Последний конвой

Эпиграф

Ничто не вечно в этом мире.

Мы и сами здесь временно,

всего лишь проездом,

из небытия – в вечность.

Глава 1. Родион

Засада была устроена по всем правилам военного искусства. Сначала взорвалась мина перед головной машиной, чудовищной силой взметнула песок в низкое мрачное небо, перечеркнутое косыми струями дождя. И тут же, практически без паузы, адски громыхнуло в самом хвосте колонны. Клубы черного дыма окутали поверженный автомобиль, языки багрового пламени принялись пожирать кузов. Нестройно затрещали автоматы Калашникова, визгливо застрекотал ручной пулемет, пули часто зацокали по листам бронеобшивки.

Догадаться о том, что их будут ждать в ущелье, оказалось несложно. Пожалуй, это было самое удобное место для нападения на конвой. Именно поэтому Родион поставил во главе колонны «Катерпиллер». Старичок Ката-сан выдержал уже несколько схваток, хвала Будде и японскому гению машиностроения, воплотившему в железо американскую разработку. Машина получилась действительно уникальная и надежная во всех отношениях. Массивный ковш принял на себя почти всю силу взрыва, а чудовищных размеров колеса вмиг смяли преграду завала и грубо расшвыряли по сторонам дороги. На секунду в свете мощных фар мелькнули полуголые человеческие фигуры, тут же скрывшиеся за камнями. Инстинкт самосохранения еще не совсем покинул дикарей.

Родион поднес к глазам бинокль и убедился, что колонна продолжает движение, почти не снизив темп. На крышах тягачей вертелись турели, короткими очередями тараторил спаренный крупнокалиберный пулемет. Выстрелы «падальщиков» теперь звучали значительно реже. Нападавшие смекнули, что добыча им не по зубам, и прекратили напрасную трату боеприпасов.

Вдалеке остался догорать ржавый «Камаз» хозобслуги, ранее замыкавший колонну. Не особенно и жалко: колымага уже разваливалась прямо на ходу. Ремонтники только вчера уговаривали пустить старую рухлядь на запчасти. Не уговорили, но видимо судьба этой машины была решена на самом верху небесной канцелярии. Плохо дело, теряем технику одну за другой, и ведь это в самом начале пути. До финишной ленточки еще так далеко, что даже страшно подумать.

Мина паршивая – новодел, больше дыма и грохота, чем поражающего действия. Повезло, в этот раз. Судя по звуку, боеприпасы у нападавших – китайские. Барахло! Может все-таки зря поддался уговорам Чекиста и построил короткий маршрут, нужно было и дальше держаться дельты Нила? Однако в излучине Новой Долины поместился целый десяток городков и мелких поселений, где наверняка есть выжившие, так что вероятность нападения увеличивается многократно. Лучше не рисковать по пустякам и объехать пустыней.

Эх, сейчас бы остановиться на полчасика, выпустить «фашистов» и зачистить это осиное гнездо к чертовой матери. Но нельзя, время не терпит, и слишком важный груз. Почти наверняка будут потери, а людей и так мало. Каждый боец на счету. Каждый ствол. Каждый патрон. Впереди еще больше трех тысяч километров пути. А сколько по пути банд встретим? Обидно будет, преодолеть полмира, и облажаться, не достигнув цели из-за самодурства начальника экспедиции.

Даже думать не смей! Мы доберемся! Обязательно доберемся. Мы не имеем права просто так сдохнуть в этих гребаных песках. Слишком многое поставлено на карту. А если точнее, на нее поставлено вообще все, что осталось у загибающегося человечества. Следующую экспедицию посылать будет просто не на чем, а пешком до Эфиопии не добраться.

Он осторожно выглянул в смотровую щель, сквозь густые клубы тумана брошенный автомобиль уже не просматривался. Выстрелы стихли.

Оторвались? Да, несомненно! Караван движется со скоростью самого медленного верблюда, но все-таки он движется! А это сейчас самое главное. Еще на шаг ближе к цели.

Он поднес к губам микрофон армейской рации и прокричал:

– «Коршун», первому на связь.

– На связи «Коршун», – прохрипела рация.

– Доложите обстановку.

– Едем, командир.

– Потери среди личного состава есть?

– Уточняем.

– Понял тебя, «Коршун», – Родион выключил рацию.

Через полчаса дождь прекратился, и в мрачном сером небе сквозь разрывы в тучах засияли сразу оба светила. Как всегда, переход от тропического ливня к невыносимой жаре произошел практически мгновенно, словно кто-то щелкнул невидимым выключателем, и сразу стало жарко. Еще минуту назад полоскало тропическим ливнем, а теперь жжет как у черта на сковородке.

Юпитер в это время года стоял очень низко над горизонтом, малюсенькая, но нестерпимо яркая точка сверлила левый борт командирского «Тигра». Корпус боевой машины ощутимо нагрелся всего за несколько минут. Короткий ливень не принес облегчения, только повысил влажность, отчего дышать стало еще труднее. Родион вытер пот рукавом форменной рубашки.

Проклятая Африка! Здесь слишком жарко для белого человека.

Водитель «Катерпиллера» выжимал из движка максимум, но трактор с самого рождения не умел двигаться быстрее сорока километров в час. А уж теперь стоило радоваться и двадцати. Впрочем, даже эта скорость являлась крейсерской для большинства технических средств из состава конвоя, многократно ремонтированных и модифицированных механиками самоучками. Иной экземпляр уже и опознать невозможно, собран из частей трех или четырех автомобилей самых разных производителей. Земная техника доживает последние дни, технологии воспроизводства запчастей утеряны, все запасы давно исчерпаны. С радостью пересели бы на лошадей, но бедняги вымерли одними из первых. Последняя стадия упадка технической цивилизации, – деградация. Впереди полный распад, возврат к первобытно-общинному строю, собирательству и людоедству. Впрочем, последнее уже давно практикуется, и не только в Африке, но и в Азии.

Ровный гул двигателей успокаивал, вгонял в сонливость. Родион резко открыл слипающиеся глаза, растерянно помотал головой, осмотрелся. Песчано-каменистая местность практически не изменилась, если не считать того, что тени сильно укоротились. Время суток близится к полудню, еще немного, и старенькие движки, изнасилованные немилосердными нагрузками, начнут капризничать. Нужно останавливаться на дневку, иначе рискуем перегревом и выходом из строя части техники. Да и люди не железные, через пару часов начнут терять сознание от усталости и невыносимой жары. Дневка посреди пустыни близка к самоубийству, но другого выхода у нас нет. Судя по карте, до воды еще четыре часа пути. Но карты слишком часто врут, так что расстояние можно смело удвоить. А может быть и утроить. Нет, это слишком далеко! Придется останавливаться.

Родион потянулся к рации, щелкнул тумблером:

– Внимание всем! Стоп конвой.

Дружно заревели сигналы множества автомобилей. «Катерпиллер» на ходу перегазовал, пустив к небу черные клубы дизельного выхлопа, и резко свернул вправо, на ходу опуская огромный, слегка закопченный утренним взрывом ковш. Практически не снижая скорость, он врезался в небольшой холм и словно гигантским ножом принялся сдирать слой почвы, формируя овальную защитную насыпь в направлении ослепительной точки Юпитера.

Колонна остановилась, захлопали дверцы, быстро и ловко на грунт выпрыгивали люди, загремели открываемые борта спецтехники. По песку поволокли брезент для палаток, металлические колья, различную утварь. Группа «фашистов» привычно заняла круговую оборону. Демонтировали и установили на насыпи один из крупнокалиберных пулеметов.

Все смертельно устали, немедленно требовался отдых. А часики тикают, и до полудня, когда все живое в пустыне забьется глубоко в песок и недвижимо замрет до самого вечера, оставалось меньше часа. Нужно торопиться оборудовать лагерь, не до сантиментов и беспрекословного выполнения воинских уставов.

Вскоре лагерь оказался готов. Натянули большой защитный тент, подогнали полевую кухню, растопили котел, потянуло уютным запахом костра. Повар итальянец, активно жестикулируя и мешая в кучу русские, английские, итальянские и французские слова, командовал двумя помощниками, вскрывавшими ящики с провизией.

Солнце почти точно в зените. Родион отдал команду загнать все цистерны под тент. Воду приходилось экономить: расход и так бешеный, а под прямыми солнечными лучами испарение к вечеру ополовинит наши запасы. К тому же горючее может взорваться от перегрева. Остальную технику выстроили полукругом для защиты лагеря на случай нападения мутантов или бандитов. По внешней стороне насыпи быстро разбросали несколько сигнальных мин. Наблюдатель махнул флажком – «противник не обнаружен». «Фашисты» укрыли пулемет маскировочной сетью и тоже перебрались в тень, заняв наблюдательные посты.

С платформы аккуратно спустили мини-экскаватор, дружно затолкали руками под тент. К сожалению, передвигаться самостоятельно он уже не мог, но все еще был способен рыть траншеи под землянки. Следом с платформы выгрузили несколько стальных профилей для обустройства перекрытий блиндажей. Люди валились с ног от усталости после двенадцатичасового перехода, но понимали, нужно поторапливаться, через час жара станет невыносимой, а через два – смертельной.

Экспрессивные выкрики итальянца теперь доносились гораздо реже, а с импровизированной кухни по лагерю потянуло заманчиво приятными запахами. В животе забурчало, жрать хотелось просто невыносимо. Родион вытащил из кармана серо-зеленую таблетку прессованной травы, сунул в рот, тщательно разжевал и проглотил. Трава была горькой и противной на вкус, но хорошо помогала против цинги. А зубов и так почти половины нет, хотя ему чуть больше сорока.

Прибежал запыхавшийся дежурный и быстро протараторил стандартную форму отчета.

– Потери? – хмуро спросил Родион, не глядя на сержанта, сейчас его гораздо больше интересовало сооружение перекрытий первого строящегося блиндажа. Работа спорилась, многократно отрепетированные действия способствовали четкому выполнению поставленной задачи.

– Двое. Водитель крайней машины и напарник погибли. Так же есть двое легкораненых в перестрелке, им оказана необходимая медицинская помощь. Лидия Андреевна свое дело знает.

– Все? – уточнил Родион.

– Так точно.

– Как техника?

Дежурный пожал плечами.

– Как обычно. Движки на последнем издыхании, крайняя степень износа ходовой части. Радиаторы текут, каждая вторая покрышка вздута. Механики латают, по мере возможности. Только все равно запчастей нет. Боюсь, и половины дороги не протянем. Машины разваливаются от старости.

– Сержант, – Родион строго посмотрел на подчиненного, – оставьте выводы при себе. Докладывайте только по существу.

– Техника в норме, командир, – быстро отчеканил пристыженный дежурный.

– Вот это другое дело, – кивнул головой Эмиссар, – мы забрали из Метрополии самое лучшее. Я даже скажу больше, мы забрали все, что еще хоть как-то могло перемещаться само, без посторонней помощи. Мы обязаны добраться до Колонии, потому что следующей экспедиции придется идти пешком.

Сержант опустил голову и ничего не ответил.

– Занимайтесь своими обязанностями. Смена часовых каждый час, что-то слишком жарко сегодня.

– Есть, – отчеканил дежурный. Отдал честь, и быстрым шагом отправился проверять посты охраны периметра.

– Проклятая Африка! – пробормотал Родион вслух, вытер пот рукавом и посмотрел на небо. Юпитер, догоняя Солнце, уже слегка поднялся над горизонтом, небо очистилось от туч и выглядело пронзительно голубым. Скоро полдень!

Через полчаса ударили в подвешенный кусок рельсы. Обед. По земляным ступенькам Родион спустился в блиндаж, выполняющий роль столовой. Итальянец суетился на раздаче, ловко наполняя тарелки отлаженными до автоматизма движениями.

Родион встал в очередь, получил тарелку супа из планктона, консервированную рыбу и лепешки. Стакан с комбучи оказался обжигающе горяч. Он прошел в центр и расположился за свободным раскладным столиком. Поставил поднос с едой, надломил лепешку и понюхал. Пахло одуряюще вкусно. А по виду и не догадаешься, что сделано из водорослей. Итальяшка видимо владел каким-то древним семейным рецептом, который никому не открывал.

Хороший у нас повар!

Родион ухмыльнулся собственным мыслям и принялся за еду.

– Родион Сергеевич, разрешите? – высокий парень с подносом в руках.

Эмиссар поднял взгляд. Скромно потупившись, один из молодых водителей претендовал на свободное место за столиком.

– Присаживайся, Франсуа, не занято.

Парень еще секунду потоптался в нерешительности, но поскольку все остальные столики были заняты, аккуратно примостился рядом с высоким начальством на раскладном стульчике. Взял в левую руку ложку, попробовал. Причмокнул, на секунду зажмурившись. Родион невольно усмехнулся, – суп действительно великолепен, хотя некоторые злые языки утверждают, что планктон вреден для здоровья и не совсем съедобен.

– Устал? – спросил Родион парня, просто чтобы не молчать.

– Есть немного, – признался Франсуа, – дорога паршивая, а у меня только одна фара светит, ни черта не видно ночью.

– У завхоза спрашивал?

– Говорит, для КамАЗов вообще запчастей нет.

– Врет, наверное? – усмехнулся Родион.

– Вот и я говорю, что врет, – завелся парень, – чертов скупердяй. И где такого жадного только нашли?

– Ладно, – кивнул Родион, – я поговорю. Если есть в резерве хоть что-то, будет тебе новая фара.

Франсуа заулыбался, и шустро заработал ложкой.

Аппетит сразу улетучился. Родион пристально посмотрел на парня, сделал пару глотков уже остывшего чая, поднялся и отнес поднос с тарелками на импровизированную мойку. Сдал поднос в руки помощнику повара и вышел на улицу.

Словно пощечина в лицо ударил поток обжигающего воздуха. До полудня оставалось всего десять минут, самое время прогуляться по лагерю и проверить посты. Родион расстегнул еще пару пуговок рубашки и стал подниматься по насыпи наверх. Песок осыпался под ногами, форменные ботинки пропитались пылью, норовя полностью слиться с раскаленной почвой.

Часовой осматривал окружение в полевой бинокль, спрятавшись от раскаленных солнечных лучей под маскировочную сеть, хотя тени она практически не давала. Родион осторожно прикоснулся к пулемету и тут же отдернул руку, – металл успел накалиться.

– Вот что парень, – сказал Эмиссар, – ступай-ка ты под тент. Каждые полчаса поднимайся на холм, осматривай периметр, и этого будет вполне достаточно. Торчать здесь весь день не нужно, – живьем поджаришься.

Часового уговаривать не пришлось, быстро отдал честь и опрометью бросился вниз по насыпи. Родион задержался на пару минут, оглядывая окрестности. По спине потекла струйка горячего пота, глаза слезились от невыносимо яркого света, обжигающий воздух шевелил волосы.

Больше сорока градусов, ожесточенно думал он, а ведь жара еще даже не началась. И это – февраль. А что же здесь будет в середине июля? Настоящее пекло!

Горизонт был пуст. Воздух дрожал и извивался, преломляя солнечные лучи, искажая местность до полной неузнаваемости. Родион перевел взгляд на лагерь. Сверху большую часть обзора перекрывал давно выгоревший на солнце тент. Два с небольшим десятка технических средств разного ранга выстроились защитным полукругом по внешнему периметру лагеря. С обратной стороны лагерь защищала рукотворная насыпь.

