Гипноз под тульским колпаком. Когда мысли становятся оружием
© Сержио Ничай, 2025
ISBN 978-5-0065-9769-3
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
«Гипноз под тульским колпаком»
Пролог – Чёрные глаза
Петербург. Февраль. Вечер. Грязный снег лежал вдоль булыжных мостовых, как простыня на трупе: серый, с пятнами сажи, прошитый следами копыт. Воздух пах углём и табачной гарью, а вдалеке – от Финляндского вокзала – доносился гул товарного поезда, будто кто-то стонал под землёй.
На Литейном, у углового трактира «Скорпион», показался купец Яков Платонович Плотников – человек в возрасте, упитанный, с обритым лицом и меховой шапкой, из тех, кто держит слово и счет. В одной руке он нёс кожаный портфель с бумагами и деньгами, в другой – зонт, на всякий случай: небо над городом всегда казалось готовым плюнуть дождём.
Он вышел из трактира, сделал пару шагов к извозчику – и вдруг остановился.
У стены стоял человек. Высокий, в чёрном пальто, с шарфом, плотно закрывавшим нижнюю часть лица. Шляпа опущена. Руки за спиной.
– Простите… – произнёс незнакомец тихо, почти ласково, – Вы ведь купец Плотников?
Тот кивнул, нахмурился, крепче сжал портфель.
– Да, а вы… кто, собственно?..
– Просто прохожий. Но я знаю, что вы страдаете бессонницей, и вам сегодня снился сон про лавку вашего отца. Про ключ под прилавком. Вы проснулись в холодном поту.
Купец побледнел.
– Откуда вы…
– Тише. Всё хорошо. Всё уже решено. Ваши руки – устали держать груз. Ваша воля – хочет отдыха. Просто отдайте. Всё, что у вас есть. А потом пойдёте домой. Спокойно.
Он говорил негромко, мягко, с паузами. Как будто пел колыбельную. Плотников стоял, не шелохнувшись, потом кивнул, снял перчатку, аккуратно подал портфель.
– Благодарю, – сказал человек в чёрном. – А теперь – вы ничего не помните. Это был плохой вечер. Он закончился. Вы идёте домой.
Купец развернулся, пошёл прочь, ровной походкой. Мимо извозчика, мимо скрипящих саней, мимо афиш на стене, где значилось: «Гипноз и человек будущего. Лекция профессора Абрамсона.»
Только через два часа, уже дома, сев за самовар, Плотников вдруг понял, что портфеля нет. И что в голове – пусто, как уши после взрыва.
Вызвали полицию. К утру дело лежало на столе в канцелярии Сыска, аккуратно подшитое, с краткой пометкой на обложке: «Особый случай. Без насилия. Предположительно – внушение. Назначить Климова».
Глава 1 – Добровольное ограбление
Пётр Ильич Климов стоял у окна, читал рапорт, не торопясь – не глазами, а спиной. Он всегда чувствовал дела кожей: если шевелится где-то между лопаток – значит, не просто бумага.
В кабинете было тихо. Печка шипела – с утра топили сыроугольём, дёшево. За окном Петербург сопел и кашлял в предрассветном сумраке. Внизу, под решётками Сыскного отделения, скребли копытами лошади – извозчики дремали прямо в тулупах, закутавшись с головой. Город не проснулся, но уже плевался сажей.
Климов разогнул край рапорта, вчитался в сухой текст: «…Плотников Яков Платонович, купец, 59 лет, сообщил, что 12 февраля около 20 часов 45 минут добровольно передал незнакомому мужчине портфель с наличностью (около 3200 руб.) и важными бумагами. Насилия или угроз – не применялось. Потерпевший утверждает, что сделал это „по собственной воле, будто по внезапному разумению“. Врач скорой помощи: кратковременное расстройство памяти. Подозреваемый: неизвестен. Деталь: запах лаванды.»
Запах лаванды. Климов выдохнул через нос.
– Ну и чёрт же ты такой, если вместо ножа – духи?
Он подошёл к столу, щёлкнул портсигаром, закурил. Дым пошёл плотный, резкий. Махорка всегда помогала уловить суть. Он привык к делам с грязью под ногтями, с кровью под обоями. А тут – ни взлома, ни угроз. Только вежливость и запах.
– Всё по собственной воле…
Это было не просто странно. Это было – новое. И Климов таких вещей не любил. Новое – значит, неуловимое.
В дверь постучали.
– Пётр Ильич? – голос молодой.
