Ты пригрезилась мне

Глава 1

– Вадь Максимыч, глянь, погоды какие стоят чудесные! – заглянул взъерошенный старший матрос Игнатюк Марат Матвеевич – вот такой интернационал в лице сорокапятилетнего выходца Архангельской области, – коренастый, краснолицый, сильный мужик.

Вадим оторвался от чтения «увлекательнейшего» романа Александра Дюма, ещё бы «Войну и мир» взял с собой, остолоп. Почему-то не вспомнил, что с интернетом в море проблемы, книгу бросил в последний момент, первую, которую увидел в библиотеке родительского дома.

Посмотрел в иллюминатор каюты, встал, решив, что Марат Матвеевич прав.

Не за чтением же он отправился в это путешествие, если можно так сказать. А как, собственно? На экскурсию? В приключение? Увлекательное и незабываемое.

Вадиму Максимовичу Коляде исполнилось двадцать восемь лет. Он объездил весь мир, во всяком случае, все относительно доступные направления. От Азии до Африки, от Австралии до Канады. Где-то пешком, проверяя молодецкую удаль, желудок на крепость и мозг на отбитость, где-то валялся на пляжах, изображая тюленя в коме, иногда торчал на экскурсиях. В юности от безделья, для повышения кругозора, чтобы удивить очередную подружку, сейчас всё чаще по делам.

Последний год выдался тяжёлым, отвратительным. От онкологии ушёл отец. Слишком быстро, совершенно неожиданно, оставив сына и жену неподготовленными для подобного удара.

Можно ли быть готовым к подобному? Они оказались не готовы.

Вадим давно занимался делами компании отца. Собственно, никогда, даже в периоды юношеского максимализма, сына Коляды не посещала идея, что он не продолжит дело, в которое отец вложил не только деньги, но и душу.

Северный морской путь. Грузоперевозки.

Начинал Максим Фёдорович простым мотористом после мореходки. Закончил владельцем заводов, газет, пароходов, в буквальном смысле.

Несколько рыбоперерабатывающих фабрик – не лидеров на рынке, но приносящих стабильный доход, – газеты местных новостей на малой родине и главного детища всей жизни – компании, занимающейся морскими грузоперевозками не где-нибудь, а в Арктике, которую любил всем сердцем.

Об этой самой Арктике и грезил отец последние полгода своей жизни. Говорил о ней, говорил, говорил…

Собирался навестить любимые края, обещал, что непременно выберется летом. Покажет сыну ещё раз всю красоту, мощь, пространство, от которого дух захватывает…

Вспомнит с женой молодость, ведь именно там они познакомились.

Не дожил. Не успел. Не победил.

Мать погрузилась в депрессию после потери мужа, повиснув на шее Вадима пудовым камнем, выдворив из его жизни всех представительниц женского пола.

Никому не нужны чужие проблемы, даже за деньги. Се ля ви.

Он уговорил мать на посещение психолога, после – психотерапевта с обязательной медикаментозной поддержкой, что постепенно, но дало результат.

Прежняя женщина уже не вернётся, но рождалась новая, готовая жить дальше.

Сам Вадим продолжил заниматься тем, чем занимался последние годы – руководил компанией. Решал миллионы дел одновременно, от крошечных, которые давно делегировал, но они всё равно всплывали и рикошетили с оттяжкой, до заключения крупных контрактов.

И все эти месяцы после смерти отца не находил себе места. Словно что-то важное ушло из его жизни, и это что-то не отец, а что… понять не мог. Нечто фундаментальное, держащее на планете Земля похлеще гравитации. Хоть самому к психологу иди.

Ещё и сны эти дурацкие, не дававшие покоя ночами, которые и привели его сюда. В Арктику, к суровой красоте и просторам, от которых глаз не отвести… бы, но не работало почему-то.

Не пора ли подумать о таблеточках, Вадим Максимович?..

То сны тебе. То красота Северного морского пути. То романтика Арктики.