Эмиссар осторожно спустился с холма, сдерживаясь, чтобы не перейти на бег. Каждая секунда под прямыми солнечными лучами превращалась в невыносимую пытку. В горле пересохло, губы высушило, кожа на руках и лице горела, в ботинках что-то подозрительно хлюпало. Его организм выдавливал последние капли жидкости, чтобы хоть немного охладить тело. Неимоверно хотелось пить, но теплая и противная на вкус вода почти не приносила облегчения, зато сразу же выходила обратно капельками пота.

– Проклятая Африка, – вполголоса привычно выругался Родион, и вошел под спасительный тент. Не спеша прогулялся вдоль автоцистерн, взмахом приветствовал второго часового, занявшего наблюдательный пост на крыше водовозки.

Вот же хитрый жук!

Затем вышел к тракторам и тягачам, внимательно осмотрел технику. Одобрительно хмыкнул. Дошел до самого края лагеря, где между полуприцепами притаились пикапы, джип-вездеход мобильной группы, броневик штурмовиков и его собственный «Тигр». Еще один часовой «фашист» отсалютовал из укрытия. Родион тоже взмахнул рукой и повернул обратно. Теперь можно немного расслабиться и поспать хотя бы пару часов.

Спальных блиндажей было вырыто два. Один для водил, второй – для охраны и обслуги. Если в первом все спали мертвым сном, то во втором шла обычная текучка: смена часовых, подготовка к новому походу, суета и болтовня свободной смены. Родион выбрал первый – очень хотелось спать, спустился по грунтовым ступеням, раздвинул занавеси и вошел внутрь. Осмотрел мокрые брезентовые стены, школьные маты, разложенные прямо на полу, три десятка спящих тел водителей.

Дневальный непрерывно брызгал водой на брезент, капли мгновенно высыхали. Неизвестно, поможет от жары или нет, но хоть немного повысит влажность. Добравшись до самого края землянки, дневальный вновь возвращался обратно, зачерпывал новую порцию и брызгал снова и снова, опуская ладонь в ведро с дождевой водой, собранной сегодня утром.

Родион отыскал свободное место между водителями и лег, на секунду смежил веки, пытаясь расслабиться.

Ненавижу жару, с ожесточением подумал он, ненавижу Африку!

И почти мгновенно уснул.

Глава 2. Михаил

Михаилу приснилось, что он провалился по самую шею в зыбучий песок. Грудь сдавила тяжесть, губы растрескались от неимоверного жара, исходящего от поверхности пустыни. Раскаленный воздух полуденного зноя колышется перед глазами, словно острыми когтями дерет легкие, выжигая альвеолы.

Он сопротивляется изо всех сил, рвется наверх, но все равно тонет в рыхлой субстанции. Не за что ухватиться – нет точки опоры, медленно и неотвратимо тело погружается в песок все глубже и глубже. Спину и ноги нестерпимо печет, острые песчинки царапают кожу, глаза заливает потом. Задыхаясь, он хватает ртом воздух, словно глубоководная рыба, вытащенная на поверхность. В детстве Михаил часто видел этих уродливых созданий в сетях промысловиков. Отец работал на тральщике ВМФ, переоборудованном в рыболовецкое судно. Агония обитателей больших глубин обычно была недолгой, а потом их подавали на стол в запеченном виде. Он уже мысленно представляет самого себя, лежащего на огромном блюде, украшенном гарниром из свежих водорослей.

Михаил взмахивает руками в тщетной попытке остановить погружение, с надеждой оглядывается. Вокруг только пустыня, раскаленный воздух и бескрайнее небо с двумя убийственно слепящими солнцами. Еще секунда, и его голова навсегда скроется в песке. Он удваивает усилия, отчаянно барахтается, бьется в пароксизме отчаяния, ужаснувшись неизбежному, кричит, что есть мочи. В открытый рот тут же сыплется струя раскаленного песка, мгновенно забивает глотку и легкие, крик обрывается едва начавшись. Михаил кашляет, перхает, выплевывает песок, снова судорожно вдыхает, открывает глаза и просыпается…

***

Голова кружится, перед глазами плывет. Он несколько секунд растерянно моргает, пытаясь сфокусировать зрение.

Черт возьми, да где это я?

Память возвращается урывками: экспедиция, важный груз, конвой, Африка.

Африка, мать ее!

Михаил сумел различить в темноте Иваныча, который низко склонившись, прижал указательный палец к губам, затем отодвинулся и поманил за собой. Резко сел и почувствовал сильное головокружение. Спертый воздух, жара, искусственно созданная влажность. Все понятно – перегрев. Тепловой удар.

Он аккуратно встал, пошатываясь, пошел вслед за дедом. Там на поверхности, конечно, гораздо жарче, но хотя бы есть свежий воздух. Иваныч наклонился и отодвинул в сторону стеганое ватное одеяло, закрывающее вход. Михаил присел на корточки, поднырнул в образовавшееся треугольное отверстие и оказался снаружи.

То, что он почувствовал в следующую секунду, можно сравнить с ударом кувалды в лоб. Невыносимая жара обрушилась сверху, словно обдало кипятком. Михаил начал судорожно хватать ртом воздух, как совсем недавно это было во сне. В глазах опять поплыло, ноги сами собой подогнулись, чтобы не рухнуть на песок он ухватился за плечо старика и повис на нем.

– Тише ты. Стой, не дергайся. Сейчас акклиматизируешься.

Безумным взглядом Михаил обвел окрестности лагеря. Глазам больно от невыносимо белого песка пустыни. Солнце жжет даже сквозь брезент тента. Горячий воздух, поднимающийся от раскаленного грунта, создает невероятные иллюзии. Все предметы колышутся, плывут, произвольно меняют форму и размеры.

Враз пересохшими, шершавыми и совершенно не подчиняющимися губами Михаил просипел:

– Сколько градусов, Иваныч?

– Сорок восемь, – ответил старик, – и это мы только на триста километров отъехали от побережья. Дальше будет хуже.

Михаил закрыл глаза и тихо застонал, бормоча что-то невнятное.

– Мишка, подсобить треба. Старый я стал, не могу один колесо снять. Тяжелое, зараза. Бандюки нам скат прострелили, если не заклеить, пожуем покрышку. На ободах по песку далеко не уедем. Жалко машину.

– Сейчас, Иваныч, – заторопился Михаил, – я помогу.

– Не торопись, сынку. Постой еще минутку, приди в себя, успеем, до подъема еще есть время.

Михаил отмахнулся, сделал один неверный шаг по песку, затем другой. Ноги слегка дрожат, но слушаются. Адски раскалывается голова, и во рту, словно кошки насрали.

Плевать, всего несколько дней. Перетерплю как-нибудь, да и поздно уже поворачивать оглобли, полмира пересекли. А в Эфиопии полегче будет – климат почти как у нас в Метрополии.

Он добрался до МАЗа, секунду помедлил в нерешительности – тент над головой закончился. Почему-то стало страшно выходить под открытое небо. Появилось ощущение, что он сейчас вспыхнет, как вампир под прямыми солнечными лучами, и осыплется небольшой горсткой пепла на песок.

Михаил вдохнул глубже, как перед прыжком в воду, и сделал неуверенный шаг. Солнце хлестнуло невидимой плеткой, он снова пошатнулся, но устоял. Жгло и пекло невыносимо, словно к телу приложили огромный раскаленный утюг. Голова опять закружилась, но он не отступил, быстро добежал до металлических ступенек и ухватился за металл.

– Тряпку возьми, железо нагрелось, – запоздало крикнул Иваныч, но было уже слишком поздно.

Михаил вскрикнул от боли, отдернул руку и посмотрел на ладонь. В середине покрасневшей кисти белел небольшой пузырь ожога.

– Ни хрена себе, – поразился он, трогая волдырь указательным пальцем левой руки. От МАЗа шло тепло, как от раскаленной печки.

А в кабине сейчас что творится? Настоящий ад!

Он решился на вторую попытку, но на этот раз очень медленно, стараясь не прикасаться оголенными участками тела к металлическим поверхностям, осторожно поднялся по ступенькам. Поднырнул под защитный брезентовый тент и прошел в заднюю часть прицепа, где ухватил ящик с инструментом. Он оказался очень тяжелый, одному не поднять, пришлось тащить волоком, громыхая по рифленому железу. Церемониться Михаил не стал, просто выпихнул коробок за борт и проследил взглядом, как тот упал на песок. Спустился, подхватил ящик за большую железную ручку, потащил к многострадальному колесу.

Возились долго, во всяком случае, Михаилу так показалось. Гайки не желали поддаваться, сопротивлялись, и только приложив невероятные усилия, удалось сорвать их с места и открутить. Пот заливал глаза, мучила жажда. Михаил терпел, стараясь не показывать слабость. Питьевую воду приходилось экономить. «Технической» полно, а питьевой мало, поэтому пить нужно правильно – с солью. Выпьешь пару кружек противной и вонючей воды,– несколько минут, и все обратно потом выгнало. А жажда как была, так и осталась. Невозможно напиться теплой водой.

Вдвоем, непрерывно страхуя друг друга, сняли проклятое колесо, покатили под навес, ахнули на бок. Пришлось вернуться под палящие лучи за инструментом, сложить их в ящик и тяжеленную железную дуру тащить волоком по ребристому следу на песке под навес.

Иваныч уже возился с колесом, старый «водила» хорошо знал свое дело. Ловко орудуя поочередно двумя монтировками и молотком, принялся снимать огромную покрышку – разбортировать.

– Вот здесь подержи, сынку, я кувалдочкой шарахну…

***

Закончили, когда солнце уже заметно сдвинулось в направлении горизонта. Поставили колесо на место, вытащили огромный и тяжелый домкрат, взявшись за ручки, вдвоем закинули в кузов. Михаил машинально собрал инструменты, сложил в ящик и отволок обратно к прицепу. Привязал к ручке веревку, перекинул через поручень, используя его как импровизированный блок, затащил по ступеням, упираясь коленом в борт. Технология подъема ящика была давно отлажена до мелочей.

Иваныч не спеша возился со старым, V-образным дизелем. Что-то подкручивал, настраивал, долил воды в радиатор. Пожаловался между делом, – «течет зараза, думал сносу ему не будет. А оно во как, раз и потек». Это не удивительно, учитывая сколько лет тягачу.

Потом заправили горючее. Слили из цистерны два десятка канистр соляры и залили под самую пробочку необъятный топливный бак. Иваныч перед экспедицией мечтал установить бак повышенной емкости, но так и не смог найти. Перерыл, наверное, всю Метрополию – не сохранились. Механик предложил сварить самодельный, из пары стандартных, но Иваныч категорически отказался – ненадежно. Вот и приходится всю ночь туда-сюда бегать с канистрами или шлангами.

– Чертов мамонт соляру жрет, как лошадь овес, – частенько приговаривал Иваныч, но машину он обожал и ласково называл – «мой «Русич». Восьмиколесный седельный тягач КЗКТ-7428 разрабатывался на основе МАЗ-545, и хотя проектировался и выпускался на Курганском автозаводе, в своей сути он все-равно остался МАЗом, и называть его как-то иначе старик отказывался категорически. С Иванычем никто спорить не стал, МАЗ – значит МАЗ. Тем более что запчасти по большей части подходят, а что там вообще осталось «родного» от КЗКТ, теперь известно только всевышнему.

Машина оказалась великолепной, имела шестиместную кабину, роскошное спальное место, а также бронированную обшивку и вместительную будку вместо кузова. МАЗ тащил за собой не менее монструозный прицеп, – почти четвертая часть всего груза конвоя. Иваныч клялся, что были модификации на шестнадцать колес, но Михаил такого мастодонта даже не смог себе представить. Это не машина, а паровоз получается. Вот раньше военную технику делали. На века!

Над кабиной умельцы механики смонтировали подвижный лафет и установили «корд». Шестьсот выстрелов в минуту! Это вам не самодельные «пукалки» из обрезков водопроводных труб, и не «поджиги», залитые свинцом расплавленном на костре. Адская машинка прошивает даже БТР. Попробовали перед выездом на убитой «тарантайке», Иваныч даже прослезился, так его впечатлил результат.

Правда обслуживать пулемет нужно двоим, а в тесном «колоколе», заряжающему ну никак не поместиться. Только если снаружи сидеть «на броне», но тогда это заведомо смертник. Кто же по своей воле согласится? Поэтому боезапас «корда» ограничен одной-единственной лентой на сто пятьдесят патронов. Приходится экономить и стрелять коротенькими очередями по пять – семь патронов за раз. Меньше не получается, слишком уж он зараза скорострельный, если зажать спусковой крючок и не отпускать, хватит секунд на пятнадцать. На борту каждой грузовой машины по две запасных коробки с лентой. Долго не навоюешь.

Впрочем, а «фашисты» тогда на что? Наша задача доставить груз, а у них – защита конвоя. Но с пулеметом на крыше все равно спокойнее как-то…

Михаил поднял голову, многие водители уже проснулись и теперь возились со своей техникой, хотя официально подъем еще не трубили. Мимо быстро прошагал Родион Сергеевич – глава экспедиции. Зычным голосом велел сменить часового на насыпи. Начальник охраны и предводитель «фашистов» попытался возразить, что паренек еще и полчаса не отстоял на посту, и тут, как назло, тот прилюдно грохнулся в обморок. Пришлось тащить в землянку лазарета, к врачихе Лидии Андреевне. Эмиссар замысловато выругался, помянул недобрым словом Африку, и демонстративно ушел помогать водителям.

Михаил открыл все четыре дверцы МАЗа, чтобы тот охладился. Но разве он может остыть, если Солнце печет как ядерный реактор? От одной мысли о температуре внутри кабины почувствовал приближающуюся тошноту. Как же они поедут? Движок через полчаса заклинит от перегрева.

С полевой кухни доносились выкрики повара, вкусно пахло дымком. Жамкать хоцца, аж жуть. Итальянца все уважали, поэтому над его разноязыкой речью давно никто не смялся. Эмигранты теперь почти поголовно балакали на «интерлингве» – адской смеси из разных языков. Поговаривали, что ее придумал какой-то программист, рассчитал на компьютере коэффициенты частоты использования корней слов в разных языках, и собрал первые таблицы. Надо же, прижилось почти повсеместно. Еще в Метрополии использовался язык «эсперанто», но он почему-то оказался менее распространен, в отличие от той же Европы или Африки. Со временем люди, наверное, все языки на свете забудут, останется только эта неудобоваримая словесная каша.

А компьютеры давно сдохли, лет десять прошло с тех пор, или больше. Хотя, может в администрации Метрополии еще остались в живых несколько штук. Да остались, наверное, неужели для себя чиновнички не сберегли? Только простому народу к ним доступа нет.

Михаил видел ноутбук только один раз в жизни, да и то издали. Очень хотелось своими глазами посмотреть на знаменитые компьютерные игры. Но, увы, не повезло…

А телики все еще живы, как ни странно. Правда эфир давным-давно пуст, не вещает никто. Даже в Столице последняя радиостанция сдулась. Но зато всегда можно разыскать флешку со старым фильмом, и ткнуть в USB разъем. Это куда интереснее столичных новостей, хотя все фильмы уже давным-давно пересмотрены по несколько раз, а некоторые фразы даже выучены наизусть.

