. Тут-то сразу и вскроется ваш злой умысел. Вы споили полицейского, чтобы украсть пистолет для дальнейшего ограбления банка. Нет, в банке вас могли подстрелить, и вы решили ограбить ювелирный магазин. Вот и шапочкой запаслись, – кот выложил на стол маску бэтмена. – На данный момент Василий Приходько сидит дома и вспоминает, куда же он дел табельное оружие. Так, глядишь, и вспомнит к завтрашнему дню. Никуда ты не денешься, Задрищенко, – кот хлопнул по столу лапой, глядя в глаза Димы. – Завтра оденешься в костюмчик и явишься в парк. И не советую заходить в забегаловку по дороге. А проблему мы твою решим.
– Да не бил я никого!
– А ты вспомни. Полицейский вчера был?
– Ну был.
– В номера тебя приглашал?
– Ну да, приглашал, я ещё подумал: какие номера, я же не баба.
– Вот, а ты его за это по морде и оружие отобрал.
– Да пистолет мне почтальон принёс.
– Какой почтальон? Ты сам-то в это веришь? Некогда мне тут с тобой размусоливать, меня кошечка заждалась, – Балберит натянул на себя маску бэтмена и взял со стола упаковку таблеток. – Придётся на сухую вечер проводить. Костюм в шкафу. Вот тебе паста гои, шпоры надрай, они медные.
Кот встал на четвереньки, передёрнул лапами, как бык на корриде, и прыгнул в форточку. Но проём оказался слишком узкий.
– Мяу, мяу, что ты смотришь? Видишь, я застрял. Тащи обратно.
Дима, наверное, бы удивился, но то ли валерьянка, то ли события прошедшего дня дали о себе знать. Дима не спеша встал с табуретки, схватил кота за лапы и выдернул обратно на кухню, плюхнув головой об пол. Балберит встал на задние лапы, отряхнулся и подошёл к окну.
– На, подержи, – протянул он лорнет Диме. – Да, жрать надо поменьше, пожалуй.
Похлопав себя по животу, кот открыл окно и сиганул вниз. Разглядывать место падения наш герой уже не стал. «Коты очень даже недурственно летают, – подумалось ему. – Пожалуй, надо ложиться спать», – сказал он сам себе, убирая лорнет в ящик стола рядом со шкатулкой.
Дима лёг на кровать и долго ворочался. «Не так я живу, не так. Таня вот ушла и дочку с собой забрала. В квартире как-то пусто стало и одиноко. Не найти мне лучше женщины. Да и любила она меня и я её. Любил, а изменял… Да было бы с кем, они и мизинца её не стоят. Как она просила, предупреждала: прекращай пить, а то уйду. А я всерьёз не воспринимал. И вот она, чаша терпения, лопнула. Я переполнил эту чашу своим равнодушием и расколол на мелкие осколки. А как теперь их собрать и склеить? Как восстановить сосуд нашей семьи? Не надо собирать, не надо клеить! Надо лепить новый из того, что есть, убрав глину недопонимания, недоверия, эгоизма и раздражения. Со спиртным надо завязывать, с женщинами тоже…»
С этими мыслями Дмитрий задремал. Снился ему рыжий кот, запряжённый в тачанку, на которой сидел одноглазый казак с чубом на голове и длинными усищами. Казак погонял кота, махая кнутом, покрикивая: «Но-о-о, пошёл, плешивый». Кот дико орал и пытался перевернуть телегу. За спиной у казака раздавалась песня «Ой ты, степь широкая, широкая раздольная». Там сидела крыса и заправляла пулемётную ленту в максим. Казак тоже начал подпевать: «Ах ты, Волга матушка, Волга вольная». Кот остановился и проговорил: «Не дойти нам до Волги, у меня уже лапы отваливаются. Давайте крысу запряжём». – «Меня нельзя, я тылы прикрываю», – откликнулись та. «А ну, одноглазый, давай сюда кнут и полезай в узду», – вскричал кот. «Меня запрягать нельзя, я инвалид, – Ксенофонт протянул Балбериту справку на трёх листах. – И вообще, ты опять валерьянки нажрался, тебе за руль нельзя».
Чем закончился спор, Дима так и не узнал, потому как наступило утро и он проснулся.
Наш герой вышел из подъезда и оглядел окрестности. Посреди двора стоял вороной конь и ел овёс из мусорного бака. «Да зачем мне конь? Тут ходьбы десять минут», – подумал Дима и прошагал мимо коня.
– Иго-го, – заржал тот и, забив копытом, поплёлся за ним.
На улице стояла июльская жара. Мужик в шерстяном костюме-тройке, казаках со шпорами и идущий за ним конь привлекали внимание прохожих. В руках Дима нёс голубой пакет, в котором лежали шкатулка и лорнет. «Ну и духотища, пивка бы холодненького». Он заглянул в витрину питейного заведения, где стояли и восседали жаждущие.
– Я на пять минуточек, – обратился Дима к коню.
Конь ответил:
– Иго-го, – и помотал головой слева направо.