– Заходи, Кулаков.
Матвей Кулаков вошёл быстро, но осторожно – знал: если Климов молчит, значит, дело серьёзное.
– Плотников пришёл. Говорит, кое-что вспомнил. Вас просит.
– Пусть войдёт. И не забудь чай – горячий, без церемоний.
Яков Платонович Плотников держался прямо, но лицо было серым. Не страх – стыд. Шапку он сжимал обеими руками, пальцы дрожали.
– Присаживайтесь. Скажите, Яков Платоныч, как всё произошло – по шагам.
Купец сел, не снимая пальто. Глянул в окно, будто надеялся, что там другой день и другой Петербург.
– Я пообедал в «Скорпионе», на Литейном. Без спиртного. Только щи да чай. Вышел, хотел взять извозчика – и тут… он. Рядом. Не вышел, не подошёл. Как будто стоял всё время.
– Как выглядел?
– Пальто чёрное, шарф серый, шляпа надвинута. Высокий. Глаза… глаза – не то чтоб страшные… но будто в них – глубина, и ты в ней тонешь.
Климов кивнул, молча, записал: «Контакт – визуальный, первый удар – взгляд.»
– Что говорил?
– Сначала – «Вы устали. Вам пора отдохнуть.»
Потом – «Всё уже решено.»
А дальше… я не помню слов. Но помню, что мне стало… легче. Как будто груз сняли.
– И вы… отдали портфель?
Плотников сжал кулаки.
– Отдал. Спокойно. Без мысли. Как будто это и был смысл вечера.
– А запах?
– Сладкий, мягкий. Как лавандовый одеколон. Но глубже. Словно аптекой пахнуло, где ребёнком лежал.
Климов поднялся, прошёлся по комнате. Подошёл к графину – отпил тёплой воды. Не потому что хотел пить, а потому что в голове начало выстраиваться: «не грабитель – а инженер воли. не просит – позволяет. не берёт – внушает.»
Он подошёл ближе к Плотникову, сел напротив.
– Послушайте внимательно. Вы попали не к вору, не к шарлатану. Вы попали к специалисту. Тому, кто изучает человека, как садовник дерево. И срезает, когда плод созрел.
Купец сглотнул.
– Я не больной?
– Нет. Вы – человек. А он умеет этим пользоваться.
– И что теперь?
Климов повернулся к Кулакову:
– Матвей. Занеси в протокол: речь преступника – медицинская, уверенная. Воздействие – по ключевым образам из прошлого. Запах лаванды повторяется. Характер действия – внушение чеез доверие.
Плотников шепнул, почти по-детски:
– А его можно поймать? Такого?
Климов усмехнулся.
– Поймать нетрудно. Сначала – надо его увидеть. Не глазами, а точкой, где он входит в человека.
Они вышли на улицу ближе к восьми утра. Небо стянуто свинцом, лёд под ногами хрустел, как старый пергамент. На стене лавки – свежая афиша, мокрая от тумана:
«Доктор Колпаков. Публичная лекция. Внушение как форма милосердия. Вход свободный.»
Климов посмотрел, подошёл. Сорвал листок одним движением.
– Милосердие, значит…
Он сложил афишу, убрал в карман.
– Ну что ж, доктор. Поиграем в врача.
Глава 2 – Тень на сознании
Снег в Петербурге таял медленно, как будто нехотя отпускал зиму. Под ногами было мокро, тяжело, пахло керосином, мылом и чем-то кислым. Свет сквозь небо не пробивался – ни день, ни вечер, а тягучая тень над улицами, как затяжной похмельный час после бала. Всё в городе будто застыло в ожидании чего-то нехорошего.
Пётр Ильич Климов стоял у окна архивного отделения с тонкой папкой в руке. Третья за утро. Дело аптекаря Гавриила Кунца.
«Сказал: „Пожертвуйте на дело добра“. Я дал. Потом он пожал мне руку. Тёплую. Спокойную. А потом – как будто я сам снял ключ с цепочки и вручил. Я даже поклонился.»
Запах? Лаванда. Тонкая. Знакомая. Фразы? Те же, что у купца Плотникова: «Вы устали. Всё уже решено.» Климов закрыл глаза, сосчитал до трёх. Третий раз одни и те же слова. Это уже не совпадение. Это структура. Он положил папку. Открыл следующую – портниха Феодосия Парамонова. «Он говорил, как будто знает меня. Не просто знает – как будто он был там, в Тамбове, когда мне было шесть. Где мама выбирала мне платье. Я заплакала – и сняла серьги. Прямо в руку ему отдала. Он кивнул, как будто это… как будто это была сделка.»