В шесть вечера звякнул рельс. Подъем! Для кого звонили, если все давным-давно на ногах? Кто четыре часа поспал, а кто всего два. Жарко!

Подошел Франсуа, довольный как слон, угостил сигаретой и похвастался новой фарой. Оказалось, выпросил у «Самого». Надо же, не побоялся к Эмиссару пойти и «настучать» на этого жмота и крохобора коменданта.

Михаил к Родиону Сергеевичу ни за что не пошел бы, в крайнем случае, отправил бы Иваныча. Он – мужик серьезный, внушающий уважение и расположение. У такого Эмиссар сам спросит, – «а не нужно ли чего?» А Михаил в свои двадцать три года выглядит как подросток. Ростом не вышел, худой – кожа да кости. Если бы не Иваныч, ни за что бы в экспедицию не попал.

Однако взяли, – «за врожденную любовь к технике и мастерство вождения». А как ему не быть, мастерству, если с шестнадцати лет за баранкой. Батя на своем тральщике в море, а дома жрать нечего.

А водилам, между прочим, спецовка положена, талоны на муку дают, солонину из тюленя. А главное – сигареты выдают ежедневно. Это ходовой товар, всегда обменять можно. Да хоть у того же Иваныча – на патроны, тушенку или шоколад для младшей сестренки. Малая она еще, ничего не понимает, а сладкое любит. Только сахар нынче очень дорого стоит. Его еще попробуй достань, только у «перекупов» на базаре и водится…

Патроны для «Калаша», так вообще универсальный товар в эмигрантских гетто. Оружие в каждой семье есть. А как без него? Времена такие, что без автомата в доме не выжить. А в Метрополии с оружием открыто ходить запрещается, разрешение на ношение нужно получать от властей. «Городовые» для острастки могут в кутузку на пару дней закрыть. Потом выпустят, конечно, и даже ствол вернут, но патроны, изъятые при задержании, могут прикарманить. Плечами пожмут, и скажут: «Так и було. Шагай паря, пока ноги ходють и ветер без камней».

Вот и получается, что смысла их копить, никакого нет, потому как «обрез» у Мишки не был официально зарегистрирован, и по малолетству никто ему разрешения не давал.

Подошел Иваныч, что-то бормочет под нос.

– Иваныч, ты чего? – спросил Михаил.

Тот смеется.

– Песенку напеваю.

– А что за песня? – удивился Михаил.

– Про Африку.

Михаил озадаченно замолкает.

В Африке акулы,

В Африке гориллы,

В Африке большие злые крокодилы,

Будут вас кусать,

Бить и обижать,

Не ходите дети в Африку гулять.

Откуда в пустыне акулы? И кто такие «гориллы?» Наверное, мутанты новой волны…

Жара все-таки немного начала спадать, Михаил взглянул на массивный градусник, прикрученный к бензовозу. Точно, снизилась на пару градусов. И все-равно слишком много.

Сорок шесть в тени, да это же с ума сойти можно!

Проклятая жара! Проклятая Африка!

***

После ужина на построение личного состава даже комендант и врачиха пришли. Эмиссар речь толкнул. Диспозиция такова: за ночь проехали триста километров, впереди еще черт-те сколько.

От нападения «падальщиков» кое-как отбились, жару перетерпели, техника на ходу, настроение бодрое, жратва есть, вода тоже. Впереди ночь, а значит, нас ждет большой переход. И все в таком же духе. Во имя человечества! Ура! Ура! Ура! А теперь сворачиваем лагерь, все свое берем с собой, по машинам и вперед!

Михаил послушал Эмиссара, хмыкнул многозначительно, с импровизированной трибуны в виде пустого ящика от патронов оно звучит красиво и многообещающе. А на деле? Жара усиливается с расстоянием от океана. Машины еле-еле ползут по песку. Надолго их хватит без запчастей? Взяли с собой столько, сколько смогли увезти. Горючего и воды пока хватает, но при столь бешеном расходе через пару дней и то и другое иссякнет. Что тогда? Пойдем дальше пешком и волокуши с грузом на себе потащим? Как бурлаки на Волге?

А-а, ладно, не мое это дело – думать. Мое – баранку крутить.

Чекист, сука, ничего не сказал. А ведь должен был. Это его, гребаного политрука, задача поддерживать наш боевой дух. А он, этот самый «дух», конкретно так проседает под воздействием температуры. И чем дальше от океана, тем сильнее проседает. Даже у него самого возникают мысли, – «а не повернуть ли взад, пока не слишком далеко отъехали от побережья?»

– Иваныч, ты хотя бы немного поспал днем? – спросил Михаил, – может, я за руль? А ты на лежанку давай, покемарь чуток.

– Подремал, не переживай, – щербато улыбнулся Иваныч, – много ли мне, старику надо? Ничего, порулю пока, не переживай Малой.

Тем временем в спешном порядке разбирали лагерь. Перетаскали школьные маты, зацепили тросами за рым-болты и выдернули металлические профили балок перекрытий, закинули в кузов. Смотали брезент, погрузили туда же. Мелочевку закидывали в ящики, почти не глядя. Погрузили экскаватор, закатив по наклонному пандусу. Мобильную кухню прицепили к бортовому Уралу, итальяшка все возился, что-то подвязывал, укреплял, дабы не отвалилось и не сгинуло по дороге.

Зарычали, прогреваясь, первые движки. «Фашисты» собрали сигнальные мины с внешней стороны насыпи, погрузили в ящики и тоже закинули в кузова тягачей. Лагерь исчезал на глазах, превращаясь в то, чем и был до прибытия конвоя, – небольшой клочок пустыни с пологим барханом.

Забрались в кабину. Ох, и жара! Проветривай, не проветривай, а в кабине натуральная доменная печь. На лбу мгновенно выступила испарина. Одежда, которую они с Иванычем старательно намочили перед дорогой, уже почти вся высохла. Сиденье накалилось, задницу печет невыносимо!

Пришлось накидать ветоши, побрызгать на нее остатками дождевой воды. На спинку сиденья Михаил повесил мокрый кусок брезентухи. Теперь хоть как-то усидеть можно. Движок заревел, пустил к небу черные клубы дыма. Иваныч показывает большой палец.

Все отлично, можно отправляться. Дружный гул сигналов множества автомобилей. Трогаемся.

Вперед! Во имя человечества!

Глава 3. Лидия

Не знаю даже толком с чего начать. Для себя я твердо решила вести записи в экспедиции, так что хочешь, не хочешь, а придется начинать. Что из этого получится, дневник, мемуары, или путевые заметки, сама еще не знаю. Через много-много лет, когда я стану бодрой седой старушенцией, обзаведусь внуками и собственной квартиркой в Столице Метрополии, будет очень интересно полистать пожелтевшие от времени страницы, вспомнить давно ушедшие события, забытые приключения, стертые временем лица, мысли и переживания. Возможно, тогда я соберусь с силами, и доведу их до ума и публикации. Если к тому времени еще будут существовать издательства и печатные станки.

А может быть, эти истлевшие страницы рукописи, все что найдут потомки возле моего обглоданного червями скелета. Кто знает…

Жизнь штука непредсказуемая. Сегодня ты здоров, весел, полон энергии, оптимизма и веры в светлое будущее, а завтра из-за бархана выползет какая-нибудь неведомая тварь и сожрет тебя с потрохами. А окружающие этого даже не заметят, потому что будут со всех ног улепетывать от ужасного монстра.

Но писать нужно. Человеческая память штука ненадежная, уже через полгода все мелочи и нюансы стираются из памяти навсегда. Остаются только яркие и расплывчатые образы, навсегда врезавшиеся в память благодаря сильной эмоциональной окраске. А хотелось бы сохранить всю картину целиком, даже если она окажется чересчур сумбурной. Ведь именно в этом и вся ее прелесть.

Значит так, начнем с предыстории.

Жила была на обочине галактики одна небольшая провинциальная Солнечная система. Все в ней было тихо и спокойно, несколько миллиардов лет подряд, пока однажды не явился из далеких далей неведомый космический странник и не подпалил к чертовой матери Юпитер…

Как-то слишком кощунственно получается. Так нельзя!

Ладно, попробую писать в миноре, главное от накативших эмоций слезу не пустить. «Водорослевая» бумага очень тонкая и мгновенно раскисает. Да и чернила, изготовленные из кальмара, та еще гадость. Под воздействием влаги текут и расплываются, приводя текст в совершенно нечитабельное состояние.

Ну ладно, приступим.

Около 30 лет назад Юпитер притянул из космического пространства очередную комету, не совсем обычную для Солнечной системы, и по давно сложившейся традиции поглотил ее. Комета оказалась из антивещества, при соприкосновении с атмосферой планеты ее масса мгновенно превратилась в энергию. Процесс аннигиляции спровоцировал начало термоядерной реакции на ядрах легких элементов, что в свою очередь привело к чудовищному сжатию Юпитера, примерно до размеров Луны, и временной стабилизации процессов термоядерного синтеза гелия из водорода. В Солнечной системе вспыхнула еще одна звезда – коричневый карлик, вызвавшая резкое изменение климата и серию катаклизмов на Земле.

Но это не точно…

Наши доблестные ученые выдвинули вышеописанный сценарий, как наиболее вероятный. А что произошло на самом деле, не знает никто.

Были среди астрономов и противники «кометной» теории. Доказывали, что Юпитеру недостаточно массы, чтобы превратиться в звезду, сколько его не поджигай, никаких спичек не хватит. А чтобы началась термоядерная реакция, ее нужно добавить в десять – двенадцать раз больше, чем есть у самого Юпитера. Предположить, что «Странник» имел огромную массу, никто не решился, приближение кометы столь огромных размеров, астрономы проспать не могли. Даже просто перемещение сквозь Солнечную систему подобного комического тела, вызвало бы сильные гравитационные возмущения, и всей жизни на Земле мгновенно пришел бы полный и окончательный песец.

В свое время было очень много публикаций в средствах массовой информации. И, наверное, еще больше обсуждений и споров. Писали, что Юпитер, это такая огромная емкость с водородом, и чтобы его подпалить, нужно еще примерно столько же окислителя, то бишь – кислорода. Даже всей атмосферы Земли на это не хватит, ведь кислород составляет только одну пятую ее часть. Писали, что слишком далеко находится Юпитер, поэтому, даже загоревшись, не сможет сильно повлиять на климат Земли-матушки, ввиду невероятно огромных расстояний между орбитами планет.

Но факт остается фактом, Юпитер рванул и запылал еще одной звездочкой на небосклоне. Маленькой, но очень горячей. Средняя годовая температура на поверхности нашей планеты поднялась на двенадцать градусов. В течение двух лет полностью растаяли льды Антарктиды и Арктики, высвободив около двадцати миллионов кубических метров воды. Северный ледовитый океан избавился от сковывающего панциря, вечная мерзлота уступила место необъятным болотам, быстро погубившим леса. Русла рек расширились, безвозвратно уничтожив плотины и гидроэлектростанции, затопив тысячи гектар пахотных земель. Уровень воды в океанах поднялся более чем на 60 метров, навсегда изменив очертания континентов.

Интенсивное испарение влаги до предела насытило атмосферу водяными парами, вызвав многочисленные ураганы, смерчи и цунами по всему земному шару. Сотни прибрежных городов оказались под водой. Низкие грозовые тучи нависли над планетой, непрерывно поливая дождем жалкие остатки растительности, которая повсеместно гибла от чудовищного перенасыщения влагой. Неустойчивое термическое равновесие пробудило десятки спящих вулканов. Выбросы в атмосферу тысяч тонн вулканического пепла, скрыли оба светила на несколько лет. Наступила очень продолжительная и холодная зима, повлекшая гибель большинства растений и животных.

Саму катастрофу я, кстати, не помню, совсем малая была. А вот эту лютую холодину очень хорошо запомнила. Просто б-р-р-р… Я все время мерзла и почти не вылезала из-под одеял. О том, чтобы пойти на улицу погулять, даже не речи не шло.

Я помню как сильно ждала весну, но она так и не пришла. Совсем! На календаре лето, а за окном сугробы по пояс. Даже вспоминать страшно, – тридцать восемь градусов мороза в июле. Перебои с электричеством, полный крах системы отопления. В квартирах – буржуйки, воды нет, канализация не работает. В огонь шло все подряд, включая мебель, детские игрушки и бумажные книги. Все что горит, спалили в первый же год. Но и на второй не пришло лето, а жечь стало нечего.

Началась эвакуация. В метро остановили поезда, тоннели переделали под временное размещение людей. Какие-то самодельные нары и топчаны, раскладушки, железные солдатские койки. Почти все люди одеты в старую военную форму. Котлы с бурдо-подобным варевом на станциях, раздаваемым строго по спискам. Один котелок – в одни руки. Голод. Талоны на хлеб и консервы. А если твою фамилию нечаянно пропустил писарь, спать ложишься голодным.

Все это – мои самые ранние детские воспоминания, которые часто возвращаются в ночных кошмарах. И в реальности многих из них я уже давно сомневаюсь, так как не могу отделить правду от вымысла, сновидений и рассказов выживших в этом кошмаре стариков.

Я помню штабеля из трупов до самого потолка, их просто не успевали вывозить, не хватало техники и горючего. Они смердели и разлагались, заставляя людей уходить вглубь подземки, все дальше и дальше от станций.

Люди гибли от недостатка кислорода в туннелях, страдали от укусов крыс и холода, проникающего сверху. Из-за паршивого питания у многих обострились хронические недуги. От станции к станции, волной гуляли эпидемии вирусных заболеваний. Врачи выбивались из сил, а лекарств уже тогда хронически не хватало для всех.

Круглосуточно работали проходческие комбайны, расширяя подземные убежища, но они все равно не могли вместить всех желающих. Как крысы, забившись в норы люди ждали неминуемого конца. Правительство вскрывало стратегические запасы один за другим, но они заканчивались гораздо быстрее, чем было запланировано. Перспектива голодной смерти нависла над человечеством.

Поиск альтернативных источников питания привел в море. Военные крейсеры спешно переделывали в рыболовецкие траулеры. Всерьез подняли вопрос о строительстве нескольких новых атомных ледоколов, на случай замерзания Черного и Азовского морей.

Постепенно пепел осел на землю, и вслед малому ледниковому периоду пришла великая сушь. Вновь растаяли реки и болота, проснулись ураганы и смерчи, массово начались землетрясения и цунами. Взбудораженная литосфера планеты привела в движение континенты. Наполовину затопленная Северная Америка почти полностью ушла под воду, но внезапно всплыла Антарктида, ранее придавленная миллионами тонн льда.

Вирусы и бактерии, скрытые под ледяным панцирем, оказались на свободе. Планету накрыла Великая Пандемия, погубившая несчитанное количество живых существ. Повсеместно вымерли насекомые, птицы, мелкие грызуны. Ежедневно исчезали с лица земли сотни видов растений. На освободившееся место от зеленого покрова стремительно наступала пустыня. Жизнь на планете оказалась под угрозой дальнейшего существования…

***

День первый

День был вполне себе обычный и ничем не примечательный, впрочем, как и все предыдущие за последний год. Рутина. В клинику привезли новых больных с необычными симптомами. Хотя, что сейчас можно считать обычным? Любая болячка, даже банальный насморк, может перейти в такую заразу, что волосы на голове встают дыбом.