– Буду я у лошадей ещё разрешения спрашивать, жди здесь.
Войдя в забегаловку и взяв кружку пива, он прошёл и сел за свободный столик. Тут же к нему подсели трое неизвестных одинаковых с лица. У всех наблюдалась повышенная небритость и узкоглазие.
– Эй, ковбой, пивком не угостишь? – спросил самый маленький и тощий, одетый в трико и засаленную майку.
– Нет, не угощу, денег нет.
– А на лошадке дашь прокатиться?
– А тебя не укачает? – спросил Дима, пытаясь отхлебнуть из кружки.
– Не бойся, я в кавалерии служил, – ответил тот, вцепившись ему в руку и ставя кружку обратно на стол.
– Ну хорошо, иди катайся.
Тощий вышел и попытался вскочить на коня. Но вороной, видно, не оценив данный пассаж, лягнул наездника в лоб. Подсевшие переглянулись между собой, и самый здоровый сказал приятелю:
– Слушай, Витёк, его конь, кажется, Колюню зашиб.
И с этими словами перевернул столик. Пиво вылилось Диме на брюки. Он нагнулся, чтобы стряхнуть пролитое, и тут же получил кулаком в глаз. В голове у него появились звёздочки на тёмном экране – покружив немного, они собрались в одну большую, и та испарилась. Когда помутнение прошло, собеседников уже не было. Продавщица за стойкой стала орать «помогите, хулиганы дерутся», и ему пришлось поспешно удалиться. Конь стоял всё на том же месте, а контуженый Коля сидел рядом и прибывал в прострации.
– Пойдём, Буцефал, – произнёс Дмитрий, держась за глаз. – Какое-то пиво у них невкусное.
– Иго-го, – ответил конь, помотав головой сверху вниз.
Уже подходя к парку, наш герой подумал: «А откуда в парке пруд и уж тем более лебеди?» На его памяти, кроме бомжей в лужах, там больше никаких достопримечательностей не встречалось. И к чему весь этот наряд в такую жару?
На входе в парк возвышалась арка с надписью: «Добро пожаловать всяк сюда входящий». Под аркой стоял знакомый рыжий кот. На нём были синие семейные трусы в горошек, закрывающие колени, чёрная футболка, поверх которой был повязан розовый галстук в клетку. На морде солнцезащитные очки.
– Погоды нонча стоят тёплые. Вам не жарко в костюмчике? – начал разговор Балберит.
– Нисколечко, у меня зубы мёрзнут, – ответил Дмитрий, обливаясь потом. – А на вас креативные бриджи, я посмотрю.
– Вы находите? Это подарок сеньора Труссарди. Ну, вернёмся к нашим баранам. Вас уже ждут, господин Ищенко. Только с быками в парк нельзя.
Дима обернулся и заметил, что держит на гнилой верёвке вороного быка.
– Вы зачем его сюда притащили, товарищ Дрищенко?
– Слушайте, я устал уже от ваших шуточек. Мне кажется, эта комедия несколько затянулась, – сказал Дима, откинув верёвку.
– Иго-го, – грустно заржал бык.
– А никаких шуток, всё очень серьёзно, Поликарп Дмитриевич. Я посмотрю, вам кто-то синяк под глаз поставил. Вам же было сказано, не заходить в кабак. Вы шкатулку взяли?
– Да, взял и лорнет ещё прихватил, – Дима протянул коту лорнет.
– А зачем он мне? Это Ксенофонту отдайте. Я такими вещами сроду не пользовался. Тем более с одним окуляром.
– Да это ж ты мне его вчера подал, когда в окно выпрыгивал.
– Вы меня с кем-то путаете, я высоты боюсь. Пройдёмте за мной.
Кот взял Диму за руку и повёл в аллею парка. Вдоль дорожки стояли дубы и каштаны, чего Дмитрий раньше не замечал.
– Здесь вроде каштанов никогда не было?.. – спросил он у рыжего спутника.
– Как же не было? Всегда были. Я помню, мы по этому парку гуляли ещё с ним, – указал кот на памятник Гоголю. – Сто раз ему говорил, не суй нос куда не следует. А он всё своё. Талантливый был, я вам скажу, человек. Любопытство вот только сгубило.
– Да нет, это определённо не наш парк! И вокруг ни души, – ответил Дима.
– Ваш, наш… Всё относительно в этом мире. И душ здесь, поверьте, очень много. Просто телесную оболочку ещё не обрели. Господь сказал, будут даны новые тела после смерти. А когда не сказал. Вот они и ждут своего часа. Либо в наше управление, либо в райские кущи.
