Египтянин

Layton Green

THE EGYPTIAN

Copyright © Layton Green, 2013

© О. Кидвати, перевод, 2025

© Издание на русском языке. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2025

Издательство Иностранка^®

Пролог

Сити мычал себе под нос, пробираясь среди склепов и мавзолеев, окутанных жутким голубым туманом. Он считал, что перерос эту детскую нервную привычку еще в Кембридже, став лучшим выпускником своего потока по специальности «биомедицинская инженерия» и завоевав руку и сердце каирской красавицы Халимы – дома о такой женщине он не смел бы даже мечтать. Однако привычка вернулась вместе с катастрофическим ростом его игорных долгов и достигла лихорадочного крещендо, стоило Сити узнать, что́ в действительности происходит в компании, где он работает.

Сейчас, когда он петлял среди надгробий и куч мусора, на каждом шагу озираясь через плечо, ему приходилось прилагать усилия, чтобы мычание не достигло громкости сирены, созывая воров и убийц, которые стекались на кладбище после наступления темноты.

Зачем Дориану понадобилось выбирать для сделки настолько глухое место? В Городе мертвых были территории, в буквальном смысле ставшие домом для тысяч обделенных граждан Каира, но именно этого участка избегали все, за исключением совсем уж отчаявшихся.

И это, подумал Сити, как раз про меня.

Проклятый туман еще больше ухудшал дело: в отличие от густой и влажной лондонской хмари, он представлял собой смесь химических загрязнений и прохладного ночного воздуха. Отражающийся от миллионов гробниц слабый синеватый свет наводил на мысль об оживших фантасмагорических полотнах Эль Греко.

Сити придерживался одного и того же алгоритма действий: сделать шаг, нервно осмотреться, еще крепче вцепиться в ремень висящей на плече сумки. Вдруг он споткнулся о лежащий на земле темный предмет и запаниковал, едва не выронив сумку, хотя ее содержимое оставалось в полной сохранности. Посмотрел вниз, и темная фигура зашевелилась. Это оказался ребенок, который спал в картонной коробке. Сити выругался и двинулся дальше.

Дорожка упиралась в мавзолей в форме мечети. Его окружала невысокая стена, с которой поднялся на ноги грузный мужчина в пыльнике. Это и был Дориан. Прикрывая огонек ладонью, он зажег сигарету и проговорил:

– Добрейшего вечерочка.

Сити не мог перестать озираться по сторонам. Как ни опасно вести дела с Дорианом, идти наперекор работодателю было еще хуже. Сити протянул сумку Дориану:

– Как договаривались.

Тот щелкнул пальцами, и появились двое. Они обыскали Сити и передали сумку Дориану, который расстегнул на ней молнию и вытащил маленький металлический сейф.

Сити сообщил код и стал наблюдать, как Дориан открывает крышку и разглядывает содержимое: квадратный контейнер поменьше из оксинитрида алюминия – прозрачной керамики, из которой делают бронежилеты. Контейнер крепился к стенкам сейфа тонкими железными стержнями. Внутри в гидравлическом стазисе болталась оправленная в серебро пробирка.

– Хитро, – буркнул Дориан и передал сейф одному из своих людей, а тот отнес его высокому рыжеватому мужчине, стоявшему в тени мавзолея. Потом Дориан добавил: – Похоже, на старости лет я становлюсь мягкотелым, раз прощаю тебе долг в обмен на крем против морщин.

Сити чуть не рухнул от приступа нервного смеха. Он назначил цену, которая покроет все его долги и позволит ему забрать семью и испариться. Она была смехотворно низкой, но у Сити не было ни времени, ни средств, чтобы обосновать истинную стоимость своего товара. К тому же, скажи он, что́ на самом деле хранится в пробирке, ему ни за что не поверили бы.

– Если мой покупатель опробует товар и передумает, – продолжил Дориан, – в следующий раз ты придешь в Город мертвых навестить свою семью.

– Вам совершенно не о чем беспокоиться, – пробормотал Сити.

На обратном пути через кладбище Сити терзал стыд. Как же он докатился до такой жизни?

Но он знал как. Его мучила болезнь, имя которой – страсть к азартным играм. И вот теперь придется забрать любимую жену с сыновьями и прямо сегодня вечером поехать туда, где их никто не найдет. Жена никогда его не простит, но, по крайней мере, они останутся живы, и это куда лучше, чем если бы он не смог расплатиться с Дорианом.

Сити прошел полпути и остановился. Вроде бы вдалеке что-то мелькнуло? Он опять двинулся было вперед, но отпрыгнул с дорожки, вновь уловив движение в глубине кладбища.

Следом за ним шли двое мужчин в военных куртках. Они держались на расстоянии двадцати футов друг от друга и явно прочесывали кладбище. Сити стало потряхивать, а время словно бы остановилось и ускорилось разом.

Его вычислили.

В тумане он заметил и других людей; теперь у его работодателя была целая армия. Сити скорчился за склепом и попытался придумать план действий, но страх не давал мыслить ясно. Решив, что лучше всего оставаться на месте, он прижался к холодному камню. Чтобы его найти, преследователям придется заглянуть именно за этот склеп, а составляющие Город мертвых пять кладбищ тянутся на многие и многие мили.

Сити не услышал ни звука, но посреди ужасной тишины из-за основания склепа внезапно появилась стопа. Забинтованные пальцы были направлены в сторону Сити. Он поднял взгляд от этой ступни вверх и увидел нечто, чего не могло существовать. А потом закричал.

1

Встреча была назначена на пять в отеле клиента в Верхнем Ист-Сайде. Доминик Грей вышел на улицу, когда только начинало темнеть и отбрасываемые зданиями тени сливались с мягкой пеленой сумерек. Хотя март близился к концу, этот день принадлежал к числу тех, что кажутся скорее зимними, чем весенними: было пасмурно, ветви шелестели на ветру, в воздухе чувствовалось электричество приближающегося грозового фронта.

Грей кутался в шерстяное пальто, а ветер швырял темные волосы ему в лицо. Доминик и забыл, как жестока порой погода на Манхэттене, а то, что его худощавое тело стало еще более жилистым, только усугубляло ситуацию. Он чаще выходил на пробежки, чем ел.

Это было его первое официальное задание с тех пор, как он оставил службу дипломатической безопасности и согласился работать на Виктора Радека, профессора религиозной феноменологии Карлова университета Праги. Виктор консультировал полицейские службы по всему миру, а иногда и частных лиц, по вопросам патологических проявлений опасных культов. Ему требовался партнер, поднаторевший в более мирских аспектах рискованной исследовательской работы, и Грей, бывший морпех и мастер джиу-джитсу, прекрасно для этого подходил. Профессор предложил ему работу, когда они с Греем закончили общее расследование исчезновения в Зимбабве американского дипломата – дело, о котором Доминику хотелось поскорее забыть.

Мягко выражаясь, он сделал шаг в неизвестность: оставил регламентированную правительственную службу ради фрилансерской работы на исследователя экстравагантных религий. Переход облегчил тот факт, что Виктор удвоил скудную зарплату, которую выделяло Грею государство.

Сейчас Радек занимался ритуальным убийством в Берлине и попросил Грея пробить потенциального клиента, который обратился по поводу корпоративной кражи. Доминик понятия не имел, зачем кому-то привлекать Виктора к делу о похищении имущества, но клиент находился в командировке на Манхэттене, и раз профессор хочет, чтобы Грей все выяснил, он так и сделает. В данный момент он согласился бы расследовать даже кражу сборника церковных гимнов на севере Канады.

Что угодно, лишь бы занять день, подумал Грей. Что угодно, лишь бы не думать о ее последнем понимающем взгляде, который отпечатался у него в сознании.

Прекрасная Нья.

Его угол в людном помещении, его возрождение к жизни. Случившееся в пещерах под Большим Зимбабве – пытки, из-за которых Нья на несколько недель впала в ступор, – изменило ее. Она улыбалась, приглашала Грея на чай, прогуливалась с ним по своему саду, но даже спустя три месяца не позволяла к себе прикоснуться.

Может, все дело было в шрамах, может, в чем-то еще. Может, она увидела изнанку его души, разглядела контуры неизменно живущей у него внутри жестокости, которую больше не могла принимать. Когда он поведал ей свои мысли, Нья отвернулась и сказала, что дальше им лучше идти разными путями.

Грей был не из тех, кому нужно повторять. Месяц назад он купил билет в один конец из Зимбабве до Соединенных Штатов. Ему нужен был прямой рейс, американский город и полная анонимность.

Все это обеспечивал Нью-Йорк.

С тех пор Доминик без конца задавался вопросами. Может, он сделал неправильный выбор. Может, слишком поспешил уехать. Как знать; собственные ошибки имели свойство оставаться скрытыми для него, пока не удавалось постичь их полностью. Зато он чувствовал, что живые сладостные воспоминания о Нье выцветают, и от этого становилось грустно. Она словно была рядом, и в то же время ее не было. Томительное сомнение стало тенью Грея, которую он никогда не явит солнцу из страха потерять Нью окончательно.

Грей поселился в довольно скромном отеле, расположенном в центре города, и стал ждать звонка Виктора.

Он бегал, читал, тренировался и думал. Частенько садился в метро и ехал куда глаза глядят, заходил в магазинчики маленьких этнических кварталов, заглядывал в лица. Казалось, все вокруг знают, кто они и что делают. Люди щупали помидоры, выбирали вина, привычно улыбались кассирам – день за днем, неделя за неделей, год за годом. Просто потому, что так принято.

Одинокий и неприкаянный, он снова оказался на знакомой территории. Но теперь она, эта территория, была темной.

Черной.

Грей приблизился к отелю – этакой башне из кирпича и слоистого камня в середине одной из тех строгих, обсаженных деревьями улиц Верхнего Ист-Сайда, которые на черно-белых снимках выглядят куда интереснее, чем в действительности.

Он зашел в фойе, окутанное старомодным снобизмом, поглядывая на зажатый в руке листок бумаги. Номер 1501. Коридорный, высоко вздернув подбородок, смотрел в противоположную сторону, когда Грей прошествовал мимо стойки регистрации к лифтам. Поднявшись на пятнадцатый этаж, он нажал на медный звонок номера люкс и в первый момент подумал, что дверь ему открыл большой ребенок. Рост Грея был шесть футов один дюйм, а человек перед ним едва дотягивал до пяти футов.

Первое впечатление Грея оказалось совершенно ошибочным. Стоявший перед ним смуглый мужчина в темном костюме выглядел полной противоположностью ребенку: его холодные глаза и сжатые губы наводили на мысль о том, что увиденное и совершенное этим человеком стерло в нем всякое воспоминание о невинности. В ширину он был почти таким же, как в высоту, а его крупное рябое лицо венчало квадратное тело, как пробка – флакон одеколона. Пучки черных волос торчали на голове неопрятными клочьями, как будто их приклеили в самый последний момент. Костюм выглядел неуместно и казался слишком изысканным для подобной персоны. Физиономию отличала смесь жесткости и жирка, характерная для бывших культуристов.

Человек стоял в полутемной прихожей. Когда он направился к двери у дальней стены, чтобы открыть ее, Грей заметил на верхней части его спины выступ, уродливый горб, опухолью выпирающий под тканью костюма.

Горбун придержал дверь, и Грей вошел в просторную гостиную. У стены стоял оливковый диван, в центре – два таких же кресла. Трековые светильники[2] заливали пространство приглушенным светом. В воздухе витал пьянящий аромат мускуса, гостиную окутывало ощущение деланого спокойствия сродни тому, что бывает в приемной зубного врача.

Из коридора слева от Грея в гостиную ступил мужчина в зеленой шелковой мантии. Он двигался плавно, почти скользя. Этот обладатель ястребиного носа и острого подбородка был одного роста с Греем. Казалось, ему за пятьдесят, однако кожа сияла здоровьем. Высокий купол лысины наводил на мысли о светской изысканности.

– Меня зовут Аль-Мири, – проговорил он и сделал движение в сторону кресел. – Простите за отсутствие гостеприимства, но давайте сразу перейдем к делу, поскольку оно отличается чрезвычайной важностью. Готов заплатить двадцать тысяч долларов, если вы его возьмете, и еще сто по завершении, без учета расходов. Прежде чем мы начнем обсуждение, хочу уточнить, что у меня есть два непреложных требования: ваше безраздельное внимание на протяжении всего процесса и абсолютная секретность. Оба они вступают в силу немедленно.

– Я тоже рад знакомству, – пробормотал Грей себе под нос. Он не мог сообразить, на какую часть света указывает акцент этого человека и медный цвет его кожи. Средний Восток? Северная Африка? – Конфиденциальность – не проблема. Но Виктор сейчас ведет другое дело, поэтому безраздельного внимания гарантировать не могу.

– Виктор заверил меня, что времени вам хватит. Итак, вы согласны на мои условия?

Грей почувствовал прилив удовлетворения оттого, что Виктор доверил ему принять решение самостоятельно. Он кивнул и вытащил блокнотик. Его собеседник закинул ногу на ногу и сложил руки на колене.

– Я генеральный директор небольшой частной компании «Новые клеточные технологии». Мы занимаемся биологическими исследованиями и разработками. Украденный предмет связан с новаторской технологией, причем чрезвычайно сложной.

– Где произошло похищение? – поинтересовался Грей.

– Как мы полагаем, в краже виноват один из сотрудников компании. Похищенный продукт еще не поступил на рынок, о нем не сообщалось в журналах, он не выходил за пределы лаборатории. Его выкрали и, скорее всего, продали.

– Где находится ваша компания?

На кратчайший миг Аль-Мири едва заметно замешкался.

– В Каире.

– А тот сотрудник?

– Это наша первостепенная забота. Если узнаем что-то полезное, то поделимся информацией.

– Мне нужно будет опросить ваш персонал по телефону, – предупредил Грей.

– Мы предпочитаем провести внутреннее расследование самостоятельно.

Грей поджал губы, разглядывая Аль-Мири, но возражать не стал.

– Расскажите мне про вашу новаторскую технологию.

Гендиректор убрал руки с колена и принялся барабанить длинными пальцами по собственным бедрам.

– Напоминаю: каждое слово этого разговора, каждый момент нашего общения – строжайшая тайна.

– Я уже пообещал молчать.

Аль-Мири склонил голову.

– Моя компания занимается биомедицинской геронтологией, наукой о старении. Вам о ней что-нибудь известно?

– Нет.

– Мы работали над проектом, который может оказать революционное влияние на исследования в нашей области.

Аль-Мири снова заколебался. В ожидании продолжения Грей поймал его взгляд.

– Украдена пробирка с жидкостью, полученной в результате многолетних исследований. Ее компоненты ни о чем вам не скажут – никто вне нашей области ничего в этом не поймет.

– У препарата есть название? – поинтересовался Грей.

– Как только мы закончим с анализами и доработкой продукта, сразу дадим ему соответствующее название.

Грей хохотнул и потер трехдневную щетину.

– Послушайте, вам придется разъяснить мне детали. Задавать бессистемные вопросы о безымянной пробирке будет сложновато.

– У вас есть какие-то знания о старении на клеточном уровне?

– В жизни не слышал такого термина.

Аль-Мири сунул руку под халат, извлек золотой медальон на серебряной цепочке и потер его большим пальцем. Похоже, генеральный директор пытался принять какое-то решение. Наконец он перевернул медальон и протянул Грею, чтобы тот мог посмотреть. Там оказалась довольно красивая гравировка. Память Грея немедленно ее зафиксировала.

– Логотип нашей компании. Такое же изображение выгравировано на пробирке.

– А если содержимое перельют? – поинтересовался Грей.

– Настоящий ученый так рисковать не станет.

Грей бросил еще один взгляд на гладкую поверхность медальона. Тот был толщиной в полдюйма – стоит целое состояние, если это настоящее золото, а по ощущениям Грея, так и было.

– А вдруг саму пробирку уничтожили?

– Малую часть ее содержимого возьмут на анализ, а прочее будут хранить как зеницу ока. У кого бы ни оказалась пробирка, у него же она и останется, и ее содержимое будет в целости и сохранности, не считая капель, которые потребуются для тестирования.

– Вы заявили о краже властям Египта?

– Мы почти уверены, что наш продукт покинул страну. В Египте нет других компаний с персоналом и знаниями, необходимыми, чтобы разобраться в технологии.

– Значит, речь о корпоративном шпионаже. Вынужден спросить: зачем тогда обращаться к нам?

– Есть определенные… группировки, заинтересованные в продлении человеческой жизни. Часть из них довольно радикальна. А некоторых до такой степени пугает перспектива смерти, что ради технологии, способной ее отсрочить, они пойдут на что угодно.

– Почему бы им тогда просто не дать вашей компании завершить разработку?

– Они считают, что возможности корпорации, которая связана этическими нормами, ограниченны.

Грей провел пятерней по волосам и задержал ладонь на затылке. Он-то ожидал, что экстравагантными окажутся дела, которые поручают Виктору, а не его клиенты. Аль-Мири между тем продолжил:

– Продукт станет тестировать компания, которая ведет исследования, аналогичные нашим. Для такого начинания нужны знания, ресурсы и время. Чтобы понять основы, потребуются дни, если не месяцы. А кража произошла меньше недели назад.

Выражение лица Аль-Мири оставалось спокойным, но Грей чувствовал его подспудное напряжение.

– Значит, независимо от того, кто оказался вором, – сказал Грей, – сейчас мы ищем лабораторию и бессовестных ученых, работающих в той же области, что и вы.

Его собеседник слегка поклонился в знак согласия.

– Кто ваши конкуренты?

Аль-Мири вынул из кармана халата листок бумаги и вручил Грею. На листке был список из семи компаний.

