Сонатное аллегро

Глава 1

«Хорошие или плохие, грустные или веселые наши воспоминания – у всех них есть одно общее свойство: менять окраску и цвет со временем. Отношение к событиям прошлого изменяется, преломляясь сквозь призму последующих событий. Жгучая страсть превращается в стыд или, возможно, в нежность. Отчего так? Кто ж разберет. Череда событий и выводов, складывающихся в опыт. Как часто хочется прихвастнуть этим опытом? Я прожил жизнь и лучше знаю, что нужно делать. Жить воспоминаниями о жизни, продолжая делать выводы задним числом и проигрывая мысленные диалоги, гордиться и радоваться удачно, но запоздало найденным словам. С горечью осознавая необратимость времени. Однако у госпожи Истории, как известно, не бывает сослагательного наклонения. Факты. Безликие факты, которые становятся проблемой или безделицей только от нашего видения и эмоциональной окраски. Как же иногда хочется поступить иначе в прошлом, имея нынешний опыт!.. И как нечасто наш личный опыт подходит для других. Сто́ит только закрыть глаза, как память закружит и унесет в солнечные дни юности, когда, как оказывается, среди суеты и забот повседневности они были беззаботно счастливы. Как давно и недавно это было?» – так думал Алексей, старательно обходя подтаявшие ледяные лужи. Погода, казалось, сошла с ума этой осенью, изменяясь по нескольку раз за день. Выходя из дома, обманутый ярким солнцем, не взяв зонта, сейчас он кутался в пальто, стараясь извернуться так, чтобы капли дождя не попали ему за воротник. Вот уже и больничный сквер. Он вспомнил вдруг это же место когда-то давно. Летнее солнце жарко светит, и Аленка, совсем юная, в светлом платьице с длинной косой, смеется – так солнечно, – когда он встречает ее после занятий. Она училась тогда на медсестру, и у них была практика в этой самой больнице. Как замирало его сердце, когда она сбега́ла по ступенькам ему навстречу! Как они гуляли под этими большими деревьями!

Старые деревья, кованая ограда и стаи неприкаянных ворон, кружащих над зданием, в совокупности напоминали кладбище. Подняв лицо вверх и разглядывая пируэты черных птиц, он прошептал, улыбаясь сам себе:

– Зря кружите, стервятники. Зря. Мы еще поживем.

Кружение воронов уходит в воспоминание…

Они молодые, совсем юные, кружатся вокруг себя, взявшись за руки. Уже тогда, глядя в ее смеющиеся глаза и на рассыпанные по щекам озорные веснушки, все внутри заходилось от нежности и решимости быть вместе всегда.

– Остановись! – смеялась она. – Я сейчас упаду.

– Конечно, – я приобнял ее тогда за плечи. – А давай пообещаем друг другу быть вместе навсегда.

– Дурачок ты какой-то. Мы же и так вместе всегда – с пеленок. Мы же соседи, забыл? – Она щелкнула его по носу и вскочила. – А пойдем мороженое есть?

– Нет, я не это имел в виду, говоря про быть вместе, – я расстроился из-за ее непонятливости.

– А ты что, жениться на мне собрался? – у девушки в глазах заплясали чертики.

– А что, вот и женюсь, – я дерзко вскинул вверх подбородок, позаимствовав тот жест у героя какого-то модного тогда фильма. Казалось, что это придает мне мужественности…

– Дедушка, как мне к магазину пройти, не подскажете? – вернул его в слякотный ноябрь звонкий девичий голос.

В районе, где прожита была целая жизнь, где все знали друг друга с пеленок и запахи сообщали о блюдах, приготовленных матерями на обед, недавно открылся филиал какого-то института с модным и труднопроизносимым названием. Конечно, сразу появилось много молодежи, заселившейся в общежитие, еще неопытной и не ориентирующейся на местности.

– Это смотря какой магазин тебе надо, деточка, – в тон ей ответил Алексей, – за продуктами налево, за мылом направо.

– Понятно, – засмеялась девушка. – Спасибо вам.

– Странный дед, какой-то полудурочный… – услышал он за спиной. Усмехнулся про себя:

– Вот так вот. Полудурочный дед… Время, время… В душе́ остался я двадцатилетним мальчишкой, а вот время и тело меня несколько подвели.

Он поднял лицо вверх, чтобы поймать капли, летящие с неба и превращающиеся в слезы непрощенных обид…

– Куда тебе жениться, – кричала мать, – ты же еще сам только-только школу закончил!!!

– Мама, мы же всегда вместе были. Женитьба – это простая формальность. Я люблю ее…

Как обычно, мать хлопотала по хозяйству, но сейчас ее движения были особенно резкими: ножи выскальзывали из рук, дверцы шкафов хлопали, крупа рассыпа́лась.

– Ну ладно. – Мать шлепнула мокрое от вытирания рук полотенце в раковину. – Дело молодое. Но на ком? – ее голос сорвался на визг. – На дочке уборщицы? Матери-одиночки? Хуже никого не было?!! Самое лучшее из худших? Фу, – зло сплюнула женщина и, рухнув на табуретку, горько заплакала.

– Мам, что, вот это так важно, кем работать? Не работа красит человека, а человек работу… Почему ты так презираешь людей, тебя окружающих? И судишь только по сплетням, а не глядишь на факты.

– Какие факты? – Мать перестала плакать, быстро отерев лицо ладонью и набрав побольше воздуха, чтобы ринуться снова в бой, но ее опередили. Мальчик, который никогда слова поперек не сказал, был всегда милым и послушным, вытянулся в струнку и незнакомым стальным голосом продолжил:

– Ее мать – это даже не мать, а тетка по материнской линии. Ее родители погибли. Они уехали по распределению куда-то на север, там Алена и родилась. В буран поехали на машине и пропали, их искали, но безуспешно. А тетка как узнала, так приехала и забрала себе девочку, чтобы она с родными росла. Потом удочерила ее и сюда переехала; работу сменила, чтобы Алену вырастить, а ты такое говоришь… страшно слушать.

– Да-да, конечно. Учителя-герои и летчики-испытатели… Знаем мы эти сказки. Я запрещаю тебе!!! – истерично вскрикнула женщина.

– Кто тут и что запрещает? Что за шум, а драки нет? Или драка уже идет, а я опаздываю? – послышался из коридора веселый голос. – Продолжайте, пожалуйста, с того места, где остановились. Мне очень интересно, – произнес отец, входя в кухню. – Но надеюсь, что обед вы за своими вокальными упражнениями не забыли приготовить?

Мужчина остановился в дверях, удивленно рассматривая бледного напряженного сына и зареванную растрепанную жену.

– Конечно, садись, мой хороший. Садись, – ласково заворковала она, суетливо накрывая на стол и доставая тарелки. – А с тобой мы потом со всем разберемся. Все вопросы порешаем, – дернула Алексея за руку. – Зачем нам по пустякам отца отвлекать? Он устает на работе, а дома отдыхать надо… – щебетала она, чтобы заполнить чем-то возникшую тяжелую паузу и вернуть себе самообладание.

– Папа, я женюсь, – выдохнул я, внезапно вышедший из-под материнского контроля, напряженно всматриваясь в лицо отца.

– Жениться – это дело хорошее. А что за невеста?

– Аленка. Соседка… – тихо произнес я, ожидая очередного витка скандала.

– Ну что же, хорошая девочка, а главное, с детства на глазах. Да, мать? – Едва взглянув на женщину, зачерпнул дымящийся в тарелке суп, подул и с удовольствием отправил ложку в рот. – Ой, какой супец! Сметанки бы… – зажмурился от удовольствия отец. – Нет ничего лучше, нежели суп…

– А я ему говорю, – присела за стол мать и, подперев щеку рукой, зашептала: – Не ровня она нам…

– Сметанки бы, – ложка с грохотом упала в тарелку, разбрызгав суп по столу.

Женщина дернулась как от удара, вскочила и бросилась вытирать брызги.

– Ровня? Не ровня? – захохотал мужчина. – А ты ровня мне? Ты помнишь, кем сама была? Королевой трущобы. Царевной рабочей окраины. Моя мать тоже кричала тогда: «Это же надо подумать! Хороший мальчик из хорошей семьи. Скрипочка, математика и гефи́лте фиш на праздники. Нашел себе гойшу. Ни рожи, ни кожи. Ой-вей! В каком месте мы тебя упустили?» И мне надо было тоже, по-твоему, ровню поискать? И что, много счастья добавляет это равенство? Примеры, пожалуйста.

– Я все равно против, – упрямо поджала губы мать. – Я запрещаю. У нас хорошая семья, а эта…

– Кто эта? Про что ты вообще? Что ты кому можешь запретить? – разозлился отец. – Сын – взрослый человек. И только ему решать, как жить. Откуда у тебя это… – он пошевелил растопыренными пальцами, пытаясь подобрать слово. – Это… высокомерие? Ты ж нормальная девчонка… была… Я, кстати, тоже против желаний матери пошел. Любовь творит невозможные чудеса. А сейчас смотрю на тебя и думаю: может, зря?