Вышел на палубу, запахивая рабочую куртку, в которой предпочитал ходить, чтобы не выделяться из команды. Словно здесь каждая собака не знала, кто живёт рядом с каютой капитана, и что этот кто-то делает здесь.

Печаль свою прогоняет, малахольный.

Это время от времени отчётливо читалось в глазах команды. Вадим понимал причины.

Он родился с серебряной ложкой во рту, получил лучшее из возможных образований, отдыхал там, где хотел, никогда не замечал, сколько стоит тарелка супа в ресторане – просто ел.

Ему не нужно было нести вахту, думать о том, на что кормить семью, сколько стоит обучение в институте для старшего, конструктор на день рождения для младшего, на что купить понравившиеся серьги для жены.

Даже детей и жены у него не было. Свободен и богат. Какую печаль гоняет?

Не объяснишь тому, у кого супчик жидковат, проблемы мелкого жемчуга.

Да и наплевать.

Здесь самому бы разобраться, поставить мозги на место. Обозначить цели, смести препятствия, продолжить жить.

Долго, счастливо. Желательно вечно, или пока не надоест.

Вадим уставился на тёмно-серую, почти чёрную воду за бортом. Ближе к горизонту расстилался казавшийся бесконечным лёд, сверкающий на солнце, которое не собиралось убегать в закат.

Передвигался по своим медвежьим делам, переставляя мощные лапы, король Арктики – белый медведь. Мощный зверюга, игнорирующий курсирующие рядом суда, как ничего не значащий объект, не стоящий его королевского внимания.

Идёт железка своим ходом, пусть идёт. И медведь идёт. И дела у него важнее, чем суета мелких человечков со своими глупыми страхами, мечтами. Грёзами нелепыми, неясными, необъяснимыми, никому не нужными по гамбургскому счёту.

Вадим неспешно двинулся в сторону мостика капитана.

Полный штиль, удивительно безоблачно, лишь резкие линии перьевых облаков. Солнце невысокое, яркое, грело лишь символически, скорее душу, чем тело. Вот оно светило, рядом, средь царства бесконечного снега, холода и ледяного моря-океана. Отражается от тёмной воды, оставляя серебристую дорожку.

Под ногами тонкая наледь, благо обувь не скользит. Перила холодные, тоже покрыты слоем льда. Приглушённые шлепки воды о борт, бесконечное шуршание, шелест, будто волны спешат рассказать что-то, поведать, ударяются о железо, отскакивают и снова возвращаются с шёпотом.

Воздух… ведь прав был отец, отличается воздух в Арктике. Чем-то неясным, необъяснимым, но отличается. И это не сырость, не промозглость, не запах снега, а что-то, чему объяснения Вадим дать не мог.

Предчувствием?..

Три ступеньки, резкий крен судна, неосторожное движение воздуха. Удар, падение, острая, какая-то нечеловеческая боль в плече, такая, что потемнело в глазах, будто лопнули сосуды разом, застило запёкшейся кровью.

Следом точно такая же боль в голове – последнее воспоминание Вадима в тот день, наряду с льдиной, на которой спокойно сидел белый медведь, флегматично провожая взглядом судно.

Не о высоком надо думать, не о грёзах во сне вспоминать, а под ноги смотреть, Вадим Максимович Коляда – владелец заводов, газет, пароходов…

Сутки он не спал. С ума сходил от боли, не знал, что такое возможно. Судовой медик с ходу поставил диагноз – вывих плечевого сустава. Сделал повязку, вколол банальный анальгин, большего в условиях крошечного медпункта, где лечили в основном простуду да лёгкие травмы, ждать не приходилось. Казалось, что плечо он не вывихнул, а кто-то вырвал его, выкрутил и продолжал тянуть с особо изощрённой жестокостью.

Травма знакомая ещё со времён активных занятий спортом, но такого ада Вадим припомнить попросту не мог. Его как в кипяток заживо опускали.

В какой-то момент показалось, что бредит не во сне уже, а наяву.

Снова это странное женское лицо… почему-то кажущееся невыносимо родным, желанным, жизненно необходимым.