– Биомедицинские исследования ведут многие правительства и предприятия, а вот биомедицинская геронтология – штука куда более редкая. Тех же, у кого есть знания и ресурсы для исследования нашей разработки, и того меньше.

– Если мы найдем похитителей вашего продукта, как вы будете действовать? – поинтересовался Грей.

– Дальше все уладит моя компания.

– Уладит? – поднял брови Доминик.

– Мы сообщим о краже властям соответствующей юрисдикции. Действовать придется осторожно, чтобы не раскрыть преждевременно наши намерения, иначе продукт могут переправить в другое место. Наши адвокаты готовы организовать законную конфискацию имущества.

Грей медленно кивнул.

– Пожалуй, так действовать лучше всего, в зависимости от страны, в которую вывезли вашу пробирку. – Он взглянул на лист бумаги. – Вам, наверное, хотелось бы надеяться, что это не китайская компания.

– Да.

– Должен сказать, информации негусто.

– Я понимаю, насколько это сложное задание. Обращайтесь ко мне, как только понадобится. Напомню: владея продуктом с такой многообещающей областью биомедицинского применения, похитители приложат все возможные усилия, чтобы его защитить.

Интересно, подумал Грей, а какие усилия готов прилагать Аль-Мири?

– Значит, вы готовы взяться за это дело?

Грей знал, что согласится, еще до того, как вошел в номер. Он кивнул, и оба собеседника встали. Аль-Мири снова поклонился; его шелковая мантия и гибкая фигура наводили Грея на мысли о холеной змее.

На обратном пути Грей снова прошел мимо коридорного. Тот стоял, скрестив руки на груди, и не обратил на Доминика никакого внимания.

Грея поглотила суета Манхэттена. Город был живым, он обладал непоколебимой энергией людских масс, которая бурлила в бездонных источниках прилегающих районов и каскадом низвергалась в манхэттенский водоворот.

По пути на лице у Грея появилась улыбка. Нью-Йорк был подобен двуликому Янусу: если обстоятельства менялись, он мог превратиться из места ошеломляющего одиночества в территорию неизмеримых перспектив. Грей был далек от того, чтобы поддаться надеждам, но теперь у него появилось дело, за которое можно ухватиться, задача, требующая решения. Его переполняло облегчение.

Даже посреди тьмы, подумалось ему, жизнь может стать яркой благодаря переменам. Заново брошен жребий, прошлое отшвыривается в сторону, мир опять открывается перед нами, и мы на краткий миг в очередной раз словно бы становимся детьми.

2

Джакс оперся загорелой рукой на перила тики-бара[3]. Он смотрел, как волны с серебристыми гребнями, танцуя, набегают на берег, и вдыхал пьянящий коктейль морской соли и свежего воздуха. Тропические пляжи всегда приводили его в восторг, особенно после городской суеты Каира. Кивая в такт музыке регги, он сделал знак официантке, чтобы та принесла ему еще один коктейль «Куба либре», и с удовлетворением вздохнул.

Остров располагался у побережья Венесуэлы и, наделенный всей ядреной красотой своих карибских соседей, обходился без их ауры ручного экс-колониализма. Это злачное местечко на бумаге относилось к Венесуэле, но благодаря достижениям в экономической деятельности, главным образом нелегальной, получило от родной страны полный карт-бланш.

Куда ни глянь, от дикого гористого центра острова до ускоряющих колумбийский экспорт северных портов, от увеселительных заведений востока до пропитанных ромом улиц единственного города на юге, тут было всего понемногу. Всего, кроме обыденности.

Именно это Джаксу и нравилось.

К нему подошла официантка, овальное лицо и темная кожа которой выдавали в ней колумбийку. Прижавшись к Джаксу всем телом, обладающим прямо-таки мультяшно-соблазнительными изгибами, она потянулась к его затылку. Джакс позволил ей нагнуть его голову, и официантка мазнула ему ухо губами:

– Una más Cuba libre? Повторить «Куба либре»?

– Si[4].

– Y después? А потом?

– Там видно будет.

Прежде чем удалиться, официантка прихватила его губами за ухо и нежно потянула. Джаксу оставалось только вздохнуть. Все тут было почти чересчур легко. Женщинам нравились его патрицианский нос и костистый подбородок, голубые глаза и такие американские пшеничные волосы. Еще выше ценились его раскованная уверенность и природная непринужденная харизма, которые делали Джакса весьма контактным. А важнее всего, как он хорошо знал, были его деньги.

Стало ясно, что официантка заодно подрабатывает проституткой. Если говорить о вещах такого рода, остров был самым противоречивым местом из всех, где ему довелось побывать, а в случае с Джаксом это что-то да значило.

В противоположном углу пляжного бара с грохотом отъехал стул. Представительный латиноамериканец в льняных брюках и приталенной рубашке отодвинулся от стола и встал. Два звероватых типа поднялись вместе с ним.

Джакс выждал три минуты, допил пятый «Куба либре» и тоже встал. Он неправдоподобно хорошо переносил алкоголь, что было ему на руку: никто не увидит угрозы в набравшемся плейбое.

Официантка тут же бросилась к нему, почуяв, что лучший клиент недели может вот-вот выскользнуть из ее хватки.

– A dónde vas? Куда ты?

– Извини, дорогуша, мне нужно бежать. Увидимся завтра, – соврал он, потому что времени на препирательства у него не было.

Пока официантка не ушла, Джакс незаметно сунул в карман ее фартука сто долларов, представил, как она через некоторое время обнаружит купюру, и широко ухмыльнулся. Хорошо бы вскоре приехать и получить свое ну очень фривольное вознаграждение. «Сладка нам горечь расставанья»[5], как сказал бард.

Джакс вышел на дорогу и оседлал взятый напрокат мотоцикл, который оставил за кактусами. Вздернув запястье, резко свернул направо и через пять миль увидел полицейскую машину, остановившуюся за черным внедорожником. Суровые с виду местные жители столпились вокруг чего-то на земле. Джакс поставил мотоцикл у обочины и осмотрел место происшествия. Двое телохранителей из бара лежали на дороге без движения, закинув руки за голову. Хорошо. Джакс подошел к толстяку с грушевидной фигурой, обтянутой майкой. Этот сильно загорелый островитянин стоял в стороне от остальных; по его лицу от носа к подбородку сбегал отвратительный шрам.

– Dónde está? Где он? – спросил у него Джакс.

Мужчина кивнул в сторону полицейской машины. Местный страж закона сидел на водительском месте, а красавчик из бара – на заднем, прислонившись головой к боковому стеклу.

– Он ведь еще жив?

– Si.

– Копу можно доверять?

– Он наш человек.

Джакс приобнял местного со шрамом и протянул ему конверт из оберточной бумаги:

– Bien hecho, amigo. Хорошая работа, дружище.

Местный перешел на здешний диалект, но Джакс уловил основную суть: «Убери с нашего острова этот кусок дерьма и возвращайся ко мне в “Ла Кончу”. В следующий раз, гринго, тебе хорошо бы задержаться тут подольше. Местечко как раз для тебя. Ты нам нравишься».

Джакс залез в полицейскую машину. Латиноамериканец из бара зашевелился, и Джакс с размаха приложил его головой об окно. Мужчина обмяк. Джакс велел полициа ехать к небольшому полевому аэродрому на восточном побережье и стал пристально наблюдать сразу и за дорогой, и за пленником.

Сидевший рядом с ним сынок мексиканского наркобарона решил сбежать от железной дисциплины, царящей в отцовском поместье, и зажить припеваючи. Наркобарон боялся, как бы кто-нибудь не похитил чадо и не стал использовать в качестве рычага, поэтому нанял Джакса вернуть блудного сына домой.

Джакс прибыл на остров пять дней назад и быстро вписался в местную жизнь. Начав с пляжей, он переместился в брутальные бары, казино и бордели портового города. Вскоре он вышел на человека нужного ему типа – главаря местной банды наркоторговцев по имени Эдуардо. Остаток вечера Джакс очаровывал его при помощи алкоголя, наркотиков и шлюх.

Джакс поведал главарю, зачем прибыл на остров, и тот повел себя именно так, как можно было предположить. Венесуэльские барыги не любят мексиканских наркобаронов, а также их сынков и приспешников.

Эдуардо согласился помочь за пять тысяч американских долларов – громадные деньги для Венесуэлы, даже если ты главарь местной банды наркоторговцев: тут работали не на себя, а всего лишь служили посредниками у колумбийцев. Эти пять тысяч составляли двадцатую часть гонорара, на который сам Джакс договорился с наркобароном.

Машина прибыла к полевому аэропорту. Джакс отволок баронского сынка к маленькому самолету «бичкрафту», где передал пилоту и еще одному типу. Оба они работали на отца непутевого мексиканца. Один из них вручил наемнику небольшой пакет, они ударили по рукам, и Джакс вернулся к полицейскому автомобилю. Там он отсчитал несколько купюр шоферу, и тот согласился отвезти его к аэропорту внутренних авиалиний на противоположной стороне острова. Джакс всегда уезжал из очередной страны, стоило только закончить работу, к тому же на Манхэттене у него была назначена встреча с арабским бизнесменом.

Пока они ехали по пустынным, изрытым выбоинами дорогам острова, Джакс наслаждался напоследок свежим сухим воздухом и сладким запахом подгнивших фруктов. Его последняя мысль была о вопросе, который официантка задала ему сегодня в начале вечера. Она была проницательна и знала о сексе такое, что следовало бы внести в «Камасутру» в качестве дополнения.

«Зачем ты странствуешь по земле, – спросила она, – чтобы принять жизнь или чтобы избегать ее?» Ах, думал Джакс, в жизни не бывает абсолютных категорий. Вообще никаких. Но его ответ на этот вопрос был настолько близок к абсолюту, насколько это возможно.

Он думал, где оказался бы сейчас, если бы не взял судьбу в свои руки. Небось, бедствовал бы среди бескрайних плоских пейзажей средней части Америки, копил на пикап с увеличенной кабиной и жилой трейлер удвоенной ширины, а еще молился о торнадо, по сравнению с которым тот, что унес Дороти, показался бы легким летним ветерком, черт бы его побрал.

Джакс усмехнулся. Ну и кто, хотелось бы знать, любит жизнь больше, чем он?

3

– Он вывел понятие эксцентричного бизнесмена на совершенно новый уровень, – сказал Грей и прямо-таки почувствовал, как Виктор, закинув ногу на ногу и потягивая свой абсент, переваривает отчет о встрече с Аль-Мири. Сам Грей лишь недавно закончил дыхательный комплекс гимнастики цигун и все еще сидел со скрещенными ногами на видавшем виды японском татами, попивая холодное саке.

– Вознаграждение уже отправлено, – сообщил Виктор.

– Хорошее начало.

– Посмотрим, куда приведет расследование. Мы всегда можем передумать. Ты проверил его историю?

– Полное имя Аль-Мири – Захур Аль-Мири Хаддара, – сообщил Грей, – он значится генеральным директором «Новых клеточных технологий», небольшой биотехнологической компании, которая специализируется на передовых клеточных исследованиях. Я нашел ее адрес в Каире и проверил несколько грантов и патентов. Ну и еще звякнул старому знакомому с правительственным уровнем доступа. Власти отслеживают такие компании, но об этой мой знакомый никогда не слыхал. Возможно, это просто означает, что фирмочка слишком крохотная, чтобы попасть на радары. Еще я проверил Аль-Мири на криминал. Он чист.

– Удалось найти какую-нибудь личную информацию?

– Отец Аль-Мири был богатым промышленником. Он умер в тысяча девятьсот восемьдесят втором году и оставил сыну небольшое состояние. Аль-Мири передал контроль над отцовской текстильной компанией ее финансовому директору, а на унаследованные деньги создал «Хаддара энтерпрайзес». Это одна из первых компаний в Египте, начавшая исследования в области старения. Аль-Мири был достаточно публичной фигурой, пока в тысяча девятьсот девяностом году у его жены не диагностировали рак мозга. Когда ее госпитализировали, он переименовал компанию в «Новые клеточные технологии» и прекратил публичные выступления, а компания по большей части превратилась в призрак.

– Великолепно, – пробормотал Виктор. – Мне знакомы упомянутые Аль-Мири группы, которые заинтересованы в продлении человеческой жизни. Как и любые культы, они варьируются от безобидных до… достаточно радикальных.

– Почему ты называешь их культами? Разве культ по своей сути не подразумевает религию?

– Религия – это просто почитание какого-то человека, идеала или вещи. Культ – совокупность людей, связанных между собой аналогичным почитанием. Разумеется, большинство культов – и большинство наших дел – основаны на религии в более традиционном понимании, с поклонением божествам и последовательным набором верований и ритуалов. Но наука, безусловно, тоже может порождать культы, а продление человеческой жизни – область, которая с начала времен привлекала людей. Источник молодости, легенда о Граале… а современная наука о долголетии – не что иное, как более изощренная версия древних идеалов.

– С кого бы ты начал?

– С «Афанасия инкорпорейтед», «Группы Мафусаила» и «Всемирного трансгуманизма». Это три группы самые крупные и самые радикальные. Пока что я сосредоточился бы на них.

– В списке компаний, который дал мне Аль-Мири, – заметил Грей, – есть одна из Нью-Джерси, называется «Лаборатории БиоГорден». Конечно, пока я просто проведу зондирование почвы, но нужно ведь с чего-то начать.

– Согласен. Ты упомянул медальон – можешь описать его поподробнее?

Грей пролистал свой блокнотик.

– Круглый золотой медальон, примерно два дюйма в диаметре, на обратной стороне – зеленая гравировка, изображающая мужскую фигуру. Бородатое лицо, в руке – пальмовая ветвь, которая используется в качестве посоха. Нижняя половина тела завернута в белую ткань.

– Завернута?

– Да, как мумия, – подтвердил Грей. – Под ней – синий прямоугольник. Думаю, подразумевается фигура, парящая над водоемом. Это что, какой-то древнеегипетский символ?

– Я бы сказал, что ты прав насчет египетского. «Водоем» под фигурой, скорее всего, жидкость для бальзамирования, которая обеспечивает сохранение тела и связана с мумификацией. Золото – древний символ бессмертия. Пальмовая ветвь означает долгую жизнь. Подходящий логотип для компании, связанной с геронтологическими исследованиями, хотя ношение золотого медальона с такой гравировкой едва ли относится к корпоративным традициям.

Грей встал, подошел к окну и уставился на реку желтых такси, которая текла далеко внизу.

– Что-нибудь еще?

– Только одно: если эта технология действительно так важна, как утверждает Аль-Мири, значит, там замешан культ денег, и, думаю, тебе не надо объяснять, что из этого следует.

Рассвет следующего дня выдался туманным и прохладным. Грей отправился на утреннюю пробежку, когда солнце только прожигало дыры в подернутой дымкой утробе рассветного города.

После пробежки он принял душ, потом натянул брюки от костюма, который не надевал с тех пор, как швырнул служебное удостоверение к ногам своего бывшего босса, посла Соединенных Штатов в Зимбабве. Тот запретил ему расследовать исчезновение Ньи без одобрения зимбабвийского Министерства иностранных дел, и Грею пришлось послать шефа ко всем чертям.

Он сунул в карман удостоверение, сохранившееся с первого места службы в Боготе. Обстоятельства, при которых ему пришлось оставить ту службу, также были напряженными, но начальник не озаботился забрать документ. Напряженность обстоятельств заключались в том, что Доминик не позволил похитить на автомобиле истекающую кровью колумбийку, хотя у него был приказ не покидать пост. «Отличная должностная инструкция, мудилы», – подумалось ему.

На самом деле Грей толком не знал, зачем хранит старое удостоверение. «Мы цепляемся за странные, порой даже неприятные напоминания о своем прошлом, – размышлял он, – лишь бы не утратить свою индивидуальность».

И что же это была за индивидуальность? Грей считал себя одним из тех неудачников, чья личность затерялась во вселенской неразберихе. Он обладал самой простой внешностью: высокий худощавый мастер джиу-джитсу с длинными быстрыми конечностями, непокорными темными волосами, слегка горбатым носом и тонкокостным лицом. Его мать умерла, а со своим дрянным отцом он не разговаривал с тех пор, как шестнадцатилетним сбежал из дому. Грей был кочевником, который, не считая семилетнего пребывания в Японии, ни разу за тридцать один год жизни не проводил больше трех лет в одной и той же стране.

Он достаточно хорошо понимал себя, чтобы распознать противоречивые черты собственной личности: реалист и идеалист; одаренный боец, ненавидящий насилие; жаждущий общества одиночка; человек, которых хочет исправить мир, потому что не может исправить себя. Да, все это в нем уживалось. Но это же просто ярлыки, частности.

А кто же он такой на самом деле?

Может, не такой уж он невезучий. Может, ни один человек не в силах точно сказать, что́ он собой представляет в реальности. Может, каждый укрывается причудливой изменчивой мантией субатомных частиц под названием «я», пытаясь собрать пазл из тела, мозга, сердца и души. Пытаясь превратить иллюзию в реальность.

Доминик влез в черную рубашку – еще один привет от посольства, – спрятав под ней покрывающие спину татуировки и шрамы. Самую большую татуировку, группу японских символов, он набил, получив первый черный пояс. Остальные главным образом были призваны отвлечь внимание от шрамов, в том числе боевых, но в основном – следов разнообразных предметов, при помощи которых его отец утолял садистскую страсть к домашнему насилию. К счастью, папашу волновало общественное мнение, и поэтому, за исключением отдельных сигаретных ожогов на руках и ногах, шрамы Грея локализовались на спине.

Пара черных ботинок, блокнот, инструкции – и он готов. Хотя порой ситуация требовала огнестрельного оружия, Грей не чувствовал необходимость повсюду таскать с собой пистолет – такую одержимость он наблюдал у многих бывших спецназовцев.

