Роман с продолжением

Предисловие

5 октября 2018 года я завершила работу над романом «Аттестат зрелости», который назвала трудом всей моей жизни. 5 декабря того же года я начала писать это произведение, являющееся прямым продолжением «Аттестата».

Изначально я не собиралась создавать «Аттестату» сиквелов из-за определенной творческой ловушки, которую они содержат в себе. Я даже указала на это в послесловии к «Аттестату». Но, все те два месяца, я ощущала, как его шестеро главных героев, словно живые люди, стоят у меня за спиной и в один голос просят: «напиши наши истории дальше, расскажи о нас больше, ведь наша жизнь продолжается!». И мне пришлось приступить к исполнению их желания. Ибо это мое произведение давно не принадлежит мне, – оно живет своей собственной жизнью и создает самое себя.

Итак, события продолжаются! Отсюда и стилистически неуклюжее название этой части: «Роман с продолжением».

Однако продолжаются не только жизненные перипетии Галь, Шахара, Лиат и прочих, но и мои собственные. Каждый день приносит новый, необходимый опыт. Поэтому, «отсебятины» в «Романе с продолжением» будет не меньше, чем в «Аттестате». Только если там была отражена школьная жизнь, то здесь персонажам, уже сформировавшимся зрелым личностям, придется играть в настоящие взрослые игры, и играть в них по-крупному.

Некоторые наверняка упрекнут меня в том, что я зациклена на одном сюжете и на одних и тех же героях. У разных писателей – разные творческие судьбы. Одни являются авторами множества книг, выходящих из-под их пера одно за другим. Другим же уготовано написать всего лишь несколько книг, но именно они навсегда становятся визитными карточками своих авторов. Вспомним «Унесенные ветром» – монументальный роман Маргарет Митчелл, над которым она работала десять лет и больше не написала ни одной книги. Умаляет ли это для нас значимость «Унесенных»? Нет. Видимо, «Аттестат» и «Роман с продолжением» и есть мои визитные карточки и моя писательская участь.

В работе над «Романом с продолжением» мне по-прежнему помогает мой ближайший друг Алекс Мучник, который проживает его сюжет так же, как проживаю его я. В отношении стиля, языка, формата и менталитета я придерживаюсь той же самой линии, что и прежде. По поводу технологии: если события «Аттестата» происходили в середине-конце девяностых, и антураж соответствовал той эпохе, то теперь время действия – конец нулевых. Интернет, смартфоны, флэшки, компьютеры, – все, что понятно и доступно современному обывателю имеет место на страницах книги.

Работа только началась. Я не знаю, когда и на чем поставлю в ней точку. Пока не знаю. Так же, я уже не зарекаюсь от дальнейшего развития сюжета. Уверена, у меня хватит таланта и мужества, чтобы, вопреки общепринятым трендам, не превратить человеческую драму в мыло, а идею – в идеологию.

Илана Городисская,

18 июня 2019, Бэер-Шева.

Лето

« Ищу от былого лекарство такое,

Чтоб все позабыть навсегда, навсегда.»

И.Г.

Глава 1: ПРИГЛАШЕНИЕ

В одном из помещений высотного офисного здания в центре города, за столом, заваленном папками, документами и счетами, перед широким экраном компьютера сидел и работал мужчина лет тридцати. Настольная лампа вместе с компьютером озаряли его сосредоточенное продолговатое лицо с прямыми чертами, тонкими губами и большими голубыми глазами, золотили его светлые, с едва приметными залысинами у висков, волосы. Время было поздним, и рабочий стол мужчины был единственной яркой точкой в погруженной во мрак конторе, носящей его имя.

Адвокат Шахар Села и сегодня остался работать в одиночестве после того, как его офис опустел. Он делал это невзирая на теплые летние вечера, когда бы только проводить время в городских кафе и парках в компании приятной девушки. Более того: он плотно закрыл окно своего кабинета и включил кондиционер, поскольку некоторое время назад его отвлек шум с проспекта, на котором находилось его офисное здание. Там, в результате несчастного случая, столкнулись между собой и сильно пострадали два переполненных автобуса. Сам Шахар из своего окна не видел, что именно произошло, но очевидцы, заходившие к нему на работу, рассказывали, что один транспорт протаранил другой, и что среди пассажиров была масса раненых. Понимая, что эта ситуация создаст в центре города небывалые пробки, он отпустил свою команду раньше, а сам задержался закончить дела.

Дела, требующие его безотлагательного вмешательства, были, в основном, текущими судебными разбирательствами гражданского профиля: раздел имущества между супругами, установление опеки над ребенком, договора о приобретении и продаже квартир, финансовые притязания. Ничего особо выдающегося, животрепещущего, рискового, запоминающегося. Невзирая на то, что Шахар занимался и уголовным правом в том числе, и сам представлял своих клиентов в судах, вот уже много месяцев к нему не поступало ничего подобного. Поэтому, даже отдавая всего себя клиентам, чьи обстоятельства и проблемы были более чем банальными, он прекрасно ощущал овладевающую им все больше и больше скуку.

Впрочем, это не препятствовало ему задерживаться допоздна. Более того: чем скучнее ему было, тем больше он на себя брал, заодно разгружая своих нанятых адвокатов. Этим он как будто доказывал себе, что не случайно и не напрасно занимался адвокатурой. Профессией, к которой готовился с юности. Профессией, потребовавшей от него немалых усилий.

Он был все еще холост и жил в собственной небольшой квартире. Не то, что в его жизни не было женщин, – просто среди всех них Шахар не находил, или же не искал для себя ту самую. Пока он тяжело учился, сдавал серьезные экзамены, защищал дипломные работы, включая диссертацию на соискание кандидатской степени, проходил стажировки – сперва в родительской конторе, затем у их знакомого, окружного судьи, – ему вообще было не до постоянных, ответственных отношений. Случайные связи, возникавшие тут и там, временно расслабляли его, но не вызывали желания остепениться. По отношению к университетским подругам, целеустремленным и жестким, как и он сам, у Шахара возникало лишь чувство коллегиальности. Ну, а к незамужним дочкам приятелей своих родителей мужчина просто не приближался, по понятным причинам.

Стареющие Орит Села и ее муж, как ни странно, не торопили его. С тех пор, как их единственный сын, с отличием окончив свой долгий и трудный учебный период, решил открыть свой собственный офис и отделиться от них в плане жилья, они не вникали в его личную жизнь. Или делали вид, что не вникали.

Правда, разочарование от отказа Шахара сотрудничать с ними в их конторе было довольно ощутимым в первое время. То было, по-видимому, запоздалое подростковое восстание мужчины, который, тем не менее, пошел по их стопам в выборе профессии. Особенно нелегко перенесла этот бунт Орит Села, но, в итоге, смирилась. Смирилась, поскольку и в этой ситуации Шахар не отошел слишком далеко. Его словно освободили от его прямых обязанностей и выпустили погулять на свободе, при этом не теряя из своего поля зрения и держа на длинном поводке. Поводком был письменный договор между Шахаром и родителями, согласно которому Шахар наследует их семейное дело в придачу к своему, после их выхода на пенсию. Таким образом, династическая преемственность адвокатов Села продолжалась в любом случае.

Щадящим для молодого адвоката являлось, однако, все его «свободное» начало. Часть банковской ссуды, взятой им для этой цели, покрывалась родительскими доходами. Также, отец его сразу же передал ему несколько легких дел, которые вел, чтобы Шахар, с первых же дней своей автономной практики, оказался на плаву. Даже квартира, в которой он жил, была одной из квартир, которыми владела его семья, и которая всегда была записана на его имя.

Был ли Шахар рад поблажкам, которые получил? Из практичных соображений, конечно, да. И тем не менее, его рвение при ведении своих юридических дел было, отчасти, попыткой как можно скорее отработать все свои задолженности. Адвокатов в свою контору он нанял напрямую из числа университетских сокурсников, которым на первых порах повезло гораздо меньше. Секретаршами конторы являлись солидная дама, годящаяся ему чуть ли не в матери, и молоденькая девушка, не скрывающая своей симпатии к нему. Ее симпатия была, разумеется, безнадежной.

О своих бывших школьных товарищах Шахар Села ничего не знал. Его последняя связь с ними была утрачена после выпускного вечера. Лишь однажды, во время армейской службы, он пересекся с Хеном, проходившим тогда, как и он, офицерские курсы. Правда, Шахар готовился к командному посту в тылу, а Хен, как и собирался, – в боевых частях. Поэтому, их курсантские подразделения были совершенно разными, и встретились члены бывшей шестерки случайно и ненадолго.

Если в школе, особенно под ее конец, оба молодых человека практически не общались в силу известных печальных обстоятельств, то на задворках вонючего гарнизона, в пропитанной по́том армейской форме, в окружении орущих командиров и загнанных курсантов, их прошлое не имело никакого значения. Друзья горячо обнялись и откровенно поговорили.

Хен рассказал, что их свадьба с Шели, которая, чтобы не скучать в его отсутствие, завербовалась в во внутренние войска, состоится вскоре после получения им офицерского звания. Статус женатых сулил им обоим значительные послабления по службе. Особенно ей, как женщине. Например, если Шели сразу забеременеет, ее демобилизуют без отлагательств. Что касалось его, то его армейское жалование повысят, и он сможет почаще приезжать домой. Жить они будут там же: в пристройке дома его родителей, которые во всем помогают им. До приобретения собственного жилья, разумеется.

Будем рады видеть тебя в числе наших гостей, – с жаром прибавил Хен.

Шахар поблагодарил и поинтересовался их другими общими знакомыми. Но Хен, занятый по горло своими заботами и своей службой, ничего не мог ни о ком сказать. К тому же, их так хорошо начатая беседа вскоре прервалась, поскольку Хену поступил приказ возвращаться в строй.

К сожалению, у Шахара не получилось побывать на их свадьбе. День торжества школьных друзей совпал с окончанием его офицерского курса, после которого их продержали на базе еще несколько суток. С тех пор, их пути разошлись окончательно.

Впрочем, Шахар больше не искал дороги назад. В его жизнь пришли новые лица и новые задачи. Один за другим, он преодолел все намеченные себе еще в ранней юности рубежи, отдавая этому свое время, свою молодость, свою застопоренную личную жизнь. Этим он словно возместил себе досадное фиаско своего последнего школьного года. Лишние эмоции только помешали бы ему на пути к его карьере. Конечно, у него были приятели, коллеги, сослуживцы, с которыми молодой мужчина иногда пропускал по стаканчику, но интенсивность и глубина его общения с ними не шла ни в какое сравнение с их «неразлучной шестеркой». С другой стороны, ему уже не приходилось всегда защищаться от тех, кто составляли круг его общения, и, – кто знает? – недолюбливали, как и бывшие одноклассники. Больше никто не дразнил его «суперменом», «заумником», «снобом». Напротив, теперь к нему уважительно обращались: «господин адвокат», невзирая на то, что этот господин, как и тогда, в школе, мечтал о большем, но был вынужден справляться с банальностью и мелочностью бытия, своих и своих клиентов. Как поезд, заехавший в долгий тоннель, он мчался вперед, не ожидая, что этот тоннель когда-нибудь закончится, и уже, отчасти, даже не желая этого.

Поэтому, он никуда не торопился из конторы, предпочитая в дневное время принимать клиентов, а вечерами, когда все уходили, сосредоточенно заниматься остальным. Торопиться ему было не для чего и не для кого. В свои тридцать, Шахар явно ощущал, что он – привлекательный, успешный, денежный, умный, высокообразованный мужчина влачит безысходное серое существование.

Он научился сам себе готовить, и даже преуспел в кулинарном деле больше, чем любой другой холостяк его возраста. Немного поправился. В выходные дни он, обычно, отсыпался или навещал родителей. Иногда его жилище посещала очередная женщина, с которой он встречался, и которой, как и всем предыдущим своим партнершам, не подавал никаких надежд на будущее. В то же время, он не намеревался менять свою жизнь. Ведь все равно, говорил он себе каждый раз в отчаянье, после Галь все его романтические и сексуальные связи не имеют никакого смысла.

Шахара Села вина перед Галь и воспоминания о ней мучали страшно. Где она сейчас? Что она делает? Как ей живется? Свободна ли еще, или вышла замуж? Он мог бы запросто проверить это, пользуясь своей юридической техникой, но не хотел. В его голове еще хранилось их последнее объяснение, ее настойчивая просьба не спрашивать ее о чувствах, которые она испытывала. Иногда, Шахара одолевала острая досада на себя за то, что он так и не признался тогда ей в крупном пожертвовании его семьи, благодаря которому ее поместили в тот пансионат и вылечили. Может, это привязало бы ее к нему. Однако Шахар понимал, что не нуждался в любовных отношениях из благодарности или долга, и не забывал о своей необходимости молчать.

А еще, он никогда не забывал об ее импульсивном проклятии. Только ответ на вопрос, стала ли его жизнь одним сплошным движением в тоннеле из-за того проклятия, или же он сам загнал себя в тоннель и объяснял это себе тем проклятием, оставался открытым.

Когда Одед говорил ему в тот год о бессрочных связях, то, скорее всего, имел в виду это самое ощущение. Ощущение незаменимости дорогого существа никем другим, сколько бы лет ни прошло. Для того, чтоб избавиться от этого ощущения, было необходимо отпустить от себя предмет своего вожделения. Судя по всему, Галь отпустила его, навсегда. А он? Он, всего лишь, держал данное ей слово, и увы, этого было недостаточно. Даже повторное их объяснение, на котором мужчина услышал бы от нее тот же самый отрицательный ответ, навряд ли помогло бы ему избавиться от ее образа. Да-да, именно образа. Растворившаяся в пространстве и времени Галь, в его представлении, уже давно не была женщиной во плоти. Тем не менее, каждый раз отпуская от себя реальных женщин, с которыми был близок, Шахар мысленно возвращался к утраченной школьной любви и сознавал, что, действительно, никого больше не любит. И не полюбит. И не заплачет ни по ком, если будет на то причина. Двенадцать лет прошло с тех пор, как Шахар Села пролил горючие слезы о свой первой и единственной любви, которую сдуру потерял, и никогда больше не хотел плакать.

Отчасти, он был благодарен родителям за то, что их, вроде, не интересовали его адюльтеры. Конечно, он не мог не понимать, что они втайне мечтают о внуках, и что, возможно, настояли на его подписании договора о наследовании их юридической конторы с задней мыслью, что, когда-то, возложенная на Шахара ответственность подстегнет его к продолжению рода. Наверное, лет этак через десять, если ничего не изменится, он заключит контракт с одной из своих женщин, согласно которому та родит от него ребенка и получит полное содержание, не притязая на брак. Но в данный момент, это было далекое будущее.

В данный момент, Шахар сознательно закрыл окно в своем кабинете от шума дорожной аварии на улице, так же, как он сам был закрыт в глубине души для окружающего мира. Окружающим его миром была лишь эта груда папок на столе, экран компьютера, и проштудированные от корешка до корешка тома уголовного и гражданского кодексов на книжных полках за его спиной. Настенные часы показывали девять. Нормальное, обычное для него время. Еще часок он поработает, поставит галочки в как можно большем количестве дел, и сможет ненадолго расслабиться. А завтра… Завтра снова в бой. Ради новых незнакомых лиц и галочек.

* * * *

Внезапно зазвенел его смартфон. Увидев незнакомый номер, Шахар очень удивился. Кто это в такое время? Он не ждал ничьих звонков. Проигнорировать? И все же, любопытство взяло верх, и он ответил.

Добрый вечер, – четко произнес приятный женский голос. – Можно поговорить с Шахаром Села?

Это я, – вежливо отозвался Шахар. – С кем имею честь?

Я из компании «Рандеву» – проведение мероприятий». Несколько дней назад мы послали на ваш электронный адрес приглашение на встречу выпускников вашей школы, которую помогаем организовать. Вы получили его? Просто от вас еще не пришло никакого ответа.

Когда послали? – воскликнул ошеломленный Шахар.

Несколько дней назад, – повторила девушка на проводе. – Не могли бы вы проверить? Для нас очень важен ваш ответ.

Да, конечно, сейчас. Подождите на линии.

Шахар, сердце которого учащенно забилось, зашел в свою электронную почту и стал тщательно просматривать ее. Действительно: среди имеющих для него значение сообщений от клиентов и других адвокатских контор затесалась маленькая строка от «Рандеву», которую он, как вспомнил сейчас, не только сознательно пропустил, но и хотел отметить как спам. Хотел и не успел, так как был очень занят. И вот, ему о ней напомнили.

Щелкнув на сообщение, мужчина прочитал:

«Дорогой/ая выпускник/ца!

Мы рады сообщить тебе, что момент твоей встречи с друзьями школьных лет близок, как никогда!

Наша компания, совместно со школой, которую ты окончил/а, организует вечер выпускников, который запомнится тебе надолго.

Мероприятие состоится в четверг, 20-го июля, в здании школы.

Прием и фуршет – в 20:00.

Торжественная часть – в 21:00.

Будем рады видеть тебя с нами! Просим подтвердить твое участие в мероприятии как можно скорее».

Изумленный Шахар прочел сообщение несколько раз и задумался, забыв о представительнице компании, ждущей его на линии. Лишь негромкое ее покашливание, которым она как бы напомнила о себе, вернуло его к действительности.

Я здесь, – произнес он. – Да, я получил сообщение. Спасибо!

Когда вы сможете дать ответ? – спросила девушка.

Кто уже подтвердили? – задал встречный вопрос адвокат.

Достаточно многие, – откровенно сказала девушка. – Супруги Шломи, например. Супруги Хазиза. Керен Шарф. Офир Кармон. Знаете их?

Поскольку ответом на ее риторический вопрос послужило утвердительное мычание Шахара, она продолжила:

Может, вы хотите узнать о ком-то конкретном?

О ком-то конкретном! Шахару было точно известно, о ком бы он хотел досконально расспросить, но не решался.

В этом нет необходимости, – обтекаемо проговорил он. – Я полагаю, на этом вечере и так соберутся все.

Это было бы большим успехом, но увы, – отвечала его собеседница. – Все дело в том, что срок проведения встречи несколько неудачен. Сейчас лето, отпуска. У некоторых ваших одноклассников уже есть дети, у которых каникулы. Многие за границей. Лирон Лагами за границей. Галь Лахав тоже за границей…

Галь за границей? Вы уверенны? – уточнил взволнованный Шахар.

Так она сообщила, – бесстрастно сказала представительница «Рандеву».

Извините за бестактный вопрос: зачем же нужно организовывать встречу нашего выпуска именно сейчас, когда, как я понимаю, вам удалось собрать далеко не всех, а не подождать с ней до лучших времен? Например, до осени?

Выражая это негодование, Шахар и сам не заметил, как выдал свое напряжение своим тоном. Он был реально поражен отсутствием Галь, которая вмиг обрела для него снова дух и плоть, и не смог сдержаться. Он лишь надеялся, что не задел своим жестким высказыванием ни в чем не повинную представительницу компании, без которой приглашение на столь существенную вечеринку обошло бы его стороной. Но его опасения были напрасны.

Ваше удивление совершенно понятно, – терпеливо пояснила та, – и вы не единственный, кто нас об этом спрашивает. Дело в том, что у администрации школы свои ограничения, о которых вам, наверно, сообщат на вечере. Они сами назначили эту дату и обратилась за нашими услугами в виду невозможности организовать все самим. Вот мы и звоним лично каждому.

Понятно… – сконфуженно процедил Шахар.

Так записать вас в число участников мероприятия? Вы придете?

Молодой адвокат тяжело вздохнул. Отсутствие Галь на таком событии являлось для него лишним подтверждением проклятия, с которым он жил. В то же время, другие – те, кто косвенно связывали его с Галь, – обещали присутствовать. В конце концов, они и сами по себе многое значили.

Да, я приду. Благодарю вас, – твердо сказал он и отключился.

После этого разговора Шахар уже не мог продолжать работать. Он встал из-за стола и заходил по кабинету.

Его не покидало чувство, что все это было точно кем-то подстроено. Как будто кто-то высший подслушал его самые сокровенные мысли и чаянья, о которых он даже себе не мог высказаться. Как будто тугой и запутанный узел его страхов, страданий и одиночества, который он сам же и завязал, сейчас разрубится одним махом. А он к этому даже не был готов!

Конечно, такого рода мероприятия, как встреча выпускников, не были Шахару в новинку, но, поскольку времена уже давно переменились, и в жизнь каждого вошел интернет с его бесконечным выбором социальных сетей, в них не было особой надобности. В этих сетях, все, с кем он когда-либо пересекался, и так были налицо. Налицо были также их жизненные перипетии, их интересы, фотографии их партнеров и детей. Общение из любой точки стало более чем доступным. Каждый мог в любую минуту создать свое мероприятие в сети и отправить на него приглашения всем, кому считал нужным. Именно так он и его приятели из университета поступали, когда хотели собраться вместе. По логике вещей, его бывшие школьные товарищи должны были делать то же самое, разве что без его участия. И вдруг такое!.. Такая официальность! Такая организация! Без использования соцстетей в интернете!

Шахар поймал себя на том, что никогда не пытался находиться в этих соцсетях. Числиться – он в них числился, и все извещения оттуда исправно получал на свою электронную почту, но никогда не находил времени – или душевных сил – копаться в них и налаживать через них контакты. Ни со своими бывшими друзьями, ни с теми, с кем общался в настоящем. Поэтому, он ничего не знал не только о Галь, но и об их школе. После выпускного, его единственным желанием было поскорей все забыть. Забыть…

Чтобы убедиться, что, действительно, ничего не пропустил, Шахар еще раз тщательно проверил свою электронную почту: не поступали ли ему в последнее время извещения из соцсетей, в которые он был записан, о предстоящем вечере выпускников их школы? Пролистал на несколько недель назад. Нет! А если что-то такое и было, то, видимо, он это удалил.

Впрочем, уже не имело значения, кто являлся инициатором мероприятия: школа, или кто-то из «своих». Приходилось поверить незнакомому мягкому женскому голосу, только что отзвучавшему в его смартфоне, и обратившемуся к нему словно из недр его подсознания.

Внезапно молодой адвокат почувствовал себя крайне нелепо. Что, если он просто себя накрутил? Стоит ли придавать предстоящей встрече выпускников судьбоносное значение? Ведь все равно, Галь не придет на нее. И, наверно, не только она одна. Ну, встретится он там с Хеном и Шели, Янивом и Шири, они поболтают о том и о сем, и, – назад, в настоящее. Ничего не изменится. Будет просто приятный вечер.

И все же, привыкший держать любую ситуацию под контролем, Шахар Села определенно решил действовать. Пока не передумал или не забыл.

Он еще раз перечитал сообщение, чтобы убедиться, что не бредил, и, невзирая на поздний час, быстро набрал из конторы свою пожилую секретаршу.

Мазаль, это я. Прошу прощения за время, но вы мне нужны всего на пару слов. Это личное, – несколько смущенно заговорил он в трубку.

Все в порядке, – устало, но вежливо ответила женщина. – Я внимательно слушаю.

Пожалуйста, завтра, когда придете в офис, не занимайтесь ничем другим, кроме того, о чем я сейчас попрошу. Записываете? Итак, соберите мне из любых источников информации все, что найдете, о трех вещах: школе, которую я окончил… Знаете, какой?.. Да, написано в анкете… Отлично! Далее: о компании «Рандеву» – проведение мероприятий»… Да, так и называется… И об одном человеке… Нет, не надо о нем… Ладно, не помешает. О женщине моего возраста по имени Галь Лахав. Вот все, что мне необходимо. Все, что известно о них на данный момент. Даже если эта миссия займет у вас целый рабочий день.

Хорошо, – заинтригованно прозвучало в трубке.

И главное, Мазаль: это – строго между нами. Никто больше не в курсе.

Я поняла, Шахар, – произнесла та. – Нет проблем.

Спасибо. Спокойной ночи!

Спокойной ночи!

Ну вот. Дата встречи выпускников, двадцатое июля, выпадала через неделю. Если завтра, к концу дня, или даже послезавтра, у него будет вся необходимая информация, то за эту неделю он успеет изучить ее, переварить и подготовиться. Словно перед судом.

Пусть не своими руками, но, все же, он сделал этот необходимый для него шаг. Впрочем, у него есть объяснение возложению этой миссии на Мазаль: он был слишком занятой человек, чей график был расписан по минутам, и не мог тратить драгоценное рабочее время на поиски утраченного. В далеком прошлом он уже занимался этим дважды, причем оба раза глубокой ночью. Едва оправился потом.

Мазаль он доверял, как самому себе. Она была его расторопным и опытным офис-менеджером, несмотря на свой почтенный возраст. Девчонке, помогавшей ей в конторе, было слишком далеко до нее, во всех отношениях. Он мог бы с легкостью возложить на нее поиск информации и о других членах их бывшей шестерки, но не хотел нагружать. Хен и Шели по-любому будут там. Одед, как всегда, оставался под жирным вопросом. А о Лиат он даже думать не хотел. Она была ему как посторонняя.

Однако, ему самому тоже не помешало бы «вспомнить молодость». Все значимые детали, факты, ситуации, которые являлись неотъемлемой частью его – и их – жизни в последние школьные годы. А так же все планы, которые он для себя строил, эмоции, которые испытал. Ребята, которых он не видел уже очень много лет, и которых вскоре встретит, стали взрослыми людьми, как и он сам, но, наверняка, сохранили хоть что-то от своих прежних привычек и прежнего облика. Например, Шели обожала тогда косметику и модные тряпки. И курила. Хен, Ран и Янив тоже дымили, как паровозы. Интересно, отросла ли вновь курчавая рыжая шевелюра Хена? При их последней встрече в армии, они оба были выбриты под «ноль». Одед сочинял неплохие стихи и под самый конец школы начал встречаться с Офирой Ривлин. А что же у Галь?… У нее день рождения в этом месяце! Это – все, что он знает о ней спустя годы.

Но она все равно не приедет на встречу! К сожалению… Или к счастью?

Несмотря на свое нынешнее высокое положение, для адвоката Шахара Села было достаточно одного звонка из «Рандеву» чтобы вновь почувствовать себя мальчишкой, за внешним надежным фасадом которого скрывалась ранимая, но честолюбивая душа. Все папки на его столе значили сейчас в его глазах не больше, чем зеленая папка с его достопамятным эссе по гражданскому праву, к которой он больше никогда не прикасался. Нет, он уже явно не сможет завершить то, что наметил на сегодня! Поздно. Все эти срочные дела подождут. К тому же, для него пробил час открыть новое, неотложное, дело, которое смог бы озаглавить: «Шахар против Шахара». Ночь, которая его ожидала в его холостяцкой квартире, была лучшим временем для возбуждения этого дела.

«А не пойти ли мне чего-то выпить?» – подумал мужчина, со вздохом выключая свой рабочий компьютер и кондиционер в офисе. – «В городе кипит жизнь, а я торчу тут, как отшельник».

Он быстро собрался, погасил свет, включил сигнализацию, запер за собой дверь и спустился на лифте с десятого этажа на улицу. Его новенький «Лексус» был припаркован на подземной стоянке здания, но Шахару хотелось прогуляться. Прогуляться в какой-нибудь пивной бар, каких здесь, в центре города, было предостаточно. Если он напьется так, что не сможет повести машину домой, то доберется на такси. И утром, на работу, тоже.

Но едва Шахар оказался на проспекте, глазам его предстала невероятная картина: эвакуатор тащил по проезжей части протараненный автобус, из-за которого он раньше закрыл у себя окно, а за ними ехал свадебный кортеж. Мужчина удивленно посмотрел на богато украшенный автомобиль, в котором сидела красивая молодая пара, на сильно пострадавший транспорт, прокладывавший им дорогу, и скептически усмехнулся: «Предзнаменование? Еще бы!»

Он твердо знал: для него нет надежды. Пройдет еще десяток лет, и будет точно такая же встреча выпускников. Все останется, как всегда.

Глава 2: ТЕНИ ПРОШЛОГО

Последний раз, когда Шахар посетил свою школу, был двенадцать лет назад, месяца через два после выпускного. В тот день он зашел к завучу за распечаткой своего аттестата зрелости. Визит был коротким, хоть и доброжелательным. Школа выглядела тогда еще точно такой же, какой он ее оставил, разве что в коридорах перекрасили стены, а доска объявлений была пустой. С тех пор он, если и оказывался неподалеку, то, чаще всего, торопился по своим делам, и лишь иногда бросал поверхностный взгляд на места, где прошла его юность.

Сегодня было по-другому. Сегодня он принял вызов и явился, чтобы предстать лицом к лицу со своим прошлым. И начал он издалека.

Приехав пораньше, и припарковавшись не на школьной стоянке, а в районном центре, Шахар немного прогулялся. Близлежащие улицы и сам районный центр выглядели немного запущенными и устаревшими, но, в целом, не изменились. Те же конторки, магазинчики, кафешки, жилые дома. От всех них исходило ощущение, как от любимой старой одежды: выглядит невзрачно, но носить удобно. То же впечатление создавало и здание библиотеки. На своем же месте стоял и пресловутый телефон-автомат, который, почему-то, еще не демонтировали. Для интереса, Шахар снял трубку и прислонил к уху. Работает!

До сих пор, ничего особенного. Видимо, изменения ждали его внутри.

Молодой адвокат не ошибся. Первое, что бросилось ему в глаза, было то, о чем он всегда знал, но воочию не видел: их заветный сквер прекратил свое существование. Вообще. Он был погребен под широкой проезжей частью и тротуаром, окаймленном газоном и редкими саженцами деревьев. За тротуаром шла стена, а над ней – решетка, за которой ярко горели прожектора, освещавшие передний школьный двор. Шахар пошел вдоль стены и решетки. Там, где начинался задний двор и спуск к спортзалу, стена обрывалась, и вместо нее была только решетка с большими воротами, запертыми в этот час на замок. «Как тюрьма!» – промелькнуло в мозгу у мужчины.

Он зашагал обратно к центральному входу в школу, но и там его ждал сюрприз. У входа во двор стоял возле своей будки охранник и попросил его представиться. Шахар назвал себя и объяснил цель своего визита. Охранник осмотрел его и пропустил. «Что же это такое?» – подумал Шахар. – «В наше время всего этого не было».

Из того, что изменилось здесь с их выпускного, он узнал от Мазаль неутешительные вещи.

Слухи об истории с наркотиками, зачинщиками которой были Мейталь и Наор, все-таки, каким-то образом, распространились, и для школы настали сложные времена. Их бессменной директрисе пришлось очень понизить планку требований к потенциальным учащимся, лишь бы записывались. Но, вместе с приходом более простого контингента, упали так же и родительские взносы, и общая успеваемость учеников, и рейтинг школы. В связи с этим, у директрисы состоялось совещание в министерстве просвещения, где ей был предъявлен список претензий за слишком традиционный подход к управлению, который больше был неактуален. Говорили, что ее хотят сменить на более

молодого и инакомыслящего руководителя, а саму школу продать с торгов просветительским организациям, обещающим вернуть ее былой престиж.

Это во многом объясняло суровые меры безопасности для школы, и внезапную организацию встречи выпускников, и обращение во внешнюю компанию «Рандеву» для этой цели. Компания «Рандеву» – проведение мероприятий» действительно существовала, вот уже как несколько лет. Она занималась организацией торжеств для больших компаний и для частных лиц, включая кейтеринг. То, что школа предоставила им сама на их выпускном, было, наверно, ее лебединой песней. Сейчас ей нужен был посредник.

Информация же о Галь была самой скудной. Независимый дизайнер и фотохудожник, участница многих престижных выставок в стране и за ее пределами, Галь Лахав нигде не была прописана, и об ее семейном положении ничего не сообщалось. В интернетовских поисковиках фигурировал лишь ее рабочий сайт с подборкой лучших творений и окошком для односторонней связи.

Немного смущенный тем, что он узнал и увидел сейчас своими глазами, Шахар Села вступил на передний двор, где в глаза ему бросилось еще одно изменение: двор расширился, и частично вобрал в себя сквер. Только сквер, точнее, то, что от него осталось, уже не походил на себя. Теперь, то была небольшая сосновая рощица с декоративными низкими скамейками и подстриженными кустиками, упирающаяся в стену с решеткой.

Длинный стол с легкими закусками, сладостями, прохладительными и алкогольными напитками тянулся поперек двора. За этим столом стояло несколько юных официантов в униформе с эмблемой «Рандеву», и приветливо всем улыбались, приглашая угоститься. Из динамика лилась негромкая фоновая музыка. По всему двору и в рощице расположились небольшими группами люди, среди которых Шахар вначале никого не узнал.

Он поискал глазами своих приятелей, и вскоре увидел их. Шели и Хен, вместе с Янивом, Шири, Раном Декелем и Керен занимали одну из скамеек в рощице. Они частично стояли спинами к нему и были заняты разговором, потому не заметили его. Шахар медленно подошел к ним.

Дружище Шахар! Неужели это ты? – воскликнул Хен, раскрывая ему объятия.

Не может быть! Собственной персоной! – прибавили Ран и Янив, и сделали то же самое.

Очень рад видеть вас, ребята, – сердечно произнес Шахар, отвечая на приветствия мужчин, после чего расцеловался с женщинами. – Шели, ты неотразима, как всегда!

Спасибо, дорогой, – широко улыбнулась та, становясь возле своего спутника жизни.

Они почти не изменились, но, все-таки, годы сказались на них. Хен раздался в плечах, и его рыжие кудри, хоть и отросли после их последней встречи, были подстрижены в армейском стиле. К тому же, в них появилась проседь. Шели, которую Шахар видел в последний раз с каштановым цветом волос, снова стала блондинкой. Даже больше: мелированной блондинкой. Плотный слой тонального крема на лице не скрывал ее тончайших «гусиных лапок» у уголков глаз. Те же легкие морщинки были и на лице у Керен. Ран Декель отрастил усы, а Янив – бороду. Шири раздобрела, что было заметно даже под ее просторным платьем.

Почему ты не сообщил нам, что будешь? – спросил Хен.

А ты? Если бы мне не позвонили из «Рандеву» неделю назад, я бы не узнал об этом вечере, – ответил Шахар.

Не только ты один, – сказала Керен. – Они слишком многих застали врасплох.

А многие пришли?

Задавая этот вопрос, Шахар уже обратил внимание на других своих бывших одноклассников, разгуливавших по двору. Вон Ави Гросс, уже с двойным подбородком и начинающий лысеть. Вон Моран и Тали, бывшая шпана, которые, как и тогда, носили драные джинсы и надменно держались вместе. Вон Офир Кармон, чьи длинные, распущенные волосы придавали ему богемный вид. Вон те, что учились в параллельных классах. Между ними мелькали фигуры постаревших педагогов, среди которых Даны Лев не было видно.

Около половины, – ответила Керен. – Некоторые отпали в последний момент. Например, Наама. У нее заболел ребенок.

Эрез тоже не смог, – вставил Ран. – Уехал куда-то со своей подругой. Оплаченный заранее отпуск. Хотел прислать вместо себя Авигдора, но тот уперся.

Я слышала, он плохо кончил, – заговорила Шели.

Совсем плохо, – цинично закивал Ран. – Хуже просто не бывает. Он ударился в религию.

Все захохотали.

Все понятно, – прыснул Хен. – Теперь ему с нами тесно. Хорошо еще, что хоть Эрез с ним общается.

Иногда общается, – уточнил Ран и прибавил: – Честно признаюсь, я и сам уже с немногими в контакте. И, если бы не эта встреча, то я и не вспомнил бы об Авигдоре. Кстати, Эрез и я работаем в той же области. Поэтому, когда пересекаемся, делимся сплетнями.

А кем вы оба работаете? – поинтересовался Шахар.

Программистами.

Я тоже работаю в сфере компьютеров, – встряла Керен.

А мы с Шири открыли собственный бизнес по продаже стройматериалов, – похвастался Янив. – Я – директор, Шири – мой верный секретарь и счетовод. Пока еще не расширились. Сотрудничаем с частными подрядчиками.

А давно вы женаты? – спросил у них Шахар.

Не так давно, как наши дорогие Хен и Шели, но тоже не заставили себя долго ждать, – улыбнулась Шири. – Видимо, и наши школьные отношения были нам суждены, и переросли в нечто большее.

Дети?

Пока один, – не без удовольствия сказал Янив.

Ну, а я, по-прежнему, на службе, – гордо заявил Хен, чувствуя, что подошла его очередь. – Майор инженерных войск. У моей Шели – салон красоты. И у нас уже трое ребятишек!

Которых было не на кого оставить, – с укоризной заметила ему жена. – Если бы твои не согласились сегодня посидеть с ними, вы бы нас тут не увидели.

Глупости! – бросил Хен, обнимая ее. – Мы явились бы по-любому. В крайнем случае, нашли бы им няньку. – И, вновь переключая внимание с беспокоящего Шели вопроса на Шахара, спросил: – Ну, а ты-то, что нам расскажешь? Добился ли всего, о чем мечтал?

В его тоне сквозила легкая ирония, но Шахар спокойно, с улыбкой, ответил:

Можно сказать. Я – адвокат, у меня своя контора. Свою вторую половину еще не встретил.

Шели и Шири многозначительно переглянулись. Шахар уловил их взгляды, но не отреагировал.

В душе он был доволен тем, что все обиды и размолвки между ним и его бывшими товарищами, за прошестивем лет уже ничего не значили. Он был рад их непринужденному разговору. Ему было интересно узнавать новое о старых знакомых, ни один из которых еще не использовал в отношении него ни одно из его бывших прозвищ, хоть и мог сделать это, по старой памяти. Он бы нисколько не обиделся. Может, это даже вызвало бы у него ностальгию.

Двор и роща постепенно заполнялись. Хотя время приближалось к началу торжественной части, которая, судя по всему, должна была пройти внутри школы, никто никуда не спешил. Разговоры вокруг становились все громче, и, соответственно, музыка из динамика.

Их бывшая учительница биологии, «носатая» Хая, подошла поприветствовать их. Общение с ней заняло лишь несколько минут, так как помимо дежурных фраз, произносимых в таких случаях, им было не о чем поговорить и что вспомнить.

Где наша Дана? – со вздохом спросила Шири, когда Хая отошла. – Кто-нибудь знает о ней?

Я – ничего, к сожалению, – покачал головой Шахар, сознавая, что мог бы выяснить через Мазаль и о том, что сталось с их любимой классной руководительницей.

Думаю, она никогда не вернется сюда, учитывая все то, что ей пришлось здесь вытерпеть, – предположил Хен. – Посмотрите: все училки, которых мы видим, все эти стареющие клячи, которые в этот момент лебезят своим бывшим балбесам, то бишь нам, – это приближенные директрисы. Не исключено, что она сама же и позвала их сюда.

Ишь ты! Значит, здесь даже на встрече выпускников все еще процветает закон исключения? – фыркнул Янив.

Видимо, да, – подтвердил Хен. – И, видимо, поэтому, несмотря на все усилия «Рандеву», или как оно там называется, наших пришло так относительно мало… Эй, кого я вижу?

К ним приблизилась пара: высокий темноволосый очкарик, и довольно щуплая молодая женщина с замкнутым лицом и копной светлых волос.

Одед! Вот так неожиданность! – снова заголосил Хен и бросился обнимать его.

Все, включая Шахара, последовали его примеру.

Всем добрый вечер! Я соскучился за вами, – воодушевленно сказал вновь прибывший. Затем он представил свою спутницу: – Моя жена, Эйнав.

Привет, – поприветствовали ее Шели, Керен и Шири, подставляя ей щеки для поцелуя.

Эйнав ответила на дружеские жесты бывших одноклассниц своего супруга весьма сдержано. По ней было видно, что она явилась «за компанию».

На самом деле, сейчас у всех на языке вертелся вопрос, что же сталось с Офирой Ривлин, но никто не осмелился задать его в присутствии жены Одеда.

Ты – настоящий кладезь сюрпризов, – заметил Хен, как встарь хлопая его по плечу. – Мы и не знали, что ты женился. Почему?

Мы свадьбы не делали, – пояснил тот. – Нам хотелось спокойной росписи, без шума.

Да, – поддержала его Эйнав, демонстративно беря за руку. – Мы улетели на курорт на шесть ночей. Там и оформили отношения. Море удовольствия и существенная экономия средств, вместо изматывающего мероприятия.

Шели и Хен, сыгравшие шикарную свадьбу, а так же Янив и Шири, которые тоже устроили себе громкое торжество, обменялись улыбками.

Мы рады, что наш застенчивый друг встретил спутницу жизни, разделяющую его взгляды, – сделал ей комплимент Янив. – Помню, мы всегда утомляли его своими пьянками.

Спасибо, – поблагодарил за себя и за жену Одед, и, оглядевшись вокруг, спросил: – Ждем кого-то еще?

Мы только что это обсуждали, – сказал Ран Декель. – Все наши, кто должны были прийти, уже в сборе.

Разве? – удивился Одед. – Кажется, нескольких не хватает.

Не нескольких, а очень многих, – возразила Керен. – У Наамы заболел ребенок, поэтому она не смогла. Эрез в отъезде. Авигдор, ставший теперь глубоко верующим, отказался. Лирон за границей.

И Галь за границей, – подхватила Шели.

Галь за границей? – вздернул брови Одед.

Шахар подавил вздох. Наконец-то они заговорили о настоящих отсутствующих!

Да. У нее срочный проект, или что-то в этом роде, – затараторила Шели. – Вы ведь знаете, она – известный дизайнер.

Я всегда желал ей успехов, – взвешенно отреагировал Одед, и, после короткого молчания, прибавил: – А Лиат?

Лиат? – передернуло Керен, на лице которой сразу вспыхнула насмешка. – Лиат слишком умна, чтобы сюда прийти!

Ее сарказм был встречен кривыми ухмылками и сухоньким смешком.

Даны Лев тоже с нами нет. Непонятно, почему, – вставил слово Шахар, которого появление Одеда словно отодвинуло в тень.

Разве ты не знаешь? – с улыбкой отвечал ему сам вновь прибывший. – Наша Дана Лев –профессор литературы, доктор наук. Преподает в университете.

Вот как! – радостно всплеснул руками Янив. – Значит, она тогда сделала правильный выбор. Действительно: что ей здесь ловить?

Наверняка, ты учился у нее, – предположила Шири, обращаясь к Одеду.

Нет, – покачал головой тот. – Я, всего-навсего, библиотекарь. А Эйнав работает в банке.

В отделе ипотек, – уточнила Эйнав.

Закончив с обменом личной информацией, бывшие соученики некоторое время молча глядели друг на друга. С их подростковыми обликами и выходками было покончено. Все они были теперь достойными представителями среднего класса, устроенными в карьере. Некоторые из них создали семьи. Жизнь удалась.

Пойдемте выпьем, пока там еще хоть что-то осталось, – предложил Ран Декель, указав на бар.

Его предложение было принято, и они двинулись к центру двора.

Пиво есть? – спросил Хен, подходя к бару.

Пива нет, – вежливо ответила стоявшая там девушка. – Есть белое и красное вино, мартини, текила со спрайтом и фидж.

Сойдет и белое вино, – махнул рукой Хен. – Мы все за рулем, не так ли?

Вся компания закивала. Спустя минуту, улыбчивая официантка из «Рандеву» разливала вино по их пластиковым стаканам.

Они отошли в сторону от бара, чтоб не толкаться с другими желающими угоститься, и встали в кружок. Шели, Хен, Ран и Янив запалили сигареты.

Что курите? – полюбопытствовал Одед.

Все то же самое, «ЛМ». Ну, за встречу! – сказал Хен, поднимая руку со своим вином и сигаретой.

За нас! – воскликнула Шели.

За наши успехи! – не остался в стороне Шахар.

Они выпили, и какие только воспоминания не всплывали в них сейчас! Для того, чтоб описать их ностальгию по всем школьным вечеринкам, в которых они принимали участие, по их совместным времяпрепровождениям и поездкам, по их незабываемому выпускному, не хватило бы красноречия всех мастеров слова в мире. В их времена, никому из администрации школы и в голову не пришло бы обращаться к услугам посторонней коммерческой организации в проведении мероприятия для учащихся. Они все делали сами, своими руками. Поэтому, все они, так или иначе, остались друг для друга «своими».

Приятно было узнавать друг в друге знакомые черты. Приятно было сознавать, что, невзирая на столько лет порознь, им все еще было о чем поговорить и что вспомнить. Еще приятней было ощущать, что взрослая, самостоятельная жизнь как будто расставила точки над «и» в их сложных школьных взаимоотношениях. Это уже были не только члены бывшей – разбитой – шестерки и их окружение. Это были личности, равные в своих возможностях и своих обстоятельствах, уважающие друг друга.

И все-таки, все они были друг для друга тенями прошлого. И этот вечер, вызвавший у каждого из них столько волнений, несмотря на свою кажущуюся праздничность и легкость, был, к сожалению, лишь блеклой тенью того, что было еще живо в их сердцах и их памяти.

Вскоре всех присутствующих во дворе попросили пройти в здание школы. Гадая, в какой же ее части пройдет торжественная церемония, товарищи последовали за другими по коридору, отвечая на рукопожатия встреченных знакомых. Ко всеобщему удивлению, их привели к… спортзалу!

Неизменный коридор. Неизменный спуск к спортзалу. Неизменная традиция. Неизменный корпус экстерновских классов, при виде которого Шахар болезненно отвел глаза.

Спортзал был оборудован скорее официально, чем роскошно. Низкие скамьи и пластмассовые стулья расставили рядами. У одной из стен возвышалась эстрада с микрофонами и аппаратурой, а рядом – белый экран. Все это напоминало обстановку конференцзала, а не помещения, где когда-то проводились дискотеки.

Товарищи заняли одну из передних скамеек, причем Одед и Эйнав скромно примостились сбоку. Шели положила голову на мощное плечо своего мужа, а перед мысленным взглядом ее проносились все сделанные ею и другими соучениками декорации из простых канцелярских материалов, которые когда-то украшали этот спортзал на их вечеринках. Почему же она не стала дизайнером, как Галь? Наверно, потому, что всегда видела в оформительстве просто приятный досуг, а не призвание. Зато теперь она «оформляет» головы и прочие части тела своих многочисленных клиенток.

Под всеобщие аплодисменты, директор, одетая в длинное черное платье, подчеркивавшее ее хищный профиль, вышла к микрофону. С нею была их бывшая завуч, ставшая ее заместителем.

Приветствую вас, дорогие выпускники! – громко произнесла она. – Я имею честь принимать вас в нашей школе спустя целых двенадцать лет. Все ли вы здесь?

По рядам пронесся утвердительный рокот. Все, кто собирались быть здесь, присутствовали. Лес голов, за которыми с трудом угадывались проплешины этого леса.

И как мне теперь обращаться к вам? – пошутила директор. – «Дамы и господа»?..

Дружный хохот.

…Или, все же, «ребята»?

Ребята! – выкрикнул кто-то из зала, и его поддержали.

Ну, как угодно, дамы и господа! – ухмыльнулась директриса и продолжила: – Дорогие мои! Лично для меня наша встреча имеет огромное значение. Путь, который мы прошли вместе с вами, не остался бесследным. Мы, ваши наставники, очень многое почерпнули от вас, как, надеюсь, и вы от нас. И, глядя на вас в эту минуту, я вижу зрелых, автономных, сильных, красивых, перспективных людей, от которых зависит наше настоящее и наше будущее. Эту надежду, как вы помните, я выразила вам на вашем выпускном вечере, и рада поделиться с вами моими впечатлениями: вы не подкачали! Аплодисменты вам!

Снова овации и гул одобрения по рядам.

Она абсолютно не изменилась, – шепнул Хен Шахару, сидевшему рядом с ним. – Все те же лозунги и та же демагогия.

Шахар молча кивнул. Он был с ним согласен.

Есть ли среди вас те, кто уже создали семьи? – раздалось с эстрады.

Добрая половина рук взметнулась вверх.

А у кого высшее образование?

На этот раз рук стало больше.

А кто занимают руководящие должности?

Я! – визгливо крикнул Янив в своей старой мальчишеской манере, обратив внимание всех на себя.

Опешившая Шири легко толкнула его в бок и смущенно завертелась по сторонам. Со всех сторон слышался доброжелательный смех.

Значит, мы не ошиблись в вас, – довольно заметила директриса, и предоставила слово своей заместительнице, которая раньше была их завучем.

Та тоже произнесла немало добрых слов в адрес собравшихся. В основном, она впомнила, какими школьниками они были, как выглядели их коридор и классы, и сколько времени у нее занимало обойти их классы с журналом в руках. С журналом, который с тех пор вышел из обихода.

Когда она закончила, директор снова взяла микрофон.

Традиция устраивать встречи выпускников в нашей школе – новая, – заявила она. – Именно ваш выпуск стал первым участиком этой традиции. Школа благодарит компанию «Рандеву» – проведение мероприятий» за посильное участие в организации нашей встречи. Полагаю, вы все хорошо выпили и закусили на переднем дворе. Это – кейтеринг, предоставленный нам компанией «Рандеву». Компания «Рандеву» готова к сотрудничеству с любым из вас в любое удобное для него время.

Рекламное отступление ораторши было встречено аплодимсентами, менее энергичными, чем все прежние. Коммерческая компания «Рандеву» была одной из многих, а их школа – единственной.

Вы, наверно, спрашиваете себя, почему именно ваш выпуск стал первым участником новой традиции, – перешла к делу директор. – Дело в том, что в разговорах между собой мы – учителя и администраторы – называем его легендарным. И на это есть причины. Полагаю, все заметили, насколько школа изменилась. Ее окрестности, ее передний двор, ее облик… Все это случилось из-за вас, точнее, благодаря вам. Именно ваш выпуск помог нам раскрыть глаза на то, чего нам здесь не хватает, какие изменения необходимы, чтобы соответствовать духу нового времени. Ничто уже не осталось здесь, как прежде, после вашего завершения учебы. И, признаюсь, мы очень скучали за вами! Так скучали, что вот, позвали! Этот вечер принадлежит вам. Наслаждайтесь им, а мы насладимся общению с вами.

«Как обтекаемо»! – пронеслось в голове у Шахара. Уж он-то понимал причину, по которой их злосчастный выпуск стал «легендарным», и по которой всё, на что он обратил внимание до того, как их пригласили в спортзал, стало другим. И не только он один знал или заметил это: лицо Одеда выражало грустную задумчивость, а Хен и Шели потесней прижались одна к другому.

В зале погас свет и зажегся экран. Перед глазами выпускников пронесся видеоряд нарезок с их выпускного вечера и других мероприятий, запечатленных тогда на пленку. Это тоже напоминало театр теней. Только тени эти были на двенадцать лет моложе, и некоторые не могли поверить в свое собственное тогдашнее поведение. Это выражалось в реакциях публики и в продолжительности хлопков по окончании видеоряда.

После этого, свет зажегся вновь, и на эстраду вышел один из выпускников с фонограммой. Он исполнил несколько популярных песен тех лет. Наверно, по договоренности.

Эх, Янив, где там твоя гитара? – тихо спросил Ран Декель у своего соседа по скамье.

Не играю уже. Нет времени, – так же тихо ответил Янив.

Пока звучали песни, Шахар использовал момент, чтобы получше разгадать истинное настроение директора. Она явно пыталась выдать желаемое за действительное. Никакие ее заявления, улыбки и позы не могли скрыть от молодого и проницательного адвоката то, что она должна была, но не могла честно сказать собравшимся: что ситуация школы, и ее личная, как руководителя, были хуже некуда. Это было неудивительно. Ведь для их столь же легендарной директрисы, как всегда, была важней не суть, а видимость происходящего в ее школе. Полная противоположность тому, что пыталась донести до них Дана Лев на протяжении всего их последнего учебного года.

Он лично не видел контингента, который пришел сюда на смену им. Узнал о бюрократических сложностях школы и, собственно, директрисы, со слов своего офис-менеджера. Не успел вникнуть в настоящие причины, по которым многое здесь пошло на дно. Но почувствовал, что из обители знаний и свободы, школа превратилась в красивое место заключения для учащихся. Или же здесь старались соответствовать общепринятому в последнее время стандарту. Стандарту, угробившему все, что было в ней яркого и самобытного. Этой встречей, директриса как будто устроила довольно искусственные проводы самой себе, при участии тех, во времена учебы которых начался закат ее правления.

Шахар Села украдкой взглянул на свою компанию. Судя по всему, его товарищи испытывали те же самые чувства. Лишь Эйнав, новенькая среди них, и не относящаяся к их школе, смотрела на эстраду с деланным интересом, и все время держала Одеда за руку. «И для чего он ее привел?» – с удивлением подумал Шахар. – «Ведь она не имеет никакого отношения к происходящему».

Когда отзвучал последний аккорд последней песни, директор вновь надела маску приветливого оптимизма, взяла микрофон, поблагодарила певца и обратилась к залу:

Кто-нибудь хочет выйти сюда, сказать что-нибудь?

Двое или трое встали со своих мест и поднялись на эстраду, чтоб поблагодарить за возможность увидеться вновь и провести ностальгический вечер в прекрасной обстановке. Несколько учителей вышли следом за ними и выстроились на эстраде в ряд, чтоб поприветствовать всех своих бывших «балбесов», как раньше выразился Хен, и что-то добавить от себя. На этом церемония в спортзале завершилась.

Шахар, Хен, Шели, Янив, Шири, Керен, Ран Декель и Одед, который вел Эйнав, двинулись по привычному для них пути наверх. Раздевалки. Лестница. Коридор. Поток людей, когда-то близких им, и беседы, сливающиеся в общий шум. И «детское» время – время, когда их школьные вечеринки были еще в самом разгаре.

Заглянем в наш класс? – предложила Шели.

Ее идея была принята. К счастью бывших одноклассников, дверь их последнего класса, как и другие двери, не была заперта.

Белые, без намека на какие-либо украшения, стены. Интерактивная доска, намного короче той, на какой писали мелом они. Новые чистые парты с перевернутыми на них новыми стульями. Вместо вентиляторов под потолком – кондиционер. Лампы дневного света. Решетки на окнах. А так, то же самое помещение. Из которого словно вынули душу.

Шахар на мгновение зажмурился и снова открыл глаза. Ему показалось, что он видит их, всех шестерых: себя, Галь, Лиат, Одеда, Шели и Хена на привычных своих местах. Не тех, которые им пришлось занять после устроенной Даной Лев пересадки. И что шпана, во главе с Наором, сидит, где всегда сидела, и грозит им оттуда. И что Дана Лев стоит у доски и, как тогда, призывает их к человечности. И что время замерло.

Он даже не предполагал, что мог так стосковаться по тем временам! Воспоминания и эмоции, которые он спрятал глубоко в себе, и ключи к которым выбросил, дали о себе знать с отрезвляющей силой. Да, его отрезвила минутная галлюцинация! «Бывают и бессрочные связи», – слова Одеда, тогда еще мечтательного, невинного юноши, в данную минуту стоящего возле него со своей женой. У Шахара и тогда, после того, как он впервые услышал от него эту фразу, были всю ночь напролет галлюцинации.

А ведь он за весь вечер даже не выпил толком! В последний раз он охмелел в городском баре на прошлой неделе, когда получил приглашение от «Рандеву», а сюда решил прийти как гранит. Увы, гранит, все-таки, дал трещину.

Ты в порядке? – участливо спросил Одед, от которого не ускользнуло волнение Шахара.

Да. Спасибо! – поблагодарил тот, приходя в себя, и пожал ему руку.

Двигаем? – произнес Хен, которому эта обстановка стала в тягость.

Покинув школу последними, и оказавшись на стоянке, они все еще не могли разойтись, так как еще не исчерпали свою встречу. Сильное ощущение недосказанного, невосполненного за все годы разлуки удерживало школьных приятелей вместе, несмотря на то, что официальное мероприятие, точно волшебная сказка, закончилось, и обыденность каждого из них напомнила о себе. Кому-то нужно было к детям. Кому-то завтра на работу.

Хен вновь достал пачку «ЛМ» и предложил ее Рану и Яниву, которые взяли у него по одной. Шели на этот раз от курения отказалась.

Нам нужно собраться снова, в более интимной обстановке, – озвучил их общую мысль Хен, с наслаждением делая затяжку. – Здесь, при всем уважении, было все пробегом. Надо бы пообщаться спокойно и обстоятельно.

Я за! – поддержал Ран Декель.

Мы не откажемся, – подхватили Янив и Шири.

И когда? – спросила у мужа Шели.

Чем скорее, тем лучше, – отозвался, обнимая ее, тот. – Пока я еще могу использовать свои отпускные. Как насчет следующей недели?

А на кого детей оставим? Опять на твоих? – в сердцах воскликнула Шели.

Дорогая, я не понимаю, почему ты так волнуешься? – успокоил ее Хен. – Да, можно снова на моих. Я сам с ними поговорю.

Шели, ты поражаешь меня! Ты никогда раньше не была такой, – с улыбкой заметил Шахар, которому пришлось быстро решать, готов ли он принять предложение Хена и окунуться в свое прошлое с бывшими друзьями еще раз.

Просто раньше я никогда не была матерью, – резонно, но немного резко, ответила Шели.

Как и все другие, Шахар не расспрашивал о причинах напряжения Шели по поводу детей. У нее есть ее муж, Хен. Они разберутся.

А Эйнав сможет быть с нами? – замолвил слово Одед, чья супруга не выпускала его руку из своей.

Компания переглянулась. Эйнав не произвела ни на кого из них благоприятного впечатления, но положение обязывало.

Конечно! Если она захочет, – сказала Керен. – Надеюсь, тогда мы и познакомимся поближе.

Эйнав ответила натянутой улыбкой.

Где же мы встретимся в следующий раз? – проговорила Шири.

Как насчет «Подвала»? – загорелся Хен, которому очень захотелось тряхнуть стариной.

«Подвала»? – поразился Ран Декель. – Разве ты не в курсе? «Подвала» больше не существует.

Как это?! – вскричали все хором.

А вот так. Его перекупили и переименовали. Сейчас это место называется «Бар-бильярд». Соответственно, бильярдные столы там остались, но об интерьере и кухне не спрашивайте.

Вот так ошеломляющая новость! К такому никто не был готов. Каждый из них был настолько занят собственной жизнью, что даже не потрудился с тех самых пор посетить их любимый паб! То, что школа претерпела изменения, знали все, но именно «Подвал» казался всем неприкосновенным и вечным.

Да ты хоть «Сараем» его назови! – вспыхнул Хен, обращаясь к Рану. – Или «Погребом»! Для меня «Подвал» всегда будет «Подвалом»! И то, что там еще есть бильярд, лично меня очень окрыляет. Буду рад поиграть, как раньше. Помнишь, Шахар? – обернулся он к молодому адвокату, который молча ему кивнул. – Значит, договорились? – обвел он глазами всех, и прочел ответы по глазам своих товарищей.

Вот мои визитки, – сказал Шахар Села, давая в руки каждому по одной визитной карточке, которые он извлек из своего бумажника. – Пожалуйста, свяжитесь со мной накануне. Если у меня в конторе не будет ничего неотложного, я приду.

Ты в своем репертуаре, – критично заметил Хен. – Ладно, я позвоню тебе.

Обнадеженные тем, что у их встречи будет продолжение, бывшие соученики стали прощаться.

Раньше школа предоставляла им подвозки. В худшем случае, они, с этого же места, ловили такси. Сегодня каждый прибыл своим ходом.

Шели и Хен направились к своему «семейному возу» – громадному «Субару Форестер». У Одеда и Эйнав была скромная «Кая Рио». У Янива и Шири – рабочая «Рено Экспресс». Ран Декель взялся подбросить Керен, чья машина находилась на ремонте, на своей лизинговой "Хьюндай".

Шахар, ты как? – недоуменно спросила Шели, видя, что тот остался стоять на опустевшей школьной парковке.

Я пешком, – пошутил Шахар, и сразу прибавил: – До районного центра.

Почему?

Я всегда начинаю издалека. И далеко захожу, – сыронизировал оставшийся в одиночестве.

