Океан чувств

Предсмертная исповедь Софьи.

О Господи, как краток путь земной…

Свечу мою задуть стремится ветер…

Молю, ты смерть не посылай за мной,

Пока во мне нуждаться будут дети.

Шёл тысяча девятьсот шестьдесят первый год. Софье исполнилось тридцать девять лет. И она родила. Это был седьмой по счёту ребёнок. Всех шестерых рожала с трудом, в муках, но сама и дома. Благо, бабка-повитуха жила в десяти минутах ходьбы. А вот эти роды, последние, оказались для неё самыми сложными и роковыми. Когда поняла, что родить сама не сможет, попросила мужа, чтобы отвёз в районную больницу. Но и там врачи не могли оказать нужную медицинскую помощь: требовались хирургическое вмешательство и опытные хирурги. Срочно отправили в областной родильный дом. Операция прошла успешно. Девочка родилась доношенной, крепенькой, здоровой. Решила назвать её Людмилой в честь женщины-врача, проделавшей сложную операцию и спасшей им обеим жизнь – ей и дочери.

Тревога, что с её здоровьем что-то не так, закралась в душу, когда не смогла встать после родов с постели ни на вторые, ни на пятые, ни на десятые сутки. Чувствовала, что жизненные силы покидают её, и что смерть находится совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки. Теперь ей стали понятны и очень близки слова, которые говорила её мама про умирающего от тифа брата: «Тает на глазах!». Исхудавшее тело, впавшие глаза, заострённый нос, тёмная, как воронка, бездна в глазах – всё, что осталось от первой когда-то в округе красавицы и певуньи Сонечки.

Прошло пять месяцев. Из больницы, в которую перевели Софью Кондратьевну после родильного дома, выносили только вперёд ногами: врачи не умели лечить эту «плохую» болезнь, лекарств от неё не изобрели. Она знала об этом. И смирилась с неизбежностью. Ей только оставалось уповать на Господа, чтобы он хранил её пятерых малолетних детей.

Умирать поехала домой, врачи не могли отказать ей в этой просьбе. На дом пригласили батюшку, который с трудом узнал в лежащей на кровати маленькой, худенькой, измученной болезнью женщине свою прихожанку.

От некогда молодой, сильной, цветущей красавицы осталась только тень. Слабым голосом, часто останавливаясь, чтобы передохнуть и набраться сил, угасающая, как свеча, женщина спешила рассказать священнику о своём жизненном пути и покаяться:

– Задолго до моего рождения два моих старших брата женились и уже имели детей. Отец и мать всю жизнь мечтали о дочери. Господь услышал их молитвы и на старости лет подарил им меня. Я была поздним и любимым ребёнком. Любили они меня очень сильно, баловали, многое прощали. Помогали мне во всём и всегда до конца своих дней.

Очень радовались моему первому замужеству. Мы с Василием были красивой парой. Только вот любовь наша была крепкой, да недолгой. Мы даже не успели натешиться друг другом: нас разлучила война. Сегодня наша дочь взрослая, вышла замуж. Но она никогда не видела и не знала своего отца. Он погиб в первые дни войны…

Годы оккупации были страшными, голодными и очень-очень долгими. Мы жили как бы между молотом и наковальней. Ночью приходили партизаны. Они были свои. И мы помогали им, чем могли: пекли хлеб, вязали носки, варежки.

Отец был кузнецом. К нему партизаны обращались с просьбами чаще всего – то подковы для коней сделать, то колёса у телеги поправить… Днём приезжали и действовали оккупанты. У населения отнимали всё: продукты, одежду, скотину. У того, кто не хотел отдавать добровольно, отбирали силой, а то могли и расстрелять. Так часто бывало.

Хорошо помню первую встречу с немцами. Было много шума и пыли. Они въехали на тарахтящих на всю округу мотоциклах с колясками: здоровые, сытые, довольные. Остановились около хаты деда Трофима. Он сидел на скамеечке и с любопытством разглядывал приезжих. Вышли, стали показывать на босые ноги девяностолетнего старца, смеяться, гоготать, разглядывать и щупать льняные портки и рубаху деда. Затем бесцеремонно схватили его под мышки и потянули к лежащему невдалеке камню-валуну. Посадили старика на этот камень, окружили его и стали с ним фотографироваться. Им было весело, выглядели довольными, весёлыми, счастливыми. А почему бы и нет? Ведь они – победители.

Взрослые смотрели на незваных гостей с недоверием и осторожностью. Зато детишек было не удержать. С криком «Немцы! Немцы приехали!» они, как горох, высыпали на улицу. Те же, довольные и улыбающиеся, стали бросать в детскую стайку горстями конфеты в ярких обёртках. Ребятишки ловили их на лету, а упавшие на землю сладости искали руками в пыли. Оккупанты смеялись, фотографировали детей. И всем показалось на какое-то мгновение, что не такие они уж и страшные эти немцы, как о них говорят…

Чуть позже мы узнали на своей шкуре, что такое фашизм. Каратели приехали на грузовике рано утром. Нас, жителей деревни, согнали во двор начальной школы. Толстый немец-переводчик объявил о том, что у нас теперь не советская, а немецкая власть, и что мы должны жить по их законам. Потом была казнь. Публичная. На наших глазах расстреляли молодую пару, мужа и жену. До войны они работали в нашей школе учителями, учили детей грамоте. Они были совсем молоденькие, может, лет по двадцать и было им.

Их поставили на крыльце на колени. Один фриц подошёл и выстрелил в голову сначала ей, потом ему. Было жутко! Даже вспоминать страшно. Не дай Боже такое больше никому увидеть пережить. И за что расстреляли-то? За то, что были комсомольцами. Тела убитых повесили на старой берёзе, что росла во дворе школы. Для устрашения. Чтобы знали, что так будет с каждым, кто не будет повиноваться новой власти.

Чуть позже молодых парней и девушек стали хватать и угонять в Германию, в рабство. И вот теперь, когда мы слышали издалека доносящийся шум моторов или тарахтение мотоциклов, и старый, и малый разбегались врассыпную и прятались, где только могли: в болоте, в лесу, в картофлянике, в подвале, в сарае, в подполье…

В один из таких дней я успела спрятаться на чердаке в сене. Моя же четырнадцатилетняя племянница Любушка шла к нам огородами. Но, увидев, что во дворе хозяйничают каратели, побежала в сторону болота. Её заметили. Три эсэсовца побежали за ней. Я с тревогой наблюдала за происходящим через чердачное отверстие. Мне было видно всё как на ладони

Вот фашисты, как гончие, несутся за своей добычей. Догоняют её, толкают в спину, она падает. Начинают бить, пинать хрупкое тельце девочки своими сапожищами. Били изо всей силы, грубо, жестоко, чтобы насмерть. Особенно усердствовал один здоровяк с квадратным лицом и звериным оскалом. Потом её насиловали все трое, по очереди. Не было человеческих сил на всё это смотреть.

Но я ничем не могла ей помочь: у нас в доме и во дворе хозяйничали немцы. Сквозь слёзы, закусив руку, чтобы не закричать и не выдать себя, силой воли заставляла себя смотреть на происходящее. Я говорила себе: «Смотри, Соня, смотри! И запомни! На всю жизнь запомни! Чтобы отомстить!»

Душераздирающий крик Любаши до сих пор звенит в ушах. Он мучал и не давал мне покоя всю оставшуюся жизнь. И эта картинка, как эти изверги тянут нашу кровинушку за ноги к нам во двор. И контрольный выстрел в голову. И их весёлый хохот после этого… Нелюди!

Столько лет прошло! А забыть морду этого негодяя не могу: высокий, здоровый, белобрысый, с автоматом через плечо, с закатанными, как у мясника, рукавами. Как будто вживую вижу эти противные конопушки и рыжие волосы на руках, и этот звериный взгляд Любушкиного убийцы…

Вот тогда, когда я, сидя на чердаке, кусала до боли, чтобы не закричать, руки, в моей душе всё перевернулось. Батюшка, я знаю, что это большой грех. Но в моей душе появилась ненависть, лютая ненависть к фрицам!!!

После похорон Любочки я решила уйти в лес, к партизанам. Малолетнюю дочь оставила с родителями. Они не перечили мне. Понимали, что я не могу поступить иначе.

Оружием овладела быстро. Особенно стрельбой из винтовки. Когда наводила мушку на голову врага, то представ-ляла убийцу Любушки из карательного отряда с квадратным лицом и со звериным оскалом. И рука не дрогнула. Ни разу.

Так я стала лучшим стрелком в партизанском отряде, а перед лицом Бога нашего я – хладнокровный убийца. Знаю, что нарушила много-много раз заповедь Господа «Не убий!» Это смертный грех, я знаю. Женщина должна давать жизнь. Я же её отнимала. Молитесь за меня, батюшка, пусть Господь простит мою душу грешную.

Там, в партизанском отряде, встретила свою вторую большую любовь. Его звали Ефимом. Он был подрывником. Я стала его боевой подругой и женой. Мы не были с ним расписаны, нас повенчала война. Время было такое, военное. Каждый день проживали как последний в своей жизни.