Вот честно, не хотела их брать, но Сашка, бывший сокурсник по мединституту, сумел уговорить. Как вспомню, его умилительные рожи – до сих пор смешно. Как уговаривал голосом кота Матроскина из старого мультфильма: «Лидия Андреевна, мы знаем вашу добрую душу. Вы же не позволите этим несчастным пропасть ни за грош…»

Так и дала бы этому «упырю», скалкой по затылку, за длинный язык без костей. По-хорошему, их вообще нужно в Столицу транспортировать, в Центральный военный клинический госпиталь. Только не довезут же! Верблюду понятно, что одним йодом и зеленкой не обойтись, значит, волокут ко мне в клинику. Но ведь и я тоже не Господь Бог. Как лечить, если я понятия не имею, что это за болезнь? С лекарствами напряженка, фармацевтические компании Госзаказа не справляются, а частных не существует уже лет тридцать. Просроченные стратегические запасы и те уже давным-давно истощились. Как не экономь, а лечить просто нечем.

В общем, уговорил Сашка, случай действительно интересный, да и жалко бедолаг. Если не я, то кто? Ладно, думаю, возьму, разберемся, и не настолько тяжелых, с того света вытаскивать приходилось. Эти еще ничего, держатся бодрячком. Кожа ошметками не слезает, руки-ноги на месте, опухолей размером с лошадиную голову нет, да и температура не настолько высокая, чтобы использовать тела в качестве нагревателя для особо крупных помещений. В общем, разберемся, подлатаем, и будут как новенькие.

Больных разместила в отдельном боксе, доступ туда только у меня и главврача, все остальное, еда, вода, таблетки через специальное окошко со шлюзом. Взяла мазки со слизистых, кровь из вены и отправилась в лабораторию. Чашки Петри у меня всегда есть, хоть и выбивать их приходится всеми правдами и неправдами.

Работаю у себя, никого не трогаю, высеваю пробы в разные среды, тут врывается ко мне заведующий, без спецкостюма, без обработки, в стерильную лабораторию, и приказным тоном объявляет, чтобы я все бросала и пулей мчалась в «Управление». Прямо сейчас! Немедленно! Меня, мол, приписали к военному конвою в Африку, все бросай, время не терпит, давай, – бегом марш. Во имя человечества!

У меня в инфекции шесть человек с непонятными симптомами. Не дай Бог, очередная эпидемия, весь регион на нашей клинике держится. А настоящих врачей, с дипломами и практикой, у нас два с половиной человека. Остальные так, либо недоучки, либо зеленые совсем – интерны. Эти на уровне медперсонала, утку принести могут, лобок побрить, да пол в ординаторской протереть. Больше ни на какие самостоятельные действия, в принципе не готовы. На кого я клинику оставлю? Ведь здесь все на мне держится. Нет, увольте, мне сейчас совсем не до Африки. Пошли они в задницу, со своими приказами и назначениями, у меня и своих проблем хватает.

На мои возражения последовал циничный ответ, что это, мол, не мне решать. Дело ответственное и важное, и таким доверием вообще-то нужно гордиться. Что у меня, есть опыт работы в полевых условиях и необходимые навыки, востребованные обществом в интересах всего человечества.

Правда, он забыл, что «полевые условия» были на болотах, за бывшим полярным кругом. Не ну а что? Африка и тундра они ведь совсем рядом, да и климатом схожи…

А он мне в ответ, – «ты Лидия дурочку-то не включай, кроме тебя все-равно ехать некому. Так что время не тяни, отвертеться не получится».

Вот, карлик ушастый, сам бы и отправлялся к черту на кулички.

Опять целый месяц сидеть на сухомятке, три раза в день давиться пищевыми концентратами из планктона и пить противную теплую воду с легким запахом болотной тины. Одному богу известно, что в ней будет плавать на этот раз. Не помыться, не выспаться по-человечески. А вокруг куча совершенно незнакомого народа, за жизнь и здоровье которых ты отвечаешь собственной головой.

«Лидия Андреевна, помогите! Умираю! Меня ядовитая змея укусила», а на кой черт ты в болота без сыворотки полез, придурок? «Лидия Андреевна, миленькая, спасите ногу, гангрена началась», так ведь она же у тебя не сегодня началась. И даже не вчера. Ну, подождал бы еще недельку, тогда и ампутировать было бы нечего, само бы отвалилось. «Лидия Андреевна, у лейтенанта огнестрел. Скажите, он выживет?» Ясен пень, выживет, – сквозное в ягодицу. А вот сидеть еще очень долго не сможет.

В общем, нарисовались перспективы на горизонте совсем не радостные. А главное, спорить с этим гадом совершенно бесполезно, только нервы себе портить. Пришлось передавать дела стажеру, полчаса инструктировать и запугивать возможной эпидемией с массовым вымиранием всего человечества.

Вроде проникся, слушал внимательно, не отвлекался, ворон не считал во время инструктажа. Ничего, думаю, недельку продержится, а там наш терапевт Марк Федорович из командировки вернется и возьмет клинику в свои крепкие и надежные волосатые руки.

А интерн хоть еще и зеленый, но голова будь здоров, соображает. Могли бы, кстати, и его в Африку отправить. Однако по инструкции конвой может сопровождать только дипломированный врач с опытом полевых работ. А кроме меня, таковых в радиусе 300 километров не наблюдается.

«Так что, Лидия, возмущайся не возмущайся, а участь твоя решена и возражения никто даже толком слушать не собирается».

Вот, блин…

Радости моей просто нет предела, в Африке адская жара, мутанты, и огромное количество банд. Придется отстреливаться, голодать, умирать от жажды, страдать от малярии и неизвестно какой еще дряни. Это вам не увеселительная прогулка в уютном кресле комфортабельного авиалайнера, как было когда-то давно, еще до катастрофы.

Сначала придется плыть на ржавом корыте пару недель, рискуя пойти на корм рыбам, если оно внезапно утонет в нескольких сотнях километров от берега. А потом «пилить» через половину планеты на изношенных в хлам грузовиках, которые в любой момент времени могут просто развалиться на части от старости. И, кстати, есть довольно некислый шанс, завершить путешествие на своих двоих, потому что бензоколонок в Африке нет. Сколько горючего с собой не бери, однажды оно все-равно закончится, а техника на песке смешанном с водой пока ездить не умеет. Насколько я понимаю, в этой долбаной Африке, кроме гребанного песка, больше ни черта и нет…

Вот я вляпалась, по самые уши. И как обычно это бывает у вояк, все решается в последний момент. Ни подготовиться к поездке как следует не дали, ни собственные дела-проблемы решить. Все бросай и вперед. Ну, кто так делает? Солдафоны! Мозгов ни грамма, только и знают, что раз-два, шагом марш! Во имя человечества! Вперед! Ура!

Тьфу…

Глава 4. Стивен

Монотонный гул двигателя убаюкивал, но старую колымагу так сильно трясло на разбитой дороге, что заснуть оказалось невозможно. Стивен перехватил ствол «Калаша» левой рукой, слегка приподнялся и выглянул в смотровую щель, удерживая задвижку пальцем.

– Ну что там видно? – спросил Кислый.

– Ничего, – мрачно отозвался Стивен, – песок, камни, пустыня. На горизонте барханы. Больше ни черта.

– Стив, ты все равно стоишь, будь другом, принеси водички, – тоном умирающего лебедя прохрипел вечный заводила Костян. Не иначе задумал очередной розыгрыш, с целью поиздеваться над новичком.

– Сам сходишь, – огрызнулся Стивен. Настроения на словесную перепалку с Костей не было совсем, решил сразу пресечь возможный диалог. Только покажи слабость, будешь для всех с кружкой по кузову бегать. Знаем, проходили…

– Пить так хочется, – продолжал подначивать Костя, – уж сил нет подняться. Ну, притащи, а-а? Стив, будь человеком, не дай товарищу подохнуть от жажды в песках Сахары.

В полумраке захихикали.

– Отвали, придурок, – Стивен злобно сплюнул под ноги, бросил беглый взгляд на шутника, и сел прямо на металлическом сидении, обхватив автомат двумя руками. КрАЗ сильно раскачивало на ухабах, требовались значительные усилия, чтобы удерживать равновесие.

– Чего сразу придурок, – взвился Костя, голос звучал вполне бодро и немного обиженно за сорвавшийся розыгрыш, – уже и водички попросить нельзя, сразу обзываться начинаешь.

Он с кряхтением приподнялся и потопал в направлении кабины, между двумя рядами самодельных лавок, на которых по одному и по двое, лицом вперед, сидели бойцы группы сопровождения. Бронированная обшивка кузова почти не пропускала свет, смотровые щели тоже были оборудованы откидными жалюзи. Лючок в крыше обеспечивал слабенький приток свежего воздуха, но света давал мало. Глаза постепенно привыкли к темноте, но все равно различались только контуры сидящих на лавках бойцов.

Придерживаясь за поручни, приваренные по потолку, Костик добрался до начала кузова, где располагалась вотчина дежурного. Наблюдатели следили за местностью по обеим сторонам дороги, а дежурный расположился в колоколе у пулемета.

– Федор Михайлович, – крикнул Костик в люк, – ну что там, видно хоть что-нибудь?

– Солнце садится. Через час стемнеет.

– Моря не видно?

– Какое море? Ты посреди пустыни, сынок.

Константин зачерпнул железной кружкой на цепи противной теплой воды, залпом выпил и опустив голову побрел обратно на свое место. Резкий толчок швырнул его в проход. Не ожидавший подвоха Костик выпустил автомат из рук и тот с грохотом покатился по рифленому железу, а он сам повалился на кого-то из штурмовиков. Визг изношенных тормозных колодок ворвался в будку, машину затрясло.

– Черт, что это было? – завопил Костя.

Стивен перехватил автомат, и уцепился правой рукой за скобу. Вибрация усилилась, а затем грузовик резко остановился и осел на правую сторону, мотор заглох.

Скат пропороли, наверное.

– Твою мать! – завопил Костик, он опять не смог удержаться на ногах и повалился на штурмовиков, но теперь на противоположную сторону от прохода. На него со всех сторон заворчали сразу в несколько глоток.

– Быстро покинуть машину, – отдал команду дежурный, спускаясь по металлическим скобам.

Открыли заднюю дверь, волна свежего и горячего воздуха хлынула в машину, вместе с невыносимо ярким потоком света, заставившим зажмуриться. Стивен вскочил, сжимая автомат за цевье, двинулся по проходу, стараясь не наступать на пятки впереди идущих. Грузовик снова дернулся, металлический пол под ногами едва заметно накренился. Штурмовики, не тратя времени на ступеньки лестницы, один за другим стали выпрыгивать из фургона.

Когда подошла его очередь, Стив тоже спрыгнул, сгруппировался как учили, мягко приземлился на песок, затем обошел машину сзади посмотреть, что случилось. Водитель, опустившись на колени, заглядывал под грузовик и громко матерился. КрАЗ угодил правой стороной в разлом каменистого грунта, присыпанный песком. От сильного удара лопнула шаровая опора переднего моста, однако каким-то чудом и силой инерции переднее колесо успело проскочить трещину, а вот правое заднее угодило точно в ловушку и намертво застряло в расселине.

Расстроенный водитель приподнялся и в сердцах пнул покрышку изуродованного колеса. Словно обидевшись на бесцеремонное обращение, грузовик дернулся, сильнее оседая в разлом. Заскрежетал перегретый металл кузова, в трещину тонкой струйкой потек песок.

– Все назад, – что есть мочи закричал водитель.

Земля у него под ногами дрогнула, и часть занесенной песком дороги обрушилась, обнажив бездонный провал. Заднее колесо КрАЗа повисло над пустотой, с тихим шелестом песок заструился в пропасть. По асфальту переплетаясь замысловатым лабиринтом зазмеились трещины.

– Быстро трос давай, – с отчетливым армянским акцентом завопил водитель.

Молодой парнишка помощник опрометью бросился к бронекабине.

– Иваныч, сдай назад, – прокричал водитель, – за твою дуру зацепим. Эти тарантайки, – он махнул в сторону двух автомобилей неподалеку, – не справятся. КрАЗ их за собой утянет.

Иваныч был слишком далеко, поэтому отвечать не стал, только махнул рукой, – «понял». Скрылся в кабине и перегазовал. Черными клубами из выхлопной повалил дым, огромный МАЗ неспешно двинулся по дороге задним ходом.

Трещины расползались по асфальту. Словно зачарованные бойцы группы сопровождения пятились назад, глядя себе под ноги. Разлом прямо на глазах увеличивался, куски породы отламывались и проваливались в бездну.

КрАЗ зашевелился, затрясся, испуганный водитель резво отбежал в сторону. Сейчас в нем боролись два желания одновременно – спасти обреченный автомобиль и бросить его к чертовой матери и спасаться самому. Многотонная махина Кременчугского автопрома медленно и неумолимо опускалась в провал, все сильнее задирая нос кверху.

Подскочил и резко затормозил командирский «Тигр», выпрыгнул Эмиссар, быстро оценил ситуацию.

– Все сюда! Не стойте столбами, держите машину. Ты, – он ткнул пальцем в помощника водителя, – прыгай на бампер и цепляй трос.

Помощник, испуганный вниманием самого Эмиссара, без возражений запрыгнул на крыло, поймал брошенный конец троса и принялся наматывать на крюки. В этот момент грузовик снова задрожал, пришел в движение и рывком осел в яму почти на метр. Перепуганный помощник завопил от ужаса и боли, вцепившись голыми руками в раскаленное железо. Однако стоически вытерпел, выполнил приказ и лишь потом сиганул с кабины на дорогу.

Тем временем, водитель растянул трос по песку и приладил второй конец прямо к прицепу МАЗа. Поднял руку, крикнул:

– Иваныч, трогай, помалу.

Заревел мощный двигатель, трос натянулся как струна и завибрировал. Огромные колеса завертелись на месте, раскидывая во все стороны пригоршни песка. Военный МАЗ тянул за собой невиданных размеров прицеп, груженый под завязку, кроме того, он был дополнительно утяжелен бронелистами защитной обшивки. Старенький изношенный годами движок уже давно не выдавал требуемую мощность. Колеса вертелись, но сцепка оставалась на месте. Черный дым из выхлопной трубы столбом потянулся к небу.

Иваныч включил пониженную передачу, снова дал полный газ. Едко завоняло солярой и жженой резиной, но сцепка не сдвинулась с места.

– Второй трос тащите, – распорядился Родион Сергеевич, – и «Катерпиллер» сюда гоните, тягач перегружен сверх меры, не справится.

КрАЗ опять дернулся, словно живой, и еще глубже осел в провал. «Фашисты» с опаской заглядывали в разлом, но пока продолжали удерживать машину. Со страшным скрипом и душераздирающим скрежетом МАЗ вместе с прицепом медленно пополз задним ходом. Двигатель монстра ревел, колеса вращались, дым от паленой резины расползался удушливым облаком, и все-таки КрАЗ неумолимо погружался. За какие-то считанные минуты почти половина кузова скрылась из глаз. Полтора десятка штурмовиков уцепившись за край борта, ступеньки, бампер и дверцы машины, пытались удержать грузовик от падения в пропасть, но побеждали пустыня и сила тяжести.