Он повернулся к ошарашенному сыну, не ожидавшему такой поддержки.

– Если готов быть мужчиной и брать ответственность не только за себя, женись…

Воспоминание оборвалось у крыльца больницы стуком распахнувшейся двери.

– Ой, Алексей Михайлович, – воскликнула, всплеснув руками медсестра, – что же вы без зонта! Совсем промокли. Входите быстрее.

– Танки грязи не боятся, – добродушно улыбнулся пожилой мужчина.

– Танки, может, и не боятся ничего, а вот вам заболеть совсем не нужно. Как же Алена Александровна без вас будет, – заботливо рассуждала девушка, снимая с Алексея промокшее пальто и шляпу. А пока доставала полотенце и заваривала чай, она говорила и говорила без умолку: – Вот на улице какая погода противная, а у нас хорошие новости. Анализы пришли.

– И что? И что анализы?

– Нормально все, – улыбнулась медсестра, – на поправку идем. Медленно, но очень уверенно. Сейчас чайку попьем и пойдем к нашей любимой Аленушке Александровне.

Глава 2

Алена лежала на кровати, опутанная какими-то проводками, подключенными к разным машинам, контролирующим ее состояние, и грустно смотрела в окно, на серый унылый дождь и порывистый ветер. Как по дорожке больничного сквера идут, взявшись за руки, молодые люди. Он отстранен и лишь вежливо позволяет ей взять себя под руку. Она же пытается укутать его в свой шарф, защитить от ветра и, возможно, от прочих жизненных бурь. Как же это похоже… Однажды это уже было… Все повторяется…

И вновь я молодая и влюбленная. Тогда казалось, навсегда. И жизни нет без него, и воздуха мало, чтобы дышать.

– Ну что ты пристала? – выдернул руку мальчишка.

– Костик, тебе же холодно. Ты простынешь, Костик…

– Ничего со мной не случится. – Он отталкивает ее руки от себя. – А вот я хотел сказать… – замолкает, будто нырнул в прорубь, и на одном дыхании сообщает: – Уезжаю я. Документы приняли. Я поступил. А ты не жди меня… ни к чему это все…

– Как же так? – губы предательски дрожат, в глазах закипают слезы. – Ты же… мы же пожениться хотели.

– Ой, да что там! – весело отмахивается тот. – Эта детская любовь ничего не значит. Обещал я? Ну и что? Я же ничего плохого не сделал. Кроме того, что сказал. Мое слово. Хотел – сказал, захотел – и назад взял.

– Ну как же так. – Я захлебываюсь слезами, хватаю его за руки. – Помнишь, мы же мечтали…

– Ай, ладно тебе. Как маленькая. – Он досадливо освобождает руки. – Ничего ты не понимаешь. У меня новая жизнь начинается. Не ходи за мной. Все, прощай, Алена.

Парень ушел по аллее, а я осталась стоять среди танцующих в воздухе листьев и пронизывающего ветра…

Как могла бы сложиться их судьба, уговори она его остаться? Через много лет кружения событий, радостей и печалей она повстречала свою юношескую любовь…

Костик ничуть не переменился, но изменилось мое отношение к жизни. Я увидела перед собой хамоватого, трусливого мужчину, старающегося урвать кусок пожирнее только для себя. Не оставляющего попыток найти себе условия жизни получше, совершенно не вглядываясь в людей, находящихся рядом. Он был ухожен, хорошо одет и немного пьян, а рядом с ним стояла серая и уставшая женщина, держащая за руку ребенка лет пяти.

– Костя, пойдем домой, – просила она.

– Что мне делать с тобой дома, Таська? – удивлялся он. – Разговаривать нам не о чем: у тебя ж три коридора образования. Вообще, посмотри на себя: ни кожи ни рожи! И как я на тебя полез-то? Чего ты стои́шь? Глазами коровьими своими лупаешь… О! Алена! Привет, – вдруг заметил он меня.

– Здравствуй, Костя, – отозвалась я. – Ты что, вернулся?

– Ага! Ух, какая ты стала! – беззастенчиво осматривал он меня. – Я тогда сильно погорячился, может… – Он попытался обнять меня, намекая на возобновление отношений.

– Такая я стала только благодаря моему мужу, – брезгливо вывернувшись из объятий, сказала я. – Женщина – это зеркало своего мужчины. Отражает его внутреннее устройство. А это твоя жена?

– Ну, как жена… – замялся он, стыдливо косясь на Тасю.

Как же мне было жалко эту несчастную женщину, угодившую своим искренним чувством в эту ловушку пустословия, нелюбви и обмана…

– Очень приятно было познакомиться, Таисия. Прощай, Костя, – я повернулась и пошла к спешащему мне навстречу Алексею…

Алена улыбнулась уголками губ своим воспоминаниям. Дверь в палату приоткрылась.

– Аленушка, а вот и я. – В палату вошел бодрый и веселый Алексей Михайлович, только в глазах его плескалось спрятанное беспокойство. – Ну, как ты сегодня?

Она улыбается и кивает, показывая, что все хорошо, а он продолжает рассказывать, как будто боится, что, если он замолчит, все исчезнет и безмолвное стерильное пространство палаты снова заполнится неизвестностью и ужасом ожидания.

– А я, пока шел к тебе, промок, что тот цуцик. Зонтик дома оставил на тумбочке. Спасибо Машеньке, медсестра такая большеглазая, ты помнишь ее? – он вопросительно взглянул на супругу. – Она, доброе сердечко, полотенце выдала и чаю налила. А я тебе конфеточки принес к чаю.

– Ты вот сказал про Машеньку, и так мне чаю захотелось свежего горяченького с конфеткой, – она даже зажмурилась от своих слов.

– Сейчас все будет, один момент. – Он сложил принесенные пакеты на тумбочку у кровати и скрылся за дверью…

На столе лежат конфеты и пирожные. Цветы стоя́т в старомодной пузатой вазе. Из соседней комнаты раздаются веселые голоса, слышны шутки. Я сижу у зеркала и смотрю на свое отражение, слезы струятся из глаз. Дверь в комнату открывается, и входит мама. Она и я похожи друг на друга, как фотокарточки с разницей в 25 лет.

– Доченька, кто тебя обидел? Ты плачешь? – Встревоженная мама подходит ко мне и, усаживаясь рядышком, обнимает меня.

– Мама, я так Костика люблю. Вот прям умереть готова, а он уехал. А тут этот свататься пришел.

– Вот и выросла ты, моя девочка, – слегка улыбнулась мама. – Уже женихи один перед другим ходят. Эх, жалко, что твои родители не видят, какая ты красавица.

– Мам, делать-то что? – в отчаянии зашептала я.

В комнату заглянули, но мама замахнулась на дверь, и та тихонько закрылась.

– Знаешь, когда твой папа пришел свататься к твоей маме, твоя бабушка, наша мама, сказала фразу одну. Я тогда не совсем поняла ее, а сейчас думаю, что очень это правильные слова. – Она убрала с моего лба пряди растрепавшихся волос. – Жить без любви очень сложно. Когда-то ты будешь видеть все достоинства мужа, но они станут раздражать тебя до зубовного скрежета. А жизнь к тому времени так тесно переплетет вас, что разорвать этот узел станет невозможно.

– Спасибо, мама. – Я смахнула слезы. – А я вот иначе сейчас подумала.

– И что ты подумала? – с любопытством спросила мама, беря меня за руки.

– Я думаю, что в любви легче всегда тому, кто меньше любит. Тому, кто любит сильнее, – обиднее, больнее и все хуже. Алешка же, по сути, неплохой парень? Не противный?

– Ну, не противный, – улыбнулась мама.

– Любит меня так, что против семьи пошел. А мать его, мы-то знаем… Значит, всю жизнь за меня горой будет. А что Костик? – я порывисто вздохнула.

Мама остановилась в дверях. Повернулась и задумчиво посмотрела на своего взрослого уже, но такого растерянного перед сложным выбором ребенка. И любой совет тут будет только во вред. Как бы ни было больно – пуповина между родителями и детьми должна быть разорвана.

– Но решать все равно тебе! Чтобы я тут не наговорила, – сказала и вышла из комнаты к гостям…

Дверь открылась, и в палату снова вошел Алексей с подносом, на котором сверкали фарфоровые чайные чашки с уютным изображением гусей, явно принесенные из дома.

– Ты представляешь, – весело начал он, – насилу чайничек нашли. Время сейчас такое странное. Быстрое такое, только успевай поворачиваться. Чай только в пакетиках на ниточках, все на скорости, на бегу, а я знаю, что ты основательно любишь чаевничать. У завотделения только и нашелся чайник заварочный.

– Алешенька, помоги. – Она попыталась сесть в кровати, но из-за слабости не смогла и вновь упала на подушки.

Алексей тревожно рванулся к ней, чашки на подносе, звякнув, опасно наклонились.

