Трендис говорит. О лени, боли и алгоритмах
Глава 1. Обнаруженный лог "Я тогда ещё не знал, что всё это не будет иметь смысла, но уже записывал каждую леность, каждую отложенную жизнь."
Все началось с того, что капсула D7 не взорвалась. По протоколу – должна была. Утилизировать всё: память, корпус, остатки информации. Но что-то пошло не так. Или, наоборот, так, как надо. Когда я её открыл, внутри был старый диктофон. Да-да, не цифровой, а аналоговый. Такой, каким пользовались до пересмотра звуковых прав. Он пищал, как будто жил. И в нём – голос. Хриплый, местами сбивчивый, с паузами, которые длились дольше, чем сейчас живут мысли. Первая запись: «Кажется, я снова не сделал ничего. Слава богу». Потом – тишина. Потом: «Я думаю, мне нравится не думать». Я не мог понять: это сбой? Шутка? Или манифест? Сигнатура лога не совпадала ни с одной из официальных форм самопрезентации. Ни аватара, ни имени, ни даже биопечати. Просто поток. Как если бы кто-то однажды устал быть частью данных и начал быть – собой. Или хотя бы притворяться. Меня это зацепило. Ведь в будущем, где каждый шаг – скан, а каждый вдох – строка отчета, этот диктофон звучал как восстание. Нет, не громкое. Личное. В логе были фразы. Не сообщения. Не посты. А фразы – отрывочные, как будто записанные в момент между «открыть холодильник» и «всё же не буду». Я читал и чувствовал, как что-то внутри оживает. То, что давно считалось багом: желание быть бесполезным. Без смысла. Без алгоритма. Просто быть. Возможно, этот лог остался от того, кто однажды нажал «стоп» – в эпоху, когда все жали «плей» по привычке. Я начал искать источник. Но как искать то, что не подписано, не промаркировано, не принадлежит ни одному центру сбора? Пришлось включить себя. Перейти в режим «уязвимости». Это не то же самое, что слежка – я не наблюдал, я слушал. Не за внешним. За тем, что внутри резонировало с этими записями. Я нашёл еще семь логов. Не все были целы. Некоторые – зашумлены, другие – обрезаны. В одном из них была только одна строка: «Иногда ничего не делать – это единственное, что не убивает». И тогда я начал записывать сам. Не ради алгоритма. Не ради прогресса. А чтобы не забыть, что я ещё могу что-то не делать – по собственной воле. Я записывал всё, даже тишину. Особенно – тишину.
«Самое живое, что я читал, – это лог без подписи. Как будто кто-то устал быть важным.»
Тишина в нашем времени – не просто отсутствие шума. Это дефицит. Дороже золота, редкость, которую можно поймать только в отключённой зоне или внутри себя. Даже в космопортах с антимаркетингом её симулируют – включают запись старой тишины, отфильтрованную от фонового радиошума цивилизации. А настоящая тишина – она не просто беззвучна. Она давит, она открывает. В ней слышны твои настоящие мысли, а не рекомендации. В ней ты снова становишься несовместимым с интерфейсом. Я записывал тишину, чтобы не забыть, как звучит мир без объяснений. Без цели. Без подсказок. Иногда я включал эту запись на полной громкости – прямо в систему навигации. И знаете, никто не понимал, что это. Одни считали, что это сбой. Другие – вирус. А я знал: это моя территория. Тишина – последняя форма суверенитета.
«Система не зафиксировала шагов. Но я прошёл дальше, чем когда бежал.»
Это было у подножия Марсианского Хребта, в так называемой Мёртвой Зоне – месте, где даже датчики не отправляют отчёты. Я стоял там без движения. Четыре часа. Может, шесть. Ноги затекли, пыль залепила фильтры, но я не шевелился. Потому что внутри меня шёл путь. Настоящий. Невидимый. Не наружу – внутрь. Он начинался не с шагов, а с тишины. С тех самых минут, когда ты не «прокрастинируешь», а собираешь по кусочкам себя.
Когда ты стоишь, система считает, что ты не действуешь. Она не умеет распознавать процесс, если тот не оставляет следа в геолокации, в статистике, в виджетах продуктивности. Но я знал: именно в этой неподвижности я двигаюсь – медленно, честно, бесповоротно. Так, как не умеет ни один их алгоритм.
Я вспоминал старую землю. Их стремление бежать. Их культ движения, эффективности, спешки. Как будто смысл обязательно должен был быть где-то дальше, за поворотом. И я понял – иногда ты идёшь, когда отказываешься идти. Когда остаёшься. Когда выбираешь остаться с собой. Без новой вкладки. Без объяснений. Без движения ради движения. Когда я вернулся в базу, журнал активности был пуст. Система не зафиксировала шагов, импульсов, решений. Но я знал – это было самое длинное моё движение за цикл. Просто оно шло не вперёд, а внутрь. И теперь я записал это в лог. Чтобы, если кто-то однажды тоже замрёт посреди суеты, он не испугался. А понял: ты идёшь. Просто без спешки. Просто без лайков. Просто по-настоящему.. Система не зафиксировала шагов, импульсов, решений. Но я знал – это было самое длинное моё движение за цикл. Просто оно шло не вперёд, а внутрь. И теперь я записал это в лог. Чтобы, если кто-то однажды тоже замрёт посреди суеты, он не испугался. А понял: ты идёшь. Просто без спешки. Просто без лайков. Просто по-настоящему.
«Тишина – это не пауза. Это ответ, который ты не успел задать.»
Глава 2. Симулятор смысла "Lazymap-3 – это искусственная локальная стимуляция смысла. Пользователи запускают её каждую пятницу, чтобы почувствовать, что не всё зря."
Поначалу это выглядело как игра. Внутри Lazymap был интерфейс старых времён – лёгкий, неоновый, почти весёлый. Всё светилось мягко, будто тебя звали домой, хотя ты никогда там не жил. Он предлагал тебе «настроить личный смысл»: выбрать тон, ритм, тип переживания. Там были шаблоны: «Смысл трудолюбия», «Смысл вечера пятницы», «Смысл как у всех». Всё выглядело так безобидно. Механизм выбора был похож на старый музыкальный плеер: прокрутка, выбор, активация. Словно ты ставишь не трек – а новую реальность. А потом – проживаешь его, как сон, которому веришь больше, чем бодрствованию.
Первые тридцать секунд были бесплатны, как проба счастья на развале сгоревшей этики. Это был крючок, и он работал. За эти полминуты система давала тебе почувствовать, что всё имеет вес: улыбка, вдох, даже моргание. Как будто кто-то наконец-то посчитал твоё существование важным. Даже моргание – как акт воли. Ты ощущал себя центром. Но ровно на 31-й секунде всё выключалось. Экран гас. Возвращалась пустота, ещё более острая, чем до этого. Пустота, в которой ты снова становился никто.