Так, с разговорами, они приблизились к пруду с плавающими в нём лебедями. У пруда стояла белая скамейка, на которой сидели трое. Двое из них были старые знакомые – это крыса и Ксенофонт. Между ними сидел мужчина, на вид ему можно было дать около шестидесяти пяти лет. Длинный, узкий, слегка вздёрнутый вверх нос, маленький рот и узкие губы на худом лице. Чёрные глаза без видимых зрачков отзеркаливали всё, что окружало вокруг. Одет он был в расстёгнутую красочную ямайскую сорочку с бейджиком «Босс», из-под которой был виден атлетический торс с накаченным прессом и широкой грудью. Из-под плавательных шортов торчали волосатые ноги, обутые в сланцы. На стопах находилось по три пальца, которые больше походили на копыта. Ксенофонт был одет в чёрный фрак с бабочкой на голое тело, а через плечо всё так же висела почтовая сумка. На крысе же был синий топик и шотландский килт, в руках она держала волынку.
– Присаживайтесь, господин Ищенко, – указал на стоящий напротив скамейки барный стул незнакомец, когда кот с Димой подошли к ним.
Наш герой забрался на высокое и неудобное сидение. А Босс уже переключил своё внимание на Ксенофонта.
– Кстати, Чужой, у тебя почему гуси неподстреленные плавают?
– Это не гуси, а лебеди, мой повелитель греха. Я стрелял, но попасть не мог. Кто-то украл мой лорнет, а у меня без него в глазах двоится, – начал оправдываться почтальон.
– Ха-ха-ха, – захихикала свинья и произнесла визгливым голосом: – Надо было из ружья дробью стрелять, а не из рогатки, чудо одноглазое.
– Вот я на тебе сейчас и опробую, – сказал Ксенофонт, вытащив из сумки трёхстволку. – На раз из всех стволов продырявлю тебя вместе со свистулькой.
У крысы заблестели глаза, а морда стала превращаться в свиное рыло. Она вынула из-за пояса сапёрную лопату, посмотрела на неё и выбросила. Затем вытянула акинак. Решив, что тоже не подходит, метнула его в рядом стоящий дуб, с которого посыпалась жёлуди.
– Хрю-хрю, это мы оставим на потом, – сказала она, держа в лапе уже дамский пистолет.
– А ну прекратите бряцать оружием, – остановил их Босс. – У нас гость. Дуэль мы отложим на вечер.
Ксенофонт убрал в сумку ружьё, а крыса запихнула пистолет в топик. Дима сидел, ёрзая на барном стуле, обливался потом и наблюдал с высоты на странную троицу. Кот же стоял рядом и точил напильником когти.
– Так вот, дорогой Дмитрий Поликарпович, – продолжил главарь шайки. – Меня зовут Абриэль. Я специализируюсь на блуде, азартных играх и пьянстве. Ещё в мою компетенцию входят лень и гордыня. Как я заметил, все эти качества и потребности в вас присутствуют. Да, у вас были все шансы исправиться, и даже иногда просыпалась совесть. Быть может, вы бы и встали на путь истинный. Но вот беда, намедни вы проигрались мне в карты. Я не скажу вам, что карточный долг это святое, скорее наоборот. Но отдавать его всё равно надо. Вот мы и собрались в этот чудесный день, посмотреть, как вы будете это делать при свидетелях. С моей свитой вы уже знакомы. Ксенофонт, он же Чужой, был воином и предал своего царя. Следующему царю он служил недолго и тоже предал. А вот третий его хозяин оказался мудрее и своевременно растянул на дыбе. Ну и, как вы уже заметили, немного перестарался. Своим он не был никому, жену и детей отдал в рабство, а мать с отцом оставил умирать с голода. Крыса когда-то была свиньёй и поедала своих новорождённых поросят, за что и была отправлена на скотобойню. Ну а Балберит был со мной всегда. Мы вместе ещё с тех времён, когда служили Ему и подняли бунт вместе с первым ангелом.
Дима снял пиджак, затем жилетку, скинув их на аккуратно подстриженный ковёр травы.
– И что же я вам проиграл? Позвольте полюбопытствовать.
– Ничего особенного. Своё бренное тело! Оно всё равно дано на краткий срок. Полвеком раньше, полвеком позже умрёшь. Какая разница. Толку-то от тебя? Одни проблемы близким и окружающим.
Дмитрий расстегнул верхнюю пуговицу на рубашке.
– Я не мог, ошибочка вышла, наверное.
– Никаких ошибок! – встрял в разговор кот, засовывая напильник в трусы.
– Балберит, это не гигиенично, вынь немедленно, – сделал замечание Абриэль.
– Извиняюсь, мой господин, – ответил кот и метко метнул инструмент в дуб рядом с акинаком.
– Хрю-хрю-хрю, – откликнулась крыса, увидев посыпавшиеся жёлуди.
Кот повернулся к Диме и протянул лист бумаги.
– У нас вот и документ имеется, прочти.
Дмитрий взял лист и стал читать вслух.
– Я, Дмитрий Поликарпович Ищенко, в девичестве Задрищенко, потеряв стыд и совесть, проиграл в карты всё что можно и нельзя, вплоть до собственной жизни. Обязуюсь вернуть остатки долга в пятницу 16 июля 2020 года при свидетелях. Под сим расписываюсь кровью моего друга Попыхайло.