Возвращаясь в районный центр, где его ждал его «Лексус», он подытоживал сам себе этот вечер. Прошел ли он именно так, как он рассчитывал? И да, и нет. Да, потому, что после него осталось приятное послевкусие. Нет, потому, что чего-то в нем, все-таки, не хватало. Дело было не столько в отсутствии Галь или Даны, сколько в едва ощутимом пренебрежении к выпускникам, невзирая на все старания угодить. Во всяком случае, те же самые стены и решетки, оградившие оба школьных двора, и тот же самый бетон, похоронивший под собой их сквер, отделяли теперь его сердце от этого дорогого ему места. Оно уже не принадлежало ему. Давно. И встреча именно их выпуска была первой и последней. Хорошо, что хоть общение с теми, кто были рады его увидеть, продолжится!

Завтра он обязательно вознаградит Мазаль за добытую ею информацию, благодаря которой он пришел сюда подготовленным. Скорее всего, подарит ей оплаченный выходной.

* * * *

Как тебе было? – спросил Одед у Эйнав, когда они переступили порог своей трехкомнатной съемной квартирки.

Немного непривычно, а так ничего, – сказала она, приглаживая свою растрепавшуюся светлую копну волос. – Но я рассчитывала на большее.

Если честно, я тоже, – признался Одед.

Он сейчас удивлялся самому себе. Почему это ему так живо вспомнились их прежние школьные мероприятия? Настолько, что он сразу, не раздумывая, принял приглашение «Рандеву»? И почему он рассказал о них Эйнав, чем вызвал и ее желание поучаствовать в его встрече выпускников? Самое странное: это не он настоял на участии Эйнав, а она сама приняла такое решение.

Ты бы могла отдохнуть дома, – продолжил он свою мысль, направляясь на кухню. – Завтра тебе на работу.

Я достаточно отдохнула, – ответила она, подходя к нему, – и скоро лягу. Я, действительно, не могла побороть свое любопытство.

Но ведь тебя не привлекают вечеринки!

Твои – привлекают, – твердо произнесла Эйнав и добавила: – У тебя симпатичные друзья.

Одед возился со слипшимися ломтями сыра, из которых собирался приготовить себе тост. Реплика жены дошла до него лишь через несколько мгновений.

Тебе бы хотелось подружиться с ними? – поинтересовался он в ответ.

Подружиться – это очень сильное слово, – усмехнулась Эйнав. – Познакомиться поближе – наверно да. А тебе бы этого хотелось?

Мне будет очень приятно, если вы найдете общий язык. Сделать тост и тебе?

Эйнав кивнула и принялась нарезать салат из овощей. Все-таки, после кейтеринга «Рандеву», оба они остались голодными.

Очищая морковь от кожуры, она вновь заговорила:

Помнишь, ты мне рассказывал о своих школьных друзьях? Я запомнила несколько имен, которые ты называл, а сегодня увидела их. Вы всегда были такими… сплоченными?

Одед едва не разразился горьким смехом. Сплоченными!

Дорогая, как и у всяких школьников, у нас была довольно бурная жизнь. По окончании школы одни отдалились, другие, наоборот, сблизились. Я, например, ни с кем не общался после выпускного, до сегодняшнего вечера. У нас с тобой – своя жизнь, у них – своя. Сегодня мы опять собрались и пообщались по душам. И, если тебе показалось, что мы – одно целое, то для нас это лишь комплимент, – объяснил он как можно более уклончиво.

Да, мне так показалось, – подтвердила Эйнав. – Просто мне не с чем сравнивать. У меня не было такой компании и таких воспоминаний. Никогда.

Одед Гоэль, до сих пор не посвятивший ее в подробности своих отношений со своей пресловутой шестеркой, и даже не собиравшийся это делать, промолчал. Он знал свою замкнутую и властную спутницу жизни достаточно хорошо, и чувствовал, что это им обоим ни к чему.

А в «Подвал»… то есть, в «Бар-бильярд» пойдешь со мною за компанию? – как бы невзначай проверил он ее.

Поживем-увидим, – последовала реакция. – Во всяком случае, теперь я знакома с твоими товарищами. Пусть еще очень поверхностно, зато лично.

Тосты и салат были уже готовы, электрочайник закипел, и муж и жена сели вместе поужинать. За столом не произносилось слов. Каждый думал о своем.

Я спать, – заявила Эйнав после короткой трапезы. – Ты тоже? – обратилась она к мужу.

Нет, я еще немного почитаю, – отозвался тот. – Завтра высплюсь. А тебе рано подниматься.

Не задерживайся, – попросила его жена и поцеловала в губы. Ее серьезные зеленые глаза встретились с мягким взглядом медовых глаз мужа за стеклами очков, которые тот носил со студенческих лет. – Спокойной ночи!

Спокойной ночи!

Пока она готовилась ко сну, Одед собрал, помыл и вытер их посуду. Когда же она легла, он зашел в комнату, служившую им кабинетом, плотно закрыл за собой дверь, сел в свое любимое кресло перед компьютерным столиком и погрузился в размышления…

…Чем была для него любовь? Уж не чем-то ли вроде темно-серой вуали, покрывавшей его лицо и всю его жизнь? Вначале он боготворил Галь Лахав, ставшей наиболее ярким, но и наиболее травматичным воспоминанием его юности. Потом, на протяжении десяти лет, он строил отношения с Офирой Ривлин, к которой был искренне привязан. И только в прошлом году женился на Эйнав Ганор, которая создала с ним пусть не самую романтичную, но достаточно эффективную пару. Параллельно со всем этим, он отслужил свои положенные три года писарем при военном штабе, получил высшее библиотекарское образование и работал в одной из центральных библиотек города.

Такой, в общих чертах, была его личная биография. Вполне успешная и достойная биография тридцатилетнего мужчины. На первый взгляд. А на самом деле…

…После окончания школы, он потерял из виду всех своих шестерых товарищей. Шели и Хен – даже эти его безусловные друзья – перестали выходить на связь ввиду их баснословной занятости. Шахар отдалился сам, а Галь, согласно своему выстраданному решению, Одед усиленно старался забыть. Единственной его школьной знакомой, которую он не хотел больше видеть ни под каким предлогом, была Лиат. Его желание осуществилось: Лиат исчезла, словно ее проглотила земля. Дана Лев, после увольнения, начала новую жизнь, и он названивать ей стеснялся. Таким образом, в его представлении, все забыли о нем, либо потеряли к нему интерес.

Офиру он не мог назвать героиней своего прошлого, даже невзирая на то, что они тоже учились в одном классе. Их роман начался совсем незадолго до выпускного, и укрепился уже после школы. Поэтому Одед всегда относил ее к своему настоящему.

Можно было с точностью сказать, что Офира заменила ему многих. Она была простой в общении, деликатной, легкой на подъем, но в то же время рассудительной и цепкой. Одед ощущал, что его подруга и первая сексуальная партнерша крепко держала его в своих ласковых руках, хотя и не навязывалась ему. Он прикипел к ней. С нею он наверстал все, что раньше отвергал по причине застенчивости и одиночества. Вместе они ходили в походы, ездили на экскурсии, посещали места развлечений, брали от жизни все удовольствия, какие только могли взять. Инициатором почти всех их времяпрепровождений была Офира, но он охотно откликался на каждое ее предложение. Более того: часто Офира давала ему вовлекаться в их совместные планы настолько, что он чувствовал себя руководителем этих планов.

Родители юноши были безмерно довольны. Да, он начал немного позже, чем другие, зато с кем! После кошмарной истории с Галь, появление Офиры в жизни их сына было наивысшим благом, какое они только могли ему пожелать. Эта девушка очаровала не только самого Одеда, но и всех его близких. Все, кто видели эту пару, желали ей счастья на долгие годы.

Пройдя армию, – Одед – клерком в штабе, а Офира – в армейской пресс-службе, – и подсобрав денег, оба отправились в долгое путешествие, после которого собирались определиться с будущими профессиями, найти совместное жилье и начать учебу в ВУЗах.

На этом романтика и закончилась.

Было бы логичным предположить, что Одед, наконец-то, найдет себя в области, которую всегда любил, и к которой был способен – в литературе. Но судьба сыграла с ним дурную шутку: вместе с приходом Офиры в его жизнь, он перестал писать. Как будто бы благополучное партнерство и неожиданная легкость бытия уничтожили в нем поэта. Ему, без сомнения, нужна была Галь и все, что было с нею связано, чтоб создать хотя бы одно четверостишье. После выпускного, юноша, по привычке, еще писал, но его стихи были уже лишены той страстности, какая преобладала в них раньше. То были скорее инерционные произведения, через которые красной строкой проходила тема ностальгии. Они выходили из под его пера все реже и реже, пока не сошли на нет.

Надо было отдать должное Офире: она не особо углублялась в его творчество. Он себе пишет – ну и на здоровье! Правда, однажды она спросила Одеда, посвящает ли он и ей какие-нибудь стихи. На это он честно ответил, что нет, потому, что хочет, чтобы Офира была с ним здесь и сейчас, а не жила единственно в его стихах. В них, подчеркнул он, слишком мало позитива, тогда как Офира – это лучшее, что есть в его жизни. Девушка не обиделась. Она тоже хотела, чтобы Одед был с ней в реальности, а не в своем воображении.

Тем не менее, когда вопрос о будущей профессии стал ребром, Одед оказался перед нелегким выбором. Стихов он больше не писал, и даже не ощущал в себе прежнего призвания ни к поэзии, ни к прозе. Заниматься исследованиями он не любил. Работать учителем литературы в старших классах казалось неплохим вариантом, но перед глазами у молодого человека стоял печальный пример Даны Лев. Он не питал никаких иллюзий относительно системы, в которую мог попасть. И, даже зная, что у него, в отличие от Даны, никогда не хватит душевных сил на открытую борьбу с этой системой в случае чего, он не рисковал. В то же время, ни одна из более точных профессий его не привлекала. Поэтому, для того, чтоб состояться как специалист, при этом не ломая себя, Одед остановился на чем-то среднем между литературой и остальными гуманитарными профессиями: библиотекарстве. Там же, на факультете, он узнал о назначении Даны Лев на профессорскую должность, но так с нею и не пересекся.

Что касалось Офиры, то она определилась еще в армии, и пошла в журналистику. Именно она писала легко, так же, как делала легко и все остальное, и придерживалась не эмоционального, а аналитического подхода к текстам. Еще у нее была рекомендация командира, возглавлявшего пресс-центр, в котором она служила. Способная девушка быстро пошла в гору. Уже на первом курсе она работала в студенческой газете. Пока Одед штудировал информатику и историю книгоиздательства, ею интересовались крупные редакции, и даже телевидение. По иронии судьбы, Офира начала обеспечивать их «семейный» очаг первой. Конечно, Одед подрабатывал паралелльно учебе, и их родители им помогали, зато она была уже устроена.

Зная потенциал своего друга и партнера, и будучи на его счет оптимисткой, Офира несколько раз предлагала ему опубликовать свои стихи в газете, где она работала. Ей хотелось верить, что и его заметят. Но Одед каждый раз отказывался. Офира, считая, что причина его упорства крылась в щепетильности по отношению к ней, так как все его стихи посвящались Галь, убеждала его, что нисколечко не ревнует, что эта публикация – просто дань его талантливым произведениям. Ответы Одеда, не вдававшегося в объяснения, оставались неизменными: «нет».

Офира была разочарована. В ее глазах, не имело никакого значения, кто из двоих партнеров преуспевает в жизни больше. Публикация стихов Одеда, действительно, являлась с ее стороны не попыткой потянуть его за собой, а просто возданием хвалы его таланту, который он «зарыл в землю». Но что ж она могла поделать?

По окончании своего третьего – последнего – курса, и уже работая в библиотеке, Одед начал подумывать о свадьбе. Глубоко убежденный в том, что эта женщина была предназначена ему самим Всевышним, он собирался сделать ей изысканное предложение руки и сердца. На свою первую зарплату он купил ей обручальное кольцо с бриллиантом и заказал им прогулку на яхте с кейтерингом, где собирался преподнести ей свой подарок. Это был сюрприз, о котором Офира не должна была знать до поры-до времени.

Однако и у Офиры оказались свои сюрпризы. Ее повысили на работе и отправляли в первую заграничную командировку, пообещав, что это – только начало. Случилось это накануне прогулки на яхте, заказанной Одедом.

Сама прогулка и сопутствующее ей предложение руки и сердца состоялись, но, вместо чисто романтического круиза, новоиспеченные жених и невеста бурно обсуждали их будущее в виду изменившегося рабочего графика Офиры. Разлука сроком в несколько дней не так напрягала их, как то, что теперь это будет повторяться раз за разом. Оба понимали, что эти командировки являлись прекрасным шансом для деловой женщины, строящей карьеру, но никак не для будущей жены и матери.

Офира настаивала на том, что, когда ее повышали, она не знала ничего о планах Одеда.

Неужели после стольких лет вдвоем у тебя не закрадывалось даже мысли, что, рано или поздно, я сделаю тебе предложение? – в сердцах спросил ее Одед.

Ты сам сказал: «столько лет вдвоем», – возразила Офира. – Мы живем в гражданском браке. Живем счастливо. Для чего мне нужно было напрягаться и гадать, когда ты сделаешь мне официальное предложение? Откуда я знала, когда ты созреешь для этого?

Ну вот, я созрел. Видимо, в неподходящее время, – пробурчал расстроенный Одед.

Офира ничего не ответила. Ее грызла вина за то, что она должна была уехать по работе в это критическое для них обоих время, и еще за то, что, в глубине души, она отлично сознавала, что, при всей любви к Одеду, не откажется от дальнейшего своего роста ради брака.

Они решили подождать несколько месяцев чтоб посмотреть, как и что будет. Командировки Офиры проходили успешно, и она каждый раз возвращалась в его объятия стосковавшейся по нему и с подарками. Но для Одеда ее частые отлучки стали пыткой. Особенно по выходным. Он давно отвык от одиночества, и не находил себя один в четырех стенах. Когда мужчины долго дома нет, женщине плохо. Когда же дома долго нет женщины, мужчине тяжело вдвойне. А такому мужчине, как он, несмотря на рабочую занятость, просто невыносимо.

Однако, миссия Офиры не отпускала ее даже когда они были вдвоем. Ей звонили, посылали сообщения, на которые она была вынуждена реагировать. В их отношения как будто закрался кто-то третий, который был сильнее их.

К Одеду возвратилось его давно забытое, но, увы, никуда не пропавшее ощущение, что поток жизни выбросил его на берег. Офира была для него всем миром, и вот теперь его мир от него отнимали, и отнимали бесцеремонно. Его возраст и положение не позволяли ему каждый раз искать отдушины у своих очень занятых приятелей и в родительском доме, в обществе сестер-близнецов, превратившихся в красивых девушек-подростков. Поэтому, он замыкался в себе.

Иногда он с досадой думал про себя, что, если Офира сообщит на работе, что выходит замуж, то ее оставят в покое. Хотя бы на некоторое время. Но сразу же корил себя за эти мысли. Он не желал своей любимой зла, зная и видя, как она увлечена своей профессией. Но, к сожалению, вместе с тем, как у него все больше опускались руки ввиду их новых обстоятельств, менялось и его отношение к Офире, и он готовился серьезно объясниться с ней.

Однажды Офира вернулась из командировки не веселой, как обычно, а озабоченной и нервной. В ней тоже словно что-то надломилось. В тот же вечер, в откровенной беседе с Одедом, она сказала, что случилось. Ей предложили постоянную должность за границей с проживанием. Она попросила дать ей срок на размышление, чтобы посоветоваться со спутником жизни.

Мы должны принять решение вдвоем, и быстро, – говорила она, когда они вечером сидели в маленькой кухне за ужином. – Все зависит от тебя. Почему бы тебе не уехать со мной?

Уехать с тобой? – вытаращил глаза Одед, никак не ожидавший такого.

Ну да!

Как ты себе это представляешь? – резонно уточнил Одед.

Очень просто, – затараторила она. – Твое образование закончено. Ты знаешь английский. Имеешь опыт работы по специальности. Оформить наши отношения мы сможем везде. Нам вовсе не обязательно свадьбу играть. В первое время у нас будет оплаченное жилье от моей работы. Очень скоро мы обзаведемся своим… Что ты так смотришь на меня? Жизнь там намного дешевле, чем здесь. Намного! Когда у нас родится ребенок, мы позаботимся о няне для него…

Это – все причины, по которым мы должны уехать? – прервал ее недовольный Одед.

А какие еще? – недоуменно спросила Офира. – Что нас держит здесь? Друзья? У них всех своя жизнь. Родственники? Они будут только рады за нас. Работа? Ты с таким же успехом устроишься в любую библиотеку в любой точке планеты. Эта съемная квартирка? Как я уже сказала, там нас ожидает совершенно другой уровень жизни… Решайся, любимый мой!

Одед прошелся по кухне и встал позади своей гражданской жены, оперевшись о спинку ее стула. Вот и настало время для их неизбежного объяснения! Оттягивать дальше было невозможно.

Его голос зазвучал мягко и приглушенно, но в нем слышались нотки отчужденности:

Ты как-то нарочито обрисовываешь ситуацию в выгодном для себя свете. Я не настолько наивен, чтобы с бухты-барахты польститься на твое предложение.

У нас есть время подумать и все устроить, – возразила ему Офира. – В крайнем случае, ты присоединишься ко мне чуть попозже.

Послушай меня, дорогая…

Одед взял ее руки в свои и вкрадчиво произнес:

Ты – деловая женщина и оптимистка, и мне это в тебе нравится. Всегда нравилось. Но я – не такой, как ты. Я очень рад твоим успехам и благодарен тебе за предложение. Однако, пока ты моталась по командировкам, я многое понял и примерил на себя. Я не уеду с тобой.

Почему? – похолодела Офира.

Потому, что судьба журналиста – это неоседланность. В особенности – журналиста твоего уровня. Одно дело – путешествия, каких у нас было немало, а совсем другое – жизнь в перемещении. Я – человек укорененный. Для меня каждое изменение и неожиданность – это стресс. Если я переступлю через себя и присоединюсь к тебе, то что меня там ожидает? Разве работа для меня будет прямо-таки валяться на улице? А есть ли гарантия, что на новом месте тебя не будут посылать в командировки? Что я снова не буду оставаться один? Один! Как перст! Только теперь – в совсем чужом для меня месте, оторванным от всего, что мне близко? Увы, такой гарантии нет. Более того: именно после релокации тебе придется вкалывать, как никогда, чтоб закрепить за собой должность. Я знаю, как тебе важна твоя работа, и не хочу тебя ограничивать. Но и себя ломать не буду. Поэтому, ты уедешь сама. Прости. Я не стану тебе обузой.

Офира, с бешено бьющимся сердцем, вскочила на ноги и с силой обняла его. Она поняла, что теряет его, но все еще пыталась его убедить:

Одед, это не навсегда! Через несколько лет мы, наверно, вернемся сюда, только с деньгами и положением, и заживем так, как нам захочется!

Ты себе не представляешь, как я намучился один, когда тебя не бывало дома! – отвечал ей Одед, обнимая ее в ответ, хоть и не так сердечно, как она его. – Как скучал за тобой! Наши расставания, и то, что тебя постоянно отвлекают, опустошили меня.

Но ведь я каждый раз возвращалась к тебе!.. И буду возвращаться!.. – восклицала Офира.

Этого не достаточно для счастливой совместной жизни.

А если бы не релокация?

Боюсь, многого бы это не изменило. Пойми, мне такая жизнь не подходит. И мы ни к чему хорошему не придем, если будем и дальше так жить. Офира, – произнес он настойчиво и пылко, – я сделал тебе предложение летом. Сейчас апрель. По моим подсчетам, мы должны были быть сейчас как минимум после медового месяца, максимум – будущими родителями. Сама подумай, сколько времени потрачено! Еще раз спрашиваю тебя: как мы собираемся так жить?

Ты хочешь, чтоб я отказалась от должности? – насторожилась она.

Нет, конечно! Я всегда желал тебе удачи, и поддерживаю тебя и сейчас!

Тогда поехали со мною! Плевать на все! Поедем вместе!

Нет. Прости.

Одед снял с себя руки молодой женщины, спутницы своей жизни, и отошел на несколько шагов, словно показывая этим, что его решение принято. Офира, близкая к слезам, смотрела на него в упор.

Слова человека, который даже свои старые стихи публиковать не хотел, – попыталась она его уколоть. – Человека без амбиций, живущего своими вечными сомнениями.

Задетый за живое мужчина промолчал.

Ты меня любишь?

Что?

Ты любишь меня, Одед? – спросила она его в лоб.

Конечно люблю! – ошарашенно, но нетерпимо ответил тот. – Если бы не любил, то не жил бы с тобой вместе все эти годы, и уж подавно не предложил бы тебе выйти за меня замуж.

Возможно, ты любил меня достаточно сильно для того, чтоб жить со мной, но не достаточно сильно для того, чтоб решиться пойти за мной хоть на край света, – констатировала ужасно разочарованная Офира. – Если бы на моем месте была Галь, ты бы наверняка уехал с ней, не раздумывая. Да какое там уехал! Побежал бы за ней, как пес! Так ведь? Признайся!

В первый раз с момента окончания школы она позволила себе попытку ревности по отношению к их бывшей однокласснице. Той, из-за которой, или благодаря которой, этот мужчина, тогда еще юноша, обратил на нее внимание.

Одед Гоэль, которому, к великому его стыду, снова было нечего сказать ей в ответ, словил себя на мысли, что она была права. Невзирая на все их счастливые годы вместе, его чувства к Офире во многом уступали той экзальтированной тяге, какую он испытывал к Галь. Эта, пускай иллюзорная, тяга заполняла ему в прошлом все бреши в его чувствительной душе. Именно поэтому он никогда не посвящал стихов своей реальной спутнице жизни. Жесткие жизненные препятствия с Офирой привели лишь к тому, что брешь в душе Одеда расширилась. По этой причине, он не был готов все бросить и сорваться с ней туда, где, по ее словам, их ждало достойное будущее.

Впрочем, судя по всему, Офира тоже была себе на уме. Если ее чувства к нему были так сильны, то она вполне могла бы перевестись в другой отдел, или выставить свою кандидатуру на более подходящую для будущей новобрачной должность. Но она ни разу не заикнулась даже о такой попытке. Значит, она сама, хотя бы отчасти, внутренне была готова поломать то, что другим не удавалось даже построить.

Могу сказать тебе одно: я всегда был верен тебе одной, Офира, – нарушил он свое долгое молчание, одновременно уходя от ответа и точно оправдываясь. – Никогда, даже в мыслях, не предал тебя.

А я – тебя, – сдавленно проговорила она, пуская две слезы из глаз.

Поэтому, чтоб и в дальнейшем не допустить между нами предательства, я освобождаю тебя от твоего слова. – Он еще немного помолчал, собираясь с мыслями, и добавил: – Мы уже взрослые люди, дорогая. Уже не те бывшие школьники, что начали с чистого листа накануне выпускного. Нам давно следовало понять, что эта проклятая, зрелая и ответственная, жизнь разлучила нас. Теперь у тебя своя дорога, а у меня – своя. Мне тоже трудно. До безумия. Но хорошо, что это происходит с нами сейчас, до того, как мы успели пожениться, потому, что официальный развод с тобой я бы не пережил. В особенности с ребенком. Поэтому, я не держу тебя и благодарен тебе за все. Будь счастлива на новом месте!

Ты абсолютно уверен, Одед?

Да. К глубокому сожалению.

С этими словами несчастный молодой мужчина отвернулся к раковине и принялся мыть стоящую там посуду.

Офира, плача, подошла к столу, за которым они только что ужинали, сложила свои тарелки в стопку и отнесла их уже бывшему гражданскому мужу. Потом сняла с пальца и положила перед ним обручальное кольцо.

Одед оторвался от своего занятия и посмотрел на нее с состраданием. Он не представлял, что был способен причинить другому – близкому – человеку столько боли. Но, много раз все передумав и прочувствовав, увы, не видел для себя других вариантов. И, вместе с тем, он не хотел, чтобы она ушла ни с чем.

Оставь его себе, – мягко предложил он ей, указывая на кольцо. – Это – подарок. На долгую и добрую память обо мне, лопухе.

Офира подавленно вернула кольцо на палец. Потом она закрыла за собой дверь спальни, а Одед провел ночь на диване в гостиной.

Каждому хотелось верить, что до утра кто-то из них сломается и изменит свое решение. Но чуда не произошло. На следующий день Офира собрала вещи и переехала к родителям, а еще через месяц

покинула страну. С нового места она написала Одеду по электронной почте, что, невзирая на то, как они расстались, она все еще любит и ждет его, что ее дверь всегда открыта для него.

Одед раздумывал над этим. Охватывая мысленным взглядом их путь длиной почти в десять лет, и заново проверяя свои чувства, он несколько раз был готов откликнуться на ее зов. Но в последний момент оставлял все, как есть. Такая жизнь, действительно, была не для него, и, как бы ему ни было тяжко, он должен был оставить в прошлом и Офиру. Воистину, время ничего не значит!

Он пытался снова начать писать стихи на фоне их расставания. Думал, что эта эмоциональная встряска заставит его снова искать утешения в рифмованных строках. Но, либо он «заржавел», либо Офире так и не суждено было стать его музой.

Поскольку расходы на съемную квартиру были слишком высоки для него одного, мужчина, все-таки, вернулся к маме-папе и сестричкам. Его целью было подсобрать немного денег, чтобы потом сделать первый взнос за свое собственное, недорогое, жилье. Работа-дом – вот все, что заполняло его будни, но ничего другого он не желал. Его душа была пуста до невозможности.

Когда же денег было собрано достаточно, Одед отправился в ипотечный банк для консультации. Дождавшись своей очереди, он сел напротив светловолосой молодой женщины, на бирке которой было напечатано ее имя: «Эйнав Ганор». Так они и познакомились.

На консультации он, к своему огорчению, понял, что, несмотря на сэкономленную сумму, не потянет покупку квартиры. А если и потянет, то это будет ему не выгодно по многим, не только материальным, причинам. Таким образом, Одеду пришлось отказаться и от этой мечты тоже. Но взамен он приобрел новую подругу, вскоре ставшую его женой.

Эйнав оказалась абсолютной противоположностью Офире. Насколько та была обаятельной и гибкой, настолько эта – надменной и чопорной. Насколько для первой имели значение свобода и уважение к чужим границам, настолько вторая проявляла зависимость и собственничество по отношению к тем, от кого, якобы, зависела. У Офиры, журналистки большого таланта, на роду было написано блистать, но при этом она ничего из себя не строила. Эйнав же, педантичная сотрудница банка, ни к чему не стремилась, но окружала себя ореолом важности и значимости. Друзей и подруг у нее почти не было, а проводить время в коротких отпусках она предпочитала в одной позиции: горизонтальной.

Казалось бы, что могло быть общего между такой, как она, и Одедом? Тем не менее, рамки, поставленные ему Эйнав, создали для него зону комфорта, к которой он давно стремился. Характер Эйнав сулил ему душевный покой и определенность в жизни. В конце концов, что было нужно ему от жены? Чтоб та его ценила, вела домашнее хозяйство и не преподносила ему сюрпризов. Дважды обжегшись на молоке, он теперь дул на воду. Поэтому, встретив понравившуюся ему женщину, он решил ни в коем случае не тянуть, и не прогадал. После двух месяцев свиданий, Эйнав сразу дала ему согласие.

Ни бриллиантовых колец, ни круизов на яхте на этот раз не было, не говоря уже о свадьбе. Скрепив свое общее желание росписью в курортном городе на острове, где они провели неделю, молодожены переселились в другую съемную квартиру и стали жить.

Эйнав вполне оправдывала возложенные на нее супругом надежды: занималась домом, готовила еду, аккуратно вела все счета, не создавала лишнего шума. Одед помогал ей походами в магазин, мытьем посуды, планированием семейного бюджета. Всем этим он соответствовал определению, приклеевшемуся к нему еще в школе: что он-де идеальный партнер для домохозяйки и домоседки.

Поскольку Эйнав, как банковской служащей со стажем, полагались определенные льготы, они не отказались от видов на собственную квартиру. Нужно было только еще немного подсобрать денег. Следующим их шагом было рождение ребенка. Тогда Одед, наконец, смог бы сказать, что получил от жизни все, что хотел. Его мещанский брак с Эйнав обещал быть удачным. А вот о том, счастлив ли он в этом браке, мужчина предпочитал не думать.

Конечно, ему пришлось рассказать жене об Офире и подробно объяснить причины их разрыва. Но о Галь он никогда не обмолвился ей ни словом. Не углублялся он также в рассказы о школе. Да, у него была компашка, да, они хорошо проводили вместе время, а потом – разбежались. Что уже было говорить о стихах, которые он написал? Они, погребенные в своей коробке, точно в склепе, хранились здесь, в комнате, где он сидел. Этот свой скарб души Одед перевозил вместе с собой из дома в дом, хоть и не открывал его никому. Даже себе.

И вот, он получил звонок от «Рандеву», и этот звонок неожиданно вызвал в нем трепет. Почему? Он жил себе тихой, размеренной жизнью, которую заслужил. В его сердце, уставшем от потерь, не было уже места никаким страстям. Но, словно по волшебству, школа, с которой у него было связано столько тяжелых воспоминаний, позвала его, и он откликнулся.

Он рассказал о приглашении Эйнав, будучи уверенным, что она не заинтересуется. Однако, к его изумлению, Эйнав, которая, как правило, избегала общественных мероприятий, изъявила желание присоединиться к нему. Одеду и в голову не пришло, что она усмотрела в этом приглашении вызов для себя, что в своей душе она почуяла, что он таит в себе со школьных лет намного больше, чем делится с ней. Поэтому, ей захотелось самой взглянуть на тех, кто составляли круг близких друзей ее мужа и на обстановку, о которой была, пусть вскользь, но наслышана, и понять, какое место она занимает наряду с ними в его жизни.

Самое ироничное: Офира, бывшая гражданская жена Одеда, не представляла для Эйнав никакой угрозы, даже если бы и появилась на встрече. По внутреннему убеждению Эйнав, обручальное кольцо и штамп в паспорте служили для нее надежным щитом от этой успешной женщины, променявшей такого человека, как ее обожаемый муж, на карьеру.

Что же касалось Одеда, то его поразило другое: Галь, встречи с которой спустя столько лет он побаивался, оказалось, тоже была за границей, и тоже по работе! У него одновременно кольнуло сердце и свалилась с плеч гора. Последнее – от того, что, в отсутствие обеих женщин, которых он любил, этот вечер прошел для него спокойно. Первое – от осознания, что обе они ему не подходили, и что он, наконец, сделал правильный выбор супруги.

…Что же гложет его тогда? Почему же он просто не пошел сейчас спать со своей женой, а уселся поздней ночью в кабинете и мысленно переворошил свое прошлое? Может быть, потому, что понял, что, невзирая на все годы и на внешние факты своей биографии, он – все тот же Одед Гоэль, так же, как Хен и Шели – это все те же Хен и Шели, а Шахар – тот же Шахар? Стоя возле него в их бывшем классе, он прекрасно ощутил его волнение, и невольно испытал то же самое. А предложение Хена продолжить встречу в «Бар-бильярде», бывшем «Подвале», вызвало в нем сожаление об упущенных раньше моментах общения с его пьющими и гулящими одноклассниками.

Тот мальчишка, каким он был, и все, что было им пережито, вернулось к нему. Именно этого он опасался, и именно это, несмотря ни на что, привлекало его теперь. Хватит прятаться в серости своего благополучного бытия! Да, он будет в «Бар-бильярде», когда там все соберутся! Да, он будет встречаться с ними вновь и вновь. Пусть даже, задним числом, ради той незримой ниточки, что вела через них к заказаной для него Галь. Эйнав придется принять его друзей. А, может, она, все же, войдет в их компанию?

Рука Одеда потянулась к тайнику, где находилась коробка с его школьными стихами. Как же он изголодался по ним! Офира была права: ему стоило опубликовать хоть что-то из своего творчества. Но тогда он не был готов к самораскрытию. А теперь?

Коробка, обклееная цветной бумагой с сердечками и крупной надписью: «Моей единственной» имела потрепанный вид, страницы в пронумерованных тетрадях пожелтели. Последние записи в последнюю тетрадь он сделал спустя два года после выпускного. Она обрывалась на середине коротеньким стихом, как будто подытоживающим его юность:

Тех, кого память моя не покинет,

 Вместе со мною, по-прежнему, нет:

 Дети, которым вовеки не минет

 В сердце моем восемнадцати лет.

 Столько ж и мне, рядом шедшему, было

 В тот черный год, когда… Чу, тишина!

 Всех, кто меня, в свое время, любили,

 Песней уже одарил я сполна.

«Сполна!» Вот он и заколдовал сам себя. С тех пор, он больше ничего не создал. И заржавел, как дровосек из всем известной сказки.

В мозгу Одеда, любовно держащему на коленях коробку, промелькнули две мысли. Первая: как же хорошо, что знаменитую фотографию Галь, которая тоже лежала в этой коробке, он вернул ее владелице! Было бы очень неприятно, если б Эйнав обнаружила его стихи, и с ними – ту фотографию, как обнаружила их тогда Галь. Вторая: если он возродится к творчеству, ему продолжать писать в эту тетрадь, или завести новую? Или же вообще писать в компьютер?

Эти вопросы остались пока без ответа. Он устал, у него был длинный и волнительный день. Как хорошо, что завтра он дома! До прихода Эйнав с работы он отдохнет и, возможно, примет решение на свежую голову. А еще, нужно будет сходить в магазин.

Возвращаясь к действительности, Одед еще немного подержал в руках коробку, словно заново привыкая к ней, и приветствуя через нее свою «неразлучную» шестерку и их роковую, любимую школу. Потом вернул ее на место, погасил в комнате свет и пошел в кровать к Эйнав.

Глава 3: СЮРПРИЗ

«Бар-бильярд», расположенный на месте достопамятного «Подвала», выглядел совершенно не так, как его предтеча. Из бара он превратился в клуб. Клуб любителей поиграть, послушать музыку и поесть. Исчезла его интригующая обстановка: светильники в форме факелов, полумрак, деревянная мебель. Его перекрасили, переоборудовали. Стойка сдвинулась, уступив место маленькой эстраде, на которой в определенные дни недели шли выступления. Бильярдных столов прибавилось – как-никак «Бар-бильярд»! Изменилась даже кухня. Если раньше здесь можно было заказать изысканные блюда, то теперь подавались преимущественно гамбургеры и отбивные с жареной картошкой. И, тем не менее, от посетителей не было отбоя. Поэтому, Хену пришлось заблаговременно заказать столик на всю компанию.

Шахар, отложивший свои дела, пришел, как и обещал. Одед на этот раз был один: Эйнав, которой было пока достаточно шапочного знакомства с его одноклассниками, отказалась. Керен привела Нааму, но обе предупредили, что они ненадолго: сын Наамы еще хворал, а Керен нужно было на работу в ночную смену. Ран Декель, Янив и Шири и, разумеется, Шели и Хен, собирались оставаться до конца.

Верные старой своей традиции, все заказали пиво. Даже Одед, который всегда в таких случаях предпочитал вино. Кроме пива, на их длинном столе выстроились крупные блюда с отбивными и гамбургерами и прилагающимися к ним овощными салатами.

Учтивое и расторопное обслуживание нового молодого персонала не противоречило тому факту, что дух заведения был уже не тот. Он стал… шаблонным. Как будто его уникальность покинула его вместе с рыжей официанткой и сменой названия. Но, все равно, придраться было не к чему.

За встречу! – произнес Ран Декель, торжественно поднимая свой бокал.

За встречу! – подхватили все и чокнулись.

За встречу, подобные которой происходят один раз в жизни, – добавил Ран.

Сделай одолжение: не порть мне удовольствие! – обиженно воскликнул Хен. – Встречи со старыми добрыми друзьями являются лишь вопросом желания и организации.

С желанием я не поспорю, – резонно ответил Ран, – но вот по части организации все совсем не так просто. Сам подумай: сколько лет прошло с нашей последней встречи? Разве мы все не были заняты под завязку, и разве сегодня мы заняты меньше? Сколько усилий пришлось приложить каждому, чтоб наша встреча состоялась? Не говоря уже о тех, кто не смогли прийти, как на прошлой неделе в школе, так и сейчас? А когда мы увидимся в следующий раз? Вот поэтому я говорю: наслаждайся!

Да, – поддержал приятеля Янив. – Давайте же насладимся нашим сегодняшним общением по полной программе.

Хен, уже собиравшийся подискутировать на эту тему, решил не возражать. В глубине души он знал, что его друзья правы. Сам он потерял счет времени. С тех пор, как он, еще юношей, занялся своей военной карьерой, время стало для него чем-то расплывчатым, несмотря на глубокие и сильные чувства к тем, кто всегда возвращали его к обыденности: к его жене и детям.

Сидевшая рядом с ним Шели, от которой также следовало ожидать возражений на этот счет, не только не высказала своего мнения, но и выглядела несколько напряженной. Она то и дело брала в руки свой смартфон и проверяла на нем сообщения.

Они подняли несколько других тостов: за их юность, насыщенную вечеринками, за их школу, за их бывших учителей, за бывший персонал «Подвала», за свободу, которой некоторым из них так

теперь не хватало. Они фамильярно обращались один к другому по старым прозвищам и обсуждали тех, кого сейчас с ними не было: обращенного в религию Авигдора, Эреза, который шлялся непонятно где и с кем, Лирон, которая, судя по слухам, стала даже еще более скандальной, чем была, и прочих. Само собой разумеется, все ощущали себя так, словно только вчера расстались после выпускного. Потом Шахар сказал:

Ребята, я очень растроган нашей встречей и очень рад, что вы вытащили меня. Сегодняшнее событие пробуждает во мне столько воспоминаний, что мне впору захлебнуться в них. Ведь до сих пор все мои воспоминания о прошлом были расплывчаты. Я отчетливо помню только свои эмоции, отчасти светлые, отчасти глубокие и мрачные. Но то, что мы снова вместе, лишь доказывает, что это все не сон. Извините меня, – смущенно усмехнулся он. – Наверно, я стал слишком сентиментален к своим тридцати годам. Это так непохоже на меня!

Ладно тебе, заумник ты наш! – доброжелательно вскрикнул Хен, хлопая его по плечу, как встарь.

Одед добавил:

Ты очень красиво сказал! Молодец! Я, как и ты, растроган нашей встречей. Действительно, мы провели вместе целую эпоху, прекрасную эпоху, которая, увы, не вернется.

Да уж! Какими же мы были наивными… детьми! – согласилась с ним Шели.

Рационалистка до мозга костей. Всегда была ею. И просто очень красивая женщина. Все еще стройная и подвижная, с тонким загорелым лицом, но теперь на этом лице лежала печать усталости и озабоченности.

Ну нет! – запротестовала Керен. – Вы с Хеном никогда наивными не были!

Мы с Раном тоже! – подхватил Янив. – Уверен: половина наших одноклассников поминают нас отнюдь не добрым словом.

И он с деланным самохвальством пригладил свою бородку.

Что касается меня, – заговорила Наама, – то я вычеркнула мой школьный период из памяти и из старых фотоальбомов. Не хочу, чтобы мой муж узнал, какой я была… стервой.

Это было правдой. Прямолинейная и высокомерная в школьные годы, Наама стала более ласковой и снисходительной. Видимо, так повлияли на нее замужество и рождение сына, которого ей пришлось доверить сиделке, чтобы провести время с друзьями. Муж ее, врач-педиатр, сегодня не сумел подменить ее.

А вот мы с Янивом сохранили все, что смогли, и даже принесли сюда избранное, чтобы показать вам, – сказала Шири, доставая из своей сумки пакет.

На стол перед одноклассниками легли раритетные фотографии, которые Янив и Шири бережно сохранили и тщательно отобрали перед приходом сюда. Разумеется, изображения бывшей «неразлучной» шестерки, четыре представителя которой присутствовали за столом, были редки на этих фотографиях, но и те ребята и те моменты, что были запечатлены на них, вызвали у всех новый шквал воспоминаний и эмоций.

Когда все с интересом кинулись рассматривать фотографии, Шахар внезапно ощутил острую боль в груди, словно в нее вонзили нож. Этот момент отчетливо напомнил ему о фотографиях и коллажах Галь. Мужчине пришлось совершить над собой большое усилие, чтобы ничем не выдать своего волнения.

Сидевшая напротив него Шели испытывала в этот момент то же самое, и также, как и Шахар, старалась не подавать вида. Она лишь мельком переглянулась с ним и на мгновение посмотрела вновь на экран своего смартфона. В то же время, Хен был занят только фотографиями, и рассыпался в словах восхищения:

Вот это да! Вот это была молодость! Всем на зависть! Уверяю, наши дети растут уже не так, как мы росли.

Ничего пока не могу сказать на этот счет, – с ухмылкой развела руками Керен. – Я все еще бездетная.

И я, – присоединился к ней Ран Декель.

Послушайте, вы не единственные среди нас, кто еще не обзавелся потомством, – заметила Наама, – но это ничего не значит. Только наша Шели переплюнула нас всех. Это же не просто так: к тридцати годам иметь троих детей! – Говорящая пристально посмотрела на Шели, которая так же вперила в нее пронзительный взгляд, и прибавила: – Это комплимент! Ты ходячий наш сюрприз, в лучшем смысле этого слова. Кто бы в школе мог представить тебя будущей примерной женой и многодетной матерью?

Я! – воскликнул Хен, прижимая жену к себе и целуя ее в лоб. – И хочу особо подчеркнуть, что моя Шели не просто замечательная жена, а офицерская жена.

Выпьем за Шели, которая всегда была душой нашей компании, – предложил Шахар.

После этого тоста всем пришлось заказать себе новую выпивку. Они пили как в старые добрые времена, не задумываясь о том, что некоторым предстояло в конце мероприятия сесть за руль. Ночь была еще светла. Только одна Шели время от времени что-то строчила в своем смартфоне, иногда так увлеченно, что все обращали на это внимание.

По умолчанию, никто из собравшихся не ворошил тяготящее всех по-настоящему прошлое, но, в конце концов, у Шири любопытство взяло верх, и она спросила Одеда об Офире. В ее устах вопрос прозвучал как бы вкользь, однако все сразу же притихли в ожидании реакции Одеда, – того, кто пережил значительно больше других парней из компании.

Но Одед вовсе не смутился, а, наоборот, как будто ждал этого вопроса. В этой, более интимной, обстановке, он честно поделился со своими школьными друзьями обстоятельствами своей жизни, не очерняя Офиру, но и не выгораживая себя. Да, самокритично подчеркнул он, предложи он ей руку и сердце раньше, возможно, многое стало бы другим. Но, как говорится, от судьбы не уйдешь. Упомянул он также и об Эйнав, о том, как они познакомились и поженились.

Откровение Одеда сразу же перевело разговор в иное русло. Офира была для всех собравшихся «своя в доску», в то время, как Эйнав мало того, что являлась темной лошадкой, так еще и ничем не распологала к себе. Одноклассникам, безусловно, хотелось бы видеть Одеда вместе с Офирой. Но… К тому же, у них сложилось впечатление, что Одед получал теперь подлинное удовольствие в их задиристой компании, и как будто оценивал со стороны свое нынешнее – мужское – поведение. А его сдержанная и мягкая манера выражаться лишь прибавила его рассказу трагичности.

Особенно живо почувствовал это Шахар, увидевший себя в истории Одеда как в перевернутом зеркале. Он участливо спросил:

Ну, так ты счастлив в браке?

С Эйнав? – уточнил Одед, который даже вздрогнул от этого вопроса. – Да. Определенно, да. Хотя, она совершенно другая. Не такая, как мы.

Оно и заметно, – воскликнула Керен. – Мы надеялись увидеть вас вдвоем еще раз. Ты даже спрашивал нас о возможности привести ее снова.

Верно, – кивнул Одед.

Что же случилось?

Ничего особого. Просто Эйнав не любит появляться на людях. То, что мы пришли вместе на встречу выпускников, было исключением из правил.

Шахар подавил вздох. Как адвокату, набившему себе руку на бракоразводных процессах, ему стало очевидно, к чему стремятся отношения Одеда и Эйнав. Он сделал свой вывод не столько исходя из ее отсутствия, сколько по реакции Одеда на свой невинный вопрос. Как мужчине же ему стало немного не по себе. Его и Одеда раньше связывала общая любовь. Связывает ли она их еще?

Только пожалуйста, дружище, не зарывайся в свою нору, как когда-то, – попросил Хен. – Мы слишком долго ждали нашего воссоединения, и не можем лишиться тебя опять.

Нет, вы меня не потеряете, дорогие! – успокоил их Одед и даже засмеялся. – Теперь уж точно нет! Эта встреча важна для меня, как мало что, несмотря ни на какие обстоятельства. – Он окинул взглядом общество и трепетно прибавил: – Да, я немного изменился. Разве это не заметно?

Заметно, и еще как! – подтвердил Ран Декель. – Ты у нас тоже ходячий сюрприз. Был такой неприметный скромник, а теперь мало того, что женатый, так еще гуляешь без жены!

Все, включая Одеда, расхохотались.

Мы, в самом деле, очень довольны за тебя, – обнял приятеля Янив. – Тебе давно пора было стать нормальным парнем. Изменения пошли тебе на пользу.

А вот я не изменилась, что бы вы там ни говорили, – вызывающе постановила Шели, в которой на мгновение взыграло прежнее бунтарство. – Я просто заняла свою нишу. Нашла себя в материнстве.

Это и есть главное достоинство моей обожаемой жены, – поддержал ее старающийся оставаться трезвым, несмотря на все выпитое, Хен. – Но прошу тебя, дорогая: покинь свою нишу хоть на сегодняшний вечер и просто побудь с нами. Отложи, к чертовой матери, твой телефон. Уверяю: с детьми ничего не случится! Ведь с ними – мои родители.

Оставь меня в покое, Хен! – возмутилась Шели, автоматически потянувшись к смартфону. – То, что я время от времени проверяю сообщения, никому не мешает.

Можно мне посмотреть? – властно протянул руку к ее аппарату Хен.

Нет, нельзя! – жестко отрезала Шели. – Ты что, не доверяешь мне? Это уже слишком!

Вот заядлая! – указал на нее пальцем ее муж, уступая ей. – Не пускает меня в свои святая святых даже когда речь идет о моих собственных детях.

Читаешь послания от деток? – вкрадчиво поинтересовалась Шири.

Ну да, – улыбнулась Шели.

А что такого может с ними произойти?

Шели и Хен переглянулись и прочли в глазах друг друга ответы на свои немые вопросы.

Был один инцидент, – уклончиво проронила Шели. – Расскажем? – обратилась она к мужу.

Лучше не стоит, – покачал головой Хен и снова приложился к своему пиву.

Шели еще раз проверила свой смартфон, но тотчас отложила его, уже более умиротворенная. Ее взгляд пробежался вначале по Шахару, потом по Одеду, а губы тронула едва заметная улыбка.

Ребята, пойдем покурим? – лукаво спросил Хен у Янива и Рана, чувствуя, что нуждается в передышке. Потом добавил, обратившись к жене: – Ты тоже с нами?

Шели отрицательно мотнула головой.

Я с вами, – заявил Шахар, поднимаясь за компанию, хоть сам и не курил.

Одед и девчонки, превратившиеся в зрелых женщин, остались одни.

Разве ты больше не куришь, Шели? – поинтересовался Одед.

Сейчас я курю намного меньше, – пояснила та. – Три беременности подряд все-таки приучили меня к здоровому образу жизни.

Но Хен все еще дымит, как паровоз.

Еще бы! Учитывая, сколько нервов отнимает у него его служба. Это сейчас он отдыхает от своей военщины и ведет себя так, как будто ему восемнадцать лет. Но уже через несколько дней снова в бой, и опять начнутся треволнения.

Как же вы так живете? – поразился Одед.

Сама не знаю, – вздохнула Шели, и отвела волосы с лица. – Привыкаешь. Привыкаешь к бессонницам в ожидании звонка или сообщения, к постоянным визитам других офицеров, к приказам, поступающим неожиданно и срывающим все наши планы. К счастью, помимо детей, у меня свое дело, поэтому я занята с утра до ночи. А помощь родителей с обеих сторон, без которой мы бы не выбрались на встречу с вами ни в этот, ни в предыдущий раз? Я уже долгое время не видела Хена в штатском, и сейчас наслаждаюсь созерцанием его простенького прикида. – С этими словами Шели с любовью поглядела в сторону двери, в которую вышел тот, и прибавила: – Скажу вам по правде: он был счастлив, как ребенок, когда нам позвонили из «Рандеву» и сообщили о вечере выпускников! Он так переживал по поводу этого события, и так ждал его! Понабирал себе отпускных исключительно ради того, чтобы присутствовать в школе и здесь. Поэтому, хотя я сама очень радуюсь встрече с вами, еще больше радуюсь за него. За то, что у него есть хоть какая-то отдушина в ваших лицах.

Выговорившись, Шели опять проверила свой смартфон.

Одед смотрел на нее с беспредельным пониманием, отчасти сравнивая себя с ней, а Офиру – с Хеном. «Что бы ни говорили», – подумал он, – «женщинам всегда проще, хотя бы потому, что они становятся матерями. А Шели, с ее характером, и подавно справляется, несмотря на все опасности и ограничения, связанные со службой ее избранника. Ему, безусловно, повезло с его самостоятельной и независимой второй половинкой. А вот мне, наоборот, не повезло с моей такой же независимой и самостоятельной гражданской женой».

Циничная одиночка Керен, умудренная собственным браком Наама и простодушная Шири также тепло смотрели на нее.

Ты – исключительная женщина, Шели, – от всей души похвалила ее Керен. – Я, наверно, так никогда не смогу.

Сможешь, – возразила ей Наама, – когда полюбишь по-настоящему.

Вышедшие на перекур мужчины вернулись. Хен шел, обхватив за плечи Янива, и оба хихикали. Чем это был не кадр, воскрешающий в памяти их юношескую повадку? Необходимо было только запечатлеть его.

Как только они сели за стол, Керен и Наама заказали счет. Первая спешила на работу, а вторая – домой, отпустить сиделку своего мальчика.

Спасибо, что вырвались, – сказала Шели, целуясь на прощание с обеими. – Мне было очень приятно увидеться с вами двумя и загладить все прошлые обиды. – И, обращаясь ко всем, предложила: – Давайте сфотографируемся?

Два отзывчивых официанта в течение нескольких минут снимали их обнявшимися около стола на мобильный телефон каждого. В сердце Шахара это веселое занятие отозвалось еще одним колким воспоминанием: о скамейке в уничтоженном сквере, на которой их «неразлучная» шестерка снялась на его фотоаппарат. Где же теперь их шестерка? И где тот искалеченный кадр, предсказавший ее горькую судьбу?

Когда их одноклассницы ушли, Хену захотелось погонять шары. Как-никак, он находился в «Бар-бильярде»! Несмотря на то, что ему, почему-то, всегда приходилось иметь дело с более сильными и меткими игроками в бильярд, он надеялся, что его стрельбища сослужат ему в этом сейчас добрую службу. К тому же, он собирался расслабиться по полной программе.

Тряхнем стариною, Шахар? – хлопнул он его по плечу, наклоняясь через стол. – Вдруг ты опять обыграешь меня, как тогда? Надеюсь, ты никуда не торопишься?

Я – ничем и никем не связанный холостяк, – раздалось в ответ. – Куда мне торопиться?

И я никуда не спешу, – подхватил Ран Декель.

Мы тоже еще сидим, – опередила назревающий вопрос Шири. – Наш малый, как и ваши малые, пристроен у моих родителей.

А наш застенчивый герой? – обратился Хен к Одеду. – Разве жена не беспокоится?

Одед посмотрел на часы и, пожав плечами, ответил:

Как правило, она в это время уже ложится спать.

Как спать? В такое детское время? – поразился Янив.

Во-первых, ей утром в банк. Во-вторых, как я говорил, она не любитель активной жизни. В-третьих, я ее предупредил, что могу вернуться поздно. Мой мобильник на мне, звонков от нее пока не поступало. Поэтому, я еще немного побуду с вами, а там – увидим.

Ран Декель аж присвистнул:

Вот образ жизни у твоей Эйнав! Не хватает только поцелуя в щечку перед сном и пожелания спокойной ночи. А ты уверен, что она не собирается нагрянуть сюда за тобой?

Это был бы пренеприятнейший сюрприз! – с сарказмом подчеркнул Янив. – Но не бойся, старина: мы, твои одноклассники, развеем все ее подозрения. Мы подтвердим, что ты трезв, как стеклышко, и ни в чем не скомпрометировался.

Шири прикусила себе губу от резкости своего мужа, но тот как раз прибавил более мягко:

Извини, пожалуйста, но, если ты открылся нам немногим раньше, то давай начистоту. Тем более, ее здесь нет. Ты ведь просто не хочешь идти домой. Правда?

Шахар снова скосил в сторону Одеда свой пытливый адвокатский взгляд. Шири все еще кусала себе губы. Хен и Шели ошалело переглянулись и приготовились к реакции Одеда.

Одед, покоробленный тем, что своей искренностью дал друзьям повод осуждать его, открыл было рот, чтобы изречь пободающую его положению сентенцию, но внезапно, рядом с ними, как по заказу, прозвучало:

Всем привет!

Оставшиеся за столом обернулись на этот голос и застыли в потрясенном молчании. Такого не ожидал никто! Даже если бы здесь разорвалась бомба, эффект от взрыва не произвел бы столь сильного впечатления.

Перед с ними стояла Галь.

* * * *

Да, это была она! Собственной персоной. Совпадение? Случайность? Все, особенно Шахар, прекрасно знали, что ни того, ни другого не бывает. Значит, кто-то сообщил ей об их встрече. Кто? И… разве она не должна была быть сейчас за границей по работе? Ее никто не ожидал. Еще неделю назад отсутствие Галь на вечере выпускников было самим собою разумеющимся фактом. И вот, она здесь.

Все еще стройная, с изумительной фигурой, облаченной в легкое приталенное платье. Светло-матовая кожа гладкая и загоревшая. Пышные каштановые волосы по плечам. Если пристально присмотреться, становилось заметным, что она их подкрашивала, но своим, натуральным, цветом. Сияющие голубые глаза, поддернутые черными стрелками. Чувственные губы, которые она слегка смазнула алым блеском. Тонкие руки с ухоженными и накрашенными ногтями без обручального кольца. Дамская сумочка через плечо. Именно такой предстала Галь своим друзьям, которые при виде нее потеряли дар речи.

Немая сцена продолжалась с полминуты. Сидящие за столом ошеломленно смотрели на вновь прибывшую, которая так же обводила их приветствующим взглядом. Все они уже позабыли о бильярде, в который собирались поиграть за минуту до того, и о жене Одеда, которая вызвала у них столько обсуждений. Впрочем, злосчастный Одед и сам о ней позабыл. Он залился краской по самую шею и инстинктивно спрятал руку с обручальным кольцом под стол. Шахар же побледнел и даже перестал дышать. Он подумал, что сходит с ума.

Первой вскочила на ноги Шели. Ничего не говоря, она вышла из-за стола и кинулась к подруге с раскрытыми объятиями. Обе горячо обнялись и простояли, слившись воедино, довольно долго.

Следом за Шели к Галь приблизился Хен, который так же сердечно, по-товарищески, прижал ее к себе. Шири, Янив и Ран Декель последовали его примеру.

Как ты здесь оказалась? – спросил ее Хен.

Как и все вы, – засмеялась Галь. – А что?

Я в смысле, ты случайно или…

Эта подлянка специально от меня! – воскликнула Шели, которой надоело конспирироваться.

Объясни, – попросил обалдевший Хен.

Ты думал, я переписываюсь с детьми, в то время, как я переписывалась с ней. Я знала, что она в стране и сообщила ей о встрече. Вот и все.

А я упрямилась, и просила ее ничего не говорить, – поддержала ее та, о ком шла речь. – Вы могли и не увидеть меня сегодня. Все благодаря ей.

С этими словами подруги снова обнялись и Галь заняла, наконец, место за общим столом, где сразу же пересеклась взглядами с обоими когда-то любившими ее мужчинами. Впрочем, она сама разрушила разделявшую их стену молчания, поздоровавшись с ними и протянув свою руку для пожатия сначала Одеду, потом Шахару. И, если первый был охвачен робостью при их рукопожатии, то по второму было видно, что он был готов не только пожать, но и расцеловать эту руку, и удержался от порыва лишь благодаря усилию воли.

Хен, не спрашивая больше разрешения у жены, взял в руки ее смартфон и пролистнул сообщения. Убедившись, что Шели сказала правду, но все еще не доверяя произошедшему, он снова обратился к Галь:

На прошлой неделе был вечер выпускников в нашей школе. Ты знала об этом событии?

Конечно, – спокойно отвечала Галь. – Мне сообщили о нем так же, как и всем.

Неужели нас обманули, сказав, что ты за границей?

Нет, не обманули. Я уезжала, но вернулась незапланированно. Это долгая история, – кратко ответила Галь. – Лучше закажите мне выпить. – Она обвела глазами присутствующих за столом и вкрадчивым тоном продолжила: – Понимаю, вы уже тут все съели, но я не в обиде. Я не голодна.

Дорогая, ради тебя мы выпьем и поедим еще, – заявила Шели. – Мы как раз собрались заказать десерты. Хен, – обратилась она к мужу, все еще укоризненно поглядывавшего на нее, – распорядись, пожалуйста.

Тот уже поднял было руку, чтоб подозвать официанта, но Шахар, выходя из ступора, опередил его.

Так же, как и вся компания, он ощущал, что с появлением Галь их посиделка примет совершенно иной характер, но был лишь рад этому. Возвращение женщины, о которой он тайно мечтал все эти годы, всколыхнуло его душу. Еще в нем шевельнулась мысль, что Галь упрямилась приходить сюда в частности из-за него, и решил попытаться во что бы то ни стало изменить ее впечатление о нем в лучшую сторону.

Молодая женщина, конечно, заметила, что Шахар пытается вновь ухаживать за ней, но отнеслась к этому спокойно. Она посылала на него короткие взгляды, в которых не отражалось никаких особых эмоций. По ней было видно, что мужские ухаживания являлись для нее обычным делом. К тому же, она была здесь не ради Шахара. Она явилась ради Шели, очень постаравшейся ввести ее вновь в их тесный круг, и ради собственного любопытства.

Когда ей и всему столу принесли выпивку и десерты, она, со сдержанной улыбкой, произнесла:

Я рада новой встрече с вами. Если честно, я соскучилась за вами. За нас!

За нас! – подхватили все и сделали по глотку.

Вижу, вас совсем немного, – продолжила говорить Галь после тоста.

Незадолго до твоего появления с нами были еще Керен и Наама, – сказала Шири. – Они тоже были бы рады увидеть тебя.

Нежданная гостья недоверчиво хмыкнула.

Правда! – утверждала Шири, видя скептицизм Галь. – Наама, например, очень изменилась.

Все мы, так или иначе, изменились, – предположила Галь. – А что с ней?

Ничего особенного, – пояснил за жену Янив. – Просто она вышла замуж и родила ребенка.

Галь захихикала.

Наш Одед тоже успел удивить нас. Женат! – бесцеремонно подхватил Хен, заставив друга покраснеть вновь.

На ком? На Офире? – радостно встрепенулась Галь.

Думаешь, Офира не составила бы нам компанию, если бы была с Одедом? – прыснул Хен.

От его восклицания Одеда всего передернуло.

Мою жену зовут Эйнав, – смущаясь, пояснил он, показывая, все же, свою окольцованную руку. – К сожалению, она не смогла сегодня быть с нами, но на прошлой неделе в школе познакомилась с нашей компашкой.

Какая прекрасная новость, Одед! – радостно обратилась к нему вновь прибывшая. – Прими мои поздравления!