Может, дело в том, что он сам был оружием.

Перехватив кофе с бейглом, к восьми он был уже в поезде на Нью-Джерси, удивляясь легкой улыбке, впервые за долгое время появившейся у него на лице. Сию секунду его личность была расположена работать с Виктором. И помогать тем, кто в этом нуждается. Помощь попавшим в беду помогала ему примириться с собой и хорошо себя чувствовать, так что он собирался и дальше двигаться тем же курсом.

Грей провел пальцем по удостоверению службы дипломатической безопасности. Частные расследования были для него внове, и он ждал появления хитроумных планов, без которых, по его представлению, частным детективам никак не обойтись.

Выдавать себя за федерального агента – серьезное преступление, но Грей сотни раз проводил рутинные проверки безопасности того или иного района перед визитом туда высокопоставленного лица. Он умел вести беседы. А если кто-то попытается получше присмотреться к удостоверению из Боготы – что ж, оно немножко подправлено. Кроме того, контактная информация агентов дипломатической безопасности не валяется в свободном доступе в Сети. Если начнутся какие-то нестыковки, он просто уйдет, пригрозив вернуться с разъяренным начальником и федеральным ордером, но, разумеется, не вернется.

Грей обладал собственным моральным кодексом, который, по его мнению, был отчасти врожденным, отчасти выработанным на положительном примере матери и отрицательном – отца и отчасти усвоенным уже после того, как сам Доминик ушел из дома. В те годы, чтобы выживать на улице, Грей участвовал в подпольных боях, которые устраивали по темным закоулкам японских городов. Иногда заработанного хватало на гостиницу или дешевое съемное жилье, иногда – нет.

Бездомная жизнь выработала в Грее яростный инстинкт выживания и, к его собственному изумлению, столь же яростный дух. Он поклялся себе, что даже в самые тяжелые минуты никогда не будет красть и совершать бесчестные поступки. Когда у человека не остается ничего, кроме принципов, эти принципы становятся его миром. Потерять их значило бы потерять себя.

А потому Грей решил отложить утомительное исследование биомедицинской геронтологии и корпоративной жадности, чтобы навестить одного из игроков, оценить атмосферу и меры безопасности. Помешать варево в котле и посмотреть, что всплывет на поверхность.

Грей вышел из поезда через несколько остановок в Нью-Джерси, где-то между темными пятнами фабрик и буколической глубинкой. Ветер забирался под пальто, и, чтобы согреться, Доминик бодро зашагал к «Лабораториям БиоГорден». Идти нужно было с милю.

Он продвигался через бесплодные земли деловых пригородов, призванных сделать поиск бюджетных офисных помещений не таким болезненным мероприятием. Грей чувствовал себя потерянным, словно бы влекомым течением среди белых зданий длиной в целый квартал, акров идеальной травы и живых изгородей, гигантских вывесок над входами в бизнес-центры, которые засасывали людей, чтобы выплюнуть десять часов спустя.

На полпути к месту назначения Грей услышал вдалеке крещендо человеческих криков. Он дважды сменил направление, и крики стали громче. Стоило ему свернуть в последний раз, и безмятежное спокойствие офисных пространств испарилось. Взору предстала толпа, собравшаяся на подъездной дорожке и раскинувшейся по обе стороны от нее лужайке. Люди устроили пикет перед десятифутовой стеной в конце дороги. Стена тянулась в обе стороны на сотню ярдов, а затем сворачивала. Толпа блокировала ворота, в которые упиралась подъездная дорога.

Грей снова сверился с картой. Похоже, он нашел нужную биотехнологическую компанию.

Недовольная толпа состояла из нескольких сотен людей, которые кричали и вскидывали руки. Грей увидел, как кто-то швырнул через ворота бутылку, и прочел несколько поднятых над головами плакатов, нацарапанных сердитыми красными буквами: «Богу не угоден БиоГорден!», «Хватит плодить монстров!».

Женщина, сидевшая у кого-то на плечах, размахивала плакатом «Уничтожить минотавра!».

Грей, скрестив руки, с насмешливым выражением лица остановился на задах толпы. По крайней мере, никто не усомнится в том, что здешняя безопасность нуждается в проверке. Он читал, что фирма «БиоГорден» недавно анонсировала создание эмбриона путем помещения человеческого ДНК в коровью яйцеклетку, и решил, что слово «минотавр» говорит само за себя.

Он свернул за угол и понял, что не помешало бы подкрепление, поскольку стоявшая тут толпа оказалась даже больше, а вдоль нее выстроилась фаланга копов. Полицейские оцепили протестующих с двух сторон широкой дороги, а за воротами Грей заметил серебристый всполох.

Он направился прямиком к ближайшему копу, пузатому гиганту. Тот вскинул руку в его сторону, но Грей уже размахивал своим удостоверением.

– Служба дипломатической безопасности. Мне нужно пройти.

Полицейский посмотрел на удостоверение. Там значилось имя Майк Худ.

– В чем дело?

– На неделе в эту лабораторию приедут с проверкой серьезные люди, – заявил Грей.

– Что за люди?

Грей улыбнулся, не разжимая губ.

Полицейский крякнул, пожал плечами и сделал знак проходить. Потом что-то коротко бросил бледному мощному типу в форме охранника, и тот открыл ворота. К их створке жалась женщина в деловом костюме, требуя впустить и ее тоже. У ног Грея разбилась бутылка, и он прыгнул вперед. Почему толпа так безумствует?

Вслед за охранником он пошел по ухоженной дорожке к серебристому зданию в форме стручка. Охранник сунул в слот ключ-карту, и двери скользнули в разные стороны.

А потом со свистом закрылись за спиной Грея.

4

Номти выслушал инструкции Аль-Мири, а потом снял объемистый костюмный пиджак со своего абсурдного короткого торса: плечи с дверной проем шириной, грудь толщиной в два шлакоблока и нарост на спине – его грязная тайна, которая постоянно бросалась в глаза и определяла всю жизнь.

Горбун открыл дверь третьей спальни люкса и вошел. Стоило ему появиться, как Сити вскочил и отшатнулся к задней стене с поднятыми руками, и Номти вдохнул паскудный запах страха. Жестокий восторг промелькнул у него на лице.

Номти трижды ударил Сити: два раза по лицу и один – в солнечное сплетение. Сити упал на колени и всхлипнул. Он уже больше не старался прикрыться.

В первый раз он пытался сопротивляться, и Номти избил его до потери сознания. Во второй раз порезал пленнику бедро и поднес к ране зажигалку. В третий раз, когда сопротивление было уже весьма условным, Номти отрезал ему палец ножом.

На этом сопротивление закончилось.

Номти был кем угодно, но не глупцом. А этот человек, Сити, как раз был глуп, думая, что после содеянного сможет сбежать и спрятаться в каком-то укромном месте.

Горбун покачал головой. Для Сити вся земля стала теперь лишь преддверием смерти.

Тут Номти призадумался. Разве мир не всегда лишь преддверие смерти, где каждый из нас ждет одного и того же события, к которому невозможно подготовиться? Может, так оно и есть, но ведь продолжительность ожидания имеет решающее значение. А еще – краткость жизни, горькая ограниченность этого напитка и вытекающая отсюда самоуглубленность, приглашающая к запредельному эгоизму.

Номти наслаждался ходом своих мыслей, а Сити ждал перед ним, подобострастный от дурных предчувствий. Обойдись жизнь с Номти иначе, он, вероятно, стал бы философом. Но после детства, омраченного предрассудками и невежеством, он выбрал путь наименьшего сопротивления. Тот, который соответствовал другим его талантам.

Номти схватил Сити за шею своей громадной лапищей и отвел в гостиную люкса. Там, не убирая руки, он заставил пленника остановиться перед Аль-Мири.

Аль-Мири заслужил преданность Номти тем, что ни разу не посмотрел на него с жалостью. Взявшись за полы мантии, Аль-Мири печальными глазами наблюдал за пленником. Он считал Сити едва ли не членом собственной семьи: таково было его отношение ко всем своим работникам.

Сити ерзал в хватке Номти, но не пытался освободиться. Аль-Мири, подойдя, коснулся руки пленника и заговорил на родном языке:

– Жаль, что до этого дошло.

– Знаю, – ответил Сити. – Мне тоже жаль.

– Но ты меня вынудил, – заметил Аль-Мири.

– Да.

– Спрошу тебя в последний раз: где препарат?

– Не знаю. Клянусь, не знаю. Дориан отдал его тому человеку в Городе мертвых. Я могу его узнать. Я могу…

– И кому тот человек его продал?

– Я уже говорил вам, что не спрашивал об этом. Я ни за что не стал бы вам лгать.

Аль-Мири улыбнулся.

– У меня четверо детей, – продолжил Сити. – Я сделал это ради них. И готов все исправить.

– О твоих детях я позабочусь. И не расскажу им про твое предательство.

Сити задрожал.

– Почему вы так говорите? Слово даю, я помогу вам найти препарат.

Взгляд Аль-Мири обратился к закрытой двери в дальнем углу номера.

– Может, там ты станешь разговорчивее?

– Нет, – застонал Сити. – Клянусь вам, клянусь чем угодно – мне больше ничего не известно. Я предал вас. Это недопустимо. Но, пожалуйста, ради моих детей…

– Без такого отца, как ты, им будет лучше. Может, они восстановят честь твоего имени.

– Прошу вас, не надо.

Аль-Мири сделал знак Номти, и тот двинулся к двери в дальнем углу. Сити обмяк и уперся в пол пятками. Номти потащил его к двери, как ребенка. Аль-Мири заговорил снова:

– Ты нарушил единственное нерушимое правило. Я нанял человека, и он приведет меня к тому, что ты украл. Я вернусь в Египет, и после этого изменится лишь одно: ты будешь мертв. Зачем ты так поступил? Ради денег? Но что такое деньги в сравнении с тем, что есть у меня? С тем, что было тебе обещано?

– Пожалуйста, – прошептал Сити.

Аль-Мири снова сделал знак, и Номти открыл дверь. Сити закричал и вцепился в своего мучителя. Тот затащил его через дверь в маленькую комнату. Сити булькал, всхлипывал и колотил горбуна кулаками. Номти еще раз ударил его в живот, и он согнулся пополам. Горбун посмотрел на единственный предмет в комнате: изукрашенный саркофаг, жутко и немо стоящий у дальней стены.

Номти толкнул Сити вперед, тот споткнулся о саркофаг и отшатнулся, словно от прикосновения целой ватаги прокаженных.

– Нет! – взвыл Сити.

Номти ухмыльнулся, а Сити рванулся к двери.

Однако горбун захлопнул ее и запер на замок.

5

Охранник изучил удостоверение Грея.

– Мне ничего об этом не известно.

– Разумеется, не известно, – согласился Доминик.

Лицо охранника покраснело.

– Могли бы хоть записаться на прием.

– Вы упускаете главное. Предварительная проверка безопасности и должна быть неожиданной. Мне нужно осмотреть объекты, а потом поговорить с начальником вашей службы безопасности и кем-нибудь из руководства.

По тону Грея охраннику стало ясно, что от дальнейших вопросов лучше воздержаться. Главы службы безопасности на месте не было, и Доминик сказал охраннику, что пока обойдется его обществом. Сперва тот повел гостя по территории вокруг здания. Грей делал пометки и записывал комментарии, как во время настоящей проверки. Собственно, это и была проверка. Ему требовалось оценить уровень безопасности, ведь корпорация, которая крадет технологии, наверняка примет усиленные меры, чтобы защитить свои тайны.

Они вернулись в помещение, и охранник повел Грея по гладким, скругленным коридорам, разделенным раздвижными перегородками. В открытых дверях Доминик мельком видел белые лабораторные халаты, компьютерные банки памяти, медицинское оборудование. Тех, кто тут работал, похоже, не тревожили протесты снаружи; ученые погрузились в собственные миры, как порой свойственно тем, кто занят наукой.

Охранник с Греем добрались до большого кабинета в конце ряда пустых отсеков с письменными столами и футуристических кофемашин. Табличка на дверях кабинета гласила: «Доктор Грэм Ист, президент». Кабинет, скудно обставленный и опрятный, как и рабочие отсеки, заставил Грея с запозданием предположить, что настоящий рабочий процесс идет в лабораториях.

Когда они вошли, к ним повернулся человек в незастегнутом белом халате. Застенчивая улыбка озарила мальчишеские черты его лица, хотя, подойдя ближе, Грей заметил морщины у глаз и седые пряди в копне каштановых волос. Покрытый пятнами галстук был небрежно повязан поверх мятой голубой рубахи. Ученый ответил Грею открытым, почти детским взглядом.

В кабинете была и женщина. Доминик предположил, что ей, наверное, лет тридцать пять или около того. Женщина выглядела очень эффектно: высокая, стройная, уверенная в себе. Прямые белокурые волосы задевали висевший на шее чехол фотоаппарата.

Охранник и доктор Ист переговорили в сторонке, а потом доктор подошел к Грею, глядя на его удостоверение как на гадюку.

– Почему я ничего не слышал о вашем визите?

– Скоро услышите. После проверки.

Доктор Ист пожал плечами, выражая почтение удостоверению Грея; тот знал, что так и будет.

– Я как раз собирался устроить Веронике экскурсию по лаборатории, – сообщил доктор. – Дайте мне минутку, чтобы с ней закончить, и я все вам покажу.

– Как насчет того, чтобы я к вам присоединился? – предложил Грей. – Тогда все мы сэкономим время, и я смогу при необходимости отделиться.

– Хм. Ладно, думаю, это хороший вариант. – Он махнул в сторону женщины: – Вероника Браун, Майк Худ. Вероника – репортер из ООН.

Покачивая бедрами, Вероника выступила вперед и взяла протянутую руку Грея. Ее стройную фигуру обтягивали красный пуловер и черная юбка-карандаш.

– Журналист-расследователь, – поправила она. – Внештатник.

«Прелесть какая», – подумал Грей. Вероника смотрела на него, словно ожидая, когда он тоже что-то скажет о себе, но Грей лишь кивнул доктору Исту. Журналистка покосилась на президента фирмы. Ее лицо было под стать фигуре: тонкое, породистое, с небольшим заостренным подбородком и умными голубыми глазами. Губы выглядели шаловливо и намекали на присущую их обладательнице широкую гамму чувств. Это уравновешивало остальные черты лица и делало женщину более досягаемой.

Доктор Ист повел их прочь из кабинета. В коридоре Вероника сказала:

– Спасибо, что согласились со мной поговорить. Мы понимаем важность вашей работы и ее значение для исследования стволовых клеток.

Глаза президента фирмы заблестели.

– Понимаете, нас ведь называют чудовищами, хотя мы на стороне человечности. Если бы наши хулители имели хоть малейшее представление о возможностях…

– О возможностях я полностью осведомлена, потому-то и приехала сюда. – Она поколебалась. – Это правда? У вас есть межвидовой эмбрион?

– У нас есть даже нечто большее. У нас есть бластоциста.

– Боже мой, – прошептала Вероника. – Об этом не сообщалось.

Доктор Ист ухмыльнулся, как школьник.

– Я думаю, общественность все еще не освоилась с мыслью о… об эмбрионе. Знаете, такое ведь уже делалось прежде, с яйцеклетками кролика, но не попало в журналы, потому что эксперимент был прекращен, когда эмбрион сформировался и начал делиться.

Казалось, они забыли о присутствии Грея, которого это вполне устраивало. Он прошел следом за ними в стильный лифт, после чего все спустились на нижний этаж, где располагалась громадная лаборатория и суетились люди в белых халатах. Ученые деловито перемещались между столами, кивая и тихонько переговариваясь. Тут слабо пахло формальдегидом. Грей окинул помещение взглядом, выискивая на лицах присутствующих предательскую нервную судорогу, выражение тревоги. Он уже решил для себя, что доктор Ист почти наверняка не предпринимал путешествие в Египет и не посылал туда кого-то из своих сотрудников с целью похитить корпоративные секреты.

– Освещение здесь приглушенное, чтобы удобнее было вести наблюдения через микроскопы, – объяснял доктор Ист.

Темноволосая женщина сгорбилась над микроскопом, зажав в руке похожий на карандаш инструмент и медленно производя им какие-то манипуляции на предметном стекле.

– Клара при помощи вакуума удаляет из яйцеклетки коровью ДНК. – Он показал на узколицего индийца через два стола от Клары: – Затем она обездвижит овоциты отсосом, а Рави поместит в цитоплазму единственную клетку человеческой кожи. Потом мы взбодрим нашу девочку электрическим разрядом, чтобы помочь ей не отторгнуть пересаженный материал, а дальше оросим – это способ ввести яйцеклетку в заблуждение и убедить, будто она оплодотворена. А это, знаете ли, непросто – заставить клетку смириться с пересадкой. И шансы, что эмбрион проживет девять или десять дней, чтобы достичь стадии бластоцисты… давайте просто скажем: еще несколько дней назад мы не были уверены, что такое вообще возможно.

Он подтолкнул их к углу лаборатории, где был установлен проектор. На экране виднелись очертания маленького, геометрически безупречного круга, наполненного пузырящейся студенистой массой. Доктор остановился, подбоченился и снова расплылся в улыбке:

– Вот она, наша малютка.

Грей долго вглядывался в изображение. Инстинктивная дрожь пробежала по телу – непроизвольная реакция на бесстрастные манеры ученых, производящих межвидовые генетические манипуляции. Доминик не возражал против исследования стволовых клеток, но не мог отрицать мрачное чувство вины, навалившееся при мысли, что люди – представители его вида, – возможно, совершали сейчас посягательство на Божественное, вторгаясь в тайны жизни и смерти, которые не следовало бы тревожить. Что ученые в этом расположенном в пригороде подземелье надкусили яблоко с современного древа познания добра и зла.