Климов пометил: «Образ из памяти → транс → действие. Структура повторяется. Средства: взгляд, голос, запах.» Он откинулся в кресле, поднял с пола свежий номер «Петербургского листка». На первой полосе – жирным:
ГИПНОТИЗЁР НА СЛУЖБЕ ТЬМЫ?
«По своей воле отдал драгоценности»: сыск гадает, город паникует
Ниже – карикатура: пузатый купец в цилиндре вручает кошелёк монахоподобному гипнотизёру с глазами-блюдцами. В углу – подпись: «Следующий?» Климов нахмурился. Он не любил, когда писали раньше, чем нужно. А Кацман всегда писал – сразу.
Как по заказу, дверь скрипнула, и показалась его шляпа с пером.
– Пётр Ильич, – влетел Лев Исаакович, распахнув пальто, – ты видел? У нас фронт по городу!
– Ты видел себя в зеркале? У тебя стиль – как у бульварного гробовщика.
– Но читают! – Кацман вытянул газету. – Пишу – чтобы люди не сошли с ума от молчания сыскных.
– Успокойся, Лёва. Пока что у меня три «ничего» и один «непонятно».
– Слухи ползут быстрее, чем твои протоколы. Хочешь послушать, что шепчут на рынке?
Климов взглянул через него, как сквозь пар.
– Лучше скажи, кто тебе слил фамилию аптекаря. Я не разрешал.
– У меня чутьё.
– У тебя язва. И если ещё раз сольёшь – я тебя «почую» сам. И глубоко.
Кацман криво улыбнулся, отступил на шаг.
– Ладно. Но если я найду его раньше тебя – не обижайся.
– Если найдёшь, ты уже не сможешь писать. Ни рукой, ни зубами.
В тот же день Климов вызвал пострадавших повторно. Среди них – она. Евгения Аркадьевна Грачёва вошла в приёмную, как будто на генеральную репетицию: ровная осанка, шаг без спешки, лицо строгое, но не высокомерное. Актриса – без сомнения, но не переигрывает.
– Следователь Климов?
– Садитесь, Евгения Аркадьевна. Хочу уточнить. Скажите – он действительно появился прямо в гримёрке?
– Да. Представился как доктор. Сказал, интересуется психологией актёров. Говорил спокойно, но… голос был такой, будто он тебя уже слышал.
А потом – предложил вспомнить сон. Прошлое. Мать. Детство. И вдруг я… я сняла брошь. Старую. Мамино украшение. И отдала ему.
– Вы осознавали, что это – кража?
– Нет. Это было… будто я исполняю роль. Внутри. Не снаружи. Он не просил. Он позволил.
Климов записал:*«Умная. Опасно внушаема – через чувство ответственности.»
– Есть ли у вас хоть что-то от него? Бумага, имя, визитка?
Грачёва задумалась. Потом вытащила из сумочки плотный кусочек бумаги.
– Он оставил это. Сказал, что если я захочу «ещё поработать с воспоминаниями» – могу написать.
Климов взял визитку. На ней:
«Доктор А. К. Колпаков. Психолог. Частная практика. Таврическая улица, 28.»
– Спасибо. Это может стать ключом.
– Вы поймаете его? – спросила она.
– Постараюсь.
– А если он уже не человек? – сказала она тихо. – А система?
Климов не ответил. Только опустил визитку в конверт.
Вечером он вызвал Мезенцева. Старик сел, закутался в шарф, выслушал.
– Это не внушение. Это – перепрошивка воли. Человек не только делает – он хочет делать. Это, Пётр Ильич, уже не улица. Это уже разум.
– Можно защититься?
– Только тем, кто умеет сомневаться. Остальные – падают.
А наутро – новое дело. Студент-психолог. Отдал золотые часы на улице, потом записал в тетради: «Так надо было. Он прав.» У него в кармане – билет на вечернюю лекцию в Обществе Психической Гигиены. Лектор – доктор Колпаков. Климов встал у настенной карты. Четыре булавки: аптекарь, купец, актриса, студент. Они выстраивались в линию. Он знал: пятый будет. И скоро. Он также знал – каждый следующий будет проще. И если не найти источник, он скоро сам начнёт сомневаться, чего хочет – он или тот, кто смотрит через чужие глаза.