Одеду было неловко принимать поздравления от своей старой и безответной школьной любви, но он тешил себя мыслью, что за ее поздравлением не стояло ничего, кроме вежливости.

Ну, а про всех остальных, кого с нами нет, ничего не могу сказать, – усмехнулась Шели. – Кстати, на вечер выпускников тоже пришло довольно мало народу.

Видимо, настоящая причина в том, что у наших ребят остался какой-то осадок в душе после школы, поэтому они и не пришли, – предположила Шири.

Какой еще осадок? У кого? – воскликнул Хен.

У Авигдора, например. У Эреза.

Не знаю насчет Эреза, но вот у Авигдора мог быть осадок, – вновь встрял Янив. – Иначе бы он не ударился в религию. Галь, ты в курсе, что теперь наш Авигдор – праведник?

Интересно! Я об этом не знала, – ответила та, сама при этом вспоминая, как последний, бывало, приударял за ней в лучшие времена. – А Лирон? А, собственно, Офира?

Офира – журналист-международник, – проронил Одед, задетый за живое еще раз. – Если быть откровенным, это – причина, по которой мы расстались. Немногим раньше я рассказал об этом ребятам.

Все утвердительно закивали.

Галь сострадательно покачала головой. Ей тоже стало немного жаль многообещающего романа Одеда и их бывшей одноклассницы, которая, одна из немногих, относилась к ней доброжелательно. Потом она невольно взглянула на Шахара, который сидел, как мышь, и, по всей видимости, только и ждал возможности заговорить с ней, и, с легкой досадой в голосе, изрекла:

Похоже, среди нас нет никого, у кого бы не было того или иного осадка после школы. В особенности у меня. Поэтому, как я предпологаю, мы… то есть вы и решили возобновить

общение… Чтобы вновь побыть вместе… Почему ты так на меня смотришь? – недоуменно обратилась она к Рану Декелю, который до сих пор молча, и, как бы исподтишка, наблюдал за ней.

Я просто любуюсь тобой, – сказал тот. – На прошлой неделе ты была далеко. Сегодня присоединилась к нам последняя, но сразу же взяла инициативу общения в свои руки. Ты – самый большой наш сюрприз за весь вечер. Расскажи же, какими судьбами ты здесь?

Я же сказала. Благодаря Шели, – ответила Галь, смотря ему прямо в глаза.

Ну, серьезно, – не уступал Ран. – Расскажи! Тут все свои.

Свои? – приподняла брови женщина, и в ее подведенных голубых глазах блеснул огонь то ли негодования, то ли изумления. – Свои? Ребята, конечно, мне очень приятно, что вы организовали эту посиделку, и что Шели оповестила меня о ней, но так поступают не свои, а, в лучшем случае, знакомые. Свои, хоть иногда, звонят. Свои приглашают в гости. Свои всегда дают почувствовать свою близость. А мы… Мы просто разбежались, как тараканы. Я ни с кем не рвала отношений после выпускного бала, просто мне пришлось бороться за себя немногим больше, чем другим, и потому на многое не хватало сил и времени. Но я всегда была открыта для общения. Тем не менее, за все минувшие годы, никто из класса мной не поинтересовался. Только одни Шели и Хен, заявлю вам без лишней скромности, остаются для меня своими по сей день, невзирая на то, что безумно заняты. А теперь вы хотите моей откровенности. Так вот: вы меня абсолютно не знаете! Вы знали потерянную, падшую девчонку, которая многого в жизни не понимала. И, для того, чтоб рассказать вам о моих перипетиях, включая мое внезапное возвращение домой, придется начинать с самого начала. Если честно, у меня нет на это никакого желания. Я пришла, чтоб хорошо провести время.

Речь Галь произвела поразительное впечатление. Она, без обиняков, выставила свои границы, да так, что ей и возразить было нечего. Ее твердость, ее ассертивность, были, без сомнения, новыми ее чертами, поскольку такой Галь не помнил никто из присутствующих. Разве что, только Шели. Но Шели сидела тихо.

И, в то же время, в ее тоне не было враждебности. Наоборот: в нем ощущались сожаление и боль. Видимо, женщина немало переживала о том, что связь с ее одноклассниками была утеряна в силу обстоятельств, и поэтому ей так и не удалось в полной мере наверстать упущенное ею в том, последнем, учебном году.

Но Шахар воспринял ее слова чуть ли не как открытый упрек в свой адрес. Логика мужчины, исходя из которой такое было невозможным, поскольку Галь сама поставила в их отношениях жирную точку, в этот момент просто-напросто отключилась. Он наклонился к ней через стол, положа руку на сердце, и, ловя момент, убедительно произнес:

Галь, поверь мне, все присутствующие здесь, включая меня, повстречались сегодня впервые после двенадцатилетнего перерыва. У каждого были свои причины не выходить на связь, и каждому было сейчас что рассказать. Ты сама правильно подметила, что многих среди нас нет. Тем больше у нас причин ценить тех, кто, все-таки, здесь собрались.

Все за столом закивали ему в знак согласия, в то время, как Галь невозмутимо выслушала реакцию своего бывшего возлюбленного. А тот прибавил:

Я тоже в те годы не понимал и не ценил того, что имел, в отличие от настоящего времени. И мне тоже пришлось совершить над собой усилие, чтоб явиться на эту встречу, равно как и на вечер выпускников. Ведь, пожалуй, нет большей манипуляции над собой, чем встреча с самим собой прошлым.

Так почему же вы… то есть, мы не встречались до сих пор? – недоуменно спросила Галь. – Почему прождали целых двенадцать лет?

Приятели переглянулись, словно задавая себе и друг другу тот же вопрос. Потом Хен ответил:

Повода не было. И, если бы не «Рандеву», вероятно, и не было бы. Во всяком случае, не в ближайшее время. Пока кто-то один из нас не взял бы на себя инициативу и не собрал всех, кого еще можно собрать.

Скорее всего, этот кто-то был бы ты, – предположил Одед.

Может быть, – согласился с ним Хен. – Но ведь не это определяет настоящую силу дружбы. Уверен: если бы с кем-нибудь из нас что-то случилось, и он обратился бы к остальным за помощью, все, без исключения, тотчас откликнулись бы на его зов.

К тому же, здесь нет, пожалуй, никого, кто бы не испытывал вину по отношению к тебе, моя дорогая, – поддержала мужа Шели, поворачиваясь к Галь. – Думаю, это чувство вины также повлияло на то, что мы не встречались все вместе… до сегодняшнего дня.

Галь, словно стыдясь своей вспышки, потупила глаза. Некоторое время она пережевывала кусок торта и аккуратно стирала салфеткой с губ крошки.

В этот момент в памяти у не сводящего с нее глаз Шахара всплыло их объяснение. То, проклятое, объяснение. Точно так же она пережевывала тогда ломоть хлеба с сыром и смахивала с губ крошки. Только в тот день она была убитой горем, искалеченной Лиат и полностью разочарованной в людях. Теперь же она появилась в «Бар-бильярде» как мессия, который по дороге сюда заглянул в самые лучшие универмаги центра города. Да еще пожурил их за их разобщенность.

Наконец, Галь, подумав, ласково произнесла:

Я ни на кого не держу зла. Если когда и держала – простите! Для меня было важным прийти на эту встречу. Вы правы: люди меняются.

Не только люди, – возразила Шири. – Это место тоже изменилось. Ты ведь помнишь, каким был наш «Подвал», Галь?

Конечно, помню. Но таким, как сейчас, он мне нравится больше, – ответила женщина, а про себя прибавила: «воспоминаний меньше».

Вот и славно, – вздохнула Шели, обняв за плечо подругу, которая так же обняла ее в ответ.

Наступило молчание. Школьные товарищи заканчивали есть свои десерты и тянуть пиво. Для некоторых это была уже которая по счету выпивка.

Чем же ты занимаешься, Галь? – вновь обратился к ней Ран Декель. – Хоть эту тайну ты откроешь нам?

Охотно, – улыбнулась та. – Я – выпускница Академии Исскуств. Окончила с отличием. У меня своя студия дизайна и художественной фотографии. В данный момент она находится в нашей с мамой квартире, и потому нигде не прописана. Так безопасней и дешевле.

Шахар, уже владеющий этой информацией, заставил себя выглядеть удивленным. С того дня, как Мазаль добыла для него эту информацию, он посетил сайт своей бывшей девушки десятки раз, и очень внимательно рассмотрел там каждую фотографию, каждый коллаж, каждую презентацию. Каждый раз, гуляя по страницам сайта, он признавался себе, что раньше был ослом и идиотом, так как действительно не понимал, что представляет из себя Галь, какой у нее недюжинный талант. Тогда, в школе, он относился к ее коллажам как к хобби красивой, наивной девочки, а к ее жесткому подходу к качеству фотографий – как к капризу. Сам-то он уже тогда планировал для себя большую, серьезную карьеру. И вот, оба они – успешные, состоявшиеся личности. Вот только он абсолютно несчастлив, а она…?

Галь, как поживает твоя мама? – вставил Одед, вдруг почувствовавший себя крайне нелепо. В конце концов, что между ними такого было, что он не смеет задать ей личный вопрос?

Спасибо, хорошо. Все еще работает, хотя ей уже предлагали выйти на досрочную пенсию.

А как вы разместили студию в вашей маленькой квартирке?

Все очень просто! – рассмеялась Галь. – Мы переехали в другую, намного более просторную квартиру. Уже пять лет, как переехали.

Услыхав это, Шахар задумался, на какие сбережения они приобрели новую квартиру и открыли в ней студию? Но он не рискнул выразить свои бестактные мысли вслух. Судя по повадке и облику Галь, она была не просто обеспечена, но и имела к кому обратиться за финансовой поддержкой. «У меня нет никаких шансов», – промелькнуло в мозгу у мужчины. – «Судя по всему, ей даже безразлично то, что я еще холост».

Но тут, словно по волшебству, он услышал обращенный к нему ее вопрос:

А как твои родители, Шахар?

Мужчина встрепенулся:

Тоже хорошо. Спасибо. Все еще в своем пентхаузе и своей конторе.

Ты в семейном деле?

И да, и нет. Сегодня у меня своя контора, но я, в любом случае, наследую и их тоже.

Он обрадовался, что между ними двумя, наконец-то, завязался кое-какой диалог, но «принцесса», внезапно появившаяся на их балу, и столь ненавязчиво, но необратимо привлекшая к себе всеобщее внимание, вновь запрещающе отвела от него взгляд.

Разговор за столом зашел на другие темы. Опять зазвучали смех, сплетни, ностальгические нотки. Говорили о том, что всем им уже тридцать или под тридцать, что они все потихоньку стареют. О том, что сталось с их школой. О том, что их следующую встречу стоит устроить в более широком кругу, с супругами и детьми, у кого такие имелись, и попытаться, все-таки, затащить на нее Эреза и Авигдора. Хен и Шели даже предложили использовать для этого их громадный домашний сад. Янив вызвался создать в телефоне группу, в которой они смогут общаться независимо от встреч, и сразу же приступил к делу. Шели показала Галь на своем смартфоне недавние фотографии с Керен и Наамой, и Галь выразила восхищение тем, как те обе хорошо выглядели. Потом три женщины сфотографировались на смартфон Шели, после чего Ран сделал селфи со всеми друзьями на свой аппарат. К помощи официантов для этой цели никто уже не прибегал.

Изрядно потрепав языками, Хен, Ран и Янив вышли на перекур во второй раз, но уже без Шахара, который предпочел остаться за столом, как и Одед. Вернувшись с перекура, Янив переглянулся с Шири и оба прочли в глазах друг друга то же самое желание.

С вами было отлично, но нам нужно к ребенку, – сказал он, подходя к жене. – Поздно.

Следом за ними встал и Одед.

И я пойду к своей Эйнав, – изрек он из расчета на уши Галь. – Она, действительно, могла заждаться меня. Закажем счет?

Я могу все оплатить, – предложил Шахар в последней попытке произвести на Галь сильное впечатление.

Зачем? – возразил ему Ран Декель. – Сделаем проще: разделим счет поровну.

Идею Рана поддержали, к невысказанной досаде Шахара.

Счет, который им принесли, вышел большим, но при делении на количество персон терпимым. Все достали свои наличные деньги и кредитные карточки. Шахар украдкой посмотрел на кредитку Галь. Золотая!

Напоследок товарищи подняли бокалы с остатками спиртного и Хен произнес:

Дорогие, вот теперь я могу сказать, что полностью удовлетворен. Надеюсь, наше общение продолжится, невзирая на то, что у всех своя жизнь. А для тех, кто не присоединился к нам, станем примером для подражания. Предлагаю выпить за наши лучшие годы!

Хорошее было когда-то время, – согласилась с ним Шели. – Жаль, что оно ушло.

И, кстати, Шахар, за тобой должок, – добавил Хен. – В следующий раз мы обязательно здесь сыграем.

Тот безмолвно кивнул.

Они выпили и покинули «Бар-бильярд». Еще некоторое время провели, обмениваясь последними фразами на стоянке, которая так же претерпела изменения. Лишь исчерпав все темы для бесед, стали, наконец, прощаться.

Одед отправился в свою домашнюю «тюрьму». Обе женатые пары укатили в своих «семейных возах». Ран Декель гордо продемонстрировал свою лизинговую машину, на которой тоже вскоре тронулся. Шахар и Галь остались наедине.

Наедине!

Двое свободных, еще молодых, людей, распологающих финансовыми возможностями, они могли, при желании, завершить этот вечер, верней, эту ночь, намного позже, и в совершенно другом месте. У Шахара это желание было, и еще какое! Однако молодой адвокат, оказавшись рядом с той, кто была его первой любовью, и его самой большой человеческой ошибкой, словно напрочь забыл о своих приобретенных навыках донжуана, и держался как неуверенный в себе подросток. Впрочем, даже в том, подростковом, возрасте, он никогда не бывал столь растерянным.

Какие у тебя еще планы на вечер, Галь? – попробовал он издалека.

Домой, спать, – с улыбкой ответила та, смотря ему прямо в глаза. – У меня был тяжелый день, я безумно устала и хочу отдохнуть.

Понимаю, – протянул оконфуженный Шахар. – Я могу подвезти тебя, если ты, конечно, не против.

Спасибо, но я на машине.

А где твоя машина?

Галь повела головой в ту сторону, где, недалеко от них, был припаркован «Лексус» Шахара. Тот посмотрел туда, куда она указала, и обомлел: возле его белого «Лексуса» стоял черный «Инфинити» предпоследней модели. Случайно ли Галь припарковалась рядом с ним?

Ты стоишь возле меня! – не удержался он от восклицания. – Этот белый «Лексус» – мой.

Правда? Ну и ну! – в свою очередь прыснула Галь.

Вот и не верь в совпадения! – подхватил окрыленный мужчина, и добавил: – Хорошая у тебя машина. Красивая и мощная. Как и ты.

Благодарю за комплимент, – снова с улыбкой отозвалась та, при этом не выдавая никакой благодарности или смущения.

Я просто констатирую факт, – подобострастно произнес он.

Я не спорю, – последовала реакция.

Удостоив незадачливого Шахара своей последней репликой, Галь достала из сумочки ключи от машины и двинулась по направлению к ней. Шахар, ловя каждое мгновение в ее обществе, также подошел к своей машине.

Увидимся ли мы еще? – высказал он свою мысль как бы невзначай.

Ты же слышал, что предложил Хен? Кажется, будущие встречи нашей бывшей школьной компании обеспечены. На этих встречах и увидимся.

Коротко и внятно. Впрочем, на что еще он рассчитывал?

А могу ли я взять твой номер телефона?

Он уже в группе. Которую создал Янив.

Еще один от ворот поворот! Все это произносилось совершенно ровным тоном и без малейшего намека на ее обоюдное желание возобновить общение.

На всякий случай, вот тебе моя визитка, – с деланной деловитостью сказал тогда Шахар и протянул ей карточку, которую женщина приняла без лишних слов. – К твоим услугам, в любое время.

Поскольку продлевать их вымученное уединение не имело смысла, Шахар, точно вспомнив о том, что и у него есть гордость, пожелал Галь спокойной ночи и, попросив ее ехать осторожно, первый сел за руль. Думал легко поцеловать ее на прощание, но ограничился рукопожатием. Вторым и последним за сегодня.

Когда его «Лексуса» на стоянке и след простыл, Галь глубоко вздохнула и облокотилась о капот своей выглядящей как новая, но подержанной черной красавицы. Наконец она дала своим чувствам волю. Нет, она не заплакала, но на лице ее отразились грусть и горечь. Идя сюда, она знала, что Шахар здесь, среди всех прочих. Шели предупредила ее обо всем. Она знала, на что идет и для чего это делает. И, хотя ее сюрприз удался и вечер в компании бывших одноклассников прошел на «ура», Галь не скрывала от себя, чего ей это стоило. Она все сделала правильно… Правильно ли?

Она обвела мутным взглядом стоянку, и ей на мгновение показалось, что на том месте, где только что стоял «Лексус» Шахара, стоит его бывший мотоцикл, и что рядом с тем мотоциклом стоят они. Они, семнадцатилетние. Много же воды утекло с того дождливого вечера, когда их еще неразлучная шестерка посидела в «Подвале»! Когда она, на этой же парковке, не отпускала от себя Шахара, дожидаясь от него внимания и ласки, а он давал ей те же самые лаконичные ответы, какие только что давала она ему! Это было так давно!

Это было так давно…

Глава 4: КРАСАВИЦА И ЧУДОВИЩА

Галь прекрасно запомнила их выпускной бал и то, как она провела ночь, которая последовала за ним. С той ночи прошло много лет, за которые произошло множество событий.

Несмотря на то, что в ту ночь Галь была полна надежд и вдохновения, повседневная жизнь вернула ее в колею так быстро, что девушка даже не заметила, как ей пришлось отложить свои надежды в долгий ящик и научиться искусству маленьких шагов.

Не то, что она насильственно держала у себя в голове воспоминания, – они сами не покидали ее. Самые острые воспоминания пришлись, разумеется, на те несколько месяцев, когда она училась в экстерне. Ведь ей пришлось приходить в свою бывшую школу каждый день. Каждый раз, когда девушка оказывалась в окружении стен школы, ее «свидетелей и судей», то вновь прикасалась к своему прошлому, как к открытой ране. Там везде обитали тени тех, кто совсем недавно составляли ее мир. Там, все, что ей хотелось оставить позади, давало о себе знать с новой и новой силой.

Особенно тяжко ей пришлось страдать летом, когда все, кроме учащихся экстерна, были на каникулах. Пустые коридоры, пустые классы, пустой спортзал, редкие и резкие голоса рабочих, стройка на месте заветного сквера – все это угнетало ее.

Когда же начался новый учебный год, Галь пустилась в поиски своих знакомых лиц среди новых, незнакомых. Например, стоило какому-то парню приехать в школу на мотоцикле, у Галь замирало сердце, так как она видела в том парне Шахара. И это при том, что она знала, что Шахар уже давно ездил не на мотоцикле, а на машине.

Галь очень высоко ценила ту жертву, на которую пошла ее любимая классная руководительница для того, чтоб ее записали в экстерн и дали возможность достойно окончить школьное образование. Также она была благодарна пансионату, в котором лечилась, за оказанное на директрису давление. Но она не могла себе представить, что школьная обстановка, в которую она прежде так рвалась, отразится на ней сейчас, когда она достигла цели, не лучшим образом. Тем усердней она занималась в экстерне, не допуская даже мысли о хотя бы одной пересдаче.

Как-то раз, не выдержав, она позвонила Рики. Больше ей, увы, было не к кому обратиться.

Консультант обрадовалась ее звонку. Ей самой не терпелось узнать последние новости своей бывшей подопечной. Внимательно выслушав ее и поняв проблему, она сказала:

Твоя ошибка, девочка моя, в том, что ты пытаешься бороться. Не борись! Не прогоняй твоих призраков силой! Просто переживи это, плывя по течению и давая твоим чувствам волю. Используй твою боль как источник вдохновения для учебы и для творчества. И заметишь: со временем твоя боль пойдет на убыль, а твои призраки поблекнут.

Но Рики, со мной происходят абсурдные вещи! – упорствовала Галь. – Я оборачиваюсь на каждый мотоцикл, проезжающий мимо школы, потому, что вижу в каждом мотоциклисте Шахара!

И продолжай оборачиваться! – поддержала ее Рики. – Я понимаю, что сейчас ты каждый раз испытываешь стресс, когда видишь проезжающих мимо мотоциклистов. Но, если ты будешь так продолжать, то в какой-то момент твой уровень стресса выровняется и пойдет на спад. И наоборот: закрывая глаза на этих мотоциклистов, ты причинишь себе лишний стресс.

Разве то, что я испытываю, – нормально? – недоверчиво спросила Галь.

Более чем нормально. А по сравнению с другими нашими пациентками, ты – просто умница. Удачи тебе во всем!

Галь прислушалась к этим советам. После разговора с Рики, каждый раз приходя в школу она не подавляла чувств, которые восставали в ней при виде знакомых стен, а напротив – отдавалась им. И постепенно с ней начало происходить то, о чем сказала Рики: стены становились просто стенами, а мотоциклисты – чужими парнями.

С директрисой она больше не пересеклась ни разу. Никаких особенных мероприятий, связанных с окончанием экстерна, школа не организовала. Даже сертификатов об окончании им не выдали. Вторая, зимняя, сессия выпускных экзаменов, которую она сдала блестяще, и запоздалый аттестат зрелости. Вот все.

Девушка окончательно рассталась со школой в разгар учебного года, отчасти увидев подготовку нынешних выпускных классов к бал-маскараду. Тому балу, что стал для нее роковым. Она давно уже поняла, что мечтать о хотя бы частичном наверстывании того, что было ею утраченно в школе за время ее пребывания в нарколечебнице, не имело никакого смысла. Все ее бывшие соученики проходили военную службу, а Дана Лев начала новую карьеру. Друзей в экстерне она не приобрела, и, впрочем, была незаинтересована в них, так как отдавала все силы учебе. Оставалось одно: встать и двигаться дальше. И Галь двинулась дальше.

Как бывшей наркоманке и душевнобольной, хоть и вернувшейся «на путь истинный», армия ей не светила. Конечно, девушка могла попытаться пробить и этот потолок, как пробила школьный. Ей даже предлагали это сделать. Но стоила ли игра свеч?

Возможно и стоила. Но Шимрит Лахав была категорически против ее мобилизации. Впервые в жизни эта мать-одиночка заняла очень жесткую позицию и отказалась подписать единственной дочери разрешение на службу.

Только этого не хватало! – возбужденно твердила она. – Я чуть не потеряла тебя год назад. Опять испытывать судьбу? Нет, ни за что!

Но мама, то, что мне предложат в силу обстоятельств, это какую-то должность в тылу, при одном из штабов. Не более того! – спорила с ней Галь. – О каком риске идет речь?

Ты еще маленькая дурочка, – осадила ее мать. – Штаб или не штаб – не имеет значения. То, что ты военнообязанная – вот главное! Как военнообязанной, тобой могут распорядиться в зависимости от нужд армии любой момент, и твои послабления тебе вряд ли помогут. Ты этого хочешь? После всего, что прошла? Я – нет.

Что же мне тогда делать? – развела руками Галь. – Что ты хочешь, чтоб я делала, пока мои друзья на службе?

Иди учиться и работать. Становись на ноги, – постановила Шимрит. – У твоих друзей своя жизнь, а у тебя – своя. Ты должна быть независимой во всем. Ведь я не молодею, а твой отец не принимает в нас участия. Расчитывать на мужиков, которые могут тебе встретиться – наивно. По-моему, ты уже поняла это на примере Шахара. Поэтому, коль скоро тебя не призывают, используй свои лучшие годы по полной программе и стань личностью.

Галь пришлось покориться. Не то, что ей было жаль армии, но мысль о том, что ее путь вновь разойдется со стезей ее одноклассников, и, видимо, разойдется окончательно, причиняла большую боль. Впрочем, как сказала ее мама, у всех свои пути.

Она начала работать в районном магазине одежды. Сидя за прилавком в те часы, когда клиентов было мало, Галь рисовала и кромсала подвернувшиеся под руку глянцевые журналы для будущих коллажей.

Если недавно она жила единственной целью – получить аттестат зрелости, то теперь весь ее мир сузился до этого прилавка и новой цели – поступить в Академию Искусств. Для достижения этой цели, она создала крупное портфолио своих лучших работ, и приложила несколько сделанных ею фотографий природы. С этим портфолио Галь отправилась в Академию, когда там объявили набор студентов на будущий год. Исходя из тамошних правил, она подала заявки на два факультета сразу: на художественную фотографию и на графический дизайн. И – прошла на оба!

Эх, удачливая она! Занятия искусством на двух факультетах параллельно оказались еще большей нагрузкой, чем пресловутый экстерн! На работу времени и сил уже не хватало, однако тех денег, что Галь заработала до сих пор и предусмотрительно отложила, хватило на оплату первого учебного года. Для того, чтоб оплатить следующий год, девушке требовалась ссуда или хорошая стипендия. Стипендии, как правило, получали наилучшие студенты. Поэтому, Галь старалась быть одной из самых лучших.

Ко всей ее нагрузке приложился определенный шок от смены учебной обстановки. Если школа, какой бы она ни была, ставила во главу угла ученика, чем придавала ему чувство защищенности и значимости, то все учащиеся громадной Академии Искусств были словно мелкими рыбешками в океане, где никому ни до кого не было дела, и где каждый боролся сам за себя. К тому же, в этом океане была сильнейшая текучка. Галь не успевала привыкнуть к определенным лицам – как они уже либо меняли специализацию, либо брали себе академотпуска, либо переходили в другие ВУЗы.

Галь являлась самой молодой студенткой своего набора. Другим ее сокурсникам было далеко за двадцать. Все они отслужили, многие успели повидать мир. Некоторые студентки уже готовились к замужеству, о чем они и общались между собой в перерывах. На Галь смотрели, как на выскочку, которая, непонятно какими судьбами, затесалась в их «взрослом» клубе. Да, эта выскочка была сногсшибательно красива и талантлива, но именно поэтому с ней не сближались. Так, поболтать – это пожалуйста. Но подружиться – увы, нет.

В силу своих нереализованных мечтаний и наблюдений за окружающими, Галь часто злилась на себя за то, что не настояла на своей мобилизации и не пошла общей дорогой. Ей казалось: поступи она в Академию позже, как и ее сокурсники, то стала бы принятой в их обществе. На худой конец, думала она, ей надо было б отделиться от матери и пойти жить в общагу. В этом случае, она тоже была бы поближе к другим студентам.

Но, несмотря на эти мысли, девушка быстро возвращалась к реальности. Общага была положена не всем, и подавно не тем, кто легко добирались до места учебы. Кроме того, она стоила денег, а у Галь лишних денег не было. А что до отношения к ней однокурсников, то она пыталась прикинуть, что сказали бы на это Рики и Дана Лев. А те, наверняка, сказали бы следующее: «Главное – не то, откуда ты, и сколько тебе лет, а кто ты. Не меняться же тебе из-за каждого, кому ты не нравишься! Будь собой, и тогда твои люди придут к тебе».

Со временем у нее сложился определенный круг общения на факультете, но девушка сохраняла внутреннюю дистанцию между собой и этим кругом. Она так сильно тосковала по ее безвозвратно утерянным старым связям, что не искала для себя других «лучших» друзей и подруг. Те стрессы, которые она перенесла в школе, были для нее пройденным этапом, и поэтому уже не представляли угрозы. Новых стрессов ей не хотелось.

Незадолго до окончания первого курса с Галь приключился инцидент. В кафетерии к ней подсел другой студент, представившийся Итаем, и сказал, что уже некоторое время назад заприметил ее. Галь была приятно удивлена, и, в свою очередь, спросила Итая, с какого он курса, так как не видела его на занятиях раньше. Оказалось, он – студент третьего курса, живет в съемной квартире недалеко от Академии, так как сам из другого города. Когда Галь услыхала это «из другого города», то чуть не расхохоталась, вспомнив, как когда-то Лиат описала их шестерке своего мифического парня, Томера. «Он вообще из другого города», – так сказала она тогда. Теперь – этот вот из другого города. Хорошо, что она хоть видит его воочию!

Внезапно Итай задал ей вопрос:

Ты хочешь быть моей любовницей?

Что? – опешила Галь.

Наверно, я неправильно высказался, – поспешил уточнить Итай. – Я хочу предложить тебе заниматься со мной сексом в удобное для нас время.

Галь не сразу догадалась, как ей следует отнестись к услышанному, которое было на грани фарса и оскорбления. Заниматься сексом с незнакомым парнем в удобное для них время… Такого ей еще никто никогда не предлагал!

Она могла сию минуту прогнать его одною фразой. Так же, она могла встать и уйти сама. Вместо этого, девушка, все еще переваривая предложение Итая, смерила его с ног до головы оценивающим взглядом.

Он был довольно высокого роста и имел коренастое телосложение. Лицо округлое, глаза светлые, рыжеватая борода. Опрятно одет и надушен. Не хам.

А почему именно секс? Только секс? – поинтересовалась заинтригованная Галь. – Почему бы нам, например, не начать встречаться?

Я постараюсь все объяснить, – чистосердечно ответил Итай. – Дело в том, что на третьем курсе такие запарки, что времени на личную жизнь не остается. В то же время, я не монах. Но давать девушкам пустые обещания и надежды не в моем стиле. Поэтому, я откровенен. Если ты согласишься, и нам будет хорошо, то, возможно, после того, как я сдам, наконец, свой дипломный проект, мы сможем перейти к более тесному общению. На сегодняшний день, увы, я могу предложить только секс ради секса.

А ты не подумал, что те же самые запарки ожидают и меня? – спросила Галь. – Сейчас я только на первом курсе, и уже понимаю, о чем ты говоришь. То ли еще будет!

Вот, ты видишь! – улыбнулся Итай. – Я не вру. И не обижусь, если мы будем квиты.

Галь еще раз оглядела своего нежданного соседа по столику и призадумалась…

У нее уже очень давно не было секса. Очень, очень давно. Однако сексуальные связи, в которые она входила до сих пор, зиждились на сильнейших эмоциях. Шахар, Наор… Обе эти связи добром не закончились. Ладно Наор, – то была ее грубейшая оплошность, но Шахар? Любит ли она его еще? Да, любит! И всегда любила! И, возможно, была дурой, что отвергла его после пансионата. Только так или иначе, Шахар – это ее пройденный этап. Ожидать, что когда-нибудь кто-то другой вызовет в ней столь же сильные чувства, из-за которых она ляжет с ним в постель, и, может быть, обожжется опять, было бесполезным занятием. Ведь, как сказала ее мама, она одна должна быть хозяйкой своей жизни. Почему бы ей не принять предложение этого парня? Хотя бы из интереса. Вдруг секс ради секса доставит ей наслаждение?

Оставь мне свой номер телефона, – обратилась она к Итаю, делая вид, что сомневается, а, на самом деле, просто чтобы потянуть с ответом. – Я подумаю и сообщу тебе.

Ладно, – проронил Итай, и написал на салфетке свой номер.

Вечером того же дня Галь снова взвесила все «за» и «против». Нет, она не потаскуха. Она просто хочет секса. Ей было любопытно, сможет ли она отдаться парню без любви. Как мужчина, Итай был в ее вкусе. При постепенном развитии их отношений, возможно, они и полюбили бы друг друга. В какой-то мере, девушке этого даже хотелось, так как дистанция, которую она держала со своими новыми знакомыми, начинала тяготить ее. Но и секс с таким парнем обещал быть приятным. Во всяком случае, она ничего не потеряет.

Она набрала Итая по телефону и договорилась об их встрече назавтра днем. У них обоих было трехчасовое окно во время занятий, и этого времени им должно было хватить.

В назначенное время Галь, в облегающем коротком платье, выбритая и надушенная, позвонила в квартиру Итая. Обыкновенную жилую квартиру в старом городском районе. Тот приветливо открыл ей дверь и пригласил войти. На этот раз он был в футболке и домашних шортах.

Ты живешь здесь не один? – поинтересовалась девушка, с любопытством оглядываясь.

Я снимаю с двумя приятелями. Одному очень тяжело потянуть аренду с коммунальными.

Скромная четырехкомнатная квартира с общими залом и маленькой кухней. Из мебели только самое необходимое. Грязная посуда в раковине, пустые бутылки из-под пива в мусорном ведре и обилие полуфабрикатов на кухонных полках свидетельствовали о том, что здесь живут холостяки. Занятые по горло холостяки.

Видя, что Галь зависла, Итай мягко взял ее за руку и провел к себе в комнату.

У него была очень просторная, светлая комната с окном, выходящим во двор. Но и в ней было только все самое необходимое. Трехстворчатый шкаф, широкий письменный стол под окном, стул, несколько полок с книгами и двуспальная кровать с тумбочкой. На обратной стороне двери висело большое зеркало. Люстры не было. На прикроватной тумбочке – полный «джентельменский» набор: презервативы, увлажняющий гель, салфетки, бутылка белого вина с двумя бокалами и конфеты.

Галь стало немного не по себе. Ей вспомнились апартаменты Шахара и их занятия любовью. Так же ей вспомнился Наор. Тот брал ее, как настоящую потаскуху, как правило в дискотеках, где они отрывались. Но Шахар – это Шахар, а от Наора она зависела. С Итаем же не происходило ничего подобного. Здесь никто и ничто не держали ее. Она могла немедленно извиниться и уйти. Но то, как ее принимали, препятствовало ей прекратить их еще даже не начавшееся толком общение. Так ли он принимает всех женщин, проходящих через его постель?

Где здесь туалет? – спросила она, пытаясь оттянуть время.

В коридоре, – ответил Итай. – Чувствуй себя, как дома.

Сидя на унитазе в тесной кабинке, Галь пыталась овладеть своими эмоциями. Приход сюда был ее продуманным решением. Ей нужно было дать себе шанс. Расслабиться и получить удовольствие.

Когда она вернулась в комнату, Итай уже держал в руках наполненные бокалы, один из которых протянул ей.

За наше знакомство! – произнес он, сближая свой бокал с ее бокалом.

Надеюсь, твои сожители не застанут нас врасплох? – с опаской проронила девушка.

Все на занятиях. В любом случае, тебе нечего беспокоиться: в эту комнату никто не войдет. Мы уважаем личное пространство друг друга.

А можно ли мне взглянуть на твои работы? Все-таки, мы учимся на одном факультете.

Конечно!

Итай распахнул перед ней дверцу шкафа. Оказалось, одежду молодого человека занимала только одна створка. Две остальные были складом его проектов.

Галь, потягивая вино, рассмотрела их с интересом, задала профессиональные вопросы, и отдала должное таланту, вкусу, стилю и творческой плодовитости Итая. Без сомнения, он был хорошим дизайнером. Очень хорошим. У них могло быть много общего. И ей вновь стало жаль того, что, в силу обстоятельств, их отношения ограничатся только сексом.

Приступим? – предложил Итай, чувствуя, что их прелюдия затягивается.

Галь поставила недопитый бокал на тумбочку и положила в рот одну конфету. Для храбрости. Конечно, ей не пристало строить из себя девственницу. Никаким стеснениям не должно было быть места. Тяжело только в первый раз. В первый? Или… в первый и единственный?

Ничего больше не произнося, она стянула с себя платье и трусы и предстала перед своим новым, неожиданным любовником нагая, ослепительно прекрасная. Тот тоже разделся догола. Галь, не без легкой усмешки, подумала, какой же у него небольшой член по сравнению с мощным торсом, покрытым рыжеватыми волосами!

Они постояли друг напротив друга, почти соприкасаясь телами и глядя друг другу в глаза. Потом подошли к кровати. Итай протянул руку, чтобы привлечь девушку к себе. При этом он машинально коснулся ее подбородка.

Я не целуюсь, – предупредила она его.

Хорошо, – уважил ее желание Итай.

Они занимались сексом весь последующий час в разных позах, исключая оральный контакт. Было использовано много геля, несколько презервативов, и почти ни одной салфетки. Видимо, Итай, хоть и был инициатором их связи, волновался больше, чем его партнерша, и поэтому несколько раз терял эрекцию. Но он не рисковал проникать в нее без защиты, что, конечно, прибавило бы ему приятных ощущений. И, все же, после долгих поисков той позы, которая устроила их обоих, они кончили одновременно.

Потом, когда они лежали рядом и отдыхали, Галь пыталась собрать вместе и понять всю гамму своих ощущений. Получила ли она то, что искала? Увы, нет. Ничего, кроме физической встряски, принесшей ей кое-какое облегчение, она не нашла в объятиях Итая. Невзирая на то, что Итай был с ней нежен и обходителен, их сексуальный акт не доставил ей удовольствия. И, если еще за час до настоящего момента она полагала, что у них есть много общего, и что при развитии их отношений они смогли бы создать пару, то сейчас эти мысли сошли на нет. Ни о каких дальнейших встречах с ним и речи не было. Более того: если их связь продолжится, то непременно превратится во что-то техническое и само собой разумеющееся.

С глубоким сожалением девушка признавалась себе, что не может отдаться другому без страсти. Или, хотя бы, без подлинного влечения. Нечто подобное она уже прошла с Одедом. Но Одеду она так и не позволила прикоснуться к себе. А этот посторонний парень подвернулся ей именно для того, чтоб она получила опыт, который больше никогда не повторит. Больше она никогда не пойдет на сделку со своей эмоциональной сущностью ради секса! Даже если ей придется ждать любви и страсти еще долго. Очень долго.

Я пойду, – произнесла она, вставая и одеваясь. – Мне скоро на занятия.

Итай, накрытый легким одеялом по пояс, вопросительно посмотрел на нее и прочел ответ по ее глазам. Как мужчина, он был немного оконфужен. Как человек, он был верен своему изначальному предложению.

Мне было хорошо с тобой, – сказал он, не задерживая ее.

Удачи тебе в дипломном проекте! – пожелала ему Галь и покинула квартиру.

Больше они не пересекались.

Документы, которые Галь подала на стипендию, рассматривались несколько месяцев. Наконец, после второй сессии, пройденной ею с отличием, как и первая, девушке пришел ответ. Поскольку по своим результатам она считалась одной из лучших на факультете, а ее потенциал был замечен и оценен многими преподавателями, и поскольку социально-экономическое положение ее семьи определялось как слабое, ей разрешили полную стипендию до получения диплома. Так, к своему двадцатилетию, Галь получила бесценный подарок: бесплатное обучение.

На втором году теоретических занятий стало меньше, а практики – гораздо больше. Благодаря бесконечным мастер-классам, Галь не только поняла, но и почувствовала то, о чем сказал ей Итай. Личная жизнь теперь не значила ничего по сравнению с отдачей творчеству. Творчество стало для студентки не просто образом жизни, но и ее смыслом. Причем, не только для нее одной, а для всех учащихся на курсе. Выражалось это прежде всего в обилии домашних заданий в ограниченные сроки. Например, могло статься, что в течение одной недели нужно было сдать десять разных работ, оформленных по всем правилам. Или же, накануне выходных или праздников внезапно поступало новое, дополнительное задание. Успешная сдача всех этих заданий без исключения составляла годовую оценку по курсу.

«Это мне не глянцевые журналы потрошить в свое удовольствие», – часто думала Галь, работая допоздна в помещениях мастер-классов, где имелось все необходимое ей оборудование. Всякий раз, когда она вспоминала о своих наивных коллажах на доске объявлений в школе, ее губы кривились в

циничной усмешке. Те ее коллажи выглядели по сравнению с ее теперешними профессиональными проектами как рисунки первоклассницы рядом с полотнами великих художников. И все-таки, она скучала по тем своим коллажам. Может быть, потому, что скучала по себе прежней.

Этот сумасшедший ритм учебы, которую она, впрочем, очень любила, утомлял ее, но, отчасти, был ей выгоден, ибо помогал заглушать одиночество. Творить, творить до бессознания, чтобы не хотеть ни с кем спать! И чтобы с ней никто не хотел спать. Переспать.

Летом, между ее вторым и третьим курсами, демобилизовали Шели. Возвращение испытанной школьной подруги к гражданской жизни стало еще одним подарком для Галь. Но Шели готовилась к свадьбе с Хеном, и была очень занята. Тем не менее, обе нашли время для встречи, на которой обо всем обстоятельно поговорили – об учебе Галь, о службе Шели, о своих планах на будущее. В числе прочего, Галь поинтересовалась, кто еще из их школьной компании будет на свадьбе.

Мы пригласили почти всех, кроме Лиат, – чистосердечно ответила подтянутая, загоревшая, с натруженными руками Шели, когда они сидели в тени в городском парке. – Но кто из наших одноклассников придет – я не знаю. Ведь многие еще служат. Знаю, что Хен позвал всю свою роту, включая командиров. Для него их присутствие очень важно.

Он все еще собирается делать военную карьеру? – уточнила Галь.

Да, конечно, – с улыбкой сказала Шели. – Он видит в ней свое призвание.

А что будешь делать ты?

Пока не знаю, – пожала плечами та. – Но ни в какие институты не пойду! Лучше начну зарабатывать деньги.

Ты права. Молодой семье деньги не помешают, – согласилась с ней Галь.

Она немного помолчала и спросила:

Ты счастлива, что выходишь замуж?

Очень! – улыбнулась Шели. – Хен – это любовь всей моей жизни. Армия лишь укрепила во мне… то есть, в нас… понимание этого. Ну, а ты, Галь, нашла себе кого-нибудь в твоей творческой среде? – в свою очередь выразила она любопытство.

Секс ради секса не считается, – засмеялась Галь Лахав.

Уж теперь она точно знала, о чем говорила!

Причем здесь секс? Разве ты ни с кем не дружишь, не общаешься?

Объективно говоря, на общение не остается сил. Я ведь рассказала тебе, как мы учимся. А положа руку на сердце… – девушка немного помолчала и, со вздохом, продолжила: – Я не хочу душевных бурь. Я не пытаюсь ни с кем сблизиться потому, что знаю, что такой особой связи, какая у нас с тобой, и какая была у меня с некоторыми ребятами из нашего класса, не возникнет больше ни с одним мужчиной и ни с одной женщиной. Общение ради общения – это как секс ради секса, моя дорогая. Это – не то, что способно утолить мою жажду.

Просто ты еще не встретилась с подходящими тебе людьми, – сделала вывод Шели.

Может быть. Но я и не напрягаюсь, чтоб найти их.

Шели Ядид только почесала в затылке. Она хорошо знала свою чувствительную подругу и не настаивала на своем мнении. Но ей показалось, что Галь снова впадает в крайности.

В день долгожданной свадьбы Шели и Хена Галь была подружкой невесты. Невеста была мила и естественна, подружка ее – роскошна. Но, к ее большому изумлению, а, отчасти, разочарованию, она оказалась среди всех веселых гостей единственной представительницей их школьной компании. Шахара, как уже было упомянуто, задержали на офицерских курсах, а Одед и Офира уехали в путешествие. Другие их общие товарищи так же не сумели вырваться. Зато, как и ожидалось, рота Хена явилась вся. Пришли так же подруги Шели, с которыми Галь когда-то была знакома, но очень поверхностно.

Еще до торжества она волнительно гадала, хочет ли она встречи с бывшими соучениками, и что эта встреча даст ей. Она ждала ее и побаивалась ее. Но, сидя за одним столом с почти незнакомыми ей молодыми людьми и ведя с ними разговоры на разные общие темы, Галь с досадой убеждалась в том, что у всех теперь своя жизнь. Иллюзия девушки о том, что все, что она недополучила в школе, вернется на круги своя, оказалась неосуществимой.

Через неделю новобрачные отправились в долгое свадебное путешествие, а вернувшись из него принялись обустраивать быт и, как говорится, «строгать детей». К двадцати двум годам Шели уже была беременна. По иронии судьбы, именно эта в прошлом вертихвостка остепенилась раньше всех

ее приятельниц. А Галь, когда-то всеми силами стремившаяся к постоянству, вела свободный образ жизни, подобающий творческой личности. Поэтому, в силу обстоятельств, эти две стали видеться редко, но их встречи, как всегда, были теплыми и искренними.

Молодая женщина по-прежнему жила вместе с мамой в их трехкомнатной квартире. Шимрит все еще работала на своей старой, незавидной, должности, а дочка ее начинала поиски своего места в мире. По окончании учебы, она стала дизайнером и фотохудожником очень широкого профиля. На ее работы появился спрос, а с ним и небольшая клиентура. Но к сожалению, продажи ее работ пока не могли прокормить ее. Поэтому, параллельно, Галь пыталась устроиться на наемную работу в своей области.

Как оказалось, сделать это, несмотря на весь ее талант, было совсем не просто! Прежде всего, вакансий дизайнеров было довольно мало. К тому же, многие дизайнерские фирмы и рекламные агентства отвергали ее из-за ее сверхквалификации. Сказывалось так же и отсутствие рабочего опыта, о чем ей часто сообщали еще по телефону. Молодая женщина, с усмешкой, задавала на это вполне логичный вопрос: а откуда ей набраться опыта, если речь идет об ее первой работе? Единственный опыт, который у нее есть, это учеба и частные заказы, и она всегда готова приложить рекомендации от своих преподавателей и заказчиков. Увы, это не помогало.

В некоторых местах просили представить портфель работ. Работы Галь вызывали восхищение, но в них всегда было что-то неуловимое, необъяснимое простым языком, а потому – не нужное. Бывало и так, что объявлялся конкурс на какую-то вакансию, или на какой-то проект, для участия в котором было необходимо заполнить десятки форм и приложить одну-две показательные работы с описанием. Галь тщательно готовилась к этим конкурсам, а потом обнаруживалось, что у нее не хватало документов, либо ее резюме не соответствовало требованиям, либо конкурс этот – вообще липа.

Галь Лахав кипела глухим возмущением. Ей казалось, что с ее профессиональными и внешними данными она с легкостью возьмет любой барьер. Однако конкуренция, бюрократия и зацикленность работодателей на своих требованиях к претендентам на вакансии были сильнее. К пониманию этого прибавилось еще одно, нелегкое ощущение, что это не столько ее резюме или ее работы являются проблематичными, сколько она сама. Она никому ничего не сделала плохого и готова вкалывать, как проклятая, но работодатели, почему-то, не желают с нею связываться. Что же такого есть в ее личности, что производит такое впечатление на окружающих?

И все же, у нее не было выбора. Галь прекрасно помнила свой разговор с матерью, когда стоял ребром вопрос об ее армейской службе. Шимрит закляла ее тогда встать на ноги как можно раньше, и расчитывать только на себя. По ряду объективных экономических причин, она была абсолютно права. И непокорной принцессе Галь Лахав пришлось согласиться с тем, что, несмотря на все ее прежние знаки отличия, а также личные и творческие успехи, мир не должен ей ничего. Ничего! Поэтому она нагнула голову и искала любые варианты трудоустройства.

Она усиленно собирала информацию от своих однокурсников, как и где устроен каждый, и есть ли там еще вакансии. И убедилась, что в их профессии нет общей дороги, что каждый крутится, как умеет. Одним везло больше, другим меньше. И каждый советовал ей то, что сделал бы сам.

Почему бы тебе не стать преподавателем искусств? – спросил ее во время посиделки в баре Йорам, один из бывших одногруппников по мастер-классу, с которым они время от времени пропускали по стаканчику.

Где? – уточнила Галь, уминая гамбургер с салатом.

В школах, в студиях, в домах культуры…

Галь подавила смешок. Для нее это, конечно, была бы сделка с самой собой. Еще одна не самая выгодная сделка.

А использовать то, что ты еще и фотографируешь? – продолжал тот. – Ты могла бы быть фотографом на свадьбах, именинах, других мероприятиях… Это неплохие деньги!

Я посылала свои фотографии в кое-какие журналы, – сказала Галь. – Журналы по искусству.

Ну, и?

Сказали, что у них перебор, но они придержат мои снимки до лучших времен. Банальнейшая отмазка, – с презрением бросила Галь.

Слушай, а чем бы ты хотела заниматься на самом деле? – поинтересовался Йорам, потягивая пивко. – Ты никогда раньше не говорила об этом.

О, у меня очень большие амбиции! – расхохоталась Галь.

Валяй, какие?

Если честно, – произнесла Галь более серьезно, – мне бы хотелось открыть свою студию. Проводить выставки. Участвовать в конкурсах. Творить для души и от души. Выполнять заказы. Но на все это у меня пока нет средств.

Ты не единственная, кто видит для себя только этот путь, – ответил Йорам. – Помнишь Рону и Либи?

Эту сладкую парочку? Помню.

Они открыли свою студию.

Не знала, что у них есть стартовый капитал! – ревниво воскликнула Галь.

Никакого капитала у них нет, дорогуша! – осадил ее Йорам. – Они взяли ссуду в банке.

Ссуда в банке… Галь тоже подумывала о том, чтобы взять ссуду для открытия своего дела, но побаивалась. Да и Шимрит была бы не в восторге от столь рискового шага дочери.

Может, им нужны компаньоны? – выдвинула она предположение.

Спроси их самих. Но, насколько я знаю, они работают в убыток. За их проектами пока не выстроилось очереди. Не уверен, что они потянут третью компаньонку в их материальном положении.

Зато они добились того, о чем мечтали! – оживилась Галь. – Они – свободные художницы.

Быть свободным художником – это отлично, – резонно возразил ей ее собеседник. – Но в нашем мире есть больше художников, чем любителей искусства. Искусство – это не хлеб. Это – вишенка на торте.

Так что же делать? – развела руками отчаявшаяся Галь. – Ладно я, – я получала стипендию, – но вы все, учившиеся со мной… Вы вложили громадные суммы денег в получение этой профессии. Так было ли во что эти деньги вкладывать?…

Мы выбрали эту профессию потому, что любим ее, дышим ею. Но… Не знаю, как ты, но я понимал, что это – профессия для мечтателей, – чистосердечно ответил ей Йорам. – Мы – мечтатели. Мы – либо одни из тех счастливчиков, которым крупно везет, либо перебиваемся с заработка на зароботок.

Я выбрала эту профессию потому, что она – моя сущность, – заявила Галь в сердцах. – Не отрекаться же мне теперь от моей сущности только потому, что на то, чем я… то есть, мы занимаемся есть маленький спрос!

Не отрекайся, но и не разочаровывайся, – убедительно произнес Йорам. – Продолжай верить в себя и стучись во все двери. Когда-нибудь какая-то откроется. В любом случае, удачи!

Не разочаровываться!… В моменты острого разочарования у Галь часто всплывало в памяти их последнее объяснение с Шахаром. В числе прочего, он сказал тогда, что у его семьи есть связи, и что они с радостью займутся ее карьерой, если только она вернется к нему. В тот день предложение его прозвучало как пафосный бред. На сегодняшний день оно выглядело актуальным, как никогда. Однако, молодая женщина прекрасно отдавала себе отчет, что, если попытается сейчас вернуться к школьному возлюбленному ради карьеры, то потеряет уважение к себе. Навсегда. Этот путь для нее был заказан.

После очень долгих поисков работы она, все же, устроилась в одну фирмочку, где требовался оформитель рекламных щитов. Работа была, в основном, техническая, а не творческая, и, конечно, не являлась пределом ее мечтаний. К тому же, платили за нее немного. Но и в этой ситуации Галь выпала счастливая карта: между ней и владельцем фирмы, сорокалетним разведенным мужчиной, неожиданно завязался роман. Двадцатитрехлетняя красавица, снова почувствовавшая себя во власти пола, потянулась всем телом к этому высокому, статному, сильному человеку, влюбившемуся в нее по уши.

На их совместной работе это никак не отражалось. Для интимных встреч отводились вечера, под видом сверхурочных, и иногда выходные. Оба знали, что, увы, не смогут соединить свои судьбы, и встречались тайно, исключительно во имя удовольствия.

В числе прочего, Галь поделилась со своим начальником и любовником своими перипетиями, исключая самые позорные, и своими истинными планами на творческую жизнь. Тот, так же охотно делившийся с ней своим опытом, оказался на удивление оптимистичным насчет желания молодой женщины открыть свое дело. Более того: он всячески склонял ее к реализации этой идеи.

Чем раньше ты начнешь, моя дорогая, тем больше у тебя времени на раскрутку, и больше шансов на успех, – сказал он ей, когда они лежали в обнимку под одеялом в его маленькой съемной квартире. – Возьми пример с меня. Я был такой же, как и ты. Пахал на дядю. Этот дядя меня кинул. Тогда я, проиграв суд, решил рискнуть и открыл эту фирму. Сперва на дому. Потом – в маленьком офисе, настолько маленьком, что мы вдвоем не поместились бы там. Лишь спустя годы – в нашем помещении. Клиенты, заказы – все приходило постепенно, в результате упорной работы. Но я-то начал поздно. Мне было уже тридцать шесть, и я был в процессе развода. Беготня, алименты… Сама понимаешь. Начни я в твоем возрасте, то уже построил бы империю.

Так почему бы нам не построить эту империю сейчас, вдвоем? – спросила воодушевленная его поддержкой Галь.

Потому, что у меня – свой путь, а у тебя – свой. Рекламные щиты – это ведь не то, к чему ты стремишься. Не так ли, девочка? – ласково подмигнул ей мужчина и погладил ее по лицу. – Я ведь не только твой начальник, но и твой друг. Я знаю, кто ты. И я тебя не ограничиваю. В один прекрасный день тебе опостылеет эта работа, и ты уйдешь. Когда-нибудь я тоже тебе надоем. Поэтому, лучше создавай свое, пока у тебя есть время и силы.

Что будет с тобой и твоим офисом, если я уйду? – обеспокоилась молодая женщина, которая была искренне расположена к этому «одинокому лису», как он сам себя называл.

За меня не переживай! Я силен и хитер. Я выкручусь почти из любой ситуации. Только ты не обязана барахтаться вместе со мной.

В том, о чем они говорили, была правда, и Галь это знала. Фирма, в которой они работали, держалась на плаву за счет спроса на щиты, которые она оформляла. После ее дизайна эти щиты шли в производство на завод, и только потом – к клиентам. Иногда речь шла о крупных поставках, иногда – о маленьких заказах.

Молодая женщина видела, как ее начальник и сексуальный партнер вел торговлю. Он, буквально, висел на телефоне, с утра до позднего вечера. Уезжал, возвращался, опять уезжал. Если когда-то раньше он и занимался оформлением своих товаров сам, то теперь его на это реально не хватило бы. Поэтому ему и понадобился дизайнер.

Вскоре слова его оказались пророческими. Фирма прогорела на одном большом проекте и была вынуждена не только сократить расходы, но и пересмотреть свои бизнес-цели. Галь пришлось уйти в отставку. Тем не менее, она уже имела строку в резюме и соответствующую рекомендацию, и довольно быстро перешла в другую дизайнерскую компанию. Со своим любовником она сохранила отношения, однако видеться им приходилось все реже и реже.

Работа, на которую она перешла, была более стабильной и высокооплачиваемой. Не частное маленькое предприятие, а большой офис с собственной фабрикой и бухгалтерией. Казалось, жизнь налаживается. Но там Галь столкнулась с другим испытанием. Теперешний ее начальник, длинный, носатый и лысеющий юбочник лет пятидесяти стал проявлять к ней недвусмысленные знаки внимания, и делал вид, что не слышит ее просьб прекратить приставать к ней. Если с владельцем предыдущей фирмы, в которой она работала, возникла пусть не любовь, но страсть, то сама мысль о том, чтоб отдаться этому типу вызывала у молодой женщины отторжение и протест. Масла в огонь подливали сотрудницы Галь, невзлюбившие ее. На их фоне она сияла ярче во всех отношениях, даже ведя себя тихо и скромно. Эта ее вынужденная деланная скромность, видимо, и вызывала такую реакцию.

Повторялась знакомая ситуация, при которой Галь пользовалась расположением более старших и авторитетных личностей, но вызывала неприязнь у ровесников. Роковая девчонка! Эх, почему же она не шлюха? Почему не использует свою красоту в личных целях?

Долгое время она молча терпела интриги сотрудниц и мерзкое поведение своего ненавистного босса. Терпела ради зарплаты и должности. Старалась сглаживать углы и всеми силами скрывала свое раздражение, при этом отлично понимая, что никакие соблюдения приличий, в том числе в одежде и в макияже, не изменят отношение к ней похотливого старого кобеля и доносящих ему на нее сучек. Пока не настал поворотный момент.

Однажды летом, Галь, явившись на работу в приталенном легком платье, наливала себе на кухне кофе. Вдруг за ее спиной возникла долговязая фигура ее босса. Молодая женщина поздоровалась и,

держа в руках чашку кофе, хотела пройти мимо него к своему рабочему столу. Но тот, заслонив ей проход, громко сказал:

Галь, ты день ото дня все смелее и смелее. Я начинаю терять голову.

У Галь хватило хладнокровия совершенно спокойно посмотреть ему в глаза и ответить со всею дерзостью, на какую она сейчас была способна:

Это ваша проблема.

Почему это моя проблема? – так же невозмутимо спросил ее тот.

Потому, что это вы потеряете голову, а не я, – пояснила она.

Лицо начальника залилось лиловой краской по самую шею, бледный тонкогубый рот оскалился. Он издал тихий зловещий смех и отошел, ничего не произнеся.

В тот же день Галь написала заявление об уходе.

Между нею и матерью разгорелся жуткий спор. Шимрит Лахав пришла в ярость от спонтанного и безответственного решения Галь уволиться с высокооплачиваемой работы из-за неуживчивости с коллективом и с начальством. Она не могла понять ее мотивов. В ее представлении, Галь не сделала всего, что могла, для улаживания конфликтов, и повела себя как глупая, импульсивная девчонка.

Но Галь разошлась. Ее голубые глаза метали искры, губы пересохли. Она кричала:

Ты с ума сошла, мама? Какое улаживание конфликтов, какая, к черту, неуживчивость? Да я подверглась сексуальному домогательству! Самому отвратительному! А это – статья! Ты, действительно, хочешь, чтобы я судилась с этим подонком?

А вдруг он оказался прав? – упорствовала Шимрит. – Может, ты вызывала огонь на себя? Приходила в коротких платьях, вела себя развязно. И, после того, как тебе дали намек на твое поведение, встала и ушла. Так поступают только те, кому наплевать на свое будущее.

Намек? Мама, разве я похожа на дуру? – взревела Галь. – Сразу видно: у тебя никогда не происходило ничего подобного. Ты всю свою жизнь была синим чулком и занимала всего одну, классическую, должность. Ты – покорная, правильная исполнительница чужой воли. Увы, тебе не повезло: я не такая, как ты, в этом плане. И, несмотря на мой молодой возраст, жизненного опыта у меня намного больше, чем у тебя. Намного больше! Мне надоело терпеть издевательства! Никакая зарплата и никакие условия работы не стоят того, что я пережила в этой фирме! Я приняла правильное решение и не обсуждаю его с тобой!

И чем же ты будешь теперь заниматься? – вызывающе спросила негодующая Шимрит. – Снова станешь продавать свои поделки и вести ночной образ жизни?

Да! Лучше так, чем ходить на ненавистную работу и тратить свое личное время! И вообще, я хочу быть свободным художником. Я училась с отличием не для того, чтобы отбивать пропуск. И ты не смеешь меня ограничивать!

Шимрит Лахав, уже полностью седая и в морщинах, но по-прежнему в фартуке и с мокрыми от мытья посуды руками села на диван в гостиной и посмотрела на свою дочь широко раскрытыми от потрясения глазами.

Ее Галь совсем недавно была девочкой. Очень красивой и сексапильной девочкой. Незаметно для нее, матери, эта девочка стала женщиной. Женщиной с большой буквы. Настоящей тигрицей. И настоящим специалистом в своей, кажущейся несерьезной, профессии. Рожденная для того, чтоб блистать, а не соблюдать рутину. Вся в отца. Того гляди, еще уйдет из дома!