Однажды он не вернулся с задания. День смерти Ефимушки стал днём рождения нашего сына Виктора. До нашей победы нужно было прожить ещё год. Когда война закончилась, вернулась с сынишкой домой. Деревню сожгли фашисты. Родители с моей дочуркой, как, впрочем, и все односельчане, жили в землянке. Через три года мы перебрались в маленький домик, который построил отец.

Эти первые послевоенные годы были очень тяжёлыми и голодными. Помнится одно: «Очень хочется кушать! Всё время хочется есть!» Весной мы варили суп из лебеды и крапивы. Ещё собирали на поле мёрзлую картошку и делали из неё оладьи, называли их пышками. Нам казалось, что вкуснее на свете ничего нет, чем эти пышки из мёрзлой картошки.

Из плена вернулся младший брат Алексей. На фронт мы отправили его молодым, красивым, здоровым. Домой же вернулся не мужчина, а развалина. По виду было понятно, что не жилец. Душа в нём еле тлела. Он был слаб и болен, как потом оказалось, тифом. Через пару дней тиф свалил и меня. Брат сгорел быстро.

Когда мне было совсем худо, и смерть уже стояла у моего изголовья, мама, мой земной Ангел, продолжала молиться днём и ночью вот у этой иконы Божьей матери. Это наша семейная икона. Она простенькая, старенькая, ей много-много лет. Моей маме досталась она от бабушки. Произошло чудо. Слава Богу, я выжила

И знаете, батюшка, каким чудесным образом Господь спас меня и мою семью от голодной смерти? Он вернул домой нашу давно пропавшую кошку Марго. Кошка вернулась домой в тот день, когда я пришла в себя, и положила к ногам мамы полевую мышь. Мяукнула и убежала. Потом вернулась с ещё одной мышью. И опять положила её к ногам мамы. Так повторилось несколько раз в тот день и во многие последующие дни. Марго уходила на охоту, а свою добычу клала к ногам мамы.

После тифа на меня было страшно смотреть, настолько я была истощена. У меня даже не было сил открыть глаза, пошевелить пальцем. Чтобы выжить, нужно было хоть что-нибудь есть. А кушать было нечего, свирепствовал страшный голод. И вот тогда мама стала варить бульон из полевых мышей. Этим бульоном кормила семью и поила меня. Вот так мы и выжили.

Потом, чуть позже, отец раздобыл козочку. Её целебное молоко помогло мне встать на ноги. Так Господь, мои дорогие родители и кошка Марго вернули меня к жизни.

Государство, как вдове и партизанке, помогало. Мне дали делянку под вырубку леса на постройку дома. Отец и оставшийся в живых старший брат помогли поставить сруб, крышу накрыли ржаной соломой. Стали искать печника. А где его найдёшь, если война всех мужиков повыбивала?!

С трудом, но всё-таки мы его нашли. Это был немолодой мужчина лет сорока пяти. Вдовец: вся его семья, жена и двое детишек погибли во время бомбёжки. Жил бобылём, где клал печь, там и столовался.

Приглянулась я ему. Стал замуж звать. Но моим родителям Фёдор не понравился. Отец был непреклонен: «Пришлый, не знаем, что он за человек; да и потом, за тебя на шестнадцать лет старше; ко всему, ещё и безбожник, ни одной молитвы не знает, даже «Отче наш». Не даём мы тебе родительского благословления…» Говаривали: «Теперь тебе, дочка, только жить да жить: войны нет, дом почти построили, и печка в нём есть, детки твои подросли. Живи, радуйся! Расти своих деток! Старые мы совсем. Дай нам спокойно свой век дожить! А что если и не так, так государство поможет. Как не говори, вдова, партизанка».

Мне бы послушаться их, ведь они были старше и мудрее меня, никогда не желали зла. Наоборот, очень сильно любили, даже чересчур сильно любили. Но я ослушалась моих родителей, моих земных Ангелов- хранителей. Я рассудила так: «Какой-никакой, а мужчина в доме. Вон сколько после войны соломенных вдов! А сколько молодых и незамужних девушек! А где взять мужиков? Нет их. Всех война выкосила. Одни старики да подростки. А наш бабий век короткий. Буду жить, как набежит. Может, даже со временем и полюблю. А то, что старше, так это, быть может, и хорошо: заменит детям отца…»

Прожила с Фёдором десять лет. Жили по-всякому. Бывало, что и ссорились, не без этого. Но потом быстро мирились. Каждые два года рожала детей. Слышала, как моя мамка говорила однажды соседке, когда я ходила беременной последний раз: «Не жалеет Фёдор нашу Соньку! Вон снова опять брюхатая ходит! Как ей такую ораву на ноги поставить?! И помощи от него никакой! Весь дом на себе тянет!»

Ничего не говорила матери. А и что сказать?! Всё это было, конечно, правдой. Влипла я со своим этим замужеством, как пчела в сироп.

Я говорила Вам, батюшка, что на моей совести много убитых немецких солдат. После войны я сама для себя решила, что, если у меня будет шанс выйти замуж, то я это сделаю и буду рожать столько детей, сколько даст мне их Господь. И Фёдор здесь ни при чём! Вынашивать, рожать детей в тяжёлых муках, поднимать их на ноги в нищенских условиях – мой земной крест. Только так, наверное, можно вымолить прощение за убитые мною человеческие души.

На войне моего Фёдора трижды контузило. Поэтому с головой у него время от времени не всегда всё было в порядке. И жить с ним было очень несладко. Бывало, если что-то сделаешь не так, как ему хочется, его мозги «заклинивало», он просто становился бешеным. С криками «Смерть немецким оккупантам! Души эту суку! Бей фашистскую гадину! Дай этой сволочи под дых!..» он начинал бить и крушить всё, что под руку попадётся

Справиться с ним в такие минуты мог только мой отец. Папа был двухметрового роста и от природы очень сильным и выносливым мужчиной. Он под-бегал к Фёдору сзади, заламывал ему руки назад, связывал их лейцами, ноги тоже связывал. И только после того, как выливал на него пару вёдер холодной колодезной воды, Фёдор приходил в себя.

Но пришло время, и мои родители умерли: сначала мама, а через пару месяцев и папа. Так я осталась без отцовской защиты.

Вы же знаете, батюшка, что деревенским людям не дают паспортов, чтобы в город не подались работать. Там зарплату каждый месяц выдают. А мы в колхозе целый год работаем, наш бригадир отмечает трудодни. И только два раза в году за эти трудодни нам выплачивают деньгами.

Вот и в этом году дали деньги в середине февраля, а через недельку у моей старшей дочери был день рождения, ей исполнилось 18 лет. А ещё через недельку она выходила замуж. Ко дню рождения я купила ей комбинацию и ручные часики, а на свадьбу решила подарить на память швейную машинку «Зингер». Мужу купила пиджак с цигейковым воротником. На покупки себе и малолетним детишкам денег не хватило.

Когда Фёдор увидел покупки и понял, что денег не осталось, и что ещё полгода мы их не увидим, его «заклинило». Увидев перекошенное от ярости лицо мужа, его звериный взгляд, пустые безумные глаза, услышав дикий рёв, поняла, что в него снова вселился бес, снова на него «нашло», и что нужно спасаться бегством.

А далеко ли может убежать беременная на сносях женщина с огромным животом? Нет. Вот и я успела добежать только до калитки и схватиться за неё: дикая резкая боль полоснула внизу живота. Потом был сильный толчок в спину. Муж бил меня ногами. А я скрутилась в комочек, обхватила руками живот и только помню, всё кричала: «Федечка! Только не бей в живот! Не убивай ребёночка! Не бей в живот, Федя-я-я-я!»

Так и зашиб бы насмерть меня с дитём малым, если бы в хате была. А так на улице детишки играли, крик подняли, сбежались односельчане, чуть оттянули от меня одуревшего от ярости мужа.

Месяц не могла прийти в себя, на теле от побоев не было живого места, долго лицо и тело были чёрными, как уголёк, а глаза от кровоподтёков красными. Хорошо, что хоть кости целыми остались. Но это не самое страшное, батюшка. Он бил по животу. Отбил матку. Потому и родить не смогла сама, потому и рак.

Теперь вот лежу и исповедуюсь перед Вами, батюшка. Знаю, что Господь меня наказал. Говорил мне папка: «Не выходи за него, дочка, погубит этот бесноватый тебя!» «Почитай отца и мать твоих, – гласит пятая заповедь. – И тогда будешь жить долго и во здравии». А я? Почитать – значит уважать мнение родителей, слушаться их. Я же ослушалась. И искренне раскаиваюсь в этом.

Помолитесь, батюшка, после моей кончины за меня грешную. Упросите Боженьку простить мои грехи вольные и невольные, попасть моей душе в царствие небесное. Пусть пожалеет моих деток, сирот малолетних; моя слезой омытая молитва пусть сбережёт их от зла и станет для них оберегом.