Дима трясущимися руками вернул листок коту.
– Вспоминай позавчерашний день, – продолжил Балберит. – Вы выпили, потом ты танцевал с женой своего друга и пускал свои ручонки куда не следует. Впрочем, у вас с ней уже давно близкие отношения. А Таня всё знала и терпела. Думала, образумишься. Вспомнил?
– Ну да, припоминаю.
– Потом ещё пригубил и подрался с полицейским, не поделив соседку. Это на глазах-то у любовницы. Помнишь?
– Да, припоминаю. Ну да, а затем появился он, – Дима указал пальцем на Абриэля, – и предложил сыграть в какой-то штос.
– Ну вот, умница, вспомнил, – продолжил кот. – Проиграв деньги и часы, ты сам предложил на кон свою жизнь. Помнишь, как пел: пиковая дама не любовь, а драма?
– Всё вспомнил, да, было, но я же не всерьёз.
– Всё очень серьёзно, за всё в жизни надо отвечать, – произнёс старший демон.
– Я не хочу, не буду, – вскочил на ноги Дима. – И вообще, кровь там не моя, а какого-то Попыхайло. Значит, подпись недействительна.
– Вот наглец, он ещё и друга подставляет, – вскричала крыса. – Он тебе, можно сказать, свою кровь отдал, вы с ним даже не друзья, а кровные братья.
– Да я его на том вечере первый раз в жизни видел.
– Вот-вот, первый раз, а он за тебя свою кровь пожертвовал. Такие герои сейчас редко встречаются.
– Да что вы мне голову морочите? Я умирать не собирался!
– Слушай, Задрищенко, умри как мужик, хоть что-то в своей жизни сделай с достоинством, – продолжил разговор Балберит. – От тебя же на земле никакой пользы, одни неприятности. Зачем ты живёшь? Пьёшь, дерёшься, работать не хочешь. Смысл твоего существования? Ни жене, ни дочке ты уже не нужен. О пожилых родителях вспоминаешь, когда деньги нужны. Пойми, тебя не станет, всем будет легче. Каждое слово материально в духовном мире. Не захочешь сам расставаться с жизнью, мы взыщем с родственников. Например, с дочки.
Дмитрий ухватил кота за галстук и потянул к себе:
– Да ты кто такой, чтобы мне угрожать?
– Я демон самоубийства.
Балберит отошёл в сторону, и галстук остался в руке Димы, затем кот спрыгнул на землю, превратился в змею и уполз.
– У тебя нет выбора, Задрищенко.
– Да пошли вы все!
Дмитрий плюнул на землю, достал пистолет из шкатулки, зарядил обойму и передёрнул затвор.
– Прости меня, Господи, – произнёс он, поднося дуло к виску и нажимая курок.
Раздался щелчок, но выстрела не произошло. Он снова передёрнул затвор и спустил курок – опять щелчок и осечка. Дима попытался ещё и ещё, закрыв глаза, но безрезультатно.
– Послушай, Чужой, ты где пистолет взял? – обратился Абриэль к почтальону.
– Как где? У Попыхайло.
– У какого Попыхайло?
– Ну, полицейского, в пятницу тринадцатого.
– Не тринадцатого, а четырнадцатого и в среду, дурилка ты картонная, – поправил Ксенофонта кот.
– Впрямь, дурак, – развёл руками Абриэль. – Он же этим пистолетом бутылки открывает и орехи колет.
– Да-да, а ещё подсолнечным маслом смазывает, – добавила крыса. – Видно, сегодня не судьба тебе помереть. Что-то Он от тебя ещё ждёт, на что-то надеется. А на что, не пойму? Иди домой, долг твой прощается тебе. Пистолет оставь себе на память, да и расписка у тебя. Обещал до смерти хранить. Скажу тебе по секрету, вместе с телом ты бы и душу мне свою отдал, а она, в отличие от тела, бессмертна. Самоубийство – это грех к смерти, смерти духовной.
– Как долг прощается? – возмутился кот. – Он же о Сикстинскую Мадонну ноги вытирал, лорнет у Ксенофонта упёр.
– А я что, зря волынку взяла? Кому теперь траурный марш играть? – с грустью добавила крыса.
– Ну ноги о ковёр он пока не вытирал, а лорнет, я подозреваю, ты, Балберит, стащил. Ну марш, может, по тебе сегодня, свинья, и сыграем, хотя ты его не услышишь, – ответил старший демон. – Иди давай, пока не передумали.
Дима облегчённо вздохнул и, опустив голову, побрёл из парка.
– Стой, – окликнул его Ксенофонт. – По телу нашего героя пробежала мелкая дрожь. – Лорнет верни! Мне тут ещё одну свинью надо подстрелить.
Дима подал ему лорнет и прибавил шагу на выход.
– Стой!
– Ну что ещё?
– Да так, а то давай со мной по крысам постреляем?
– Спасибо, конечно, но у меня со стрельбой что-то плохо выходит, всё как-то мимо.
– Ну как хочешь.