Если ты знаешь, что говоришь и что делаешь, то поступай, как хочешь, – констатировала она с бессилием в голосе. – Только на меня не расчитывай. Становись на ноги сама, как знаешь.

Снова – «становись на ноги»! В понимании ее матери, это выражение имело совершенно другую концепцию. До сих пор она старалась соответствовать этой концепции. Хватит! Она встанет на ноги тем способом, о котором давно мечтала, но которого боялась. Теперь у нее этот страх прошел.

Первым поступком Галь на пути к независимости был перерасчет ее финансовых средств. Часть депозитов она перевела на банковский счет, а часть перезакрыла под более выгодный процент. Затем, она отправилась в налоговую и записала свое дело под собственным именем и по своему адресу. Купила пачку квитанций. Переоборудовала свою комнату, которую давно уже ни с кем не делила, под рабочий кабинет.

Венцом всех этих приготовлений был тщательно продуманный деловой шаг. Галь договорилась с владельцем кафе, в котором часто проводила досуг будучи студенткой, о выставке своих работ на продажу. Кафе не взяло с нее денег за аренду помещения, но потребовало небольшой процент с продаж и за рекламу. Галь не торговалась. Она еще не находилась в положении, при котором могла диктовать условия.

Оригинальные работы, выставленные ею на обозрение широкой публике, были, в основном, ее студенческими проектами, которые получили самые высокие оценки в мастер-классах. Фотографии, коллажи, распечатанные на глянцевой бумаге графические композиции. Под каждым – описание и цена. На стенде у входа – краткая биография дизайнера и ее самодельные визитки.

Выставка должна была продлиться месяц. В первые же дни ее посмотрело немало посетителей заведения, в частности – такие же студенты Академии Искусств. Все выражали восхищение, но, увы, никто ничего не купил. Обеспокоенная Галь попыталась привлечь к своей выставке знакомых из мира рекламы и дизайна, с которыми в прошлом сотрудничала. Кое-кто откликнулся на ее зов, но чаще у людей находились отговорки. Реклама «из уст в уста», о которой попросила их Галь, тоже мало что дала. А время шло.

Ничем не показывающей своего стыда и своей досады Галь Лахав вспоминались слова Йорама об искусстве. Да, искусство – это не хлеб, а вишенка на торте. Это кафе зарабатывало на «хлебе», в то время как ее работы были той самой вишенкой, которую никто не собирался попробовать за деньги. В то же время, она думала о словах своего – уже бывшего – любовника, что успех в бизнесе – это всегда результат упорной работы и многих убытков, и, что, чем раньше она начнет, тем у нее больше шансов. Оказавшись на практике между этих двух огней, она снова подумывала о поисках наемной работы, параллельно с которой будет развивать свой «бизнес».

Уже истекал срок ее договора с кафе, когда тихо наблюдающая за происходящим из-за дальнего столика молодая женщина увидела благообразного пожилого господина, который с интересом рассматривал выставку. Закончив просмотр, этот господин подошел к барной стойке и, видимо, спросил, чьи это работы, поскольку ему сразу указали на нее. Галь воспряла духом и приготовилась.

Приблизившись к ней, пожилой человек попросил разрешения сесть за ее столик.

Мое имя Эйтан, – представился он. – Эйтан Товали. Очень рад познакомиться.

Чем могу быть полезна? – вежливо спросила заинтригованная Галь.

Тот положил перед ней свою визитную карточку и произнес:

Я хотел бы узнать побольше о тебе и твоих работах.

Вы меценат? – полюбопытствовала Галь, мельком глядя на его визитку.

Нет, я не меценат, – засмеялся мужчина, – хотя знаю толк в искусстве.

Так кто же вы? – насторожилась Галь.

Я архитектор, – ответил Эйтан. – Президент компании «Товали и партнеры», которой уже сорок лет. Ты когда-нибудь слышала о нас?

Галь отрицательно покачала головой.

Я работаю с состоятельными частными клиентами по всему миру, – продолжал объяснять Эйтан. – Речь идет о людях очень высокого уровня жизни. Они строят частные дома, виллы, офисы, отели. И предпочитают заказывать комплексные услуги моей конторы, включающие не только постройку зданий, но и их оформление.

Вы хотите предложить мне продать мои работы вашим клиентам? – догадалась Галь.

Нет. Мое предложение намного более выгодное и долгосрочное. Но сперва расскажи о себе!

Молодая женщина глубоко вздохнула. Она уже ощутила, что в ее двери стучится сама судьба, и что ей нельзя ни в коем случае отталкивать протягиваемую ей руку. Она быстро приняла позу как на рабочем собеседовании, широко улыбнулась и выдала своему новому неожиданному знакомому всю необходимую информацию о себе и своем опыте работы. Упомянула она так же и о стипендии, которую получала за отличную учебу.

Господин Эйтан Товали внимательно выслушал ее, не перебивая. Когда Галь закончила, он задал ей еще несколько наводящих вопросов, касающихся, в основном, ее еще неоперившегося бизнеса, и изрек:

Если ты смелый и независимый творческий человек, способный работать самостоятельно на заказы и преодолевать большие расстояния, то могла бы присоединиться к моей команде. Как свободный художник, но под моей эгидой и за щедрое вознаграждение.

Каким образом? – еле выговорила обалдевшая Галь.

Как я уже говорил, моим клиентам выгоднее оплачивать комплексные услуги моей конторы, чем нанимать оформителей на стороне. Например, кто-то строит себе дом и хочет, чтобы в

гостиной были фотообои, а в комнатах – настенная роспись. Для этих отделок я пошлю тебя. Ты установишь цену заказа, выполнишь его и предоставишь мне счет. Я же, с этого счета, возьму свой процент, а остальное – твое. Могу тебя заверить, что каждый такой заказ – это очень приличные суммы.

Не проще ли вам просто взять меня на работу? – возразила Галь Лахав, которой послышался подвох в предложении Эйтана.

Тот добродушно рассмеялся.

Ты мечтаешь летать, но при этом все еще опасаешься оторваться от земли. Сколько тебе лет, девочка?

Двадцать пять.

А какова была твоя последняя зарплата?

Немного недовольная его расспросом, Галь написала на салфетке сумму. Эйтан посмотрел на нее и взвешенно произнес:

Я могу со всей ответственностью сказать тебе, что до сих пор твой труд использовали, но, невзирая на это, ты боялась потерять свое место. Я советую тебе перевернуть эту страницу. То, что предлагаю я, даст тебе не просто хорошую прибыль, но и выход на очень серьезную публику, которая понимает и ценит искусство. Если захочешь параллельно создавать и продавать свое, я буду только рад этому. Ибо твои успехи – это моя реклама и мой престиж. И я тебе не босс, а компаньон.

Галь призадумалась.

Предложение этого человека было ошеломляющим, и совершенно непривычным для нее. Она, действительно, никогда раньше не работала так, и даже не помышляла о такой вероятности. В этом, безусловном, шансе вырваться вперед был не только большой соблазн, но и громадный вызов. На мгновение она испугалась, что не справится с этим вызовом. Потом поняла, что терять ей нечего. Господин Товали распологал к себе, а его визитная карточка не давала усомниться в том, что он не мошенник. К тому же, информацию о его компании не составляло труда раздобыть. Раз так, то она должна была попробовать.

Может быть, тебя что-нибудь держит здесь? – бережно спросил ее собеседник, от которого не ускользала ее внутренняя борьба. – Ты замужем?

Нет, еще не замужем, – улыбнулась молодая женщина.

У тебя есть друг, жених?

Нет, и не в этом дело.

Тогда в чем же?

Галь откровенно посмотрела ему в глаза и ответила:

Я живу с одинокой мамой. Моя мама дала мне все. И, хотя я – свободная птица, я не могу ее оставлять… надолго. Вот, пожалуй, все.

Эти слова вырвались из нее без размышлений. Навряд ли сама Галь отдавала себе отчет в том, насколько мощным было ее чувство долга перед матерью, и насколько этот долг определял до сих пор все ее действия, не давая вкусить настоящей свободы, к которой она стремилась. Наверняка те же самые парадоксальные чувства испытывал ее отец, перед тем, как оставил их.

Теперь настала очередь господина Товали поражаться услышанному. Эта красивая девушка, чья выставка свидетельствовала о ее великом и необычном таланте, зачеркнула все его представления о современной молодежи. Забота Галь о матери заставила его зауважать ее еще больше. А косвенно она вызвала у него интерес и к ее матери.

Если ты примешь мое предложение, то я буду рад познакомиться с твоей мамой, чтоб лично заверить ее в том, что работа со мной для тебя – это лучшее из возможного, – сказал он.

Галь была очарована любезностью и галантностью Эйтана. Так еще никто из ее потенциальных работодателей не разговаривал с ней. А его готовность пообщаться с ее мамой вообще подкупила ее. Как же можно было отказать такому человеку?

Ими было решено встретиться в этом же кафе через несколько дней для подписания договора о сотрудничестве. Для вящей ненавязчивости, Галь намеревалась привести с собой Шимрит, якобы просто чтоб хорошо провести вместе вечер, а на самом деле – чтобы познакомить ее с Эйтаном.

Однако даже в своих самых смелых фантазиях молодая женщина не могла бы себе представить, чем эта встреча обернется. Шимрит Лахав и господин Эйтан Товали очень понравились друг другу.

Так понравились, что в следующий раз встретились уже вдвоем. На третье свидание Эйтан принес для Шимрит цветы. Очень скоро между этими двумя вспыхнуло то самое нежное чувство, которое называют поздней любовью. Со всеми вытекающими последствиями.

Эйтан Товали оказался шестидесятипятилетним вдовцом, человеком старой школы, почитаемым и известным, чьи оба сына, Мени и Идан, давно свили свои гнезда и управляли вместе с ним его компанией. Он жил один в большом и красивом дуплексе, верхний этаж которого когда-то являлся апартаментами его младшего сына Идана. Поскольку, как он сам говорил, в его возрасте уже не переезжают, то пригласил Шимрит с дочерью перебраться к нему, а их трехкомнатную квартирку порекомендовал сдать в аренду.

Так они и поступили. Эйтан и Шимрит Лахав зажили на нижнем этаже дуплекса, а в верхнем расположились студия Галь и ее новая комната с отдельным санузлом. В то же время, на их счет теперь каждый месяц исправно поступала плата за их прежнюю квартиру, в которой было столько всего пережито. Галь Лахав начала сотрудничать с компанией Эйтана, в то время, как Шимрит, на склоне лет, обрела долгожданное женское счастье.

После долгого перерыва, у последней, наконец, появилась своя личная жизнь. Она почувствовала себя уверенной в себе и желанной. Ее неустанные хлопотливость, семейственность и постоянство были оценены по-достоинству. Более того: они оказались необходимы. Ибо господин Эйтан Товали, у которого, казалось, было все, очень нуждался в простой женской ласке и помощи. Шимрит Лахав идеально закрыла собой вакуум, который образовался после безвременной кончины его супруги. Ее стряпней и выпечкой наслаждались теперь не только уважаемые знакомые Эйтана, но и его сыновья и внуки, которые часто приходили к ним в гости, и с которыми она и Галь очень поладили. От услуг домработницы тот отказался, так как Шимрит настояла все делать по дому сама. К годовщинам и семейным событиям семейства Товали она относилась как к своим собственным, и готовилась к ним соответственно. Такова была, в ее глазах, ее скромная плата за отношение к ней и к Галь этого благородного человека.

Эйтан и сам не подозревал, что его визит в то кафе и беседа с Галь так круто обернутся. Он, готовившийся встретить старость в одиночестве, был теперь спокоен. В его большом дуплексе была первоклассная и верная хозяйка, а в его компании – столь же первоклассный и верный дизайнер, к которой он успел привязаться, как к собственной дочери.

Уже в самом начале он «сосватал» Галь нескольким своим выгодным клиентам, за выполнение заказов которых она заработала столько, что ей сразу хватило на покупку своей машины. Правда, вторая рука, зато в шикарном состоянии и с небольшим пробегом, а главное – «Инфинити»! Эта машина стала гордостью молодой женщины. Постепенно ее имя приобретало известность. Она оформляла готовые здания, которые строила компания «Товали», и параллельно развивала свою частную практику. Открыла свой интернет-сайт. Начала принимать и международные проекты. Ее душа была уже спокойна за Шимрит, которой больше не грозило одиночество. Поэтому Галь могла неделями работать за границей, проживая там в квартирах, оплаченных «Товали и партнерами», и сотрудничая с самыми передовыми дизайнерскими командами. Вскоре дошло и до персональных выставок, которые, в отличие от той ее первой, дилетантской, выставки, имели коммерческий успех.

Вместе с тем, она заботилась и о себе. Начала делать фен и гель-лак, так как ее волосы немного отрасли, а ногти ломались. Пристрастилась к зумбе, которая только приобретала популярность. Стала частью богемного кружка, время от времени собиравшегося в разных кафе для показа своего творчества и обмена опытом, в который входили интересные, талантливые люди.

Часто молодая женщина думала, что было бы, если бы она так и не рискнула устроить себе ту выставку. Совершенно очевидно: тогда она бы так и не познакомилась с Эйтаном. Таким образом, ее мать так и осталась бы одной, как перст, а она перебивалась бы с заказа на заказ, как выразился Йорам, и так и не вырвалась бы вперед. Тем не менее, она отдавала себе отчет в том, что такой бизнесмен, как Эйтан Товали, никогда не взял бы ее под свое крыло «за красивые глаза». Успех пришел к ней, в основном, благодаря ее собственным силам и таланту. Эйтан всего лишь протянул ей ниточку, за которую она зацепилась. Ту ниточку, которую, увы, не смог протянуть ей ее первый начальник и сексуальный партнер.

У нее не было никакого представления о том, чем занимаются ее бывшие однокурсники. Даже ее дружок Йорам. Если раньше Галь кое-как делилась с ними своими поисками работы, то сейчас она совершенно не хотела хвастаться перед ними своим успехом. Как говорила ее мама, у каждого своя жизнь. Особенно при их новых обстоятельствах, о которых можно было сказать, что Бог, буквально, поцеловал их.

Несмотря на все свои профессиональные успехи и динамичную социальную жизнь, на личном фронте молодой женщины было без перемен. Конечно, ею увлекались многие достойные мужчины, особенно члены богемного кружка, в который она вписалась. Иногда у нее возникали с ними яркие романтические связи. Но эти связи зиждились, в основном, на физическом влечении, и потому были поверхностными.

Возможно, Галь, неосознанно, все еще сравнивала каждого своего ухажера с Шахаром. С другой стороны, она ощущала, что стоит на ее горизонте появиться тому, кто затронет глубинные струны ее души, как стрелка ее весов сразу же качнется в его сторону. Галь и жаждала, и боялась этого. Боялась из страха обжечься, как тогда. Жаждала – потому, что была уже почти готова к новой любовной странице своей биографии. Такой же, какую удалось открыть ее матери вопреки времени и старой памяти о ее первом, безумно любимом, муже.

* * * *

Настоящая, новая, продолжительная влюбленность пришла к Галь только в двадцать девять лет. У нее появился Шай.

С этим очень высоким, крупного телосложения, но не полным, и с приятным лицом парнем, она познакомилась во время визита в клинику альтернативной медицины. Руки и плечи ее онемели от постоянного напряжения в работе, и ей потребовался расслабляющий массаж. Этот массаж сделал ей Шай.

Шай был медиком, который разочаровался в системе конвенциональной медицины, и занимался массажами, аккупунктурой и рефлексологией. Да, он зарабатывал на этом меньше, зато ощущал себя «в своей тарелке». Еще он изучал эзотерику, и даже мог гадать по руке. В первую их встречу, усердно работая над Галь, он то и дело касался ее раскрытых ладоней и, в итоге, произнес:

У тебя очень красивые руки. Тонкие, но, в то же время, совсем не слабые. Пальцы длинные, крепкие и чувствительные, как у человека искусства. Ты, наверное, пианистка.

Нет, я не пианистка, – рассмеялась Галь, которую позабавил анализ этого человека.

Тогда, ты… скульптор!

Это уже ближе, но нет, я не скульптор! – продолжала смеяться и заигрывать с ним Галь.

У меня есть третья попытка?

Валяй!

Ты – художница!

Почти, – хихикнула Галь и, сжалившись над ним, сказала: – Я – дизайнер и фотохудожник.

Вот как! – воскликнул Шай. – Как же я не попал в яблочко!

Чуть-чуть промазал, – поддержала его Галь. – В главном ты оказался прав: я, действительно, выпускница Академии Искусств и работаю в этой области.

Видимо, твоя работа очень напряженная, – взвешенно предположил Шай. – Ты либо много времени проводишь на ногах, либо в сидячем положении. Тебе необходимо расслабляться.

Я хожу на зумбу, – сообщила Галь.

Зумба – это хорошо, но ее недостаточно. Как часто ты не нее ходишь?

Как получается. Моя работа связана с поездками за границу, и я много времени провожу в самолете.

Тем более, хоть растяжки себе делай. Встань, без стеснения, в проходе в самолете и сделай несколько растяжек. Я покажу тебе потом, какие именно.

Обычно я в полетах сплю, – заметила пациентка, вошедшая во вкус их спонтанной беседы.

Тогда не удивляйся, почему у тебя так болят плечи, – пожурил ее Шай. – В самолетах ведь не приляжешь. И вообще, такому эфирному созданию, как ты, пристало не работать, чтобы жить, а жить, занимаясь любимым делом. – Тут он перешел с верхней части туловища к ее ногам и снова ахнул: – Нет, все-таки, ты не совсем эфирное создание! Бедра у тебя мощные, ступни широкие. Ты любишь ощущать твердую почву под ногами. Парадоксальная ты девушка!

Кажется, ты знаешь меня лучше, чем я – саму себя, – снова расхохоталась Галь.

Такая профессия, – скромно улыбнулся Шай. – Ежедневно через меня проходят десятки людей, и к каждому я ищу индивидуальный подход. А что может рассказать мне о человеке лучше, чем его тело?

И ты рассказываешь каждому о том, чем он занимается, судя по его телосложению?

Нет, не каждому. Просто ты очень заинтриговала меня, – чистосердечно заявил Шай.

Если честно, и ты меня интригуешь, – не удержалась от признания женщина.

Так они познакомились. Шай был очарован своей «парадоксальной» пациенткой, и в конце сеанса попросил у нее разрешения позвонить ей. Галь с радостью дала ему свой номер смартфона.

Ее тоже очаровал этот непохожий на других мужчина, ее сверстник. Особенно ее подкупило то, как он мягко и ненавязчиво раскрыл ее сущность. Это во многом поспособствовало их сближению. Как будто бы Галь ожидала, чтоб в ее жизни появился тот, кому не придется ничего объяснять, тот, кто поймет ее с полуслова, тот, кто достучится до самых потаенных уголков ее души, и при этом не причинит ей зла. Шай выглядел именно таким мужчиной.

Однако этот мужчина оказался не просто хорошим психологом, внимательным собеседником и нежным любовником, но и преданным семьянином и отличным кулинаром. Его семейная история очень напоминала историю Галь. Он жил со своей матерью и отчимом, которым во многом помогал по домашнему хозяйству. Еще у него была замужняя старшая сестра и холостой двоюродный брат, с которыми он постоянно поддерживал связь. Его родственники относились к Галь хорошо.

В общем и целом, в представлении Галь, Шай являл собой золотую середину между Шахаром и Одедом. Духовность и романтичность в нем сочетались со здоровым прагматизмом и житейской мудростью. Он много и целеустремленно работал, вел скрупулезный счет своим доходам, но при этом не рвался на части ради достижений, а, наоборот, предпочитал наслаждаться сегодняшним днем. К тому же, он старался жить в гармонии с природой и беззаветно любил животных.

Он «подсадил» Галь на здоровое питание, состоящее из сбалансированных количеств мяса, рыбы, фруктов и овощей, и заставил ее сменить газировки на натуральные соки. Еще он научил ее гадать на масле. Гадание это заключалось в следующем: нужно было налить в какую-то ёмкость простой воды и добавить в нее немного растительного масла. Если масло сворачивалось и тонуло, значит, на человеке был сглаз. Если плавало на поверхности, то все было чисто. Так же, он привил ей основы хиромантии.

Не было выходных, которые они с Галь не провели бы где-то вне дома. Если выдавалась плохая погода, то коротали вечера в кафе или на заднем сидении машины одного из них, слушая музыку, обсуждая случаи из своих жизней и жизней их знакомых, и занимаясь другими приятными делами. Однако, чаще выезжали на природу.

Я поступил в медицинский колледж сразу же после армии, – рассказывал о себе Шай, когда они однажды сидели в обнимку на лугу возле пруда и любовались закатом. – В армии я был фельдшером. Тогда-то во мне и шевельнулось мое призвание – помогать людям. Но, к сожалению, медицинская система заботится только о том, чтобы сохранить себя самое.

Как и любая система, – подхватила Галь, чувствовавшая себя полностью расслабленной рядом с ним, и прижимаясь к его телу, как зарываются в удобное кресло.

Верно, – кивнул Шай и продолжил: – Когда я это понял, то сразу же переквалифицировался. Я решил, что, раз мне так или иначе предстоит работать в этой области, то пусть это будет та работа, в которую я верю, и в которой смогу раскрыться.

Тебе, наверно, все советовали не совершать этой глупости, – предположила Галь.

В один голос! – подтвердил Шай. – Особенно мой отчим. Но я настоял на своем.

Не могу сказать, что конвенциональная медицина настолько плоха, – возразила Галь, давно поведавшая ему свою историю, и, к своему изумлению и удовольствию, встретившая с его стороны понимание и сочувствие. – Возьми, например, интенсивную терапию. Меня лишь она и спасла. Не знаю, правда, для чего я выжила, – вздохнула она, мысленно возвращаясь в прошлое.

Ты выжила для того, чтоб творить, – горячо воскликнул Шай. – Ты – создатель.

Создатель? Ого! Раньше меня величали более скромным титулом. Принцессой, – прыснула Галь с иронией в голосе.

А какой тебе больше нравится? – лукаво спросил Шай.

Никакой. Ну, разве можно влюбиться в эфирное существо – создателя? Или в недосягаемую принцессу?

Шай крепко поцеловал ее в губы и с жаром ответил:

Титул – это лишь роль, которую ты играешь на публику. И влюбляются не в принцессу, а в прекрасную женщину, носящую титул принцессы.

После этого страстного диалога они принялись рассматривать на смартфонах сделанные за день снимки. Шаю очень нравилось фотографировать свою подругу на фоне деревьев, цветочных лугов, водоемов и прочих красот, хотя та закляла его никуда не выставлять ее и их общие фото. Она была не против тряхнуть стариной, но не имела ни малейшего желания хоть как-то использовать свои снимки. Еще со времен своей истории с модельным контрактом она наглухо закрыла для себя этот путь. Шай, знавший и об этой строке ее биографии, уважал ее желание.

В другой раз они, встретившись в аэропорту после возвращения Галь из очередной поездки, не поехали к ней домой, а, следуя желанию Галь, спонтанно рванули в старинный город у моря. Там, побродив среди развалин, и встретив на своем пути целующихся голубей, фотографирующихся молодоженов и мирно дремлющих на одной скамье двух кошек, они спустились к дикому пляжу. Этот пляж очень напомнил Галь тот берег, на котором они с Шахаром когда-то мечтали построить дом, но она быстро отогнала от себя мысли о своем бывшем парне. Разница была еще и в том, что они с Шаем не раздевались – вода была холодная.

Знаешь, раньше я никогда так неожиданно никуда не срывался, – сказал ей там Шай. – При всей моей любви к морю, я ждал подходящего момента, чтобы увидеть его. Кроме того, моя предыдущая девушка была не особой любительницей воды.

Как долго вы встречались? – поинтересовалась Галь.

Восемь лет.

Восемь лет? – поразилась Галь.

Да, – лаконично подтвердил Шай.

Как же вы не создали семью за столь долгий срок?

Видимо, мы ощущали, что не очень подходим друг другу. К тому же, я знал мою бывшую задолго до того, как мы начали встречаться. Она – дочка очень близкой подруги моей мамы, особы с непростым характером. Я не рискнул связать с ними обеими всю мою жизнь. Конечно, это вызвало обиду и ссору, но меня не удалось переубедить.

Зато сейчас ты незапланированно отдыхаешь у моря в компании женщины, которую никто для тебя не выбирал, и у матери которой просто ангельский характер. Нравится ли тебе со мной? – шутливо проверила его Галь, отдавая должное твердости своего друга, когда дело касалось его судьбоносных решений.

С тобой? – усмехнулся Шай, ласково гладя ее по голове. – С тобой мне так хорошо, как не было никогда и ни с кем!

После такого признания Галь подумала о том, что этот мужчина ей послан самой судьбой для их совместного будущего. Но пока что на него не стоило давить. Ведь он же на ее не давил!

Чтобы укрепиться в своем впечатлении, она ввела его в свои святая святых – познакомила с Шели и Хеном. Ей было очень важно увидеть, найдут ли общий язык двое сорвиголов-курильщиков и этот любитель созерцания и поборник здорового образа жизни.

Шай легко вошел в их общество. Более того: он играл с их детьми, и те просто вешались ему на шею. Наблюдая эту картину Галь поняла, что, в придачу ко всем своим достоинствам, Шай будет еще и чудесным папой.

Хороший парень! – втихаря сказала ей Шели, пока тот вел с Хеном увлекательную мужскую беседу. – То, что тебе надо! Вы уже говорили о ваших планах на будущее?

Еще нет, – отозвалась Галь. – По-моему, нам рановато касаться темы наших отношений.

В ее голосе была едва уловимая принужденность, однако Шели не придала ей значения.

После удачной первой встречи, обе пары начали иногда проводить время вместе, и каждый их совместный выход доставлял им удовольствие. Шай, как хамелеон, вписывался в разговоры трех закадычных школьных товарищей, и ничем не давал своей подруге почувствовать, что он – новичок в их компании и в ее судьбе.

Шели – воздух, – сказал он однажды, когда они возвращались с одной из таких посиделок.

Что? – не сразу поняла та.

По восточному гороскопу она подходит под описание стихии воздуха, – объяснил Шай. – Есть пять стихий: воздух, огонь, вода, земля и дерево. Каждая из этих стихий отражается на теле человека и в проявлении его основных черт характера. Думаю, дружелюбной, тонкой и подвижной Шели больше всего соответствует именно воздух.

А Хену? – полюбопытствовала уже привычная к его эзотерическим анализам женщина.

Хен – огонь. Разве это и так не понятно? Рыжий, веснущатый, гиперактивный. Вместе они – идеальная пара, – сходу произнес Шай, осторожно ведя машину.

А я? – лукаво подковырнула его Галь, сидящая на сидении рядом с водителем. – К какой из пяти стихий ты мог бы отнести меня?

Ты – вообще ходячий парадокс, как я уже однажды тебе говорил, – засмеялся Шай. – За это ты мне и нравишься. – Он на минуту замолчал, собираясь с мыслями. Потом добавил: – Ты очень любишь этих двух, правда?

Они – самые дорогие мои друзья! – воодушевленно воскликнула Галь Лахав. – Я готова за них жизнь отдать!

Уверен, они бы не приняли от тебя такой жертвы. Я очень рад за тебя. За то, что у тебя есть такие друзья.

Они мчались по междугороднему шоссе мимо пустырей и редких населенных пунктов. Однако торопиться им было некуда. Галь, упоенная их задушевной дорожной беседой, попросила его взять вправо, на один из незастроенных участков, и выключить фары.

Ловко перебравшись на заднее сидение, Шай и Галь сорвали с себя всю одежду и слились. Галь обнимала крупную голову своего нового постоянного друга, и со всей отдачей раскрывала перед ним врата своего тела. Тот любил ее долго, мощно и самозабвенно. В порывах страсти он кричал:

Моя дорогая, любимая девочка! Я хочу быть с тобой всегда!

Галь не хотелось придавать особое значение этим воплям оргазма. Однако она ощущала, что близится срок, когда им придется, так или иначе, обстоятельно поговорить об их отношениях. Ведь они уже не подростки!

Вершиной их романа стал недельный отпуск в гостевом домике в живописном горном районе страны. Инициатором поездки была Галь, но Шай поддержал идею. Он же и расплатился своей кредитной картой за пребывание в том домике.

Накануне поездки машину Шая потребовалось поставить на ремонт в гараж. Это была одна из тех ситуаций, когда женщине пришлось взять бразды в свои руки и совершить мужской поступок. Дабы сохранить их оплаченный отпуск, Галь повела свою «Инфинити» в дальнюю и незнакомую дорогу. Правда, Шай, который сам на этот раз занимал сидение рядом с водителем, следил за их движением по карте и подсказывал своей подруге, где и куда повернуть.

Поездка оказалась благоприятной. Озера, реки, водопады, древние и современные памятники, извилистые узкие шоссе, громадный джакузи в комнате… Оба использовали свое свободное время по полной программе, и старались не считать дни. Заранее строя планы, они, все-таки, отдавались дороге, которая приводила их в края, где они и не думали оказаться. Например, ошибившаяся поворотом Галь неожиданно привезла их к придорожному ресторанчику, в котором подавали вкуснейшее жаркое, и все стены которого были обвешанны игрушками ручной работы совладелицы этого места. В другой раз, катаясь на байдарке по горной реке, они попали в водоворот и оказались в заводи, пестревшей стрекозами и бабочками всех расцветок. Шай сразу же взялся за смартфон и поспешил запечатлеть свою подругу, стоящую в байдарке, мокрую, в одном бикини и спасательном жилете, посреди всех этих бабочек.

Разговор об их отношениях завязался у них так же спонтанно. На входе в один из национальных парков продавали в ларьке варенье из свежих фруктов. Торговка вареньем предложила его Шаю «для его очаровательной супруги».

Мы еще не женаты! – засмеялась Галь.

Значит, скоро поженитесь! – постановила торговка. – Я это чувствую!

Проходя рука об руку с Шаем по тропкам этого парка, Галь напомнила ему о непосредственном высказывании той торговки и заключила:

Почему бы нам на самом деле не пожениться?

Не торопись! – вдруг серьезно ответил Шай. – Нам надо еще подождать.

Чего подождать? – уточнила Галь, почувствовавшая, как ее сердце вновь сжимает ледяная рука неуверенности.

Решения свыше, – так же коротко и четко, как и в первый раз, сказал Шай.

О каком таком решении ты говоришь? – застыла в недоумении Галь, освобождая свою руку из его широченной ладони. – Объясни!

Шай, не замедляя своих шагов, снова взял ее за руку и повлек за собой. На ходу он проговорил:

Мы с тобой – два кольца, лежащие рядом. Но решение, соединимся ли мы воедино, еще не принято. Это – то, что я вижу своим третьим глазом.

Ты фаталист! – деланно усмехнулась женщина, которой совсем не понравилась мысль об их зависимости от каких-то высших сил.

Может, и фаталист, – не поспорил с ней Шай. – Но я полагаюсь на одно: если нам суждено быть вместе, то мы будем вместе.

А если нет? – напряженно спросила Галь.

Теперь уже Шай остановился посреди лесной тропинки, взял ее лицо в свои ладони, и, глядя в ее глаза, убедительно произнес:

Посмотри на меня! Я с тобой. Зачем нам думать о дальнейшем? Живи в настоящем, лови от него кайф! Ведь скоро тебе вновь в рабочую поездку.

На этом разговор был окончен. Галь хорошо знала своего друга и партнера, и понимала, что, если призывать его к быстрому решению, то можно нарваться на стену молчаливого упорства. Кроме того, зачем было портить этот ясный день, который они проводили среди журчащих ручейков и вековых деревьев?

В очередной деловой поездке, которая не заставила себя ждать после их отпуска, Галь получила возможность взглянуть на свои отношения с Шаем несколько отстраненно, и даже сравнила его с тем, кто преподал ей ее первый, сложнейший, любовный урок – с Шахаром. Шая женщина любила далеко не так, как Шахара, в чем открыто признавалась себе. Вместе с тем, находясь с ним, она испытывала чувство полного комфорта. У них было очень много общего. До сих пор они пережили вместе много светлых и запоминающихся моментов. Ей нравились его забота, его прикосновения к ней, его единение с природой, та легкость, с какой он расположил к себе Шели и Хена. То, чего она не понимала, это странной способности Шая убегать от ответственности, ссылаясь на третий глаз, на дурной характер бывшей потенциальной тещи, и на многое другое. И ведь не скажешь же, что он – совершенно безответственен!

Галь злилась на подвешенное состояние, в которое поверг ее Шай. Она предпочитала верить, что человек – сам строитель своей судьбы. Вон Хен! То, как Хен принял твердое решение жениться на Шели в восемнадцать лет стало притчей во языцех среди всех. Правда, перед тем, как соединиться, они перетрахались чуть ли не с половиной их школьного выпуска, зато теперь у них дом – полная чаша и трое детей. В глубине души, Галь хотелось того же самого.

Женщина попробовала сложить пазл из своих разных ситуаций с Шаем, чтобы представить себе картину их отношений как можно более четко. Эта картина вызвала у нее, к ее удивлению, больше вопросов, чем ответов на вопросы. Почему они, хоть и встречаются уже несколько месяцев, не спят вместе в одной, постоянной, постели? Почему Шай, несмотря на всю его страсть к путешествиям, дает ей быть инициатором поездок? Почему он предпочитает не планировать свое будущее, а плыть по течению? Что, если он просто обжегся на молоке, а теперь – дует на воду?

Эти вопросы сильно беспокоили Галь в рабочей поездке. Она отдавала должное привитому ей еще Рики и Шарон умению оценивать людей исходя из их поступков, и доверять своей интуиции. В данный момент ее интуиция подсказывала ей, что Шай отнюдь не так прост, как кажется. И все же, именно те усилия, которые ей приходилось вкладывать в их отношения, и привязывали ее к нему. Как будто бы ей было жаль своего вклада в их до сих пор удачную связь. И почему-то ей казалось, что всего ее вклада было еще недостаточно.

Поэтому, едва вернувшись, она сразу отправилась к Шаю. Тот встретил ее тепло и поздравил с очередным творческим достижением. Как обычно, они выехали на «Инфинити» в вечерние поля для общения и приятных дел. Только на этот раз приятного вышло мало.

Шай, мы вместе уже достаточно много времени, но не ночуем друг у друга. Почему? – заговорила о своем накипевшем Галь без обиняков, когда они перешли на заднее сидение.

Для этого нет причины, – отозвался ее партнер с таким выражением, словно был захвачен врасплох. – Ты можешь оставаться у меня, сколько захочешь.

Но ты ни разу не предлагал мне этого.

Просто я думал, что для тебя это неважно.

Очередное избегание ответственности? Или, все-таки, черта характера?

А с твоей предыдущей девушкой, той, с которой провел восемь лет, ты тоже так встречался?

Шай нахмурился и недовольно произнес:

С ней была совершенно другая история. Да, мы пытались жить вдвоем. В моей комнате. Но моему отчиму это мешало. Ты видела его неоднократно. У него проблемы со здоровьем. Он человек сложный, властный, любящий свое личное пространство, и нуждающийся в моей профессиональной помощи. Это стало еще одной причиной, по которой мы расстались.

А ведь ты говорил, что это у ее мамы был тяжелый характер, – осадила его Галь Лахав.

Тяжелый характер ее мамы лишь наложился на тяжелый характер моего отчима, – пояснил Шай еще более недовольным тоном, и добавил: – А чем это тебя касается?

Тем, что ты сам себе противоречишь, – возбужденно постановила женщина. – Ты говоришь, что я могу оставаться у тебя, сколько захочу. Но с другой стороны, из твоих слов следует, что ни одна женщина не сможет долго жить с тобой на твоей площади, потому, что твой отчим недоволен от этого!

Однако, ты тоже себе на уме! – вспыхнул Шай, что было ему совершенно несвойственно. – Ты ведь тоже живешь у отчима. Почему бы нам не ночевать у тебя?

Во-первых, Эйтан мне не отчим. Он с моей мамой не расписан, и ты это знаешь. Во-вторых, живя в его доме, я экономлю на моей студии, и это так же тебе известно. Однако я всегда готова отделиться, если этого потребуют обстоятельства.

Шай промолчал.

Ты с твоей девушкой пробовали отделиться?

На тот момент наши средства не позволяли.

А на сегодняшний день?

Галь с надеждой вглядывалась в лицо человека, возродившего ее к любви, и ждала того ответа, который хотела бы услышать. К ее разочарованию, такого ответа не последовало. Шай лишь еще больше замутил воду, сказав:

Деньги не имеют для меня значения, Галь. Я жду решения, о котором тебе говорил. Прошу тебя, не торопи события!

В этот момент до них донесся стук приближающегося поезда. Недалеко от места, где они стояли, проходила железная дорога, и по ней как раз пронеслась последняя электричка. Галь послала взгляд вслед полупустому составу, и что-то в гулком перестуке его колес показалось ей зловещим.

Слова Шая очень раздосадовали ее. В голове ее пронеслось, что такой, как Шахар, уже давно принял бы решение сам, невзирая на какие-то невидимые глазу вещи, и она чуть было не высказала свою мысль вслух. В то же время, она поймала себя на том, что она и этот мужчина, наконец, серьезно обсуждают свои отношения, и что это обсуждение не стоит того, чтобы ругаться. Однако одно дело было не развивать тему «двух лежащих рядом колец» тогда, в отпуске, дабы ничем не омрачить его, и совсем иное – проигнорировать ее теперь, после всего их пройденного вместе пути.

Да станет известно твоим высшим силам, – произнесла она с иронией, – что, если загвоздка в твоей посильной помощи твоим домашним, и, в частности, твоему властному отчиму, то я ничем не затрудню их. Я даже готова помогать им, как и ты. Ведь в семье все должны поддерживать друг друга!

Ты много на себя берешь, – криво усмехнулся Шай.

На этом их встречу можно было считать исчерпанной. Настроение обоих не позволяло им сейчас ни заняться любовью, ни отправиться в еще какое-нибудь место времяпрепровождения. От нечего делать, Галь вернулась за руль, попросив Шая пересесть вновь на сидение рядом с водителем, и выехала с поля на темную трассу, чтоб закинуть его домой и поехать к себе.

Не успела она вырулить на дорогу, как колеса «Инфинити» наткнулись на какое-то животное. Глянув в заднее зеркало, Галь увидела распростертую на асфальте кошку.

Я убила ее? – в испуге вскричала она.

Нет, она уже была мертва, – ответил Шай, так же озираясь назад. – Крика не было.

После этого разговора Галь встала перед каверзным выбором. Она могла принять решение за них обоих и сообщить Шаю, что беспомощное ожидание перста судьбы, о котором знал только он, не для нее, и что она прекращает их отношения. Могла она так же продолжать встречаться с ним, как ни в чем не бывало, и ни на что не претендуя. Еще одним вариантом было, не прекращая их романа, знакомиться с другими, более надежными, мужчинами.

Все эти три дороги неизбежно приводили ее к тупику. Ведь она, все-таки, любила Шая, и, до сих пор, его достоинства преобладали в ее глазах над его недостатками. К тому же, Галь Лахав была вынуждена признать, что не в состоянии пускать вещи на самотек и терять контроль над ситуацией. Как и при истории с модельным контрактом, ее душа требовала ее неотлучного присутствия в жизни любимого человека. Только на этот раз Галь поклялась себе, что не подаст Шаю вида, что хоть чем-то жертвует ради него. А пожертвовала она заграничными проектами, оставив для себя местную клиентуру. Она посчитала, что на ее финансах этот шаг почти никак не отразится, зато она будет в поле зрения Шая и покажет ему, что умеет быть постоянной. Если это хоть чем-то склонит чашу весов в ее пользу.

Так прошло еще несколько недель. Галь Лахав по-прежнему проводила время со своим другом, отметила с ним и его семьей его день рождения, и даже заночевала у него несколько раз, вопреки его опасениям, что ее присутствие в их доме чем-то помешает матери Шая и ее мужу. Более того, она все эти опасения развеяла.

Казалось, все шло на лад.

Но однажды, когда они сидели в роскошном баре на городском пляже, почти у самого берега, женщина обратила внимание на то, что ее спутник очень замкнут и холоден с нею. Он был словно погружен в себя и смотрел на нее сквозь пальцы.

Что случилось? – бережно спросила его Галь.

Что-то вклинилось, – лаконично, и даже болезненно бросил Шай.

Что именно? – встревожилась женщина.

Я как раз пытаюсь в этом разобраться. Не мешай мне.

Я могу что-то сделать?

Нет.

Шай припал к своему бокалу и уставился в одну точку в сторону моря.

В этот момент Галь впервые почувствовала, что рядом с нею – чужой человек. Сердце ее замерло. Бар, в котором они сидели, разноцветные фонари, которыми был усеян пляж, прекрасная весенняя погода – все это потеряло значение для нее. Рядом громко работал динамик, из которого лилась лиричная музыка, но она не была в состоянии уловить ни звука. Она точно превратилась в комок нервов, любое прикосновение к которому причиняло страшную боль.

Может быть, твои родственники настроили тебя против меня? – выдвинула она отчаянное предположение.

Мои здесь ни при чем, – ответил Шай, не поворачивая к ней головы. – В моей семье все тебя уважают и ценят.

Тогда у тебя, может, какие-нибудь проблемы?

Никаких. Мои дела на работе идут хорошо.

Тогда в чем же причина? – упорствовала Галь, опасаясь дотронуться до него рукой.

В тебе, – сухо заявил Шай и пояснил, видя оторопь Галь: – С недавних пор я ни с кем так не напряжен, как с тобой. Только с тобой. Напряжение возникает даже когда я думаю о тебе. Словно нечто встало между нами стеной.

И действительно! Галь ощущала эту стену чуть ли не физически.

Я полагала, ты – достаточно сильный мистик, чтобы противостоять любым внедрениям в наше обоюдное пространство, – саркастично подколола она его.

Я тоже так думал. Но это – сильней меня.

Через несколько мгновений он повернулся к ней и ободряюще заметил:

Я все еще с тобой. Ты дорога мне. Я борюсь.

Было совершенно очевидно, что борьба хмурого, ускользающего от нее Шая заведомо шла на нет. Он стал с ней раздражителен, равнодушен и черств. Но, когда наступали моменты просветления, возвращался в ее объятия нежным и внимательным, как прежде. Последним таким моментом стала помощь Шая с «Инфинити» на бензоколонке: автомат для накачивания шин работал плохо.

Галь было крайне важно разобраться, что же в ней такого, что, без всякой видимой причины, отдаляло от нее парня, которого она сумела полюбить, и что, скорей всего, являлось источником всех других ее личных проблем. То, что она не такая, как все? Вряд ли. Она – успешный человек, невзирая на свою ненормальность. То, что у нее грязное, запутанное прошлое? Тоже не в счет. Шай знал о нем, и никогда не упрекал ее за ту страницу ее жизни. А что, если она сглажена?..

Для вящей уверенности, Галь попробовала проверить это, и прибегла к способу, которому ее научил сам Шай: набрала в стеклянный стакан воды и плеснула туда масло. Прозрачный золотой кружок остался на поверхности. Широко раскрытыми, уповающими глазами смотрела женщина в этот стакан, точно в зеркало, и убеждалась, что она чиста. На радостях, она сообщила об этом Шаю. Тот никак не прореагировал.

В то же время, нельзя было сказать, что он не боролся за нее! Скрепя зубы и сердце, они были вместе, словно чтобы доказать своим невидимым противникам, что не собираются сдаваться так легко. Только каждое их совместное событие можно было смело назвать последним. Последний поход в кино, последняя вылазка на природу, последний ужин в ресторане, последние фотки, последний массаж, последний секс… Именно секс, а не занятие любовью. Секс ради секса, который Галь так презирала…

…В начале лета, поздно вечером, Галь и Шай снова сидели на берегу моря, но вдалеке от пляжа. Одни. У них была с собой бутылка вина и пластиковые стаканы, из которых они потягивали вино. Слов не произносилось. Оба смотрели в черную даль, местами озаренную огнями стоящих на рейде кораблей и заходящей, убывающей луной, пили и думали каждый о своем.

Внезапно Галь поднялась на ноги, лукаво взглянула на своего спутника, и начала снимать с себя одежду. Оставшись нагой, она медленно приблизилась к воде и вошла в нее. Прибой почти сразу накрыл ее с головой, но женщина со смехом вынырнула на поверхность и повернулась лицом к берегу. Она плескалась, ныряла, бросалась на волны, прыгала, визжала и поддразнивала Шая. Ее голое, мокрое, стройное тело сияло в бледном лунном свете, словно тело морской богини. Все, чего ей сейчас не хватало, это самозабвенного любовного акта с Шаем прямо здесь, на берегу, как тогда, с Шахаром.

Однако Шай даже не шелохнулся, глядя на ее забаву. Лишь на лице его изобразилась смущенно-грустная улыбка.

На следующий день он позвонил ей и дал ответы на все тревожащие ее вопросы.

Нас разлучили, Галь, – сказал он.

Кто? – не сообразила она. – Другая женщина?

Нет у меня никакой другой женщины, – твердо ответил Шай. – Нас разлучили наверху. – Поскольку в трубке наступила подавленная тишина, он продолжил говорить: – Помнишь, я просил тебя подождать с развитием наших отношений, потому, что решение о нас еще не было принято?

Помню, – тихо и с усилием проговорила Галь.

Так вот, это решение приняли. Только вместо того, чтобы сообщить мне его четко и ясно, напустили туман. Когда этот туман рассеялся – а произошло это вчера, когда ты купалась, – я увидел нас, идущих рядом по берегу реки. Внезапно вода потекла между нами. Сначала тонкий ручеек, затем – поток, который становился все шире и шире. Так мы и оказались на разных берегах. Это – то, что произошло с нами за последнее время.

Галь закрыла глаза. Перед ее мысленным взглядом возник один из ручьев, вдоль русла которого они гуляли в том национальном парке, где Шай рассказал ей о «лежащих рядом двух кольцах». Да, теперь она тоже отчетливо видела эту картинку!

Может, это не навсегда, – робко предположила она. – Может, через какой-то промежуток времени, через реку будет мост, где мы снова соединимся?

Почему бы и нет? Ведь в том парке были мосточки над ручейками и другими водоемами.

Это невозможно, – постановил Шай. – Мы движемся в разных направлениях. Ты поймешь это очень скоро.

Все еще зажмуренная в попытке сдержать слезы, Галь не уступала:

Если мы предстали в образе двух колец, значит, мы должны были быть вместе.

Мы могли быть вместе, – согласился с ней Шай. – Все именно к этому шло. Но, как видишь, у космоса свои планы.

А мне кажется, ты просто побоялся совершить усилие, чтоб отделиться от твоих родных, – укоризненно вскричала не желающая больше скрывать свои эмоции женщина. – Наверно, ты понял, что тот сценарий отношений, который был применим с твоей бывшей, со мной не прокатит, а к другим сценариям ты не был готов. Это – то, что смутило тебя, провидец!

Думай, что хочешь, – спокойно отреагировал на ее вопль Шай. – Если мы вновь коснулись моей бывшей, – добавил он через мгновение, – то она была изнеженной дочуркой подруги нашей семьи, с которой меня свели в двадцать лет, и которая была для меня удобна до тех пор, пока на нас не началось давление, исходящее от ее мамы с одной стороны, и от моего отчима с другой стороны. Она тебе в подметки не годится. Она – кукла. И с ней у меня не возникало никаких видений.

Я любила тебя, – прохрипела, в отчаяньи, Галь, пропуская мимо ушей эту, уже не нужную ей, информацию.

Я тоже тебя любил. Очень тебя любил. Поверь, если бы космос дал мне разрешение на наше соединение, то никакие бытовые или финансовые трудности не остановили бы меня. Я бы сделал все ради нашего счастья. Но я никогда не пойду наперекор моей интуиции и судьбе. А судьбы у нас с тобой – разные.

Галь меньше всего хотелось думать о дальнейшей своей судьбе. Она думала лишь о том, что тот, благодаря которому она словно заново родилась, тот, кто вдохнул в нее чувства, и был ей близок, как сердце в груди, вскоре превратится в отдаленный образ. Да, он не был гарантией материального достатка, жил в своем мире, обходил проблемы стороной, вместо того, чтобы решать их. Зато с кем еще она сможет так согреться душой, ощутить, что о ней заботятся и дают ей право быть ведущей в отношениях? С кем еще она преодолеет столько разных дорог, обсудит столько сокровенных вещей, испытает столько новых ощущений? Однозначно, Шай не был ее очередной «лишней» связью. Он был реальным кандидатом ей в мужья. И каждое произнесенное им слово, включая то видение о кольцах, подтверждало, что их чувства были взаимными.

Галь думала и о том, что скоро ей исполняется тридцать, и что, невзирая на ее зрелый возраст, в ее жизни царит все тот же хаос, что и двенадцать лет назад, когда она заканчивала школу. С ужасом представляла она себе реакцию своих близких. Что она скажет Шели? Что она скажет Шимрит?

Ты никому не должна отчитываться, – ободрил ее Шай, словно прочитав ее мысли. – Все, что с нами происходит – это вехи на пути. Иди своей дорогой дальше, и не забывай о своем предназначении. Ты – великий художник! Я желаю тебе удачи!

На этом их выстраданный разговор завершился.

Назавтра Шай удалил ее из всех своих контактов и заблокировал в своих соцсетях в интернете. Как будто никогда и не был.

Галь была убита горем. Несколько дней провела она в глубокой хандре и в слезах. Да и Шимрит Лахав безумно переживала по поводу разлуки дочери с Шаем. Перед глазами несчастной матери стояло воспоминание о кошмаре, пройденном Галь из-за Шахара, и она боялась, что тот кошмар повторится.

Опасения Шимрит оказались напрасными: на этот раз Галь не ударилась во все тяжкие. Все же, ей здорово вправили мозги в нарколечебнице! Сделали из нее стойкую личность. Ей было очень тяжко, но она не пыталась морить себя голодом, не сожгла никаких фотографий, не пристрастилась к алкоголю. Несмотря на воцарившуюся в ее жизни пустоту, она смогла найти себя в новой своей реальности.

Ее спасением стала работа. Адская работа. Все заказы, которые она откладывала ради встреч с Шаем, были выполнены в кратчайшие сроки. А потом… она сбежала за границу. Именно сбежала. С билетом в один конец. Проект, за который ей предстояло взяться, терпел, зато как нетерпелось ей! То, что женщина отвергла бы еще несколько недель назад, как когда-то – модельный контракт, стало для нее сейчас важным, как ничто другое. Самореализация. Творчество. Заработки.

Шели и Хену она, конечно, объяснила истинную причину своего отъезда, но попросила никому из знакомых ничего не рассказывать. Пусть все считают, что у нее там дел невпроворот, в то время, как она будет пытаться заглушить боль вдалеке от всего, что напоминает ей о Шае.

Тебе видней, – сказала ей огорченная Шели на прощание. – Только прошу тебя, не впадай в крайности и помни, что мы тебя любим, и ждем обратно живой и здоровой!

Я знаю, – растроганно произнесла Галь, заключая подругу в объятия. – Обещаю: на этот раз вы меня не потеряете!

Было ли ей легко отвлечься от воспоминаний о Шае вдалеке от мест, где они встречались? И да, и нет. Да, потому, что ее окружали люди, не имеющие никакого отношения к ее истории, говорящие на иностранном языке и видевшие в ней дизайнера, работающего на объекте. Нет, потому, что стресс, в котором женщина пребывала, еще не исчерпал себя. Фрагменты их счастливых моментов с Шаем всплывали перед глазами ее неожиданно и повергали в уныние. Галь Лахав видела словно воочию костер, который развели какие-то люди недалеко от места на поле, где они с Шаем сидели однажды в машине и дарили друг другу ласки. Его огромные сандалии, которые она, ради смеха, примерила. Танцовщиц, исполнявших самбу в кафе, в котором они ужинали с Шаем и его приятелем. Лаймовый чай, которым он напоил ее, когда она переела жареного и хотела вырвать съеденное. Икебану в красивом каменном вазоне, которую она сама выбрала для него и подарила на день рождения. Даже сюжет фильма, на который они как-то сходили перед тем, как отправиться в ночной бар, женщина помнила до мельчайших подробностей.

Главный вывод Галь из их столь нелепо завершившегося романа, был отныне и впредь вести образ жизни свободной, самодостаточной и обеспеченной молодой женщины, и не ждать никакой любви. И, вероятно, так и закончить свои дни. Ведь любовь была ее проклятием. Чем больше она отдавалась ей, чем сильнее привязывалась к своим избранникам, тем больнее она ее била. Хватит! С этого момента, она будет жить ради творчества. Может быть, когда-нибудь, родит себе ребенка. Благо, современная медицина позволяла одиноким женщинам забеременеть без непосредственного участия в процессе мужика.

* * * *

Галь находилась в крытой галерее городского торгового центра. Слева от галереи была парковка, справа – магазины. Стоял жаркий летний полдень, поэтому посетители торгового центра старались держаться в тени, которую можно было найти только в этой галерее.

С ней была вся ее шестерка. Все выглядели очень молодо, как будто только что расстались в школе. Словно это было одно из их прошлых времяпрепровождений, придававших всем шестерым чувство общности. Но на этот раз Галь шла немного поодаль от своей компании, по солнечной стороне галереи, граничащей с парковкой.

Внезапно почва содрогнулась под ее ногами. Женщина увидела, как часть парковки, вместе со стоявшими на ней машинами, быстро провалилась под асфальт. Землетрясение? Обвал? Каким бы катаклизмом это ни было, разлом, затягивавший все новые и новые машины, приближался к ней. Земля обсыпалась уже возле самой галереи, при этом не затрагивая ее бетонный настил.

И Галь упала в образовавшуюся трещину. При падении она зацепилась за торчащий корень и вцепилась в него обеими руками, как утопающий хватается за соломинку. Взгляд ее красноречиво скользил по членам ее компании в ожидании помощи.

Шели отчаянно вопила и махала сжатыми кулаками. Хен ругался. Лиат закрывала лицо обеими руками и не двигалась с места. Одед вздыхал, обреченно озираясь по сторонам. Все они видели, что корень, за который держалась из последних сил Галь постепенно обвисает, и вот-вот сорвется в пропасть сам, увлеча за собой их подругу, но при этом никто из них ничего не предпринимал.

Наконец, единственный Шахар быстрыми шагами приблизился к месту падения Галь и протянул ей длинную палку, за которую она ухватилась одной рукой, другой все еще держась за корень. Но в это самое мгновение корень рассыпался, что заставило ее взяться за палку обеими руками. Палка была довольно тонкой, но гибкой и крепкой, что позволило Галь повиснуть на ней всем своим весом, не боясь, что она обломится. Шахар медленно и упорно потянул ее наверх. Шели все еще кричала, Хен – бранился, Одед вздыхал, Лиат стыдливо отворачивалась, однако никто из четверых друзей так и не пришел на помощь Шахару. Он тащил ее сам.

И Галь Лахав таки выбралась из пропасти благодаря палке, которую он ей протянул! Нога ее вновь ступила на твердый пол галереи. Но… тотчас все исчезло: и галерея, и обвал, и ее шестерка. Она очнулась от кошмара в своей заграничной рабочей квартире, глубокой ночью, проспав всего два часа.

Некоторое время женщина сидела в кровати, обхватив руками колени и пытаясь разобраться в своем сне, от которого у нее остался пренеприятнейший осадок. Что за предзнаменование он принес ей? Почему ее лучшие друзья, Шели и Хен, повели себя в нем настолько бесполезно? Почему она увидала так же и всех остальных – забытых? – ее друзей? Почему Шахар протянул ей для спасения только палку, а не руку?

Затем Галь вспомнила, что прошло меньше месяца с тех пор, как Шай расстался с ней, и что из-за этого она теперь здесь, за тысячи километров от дома. Что рано утром ей снова идти на объект, который она оформляет. Что вчера вечером она сходила со своими местными знакомыми в диско-клуб, где, наверно, хватила лишнего.

Все это, однако, ничем не объясняло ее, взявшийся из ниоткуда, сон.

Мои нервы вообще никуда не годятся, – прошептала женщина, вставая с кровати и наливая себе воды. – Я – конченый человек.

После этих слов она выпила свой стакан залпом и вернулась в постель.

* * * *

Через день ей пришло по электронной почте приглашение от «Рандеву» на вечер выпускников с просьбой подтвердить ее участие в мероприятии как можно скорее. И, одновременно, письмо от Шели, интересовавшейся, получила ли она тоже это сообщение, и собирается ли приехать.

Галь была в шоке. Она сразу вспомнила свой недавний сон и пришла в ужас от мысли, что он, оказывается, не такой уж и бредовый. Правда, после этого сна ее все еще гложело неблагоприятное впечатление о Шели, но женщина отгоняла его от себя, резонно предпологая, что ее мозг выдает ее собственные страхи за образы, не имеющие никакого отношения к действительности. Тем не менее, оба полученных ею сообщения как бы отрывали ее от приемлемой для нее реальности, возвращая обратно в сон.

Что ей было делать? Вот уже двенадцать лет у нее не было никаких связей с одноклассниками. Обстоятельства, годы и накопленные обиды разлучили их всех. Ну, а то, что их шестерка когда-нибудь возродится, было просто смехотворным. И вдруг, как гром среди ясного неба, неизвестная организация потребовала от нее незамедлительного ответа, придет ли она к своим истокам – в свою школу – для того, чтоб принять участие в вечере выпускников!

Галь представить себе не могла, что все то, что она задушила и похоронила в себе, неожиданно вернется к ней само. В памяти ее всплывали давно забытые имена, лица, фрагменты, события, вехи. Только, в ее представлении, то были лица подростков, а не тридцатилетних особей, а их совместные события вызывали у нее эмоции, присущие восемнадцатилетней девчонке, а не зрелой женщине. Какая жалость, что она импульсивно уничтожила тогда свои фотографии! Вот и настал момент, когда бы ей поностальгировать, рассматривая их! Как будто бы ей было мало свежих воспоминаний о Шае! Интересно, а ее бывшие одноклассники тоже воспринимают ее сейчас такой, какой она была тогда, или, все-таки, такой, какой она стала?

У нее не было объективных причин отказать «Рандеву». Так же, как она самовольно прилетела сюда с билетом в один конец, так же самовольно она могла теперь сорваться на несколько дней домой ради такого события. Ее работа от этого не пострадает. Но… Мало ли кто тоже явится на эту встречу! Вдруг там будут те, кого она не желает видеть? Или те, кто непосредственно участвовали в связанном с ней скандале?

Совершенно естественно, Галь испугалась. Вся ее жизнь заново проходила у нее перед глазами. Она, словно наяву, снова видела себя в тот роковой, последний школьный год, и ощущала себя беззащитной. Если она появится на встрече выпускников ее школы, то, наверняка, это же ощущение беззащитности будет сопровождать ее и там. Куда подеваются лоск и уверенность в себе, которые она приобрела за годы сотрудничества с компанией «Товали»? Дизайнер с мировым именем Галь Лахав пропадет без вести, а ее место займет та, прошлая, Галь Лахав – брошенка и наркоманка, дочка разведенной матери.

С другой стороны, если она не появится на этой встрече, то уже никогда, даже отдаленно, не наверстает упущенное ею в тот последний год. Двенадцать лет тому назад ей до боли не хватало ее школьных мероприятий и товарищей. Все были заняты собой. Вот и она тоже боролась за себя в одиночку, и победила в борьбе. Так съездить ли ей домой ради встречи выпускников ее школы, хотя бы чтоб убедиться раз и навсегда, что она изменилась, и что ее бывшее окружение – тоже уже не то? И что ей уже ничто там не угрожает?

Но, хоть ее средства ей позволяли, не много ли было чести совершать такой рывок ради людей, которые не выходили с ней на связь целых двенадцать лет? Кто ей эти люди? Со своими истинными друзьями – Шели, Хеном и Даной Лев – она по-любому поддерживает отношения. Других друзей у нее нет, и не надо. К тому же, она еще не пережила свой разрыв с Шаем. Для чего ей показываться там? Для нервотрепки?