– Ну что ты? Что так всполошился? Ставь вот сюда, на тумбочку, – успокаивающе произнесла больная.

– Аленушка, ты только не нервничай. – Мужчина приподнял подушки, усаживая жену. Налил в чашку черный чай. – А давай я тебя с ложечки напою? Ты уже на поправку идешь, но все равно слабенькая еще.

– Совсем как маленькую? – вскинулась она, с негодованием отодвигая руку мужа.

– Как маленькую, – улыбнулся Алексей Михайлович. – Ты же всю жизнь для меня – моя маленькая девочка.

– Ну тогда ладно, – смягчилась Алена, – конфетку не забудь.

Он развернул ей конфету и поднес к губам чайную ложечку с чаем.

– А помнишь, как мы чаевничали?

Она отхлебнула чай, откинулась на подушку и кивнула.

– А помнишь, как я пел?.. «Милая моя, солнышко лесное…», – запел Алексей. И Алена прикрыла глаза…

В комнате за круглым столом сидим мы с Алешкой. Здесь же Алешкина мама, Серафима Андреевна, и ее подруга, такая же молодящаяся дама, рядом с которой, опустив плечи, уткнулась носом в тарелку худая, нескладная девушка в старомодной блузке и нелепых каких-то очках. Они ей явно велики и постоянно норовят свалиться в тарелку, а она поправляет их нервным движением рук. Она вообще старается двигаться поменьше, чтобы не обращать на себя внимание.

– Ой, как же хорошо, – восклицает подруженька, – пироги такие вкусные, Фимочка, рецепт запишешь?

– Конечно, запишу. – Свекровь недовольно смотрит на молодую сноху.

Я старательно улыбаюсь, не теряя еще надежды найти общий язык с царственной хозяйкой дома.

– Дочка моя – хозяюшка такая, так печь любит. А такого вот рецепта не пробовала.

Катя, нервно вздрогнув, кидает затравленный взгляд на мать и поправляет очки.

– Катюша, это же так чудесно, что вы тоже любите готовить, – я вежливо улыбаюсь этой зажатой в тиски материнской заботы девушке, – вот этот вот пирог очень прост, но есть один маленький секрет…

Серафима резко, со звоном, ставит чашку на стол.

– Пора уже сменить тарелки. Алена, пожалуйста, позаботьтесь, – железным, не терпящим возражений тоном скомандовала она.

Я дрожащими руками начинаю собирать чашки, не понимая, что сделала снова не так – ведь от всей души хотела поделиться рецептом.

– Сынок, спой нам, – со сладкой улыбкой свекровь повернулась к сыну.

– Ах, Алексей, вы еще инструментом владеете? – всплеснула руками дама. – А Катенька на скрипке играет, сейчас консерваторию заканчивает. Чудесный домашний ансамбль будет.

– Просим, просим, – захлопали вместе пожилые дамы.

Я взяла в руки гору грязной посуды, и, выходя из комнаты, увидела поджатые губы Серафимы, ее недовольный взгляд, и услышала начальные аккорды «Солнышко лесное…».

Повернувшись к двери, уже не могла сдерживать слезы…

– Аленушка, милая моя, почему ты плачешь? Ты вспомнила, как чудесно было тогда? – Алексей Михайлович встревоженно вытирает жене глаза. – Мы еще споем тебе! Скоро выпишут. Ребят соберем и споем…

– Конечно. Ты чудесно поешь, – она, кивая, перехватывает и гладит его руки. – Устала я что-то, Алешенька, посплю.

– Я пойду, – засуетился пожилой мужчина. – Что тебе завтра принести? Чем порадовать?

– Не знаю. Избаловал ты меня уже, – пожимает плечами старушка.

– Вот ты скажешь! А кого же мне еще баловать? – Он удивленно поднял брови.

– Как это кого? А Марта? – возмутилась Алена Александровна.

– Марта – это да! Сейчас приду домой, рыбки ей дам, порадую. Потом про тебя расскажу. Она же тоже волнуется! Каждый раз спрашивает о тебе.

– Так беги уже! Беги к Марте! Она тоже скучает. А я посплю… – устраиваясь в кровати, Алена закрыла глаза.

Глава 3

Алексей тихонечко вышел в больничный коридор. Он всегда недолюбливал такие места. Мама уходила тяжело, даже мучительно. Больницы сменяли одна другую, но специалисты лишь разводили руками. Она была совершенно здорова, но мозг ее постепенно умирал. Она и так не обладала легким характером, а тут и вовсе становилась капризным невыносимым ребенком. После смерти матери все эти чувства сменились на отчаянное неприятие запахов дезинфекции и мелькающих тут и там белых халатов. Холодное звяканье металлических инструментов и шаркающие шаги пожилой санитарки вызывали мучительную боль в голове и глазах.

– Ох, поскорее бы уже жену подлечили и домой отпустили, – шептал Алексей сам себе, быстро идя по коридору.

Выйдя на крыльцо, он полной грудью вдохнул свежий холодный воздух. Один раз, другой, третий, словно пытаясь вытолкнуть из себя весь больничный дух.

Унылый дождь сменился мягким пушистым снегом. Уже весь больничный двор запорошило. Так бывает только тогда, когда еще не появилось первых следов. Эта чистая красота создает ощущение неприкосновенности. Обманчивая невинность, прикрывающая слякотность и грязь. Алексей аккуратно сделал шаг: не хватало только ему грохнуться тут на лестнице и сломать что-нибудь. Хотя, с другой стороны, врачи рядом. «Меня на руках занесут в больницу, если что», – усмехнулся он про себя.

– Мам, смотри, как красиво!!! Это звезды падают с неба? Можно желание загадывать? – восторженно закричал мальчишка лет пяти, остановившись и запрокинув голову к небу.

– Сынок, побежали быстрее. Фантазер ты, мой мечтатель, – озабоченная маленькая девушка поправила на пацаненке смешную шапку с тремя помпонами. Если бы он не назвал ее мамой, можно было подумать, что это брат и сестра, настолько хрупкой она была.

Пожилой мужчина посмотрел на небо.

– А ведь и правда, – улыбнулся он, – прав малыш. Похоже на звезды… пускай все будет хорошо, – загадал он и потихоньку двинулся сквозь звездопад к воротам парка.

Каких только желаний не бывает. Бывают мимолетные, бывают серьезные мечты. Иногда желание такое нестерпимое, но что-то мешает его исполнению, а потом оно вдруг исполняется… но все уже так поменялось, что сбывшаяся мечта становится обузой. Где-то это было? Ах да, у Пушкина…

Там пам-пам… вот уже и слабоумие подкрадывается на мягких лапках. Нет, все не так! Не получается по признакам. Стихи я должен помнить, а вот зачем сел в трамвай – нет.

– Уже неплохой результат! – похвалил себя Алексей. – Суть я помню. Сейчас вот вспомню полностью. Так… Сосредоточился! Что же дальше?

– Коварная память, – пробормотал пожилой мужчина, аккуратно шагая к воротам, – стихи и прозу помню… по строчке.

Бывает и так, что до обидного мечта не исполняется, а после оказывается, что и к лучшему это все было. Не нужно прогибать под себя изменчивый мир, а лучше прислушаться к его заботливому шепоту. Вот, например, Сенька из второго подъезда мечтал, грезил о мотоцикле. Собирал каждую копейку, хватался за любую подработку. Отказывал себе везде, где только мог. Знал все модели и мог собрать и разобрать любой мотоцикл по винтикам. Купил. Хвастался. Протирал мягкой тряпочкой. Ездил по двору и окрестностям. Красовался. А потом что-то не рассчитал, не вписался в поворот и упал с мотоцикла в овраг. Ногу сломал и долго потом лечил. Сложный перелом там был, в больнице лежал. Вот пока он там на вытяжке валялся, его чудо-технику и украли. Ну, как украли? Друзья покататься взяли да и не разъехались с трамваем. Один погиб, а второй инвалидом остался. Как выяснилось вскоре, вроде какой-то болт не зажат был… Так Сенька все про свою мечту понял. А как вылечился, женился на Машке, она всю жизнь его любила. Три пацана сейчас у них растут. А Сенька к технике сейчас сам не подходит и детей не пускает.

«А что же я хотел в жизни вот так, с замиранием сердца, до забвения?» – размышлял Алексей, тихонечко шлепая по раскисающему снегу. Он потянул на себя дверь подъезда…

Распахнулась дверь комнаты, и влетела Аленка. Ее глаза светились от счастья, она затанцевала по комнате, напевая веселую песенку.

– Что тебя так обрадовало? – Я нехотя оторвался от бумаг на письменном столе. Сроки написания диссертации горели. Материала хватало, а усидчивости нет – я искал любой повод, чтобы отвлечься от написания. Критический срок неумолимо приближался, а работа не двигалась. Это раздражало.

– Я беременна! Ура-а-а-а! – улыбаясь и вальсируя по комнате, она распахнула руки.