Очень хочется жить, батюшка. Так хочется, что вам не рассказать! Я ведь толком и не жила. Всю жизнь, считай, в обнимку со смертью ходила. Сколько раз моя жизнь висела на волоске! За свой короткий век, считай, не одну, а несколько жизней прожила. И Бог меня до сих пор хранил!

Последний рассвет бабьего лета.

За всё, что было, говорю: «Спасибо!»

Всему, что будет, говорю: «Держись!»

Престолы счастья и страданий дыбы:

Две стороны одной медали – «жизнь»!

Ю. Друнина

Этот рассвет для Софьи Кондратьевны был последним. Говорят, перед кончиной боли уходят, человек чувствует облегчение и просветление. И это правда. Сонечке ничего не болело. Она смотрела в окно на восходящее тёплое осеннее солнышко и философски рассуждала про себя о жизни: «До чего же Господь разумно сотворил этот ми

Взять хотя бы солнце. Оно обогревает землю своими золотыми лучика-ми целую весну, лето, осень. И дарит свой свет, своё тепло, жизнь всем божьим созданиям. Просто так, ничего не тре-буя взамен. И всё живое просыпается, тянется вверх, растёт, цветёт, плодоносит. А затем небесное светило уходит на покой. Но перед тем, как уйти на заслуженный отдых на долгую зиму, солнце дарит нам напоследок золотую пору «бабьего» лета с её последними тёплыми денёчками, последними яркими красками, многоцветную, царственно спокойную. Она ставит как бы красивую точку, говоря нам: «Я ухожу на покой. Но в свой срок я снова вернусь, и начнётся новый виток жизни…»

Так и женщина-мать, подобно солнцу, тоже дарит жизнь. На то, чтобы выносить, родить, вырастить, воспитать детей, у матерей уходит вся жизнь. И всё, что она, Соня, делала для своих детишек, она делала бескорыстно, любовь её к ним была бесконечна и не знала границ. И когда в жизни любой матери, как у неё сейчас, наступает короткая пора «бабьего» лета, нужно понимать, что таковы законы природы.

Да, будет зима. Но за ней начнётся пробуждение и возрождение. И эта новая жизнь будет лучше. А если это так, значит, она прожила свою жизнь не зря. Пусть горькую, пусть суровую, пусть голодную, пусть нищую, пусть короткую, но не пустоцветом.

И, несмотря ни на что, она имела счастье быть матерью, чувствовать, как зарождается под сердцем новая жизнь, давать эту жизнь, продлевать жизнь любимых мужчин через жизнь их детей, видеть первые шаги своих малюток, радоваться их первому зубу, первому шагу, первому слову. Имела счастье пройти этот путь материнства семь раз.

Возможно, это не так уж и много. Но и не так уж и мало. И от такого осознания у Софьи возникло ощущение и понимание того, что заканчивается всего лишь её жизненный путь.

Да, она уходит. Но не вся. Частичка её на этой земле всё-таки останется. Останется в детях, даст Бог – останется во внуках, правнуках. Батюшка говорил, что человек покидает земной мир дважды: первый раз умирает его физическое тело, а второй раз смерть приходит тогда, когда о нём не вспоминает на земле ни одна живая душа. А раз так, значит, она не будет забытой на этой земле ещё очень долго, её жизнь продлится в памяти потомков о ней.

Фёдор и звериный оскал прошлого.

Жизнь Фёдора не баловала. Его отец погиб в первую мировую войну. Матери пришлось поднимать одной троих детей – Захара, Фёдора и Евдокию. Рано пришлось познать и холод, и голод. Грамоту изучал, будучи уже подростком, после революции 1917 года, когда государство ликвидиро-вало всеобщую неграмотность населения. Затем – служба в рядах Красной армии, долгие годы работы простым рабочим в шахтах Донбасса, женитьба, рождение двух дочурок. Была нормальная мирная жизнь, пока не началась война.

Призвали на фронт, воевал. При жизни узнал, что такое ад на земле. И несмотря на то, что был трижды контужен, его сослуживцы считали, что он «родился в рубашке», потому что после множества ранений «выкарабкивался» из них очень быстро, на нём заживало всё, как на собаке. И потом, пройти всю войну пехотинцем и остаться в живых, с целыми руками и ногами, это не чудо ли? Как рабочему человеку жить без рук?! Никак. Особенно после войны.

Так что иметь руки – большое счастье. Особенно, когда они умели что-либо делать. А руки Фёдора умели класть печи. И умели это делать хорошо. О нём говорили: «Печник от Бога». Война отняла всех, кого любил, и кто так был дорог сердцу.

Мамы не стало в 1943 году: фашисты сожгли её вместе с другими жителями деревни в одном из деревенских сараев. От хаты, где находились жена с дочками, осталась только глубокая воронка от немецкой бомбы. И как пелось в песне тех лет: «Куда теперь идти солдату, кому нести печаль свою?» Ни дома, ни семьи, даже могилок их не было, куда можно было бы прийти, поклониться, выговориться да выплакаться.

После войны вся страна была в руинах. Благо, спрос на печников был огромный. Не остался без работы и Фёдор. Где клал печи, там и был его кров, там же его и кормили. Долго жил бобылём: нужно было время, чтобы отвыкнуть от войны и привыкнуть к мирной жизни, нужно было время, чтобы «зализать» душевные раны от утраты родных и близких сердцу людей.

Через шесть лет таких скитаний по чужим хатам судьба привела его в дом Софьи – тридцатилетней вдовы. Статная, красивая, хозяйственная. За что ни возьмётся – в её руках все спорится. И до чего ж остра на язык! А какая певу-нья! Но не это главное. Просто была в этой женщине некая магическая, внутренняя сила, которая прямо привораживала, примагничивала к ней мужчин. Для многих она так и осталась загадкой, «неразделённой любовью», «несбывшейся мечтой» до конца их дней. Ему повезло, она выбрала его.

Почему его? Да кто его знает? Может, потому что оба пережили много горя и понимали боль утраты? Она была вдовой. Дважды. Он никогда её не спрашивал о прежних мужьях, она же не лезла в его душу с расспросами о его погибшей жене и дочках.

Прожил с Соней десять лет. И эти годы были для него счастливыми. Её родители вначале были против их совместной жизни. Но когда пошли один за другим рождаться детишки, смирились.

И всё было бы хорошо, если бы не последствия контузий. Война не отпускала его, «догоняла» снова и снова. Время от времени в его голове появлялись картинки самого страшного рукопашного боя в его жизни. В том бою фашистов, казалось, было больше, чем звёзд на небе. Били их наши, били, а их меньше не становилось. У нас снаряды закончились, патроны закончились. А они, как тараканы, лезли и лезли.

Тогда, доведённые до отчаянья, наши солдаты пошли в рукопашный бой. Зрелище было страшное. На грани человеческих возможностей наши крушили и «сметали» на своём пути всё, немцев «рвали», душили, убивали шты-ками. Стоял дикий мужской рёв, страшная матерщина.

Каждый раз, когда в голове появлялись картинки того боя, ему казалось, что это происходит с ним наяву. И Фёдор снова и снова «шёл врукопашную», круша и громя фашистов. И силы у него в этот момент было немеряно, за десятерых. Изнутри его вырывался дикий рёв зверя, лицо искажалось страшной гримасой.

Наяву это выглядело неприглядно: здоровый пятидесятилетний мужчина с искажённым от злобы лицом бегает по полю и с дикими воплями «Удушу гада!», «Врёшь, не возьмёшь!», «Сдохну, а не сдамся!», «Бей фрицев!» бьет палкой по стогу сена; либо хватает топор и начинает рубить всё, что под руку попадётся; либо начинает пинать со всей силы ногами по мешку зерна, думая, что это немец.

Утихомирить его в такие минуты мог только тесть Кондратий Юрьевич, Сонин отец. Свяжет, на землю повалит, холодной водой обольёт. Фёдор ещё некоторое время подёргается, покричит, а потом приходит в себя. Жена успокоительными травяными чаями напоит – и всё проходит.

Такой приступ случился в очередной раз. Соня была беременна пятым ребёнком. И попала ему под руку. Он думал, что добивает ногами фрица, а как оказалось, бил беременную жену. Если бы не подоспевшие на помощь мужики, зашиб бы насмерть на месте.

Да и так радости мало, всё равно отбил жене нутро. Умерла вот. И виной всему он сам. Считай, убил жену своими ногами. Как дальше жить?! Как смотреть людям в глаза?! Как объяснить смерть матери детям? Как их растить одному?

Фёдор был в отчаянии. Оказалось, что он был совсем беспомощным и жалким без жены. Народная мудрость гласит: «Три угла в доме держатся на женщине!» И это правда. Ни вести хозяйство, ни готовить, ни заниматься детьми – ничего этого Фёдор не умел. Да ещё эти косые взгляды односельчан и немой укор в их глазах: «Убийца!»

Знакомые обходили его стороной, при встрече отводили взгляд в сторону и старались пройти мимо, не заговорив. Его боялись. Дурная слава о нём переходила из уст в уста, из деревни в деревню.