Что было утраченно, то утраченно. Не для чего будоражить призраков!

Приняв окончательное решение, Галь по-деловому вежливо и лаконично ответила «Рандеву» по электронной почте, что благодарит за приглашение, но, к сожалению, не сможет участвовать в мероприятии по причине работы за границей. А Шели она написала:

«Привет!

Да, я получила сообщение от «Рандеву», но не приеду. Если вы с Хеном пойдете на эту встречу, и там вас спросят обо мне, говорите всем то, о чем я попросила вас.

Целую,

Галь».

С громадным чувством облегчения вернулась Галь к своим обязанностям и своей новой жизни. Когда подошел назначенный срок встречи выпускников, ей стало немного грустно на душе, но она осталась тверда в своем убеждении, что ей абсолютно не стоило выходить из своей зоны комфорта ради мимолетного погружения в прошлое.

И тут судьба сыграла с ней дурную шутку. Посреди ночи Шимрит Лахав разбудила ее звонком и в слезах попросила приехать: Эйтана только что доставили в больницу с обширным инфарктом.

Вот уж где, как говорится, «сон в руку»! Состояние здоровья Эйтана крайне встревожило Галь. Хоть он и не был ей отцом, она видела от него только хорошее. Она очень привязалась к нему, жила под его крышей, делила с ним его хлеб, творила под его покровительством. Страх потерять этого человека возобладал в ее душе над всеми остальными страхами, с которыми женщина боролась, и заставил ее поставить жирную точку на переживаниях о Шае и пропущенном вечере выпускников. По сравнению с тем, что лежало сейчас на кону, эти переживания выглядели ничтожными по своей значимости.

Ведь помимо личной утраты, положение Эйтана грозило ей и более серьезными последствиями. Сейчас, все то, что было построено ей за годы сотрудничества с «Товали», могло в любую минуту рухнуть. Не осознавать своей зависимости от компании и ее бессменного президента, невзирая на всю предоставленную ей свободу творчества, могла либо зарвавшаяся наглячка, либо кретинка. Галь не была ни той, ни другой. Женщина прекрасно понимала, что, если Эйтан выйдет из строя, она окажется на нуле, и ей придется начинать свой путь сначала. Ведь ее мама не была ему женой, а лишь сожительницей. На что они обе смогут претендовать? Они даже не знали, каковы были планы Эйтана на них двоих в случае его кончины!

Взбудораженная внезапно обрушившимися на нее невзгодами, Галь в сердцах подумала о том, что слишком расслабилась, выбросила на ветер слишком много заработанных ею денег, бездумно откладывала поступавшие ей проекты ради свиданий с Шаем. Того гляди, ей придется продать свою любимую «Инфинити», а им с мамой – вернуться в их маленькую квартирку! Как же всё преходяще и хрупко под солнцем!

Вопреки своей привычке, она практически не спала в долгом ночном полете обратно домой, билет на который достала со стихийной срочностью. Она заморозила проект, над которым работала, и отменила все другие свои дела. Ни одно из тех дел не имело никакого смысла до тех пор, пока она не увидит, в каком состоянии Эйтан.

Дома ее встретила крайне изможденная и клянущая свою судьбу Шимрит Лахав, и рассказала ей следующее:

Он вернулся с заседания не такой, как обычно. Жаловался на усталость и на тупую боль в левой руке. Даже есть не хотел. Сказал, что приляжет. Я положила его поспать, а сама зашла в душ. Когда я вышла из душа, он лежал на полу возле кровати без сознания. И началось: реанимация, звонки его сыновьям, больница, экстренная операция… Я с ума схожу, Галь!

Как он сейчас? – глухим голосом поинтересовалась прибывшая.

В данный момент его жизнь вне опасности, но состояние все еще тяжелое. Врачи запретили ему всякие нагрузки. С ним находятся его дети, а я заехала домой, чтобы встретить тебя.

Отдыхай, мама, – сказала Галь. – Я переоденусь и поеду в больницу вместо тебя.

После такого перелета? – запротестовала Шимрит. – Это тебе надо прийти в себя!

Я в полном порядке, – заверила ее Галь. – Мне не привыкать… Кто-то из членов его семьи говорил с тобой о дальнейшем? – осторожно спросила она через мгновение.

Ты о чем? – не поняла Шимрит.

Так, ни о чем, – замяла эту тему Галь и поспешила разложить свой чемодан.

Только прибыв в кардиологическое отделение центральной городской больницы и разыскав там Эйтана, женщина, впервые за последние часы, вздохнула облегченно.

Эйтан и правда пришел в себя, хоть и был еще очень слабым. Он лежал в одиночной палате для особо важных персон. Рядом с ним находились его родные, весь выводок – двое сыновей с женами и своими отпрысками. Все они были крайне удивлены возвращением Галь. Та вкратце объяснила причину ее внезапного появления здесь и прибавила, обращаясь к Эйтану, что с проектами, которые она ведет, все в порядке. Сыновья Эйтана, Мени и Идан, сказали ей, что очень ценят ее поступок.

В палату заходили врачи и медсестры, осматривали больного, приносили ему лекарства. Потом явился сам завотделением, профессор, и описал им картину состояния пациента. Ему требовались долгая реабилитация, диетическое питание и постепенное возвращение к исполнению обязанностей. О выписке было еще рано говорить. Главным же в его выздоровлении был полный покой.

После слов профессора, супруга старшего сына Мени предложила пойти всем вместе пообедать, чтобы дать Эйтану возможность отдохнуть. Ее предложение было принято всеми, кроме Галь, которая вежливо отказалсь.

Я побуду с ним, – произнесла она. – Его, все-таки, нельзя оставлять одного.

Зря ты не пошла с ними, девочка моя, – сказал ей Эйтан, когда в палате остались только они вдвоем.

Я подкрепилась дома по прилету, – солгала ему Галь. – Да и в самолете сытно кормили. Все хорошо.

Эйтан смежил веки и задремал. Галь опустилась в кресло для посетителей и тоже попыталась отключиться.

Но тут же ею овладели уныние и чувство оторванности от происходящего. Ведь кто она для этого пожилого мужчины? Рядом с ним только что были его сыновья, невестки, внуки. Те, кто прожили с ним целую жизнь, а не несколько последних лет. Возможно, в данную минуту они аппетитно едят за длинным столом где-то в городе, обсуждая свои дела. Но, все равно, они для него – родные. Об их истинном отношении к ней и ее маме, очевидно, не знает и сам Эйтан. Кого из них она пытается сейчас заменить своим присутствием в его палате?

С глубокой болью размышляла об этих вещах Галь Лахав, молча сидя возле койки человека, сделавшего ей столько добра. Одновременно с этим, она вспоминала себя, когда лежала в больнице перед пансионатом. Вспоминала своего дедушку с переломом бедра, которого так и не навестила тогда, потому, что проклятая доза кокаина была для нее важнее. Думала о страданиях своей мамы, разрывавшейся тогда между ними двумя. Вот уж где ее настоящая встреча со своим прошлым! Не в ее школе, организующей вечеринки, а в больнице!

Самобичевание Галь на этом не прекращалось. Она поймала себя на том, что слишком легкая и привольная жизнь вновь заставила ее потерять бдительность. На этот раз потеря ее бдительности была связана с тем, что она приноровилась относиться к чужому, как к своему собственному, хотя, на самом деле, ничего «своего» у нее в этом не было. Однозначно, ей необходимо было иметь что-то по-настоящему свое. То, что никто у нее не отнимет.

Снедаемая одиночеством, Галь взяла в руки свой смартфон, предусмотрительно отключив звук, и послала сообщение Шели, что ей, все же, пришлось непредвиденно вернуться домой по семейным обстоятельствам. Ответ подруги не заставил себя долго ждать:

«Вот супер! Мы как раз собираемся в бывший «Подвал» на встречу с Шахаром, Одедом, Раном, Янивом, Шири, Керен и Наамой. Приходи!»

У прочитавшей это Галь возникло чувство, что ее прошлое ее явно преследует. Никаких других объяснений происходящему не находилось.

«Разве вы не встретились на прошлой неделе на вечере выпускников?» – только и сумела спросить она.

«Конечно, встретились, но решили продолжить наше общение в более интимной обстановке», – последовала эсэмэска. И приписка: – «Кстати, нам очень тебя не хватало. Давай, приходи!».

Нет, определенно, во всем этом был промысел неких высших сил! Не успела она «отмазаться» от вечера выпускников, так теперь вот это… то, от чего так просто уже не «отмажешься».

Пытаясь потянуть с ответом, женщина вкратце описала Шели обстоятельства, по которым была вынуждена приехать, и подчеркнула, что в данный момент она находится в больнице. Но на Шели, судя по всему, последнее не произвело никакого впечатления:

«В любой больнице рано или поздно заканчиваются часы посещений. Мы будем ждать тебя».

Галь взглянула на окна. Вечерело. Родственники Эйтана так и не вернулись, видимо, посчитав, что ее одной здесь было достаточно. Но, действительно, когда она должна была покинуть палату?

Стараясь не шуметь, чтобы не разбудить Эйтана, Галь проскользнула в коридор и подошла к стойке секретаря, спросить о часах посещений. Оказалось, что в палатах для особо важных персон один человек мог остаться с больным на всю ночь.

Поблагодарив, Галь вернулась обратно, запутанная и растерянная. Чувство долга обязывало ее оставаться с Эйтаном как можно дольше. И ей меньше всего хотелось, чтоб Шели подняла ажиотаж из-за ее возможного участия в их посиделке.

«Хен уже знает, что я здесь?» – попыталась она прозондировать почву.

«Нет еще. А что?» – недоумение Шели.

«Не говори ему пока. И вообще никому не говори. Свяжись со мной через час», – попросила Галь.

«Как мне надоели твои конспирации!» – вспыхнула Шели. – «Ладно, свяжемся через час».

Ну вот. Она выторговала себе лишний час… Для чего?

Список участников предстоящей посиделки говорил сам за себя. Не доставало лишь Лиат для полноты комплекта. Вроде бы, ближний круг, но именно это обстоятельство и напрягало Галь Лахав. На ее памяти, последним ее шансом встретиться с представителями этого, ближнего, круга, была свадьба Шели и Хена, но именно там никого из них не было. Прошли долгие годы. И вдруг, на тебе – вечер выпускников от «Рандеву», «Бар-бильярд», который все они помнят как «Подвал»… События развернулись слишком быстро. Она абсолютно не была готова к такой быстроте. А тут еще инфаркт Эйтана и тысяча вопросов по поводу будущего ее и ее мамы…

Сквозь надвигающиеся сумерки Галь внимательно посмотрела на спящего больного, на его поникшее, дряхлеющее тело, которое до сих пор держалось в форме благодаря связи с ее мамой, и вздрогнула. Что, если в случившемся с Эйтаном Товали несчастье виновна она сама? Что именно ее упрямое и гордое решение не приезжать на встречу выпускников ударило рикошетом по ее близким и притянуло домой чуть ли не за уши? Роковая девчонка! Ведь говорил же ей Шай: «судьба у тебя – другая»… Какова же ее судьба?

Ровно через час эсэмэска:

«Ты едешь?»

Галь глубоко вздохнула. Судьба просто вламывалась в ее двери, а она даже не осознавала, хочет ли она принимать ее.

«Вы все уже там?» – задала она бесполезный вопрос.

«Да, конечно! Уже заказали еду».

«Кто-то упоминает меня?»

«Нет, никто. Тебе какая разница? Ты приезжаешь, или нет?»

Из коридора послышался легкий шум: видимо, начинался вечерний обход. Эйтан разлепил свои сомкнутые веки и зевнул, просыпаясь. Галь поспешила помочь ему приподняться и зажгла ночник над его койкой.

Ты все еще здесь, дитя мое? – изумленно спросил он, озирая ее мутным взглядом.

Я не могла оставить тебя одного в твоем состоянии, – тихо сказала женщина.

Тоже поспала? – выразил заботу Эйтан, глядя на помятое кресло.

Немного, – снова обманула его Галь.

Мои дети возвращались?

Нет.

Иди домой, – ласково предложил Эйтан. – Со мной все будет хорошо.

Галь неловко посмотрела на него, и тотчас – на экран своего смартфона, с высветившимся на нем последним сообщением. Никаким колебаниям не оставалось места! Сам человек, который, судя по всему, пострадал из-за ее страхов и ее гонора, и из-за которого она примчалась сюда, как на пожар, отпускал ее. Дальнейшие ее упирательства неизбежно приведут к конфликту с Шели и к другим, непредсказуемым, последствиям.

У тебя какое-то сообщение? – поинтересовался Эйтан. – Чего же ты ждешь? Ответь!

Ишь ты! Даже на больничной койке бизнесмен остается бизнесменом. Никакая деталь не могла от него ускользнуть.

Галь ответила:

«Шели, я дико устала. Я с утра ничего не ела. Моя голова занята другим. Я не в состоянии сейчас красоваться перед одноклассниками, не видевшими меня столько лет, и с которыми у меня столько всего было связано. Как-нибудь в другой раз!»

В палату к Эйтану вошла медсестра с тележкой, на которой стояли лекарства и медицинские приборы. Пока он принимал лечение, Галь пришел раздраженный ответ от подруги:

«Ты просто боишься. Чего ты боишься? Здесь все свои. Мы тебя видали уже всякой, и никто на тебя планов не строит. Пообщаешься с нами немного и уйдешь. От тебя убудет, что ли? Заодно подкрепишься».

И, через минуту, снова:

«Галь, приходи! А не то я перестану молчать о тебе, и пусть все узнают, какая же ты свинья. Я обижена».

Медсестра уже покинула палату. Галь тупо вперилась в свой смартфон, понимая, что сморозила глупость, попытавшись побороться с судьбой еще один, лишний раз. Ее игра стала рисковой. Так и быть, она пойдет на эту встречу в «интимном» кругу! Но не расскажет на ней о себе ничего, кроме самых очевидных вещей. Никому никаких подробностей! Особенно Шахару. Пускай же вокруг нее образуется ореол таинственности и недосягаемости, которого ей так недоставало в юности!

Ладно. Я пойду, Эйтан, – наклоняясь к больному произнесла женщина. – Увидимся завтра!

Спокойной ночи, девочка моя. Благодарю тебя, – сказал тот.

Очутившись в коридоре, при более ярком освещении, Галь посмотрела на свои руки. Гель-лак, сделанный ею две недели назад за границей, еще держался. Если она заскочит домой, чтоб навести остальной марафет, то потратит на все не больше получаса. И еще минут пятнадцать ей ехать до «Бар-бильярда». Очевидно, ее будут ожидать остатки от ужина ее одноклассников, но… она сама виновата. Раз жребий был брошен, тянуть больше не было смысла.

«Я еду», – коротко черкнула она Шели.

«Правда?!» – обрадовалась та.

«Да, правда. Только я немного задержусь».

«Мы еще сидим».

«Пока никому ни слова! Пусть будет сюрприз».

«Черт с тобой. До встречи!»

По дороге на больничную парковку, Галь быстро позвонила матери и успокоила ее насчет Эйтана. Затем сообщила, что возвращается домой, но только для того, чтобы собраться на важную встречу в городе. Поэтому, пусть она ложится спать и не ждет ее.

Шимрит Лахав, привыкшая к образу жизни дочери, вопросов не задавала.

И завертелось: быстрое прибытие к дому, бегом по лестнице наверх, так как ожидание лифта не входило в намерения Галь, душ, переодевание в схваченное первым с полки приталенное платье, фен, румяна, блеск на губы, карандаш для глаз, духи, более элегантная сумка. И – храбрость.

Уже на выходе из дома Галь окинула себя в зеркало оценивающим взглядом и поразилась. Как же ей удавалось выглядеть просто сногсшибательно даже в самом простом наряде и с самым простым макияжем? Тем более, после столь долгого, адского дня? «Ты – модель на миллион»… Нет, это – не ее слова!

«Смазливая рожа!» – подумала женщина. – «Что же с тобой будет»?

…И вот, она здесь, на стоянке «Бар-бильярда», после того, как все закончилось, охваченная таким ощущением, словно сбросила с себя двенадцать лет. Словно только вчера отгремел их школьный выпускной, после которого она, поздно ночью, так же стояла у себя в комнате в прежней квартире у раскрытого окна, полная переживаний и надежд, и любовалась луной.

Глава 5: ЖЕНА ОФИЦЕРА

Галь проснулась около одиннадцати утра. Некоторое время она лежала в кровати с раскрытыми глазами, прогоняя от себя остатки сна. Затем перевела взгляд на экран своего смартфона, звук у которого все еще был отключен, и поразилась. Ее ожидало неимоверное количество пропущенных звонков от Шели.

Чего это она в такую рань? Ведь они расстались в «Бар-бильярде» всего лишь несколько часов назад. Неужели ее подруге таки пристало вновь почувствовать себя школьницей, которая с самого утра трепется о впечатлениях о недавней посиделке?

Но, когда Галь присмотрелась, то поняла, в чем дело. Смартфон показывал одиннадцать утра следующего дня. Она проспала больше суток!

Женщина вскочила на ноги, как подброшенная пружиной. В голове ее вихрем закружились все ее недавние дела и треволнения. Она прилетела сюда ради Эйтана. Как там Эйтан? Кто с ним в данную минуту? Она оставила объект, на котором упорно работала до поспешного возвращения домой. Что сейчас происходит на этом объекте? Вчера ей было необходимо связаться по скайпу с одним из тамошних коллег и постараться курировать оформление объекта на расстоянии. Она проспала это важное дело. Но главное: Шели убедила ее прийти на встречу с одноклассниками, где был Шахар. Для чего Шели понадобилось сводить их? Уж не поэтому ли она ей звонила?

Послав подруге сообщение, что свяжется с нею в ближайшее время, Галь потащилась в ванную. Приведя себя в порядок и застелив свою кровать, она спустилась на первый этаж дуплекса, полагая, что там никого не окажется, и она сможет позавтракать в тишине. Но, к ее удивлению, там как раз хлопотала Шимрит.

При взгляде на мать Галь почувствовала, что буря, вроде, минует их, так как та выглядела более умиротворенной.

Наконец-то ты проснулась! – сказала, при виде нее, Шимрит.

Почему ты не разбудила меня, мама? – с упреком спросила у нее дочь.

Зачем? – пожала плечами та. – Ты была такой уставшей, что была обязана выспаться. К тому же, ты мне очень помогла тем, что провела с Эйтаном в больнице целый день. Я из-за него уже с ног валилась, а тут – ты, с корабля на бал… Сядь, поешь.

Как он? Что говорят врачи? – не оставляла свои расспросы Галь.

Шимрит Лахав возилась с какой-то выпечкой, низко склонившись к духовке. Она стояла спиной к дочери, которая, все еще не веря тому, что с ней произошло за последние дни, переминалась с одной босой ноги на другую.

Он лучше. Намного лучше. Его жизнь уже вне опасности, – последовал ее ответ. – Вчера я была с ним в больнице. Твой приезд и участие в его судьбе очень обрадовали и поддержали его.

Правда? – протянула воспрявшая духом Галь.

Конечно! Ведь ты ему как дочь.

Галь хмыкнула и, наконец, пошла готовить себе кофе. Мать предложила ей тосты с вареньем, и она согласилась.

Уплетая свой завтрак, женщина предложила сегодня снова навестить Эйтана. Но составившая ей компанию за столом Шимрит отрицательно покачала головой:

Сегодня не стоит его беспокоить, Галь. У него встреча с юристом.

Какая еще встреча? – встрепенулась та. – Какой юрист? Ему нельзя напрягаться!

Его личный, с фирмы, – пояснила ее мама. – Видимо, ради этой встречи он должен был сделать исключение. Не знаю, о чем речь, но для Эйтана это нечто крайне важное. А разве у тебя нет других дел? – лукаво поинтересовалась она. – Разве тебе в ближайшее время не придется возвращаться обратно?

Это зависит от возможности завершения работы над объектом в мое отсутствие. Чуть позже я свяжусь с моим коллегой и решу, – деловито ответила Галь, возвращаясь к реальности.

«Если и возвращаться, то не раньше, чем через недельки две», – подумала она при этом. – «Теперь у меня здесь появились еще дела, помимо семейных. Интересно, что хотела от меня Шели?»

Ты стала большим человеком, дитя мое, – ласково улыбнулась Шимрит. – Горжусь тобой!

Только благодаря Эйтану, – скромно заметила Галь.

Теперь она знала свое место! Случившееся с Эйтаном напомнило ей, откуда она пришла и чего ей стоило добиться того, что она имела сейчас. Своими силами, конечно, но с неоспоримой помощью «Товали и партнеров».

Закончив свой завтрак, она поднялась к себе в студию и принялась за дела. Дела, которые ждали ее, где бы она ни находилась.

Сначала Галь просмотрела свою электронную почту и свой сайт. Убедившись, что новых заказов ей пока не поступало, и ответив на входящие письма, она заглянула в свои банковские отчеты и посчитала, сколько ей хватит на ближайшие расходы. Затем вошла в скайп, но ее заграничного коллеги в нем не было. Галь послала ему просьбу прислать ей полный видеоотчет с объекта, а так же сказать, нуждаются ли они там в ее присутствии для завершения работы. Наконец, она связалась с «Товали и партнерами» и сообщила секретарше, что вернулась в страну и с радостью примет местные проекты.

После всех этих занятий она набрала Шели.

Я уже подумала, что ты улетела обратно, даже не попрощавшись, – зазвучал в ее смартфоне недовольный голос подруги.

Не спрашивай, Шели! – виновато воскликнула Галь. – Ты права, я улетела, но только в сон. Не представляешь, насколько я была убита состоянием Эйтана, ночным полетом, больницей и всем остальным. Проспала целые сутки. Сама себе поражаюсь… А что у тебя? Ты что-то хотела?

Мне необходимо поговорить с тобой. Приходи ко мне сегодня, – быстро произнесла Шели.

Это так срочно? О чем речь? – насторожилась Галь.

Не телефонный разговор, – отрезала Шели.

Галь задумалась. Если она и сегодня покинет свою студию, то скайп с коллегой напрочь идет на нет. С другой стороны, отказать Шели она не могла.

Когда? – спросила она.

Сегодня я работаю до шести, – ответила та.

Тогда я буду у тебя в семь, – решила Галь.

Договорились.

А… тебе точно нечего сказать мне сейчас? – все же попыталась выудить из нее информацию женщина, которую просьба лучшей подруги немного обеспокоила.

Помимо того, что ты произвела фурор в «Бар-бильярде», нечего. Поверь, я не льщу, – твердо проговорила та и, по всей видимости, заспешила к своим обязанностям, ибо в их разговор вклинился писк от параллельного звонка. – До встречи!

Нет, навряд ли это дело касалось Шахара! Шели не стала бы напускать туман в ультимативной форме из-за ее бывшего парня. Ну, что ж! На встрече все прояснится.

В оставшиеся до выезда к Шели часы Галь занималась обновлением своего сайта. Время от времени она это делала, и этот процесс не только помогал ей подводить итог ее достижений за срок, который она сама же себе устанавливала, но и доставлял истинное удовольствие.

Она тщательно просмотрела снимки оформленных ею объектов и своих авторских работ, выбрала самые удачные, и поместила их на сайт, при этом удалив некоторые прошлые фотографии. Заодно отредактировала рекламу своей студии в поисковике. С удивлением отметила, что за прошедший год, когда отношения с Шаем были для нее главнее всего, она создала довольно мало своего, а, в основном, работала над заказными проектами.

Пока она этим занималась, пришел ответ от ее коллеги с полным видеоотчетом. В ее присутствии не нуждались, написал он, так как все шло по плану. Галь поблагодарила, дала ему несколько рекомендаций, и попросила держать ее в курсе дел. «Если там без меня справляются», – облегченно подумала она, – «то нет смысла возвращаться. Здесь, дома, во мне нуждаются намного больше».

Около пяти к ней зашла мама, полностью одетая, и сказала, что едет к Эйтану. Он отдохнул после встречи с адвокатом, чувствует себя лучше, и, по словам его сына Мени, может быть, его выпишут уже на днях.

Передай ему, что завтра утром я тоже его навещу, – попросила Галь.

Это если ты вовремя проснешься завтра утром, – с легкой иронией произнесла Шимрит.

Не беспокойся, мама! – воскликнула Галь. – Вчера и сегодня я выспалась на несколько дней вперед. Кажется, этой ночью мне хватит лишь двухчасового отдыха.

Ты лучше ляг в нормальное время и встань пораньше, – посоветовала мать. – А то совсем выбилась из колеи.

Она уже собралась выйти из студии дочери, но на пороге задержалась.

Пообедай. Еда в холодильнике. Первое и второе.

Все-таки, Шимрит Лахав в любой ситуации оставалась самой собой! Заботливой, хлопотливой, хлебосольной. И для кого же она столько всего наготовила?

Спасибо, мама. Я поем, – пообещала Галь.

А, может, и впрямь пообедать? Хоть Шели и позвала ее к себе, навряд ли у нее ее будет ожидать накрытый стол. Приходить в гости к подруге на голодный желудок – не лучший вариант.

Галь спустилась в кухню, достала из холодильника куриную грудинку и фасоль, оставленные ей мамой, разогрела их и принялась за трапезу. На этот раз она ела одна, задумчиво пережевывая каждый кусок. В последнее время, в связи с частыми разъездами, она жила на одних бутербродах и кофе. Но сейчас домашняя пища, приготовленная ее мамой, вызывала у нее душевный комфорт и чувство заземленности. «Гражданка мира», Галь как будто вернулась в кокон – тот самый кокон, из которого вырвалась, увы, не по своей воле, двенадцать лет назад. В том, детском, коконе ей всегда было надежно, даже если эта надежность была иллюзорной.

Время приближалось к ее встрече с Шели. Пора было собираться. Сытая и отдохнувшая, Галь помыла свою посуду и поднялась обратно наверх, чтоб одеться, полная предвкушения общения с лучшей подругой.

Вдруг ее осенило. Она поняла, кого еще хотела бы увидеть. Ту, с кем очень давно не общалась из-за сверхзанятости и личных проблем. Ту, благодаря которой она осталась здоровой и успешной.

Женщина взяла свой смартфон и послала сообщение Дане Лев. У ее бывшей классной, теперь профессора университета, дни были расписаны по минутам, поэтому договориться с ней о встрече было намного сложней, чем с Шели, мамой троих детей. Однако, ответ пришел быстро. Дана очень обрадовалась эсэмэске Галь и была готова встретиться с ней послезавтра в одном из городских кафе. «Жду с нетерпением!» – была в конце приписка.

Галь с любовью посмотрела на иконку с изображением Даны в своем смартфоне и улыбнулась. Если ее прошлое, все же, возвращалось к ней, то пусть же это возвращение будет светлым!

Когда женщина уже покидала дуплекс, ее смартфон внезапно запищал еще раз, а на экране его высветилось новое сообщение от неизвестного абонента.

«Поздравляю с прошедшим днем рождения! Желаю новых творческих успехов, здоровья и любви.

Шахар».

…Свое тридцатилетие Галь не отметила никак. Оно прошло для нее незамеченным. Расставание с Шаем, уезд за границу и все треволнения, действительно, выбили ее из колеи. Было не до торжеств и не до удовольствий. К тому же, поздравления к ее дню рождения были уже неактуальными. Он являлся несущественным, отдаляющимся событием. И вдруг такое!

Ошеломленная, Галь долго смотрела в экран своего смартфона и пыталась прикинуть, какие еще сюрпризы преподнесет ей этот день. Как ей отреагировать на это сообщение? Отвечать ли на него вообще? Очевидным для нее теперь было одно: Шахар заинтересован в ней. Он помнит ее дату и использовал ее как повод установить с ней контакт. Он помнит ее. И, скорее всего, на сей раз, по прошествии целых двенадцати лет, не оставит своих попыток соединиться с ней, как раньше, когда они были беззаботными подростками.

* * * *

Галь припарковала свою «Инфинити» на широкой стоянке недалеко от дома друзей, пересекла улицу, подошла к знакомой калитке и нажала на звонок. Ответный гудок из домофона и легкий щелчок известили ее, что калитка открылась. Она весело вошла в широкий двор, где были лужайка, окаймленная фруктовыми деревьями, качели, пластиковая мебель и мангал. С удивлением женщина отметила про себя, что, невзирая на приятный летний вечер, этот двор был пуст и тих.

У входной двери ее уже ждала Шели с зажженной сигаретой. Подруги тепло расцеловались и, когда Шели докурила, вошли в дом. Одноэтажный каменный дом в престижном районе с высокими

потолками и просторными комнатами, который Шели и Хен купили с торгов несколько лет назад, отремонтировали и обставили по своему вкусу. Салон красоты «Ядида», которым владела Шели, распологался через квартал отсюда.

Дети четы Шломи – старшая дочка Рони и два мальчугана, погодки Бар и Бен, играли в зале на полу. При виде Галь, давней подруги их матери, вся орава кинулась ей на шею. Но Шели попросила их быстро убрать беспорядок, который они устроили, и идти к себе в детскую, что вызвало громкий протест у мальчишек, а Рони заставило нахмуриться. Тем не менее, мать настояла на своем, и они нехотя выполнили ее требование.

Где Хен? – полюбопытствовала Галь, усаживаясь на диване.

В армии, – сказала Шели, подходя к ней с двумя стаканами с выпивкой. – Уехал еще вчера, довольный, как слон.

Разве его отпуск уже закончился?

Да, к сожалению, – вздохнула Шели. – Он и брал его специально для вечера выпускников. Теперь я ожидаю его только в выходные.

Понимаю, – прыснула Галь. – Пока муж при исполнении, жена развлекается с подружками.

Что-то вроде того, – согласилась с ней хозяйка дома. – Ну, а ты пришла в себя? – в свою очередь поинтересовалась она у своей гостьи.

Полагаю, что да, – отозвалась та, сладко потянувшись. – Нет, надо же мне было так крепко и надолго заснуть!

С тобой я ничему не удивляюсь, – улыбнулась ей Шели, но ее улыбка была принужденной. – Кстати, где ты припарковалась?

Там же, где всегда.

Не заметила ничего необычного, когда подходила к дому?

Нет, – пожала плечами Галь. – А что?

Так, ничего… Значит, все в порядке.

Они сидели рядом на диване, спиной к широкой стеклянной двери, ведущей во двор, которая почему-то была закрыта, и тянули приготовленный Шели сидр с ромом. Шели несколько раз оглянулась на эту дверь. Когда Галь предложила подруге перенести их посиделку во двор в виду замечательной погоды, та ответила отказом, сказав, что в доме им будет удобней. И, чтобы создать им комфорт, она тотчас включила центральный кондиционер.

Галь озабоченно наблюдала за ней. Еще позавчера, на посиделке в «Бар-бильярде», и сегодня, во время телефонного разговора, она почувствовала, что Шели что-то очень терзает. Теперь она в этом убеждалась. Все в поведении этой, в прошлом, балагурши, было, мягко говоря, неестественным для нее, и говорило о непонятном напряжении, в котором она живет. Только в чем же крылась причина этого напряжения?

Может, расскажешь, к чему такие меры предосторожности и скрытность? – спросила она в упор. – За вами гонятся террористы? Или, может быть, папарацци? Нет, папарацци, все-таки, больше по моей части, – попыталась она пошутить.

Ты не представляешь, насколько ты близка к истине! – воскликнула Шели. – Но реальность намного более скверная. И тебе, Галь, необходимо ее знать. Совершенно необходимо. Для этого я и позвала тебя.

Я слушаю, – произнесла гостья, сразу ставшая серьезной.

Перед глазами ее невольно всплыла задвинутая на задворки памяти картина: она, в своей бывшей комнате, еле живая от драки с Лиат и предательства Шахара, среди вороха фотографий, которые собралась уничтожить, и рядом – Шели, внимающая ее истерике и кормящая ее супом с ложки, как маленькую. Неужели пришло время возвращать свои долги? Шели не позвала бы ее просто так с такой срочностью. Поэтому, что бы ей ни пришлось услышать сейчас из ее уст, она это выслушает и постарается понять.

Но перед тем, как приступить к своему рассказу, Шели оставила подругу на минуту, и подошла к двери детской, из-за которой доносился все тот же задорный ор. Потом прошла в кухню и налила себе еще сидра с ромом, предложив его так же и Галь. Но та от добавки отказалась.

Не знаю даже, с чего приступить, – волнуясь, начала Шели, присаживаясь обратно на диван, почти вплотную к Галь. – С вполне банального события. Меня ограбили.

С каких это пор ограбление является банальным событием? – с криком подскочила Галь.

С тех самых, как ты идешь на риск и открываешь предприятие, приносящее тебе доход, – деловито пояснила Шели. – Для того, чтоб как-то снизить этот риск, существуют всяческие ухищрения: камеры наблюдения, сигнализация, страховки, взятки…

Когда это случилось? – не унималась Галь.

Когда ты расходилась с Шаем.

И ты мне ничего не сказала?! – возмутилась ожесточенно расхаживающая по залу гостья.

А зачем? У тебя были тогда свои проблемы, – возразила Шели.

И для твоих нашлось бы место, не сомневайся, – обиделась Галь, демонстративно выпив залпом свой стакан до дна и со стуком поставив его на столик.

Хватит, Галь, не ори! Не разыгрывай из себя оскорбленную! – вспыхнула Шели, подходя к ней. – Ты ничем не могла мне помочь. К тому же, ты тоже скрывала от меня важную вещь двенадцать лет тому назад, и скрывала бы ее и дальше, если бы тебя не нашли полумертвой в твоей квартире. Сядь и выслушай до конца!

Недовольная и ворчащая, Галь, все-таки, села обратно на диван, положив ногу на ногу и раскинув руки по подпирающим ее спину подушкам. Теперь она смотрела на подругу снизу вверх, несколько исподлобья, давая ей этим понять, что дуется.

Мой салон обчистили под утро, – вновь заговорила Шели. – Исчезли все деньги из кассы, дорогая аппаратура, но, самое неожиданное: лаки для ногтей и химические средства для волос. При этом, ни входная дверь, ни витрина не пострадали. Сигнализация не сработала. Видимо, тот, кто ее отключил и отпер замок, был профессионалом.

Ну, и? – протянула Галь, переставшая сердиться и пытающаяся вникнуть в рассказ Шели.

Придя на работу и обнаружив грабеж, я сразу же вызвала полицию. Отменила всех своих клиенток. Связалась с Хеном. Он, бедняга, все бросил и примчался, в чем был: в пропахшей потом форме и обвешанный подсумками. Мы провели в отделении полиции весь тот день. Хен взял срочную увольнительную, чтобы помочь мне со страховками и следствием. Детей отправили к родителям. Моим. Сами забрали их лишь поздно вечером.

Тебе возместили ущерб?

Да. К счастью, это прошло гладко.

А что с ворами?

Камера наблюдения зафиксировала одного, – сказала Шели. – Совсем молодой мальчишка, как ни странно, известный органам. Мелкий наркоша, ранее грабивший лотерейные будки и киоски. Естественно, его быстро задержали.

Если задержали, то почему ты такая нервная? – недоуменно спросила Галь.

Потому, что этот воришка – только верхушка айсберга. Галь! Ты себе не представляешь, как мир тесен! Угадай, чей он родственник?

Видя, что подруга, готовая ко всему, вперилась в нее в ожидании, и решив не тянуть с ответом, Шели с усилием выдохнула из себя ненавистное имя:

Наора!

Лицо Галь Лахав исказилось в выражении бесконечного ужаса.

Наора Оханы? – тихо уточнила она.

Да!

Когда Шели произносила это имя, то сама не знала, как Галь отреагирует на ее признание. Как-никак, речь шла о том самом Наоре, ставшим самым большим кошмаром в ее жизни. Том самом Наоре, которого они шестеро – и не только они одни! – так недооценивали в школе. Так же, как все они недооценивали друг друга.

Но Галь беззвучно потупила потрясенный взгляд. Грудь ее тяжело подымалась и опускалась под легким платьем. Руки сжались в замок. Вихрь мыслей, завертевшийся в ее голове, словно лишил ее возможности говорить. И о чем она только не думала в этот момент!

Разве он… не сидит? – еле выдавила она из себя после длительной паузы.

Он отсидел, – подтвердила Шели, радуясь тому, что буря ее миновала. – Уже несколько лет, как вышел на свободу. И без дела не шляется.

Галь медленно поднялась с дивана, и теперь уже сама приблизилась к двери комнаты, за которой играли дети ее друзей. Затем проделала тот же путь в кухню, что раньше проделала Шели, и налила себе стакан воды. Руки ее мелко дрожали.

Какова вероятность того, что этот подонок и отключил тебе сигнализацию? – процедила она с отвращением. – И навел на тебя свою шестерку? То бишь, родственника?

У меня нет никаких доказательств этого. Хотя, кто знает? – покачала головой Шели и сразу продолжила: – Мы с Хеном подали жалобу на громадную сумму. Приложили все улики грабежа и бухгалтерские отчеты, свидетельствующие о том, что у меня законопослушный, зарегистрированный бизнес, с которым такое случается впервые. Эта жалоба была подана до того, как поймали вора, утверждающего, что действовал в одиночку. Мы не предполагали, что им окажется родственничек нашего бывшего одноклассника, будь он проклят!

А откуда ты это узнала?

От самого Наора.

Как?!

Шели взяла ее за локти, притянула к себе, и почти шепотом произнесла:

Он встретился со мною лично. И эта сцена была бы достойна хорошего режиссера.

Она запалила сигарету и заходила с ней по залу, освещенному матовым светом люстры, пытаясь собраться с мыслями. Галь задвигалась в унисон с ней.

За стеклянной дверью, выходящей во двор, уже совсем стемнело. Наблюдающим снаружи могло бы показаться, что две женщины, находящиеся в доме, подобны двум рыбам в огромном аквариуме, плывущим одна вслед другой по кругу. При этом, движения и затяжки одной из них были резкими, угловатыми.

Он пришел ко мне прямо в салон, – наконец, произнесла Шели. – Как ни в чем ни бывало. Сел посреди моих клиенток, стал смотреть, как я работаю. Я была в шоке. Хотела прогнать его, или вызвать полицию, но повода не было… потому, что он вел себя очень прилично. Даже уважительно. Галь! Ты себе даже не представляешь, каким он стал! Словно никогда не сидел в тюрьме. Импозантный холостой мужчина! На вид немного брутальный, но это даже притягательно. Заинтересовал нескольких сидевших в очереди девушек. А я ничего не могла сказать… при всех… Хен уже вернулся к себе на базу, и рядом со мной не было никого, на кого бы я смогла опереться в столь щекотливой ситуации.

Ну, и?… – с нетерпением потребовала продолжения Галь.

Когда мой салон опустел, он обратился ко мне. Мы поговорили минут десять. С первых же его слов я почувствовала подвох. Его точно подменили. Если в школе от него не следовало ожидать ничего, кроме хамства или какой-нибудь хулиганской выходки, то теперь он был сама дипломатия. Извинился за вторжение. Попытался заверить меня, что исправился, и не имеет никакого отношения к случившемуся. Объяснил, что вор, которого задержали – его племянник, запутавшийся во всех тяжких, и что он узнал о его налете на мой салон чисто случайно. Что понятия не имеет, почему он обокрал именно мой салон. Что ему не хотелось бы, чтоб его племянничек, восемнадцати лет от роду, повторил его судьбу. Что он надеется, что я не держу на него зла за прошлое. И что поэтому, в память о том, что мы когда-то были в одном классе, он просит меня забрать мою жалобу.

И… ты поверила ему? – трепеща спросила Галь.

Я? – воскликнула Шели. – Ничуть.

И что ты сделала?

Шели судорожно вздохнула, затушила окурок в пепельнице, и присела на подлокотник дивана. Ее лучшая подруга, так пострадавшая от рук ее недавнего визитера, стояла над ней в ожидании ответа.

Я совершила непростительную, эмоциональную ошибку, – откровенно призналась она. – Мне нужно было быть тактичней. Нужно было сделать вид, будто я ему поверила. Просто я не умею общаться с такими людьми…

Что ты сделала?! – в сердцах вскричала Галь.

Я наплевала ему в рожу. Сказала, что никогда не забуду ему того, что он причинил тебе и нам шестерым. Что мне безразлична судьба того парня, так же, как и его судьба. Что я не верю, что налет на мой салон был досадным совпадением. Что я ни за что не заберу свою жалобу, и даже больше – усугублю ее, используя информацию об их родстве. Родстве вора-налетчика и насильника-наркодилера, отмотавшего срок. И еще много чего наговорила. Поверь мне, Галь, после всего этого я готова была принять смерть… Сама не знаю, откуда у меня взялись душевные силы так ответить Наору.

Ты ненормальная, – заикаясь, проговорила Галь. – Как же он отреагировал на такое?

Очень сдержанно. Заявил, что в долгу не останется, что мне еще придется об этом пожалеть, улыбнулся и ушел. Понимаешь… когда такой человек, как Наор, улыбается, жди беды. А я, дура, вызвала огонь на себя. Полдня провела из-за него как на иголках, сорвалась на него… а у меня – дети! Сломя голову, я ринулась домой, убедиться, что все в порядке. С тех самых пор я неспокойна за них, и веду себя, как настоящая наседка.

А разве…

Да. Я неспроста спрашивала у тебя, Галь, не заметила ли ты чего-то подозрительного, когда шла ко мне. Дело в том, что после той встречи у меня стойкое чувство, что за нами следят. Это – не паранойя. Недаром говорят: «если вам кажется, значит, вам не кажется». Меня саму надо теперь лечить от нервов. – Она помолчала, чтобы успокоиться, и усмехнулась: – Хен считает, что я травмирована ограблением и поэтому тревожусь… за детей и за имущество. Он даже не подозревает, о чем, о ком речь на самом деле, и что на кону. Рони уже большая девочка… добрая и доверчивая. Что стоит этому негодяю растлить ее, как в свое время тебя?

Мама, ты меня звала? – вдруг послышалось рядом.

Шели и Галь обернулись на этот детский голосок и увидели Рони, которая стояла между залом и кухней. Девочка была босой и в легком платье до колен, с распущенными волосами. Уменьшенная копия Хена. Та же широкая кость, те же темно-рыжие локоны, озорные зеленые глаза, веснушки. Крупная для своих лет, хотя все еще ребенок. Но пройдут еще года два, и из этого тельца прорвется наружу женщина. Женщина привлекательная и… наивная.

При виде нее до Галь дошел весь ужас положения, в которое попали Шели и ее семья, в то время как она сама вновь была в бегах. В бегах от очередного парня, разбившего ее сердце, и от самой себя. Какая эгоистка! Как всегда, живущая в святом неведеньи, и задним числом удивляющаяся испытаниям, которые выпадают на долю ее самых близких. Огромное чувство вины охватило ее.

Доченька, все в порядке, – ответила Шели, подходя к Рони. – Мы тут просто разговариваем.

Мы есть хотим, – сказала Рони.

Шели кивком попросила у Галь разрешения отлучиться, прошла в кухню, быстро приготовила какую-то кашу, которую разлила по глубоким тарелкам, и помогла дочери донести ее до детской. Там она усадила всех троих за маленький столик, пожелала им приятного аппетита и дала им кое-какие распоряжения. После этого вернулась к оставшейся в зале гостье.

Галь не стала дожидаться, когда подруга подойдет к ней, а приблизилась к ней сама и крепко обняла. Не говоря ни слова о своем чувстве вины, она тихо выразила удивление тем, как же она сейчас живет. Шели глухо рассмеялась и отстранилась от нее.

Сейчас я тебе покажу, как, – зловеще отозвалась она на ее вопрос и вновь вышла из зала. Но уже через минуту вернулась, держа в руках небольшой черный пистолет.

У Галь Лахав сверкнули глаза.

Оружие! – вырвалось у нее.

Тише! – зашипела на нее хозяйка дома. – Никто ничего не знает.

Даже Хен?

Особенно он!

Как!? – поразилась Галь.

Шели положила пистолет в ящик, где лежала домашняя аппаратура, и шепотом пояснила:

Хен ничего не должен знать. Я не хочу, чтобы он знал. Ведь он способен уничтожить Наора своими руками. Не забывай, Галь: мой муж – в инженерных войсках, в высоком чине. У него на базе доступ ко всем складам со взрывчатками, боеприпасами, к оружейным, и еще много к чему. Зная его рыжий характер, ему не составит никакого труда на горячую голову вынести со склада немного взрывчатого вещества, которое он засунет Наору прямо в задницу. И тогда уже сам сядет за решетку. На пожизненно. Все, что мы пережили вместе, вся его карьера, его бессонные ночи, отлучки, учения, повышения в звании – все пойдет псу под хвост. Я этого не допущу.

Галь смотрела на нее с широко раскрытыми глазами и со скрещенными на груди руками.

Ох, Шели, Шели! – сочувственно выдохнула она.

Часть страховки, полученной за салон, я вложила в эту пушку, – продолжала та. – Разрешение на хранение оружия, короткий курс, стрельбище, сама покупка этой пушки… Я – жена офицера, Галь. Я сама служила. Использование оружия мне не в новинку. Пришлось только кое-что вспомнить и попрактиковаться. Хен гордился бы мной, – добавила она. – Но мне же лучше, чтобы он был убежден, что я напряжена из-за ограбления салона, а не из-за истинной причины.

По-моему, ты совершаешь ошибку, – возразила ей Галь, сама когда-то скрывшая от Шахара историю со своим несостоявшимся модельным контрактом, предпочтя поделиться ею с Лиат. – Хен – отец твоих детей, и все, что происходит с вами, касается его напрямую. Лучше поговори с ним. С чего ты решила, что он убъет Наора? Вдруг вы вдвоем найдете другой способ устранить угрозу?

Шели разразилась саркастичным хохотом.

Какой? Обратиться в родную полицию? Окружить дом охранниками?

Не знаю.

Вот и я не знаю. Как доказать, что Наор представляет для нас реальную опасность? Он уже не обвешанный цепями гопник, каким был в школе. Он – авторитет. И не дурак. Таких, как он, тюрьма сформировывает, а не наставляет на путь истинный. Я прекрасно увидела по нему все, когда он сидел на диване в моем салоне и любезничал с ничего не знающими клиентками. Надо было тогда же раскроить ему череп ножницами…

Не болтай ерунды!

… И пусть бы меня упекли за решетку, зато со спокойной душой!

Шели!

Галь быстро подошла к ней, положила ей руки на плечи, крепко сжала их, и постаралась убедить паникующую женщину:

Ты беснуешься от того, что одна сходишь тут с ума. Послушай мой совет: раздели свой груз с Хеном. Все равно, рано или поздно он узнает. И что тогда? Не повторяй моей ошибки! Я ведь тоже, в прошлом, пыталась бороться одна, и проиграла свою битву. Вдвоем вы будете сильны, в то время как…

А я и так почти все время предоставлена самой себе, и несу свой груз в одиночку! – горько прыснула Шели. – Мне к этому не привыкать.

И тут ее прорвало. Она, та, что всегда демонстрировала веселость и рассудительность, залилась горькими слезами и, без обиняков, обнажила перед своей гостьей темную сторону своей семейной жизни. Сторону, о которой Галь, возможно, и догадывалась, но которая никогда не обсуждалась.

Быть женой офицера – испытание не из легких, – всхлипывала она на плече подруги. – Хен безумно предан своей семье, но еще больше – армии. Галь, ты не знаешь, каково это – ночи напролет валяться на двуспальной кровати и мечтать об объятиях любимого человека, который в данную минуту не рядом с тобой! Ты не знаешь, каково это – оставаться одной с грудным ребенком, который постоянно требует твоего внимания! Каково это – параллельно строить свою карьеру! Что бы я делала без помощи наших родителей? Ведь все у нас наложилось одно на другое: свадьба, работа, дети… Инженерный курс Хена, на который он с большим трудом пробился, занял пять месяцев. Пять месяцев одиночества! Это только когда он получил капитана и занял командную должность, стало немного легче. Он стал возвращаться домой чаще, отлучаться с базы, когда ему удобно, брать длительные отпуска. И то… стоит случиться чему-то экстренному, как его сразу вызывают. Между нами, ему и майора дали досрочно за какое-то спецзадание, о котором знают только Хен и его два командира, которые во всем доверяют ему и вечно тянут за собой. Не умаляя заслуг моего мужа, скажу, что это они сделали ему карьеру. Все, все в его подразделении строится на личных связях.

Эмоциональный взрыв признаний Шели вызвал у Галь потрясение. Все эти годы ей казалось, что ее верные школьные друзья создали пару, удачней которой нет. Оказалось, что все у них было не так гладко. Просто мудрая Шели до сих пор предпочитала не выносить сор из избы.

Ты сожалеешь о вашем браке? – задала она наводящий вопрос.

Ох, как ей не хотелось бы оказаться на перепутье между ними двумя, как в свое время оказалась Шели между нею и Лиат! Воистину, сегодня вечером ей приходится платить по всем счетам.

Но Шели изумленно обратила к ней свое раскрасневшееся от слез лицо и, глядя в глаза, ответила:

Конечно нет! О чем ты говоришь? Хен – любовь всей моей жизни! Я умираю и рождаюсь с ним заново каждый день. Особенно, когда он возвращается незапланированно, кладет свою рыжую голову мне на колени, и мурлычет, как кот, дорвавшийся до сметаны. Хотя, было бы лучше, если бы он возвращался с футбола, а не со службы.

Она высвободилась из объятий подруги, и вновь заходила по залу, не умолкая:

Никогда не забуду, как он позвонил мне однажды из зоны боевых действий. Я не знала, где он. Спросила, все ли у него в порядке. Он ответил, что да. И тут же рядом что-то грохнуло. Что это было – не имею никакого представления. Мы продолжали общаться по телефону, как ни в чем ни бывало. На выходные он вернулся и, прямо с порога, сказал: «одевайтесь, поехали!». Сам только скинул форму, натянул футболку, джинсы, и схватил бутерброд. Мы отправились всей семьей в парк аттракционов. По армейской скидке. Получили громадное удовольствие. Хен не отходил от меня и детей ни на шаг. А ночью у нас был такой секс, что наутро я едва могла ходить.

Галь понимающе хмыкнула.

Ради таких моментов я и живу с ним, – устало подчеркнула Шели. – К счастью, сейчас таких моментов стало больше. И еще, в последнее время все мы чаще говорим о будущем. Хен заверил меня, что мечтает дослужиться до полковника. А потом – переведется в штабные, либо демобилизуется. Конечно, со всеми льготами, пенсиями и преимуществами отставного военного. Не говоря уже о всех льготах, которые мы получаем сейчас благодаря ему: садик мальчишек, школа Рони, ипотека на этот дом… А назвать тебе сумму пассивного дохода, который он будет получать после отставки? Ты не представляешь себе эту цифру! Однако эти счастливые времена наступят не раньше, чем через десять-двенадцать лет. Мы все еще будем молодыми… но наши дети уже вырастут.

Ну, а ты?

А что я? Я вполне самодостаточна. Мне нравится моя работа. Я занимаюсь домом и детьми. Материнство остепенило меня, это правда.

Слушая свою подругу, в прошлом такую свободолюбивую, сохранившую, несмотря на роды, лицо и фигуру юной девушки, Галь отдавала должное ее смелости и самоотверженности. Для того, чтоб жить с таким, как Хен, нужно было иметь стальные нервы. По всей видимости, Шели такими нервами обладала. Только вся ее выдержка улетучилась в один момент, стоило перед ней появиться чудовищу, преследовавшему их в школе. А она? Как бы вела себя она на ее месте, живя бок о бок с такой боевой машиной, как их старый друг Хен?

Понимаешь, Галь? – подытожила Шели после паузы. – Как же мне, после всего пройденного пути, и после всех планов на будущее, растревожить Хена и невольно подтолкнуть его к роковому поступку, который он наверняка совершит, лишь бы не допустить, чтобы я и дети пострадали от рук Наора? Чтобы потом я носила ему передачи? Или чтоб приспешники Наора пришли и отомстили нам? Неужели я, которая одна вытянула на себе троих наших отпрысков, не смогу защитить их? Смогу! Еще как смогу!

Разве полиция не заберет одного из вас в любом случае? – уточнила Галь, холодея.

Ты не путай, – развеяла ее сомнения Шели. – Самозащита – это одно, а предумышленное убийство – совсем другое. Меня оправдают, а моего дорогого мужа – увы, нет. И тогда уже всем нам наступит конец.

В этот момент у Шели заиграл смартфон.

Легок на помине, – сказала она, отвечая на звонок.

Судя по их разговору, Хен интересовался у жены, как прошел ее день, чем она занималась, что у нее нового. Шели вкратце поделилась с супругом своими делами и сказала, что сейчас у нее Галь.

Тебе привет, – шепнула она, обратясь к той.

Передай взаимно, – улыбнулась Галь.

После этого, Хен, во всей видимости, спросил, как дети. Шели спохватилась. С тех пор, как она усадила их за ужин, ни один из них так и не вышел из детской. Галь прекрасно заметила, как на ее лице изобразился страх.

Подойдя к двери детской и приоткрыв ее, хозяйка дома жестом подозвала Галь и указала ей на неординарное зрелище: Рони, Бар и Бен растянулись на мохнатом ковре перед работающим маленьким телеэкраном, подложив под голову мягкие игрушки, и мирно спали. На низком столе остались стоять их пустые тарелки из под каши.

С тихим смехом сообщив об этом мужу, и пообещав ему перезвонить, она попросила гостью подождать, пока она перенесет всех троих в кровати. При этом посетовала, что дети не искупались, не почистили зубов и не переоделись в пижамы. Ну, ничего, сейчас каникулы. Все, что они не успели сделать перед сном, сделают утром, когда проснутся. Помощь, предложенную ей Галь, она отклонила.

Галь Лахав медленной походкой вернулась в зал. Использовав время, пока Шели занималась детьми, она приблизилась к ящику, в который та положила пистолет и, очень стараясь не шуметь, приоткрыла его. Ее мрачный и сосредоточенный взгляд вперился в черную поверхность «ствола». Да, конечно, этот ящик не был его постоянным местом хранения, и, без всяких сомнений, Шели вернет его туда, где он лежал, как только она покинет дом. И еще, без всякого сомнения, это оружие будет пущено в ход, как только бывший король их классной шпаны выйдет за рамки по отношению к семье Шели и Хена.

При одной этой мысли у Галь свело внутренности. Но еще одна, отчаянная, мысль, посетившая ее, являлась мыслью о том, что она сама, без всяких колебаний, застрелила бы Наора из этого, или другого пистолета, за все, что между ними было, и за все, что он способен причинить ее лучшим друзьям. Все, чем она обладает, готова она отдать за то, чтоб защитить их. Девочка Рони, которую она качала на руках, когда она еще только родилась, двое мальчишек, с которыми она играла не так часто в виду своей занятости, но которым накупила кучу подарков, и их родители являлись, на самом деле, единственными ее близкими людьми, после мамы, Эйтана и Даны Лев. Теперь она точно никуда не уедет! Даже если ей придется принять удар, предназначающийся Шели и ее детям, и расплатиться за последствия. Она выдержит. Они – нет.

Когда же Шели вернулась к ней, неся тарелки из под каши, между ними наступило смущенное молчание. Электронные часы в кухне показывали десять вечера.

Видишь, как поздно Хен освободился от дел, – заговорила первой Шели. – И вот так он – каждый Божий день.

У меня только один вопрос, – мягко сказала Галь, не давая ей сменить тему. – Если все так секретно, что ты даже мужу своему не открываешь всей правды, то для чего ты рассказала ее мне?

Чтобы предупредить тебя, – чистосердечно ответила Шели. – Ты была далеко, когда Наор ко мне заявился, и я порадовалась за то, что ты в безопасности. Но сейчас ты снова здесь. Рано или поздно, ты можешь столкнуться с Наором. Для меня было важно поделиться с тобой всем до того, как ваша встреча произойдет, и даже больше – обеспечить тебе тыл. Ведь, при всем уважении к себе, ты для Наора – более крупная дичь, чем моя персона, и тебя связывает с ним история похлеще, чем всех остальных из нашей бывшей компании, – подчеркнула она с иронией.

Голова у Галь пошла кругом. Она никогда бы не предположила, что Шели, сама живущая на лезвии ножа, позаботилась и о ней. И это при том, что она только что, словно движимая телепатией, подумала о тех же самых вещах! Все, что ей пришлось выслушать и увидеть этим вечером в доме подруги, и особенно последнее заявление той, произвели на нее впечатление разорвавшейся бомбы.

Значит, ты затащила меня в «Бар-бильярд» не по прихоти, и не из-за Шахара, а… – еле выдавила она из себя сумасшедшую догадку.

…для того, чтоб ты знала, что ты – не одна, так как жизнь полна неожиданностей, дорогая.

И поэтому для тебя было так важно, чтобы я приехала на встречу выпускников?

Можно сказать и так, – подтвердила Шели.

Ну, и какой ты себе представляешь поддержку наших бывших одноклассников? – спросила недоумевающая Галь. – Ведь у всех – своя жизнь!

Шели возилась с грязной посудой, которую отправляла в посудомоечную машину. Покончив со своей возней, и вытерев руки о кухонное полотенце, она обернулась к собеседнице и огорченно, но твердо, произнесла:

В этом и вся проблема, Галь. Мы больше не делим друг с другом одно помещение. Нас не связывают, как раньше, общие мероприятия, общие обязанности, общие переживания. Мы больше не можем, как когда-то, позвонить друг другу просто так и болтать часы напролет. Мы разлетелись кто куда, и до последних дней даже не предполагали, что когда-нибудь снова свидемся. Тем более, нам необходимо держаться если не вместе, то рядом. Время просеяло нас через свое решето. Те, кто не просеялись, – и есть истинные товарищи. С ними ты и встретилась в «Бар-бильярде». Хен на полном серьезе собирается устроить у нас во дворе барбекю для всех, кто сидели с нами за столом. Надеюсь, ты не отвертишься.

Галь судорожно вздохнула. У нее самой лежала камнем на душе тема, к которой она не знала, как подступиться после всего, что рассказала ей подруга. Да и актуальна ли эта тема вообще?

Шахар прислал мне сообщение, – все же выпалила она. – Поздравил с прошедшим днем рождения.

Неужели?! И что?

А то, что я не знаю, что с этим делать. И я была уверена, что «Бар-бильярд» был предлогом для того, чтобы…

Галь, я не сводня! – раздраженно перебила ее Шели. – Вы оба уже взрослые люди. Делайте, что хотите. Я ничего не могу тебе посоветовать.

Галь понуро отдалилась от нее. Она мельком взглянула на экран своего смартфона, чтоб вновь убедиться, что сообщение от Шахара ей не приснилось. Шели была абсолютно права: в ее ситуации ей не пристало быть нянькой для столь ничем и никем не ограниченной особы, как она. Ей даже стало немного стыдно за свой невысказанный инфантильный вопрос.

И еще Шели была права в том, что им всем было необходимо держаться вместе. Постараться забыть о прошлом и создать для их тесной компании условия для приятного общения в настоящем.

Послезавтра я встречаюсь с Даной Лев, – заявила она после паузы. – Мы договорились в кафе в послеобеденное время. Присоединишься ко мне? Дана очень обрадуется тебе!

Шели устало покачала головой и закурила в очередной раз.

На кого детей оставлю? – с легким укором спросила она, выпуская дым в кухонное окно. – Ты все увидела сама, Галь, и ты понимаешь, что я не придумываю.

Прости, – виновато сказала Галь. – Ты опять много куришь, Шели, – озабоченно заметила она спустя минуту.

Стараюсь держаться, – ответила та. – Курение немного меня успокаивает.

Потом она метнула профессиональный взгляд на ногти Галь и критично добавила:

Тому, кто делает тебе гель-лак, надо руки оторвать. Приходи ко мне, я сделаю тебе гель то, что надо.

Галь смущенно усмехнулась. Ей никогда и в голову не приходило пользоваться косметическими услугами лучшей подруги!