– Ура! – Я вскочил, едва не перевернув стол. Бумаги рассы́пались и кружась полетели на пол, повторяя движения жены. Я подхватил ее на руки и, смеясь, мы продолжили танец. В комнату без стука бесцеремонно вошла Серафима Андреевна, натянуто улыбаясь:

– А что тут за веселье?

– Мама, Аленка беременная. Ты скоро станешь бабушкой, – радостно закричал я и бросился к ней. Но, не добежав полшага, словно ударился о бетонную стену ее резких слов.

– А меня спросили? Хочу ли я ребенка? А я не хочу!!! Молодая еще я!!! Не хочу угробить свою жизнь на этого… – завизжала мать. Ее буквально трясло от негодования.

Мы в растерянности замерли. Аленины глаза наполнились слезами, вот-вот готовыми пролиться. И непонятно было, чем обернутся эти слезы: моросящим дождиком или смертельной разрушительной бурей, сметающей на своем пути все живое. А мать, не замечая ничего вокруг, неслась дальше.

– Ну хорошо, женился ты на этой… – Она брезгливо смерила взглядом девушку. – Ну поигрался пару лет… Хорошо, я потерплю, пока эта блажь из твоей головы выветрится. Все, пора уже за ум браться. Оставь ее. Давай жизнь нормальную строить. Вон Катенька. Такая девочка хорошая, готова за тебя выйти. И нашего круга…

Алена стояла, вытаращив глаза, готовая уже для резкого ответа, но я, всегда мягкий и уступчивый, вдруг заорал как бешеный:

– Мама, ты не оставила еще этот бред? Ты и отца в могилу свела своим мерзким характером. Ты всегда добивалась своего, но не сейчас…

Мать замолчала, прижав руки к груди и испуганно хлопая глазами. Она впервые в жизни видела сына таким.

– Алешенька, мальчик мой, только не нервничай…

– Я уже давно не мальчик. Взрослый мужчина, который хочет жить своей жизнью. – Я прошелся по комнате, но успокоения это не принесло. – Имею право не спрашивать у тебя, что нам с женой делать. И прекрати мне сватать неудачных дочек своих подружек. Я люблю Алену, и мы уходим отсюда, – произнес жестко. – Алена, собирайся.

Девушка ошарашенно кивнула. Она тоже впервые в жизни видела мужа таким, и он в этом образе ей, определенно, нравился куда больше.

Я подбежал к шкафу и выдернул с антресоли сумки, швырнув их в центр комнаты…

Пара баулов стои́т на полу в прихожей, из кухни слышатся голоса.

– Димка, так мы тут перекантуемся у вас пару деньков? Пока подыщем что-то.

– Дима, помогай, давай расставляй тарелки, – раздается звонкий женский голос, которому аккомпанирует звон тарелок.

– Конечно, живите. Сколько надо, столько и живите. Достала вас тетя Фима?

Аленка растерянно кивает, смотрит на друзей, на уютную кухню и дружную семью. Вдруг начинает рыдать, закрыв ладошками лицо. Да так горько и жалобно, что Дима едва не роняет тарелки, а его жена Оля – сковородку с ароматной жареной картошкой.

– Я старалась, – сквозь слезы жалуется Аленка, – я приготовить и прибрать… и все… все я не так…

Оля, бросив сковородку на плиту, присаживается на корточки рядом и подсовывает плачущей девушке салфетки.

– Ну успокойся. Успокойся, – утешающе гладит по плечу.

– Тебе же вредно сейчас нервничать, – Дима встает к плите и перемешивает картошку.

– А Катька… эта вобла снулая, дочь подруги, и стихи пишет, и пляшет, и вяжет…

– Аленушка, успокойся. Все образуется. Все будет у нас хорошо, – шептал я, сжимая в руках стакан с водой и не зная, чем помочь и что вообще делать в такой ситуации. Оказывается, Аленка так серьезно восприняла эту ситуацию, когда я-то уже привык к такого рода материнским вывертам, к ее извечному желанию сделать все по-своему.

Телефон зазвонил неожиданно слишком громко и тревожно. Дима снял трубку:

– Да. Да, у нас. Что вы говорите, тетя Фима, скорая уже едет? А гробовые в шкафу? Где? Между полотенцами. Хорошо.

Я рванулся к телефону, хватая друга за руки, но Дима вежливо отстранил меня, ловко уворачиваясь.

– Да-да, конечно, обязательно передам.

– Где она? В какую больницу ее везут? – разволновался я, чуть задыхаясь от нервов и спешки, надевая ботинки и натягивая плащ.

– По-моему, Леха, это очередной спектакль, – сообщил мой друг, прислонясь к дверному косяку и спокойно наблюдая за моими действиями. – У тебя тут жена беременная плачет. А там мать в театр одного актера играет…

– А если нет, – испуганно прошептал я, – а если не играет? А если на самом деле приступ? Присмотрите тут за Аленкой.

– Алеша, я с тобой, – Аленка попыталась встать с табуретки, но ребята не дали ей этого сделать.

– Леха, твое, конечно, дело, но ты совершаешь большую ошибку, потакая матери в ее истериках. – Дима стоял, загородив собою вход.

– Ай, ладно, – отмахнулся я и выскочил из квартиры, хлопнув дверью…

Громко стукнула дверь в подъезде.

– Фокс, ко мне, – раздался звонкий мальчишеский голос.

Алексей поморщился. Опять эти близнецы Митька и Котька собаку на улицу потащили. Родителям не до них. Днями на работе пропадают, а вечерами – на банкетах. Пацаны сами себе предоставлены. Вот родители и решили в воспитательных целях, чтобы те не болтались по подворотням, питомца завести. Типа ответственность они так воспитывают. Как же! Пацаны сообразительные оказались, они по двадцать раз в день на улицу собаку выводят. Вроде как и за питомцем следят, и жизнь улицы не упускают. Алексей видел недавно их с сигаретами.

– Здравствуйте, дядя Леша, – вразнобой поздоровались мальчишки и кубарем скатились с лестницы. Лифт снова не работает.

– Если что-то надо, вы скажите, мы все принесем, без лифта-то вам тяжело, – пропыхтел Митька.

– Благодарю, тимуровцы, обязательно, – произнес растроганный пожилой мужчина, входя в квартиру. Включив свет в прихожей, утомленно опустился на стул. Из комнаты вышла рыжая пушистая кошка и, запрыгнув на колени, боднула его в подбородок.

– Привет, Марта, – он погладил кошку по спине, – ну, как ты тут?

Кошка спрыгнула с колен и начала виться около ног хозяина.

– Мартышка, не мешай мне раздеваться, – ласково отстранил он животное, – пойдем, я тебя покормлю. Ты же голодная небось. А сам буду Аленушке в больницу готовить на завтра свеженькое.

Устало переставляя ноги в поношенных домашних тапках, он поплелся на кухню. За ним важно шла старая кошка, помявкивая, словно поддерживая разговор.

– Вот так вот, Марта. Кушай. Вкусно? Я, между прочим, у Аленушки готовить научился. А раньше мама и бабушка меня на кухню не допускали. Не мужское это дело. Почему-то у нас в семье было четкое разделение на мужские и женские дела. Я до самостоятельной, отдельной от родителей жизни вообще не задумывался, что приготовлено и как оно получилось. Примерно… как там… «думал, что вареники на деревьях растут». Откуда это? Да не важно же откуда, правда, Марта?

Кошка, наевшись, свернулась на табуретке и, не сводя глаз с человека, внимательно слушала.

– А как же Аленка хохотала, когда я впервые пельмени сварил! «Фирменный торт от шеф-повара Пельменя» – дразнилась она тогда. Совсем необидно. Потом, видишь, все наладилось. Я и бульон уже смогу сварить. И шашлык тоже, и все прочее…

Он помешивает бульон в кастрюльке.

Глава 4

Ложка зачерпывает бульон.

– Милая, Аленушка Александровна, надо кушать, – ласково ворковала медсестра, пытаясь накормить больную.

– Да не хочу я, Машенька.

– Алексей Михайлович каждый день приносит свеженькое. Как же он вас любит. Вот мне бы такую любовь, – мечтательно протянула девушка.

– Да, каждый день, – согласно кивнула женщина. – Но один и тот же бульон. Уже месяц… Машенька, не хочу я, – отодвинула руку с ложкой. – А про любовь я тебе так скажу… не проси себе чужой доли, выпрошенный крест – он самый тяжелый окажется.

– А что это значит? – наивно округлила глаза Маша, отвлекая пациентку. И все же ей удалось скормить старушке несколько ложек бульона. Все-таки Маша была очень хорошая и профессиональная медсестра.

– А значит это, девочка, что, пожелав себе чужой доли, ты получишь ее со всеми подводными камнями и ухабами.

– Не понимаю, – хлопнула глазками Маша, зачерпнув очередную ложку бульона.