По остаткам дорожного покрытия вновь поползли трещины. С негромким треском лопался старый асфальт на почти одинаковые прямоугольники, которые тут же скользили в провал сопровождаемые шелестом песка и безвозвратно исчезали в нем.

Эмиссар посмотрел в сторону трактора, перевел взгляд на КрАЗ, разочаровано покачал головой:

– Эх, не успеем.

Прибежал помощник, на ходу разматывая очень длинный, плохо подчиняющийся запасной трос. С разбегу прыгнул и уцепился за край борта, пополз вверх по ржавому крылу, подтянулся, ухватившись за радиатор, уселся поудобнее, принялся закреплять конец троса, наматывая его на свободный «клык».

– Все, – тихо сказал кто-то позади Стива, – хана КрАЗу. Уже не спасти…

Стивен попытался сильнее упереться ногами в асфальт, напрягся так, что даже пальцы рук побелели от напряжения, но все усилия были тщетны, грузовик неуклонно сползал в пропасть.

И в этот момент лопнул удерживающий его трос. От рывка МАЗ бросило вперед на несколько метров. Оглушительно чихнув, заглох двигатель. Освобожденный КрАЗ заскользил по осыпи в провал вместе с потоком песка. Испуганный помощник заверещал как заяц, оттолкнувшись от капота прыгнул вперед и плашмя грохнулся на асфальт. Его тут же подхватили несколько рук, подняли, оттащили в безопасное место.

– Все назад, – закричал Эмиссар.

Команда слегка запоздала, штурмовики уже отпрыгивали сами, провожая расстроенными взглядами обреченную машину. Кто-то громко и протяжно матерился от досады.

Оказалось, что за это время солнце почти скрылось за горизонтом, долгожданный вечер принес легкий западный ветерок, который почему-то никого не обрадовал. А точнее, в борьбе за судьбу грузовика, на него не обратили внимания, как и на подъехавший УАЗик политрука.

– Кто водитель? – рявкнул Чекист, выбираясь из машины.

– Я, – шагнул вперед водитель, опустил голову и закусил губу.

– Фамилия?

– Симонян.

– Ты что, ослеп? Расщелину не видел?

– Да я, это… – беспомощно лепетал оправдания водитель, – думал, проскочу с разгона. Трещинка совсем маленькая была, да мы таких штук сто проехали уже. Если каждую объезжать, как черепахи ползти будем. Кто мог предположить, что там внутри каверна? Не повезло!

– Не повезло, говоришь? Начальник охраны, арестовать!

Чекист подошел вплотную к побелевшему как мел водителю и сунул ствол Стечкина ему в лицо.

– Я тебя лично расстреляю, сволочь, если выяснится, что это диверсия. Ты меня понял, выродок?

Подошел Эмиссар, положил руку Гейману на плечо.

– Лев Исаакович, успокойся, пожалуйста. Мы позже во всем разберемся. Сейчас ехать нужно. Темнеет. Каждая секунда дорога.

Чекист злобно стрельнул на водителей маленькими серыми глазами, отошел в сторону. Начальник охраны сделал шаг вперед и подал знак адъютантам. «Ублюдки» приблизились к оторопевшему водителю сзади, защелкнули наручники, поволокли в будку-вахтовку. Водила брел как сомнамбула, понимая всю бесполезность сопротивления. Бежать некуда, вокруг пустыня, которая убьет гораздо быстрее людей в черной форме.

Стивен похолодел. Неужели действительно расстреляют?

– По машинам, – приказал Эмиссар, – Пауль, распредели ребят по конвою. И поторопись, время поджимает. Через десять минут даю команду отправления.

– Строится, – гаркнул начальник охраны хриплым голосом.

Стивен повесил автомат на плечо и повиновался, пристраиваясь в шеренгу к остальным. Штурмовики непроизвольно встали в ряд, лицом к опасности. Хотя трещина вроде бы прекратила увеличиваться в размерах, песок все еще осыпался, неумолимо поглощая КрАЗ. Теперь оставались видны только капот, часть бампера и левая фара. Все остальное слопала ненасытная Сахара.

Пауль Нойманн прошел вдоль строя, почти не глядя на выстроившихся бойцов, скороговоркой произносил фамилии, изредка сверяясь со списком, и называл транспортные средства для нового назначения. Добрался до фамилии Майер, велел укомплектовать боевой расчет «Русича».

Повезло, возликовал Стивен, но виду не подал, молодцевато гаркнул во все горло – «есть», побежал исполнять приказ. Он еще не добрался и до середины сцепки, когда из кабины, чуть ли не по пояс высунулся Мишка, напарник Иваныча и радостно закричал:

– Стив, давай к нам – в кабину. Поместимся! В тесноте, да не в обиде.

МАЗ просторный, в нем места навалом. Хотя амуниция, бронник, автомат, все равно немного тесновато будет. Но все же не так тесно, как в Камазе.

Стивен добежал до кабины, ухватился за поручень и стал взбираться по металлическим скобам к маячившей в вышине открытой дверце.

***

– Становись, – скомандовал капрал.

Стивен занял место в строю, вытянулся во фрунт, замер, стараясь не дышать. Капрал «фашистов» отличался особой гнусностью, мог исподтишка врезать кулаком под дых или заставить отжиматься сотню раз только потому, что новичок, на его взгляд, стоит слишком расслаблено.

– Равняйсь, – рявкнул капрал, хитрым прищуром осматривая немногочисленный строй салаг первого года службы. Не спеша прошел вдоль строя, скривился, сплюнул травяную жвачку под ноги.

– Смирна-а!

На старом плацу возле развалин штаба воцарилась мертвая тишина.

– Значит так, бойцы, – капрал прохаживался вдоль строя, похлопывая стеком себе по голенищу. Хрен его знает, в каком музее или секс-шопе, он раскопал этот раритет. Небольшая тросточка с петлей на конце и коротким, но жестким шлепком. Малейшее движение в строю и шлепок заедет нарушителю по затылку или вообще по физиономии. Впрочем, даже если ударить по рукам все равно очень больно. Стивену прилетало пару раз, ощущения далеко не из приятных.

– Слушайте вводную, – капрал посмотрел на солнце в зените, перевел взгляд на Юпитер, прищурил правый глаз, откашлялся, продолжил, – для охраны экспедиции будет отобрано еще несколько человек из личного состава третьей роты. Возьмут самых молодых, сильных, быстрых, ловких и выносливых. На конкурсной основе. Успешно выполнившие задачу получат шанс быть зачисленными в состав экспедиции. Контрольное время – один час. Вопросы есть?

По строю прошел едва слышный шепоток, но никто не осмелился спрашивать, ибо чревато последствиями.

– Отлично, – продолжил капрал и осклабился, – итак, формулирую задачу. На окраине полкового стрельбища стоит старый МАЗ. Шесть человек втиснувшиеся в кабину, объявляются победителями первого тура.

– Ни хрена себе, – тихо пробормотал кто-то за спиной Стивена, – до стрельбища десять километров по пересеченной местности. За час? Это нереально!

– Учтите, периметр заминирован, – капрал противно заржал и вновь щелкнул себя тросточкой по голенищу, – так что внимательно смотрите под ноги, салаги. Мины, конечно, сигнальные, однако, за казенные сапоги отвечаете головой. Вопросы есть?

– Никак нет! – гаркнул строй.

– Тогда чего стоим? Бегом марш!

Новобранцы сорвались с места и дружно помчались в сторону холма.

Десять километров – это не шуточки. Нет никакого смысла рвать жилы и бежать прямо со старта что есть мочи. Все равно силенок хватит ненадолго. Нужно настроиться на спокойный и обстоятельный темп.

Он остановился, поправил бронежилет и до отказа затянул тесемки, заправил ремень, поудобнее пристроил автомат на спине. Отметил про себя, что капрал бежит вместе со всеми, хотя ему это делать совсем не обязательно. Мог и на старом УАЗике рядышком пристроится. Однако бежит со строем. Может быть есть какие-то причины?

Заметил, повернул голову, стрельнул глазами, одобрительно хмыкнул, отвернулся и продолжил бег.

Стивен присел на корточки и слегка подтянул шнурки армейских берцев. Повезло что хоть не кирзачи выдали. А вот с «броником», наоборот, не повезло, старый, еще советского производства. Шестнадцать килограмм! Автомат с боекомплектом килограмма четыре будет. Каска, фляжка, саперная лопатка, короче все вкупе еще пару килограмм. Итого: двадцать два килограмма лишнего веса. Жаль нормативы по памяти ни черта не помню, но с таким перегрузом бежать будет нелегко.

Попрыгал на месте, вроде бы ничто не мешает, не болтается и не бьет по ляжкам. Сорвался с места, побежал вслед удаляющимся спинам бойцов.

Сейчас главное – дыхалка. Бежать далеко и долго, поэтому ловим темп.

Минут через двадцать он обогнал отстающих. Здоровяк Пашка Бечевкин бегать категорически не мог, но зато ему не было равных в борьбе. Сколь ни был бы вынослив человек, всегда есть предел допустимым нагрузкам. У Пашки нет шансов добраться до стрельбища первым, как ни крути, сто килограмм веса – это многовато.

Следующим «слабачком» оказался Берталан, венгр, разгильдяй и неумеха. С этим тоже все ясно, «броник» сполз набок, автомат шлепает прикладом по заднице. Ноги в кирзачах сбил до крови – хромает. Это потому, что портянки мотать так и не научился. А зря!

Стивен продолжил бег, уже не вглядываясь в лица обгоняемых бойцов, интерес к судьбе сослуживцев быстро пропал. Часов у него не было, по сроку службы не положено, а местность знал недостаточно хорошо, чтобы определить пройденное расстояние. Подступала усталость, бронежилет все-таки очень тяжелый. А снять и бросить – нельзя. Казенное имущество. Наказание окажется гораздо страшнее пытки тяжестью во время кросса.

Надо передохнуть, подумал Стивен, но скорость снижать не стал. Принялся считать про себя, – один-два-три, вдох, один-два-три, выдох. Главное дыхание и темп! Все остальное сейчас не важно.

Юпитер поднялся над горизонтом на две ладони и адски жег затылок. Противный липкий пот стекал по шее, капал за шиворот, «броник» тянул к земле. Каждый шаг давался с немалым трудом. Стивен снял каску и провел рукой по коротким волосам – ладонь стала мокрой.

Очень хочется пить. Но некогда. Позже. Через полчасика.

Время растянулось до бесконечности. По тактико-техническим характеристикам АК-74 весит чуть больше трех с половиной килограмм, а кажется, что все десять. Ноги налились свинцом, еле передвигаются, бронежилет адски давит на плечи, саперная лопатка неприятно шлепает по ягодице. При каждом шаге во фляжке булькает вода, отчего пить хочется еще сильнее.

Стивен не выдержал, не снижая темп бега, достал фляжку, открутил крышечку и поднес к губам. Пополоскал рот, сплюнул на песок. Снова приложился и сделал маленький глоток. Получилось! Он засмеялся. Хватит пока, всего полфляжки воды осталось, а когда удастся пополнить запасы пока неизвестно. Обернулся назад и понял, что личный состав роты растянулся в пространстве до самого горизонта. Где-то далеко позади, на пределе видимости, глаза привычно отыскали капрала, пинками подгонявшего отстающих.

А впереди народу не так уж и много, от силы человек десять.

Стивен мысленно возликовал, у него есть шансы выбраться из этого проклятого зиндана. Он слегка увеличил темп, хотя ноги почти не слушались, а стрельбища еще даже не видно.

Разве может человек в полной боевой экипировке пробежать десять километров за один час?

Когда обогнули овраг и стали спускаться по осыпи, впереди него было только пять человек. Перед глазами поплыли багровые пятна, в ушах застучал пульс, легкие просто разрывались от удушья, а проклятый Юпитер жег спину.

Внизу показалось стрельбище, это значит, что до цели осталось всего с километр. Ну, максимум – полтора. Стивен споткнулся, потерял равновесие, шлепнувшись на задницу поехал вниз по гравию, ударился лодыжкой о камень. В горячке вскочил, закричал от боли, упал обратно на склон.

Вывих? Перелом?

Он старательно ощупал ногу. Кость цела, слава богу, – вывих. Остановился, достал из рюкзака полотенце, облил водой из фляжки, разорвал штанину и скинул ботинок. Очень туго обмотал ногу мокрым полотенцем. С трудом натянул ботинок, приподнялся, стараясь перенести вес тела на здоровую ногу. Осторожно сделал первый шаг. Очень больно, но идти можно. Правда далеко он так не уйдет, через пару минут нога опухнет, и боль станет совершенно невыносимой. Со злости Стивен заскрежетал зубами.

А ведь осталось совсем чуть-чуть…

Он сделал еще один неверный шаг, стараясь наступать сразу всей стопой. Вроде бы получалось. Больно, конечно, но не смертельно, – нога слегка онемела. Ему сейчас нужен покой и обезболивающее, а не изматывающий кросс по испещренному воронками стрельбищу. Стивен сжал зубы и пошел быстрее, достиг дна оврага, обошел пару сигнальных мин.

Не очень-то их и маскировали.

Сильно хромая, упрямо двинулся к цели. Многократно простреленный остов старой машины уже показался на горизонте.

Тут осталось идти, всего ничего, – метров триста. Дойду!

Несколько бесконечных минут припадая на левую ногу, Стивен хромал по дну оврага. Он не испытывал никаких иллюзий по поводу своего состояния. С каждой минутой оно будет все хуже и хуже, а боль все сильнее и сильнее. Сможет ли он вытерпеть?

А может ну ее к чертям эту экспедицию? Он упрямо тряхнул головой, разбрызгивая во все стороны капли пота и похромал дальше. Почему меня никто не обгоняет, неужели я так сильно отстал? Сейчас он кое-как доберется до МАЗа, а вся рота уже давно там. Ждут только его – вечно отстающего слабака. И недовольный капрал, хлестнет стеком по лицу и заставит отжиматься, а противные мерзкие рожи сослуживцев будут скалиться и отпускать обидные сальные шуточки.

А сил уже совсем нет…

Стивен сжал зубы и побежал. Со стороны, возможно, этот бег выглядел смешно и нелепо из-за хромоты, но машина приближалась. Гораздо медленнее чем хотелось бы, но ведь и бежать совсем недалеко.

А потом случилось непонятное, – перед Стивеном веером вспухли фонтанчики пыли от пуль.

Стрельбы, похолодел он от ужаса, так вот почему вокруг никого нет! Я на линии огня. Стивен чертыхнулся и упал на землю, прикрывая голову руками. Этого просто не может быть! Неужели командование не сумело согласовать время прохождения отборочного испытания и стрельбы курсантов? Ну что же там, в штабе, совсем олухи, сидят?

Потом он сообразил.

А почему нет? Вполне в духе командования. О минах предупредили, а вот о проводимых стрельбах – позабыли. Или, наоборот, специально согласовали, как дополнительный уровень сложности.

Приподнял голову прислушиваясь, стрельба прекратилась.