Вероника завороженно не сводила глаз с изображения на проекторе.

– А что дальше? – спросила она, не поворачивая головы.

– Прямо сейчас – ничего, – ответил доктор Ист. – Есть судебный запрет, и суд решит судьбу клетки к завтрашнему дню. Полагаю… полагаю, в самом лучшем случае нам велят ее заморозить. И это, знаете ли, глупость несусветная, ведь она, конечно же, не сможет развиться до стадии жизнеспособного плода. Мы хотим всего лишь собрать ее эмбриональные стволовые клетки, изучить влияние эксперимента на трансгенную теорию. Нам даже неизвестно, запустится ли процесс и окажутся ли эмбриональные стволовые клетки, взятые от межвидовой бластоцисты, пригодными для человека. Но если да, только вообразите возможные перспективы. Все этические проблемы, связанные с подобными работами, возникают из-за использования человеческих овоцитов. Если мы сможем обойти их при помощи яйцеклетки коровы…

– Простите, что перебиваю вас, доктор, – сказал Грей, – но, думаю, в лаборатории я видел все, что мне нужно. Позвольте я задам вопрос, прежде чем двигаться дальше. Если бы вы беспокоились насчет угрозы вашей безопасности, то какие конкуренты или ненавистники волновали бы вас в первую очередь?

Вероника резко повернула голову, взметнув волосами, и посмотрела на Грея. Доктор Ист явно пришел в замешательство, а Доминик добавил:

– Моя работа – оценивать потенциальные угрозы безопасности, даже самые слабые. Мы не можем допустить, чтобы в процессе дипломатического визита или хотя бы в то же самое время тут что-нибудь взорвалось. Есть ли те, к кому вы предпочли бы не поворачиваться спиной?

Взгляд Грея снова скользнул к Веронике, которая теперь с любопытством взирала на него. Пора было заканчивать экскурсию. Доктор Ист перевел глаза на изображение с проектора: его до абсурда увеличенное детище парило над помещением.

– Извините, но я действительно не знаю. Если бы пришлось выбрать только одну организацию, я остановился бы на «Армии жизни».

Грей оставил Веронику и доктора Иста обсуждать проблемы межвидового переноса ядер соматических клеток, а сам закончил осмотр здания, не обнаружив больше ничего интересного. Двое полицейских сопроводили его через толпу перед воротами.

Грей с удивлением обнаружил, что Вероника ждет его в конце подъездной дорожки, одетая в красное пальто ниже колена. Когда она шагнула к нему, удивление сменилось раздражением. Вероника коснулась его руки и улыбнулась.

– У вас найдется минутка?

– Простите, нет.

Грей даже не сбавил шаг. Свернув за угол, он выругался. Толпа на задах здания разрослась так, что заполнила всю улицу. Грей протолкался сквозь бурлящую человеческую массу, но Вероника, к его огромному недовольству, не отстала. Добравшись до противоположной стороны улицы, Доминик обернулся:

– Послушайте, у меня сегодня еще ряд дел. На болтовню нет времени.

– Почему бы нам…

Она запнулась. От толпы отделились несколько мужчин и направились к ним. Тот, что в центре, здоровенный детина с татуированной шеей и собранными в хвост волосами, схватил журналистку за локоть и попытался всучить ей плакат. От детины несло спиртным, а под байкерской курткой виднелась футболка с эмблемой «Армии жизни». Вероника попробовала вырваться, но он держал крепко.

Грей прижал большой палец к ямке на горле детины, тот поперхнулся и выпустил журналистку. Однако тут же выругался, замахнулся и попер на обидчика. Грей отступил, но детина только входил в раж. Доминик увернулся от следующего удара и пнул противника в пах. Тот переломился пополам, втягивая воздух. Грей, который уже начал выпрямляться, впечатал нос детины в свое колено, потом схватил его за волосы и одновременно подставил подножку. Соперник грянулся оземь и остался лежать. Вперед выступил тип с толстыми руками и пивным животом, проверяя, как там его товарищ, а к Грею уже спешили новые громилы в байкерских куртках. Он взял Веронику под локоть и повел за собой.

– Идите себе спокойно, – пробормотал он. – Банды – как собачьи стаи: если обезвредить вожака, их парализует.

Они отступали, пока не свернули за угол. После этого между ними и толпой образовалась некоторая дистанция. Грей поразился, увидев, что Вероника по-прежнему невозмутима.

– Спасибо, – сказала она. – Теперь обратно на Манхэттен?

Грей кивнул, и они, не снижая темпа, бодро двинулись к железнодорожной станции. Шум толпы стих, сменившись искусственным спокойствием пригорода.

– «Армия жизни» – это просто анекдот, – не сбавляя шага, заявила Вероника. – Мне известно название компании, которая вам нужна, но я хочу знать, зачем вы ее ищете. Это как-то связано с минотавром или дело в другом?

– Что вы имеете в виду?

– Во время драки у вас пиджак задрался, и я невольно заметила, что вы без пистолета. Я не знаю ни одного федерального агента, который не брал бы на задание оружие. А еще ни разу не видела, чтобы они приезжали на поезде, пусть даже с Манхэттена.

– Теперь видели, – на ходу бросил Грей.

Вероника коснулась его руки:

– Я знаю мир биотехнологий. Давайте встретимся, выпьем и, возможно, обменяемся информацией.

Грей заметил вдалеке железнодорожную станцию. Ему не терпелось как можно скорее покинуть это безликое место с безупречными газонами. Вероника сунула ему в карман визитку.

– Пересечемся буквально на полчаса, и я скажу вам название компании, независимо от того, поделитесь вы со мной информацией или нет. Мне плевать, зачем вы сюда приехали и на кого работаете. Вы не прогадаете в любом случае. – Развернувшись, журналистка двинулась туда, откуда они только что пришли.

– Вы не на поезд? – окликнул ее Грей.

– У меня машина в паре улиц отсюда стоит.

Грей понаблюдал, как Вероника плывет по тротуару. В сапогах на высоких каблучищах она шла быстрее, чем большинство ходит в обуви на плоской подошве. Компетентность, подумалось ему, вот что излучает эта женщина.

Еще он подумал, что подобная дамочка не станет разбиваться в лепешку, чтобы пройтись с незнакомым мужчиной до станции железной дороги. Разве что у нее будет очень веская причина.

6

В самолете соседка спросила Джакса, всегда ли тот летает первым классом. Перед тем как ответить, он подвинулся поближе и заглянул ей в глаза, чтобы установить доверие.

Венесуэла создавала порой замечательные образчики женского совершенства, к которым относилась и его соседка: кремово-бежевая кожа, рука, покоящаяся на внутреннем изгибе упругого бедра, трепещущие ресницы скрывают глаза с поволокой, похожие на две луны, грудь под блузкой вздымается и опускается в такт жестикуляции.

– Я впервые лечу первым классом с такой прелестной попутчицей, – расплылся в улыбке Джакс. – Обычно рядом со мной сидят тучные гринго.

– А сами вы разве не гринго?

– Только по рождению. – Он протянул руку. – Джакс.

– Грасиэла, – улыбнулась спутница.

Может, дело было в ее карих глазах, но Грасиэла напомнила Джаксу Лизу Делакруз, единственную не белую ученицу в те времена, когда он был старшеклассником. Потрясающая девушка, настоящее украшение школы, но в их крошечном городишке все, кроме Джакса, ее игнорировали.

Мысли о Лизе навели на воспоминания о Дэвиде Джеймсе Смите. Так при рождении нарекли Джакса в больнице, но эта личность осталась в далеком прошлом. Да и кому, скажите на милость, захочется зваться Дэвидом Джеймсом Смитом? Имечко разве что для адвоката по делам налогообложения.

– Очень приятно, Грасиэла, – сказал Джакс. – До чего красивое имя!

– Gracias. Спасибо.

– У вас в Майами родственники?

– Si. Дядя и двое его детей. У вас тоже?

Ах, милая Грасиэла, подумалось ему, моя печальная история шаблонна: бесчувственные биологические родители, временные пристанища в детстве и отрочестве в засушливом уголке Оклахомы, череда приемных семей, способных шокировать своей провинциальностью даже квакера.

– Нет.

– А где ваша семья?

Моя семья, думал он, это прекрасные голубки вроде тебя, разбросанные по всему свету, будто живые сокровища. Я ничего не знаю о своей настоящей родне, плевать на нее хотел, пусть идет ко всем чертям. А если речь о последних приемных родителях, то я расстался с ними, когда уезжал из Оклахомы, записавшись в армию. Через пять лет оба умерли от рака легких, тут и сказочке конец.

– В Монтане, – соврал он.

– Монтану я совсем не знаю. Бывала только в Майами, Нью-Йорке и Чикаго. – Первое название она произнесла по-испански, «Мьями», а остальные по-английски. – Как вам моя страна?

– Потрясающе, – признал Джакс. – Уже по ней скучаю.

– По работе приезжали или отдохнуть?

– Небольшой отпуск себе устроил, Грасиэла. Каждому время от времени нужно немного свежего воздуха и солнышка.

– Значит, вы живете не в Майами, там-то солнышка в избытке. А где же тогда?

Грасиэла была дьявольски сексапильна, но была в ней какая-то… невинность, что ли, которая загоняла в угол физическое влечение и открывала клапан для размышлений, остановить которые никак не удавалось.

Где я живу? Да много где, прелесть моя. Много где. О местах, где я обитал до Оклахомы, даже думать не хочется, уж слишком плохие воспоминания. Я мог бы остаться в Оклахоме. Я был хорош в футболе, лихо пил виски и волочился за женщинами – как раз это и приветствовалось в нашем городе. Но меня душила перспектива будущего, которое там открывалось: черная дыра банок из-под пива, торговых центров и слишком знакомых лиц. Нет, Грасиэла, это не для меня. Совсем не для меня.

Поэтому я завербовался в армию, научился там выживать и убивать. Добровольцем поехал за границу, повидал мир, пусть даже и мельком, и достаточно попробовал его на вкус, чтобы понять: мне удалось найти свою истинную любовь – к свободе и приключениям. Целый мир лежал передо мной, и его можно было исследовать! Я мог выбрать любое имя, любое хобби, любой дом – все, чего только пожелает душа.

Когда командировка закончилась, я вышел из автобуса в Далласе, одновременно вымотанный и полный сил. Мне было двадцать два, я скопил пятьсот долларов и в течение месяца снял с кредиток четыре тысячи. Разве важна испорченная кредитная история для того, кто не страшится никогда больше не увидеть родины? Я продал все, что у меня было, и купил билет до Лондона.

Но я отвлекся. Где я живу? Везде. Нигде. Я жил в Париже, Токио, Риме, Окленде, Дар-эс-Саламе, Мумбаи, Рангуне, Пекине и Танжере. Я жил на яхте в Индийском океане, в кенийской хижине, под мостом в Праге, в гамаке в Баие, в израильском кибуце, в…

– Джакс?

Он моргнул.

– Простите, голубушка. Отвлекся на вид.

– О да, si. Люблю пролетать над Майами: острова внизу похожи на зелененькие печеньки.

– Хороший город.

– Вы так и не сказали мне, где живете, – напомнила Грасиэла.

– На данный момент – во Флоренции.

– В Италии? – задохнулась она.

– Совершенно верно.

Девушка схватила его за руку.

– Я мечтаю об этом городе, сколько себя помню! Когда я была маленькой, у нас на – как это у вас говорится? – на журнальном столике лежала книга с фотографиями Флоренции. Прекрасные виды, как в магической сказке.

– Как в волшебной сказке. Флоренция до сих пор такая. Вам обязательно надо туда съездить, и поскорее. Нельзя не побывать в городе своей мечты.

Грасиэла задумчиво посмотрела на него и снова улыбнулась.

– Хороший вы человек.

Хороший? Да если бы ты знала, какой я на самом деле, попросила бы, чтобы тебя пересадили на другое место. Нет, в другой самолет.

– Счастливчик вы, во Флоренции живете. Чем вы там занимаетесь?

Ага, подумалось ему, неизбежные расспросы. Чем я занимаюсь? Я наемник. Работаю на тех, кто платит, ни больше ни меньше. Я любил, воевал, плакал, пытал, убивал. Мое место в тюрьме, я совершил тысячи проступков, о которых сожалею, и изменил бы в своем прошлом миллион вещей.

Но я жил, голубка моя.

Я жил.

Джакс просиял улыбкой, полной буржуазного обаяния:

– У меня бизнес, связанный с импортом и экспортом.

В международном аэропорту Майами Грасиэла ни с того ни с сего обняла Джакса и пожелала ему всего хорошего. Не будь у него стыковочного рейса, его ждали бы арендованный «бентли», напитки у бассейна и привычный номер люкс в «Делано». Он не сомневался, что зажатое либидо высвободилось бы под воздействием парочки джин-тоников.

Приходилось признать, что он любил Майами. Передовая правоохранительная система Америки мешала его деятельности, зато у бесконтрольного капитализма имелись свои преимущества. Однако первым делом работа. Он взял двойной эспрессо и раскрыл ноутбук.

Джакс начинал наемником по объявлениям. В Сети и некоторых газетах и журналах есть места, где предлагают свои услуги наемники всех сортов, включая даже киллеров. Неважно, какую грязную работу требуется сделать, исполнители для нее неизменно найдутся, если знать, где искать.

Увы, места эти были известны и полиции. Джакс ни разу не сидел в тюрьме и делал все, чтобы впредь избежать подобной участи. Больше всего на свете он боялся потерять свободу, поэтому избегал браться за дело в странах с современными тюрьмами и относительно неподкупными должностными лицами. Если он вдруг окажется за решеткой в какой-нибудь сраной дыре третьего мира, его друзья и деловые партнеры знают, что на такой случай у него заготовлен миллион долларов в качестве вознаграждения за освобождение. Это половина его сбережений, но такое дело стоило бы каждого потраченного пенни.

Джакс считал себя наемником – не классическим солдатом по найму, а наемником во втором значении этого слова: тем, кто служит или работает исключительно ради денежного вознаграждения.

Как и любой деловой человек.

В поисках очередного задания Джакс размещал частное объявление в лондонской «Таймс». Потенциальный клиент отправлял ему электронное письмо с упоминанием импорта мебели и оставлял свой электронный адрес для ответа. Джакс отвечал, получал номер телефона и связывался с клиентом по спутниковому телефону, отследить который было практически невозможно. Если Джакса все устраивало, он по своему усмотрению назначал место встречи.

Задание в Венесуэле доставило ему массу удовольствия; там присутствовал элемент опасности, а Джакс как раз переживал, что становится мягкотелым. В последнее время его работа слишком уж часто напоминала миссию в Каире: встретиться с посредником и поставщиком в каком-нибудь неприглядном месте, а потом тайно доставить товар через полмира супербогатенькому покупателю.

Каирским заказчиком был лощеный восточноевропейский ученый, который выглядел как школьный староста. У Джакса возникло ощущение, будто он везет продукцию частной пекарни.

Что ему требовалось, так это хорошая старомодная оружейная сделка в какой-нибудь терзаемой войной республике, где ради доставки товара придется, опережая на шаг полевое командование противоположной стороны, прыгать с парашютом из вертолета в полыхающий каньон.

А сейчас Джакс вел переписку с неким Мохаммедом, который хотел встретиться с ним в Нью-Йорке и обсудить перевозку неназванного, но ценного предмета. Обычно Джакс не выходил на клиента лично, но на этот раз Дориан, похоже, слил его имя. В Нью-Йорке ему все равно предстояло сменить самолет.

Мохаммед упорно боролся за выбор места встречи. Он попытался убедить Джакса прийти к нему в номер отеля, но тот поднял его на смех и сказал, что согласен явиться в кафе на Центральном рынке. Или пусть Мохаммед ищет исполнителя подешевле. Наконец они договорились о дате. Джакс велел прийти к восьми вечера и оставить на столе развернутую газету с некрологом.

Встреча должна была состояться сегодня. Справившись с этим заданием, Джакс планировал где-нибудь отдохнуть. Может, на Сицилии. Поменять обстановку на тамошнюю было бы приятно: ему нравились утренний сицилийский свет, безупречная кухня и то, что закон вовсе не правил там бал.

Самолет сел в Нью-Йорке в пять. Джакс забросил сумку в отель «Пенсильвания» и перехватил по пути к Центральному рынку рулетик с начинкой. Он прибыл на место в семь тридцать, сел за стол, откуда кафе хорошо просматривалось. Садясь, он ощутил, так трется об икру нож в ботинке. Отсюда Джакс при необходимости за считаные секунды мог переместиться в такси, в автобус, метро, неприметный переулок или в поезд.

В восемь в кафе явились двое мужчин, внешность которых сразу же произвела на Джакса впечатление. Один – высокий, лысый, в зеленом пальто до пят и с газетой – казался арабом. Он вошел, сделал заказ, положил на стол газету и развернул ее.

Его спутник сел рядом. Мохаммед сообщил, что заказчик никогда не выходит без телохранителя. Джакс понимал такие привычки и согласился. Один телохранитель его не смущал.

Как ни забавно, спутник заказчика оказался всего пяти футов роста. Такие телохранители Джаксу еще не попадались.

7

Внимательно осмотревшись, Грей выбрал коктейльный столик в задней части бара, чтобы сидеть лицом к главному залу. Прислонившись спиной к обтянутой бархатом стене, он заказал «Саппоро». Грей не считал себя представителем какой-то одной культуры, но отождествлял свою личность с Японией. Он любил японскую еду, воздух Японии, тамошнее чувство прекрасного, методичный образ жизни глубинки и неоновую пульсацию больших городов. И, конечно, любил японские боевые единоборства – эта страна была либо родиной, либо теплицей, где произрастали величайшие из них.