На выходе из парка стоял конь. Скинув рубашку, Дима вскочил на вороного и поскакал к дому без оглядки на витрины пивнушек. Дома он сразу перевесил ковёр с Мадонной на стену и начал наводить порядок в квартире.
Раздался звонок в дверь.
– Ну всё, я сейчас этому одноглазому последний окуляр выколю.
Дима взял вилку со стола на кухне и пошёл открывать дверь. На пороге стояли жена и дочь.
– Я ключи оставила, когда уходила. А ты тут без нас не скучал… Вижу, синяк вот под глазом. Опять пьянствовал?
– Да нет, что ты, милая, скучал, очень скучал. Мне без вас было так плохо. Я по парку гулял. Вас вспоминал, вся жизнь пролетела как мгновение. Не так я жил, простите меня, родные мои, – у Димы покатились слёзы по щекам. – С сегодняшнего дня всё будет иначе. Я начинаю новую жизнь.
– Мы начинаем новую жизнь! С днём рождения, папа! – воскликнула дочка и протянула ему биту. – Ты вроде в бейсбол хотел научиться играть.
Дмитрий взял биту и отставил в угол.
– Знаешь, Катюша, я лучше в шахматы буду играть. Пользы, пожалуй, больше. А биту мы подарим первому попавшемуся на глаза почтальону.
Ксенофонт и Крыса повернулись друг к другу спиной и сделали по десять шагов в стороны. Первой обернулась крыса и, не целясь, навскидку, произвела выстрел. Пуля попала в лоб почтальону и отрикошетила в сторону.
– У меня пластина, – постучал по лбу Ксенофонт: раздался металлический звон, как в пустой бочке.
– Да, даже сотрясения мозгов явно не получилось, – с сожалением ответила крыса, бросив пистолет на землю.
– Ну, давай же, циклоп, стреляй! – вскрикнула она, разорвав топик и обнажив грудь.
Ксенофонт взял лорнет, прицелился и произвёл выстрел сразу из трёх стволов. Дробь кучно прошла мимо свиньи.
– А… что с тебя взять, стрелок ворошиловский, пойду лучше желудей поем, – махнула она лапой.
Абриэль с котом сидели на лавочке и наблюдали за драмой, превратившейся в фарс.
– Знаешь, мой повелитель греха, а пистолет-то рабочий был. Я ведь знал, что Чужой что-нибудь да не так сделает, поэтому в шкатулку положил проверенный.
– Слушай, Балберит, а не зайти ли нам в гости к Попыхайло?
Посылка-2
Семён Иванович Папыхайло к своим тридцати восьми годам смог дослужиться только до капитанских звёздочек. Губила его любовь к слабому полу и горячительным напиткам. В своё время он закрывал глаза на трудовые будни девушек лёгкого поведения вверенного ему района, за что имел определённый процент от выручки ночных бабочек. Процент-то он получал, а вот делиться с начальством не хотел. А чем делиться, если он сразу спускал эти деньги в кабаке. И зачастую с теми же девицами. Уже работая в архиве и перебирая пыльные дела, он сообразил, что начальство не любит, когда о них забывают.
Но было уже поздно. Семён не сожалел о прожитых годах и упущенных возможностях. Папыхайло жил одним днём, ни жены, ни детей, ни стремления изменить что-либо в жизни не было.
«Я плыву, как рыба по течению», – однажды изрёк он коллегам по работе. Ему ответили, что на рыбу он вовсе не похож, а больше смахивает на иную субстанцию. Семён не обиделся, подметив, что он не один работает во внутренних органах. Единственное, чем мог похвастаться Папыхайло, это наградным пистолетом от министра. Однажды на заре своей карьеры Семён обезвредил опасного преступника. Рецидивист оказался очень злой и откусил Папыхайло мизинец на правой руке. Посчитав оставшиеся пальцы, он сделал вывод, что преступников гораздо больше, чем у него конечностей. Решив, что на всех его не хватит, в дальнейшем наш капитан старался обходить бандитов стороной.
Лёжа на диване, Семён безуспешно пытался вспомнить, куда он мог деть подарок министра. «И зачем я вообще попёрся с пистолетом на день рождения к Петрову? А-а-а, не беда, найдётся… Наверное, там у него дома где-нибудь среди пустых бутылок валяется», – размышлял Семён, разглядывая на потолке кровавое пятно от убитого комара.
Пятно красной стрелой, как Первый Украинский фронт, направлялось вдоль плафона на паутину в углу. Ну а паук с фашистским крестом на заднице сидел в засаде. Он перебирал лапками и строил коварные планы против врагов. Семён не трогал паука и жил с ним мирно, разделяя общие взгляды на жизнь, и даже видел в нём своего коллегу. Папыхайло считал, что не нужно никуда торопиться, надо ждать, имея терпение, и всё само придёт ему в руки. «Так вот и пистолет найдётся, куда он денется», – думал Иванович, потихоньку проваливаясь в сон.