А ведь он точно эту женщину никогда не видел, потому что если бы увидел – офонарел, не сходя с места.

Азиатка, возможно китаянка или японка, Вадим никогда не задумывался над этим. Совершенно бледная, нереально белокожая. И с белыми-белыми, словно седыми волосами на фоне молодого, красивого лица.

Красивая до невозможности. Такую наяву увидишь – не забудешь. Слишком нереальная, сказочная, мистическая даже.

Сейчас он снова видел эту женщину, склонившуюся над ним, смотрел во все глаза и откровенно наслаждался своим видением.

Кайф-то какой.

Живее, чем обычные сны, куда она являлась время от времени, будя бурю эмоций такой силы, что на следующий день всё валилось из рук.

Последнее время снилась всё чаще. Вадим сбежал в Арктику от этих снов, решив, что ледяной, шквальный ветер выбьет видение из головы.

А ожившая грёза и тут нагнала, да как… реалистично, будто не грезилась, а живая из плоти и крови стояла рядом. От неё и пахло вкусно, еле заметно духами, почему-то абрикосами и самую малость гуляшом столовским…

Точно умом поехал, не выдержала психика, таблеточки всё-таки нужны. Откуда Вадиму-то знать, как пахнет гуляш в столовой?

И как от девушки-грёзы, прекрасной, воздушной, неземной, может пахнуть столь банально… и абрикосами, да. Логично было бы цветущей сакурой.

В этих мыслях Вадим отъехал в мир иной, иначе это состояние не назвать. Проснулся же почти без боли, правда, с тяжестью за глазами, ощущением, что на голову опустили раскалённую чугунную плиту, и лёгкой тошнотой.

Обвёл взглядом помещение. Довольно просторный медицинский кабинет, какое-то оборудование, стол, приваренный к палубе… Палуба, значит, на судне. Точно не на том, на котором находился.

– Светлана Богдановна, как наш пациент? – услышал за своей спиной мужской грубоватый голос.

– Всё хорошо, Юрий Сергеевич. Антон… Антон Андреевич вправил вывих, промедол укололи, в Певеке ждут.

– Хорошо. Вы поесть успели? С обеда оторвали, говорят.

– Сейчас придёт Антон Андреевич, я схожу.

– Сходите уж, а то штурман посадит нас на мель, – глухо посмеявшись, ответил он.

Что-то грохнуло, будто скрипнуло, Вадим снова потерял счёт времени. Закрыл глаза, когда открыл, увидел то же видение: белоснежные волосы обрамляющее бледное личико, широкие скулы, нахмуренные брови, припорошённые краской, пухлый рот, словно кукольный.

– Ты кто? – спросил он видение. – Ты часто грезилась мне…

– Всё хорошо, – с этими словами прохладная рука легла ему на лоб.

Абрикосом всё же пахнет, а не каким-то столовским гуляшом. Правильно, грёза должна пахнуть чем-то… как в песне, рассветами, туманами, морями, океанами. Или там по-другому поётся?

– По-другому, – кивнула грёза. – Антон Андреевич очень хороший врач, травматология – одна из его специальностей, не беспокойтесь, пожалуйста, плечо он вправил…

– Я вслух это сказал? – уставился Вадим на грёзу.

– Что именно?

– Про песню, туманы там… рассветы.

– Ничего страшного. Сознание может путаться какое-то время, вам вводили наркотический препарат. Не сильный, – погладила по руке в успокоительном жесте, будто он… конь. – Завтра вам станет лучше.

– Понятно.

Грёзы, белые розы, абрикосы… проведение, судьба, мистика. Накололи какой-то гадостью, вот и мерещится. Спасибо, конечно, что привычный уже бред – красавица азиатка, а не вурдалак какой-нибудь с зубами в восемь рядов. Нужно будет выпить за свою психику, всё-таки постаралась, облегчила, как смогла.

Назавтра действительно стало значительно лучше. Если не шевелиться лишний раз, вообще, великолепно.