«Дхарма лаундж» оказалось как раз таким заведением, которое, по представлениям Грея, и должна была выбрать Вероника: современным и модным, но при этом высококлассным. Оно находилось в нескольких кварталах к юго-западу от здания ООН. Грей знал, что Вероника изо всех сил постарается что-нибудь из него вытащить, и ожидал от нее доблестных усилий. Однако конфиденциальность клиента не предусматривала возможных исключений для привлекательных и амбициозных женщин, особенно для тех, которые зарабатывают себе на жизнь публикацией результатов своих изысканий.

На виду Грей всегда чувствовал себя не в своей тарелке. Он предпочитал подвальные бары в изрытых выбоинами проулках, куда никогда не отваживаются заглянуть туристы. Темные пещеры, скрывающие не только лица, но и прошлое.

Изучая «Дхарма лаундж» на предмет поиска запасных выходов и посетителей, потенциально способных создать ему проблемы, он чувствовал себя как рыба в воде, но, когда закончил и уселся с запотевшим бокалом пива, так и сяк складывая руки перед собой на столе, к нему подкралось знакомое неуютное чувство одиночества в людном месте, которое совершенно для этого не создано.

Где-то на задворках сознания таились мысли о Нье. Но сегодня этот кинжал резал, скорее, как кухонный нож, раздражающий тупым лезвием.

Грей специально пришел на полчаса раньше, но почувствовал, как потеплело в груди, когда появилась Вероника – на высоких каблуках и в переливающемся голубом коктейльном платье, оттенявшем глаза. Она бросалась в глаза даже с противоположного конца помещения, и половина мужчин вывернула шеи, наблюдая, как она величаво проследовала к столику Грея.

Когда журналистка уселась напротив, Доминик ощутил легкий запах жасмина. Вероника заказала пинотаж, заправила волосы за ухо и закинула ногу на ногу. Прежде чем она заговорила, ее губы растянулись в широкой улыбке, и Грей понял: его собеседница привыкла получать то, чего хочет.

– Рада видеть вас снова, Доминик Грей.

Ответное приветствие замерло у него на устах, и он медленно поставил пиво на стол.

– Мой бывший служит в ФБР. Никакого Майка Худа в дипломатической безопасности нет и не было. Но, как ни забавно, человека по имени Доминик Грей, который подходит под ваше описание, уволили в прошлом году в Хараре. А до дипломатической безопасности он служил в разведке морской пехоты, а также инструктором рукопашного боя спецназа. После того, что мне довелось увидеть, я поняла, что это вы и есть.

Грей начал вставать, но Вероника положила ладонь на его руку.

– Я ведь уже сказала, что не знаю, на кого вы сейчас работаете, и мне до этого дела нет. Меня интересует только одно: что вы разнюхиваете. Полагаю, раз вы тут, вам нужна моя помощь.

– Вы обещали сказать мне название компании, – натянуто улыбнулся Грей.

– Вот так сразу к делу? – надула губки Вероника. – Даже не дадите девушке допить первый бокал вина?

Грей мысленно пожал плечами; похоже, Вероника не собиралась раздувать проблему из его визита в «БиоГорден».

– Я почему-то сомневаюсь, что Вероника Браун, – проговорил он, – внештатный журналист-исследователь ВОЗ, работающая сейчас по заданию Международной биомедицинской организации, бывший ведущий репортер «Вашингтон пост», до этого сотрудничавшая с газетами Детройта и Цинциннати, часто полностью отключается от работы.

– Туше, – подняла бокал Вероника.

– Как вас занесло в биотехнологии? – поинтересовался Грей.

– Я освещала в «Нью-Йорк пост» криогенный скандал. Одна компания забирала сбережения целых семей, но вместо людей замораживала пластмассовые манекены. Это и дало толчок. Я не против биотехнологий, но они означают конец.

– Конец чему?

– Не знаю, – заговорщически рассмеялась она. – Чему-то. Всему. Коктейлям на яхтах в Средиземном море, сплавам на плотах по Амазонке, отслеживанию зацепок в Рио, моему портрету на обложке «Тайм».

– Вы, во всяком случае, знаете, чего хотите.

– А вы разве нет?

Грей посмотрел на ее бокал и подал бармену знак принести еще вина.

– Теперь пора за дело.

Вероника несколько секунд смотрела на него, потом изменила положение ног и выпрямилась.

– Действительно. Что, ради всего святого, вы делали в «БиоГордене»?

– Вам известно, что я не могу это обсуждать. Скажу только то, что вы наверняка уже и так поняли: я ищу биотехнолога, причастного к похищению корпоративных секретов.

– Что за секреты? «БиоГорден» сейчас в самом топе, и мы только что получили вид на минотавра во всей красе. Я бы знала, если бы где-то было что-нибудь погорячее.

– Надо же, как вы в себе уверены, – заметил Грей.

– Нет, конечно, могут быть и другие разработки, но я бы очень удивилась этому. И очень-очень заинтересовалась бы. Речь о новой технологии или о уже существующей?

– Вам незачем беспокоиться, поскольку я даже не знаю, что это за технология.

– Тогда зачем кому-то вас нанимать? – Она задумалась над собственным вопросом, а потом сказала: – Полагаю, не нужно быть экспертом в области подобных преступлений, чтобы поймать похитителя. Хотя, конечно, осведомленность не помешала бы.

– Потому-то я с вами и беседую. Чтобы вы меня просветили.

Вероника покрутила вино в бокале.

– Биотехнология – понятие обширное, ею занимаются многочисленные компании. А конкретно в том мире, куда вы попали, создаются новости. Он радикальный и противоречивый.

– Меня интересует биомедицинская геронтология. Наука о старении.

– Ясно. Хорошо. Благодаря биологическим ограничениям мы можем испытать только часть существующих в мире переживаний. Но что, если это изменится? – Ее глаза сверкнули. – Боже мой, как можно не мечтать вцепиться в жизнь, как паук цепляется за самую замечательную паутину из всех сплетенных, побывать на каждом скалистом берегу каждого острова, перепробовать все экзотические блюда всех кухонь, увидеть все шпили над каждым городом, тысячу раз влюбиться, прожить тысячу жизней? – Она моргнула и рассмеялась. – Простите, благодаря подобной речи я и получила халтурку в «БиоГордене». Но я правда верю в прогресс. Биологические ограничения – они же не в камне высечены. Вы не поверите, на что способны ученые. Они уже могут продлить жизнь мыши больше чем наполовину. И речь не о стадии дряхлости, когда мышь только и может, что, спотыкаясь, ковылять по клетке. Я говорю о полноценном существовании, когда живешь в полтора раза дольше в добром здравии.

– Насколько я понял из того, что читал до сих пор, на людей эксперимент пока не распространяется.

– Верно. Есть кое-какие методы, вроде резкого ограничения калорий или снижения скорости метаболизма долгими дыхательными упражнениями, но это дает максимум несколько лет. Кому охота прожить монахом сколько-то лишних месяцев в доме престарелых? Но все впереди. На рынке появляются препараты, способные творить чудеса. Мы находимся на верхушке айсберга. – Она глубоко вздохнула и сделала еще глоток вина. – Я жажду успеха всем сердцем. Задумайтесь на секундочку об окончательности смерти. Как вы или кто-то, кого вы любите, исчезнет навсегда. Допустим, ваши дети. Жена. Родители. Разве такое можно принять?

Грей с невозмутимым лицом потягивал пиво, позволив взгляду блуждать по бару, теперь под завязку заполненному сливками Манхэттена, лучшими из тех, кого можно найти среди здешнего сброда. Нет, его не увлекала идея продления жизни.

– Так и когда же я получу свой приз?

– Если бы я искала что-то подозрительное в области биотехнологий, то обратила бы внимание на «Сомакс». Штаб-квартира этой компании находится в Болгарии.

Грей так и сидел с безучастным лицом, хотя внутри, гудя, всколыхнулась тревога: «Сомакс» входил в список из семи пунктов, который дал ему Аль-Мири.

– Не знал, что такие передовые технологии развиваются и в Восточной Европе.

– «Сомакс» возник еще в Советском Союзе, просто под другим названием и в государственной собственности. Там с самого начала проводили радикальные эксперименты, связанные, в частности, с биологическим оружием и милитаристскими опытами над людьми. Одному богу известно, что еще могли тогда творить. Во время холодной войны ученые перебазировались в Болгарию.

– Удачный выбор. Болгария не славится информационной прозрачностью.

– Когда после распада Восточного блока Болгария стала действительно независимой, «Сомакс» приватизировали и перепрофилировали на проблемы старения. У фирмы есть ряд патентов, неплохие деньги и, без сомнения, множество прикормленных законодателей.

– А чем конкретно она занимается?

– Всем, что связано с биотехнологиями. Исследованиями стволовых клеток плода, клонированием, выращиванием органов, межвидовыми экспериментами, криогеникой, биологическим оружием, генной инженерией и так далее. Слухов много, фактов мало. Одно время я искала повод ими заняться, какую-нибудь солидную зацепку.

– Вот, значит, зачем вам эта встреча и почему вы столько всего мне рассказали.

Вероника прищурилась и, понизив голос, мурлыкнула:

– Алкоголь снижает уровень моей психологической защиты.

– Что вы еще о них знаете? – усмехнувшись, спросил Грей.

– В последний раз «Сомакс» прогремел на полную мощность несколько лет назад. Ничего доказать так и не удалось, но сотрудники предположительно провели ряд биологических экспериментов в деревне в Судане. А спустя несколько месяцев после сворачивания программы в деревне родился ребенок с четырьмя руками и без лица. Связь с «Сомаксом» отследить не смогли, но широко распространено мнение, что в этом виноваты его препараты.

Гул в мозгу нарастал. Судан. Африка.

– Это называют наукой и прогрессом, но, на мой взгляд, подобные люди функционируют в моральном вакууме. А я – человек прогрессивный.

Грей обдумал увиденное в лаборатории.

– Признаюсь, тот… эмбрион, который мы сегодня видели, наводит на размышления. Ну и народ за воротами был явно не в восторге от происходящего.

– Минотавр, конечно, нежизнеспособен. Но при этом живой. Тут все зависит от вашей понятийной базы. Люди, в особенности религиозные, склонны немного сходить с ума, когда нарушается естественный порядок вещей. Представляете, папа римский недавно осудил «во многом неизведанный мир биотехнологий» как самую опасную на сегодняшний день зону для человеческой души. Прошу прощения, а как же массовое обнищание и дети-солдаты? Народ не любит перемен, а биологические эксперименты как раз очень радикально все меняют. Они бросают вызов людской картине мира, концепции избранности человечества и Божественного промысла.

– А вас, похоже, религиозный аспект не смущает.

Она вскинула руки ладонями кверху.

– Не знаю насчет Бога в целом, но если Он не хочет, чтобы мы лезли в эти области, зачем сделал их доступными?

– В мире полно всего, что теоретически нам доступно, но табуировано. Вроде экспериментов в африканских деревнях.

– Тут не поспоришь. И поверьте, я уже слышала все это прежде. Если долго крутиться в мире биотехнологий, жизнь, смерть и все, что в промежутке, предстанет в совершенно новом свете. Видели, что они делали сегодня в лаборатории? Высасывали ДНК из яйцеклетки коровы и заменяли человеческой. Подумайте об этом. Вы осознаете всю новизну процесса? А что мы увидим через пять, десять, пятьдесят лет? Если Бог не хочет, чтобы мы вступали на определенные территории, лучше бы Ему поспешить, потому что Его новые первосвященники вмешиваются и в жизнь, и в смерть.

Грей смог придумать только один подходящий ответ:

– Надо еще пива взять.

8

Вероника смотрела, как Доминик Грей выходит из бара после третьей порции выпивки. Вскоре после того, как они закончили обсуждать биотехнологии, он пробормотал что-то насчет необходимости прогуляться, оплатил общий счет и ушел. Он не был ни королем светских раутов, ни даже маркизом, но хотя бы заплатил за ее вино. Вероника вовсе не отличалась старомодностью, однако ценила подобные мелочи.

Грей шел по улице, сунув руки в карманы и чуть ссутулившись, и она заметила кошачью грацию его походки, которая ее встревожила. Мужчины так не двигаются, разве что они геи либо весьма опасны, одно из двух. В том, что Доминик Грей не голубой, у нее сомнений не было, гей из него никакой. Пусть он к ней и не клеился, что одновременно и привлекало, и раздражало ее, никаких признаков неоднозначной сексуальной ориентации в нем не наблюдалось, уж тут-то глаз у нее наметан.

Несколько лет назад, вспомнилось Веронике, у нее был бойфренд, который хотел только обниматься, ходить по магазинам и смотреть по телевизору показы мод. Одевался он лучше нее, что, вообще-то, дело непростое, и любил обсуждать недостатки своей фигуры. Последнее, чего хотелось Веронике, это встречаться с другой женщиной.

Со временем она поняла, что ее тянет к плейбоям – успешным, уверенным, ухоженным и привлекательным на манер покойного президента Кеннеди. Доминик не обладал ни одним качеством из ее списка. Что у него было, так это приятное лицо и проникновенные зеленые глаза. Ладно, возможно, какая-то сексапильность в нем и проглядывала, слегка грубоватая и загадочная.

И вот еще что: мужчины плейбойского типа, при всей своей эффектности, ужасно закомплексованы, и Вероника всю жизнь эксплуатировала это их качество. Доминик же в общении был откровенно неуклюж, но чувствовалась в нем подспудная сила характера, с которой Вероника давно, слишком давно не сталкивалась. Так давно, что даже начала гадать, не отталкивает ли какая-нибудь ее черта достойных мужчин.

Кстати, когда Грей разбирался с бандитом у лаборатории, ничего неуклюжего в нем и близко не было.

Опять же, эта его походочка… не грациозно-изнеженная, а хищная. Как будто кот подкрадывается. Профессия Вероники подразумевала частое общение с полицейскими, преступниками и другими крутыми парнями, так что она знала: так ходят люди опасные, которым ни к чему напускная самоуверенность. Люди, которые не подвергают сомнению свое место в иерархии джунглей. Вероника закатила глаза и скорчила рожицу. Одному богу известно, сколько скелетов в шкафу у этого типа.

Но он заинтриговал ее, а Веронике Браун, помимо всего прочего, нравилось быть заинтригованной.

Кто-то похлопал ее по плечу и предложил купить выпивку. Господи, да этому дядечке под шестьдесят! Он что, посчитал ее старушкой? Улыбнувшись, она указала на его обручальное кольцо. Дядечка глуповато ухмыльнулся, и Вероника повернулась к нему спиной.

Покончив с вином, она взяла сумочку, вышла, поймала такси и поехала по Первой авеню к югу. Сидя в салоне, прокрутила в уме весь разговор. «Сомакс», компания с дурной славой, которая реально могла проводить новаторские изыскания, была мечтой любого журналиста-расследователя. Такой материал стал бы переломным моментом для карьеры.

Может, тема биомедицины и покажется многим не слишком увлекательной, но Вероника нашла свою нишу и обжилась в ней. Она годами вносила вклад в эту тему от Луисвилля до Цинциннати и от Детройта до Нью-Йорка.

Теперь пришло время для чего-то большего и лучшего. Биотехнологии были ее лестницей, и «Сомакс» мог стать верхней ступенькой. Куда вела эта лестница? Возможно, на серьезную позицию в информационной сети или к контракту на книгу; поднявшись к вершине, Вероника сможет открыть запертые двери к славе. Тема постепенно захватывала ее. Ей доводилось видеть, как нечто подобное происходило с ее коллегами: налетало, овладевало душой и телом, а потом швыряло их по всей земле.

Зато какая увлекательная получится командировка!

Болгария – отнюдь не то место, которое бухгалтерам нравится видеть в квитанциях по счетам. На самом деле ее начальство вряд ли заинтересует скандальная информация, которую Вероника надеялась нарыть на «Сомакс». Но многие источники ею заинтересуются. Очень и очень многие. Вероника взялась бы за дело даже самостоятельно, если найдется достаточно многообещающая зацепка.

И она только что сидела в баре с человеком, у которого такая зацепка вполне могла быть.

Она поднялась на третий этаж приятно, по-домашнему обветшалого здания в Ист-Виллидж, уставшая после длинного дня, который начался в пять утра. Репортаж о «БиоГордене» вышел перед самой ее встречей с Домиником.

Вероника вошла в свою тесную квартирку с одной спальней, скинула обувь на высоких каблуках и вздохнула, глядя на беспорядок. Слишком уж мало времени в сутках!

Она налила в винный бокал последнюю перед сном порцию и устроилась на диване. Потом, одолев половину бокала, снова вздохнула и встала. Включила ноутбук, проверила на сон грядущий основные новостные каналы. Она проделывала это ранним утром и поздним вечером, да и в промежутке между ними тоже частенько. Вероника Браун не могла позволить себе оставаться в неведении относительно свежих новостей. Это было единственное подобие режима, действие, которое она заставляла себя повторять ежедневно. Хотелось бы сказать то же самое о пробежках, аэробике и пилатесе, но увы… что ж, во всяком случае, работа заставляет ее много ходить.