Этот гель я успела сделать за границей, – пояснила она. – Как вышло – так вышло. В любом случае, спасибо.

Она еще раз посмотрела на часы и сказала:

Я пойду. Тебе надо отдохнуть. Мне – тоже.

Шели проводила ее до двери и крепко обняла на прощание, поблагодарив, что она нашла время прийти и выслушать ее.

Для чего еще нужны друзья? – отозвалась Галь Лахав и снова похолодела. Ведь ту же самую фразу она услыхала от Шели двенадцать лет тому назад, когда та прибежала к ней по скорой помощи.

Захлопнув за собой калитку, она инстинктивно огляделась по сторонам: не было ли нигде какой-нибудь подозрительной тени или машины. Предупреждена – значит, вооружена. Убедившись, что ничего такого поблизости не было, женщина быстрым шагом подошла к своей «Инфинити», завела ее и тронулась. Но уехала ли она далеко? Нет. Ей было сейчас не до возвращения домой. Как всегда, после животрепещущих разговоров, ей было необходимо отвести душу.

Галь припарковалась на красивой площадке с видом на освещенный огнями город, облокотилась о парапет и задумалась… Все, о чем Шели рассказала ей этим вечером, походило на страшный сон. Сон, подобный тому, какой приснился ей незадолго до болезни Эйтана. В том сне, она провалилась под землю в результате обвала, и Шахар, почему-то, вытащил ее из пропасти. Но как же она не

заметила, что земля затряслась не только под ее ногами, а под ногами всей шестерки, и особенно – Шели и Хена? Тех, кто встали за нее горой в школе, когда всем стала известна ее наркозависимость. Тех, кто дали ей возможность представить их класс на выпускном. Тех, из чувства благодарности к которым она не позволила себе вернуться к Шахару.

Было понятно, что все, чем поделилась с ней Шели, останется тайной, и умрет вместе с ней, если понадобится. Однако, сложившаяся ситуация вызывала у Галь больше вопросов, чем развеивала ее сомнения. Почему Шели, которая была ей как сестра, снимала с себя всю ответственность за то, что еще может быть между нею и Шахаром? А что сталось с Мейталь? Шели предупредила ее только о Наоре. Но ведь в школе Наор во всем был тесно связан с Мейталь, и даже сел в тюрьму вместе с ней. Вышла ли королева шпаны на свободу, или все еще отбывает срок? Но главное: для чего она продемонстрировала ей пистолет, когда могла только сказать о нем?

Надо же было ей пробудиться от глубокого, долгого, умиротворяющего сна, чтобы окунуться в безумную реальность! И ведь, вроде, все у нее налаживалось: Эйтан почти поправился, ее бывшие одноклассники встретили ее в «Бар-бильярде» с распростертыми объятиями, заграничный проект продвигается без нее… И тут такое!

И все же, Галь была уверена в своем решении никуда пока не уезжать. Словно некая высшая воля притянула ее обратно к ее родному городу и к людям, составлявшим неотъемлемую часть ее юности. Она не имела права противиться этой неизвестной ей силе. В некотором смысле, она стала уже фаталисткой, как Шай, и плыла по течению. Куда же несло это течение ее и ее близких?

Глава 6: ВСТРЕЧА

Эйтан Товали выписался из больницы на следующий день. Его привезли домой сыновья. Дома Шимрит хотела устроить ему пышную встречу, но, поскольку Эйтану был прописан полный покой, идея застолья была отложена до лучших времен.

Никто пока не знал, когда президент «Товали и партнеры» сможет вернуться к работе. Тем не менее, он попросил докладывать ему о всех делах, касающихся компании. Поэтому Галь, решившая не скрывать правду, сказала ему, что курирует свой проект на расстоянии, и что не хочет на данном этапе брать себе еще какие-либо заграничные проекты. Ее место – здесь, рядом с ее близкими, и в ее студии. Эйтан одобрил ее желание.

В ночь после выписки Эйтана Галь спала спокойно. Осадок от разговора с Шели все еще терзал ее, но в то же время в голове у женщины начинал складываться план. Прежде всего, она использует свою назначенную встречу с Даной Лев в кафе, примыкающем к новому торговому центру, для покупки газового баллончика. В том торговом центре был магазин, торгующий «джентельменским» набором: портсигарами, перочинными ножами, водонепроницаемыми наручными часами и прочим. Газовые баллончики были одним из тамошних товаров, причем, весьма популярным. Это средство самозащиты законом не возбранялось и не требовало разрешений. Кстати, перочинный нож ей бы тоже не помешал.

Во-вторых, она попробует пробить информацию о Наоре и Мейталь по своим каналам. Среди ее клиентов были люди, работающие в управлении тюрем. Она размышляла, к кому именно обратиться.

Единственное, в чем женщину обуревали сомнения, это в том, что касалось Шахара. Она так и не решилась ответить на его эсэмэску. Этот самый естественный и ни к чему не обязывающий знак вежливости вызывал у нее шквал эмоций и колебания, присущие школьнице, но не тридцатилетней зрелой особе.

Впрочем, отчасти она получила ответ на свои вопросы. Шели прямо сказала ей, что больше не хочет вмешиваться в ее историю с Шахаром, и, таким образом, освободила ее от щемящего чувства обязанности по отношению к ней и Хену. Интересно, что ответит Дана?

На встречу с Даной Галь оделась, как на праздник. Навела марафет. Надушилась самыми тонкими духами. Из-за волнительного предвкушения встречи, ее глаза блестели, а в животе порхали бабочки. Ее отношения с ее бывшей классной руководительницей давно вышли за рамки официальных. И все же, Дана Лев являлась для нее авторитетом, хотя бы по причине разницы в возрасте.

Когда она приближалась к кафе, поставив машину на стоянке торгового центра, Дана уже ждала ее там, и замахала ей издалека. Она тоже выглядела потрясающе, и очень молодо для своих лет. На ней была рабочая сумка, а лицо закрывали большие солнечные очки.

Галь быстрым шагом подошла к ней и хотела обнять. Но Дана взяла ее за плечи и несколько секунд продержала на вытянутых руках, чтобы вдоволь поглядеть на свою любимицу.

Красавица! – в конце концов сказала она, и только затем прижала ее к себе.

Они заняли столик в глубине террасы, под громадным зонтом. Тотчас к ним подошел официант с двумя меню и вкратце рассказал о новинках кухни. Галь поблагодарила и попросила вернуться к ним чуть позже.

Дана сняла очки и вперилась в нее своими большими карими глазами.

Госпожа-руководитель, – лукаво улыбнулась она, намекая на требовательный тон Галь.

Куда уж мне! – неловко отозвалась та. – Хотя, кое-какие деловые замашки уже стали моим вторым «я». Что слышно в университете? – сразу же сменила она тему.

Академический год закончился, – принялась рассказывать Дана. – Скоро начнется новый. Моих замечаний и оценок ждут курсовые студентов, несколько семинаров и кандидатских тезисов. Некоторые у меня с собой здесь, – хлопнула она по своей сумке. – Скучать не приходится. В следующем году, вдобавок к курсу, который я веду, я буду читать еще один, внештатный, курс, но там не будет письменных заданий.

Вижу, наш литературный факультет процветает! – воодушевленно произнесла Галь.

Вроде бы процветает, но, на самом деле, все не так радужно, как кажется. Наш декан ведет переговоры с факультетом культурологии на предмет объединения двух факультетов.

Галь изумленно уставилась на собеседницу.

Ты удивлена? – спросила ее Дана. – В некоторых зарубежных ВУЗах уже так сделали.

Неужели литераторы перевелись в нашей стране? – выразила удивление Галь.

Нет, не перевелись, но пробиться им нелегко. Особенно идущим по научной стезе. К слову, вакансий для нового состава постоянных преподавателей у нас нет.

Совсем?

Совсем, – подтвердила Дана, но тотчас оговорилась: – В прошлом году одна вакансия освободилась, и на нее единогласно приняли одну из крутых докторов наук, которая до тех пор числилась в младшем составе. Кандидатка достойная, но как человек оставляющая желать лучшего.

А как же конкурс? – уточнила Галь, знавшая со слов Даны о процессе принятия на работу в университет.

Настоящего конкурса не было. Было принято решение продвинуть именно ее, и это решение не обсуждалось и не оспаривалось.

Я знаю, как проводят эти конкурсы, – фыркнула Галь. – Сама участвовала в них когда-то. Тебе очень повезло, что ты успешно и быстро прошла эту процедуру, – похвалила она свою бывшую классную.

Да, к счастью, я успела закрепить за собой место в высшем педсоставе несколько лет назад. Пятнадцатилетний стаж преподавания в школе, блестящий докторат и хорошие отзывы студентов очень помогли мне. А теперь мне даже предложили возглавить наш факультет на ближайшие два года.

Поздравляю! – вскричала Галь Лахав, хлопая в ладоши. – Ну, так кто из нас двоих госпожа-руководитель? – подмигнула она Дане.

Ты, – подмигнула та ей в ответ. – Я отказалась от такой чести.

Почему?

Не хочу нести бремя ответственности за других. С меня хватило вашего класса, – сказала она, как отрезала.

К ним вновь приблизился официант с блокнотом. Дане Лев и Галь пришлось уделить несколько минут прочтению меню. Первая заказала макароны с грибами в сметанном соусе и кофе, а вторая – салат с тертым сыром и пиво. Поскольку день был очень жаркий, обе еще попросили принести им простой воды.

Они еще немного поговорили об университете. Об освобождающей свой пост главе факультета, агрессивной и прямолинейной особе, о предшествующей ей – хитрой и сладкоречивой, и о главе содружества литераторов, который негласно управлял всем литфаком, – чопорном, надменном, но очень деятельном человеке… Дана – пока – удерживалась при всех «целующихся змеях». Еще она сообщила, что работает над документальной книгой, ибо развиваться и всегда находиться в поиске было необходимо, особенно высшему педсоставу. Галь выразила ей поддержку и восхищение.

После этого некоторое время они хранили молчание, и лишь тепло смотрели друг на друга. Посетители кафе за соседними столиками вели свои светские беседы, а официанты сновали между ними. Тень от зонта, под которым они сидели, немного сместилась, и край стола оказался залитым послеполуденным солнцем.

Галь Лахав ощущала, что пришло время и ей подобраться к теме, которую ей очень хотелось бы обсудить со своей старшей подругой. Но она все еще не решалась.

Поддерживаешь ли ты отношения с кем-то еще из нашего класса? – начала она издалека.

Нет, – чистосердечно ответила Дана. – Я выполнила свой долг перед вами, и не вижу смысла вовлекаться в вашу взрослую жизнь.

А как же я? – недоуменно развела руками Галь.

Между нами – особая связь, – ободряюще похлопала ее по плечу Дана.

Галь неловко усмехнулась. Возможно, эта связь была всегда, только проявилась она не с самого начала, а с того дня, когда Дана отвезла ее на своей машине домой после драки с Лиат. Ей было крайне неприятно вспоминать о том происшествии.

Неужели ты ни с кем не пересекалась с тех пор? – попыталась она получить хоть какую-то информацию.

Несколько раз я видела в университете Одеда, – сказала та. – Но это было очень давно. Мне показалось странным, что этот столь способный к литературе юноша выбрал не наш литфак, а библиотекарство.

Может, он это сделал из практических соображений, – предположила Галь, которая, после встречи с одноклассниками, уже была отчасти в курсе дел Одеда. – Ты сама говоришь, что литераторам пробиться нелегко, и особых вакансий нет.

Я имела в виду тех, кто занимаются литературой как наукой, – объяснила Дана. – Что же касается поэтов, писателей, переводчиков, блогеров, ведущих мастер-классов и прочих, так их пруд-пруди. Ты должна это знать, как постоянная участница творческих вечеров. Ну что ж, Одед – это Одед, – подчеркнула она со снисходительной улыбкой.

Галь умилилась той страстности, с какой Дана Лев говорила об одном из ее бывших учеников, и ностальгической нотке в ее голосе, когда она признала за Одедом его главные черты характера.

Он женился, – заметила она вскользь.

Правда? – вздернула брови Дана. – На ком?

Я ее не знаю.

А ты откуда это знаешь? Вы общаетесь?

Галь набрала в грудь побольше воздуху и приготовилась к прыжку.

Мы встретились несколько дней назад. В нашей школе был вечер выпускников, на который я не смогла приехать…

Я тоже получила приглашение на тот вечер, – пресекла ее Дана, – и меня тоже там не было.

Как всегда, педагог и ее ученица понимали одна другую без слов. Обе отклонили приглашение «Рандеву» по одной и той же причине, которую им не хотелось обсуждать.

…А неделю спустя Хен и Шели устроили посиделку для ближнего круга одноклассников, и убедили меня прийти, – продолжила Галь и запнулась. – Там был не только Одед, но и Шахар, – завершила она спустя мгновение.

Он тоже женат? – настороженно спросила Дана.

Нет, холост, – сухо отозвалась Галь, а про себя подумала: «было бы лучше, если бы он был женат».

Каждый раз я удивляюсь тому, что скромные женщины и мужчины создают семью раньше, чем их более активные товарищи, – протянула Дана как бы невзначай. – Впрочем, у каждого своя судьба.

Галь ухмыльнулась и промолчала. Это замечание могло в равной степени касаться и ее.

Им как раз принесли их заказы. Проголодавшиеся собеседницы тотчас принялись за еду.

Уплетая свои макароны, бывшая классная время от времени поглядывала на сидевшую напротив нее прекрасную молодую женщину, которая, жуя свой салат и запивая его пивом, так же пытливо посматривала на нее. Галь она видела насквозь. Будучи в курсе ее перипетий в настоящем, она помнила ее истоки. И, несмотря на прошедшие годы и на их тесную дружбу, все еще относилась к ней как наставница к старшекласснице.

Как прошла ваша посиделка? – осторожно поинтересовалась она.

Нормально, если не считать того, что я была безумно уставшей. Встретились, пообщались. Так сказать, наверстали упущенное за двенадцать лет. Шели и Хен женаты, Шири и Янив тоже женаты, Наама вышла замуж, про Одеда я уже сказала, – немного резко отозвалась Галь и, решив не оттягивать больше, прибавила: – Шахар попытался ухаживать за мной.

А ты?

Сделала вид, что не замечала его попыток. А позавчера получила от него эсэмэс по поводу уже неактуального события.

С этими словами женщина достала свой смартфон и показала своей старшей подруге сообщение Шахара. Потом она, наконец, высказала просьбу, с которой, собственно, и шла на эту встречу:

Посоветуй, что мне делать?

Воцарилась тишина.

Ощущая, что, в итоге, ей придется принимать решение самой, Галь Лахав потупила взгляд и снова принялась за салат. Но тут, как гром среди ясного неба, раздался недвусмысленный вопрос Даны Лев:

Ты его все еще любишь?

Галь всю передернуло.

Если любишь, то люби, – не дожидаясь ее слов, сказала Дана. – Неужели тебе необходимо на это мое благословение?

Ну и проницательность! Галь еще не успела продумать свою реакцию, как из нее полилось:

Из-за этого парня я чуть не погибла! После его предательства я прошла через самый ад! Чудом осталась здоровой и полноценной! Я отстроила себя заново по кирпичикам. Мое отношение к мужчинам и к людям в целом изменилось с тех пор навсегда. Я стала властной и циничной «госпожой-руководителем», как ты сама меня назвала. Я научилась жить для себя. И, невзирая ни на что, я ценю и уважаю те жертвы, которые принесли для меня тогда мои самые близкие, включая тебя, Дана, чтобы я выжила и добилась успехов в жизни. Как же, после всего, мне принять его обратно? Разве этим поступком я не предам себя самое, а также тебя, Шели, маму, и даже Одеда, который столько всего от меня стерпел?

Дана терпеливо выслушала ее, то и дело наматывая на вилку макароны и отправляя их в рот. Когда же ее молодая собеседница выплеснула все, что было у нее на языке и в душе, и пригубила стакан воды, чтобы охладить свой пыл, она мягко попыталась ее вразумить:

Меня удивляет то, что спустя долгие годы, и добившись в своей области успеха, о котором многие женщины твоего возраста могут только мечтать, ты все еще живешь прошлым и не отпускаешь его. Отпусти! У каждого поступка, даже самого скверного, есть срок давности. Мне кажется, что срок давности ошибки, которую Шахар совершил по отношению к тебе, давно истек.

Галь опешила. Ей показалось нереальным, что Дана Лев, лишившаяся из-за ее истории своего рабочего места в школе, говорила ей такое. Ладно Шели, – у нее свои заботы, но их учительница?

Неужели ты серьезно? – надрывно проговорила она. – Наша директриса была готова разве что убить тебя из-за того, что ты вступилась за меня, а ты мне – о сроках давности?

Правлению нашей директрисы по-любому пришел конец, – презрительно отозвалась Дана. – Она получила свое сполна. Школа на грани банкротства. Лучшие ученики покидают ее один за другим. Им на смену пришла настоящая шантрапа, которую вынуждены принимать, лишь бы не закрыться. Если бы я осталась работать там, то непременно пошла бы ко дну вместе со всеми. Зато благодаря тебе, сегодня я – профессор университета.

То, что недоброй памяти директриса уходит в отставку, как побитая собака, и что бросившие ее на произвол судьбы училки прозябают в их когда-то престижной школе, помогло мало что знавшей обо всем этом Галь вновь поверить в справедливость.

Но она не воодушевлялась. К тому же, ее напрягала вероятность того, что Дана Лев, подобно Шели, призовет ее принимать решение самой, и она снова попадет в водоворот безутешных эмоций.

Ты нарочито оборачиваешь дело в мою пользу, – проворчала она.

Отнюдь, – покачала головой Дана. – Девочка моя, время дает нам возможность взглянуть на вещи широко. Я всегда предчувствовала, что в должности руководителя выпускных классов меня не ожидало ничего хорошего, хоть я и старалась оправдать оказанное мне доверие. Я говорила вам это еще на нашей прощальной вечеринке в моем доме. Мое предчувствие многократно подтвердилось. Поэтому, все, что ни делается – к лучшему.

Опять твое любимое клише! – строптиво воскликнула Галь.

Клише – на то и клише, что оно отражает реальность, – парировала Дана Лев и продолжила: – Ты сама убеждаешься, что все в жизни циклично. Обстоятельства переменились. Многие твои одноклассники и твоя мама устроили свою личную жизнь. Ты – сама себе хозяйка. Те, кто преследовали тебя в школе, наказаны. А парень, который причинил тебе столько боли, сегодня ищет твоего расположения. Конечно, решать тебе, но я бы поговорила с ним и выяснила, что он хочет.

Ну вот. Эта фраза: «решать тебе» была произнесена.

Да разве и так не понятно, чего он хочет? – вспылила Галь. – К чему вся эта дипломатия? Я была права, тысячу раз права, что проигнорировала его!

Дана не придала значения напыщенному окрику девчонки, и спокойно постановила:

Ты боишься его. Ты боишься опять потерять над собою контроль. А все потому, что ты – любишь его, хоть и не признаешься в этом.

Галь Лахав зарделась до самых корней волос и закрыла лицо руками. Ей стало непомерно стыдно своей ребячливости и своей откровенности.

Все нормально, моя дорогая! – ободрила ее Дана. – Какой бы взрослой и опытной ты ни была, в тебе живет ребенок, которому хочется на ручки. Я отлично понимаю твои чувства. Я на твоей стороне. Но я так же считаю нужным донести до тебя, что все еще может быть по-другому со второй попытки.

Галь задумалась. В прямолинейных словах Даны Лев была правда. Ей стоило перестать жить прошлыми обидами и поблагодарить Шахара за поздравление. Нет, она не могла поклясться, что любит его как прежде. Однако после всего пройденного ею пути, и особенно после разрыва с Шаем, она не видела себя ни с кем другим, кроме как с Шахаром. Хотя бы по той причине, что они уже были вместе. Его давний грех по отношению к ней мог бы даже привнести в их общение изюминку.

С другой стороны, она не была к этому готова. Легко сказать: отпусти прошлое! Срок давности есть у всего, но бывают поступки, забыть которые невозможно. Разве можно войти в одну и ту же реку дважды?

Она потянула свое пиво и обратилась к Дане, подноготную которой знала с ее собственных слов, с провокативным вопросом:

Если бы твой бывший муж, который столько раз бросал тебя одну с детьми, который ходил налево и превратил ваш семейный очаг в публичное место, захотел к тебе вернуться, ты бы приняла его обратно?

Однозначно нет, – без колебаний отрезала та.

Почему же тогда ты советуешь мне сделать шаг навстречу Шахару? После всего, что между нами произошло?

Потому, что вы были тогда подростками! – убедительно произнесла ее бывшая классная, и вновь потрепала ее по плечу. – У вас все было впереди. Вы не построили вместе ничего долговечного. Вам не пришлось проходить унизительную процедуру развода в суде, с дележом имущества и установлением опеки над детьми. Ты не представляешь, как дешево вы отделались!

Галь ухмыльнулась. Она вспомнила о доме, о котором они с Шахаром вдоволь пофантазировали однажды на диком пляже. Как же недешево обошлась ей та фантазия!

Тогда другой вопрос, – упорствовала она. – Разве после развода с мужем у тебя больше не было достойных мужчин, за которых ты бы хотела выйти замуж?

Теперь настал черед Даны Лев задумчиво потянуть кофе и помолчать. Поверх чашки она вперила пристальный взгляд в молодую красавицу, чьи личные проблемы являлись уменьшенной копией ее личных проблем. Действительно, между ними была особая связь!

Был один, – призналась она после долгого размышления, – но у нас не сложилось. А у тебя? – лукаво перевела она стрелки на Галь.

Тоже был один, – глухо, не скрывая своей досады, ответила та. – Причем, совсем недавно. С ним тоже не сложилось.

Дана легко накрыла ей руку своей рукой, заглянула прямо в глаза и вкрадчиво изрекла:

Двенадцать лет тому назад одна моя очень красивая, талантливая, сильная, смелая и мудрая ученица оставила мне на память фотографию, которой гордилась, но которая принесла ей много неприятностей. Я сохранила эту фотографию. И сейчас, когда я смотрю на тебя, Галь, я вижу перед собой девочку на фотографии. Ты повзрослела, стала еще красивей. Но душа твоя нисколько не выросла. В твоей душе, ты все еще там, в школе. Ты не идешь по жизни дальше. Ты застряла. Ты, вроде, не замужем, но и не свободна. Очень жаль! Мужчины это чувствуют прекрасно.

Слова ее звучали приятно и распологающе, но, тем не менее, Галь вздрогнула. Вот, еще одна рана, к которой она не хотела бы прикасаться ни под каким предлогом! Ее фотография. Проклятый кусок фотобумаги, разделивший ее жизнь на «до» и «после». Но Дана дотронулась до этой раны, как будто имела на это право.

Но ведь она таки имела на это право! Дана и Шели – вот те две, которым Галь, по умолчанию, позволяла по отношению к себе намного больше, чем другим. Других, за подобные вторжения в ее личное пространство, она отсеивала сразу.

Еще, ее осенило, что Дана, буквально, озвучила то, что пытался донести до нее Шай. Эти двое явно не были знакомы и не сговаривались между собой. Значит, она и впрямь была подобна в плане чувств этакому вечному ребенку, и поэтому столь убежденный эзотерик, как Шай, порвал с ней все отношения. От этой мысли ей стало страшно.

Значит, – заикаясь, предположила она, – ты тоже застряла в своей душе с бывшим мужем.

Возможно, – загадочно улыбнулась Дана. – Но я достаточно скомпенсирована.

Чем?

У меня есть взрослые дети, внуки, любимая и уважаемая работа. Галь, никому не дано знать, чем судьба награждает его за те или иные вещи! Уверена: ты тоже достаточно награждена.

Еще бы! Если назвать ее творческую деятельность достойной наградой, то не мудрено, что в ее жизни больше нет ничего, кроме творчества! Ее творчество было единственным, в чем она проявила себя по полной программе. Тогда как в любви…

Официант, ненавязчиво следивший за ними из-за стойки, подошел узнать, можно ли освободить стол от грязной посуды. Дана попросила его принести счет. Галь машинально потянулась к своей сумочке, но учительница вновь коснулась ее руки.

Я угощаю, – сказала она.

Спасибо! – смущенно поблагодарила Галь.

Потом, вспомнив о своем плане сходить в торговый центр, и о причине, побуждающей ее сделать это, она предложила Дане составить ей компанию. Но та ответила отказом.

Мне нужно проверять работы моих студентов. Но я была рада пообедать с тобой.

Галь немного потопталась на месте и вкратце рассказала своей бывшей классной о планируемом барбекю у Шели и Хена для того же близкого круга соучеников. Она пригласила Дану на это мероприятие и предложила привезти ее туда на своей машине, если только она согласится.

Когда барбекю? – спросила Дана.

Пока неизвестно. Но как только узнаю, сообщу.

Вот и прекрасно. Я не обещаю присутствовать, но, может быть, передам вам какое-нибудь личное послание. Держи меня в курсе событий!

Две женщины вышли из кафе и, стоя на улице, расцеловались. Бодрым жестом Дана Лев вновь опустила на лицо свои большие темные очки, словно они были забралом, надела на плечо сумку, еще раз махнула на прощание Галь и направилась к стоянке. А Галь, обогнув террасу, на которой распологалось кафе, где они сидели, поднялась по ступенькам торгового центра, перед которым били фонтаны, и вошла в его интерьер.

Это был не тот универмаг, в котором она с подругами когда-то искала платье для вечеринки, а новый, построенный через десять лет после тех событий, и соответствующий всем современным стандартам. Роскошные магазины одежды чередовались в нем с прилавками передовых технологий, обувные витрины – с ювелирными, а общепиты – со специальными зонами для детских игр. И те, и другие были сейчас переполнены посетителями, поскольку стояли летние каникулы. На последнем этаже распологались тренажерный зал и кинотеатр, а на цокольном – крупные филиалы известных продуктовой, игрушечной и хозяйственной сетей. Магазин, в который собиралась Галь, был на первом, самом людном, этаже.

Быстро отоварившись тем, чем хотела – газовым баллончиком и перочинным ножиком, женщина решила пройтись по торговому центру и, как в старые добрые времена, полюбоваться модными вещами. Хотя одежды у нее было предостаточно, и сама она никогда не была столь же помешанной на тряпках, как Шели, ей захотелось таким способом отвлечься от мыслей, навеянных разговором с Даной Лев. Она очень надеялась, что это чисто женское занятие поможет ей потом взвесить все «за» и «против» и принять хоть какое-нибудь решение. Так же она думала использовать шанс и купить подарок самому младшему внуку Эйтана, который скоро отмечал день рождения.

Уже смеркалось. Налюбовавшаяся вдоволь на высококачественный и дорогой товар на первом и втором этажах, Галь собиралась спуститься на эскалаторе к магазину игрушек. Вдруг она услышала, что кто-то зовет ее по имени. Оглянувшись вокруг, Галь не увидела рядом никого из знакомых. Неужели она ослышалась? Но нет, тот же голос все еще окликал именно ее.

Наконец, она заметила возле себя женщину с длинными рыжими волосами, подстриженными на лбу в виде конской челки, с плотным слоем косметики на лице и красным лаком на ногтях, одетую в обтягивающую яркую одежду и обутую в сандалии на высокой платформе. Эта женщина подошла к ней с улыбкой и, не сводя с нее глаз, замолчала.

Удивленная, Галь долго всматривалась в ее лицо, которое не узнавала. Она хотела уже было извиниться и пойти дальше по своим делам. Как вдруг интуиция подсказала ей, кто это. Перед ее мысленным взглядом, сквозь рыжую краску волос незнакомки проступили иссиня-черные корни, а из-под тонального крема, теней на веках и помады на губах вырисовалось одутловатое бледное лицо, которое было для нее когда-то самым близким.

У Галь даже отвисла челюсть от потрясения, и она инстинктивно прижала ладонь ко рту, когда, наконец, выдохнула из себя имя:

Лиат!

Да, это была Лиат. Преобразившаяся до неузнаваемости, но все с теми же пытливыми черными глазами, и с той же нахально-храбрящейся повадкой. Она выжидающе смотрела на Галь и, казалось, была действительно рада их встрече.

Вот так встреча! Такого Галь никак не ожидала! На нее словно нашел столбняк. Стоя перед Лиат с неприлично разинутым ртом, она ощущала себя полностью обезоруженной, как когда-то давно, при печально известных событиях.

А Лиат, совершенно дружелюбно, обратилась к ней:

Привет, Галь! Ты прекрасно выглядишь!

Спасибо, – только и сумела произнести та.

Ни объятий, ни поцелуев, ни даже рукопожатий за этим коротким диалогом не последовало.

Неужели меня так сложно узнать? – продолжала Лиат, напрашиваясь на общение.

Ты неузнаваемая! – изрекла застигнутая врасплох Галь. – Как другой человек!

А я тебя сразу узнала! Ты нисколько не изменилась. Лишь повзрослела. И похорошела.

Галь снова поблагодарила, а про себя отметила, что ее настораживают приторные комплименты Лиат Ярив. Вообще, новый, неестественный облик той, говорящий о резко подчеркнутой, кричащей сексуальности, произвел на нее впечатление шокирующее, жалкое и отталкивающее. Еще, ей было неясно, чего же хочет от нее эта вычеркнутая из ее жизни подруга, и как ей самой нужно вести себя с ней в столь решающую минуту.

Что ты делаешь здесь? – допытывалась Лиат.

Мне нужно в один магазин, купить кое-кому подарок, – попыталась отвертеться Галь.

Конечно, покупка подарка ребенку напрочь вылетела у нее из головы. Так же, как и ее недавняя проникновенная беседа с Даной Лев. Душа Галь Лахав была теперь заполнена другим. Тем, как бы вернуть себе контроль над ситуацией и овладеть своим трепетом.

Сходим в тот магазин вместе? Может, потом посидим в каком-нибудь кафе, поговорим? – предложила Лиат.

Нереально! И чего она добивается?

Боюсь, не получится, – нервно отклонила ее предложение Галь и подчеркнуто пояснила: – У меня очень мало времени.

У нее чуть было не сорвалось с языка общепринятое «давай в другой раз», но женщина успела сдержать свой порыв. Какой еще другой раз с этой… как ее назвать? Одноклассницей? Пусть будет так. Самое объективное определение.

Тогда, дай мне, пожалуйста, твой телефон. Созвонимся чуть позже, – не сдавалась Лиат, сразу же беря в руки свой смартфон, чтоб внести в него номер.

О чем нам с тобой общаться? – изумленно ответила Галь Лахав, которой хотелось поскорей избавиться от навязчивой коротышки.

Как о чем? – со слащавой улыбкой недоуменно воскликнула та. – О нас с тобою, например. Кем ты работаешь? – полюбопытствовала она, пытаясь резко сменить тему.

Я?… Я – свободный художник, – обтекаемо и надменно бросила Галь.

Молодец! А я работаю в химическом концерне. Заведующая поставками. Меня повысили недавно.

Поздравляю! – натянуто похвалила ее Галь и, с иронией, добавила: – Ты всегда была очень целеустремленной.

Да… спасибо… А еще я не замужем… как и ты. Или я ошибаюсь?

Невинное наблюдение, или попытка разузнать? Однако, какое дежа вю! Тот же тон, та же манера мягко стелить, но жестко класть. Так или иначе, Галь решила на это не реагировать.

Как твоя мама? – засыпала ее расспросами Лиат.

Хорошо, – лаконично ответила Галь.

Передавай ей привет!

Спасибо, передам.

Общаешься ли ты с кем-нибудь… из наших?

Черта лысого она скажет ей, с кем она поддерживает связь все эти годы, и с кем совсем недавно виделась! Что бы ни стояло за настойчивостью Лиат, – хитрость или искреннее желание сблизиться, – она вовсе не собиралась открываться ей, как когда-то. Эти наивные времена остались далеко в прошлом.

Лиат, прости, но я не вижу смысла продолжать наш разговор, – заявила Галь более твердо. – Я была рада нашей встрече. Мне надо поторопиться. Всего доброго!

С этими словами она сделала нетерпеливое движение, чтоб отдалиться от своей неожиданной и навязчивой собеседницы. Но та, все же, задержала ее.

Галь, подожди! – умоляюще сказала она, глядя ей прямо в глаза. – Ты меня избегаешь?

Вот пиявка! Хоть и умная. Всегда была умна, зараза!

Мне жаль, что ты все еще меня избегаешь. Поверь, я очень изменилась. Я много думала о прошлом и сделала все выводы. Я ни на кого не держу зла. Честно! Когда я сейчас заметила тебя здесь, в торговом центре, то вначале не знала, как мне поступить… У меня столько воспоминаний пронеслось перед глазами… Думала пропустить тебя мимо… не обращаться к тебе. Но потом поняла, что другого такого шанса встретиться с тобой у меня больше не будет… Мне бы очень хотелось возобновить наше общение… с чистого листа. Для начала, хотя бы, узнать, как ты поживаешь… что у тебя нового… и рассказать о себе взаимно. Ни на что больше я пока не претендую.

Галь невольно остановилась и посмотрела на Лиат более проницательно. На этот раз, помимо накрашенной маски ее лица, окаймленном распущенными волосами огненно-рыжего оттенка, ей стало заметно и ощутимо глубокое, полное одиночество той, кто старалась всеми силами казаться тем, кем на самом деле не являлась. Так сказать, скрывала свою сущность.

Ее невольно охватило сострадание к бывшей лучшей подруге. Поверить ли ей на слово? Или, все-таки, оставить все, как есть?

Я тебя понимаю, – с искусственной улыбкой произнесла она, делая вид, что смягчилась. – Я вижу, что ты изменилась. В последний раз, когда мы виделись, ты носила короткую стрижку.

Было дело, – смущенно произнесла Лиат, дотронувшись до своей шевелюры.

В любом случае, сейчас я, действительно, очень спешу, – уклончиво сказала Галь. – Может быть, как-нибудь, у нас еще будет возможность поговорить. Ведь жизнь – непредсказуемая штука! Желаю тебе приятного вечера!

И, подав ей мнимую надежду, женщина быстро смешалась с толпой, наводнявшей торговый центр, чувствуя на себе полный сожаления провожающий взгляд Лиат.

Только отойдя от нее на солидное расстояние, и убедившись, что Лиат уже нет на месте, Галь, наконец, дала своим чувствам волю. Она даже оперлась о перила внутреннего балкона, чтобы унять сердцебиение и мелкую дрожь в руках. Эта передышка позволила ей вдуматься в то, что произошло.

А что же такого произошло? Ведь Лиат не сделала ей ничего плохого. Тем не менее, она, одним своим появлением, выбила у нее почву из-под ног. Как и двенадцать лет назад.

Боже правый, кого она только что встретила! Ту, что увела у нее ее парня. Ее Шахара. Уродливую коротышку, на внешность которой она не обращала ни малейшего внимания, пока верила в их дружбу, и которая, впоследствии, канула для нее в небытие. Да! Надо бы назвать все вещи своими именами. Только что она общалась с разлучницей, которая спала после нее с ее Шахаром. То, что эта разлучница выглядела теперь как попугай, и прилагала все усилия расположить ее к себе, словно замаливала грех, не имело значения. Время – ничто.

Как же, все-таки, хорошо, что она вела себя с Лиат холодно и неприступно! Ведь она, буквально, спаслась бегством… от соблазна. Соблазна проявить к ней истинное любопытство и снова угодить в ее цепкие лапы. Со всеми вытекающими. Как будто бы она не была опытной, зрелой, решительной руководительницей проектов, самой выбирающей себе партнеров, коллег и клиентов. Как будто бы вся ее жизнь зависела от того, как эта коротышка поведет себя с ней. Что ни говори, Лиат всегда умела оказывать влияние на окружающих и вертеть ими. А ею – особенно.

Задним числом Галь подумала, что в школе Лиат, несмотря на свою невзрачность, выглядела лучше, и даже милей, чем в теперешнем облике. А еще ей пришло на ум, что ее сомнения по поводу Шахара развеялись. Опять таки, из-за Лиат. Эта коротышка спала с ним после нее… Неизвестно, сколько еще женщин спали с ним после нее. Но это и не важно. Важно лишь то, что она была у него первой.

Складывалась интересная логическая цепочка. Шели Ядид, в замужестве Шломи, под гнетом собственных проблем, дала ей зеленый свет поступать, как она хочет. Дана Лев, с ее педагогичным подходом, достучалась до ее души и посоветовала ей мудрые вещи. Но именно возникновение на ее пути Лиат Ярив подействовало на нее отрезвляюще. Все-таки, она дура. Набитая дура. Ей надо было непременно ответить Шахару!

Может быть, еще не поздно это сделать? Эсэмэс ведь на то и хорош, что не обязывает к быстрой реакции. Ей даже не нужно будет оправдывать свое молчание.

А что потом?…

Об этом «потом» Галь предпочитала не думать. На нее столько всего свалилось сразу, что нельзя было действовать сгоряча. Нужно было окончательно утвердиться в своем решении, в спокойной и тихой обстановке.

Женщина знала, где проведет остаток этого вечера. Там будет последний ее оплот. Если рухнет и он, тогда… Тогда она утешится тем, что главные приобретения сегодняшнего дня, спланированные ею на трезвую голову – газ и перочинный нож – уже лежали в ее сумке. Потому, что завтра ей будет просто не до них.

* * * *

Здесь сторожили тишину кипарисы, сосны, розы на подстриженных кустах и посаженные совсем недавно, судя по вспаханной земле, фиалки. Золотая лента фонарей все так же тянулась вдоль всей главной улицы фешенебельного района. Маленькие лампочки горели и вдоль террас уступчатых домов, по которым прохаживалась Галь. Она ходила взад-вперед по террасам комплекса зданий, где жил, или все еще живет Шахар, и думала о них двоих.

В этих местах прошла вся ее юность. Ей был знаком здесь каждый камень. Здесь до сих пор ее пьянили своим ароматом хвойные рощи и цветы. Здесь был ее потерянный рай, за воспоминания о котором она неистово цеплялась, досадуя на то, что его нельзя забрать с собой, как фотографию, и спрятать у сердца. Правда, когда она училась в экстерне, то старалась заглядывать сюда как можно реже, а после поступления в Академию Исскуств и вовсе перестала приходить. Но, тем не менее, именно здесь она когда-то представляла себе свою дальнейшую жизнь с ее вечным возлюбленным, в возведенном ею воздушном замке. Замке, ставшим для нее заказанным после печального события, перевернувшего их жизни.

Сейчас район был погружен во мрак и спал. Пустынный балкон пентхауза Шахара, как и другие балконы, не был освещен. Было так тихо, что казалось, что все – мираж. Что она вновь попала в сказку. Ночную сказку.

И все же, Галь, не без досады, отмечала про себя, что, при близком рассмотрении, этот богатый район выглядел весьма запущенным. Об этом свидетельствовали поблекшая облицовка стен, кое-где потрескавшийся асфальт, выцветшая краска на перилах лестниц. Двенадцать лет пронеслось над этими улицами, этими домами, этими террасами в ее отсутствие, и оставили здесь на всем свой отпечаток. Отпечаток, призывающий ее взглянуть на вещи осмысленно.

Женщина нехотя осознавала, что в этом идеальном, в ее прошлом представлении, месте, никогда не было никакой идеальности. Просто она, как обычно, связывала его со своими эмоциями. Что, пока она была готова ради Шахара достать с бестрепетного неба луну и солнце, он делился с нею только небольшим количеством хлеба с его полей, если говорить метафорически. Еще бы! Ведь она была из числа тех героинь, что сгубили бы плоть и душу в чужом огне, причем, безвозмездно и не взаимно.

А что теперь? Что у них с Шахаром получится?

Она словно блуждала в непроходимых дебрях. Шахар всегда оставался для нее самой первой и самой глубокой любовью. Однако она запомнила ему все. Все! Его честолюбие, его прагматизм, его эгоизм, его измену. Его высокомерное высказывание, что в семье должны быть две зарплаты. Его отчаянную попытку «купить ее» связями его семьи. То, что говорила ей тогда сама Дана Лев о таких амбициозных трудоголиках, как он. И о проклятии, которое она сама же ему дала, Галь никогда не забывала.

Долга была ее память! Но… сегодня она – ровня Шахару. Абсолютная ровня. С той разницей, что у этого «наследного принца» всегда и везде была готовая булка с маслом. Она же начала свой путь с нуля, и добилась всего своими собственными силами. В известном смысле, она стала достойной дочкой своего отца, которого словно заново открыла для себя и сумела простить за прошлое. Более того, теперь она – достаточно устойчивый и жесткий человек, которого уже не так просто сбить с ног. Многие приударявшие за ней мужчины испытывали на себе ее сложный характер. Все, кроме Шая. Он – не в счет.

На примере Шая, хоть с ним и не сложилось, Галь Лахав поняла, каким должен быть ее партнер. В общем и целом, это должен быть мужчина, который пойдет за ней. Который встанет, как скала, между нею и жизненными невзгодами, поймет, поддержит, и отпустит ее в дальнейший свободный полет без претензий. Рохля Одед никогда не годился для этой роли. Ну, а Шахару самому нужна была такая партнерша.

Поэтому, в настоящем, они, наверно, будут оба сражаться за одни и те же, необходимые им для продвижения, условия и ресурсы. Очевидно, никто из них не захочет уступать другому первенство. Шахар Села имеет на это право как потомственный адвокат и как мужчина. Она имеет на это право, потому, что только она знает, чего ей стоило достичь ее сегодняшнего положения. Она ни за что не сдаст своих позиций, и не позволит никакому партнеру обесценивать ее труд и ее независимость. Ее недавнее вымученное решение быть одной, самодостаточной, и посвятить свою жизнь творчеству, было, отчасти, продиктовано этими соображениями.

Но разве тот же ее отец не променял ее услужливую и жертвенную мать на начальницу соседнего отдела предприятия, на котором они работали? Наверняка, та женщина была тоже честолюбивой и деловой, ровней ему во всем. И, если верить ее матери, у них прекрасная семья. Родители Шахара тоже ведут свое юридическое дело вдвоем, на равных.

Нестыковка!

Галь присела на ступеньку лестницы, ведущей к нижнему ярусу уступчатых домов, и уставилась в темную даль. По этим ступенькам она убегала от Шахара в день, когда открылась история с ее модельным контрактом и они поругались. По этим ступенькам она поднималась к нему в то утро, когда они занимались любовью в последний раз. «Мне тоже очень тяжело», – сказал ей тогда, на прощание, Шахар. А кому было легко? Все они, шестеро, прошли каждый свой персональный ад. А ее – вообще вернули с того света!

Она вновь достала смартфон и посмотрела на эсэмэску Шахара. Эсэмэску, сказавшую ей о столь многом. Какими же невыносимыми были тяготы ее гордыни! Ведь это сообщение, как и их встречу в «Бар-бильярде», нельзя было назвать преходящими моментами. Они были самой ее судьбой. Ее неумолимой, капризной судьбой, выхватившей у нее из рук Шая, чтобы…

Пальцы женщины скользнули по клавишам смартфона, чтобы написать короткий ответ на это сообщение. Но, что бы Галь ни писала, она тут же стирала написанное. Ведь каждое слово, даже самое простое, обладало силой и властью. Брать на себя ответственность за свою власть над ее бывшим парнем она еще не была готова.

В то же время, в ее голове проносились мысли о будущем мероприятии у Шели и Хена, которое те наверняка организуют в лучших школьных традициях. Галь не сомневалась в том, что Шахар придет на это мероприятие, как и она. Уйдут ли они с него вместе? Если да, то по чьей инициативе?

Лучше всего, ей пустить все на самотек. Не избегать Шахара, но и не быть инициатором событий. Будь что будет.

Возможно, она неправа, и, как всегда, строго поплатится за свое «последнее слово». Ну, а вдруг ей повезет на этот раз, «со второй попытки», как сказала Дана, и она напрочь забудет о прошлом? Кто скажет! Барьер между нею и Шахаром не был еще разрушен, и одним мановением руки он не разрушится. Даже при самом благоприятном развитии их отношений, они еще набьют себе шишек. Им обоим придется запастись терпением и верой… Ишь ты, теперь она уже думала об этом, как о свершившемся факте!

Галь Лахав встала со ступеньки и медленно пошла к машине, мысленно расставаясь с заветным порогом Шахара. Проходя под его квартирой, она увидела свет в кухне и фигуру, приближающуюся к окну. Она сразу узнала, кто это. То была Орит Села, мать Шахара. Постаревшая, и, как показалось Галь, изможденная и задумчивая.

Пока женщина пыталась получше ее разглядеть, Орит посмотрела в ее сторону. Заметила ли она ее, или нет? Если да, то узнала ли? Только этого сейчас ей не доставало! На ночь глядя быть замеченной матерью Шахара, и выглядеть в ее глазах нерешительной бродяжкой!

Их диалог глазами продолжался лишь несколько мгновений. Галь Лахав поспешила уйти, так как привлекать к себе внимание было глупо. Орит продолжала стоять у окна.

Будь что будет!

К сожалению, ей не было дано проглядеть наперед все ее дороги. Только, видно, на ее трудном жизненном пути все было возможно. И, пока она здесь два часа ломала себе голову и сердце, и со студнем в горле бросала свой жребий, он, скорее всего, уже давно выпал ей. Любовь и перемены – вот две вещи, которые всегда посылались ей, роковой девчонке, свыше. От них двоих она нигде не могла спрятаться: ни за границей, ни у себя в студии, ни, даже, в торговом центре. Ей оставалось только молиться, чтобы каждое ее мгновение счастья задерживалось подольше.

Глава 7: ХИМИЯ

Лиат Ярив сидела одна за стойкой бара в городском пабе и потягивала крепкий алкогольный напиток. Всякий раз, приходя в паб, она усаживалась у бара, поскольку только там могла привлечь к себе внимание. Все ее посиделки выглядели так: зазывающе закинув ногу на ногу, обернувшись вполоборота к центру заведения и легонько обхватив губами питьевую трубочку, Лиат слушала музыку, общалась с барменами, заводила беглые знакомства с подходящими к бару молодыми людьми. Дойдя до «кондиции», она просила вызвать ей такси. Машину она так и не научилась водить и, в принципе, неплохо обходилась без нее.

Иногда ее посещения пабов увенчивались успехом, и она уходила оттуда вместе с каким-то парнем, либо присоединялась к чужой компании. Но чаще проводила эти вечера наедине с собой. В вечной паре с собой. Что не мешало ей, однако, всякий раз одеваться и украшать себя так, словно этот выход в люди был самым решающим в ее судьбе. По своему глубокому убеждению, она всегда должна была быть готова ко встрече со своей судьбой, а созданный ею себе новый имидж сексапильной отдыхающей, по ее мнению, играл ей на руку.

Но в данный момент Лиат было не до охоты на потенциальных ухажеров. Она размышляла о своей внезапной встрече с Галь. Настроение ее было ужасным. На маленькой эстрадке саксофонист играл старые романтические мелодии, и, слушая их, Лиат чувствовала, что душа ее разлетается на брызги. Сегодня этот саксофон был единственной ее кабацкой радостью…

…Когда она еще училась в школе, то была, пусть не счастливой, но жизнерадостной. У нее была своя компашка, с которой она часто веселилась и пропускала по бокальчику в «Подвале». У нее была цель – окончить школу с отличием. У нее был любимый парень, Шахар, любовь к которому, хоть и осталась безответной, раскрыла ее женскую сущность. И у нее была подруга детства, Галь, которая слепо доверяла ей во всем.

Жаль, что в то время она никак не ценила того, что имела, и тех, кто были рядом с ней! Потому, что все это закончилось накануне их выпускного. Закончилось навсегда.

Из-за того, что она сознательно не явилась на выпускной вечер, книга их выпуска, пленка с записью мероприятия, и все прилагающиеся открытки и фотографии прибыли к ней по почте. Поначалу Лиат даже не хотела взглянуть на них, и отправила их в «долгий ящик». Но, через какое-то время, все же решила посмотреть официальную церемонию. Там, крупным планом, показали Галь, поднявшуюся вместе с Хеном на сцену, чтобы вручить подарок Дане. Ее бывшая, вероломно преданная ею, подруга выглядела в кадре сияющей и окрыленной. На этом моменте просмотр был завершен.

Все, чем бы Лиат ни занималась после школы, было сплошной отчаянной попыткой убежать от себя и заполнить окружающую ее пустоту. Свою армейскую службу девушка посчитала великим благом и добилась прохождения ее на очень далекой базе. Без всяких объективных на то причин. Ее родители, и особенно мать, Авиталь Ярив, были не в восторге от выбора дочери, но той было все равно. Ей было бы все равно, даже если бы ее пронзила вражеская пуля.

На целых два года весь мир Лиат сузился до мешковатой, не по размеру ей, формы, до автомата, который был практически такой же длины, как она сама, так как короткого автомата для нее, увы, не нашлось, и до обычной штабной должности при базе. Жила она в одной комнате с еще четырмя солдатками, выезжавшими восвояси намного чаще, чем она. Связано это было с тем, что Лиат часто отстаивала за них ночные вахты. Эти вахты помогали ей вспомнить о том, что она еще живая. К тому же, ей было намного спокойней при казарме, чем у себя дома. Здесь, по крайней мере, от нее требовали исполнения очень конкретных вещей и были довольны ею.

После демобилизации, Лиат, которая все еще не была готова начать жизнь с чистого листа, взяла передышку и уехала на полгода в экзотическую страну. Она начала свое путешествие со столицы, но потом отправилась вглубь страны, одна, имея при себе только рюкзак, карту и много отваги. Надо было отдать должное ее армейской службе: она приучила девушку к физическим нагрузкам и к ориентации на чужой местности.

Тем не менее, Лиат повезло: в своем путешествии она примкнула к группе духовных искателей, мужчин и женщин, носивших дреды в волосах, одевавшихся в тряпье и покуривавших травку. Эти путники передвигалась по динамично изменяющемуся маршруту, оседали поблизости от тамошних святилищ, храмов, монастырей и захоронений, где занимались углубленным изучением местных традиций и ритуалов, медитациями, йогой и, разумеется, совокуплением. Жилье, питание и личное имущество они делили между собой.

Для жившей в строгом воздержании после Шахара Лиат, общение с этими людьми явилось своего рода отдушиной. Подражая своим новым знакомым, она стала носить просторные цветастые одежды, распрощалась со своим давним знаком позора – коротким каре, и вновь отрастила пышную копну, научилась принимать свое тело таким, какое оно есть. Здесь, за тысячи километров от дома, где ее никто не знал и ни за что не осуждал, она смогла раскрепоститься, в том числе сексуально. Что ей было терять? Курить траву, правда, она боялась, помня об опыте Галь, но и нескольких, единственных, затяжек «за компанию» ей хватило, чтобы ощутить за своей спиной крылья. Время для нее словно остановилось.

Конечно, этот трансовый сон не мог продолжаться вечно. По истечении срока своей поездки, девушке пришлось распрощаться с принявшей ее коммуной и вернуться «на грешную землю». Мужчины и женщины, вместе с которыми она путешествовала, все еще продолжали свой поход, в то время, как она уже была обратно на пути к столице, чтобы сесть там на самолет.

Никаких связей со своими былыми попутчиками она не сохранила. Но и возвращалась домой, благодаря им, обновленной и более умиротворенной.

Лиат прекрасно понимала, что тот образ жизни, к которому она приспособилась в местах глухих и отдаленных, и тот тип мужчин, с которыми она легко вступала там в половую связь, совершенно непригодны для реальной жизни. Как человек более приземленного и решительного склада, Лиат, хоть и скучала о свободе, которой сполна насладилась в путешествии, стремилась к простому семейному счастью и к карьерному росту. Поэтому, она, как тогда в школе, обозначила себе цели и начала упорно развиваться в этом направлении.

Она поступила на химико-биологический факультет университета, так как всегда испытывала тягу к точным и естественным наукам, и окончила его блестяще. Вскоре после получения диплома, девушка начала работать помощницей фармацевта в одной из городских аптек. Дойдя там до «стеклянного потолка», она устроилась на фабрику по производству лекарств из натуральных компонентов, а оттуда перешла в громадный химический концерн, где и работала до сих пор.

Параллельно с этим, она пыталась устроить свою личную жизнь. Ей хотелось верить, что та отверженная обществом коротышка, какой она была в школе, осталась где-то далеко позади, и сама усиленно старалась замести любой ее наглядный след. Поэтому Лиат покрасила отросшие волосы в яркий рыжий цвет, подкорректировала форму бровей, сделала маникюр, изменила свой гардероб. Более того: она, демонстрируя свою полную независимость, съехала от родителей в двухкомнатную съемную квартирку, где, помимо нее, жил весьма упитанный, такой же рыжий кот, доставшийся ей от предыдущих хозяев. Благодаря этому коту, полное одиночество ей уже не угрожало.

Однако, попадавшиеся ей парни ничего не хотели менять в своей жизни. Сосредоточенные на себе, своей учебе и работе, они видели в Лиат миниатюрную кокетку, с которой приятно провести время, но не более того. Что же касалось других ее однокурсников и сослуживцев, то те ее уважали, считались с ее мнением, но не приближали к себе. И, если в университете Лиат не особо принимала участия в студенческих мероприятиях по причине того, что часто не имела с кем бы на них пойти, то на работе всякие корпоративы стали ее обязательной программой. Этим она пыталась возместить себе как бы промелькнувшую мимо нее студенческую жизнь. Но и это ей не помогало, так как большинство ее сотрудников были женатыми.

В то же время, младший брат молодой женщины, уже учившийся в старших классах, пользовался популярностью среди девочек его возраста, и вел активный образ жизни. Глядя на него, Лиат, не без досады, и даже зависти, вспоминала ребят из своего класса: Хена, Рана Декеля, Янива, Авигдора, Эреза, и, конечно же, главную боль ее души – Шахара. Всех тех, кто составили для нее сборный портрет настоящего мужчины. Мужчины, выбравшего, к сожалению, не ее.

Так, в свои двадцать пять, двадцать шесть, двадцать семь, двадцать восемь и так далее, Лиат Ярив, нехотя, все еще была привязана к своей многочисленной родне, где правили бал не ставившие ее и в грош двоюродные и троюродные сестры и их новоиспеченные мужья, ибо только они являлись ее постоянным обществом. Она была вынуждена отмечать вместе с ними все праздники, все даты, все семейные события. Сидя среди них за длинным, ломящимся от угощений, столом, она мечтала лишь о том, как бы ей в следующий раз привести с собой красивого, достойного парня, который будет рядом с ней всю жизнь. И – каждый раз разочаровывалась.

Что ей мешало? Почему ей не дают поднять головы? Что это – прерогатива рождения красивой, как Галь, или обаятельной, как Шели? Ведь она сделала все, чтоб изменить свою судьбу в лучшую сторону. Уже не девственница. Повидала мир. Преобразилась. Стала дипломированным химиком. Имеет свое жилье. Накопила денег. Может купить все, что ей понравится. Получила повышение на работе. И, невзирая ни на что, в самой интимной сфере ее преследовали те же самые испытания, что и тогда, в школе. Как будто она была проклята…

…Лед в бокале Лиат уже давно растаял, и кусочек лимона лениво плавал по поверхности. Хмель подступал к ней уже близко, и должен был принести расслабление. Но ее сердце все еще плакало. Плакало, и… молчало. Ведь кому ей было нести свои слезы, свою обиду? Разве что саксофонисту? К тому же, к ней в любой момент мог подойти какой-то посетитель паба, и для общения с ним ей стоило выглядеть веселой и непринужденной.

Ах, хоть бы сейчас небо пролилось на землю дождем! Дождь отплакал бы за нее, и ей стало бы легче! Но, увы, стоял жаркий и сухой августовский вечер. Такой же сухой и пустой, как и вся ее собачья жизнь…

…Может, она просто не умеет любить? Может, то, что она считает своей способностью любить, на самом деле – иллюзия любви? А, может, уметь любить, в принципе, невозможно, особенно здесь, за стойкой паба, и по этой причине мир остается немым и непричастным к ее адюльтерам?

«Вот, если бы Шахар, мой Шахар ответил мне тогда взаимностью!» – нередко думала в сердцах молодая женщина. – «Тогда, несомненно, все у меня было бы иначе. А так… вся жизнь кувырком пошла, из-за того, что пострадало мое сердце! Вот иди и прощай после этого тех, кто отвергли меня саму и мое чистое раскаянье тогда, в школе! Тех, кто про меня даже не вспоминают».

Но особого выбора у нее не было. Лиат Ярив взяла себя в руки. Подавила гнев. Старалась быть благодарной за то, что имела, и довольствоваться малым. Ведь этого требовала прописная истина, а прописные истины не лгут.

Какое-то время силы придавали ей посещения кружка по духовному развитию, в который она записалась чтоб «тряхнуть стариной» и найти себе единомышленников, как в своем путешествии. Там, в полуподвальном помещении частного дома, собирались молодые – и не очень – женщины, и, сняв обувь и усаживаясь в вольных позах на пол, слушали харизматичного худощавого человека, который взял на себя очень притязательную миссию: помочь им развязать клубок их личных проблем при помощи медитативного коучинга. Лиат эти тренинги ничем не помогли, но то, что она вдоволь наслушалась там от других об их несчастьях, принесло ей облегчение.

Другим способом отвлечься и разнообразить свое существование стал для нее кружок игры на гитаре. Лиат не обладала никакими музыкальными способностями, но надеялась встретить там больше мужчин. И правда: молодые люди там были. Трое. Один – слишком юный, долговязый и прыщавый, не ходивший, а шаркавший, опустив длинноносую бритую голову. Второй – ботаник, живший одной лишь музыкой и приходивший на кружок с единственной целью. И третий – рокер, в скором времени решивший, что ему скучно в окружении дилетантов и покинувший кружок. Следом за ним его оставила и Лиат, которой, как оказалось, тоже было нечего там ловить.

Последней преднамеренной попыткой женщины самоутвердиться в обществе и найти себе пару стал клуб латиноамериканских танцев. Танцевала она неплохо и со страстью. После всех школьных дискотек, заставлявших ее прятаться по углам от смущения, она, наконец, «оторвалась по полной». Но приглашали ее на танцпол нехотя. Чаще, она сама высматривала, с кем бы станцевать под ту или иную мелодию, и напрашивалась. Это было лучше, чем ничего. Однако, спустя два года, танцы приелись, а долгосрочных связей ни с кем из ее танцевальных партнеров так и не возникло. Лиат оставила и это увлечение.

Что же сделать еще, чтобы стать привлекательней для холостых парней? Как бы еще над собой «похимичить»? Дать объявление в сайт знакомств? Да уж! Как будто бы она и так не ходила по рукам… Одеваться попроще? Перекрасить волосы в еще какой-то цвет? Что, если ей поменять свое имя? Говорят, это влияет на судьбу…

На свое тридцатилетие Лиат сделала себе отчаянно смелый подарок: откровенную фотосессию у профессионального фотографа. Нет, она снималась не голой, а в обтягивающих, подчеркивающих ее сексуальность, нарядах, с распущенными волосами и с тяжелым макияжем. На черном фоне, в окружении разных аксессуаров, с которыми она играла в кадре, ее миниатюрная стройная фигурка смотрелась очень выразительно. Самые удачные снимки фотосессии женщина тотчас поместила в соцсеть. Родственники, знакомые и сослуживцы похвалили ее и поздравили с юбилеем, но дальше их поздравлений дело не пошло.

Нужно ли говорить о том, что, пока ее фотографировали, перед глазами у Лиат стояла никто иная, как Галь. Та, что всего одной своей спонтанной фотографией выиграла счастливый билет в лучшую жизнь. Жизнь, которую, сдуру, отвергла. Увы, конечно, ей ее не переплюнуть. Никогда и ни в чем! «Ты последуешь за мной»… В чем угодно, только не в этом!