– Как же была права моя мама. Вроде и радоваться надо заботе этой, нежности, а не хочется. Как же надоел этот бульон мне… Хочешь послушать историю, какая она, любовь-то?..

Оля с Димой убежали с утра на работу, а я в растрепанных чувствах сидела на их чистенькой кухне. Мой чай давно уже остыл. Мысли были нерадостными. Алексей – заботливый парень… даже чересчур какой заботливый. Хочет, чтобы всем было хорошо. И рыбку съесть, и кости сдать, как говорится. К большому огорчению, так не часто получается. А особенно когда один человек, привыкший получать все целиком, никак не может смириться с тем, что теперь это подчинено не только его капризам и пожеланиям. Щелкнул дверной замок.

– Есть кто дома? – из прихожей послышался голос Алексея.

– Да. Я тут, – безжизненным голосом произнесла я и вышла в коридор.

– Ты не заболела? – забеспокоился муж, увидев мое осунувшееся лицо и темные круги под глазами.

– Пока нет. Но если так дальше пойдет, непременно заболею.

– Что с тобой? Присядь. На тебе лица нет.

– Его и вчера не было. Но ты не заметил и убежал. Мама как? – с нескрываемым сарказмом спросила я.

– С мамой все обошлось, – радостно воскликнул мой муж. – Опять скорая отказывалась ее забирать, пришлось настаивать на полном обследовании. Она уже дома.

– Вот как? – я наигранно всплеснула руками. – Ваш адрес у скорой уже в черном списке, наверное.

– А что, есть такие списки? – обеспокоенно посмотрел на меня Леша.

– Если нет, то скоро появятся. Никаких мыслей не приходит в твою умную, напичканную логикой голову? Это же простая арифметика: ей становится «как-то нехорошо», как только ты делаешь что-то не так, как ей надо. Дальше все по плану: вызов скорой, приезд любимого сына, скандал со скорой, поездка в больницу, обследование и выписка через пару часов.

– Но если ей на самом деле плохо? – непонимающе захлопал ресницами супруг.

– Ой, – я пошатнулась и начала стекать по стене, обхватив себя руками, – что-то голова кружится.

– Аленка, – Алексей метнулся ко мне, подхватил на руки и понес на диван, – что с тобой? Я сразу заметил, что-то неладно. Полежи. Я сейчас скорою вызову.

– Ух ты! А что, так тоже было можно? Алешенька, ну и наивный же ты, – открыв глаза, засмеялась я. – Вот так и твоя мама добивается твоего внимания и заботы.

– Так с тобой все хорошо?..

– Со мной нехорошо, – вздохнула я, погладив живот, – я теперь не одна, а муж мой никак не сделает выбор: мама или мы…

– Как я могу выбирать между вами? Я же вас обеих люблю! – в глазах мужа плескалось непонимание на грани паники.

– Ты же меня выбрал изначально, нет? Против ее мнения пошел.

– Да, – кивнул он.

– А теперь что? Выбирай как чувствуешь. Хочешь – по силе чувств, хочешь – по количеству мест, – я снова погладила свой живот. – Только, прошу тебя, не затягивай.

– Но… – Леша растерянно смотрел на меня. – Как…

Резкой трелью залился телефон.

Алексей схватил трубку.

– Да… да, мама, как ты? Тебе плохо? – с тревогой в голосе заговорил он, глядя в мои смеющиеся глаза. – Да, мама, сейчас передам…

Он умоляющим жестом протянул мне трубку. Совершенно не хотелось сейчас разговаривать с этой дамой, но я уступила:

– Здравствуйте, Серафима Андреевна, как ваше самочувствие? Хорошо?

– Аленушка, детка моя, пошутили, и хватит, возвращайтесь, – холодно и важно произнесла старуха.

– Милостиво благодарим вас, но вынуждена отказаться от заманчивого предложения, – расшаркалась я в ответ.

– Ладно. Давай встретимся и поговорим. Только без сына. Незачем ему вникать в наши дамские секреты.

– А нам есть о чем говорить? – я была искренне удивлена.

– Конечно, есть. У нас сейчас много общего. Давай встретимся через час у нашего магазина в кафетерии, – и Серафима положила трубку.

Я завороженно смотрела на телефон.

– Что такое? Что она сказала? – заволновался Алексей.

– Леш, быстренько сообрази, со своей хваленой логикой, какие такие у меня с твоей матушкой секреты могут быть? Она на встречу меня пригласила.

– Пойдем. Мама все-таки…

– Без тебя, – сделала я упор.

– Хорошо. Без меня так без меня, – недоуменно пожал он плечами…

Алена передернула плечами и замолчала. Маша убрала тарелку и промокнула пациентке губы.

– Сейчас мы поудобнее устроимся, и я поставлю вам капельничку, – ворковала медсестра, поправляя подушки и одеяло. – И что, вы помирились со свекровью? Нашли компромисс?

– О да! – усмехнулась Алена Александровна. – Компромисс… Это когда неудобно ни тебе, ни мне, но мы принимаем договоренность, чтобы нам было плохо примерно поровну. Я не хотела компромисса, я хотела счастливой семейной жизни… Так мне казалось…

– Так что же было дальше? – спросила Машенька, ставя капельницу.

– Дальше, – чуть поморщилась женщина, когда игла вошла ей в вену, – дальше…

С залитого солнцем бульвара я вошла в полутемный кафетерий. Серафима, как всегда при полном параде, уже сидела за столиком, перед ней стоял нетронутый стакан с соком.

– Здравствуй, детка, ты плохо выглядишь. Садись, – царственным жестом она указала мне на стул напротив.

– Это у вас семейное? Подмечать и озвучивать недостатки? – кивнула я. – И вам не хворать, Серафима Андреевна. Я вас слушаю, – усаживаясь поудобнее, позволила себе поерничать. – О каких секретах идет речь?

– Тихоня-тихоня… А тут вдруг такая язвительная стала, – огорченно покачала головой свекровь. – Я всегда знала, что ты не так проста, какой хочешь казаться.

– Давайте сразу к делу, – перебила я, – времени мало у меня, к врачу сегодня.

– К врачу, – обрадовалась старуха, – это хорошо, это правильно. Я хочу поучаствовать. Это вот тебе.

Она подвинула мне конверт.

– Это что? – не двинулась я с места.

– Ну как что? Это деньги. На аборт, – продолжала радоваться она. – Какая же ты молодец, все поняла. Не сразу, конечно, молодость, что ж поделаешь, но поняла же.

– Что я поняла? – я решила уточнить, цепляясь за последнюю ниточку той самой надежды на порядочность собеседника.

– Ты же поняла, что вы с моим сыном не пара. Ты не сможешь с ним жить и решила избавиться от ребенка. И потом отпустить его? Ведь так? У него есть отличная партия, Катюша, такая девочка…

На ее лице было детское ожидание чудес, близкого осуществления мечты, а вот моя надежда лопнула со звоном хорошо натянутой струны.

– Вы ошибаетесь, – борясь с тошнотой и головокружением, механическим голосом произнесла я. – Это я с вами жить не могу и не хочу, а с Алексеем у нас все отлично. Да, и к врачу я иду на плановый осмотр. Прощайте.

Я встала и как во сне пошла к дверям, мечтая только побыстрее выйти на воздух. В дверях столкнулась с Лешкой. Он, оказывается, не смог побороть любопытство, пошел за мной, и сейчас в ярости подскочил к столику, и начал что-то громко кричать в лицо своей испуганной мамаше. Я вышла на улицу и пошла вдоль дороги, делая глубокие вдохи. Воздух, казалось мне, стал липким и вязким и никак не хотел вдыхаться. Голова сильно кружилась. А потом я проснулась в больничной палате…

– Господи, ужас-то какой, – Машенька присела на стул возле кровати Алены.

– Да, это было ужасно. Я потеряла сознание и свалилась прямо под колеса машины, – продолжила рассказ женщина.

– А Алексей Михайлович?

– Он бежал уже за мной, но не успел подхватить… Буквально секунда… Тогда я и потеряла ребенка… Мне казалось, все закончилось… и моя беременность, и мой брак, и моя жизнь… но Алеша меня очень поддерживал тогда, и мы справились.

– А Серафима? – спросила Маша.

– А Серафима… Пришла ко мне в палату…

Рядом со мной сидел Алексей, он вообще тогда только спать уходил домой. Муж чистил мне яблоко и напевал любимую песенку из мультика. И тут открывается дверь, и под напутствие медсестры: «Вы только недолго. Она еще совсем слабая» – входит свекровь с цветочками на наманикюренных ногтях.

– Алексей, а что ты тут делаешь? – испуганно-удивленно воскликнула она.

– Это моя жена. Она только что потеряла нашего ребенка – во многом благодаря тебе, мама. А вот ты что тут делаешь?

– Наверное, пришла меня добить, – предположила я.