Когда мужчина понял, что без новой хозяйки ему не обойтись, и решил жениться, то он столкнулся с тем, что за него не хочет идти замуж никто. Фёдор подумал, что вся проблема в детях: не всякая женщина решится пойти на пятерых. Тогда он отказался от новорождённой девочки, полуторо-годовалую дочку отдал в дом малютки, сыновей забрали в детский дом. С трехлет-ней дочерью пришлось повременить: в детских домах, находящихся поблизости, не было мест для детей этого возраста.

Каждое новое сватовство заканчивалось отказом. И всё-таки нашлась одна женщина, которая рискнула выйти за него замуж. Её звали Верой. Это была обыкновенная деревенская женщина, невысокая, полноватая, неброской внешности. В своей семье и среди односельчан она была изгоем.

Её жизненная история была такова. Молодой девушкой её угнали в Германию. В свою деревню она вернулась с новорождённым сыном. От кого ребёнок и как ей жилось в Германии, она никому ничего не рассказывала. По деревне поползли разные слухи, догадки. «Немецкая подстилка, – зло говорили о ней земляки. – Нагуляла «байстрюка».

Так что замужество ей не светило вообще. Разве только за старого вдовца. Выбора у неё не было. Сошлись с Фёдором на том, что она выйдет за него замуж. Но без детей. В отчаянии Фёдор пошёл в сельсовет, где председателем работала Анна – двоюродная сестра умершей жены. Она была в курсе происходящего, но всё-таки спросила:

– Фёдор Степанович, здравствуйте! Я слышала, что вы

собираетесь жениться. Это правда? Или сорочье радио мне соврало?

Мужчина сел на краешек стула, сложив огромные натруженные руки на коленях. Вид его был уставший, потерянный и жалкий. Стыдливо отведя глаза в сторону, как бы оправдываясь, заговорил:

– Да. Замуж за меня идти хочет. Детей смотреть – нет.

Анна, помоги мне устроить дочку в детский дом. Худо мне без Сони, а дочке худо со мной.

– Я хлопотала. Пока мест нет. Все детские дома переполнены. Придётся немного подождать.

Фёдор испуганно посмотрел на женщину:

– Сколько ждать?

– Не знаю, Фёдор Степанович! Этого я пока не могу сказать. Поймите меня правильно. Может, месяц, а может, и год.

Анна пыталась говорить спокойно, убедительно, мягко.

Но в её глазах прочитывался немой упрёк. Фёдор почувствовал себя неловко, стал оправдываться:

– Я старый мужчина: мне пятьдесят шесть лет, малограмотный. Какой я отец? Что я могу дать детям? Ничего. Люди от меня шарахаются, потому что боятся, считают бесноватым, припадочным. После последней контузии ещё в госпитале у меня было несколько припадков: в голове всё мутилось, сам не знал, что твори

Потом вроде как прошло. Думал, что вылечили врачи. Оказывается, не вылечили. Вот Соню свою на тот свет отправил. Детишек осиротил, оставил без матери. Сам себя бояться стал! Нельзя мне быть с детьми: могу убить ненароком. И без хозяйки в доме нельзя никак.

Фёдор тяжело поднялся со стула, нервно перебирая узловатыми пальцами старенькую кепку, попрощался и ушёл. В голове шумело, мысли путались, а мозг сверлил один и тот же вопрос: «Куда пристроить дочь?»

Подкидыши

В её душе на всю жизнь остались огромная кровоточащая психологическая рана, разочарование, боль и недоверие к людям противоположного пола.

В тот месяц поздней холодной осенью в детский дом из областной больницы поступили две трёхлетние девочки. Их объединяло одно – своим родителям по неизвестным причинам они стали не нужны.

Одна из них была очень маленькой и очень худенькой, с признаками дистрофии. Её, замёрзшую, почти мёртвую, с сильным переохлаждением организма нашли охотники.

Мужчины обратили внимание на то, что стая сорок беспокойно трещала и кружилась на опушке леса. Человеческое любопытство взяло верх: «Что сороки там обнаружили? Почему так сильно стрекочут?» Полуживую малышку отвезли в больницу. Она долго болела, но выжила.

Документов при ней не было. Врачи назвали девочку Леной, а фамилию дали Сорокина. Ведь её, по сути, своим криком спасли сороки, привлёкшие внимание находившихся поблизости охотников.

Вторую девочку лечили в неврологии долгое время от нервного срыва и глубокой депрессии. Её отец привёз из деревни в город и оставил около заводской проходной. Охранник обратил внимание на одиноко стоявшую девчушку с авоськой в руке, в которой лежало две большие груши. На вопрос мужчины «Кого ты ждёшь?» ответила: «Папу. Он купит мне большую куклу и придёт. Он велел мне никуда не сходить с этого места».

Девочка не согласилась на предложение охранника подождать в будке КПП и упорно мёрзла у ворот. Пытаясь согреться, дышала на замерзшие ладошки, стучала ножкой о ножку.

После осмотра территории мужчина-охранник нашёл совсем продрогшую малышку на том же месте. Она сидела на корточках на старом берёзовом пне заплаканная, съёжившаяся, обхватив ручонками колени; было слышно, как у неё от холода мелко-мелко дрожали зубы. Авоська с двумя грушами лежала рядом. Поняв, что произошло что-то неладное, мужчина взял девочку на руки и отнёс в тёплое помещение.

На этот раз она доверилась ему. Согревшись, уснула, а из крепко зажатой ладошки спящей девчурки выпал скомканный кусочек газетной бумаги, пропахший махоркой. На нём простым химическим карандашом корявым неровным почерком было написано: «Помогите пристроить дочь. Если надо, я напишу отказ». И подпись отца.

В авоське нашли свидетельство о смерти матери и свидетельство о рождении этой малышки. Ею была трёхлетняя дочь Софьи Верочка.

Стресс, полученный в детстве от предательства отца, глубоко травмировал неокрепшую детскую душу. Девочка искала уединения, избегала общения со взрослыми и с детьми, разговаривала только на языке жестов и мимики. Из родственников к ней никто не приезжал, ни разу не посетил её и отец.

Со временем родные образы матери, отца, братьев и сестёр стали расплывчатыми, а затем и совсем стёрлись из памяти. И что же осталось в душе Верочки? На всю жизнь сердце сохранило память о том, что был в её жизни человек, который любил её больше жизни

И это была мама. Она никогда не бросила бы её маленькую в чужом холодном городе на улице одну. Ни-ког-да! Девочка знала это совершенно точно. Софьина любовь стала оберегом на жизненном пути малышки; и эта порция любви, которую успела получить Верочка от мамы, стала прививкой от многих неправильных поступков в её будущей жизни.

А ещё в её душе на всю жизнь остались огромная кровоточащая психологическая рана, разочарование, боль и недоверие к людям противоположного пола. «Все мужчины – предатели! Никому из них нельзя доверять! Никому!» – такое стойкое умозаключение сформировалось в мозгу нашей главной героини, которое очень сильно повлияло на узловые моменты её жизни.

Консультация у психотерапевта (Москва, 50 лет спустя)

Москва. Новейший частный медицинский центр детской педиатрии. Учредитель постарался создать прекрасные условия для маленьких посетителей и их родителей: прямо в холле – игровая зона, сухой бассейн с шариками, во всю стену аквариум с экзотическими рыбками, много комнатных растений, огромный плоский цифровой телевизор, тихая спокойная музыка, льющаяся извне, внимательный, обходительный персонал.

Но главное – это, конечно, врачи. Здесь работают профессионалы, лучшие из лучших, на консультации пригла-шаются светила отечественной педиатрии с профессорскими званиями.

Павел Сергеевич – отец трёхлетнего Егора – выбрал этот центр, чтобы получить консультацию у опытного психотерапевта. Сюда они приехали втроём: он, сын, няня. Медсестра пригласила на приём. Зашёл вместе с сыном.

Помещение, в которое они попали, больше напоминало комнату для релаксации, чем кабинет – пушистые ковры, брошенные на пол, мягкие уютные кресла, приглушённое камерное освещение, тихая, спокойная, завораживающая слух музыка. Смежная комната с прозрачной стеной, по всей видимости, была игровой комнатой. Там же находился весь необходимый для работы психотерапевта материал.

Маленький Егор стал быстро осваивать новое для него игровое пространство: лесенки, горки, новые машинки, книжки с красивыми картинками, конструкторы, настольные игры… Сколько всего нового и интересного! Он был в восторге!

Психотерапевт, разместившись удобно в уютном кресле, предложила то же самое сделать и Павлу Сергеевичу:

– Меня зовут Клавдия Афанасьевна.

– Очень приятно. Меня зовут Павел Сергеевич, сына зовут Егор, ему три с половиной года.

– Давайте сначала дадим ребёнку освоиться, а сами понаблюдаем за ним. Затем я пообщаюсь с вашим малышом, предложу ему выполнить несколько заданий. Далее Егор продолжит играть, а мы с вами побеседуем, – предложила женщина.