– Как себя чувствуем, больной? – спросил бодрый мужик в хирургическом костюме.

С заметной проседью на висках, да, вот и всё совпадение с грёзой. На изящную азиаточку этот амбал комплекции славянского шкафа и такой же внешности никак не тянул.

– Где я? – ответил вопросом на вопрос.

– Своё имя помните? Возраст? – ответили ему. – Пальцев сколько видим?

– Коляда Вадим Максимович, двадцать восемь лет. Нахожусь где-то в районе Северного морского пути, если не провалялся слишком долго, по пути между Диксоном и Тикси, в Нижнеянск вряд ли заходили… Пальцев пять, как ни удивительно.

– Отлично. Вы, Вадим Максимович, на атомном ледоколе. Капитан вашего судна запросил эвакуацию члена экипажа, ближайшей медициной оказались мы, – распахнул он руки, огромные, как лопасти ветряной мельницы.

– Девушку здесь видел… – решил всё-таки спросить, в какой-то нелепой надежде.

Любой человек имеет право надеяться на чудо, если оно пахнет абрикосами, даже находясь на ледоколе, посреди ледяного пространства, где поблизости бродят белые медведи.

– Здесь только я, а я так себе девушка, – усмехнулся доктор.

Глава 2

– Атомный ледокол – объект режимный, – говорил Антон Андреевич, поставив на стол перед Вадимом обед. – Ходить можно, но осторожно. Нос в неположенные места не совать, помнить, что не весь воздух здесь одинаково полезен.

Еда, кстати, довольно аппетитная на вид и запах. Не Мишленовская звезда, но лучше, чем то, чем кормили на судне, с которого его эвакуировали. Надо разобраться с питанием личного состава – отметил про себя Вадим.

Голову может и не подлечил, от мыслей дурных не избавился, зато некоторые проблемы выявить на местах удалось.

– Командир придёт, пообщаетесь, переедете в отдельную каюту, – продолжил судовой врач, который служил источником информации и еды последние сутки.

Грёза, естественно, не показывалась. Действие препарата прекратилось.

– Прямо отдельную? За что такие почести?

– Откуда же я знаю, – усмехнулся Антон Андреевич. – Моё дело лечить, об остальном пусть у командира голова болит.

– На зависть командный дух, – усмехнулся Вадим.

– Командный, – подтвердил врач. – Командир отдал приказ, команда выполняет. А вообще, каюты есть свободные, – улыбнулся Антон Андреевич. – Команды чуть более пятидесяти человек, а мест в каютах – сто двадцать. Курсанты здесь на практике, учёные в экспедиции, народу обычно под завязку, но резервные места всегда есть, мало ли. Надеюсь, до Певека ещё пассажиры не прибудут, – утробно гоготнул он.

Командир действительно появился спустя короткое время. Рассусоливать не стал, коротко рассказал, куда можно ходить – в общую столовую, комнату отдыха, спортзал, бассейн, сауну – последнее не одобрила медицина. Куда нельзя – машинное отделение и иже с ним.

Если очень хочется попасть на мостик – милости просит к определённому часу, он не против показать, рассказать. Для общения открыт в строго определённых рамках.

– Фамилия у вас редкая, Вадим Максимович, – идя рядом степенным шагом, негромко произнёс командир.

Вадим же думал, каково это – отвечать за каждый чих такой махины. Одного из трёх самых мощных атомных ледоколов в мире. И все три бороздили просторы вдоль Северных границ страны. Что больше поражало воображение – не разобрать.

Атомный? В мире? Экипаж всего-то пятьдесят человек? Что разрубать трёхметровый слой льда, словно это слои плохо утрамбованной ваты, всего лишь ежедневная рутина для этих людей?

Рабочие будни такие – проводить суда по Севморпути или сопровождать арктические экспедиции.

Что в принципе такое возможно?..

Вадим видел ледоколы, атомные в том числе. Пару раз приходилось заказывать проводку, в том числе на Енисее, в Дудинке.

Существовали речные ледоколы, морские. Сейчас построили с переменной осадкой, хоть по реке проведут, хоть по морю.