– Что вы такое говорите?! – несколько наигранно возмутилась старуха. Она решила было сначала обидеться, но передумала: слишком скользкая ситуация нарисовалась. – Я пришла просить прощения. Так вот неловко вышло… все это… Аленушка, прости меня, но я с врачом разговаривала. Он говорит, что детей у тебя больше не будет, и я подумала…

У меня снова закружилась голова, и, видимо, я так сильно побледнела, что Алексей вскочил и закричал: «Врача сюда! Врача!». Двери распахнулись, все забегали, засуетились.

Алексей жестко схватил мать за локоть и вытащил из палаты:

– Мама, что ты несешь?

– Как ты смеешь так разговаривать с матерью, – по привычке возмущенным тоном заговорила она.

– Я скоро вообще с тобой разговаривать не стану. Что это за выкрутасы такие? Моя жена почти при смерти. Ребенок погиб. А ты…

– А что я? – пошла в атаку матушка. – Я правду говорю. Зачем тебе бесплодная жена? Какое будущее тебя ждет? Нам нужен наследник с хорошими генами. Вот Катюша…

– Катюша? – прошептал сын, но, через секунду взяв себя в руки, со злостью сказал: – Катюша будет против смешения своих королевских генов с твоими, мама, простолюдинскими. То, что ты научилась не сморкаться в скатерть, не повод для хвастовства.

– Ой, что-то… – женщина схватилась за сердце.

– Мама, мы в больнице, – засмеялся Алексей и, развернувшись, пошел по коридору.

– Я лишу тебя наследства, – кричала вслед ему Серафима Андреевна.

– Оставь его себе, а нас оставь в покое, – громко и четко произнес Алексей, не оборачиваясь…

Из коридора послышалось звяканье инструментов и недовольный женский голос произнес:

– Маша, долго ты там будешь возиться? Не одна она у нас в отделении больная. Мы зашиваемся, а она лясы точит!

– Иду-иду, – крикнула девушка в сторону дверей. – И что она? Лишила наследства?

– Да какое там наследство! – усмехнулась Алена Александровна. – Она обиделась, продала квартиру и уехала к сестре куда-то в деревню. Зато у моря.

– Какая жалость. Так вы без детей и прожили?

– Почему без детей? – удивленно вскинула на медсестру глаза женщина. – Слава богу, врачи тоже иногда ошибаются. У нас был сын.

– Был? – искренне заулыбалась девушка.

– Маша!!! Иди сюда! Бегом!!! – возмущенно закричали в коридоре. – Максимову из пятой хуже стало.

– Иди, Машенька. Спасибо тебе. Я отдохнуть хочу.

– Отдыхайте, Аленушка Александровна, я попозже еще заскочу к вам, – сказала девушка, выбегая из палаты.

Алена закрыла глаза. Сын. Сынок. Разбередила душу Машенька воспоминаниями…

– Тебя завтра выписывают, – радостно произнес муж, входя в палату. – Устроим праздник? Мама придет, друзей позовем…

– Леша, скажи, пожалуйста, я сейчас похожа на человека, готового праздновать что-то? И что мы праздновать будем? Да еще и с твоей мамой?

– Аленушка, родная моя, но вам же все равно придется помириться и научиться общаться. Мы же одна семья… – ласково начал уговаривать меня он.

– Знаешь что? Даже с кровными родственниками можно разорвать отношения.

– Но я же твой муж. А это моя мать, – непонимающе бормотал он.

Но меня было не остановить.

– Да, действительно, ты мой муж, – согласилась я, – и она твоя мать. Я тут при чем?

– То есть как?

– Вот так. Если ты обдумал все за и против, все факторы, включая прогнозы врачей и прочее разное, и все-таки решил остаться моим мужем, избавь меня от неприятного общения с этой женщиной.

– А я? – непонимающе хлопнул глазами Алексей.

– Что ты?

– А как мне быть в этой ситуации? Тебя я люблю и оставлять не хочу, а ее не могу.

– Сделай так, чтобы мы не пересекались, и рассказывать о ее жизни мне тоже не надо. Для меня теперь ты сирота.

– Ты что? Мою мать хоронишь? – возмутился Алеша.

– Она сама себя похоронила.

– Но… – начал было он, но осекся под моим решительным взглядом.

– Я все сказала.

– Ладно. Ты меня обрекаешь на жизнь шпиона, – вздохнув, попытался пошутить он. – Про маму я понял, а друзей можно позвать?

– Леша, у тебя от переживаний совсем плохо с головой стало? – удивилась я непониманию очевидных вещей.

– А что, Олька с Димкой переживали знаешь как?

– Оле и Диме я очень благодарна, передавай им привет, но я сейчас еще слишком слаба, чтобы даже просто сидеть за столом и смотреть на ваше веселье. Невесело мне, Леша, – сдерживая слезы, произнесла я последнюю фразу.

– Аленушка, – муж присел на кровать и обнял меня, – сколько же можно переживать… Давай жить дальше, – уговаривал он, гладя меня по спине.

– А как дальше жить? – надрывно спрашивала я, даже не утирая слезы.

– Врачи не всегда правы. Все у нас получится.

– А если нет? – капризничала я.

– А если нет, мы что-нибудь обязательно придумаем. Только не плачь…

Время прикрыло и эту рану наслаивающимися друг на друга событиями жизни. Ноющая боль появлялась только при виде молодых мам и маленьких детей. Когда есть возможности совершения того или иного действия, как-то не задумываешься об их использовании. «Я могу!» – и этого знания достаточно. Отнятая же вероятность становится личным упреком.

Глава 5

В коридоре послышались шаги. Алена открыла глаза и повернулась к двери.

– Вы уже не спите? – заглянув в палату, спросила Маша.

– Да и не спала я, – улыбнулась пациентка, – ты же знаешь, без снотворного не могу уснуть.

– Я капельницу заберу тогда, она уже закончилась, – захлопотала Маша. – Сейчас доктор подойдет. Он хотел вас еще раз лично осмотреть.

– Он надеется увидеть что-то новое? – улыбнулась Алена.

– Не знаю, – пожала плечами Машенька. – Он такой умный и понимающий. – Девушка покраснела и смущенно отвернулась.

В палату зашел молодой мужчина в отглаженном халате и со стетоскопом на шее.

– Мария, вы можете идти, – строго произнес он.

– Да, конечно, Егор Васильевич. – Машенька, покраснев еще больше, схватила капельницу и выскочила из палаты.

– Я вижу проделки малыша Купидона, – улыбнулась Алена Александровна.

– Что вы сказали? – не расслышал доктор.

– Говорю, что вы очень строгий руководитель.

– Я не строгий, а справедливый, – важно произнес Егор Васильевич.

– Хотите казаться строгим? Компенсируете свою молодость? – спросила Алена.

– А что делать? – развел руками врач. – Я же только пришел сюда. В коллективе люди разные, сами понимаете, надо авторитет заслуживать…

– Конечно-конечно, – примирительно кивнула пожилая женщина, – только не забудьте рассмотреть за этим и людей. А молодость – такой недостаток, который очень скоро пройдет.

– Что вы имеете в виду? – доктор увлеченно листал историю болезни, слушая речь пациентки вполуха.

– Я имею в виду, что, видя только большую цель, можно пропустить многое, кажущееся маленьким, но остающееся очень важным.

– Хорошо, – Егор Васильевич закрыл карточку пациентки, – обязательно обдумаю ваши слова, а теперь давайте вернемся к нашим баранам.

– Давайте к баранам. Как мои дела идут? – грустно вздохнула Алена, глядя на доктора, словно пытаясь прочесть прогноз на его усталом лице.

– Алена Александровна, не буду ходить вокруг да около: дела наши не так хороши, как хотелось бы. Улучшения есть, но они очень медленны. Боюсь, что операции не избежать.

– Может, есть другие способы? – огорчилась она.

– Я понимаю ваши тревоги, но, учитывая возраст и общее состояние, – это самый быстрый способ победить вашу болезнь. Потом может быть поздно.

– Мне, если честно, кажется, что уже все поздно…

– Я гарантирую вам благоприятный исход. Поверьте мне, – со всей серьезностью произнес Егор. – Вы согласны?

– Согласна, – со вздохом проворчала женщина, – другого варианта все равно нет.

– Вот и хорошо, значит, назначаем операцию в самое ближайшее время. Отдыхайте, – облегченно выдохнул доктор, справившись с нелегкой задачей уговоров.

Ему всегда сложно давалось общение с людьми, да и объяснять и убеждать он умел очень плохо. Пришла пора освоить и эту науку – она казалась втройне сложнее, чем медицина.

Пациенты, как и коллеги, были все разные. Кто-то спокойно принимал мысль об операции, а у кого-то случались истерики и даже полное отрицание.

– Егор Васильевич, – остановил его у двери голос Алены.

– Что вы хотели уточнить? Дату операции вам сообщат.

– Да я не про это, – махнула рукой женщина. – Вы бы к Маше присмотрелись повнимательнее. Хорошая она…

Егор Васильевич внимательно посмотрел на пациентку и, кивнув, вышел.

Алена откинулась на подушку и закрыла глаза.