И вот уже Семён стоит у ручья, стирая генеральские штаны с лампасами в корыте. Рядом находится часовенка и указатель с названием населённого пункта Волговерховье. С горушки недалече спускается тачанка, в которую запряжена свинья. Повозкой управляет одноглазый запорожский казак с чубом на голове и длинными усищами. У пулемёта сидит огромный рыжий кот и горланит песню: «Ах ты, Волга-матушка, Волга вольная, ой да не степной орёл подымается…»
– Тпр-у-у-у, – вскричал казак, дёргая за поводья.
Свинья встала на дыбы и произнесла:
– Иго-го, хрю-хрю, что это, уже Волга? Мне говорили, что здесь осётр водится, – она посмотрела на дно ручейка. – Что-то этот осётр больше на головастиков похож.
– Да Волга это, Волга-матушка, – ответил кот, спрыгивая с тачанки в журчащий водоём. – Самое начало, Тверская область.
– И куда теперича? – спросил казак, слезая с повозки и подходя к коту.
– Я думаю, в Астраханские края надо подаваться, там арбузы растут и тушканчики бегают, – ответил рыжий.
– А зачем нам тушканчики?
Казак достал курительную трубку из шаровар, чиркнув спичкой за ухом кота, разжёг пламя, раскурив её. Кот схватился за ухо.
– Слушай, Чужой, если ты ещё раз так сделаешь, тебе точно ни тушканчиков, ни арбузов не видать. Вообще больше ничего не увидишь, нечем будет!
– А я предлагаю в Татарстан отправиться, там свинину не едят, – вмешалась свинья.
– Так это ж только днём, а ночью-то за милую душу, – ответил казак, пуская дым. – Предлагаю доскакать до Ярославля, а там видно будет.
– И на ком мы, интересно, скакать будем? – спросила свинья.
– Как на ком, на коте, конечно. У меня справка, мне нельзя в упряжку, я контуженый на голову.
– Ничего страшного, мы тебе знак «инвалид» на спину повесим, – ответил кот. – Я скакал, свинья скакала, теперича твоя очередь настала. У меня вот и лапти с подковами есть, специально для тебя берёг.
Балберит протянул почтальону лыковые изделия на верёвочке. Чужой взял лапти, осмотрел их единственным глазом, попробовал на зуб и помял.
– Не-е, фасон не мой, страшные больно.
Затем раскрутил верёвку и закинул их в корыто с генеральскими штанами, обрызгав Папыхайло.
– Ты на себя-то взгляни. Лапти ему страшные, да они как раз с тобой сообразуются, такие же кривые, как вся твоя жизнь, – ответил кот.
– Вы только на него посмотрите, – прервала их разговор свинья. – Это кто же на закате генеральские штаны стирает? Где это такое видано? Тебя же в ефрейторы разжалуют, – обратилась она к Семёну.
Папыхайло стоял, разглядывал странную троицу, вытирая пенные брызги с лица.
– Да тож не закат, а рассвет, если на рассвете стирать, то быть ему капралом, – поправил свинью казак.
– Чего вы мелите, портки-то не его, он же капитан, – встрял кот.
– Ты кому, Семён, штаны стираешь? – спросили у Папыхайло в один голос все трое.
– Как кому? – ответил тот. – Известно кому, министру. Я подаренный им наградной пистолет потерял, вот ему брюки постираю, а он мне за это новый выдаст.
– Да ты что, не слышал? Вчера указ вышел: за утерянное наградное оружие расстрел, – произнёс кот, вытянув из папки лист бумаги и протягивая его капитану. – На вот, почитай.
Семён взял листок и начал читать вслух: «Приказываю за утерю наградного пистолета приговорить капитана Папыхайло к десяти годам таёжного лесоповала, а за порчу генеральских брюк расстрелять насмерть три раза. Приговор безоговорочный и пересмотрению не подлежит. Министр труда, промышленности, внутренних и наружных дел».
Семён свернул лист треугольником, как письмо в войну, и отдал коту.
– За что расстрелять? Я же ничего не портил.
– Как же не портил, а кто лампасы оторвал?
Папыхайло вынул из корыта на вытянутых руках брюки, с которых тут же отслоились красные полоски. Он взглянул на кота обнадёживающим взглядом:
– Мужики, может, вы меня возьмёте с собой в Казань? А я там где-нибудь затеряюсь среди татарского меджлиса. Я же потомственный татарин.
– Слушай, Сёма, ты на себя в зеркало-то взгляни. На твоём лице самостийна Украина светится, ты же всю жизнь тильки сало ел, – обратился к нему казак.
– Ха-ха-ха, мы горилку ели с салом, только сала было мало, – захихикала свинья.
– Так тож я по батьке хохол, а по матери татарского роду племени. Мои предки самому Тамерлану служили.
– Велико служение, паланкин таскать да гарем охранять, – отозвался кот. – Что, жить хочется? Ещё раз узнаю, что оружие где ни попадя разбрасываешь, не сносить тебе головы. Под подушкой твой пистолет. Хорош уже дрыхнуть, иди жди гостей.