И вот, нежданно и негаданно, спустя двенадцать суматошных лет и зим, Галь очутилась у нее перед глазами. Она возникла перед ней, словно призрак давнишнего прошлого, от которого у Лиат не осталось ничего, кроме раздирающих душу воспоминаний. Все ее бывшие друзья, их радостные события, их учебные будни пронеслись в ее мозгу за мгновение ока. Лиат безумно захотелось туда, назад. Что, если Галь еще общается с членами их компании? Что, если она, выглядящая успешной и уверенной в себе, сумела простить ее? Почему бы ей не попытаться возобновить их общение, на сей

раз – без всяких масок и с открытой и честной душой?

К ее глубочайшему разочарованию, их короткая встреча заставила Лиат ощутить свое полное поражение, несмотря на весь пройденный ею долгий, тернистый путь. Галь даже не узнала ее с первого взгляда! А узнав, сразу же пресекла их контакт. Значит, она не была прощена. Значит, ее робкая надежда на возвращение к истокам была несбыточна…

…Вот бы ей сейчас напиться в доску под слезоточивые звуки саксофона! Провести ночь с первым встречным, кто поманит ее пальцем! А затем вновь отправиться на поиски своего вожделенного счастья, с упорной верой в то, что истинно ее человек, все же, однажды, к ней придет!

Хорошо, что в последнее время на работе ее завал, связанный с новой должностью и с большим количеством поставок, который она, как главный менеджер, должна курировать и подписывать. Работа ответственная, требующая ясного ума и максимальной сосредоточенности. Свою работу она любит. С ней, единственной, у нее, что называется, химия. Все прочие ее увлечения – танцы, гитара, коучинг, позирование перед камерой, и все способы провести, а, точней, убить время, являлись, в лучшем случае, химическим соединением между ее новой натурой и старым желанием. Гремучая смесь! А ведь ей уже тридцать лет! Тридцать лет… Это много, или… ничего?

* * * *

Лиат очнулась от своих тяжких размышлений от внезапного сильного толчка в левое плечо. Кто-то протиснулся мимо нее не глядя, при этом задев. Она собралась было отчитать нахала, но, стоило ей лишь посмотреть ему в лицо, как слова застряли у нее в горле, по телу пробежали мурашки, а хмель улетучился.

Перед нею стоял тот, о ком она не думала совсем. Тот, встречу с которым не представляла себе даже в страшном сне. Тот, при одном беглом взгляде на которого у нее возникло острое желание сорваться с места и убежать. Только ей не удалось этого сделать, потому, что она замерла на стуле, точно загипнотизированная.

В то же время, этот нахал, так же, в упор, посмотрел на нее, и, спустя мгновение, заулыбался.

Здравствуй, кисуня! – дружелюбно произнес он. – Какими судьбами?

Наор! – только и сумела выдавить Лиат.

Лиат! – ответил ей Наор.

Он стоял перед ней в облегающей черной футболке и джинсах, на кожаном поясе которых была дорогая инкрустированная пряжка. Его шею украшала крупная золотая цепь, а его левое запястье – часы «Роллекс». Из-под короткого рукава его футболки виднелась татуировка в виде непонятного зверя, сделанная им еще в школе. Рослый, накаченный, надушенный, опрятный, с гладко выбритым лицом, он всем своим видом выражал авторитарность и лидерство.

Как ты меня узнал? – недоверчиво спросила Лиат, озирая украдкой свое отражение в бокале.

Разве тебя можно не узнать? – прыснул тот, замечая ее уловку. – Я узнал тебя сразу. Давно ли ты здесь?

Я уже ухожу, – сухо бросила женщина, хватаясь за свою сумочку.

Только этого ей не хватало! После всего! Наор Охана, собственной персоной! Тот, кто однажды заставил ее ползать перед собою на коленях, чтоб завязать ему шнурок. Тот, кто был способен на любые преступления, и – кто знает! – может быть, все еще способен на них. Тот, кто поставил ее в очень трудное положение, заставив выбирать между собственной безопасностью и совестью. Он и Мейталь. Бежать, пока еще не поздно!

Постой! – задержал ее Наор. – Мне, действительно, любопытно, каким образом такая, как ты, очутилась за барной стойкой столь популярного, многолюдного места?

Бармен, обслуживающий стоящего рядом посетителя, вскинул на него глаза, но не вмешался.

Что означает: «такая, как я»? – обиженно вскрикнула Лиат. – Откуда ты знаешь, какая я? Или ты судишь обо мне по старой памяти?

Вообще-то да, – признался Наор с легкой усмешкой. – Мне ведь ни за что не узнать, кто ты, если ты сама не скажешь.

А зачем тебе это знать?

Ну, не хочешь – не говори, – пожал плечами Наор, отстраняясь от нее. – Я, ныне уважаемый бизнесмен, думал всего лишь обменяться с тобой дежурными любезностями спустя столько лет. Но ты, кисанька, все еще видишь во мне того школьного хулигана, что наводил ужас на вашу шестерку. Ха-ха-ха! Да вы все видели во мне только самое плохое! Далась ты мне!… Хорошего вечера!

Бармен все так же следил за ними удивленным взглядом, не встревая в их диалог. Задетой Лиат это показалось странным. Обычно работники пабов помогали разрешить конфликты посетителей. Хотя, как такового, конфликта у них не возникло. Просто ее в очередной раз попытались унизить.

Я тоже не из под сохи! – воскликнула Лиат. – У меня теперь достаточно высокое положение на хорошем предприятии.

Ишь ты! – презрительно фыркнул Наор, отдаляясь. – Выходит, отличница в тебе, все же, не перевелась. Желаю тебе удачи, детка, в твоей, вроде, престижной работе.

Я – завотделом поставок крупнейшего химконцерна! – запальчиво провозгласила она вслед Наору. – Это достаточно высокая должность для такой, как я, чтоб приходить в такое место?

Наор остановился и уставился на нее в упор. В глазах его вспыхнул огонек. Так загораются глаза охотника, напавшего на след крупной дичи. Его проницательный взгляд скользнул по ее густо накрашенному лицу, ее рыжим распущенным волосам, ее облегающей яркой одежде, ее руке без обручального кольца, ее голым, закинутым одна на другую, ногам, обутым в сандалии на высокой платформе, и задержался на бокале, который она цедила. Спустя минуту, он бесцеремонно взял ее за руку и сказал:

Пойдем, посидим немного вместе.

Ты с ума сошел? – возмутилась Лиат. – Почему это я должна с тобой сидеть?

Наор Охана благодушно рассмеялся и выпустил ее руку из своей.

Ты, наверное, тоже хочешь узнать, кто я теперь, и откуда я взялся. Страсть, как хочешь, но не признаешься в этом. Вот тебе моя ладонь. Я приглашаю тебя провести со мной часок, по старой памяти, – заявил он спокойным, уверенным тоном, акцентировав последнюю фразу. Видя, что Лиат застыла в оторопи и страхе, он убедительно добавил: – Да не бойся меня! Я тебе ничего плохого не сделаю.

Лиат Ярив ощущала себя перед бывшим королем шпаны их класса, как кролик перед удавом. Он, весь из себя человек-загадка, был, по-видимому, тем самым, кому предстояло избавить ее от скуки и от депрессивного настроения на сегодняшний вечер. И, хотя принять приглашение такого, как Наор, было худшее из возможного, все-таки, это было лучше, чем вообще ничего.

Борясь со своими противоречивыми чувствами, она, с колебанием, оперлась о поданную ей широко раскрытую ладонь. Наор Охана провел ее через переполненный молодежными группами центр заведения в сторону уютных ниш, и усадил на диван за двухместным столиком, откуда был обзор всего помещения. Но, как только Лиат опустилась на сидение, она сразу вскочила:

Я забыла мою выпивку на баре!

Наор покровительственно улыбнулся и прореагировал:

Оставь то, что ты там пила. Это – китч. Официант!

Официант в гладком серебристом переднике оказался тут, как тут.

Принеси бутылку «Макаллана» и две стопки.

Официанта как ветром сдуло.

Совершенно обалдевшая, Лиат уставилась во все глаза на своего прежнего врага, нынче почему-то ухаживающего за ней. Стараясь сохранить остатки своей независимости, она изрекла:

Наор, я не могу принять твое угощение. Все-таки, я – не миллионерша.

И вновь – снисходительно-покровительственная улыбка Наора.

За счет заведения, – произнес он.

Какого еще заведения? – не сообразила Лиат.

Это мой паб, – прозвучало в ответ.

Что? – вскричала Лиат.

Это – мой паб, – подчеркнуто, с гордостью повторил Наор.

У Лиат потемнело в глазах. Ей тотчас вспомнился бармен, так равнодушно отнесшийся к ним, когда она сидела за барной стойкой. Как? Неужели Наор не соврал? Этот паб, с самыми лучшими сортами алкоголя, с романтическим саксофоном и богатым антуражем – его легальный бизнес?

Бутылка виски была уже на столе. Наор налил две стопки до краев и сблизил свою с ее стопкой.

За нашу встречу, – произнес он и выпил все до дна.

Лиат лишь едва пригубила свою стопку.

Итак, – вновь заговорил Наор Охана, наливая себе еще, – ты тут в первый раз?

Лиат отрицательно покачала головой. Нет, она здесь не впервые, и это было правдой. Но сейчас ей казалось, что она открыла для себя это заведение лишь несколько минут назад.

Как часто ты сюда приходишь?

Как получается, – еле выговорила женщина.

Ей вдруг пришло в голову, что Наор ждет от нее комплимента, который она ему так и не сделала.

Почему же я до сих пор тебя здесь не видел?

Я не знаю. Не замечал меня, наверное… не узнавал…

Такое просто невозможно, – последовало возражение. – Как бы ты ни красилась, Лиат, и во что бы ты ни была одета, твои глаза выдают тебя сразу. Твои глаза забыть нельзя. Факт: я, после стольких лет, узнал тебя по ним мгновенно.

Лиат Ярив почувствовала, что невольно проникается уважением к этому парню. В отличие от ее бывшей лучшей подруги Галь, он узнал ее сразу. Сразу! И, хотя еще не все ее страхи перед ним прошли, любопытство все больше и больше брало верх.

Что ж такого в моих глазах, что их нельзя забыть? – протянула она, обращая свой вопрос то ли к Наору, то ли к пространству.

В то же время, она кокетливо поднесла к губам стопку виски и тоже выпила ее всю.

То, что я очень ценю в женщинах, – не раздумывая, выпалил ее собеседник. – Пытливость. Остроту взгляда. Ум. Волю.

Возле них как раз прошла, точней, продефилировала высокая стройная шатенка с тонкой талией, затянутой в широкий пояс платья-мини. Она послала на Наора долгий выразительный взгляд, но отошла, не добившись его внимания.

Лиат Ярив это видела, и в ее мозгу промелькнула мысль о том, что такого просто не может быть. Неужели она, расфуфыренная коротышка, сумела заинтересовать такого, как этот брутальный, но впечатляющий мужчина? Неужели между ними может пробежать искра?

Ты мне льстишь, – недоверчиво отмахнулась она.

Не льщу, – покачал головой Наор, вновь наполняя ее стопку. – За тебя!

На сей раз они выпили вдвоем, после чего Наор продолжил задавать ей наводящие вопросы:

Значит, ты – большая шишка, отрывающаяся в свободное от работы время в моем пабе?

Не такая уж я и шишка, – застенчиво сказала та. – Ты, насколько я вижу, достиг большего.

Сейчас она специально поощрила его. Ей хотелось устранить вероятность того, что Наор видит в ней не личность, а денежный мешок.

Мне приятно это слышать, но не скромничай! – подбодрил ее Наор, избегая прямого ответа на ее невысказанный вопрос. – Ты – завотделом чего там?

Поставок, – уточнила Лиат.

То есть, ты одна принимаешь все решения касательно продукции, которая поступает к вам на завод и выходит из него?

В общем, да. Но надо мной есть начальство, с которым я обсуждаю свои решения.

Даже самые срочные?

Особенно самые срочные.

А твое начальство тебе доверяет?

До сих пор на меня не жаловались. Только я не понимаю, для чего я должна сообщать тебе эту информацию? Я вижу, что ты стал крутым бизнесменом, но я не знаю, каков ты теперь, после всего, что натворил.

Что толку продолжать умалчивать о том, что известно им обоим? Пусть же и король их шпаны объяснится!

Наор Охана опрокинул еще один стопарик виски и посмотрел ей прямо в глаза. Глаза, о которых высказался, что их нельзя забыть. Руки его были сложены на столе замком. Жест, выдающий в нем опытного делового человека, привыкшего к переговорам.

Я смею заверить тебя, что исправился, – заговорил он, четко выговаривая каждое слово. – Я завязал с прошлым. Я заплатил за него высокую цену. Отсидел от звонка до звонка. В самом горячем возрасте! И ты знаешь, тюрьма меня многому научила. Например, строить бизнес. Мой отец, хоть и владел сетью магазинчиков, за всю жизнь так и не стал предпринимателем такого класса, как я.

И давно ли ты в этом бизнесе? – поинтересовалась Лиат.

С тех пор, как освободился. Но это – новый паб. Я открыл его только два года назад, после того, как набил руку с двумя мини-барами, за которые выручил крупную сумму.

Лиат Ярив потерла себе лоб. Действительно, она не помнила, чтобы этот паб существовал когда-то раньше. Она сама случайно заглянула в него лишь несколько недель назад.

Ты скажешь, абсолютно чистых предпринимателей не бывает, и будешь права, – продолжил Наор, забегая вперед. – Но есть большая разница между взаимными получками, и сбытом баб, наркотой и мокрухой. С этим для меня покончено. Навсегда!

В его словах была неоспоримая логика. А его грубоватый, но откровенный тон, выдающий в нем прежнего Наора, больше не оставил Лиат сомнений в его честности.

Значит, ты уже не связываешься с законом, – как бы подытожила она для себя.

Наор покачал головой:

В первый и в последний раз я пошел на риск с твоей подружкой. И так обжегся, что с меня хватило на всю оставшуюся жизнь. А вы общаетесь?

У Лиат чуть не сорвалось с языка, что она только что видела Галь. Но ей не хотелось переводить стрелки на ту, что элегантно отшила ее, невзирая на ее искреннее желание сблизиться вновь. А еще, ее остановил испуг. Галь связывала ее теперь с этим крутым мужчиной так же, как с Шахаром. «Ты последуешь за мной»…

Нет, – коротко и недовольно отозвалась она.

А с другой твоей… вашей общей подружкой?

Тоже нет.

А как насчет твоего тогдашнего супермена? То бишь, заумника?

Что ты хочешь, чтобы я тебе ответила, Наор? – раздраженно бросила Лиат Ярив, наливая стопку сама себе и осушая ее одним глотком. – Ты и сам все знаешь.

Бывший король шпаны загадочно улыбнулся, и, как бы между делом, произнес:

Вот, не умела твоя шпана ценить тебя. Впрочем, насколько я вижу, и другие парни не очень тебя ценят. Иначе, ты приходила бы к нам не одна, а в паре с кем-то.

Зато твоя шпана открыто меня преследовала, – резко парировала Лиат. – Ты и Мейталь – особенно.

О да! – расхохотался Наор. – Никогда не забуду, как ты назвала Мейталь сволочью!

Еще скажи, что ты тогда еще меня зауважал!

Зауважать – не зауважал, зато мне стало понятно, на что ты способна, – все так же грубо, но откровенно, изрек Наор.

А сейчас, гляди, мы общаемся как близкие друзья. Выпиваем вместе. Как же так?

Разве я не могу сделать приятное своей бывшей однокласснице? – недоуменно прозвучало в ответ. – Так сказать, загладить перед ней прежнюю вину? Ведь тебе же здесь нравится?

Мне везде нравится, – заметила Лиат, пытаясь разыграть равнодушие.

Ну, скажи честно! Я спрашиваю, как хозяин этого места. Мои посетители должны всегда оставаться довольными. Я все время ищу, как бы улучшить то, что есть.

«Ишь ты, хитрец!» – подумала Лиат. – «Все-таки, напросился на комплимент». Впрочем, почему бы ей не сказать что-то хорошее и ему? Особенно если он встал на путь истинный…

Она отвлеклась от своих мрачных воспоминаний, вздохнула, и убедительно произнесла:

У тебя здесь все замечательно, поверь. А музыка – просто божественная!

Наор Охана довольно осклабился.

Этого саксофониста я увел у моего конкурента. Там ему платили жалкие гроши. Зато здесь он – король. А вот по средам у нас выступает ансамбль. Ты когда-нибудь приходила сюда в среду?

Нет, – честно призналась Лиат.

Если как-нибудь придешь, услышишь настоящий концерт. Вообще, по средам мы впускаем сюда только по проданным заранее билетам. Приходи!

Женщина неловко заерзала на диване. Она не ожидала от этого бывшего хулигана такой заботы!

Обычно по средам я освобождаюсь поздно. Боюсь, билетов не останется, – попыталась она отвертеться.

Наор хитро сощурился и извлек из кармана мирс, по которому вызвал кого-то. Через несколько минут к их столику подошли здоровенный бритый налысо детина и щуплый человек средних лет.

Амнон, – обратился он ко второму, придвинувшись поближе к Лиат и закидывая руку на спинку дивана там, где она сидела, – отложи один входной билет на концерт на ближайшую среду на имя Лиат Ярив. Вот это она. Габи, – перевел он взгляд на первого, – видишь ее? Сообщи всем нашим у входа всегда пропускать ее без очереди. Спасибо!

Габи и Амнон кивнули и отошли от их столика без разговоров.

Лиат ощущала себя совершенно обалдевшей. Что Наор хотел продемонстрировать ей этим? Свою власть? Как бы парадоксально это ни звучало, ему это удалось. Он обладал реальной властью. И реальными деньгами. Намного большими, чем ее, относительно, высокие должность и зарплата.

Кто это? – только и выговорила она.

Начальник охраны и управляющий.

Наверное, им показалось, что у нас с тобой роман, – чуть дыша, заметила она, а про себя подумала: «без сомнения, оба шокированы выбором своего босса».

Здесь я хозяин, – успокоил ее Наор Охана. – Тебе должно быть все равно, что они там о нас подумали.

А как насчет той девушки, что раньше подходила к нам? – подковырнула она его.

Ты что, ревнуешь? – прыснул тот.

Нет, конечно, она его не ревновала. Просто ей хотелось быть в центре внимания. Хотя бы один раз в жизни. А, получив это внимание, даже от такого, как Наор, – не потерять его.

Тебе понравилось виски? – услышала она обращенный к ней вопрос.

Да, – машинально проронила она.

Наор еще раз наполнил их стопки, приглашая выпить, после чего вновь подозвал официанта и распорядился принести с бара еще одну, запечатанную, бутылку «Макаллана».

Это – подарок, – пояснил он, когда бутылка в картонном пакете была доставлена.

Я не возьму этот подарок! – бурно запротестовала Лиат, приходя в полное смятение.

Как я только что сказал, мои посетители должны всегда оставаться довольными, – спокойно отреагировал на ее вспышку Наор.

Лиат, нехотя, приняла из его рук бутылку и поднялась. Но тут же зашаталась. Только теперь она почувствовала, насколько она опьянела. К тому же, ей вспомнились виски, с которых начинала свое падение Галь Лахав. Боязнь, что она вот-вот может покатиться вниз по той же наклонной, снова возобладала в ней и вызвала мороз по телу. «Ты последуешь за мной»… Но, что же ей, в самом деле, было терять? Ведь жизнь – дерьмо!

Крепкая рука Наора подхватила ее за локоть.

Как ты собираешься добраться домой? – спросил он.

На такси, – автоматически выпалила Лиат.

А наутро вернешься за своей машиной?

У меня нет машины, – призналась та. – Я не имею водительских прав.

Вот черт, снова дернул ее за язык!

Я отвезу тебя. Поехали! – принял решение Наор.

Только этого не хватало! Ну и настойчивость! Сопровождение до дома означало чашку чая как знак вежливости за эту дорогую бутылку и за все остальное, а потом, того гляди, – кофе в постель на завтрак. Масса острых ощущений после долгой засухи будет ей обеспечена.

Будет достаточно, если ты закажешь мне такси, – возразила готовая ко всему женщина.

Наор победно засмеялся:

Я тебя напоил – я же за тебя и отвечаю. Ведь ты же мне, как бы, не посторонняя! Обопрись об меня!

Он поддерживал ее за руку и за талию так, словно говорил: «я не объясняю своих предложений, но ты не можешь отказаться от них». Несмотря на то, что мотивы его обходительного обращения с ней были непонятны Лиат, она находилась полностью в его цепких лапах. Самое невероятное – она находила в этом удовольствие. У этого, преобразившегося, Наора Оханы был шарм. И дерзость. И умение общаться. Конечно, в своей манере, но убедительно. А сам факт того, что он когда-то чуть не

уничтожил Галь, а сейчас оказывал неподдельные знаки внимания ей – ей! – ее бывшей вечной наперснице, придавал Лиат душевных сил. Это была ее маленькая месть.

Они покинули многолюдное заведение вдвоем. Некоторые девицы озирались на них, но Наор уверенно прокладывал им дорогу в толпе. Лиат опиралась на его руку, и последними проблесками ясного ума пыталась понять, как же этому мужчине удалось так быстро заставить ее забыть о ее прошлых страхах перед ним и расположить к себе. Наверняка, между ними зародилась связь. Надолго ль?

* * * *

Уже светало, когда утомленный, но удовлетворенный Наор Охана вернулся к своему пабу. Но он вошел в него не через центральный, а через служебный вход. Небольшой коридор вел от двери прямо в кухню, а направо – в открытый кабинет.

Там, за столом, заваленном документами и квитанциями, сидела Мейталь Орен. Слева от нее стоял монитор с камерами наблюдения и телефон, а позади нее – короткий диван.

Мейталь, в прошлом дородная, мужеподобная дылда, выглядела теперь весьма привлекательно для своих габаритов. Жировые складки с ее боков исчезли в результате липоксации. Накаченные губы стали чувственными. Лицо покрывал тональный крем. Жесткие волосы были выпрямлены и расчесанны на прямой пробор. Все это, однако, не скрывало ее властности и хищности.

Увидав своего компаньона, она вскинула на него глаза и задала всего один вопрос:

Где ты был?

Вновь прибывший не удостоил ее ответом. Он широко зевнул и растянулся на диване.

Можешь сказать, где и с кем ты шатался? – повторила вопрос Мейталь, более настойчиво.

Наор повернул к ней усталое лицо и задал встречный вопрос:

Ты помнишь хакера, который вышел из тюряги за полгода до меня?

Конечно, помню! – недоуменно ответила та.

А двух лаборантов-подпольщиков, освобожденных условно?

Тоже помню. А что?

Необходимо срочно связаться с ними. Я, наконец, нашел то, что нам недоставало для дела. Потратил на это весь вечер и всю ночь, но, думаю, мои усилия того стоили.

Мейталь подъехала в кресле на колесиках к своему «валету», положив руки на подлокотники и вытянув ноги, и пристально взглянула на него.

Я видела по камерам, что ты подцепил в пабе какую-то кралю, с которой долго выпивал, а потом увез ее на своем «Мерседесе». О ней речь?

Угадай, кто она, – загадочно протянул Наор, кивнув.

Ни за что не угадаю, – сухо бросила Мейталь.

Лиат Ярив.

Кто?!

Наор вскочил с дивана, охваченный новым приливом энергии, и, оставив свою компаньонку с разинутым ртом, заглянул в кухню и распорядился приготовить им крепкий кофе. Когда кофе был подан, он плотно закрыл дверь кабинета и все подробно рассказал, акцентируя внимание Мейталь на месте работы Лиат, должности, занимаемой ею, и на особенностях ее личной жизни, которые стали видны ему насквозь, стоило ему лишь немного подкопаться под нее. По его словам, эта коротышка запала не на него самого, а, скорей, на его отношение к ней, которым он просто сразил ее наповал. Конечно, она ни о чем не догадывается, но будет готова на очень многое ради этого отношения. Кроме того, за ней еще старый должок, который может послужить им, в случае чего, отличным козырем.

Еще бы! Оба они до сих пор видели словно воочию ту картину: брызжущая ненавистью к Галь Лиат Ярив, ползающая перед ними на коленях на заднем дворе школы, и обещающая сделать для них двоих все, что угодно, лишь бы сохранить свою жалкую жизнь.

Завершив свою речь, Наор Охана с жаром обратился к былой королеве шпаны:

Дорогуша, пришло время удалить всю эту мразь, что пытается нами управлять и сует нам второсортную синтетическую химию, которую мы втихаря распространяем через наших работников. Я безумно устал от них. Я просто ненавижу их. Я уверен, что нам пора самим

становиться на ноги. Наши средства позволяют нам рискнуть. Наше заведение – самое то, через что можно будет проводить левый капитал. Имея свою собственную лабораторию и свою поставщицу, мы вскоре будем на коне, не зависящие ни от кого. Я уже давно мечтаю стать респектабельным авторитетом. Помоги мне организовать это предприятие!

Мейталь заходила по кабинету, размышляя.

У тебя есть четкий план? Смета? Место?

Да, конечно. Но мы подробно поговорим о них позже, когда я высплюсь.

Мейталь потянула свой кофе и усмехнулась:

Наор, ты – беспощадный мечтатель! Не погнушался трахнуть эту крысу, будь она тысячу раз накрашенная и влиятельная, во имя своего вожделенного плана.

А ты – баба бабой, – парировал тот. – Зацикливаешься на этой мелочи, вместо того, чтоб видеть полную картину.

И… какова эта уродина на деле?

Ты знаешь, я ожидал худшего, но был приятно удивлен, – поделился с ней Наор. – Видимо, наш заумник хорошо раскрыл ее тогда, а другие, кто у нее были, добавили свои штрихи к ее сексуальному портрету.

Он произнес это без обиняков, а про себя подумал: «как бы она ни была раскручена, ей, все равно, не сравниться с Галь». Ему не хотелось сознаваться себе самому, что он немного тосковал по той своей жертве. Возможно, потому, что впоследствии та жертва стала его косвенным палачом. Кроме того, от Наора не ускользнула бессознательная попытка Лиат произвести на него впечатление, и отдаться созданию этого впечатления больше, чем наслаждению.

Другая мысль, посетившая Наора, была связана с Мейталь, которая была не только его поверенной и компаньонкой по бизнесу, но и тайной любовницей. Еще в школе ими было твердо решено не афишировать их связь и вести себя автономно ради удачных совместных дел. Дел, сулящих им в далекой перспективе силу, власть и богатство, но на поверку заставляющих ходить по лезвию ножа.

Разве она не спрашивала тебя обо мне? – поинтересовалась Мейталь о Лиат.

Нет. Но, по-моему, она все еще боится тебя намного больше, чем меня… прежнего, – сказал Наор.

Боится – это хорошо. Собираешься провернуть с ней то же, что тогда – с ее подружкой?

Наор Охана чуть не подавился глотком кофе.

С ума сошла? Дважды в одну и ту же реку не входят! А кто еще обеспечит нас необходимым сырьем, сама о том не подозревая?

Тебе видней, – пожала массивными плечами его компаньонка и тайная спутница жизни.

Наор подошел к столу и бегло просмотрел какой-то счет. Потом обратился к ней:

Сообщи в кухне, чтобы с этого дня не выбрасывали никаких бутылок. Ни пластмассовых, ни стеклянных. Все эти бутылки нужно будет хранить отдельно на складах.

Хорошо, – ответила Мейталь.

И еще кое-что…

Бывший король шпаны на мгновение запнулся и, собравшись с мыслями, приглушенно добавил:

Придется внести залог за этого малолетнего дурака, покуда он не раскололся на следствии. Это же надо было! Самовольно налететь на салон другой нашей одноклассницы, лишь бы поспособствовать мне в сборе химии! Идиот! Кретин! Уж как я только не извивался перед Шели, чтобы она забрала жалобу, – ни в какую! При том, что закон на ее стороне. Поэтому, пока мы еще не начали, необходимо послать Амнона договориться с родной полицией об освобождении за бабло этого хлюпика, которому я лично башку оторву, но дома.

Ты же, вроде, хотел на нее нажать тайным способом? Или тебе надоело ее выслеживать? – удивилась Мейталь.

Нет, не надоело. Для опытного ловчего Наора, надзор над Шели и ее отпрысками был нетруден. Он уже готовился к похищению одного из ее детей, чтоб шантажом добиться от нее прекращения судебного разбирательства. Но в один из дней он увидал из засады ее супруга.

Хен заскочил тогда домой без предупреждения, в парадной форме с погонами и с автоматом, за кое-какими бумагами. Берет цвета инженерных войск с эмблемой красовался на его левом плече. Он исчез за калиткой дома, не подозревая, что неподалеку затаился враг, собирающийся совершить нападение на его семью. Несколько сопровождавших его старших офицеров, тоже вооруженных, остались ждать его на улице, возле джипа, на котором они приехали.

Такого зрелища Наор не ожидал. Конечно, он наводил справки о Шели и знал, что ее муж, их одноклассник Хен – военный. Однако одно дело узнать, а другое – увидеть. Представшая его глазам армейская машина была совсем не той организацией, с которой он рискнул бы связаться.

Наор решил, что понапрасну тратит время в засаде напротив дома семейства Шломи. Как только Хен вернулся в джип и укатил на нем вместе со своими сопровождающими, он прекратил слежку. В тот момент он понял, что у него нет других вариантов, кроме как освободить мальчишку под залог, пока не стало слишком поздно. Но он не ожидал, что судьба улыбнется ему в его деле, послав ему Лиат Ярив. Теперь освобождение племянничка под любой залог было более чем оправданным.

Следить за ней стало невыгодно, Мейталь, – уклончиво сказал он. – Пустая трата времени. А если попытаться нажать на нее, будет жуткий резонанс. Допустить огласки никак нельзя.

Мейталь подошла и положила руки ему на плечи.

Тебе не кажется, что слишком много теней прошлого возникли на нашем пути в последнее время? – прозвучал ее настораживающий вопрос.

Наор Охана обхватил руками ее мощный торс и задумчиво заметил:

Это судьба.

Ты стал суеверным?

Нам необходимо полагаться на удачу. Для этого, нужна сильная вера, – пояснил Наор.

Того гляди, еще с заумником столкнемся! – съязвила Мейталь. – То бишь, суперменом.

Шахар – адвокат. Но он ведь не адвокат дьявола! – возразил Наор.

Иди знай, – пожала плечами Мейталь, отстраняясь от него. – Поезжай спать! – прибавила она спустя мгновение тоном заботливой женщины. – Встанешь – поговорим о твоем плане.

А ты?

Я поеду к себе. С тобой. Подвезешь? А то я тоже чего-то устала.

Они упорядочили стол, заперли кабинет и покинули паб так же, через служебный вход. Наор сел за руль «Мерседеса», на котором несколько часов назад отвозил Лиат в ее одинокую квартиру, где задержался до самого рассвета. Мейталь села рядом с ним. Машина тронулась и укатила по все еще пустынной городской трассе, навстречу их великим задумкам и предстоящим событиям.

Глава 8: ВОЗВРАЩЕНИЕ К МУЗАМ

Зарекаюсь, и вновь предаю свое слово:

Не гулять по местам зарожденья былого!

Без меня все они уже переродились,

Лишь во мне время будто бы остановилось.

Прихожу, как шальной, без раздумий и боли,

Кличу собственный призрак из недр неволи,

По бессчетному разу круги замыкаю,

И что это – в последний, себя убеждаю.

Но… опять и опять круговерть повторится.

Здесь любовной водой мне не дали напиться!

С той поры я – как черная бездна эмоций,

А душа, словно в клеть, к этим улицам рвется.

И порывов ее я не искореняю,

Оттого, что себя, как никто, понимаю.

Одед Гоэль отложил сложенную вчетверо бумажку с канцелярским счетом, на обороте которой только что написал эти строки, и прильнул головой к рулю. Лишь сейчас он почувствовал, какая усталость его одолела. Не столько физическая, сколько душевная усталость.

Вот уже который раз за последние дни он бродит вокруг своей бывшей школы, точно голодный волк вокруг овчарни! И на что он надеется? Школа ведь закрыта. Все на каникулах. Может, днем, пока он в библиотеке, здесь проводят кое-какие ремонтные работы. Но в эти сумеречные часы – ни одной живой души вокруг. Сквера нет. Глухая стена с решеткой окружает весь комплекс. И – он, на пустой парковке, за рулем своей «Кая Рио», ловящий «вчерашний день».

С того момента, как Галь вошла к ним в «Бар-бильярд», в Одеде как будто прорвалась плотина. Конечно, он ни на одну секунду не осмелился вновь помечтать о ней как о женщине! Его положение обязывало его, а воспоминания об их фиаско двенадцатилетней давности не придавали энтузиазма. Зато он снова ощутил в себе поэта. Спустя многие годы, его скрытые от посторонних глаз в коробке школьные тетради стали пополняться новыми стихами. Темой этих стихов была ностальгия, но не та, депрессивная, владевшая им по окончании школы, а, скорее, взгляд назад человека взрослого, хоть и скучающего.

Правда, для того, чтоб писать, Одеду нужен был своего рода допинг. Этим допингом стал для него район их бывшей школы. Поэтому, его тянуло сюда раз за разом после работы.

Вообще, после «Бар-бильярда» он ощущал себя словно на лезвии бритвы. Все его чувства были обострены и, действительно, походили на черную бездну. Эта бездна засасывала его и вынуждала разрываться между всплеском вызванных последними событиями переживаний и обыденностью.

То, что он ощущал в связи с первым, очень напоминало его состояние в школе. Разница была в том, что тогда жизнь проходила как будто мимо него, а на сей раз, буквально, вламывалась в его двери. Мужчина пугался этого, но, в то же время, был рад этому. Его словно уносил бурный поток, противиться которому было бесполезно.

Эйнав не догадывалась о происходящем с ним. Она была не из тех женщин, с которыми можно было бы поговорить о таких вещах. К тому же, недавно у них обоих прибавилось семейных хлопот: Эйнав удалось получить в своем банке льготу для покупки квартиры. Их, собственной, квартиры. Одед, который столько шел к этому сам, и даже познакомившийся со своей женой на консультации по поводу ипотеки, не мог не использовать открывшуюся перед ними возможность. Эта льгота была еще одним доказательством того, что события в его жизни завертелись колесом.

Теперь, вечерами, супруги сидели и обсуждали детали столь важного дела. Эйнав взяла на себя заполнение всех бумаг. Одед, растяпа в мелочах, был благодарен ей за это.

Да, он был ей благодарен, но заполнявшие сейчас его душу эмоции отдаляли его от домашнего очага. Одеду было необходимо восполнить для себя пробелы, оставшиеся со школы. Пожить так, как он, увы, никогда не жил в те годы, когда был еще юн, и не ценил того, чем обладал: временем, вдохновением, вольностью.

Вот и сегодня он не торопился домой. Несмотря на накопившуюся за рабочую неделю усталость, ему отчаянно нужно было побыть одному, чтоб отдаться своим чувствам и подумать…

Хен и Шели уже назначили дату барбекю для ближнего круга одноклассников во дворе своего дома. В группе, созданной Янивом, уже вовсю шла переписка. Одед в этой переписке не участвовал, но собирался прийти. Он решал, брать ли ему с собой жену на это мероприятие. Ведь взял же он ее с собой на вечер выпускников! Впрочем, тогда она сама изъявила желание присутствовать.

А что ему делать с его поэзией? Продолжать писать «в стол», или, все же, опубликовать часть творений? Под псевдонимом, или через библиотечный блог, но так, чтоб не вмешивать в это Эйнав, до поры – до времени.

Неудивительно, что Одеду вспоминалась Офира. Где ж теперь его Офира? Та, кто, когда-то, безрезультатно убеждала его издать сборник его стихов? Вот, кто помогла бы ему сделать этот шаг! Да еще и нашла бы ему издателя!..

Может, все эти размышления были навеянны сумбуром, который творился в его душе, и оставят его, как только этот сумбур пройдет? Ведь, рано или поздно, так и случится. Не смешно ли вести себя как мальчишка, при его обстоятельствах? То, что подобало школьнику, абсолютно не подобает тридцатилетнему женатому мужчине. Что толку мечтать об издании книги, когда надо оплачивать счета и искать им с Эйнав квартиру? Что дадут ему новые встречи с бывшими одноклассниками, у которых свои дела и свои заботы?

Напрасная рационализация! Одед сознавал, что в настоящем он никак не мог сопротивляться обуревавшим его чувствам и творческому подъему. Видимо, такова была судьба.

К тому же, сейчас он проголодался и хотел выпить пива. Самым подходящим местом для такой ностальгической, хоть и одиночной, трапезы был «Бар-бильярд». Бывший «Подвал». Одед никак не мог привыкнуть к метаморфозе, произошедшей с их любимым заведением, но рвался именно туда. Тряхнуть стариной еще раз.

На парковке «Бар-бильярда» было непривычно многолюдно. Войдя внутрь, Одед узнал причину: сегодня там проводилась встреча богемного творческого кружка. Мужчина попросил уточнения, что это такое.

Мы и сами не знаем, что это такое, – ответила распорядительница у входа. – Они здесь впервые. Но, из того, что нам сказали организаторы кружка, речь о творческих деятелях, которые, время от времени, собираются вместе в разных городских пабах и показывают друг другу свои новинки.

Наверно, сегодня вход сюда только по приглашениям, – сделал вывод оконфуженный Одед.

Нет, почему же? Вход свободный, – улыбнулась распорядительница.

Одед поблагодарил и вошел в знакомый интерьер.

На эстраде возле барной стойки стояли экран, микрофон и ноутбук с присоединенными к нему звуковым и видеокабелями. Чуть поодаль, на круглом столе, возвышался видеопроектор. Какой-то человек стоял возле ноутбука, и что-то на нем настраивал. Его то и дело отвлекали, но он старался быть сосредоточенным.

Нарядно одетая публика, среди которой были и пожилые люди, и молодежь, рассаживалась тем временем за столы. Одни принесли с собой печатные издания своих книг, которые раскладывали на столах и предлагали другим приобрести. Несколько других были с музыкальными инструментами. Совсем молоденькая худая девушка держала в руках балетные тапочки. К эстраде протиснулся высокий парень, и бережно поставил возле нее на пол два покрытых тканью широких холста. Судя по тому, что все они непринужденно общались между собой, Одед решил, что это очень сплоченная группа.

Он скромно занял место сбоку у стены, откуда мог отчетливо видеть эстраду, будучи сам в тени. К нему подошел официант, и Одед заказал то же, что ел и пил здесь в прошлый раз, во время встречи с одноклассниками: гамбургер и треть светлого «Лефа». В его мозгу мелькнула мысль, что тогда ему здесь было комфортней. Хотя бы по той причине, что тогда он был со своими друзьями.

Человек, который возился с ноутбуком, по всей видимости, ведущий вечера, объявил в микрофон, что они начнут с минуты на минуту. Пришедшие поспешили занять места в пабе. Многие тоже принялись заказывать еду и выпивку.

К Одеду подошла пара и попросила разрешения сесть с ним за его столик. Поскольку свободных мест в «Бар-бильярде» оставалось мало, мужчина согласился. Но эту пару тотчас кто-то окликнул, и они, извинившись, отошли от его столика.

Вновь оставшись в одиночестве, Одед подумал, что лучше бы ему, все же, покинуть это место. Он ощущал себя скованно среди всех этих незнакомых людей, собравшихся здесь с явной целью. Хоть вход в заведение был свободным, таких «вольнослушащих», как он, определенно было мало. Даже бильярдная пустовала. Видимо, встречающийся здесь богемный кружок вытеснил отсюда тех, в чьи планы входило просто развлечься.

Тут ему принесли его заказы. Деваться было некуда. Что ж, он поужинает здесь, расплатится и уйдет. Но, пока он будет есть, он посмотрит на это мероприятие. Раз он уже в «Бар-бильярде», ему не помешает ознакомиться с чем-то новым, неожиданным.

В ту минуту, когда ведущий стал приветствовать всех присутствующих в микрофон, воздавая хвалу «Бар-бильярду» и организации, под эгидой которой проводились эти вечера, в дверях паба мелькнуло знакомое Одеду лицо. Он даже перестал есть, быстро решая, дать ли ему о себе знать или затаиться в своем уголке. Но долго думать ему не пришлось.

Вошедшая в паб Галь Лахав остановилась на пороге, откуда помахала рукой ведущему, и внимательно обвела глазами полное помещение, ища места, где бы сесть. Взгляд ее остановился на столике Одеда, – единственном не занятым под завязку столике, а потом – на самом Одеде. Раскрыв в изумлении свои большие голубые глаза, она двинулась прямо к нему.

Ты здесь? – удивленно воскликнула она.

Я просто зашел поужинать, – оправдался Одед, не зная, куда деваться от смущения. – А ты что тут делаешь?

Вдруг его осенило. Ведь Галь – дизайнер и фотограф, а, значит, творческий деятель. Совершенно понятно, почему она тоже здесь.

Я – часть этого кружка, – подтвердила Галь его догадку. – Можно? – обратилась она к нему, указывая на свободное место рядом с ним.

Конечно, можно! – поспешил отозваться Одед, для большей наглядности даже отодвигаясь.

Спасибо! – поблагодарила женщина, и, подозвав официанта, заказала себе «Стеллу».

Одед пытался унять дрожь во всем теле, и молился, чтобы Галь не обратила на это внимания. Вот, она вновь за одним столом с ним! Как некоторое время назад в этом же заведении. Как когда-то давно, в их достопамятной школе. Как во сне.

В нем одно за другим пробуждались воспоминания. Об их разговорах на скамейке в сквере. Об их перемолвках в классе. Об его робких ухаживаниях за ней. И обо всем остальном… Однако, вот и исполнилось его тайное желание! Не успел он нагуляться возле школы, как та, что больше всех связывала его со школой, оказалась тут, как тут.

Возвращаясь к действительности, Одед посмотрел на Галь более внимательно. Она выглядела утомленной, хоть и демонстрировала бодрость. И все ж, при взгляде на нее Одеду показалось, что его бывшую одноклассницу что-то гложет. Но он решил не углубляться в это, из страха испортить их внезапную встречу.

Мне сказали, что вы здесь в первый раз, – изрек он, пытаясь завязать разговор.

В «Бар-бильярде» – да, впервые, – кивнула Галь.

Что это значит? Что, у вас нет постоянного места?

Когда как, – сказала Галь, и, наклоняясь к Одеду, тихо добавила: – Вообще-то, это была моя идея привести их всех сюда.

Правда? Почему?

Потому, что, после того как наш «Подвал» переоборудовали, он стал более подходящ для таких мероприятий, – уклончиво ответила Галь.

Так ты – тоже организатор этих вечеров? – уточнил потрясенный Одед.

Нет, но с моим мнением считаются, – последовал немного резкий ответ собеседницы.

Ее обтекаемые ответы и тон разговора не скрыли от Одеда настоящей причины, по которой Галь могла предложить провести мероприятие в «Бар-бильярде». Судя по всему, ее преследовали те же самые чувства, что и его. Желание удержаться за обломки прошлого.

Галь принялась за пиво, которое ей только что принесли, и, какое-то время, молча пила. Потом обернулась к нему с вопросом:

Почему ты опять без супруги?

Эйнав не знает, что я здесь, – не раздумывая выпалил Одед, но, тотчас спохватившись своей откровенности, вставил: – Я и сам не знал, что окажусь здесь.

«И что увижу здесь тебя», – мысленно завершил он.

Как видишь, спонтанность – это хорошо, – подчеркнуто произнесла Галь. – За нашу новую встречу! – заключила она, и сблизила свой бокал с бокалом Одеда.

Тем временем приветствия на эстраде отзвучали, программа была объявлена, и начался выход участников. Ведущий вызвал первого из списка – молодого поэта, после чего быстро направился прямо к их столику.

Галь! – приглушенно вскрикнул он, подойдя. – В первый раз вижу тебя не в центре событий!

Он поцеловался с ней в щеку и мельком взглянул на ее соседа по столу.

Познакомься: Одед, мой одноклассник и… старый друг, – представила она его.

Очень приятно! Рафаэль, – улыбнулся тот, пожимая ему руку. – Принесла? – вновь перевел он взгляд на Галь.

Женщина извлекла из своей сумочки флэшку, которую протянула Рафаэлю. С этим движением она извинилась за небольшую задержку.

Ты десятая в списке, – сообщил ей тот, и, еще раз кивнув Одеду, отошел от них.

Обалдевший от происходящего Одед, чей гамбургер уже остывал, постарался сосредоточиться на довольно длинном произведении, отображавшемся на экране, которое читал поэт с эстрады. Но ему это удавалось с трудом. Та, что сидела рядом с ним за столом, близкая и невозможная, как всегда, вяло потягивала свое пиво и смотрела параллельно ему. Ему пришло в голову угостить ее ужином, но Галь отказалась, сказав, что уже поела перед приходом сюда.

У него пискнул телефон. Эйнав, в сообщении, интересовалась, где он. «Скоро буду», – лаконично ответил ей муж, сознавая, что будет совсем не скоро. Его уже засосал этот вечер. И Галь.

Поэт на эстраде закончил читать свою поэму. Рафаэль принял из его рук микрофон и объявил следующего, тоже пишущего автора. Тот поднялся на эстраду с книжкой в руках, и, перед тем, как приступить к прочтению отрывка, который также отобразился на экране, коротко рассказал об издании своей книги. За ним вышел еще один пишущий автор. После них настала очередь певца, исполнившего под гитару песню собственного сочинения.

Одед неловко дотронулся до кармана, где лежала канцелярская бумажка, на обороте которой он недавно написал свой последний стих. Ему стало стыдно. Все проходившие перед ним участники мероприятия казались намного успешней его. Они творят, и творят открыто. А он?…

Он покосился на свою соседку по столу. Галь слушала, подперев рукой лицо, но погруженная в себя. Как будто бы в «Бар-бильярде» присутствовало только ее тело. Он хотел бы расспросить ее, что стряслось, но вновь воздержался. Вход в святая святых этой женщины был для него заказан.

Ты не могла бы объяснить мне… – тихо проговорил он, наклоняясь к ней. – Эти люди… они что, зарабатывают своим творчеством, как и ты?

Некоторые да. Но для многих – это просто хобби, – словно машинально ответила Галь.

Но… они все выглядят очень профессиональными.

Какая связь между профессионализмом и заработком? – удивилась она, и прибавила: – Я могу сосчитать тебе здесь по пальцам тех, кто заняты в области творчества, кроме меня.

И кто же это? – живо поинтересовался Одед.

Ну, смотри. Эта женщина со скрипкой – профессиональный музыкант. Играет в оркестре, – указала ему Галь на невысокую брюнетку в черном платье. – А этот мужчина, – кивнула она на широкоплечего человека, рядом с которым примостилась его изящная спутница, – известный книгоиздатель. Девушка с пуантами – балерина, участница многих конкурсов. Парень с гитарой – не этот, что сейчас поет, а другой, вон тот, – руководит рок-ансамблем. Есть еще та парочка лицедеев в клоунских нарядах и один живописец. Вот все.

А эти писатели и поэты?

Они – просто талантливые авторы, имеющие постоянную работу, и пищущие для души, – развеяла его сомнения Галь.

Странно! В представлении завороженного Одеда, ощутившего себя настоящим пигмеем на фоне этих людей, поэзия должна была быть как минимум смыслом их жизни, и максимум средством их существования. Он робко высказал свою мысль вслух.

Зря ты так думаешь, – возразила Галь. – Богема – это необязательно загулы и безденежье. Скорее наоборот.

Как же так? – изумился Одед.

Один мой приятель как-то говорил мне, что искусство – это вишенка на торте, а не хлеб, – пояснила Галь. – И это нормально. Нет хлеба – нет и тортов.

Приятель… Одед не имел никакого повода для ревности, но, все же, его кольнуло. Со сколькими мужчинами из собравшихся тут Галь состояла в отношениях? Если состояла… Наверняка состояла! Такая красивая, такая свободная, такая яркая. И, почему-то, такая напряженная этим вечером.

Значит, ты питаешься одними тортами, – попробовал сострить он.

Галь сухо засмеялась и снова принялась смотреть на эстраду.

Певец как раз сошел с эстрады, и его место занял художник, о котором только что сказала она. Это он принес два холста. На одном был изображен горный пейзаж, а на втором – танцующая пара. Художник рассказывал о процессе работы над этими картинами и отвечал на вопросы зрителей о своих творениях. За ним туда поднялась балерина, которая раньше держала пуанты. Только теперь она была обута в них. Рафаэль включил на ноутбуке лирическую мелодию, и она стала исполнять под нее танец, который, по ее словам, собиралась представить на очередном конкурсе.

Одед смотрел ее номер и думал о том, что хлеб – хлебом, но участники мероприятия ни за что не променяли бы на него свою духовную пищу. Так ему искренне казалось. А вот он – жалкий трус. Скромный библиотекарь, который, кроме своей невысокой зарплаты и практичной жены ничего не имеет за душой. Почему же он тогда не поступил на литфак, к Дане? Почему не прислушался к Офире и не опубликовал свои школьные произведения? Вдруг они чего-нибудь да стоят?

Танцовщица уступила место очередному певцу, а тот – очередному поэту. И, когда тот закончил, погруженный в свои самокопания Одед почувствовал, что Галь его одергивает:

Слушай, ты ведь тоже когда-то писал стихи!

Мужчина очнулся, как ото сна. Ты смотри, она это помнит! Либо читает его мысли.

Ну, писал, – занервничал он.

А хочешь выступить?

Что, сейчас? – воскликнул Одед так громко, что сидящие рядом обернулись на него.

Почему бы и нет? – недоуменно пожала плечами Галь. – Когда у тебя еще будет шанс?

Хороший вопрос! Он как-то не задумывался об этом. В первый и последний раз он читал свои стихи тесной группе проверенных школьных друзей накануне выпускного. Вид же этого общества вызывал у него лишь желание забиться в свой угол как можно дальше.

Постарайся вспомнить что-нибудь из своего наиболее удачного и продекламируй его, – предложила Галь, видя, что он молчит.

Перед всеми этими выдающимися людьми? – запаниковал Одед.

Какими такими выдающимися? – развела руками Галь. – Они люди как люди.

Ну и прагматизм! Одеду и в голову бы не пришло претендовать на место равного среди равных в среде этих почти что небожителей. А эта женщина открыто подталкивала его показать себя им. Да еще относилась к этому как какой-то банальщине.

Я совершенно не готов! – задыхаясь от волнения, выдавил Одед, в попытке отвертеться. – Я не вписан в программу! Я не собирался…

Галь наступила ему на ногу.

Я договорюсь, – успокоила она его. – Все будет хорошо.

Для чего это тебе нужно?

Мне? – раскрыла на него два своих голубых глаза Галь. – Мне это не нужно. Но я думаю, что это нужно тебе.

Как же она об этом подумала? Неужели он чем-то выдал себя?

То, о чем я писал или пишу, ровным счетом ничего не значит, – в страхе произнес Одед. – Оно ничем мне в жизни не помогает. И потом, это мое личное. Ты же знаешь…

Голубые глаза собеседницы смотрели на него с тем же пронизывающим насквозь выражением.

О, дорогой мой, кажется, из последнего романтика ты стал первым скептиком, – критично постановила она. – Как человек искусства могу тебе сказать, что любое творчество – сугубо личное. А вот о качестве твоих творений предоставь судить тем, кто хоть немного в этом понимают. Я бы, на твоем месте, ухватилась за такую возможность.

Одед смирился. Он не смел ей отказать. Его решимость была сиюминутной, но уже необратимой. Для вящей уверенности он даже отключил звук на своем телефоне, чтобы внезапный звонок от Эйнав или кого-то другого не поколебал его.

Как и сказал Рафаэль, Галь выступала под номером десять. Перед ней сошли с эстрады лицедеи, показавшие пантомиму, от которой весь «Бар-бильярд» заливался смехом. Даже Галь, чей смех был немного натянутым.

Незадолго до окончания их выступления, она подошла к Рафаэлю и что-то сказала ему на ухо. Тот, так же тихо, ей ответил. Заручившись его ответом, она повернулась в сторону Одеда и кивнула ему.

Мужчина глубоко вздохнул. Вот ему и выпал шанс! Шанс доказать себе и этой красавице, что он, действительно, поэт. И не трус.

А теперь, друзья, – женщина-легенда! – объявил Рафаэль в микрофон. – Перелетная наша птица, благодаря которой сегодня мы собрались в этом новом, гостеприимном месте. Галь Лахав!

Галь поднялась на эстраду под всеобщие аплодисменты. На экране позади нее тотчас показалась презентация. Галь откланялась, взяла в руки пульт дистанционного управления видеопроектором, изобразила на своем лице улыбку, и начала:

Дорогие друзья! Спасибо! Рафаэль назвал меня перелетной птицей неспроста, потому, что мои проекты забрасывают меня в разные уголки света. Но сейчас я решила взять передышку и приземлиться дома. Надолго, – подчеркнула она.

Вновь прозвучали аплодисменты.

Но, как дань уважения моим перелетам, я решила побегать с фотоаппаратом за настоящими птицами, – продолжила Галь. – Некоторые из пернатых, которых я запечатлела, обитают далеко отсюда, а другие – в нашем городе. Но только не в зоопарках! Вот они!

И кадры, сопровождаемые музыкальным рядом, полетели. Голуби. Воробьи. Вороны. Лебеди. Удоды. Дятлы. Гуси. Журавли. Ласточки. Стайками, в парах, в одиночку. В полете, на улицах, на деревьях, в гнездах, в траве, у фонтанов, на фоне городской природы, и даже на руке у фотографа. Немного фотошопа, немного эффектов, крупные и средние планы, мини-коллажи. И каждый кадр – наслаждение для глаз.

Когда презентация подошла к концу, Галь коротко объявила дату своей ближайшей выставки, на которую пригласила всех присутствующих, и добавила:

Я позволю себе с разрешения Рафаэля представить следующего участника. Сегодня он с нами впервые по чистой случайности. Хотя, как известно, ничего случайного в жизни не бывает. Человек он застенчивый, но, на мой взгляд, очень способный. Давайте поддержим его. Мой бывший одноклассник, поэт Одед Гоэль!

Одед, смущенный тем, как она представила его, проскользнул между облепленными публикой столами. Поравнявшись с Галь, которая подошла к Рафаэлю, он легко коснулся рукой ее руки, для храбрости. Потом взошел на «лобное место».

Ему показалось, что все направленные на него взгляды буквально раздевали его. Выпавшее ему испытание оказалось серьезным! Он не привык к публичности. Понятия не имел, как вести себя в таких ситуациях. А еще, у него не было с собой распечатанного материала, и поэтому он полагался только на свою память. Но и ударить лицом в грязь перед своей давней школьной любовью не мог.

Всем добрый вечер, – начал он издалека. – Как сказала Галь, я, действительно, попал сюда случайно… и не ожидал, что стану зрителем, а тем более – участником такого мероприятия. Дело в том, что это место… не важно! Важно то, что я здесь новичок, и очень волнуюсь…

Лиха беда начало! – крикнул кто-то с первого ряда.

Одед неловко усмехнулся в микрофон и продолжил:

Как было сказано, я пишу стихи. Когда-то давно я писал их очень часто и очень много. Но затем у меня был долгий перерыв. И вот недавно, по стечению обстоятельств, мои музы вернулись ко мне… или я к ним вернулся. И, чтобы надолго не задерживать ваше внимание, прочту вам по памяти что-то коротенькое из последнего.

Он прокашлялся, сосредоточился, и приступил:

Какая поразительная тишь

Над жарким днем сегодняшним нависла!

Такое чувство, будто ты кричишь,

Но только крик твой не имеет смысла.

Как будто все окрашено в тона

Прощанья с чем-то, чему нет названья…

Отсюда вдаль дорога мне видна,

И даже, вроде, сущность мирозданья.

Не оставляя грезы на «потом»,

Я здесь стою и думаю… о многом.

Но мысль приходит каждая как гром,

А в ней – итоги, лишь одни итоги.

И мне комфортно в этой тишине,

В прямых лучах полуденного света.

Мой крик умрет тихонечко во мне,

Не услыхав достойного ответа.

С бешено колотящимся сердцем, Одед обвел глазами публику в ожидании реакции. Раздалось несколько хлопков, прозвучавших в тишине как удары грома. Но вскоре по пабу прокатилась волна оваций. Тот, кто раньше кричал ему с первого ряда, теперь скандировал «браво!».

Одед побледнел, но тотчас густо покраснел. Он не предполагал, что его скромное произведение, которое он, действительно, написал буквально на днях, мог ожидать такой успех. «Новичкам всегда везет», – промелькнуло в его мозгу.

Он украдкой взглянул на Галь, чьими стараниями его голос зазвучал сегодня вечером в этом дорогом для них обоих месте. Она все еще стояла возле Рафаэля и тоже хлопала. В глазах ее были одобрение и поддержка. Но почему-то в этот миг Одед подумал об Офире. Вот уж кто гордилась бы им по настоящему, если бы увидела его на этой эстраде!

Раз уж вы так тепло меня принимаете, я прочту вам еще кое-что из последнего, – сказал он более смело. – Кое-что о природе.

Когда я гляжу на покатые склоны,

Змеей каменистой ползущие вдаль,

То чувствую: их притяженье огромно,

И пройденных лет рядом с ними не жаль.

И кажется мне: наша жизнь бесконечна,

Таков у нее первозданнейший вид.

Лишь я полосою стремился к ней встречной,

И был этот вид в моем сердце забыт.

Под новые аплодисменты, не помня себя, Одед сошел с эстрады в зал и вернулся на свое место. Галь снова села рядом с ним.

Ты выступил превосходно, – искренне сказала она ему. – Только, на будущее, мой совет: не выходи на сцену так, как будто ты извиняешься.

Спасибо тебе, – с трудом выговорил благодарный ей Одед. – Я запомню твой совет.

Все-таки, не зря его так тянуло сегодня в «Бар-бильярд»! Чтобы вывести его из зоны комфорта. Заставить открыться другим. Дать почувствовать, что он – нормальный, но просто был до сих пор не в своей среде. Заслужить поощрение своей единственной музы.

Да, для него было важно то, что он заслужил ее поощрение. Но более важным было другое: его стихи были здесь оценены и приняты на «ура». С этой минуты, все участники вечера перестали быть для него эфемерными небожителями. Это были конгениальные люди, способные и готовые принять в свою среду такого, как он.

Простите за беспокойство, – раздался голос рядом с ними. Это был книгоиздатель, которого раньше представила ему Галь. – Хочу сказать, что вы очень талантливы, молодой человек, – обратился он к Одеду. – Ваши стихи поразили меня. В них очень много чувственности при всей строгости формы. В наши дни мало кто так пишет.

Поскольку обалдевший от похвалы Одед не смог ничего произнести в ответ, тот просто положил перед ним свою визитку со словами:

Я – совладелец небольшого издательства, специализирующемся на поэзии. Если когда-то надумаете издаваться, обратитесь ко мне.

«На ловца и зверь бежит», – подумал Одед, беря визитку. Вот, еще одна его невысказанная мысль, претворившаяся в реальность. Неожиданный успех пришел к нему подозрительно легко и быстро. И все благодаря сидящей с ним за одним столом прекрасной женщине.

Воодушевленный, он постарался вновь сосредоточиться на происходящем на эстраде. Рядом с ним Галь допивала свое, уже теплое, пиво. И вновь смотрела параллельно ему.

Последней по программе выступила скрипачка, исполнившая пару зажигательных классических мелодий. Рафаэль взял заключительное слово. Он снова выразил признательность «Бар-бильярду» за проведение творческого вечера у них, выразил надежду, что они соберутся здесь и в следующий раз, и пожелал всем спокойной ночи. Под бурные овации и широкие улыбки всех присутствующих, мероприятие закончилось. Словно сказка.

Одед поднялся и взглянул на свой смартфон. Три пропущенных звонка от Эйнав. Еще бы! Ведь он раньше отключил звук. Наверняка, она с ума сходит! Все-таки, он мерзавец. Ему нужно было сказать ей, куда именно он направился.