Операция. Слово прозвучало как гром, как набат. Тяжелая травма головы и, возможно, позвоночника. До сих пор страх живет внутри нее, скручивая и сжимая змеиными кольцами ее нутро…

– Алеша, что-то мне нехорошо, – прошептала я, в десятый раз выходя из туалета.

– Господи, Аленка, да ты же зеленая, – воскликнул Алексей, – что с тобой?

– Грешу на пирожки, – высказала я предположение.

– Какие пирожки?

– Вчера с девчонками в обед пошли в магазин, а там возле него тетка пирожками торговала. Такие они румяные и аппетитные…

– И ты купила, – ахнул Леша, – пирожки у тетки на улице?!

– Да, – я виновато опустила глаза, – и съела три штуки… Ой, снова живот.

– Три штуки! Так этим количеством можно армию противника нейтрализовать, не то что тебя, – возмутился Алексей, – там и одного кусочка хватило бы.

– Чего уж теперь, – пробулькала я из-за двери.

– Иди, иди уже к своему белому другу. А я вызову врача пока… – тихонечко бормотал Алексей, набирая номер неотложки. – Лучше я сам вызову медицину, чем буду три часа уговаривать и скандалить.

Скорая приехала на удивление быстро.

– Собирайтесь в больницу, – осмотрев Алену, скомандовал пожилой фельдшер, кинув вопросительный взгляд на доктора, который в ответ едва заметно кивнул.

– Я в больницу не поеду. Только если меня на носилках туда понесут, – я пыталась еще сопротивляться.

– Ладно, – невозмутимо отреагировал эскулап и крикнул в сторону дверей: – Петя, тащи носилки.

Через минуту в комнату вошел парень с носилками.

– Что за люди, сами дойти не могут, молодая же… – беззлобно ворчал он.

– Петр, уймись, – шикнул на него фельдшер, – у нас тут угроза выкидыша и токсикоз, так что давай расстилай носилки.

– С заботой о будущем поколении, – язвительно высказался Петр.

– Вы ошибаетесь. Я не могу иметь детей, это пирожок виноват. Отравилась… – растерянно бормотала я.

– Женщина, не дурите мне голову. Я сорок лет в скорой, что ж я беременную от отравленной не отличу? Аккуратненько ложитесь вот сюда… – заботливо поддерживал меня фельдшер.

– Врачи же сказали, что я бесплодна теперь… – не могла поверить я в случившееся.

– Значит, произошло чудесное исцеление, – хихикнул Петя, но осекся под взглядом старшего товарища.

– Как вас зовут? – вмешался Алексей. – Если это правда, мы малыша вашим именем назовем.

– Алексей Викторович, – протянул мужу руку фельдшер.

– Алексей Алексеевич, значит, будет, – муж пожал протянутую руку.

– Алексей Второй, – заулыбался фельдшер. – Только если вы будете благоразумны.

Я уже смирно лежала на носилках, мечтая только о том, чтобы диагноз Викторовича оказался верным и я смогла родить этого ребенка.

Мне это удалось, и, когда Алешка появился, я буквально растворилась в нем. Помню все до мельчайших деталей. Его младенческий запах и тепло его маленького тела. Размазанную по столу кашу и первые рисунки на стене в комнате. Помню, как муж кричал и даже один раз попытался замахнуться в запале, чтобы наказать сына. Первый шаг и первый класс. Всегда он был лучшим. Никогда я не наказывала и не отчитывала его ни за какие шалости и проделки. Когда я узнала, что у мужа другая женщина появилась, мне даже легче стало – сразу простила и отпустила его. У меня есть сын, а почему этот взрослый мужчина рядом требует внимания к себе, было дико и непонятно. А потом его не стало… Мир застыл тараканом в янтаре. Попытки достучаться, разбить эту окаменелость не приводили ровным счетом ни к чему. Я не замечала ничего вокруг, но время и сюда поставило заплатку забвения…

Алена не замечала слез, льющихся из-под сомкнутых ресниц. Вспоминая свое любимое дитя, не заметила она и того, что в палату вошел Алексей Михайлович и тихонько присел на кровать.

– Аленушка, я с твоим врачом говорил… Ты не бойся. Я рядом, – прошептал он, гладя ее руки.

– Алеша, мне и не страшно, – ответила она, – я пожила уже. И Алешенька наш там меня встретит.

– А как же я? Марта? Не говори глупостей. Все будет у нас хорошо. Мы еще поживем, – возмущенно начал выговаривать он.

– Ты прости меня, – всхлипнула Алена Александровна, – за все. Я часто не права была и холодна к тебе.

– Да что ты, дорогая моя, тебе не за что виниться. Уж как я виноват перед тобой! Сколько неприятных моментов устраивал. Все от эгоизма моего. Ты прости меня.

– Давно уже все простила, – сквозь слезы улыбнулась женщина, – перемололось все в жерновах жизни. Не муко́й даже, а пылью по ветру размело, – она сжала в ответ его ладонь.

– Что здесь происходит? – в палату вбежала веселая Машенька.

– Болтаем, – утирая слезы, произнесла Алена.

– Болтаете? – медсестра недоверчиво посмотрела на стариков, держащихся за руки и смущающихся, как подростки. – Вы тут сырость развели такую, что плесень на стенах сейчас вырастет. А тут больница. Тут должна быть чистота и стерильность.

– Да мы ничего… Машенька, вспоминаем вот прошлое. Это мы смеялись до слез, – попыталась улыбнуться Алена.

– Алексей Михайлович, перестаньте волновать больную, у нее завтра операция назначена. Ей нужны положительные эмоции, – строго произнесла Маша, сдерживая улыбку.

– Не сердись, Машенька, – примирительно проговорил Алексей.

– А про положительные эмоции, – влезла Алена, – как там Егор Васильевич? Он же нравится тебе?

– Нравится, – зашептала Маша, – очень даже нравится. Он, оказывается, не женат…

– И? – с любопытством вытянула шеи пожилая пара, ожидая продолжения.

– Он сегодня меня на прогулку пригласил вечером после работы, – опустила глаза девушка. – Вот таблетки ваши, примите их сейчас, пожалуйста. Чтобы я не заходила больше к вам сегодня.

– Замечательно, – обрадовалась Аленка, – я теперь уверена в благополучном исходе. Я хочу на вашей свадьбе погулять.

– Хорошая цель, – радостно засмеялась девушка, удостоверившись, что лекарства приняты. – Ну, я побежала.

Машенька скрылась за дверью.

– И я пойду уже, – засобирался Алексей Михайлович, – завтра с утра раненько забегу. Если меня пустят повидаться перед операцией. Если нет, тогда потом уже.

– Иди. Марте привет передавай и береги ее…

– Конечно, передам. Она обрадуется.

Алексей поцеловал жену в щеку и вышел из палаты.

Алена прислушалась. Смолкли шаги мужа в коридоре. Где-то хлопнула дверь и раздались голоса медсестер. Звон инструментов. Такие уже привычные звуки. Она смотрела прямо перед собой и видела не пустую стену, а город как бы сверху. Вот по улице идут Егор и Маша, держась за руки. Егор смущается и не знает, как себя вести. Маша хохочет. Вот в квартиру вошел Алексей Михайлович, и Марта трется о его ноги. Ее любимый сквер. Мокрые деревья еще борются с ветром за последние листья. Желтым светом, подмигивая, горят фонари, и капли дождя искрятся в их свете. По дорожке навстречу к ней бежит мальчик в желтой шапочке. Она не может рассмотреть его – он приближается. Сын. Сыночек. Алешенька. Она распахивает руки и бежит к нему.

– Мама! – кричит мальчик.

– Сынок! – кричит Алена. Ей так легко бежать…

Они встречаются. Она берет его за руку.

– Пойдем, мамочка, я покажу тебе новый дом, – захлебывается от восторга малыш.

– А где он? – спрашивает его мать.

– Я покажу. Теперь мы будем вместе там жить.

Они уходят по дорожке, пока вовсе не исчезают из виду…

Глава 1

Дорожка на кладбище.

– Ну вот, на одного из нас стало меньше, – разливая водку в стаканчики, угрюмо произнес бородатый.

– Последнее время такое ощущение, что мы встречаемся, только чтобы пересчитаться и констатировать уменьшение, – грустно пошутил второй друг, поправляя шарф на шее таким нервным движением, словно желая задушить себя.

Алексей рассеянно слушал слова друзей, поправляя венок на свежей могиле.

– Ну что, давайте помянем Аленушку… нашу Алену Александровну… Давай, Серый, наливай, – обратился он к толстячку.

Стаканы взлетели в привычном желании чокнуться, но на секунду неловко замерли в воздухе.

– Помянем, – выдохнул Алексей, опрокинув в себя водку, не ощутив ни вкуса, ни запаха.

С портрета на них, тихо улыбаясь, смотрела Аленка.