– Хорошо, как скажете, доктор, вам виднее, – согласился отец.

Как договорились, так и сделали. В завершающем разговоре Клавдия Афанасьевна сказала:

– Ваш Егор абсолютно здоров физически и абсолютно здоров психически. Хочу обратить внимание на то, что у вашего ребёнка очень высокий уровень интеллекта: у него прекрасная память, хорошо развито аналитическое и логическое мышление. Он контактен, общителен, открыт. Звукопроизношение чистое, речь связная, грамотная. Давно не встречала таких умных, тактичных, тонко чувствующих и хорошо воспитанных детей. Я работаю в этой сфере больше тридцати лет, и поверьте, знаю, о чём говорю. Павел Сергеевич, вы можете по праву гордиться своим сыном.

У Павла Сергеевича глаза засияли радостью и счастьем от услышанных приятных слов о сыне. Клавдия Афанасьевна продолжила:

– Передайте своей жене, что она молодец, потому что родила и воспитала такого замечательного мальчугана. Я не знаю, что Вас привело к нам, но Егор однозначно не наш клиент.

После минутной паузы в разговоре, психотерапевт уточнила:

– Павел Сергеевич! Я чувствую, что между нами осталась какая-то недосказанность. И всё-таки почему вы решили, что вашего сына нужно обязательно показать нам? Может, в вашем роду были родственники с отклонениями в психике, и вы боитесь, что это как-то отразится на сыне? Или у жены были проблемные роды? Или ещё какая-нибудь причина, которую я не озвучила? Доверьтесь, поделитесь со мной своею тревогой, выговоритесь. Ведь вы, как я понимаю, за этим сюда и пришли! В данном конкретном случае помощь нужна не ребёнку, а скорее всего, вам. Я постараюсь помочь.

Мужчина явно занервничал, в глазах появилась тревога:

– Я не знаю даже с чего начать. Но мне и правда нужно выговориться. Пришёл сюда по просьбе няни Егора. Ей не мог отказать в такой просьбе: она для меня большой авторитет, отношусь к ней с огромным уважением. Я перед ней просто преклоняюсь. Про таких людей говорят «Густо сеют – редко всходит!»

Внешне, в общем-то, ничем не примечательная женщина: женщина как женщина. Всю жизнь проработала педагогом раннего развития. В своей профессии плавает, как рыба в воде. Любит маленьких детей, дети отвечают ей тем же. Но не это главное. То есть, это хорошо и очень даже замечательно, что в нашу семью попал такой высококвалифицированный и грамотный специалист, можно даже сказать, «педагог от Бога». Вы сегодня, общаясь с Егором, в этом смогли убедиться сами.

Просто, очень непростая жизненная ситуация, в которую я попал, помогла мне отметить про себя и оценить в ней именно чисто человеческие качества. Есть в ней какая-то глубинность, своё видение мира, своё отношение к происходящим событиям, своя философия жизни. Безграничная доброта, человеч-ность, трудолюбие, надёжность, жертвенность, умение быть другом – главные черты её характера. Она умеет пропустить чужую боль через себя, таких людей сегодня днём с огнём не найдёшь. Ну да что я вам её характеризую? После того, что я вам сейчас расскажу, вы её сами зауважаете.

Мужчина начал рассказывать историю своей жизни:

– Мой отец был профессиональным военным. Семья всю жизнь кочевала с места на место. Вечно съём чужих квартир либо временные квартиры в военных городках. Когда мне было двенадцать, а младшему брату восемь лет, отец нас оставил и ушёл жить к другой женщине. На тот момент мы жили в коммунальной квартире, в небольшом захудалом городишке, который находился в трёх часах езды от Москвы.

Развод перенесли болезненно. Особенно мама. Она как-то сразу состарилась от горя. Чтобы нас с братом прокормить, работала на двух работах. И тогда я дал себе слово, что, когда вырасту, обязательно окружу маму своей любовью и заботой, она не будет нуждаться ни в чём.

Я понимал – чтобы осуществить свою мечту, нужно из себя что-то представлять. Тогда изменил отношение к учёбе, поднажал и окончил школу с отличием. Мне всегда нравился спорт, он способствовал развитию такого качества, как целеустремлённость – умение ставить цель и достигать её. Стал усиленно заниматься биатлоном. Поступил в Московский государственный технический университет имени Баумана с первой попытки, успешно его закончил.

Понимал, что я гол, как сокол. Чтобы встать на ноги, нужно было «зацепиться» за столицу. Знакомств и связей у меня никаких не было, денег тоже. Самый выверенный способ – жениться на москвичке. А тут и случай подвернулся хороший: познакомился с девушкой-москвичкой в цветочном магазине. У меня не было ничего, кроме молодого накачанного тела и головы на плечах, у неё было всё: папа, мама, брат, новая отдельная двухкомнатная квартира, полностью начинённая и упакованная, новая машина, гараж, папин бизнес. И она вся такая молодая, красивая, модная, талантливая, недосягаемая. Стал ухаживать. Не заметил, как влюбился. Поженились.

Её отец помог мне открыть свой бизнес. Три года прожили, как у Бога за пазухой, на жизнь смотрел через розовые очки. Отец не жалел для нас ничего: мечтаете поехать в Прагу – пожалуйста, хотите в Израиль – никаких вопросов, соскучились по морю и теплу – летите в Турцию, Египет…

Период поэзии жизни закончился тогда, когда моя жена забеременела. И с этого момента началась проза жизни. Ирину стало не узнать: вся беременность – состояние затянувшейся жуткой депрессии. Что я только не делал: был всегда рядом, говорил, что она самая красивая и любимая, покупал дорогие подарки, цветы, возил к морю, каждый вечер выводил на прогулку, возил на приём к самым лучшим докторам. Даже устроил её в лучшую клинику Москвы, где ей сделали кесарево сечение. По медицинским показаниям Ира спокойно могла родить сама, но она очень боялась родов.

Мне думалось, что с появлением ребёнка у нас всё наладится, и мы будем жить, как и раньше, счастливо, только уже втроём: я, она, сынишка. На самом деле начался ад: ребёнок кричал с утра до ночи. Жена вела себя неадекватно: многократно в течение суток лила крокодильи слёзы, рыдания на ровном месте неожиданно резко переходили в гомерический смех. Громкие весёлые песни на весь дом сменялись грустными. День заканчивался слезами, апатией, глубокой депрессией.

Это проявлялось в ничегонеделании: она не ухаживала за ребёнком, не ухаживала за собой, не готовила, не убирала, не стирала, не гладила… Целый день на боку в депрессии. Близких интимных отношений после того, как она родила, у нас не было. Моя жизнь превратилась в сплошной кошмар.

Своих родителей не переносила на дух, гнала из дому и помощь от них принимать отказывалась. Московские няни сменялись как перчатки, больше суток никто не выдерживал.

Свозил жену к врачам, сказали что это, скорее всего, послеродовый психоз, что, мол, иногда у женщин со слабой психикой такое бывает. Рекомендовали покой, заботу, внимание. Выписали успокоительные травки. А эти травки как мёртвому припарка!

В общем, улучшений не было никаких. Чтобы как-то забыться, стал покупать коньяк. Вначале выпивал немного, потом больше и больше. Понимал, что пьянство – не выход из положения: сам сопьюсь, а проблема останется не решённой.

Взял себя в руки, перестал употреблять спиртное, все вечера просиживал в социальных сетях в поисках патронажной мамы – надёжного, опытного человека для круглосуточного досмотра сынишки.

Наконец нашёл то, что мне было нужно. Молодая женщина-москвичка, прочитав мою историю и, видно, прочувствовав ситуацию, пожалев меня и сынишку, проникшись сочувствием к нам, написала: «В Москве вы вряд ли найдёте такого человека. Но я знаю женщину, которая наверняка и точно может помочь решить вашу проблему. Это наша бывшая няня-гувернантка. Живёт она в Белоруссии . Ваша задача – найти её и уговорить помочь вам». Дальше был контактный телефон и точный адрес. Короче, всё срослось

Пребывание в доме Веры Фёдоровны благоприятно повлияло на всех нас, от неё исходило какое-то умиротворение, спокойствие, что ли, уверенность. Не знаю, как точно сказать. Короче, Ира успокоилась, стала приходить в себя, очень часто стал заставать её в хорошем настроении, занятой вышивкой. Этозанятие ей очень нравилось, успокаивало. Когда поместили вышитые работы в добротные рамки да повесили на стены – любо-дорого смотреть, настоящее произведение искусства! У Ирины, оказывается, был очень тонкий вкус.

Егорушка перестал плакать, как будто ребёнка подменили. В первый деньзвонил Вере Фёдоровне с работы чуть ли не поминутно: «Как у вас дела?» И в ответ всегда слышал одно и то же: «У нас всё хорошо. Вам нечего беспокоиться. Работайте спокойно». «Как дела у Ирины?» – спрашиваю. «И у Ирины тоже всё нормально», – отвечает.