Галь тоже поднялась и двинулась к Рафаэлю, чтоб забрать свою флэшку и попрощаться. Одед пошел следом за ней. Рафаэль поздравил его с удачным дебютом и взял его электронную почту для рассылки мероприятий. К ним подошли еще несколько знакомых Галь, которые провели с ней короткие светские беседы и попросили больше не покидать их надолго. Все эти любезности занимали довольно много времени, но Одед специально не торопился, ловя каждое мгновение в обществе Галь.

И вот, они вдвоем на парковке. Лицо Галь приняло то же выражение, что и в начале вечера, и стало непроницаемым. Одед все никак не мог понять причины ее нервозности, но и спросить все не решался.

Ты придешь на барбекю к Шели и Хену? – поинтересовался он, пытаясь перевести разговор на более обыденную для них тему.

Конечно, приду! – воскликнула та. – Какие сомнения!

Просто ты не участвуешь в обсуждении в группе, которую создал Янив. Вот я и подумал…

Мне нечего там обсуждать, – отрезала Галь. – Все, что мне необходимо узнать, я спрашиваю лично у Шели. Ты, кстати, тоже не проявляешь активности в этой группе.

Одед смущенно промолчал. В его голове промелькнуло, что был еще один хорошо знакомый им человек, не участвовавший в этой полемике. Тот, чье имя сегодня не было упомянуто ни разу.

А ты будешь на этом барбекю? – последовал вопрос Галь, обращенный к нему.

Полагаю, что да, – отозвался Одед, отряхиваясь от своих мыслей.

Опять один, или с женой?

Надеюсь, что с женой.

Еще бы! Эйнав была нужна ему теперь в обществе одноклассников как своего рода охранный лист. Живой щит от его непосредственной близости к этой красавице.

Значит, вскоре опять увидимся. Спокойной ночи! – подмигнула ему женщина и двинулась к своей «Инфинити».

Галь! – задержал ее Одед. – Еще раз, спасибо! Без тебя я бы не решился.

Не за что! Мы же, все-таки, друзья!

Они легко обнялись и разошлись по машинам. Галь укатила, а Одед, лишь очутившись за рулем своей «тыквы», – то бишь «Кая Рио», – вновь потянулся к бумажке, спрятанной в его кармане, на которой он сегодня немногим раньше написал свой предыдущий стих. Почему же он зачитал перед публикой другие свои новинки, но не эту? Не потому ли, что этот стих был слишком личным? Пусть Галь твердит сколько угодно, что любое искусство – личное. Произведения бывают разными. И то, что родилось у него возле школы, было – пока – не для посторонних ушей.

Самым важным для него было осознание того, что он отнюдь не заржавел. Просто ему было некому и нечему адресовать свои строки, так как в его серой повседневности ничто не вызывало вдохновения. В частности его жена. Эйнав была хорошей и достойной женщиной, державшей и содержавшей их семейный очаг, но о таких, как она, нельзя было сочинить балладу. Впрочем, как и об Офире. И все-таки, его стихи, его жизненно важная потребность, просто дожидались своего часа. Их нельзя было разучиться писать, как нельзя разучиться плавать.

По иронии судьбы, та, кто сорвала его созревший плод с ветки, была его вечной возлюбленной, собственной персоной. Взглядом назад, Одед не мог представить себе более удачного события, чем то, что имело место сегодня совершенно спонтанно. Даже если бы он заранее знал об этих вечерах и договорился с Галь, вряд ли бы у него все получилось именно так.

Однако, как все повторялось, черт возьми! Галь общалась с ним, как с бывшим одноклассником, не более, и держала от него дистанцию даже после его выступления. Как будто бы у них за плечами не было многих лет общения в классе, в их шестерке, и опыта, который он не пожелал бы никому. А он, над которым, видимо, года были не властны, не мог оторваться от нее. Он, женатый мужчина.

Допустим, он войдет во вкус и начнет посещать эти творческие вечера, куда постоянно приходит Галь. Они снова начнут часто видеться. Может быть, когда-нибудь она поймет, что у них есть много общего, и взглянет на него другими глазами. Что ж будет между ними дальше?

Смысл? Приходить сюда исключительно ради поэзии и зародившейся мечты о публикации своих стихов? Надолго ли его хватит?

Он еще раз просмотрел стих на канцелярском счете, который сегодня же ночью обязательно перепишет в свою заветную последнюю тетрадь. От руки, старательно, как школьник. Однако все переживания последних часов сложились у него сейчас в еще один стих, который он, не оттягивая, записал на этом же самом счете. Стих, вступающий в спор с его унылой, прозаической реальностью, и пополняющий его собрание сочинений:

Все вечное – в тебе». Бессменной аксиомой

Преследует меня сознание сего.

Оно – как ценный клад в глухом подвале дома,

Как крепость в трудный час вкруг сердца моего.

Верша за годом год маршрут свой одинокий,

Связав свою судьбу с вернейшей из партнерш,

Я знаю: этот путь ведет от тех истоков,

Где ты меня, увы, не ставила и в грош.

Как будто жизнь течет весьма благополучно,

Рабочей суетой заполнен каждый день.

И только в вечера, когда бывает скучно,

Глядит из дневников твоя мне в душу тень.

Лишь тень… О, эта тень сокровищ всех дороже!

Она не даст, не даст прошедшее забыть!

Нетленная моя, тебя не потревожу,

Но вечную любовь как можно усыпить?

Ну вот, – прошептал довольный Одед, перечитывая свои страстные строки, перед тем, как вернуть бумажку в карман и тронуться домой. – Расписался за все эти годы.

* * * *

В это же время, Шахар Села находился в пентхаузе своих родителей, где, в теплой домашней обстановке, состоялся их семейный совет. Поводом для совета была сложная ситуация, касающаяся его карьеры. Здоровье его отца, являвшегося долгие годы не только известным адвокатом, но и высокопоставленным членом ассоциации адвокатов, нотариусов и юристов при коллегии адвокатов, резко пошатнулось. Чувствуя, что больше не в состоянии тянуть свою работу и свое членство в ассоциации, он готовился к выходу на пенсию. Орит Села от возглавления адвокатской конторы «Села и партнеры» после будущей отставки мужа отказалась. Тем более, что, в отличие от него, она не состояла в ассоциации. Все надежды возлагались теперь на их единственного сына.

Шахар был немало ошарашен. Да, он подписал с родителями соглашение о наследовании их конторы в случае их выхода на пенсию или смерти. Но он не был готов к тому, что этот договор вступит в силу так скоро! Невзирая на то, что он отделился, и отделился успешно, родительский офис обеспечивал ему тыл. К тому же, его практика на данный момент сводилась всего к пяти годам интенсивной работы над разной степени сложности гражданскими разбирательствами. Не самый богатый опыт для такой большой ответственности!

С другой стороны, он не мог требовать от своих стареющих родителей оставаться у руля еще долго. Он видел, как его отец сдает, как утомляется его мама, и понимал, что их решение верно. Они хотели насладиться оставшимися им годами. Путешествовать. Посвятить себя увлечениям. Это было их правом, и они не собирались тянуть время.

Поэтому, этим вечером, ими тремя обсуждались все детали преемственности Шахара. Он вовсе не был обязан работать в обоих офисах одновременно, а всего лишь руководить ими, как руководят разными филиалами одной корпорации. Другим вариантом было объединить оба офиса в один, крупный, офис. Но этот шаг был связан с тяготами переезда, перетасовкой кадров и откладыванием дел в долгий ящик. Шахар предпочитал оставаться у себя, в тандеме со своей незаменимой Мазаль и своими помощниками. Он предоставит нанятым адвокатам из конторы родителей автономность, и время от времени будет созывать их на совещания.

Был еще один важный момент: вступление Шахара в вышеупомянутую ассоциацию. Согласно глубокому личному убеждению его отца, хотя бы один Села обязательно должен был входить в эту ассоциацию, дающую немалые преимущества ее членам. Поскольку в нее входили его друзья, он мог организовать единственному сыну протекцию.

Шахар и сам был бы рад вступить в эту ассоциацию – одну из многих, в которые мечтали попасть самые разные адвокаты. Конечно, он стал бы самым молодым ее членом, и, может быть, самым завидным, благодаря своей протекции. Но… ему претила такая возможность. Прежде всего, он не хотел сразу же взваливать на себя слишком много. Во-вторых, он ощущал, что протекция не сыграет ему на руку, что он должен был сам заслужить вступление в вожделенную ассоциацию.

Сын, – постарался убедить его отец, – другие адвокаты годами борются за право вступить хоть в какую-либо ассоциаицю. Но часто им не хватает всего их профессионального опыта. Подумай!

Шахар знал, о чем речь. Он был достаточно наслышан об этих узких и закрытых юридических кругах при и без того иерархической коллегии адвокатов, об учреждении и ликвидации их членов, о периодических выборах их председателей, об их участии во всеобщем голосовании на пост главы коллегии адвокатов. Еще, он видел, как непрост был путь других молодых юристов, которым не выпало такого же счастливого билета, как ему. Как много и тяжко трудятся его нанятые адвокаты, не смеющие и мечтать о таком шансе, при том, что он платил им очень хорошо с расчетом всех их социальных условий. Все это заставляло его задуматься о его амбициях.

И все же, он был непреклонен. Не теперь, и не так. Помимо громкой фамилии Села, личного капитала и полезных связей, ему нужно было создать себе собственное имя. В самом широком смысле слова. Чтоб вступление в ассоциацию было связанно не с бывшим положением его родителей, а с его личными заслугами.

Все это возвращало его к не вызывающей энтузиазма мысли, что он завис в своей работе. Застрял на текущей бумажной рутине. Правда, вместе с наследованием родительской конторы, шансы на то, что ему попадется хоть какое-то громкое уголовное дело, возрастали. Ну, а дальше все будет в его руках.

А еще, Шахара не отпускало чувство, что все эти попытки заставить его уже сейчас возглавить адвокатскую династию Села и протащить в именно в эту ассоциацию, сводились, в итоге, лишь к одному невысказанному ожиданию его родителей. Ожиданию реальных наследников. От него. Вдруг весь этот семейный совет являлся очередной попыткой выведать его планы? Как будто бы ему и так не хватало его нагрузки!

Будучи человеком умным, Шахар отлично понимал, что все его попытки оградить его личную жизнь от профессиональной не выдержат испытания временем. И ему очень не хотелось ощущать себя в кругу самых близких ему людей загнанным зверем. Размышляя об этом, он даже злился на выпавшую на его долю сомнительную привилегию – быть единственным сыном и преемником двух столь успешных и влиятельных карьеристов, предписавших и обеспечивших его будущее. Судьбы наследных принцев принадлежат им лишь отчасти. Шахар очень опасался попасть в ловушку не только своего адвокатского, но и мужского престижа.

Неудивительно, что он был как выжатый лимон. Та единственная, с кем он безоговорочно связал бы свою судьбу, была Галь. Он вернулся бы к ней, даже если бы она была женщиной без имени и положения. Даже помня ее историю. И, конечно, свою роль в ее истории.

Но она до сих пор не ответила на его сообщение! Сообщение, которое сто процентов получила. Значит, уже и не ответит.

Конечно, он большой дурак. И трус. Ему надо было не эсэмэски набирать, а просто позвонить ей. Не ждать у моря погоды, а вновь услышать ее голос, и по голосу понять ее намеренья. Через него прошли десятки клиентов с самыми разнообразными проблемами, в том числе личного характера. Уж он наверняка разобрался бы в ее тоне, в ее ответах, и даже в ее молчании в трубку. Только это молчание Галь Лахав было не неловким молчанием застигнутой врасплох женщины. Это было высокомерное, унизительное молчание холодной статуи. Что ж, он достаточно унижен. От этого ему лишь больнее.

В связи с этим, запланированное барбекю у Шели и Хена представлялось Шахару тягостным испытанием. Конечно, он на него придет. Ради товарищей. Ради данного им обещания. Но, главным образом, ради нее. Повстречаться с ней еще раз, чтоб убедиться в своем выводе и оставить в покое. Кто знает, возможно, эта их, наверняка последняя, встреча поможет ему освободиться, наконец, от ее образа, и открыться другим женщинам, то и дело приходящим в его жизнь.

Все эти его переживания остались невысказанными. Этим вечером, на семейном совете, Шахар Села придерживался профессиональной твердости и расчетливости. Лишь когда совет подошел к концу, он позволил себе расслабиться и вновь почувствовать себя подростком в родительском доме.

Оставайся ночевать у нас, сынок, – точно читая его мысли, предложила Орит Села, обнимая его за шею. – Поздно уже.

Спасибо, мама, – отозвался молодой мужчина, обнимая ее в ответ. – Я так и сделаю.

Он зашел в кухню, чтобы чего-то перекусить. Орит пошла туда за ним.

Кажется, у тебя недавно была какая-то встреча с одноклассниками? – осторожно задала она наводящий вопрос.

Да, а что? – быстро ответил напрягшийся Шахар.

Извини, если я вмешиваюсь не в свое дело, сын, но на прошлой неделе у меня был случай, о котором я хочу тебе рассказать… Даже не знаю, как начать…

Скажи все по порядку, – подсказал ей Шахар, весь превратившийся в слух.

Значит, по порядку. У отца подскочило давление. Он принял таблетку и лег спать рано. Я тоже хотела лечь, но мне, почему-то, не спалось. Я завершила взятую на дом работу и, как сейчас, вышла в кухню за минеральной водой. После того, как я уже выпила свой стакан, я случайно посмотрела в окно, и увидела, что под ним кто-то стоит. Я подошла поближе, чтоб рассмотреть, и мне показалось… а, может, и не показалось…

Что? – в нетерпении бросил Шахар.

Что это та самая девушка, с которой ты встречался в школе. Галь.

У Шахара упало сердце.

Ну, и?… – проговорил он, всеми силами изображая равнодушие.

Через минуту ее и след простыл, – заключила Орит. – Я выглянула в окно еще раз – никого. Ну, и я пошла в постель.

Шахар отвернулся, чтоб подавить вздох. Он отправил Галь сообщение более недели назад. По срокам все совпадало.

Мама, ты уверена, что это была именно она? – робко переспросил он.

Я ни в чем не уверена, Шахар. Было темно. Я была очень уставшей. Не лови меня на слове!

Ты можешь указать мне место, где она стояла?

Орит Села подвела его к окну и указала примерно то место, где ее взгляд пересекся со взглядом Галь. Действительно, с того места можно было с легкостью исчезнуть, шагнув в крытую террасу блока пентхаузов. Видимо, Галь так и сделала.

А… она приходила на вашу встречу? – поинтересовалась Орит Села.

Нет, ее там не было, – машинально солгал Шахар. – Мне сказали, она за границей.

Жаль, – вздохнула Орит.

Жаль. Это «жаль» намекало ему на то, что, в глазах его матери, его выбор был заведомо одобрен.

Спокойной ночи, мама, – сказал он, закрывая эту тему. – У всех нас был трудный вечер, а завтра мне рано утром в контору.

Орит Села поцеловала своего сына в щеку и ушла к себе в спальню. Напоследок она добавила:

Ты бы, все-таки, подумал о предложении отца насчет ассоциации. Понимаю твое желание доказать нам свою самостоятельность и независимость, но, поверь, ты уже всем все давно доказал. Ты достоин. Мы не зря готовили тебя с самого детства.

Шахар пообещал подумать, хотя, на самом деле, его душа была уже занята другим. Ему, почему-то, вспомнилось его школьное эссе. Эссе, с которого все началось. Эссе, запрятанное где-то в этом доме. Если Галь, действительно, ходила под его бывшими окнами, значит, с ней была еще надежда. Имеет ли он право, после всего, становиться на те же самые грабли, если так сильно желает ее?

Впрочем, насколько он понял, Галь Лахав уже тоже не та инфантильная девочка. Она – личность, обеспеченная и занятая не меньше, а, может, даже и больше, чем он. Теперь они ровня. И, наверное, смогут договориться.

Однако, как же далеко он забежал вперед! Прежде всего, надо было выяснить отношения с Галь. А это случится не раньше, чем на барбекю у друзей. Теперь, он станет его ждать не как обязаловку, а с нетерпением. Как когда-то в школе ждал вечеринок и других мероприятий их выпуска, во время которых между ними шестью происходили самые непредсказуемые вещи.

Бутерброд, который мужчина себе приготовил, уже не лез ему в горло. С большим усилием он заставил себя поесть. Зря он согласился заночевать в доме родителей! Ему надо было к себе, в свою холостяцкую берлогу, в его спокойное личное пространство. Совещание совещанием, но, как только оно закончилось, жизнь и чувства вновь вломились в его сердце. А среди этих стен, где перед ним одна за другой восставали сейчас картины из прошлого, чувства были удесятеренными. Господин адвокат, наследник юридической империи Шахар Села, действительно, ощущал себя беспомощным подростком. И все – из-за призрака этой женщины.

С этим призраком он засыпал на своей давно остывшей от тепла его тела юношеской постели. Этот призрак он крепко любил в своем сне. А, когда проснулся, то обнаружил, что постель его была мокрой. От слез? От пота? Или от другой, интимной, влаги? Той, из которой производятся на свет наследники…

Глава 9: КАЗНИТЬ НЕЛЬЗЯ ПОМИЛОВАТЬ

Назначенное барбекю состоялось в субботу днем. Это была одна из суббот перед началом нового учебного года, когда, в предвкушении возвращения своих отпрысков в школы и садики, взрослые стремятся отдохнуть от нагрузки, связанной с летними каникулами, и расслабиться по полной программе. Во всяком случае, так ощущали себя Хен и Шели, организовавшие мероприятие в кругу самых близких школьных друзей по высшему разряду.

Еще утром Хен сам отвез Рони, Бара и Бена к своим родителям, собиравшимся повести их в кино и в детский парк развлечений. За время его отсутствия, Шели приготовила закуски и салаты к столу, накрытому во дворе их дома прямо на газоне. Замаринованное мясо в очень больших количествах уже ждало в холодильнике. Алкогольные и легкие напитки также охлаждались там.

Вернувшийся от родителей Хен извлек с дворового склада мангал, все необходимое для мангала, две упаковки углей, а также пластмассовые стулья, хранящиеся там специально для таких мероприятий. У него и у Шели была большая, дружная родня, которая время от времени собиралась у них за одним столом. Чаще всего, в теплое время года, на газоне. Также, он взял со склада кальян, который любил курить в хороших компаниях.

Все было готово и расставлено очень быстро. Сказывались армейская сноровка хозяина дома, и многолетний опыт гостеприимства его жены.

Перед приходом гостей, в отсутствие ребятишек, обычно вертящихся под ногами, супруги занялись страстной любовью прямо на диване в зале, лишь прикрыв стеклянную дверь шторой. Оба чувствовали себя подростками. Еще бы! Двенадцать лет тому назад они старались уединяться, будь то в доме Шели или в доме Хена, когда там не было их пап и мам. А сегодня они улучили момент, когда дома не было их малолетних детей! И они успели насладиться друг другом, искупаться и одеться до того, как скрип колес на уличной парковке оповестил их о прибытии приглашенных.

Первым был Ран Декель. Он привез с собою целый ящик пива, вдобавок ко всему спиртному, которое уже было закуплено хозяевами.

Следом за ним прикатили Янив и Шири. Пышка Шири несла поднос со сладким, испеченным ею по этому случаю. Янив нес гитару.

Наама и Керен вновь приехали вдвоем. Они тоже принесли кое-какую выпечку. Шели сразу же взяла их на экскурсию по дому, поскольку эти две ни разу не бывали у нее.

В ожидании Шахара, Галь и Одеда с Эйнав, друзья расположились во дворе и откупорили пиво. Весело и непринужденно они обсуждали это лето, все сюрпризы, которое оно им преподнесло, включая самый главный из всех – вечер выпускников. Говорили и о детях, сполна разоривших их за каникулы. Вспоминали себя в том возрасте, когда начало и конец летних каникул являлись для них самыми важными точками временного отсчета. Вновь упомянули «праведника» Авигдора, Эреза и Лирон, отдалившихся от них навсегда.

В этот момент к ним присоединилась Галь. На этот раз без всяких сюрпризов. Все сегодня были одеты по-августовски легко, но она умудрилась даже на барбекю в интимном дружеском кругу явиться в подчеркнуто сексуальном наряде: короткой обтягивающей юбке и майке, завязанной узлом под грудью. Расцеловавшись со всеми присутствующими, особенно с Керен и Наамой, встречу с которыми упустила в «Бар-бильярде», она попросила Шели подойти с ней к ее машине. Шели удивилась, но исполнила ее просьбу.

Вскоре обе вернулись, неся в руках две огромные коробки. В одной был подарок для Рони, в другой – для мальчишек. Увидевший это Хен возмутился и сказал, что это его надо было попросить занести в дом подарки. Но две сильные женщины, подруги не-разлей-вода, убедили его, что им не было тяжело.

Как и в «Бар-бильярде», Галь сразу же привлекла к себе всеобщее внимание, и держалась со всеми приветливо и дружелюбно. Расспросила друзей об их делах. Наама с гордостью показала ей на своем смартфоне фотографии ее сынишки, и Галь расхвалила очаровательного малыша. Шири тоже не удержалась от того, чтоб показать последние снимки своего малого.

Незамужняя Керен, взирая на ажиотаж своих приятельниц, скромно упомянула и о своем детище – недавно разработанном ею чипе для одной известной фирмы. Все женщины рассмеялись.

На этой задорной ноте в калитку проскользнули Одед и Эйнав. Своего мужа Эйнав держала, как и на вечере выпускников, за руку, и поздоровалась со всеми с немного натянутой улыбкой. Одед же, едва войдя и увидев Галь, перемигнулся с ней, словно условившись не выдавать их общий секрет. А та, словно ни в чем ни бывало, подошла поприветствовать его, и поцеловалась с Эйнав Гоэль, едва соприкасаясь щеками.

Эта пара решила отблагодарить гостеприимных хозяев за радушный прием наличными деньгами. Судя по всему, эта идея принадлежала расчетливой Эйнав. По Одеду было видно, что он предпочел бы подарить своим дорогим друзьям нечто более личное.

Последний явился Шахар. Извинившись за задержку, он тепло обнялся с Шели и Хеном, и вручил им и свою благодарность: два ваучера в шикарный СПА. Затем он, также тепло, поздоровался со всеми, включая Галь, которую хотел обнять.

Но женщина по-деловому подала ему для пожатия руку и нарочито холодно произнесла:

Ну, привет!

Покоробленный Шахар механически ответил на ее рукопожатие, не зная, как к нему отнестись. Он посмотрел на ее прикид, на ее непринужденное поведение с другими, и все это не вязалось в его голове с ее жестом и тоном. После того, что рассказала ему его мама, он ожидал от Галь большей готовности к сближению. А она все еще держала от него дистанцию. От него одного!

Одед тоже на это посмотрел и подумал, что правильно поступил, взяв с собою Эйнав. Хоть ей наверняка будет здесь не особо комфортно.

Ребята, групповое фото! – вскричал Хен, пристраивая свой смартфон на палку для селфи. – Давайте, давайте, пока мы еще трезвые!

Одиннадцать физиономий, столпившись, одновременно посмотрели в объектив, и на мгновение застыли, улыбаясь. Некоторые из мужчин воздели вверх свои бутылки с пивом. Спустя мгновение этот кадр был поднят в группу, созданную Янивом.

Да уж, двенадцать лет назад было куда сложнее, – усмехнулся Хен, рассматривая удачный снимок в своем смартфоне. – Тогда, чтоб самому попасть в общий кадр, нужно было искать, кому бы доверить фотоаппарат. Вообще, что это были за фотоаппараты! Мыльницы! С ними приходилось ждать, пока закончится пленка, идти в ателье распечатывать негативы, размещать все в фотоальбомах. А сейчас, один щелчок – и готово! И распечатывать не нужно. Так ли, Галь?

Не напоминай мне о тех временах! – громко воскликнула та. – Не хочу думать о том, что было раньше. Есть «здесь и сейчас».

Я спрашиваю тебя, как специалиста! – быстро оговорился Хен.

Представь себе, я все еще пользуюсь старыми техниками фотографирования, – немного резко ответила Галь. – А еще, могу сказать, что все эти мгновенные съемки через телефон предназначенны для обывателей. Не для профессионалов. Знал бы ты, из чего состоит моя рабочая аппаратура!

А сама ты еще снимаешься? – полюбопытствовала Наама. – В смысле, у профессионалов?

Нет, только у обывателей, – сыронизировала Галь.

С этими словами она метнула пронзительный взгляд, в котором зажглась издевка, на стоявшего рядом Шахара. Мужчина так же пронзительно смотрел на нее, ничего не говоря и пытаясь понять, чего она добивается. А она проскользнула мимо него, демонстративно вильнув бедрами.

Эй, вы оба, не заводитесь! – подала голос Шели. – Хен, лучше бы ты, наконец, приготовил нам мясо!

Ты права, – заметил ее муж, и направился к мангалу, чтоб разжечь его.

Шахар, Ран и Янив присоединились к нему. Ран и Янив запалили сигареты, и предложили закурить и Хену. Тот имел очень комичный вид, держа в одной руке опахало, во второй – пиво, а в зубах – сигарету. Янив поспешил запечатлеть его таким.

Одед, поколебавшись, все же оставил Эйнав одну, и так же подошел к мангалу, к друзьям. Оттуда он время от времени озирался на расположившуюся вокруг стола женскую компанию, и сложно было сказать, на кого он поглядывал больше: на свою спутницу, или на Галь. Последняя же почти непрерывно переглядывалась с Шахаром. Причем, она смотрела на него с тем же вызывающим блеском в глазах, а он – пытаясь контролировать свои эмоции.

Проголодавшаяся Шири уже положила в свою тарелку несколько салатов и принялась за еду. Так же поступила и Керен. Наама мелкими глотками потягивала кока-колу. Шели взяла сигарету и приложилась к пиву, как и сидящая рядом с ней Галь. Эйнав держалась в стороне.

Идем к нам! – позвала Эйнав Керен, подвигая ей стул.

Эйнав, недовольно смотря на то, как Одед колдовал над огнем вместе с другими мужиками, вновь растянула губы в улыбке и подсела к его одноклассницам.

Познакомимся поближе? – предложила ей Керен.

Что вы хотите узнать? – напряженно спросила Эйнав.

Ты говорила, что работаешь в ипотечном банке. Я хотела бы узнать об условиях, на которых сегодня можно взять ипотеку, – перехватила инициативу Шели, зная уже, как и все, со слов Одеда, о замкнутом характере его жены, и полагая, что таким образом сможет разговорить ее.

А… разве вы собираетесь переезжать? – уточнила попавшаяся на ее крючок Эйнав.

Нет, но мы думали вложить средства в еще одно жилье, с тем, чтобы в будущем выгодней его продать и разделить деньги между нашими детьми.

Интересно! – протянула оживившаяся Эйнав. – Мы с Одедом как раз собираемся покупать квартиру. Я добилась для нас льготной ипотеки. Ну, смотрите…

И она, с видом знатока, обстоятельно рассказала им о самых выгодных ипотечных программах своего банка.

Гостеприимная хозяйка, радуясь тому, что удачно нашла к ней подход, курила и слушала с заинтересованным лицом, время от времени кивая и задавая наводящие вопросы. Наама, Керен и Шири вторили ей.

Эйнав сама не заметила, как, между делом, выдала некоторую информацию о своем браке с Одедом. Например, то, что они познакомились в банке. Что он мало интересуется экономической стороной их совместной жизни, но при этом хорошо помогает по дому.

Тебе очень повезло с мужем, – ободрила ее Шели. – Наш Одед – особый человек. Выйти замуж за такого человека – лучше, чем выиграть в лотерею.

Эйнав заулыбалась, а школьные подруги закивали все, как одна.

Думаю, нам всем повезло с мужьями, – продолжила тему Шири. – Причем, так получилось, что все наши мужья учились с нами в одном классе.

Нет, не все! – запротестовала Наама. – Мой муж не из нашей школы, а из больницы. К тому же, он старше меня.

Мне нечего к этому добавить, – со смехом сказала Керен. – Я еще не замужем.

И я, – обронила Галь.

Ей становилось все ясней и ясней, почему Одед предпочел остаться на творческом вечере местной богемы до самого его окончания, вместо того, чтоб идти домой, к жене. В ее мозгу промелькнула мысль, что лучше бы Одед женился на Офире. Офира была своя. А эта, которую она видит сейчас впервые, к сожалению, никогда не станет близкой им. Им, осколкам всего их класса.

Впрочем, какое ей было дело до них с Одедом? Ведь ей важней разобраться с Шахаром. Шахар вновь проявляет в ней заинтересованность. А она, как и прежде, отшивает его. Однако, она не могла сопротивляться своей самой по себе возникшей игре с ним. После всех ее нервов, связанных с его эсэмэской, и решения пустить вещи на самотек, она снова ударилась по отношению к нему во все тяжкие.

Острый запах жареного мяса, и громкие мужские голоса отвлекли одноклассниц от знакомства с женой Одеда.

Прошу к столу! – крикнул Хен, несший в руках огромное блюдо, на котором сочился соком дымящийся шашлык. – Индюшатина высшей марки. Шели сама мариновала.

Я уже съел один кусок, – признался Ран Декель. – Целую твои ручки, Шели! Они у тебя просто золотые!

И он действительно поцеловал хозяйку дома в тыльную сторону ее ладони.

Скоро подоспеют говяжьи отбивные! – возвестил Хен. – А еще есть крылышки в медово-горчичном соусе.

Боюсь, мы столько не одолеем! – расхохоталась Шири.

Одолеешь, – заверил ее Янив. – Аппетит приходит во время еды.

Я сама еще не пробовала своего мяса, честное слово! – заявила Шели, беря один шампур. – Но доверяю оценке Рана. Он – знаток!

Я знаток горячего мяса и горячих женщин, – подтвердил тот. – Таких, как наша Галь.

Ты на что-то намекаешь? – поддела его та.

Нет, просто выражаю свое восхищение тем, как ты выглядишь.

Галь задорно хихикнула и снова вильнула бедрами.

Шахар все это видел и слышал. Ему вспомнилась фраза, часто употребляемая на юрфаке в качестве судейского фольклора: «казнить нельзя помиловать, поставьте запятую». Где он поставит запятую по отношению к этой стерве? Что касается Рана, то ему стоило бы вспомнить, как этой стерве удалось испортить ему день рождения в «Подвале» таким же самым поведением. Если Ран забыл об этом, то он – нет.

Блюдо с шашлыком быстро опустело. Хен снова побежал к мангалу, чтобы проверить говядину и подготовить к жарке крылышки. На этот раз с ним пошел один Шахар, которому было невмоготу находиться рядом с Галь. Одед и Янив уже сидели со своими женами, а Ран беседовал с Керен и Наамой.

Галь, воспользовавшись всеобщим движением, коснулась плеча Шели и вполголоса спросила:

Вы действительно собрались покупать второе жилье?

Нет, конечно! – прыснула ее подруга. – Может быть, в будущем, но не сейчас.

Тогда зачем ты интересовалась у Эйнав ипотекой?

Надо же было хоть как-нибудь расшевелить эту мымру! – понизив голос еще больше сказала Шели. – И что Одед в ней нашел? – озвучила она ее же мысль.

Да уж! – усмехнулась Галь.

Ну, а ты, что? – протянула Шели, поведя головой в сторону Шахара. – Вижу, вы словно на ножах.

Галь пожала плечами и не отреагировала. Шели попросила ее быть осторожной, и примкнула к другим гостям.

Наконец, когда все мясо было зажарено, и все без исключения заняли свои места за столом, Хен предложил выпить за их новую встречу.

Да ведь уже перепились все, пока ты занимался мясом! – воскликнул Янив.

Я в этом не участвовал, – парировал Хен, поднимаясь и беря свою бутылку. – Дорогие мои, за встречу. Мы с Шели очень долго ждали этого события, очень готовились к нему, и очень рады принимать вас у себя. Надеюсь, наша традиция встречаться и проводить вместе время, после двенадцатилетнего перерыва, продолжится. Угощайтесь, здесь все для вас!

Спасибо! Вы оба – такие молодцы! – от всей души поблагодарила их Шири.

Друзья выпили и приложились к еде. Некоторое время они вели между собой застольные беседы, и то и дело просили передать друг другу то или иное блюдо. Широкий тент защищал их от жаркого солнца, а алкогольные напитки, наряду с прохладительными, развязывали им языки.

Они вспоминали школьные будни, обсуждали современную молодежь, делились новостями о работе и личными успехами. Шахар решил ничего не рассказывать о своем вероятном вступлении в ассоциацию адвокатов, нотариусов и юристов, но поведал о кое-каких своих удачно завершенных делах. Янив похвастался контрактом, который заключил с одним из самых дорогих подрядчиков в стране. Керен еще раз упомянула о своем чипе, а Ран сообщил, что его назначили главой команды, создающей программу базы данных для крупных корпораций.

Было видно, что Эйнав, как ни старалась, не могла влиться в разговор и явно скучала, в то время как Одед, напротив, ощущал себя комфортно, хотя ему и было нечем похвалиться. О своем дебюте на творческом вечере он по-прежнему предпочитал не говорить. Галь, пригласившая всех на свою скорую выставку, о которой уже объявила на том же вечере, улавливала его желание, и не выдавала его. Оба они время от времени обменивались дружескими улыбками и дежурными фразами.

Шахар, попытавшийся дать Галь последний шанс, использовал ее приглашение и спросил, может ли он приобрести у нее входной билет на эту выставку. Однако женщина, снова став на мгновение холодной, сухо заметила, сверкнув глазами, что билетами занимается выставочный зал, а не она.

После ее ответа, Шахар, готовый уже к любому ее хамству, понял, что лучше ему больше к ней сегодня не обращаться, чтобы не испортить себе настроение. Недостойная дура! Гляди-ка, к Одеду, женатому Одеду, она проявляет больше симпатии и внимания, чем к нему. Хватит! Что было – то было, назад не вернуть…

Сидим, как взрослые, – лукаво и лаконично изрекла Керен.

Как взрослые? – воскликнул Ран Декель. – Как взрослые мы посидели в «Бар-бильярде». То бишь, «Подвале». А сейчас мы сидим, как подростки.

Это точно! – поддержал его Хен. – Я словно помолодел лет на двадцать. Не на двенадцать, а на все двадцать.

Что ты такое говоришь? Да сколько нам было двадцать лет назад? – возразил ему Шахар. – Десять! Дремучее детство! Лучше скажи, на пятнадцать.

Да, ты прав. Тогда мы уже хотя бы были все знакомы, – поддакнула Шели, положившая свои голые ноги на колени своего мужа.

И только начинали заниматься тем, о чем вспоминали сейчас, – вставил Одед, легко обнимая Эйнав за плечи, дабы не дать ей почувствовать себя совсем одинокой.

Ну, ты – это ты. Я же к пятнадцати годам уже занимался почти всем, – добродушно ответил Хен. – Мы с тобой часто говорили об этом в школе.

Кстати о школе, – вдруг громко сказала Галь. – На самом деле, за нашим столом не хватает еще одного очень значимого для нас человека, также тепло принимавшего нас у себя перед выпускным. Я говорю о Дане Лев.

О, Дана! – последовал общий восторженный возглас.

Кто это? – тихо спросила у мужа Эйнав.

Наша классная, – нетерпеливо ответил ей Одед, чье лицо озарилось, и обратился к Галь: – Разве вы общаетесь?

Конечно! – подтвердила Галь. – Мы только недавно встречались. Мне очень хотелось, чтобы Дана сегодня была вместе с нами.

И что?

К сожалению, она не смогла, но передала вам через меня свое обращение.

С этими словами Галь попросила тишины и включила микрофон на своем смартфоне.

Голос их старшей подруги, их гуру, зазвучал из смартфона:

«Мои дорогие ученики!.. Могу ли я еще так называть вас? Думаю, что могу, так как обучение в нашей жизни имеет свойство никогда не прекращаться. Итак, дорогие мои ученики! В день, когда вы соберетесь на дружескую вечеринку, меня с вами не будет по причине симпозиума, в котором я принимаю участие. Однако я все равно передаю вам через Галь мое послание, которое специально записала для вас накануне. Как мне кажется, в этом есть некий символизм. Ведь теперь вы – сами по себе, а я – сама по себе.

Ни для кого из вас не секрет, что я не осталась работать в нашей школе. И – Слава Богу. Сегодня я – профессор литературы в университете. Мне удалось доказать себе самой, что истинная свобода роста начинается тогда, когда личность выходит за рамки. Наша школа ставила нам с вами очень много рамок. Сейчас вы уже достаточно взрослые для того, чтобы осознать это. Говорят, что там, снаружи, холодно, и это правда. Но и самые красивые стены со стеклянным потолком не согревают.

Минувшие двенадцать лет были для меня сложными, но захватывающими. Будучи в почтенном возрасте, мне пришлось вырасти по-настоящему. В плане духа, конечно. Моя жизнь изменилась до неузнаваемости. Я уверена, что многое из того, что мне пришлось преодолеть, просочилось и в мою преподавательскую деятельность. Но при каждой моей встрече со студентами, при каждом моем ответе на их вопросы, комментарии, возражения, я вновь и вновь вспоминаю, почему много лет назад выбрала для себя эту профессию, которой остаюсь верна по сей день.

Я не имею никакого представления о том, как вы теперь выглядите и чем занимаетесь. Кроме одной Галь. С ней мы постоянно поддерживаем связь. Тем не менее, мне хочется верить, что вы сумели почерпнуть от меня за то время, что я была вашим классным руководителем, все самое лучшее, и сделали правильные выборы профессии, партнера, места проживания. Я говорю «выборы», так как выбор никогда не бывает единичен. На протяжении всей жизни вам придется неоднократно выбирать, идти различными дорогами, и держать ответ за каждый сделанный вами выбор. Желаю вам зайти настолько далеко, насколько вы способны! Но прошу, не забывайте о том, с чего вы начинали свой путь.

Как я уже сказала, я преподаю на факультете литературы в нашем городском университете. Там вы всегда можете меня встретить, особенно в часы приема. Буду рада общению с вами, и надеюсь, что взаимно. Для меня, вы навсегда останетесь моими ребятами. Дай Бог, чтобы вы и друг для друга оставались близкими людьми на долгие годы. Счастья вам!

Ваша Дана Лев».

Воцарилась тишина. Образ их последней и легендарной классной руководительницы словно пронесся перед глазами собравшихся вместе одноклассников, и действительно заставил их ощутить себя школьниками. Вроде бы, все они уже стали взрослыми. И, тем не менее, в глубине их душ, им все еще был необходим наставник. Особенно остро ощутил это Одед, которому пришло на ум, что зря он не прислушался к Офире и упустил свою возможность окончить литературный факультет вместо библиотекарского. Хотя, наверное, еще не все было потеряно.

Эх, Дана, Дана! – протянул Шахар. – Верная себе и своему стилю до конца. Она – одна из самых отчаянных и выдающихся людей, каких мне пришлось повстречать.

А что в ней отчаянного? – попросила уточнить Эйнав Гоэль.

Я тебе дома расскажу, – заверил ее Одед.

Вопрос Эйнав был довольно бестактен, но, поскольку она была здесь новенькой, одноклассники не придали ему значения.

Галь, ты нам ничего не говорила о ней в «Бар-бильярде»! – укоризненно заметила Шири, и спросила: – Как же вы сохранили связь все эти годы?

Так же, как я сохранила ее с Шели, – резонно, с улыбкой, ответила Галь. – И, конечно же, с Хеном. Судьба.

Хочешь сказать, что вы общаетесь, как подруги-ровесницы? – допытывалась Шири. – При том, что она, наверняка, занята под завязку, а ты – постоянно в разъездах?

Ну, общаться можно при любых условиях и обстоятельствах, если это общение искреннее, – высказала свою точку зрения Галь. – А на вопрос о нашей дружбе отвечу так: теперь мы с Даной – просто женщины.

Она все еще одинока? – продолжала интересоваться Шири.

Она одна, но это вовсе не значит, что одинока. Мы и в этом с ней похожи.

При этих словах Галь вновь послала один из своих едких взглядов на Шахара, которому кровь бросилась в лицо. На что эта безбашенная девчонка намекает?

Передай ей привет! – завершая эту тему, сказала Шири.

Обязательно передам, – пообещала Галь. – Пить хочу, – томно произнесла она после паузы.

Черный кофе? – спросил оживившийся Хен, обводя глазами друзей.

Да, да! – раздались голоса.

Хен зашел в дом, откуда через несколько минут вышел с кофейным набором, и принялся варить кофе прямо на газоне. Шели, тем временем, освободила стол для сладкого. Шири, Керен и Наама, не без гордости, выставили каждая свою выпечку.

Дневной жар уже сменился послеполуденным. Поднялась влажность. От дома четы Шломи поползла на собравшихся широкая тень. Но никто еще не собирался уходить. Напротив, как раз настало время для кальяна. Витиеватая трубка пошла по широкому кругу, и расслабившиеся друзья, пуская ароматный дым и потягивая крепкий кофе, заслушались Янива, который, взяв гитару, исполнил несколько популярных песен, подхваченных всеми.

А говорил, что уже не играешь! – подколол его Ран Декель.

Сегодня исключительный случай, – улыбнулся Янив, и сыграл еще одну песню, на этот раз непристойную.

Эту песню он исполнил соло, но его поддержали смехом и хлопками. Вслед за ней он перешел на похабные куплеты, которые были популярными во время его армейской службы. Хен, конечно, эти куплеты знал, и поэтому на этот раз они спели дуэтом.

Хен, ради Бога, не позорь свой мундир! – вскрикнула Галь. – У соседских домов есть уши!

Сегодня я гуляю, – пьяным голосом бросил тот.

Солдат гуляет, а служба идет! – залихватски прибавил Ран Декель.

Галь поднялась, нарочито и нахально вынула у него из рук трубку кальяна, сделала глубокую затяжку, медленно выпустила дым, и, подчеркнуто резко виляя бедрами, зашла за дом. Отдаляясь от группы школьных друзей, она прошла вплотную к Шахару, которого, вроде как случайно, задела, почти пнула, ногой.

Хен, я могу воспользоваться вашим туалетом? – спросил напряженный Шахар, когда она исчезла из виду.

Конечно! Направо по коридору, – последовал мгновенный ответ.

Ни у кого из оставшихся возле стола не возникло сомнений, для чего Шахару вдруг понадобился туалет. Даже для Эйнав Гоэль, которой надоело чувствовать себя оторванной от происходящего и мучиться царящей за столом, несмотря на подчеркнуто веселую атмосферу, недосказанностью.

Пока эти двое отсутствуют, не мог бы кто-нибудь из вас объяснить мне вкратце, что между ними происходит? – обратилась она ко всем.

Ее очередная бестактность прозвучала как гром среди ясного неба. Даже если бы сейчас здесь приземлился марсианин, он не смог бы сформулировать увиденное более точно и безжалостно.

Одноклассники осеклись, и стали неловко переглядываться. Веселью был положен конец.

А разве Одед ничего тебе не рассказал? – понижая голос, протянула Шели.

Нет, – чистосердечно сказала Эйнав.

Все взгляды недоуменно устремились теперь на Одеда. А он, залившись краской по самую шею, поспешно извинился перед друзьями, крепко схватил жену за руку и быстро отвел далеко в сторону, к самому дому.

Эйнав, у тебя есть мозги? – упрекнул он ее, держа за плечи. – Как ты смеешь задавать такие вопросы незнакомым людям? Какое тебе дело? Нас с тобой пригласили на барбекю. Веди себя соответственно!

Но Эйнав нетерпимо ответила мужу:

Послушай, Одед, за кого ты меня принимаешь? Я не дура! Для чего ты меня сюда привел? Разве ты не видишь, что я здесь – посторонняя? Ты не познакомил меня со своими друзьями как следует, ничего не рассказал мне о них, и, после всего, думаешь, я буду скромно сидеть в стороне, читать твоим одноклассницам лекции по ипотеке, и ждать, что ты просветишь меня задним числом? Если так, то, пожалуй, мне лучше сейчас же уехать домой. Оставайся!

Одед глубоко вздохнул, и сам не знал, чего в его вздохе было больше: сожаления или облегчения. Он и сам изрядно промаялся всю вечеринку, наблюдая за тем, как его вечная возлюбленная и его бывший друг-соперник никак не могли перескочить через разделяющую их пропасть. Фактически, они прятались друг от друга за масками двух чужих. Измаялся он также от необходимости уделять внимание Эйнав, вместо того, чтобы всецело отдаваться общению с ребятами. И все же, ему было проще замять назревающий скандал, удовлетворив любопытство своей нелюдимой и негибкой в общении жены:

Вот в двух словах, если ты того хочешь: Галь и Шахар – это давние любовники, которых в классе называли «звездной парой». Однажды Шахар изменил ей с ее наилучшей подругой. Не Шели. Другой, которой с нами нет. Галь об этом узнала, и с нею случился ужасный срыв, от которого она очень долго оправлялась. Впоследствии, Шахар расстался с той ее подругой и пожелал вернуться к ней, но она его отвергла, причем, отвергла очень жестко. Вот и все.

Сразу, что ли, сказать не мог? – пожурила его Эйнав, смягчаясь. – Совершенно понятно: она ищет способ ему отомстить, и все вы, по умолчанию, соглашаетесь с ее отъявленным поведением. Для чего делать из этого тайну?

Для нас это отнюдь не тайна, – возразил ей Одед. – А тебе, все равно, не пристало совать нос в чужие дела.

Твои дела – мои дела, – парировала та. – Впрочем, именно об этом мы и поговорим дома.

И она первая развернулась и зашагала обратно по направлению к столу. А оконфуженный Одед, пошедший за нею следом, не обратил никакого внимания на Шахара, который, выйдя из туалета, стоял немного в глубине зала за отодвинутой до конца, но прикрытой шторой, стеклянной дверью, и слышал весь их разговор.

У мужчины возникло такое чувство, что его втоптали в грязь и прошлись по нему ногами. Его, наследника известной адвокатской конторы Села! Его, потенциального кандидата в ассоциацию адвокатов, нотариусов и юристов! Его, уважаемого профессионала своего дела, обеспеченного, влиятельного, хорошо выглядящего, пришедшего сюда без понтов, в удобной летней одежде, ради времяпрепровождения с друзьями и надежды примириться с той, что, по словам его мамы, недавно бродила у них под окном, той, во имя лечения которой его семья сделала самый значительный денежный вклад. Какая напрасная, жалкая, беспомощная надежда! Жена Одеда задала совершенно правильный вопрос, и сделала из него совершенно правильный вывод. Да еще и уличила их всех в лицемерии, так же, как когда-то – шпана в их классе. А он – дурак! Всегда им был, несмотря на его положение и возможности.

Все мускулы Шахара вновь напряглись, жилы вздулись, кровь бешено застучала в висках. Он стал подобен раздраженному быку, которого загнали в угол, и который приготовился нанести свой смертоносный удар. Эта женщина обязательно ответит за свое «отъявленное» поведение с ним, или он – не Шахар Села. Втянув голову в плечи, он быстро прошел на другую сторону дома, и вышел через заднюю дверь туда, куда, предположительно, удалилась Галь.

Она, действительно, сидела там, недалеко от крытого гаража, где были припаркованы машины хозяев, и купалась в лучах заходящего за крыши других домов солнца. Лицо ее, озаренное красным отблеском, не было уже ни язвительным, ни надменным. Это было задумчивое лицо юной девушки. Такой, какой он познал ее в первый раз. Но сейчас ему было не до сентиментальности.

Он стремглав подошел к ней и встряхнул за полуголые плечи. Ошеломленная, она взглянула на него в упор.

Скажи мне, что ты себе позволяешь? – зарычал он, приблизив к ней свое перекошенное от злости лицо вплотную. – Почему обращаешься со мной хуже, чем с тряпкой?

Галь сжала губы и попыталась высвободиться из железных объятий разъяренного мужчины. В ее глазах опять зажглись ехидные огоньки.

Что я тебе такого сделал? – не унимался Шахар. – Чем обидел тебя?

Отвали! – прохрипела Галь, выставляя вперед колено.

Не отвалю! Почему ты проигнорировала мой эсэмэс? Почему шлялась под нашими окнами? Думаешь, тебя там не видели? Видели, еще как! Почему ты издеваешься надо мной?

Кто ты такой, чтоб призывать меня к ответу? – презрительно бросила Галь.

Я – Шахар Села, и этим все сказано.

Очень приятно, Шахар Села! – саркастично хохотнула Галь.

Ее смех и ее реакция ранили Шахара больше, чем все ее сопротивление. Даже в безысходном положении эта насмешница продолжала упорно унижать его достоинство. Он мог бы свернуть ей шею за считанные секунды. «Казнить нельзя помиловать». Где он поставит запятую? А, может быть, лучше не запятую, а сразу точку?

Почему?! Что, разве я для тебя – мальчик для битья? Говори, сука!

Кобель!

Стерва!

Сволочь!

Я тебе покажу, как дразнить меня перед всей компанией!

И что такого ты мне сделаешь? – запальчиво воскликнула женщина.

Ты получишь от меня то, чего ты достойна. То, что получают шлюхи.

С этими словами он прижал ее спиной к стене, почти впечатал в нее, и схватил за подбородок. Галь плюнула ему в лицо.

Улучив мгновение, когда он утирался, Галь рванулась из его объятий. Но он притянул ее обратно за одежду и навалился на нее сзади.

Отпусти, или я заору! – предупредила его Галь, обороняясь из последних сил.

Если бы ты собиралась заорать, то уже заорала бы, – победно фыркнул Шахар. – Я не боюсь пустых угроз.

И, зажав ей, для большей уверенности, рот рукой, он затащил ее в гараж и опрокинул на капот «Субару Форестера» лицом вниз. Через мгновение, вместо его искусанной до крови руки, рот Галь заткнули ее собственные трусы, в то время как юбка валялась уже на полу, рядом с майкой.

* * * *

Вначале была боль – острая, резкая, накатывающая валами. И удушье. Удушье от сжимавших ее властных рук, от навалившегося на нее сзади крупного торса, от невозможности пошевелиться.

Потом стало влажно. Очень влажно. Между ее ног, во рту, в глазах. Влага так и струилась из нее, смешиваясь с капельками пота, ее и того, кто вызвал в ней эту влажность. Его твердый, как камень, член внутри ее тела. Его ладони на ее груди и ягодицах. Его язык на ее шее. Его прерывистое дыхание, обдающее ее забытыми уже запахами. И все так грубо, жестко, мощно, что ей оставалось лишь отдаться этим ощущениям. Ей было так хорошо с этими ощущениями, что она застонала и задрожала всем телом, уповая на то, что их половой акт закончится не скоро.

Потом не стало ничего. И в этом темном «ничего», Галь уловила, как кто-то приглушенно кричал. Лишь спустя несколько мгновений до нее дошло, что она слышала собственный крик.

Ей стало еще более влажно. Шахар кончил в нее. Соки ее тела, смешиваясь с его спермой, текли теперь по ее натертым о капот машины ногам. Скомканные, пропитанные насквозь ее слюной трусы выпали из ее рта на этот капот. Хорошо, хоть капот был чистый, – видимо, Хен хорошо заботился о своем «семейном возе».

На нее нашло бессилие, которое было ни с чем не сравнимо. Разве что с природой, затихающей после бури. С вулканом, остывающим после извержения. В ушах звенело, руки, ноги, спина словно онемели. И, в глухой немоте своей, женщина чувствовала, как душа ее освобождается от оков, как все, что она передумала, перечувствовала за последние недели, вдруг потеряло всякий смысл.

Медленно развернувшись, она встретилась глазами с Шахаром, который стоял перед ней со все еще эрегированным членом, и так же тяжело дышал. Рядом не было никакой ткани или салфетки, которой можно было бы вытереться. Разве что, кроме майки и юбки, в которых она сюда явилась. Шахар молча подал ей ее одежду.

Мысли бешеным роем закружились в голове Галь. Она перестала принимать противозачаточные пилюли сразу после разрыва с Шаем. Ей нужно немедленно принять меры, чтобы не залететь. Вообще, ей нужно как-то выйти из этого дома. Как? Ведь всем все сразу станет понятно при одном лишь взгляде на нее.

Этому мужчине было невдомек, что он, хоть и взял ее силой, доставил ей удовольствие. Такого удовольствия ей давно не доставляли! Однако признать это сейчас вслух она не могла. Пусть Шахар думает, что ему удалось согнуть ее. Но это он должен быть согнут окончательно.

Точно стриптизерша, исполняющая свой танец наоборот, Галь облачилась в свой откровенный, помятый прикид. Немного пригладила волосы. Все это она делала, не отводя взгляда от Шахара. И – спокойно, даже величественно, вновь прошла мимо него, небрежно бросив ему вослед приказным, презрительным тоном:

Застегни ширинку.

Мужчина машинально подчинился ее приказу. Ему даже не пришло в голову остановить ее, чтоб объясниться. Был ли он удовлетворен? Бесспорно, да. Но, в то же время, опустошен. Опустошен до невозможности. Совсем не этого он добивался, и, видимо, не добьётся уже никогда. Запятая, – нет, точка, – в небезызвестной фразе была, наконец, поставлена. Только что он казнил… самого себя. И все свои надежды.

Он простоял в гараже еще достаточно долго, мысленно удивляясь, почему его до сих пор не хватились. В сгущающихся сумерках, как раз под настроение, стоял он, едва касаясь рукой «Субару Форестера», и испытывал жгучий стыд не только перед Галь, но и перед Хеном и Шели, имущество которых осквернил своей животной похотью. А еще, перед покинутыми им одноклассниками. Что ему делать? Выйти ко всем и объявить о своем грехе? Казнить себя еще раз?

Молодому адвокату вспомнились некоторые подробности о реальных преступниках, о которых ему было известно от родителей. Те люди совершили свои преступления в состоянии аффекта, и сразу сделали чистосердечное признание. Таких, по отзывам родителей, было несложно вытащить, либо смягчить их приговор. Однако, исследуя эти факты, Шахар находился всегда на стороне закона. Не обернется ли теперь сам закон против него? Вообще, кто теперь встанет на его сторону?

Раздались шаги, и возле гаража возникла женская фигура. То была Шели, державшая в пальцах сигарету. Увидев застывшего, уставившегося в одну точку Шахара, она участливо спросила его:

Что случилось?

Мужчина обратил к ней свое лицо и хрипло задал встречный вопрос:

Где она?

Ушла, – сказала Шели. – Взяла свою сумочку и, не прощаясь ни с кем, выбежала за калитку.

А все остальные? – продолжал спрашивать Шахар.

Тоже уже ушли. Дома только я и Хен. Скоро нам должны привезти детей. – И, не шибко отвлекаясь, повторила: – Шахар, что произошло?

Я изнасиловал ее, – чистосердечно признался Шахар. После чего опустился на колени, как будто перед исполнением приговора, и, сильно сжав голову руками, произнес: – Шели, я – конченный человек!

Наступило молчание. Шели Ядид, в замужестве Шломи, стояла над ним, делая нервные затяжки, как судья, обдумывающая, где бы поставить запятую в той же фразе. После долгого размышления, она произнесла:

Ты не изнасиловал ее. Она сама этого хотела.

Мужчина нерешительно поднял голову и потрясенно уставился на нее.

Я серьезно. Она добивалась тебя целый день. Жаль, что ты не понял этого, и воспринял ее в штыки.

Шахар Села не верил своим ушам.

Дай ей время, – видя его замешательство, быстро прибавила Шели. – Она вернется. Ведь она тебя очень любит.

При этих ее словах, Шахар Села согнулся до самого пола и застонал. Неужели его помиловали?

Не убивайся ты так! – ободрила его Шели. – Пойдем в дом.

Она помогла своему школьному другу подняться и завела его в дом через заднюю дверь.

Хен, который уже вернул стулья, мангал и кальян на склад, и привел в порядок газон, возился в кухне с грязной кофеваркой. Возле него на полу высился набитый доверху мусорный пакет. При виде приближающихся к нему жены и Шахара, он энергично произнес:

Вижу, разведывательная миссия увенчалась успехом, и объект доставлен в штаб. Дружище Шахар, молодец, что не сбежал. Но, скажу тебе прямо, у вас с Галь просто удивительный талант портить нам с Шели праздники. Хорошо хоть, что на этот раз из дома не пропало ничего ценного.

С этими словами он, оставив кофеварку, достал початую бутылку «Гленливета» и три стопки, и пригласил его присесть на диване в зале, куда они и направились.

Шахар был как в тумане. Он считал себя совершенно недостойным такого отношения к нему после того, что сделал с их общей подругой. Мысль о том, что Галь и вправду любит его, все еще не укладывалась в его голове. Такого не могло быть! Она, которая жестоко отшивала его с того самого вечера в «Бар-бильярде», а сегодня – вообще пробудила в нем зверя, все еще испытывает к нему чувства?

Лишь после того, как налитое ему виски растеклось по его жилам, столбняк его стал понемногу проходить. Он окинул рассеянным взглядом интерьер дома школьных друзей, построивших свое счастье во многом благодаря тому, что стали свидетелями его тогдашнего разрыва с Галь, и понял, что к нему все возвращается.

Ребята что-то говорили… о нас? – осторожно спросил он, так как ни о чем другом, кроме впечатления о своем поступке, думать сейчас не мог.

Нет, – покачал головой Хен. – Но все прекрасно поняли, что вы уединились, чтоб выяснить отношения. Ты трахнул ее? – уточнил он, хотя у него не было в этом никаких сомнений.

Да. Простите меня, – умоляюще протянул Шахар.

Нам не за что тебя прощать, – твердо заметил Хен, и похлопал его по плечу. – Я понимаю тебя, как друг. Хоть как мужчина не согласен с твоим действием.

Эта набитая дура Эйнав, своей беспардонностью, взорвала ситуацию, – вставила Шели. – Но, наверно, все к лучшему. Вы оба должны были вывести ваши отношения из тупика.

Поэтому, я хочу напомнить тебе наш давнишний разговор, – прибавил Хен.

Он придвинулся к Шахару, тряхнул рыжими кудрями, и внушительным тоном заговорил:

Помнишь, я заходил к тебе незадолго до нашего выпускного? Галь тогда только вернулась с лечения. Ты был абсолютно неприкаян и размышлял, как бы к ней подкатиться. Что я тебе сказал в тот день? Ты помнишь?

Помню, – сдавленно проронил Шахар.

То же самое я говорю тебе и сейчас. Иди к ней с открытым забралом и приготовься получать оплеухи. Конечно, если ты серьезен. Если нет, то даже не пытайся.

Шахар выпил еще одну стопку виски и внимательно взглянул на своего боевого одноклассника.

Когда, по-твоему, я должен это сделать?

Прямо сейчас, не откладывая, – постановил тот, и даже пододвинул к нему смартфон. – Не упусти своего шанса.

У меня нет никаких шансов, – не раздумывая, обреченно выпалил Шахар. – Сам посуди. Сначала я променял ее на мое, недоброй памяти, эссе. Потом – предал ее с Лиат. Получил от нее от ворот поворот. Целых двенадцать лет не выходил с ней на связь. Путался с другими бабами. И только что насильственно использовал ее. Какие еще объяснения помогут мне, о каком таком шансе ты говоришь?

Супруги Шломи снисходительно переглянулись.

Выпей еще, – предложила Шели, вновь наполняя его стопку, – и послушай меня.

И она рассказала ему о своей встрече с Галь. О том, в какое смятение повергла ее его невинная эсэмэска. О своем отказе быть посредницей между ними двумя, так как, по ее мнению, им пристало решать свои проблемы самим. О том, как сегодня целый день не спускала с них глаз, и только и ждала, чтобы все, наконец, разрешилось. Ведь Галь просто испытывала его! Она, как женщина, это поняла, но поклялась себе не вмешиваться.