Возле компьютера лежал компакт-диск самоучителя по французскому языку, под ним – каталог изысканных вин, которые боролись за место на столе с руководством по йоге для начинающих и до сих пор не открытой тайской поваренной книгой. Хорошо бы научиться работать во сне. Хоть бы ученые-биотехнологи поторопились и открыли секрет вечной жизни! Проклятье…

Ее взгляд задержался на экранной заставке, изображавшей супружескую чету перед облупившимся, обшитым вагонкой домиком, зажатым между двумя такими же. Эти двое казались пожилыми, однако Вероника знала, что их до поры состарили труд на фабрике и тяжелые условия жизни. Ей было это известно, ведь фотография запечатлела ее родителей, а сама она выросла в этом домике. Изображение было больше чем просто напоминанием: оно предостерегало от того, что никогда не должно с ней случиться.

Вероника прошла в спальню, которая в нормальном городе сошла бы разве что за стенной шкаф, влезла в футболку и опустила подъемную кровать. Прежде чем лечь, она совершила действие, которое всегда делала на ночь: открыла окно и несколько раз глубоко вдохнула. Воздух был чистым – во всяком случае, для Нью-Йорка, поскольку большей площади квартиры Вероника предпочла окно на парк Томпкинс-сквер.

Вглядевшись в заросли вязов под окном, она вдруг вцепилась в подоконник.

Кто-то стоял среди деревьев лицом к ее квартире. Кто-то в белой одежде, которая странно мерцала в тусклом лунном свете.

Через парк постоянно, срезая путь, ходили люди, порой там устраивались на ночевку бездомные. Но этот человек стоял там в одиночестве, среди тьмы и чего-то ждал. Чем, черт возьми, он занят?

Вероника вытащила из сумочки миниатюрный бинокль и присела у окна. Нашла размытое изображение фигуры внизу, настроила резкость.

И ахнула.

А потом захлопнула окно, закрыла задвижку и задернула занавески. Бросилась к входным дверям, убедилась, что засов на месте, сделала несколько быстрых поверхностных вдохов. Затем подбежала к телефону и дрожащими пальцами набрала номер.

– Девять один один, служба спасения.

– У меня под окном посреди парка Томпкинс стоит человек, с ног до головы обмотанный белыми бинтами. Просто стоит, и всё. Не знаю, что с ним за ерунда такая, но мозги у него явно набекрень. Пусть кто-нибудь приедет и разберется с ним; он, наверное, из психбольницы сбежал.

– Мэм, успокойтесь. Скажите ваш адрес. Мы кого-нибудь пришлем.

Продиктовав нужные сведения, Вероника села на диван и стала ждать сирен. Внезапное появление душевнобольного, или любителя поприкалываться, или кто он там был, взволновало ее сильнее, чем что бы то ни было за десять лет жизни в одиночестве. Наплевать, если полиция по приезде обнаружит безобидного любителя наряжаться: Вероника хотела, чтобы его арестовали, раз он перепугал ее до полусмерти. Господи, пусть это окажется просто розыгрыш!

Когда дрожь немного унялась, она выпила еще бокал вина, а потом еще один. Раздалась сирена, потом замолчала, и Вероника заснула, обхватив бокал пальцами.

9

Утром Грей стал наводить справки насчет «Сомакса». Кое-что из рассказанного Вероникой подтвердилось, но почти ничего нового он не нашел. Штаб-квартира «Сомакса» базировалась в Софии, столице Болгарии. Радикалы по обе стороны баррикад упоминали компанию в своих блогах либо как рай для требующих отваги новаторских исследований, либо как выгребную яму научной безответственности и аморальности. Грей заподозрил, что истина, как обычно бывает, где-то посередине.

Хотя, может, и нет. Его встревожила история об африканской деревне. Он нашел несколько статей трехлетней давности, где высказывались те же подозрения насчет экспериментов над людьми, которые упоминала Вероника.

Еще он обнаружил, что фирма «Сомакс» получала гранты от «Группы Лазаря». По результатам поиска это оказалась неправительственная организация, способствующая научному прогрессу. Постепенно картина стала более ясной: оказывается, «Группа Лазаря» финансировала исключительно исследования, связанные со старением.

Больше ничего интересного Грей не нашел и позвонил Аль-Мири. Тот ответил после третьего гудка.

– Я тут наткнулся на некоторые вещи, которые хотел бы с вами обсудить, – сказал Грей. – Вчера я побывал в «БиоГордене», это компания в Нью-Джерси. Не думаю, что они связаны с вашим делом. А вот «Сомакс» – более многообещающая контора.

– За «Сомаксом» тянется целый шлейф сомнительных исследований.

– Так оно и есть, – подтвердил Грей, – но не это склонило чашу весов в его пользу. Мне тут подумалось, что ваша компания просто крошка по сравнению с великанами из списка.

– Да.

– Ну и кто мог узнать о вашем новом продукте? Вам известно, что «Сомакс» вроде как ставил биологические опыты на жителях африканских деревень?

– Я внешними делами не занимаюсь.

– Просто дело происходило практически у вас под носом, в Судане. Если бы мне понадобилась достаточно стабильная международная база для операций в этом регионе, я бы выбрал Каир, а не Хартум.

Аль-Мири ничего не ответил, а Грей продолжил:

– Какова вероятность, что люди из «Сомакса» могли зацепиться в Каире? Там легче проводить исследования, закупать все необходимое, не бросаться в глаза и связываться внешним миром.

– Понятно.

– Чтобы они наткнулись на вашу компанию, нужно еще одно совпадение. Скажите, три года назад вы уже обладали этой технологией? Или, может, она хотя бы была у вас в разработке? «Сомакс» именно тогда работал в Африке.

– Технология была, – пробормотал Аль-Мири.

– Есть вероятность, что в «Сомаксе» могли о ней услышать?

– От утечек информации и слухов никуда не денешься.

Во время разговора Грей расхаживал по комнате.

– Думаю, пришло время рискнуть. Завтра вечером я могу быть в Болгарии. Других зацепок у нас нет, а африканская связь выглядит убедительно. Можно как-нибудь взбаламутить ситуацию, хотя бы с целью исключить «Сомакс».

– Согласен. И пожалуйста, действуйте быстро. Буду ждать сообщений о том, что вы нашли.

Грей нахмурился, держа телефон на отлете. Он ожидал хотя бы небольшого сопротивления.

– Расскажите о пропаже побольше. Я постараюсь войти в курс дела.

В трубке некоторое время помолчали.

– Раствор в пробирке содержит фермент теломеразу. Теломераза играет важную роль в репарации ДНК.

Грей попросил произнести по буквам название фермента и записал его.

– Теломераза была подробно изучена, но мы считаем, что обнаружили у нее неизвестные ранее свойства. Они чрезвычайно специфичны.

– Пока что мне просто нужно ознакомиться с общей информацией, – сказал Грей. – Буду держать вас в курсе.

– Да, пожалуйста.

Грей позвонил Виктору и передал тому разговор с Аль-Мири. Виктор посоветовал ему быть поосторожнее в Болгарии, поскольку корпорация вроде «Сомакса», вероятно, держит местные власти у себя в кармане. А то и не только власти. Еще Виктор пообещал присмотреться к «Группе Лазаря».

Грей не знал, чего ожидать, согласившись работать на Виктора, но уж точно не погружения в преступный мир вокруг биомедицинской геронтологии. Впрочем, возражений у него не имелось: он был рад поработать, да и само дело его заинтриговало.

А Болгария? Он побывал более чем в пятидесяти странах, но Болгария в их число не попала. Ему предстояло хотя бы в общих чертах разобраться в кириллице и как можно больше узнать о тамошних обычаях и языке. Конечно, английский, будто мутировавший вирус, распространился по всем задворкам и затерянным уголкам планеты, но Болгария есть Болгария.

Впрочем, Болгария Доминика не тревожила. Его тревожил Аль-Мири. Что-то странное виделось Грею в этом генеральном директоре, терзало его. Эта странность не была связана с культурными различиями или эксцентричными манерами заказчика. Она имела отношение к его речи, к нейтральному звучанию его голоса, которое, однако, каким-то образом передавало крайнюю озабоченность судьбой пробирки. Эта озабоченность, по мнению Грея, выходила за рамки обычной жадности. Сам он жадным человеком не был, но понимал, что деньги влияют на некоторых людей куда сильнее, чем на остальных. А для кого-то могут даже стать религией.

Он купил болгарский разговорник и карту Софии, прихватил вдобавок кое-какие геронтологические исследования, вернулся к себе в отель, взял пива и уселся в кресло. Прежде чем открыть разговорник, он скользнул взглядом по своим личным вещам. В одном углу стопкой громоздились книги: философия, теория боевых искусств, несколько видавших виды романов. На прикроватной тумбочке стояла фотография матери, а рядом с ней – подарок Ньи, крохотная резная статуэтка из мыльного камня, изображающая слившихся в объятиях влюбленных.

Грей с рассеянной медлительностью допил пиво. Его мысли уже витали над Атлантикой.

10

Профессор Виктор Радек держал в большой руке бокал для абсента. Он поместил кубик сахара в ложку с прорезями, а ложку положил поверх бокала. Капнул на сахар абсента, поднес горящую спичку и стал наблюдать, как сироп карамелизуется и капает в бокал, а потом утопил там горящую ложку. Короткая вспышка заставила профессора улыбнуться. Абсент представлялся ему настоящей любовницей, чувственной, пылкой и безупречной.

Виктор добавил ледяной воды – погасить пламя, ровно столько, сколько нужно, чтобы высвободить полынь и анисовое масло; ровно столько, сколько нужно, чтобы добиться чувственного молочного цвета, означающего ритуальное перевоплощение.

Он взбалтывал амброзию, ласкал, познавая ее глубины. Потом опрокинул напиток в горло, и тот скользнул вниз, унося разум ученого, беспокойный и жаждущий, в знакомую обитель.

Виктор подошел к окну гостиничного номера, увидел Берлин, и его мозг сразу пробудился от странно просветляющего действия туйона. Сильный город – Берлин. Чудо эволюции. Лишившись гордости, мегаполис выжил, приспособился и стал новым творением, современным плавильным котлом единства и прогресса. Вот так, размышлял Виктор, смиряет города война: они возрождаются более мудрыми и добрыми, широко раскрыв свои объятия тем, кого сторонились прежде.

Войны, как и любые преходящие деяния государств, никогда не интересовали Виктора. Вселенная виделась ему гигантской мозаикой, Земля – одной планетой среди миллиардов, а мелкие сражения ее обитателей – ерундой, отвлекающей от великих истин. Именно великие истины вели ученого: в чем смысл жизни, куда мы идем, откуда пришли? Не имея ни кредо, ни теологии, Радек посвятил свою жизнь исследованиям и личному опыту, мимолетным видениям того, что считал фрагментами этой мозаики: странными, необъяснимыми, сверхъестественными, Божественными. Подобное чувство веры – или религии, или просто онтологического бытия – ежедневно вдохновляет миллиарды людей.

Берлинское дело нагоняло на Виктора скуку. Очередная горстка недовольной молодежи возомнила себя сатанистами. Ребята не потрудились даже провести хоть какое-то исследование и ничего не знали о настоящих сатанинских культах. Впрочем, им было известно достаточно, чтобы принести другим бессмысленный вред и страдания. Они убили одноклассника – распяли его в лесу. Ритуал был проведен небрежно, дилетантски. Виктор и рад бы был помочь, но берлинская полиция на самом деле в нем не нуждалась. Кто ей был нужен, так это психиатр.

Мысли Виктора переключились на дело, над которым работал Грей. Профессор еще не встречал человека, настолько… скрытного, как Доминик Грей. Виктору практически ничего не было известно о прошлом напарника, кроме того, что тот не любил обсуждать эту тему.

О настоящем Грея Радек знал вот что: у этого американца есть мозг, сердце и великолепные следственные навыки. Виктор давно искал такого человека, чтобы восполнить пробелы в собственном наборе навыков. У тех немногих исследователей, которых он пытался нанимать в прошлом, либо кишка была тонка для дел, над которыми приходилось работать, либо они не выдерживали постоянных командировок. Грея же не смущало ни одно, ни другое.

Дело, над которым сейчас работал Доминик, выглядело более интересным, чем берлинское. Виктор играл полученными фактами, словно шахматными фигурами, так и сяк расставляя их по доске. Партия только началась, возможных ходов ожидалось чересчур много. Профессор даже не знал, кто его противник, хотя кое-какие намеки имелись.

Очевидным выбором, связью, которую обнаружил Грей, идя по денежному следу, была «Группа Лазаря». Это дочернее предприятие десяток лет назад отделилось от материнского, чтобы идти в ногу с новейшими разработками в области биотехнологий. «Группа Лазаря» занималась современными научными исследованиями, целью которых было противостоять старению: биомедицинской геронтологией, нанотехнологией, крионикой, новаторской мумификацией, даже попытками загрузки человеческого сознания в компьютер. На этом месте Виктор покачал головой и прекратил чтение.

Материнская организация была ему известна. Уходя корнями в Средневековье, она ухватилась за фалды истории и всячески за них цеплялась. По мнению Виктора, это сообщество было того же розлива, что и современные тамплиеры, розенкрейцеры, масоны и прочие тайные общества, одержимые ритуалами и внешними проявлениями, хранители древних сплетен, идеологи благотворительных мероприятий и доморощенных методов спасения. Организации с серьезными намерениями, представляющие реальную угрозу, вели свои дела без показухи и ненужной помпы. Они устраивали себе ложе там, где гнездятся тени.

Организация, от которой отпочковалась «Группа Лазаря», за эти годы сменила несколько названий и теперь прогрессивно именовалось аббревиатурой ВГПА – Всемирная гильдия передовых алхимиков. Виктору она была более известна просто как Гильдия.

Гильдия преследовала две цели. Цель первая: сохранение наследия и традиций древней алхимической науки. Прошлое алхимии было захватывающим и важным, оно заслужило свое место в истории. Вторая цель была той же, к которой, насколько Виктор понимал, шли все алхимики с момента зарождения этого искусства: они искали эликсир жизни.

Возможная вовлеченность в дело Гильдии не слишком беспокоила профессора. Гильдия наслаждалась своей историей, ритуальными нарядами, экзотическими связями. Она была безвредной, и Виктора порадовало, что к расследованию не имеют отношения более радикальные группировки, занимающиеся старением. Однако его удивило, что Гильдия дает деньги «Сомаксу». Значит ли это, что она стала более дерзкой в своих извечных поисках бессмертия? Или, быть может, более отчаянной?

Виктор надеялся вскоре это выяснить, потому что, так уж вышло, был знаком с одним из ее членов. Но сперва стоило обратить внимание на ту часть головоломки, которая интриговала его куда сильнее, чем Гильдия: на Аль-Мири с его золотым медальоном. Профессор нечасто встречал генеральных директоров, носящих на шее выгравированные логотипы своих компаний, которые к тому же включали языческую символику.

Виктору редко доводилось видеть незнакомые ему религиозные изображения, и сейчас мысль о загадочном символе взволновала его. Ученый с удовольствием посмотрел на лежавшую перед ним стопку книг. Тут было множество томов по египетским верованиям, которые он приобрел в местном букинистическом магазине, специализирующемся на религиях и оккультизме. С тех пор, как Виктор в последний раз занимался Древним Египтом, прошло довольно много времени. Ему хотелось бы оказаться дома, в собственной библиотеке, ведь собранные в ней книги значительно превосходили ассортимент местного букинистического магазина, однако и того, что есть, пока хватит.

Он сделал большой глоток абсента, с наслаждением выдохнул и принялся за работу.

11

Самолет резко оторвался от земли. Внутренности скрутило, и Грей заметил, что некоторые пассажиры бормочут себе под нос молитвы. Сам он верил в человеческий дух, и через жизненные испытания его вели силы тела и ума.

Так было до Зимбабве.

До тех пор, пока Грею не пришлось заняться расследованием исчезновения бывшего дипломата, которое привело их с Виктором и Ньей на религиозные обряды в южноафриканской саванне, к событиям, объяснить которые Доминик не мог.

Бабалаво, жрец религии джуджу, с которым встретился Грей, играл его сознанием и оставил американца на коленях, сломленного, в грязной яме. Если бы не отважное вмешательство деревенского подростка, Грей и двое дорогих ему людей, Виктор и Нья, погибли бы.

Однако они выжили и могли теперь поведать эту историю, но мировоззрение Грея пошатнулось. Его разум, а возможно, и душа не могли больше довольствоваться линейной гуманистической магистралью.

Виктор предложил убедительное объяснение способности бабалаво контролировать людей. Он ссылался на силы разума, которые считал очень даже реальными и превосходящими всякое воображение.

Но у Грея остались сомнения.

После смерти матери он мог испытывать к концепции Бога одно лишь презрение. Когда ему было пятнадцать лет, он целых полгода сидел у маминой постели и держал ее за руку, пока она содрогалась от боли. Из-за своей религиозности мать отказалась от лечения, а потом каждую проклятую секунду каждого проклятого дня молилась Богу – которого не существует, или, что еще хуже, которому все равно. Мама умерла у Доминика на руках, пока отец утешался в объятиях проститутки на соседней улице. Что еще после такого удара Грей мог испытывать к Богу?

Отец застал Доминика рыдающим над телом матери. Слезы в доме Греев были под запретом. Лишь в разгаре избиения папаша сообразил, что его жена не просто уснула. Сын не мешал ему продолжать экзекуцию, безучастный ко всему вокруг. Какая-то часть его души разбилась вдребезги, и он знал, что вернуть ее невозможно.

На время полета Грей разулся. Он поискал было аварийный выход, но в наши дни это все равно что ждать демократии от Северной Кореи. Он предполагал, что Виктор летает первым классом, но не собирался обеспечивать себе дополнительный комфорт при помощи профессорских денежек.

С собой у него была стопка книг по биомедицинской геронтологии, но Доминик успел просмотреть до середины первую из них, а потом глаза у него стали слипаться. Откидывая спинку кресла, он мельком заметил, что подросток рядом с ним читает журнал об одном из боевых искусств. Хотя Грей любил все, что связано с этой темой, он невольно закатил глаза. Совершенно безобидный вид единоборства, подумалось ему, с правилами, врачами и общественным контролем. Совсем не то, с чем пришлось столкнуться ему самому.