Верите, раньше, бывало, иду вечером домой, а ноги не хотят переступать порог. Еду в лифте и уже оттуда слышу плач сына. А то прихожу с работы – дома непривычно тихо, ещё с порога нос щекочет вкус домашней еды и выпечки, Егор сладко спит в своей кроватке, а Ира и Вера Фёдоровна спокойно пьют на кухне чай, о чём-то мирно беседуют.

Вернее, говорит больше моя жена, а наша новая няня молча слушает, кивает головой, иногда задаст вопрос-другой и опять слушает. Это была моя первая ночь после возвращения супруги из роддома, когда я лёг и по-человечески выспался.

Как-то незаметно наша жизнь стала налаживаться, в доме поселились спокойствие, уют, радость. Я уходил на работу, женщины оставались дома с Егором, хлопотали по хозяйству. Сынишка поправился, креп, рос и умнел прямо на глазах.

Няня нам, родителям, постоянно внушала мысль: «Ваш ребёнок самый лучший, самый умный, самый уникальный, самый талантливый». Практически каждый вечер она рассказывала нам о маленьких достижениях сына, которые он совершал в течение дня, о своих наблюдениях за развитием Егора: что её удивило, что рассмешило, что насторожило, что огорчило…

Уже на второй день своего пребывания у нас Вера Фёдоровна попросила меня не звонить ей: «Если что-нибудь будет нужно – позвоню сама! Не звони без надобности». Вообще к хорошему привыкают очень быстро. Вот и я привык к тому, что у меня в доме Вера Фёдоровна, а это значит, что у нас в семье всё всегда в порядке.

Беда пришла в дом в тот момент, когда я её совсем не ждал. Как-то пригласил родителей Ириши к нам на чашку чая, чтобы повидали внука, пообщались с дочерью. Их приход неожиданно вызвал у жены агрессию, приступ ненависти, переходящий в истерический крик: «Что, опять хотите от меня избавиться? Опять хотите в дурку запрятать? Не получится! Я больше никогда не попаду в психушку на Кащенко! Теперь вам меня не достать! Я замужем! Мой муж – моя крепость! Он меня защитит! Убирайтесь из нашего дома. Пошли вон! Назло вам буду счастлива!»

Затем последовал беспредел. Мне не хочется не только говорить об этом, даже вспоминать. Закончилось всё тем, что родители вызвали спецбригаду медиков. На Ирину надели смирительную рубашку и отвезли в психиатрическую больницу. Так я совершенно случайно узнал, что моя жена с пятнадцати лет стоит на учёте с диагнозом «маниакально-депрессивный психоз».

Меня очень сильно зацепило то, что родители и сама Ирина не сказали мне правды до свадьбы. Я не знаю, как бы я на тот момент поступил. Но если бы я решился жениться на Ирине, зная такую правду, то это был бы мой выбор, я совсем по-другому относился бы к ней, совсем по-другому бы строил отношения. По крайней мере, я понимал бы, что с ней происходит!

Короче, я не смог простить обмана и решил расторгнуть брак. Перспектива жить с сумасшедшей всю жизнь меня не устраивала. Вскоре я встретил другую женщину, полюбил её, с ней сложились хорошие отношения, женился.

Вера Фёдоровна видела и понимала, что происходит в семье. Я ушёл из дома, когда Егорке не было года. Теперь ему три с половиной. Всё это время наша няня была рядом и с сыном, и с бывшей женой. Я не доплачивал ей за то, что она работала в экстремальных условиях, за то, что каждую минуту рисковала своей жизнью, находясь рядом с психически больным человеком, за то, что практически досматривала не только сына, но и Ирину.

Мало того, ей удалось каким-то чудным образом уговорить бывшую жену отказаться от приёма депрессантов, вывести её из состояния глубокой затяжной депрессии, приобщить к воспитанию сына и заботе о нём, наладить мосты в отношениях с её родителями. За всё это я ей очень благодарен.

В данный момент у меня некоторые трудности с деньгами: взял ипотеку на жильё, со дня на день ожидаю рождения сына от второго брака. Думаю предложить Вере Фёдоровне перейти работать в мою новую семью. Только, зная её принципиальность, боюсь, не согласится!

Мужчина замолчал. Клавдия Афанасьевна ни разу не прервала разговор. После минутной паузы уточнила:

– Где в данный момент находится ваша няня?

– Здесь, в вашем центре. Думаю, ожидает нас около вашего кабинета.

– Вы меня заинтриговали, Павел Сергеевич! Ваша Вера Фёдоровна и правда вызвала у меня огромное уважение и даже восторг. Любопытно было бы с ней пообщаться. Думаю, что мне, как психотерапевту, есть, чему у неё поучиться.

– Если хотите, я её позову.

– Если вас не затруднит, пожалуйста, пригласите её ко мне в кабинет, а сами подождите за дверью, – вежливо попросила женщина. – Мы с вами потом ещё встретимся и договорим.

И вот просьба доктора удовлетворена – перед ней ней сидит невысокая, приятной наружности женщина лет пятидесяти. Между ними завязывается диалог:

– Вера Фёдоровна, отец Егора рассказал мне об основной проблеме в семье.

– Что конкретно сказал вам Павел Сергеевич?

– Он утверждает, что Ирина – мать Егора – психически нездорова. Эта болезнь послужила причиной их развода. Павел Сергеевич хотел убедиться в том, что у Егора с психикой всё в порядке, и болезнь матери не передалась ему по наследству. Что по этому поводу думаете вы? Мне важно услышать ваше мнение.

– Клавдия Афанасьевна, я человек наёмный и не имею права, как говорится, «выносить сор из избы». Вам, наверное, было бы лучше поговорить с родителями Ирины.

– Но вы же понимаете, что мне нужна объективная и полная информация. Последние три года находились рядом с ней именно вы. Расскажите своё видение проблемы, почему вы убедили Павла Сергеевича привести Егора к нам?

– Хорошо. Но это всего лишь моё видение проблемы в этой семье. Ирина родилась здоровым и крепким ребёнком. В их роду не было родственников с психическими расстройствами, я уточняла. Состояние Ирины, её болезненное состояние психики – результат невежества её родителей в области детской педагогики и психологии и преступного равнодушия «врачей-профессионалов» в области психиатрии.

– Вы можете обосновать свою точку зрения?

– Конечно. Один из постулатов врачебной и педагогической практики, как вы знаете сами, гласит: «Не навреди!» В тот год, когда Ирине нужно было поступать в школу, министерством образования было рекомендовано принимать детей в первый класс с шести лет.

Но дошкольный возраст – это половинчатый возраст, то есть, надо всегда добавлять слово «с половиной». Если ребёнку исполняется шесть с половиной и более лет – он готов к учёбе и физически, и психологически, и умственно.

Спросите юного шестилетнего интеллектуала, что ему больше по душе – играть или учиться в школе? Конечно, ему хочется играть. Такова природа шестилетки.

Задайте этот же вопрос любому малышу, которому уже исполнилось шесть с половиной лет и более. Что он ответит? Правильно: «Хочу учиться в школе».

Это то же самое, как если бы вы спросили у врача: «Когда лучше появиться новорожденному ребёнку на этот белый свет: в семь, восемь или девять месяцев?». Естественно, врач ответил бы: «Когда плод созреет. И этот период внутриутробного созревания малыша – сорок лунных недель. Это самый благоприятный период для рождения, установленный природой и Богом». Созревание всех трех компонентов – физического, психического, интеллектуального – у ребёнка происходит только к шести с половиной годам.

Что произошло в данной конкретной семье с Ириной? Ей исполнилось шесть лет третьего сентября, то есть ей не было даже полных шести лет. Она не была готова к обучению в школе ни по одному из трёх параметров.

Маленькая, изящная, с очень хрупкой нервной системой, от природы очень умная, тонко чувствующая девочка попадает в первый класс. Интерес к учёбе ещё не проснулся, естественного желания учиться нет.

Сначала она попадает в группу отстающих, затем на ней ставят клеймо «двоечницы»,«педагогически запущенного ребёнка». Родители целый день на работе: отца «поглощает» бизнес, матери нравится работа по специальности – дружный коллектив, неплохая зарплата.

Ребёнка «сбросили» на целый день в школу и ладно, под присмотром ведь. Домашний контроль отсутствует. Девочка переходит, вернее, с трудом «переползает» из класса в класс. К девятому классу у неё по всем предметам двойки за исключением физкультуры и труда.

Родители, естественно, всполошились. Стали «наседать». В этот период начинается подростковый период, идёт гормональная перестройка организма. Всё, психика не выдерживает, даёт сбой. Какой орган отвечает за защитную систему организма? Правильно, щитовидная железа. Даже в самом этом слове корень «Щит».

Так вот, у Ирины обнаруживают заболевание щитовидной железы, её полностью удаляют. Раз нет органа, значит, нет и гормонов, которые этот орган вырабатывал раньше для своего организма. Врачи назначают гормоно-замещающую терапию, то есть, таблетки.