Семён бросил брюки в корыто, надел лапти и, перешагнув через ручей с головастиками, удалился в камыши.
– Ну и приснится же такое, – сказал он себе, открыв глаза.
Взгляд упал на паутину в углу. Паук дождался очередную жертву и сейчас подбирался к ней, потирая передние лапки в предвкушении обеда. Жертва в виде мухи одной рукой показывала фигу, а в другой держала маузер. Семёну на секунду показалась, что он даже разглядел у неё кошачью морду. Он закрыл глаза, помотал головой и, открыв снова, взглянул в угол, где была паутина. Мухи там уже не было, как, впрочем, и самой паутины, а паук забился в угол и потирал свой фашистский крест.
– Ну и ну, мне ещё белой горячки не хватало, – схватился за лоб Папыхайло. – Это во всём виноват тот позавчерашний мужик. Как его там звали? То ли Петя, то ли Дима, а может, Даня? Ещё фамилия-то такая специфическая была. Что-то про диарею или про запор. А-а-а, ну да, вспомнил, Задрищенко. Всё подливал мне да подливал, а сам на мою даму заглядывался. Из оливье горошек выковыривает да на неё пялится. А одна из горошинок в декольте к ней возьмёт, да и заскочит. И ведь, подлец, полез ещё вынимать своими грязными лапами. Правильно я ему по физиономии настучал. Правда, и он мне тоже. Засранец, одним словом. Ух, попадись мне этот индивидуум, я бы, да я ему!
Монолог Семёна прервал стук в дверь. Нехотя встав с дивана и надев трико, он направился к двери.
– Ну и кого там принесло, на ничь дивлячись?
Посмотрев в глазок, он увидел на лестничной площадке троих.
Один высокий и худой, в чёрных очках, с длинным носом и чапаевскими усами, одет он был в серый плащ и широкополую шляпу. Второй был небольшого роста, с огненно-рыжей шевелюрой, на круглом лице которого сияла ехидная улыбочка. Одет он был в расклёшенные брюки, цветастую рубашку с длинными остроконечными концами воротника. Третей оказалась дама, одетая в красное клетчатое платьице, перепоясанное чёрным пояском. На кончике маленького носика она имела крупную бородавку, а округлое личико было обильно посыпано пудрой. «Подозрительная компания, – подумал Семён. – Какие-то у них лица, не внушают доверия, особенно рыжий, похож на весельчака У из мультика про Алису. От таких что угодно ждать можно. А эта дамочка похожа на крысу с мучного склада. Да и этот, в очках, Аль Капоне доморощенный, поди там под плащом автомат Томпсона держит».
– Кто там, чего надо?
– Открывай, давай, Папыхайло, это управление собственной безопасности, – длинный протянул к дверному глазку красные корочки.
Семён стал читать: капитан полиции Пупандопулус Ксенофонт Вольдемарович, управление собственной безопасности.
– А ну, давай открывай, а то сейчас двери выломаем, – рыжий стал колотить по ним ногами.
– Папыхайло, открывайте дверь, у нас ордер на обыск, – пропищала тонким голоском женщина.
Как ни мучили нашего героя страхи и сомнения, но двери пришлось открыть.
– Почему звонок не работает? – возмутился прямо с порога рыжий.
– Да у него вообще звонка нет, – произнёс длинный, приподняв очки и взглянув единственным зелёным глазом на стену.
– А ну, отойди в сторону, – отпихнула хозяина дамочка с крысиной мордой.
– Да что случилось-то? – спросил Папыхайло.
– Он ещё спрашивает, что случилось, – произнёс одноглазый полицейский, выдавив один окуляр из своих очков. – Вот теперь всё видно.
Семён взглянул на него и полюбопытствовал:
– А что, теперь с одним глазом в полицию берут?
– Конечно, берут, из-за таких вот ворюг, как ты, недостаток кадров по всему Советскому союзу.
– Какому союзу? Мы уже давно в России живём.
– Вот я и говорю, такие, как вы, весь союз распродали и предали.
– Да я палец потерял, оберегая рубежи невидимых границ нашей родины, – Папыхайло протянул под нос Ксенофонту кулак с невидимым пальцем.
Пупандопулус взглянул на место, где был палец и произнёс:
– Ну да, укус хороший, двенадцать килограмм на миллиметр в квадрате, отчётливо вижу две золотые фиксы. А я глаз потерял при этих самых, ну как они там…
– Мы не за этим сюда пришли, – прервал разговор рыжий. – У вас, гражданин Папыхайло, оружие, наркотики, валюта в крупных размерах имеется?
– А вы кто, собственно?
– Я уполномоченный по особо важным делам майор Кошкин, – протянул корочки рыжий.
– Нет у меня ни наркотиков, ни оружия, ни валюты и счастья в личной жизни тоже нет. Всё пожрал проклятый долгоносик, едрить твою за ногу. Ничего не оставил.
– Вы шутить изволите, гражданин Папыхайло?
– Да какие там шутки, долгоносик, он знаете какой прожорливый.