Раньше могли лишь мечтать о подобном, сейчас и зимняя навигация в регионах Арктики не фантастика.

Обо всем этом Вадим слышал лично, знал больше любого обывателя, однако столкнулся лично, вот так – рука к борту, плечо к плечу, – впервые, и не мог сдерживать что-то глубинное, поднимающееся изнутри, рвущееся наружу, несмотря на внешнюю сдержанность.

Происходящее не могло не восхищать до дрожи в груди.

Вспоминался отец с его бесконечными рассказами об этом крае.

Не о географической точке на карте мира, а о явлении.

Об Арктике.

– Что? – переспросил Вадим, сообразив, что капитан смотрит на него вопросительно. – Простите, отвлёкся. Это настолько… поражает, – двинул он рукой насколько смог. – Масштабы.

– Фамилия ваша показалась знакомой. Коляда. Максим Фёдорович не отец вам?

– Отец, – кивнул Вадим, грустно улыбнулся. – Умер год назад. Рак.

– О… примите мои соболезнования. Хороший был человек, жаль, что ушёл в коммерцию, времена тогда были смутные.

– Вы знакомы? – удивился Вадим.

– Начинали учиться вместе. Я продолжил служить, как видите, дослужился, – хлопнул он по стене, обшитой под дерево, которая мало чем напоминала борт судна.

Интерьеры комфортабельного отеля бизнес-класса.

– Что ж, Вадим Максимович, ваша каюта, – капитан остановился у одной из дверей коридора. – Ещё раз примите соболезнования. Жаль, не свиделись с Максимом. Милости прошу на мостик, – кивнул он на прощание и спешно двинулся по коридору.

Вадим поставил сумку с личными вещами, которую дали с ним при эвакуации. Минимальный, но необходимый набор, средства гигиены, документы.

Осмотрелся в каюте. Ничего особенного. Двухъярусная кровать с приличными матрасами и шторками, невысокий столик, который можно использовать как обеденный, напротив угловой диван в цвет стен, большие часы – вахту не проспишь. Санузел. И даже телевизор.

Отлично, будет, что посмотреть помимо вида из небольшого плотно задраенного иллюминатора на бескрайнюю белую гладь с линией горизонта, переходящей в сумрачно серое небо. Ни намёка на относительно недавнюю голубую безоблачную высь.

Шататься по ледоколу не хотелось, хотя любопытство подталкивало обойти все разрешённые уголки.

Когда ещё выпадет такой случай?

Ледоколы, и это было отлично известно, возили туристов, желающих приобщиться к удивительному миру севера, новым впечатлениям. Вадим вполне мог себе позволить такой вид отдыха, вот только отлично понимал, что вряд ли станет тратить время на подобные развлечения.

Он уже несколько недель в Арктике. Прошёл от Мурманска, вдоль северной окраины страны почти до Певека. Полюбовался видами, восхитился мощью природы, поприветствовал несколько белых медведей, ответивших полным равнодушием к букашке, считающей себя царём природы. Повредил руку. Оказался на чуде двадцать первого века – атомном ледоколе.

На душе всё так же маетно, мозги растекаются в кислую жижу. Не собрать себя совершенно. Видимо, ему нужен хороший отдых где-нибудь ближе к экватору, на горячем пляже.

Растянуться, как тюлень вдоль берегов Карского моря, похлопывая ластами, провожая ленивым взглядов проходящие суда.

Поваляться до состояния пережаренного краба, чтобы последние мозги вытекли под палящими лучами солнца.

Завести роман, в конце концов… серьёзный. Или не слишком.

Переспать с какой-нибудь знойной брюнеткой, чтобы ничего общего со снами, которые изводят, словно заколдовали его. К гипнологу обратиться тоже отличная мысль.

Откуда Вадим знал про гипнолога, мысль не менее интересная, к слову.

Бесцельно погонял каналы телевизора, смотреть традиционно нечего нечего. Поскролил ленту новостей, интернет слабый, но был.