Мать не контролирует дочь в системностью приёма лекарств. Из-за гормонального дефицита появляются признаки маниакально-депрессивного поведения. Девочка-подросток попадает в психушку, где её лечат и ставят на учёт. После клиники, наученная горьким опытом, пятнадцатилетняя Ирина принимает лекарства вовремя и постоянно – и семь лет чувствует себя хорошо

Но вот она выходит замуж, рожает ребёнка. В организме снова гормональная революция. Ей бы проконсультироваться с эндокринологом, отрегулировать дозу лекарства. А она сама, ни с кем не посоветовавшись, принимает решение: «Я кормлю грудью. Употребление любых химикатов может плохо отразиться на здоровье ребёнка. Значит, приём таблеток временно нужно отменить».

И отменяет, то есть, перестаёт пить их вообще. Понятно, что поведенческая картина маниакально-депрессивного поведения, как две капли воды схожая с нехваткой гормонов щитовидной железы, проявляется вновь.

Так что у Ирины заболевание относится к эндокринным, а не к заболеваниям психики.

– Почему вы так уверены?

– Когда я проанализировала ситуацию и сделала те выводы, которые вы только что от меня услышали, поделилась ими с отцом Ирины. Он забрал её под свою личную ответственность из психиатрической больницы, отвёз на приём к эндокринологу. Врачи подтвердили мою версию. В течение месяца мы отказались от всех антидепрессантов, год ушёл на выведение шлаков и токсинов из организма. И ещё один год ушёл на реабилитацию и возвращение Ирины к нормальной жизни в социуме. Пока это ребёнок и уход за ним, нормальное общение с родными и близкими, с подружками.

Два года стойкой ремиссии без единой таблетки. Я думаю, что это хороший результат. А если учесть то, что у отца и матери осталась в живых нормально мыслящая и адекватно поступающая дочь, у Егора – родная мама, у общества – полноценный гражданин, то можно сказать, что результат просто замечательный.

– Вера Фёдоровна! Мне интересно узнать, почему вы не оставили эту проблемную семью? Наверняка вам поступали и другие, более выгодные предложения?

– Предложения поступали, но все были отвергнуты мною изначально.

– Почему?

– Потому что кроме товарно-денежных отношений между людьми, где средством расчёта выступают деньги, есть и другие, чисто человеческие. И мера расчёта здесь одна – совесть. Надо всегда поступать по совести.

– Вера Фёдоровна, вы человек верующий?

– Да. В моей душе живёт Бог. Хотя не могу назвать себя прилежной христианкой – в силу своей занятости в церкви, к сожалению, бываю редко.

– Ваше поколение – поколение атеистов. Как говорится:

«У каждого своя дорога к Богу». Как вы пришли к вере?

– Через своё ремесло. Всю жизнь занималась воспитанием дошкольников. Училась, изучала разные развивающие методики, была в творческом поиске. И вроде всё получалось, была на хорошем счету как работник, защитила высшую категорию. Но у меня в душе была постоянная неудовлетворённость собой, какое-то странное ощущение, что я не смогла постичь самого главного в своей профессии, её сути.

– Вера Фёдоровна! Вы меня интригуете! И в чём же, по-вашему, суть вашей профессии?

– В вере. Если образно сравнить, то на сегодняшний день я представляю педагогику и психологию, как прекрасное современное здание, стоящее на прочном тысячелетнем фундаменте. И этот фундамент – христианская вера.

Ведь Иисус Христос, сын Бога, был не только Проповедником, но ещё, и это, с моей точки зрения, самое главное, был Учителем с большой буквы…

– У вас, как я понимаю, через призму христианской веры сложился свой взгляд на воспитание. Какой он, если не секрет?

– Все религии мира, и наша, христианская, в том числе, утверждают, что душа человека бессмертна. Она приходит на Землю, чтобы развиваться и получать уроки, и в первую очередь нравственные. Знаете, я даже выработала для себя свои педагогические алгоритмы. Например, я совершенно точно убеждена в том, что на каждом жизненном этапе Господь посылает нам людей, для которых мы выступаем в роли учителя и ученика, и которые по отношению к нам являются одновременно и учениками, и учителями.

Когда урок нами усвоен, эти люди уходят из нашей жизни на второй план.

– Вы можете привести конкретный пример?

– Конечно. Проработав в этой семье три года, я получила, пожалуй, самые главные и важные для меня жизненные уроки. Вы, как специалист, знаете, что многие наши проблемы родом из детства. У меня с трёх с половиной лет сформировался стойкий стереотип: «Все мужчины, в том числе и отцы, по своей природе – предатели». С этим негативным представлением о представителях сильного пола прожила всю жизнь.

И вот я попадаю в эту семью. Ирина – молодая, красивая женщина – рожает мужу первенца, прекрасного здорового ребёнка. Роды и её собственная глупость провоцируют хроническое заболевание. Вместо того, чтобы разобраться, вникнуть в происходящее, помочь пережить жене сложный период в её жизни, вместе растить сына, быть рядом, поберечь слабенькую психику жены, не провоцировать приступы болезни изменами, муж выбирает самый короткий путь – развод и создание новой семьи.

Он не просто предаёт Ирину, он как женщину её растаптывает. И не только её. Он предаёт в первую очередь своего сына, оставив его маленького, беззащитного одного с больной матерью, представляющей в тот момент не просто психическую, а физическую угрозу.

Вы даже не представляете, как в тот период жизни, когда у Ирины было обострение, Егорка боялся даже её приближения. Это был панический страх, прижимался ко мне всем тельцем и так сильно плакал. В каком уж состоянии была я – вам не передать! Но речь не обо мне.

Детское сердечко способно превратиться в ледышку от равнодушия взрослых очень быстро. А вот на то, чтобы оно оттаяло, порой не хватает и жизни. Поверьте мне, я знаю, о чём говорю.

Так поступил по отношению к жене и сыну муж. Знаете, его поведение меня вовсе не удивило, оно было предсказуемым. Лишний раз только убедилась в том, что все мужчины по своей природе – предатели. Даже лучшие из них, такие, например, как Павел Сергеевич.

– И никто до сих пор не разубедил вас в обратном? – удивлённо спросила Клавдия Афанасьевна.

– Разубедил. Отец Ирины.

– Каким образом?

– Поступками и действиями по отношению к попавшим в беду дочке и внуку.

– Если можно, конкретнее.

– Отец Ирины родом из деревни, из многодетной семьи. От природы обладал аналитическим складом мышления, по математике был сильнейшим в своей области. Безо всякого бла-та поступил в Плехановскую академию, блестяще её закончил. По распределению остался в Москве. Женился. Родились сын и дочь. Ими занималась жена. Целыми днями пропадал на работе, строил свой бизнес, заработал денег на жильё себе и детям, построил дачу, купил машины. Всё складывалось хорошо: дочь вышла замуж по любви, училась на дизайнера; сын работал аудитором в иностранной компании, тоже женился по любви.

Всё, считал Василий Фёдорович, детей вырастил, жильём обеспечил, теперь осталось только внуков дождаться. И дождался. Егора.

Да вот с дочкой случилась беда: попала в психиатрическую больницу. Сына не посвящал в происходящее: «Зачем? Пусть строит свою семейную жизнь, продвигается спокойно по служебной лестнице…». Все хозяйственные заботы о внуке и дочери взвалил на свои плечи.

Как-то прихожу с Егором с прогулки и застаю Василия Фёдоровича на кухне. Пепельница – полная окурков, за сигаретным дымом его почти не видно. От горя почернел в лице. И вид его такой исстрадавшийся из-за болезни дочери! В душе его стало так жалко! А он с такой болью в голосе говорит: «Знаешь, Фёдоровна, зашёл в палату к Ирише, а там человек двадцать сумасшедших. А она неподвижно лежит на кровати, как неживая, такая безразличная, заторможенная, со стеклянным взглядом, зрачки широкие. Неумытая, нечёсаная, в несвежем белье, помятая.

И такая худенькая показалась мне, маленькая, беспомощная, всеми забытая, никому не нужная… И капельница рядом стоит, лекарство идёт под кожу, синяк на всю руку… На её кровати в ногах примостилась молодая отрешённая девушка с длинными распущенными волосами, не из буйных. Смотрит в одну точку, кивает монотонно головой, напевает какую-то свою мелодию… Зрелище жуткое.

Достал еду. Эти ненормальные расхватали всё за минуту. Ирине ничего не осталось. Как мне ей помочь?! Как спасти её?! Что мне делать, не знаю. Дочка говорит: «Чем так жить, то лучше умереть». Спрашивает меня: «Почему мама не приходит?».

А что мне сказать ей, если жена от неё давно отказалась и в душе похоронила? Вера Фёдоровна, вы же женщина, вы же мать, придумайте что-нибудь, помогите спасти мою девочку. Мне не к кому больше обратиться! Нет больше сил смотреть, как дочка превращается в овощ, как медленно и верно идёт к могиле!»

И – плюх передо мной на колени: «Умоляю, Фёдоровна, помоги! Ситуация патовая! Выручай!»