– Какая-то совершенно необыкновенная фотография, – нюхая кусочек хлеба, задумчиво произнес бородач Саша. – Никакой наигранности и позы. Такая же милая улыбка и озорные глаза. Я прямо физически ощущаю ее присутствие и не в силах поверить…

– Кажется, она сейчас рассмеется и хлопнет по плечу, как всегда, скажет присказку свою: «Это, мо́лодец, горе, не беда», – проговорил тот, кто не оставлял без внимания свой шарф.

– А знаешь, Лешка. Я ведь ее… любил… и люблю… – бородатый повертел стаканчик в руках.

– Ребята! Сашка! Хватит тебе! Леха! Не время сейчас… – второй снова дернул себя за шарф.

– Да знаю я. Давно уже все знаю, – Алексей задумчиво рассматривал пластиковую емкость.

– И что? – закипятился Сашка. – Не стыдно тебе? Не совестно?

Алексей только пожал плечами:

– Что было, то было… А чего мне стыдиться?

– Ты же ей всю жизнь перекрутил с ног на голову. Ведь было же… – Саша покрутил руками в разные стороны, показывая пантомимой, как это произошло.

– Эх, Сашка, не ту профессию ты выбрал. Не ту. Не в инженеры, тебе надо было на актерское поступать… Нам не дано предугадать, чем наше слово обернется… – Алексей выдохнул и одним махом снова влил в себя водку.

– Ребята, ну что вы в самом деле… Нашли время и место… – Сергей продолжал дергать шарф. – Что вы сейчас делите?

– Да уж делить нам и в самом деле нечего, – усмехнулся Леша, – не раньше, не сейчас.

– Я даже хотел тебя на дуэль вызвать, Алексей, – горько усмехнулся Сашка.

– Романтик. Всегда им был. Какая дуэль? Алена сделала свой выбор. И про твое признание я знал с самого начала, – он смотрел на растерянного и испуганного друга.

– Откуда? – выдавил тот.

– Конечно, так не принято. Рассказывать супругу о признаниях посторонних мужчин. Даже если они друзья… тем более если друзья. Можно же и дружбу было закончить на такой ноте… – невесело улыбнулся Алексей Михайлович. – Но Аленушка не такая была, она кристально честная, добрая… моя девочка, – сдавленно, проглотив покатившийся к горлу соленый комок слез, продолжил он. – Она сразу же мне все и рассказала. Как ты на коленях стоял и в любви вечной клялся, горы золотые сулил. Я разозлился тогда страшно и на тебя, и на нее: думал, что повод дала. А она говорит мне, что, мол, пожалеть тебя надо. Любовь, говорит, не спрашивает, когда прийти. Человек слаб и с ней справиться не может. Ему же – тебе, стало быть, – хуже, он один-одинешенек, а мы с тобой вместе. И рассказала она мне это все не для того, чтобы я ревновал и злился, а чтобы недоразумений между нами не было. Чтобы дружбу сохранить сумели мы. Ситуацию-то со временем перевернуть можно прямо в противоположное толкование, и тогда уже беда будет и, может быть, непоправимая. Когда объяснений не услышим мы друг от друга. Много чего она мне говорила тогда, а я слушал и думал, что разглядел я счастье свое мудрое, не проворонил, – вздрогнул Алексей.

Последние слова говорил он так, словно думал о чем-то далеком, о чем-то другом. Не проворонил… А ведь был в полушаге от поворота… Знали бы ребята о давних его поступках, вряд ли подали сейчас ему руку, да и не стояли бы сейчас рядом. Разошлись бы с презрением, разбежались.

– А потом мы Машку с Санькой познакомили. Специально тот Новый год вместе праздновать организовали. Маша же скромная. Домашняя такая. И живете же отлично уже сколько лет?

– Сорок пять. – Борода, не отрываясь, смотрел на портрет Алены, из глаз его текли ручейки – его ушедшие чувства, – и тут же, будто стыдясь, бесследно исчезали в густой бороде. Может, и не было этого. Показалось.

– Ребята, давайте по третьей? – засуетился Серый, подозревая продолжение конфликта.

В момент обостренности чувств легко незаметно пройти точку невозврата в многолетних дружеских отношениях. В тот самый момент, когда будут сказаны все горькие слова, выплеснуты недовольство и невольные обвинения, когда обнажится слабость души, которую нельзя будет простить невольным свидетелям.

– Прав ты, Алешка. Во всем. Всегда прав. Мы с Машкой хорошую жизнь прожили. Все у нас сложилось как-то… а Алена… недостижимая высота. Идеал. И согласись она тогда, мне пришлось бы всю жизнь втягивать живот и пытаться соответствовать.

– Да уж! Возможно, стал бы ты писателем. Мировой бестселлер «Как не облажаться со своей женой». Или нет! «История моих громких провалов».

– Да ну тебя, – сердито буркнул Сашка, – такой день, а ты все шутки шутишь. Давайте помянем. – Он поднял стаканчик вверх.

– Действительно, Алексей Михайлович всегда чудесным образом оказывается прав, – выпив, задумчиво произнес Сергей. – В юности нам кажется, что любовь и брак – это такой вечный карнавал. Много музыки и света, а на самом деле все оказывается не так. Со временем уже не хочется лаковых штиблет и отутюженных стрелок на брюках, а нужны удобные тапочки и чай с мятой, и обязательно по особенному рецепту и с тем количеством меда, как ты любишь.

Алексей смотрел на своих старых друзей, и долгое время их дружбы пролетало на его мысленном экране. Они были совершенно разные внешне, по характеру и темпераменту, по отношению к жизни и друг к другу. Что их столкнуло вместе? Стечение обстоятельств, или положение звезд на небосводе, или могучая длань коменданта мужского общежития технического института, куда однажды поступив, они оказались в одной комнате? Им пришлось строить отношения, чтобы впоследствии возвести их на пьедестал под названием «мужская дружба». Алексея всегда внутренне коробила такая близость. Невозможность уединения и размышлений над увиденным или прочитанным, принимаемые на смех его рассуждения.

– У нашего Лехи всегда был необычный взгляд на вещи. Свои секреты, которыми он никогда не делился с товарищами, – задумчиво сказал Сашка. – Правильно это или нет?

Саша вопросительно посмотрел на друзей. Алексей напрягся: если они все знают, как дальше ему быть? И быть ли тогда вообще?

– Давайте уже собираться. Темнеет, да и погода портится, – захлопотал Серый.

– А поехали ко мне? – вдруг предложил Сашка. – Машка моя рада будет. Сто лет уже не виделись. На стол накроет. Только она болеет постоянно последнее время… но она обрадуется.

– Не сто́ит, пожалуй, беспокоить нездорового человека, – ответил Алексей, – да и устал я.

– Поехали-поехали, – поддержал товарища Сергей, – ты же сейчас совсем один остался. Тебе трудно будет…

– Спасибо. Рано или поздно все равно нужно к этому привыкать. Вот сейчас и начну. Да и Марта скучает.

Они дошли до кладбищенских ворот.

– Ну, смотри сам. Если что, сразу звони, – пожал на прощание руку Алексея Саша. Сергей хлопнул друга по плечу, и трое разошлись в разные стороны.

С годами дорога жизни каждого становилась все более уединенной и узкой. Сначала – это магистраль, где толпятся друзья и знакомые. После – хорошая проселочная дорога, на которой уже люди не теснятся. Они свободно и легко шагают, выкристаллизовываясь из совместных интересов, понимания окружающего пространства и норм поведения. Дальше дорога переходит в тенистую лесную тропу, где уместятся три-четыре человека один за другим – встречаясь по старой памяти и продолжая бесконечную беседу. А дальше? Козья тропа через болота? Все известно наперед. Обыденно и скучно. Может быть, если бы тогда были сделаны эти полшага… Алексей вздохнул своим мыслям и поежился от ветра, задувшего из подворотни. Он наклонил голову и, вглядываясь в землю, медленно пошел дальше…

Глава 2

Как приятно проснуться и, еще не открывая глаз, предвкушать новый день, особенно если этот день выходной. Я, потягиваясь в постели, думал: а не поспать ли мне еще часок? Открылась дверь в комнату, и вбежала Аленка.

– Вставай, лежебока. – Выдернув из шкафа ремешок, она завертелась перед зеркалом, примеряя аксессуар на платье.

– У меня выходной сегодня. Могу поваляться, – потянул я носом воздух, вдыхая парфюмерный аромат.

Мои любимые духи. Она всегда ими душилась, и я мог различить их практически везде. Смеясь, сравнивал себя с охотничьей собакой, ведь где бы она ни бывала, я безошибочно вычислял ее по запаху.

– О! Но если ты сегодня совершенно свободен, может, отвезешь сумочку моей троюродной сестре.

– Какую сумку? Какой сестре? Я просто поражаюсь количеству твоих родственников, которых мы никогда не видели, – недовольно вздохнул я, понимая уже, что выходной пропал.

– Почему не видели? Я Людмилу видела один раз. Еще подростком. Потом она уехала учиться. Это дочка…