Нет, этого не может быть. А как же оцепление? А предупреждающие знаки? Он же ничего не заметил. Тут дело в чем-то другом.

Он обернулся назад и увидел того, кто стрелял…

Глава 5. Иваныч

Петр Иванович выжал сцепление, подмигнул напарнику Мишке и дал полный газ. Тяжелый МАЗ как африканский слон трубно заревел, слегка дернулся, и набирая скорость плавно покатил по бездорожью пустыни. Начинало темнеть, видимость становилась все хуже и хуже, а проклятый Юпитер острой иголкой ввинчивался в левый глаз. Петр уже привычно сощурился, насвистывая популярный в его далекой молодости мотивчик. Неимоверно хотелось спать, однако, виду он не подавал, многолетняя привычка скрывать собственные чувства.

Ничего, усмехался он внутренне, в гробу отосплюсь, уже недолго терпеть осталось.

Пацаны затеяли какой-то бессмысленный спор, все равно о чем, лишь бы не молчать. В пустой болтовне и дорога летит незаметно. Тем более, новый человек в кабине, – это всегда праздник. Даже если он из этих, из «черных»…

Петр Иванович тряхнул головой отгоняя прочь неприятные воспоминания. Сколько не уговаривай себя, что молодчики Пауля находятся при конвое исключительно для охраны водителей и груза от разбойных нападений злобных мутантов, самого себя не обманешь. Сколько безвинной крови пролилось за эти годы? Вспомнить страшно. Да и незачем. Время летит быстро, стариков становится все меньше, былое уже почти никому неинтересно. А молодежь, родившаяся после катаклизма, иной жизни и не видела, и ностальгировать не умеет.

А что он, пожилой водила может изменить? Рассказать напарнику правду? Такой чистый, светлый и наивный парнишка не сможет долго молчать и обязательно проговорится, да вот хоть тому же Стивену сболтнет лишнее. И пошло, поехало, через пару дней новость распространится по всему конвою. Люди не овцы, поднимут бунт, полезут на пулеметы…

Нет, уж лучше промолчать. Жалко их, несмышленышей. И если старички приговорены изначально, то у них, у молодежи, есть вполне реальный, хотя и очень мизерный шанс выбраться из передряги живыми. А вот у него, такого шанса нет. И все что остается – радоваться каждому восходу и закату, каждому прожитому дню. Ощущать себя не только живым, но и причастным к великой цели. Черт бы ее побрал, эту проклятую экспедицию.

Новичок оказался почти ровесником Мишки. В «фашистах» всего несколько месяцев, фактически только «курс молодого бойца» прошел. Выдержал тяжелейший отбор среди претендентов на самоубийственную экспедицию и с радостью в сердце отправился в путь. Ну как же, – великая миссия во имя человечества.

Если бы знал пацан, что его ждет впереди? Если хотя бы просто догадывался, рискнул бы он тогда подать рапорт? Не знаю, не уверен.

Жалко юную, неокрепшую душу, загубят «фашисты», превратят в «ублюдка», хладнокровного безжалостного убийцу, садиста, и тупого исполнителя коллективной воли объединенного человечества. Вот только оно, это самое пресловутое человечество, даже не в курсе, что у него есть собственная воля.

Нет, конечно, его можно понять, какие перспективы у потомка эмигрантов из несуществующих ныне стран? Короткое полуголодное детство, еще более мимолетная юность, учится-то негде и нечему, а на шее у мамки долго не просидишь. В перспективе – тяжелая работа грузчиком в порту, убогий барак для перемешенных лиц, жалкие обноски, доставшиеся от умерших товарищей, жиденький супчик из планктона, два раза в день, и непонятное дерьмо впереди, называемое «взрослой жизнью».

Да ладно, что там непонятного? Рано или поздно покалечится в порту и сгниет от гангрены в этом же самом бараке. Собственного жилья не заработать никогда, подняться на социальном лифте невозможно, – не работает лифт давным-давно. Даже пробиться по политической линии не светит. Беженцы не граждане Метрополии – унтерменши, тунеядцы, нахлебники и паразиты.

Хотя это и не так, повсеместно, но кто же признает? Ведь их тогда кормить наравне со всеми придется. А где взять ресурсы? Промышленность в упадке, сельское хозяйство приказало долго жить, только морская добыча еще остается «на плаву». Да и то, ненадолго, – корабли чинят и латают, однако новее они не становятся. У всего есть срок службы, и он походит к своему логическому концу.

За последние десять лет в прибрежных водах планктона стало намного меньше, – выловили весь подчистую и съели. Косяки промысловых рыб уходят от берегов все дальше и дальше, поголовье китовых стремительно сокращается, даже акул, и тех почти не осталось. А нишу стремительно заполняют несъедобные виды рыб и морских млекопитающих, появившиеся в одночасье из ниоткуда. Ученые только разводят руками, эволюционный скачок, вызванный катаклизмом космического происхождения.

По самым скромным прикидкам, уже через двадцать лет жрать станет совсем нечего. А значит, озаботится, кому жить, а кому умереть, нужно прямо сейчас. Вот в правительстве и принимают экстренные меры по сокращению народонаселения. И в первую очередь под раздачу попадают как раз люди второго сорта – беженцы-эмигранты, калеки, слабоумные, старики, и прочие паразиты общества. Евгеникой тут даже не пахнет, только холодный циничный расчет – чтобы выжил вид, некоторым особям придется умереть. Для общества наиболее ценен тот индивид, который приносит максимум пользы, остальные обуза и напрасный перевод невосполнимых ресурсов.

Так что делать молоденькому уроженцу эмигрантов? Бежать? Но куда? В Великое Славянское Княжество? Где больше половины жителей составляют арабы, турки, евреи и прочие ливийцы-палестинцы. Кому там будет нужен еще один голодный рот? Своих девать некуда. Об остальных карликовых государствах даже заикаться не хочется. Что ни город, то конгломерат из беженцев различных национальностей, объединенных только географией нынешнего местопребывания.

Стало быть, такие как Стивен обречены изначально. Тут на выбор, либо поденная работа в порту за гроши, либо прямиком в органы службы, осуществляющей специальные функции контроля безопасности граждан Метрополии.

А будь я на месте Стива? Выбора-то, по сути, нет совсем.

Зато у «фашистов» – казенное обмундирование, спецпаек, суточные. В случае военных действий – боевые, наградные, премиальные. Опять же, если покалечат на службе – военная пенсия. Тот же супчик из планктона, но хотя бы гарантированно.

В порту за травму никто платить не станет. Сам раззяву поймал? Вот сам и выкручивайся. Веревку и мыло, если что, можем одолжить, на складе еще есть, на всех беженцев хватит.

Сколько их в порту сгинуло? Сотни, если не тысячи. Слишком мало ресурсов, а голодных ртов выше крыши.

Убыль населения в пределах запланированной нормы.

Кем, мать его так, запланированной? Как вообще убыль населения может быть нормой в социуме?

Для выживания вида, гибель нескольких экземпляров представителей семейства несущественна.

Вот так, военный, мать его, коммунизм на одной шестой Земного шара в чистом виде.

Лиса, попадая в капкан, отгрызает себе ногу. Человечество, попав в невыносимые условия существования, ограничивает рождаемость, сокращает расходы на стариков и перестает заботиться об инвалидах. Хорошо хоть со скалы не сбрасывают, но судя по тенденциям, и до этого недалече. И все это под прикрытием красивых лозунгов – о великой миссии и необходимости спасения цивилизации.

Петр Иванович переключил скорость и включил фары, совсем темно стало, дорогу ни черта не видно. Только Юпитер слепит и ничего не освещает, даже от Луны видимость намного лучше. Издевательство какое-то, а не новая звезда…

Впереди бензовоз поморгал разбитыми стоп-сигналами, – условный знак, дорога впереди совсем паршивая. А где она еще осталась хорошей? Тридцать лет ничего не ремонтируется, не хватает сил, средств и людских ресурсов. Что уж говорить об Африке? Мертвый континент.

Иваныч сбросил скорость и незаметно для себя стал прислушиваться к разговору в кабине.

– Вот тогда Макс и говорит, – рассказывал новичок, – а слабо прострелить лампочку в кабинете командира части?

Иваныч молча усмехнулся в усы, он очень любил подобные истории.

– Ну а я что? – продолжал Стивен, – отказаться не могу, за труса посчитают. А соглашаться стремно, ведь если поймают, почти наверняка трибунал. Не расстреляют, конечно, но могут на месяц посадить на гауптвахту или вообще депортировать на болота. Уж лучше расстрел…

– Ну и? – не выдержал Мишка.

– Схитрить решил. Вот говорю если бы из СВД, так никаких проблем. А из наших «плевалок» шансов попасть нет.

– А они что?

– Да что они… там только один заводила был, кликуха – Румын. Остальным лишь бы поржать с новичка. Молчали, лыбились, ждали очередную хохму и как я выкручиваться буду. А меня в тот момент такая злость разобрала, что я Румыну прямо в лоб сказал – или тащи СВД, или иди ты к черту с такими подставами.

– Ну, а что Румын?

– Надулся. Ушел, часа через два ТСВ-шку притащил. Где стащил не знаю, не так это просто, однако нашел. Говно несусветное! Метров на сто еще нормально бьет, а дальше – как повезет. От крыши столовой до барака метров двести, не меньше, попасть почти невозможно. Если только чудом. Но формально-то он условие выполнил. ТСВ не «Калаш» и не «воздушка», пусть и учебная, но все-таки снайперская винтовка.

– И ты согласился? – ахнул Мишка.

– А куда деваться? Пошел в яр, пристрелял немного. Вроде ничего, плюется, конечно, но не так чтобы уж слишком сильно. Патронов полный карман, ветра нет. Прицел настроил, забрался на крышу, прикинул, что к чему. Если с первого выстрела не попаду, на второй времени не хватит – тревогу объявят, смыться не успею. Значит, придется попадать. Можешь, не можешь, – а надо! Прицелился и шарахнул…

– Ну и?

– Попал, конечно! Лампочка вдрызг. Завыла сирена, врубили прожекторы, общий подъем по тревоге. Но я все шаги заранее просчитал, по секундам. Прыжок с крыши, бегом, винтовку в форточку сунул – Румыну. Ее ведь еще на место вернуть нужно, где лежала.

А сам, пригнувшись, вокруг казармы. На бегу китель расстегнул, шнурки на берцах распутал, кепку сунул в карман, волосы взъерошил. Смешался с ротой у входа, хрен кто меня отличит от заспанного бойца-первогодка, только что разбуженного по тревоге.

Капрал даже замечание сделал, чтобы оправился, – подметил неопрятность в одежде. Пообещал меня лично потренировать подъему по тревоге. Это что? Это ерунда! В крайнем случае, отжиматься заставит. Ну вот, построились, посчитались, все на месте. Налево, направо, пять кругов по плацу бегом, и снова отбой.

А дальше самое интересное началось. По тревоге, оказывается, весь батальон подняли. Считать личный состав начали, а народу не хватает. Кто в СОЧи (самовольное оставление части) подался, кто в каптерке пьяный спит. Короче, полный бардак в подразделении.

В общей сложности в ту ночь на «кичу» человек восемь увезли, если не десять. А у нас полроты в курсе, кто именно кипиш поднял. «Самоход» не такое уж страшное прегрешение, «шакалы» сквозь пальцы смотрят, пока не «спалишься». А попался – значит получай по полной. За «подставу», наказывают не только самовольщика, но и его командира. Так что светят нам с Румыном разборки с целым взводом старослужащих, из которых половина – капралы да сержанты. Неделя на «киче», году равняется. Они же за это время столько злости накопили, что мама не горюй.

Короче говоря, затихарились мы, тише воды, ниже травы. Ждем с моря погоды, не высовываемся. Молимся, авось, да и пронесет. Чем черт не шутит, когда бог спит?

– Ну и как? – выдохнул Мишка, – пронесло?

– Нет, – с горечью констатировал Стив, – через недельку старики на разборки заявились, стали требовать сатисфакцию.

– Чего?

– Возмещение вреда.

– А-а-а, – протянул Михаил и засмеялся, – это типа «зуб за зуб, глаз за глаз»?

– Ну да, типа того…

– И чего?

Стив смутился, замялся немного, а потом выпалил:

– Вот поэтому я и оказался в экспедиции. Другого выхода не было.

– Побили? – слегка дрогнувшим голосом спросил Мишка.

– Не то слово, – кивнул Стивен, Иваныч заметил, как дернулся уголок правого глаза мальчишки, – а еще пообещали устроить «сладкую жизнь» на «веки вечные». Короче, гнобить начали по полной программе. Тут без вариантов, либо из «фашистов» уходить, либо на край света смываться…

– Поня-а-а-тно, – протянул Мишка задумчиво и уставился в окно.

Яркие лучи прожекторов конвоя выхватывали из темноты и четко обрисовывали контуры ближайших барханов. Изредка взгляд успевал ухватить быстро движущуюся громоздкую и несуразную тень грузовика, в свете прожектора идущей следом машины. Равномерный гул убаюкивал. Петр Иванович понял, что долго не выдержит тишины и подбодрил ребят:

– Ну что замолкли, соколики? Неужто темы для разговоров закончились?

Пацаны переглянулись, засмеялись и защебетали вновь. Иваныч приободрился и обратился в слух. За разговорами время незаметно летит, а навязчивые мысли не так сильно в голову лезут.

***

Иваныч уже дважды легонько постукивал по топливомеру, стрелка уверенно приближалась к нулю.

– Вот прожорливый динозавр, – проворчал он и озабоченно взглянул на наручные часы.

– Дотянем? – озабоченно спросил Мишка.

– Должны, – откликнулся Петр Иванович, – а вот если движок чихать начнет, тогда все.

– Пока вроде ровно гудит, – согласился Михаил.

Сигналить всей колонной остановку принялись ровно в одиннадцать ночи. Иваныч подогнал МАЗ почти вплотную к бензовозу, глушить не стал. Мишка перепрыгнул с машины на машину, протянул «рукав», загнал конец в бак, загудел насос, перекачивая топливо.

К грузовикам не спеша подрулил пикап полевой кухни, повар-итальяшка стоял в кузове и пытаясь перекричать рев двигателя что-то завопил. Иваныч сбросил газ и высунулся в окно.

– Чего тебе?

– Ужин, – на ломаном русском выкрикнул итальянец.

– Добро, – откликнулся Петр, распахнул дверцу. Повар подал Иванычу три свертка сухпая и котелок с кипятком. Затем постучал по кабине пикапа и что-то неразборчиво крикнул водителю. Стивен, сжимая автомат за цевье, внимательным взглядом проводил автомобиль с торчащей в кузове фигурой повара. Через пару секунд тот покинул полосу света и стал невидим, только пятна света фар, удаляясь, заплясали по барханам.

– Готово, – закричал Мишка, – полна коробочка.

Он быстро извлек конец шланга и снова перепрыгнул обратно на бензовоз.

Вот шалопай, ухмыльнулся Петр, допрыгается он у меня однажды. Сверзится, не дай бог, и что-нибудь сломает. Нужно не забыть, дать по шее.