Отец Грея был чемпионом по боксу и профессиональным военным; он начал передавать навыки сыну, когда тому было пять. Во время тренировок отец требовал, чтобы Грей давал ему сдачи, и, если мальчик жаловался, бил еще сильнее. Мама пыталась вмешиваться, и тогда ей тоже доставалось.

Грею исполнилось десять, когда, помотавшись по гарнизонам, отец получил назначение в Японию. Решив, что традиционное карате недостаточно хорошо для его худосочного и замкнутого отпрыска, он остановил свой выбор на одном из самых жестких и эффективных ответвлений древнего искусства джиу-джитсу под названием дзендзекай. Там на занятиях ежедневно происходили жестокие схватки.

Теория джиу-джитсу заключается в том, чтобы, не пытаясь отражать атаки, использовать энергию нападающего против него же, при этом нанося удары по самым уязвимым частям человеческого тела: суставам, болевым точкам, внутренним органам, пальцам, мягким тканям. Координация Грея, его быстрые руки и острый ум прекрасно подходили для этого единоборства. Шихан, старший инструктор, знал о боли и страданиях больше, чем обычные люди знают о дыхании. И Грей стал его лучшим учеником.

Но даже этого отцу было недостаточно. Доминику в жизни не забыть, как папаша впервые отвез его на подпольные бои в Токио. Доминику было пятнадцать, и он чертовски боялся, хотя к тому времени уже заработал черный пояс. Очень талантливый, двужильный, Грей к тому времени прошел через бесчисленные уличные драки с местными хулиганами, но много чего наслушался о подпольных турнирах – петушиных боях, где вместо петухов выступали люди. Их участники, настоящие гладиаторы, бывалые бойцы, сражались как ради крови и острых ощущений, так и ради жалкого выигрыша.

Первый бой Грея состоялся в овеянном легендами подвале. Ему запомнилось тошнотворное освещение, оскалы на лицах, набитые иенами кулаки, машущие в воздухе, да испачканный кровью деревянный пол ринга.

Противник был в два раза старше Грея и в два раза крупнее. Не было ни гонга, ни девушки с табличкой, ни рефери, ни правил. Когда отец толкнул Грея вперед, того стошнило от волнения.

Соперник, судя по движениям, знал дзюдо и, возможно, немного карате, но по жестокому блеску его глаз Грей понял, что перед ним бандит. Настоящие мастера никогда не станут позориться в подпольных боях. Грей подсечкой отправил противника на пол, но тот бросился на него и повалил рядом. Грей попытался встать, и тут этот тип схватил его за волосы и укусил в шею.

Что за чертовщина?

Это так потрясло Грея, что он потерял концентрацию. Противник тут же оказался сверху и стал локтями бить его по голове. Грей отчаянно отбивался, но враг был слишком тяжелым и крупным. Кровь Доминика томатным соусом расползалась по полу.

Наконец ему удалось завалить противника на бок, и теперь они оказались лицом к лицу. Следующие пять минут – а для драки это целая вечность – состояли из плевков, щипков и тычков; бойцы поскальзывались среди крови и пота, стараясь не дать выколоть себе глаза; в мозгу Грея царила мертвая тишина, а толпа исходила звериным ревом. Суждено ли ему выжить, подумалось Доминику, когда он увидел отца, который, скрестив на груди руки, стальным взглядом наблюдал за происходящим.

В тот вечер Грея спасла не спортивная подготовка, а непреклонная воля и былые побои. Как бы сильно ни колотил его этот отморозок, дома от папаши ему доставалось еще сильнее. В глазах противника читалось недоумение: почему малец не сдается? Такое положение вещей давало Грею грубую энергию, понимание того, что он и впрямь способен вынести больше, чем соперник. Разве сравнится эта боль с той, что причиняет родной отец?

В тот вечер что-то внутри у Доминика со щелчком сломалось, а потом заново срослось благодаря кропотливой ковке, холодной и горячей одновременно. Он никогда прежде не испытывал ничего подобного; навыки джиу-джитсу объединились с внутренней яростью. Грей брыкался и царапался, лежа грудью на противнике и разведя ноги в стороны. Бандит попытался сбросить его, и Грей, схватив того за руку, провел захват рычагом. Он сделал это так стремительно, что увидел в глазах отморозка шок.

Выворачивая руку противника, Грей остановил себя в последнее мгновение: спина выгнута дугой, колени сомкнуты, блокируя нижнюю часть локтя бандита, а все тело удерживает его руку, сводя на нет преимущество в массе. В таких приемах и заключалась вся суть джиу-джитсу.

Отморозок застучал по мату, чтобы Грей не сломал ему руку, и его угол выбросил полотенце. Толпа недовольно взревела: она хотела услышать треск кости.

На улице Грея снова стошнило. В животе все содрогалось от адреналина, казалось, он бурным потоком льется из каждой поры. Уже потом Доминик узнал, что это генетическая реакция: награда природы царю джунглей, первобытный враг человеческой морали. Но в тот миг он понимал только одно: ему ненавистна та часть себя, которой понравился бой.

Уже дома Грей рискнул обратиться к отцу. Может, тот просто пытался единственным известным ему способом помочь сыну? Грей знал, что способ извращенный, что таким образом нельзя объяснить физическое и психологическое насилие, которому всю жизнь подвергал его папаша, но, может быть, на этот раз все будет хорошо. Глядя на отца сияющими радостью победы, полными надежды глазами, Доминик спросил, что тот думает про его бой.

– Что я думаю? – холодно переспросил отец, обернувшись. – Почему ты не сломал ему руку?

Грей облизнул губы.

– Я… просто незачем было. Я и так победил.

– Трус ты, сынок, черт тебя задери. Когда у тебя есть возможность закончить схватку, пользуйся ею, понял? Не жди, пока выбросят полотенце или какой-нибудь долбаный рефери подтянется. В реальном мире такого дерьма и вовсе не существует. Настоящий боец на части тебя порвал бы, пока ты там копался. Надо уметь покончить с противником. Как думаешь, почему я тебя туда повез?

– Но он постучал по мату…

Отец схватил Грея за горло и прижал к стене.

– Не смей мне перечить, засранец мелкий! Нечего мне тут про бои вкручивать, я две войны прошел!

И он ударил сына головой о стену с такой силой, что треснул гипсокартон. Грей наблюдал, как плавно, словно в замедленной съемке, на голову и грудь ему сыплются белые крошки, словно волшебная пыль из далекого королевства.

Мать, которая тогда уже болела раком, начала плакать в спальне за стеной.

…Подросток в соседнем кресле захлопнул журнал, а Грей закрыл глаза.

12

Джакс скользнул на стул напротив лысого и его телохранителя. Он был согласен обсуждать задание на личной встрече в укромном месте при условии, что работать придется в другом государстве, а в данном случае это условие подтвердили ему в переписке. США входили в число стран, где Джакс, как правило, не работал. Еще он избегал нарушить закон там, где у него было жилье, а жить предпочитал там, откуда нет выдачи. Однако сейчас он проникся любовью к Флоренции. Черт возьми, невозможно все время соблюдать собственные правила, а то можно с тем же успехом поселиться в Швейцарии.

Еще одно правило: Джакс не работал с террористическими организациями. Террористы не любят оставлять свидетелей в живых, а ему не хотелось, чтобы они гонялись за ним по всему земному шару. Впрочем, нельзя сказать, чтобы террористы часто к нему обращались. Они предпочитали обтяпывать дела в своем кругу. И Мохаммед заверил, что терроризм тут ни при чем.

– Я Аль-Мири, – сообщил высокий, не потрудившись представить своего спутника.

– А где Мохаммед? – спросил Джакс.

– Я не использую в переписке свое настоящее имя. Уверен, вы понимаете.

– Как вы меня нашли?

– Это неважно, – отмахнулся Аль-Мири.

– Боюсь, вы ошибаетесь.

Аль-Мири положил ладони перед собой и стал барабанить по столу указательным пальцем левой руки.

– Буду честен. Я нашел вас через человека, с которым вы недавно вели дела. В Египте.

– Человек был на стороне спроса или на стороне предложения?

– На стороне спроса.

Интересные дела. В роли посредника обычно выступал Дориан. Впрочем, были и другие люди, которые знали электронную почту Джакса.

– И вы хотите обсудить аналогичную услугу?

– Я хочу, – Аль-Мири перестал постукивать пальцем, – вернуть собственность, которую вы помогли похитить.

Шум кафе доносился теперь словно издалека. Правая рука Джакса нашла рукоять засапожного ножа. Это что, шутка какая-то? Его приятель Дарко, боснийский наемник, однажды уже проворачивал такой фокус, чисто смеха ради.

Нет, на шутку не похоже.

– Человек, с которым вы вели дела, работал на меня, – продолжал Аль-Мири. – Он украл у меня кое-что очень важное. Такую потерю я себе позволить не могу.

Джакс подался вперед, и то же самое сделал уродливый телохранитель. Наемник тихо произнес:

– Значит так… Вот как мы поступим. Сейчас я встану из-за стола и уйду. Вы выждете пятнадцать минут и сделаете то же самое. А потом вернетесь в Египет, забудете, что видели меня, и никогда больше не станете упоминать мое имя. Повторяю: никогда. Иные действия очень плохо скажутся на вашем здоровье. Capisce? Ясно?

– В первую очередь, – парировал Аль-Мири, – мне ясно, что вы не захотите стать моим врагом. Я человек разумный и не считаю вас ответственным за кражу. Понятное дело, для вас это был бизнес и вы просто провели сделку. Поэтому я готов заплатить, чтобы вы помогли мне найти украденное.

– Я вас не знаю и своих клиентов не сдаю. Может, вам лучше разобраться со своим работником?

– С ним уже не связаться.

– Тогда вам, похоже, не повезло. Отправляйтесь домой. Здесь ваше слово ничего не значит.

– От вас требуется лишь сообщить, кому вы передали мою собственность.

Джакс встал.

– Я же сказал, что не сдаю клиентов.

– Боюсь, для меня это неприемлемо, – тихо проговорил Аль-Мири.

– Забавно: мы часто не получаем, чего хотим, и еще чаще не хотим того, что получаем.

Джакс попятился к дверям, не сводя глаз с обоих мужчин. Ни Аль-Мири, ни его телохранитель не сделали попытки последовать за ним. Что бы ни случилось дальше и как бы ни обернулось дело в итоге, все это было не к добру. Придется залечь на дно, пока шум не уляжется, и впредь осторожнее выбирать деловых партнеров. Да уж, вот так вляпался.

Он нырнул в людское месиво, затерялся в толпе и вышел на Лексингтон. Сомнений в том, что ни один из собеседников за ним не последовал, у Джакса не было, и он обходным путем направился к себе в отель. Пора собирать манатки и валить на хрен из Нью-Йорка.

Джакс заглянул в свой номер, подхватил сумку и вышел в коридор. Четыре араба приветствовали его, направив пистолеты ему в лицо. Прежде чем Джакс успел что-то предпринять, один из них ударил его в висок рукоятью оружия.

13

Вероника сидела на диване в позе лотоса. Ноутбук она закрыла и полностью сосредоточилась на чашке кофе. Ветерок из окна спальни проникал в гостиную и обдувал Веронику в конце своего маршрута, и она закуталась в мохнатый банный халат.

Она долго сидела над своим кофе, прежде чем потянуться за сотовым и набрать номер Моник. Именно ей Вероника передавала готовые работы, и от Моник в основном и поступали задания. Почти в любой другой сфере Вероника называла бы Моник своим боссом, но вообще-то предпочитала считать ее координатором.

Моник выросла в Бронксе, получила двойную степень в области права и здравоохранения Колумбийского университета. Она поработала полевым исследователем ВОЗ, юристом ООН и вот теперь трудилась в верхних эшелонах международного здравоохранения. Сочетание трущобного детства с глубоким знанием правовой системы и опытом работы в беднейших горячих точках мира, по мнению Вероники, должно было сделать из координатора нечто среднее между утомленной заезженной клячей и нигилисткой. Может, так дело и обстояло, но по Моник этого было не видно.

Она ответила после первого же гудка, и перед внутренним взором Вероники предстал образ координатора: чернокожая женщина средних лет в потрясающих туфлях, раздражающе стройная и собранная, скрывающая недосыпание под слоем тонального крема, она наверняка сейчас проверяет электронную почту, заполняет отчет, жует бейгл, просматривает новости и занимается еще пятью делами, одновременно пытаясь поговорить с Вероникой. Та любила блестящую и безалаберную начальницу, но частенько мечтала придушить. Моник, как всегда, говорила очень быстро, проглатывая половину слов:

– Заедешь сегодня? Перекусим вместе?

– Можно. У тебя есть минуточка?

– Только секундочка, дорогая. Дел куча. Кстати, статья про «БиоГорден» удалась.

– Спасибо, – поблагодарила Вероника. – Помнишь, мы с тобой обсуждали несколько вариантов моего следующего задания? Ты остановилась на чем-нибудь?

– Это ты мне скажи, на чем я должна остановиться. Так, погоди чуть-чуть, мне просто… надо… отправить текст. Если выбирать задание прямо сейчас, я за проверку безопасности центров по контролю заболеваемости.

– У меня тут еще кое-что наклевывается, совершенно новое. Хочу понять, насколько тебе это интересно.

– Так, я… пятница не подойдет… четверг, наверное, тоже… А что за тема-то?

– Моник, брось все, что ты делаешь, и выслушай меня, пожалуйста. История довольно странная, но я столкнулась с занятным парнем: он вроде сыщика и, кажется, намерен заняться «Сомаксом». Причин я не знаю, но шухер может выйти грандиозный. И я уверена, что больше никто не в курсе. Мы по чистой случайности встретились на протестах вокруг «БиоГордена».

Вероника прямо-таки увидела, как Моник хмурится, прижимая к уху телефон.

– Вер, у нас же не «Инквайер» и даже не «Шестьдесят минут»[6].

– «Сомакс» занимается настоящей наукой, и ты это знаешь. Противоречивой, неэтичной, а то и преступной, но настоящей. Они берутся за то, на что другие даже не замахиваются.

– И?

– Признаю, отчасти меня ведет предчувствие. Но готова на что угодно спорить: материал выйдет хороший. Тот парень зубами вцепился в эту историю.

Вероника знала, что Моник интересуется темой старения. Биомедицинская инженерия должна бы стать главной наукой двадцать первого века. Исследование старения играло важнейшую роль в борьбе с болезнями, достижении устойчивого долголетия и здоровья в целом.

Тон Моник изменился и стал более заинтересованным.

– Что у тебя есть? Мне нужны хоть какие-то детали, прежде чем утвердить смету.

– Я знаю одно: здесь замешано нечто совершенно новое, но больше мне ничего не известно. Возможно, тебе придется дать мне некоторую свободу. Я постараюсь работать как можно быстрее.

– То есть у тебя ничего нет.

– Будет, – заверила Вероника.

– В течение десяти дней мне нужен свежак, и я бы хотела получить его от тебя. Ничего, если тема будет другой, лишь бы о науке. Мы тут, дорогая, корпоративными скандалами не занимаемся.

– Понятно. Спасибо. Как только что-то выясню, сразу сообщу.

– Давай.

– И постараюсь организовать ланч.

– Давай.

Вероника закрыла крышку телефона и вернулась к своему кофе. Она чуть было не рассказала о странном типе под окном – не потому, что это имело какое-то значение, просто ей хотелось с кем-нибудь поделиться. Может, еще удастся, если она устроит ланч. Когда Моник загнана в угол, из нее выходит хорошая слушательница.

Найти единственного человека, которому она действительно хотела рассказать о слежке, ей не удавалось. После того как позапрошлым вечером они встретились в баре, Вероника вычислила с помощью своего частного детектива отель, где остановился Доминик, и раз десять безрезультатно позвонила ему в номер. Сообщений она не оставила, не желая подчеркивать, что своего номера он ей не давал.

По крайней мере, теперь Вероника была уверена, что знает его настоящее имя, хотя, конечно, странно, что Грей зарегистрировался под ним в отеле. Если он не внедренный сотрудник, что у него за работа?

Она прокрутила новости в поисках упоминаний о беглом пациенте больницы, который разгуливает теперь по Нью-Йорку, или еще о чем-то в том же духе. Ей самой было непонятно, с чего она так переполошилась: наверняка же это был какой-то пранкер. Просто в беседе всплыли эксперименты над людьми, которые ставили в «Сомаксе», вот Вероника и перепугалась, увидев в окне странного персонажа, всего обмотанного бинтами.

Ей хотелось рассказать о нем Доминику, чтобы посмотреть на его реакцию. Может, забинтованный тип как-то связан с их посещением «БиоГордена»? Хоть бы нет. Большинство исследований старения ведутся на пренатальных тканях – большинство, но не все. Кто знает, что могли выкинуть эти ненормальные из «Сомакса»!

Сделав еще несколько глотков кофе, Вероника снова попробовала дозвониться в отель. Поговорив с портье, она побледнела: оказывается, Доминик Грей вчера вечером выписался.

Вскочив, она поспешила к письменному столу, покопалась в бумажках, извлекла визитную карточку и решила позвонить снова, на этот раз – детективу из Квинса, который месяцами пытался залезть к ней под юбку. Глубоко вздохнув, она открыла телефон и вложила в свою просьбу максимум очарования, которое удалось выжать.