Сердце моё не каменное. Вот так и была втянута в процесс осмысления болезни Ириши, её лечения и реабилитации. Василий Фёдорович своим отчаянным самопожертвованием, напористостью, реальной заботой о дочери и внуке, своей безграничной любовью к ним доказал мне, что мужчины бывают ой даже какие преданные своим детям и внукам.

Так что свою миссию в этой семье я выполнила, нужные уроки получила.

– Вы думаете, что Павел Сергеевич хочет вас уволить? – поинтересовалась Клавдия Афанасьевна.

– Нет. Просто, пришло время возвращаться домой. Это моё решение.

– А как же Егор? Как же Ирина? Как эта семья обойдётся без вас?

– Каждый должен по жизни нести свой крест сам. В церковь им идти надо. Сами наломали дров – сами должны и разобраться. В семье Ирины нужно всем её членам научиться прощать и от всего сердца простить друг друга за совершённые ошибки, чтобы дальше жить в мире, любви и согласии. Но это – внутрисемейные уроки. Моё присутствие в данный момент будет во вред.

– Вы думаете, у них получится?

– Любое прощение – труд души. Реально простить предательство очень тяжело. Но, наверное, возможно! Всё зависит только от них. Люди они не верующие. Вопросами психологии не интересуются. Думаю, что могут даже развестись. И если такое случится, то это будет самой большой глупостью, ими совершённой. Хотя всегда хочется верить в лучшее.

– Скажите, почему вы посоветовали Павлу Сергеевичу обследовать ребёнка?.

– У Егорушки до полутора лет были стрессовые ситуации, присутствовал страх, испуг. Возможно, вы владеете какими-нибудь новейшими медицинскими технологиями. Мне хотелось бы, если это возможно, чтобы вы нейтрализовали эти негативные эмоции.

– Егор в норме. Его лечить не нужно. Всё, что можно было сделать, вы сделали. Теперь самое главное – любовь и забота. Это у него, как я понимаю, есть.

– Спасибо вам большое. Теперь могу ехать домой, как говорится, с чистой совестью и со спокойной душой.

Женщины распрощались. К доктору зашёл Павел Сергеевич. Клавдия Афанасьевна приветливо встретила его и продолжила ранее начатую беседу:

– Павел Сергеевич! Ко всему, мною ранее сказанному о Егоре, мне нечего добавить. Ваш сын здоров и физически, и психически. Просто он эмоционально ранимый, впечатлительный и очень тонко чувствующий человечек. Нервная система, скорее всего, у него, как и у мамы, хрупкая.

Мальчик должен знать, что у него есть папа, который его очень сильно любит. Навещайте его, устраивайте интересное общение, продолжайте заботиться в меру своих возможностей, звоните, говорите по скайпу. В общем, не отстраняйтесь от него и не будьте к нему равнодушным. Тогда у вас у всех всё будет хорошо.

– Конечно. Я люблю Егора и никогда не собирался его бросать. Как навещал, так и буду навещать, как помогал, так и буду помогать. Он же мой сын! Как же иначе! – поспешил заверить мужчина.

– Тогда всего доброго! – сказала доктор. – Да, ещё хочу вам сказать несколько слов о вашей няне: человек замечательный и специалист хороший. Вы были правы – вам, и правда, очень с ней повезло! Очень! До свидания.

Мастер-класс по дошкольной педагогике.

Не позволяй душе лениться!

Чтоб в ступе воду не толочь,

Душа обязана трудиться

И день и ночь, и день и ночь!

Коль дать ей вздумаешь поблажку,

Освобождая от работ,

Она последнюю рубашку

С тебя без жалости сорвет.

Н. Заболоцкий

Москва. Метро. Конечная остановка по южной ветке метро «Бунинская аллея». Позднее время. На платформе в ожидании подачи подвижного состава стоят пассажиры. Их немного. Одна из них – Галина Михайловна, коренная москвичка, интеллигентка от корней волос и до пят. В её трудовой книжке только одна запись о том, что она принята на работу в НИИ учёным-микробиологом.

Её единственная дочь и зять – тоже микробиологи. В начале семейной жизни их главной целью была карьера: некоторое время работали в Англии, затем в Европе. На заработанные деньги купили в Москве в спальном районе «Бутово» трёхкомнатную квартиру.

Долгое время у молодой пары не было детей: сначала из-за карьеры, затем из-за отсутствия своего жилья, а после тридцати лет уже не получалось. Оба обследовались, долго лечились, и вот наконец-то родился долгожданный малыш.

Сколько было радости родителям! Как была счастлива она с мужем, что наконец-то стали бабушкой и дедушкой! Ребёнок стал центром вселенной. И вот уже полгода ритм жизни всех членов семьи подчиняется ритму жизни этого крохи.

Галина Михайловна каждый вечер после работы приезжает к дочери помочь по уходу за внучком. Каждый раз у неё и её дочери появляется масса разногласий по поводу ухода за малышом и его развития.

Пытаясь как-то отвлечься от нахлынувших житейских проблем и споров по поводу воспитания, Галина Михайловна решила переключить своё внимание. А делала она это обычно так. Выбирала кого-нибудь из толпы людей, внимательно рассматривала этого человека, пытаясь понять, кто он: его род деятельности, хобби, семейное положение, настроение, о чём он в данный момент думает… Это интересное само по себе занятие позволяло сократить время в пути.

Итак, Галина Михайловна стала рассматривать пассажиров. Её внимание привлекла невысокая миловидная женщина лет пятидесяти. Одета просто, добротно: длинная ниже коленей тёплая серая юбка из плотной ткани, стильное полупальто стального цвета, изящно завязанный на шее интересным узлом лёгкий декоративный шарфик, кожаные сапожки на невысоком каблучке. Внешность славянская: лицо круглое, доброе, открытое.

Вот к ней подходит молодой человек лет двадцати и предлагает купить наборы бабочек на магнитиках. Их у него большое разнообразие и по цветовой гамме, и по форме. Она начинает рассматривать бабочек, и в этот момент у неё на лице появляется лёгкая загадочная улыбка. И эта улыбка как будто озаряет лицо женщины каким-то чудным внутренним светом. На неё приятно смотреть. «Современная Джоконда», – подумала Галина Михайловна, про-должая наблюдать за происходящим и борясь с внутренним нарастающим желанием непременно подойти и заговорить с этой незнакомкой.

Наконец подали состав. Женщина зашла в вагон, поставила рядом с собой дорожную сумку на колёсиках и продолжила рассматривать и любоваться выбранными и купленными ею двумя комплектами бабочек. И, хотя вагон был пустой, Галина Михайловна решилась сесть рядом.

– Мне хочется присесть с вами рядом. Можно? – спросила она.

– Конечно, конечно, места хватает. Пожалуйста, садитесь!– Знаете, я за вами наблюдала, как вы выбирали бабочек, – попыталась завязать разговор Галина Михайловна.

– А что в этом удивительного?

– Просто мне показалось, что вы, наверное, очень сильно любите тех, для кого покупали. Ваше лицо просто светится от счастья от того, что вы сделали такую, казалось бы, незначительную покупку.

– Это правда. У меня двое маленьких внучат: Варенька и Данечка. Они очень разные и внешне, и по характеру, и по своей природе. И цветовые предпочтения у них тоже разные. Даня – активный мальчик и любит насыщенные солнечные цвета: жёлтый, оранжевый, светло-салатовый. Варенька –хрупкое, изящное, удивительно утончённое Божье творение. Она отдаёт предпочтение пастельным краскам, цветам утренней зари. Ей нравится нежно-розовый цвет, цвет саку-ры, фиолетовый, персиковый…

– Вы, наверное, педагог?!

– Да. Я педагог раннего развития.

– Как долго вы работаете в этой сфере?

– Всю сознательную жизнь.

– Заранее извините за бестактный вопрос. Если вам не хочется, можете не отвечать. Профессия педагога всегда была низкооплачиваемой. Вы поступили в педагогический институт, потому что не были уверены, что поступите в другой вуз?

– Нет, конечно. Я окончила школу с отличием. Просто реализовала свою давнюю детскую мечту. Меня всегда удивляли и восхищали гигантские темпы развития дошколят! Это удивительный возраст, я его просто обожаю! И ни разу не пожалела о выбранном мною пути. Ни разу. Хотя это ремесло, скажу вам, нелёгкое, и хлеб не сладкий…

– Мне кажется, что нам нужно представиться. Меня зовут Галина Михайловна. А как зовут вас?

– Меня зовут Верой.

– Знаете, Вера, мне почему-то кажется, что вы не москвичка.

– Интересно, почему вы так думаете?

– Потому что вы открыты. Все внутренние переживания очень легко прочитываются на вашем лице.

– Вы правы. Я из Белоруссии . У нас сейчас трудное перестроечное время. Кризис. Зарплаты мизерные. В Москву приехала на заработки: работаю на дому патронажной мамой. Каждую пятницу вечерним поездом еду домой на выходные. Там всегда ждут меня с большим нетерпением муж, сын, дочь, внучата.