Михаил укрепил шланг, и вернулся в кабину, Иваныч отогнал МАЗ подальше от бензовоза, освобождая место следующему автомобилю. Рассеяно окинул взглядом пустыню, выхватил из темноты пикап «фашистов», занявший «первую линию обороны» неподалеку. Вроде все в порядке. Заглушил двигатель. От внезапно наступившей тишины стало немного неуютно.

– Ну что, пацаны, заваривайте «доширак», – мрачно пошутил Иваныч, – вечерять станем.

Ребята шутку не оценили, потому что слово «доширак» не поняли, тем более слово «вечерять». Петр Иванович разъяснять смысл собственной тирады не стал, захотят —спросят, а нет, так и не нужно. Новое поколение – новый сленг. Каждому – свое.

В пакетах сухого пайка оказался стандартный набор – быстрорастворимый гранулированный порошок из планктона, лепешки, поджаренные итальянцем еще днем, и самодельные пакетики с комбучи. Мишка быстро поднес свою лепешку к носу, вдохнул запах и блаженно улыбаясь, закатил глаза от наслаждения.

В чем-то пацан прав, жрать действительно хотелось невыносимо.

Гранулы растворились быстро, и вот уже все трое ловко орудуют ложками в котелках, только железный перестук на всю кабину. А потом, спокойное «попивание чайку». Не спеша, с наслаждением, вдумчиво. Жаль только кипятку в котелке маловато помещается, поэтому комбучи досталось всем по полкружки. И все же, это лучше, чем ничего.

– Через пару дней в Асуане будем, – важно изрек Иваныч, отхлебывая «чай» из железной кружки.

– Это чего? – уточнил Мишка.

– Это город такой.

– Ух, ты, а пирамиды там есть?

– Нет, Мишка, пирамиды в Гизе находятся.

– Мы через этот город будем проезжать?

– Нет.

– Жаль, – расстроился Михаил.

– Да не на что там смотреть, – ухмыльнулся Иваныч, – камни, да и камни. Большая такая куча булыжников.

– Не-а, – покачал головой Мишка, – я старый учебник листал, там про пирамиды очень интересно было написано.

– Да разве ты читать умеешь? – сощурился Иваныч, – картинки небось рассматривал?

– Умею, – растерялся Михаил, и догадавшись что старик его просто подначил, рассмеялся самым первым.

– Ладно, Мишаня, перебирайся за руль, я немного подремаю. А то после сытного ужина, что-то меня в сон потянуло.

Иваныч лукавил, ужин оказался бледноват, и нисколько не притупил чувства голода, а только разжег его еще сильнее. Можно представить каково сейчас молодым желудкам, если даже у него в шестьдесят с хвостиком, урчит как у бегемота.

Впрочем, подумал он, вытягивая ноги на кушетке спального места, даже такой ужин гораздо лучше, чем лечь спать голодным.

Глава 6. Лидия

День третий

Вчера как та сороконожка бегала, получала и выбивала из нашего завхоза все необходимое. Кто сказал, что горцы щедрые натуры? Плюньте в него несколько раз и еще разок от меня. Большего жмота, чем наш Расул я в своей жизни еще не видела. Выдает строго по списку, и в минимальных количествах, как будто из собственного кармана достает или от сердца отрывает. Не выдержала и поинтересовалась, нет ли в его родословной хохлов или евреев? Обиделся, великодушно кинул на стол несколько десятков систем переливания крови сверх списка. Так сказать, с нашего барского плеча – вам холуям подачка. Кушайте, не обляпайтесь…

Вот же говнюк!

Мой походный хомяк никогда ни от чего не отказывается, даже от мази для лечения геморроя. Пока еще неизвестно, что нам пригодится, а что нет. Системы по любому пригодятся, и вдвойне обидно будет, если предлагали, а я не взяла. Так что сгребла все что дали, истребовала все, что положено, и еще немного сверху выклянчила.

Не на ту напал, скупердяй чертов. Я для дела и поскандалить могу, и слезу пустить, и начальству нажаловаться. В морду дать, конечно, не смогу, но при очень сильном желании могу кого-нибудь об этом слезно попросить и тогда обидчику мало не покажется.

В общем, я – типичный манипулятор. И горжусь этим! А что такого? Когда в экспедиции ты единственная женщина, всякое может случиться. Без железного характера, твердой воли и умения манипулировать мужиками, банально не выживешь. Ну и профессия, конечно, отпечаток на характер наложила. Немножко здорового цинизма, пофигизма и гипертрофированная строгость с пациентами, вырабатываются уже на первых годах самостоятельной практики. Мужики, они же, как дети, иногда пожалеть нужно, а иногда и прикрикнуть, чтобы не ныли без повода. А убеждать и доказывать, это слишком долго и не всегда практично.

«Больно? Терпи! Не настолько страшное ранение, чтобы на тебя обезболивающее тратить. У меня запасы не бесконечные». «Щиплет? А ты что, не мужик? Хватит ныть, у других все гораздо серьезнее, и никто не скулит». «Чего скис? Как жить после ампутации кисти? Да так же, как и раньше жил. Поначалу тяжело будет, потом привыкнешь. Все привыкают, и так же радуются жизни, кушают, спят и ходят на работу. Жизнь ведь на этом не заканчивается».

Вот так, где-то силой убеждения, где-то шуточками, а где-то напускной строгостью. А если каждого больного по головке гладить, никаких душевных сил не хватит. Я же не мамка для всех и для каждого. Я – хирург. Мое дело раны штопать, застрявшие в теле пули извлекать и бинты с марлей переводить.

А спиртом, тем не менее, Расул меня обделил. Одна канистра слишком мало для такого похода. Чем инструмент стерилизовать в походных условиях прикажете? Собственной мочой?

Ладно, придумаю что-нибудь…

Может местного самогону выменять на рынке? Так, на всякий случай, авось пригодится.

Потом половину дня укладывала все в соответствии с инструкцией и личным походным опытом. Времени и нервов отняло немало, освободилась только поздно вечером, но зато теперь за себя и свое хозяйство спокойна. Все необходимое под рукой, все легко бьющееся надежно упаковано, даже если какой-то тюк с машины грохнется, ничего не разобьется, не выпадет, и не потеряется. А если и сгинет безвозвратно, не страшно. Все яйца в одну корзину не кладут, поэтому лекарства распределила более-менее равномерно. Потеря одного ящика приведет лишь к уменьшению общего количества медикаментов, а не критической потере самых важных препаратов.

Затем отправилась на оружейный склад. Мало ли что врач, а оружие лишним не бывает. Тем более в Африке. После того как пиндосы ковровыми бомбардировками уничтожили города и правительства на континенте, мирных жителей там почти не осталось. Зато бандитов, беженцев, и мутантов хоть отбавляй. Короче говоря, подготовится к поездке нужно основательно.

Выбор вначале показался огромным, но, по сути, его не было совсем. Автомат «Калашникова» – слишком большой и громоздкий, таскать повсюду с собой эдакую здоровенную дуру, маленькой хрупкой женщине явно не под силу. Все эти автоматы-пулеметы, – для мужиков. Мне нужно что-то маленькое, легкое и смертельно опасное. Так что выбор свелся, всего-навсего, к двум десяткам пистолетов самых разнообразных конструкций.

Выбрала небольшой полуавтоматический пистолет «Beretta», итальянского производства. Симпатичный такой, маленький, аккуратный, вместимостью семнадцать патронов. Запасных магазинов всего два выдали, но зато патронов целый коробок – тысячу. Да куда мне столько? Я же в перестрелках участвовать не собираюсь.

Мой хомяк велел немедленно брать, и еще попросить. Лишнее обменяю на самогон, раз спирта пожалели. Военком охренел от моей наглости и погнал подальше богатырским рыком.

Ну раз послали, то я и пошла. Иду и размышляю…

После того как начался ледниковый период, климат в Африке стал похож на среднеевропейский, зимой до минус десяти градусов, пронизывающие ветра, ураганы и смерчи, снег и гололед. Население частично вымерзло, не привыкли африканцы к отрицательным температурам, климатически не приспособлены. Ни жилья отапливаемого нет, ни одежонки подходящей, ни техники, работающей на морозе.

А потом вернулась жара, да еще какая. В некоторых районах жители массово вымерли, кое-где приспособились, большинство подалось в совершенно бессмысленную миграцию по континенту, в поисках места более пригодного для жилья. Одним словом, кое-кто все-таки выжил, и это оказались далеко не самые лучшие представители африканского континента, а наоборот, самые сильные, наглые, с начисто поехавшей кукухой. Их же теперь проще дустом вытравить, чем попытаться вернуть обратно к цивилизации.

Наше правительство решило попытаться построить в Африке хоть какое-то подобие цивилизованного общества. Отправило несколько экспедиций с добровольными переселенцами. Обосновали миссию, впоследствии увеличившуюся до размеров небольшой колонии. Что-то там выращивали, подкармливали и всячески задабривали местных, лечили и учили понемногу детишек, не давали племени совсем одичать и скатится в варварство.

Впрочем, я сама там не была, сужу только по новостям. Ученые пообещали, что как только атмосфера планеты придет к равновесию, Африка станет поистине райским местом для проживания. Поэтому нужно застолбить как можно больше места для будущих переселенцев, и наладить взаимовыгодные контакты с местным населением.

Я очень сомневаюсь в целесообразности дружбы с дикарями-людоедами, но кто же спрашивает мое мнение?

Как по мне, так освободившаяся ото льда Антарктида, в будущем, гораздо более интересное место. И не так жарко, как в Африке, и отмороженных на всю голову аборигенов нет. Правда мутанты и в Антарктиде уже имеются, но что поделаешь, если произошел глобальный климатический сдвиг по всей планете? Вот и включились непонятные механизмы межвидовой эволюции.

В общем, поездка будет аховой, отдохну как на курорте, загорю и повеселюсь на славу.

Живой бы остаться…

***

День четвертый

Ух, как быстро все завертелось, думала, недели две собираться будут, а вышло три дня всего. Думаете спешка? А фигушки! Они, оказывается, уже давно суетятся, целых три месяца. Это меня в последний момент дернули. Даже боюсь спрашивать вместо кого, и что с ним произошло? Не иначе в бега подался, от радостных перспектив предстоящей поездки…

Может и мне следом навострить лыжи?

Шучу, конечно, – слишком поздно.

Сегодня из Краснодарского порта вышел сухогруз «Летящий» с нашей экспедицией на борту. Видимо у тех, кто придумывал название этому корыту, было отменное чувство юмора. Более идиотского названия не смогла бы придумать, наверное, даже самая тупая блондинка.

На широкой палубе баржи расположился транспорт будущего конвоя. Выглядит очень грозно и внушительно, но одновременно немножко смешно и нелепо. Опознать ни один автомобиль невозможно, ремонтировалось все в дикой спешке, и теми запчастями, которые имелись в наличии. Обшили все открытые места кабин листами металла, даже лобовые стекла закрыли какими-то нелепыми жалюзи. Короче, зрелище незабываемое.

Вот и со всей техникой сейчас так, что не получается прикрутить, приваривают намертво. Не особо красиво, зато функционально и надежно. Вам шашечки или ехать? Лично мне, главное – ехать. А на проклятом континенте, родине слонов и «черного дерева», самое то, что доктор прописал.

Слоны в Африке, кстати, все погибли, не перенесли похолодания. Осталось только «черное дерево». Раньше работорговцы так называли коренное население континента. Очень точное и емкое название для дикарей людоедов. Самый страшный зверь в Африке – человек, одичавший до уровня обезьяны, но вооруженный автоматом «Калашникова». Поэтому соваться в те края без хорошей брони и тяжелого вооружения чистое самоубийство.

Да, я злая и циничная, и ничуть нетолерантная женщина. Не люблю это самое «местное население» за невыносимую лень, вороватость и безграничную тупость. Насмотрелась в командировках на остатки европейских стран. Самые жадные и трусливые бандиты – это выходцы из африканского континента. Беженцы, мать бы их за ногу, да на виселицу, пока не родила…

За все время существования расы, так и не создать государства! Тут уже не в расизме дело, а в уровне социального развития и неприятии самой идеи государственности. А на кой ляд им это нужно вообще? Валяется эдакий среднестатистический негр под пальмой всю жизнь, да бананы жрет. А надоедят они ему до чертиков, тогда зовет жену, да как рявкнет ей – «жрать хочу!»

Та быстренько ребенка в заплечную корзину, сиську через плечо, чтобы дите не ныло, и бегом в степь. Сорго надерет и на дорогу пошвыряет, где с шумом и ветром проносятся длинные сверкающие автомобили белых господ. Подождет немного, пока шины иноземных агрегатов из растений содержимое выколотят и раздробят, сгребет вылущенные семена, замесит из них тесто, налепит лепешки и на валун. Полчаса на солнцепеке – лакомство готово.

И лежит африканец под пальмой дальше, лепешку жует, да из этого же проса заквашенную брагу потягивает. Хорошо! И ничего не надо. Ни одежды красивой, ни электроники с бытовой техникой, ни крыши над головой. А если вдруг захочется чего-то особенного, то можно взять у вождя старый автомат и пойти в соседнюю деревню – белых ограбить.

Есть такой старый анекдот:

В тенечке под пальмой лежит негр, отдыхает, предается безделью. Идет поблизости белый и говорит:

– Чего ты лежишь, поднимайся, рви бананы и грузи мне на корабль. Я их в Европе продам, а деньги пополам разделим.

– Зачем?

– Как зачем? Станешь богатым. Другие будут работать, а ты лежать в тенечке под пальмой и отдыхать.

– А сейчас я что делаю?

А вы рассуждайте дальше о географическом детерминизме и зловредной мухе цеце, уничтожающей посевы, о культурном наследии предков и важности для человечества уметь строить высокохудожественные самобытные шалаши из веток и слоновьего навоза. И не забудьте об очень важной для человечества игре – забрасывании резинового мячика в кольцо, о влиянии на мировую культуру скандирования речитативом паршивых стихов под еще более убогую музыку. На этом все достижения «великой» расы заканчиваются, а начинаются: воровство, грабежи, изнасилования, торговля наркотиками, тунеядство и попрошайничество.

Можете обвинять меня в расизме и пропаганде фашизма, но считать эту расу равнозначной по уровню интеллекта и развития, я не могу. Дикари, они и есть дикари…

Ну да ладно, не будем о грустном.

Начальник конвоя сухарь и «кирзовый сапог», все по уставу и ни шага в сторону. С одной стороны это хорошо, с другой стороны, с таким горя хлебнуть на раз плюнуть. Зовут его Родион Сергеевич Быков. Полковник в отставке. Сорок два года. Хотя, на мой взгляд, выглядит немного старше. Высокий, худой, жилистый, загорелый до черноты, с коротким седым ежиком волос и небольшим шрамом на левой щеке. Кажется, что солнце высушило весь жир, оставив только мышцы и сухожилия. При общении создает впечатление умного и начитанного собеседника. Как все это совмещается в одном теле? Совершенно непонятно.

Я столкнулась с ним нос к носу, когда сцепилась с такелажниками, – они де лучше знают, как медоборудование нужно стропить. Чуть коробку с лекарствами не уронили. Мерзавцы!