Целый час Вероника расхаживала по комнате и грызла ногти, а потом детектив перезвонил. Он тоже постарался очаровать ее на свой извращенный лад, напористо заявив, что меняет информацию на совместное посещение бара, и добавив идиотский комментарий насчет непреходящей прелести бартерной системы.

Что ж, ладно.

Она дала ему надежду, а он взамен дал ей необходимое подтверждение того, что Доминик Грей поздно ночью улетел на самолете «Бритиш эйруэйс» в Софию.

Значит, Доминик в Болгарии, раскручивает возможную историю ее мечты.

И Вероника сделала еще один звонок.

14

Лунный свет заливал иссохшие серые развалины замка. Стефан Димитров прошел три многоярусные арки, прежде чем оказаться на просторной вершине холма. Постоял, перевел дух и пробрался через завалы к восточной части руин, лежащей далеко за пределами отведенной для туристов зоны.

Подойдя к полуразрушенному основанию второй башни, он достал портативное электронное устройство и направил его на один из низких колючих кустов, которые росли тут в изобилии. Куст отъехал влево, явив торчащую из земли металлическую ручку. Стефан потянул за нее, крышка люка откинулась на петлях, и стали видны каменные ступени. Стефан спустился во тьму.

В свете бутанового фонаря у подножия лестницы в узком коридоре плясали тени. Стефан шагал вперед, несколько раз свернув, и наконец оказался у серебристо поблескивающей двери в конце коридора. Перед ней стояли два вооруженных охранника в уличной одежде. Один из них почтительно кивнул Стефану, открыл дверь и отступил в сторону. Димитров вошел в просторное помещение, полное компьютеров и лабораторного оборудования. Тут деловито мельтешили двое ученых в белах халатах, еще трое нависли над микроскопами. Один из первых двух, серьезный горбоносый мужчина с длинными ногами и руками, которыми он размахивал при ходьбе, приблизился к нему, обратившись на казенном русском языке:

– Добрый вечер, господин Димитров.

– И вам, Якив. Как успехи?

Лицо Якива вытянулось, он нахмурился.

– Ничего нового.

Внутри всколыхнулось разочарование, но внешне Стефан остался спокойным.

– Вы испробовали новые процедуры, которые мы обсуждали?

– Да.

– Ядерные мутации?

– Да.

– Генные стимуляции?

– Да-да. Ничего не вышло. – Ученый поколебался, покосившись на одного из тех, кто работал с микроскопами. – Мы не можем воспроизвести эту жидкость. Не уверен… я не уверен, что это вообще возможно.

– Конечно, возможно, – возразил Стефан. – Кто-то ведь создал образец.

– Я уже начинаю думать, что его создал Бог.

– Нет, разработка принадлежит одной компании. Компании, ресурсы которой куда ограниченнее, чем наши. Возможно, там случайно получили этот продукт и не могут повторить процесс. Мне не придумать никакой другой причины, по которой они не опубликовали результат. Якив, я в вас верю. Вы справитесь с этой головоломкой. Вы уже ввели линию эйч-тринадцать?

– Там очень маленькое количество, мы не рискнули без вашего одобрения.

– Разрешаю, – сказал Стефан. – Сколько жидкости потребуется для получения результатов?

– Приблизительно двенадцатая часть от того, что осталось.

– А сколько мы уже использовали?

– Одну десятую.

– Продолжайте, – кивнул Димитров. – Мне нужна четкая документация по пределу Хейфлика[7].

– Конечно.

Стефан пожал руку Якива, поблагодарил его, и тот вернулся к работе. Стефан остался помочь провести кое-какие тесты, поболтал с другими учеными, извинился за то, что приходится работать сверхурочно.

В полночь он покинул лабораторию в руинах замка и вернулся в свой особняк у подножия холма. Он пробыл бы с учеными и дольше, будь в этом хоть какой-то смысл, но их навыки превосходили те, которыми обладал Димитров, оставивший серьезную исследовательскую работу лет десять назад. В его отсутствие персонал лаборатории трудился с бо́льшим вдохновением. Прямой надзор руководства – враг творческого мышления.

Стефан налил себе бренди, зажег сигару и отправился на веранду, с которой открывался вид на реку. Еще один беспокойный день, еще одна ночь без ответов. Он ненавидел бездействие, хоть и знал, что делает все возможное для успеха исследования.

Но если придется еще один день бродить по улицам городка, или рыбачить, или слоняться по лесным тропкам, он сойдет с ума. Эти занятия нравились ему, когда давали короткую передышку от обычного суматошного распорядка дня, но, когда они сами заполняли день, передохнуть хотелось уже от них.

Димитров уставился на лес в направлении замка, туда, где в суглинистых недрах холма покоилась крошечная пробирка. Он допил бренди и докурил сигару, ни разу не отведя взгляд.

15

Грей прибыл во Враждебну, невыразительный софийский международный аэропорт, к полуночи. Стоило ему пройти таможню, как его обступили взъерошенные местные, предлагая недорого отвезти в центр. Грей отмахнулся от них и, пройдя мимо трех бродячих псов и бездомной семьи, нашел возле аэропорта стоянку легальных такси.

Он сел в машину, и его обуяло ощущение двойственности, типичное для стран, которые с головой окунулись в современность, потому что их завоевали, или обнаружили на их территории природные ресурсы, или они внезапно обрели независимость, оказавшись при этом не вполне готовыми к такому повороту событий. В странах вроде Болгарии прошлое и будущее сплавились воедино, перемешанные ложкой перемен в анахроничное рагу, которому вскоре предстояло попасть в жернова жадных челюстей прогресса.

Такси оказалось «мерседесом», а его шофер – пронырливым мужичонкой в поношенном смокинге и очках от Версаче. Грею удалось объяснить, что ехать нужно в центр, водитель крякнул и тронулся с места. Едва они выехали за шлагбаум, шофер нажал кнопку, и в центре консоли загорелся телеэкран. Мужичонка закурил и выбрал канал, где ревело техно и транслировалась интерактивная имитация гонок на ускорение. Грей пристегнулся.

Окраины Софии мелькали гигантскими рекламными щитами с чужими буквами, унылыми высотками советского образца, «шкодами», «Ладами» и «Волгами», которые катили по проезжей части или ржавели в бурьяне; порой мимо проносился БМВ или брел запряженный в телегу ослик. Доминик понятия не имел, куда в глухую полночь селянин гонит по магистральной трассе свою скотинку.

Грей сказал название отеля в центре, где забронировал номер; шофер высадил его на пустынной площади, где возвышался мрачный романский собор, бросил нечто невразумительное, махнул в сторону одной из улиц, которые начинались от площади, и рванул прочь, как с пит-стопа.

Доминик надел на плечи лямки рюкзака и пошел в ту сторону, куда указал водитель. В темноте вестибюля его встретил старик, который ткнул пальцем в гроссбух, где значилась фамилия Грея, и попытался отобрать у него рюкзак. Постоялец поклажу не отдал, и старик провел его через обшарпанный холл в кроличью нору длинных, тускло освещенных коридоров.

У себя в номере Грей рухнул на продавленную двуспальную кровать и провалился в сон под кряхтение и бормотание парочки за стеной. Интимность звуков вызывала смутную неловкость, но одновременно благодаря им Доминик ощущал ту пуповину, что связывала его с остальным человечеством даже в незнакомой стране.

Грей проснулся посвежевшим и принял душ в кабинке, где имелись собственно душ, слив и скребок, чтобы сгонять воду. Он не возражал: ему нравились неожиданности путешествий, особенно в тех местах, где жизнь становилась чуть более непредсказуемой.

На стене в вестибюле он обнаружил карту города и показал мрачной, но говорившей по-английски даме за стойкой адрес штаб-квартиры корпорации «Сомакс». Можно было просто взять такси, но ему хотелось освоиться с местным транспортом на случай, если в том вдруг возникнет неотложная нужда. Дама написала номер автобуса до Бояны – пригорода, где располагалась штаб-квартира.

Когда Грей двинулся к автобусной остановке, София начала раскрываться перед ним. Первым впечатлением стали невозможно широкие бульвары в советском духе, абсурдные памятники и бетонные здания длиной в целый квартал. Но стоило бульварам закончиться, как началась другая София: лабиринт мощеных улочек с лиственными деревьями и укромных площадей, где посиживали на лавочках суровые старики, которые пили приторный болгарский кофе, устало затягивались сигаретами и размахивали руками в процессе оживленных бесед.

Из магазинов гремела поп-музыка, у продуктовых прилавков стояли селяне в коросте грязи, попрошайничали цыгане; Грей видел невероятно красивых разряженных женщин с хмурыми спутниками, копирующими гангстеров, людей в одежде из пяти разных десятилетий, поврежденные статуи советского периода, разбросанные тут и там по замусоренным, поросшим сорной травой паркам, только половина деревьев в которых была подстрижена. Да и весь город нуждался в том, чтобы его слегка подровняли.

Но попадались и нарядные минареты, стойки с цветами, новые, с иголочки, заведения; этот город трамваев и кафе нежился в колыбели лесистого хребта, который называют легкими Софии, и венчала картину великолепная снежная вершина горы Витоши. Доминик видел поразительную древнюю культуру, которая, бурля, выплескивалась на поверхность из каждого магазина, с каждого перекрестка улиц.

Грей добрался до площади Баттенберга, где суровый президентский дворец соседствовал с казино и отелем. Вскоре тридцать четвертый автобус повез его в Бояну.

Он выехал далеко за пределы города, миновав многие мили высоток, окружающих поросшие сорняками дворы, откуда смотрела на проезжающий транспорт молодежь в надвинутых на глаза капюшонах. Бродили псы, какие-то оборванцы жгли неизвестно что в мусорных баках.

Жилые кварталы закончились, и у подножия гор впереди показался лесистый пригород. Автобус выбрался из грязи и поднялся выше, оказавшись в тучных объятиях привилегированных районов. Хотя пустыри с хибарами попадались и тут, в целом Бояну все же определяли парки и симпатичные застекленные офисные здания.

Штаб-квартира «Сомакса» занимала большое оштукатуренное здание с ярко-синими окнами и ухоженной лужайкой. Через дорогу от него Грей заметил кафе, устроился там на террасе и взял кофе с какой-то выпечкой.

У обочины затормозило такси, из него вышла женщина и направилась ко входу в «Сомакс». Дверь отъехала в сторону, женщину обыскали двое вооруженных охранников и лишь потом позволили ей войти.

Уловка с проверкой перед дипломатической миссией тут не сработает, понял Доминик. Все дипломаты, включая сотрудников службы безопасности, проходили языковую подготовку, а потому всякий проверяющий должен был говорить по-болгарски хотя бы на сносном уровне.

Грей долгое время смотрел на здание, прокручивая в голове всевозможные варианты. Хоть у него и были подспудные подозрения относительно Аль-Мири, суд легко установит законность притязаний араба на пробирку. А Грею платят, чтобы он выяснил, там она или нет.

Он отставил свой кофе. Ему нужна была инсайдерская информация из «Сомакса», а значит, помощь кого-то из местных.

Он пошел в интернет-кафе и поискал в Сети софийских частных детективов. Тот, кто рекламирует себя по-английски, сможет и говорить на этом языке. Грей нашел таксофон и позвонил по первому номеру из списка. После третьего гудка ему ответил обладатель мощного кашля курильщика, который сказал, что да, он сумеет помочь, если Грей готов встретиться с ним сегодня в семь вечера.

Доминик согласился, потом набрал еще несколько номеров, но больше нигде не ответили.

Грей вернулся в Софию. Моросящий дождик подчеркивал мрачные черты города; серые здания сливались с серым небом, образуя бесконечную монотонную пелену. Грей ссутулился и пошел вперед. К нему подскочил сутенер в костюме бизнесмена и стал совать под нос фотографии своих девочек. Грей отодвинул его в сторону, и на освободившемся месте тут же возникла цыганка-попрошайка с младенцем. Доминик сунул лев в ее грязную ладонь и укрылся от дождя в очередном кафе.

К шести дождь перестал, город осветило робко выглянувшее солнце, и Грей продолжил путь, направляясь по адресу, который дал ему частный сыщик. Доминик прошелся по бульвару Витоши, этому обсаженному деревьями сердцу Софии. На вечернюю прогулку выбрались семьи и парочки, и столица вылупилась из своего мрачного кокона. Уличные кафе, булыжные мостовые, трамваи и газовые фонари преобразили бульвар с его потрепанными зданиями, и он стал похож на пожилого, но все равно очаровательного кавалера. Рука об руку прохаживались женщины, они покачивали бедрами и лукаво стреляли глазами, на них оглядывались мужчины в золотых украшениях, одетые в рубашки с открытым воротом.

Дом Любена Стоянова обнаружился в боковом неряшливом проулке, который начинался прямо от бульвара. Грей постучал в дверь. Ему открыл лысоватый потный тип средних лет.

– Доминик Грей? Пожалуйста-пожалуйста, проходите. – Хозяин сделал знак следовать за ним и повлек свое грушевидное тело в комнату, похожую на вестибюль маленькой гостиницы. – Моя мать сдает комнаты, а я использую холл под офис. Знаете, я ведь некоторое время жил у вас в стране. Недолго. Она мне очень понравилось, но из-за матери пришлось вернуться. Сами понимаете, не всегда получается делать то, что хочется. Прошу прощения за мой английский.

– Это вы просто моего болгарского не слышали. – Грей подтолкнул к детективу конверт с гонораром, который тот запросил по телефону. Любен помотал головой из стороны в сторону пружинистым движением, означающим в Болгарии согласие. Странно, если вдуматься.

– Да, конечно. – Сыщик жестом предложил Грею сесть, закурил. – Чем могу помочь?

– Я и сам детектив, расследую зацепку в Софии, и мне нужна помощь в сборе информации. Уверен, вы догадались, что по-болгарски я не говорю.

Любен снял очки в проволочной оправе, вытер лоб.

– Да, в моей стране это проблема. Но вы пришли куда надо. Информация – моя специальность, и я прекрасно владею компьютером. Работал программистом в Висконсине.

Это, подумал Грей, многое объясняет.

– Значит, вы сможете добыть, к примеру, сведения о телефонных разговорах и электронных письмах, записи о расходах?

Любен полез в стол, достал авторучку и стал записывать.

– Это возможно. Нам понадобятся деньги на «подкуп», – последнее слово он произнес по-болгарски, – у вас это вроде бы называется «взятка», если я не путаю слово. Давайте посмотрим, какая у вас задача. Пытаетесь найти в Софии пропавшего без вести?

– Нет, это корпоративное дело. Мне нужна информация про «Сомакс», биомедицинскую компанию, которая тут базируется. Для начала мне понадобится организационная схема корпорации и подробная запись обо всех сотрудниках, которые за последние три года побывали в Африке. Разумеется, в переводе на английский…

Грей внезапно замолчал. Перечисляя то, что ему нужно, он смотрел в сторону, а когда вновь перевел взгляд на Любена, то увидел, что тот не делает записи, а снова вытирает лоб. В другой руке сыщик по-прежнему держал ручку и постукивал ею по бедру.

– Что-то не так? – удивился Доминик.

– Эта компания, «Сомакс». – Любен перестал играть ручкой. Он избегал смотреть Грею в глаза. – Возможно, лучше вам найти другого детектива. Извините. Обычно я не занимаюсь корпоративными расследованиями.

– Выкладывайте карты на стол, Любен.

– Что-что?

– Почему вы не хотите связываться с «Сомаксом»?

– Ну просто мне бы не хотелось засветиться перед ними. Не те это люди. Понимаете, у больших корпораций и защита серьезная. Вряд ли я справлюсь.

– Они повязаны? – поинтересовался Грей.

– В каком смысле?

– С организованной преступностью.

– А-а, вы про мутру… – Детектив изобразил еще одну извиняющуюся гримасу, на этот раз сопроводив ее поднятыми ладонями и пожатием плеч.

– Прелесть какая.

Любен подвинул конверт обратно к Грею.

– Мои извинения. Может, вам сумеет помочь другой специалист. Я – человек маленький, никто и звать никак. Помогаю искать людей, вещи, отслеживаю телефонные звонки и переписку для ревнивцев, проверяю подноготную сотрудников для начальства. Будет лучше, если… В общем, извините.

Грей провел рукой по волосам и вздохнул.

– Понимаю.

Любен нацарапал что-то на клочке бумаги и протянул Грею:

– Вот. Может, кто-то из них согласится с вами работать. Вряд ли, конечно, но попытаться стоит. И пожалуйста, будьте так добры, не говорите, что это я вас прислал.

– Конечно, Любен, не беспокойтесь, – мягко согласился Грей. – Я никогда у вас не был.

Сыщик с благодарностью покачал головой.

Грей решил пройтись, чтобы справиться с разочарованием. Он был не силен в корпоративных интригах, к тому же Виктор оказался прав: возможно, придется столкнуться с организованной преступностью.

А не нужен ли «Сомаксу» человек, который станет мыть по ночам полы? Нет, лучше все-таки днем – предположительно, с пробиркой возятся в светлое время, а по ночам лаборатории закрыты.

Трудовой мигрант из Америки, умопомрачительно просто.

Тот, кто украл пробирку, не мог переместить ее содержимое, а вот поставить на корпус новую маркировку – вполне, поэтому недостаточно просто заглянуть одним глазком в лабораторию. Если Грею удастся вычислить тех, кто участвовал в суданском фиаско, это поможет. Надо попытаться позвонить по телефонам, которые дал Любен, и устроить мозговой штурм.

Но это завтра. Сегодня ему требовались лишь еда и пиво.

Он зашел в бар напротив своего отеля, занюханное заведеньице, где курили самокрутки несколько мужчин в рабочих комбинезонах. Грей попросил местного пива под названием «Каменица». Выпивку еще не успели принести, когда кто-то подошел к Доминику сзади.