– Да нет, он просто издевается над нами, – произнёс Ксенофонт.
– Ну, издеваться я бы ему не советовал, как, впрочем, и шутить, это может привести к необратимым последствиям, – произнёс рыжий, подняв вверх указательный палец.
– Да вот же пистолет под подушкой лежит. А говорил ничего нет, – послышался писклявый голос из комнаты.
Семён прошёл в комнату и увидел лежащий на диване наградной Макаров.
– Странно, а я думал, что потерял его. Как раз завтра хотел заявление написать об утере. Это мой наградной пистолет. Сам министр вручал, за отличную службу.
– Да врёт он всё, на днях из такого пистолета Пузыря замочили, – откликнулся из коридора Аль Капоне.
– Какого ещё Пузыря? – спросил Кошкин.
– Ну, это местный авторитет на районе, был. У него ещё, говорят, двадцать килограмм героина пропало.
– Да ты что, капитан, сдурел? Откуда у нас на районе двадцать килограмм героина? – возмутился Семён. – И Пузырей здесь никаких в авторитете не бывало. Прекращай уже рисовать у меня на обоях охоту на мамонтов, это тебе не холст. Товарищ Кошкин, мне кажется, ваш коллега немного невменяемый.
– Ксенофонт, хватит баловаться. Лучше бы стоящее что-нибудь нарисовал, например баталию на Бородинском поле.
Да и откуда в этом городишке двадцать килограмм наркотика? Мне кажется, ты, Чужой, слегка преувеличил.
– Как откуда? С Афганистана караваном Абдул Баки через Панджшерское ущелье пригнал до Таджикистана. А там Мирза на КамАЗе через Монголию и Китай, ну а потом через Амур на байдарках.
– А пограничники-то куда смотрели?
– Какие пограничники? Там пограничников не было, это же всё ночью было. Пограничники все по домам спали со своими боевыми подругами.
– Товарищ майор, посмотрите, тут какие-то пакетики с белым веществом, – вновь пропищала дамочка.
Все трое подошли к дивану, на котором лежало два полиэтиленовых прозрачных пакетика с белым порошком.
– Ну вот, я же говорил. Это он Пузыря убил тремя выстрелами в голову и одним в руку. Или, наоборот, одним в голову и тремя в руку, – вскричал Ксенофонт. – Вот такие и позорят честь мундира, оттого и лампасы на генеральских брюках не держатся. Они со стыда убегают.
Папыхайло не стал терять чувства самообладания, а, взяв со стола пачку «Беломора» и спички, вальяжно уселся в кресло. Помяв папиросину, дунул в неё и прикурил.
– Какие наркотики, какое убийство, какие лампасы? Вы что мне шьёте? – спросил он, закидывая ногу на ногу и пуская дым. – Обыск, между прочим, должен проходить при понятых.
Дымное колечко опустилось на голову рыжего, образовав нимб.
– Этого ещё не хватало, – вскричал одноглазый милиционер, пытаясь разогнать рукой дым, и случайно врезал Кошкину подзатыльник.
Майор покосился на коллегу.
– Слушайте, товарищ капитан, а не могли бы вы присесть в кресло и помолчать немного?
Ксенофонт сделал обиженное лицо и уселся, приподняв полы плаща и бросив шляпу на диван.
– Я ему! А он меня! Да я больше слова не скажу.
– Крыса! То есть Лариса Петровна, пройдитесь по соседям, найдите понятых.
– Есть, Афтондил Поликарпыч.
Дамочка выпорхнула из квартиры, на ходу выхватив папиросу из рук Семёна и затянувшись.
– Курить вредно, это убивает клетки головного мозга, – прокричал он уже с порога.
– Глядя на вас, я это заметил, – парировал в ответ неудавшийся наркобарон.
– Мне кажется, товарищ майор, он нам хамит, – произнёс Ксенофонт, находившийся в полулежачем положении и закинувши ноги на журнальный столик.
Рыжий присел на краешек дивана.
– Да что ты, капитан, мелешь-то? Хамит – это же негр. А здесь мы наблюдаем типичного представителя украинской национальности. Он думает, что хитрый, но не понимает, с кем связался.
Семён закурил новую папиросу и, задрав майку, почесал пузо.
– Сами вы хамло. Пришли ко мне домой, натоптали, стены изрисовали, наркоту подбросили. Я ещё вашего ордера не видел. Предъявите, пожалуйста!
Паук в углу комнаты перестал чесать свой фашистский крест и снова начал плести паутину. Рыжий встал с дивана, вытащил из папки листок бумаги, свернул его в трубочку и прищёлкнул бедного паучка.
– Ты зачем животину загубил, ирод проклятущий? – возмутился Папыхайло.
– Вы хотели ордер, вот держите, пожалуйста, читайте.
Майор развернул листок и подал Семёну. Папыхайло взял в трясущиеся руки документ, с находившимся на нём убитым товарищем. Коллега всё так же обитал в углу, но уже в виде чёрного пятна.