Вообще не поняла, что за перераспределение грузов на палубе затеяли и с какой целью? Мне все равно, не мое это дело, раз заняться больше нечем, пусть возятся. Но когда до моего хозяйства добрались, я терпеть не стала, пошла в штыковую. Те, кто видел меня в ярости, рассказывали, что зрелище неописуемое. Даже здоровенные мужики пасуют, при виде разъяренной кошки. Так что я враз порядок навела, всех «построила» и «маршировать» под свою дудку заставила.

На крики прибежало начальство, и с ними Эмиссар. Быков, увидав меня, женщину на корабле, да еще поблизости от груза и техники, холодно поинтересовался, кто я такая и какого черта делаю на «его» судне?

Узнав, что я тот самый врач, который будет сопровождать конвой, начал громко возмущаться в адрес вышестоящих командиров. Долго поминал силы небесные, святых и чертей заодно. Из его слов я поняла, начальство обещало, что врачом в конвое будет настоящий мужик с яйцами, и «вот такой парень». А прислали меня, и даже не представили.

Впрочем, погрузка, отправление, у начальника экспедиции и секунды свободной не было. «Врач на борту? Так точно! Ну и славно».

Вот и пришло время для первого знакомства…

Я аж заслушалась, очень красиво и витиевато у него материться выходило. Прямо соловей! Пришлось прервать многословие, и доходчиво объяснить, что в данном случае я не женщина, а врач. То есть, существо бесполое. И заводить шашни, только ради того, чтобы узнать, как выглядит какой-нибудь член его команды без штанов, мне не особо интересно. Уж чего-чего, а голых задниц за свою многолетнюю практику насмотрелась предостаточно, и с огнестрелом, и в обмороженном виде, и с омертвением тканей.

Ознакомившись с моими документами, немного успокоился, и кажется, смирился. Высадить меня он уже не сможет – просто некуда. Теперь ближайший порт – Африка. А разворачивать судно и возвращаться обратно, недостаточно веский повод. Да и врача на замену за пять минут не найдешь, придется экспедиции задержать на неделю, а то и на две. А это недопустимо. Зима считай на исходе, а летом в Африку соваться – самоубийство. Так что придется ему терпеть меня и дальше, конвой без врача не обойдется.

Вечером представил своей разношерстной команде. Что ни говори, а мужиков подобрали опытных и серьезных, ну и для разнообразия, немного разбавили группу зеленой молодежью. Чтобы было кому на побегушках…

С «фашистами» оказалось сложнее, все как на подбор матерые головорезы, я бы даже сказала – волкодавы. Посмотришь и страшно делается, честно слово, просто мороз по коже. Я вояк немного недолюбливаю, но что поделаешь, лечить придется всех. Пару – тройку молоденьких лиц заприметила, но хмурых и неразговорчивых.

Моему назначению обрадовались далеко не все. Те, кто постарше, уж точно были не в восторге, женщина на корабле и в экспедиции, – первая причина для драк и ссор. Внутренние конфликты группы должно пресекать на корню, внешних угроз хватает выше крыши. А те, что помоложе, похоже, затеяли тотализатор, кто быстрее всех со мной переспит.

Ну-ну, наивные, посмотрим, что из этого выйдет…

Да вряд ли кто решится, Родион пригрозил лично член отстрелить нарушителю спокойствия, если в отряде начнутся проблемы из-за дележа единственной женщины. И меня застращал, не посмотрю, говорит, что вы врач, или в расход или за борт.

Суровый мужик! Есть в нем что-то такое, интересное…

Глава 7. Иваныч

Петр просыпается резко, словно от толчка, первым же осмысленным действием смотрит в окно – на улице еще глубокая ночь и несмотря на поздний час, кто-то яростно колотит во входную дверь.

– Петя, мне страшно – слабым голосом шепчет жена. Копошится и стонет в кроватке дочка. Он всегда называл ее «Мелкая», не по имени – Танюшка, а вот так, – милым, забавным прозвищем. Потому что родилась недоношенной, маленькой и слабенькой. Поздний брак – поздний ребенок. Врачи только развели руками – скорее всего не выживет. Нет оборудования, нет специалистов, нет лекарств.

Девочка и правда очень часто болела, но назло всем злым языкам умирать не собиралась, а уверенно росла, прибавляла в весе, постепенно превращаясь в настоящую принцессу.

– Да кого там принесла нелегкая? – недовольно бурчит Петр, садится в кровати и не спеша натягивает брюки. Мозги словно ватные от постоянного недосыпа, отмороженные пальцы не слушаются, в голове привычно пульсирует боль, тупым сверлом ввинчиваясь в левый висок.

– Только задремал и на тебе, опять что-то приключилось. Сколько можно? Дадут мне хоть когда-нибудь выспаться по-человечески?

В двери стучат сильнее. Грубо, нагло, уверенно.

– Немедленно откройте! – из-за двери приглушенно звучит голос, привыкший к беспрекословному подчинению, – Во имя человечества!

Сердце екает в груди, пропускает удар, по спине маленьким паучком ползет холодок страха. Петр в растерянности мечется по комнате, не зная, что предпринять. Мозг напрочь отказывается принимать происходящее за реальность.

Это сон. Это просто кошмарный сон!

С улицы уже не стучат, а бьют прикладом в дверь. Игнорировать дальше невозможно, всех соседей перебудят. А потом выбьют входную дверь и откроют огонь на поражение. С чекистами шутки плохи…

Когда-нибудь это должно было произойти.

Людмила зажимает ладошкой рот, в глазах застыл немой крик.

Так, спокойно, Петр, не паникуй, если будет обыск, в доме ничего запрещенного нет. Ты же не настолько глуп, чтобы хранить компромат. А остальное… да пусть еще попробуют доказать.

– Считаю до трех, – грозно рычат с улицы, – Р-р-а-з!

Времени на размышление больше нет. Метнулся в коридор, как есть, наполовину раздетый. Дважды быстро повернул головку ключа, рванул входную дверь на себя. На улице темно, ливень шпарит как из ведра, ни черта не видно уже в двух шагах. Какой-то беспросветный мрак…

Призрачная потусторонняя фигура возникает в дверном проеме. Черная форма, блестящие пуговицы, начищенные до инфернального блеска сапоги. Сомнений нет – ЧеКа.

– Петр Иванович Корольков?

В горле перехватило, не смог выдавить ни слова, только слабо кивнул.

Высокий, худой, с вытянутым как у лошади лицом, делает шаг в распахнутую дверь, вскидывает костлявую руку с длинными уродливыми пальцами. На долю секунды перед глазами мелькают золотым тиснением страшные буквы – «Служба Безопасности Метрополии». Больше ничего не рассмотреть, служебное удостоверение исчезает из поля зрения так же быстро, как и появилось. Незнакомец делает еще один уверенный шаг, плечом оттесняя в сторону. На светлом линолеуме остаются грязные отпечатки подошв.

Петр растеряно смотрит на пол и пытается сообразить, что делать дальше? Как себя вести? Что говорить?

Следом за опером заходят двое сопровождающих, видимо конвойные, по знакам различия ничего не понять. Один с АКСУ наперевес, второй с маленьким, импортным автоматом, скорее всего конфискованным у эмигрантов, в гетто крутится немало списанного натовского оружия. Холеные рожи не блещут интеллектом, пустые, равнодушные к чужой судьбе глаза, смотрят насквозь, почти не мигая. Не люди, а функции на государевой службе.

По коже пробегает нервный озноб, противный липкий пот выступает на лбу. Паучок, блуждающий по спине, вырастает до размеров среднеазиатской фаланги и уверенно топчется в районе поясницы.

– Собирайтесь, пойдете с нами.

– Я арестован?

Презрительно-надменный, обжигающий арктическим холодом взгляд стальных зрачков.

– Я не уполномочен вести философские диспуты. Собирайтесь!

«Мелкая» едва слышно ворочается и всхлипывает во сне. Один из сопровождающих привлеченный звуком молниеносным движением вскидывает автомат. Сквозь срез ствола на детскую кроватку смотрит смерть…

Петр поспешно шагает вперед, загораживая дочку собой. Совершенно бессмысленный, рефлекторный жест, тело человека не сможет остановить пулю, выпущенную из автомата Калашникова с расстояния в один метр.

– Собирайтесь, – произносит ледяным тоном высокий, и добавляет после небольшой паузы уже с обычной интонацией, – Петр Иванович, не тяните время.

Петр быстро напяливает первую попавшуюся под руку одежду, бросает прощальный взгляд на зареванную и перепуганную до чертиков жену. Притихшая и побледневшая Танюшка маленьким волчонком таращится сквозь железные прутья детской кроватки.

Все-таки разбудили, сволочи!

Глазищи огромные, губки сжаты в узенькую полоску, смотрит не мигая.

Надо же, такая малая, а все понимает.

Щелчок застегиваемых наручников, грубый тычок в спину.

– Пошел!

Косые струи дождя перечеркнули жизнь на две неравные половинки…

Только не поскользнуться в луже, могут застрелить под предлогом попытки побега.

Черный фургон припаркован возле самой дорожки, марку машины не разглядеть в темноте. Наверняка из городской управы. Впрочем, да откуда же еще?

Сверкает молния, осветив широко распахнутую заднюю дверь, с маленьким окошком, забранным снаружи самодельной решеткой.

Мне – туда.

Хотел оглянуться, еще раз увидеть Людмилу, прижавшуюся лбом к оконному стеклу. Не дали. Грубый толчок в спину, яростный хлопок металлической двери, бессмысленный шорох дождя по железной крыше казенного фургона. Прогоркло пахнет старой кожей и машинным маслом, каждый звук бьет электрическим разрядом по оголенным нервам.

Все тот же властный голос командует водителю:

– Поехали!

Рычит мотор, зубовным скрежетом отзывается изношенная коробка передач, фургон рывком срывается с места окутанный клубами вонючего дыма, катит по разбитой дороге переваливаясь с боку на бок, словно пьяный матрос. Напротив, на деревянной лавке пристроился конвойный с автоматом. Смотрит лениво, равнодушно, не ощущает угрозы в задержанном.

Клапана стучат, автоматически подмечает взвинченный нервным напряжением мозг, а равнодушный циник глубоко внутри головы ехидно и вкрадчиво бормочет вполголоса:

– Ну, вот и все. Допрыгался, голубчик.

Может быть, еще обойдется?

– А вот это – вряд ли, – ехидно отвечает все-тот же мнимый внутренний голос, и демонически хохочет.

В голове пульсирует боль. Петр едва слышно, одними губами шепчет:

– Заткнись, сволочь!

***

Петр Иванович дернулся во сне, ударился коленом и проснулся в холодном поту. Затравлено осмотрелся по сторонам, – ровно гудит движок старенького МАЗа, пацаны мирно беседуют в кабине, за окнами ночная Африка. Кажется все в порядке. Переживать не о чем. Это просто кошмар приснился.

Потом долго лежал с закрытыми глазами без движений. Ровный гул двигателя подействовал успокаивающе, бешено колотящееся стариковское сердце постепенно сбавило обороты, возвращаясь к привычному ритму. Глубоко вздохнул, перевернулся на другой бок.

Плохой был сон. И день, по всей видимости, тоже предстоит паршивый.

– Ничего, родные мои, – одними губами прошептал Петр Иванович, – Бог даст, скоро свидимся!

Двадцать лет прошло, а рана так и не зажила…

Он поднял руку и смахнул одинокую стариковскую слезу. Покачал головой отгоняя воспоминания в самый дальний, покрытый паутиной угол памяти.

Соберись тряпка, со злостью приказал себе Петр Иванович, и ощутил, как нервы привычно сворачиваются в тугой каменный узел, еще немного и для тебя все закончится, в этот раз по-настоящему, без дураков. А пока всю волю в кулак и наслаждайся остатком жизни, вдыхай полной грудью терпкий аромат пустынного воздуха, изнывай от жары полуденного зноя, скрипи песком на зубах и с величайшим наслаждением глотай суп из планктона, как бы противен он не был. Впрочем, суп не так уж и плох, итальяшка свое дело знает…

Нужно еще немного продержаться, потому что в кабине пацаны, за их жизни ты отвечаешь. А в кузове очень важный для человечества груз, который необходимо доставить в самое сердце Африки. Не торопи костлявую, она сама явится, когда придет время. Тем более, что это произойдет даже гораздо раньше, чем ты сам думаешь.

Чтобы отвлечься от мрачных мыслей, Петр Иванович стал прислушиваться к негромкому разговору в кабине.

– Стив, – спросил Мишка, не отрывая взгляд от дороги, – а ты кто по национальности? Говоришь очень чисто, без акцента, а фамилия нерусская и отчества нет.

– Не знаю, – хмуро отозвался Стивен, вопрос Михаила показался ему бестактным, – смешанный брак. Мать – американка, отец – немец. Родился в Метрополии, поэтому с детства свободно говорю на трех языках. Еще интерлингву немного понимаю.

– Ну, это понятно, – кивнул головой Мишка, – ее все немного понимают. Так и было задумано.

– А отчества у меня нет, – продолжил Стив, – потому что писарь заупрямился. Говорит, ребенок эмигрантов – не положено. Да и глупо звучало бы, Майер Стивен Рудольфович. Мать дала среднее имя, как у них, у американцев, положено, – в честь крестного. Но я понятия не имею, куда его вставлять, если между именем и фамилией, то полная лажа получается – Стивен Лорензо Майер. Вечно все путают, то Лорензой кличут, думают это имя, то в строку фамилия впишут это самое «Лорензо», как будто я итальяшка какой. А если в самом конце поставить, думают это отчество. Называют Стивен Лорензович. Еще глупее звучит…

Стив нахмурился, немного помолчал, и продолжил монолог:

– А если только одну букву «Л» оставить, как у американцев, то начинают спрашивать, а что это значит? А почему только одна буква? Честное слово, надоело в тысячный раз одно и тоже объяснять! Так что я просто Стив Майер и все. Нафиг мне этот крестный нужен, если я его ни разу в жизни не видел! Макаронник сраный…

В кабине воцарилась неловкая пауза, которую прервал возглас Михаила.

– Иваныч, ты не спишь? Посмотри, это что, волки?

Петр Иванович и Стивен почти одновременно раздвинули жалюзи и прильнули к грязному стеклу. За окнами глубокая ночь, яркие прожектора попеременно выхватывают кусками небольшие участки пустыни, но все остальное погружено в непроглядный мрак.

– Ну и зрение, – хмыкнул Иваныч, – как у кошки. А я старый совсем стал, не вижу ни черта в темноте.

Он перегнулся через спинку сиденья и обратился к Стивену:

– Сынок, покопайся в бардачке, там бинокль завалялся, хочу глянуть, что за твари? Нет в Африке волков. Были когда-то, очень давно, но вымерли. Шакалы были, но тоже вымерли. Недавно… Собаки – это должно быть. Те, что поумнее смылись от хозяев пока их не сожрали с голодухи, со временем одичали, сбились в стаю.

Копошившийся в бардачке Стивен наконец нашел и протянул Иванычу маленький театральный бинокль. Петр поднес его к глазам и долго вглядывался в ночную темень, потом задумчиво произнес:

– Вараны. Большущие такие ящерицы. Кстати хищники, очень опасны и даже ядовиты. Могут на людей нападать, когда голодны. Одно непонятно, какого черта они здесь делают? Насколько я знаю, вараны в пустынях не встречаются, только на побережье. Им в песках охотится не на кого.