Контуры философии социальных инфекций: роботизация, деперсонализация

Обоснование необходимости издания

трилогии «Философия социальных инфекций»

Как известно, история всегда демонстрировало постоянное продвижение развития человечества в сторону улучшения. Сменяя друг друга, цивилизации оставляли свое неповторимые наследия во всех сферах деятельности, которые становились фундаментом для дальнейшего развития человечества. Сможет ли нынешний социум, в сравнении с прошлыми выступить гарантом прогрессивного развития цивилизации? Дело в том, что великое множеством социальных болезней, которыми человечество сейчас болеет, оставляет ему немного шансов для такого прогрессивного развития. Социальные болезни – это объективные, наблюдаемые и распознаваемые по внешним признакам социально доминированные явления, отражающие дисфункциональное состояние общественных элементов или всего общества в целом. В свое время К.Ясперс писал: «Нельзя постичь природу общества и сопутствующих ему недугов без рассмотрения их сквозь призму существующей в то время исторической изменчивости и обусловленности». Нужно отметить, что одним из авторов специальных исследований по установлению сходства и различия между биологическими и социальными болезнями является И.В.Рывкин (2011). Он утверждает, что социальные болезни – это не только болезни тела (туберкулез, сифилис, гонорея, алкоголизм, наркомания и пр.), но и дефекты общественных отношений (аморализм, авторитаризм, коррупция, криминализм, национализм, геноцид и пр.). «Социальные болезни российского общества – это результат дефектов управления страной», – категорично заявляет он, полагая, что социальные болезни общества и его социальные проблемы – это одно и то же. Такие явления как деполитизация, дегражданизация, ослабление нравственности, рост гражданских правонарушений, ксенофобии, национальной нетерпимости, отчуждения населения от актуальных проблем страны – вот те социальные болезни, составляющие «социальный рельеф» российского общества переходного периода», – пишет автор.

Какова же современная специфика и структура? Структура социальных болезней выглядит несколько иной, но, однозначно, по степени охвата населения более масштабны и глубоки, начиная от психологических и социально-экономических (ослабление роли семьи, школы, государства; алкоголизма и наркомании; равнодушия общества к ситуации в стране; нарастания преступности и правонарушений и пр.) до сугубо политических (неэффективность управления страной; некомпетентность власти; доминирование групповых интересов; кризис лидерства; дефицит мыслящих политиков и пр.). Автор считает, что общество должно осознать опасности и последствия социальных болезней, что нужно осмыслить суть этих болезней – диагнозы, локализации, причины, масштабы распространения, пути оздоровления, то есть аналогично практики медицинской инфекции. Произошли кардинальные изменения в мировой структуре социальных болезней, обусловленные эпохой гипертехнократического развития человечества: глобализация, экстропия, техногнозис, постмодернизм, тотальное переформатирование мира. Появились характерные для них глобальные социальные болезни, которых отличает заразительность: цифровизация, автоматизация, алгоритмизация, кибернетизация, информатизация, биочипизация, виртуализация, роботизация, киборгизация, аватаризация, эвтанизация, деперсонализация, дереализация и пр. Под влиянием этих недугов, проявляемых также как и биологические инфекции, в виде вспышки, эндемии, эпидемии, пандемии, социальные структуры и человеческое общество во всем мире подверглись переплавке и мутируют практически на каждом шагу. В этой связи, полагаем, что классификация И.В.Рывкина (2011), наряду с психологическими, политическими, экономическими социальными болезнями, должна быть дополнена технократическими социальными инфекциями: цифровизация, автоматизация, алгоритмизация, кибернетизация, информатизация, биочипизация, виртуализация, роботизация, киборгизация, аватаризация, эвтанизация, деперсонализация, дереализация. Причем, каждую из них можно трактовать как социальные инфекции с потенциалами либо эндемии, либо эпидемии, либо пандемии. Нужно понимание того, что социальная инфекция в социокультурном аспекте – это, прежде всего, моральное потрясение, социальная драма и трагедия, зло и несправедливость. Вот почему необходимо философское осмысление их как в ракурсе социальных инфекций (эндемия, эпидемия, пандемия), так и в ракурсе социального исключения человека и духовной реинтеграции человеческого сообщества.

Приступая к серии изданий под названием «Философия социальных инфекций», в предметное поле философии мы внесли вышеуказанные болезни в порядке уже опасных социальных инфекций, в силу не столько того, что они, несомненно, обладают потенциалом быстрого распространения по всему миру, но и в силу серьезных последствий в виде переформатирования сознания человека, трансформация его сути. На сегодняшний день завершена трилогия: «Философия социальных инфекций: кибернетизация, виртуализация» (I том); «Философия социальных инфекций: эвтанизация, биочипизация» (II том); «Философия социальных инфекций: «роботизация, деперсонализация» (III том), которую выносим на суд читателей. Подчеркиваем, что в этих трудах рассмотрены шесть социальных инфекций технократического и социально-психологического характера: во-первых, кибернетизация и виртуализация; во-вторых, эвтанизация и биочипизация; в-третьих, роботизация и деперсонализация. Что значит технократическая парадигма? Это одна из трех парадигм компьютерной науки, утверждающая зависимость общества от способности технологий решать все проблемы. Также подчеркиваем, что, мы, будучи учеными и специалистами в области медицины (хирургия) и здравоохранения, а уже потом специалистами в сфере гуманитарных наук (философия, социология, психология), нам было интересно провести некоторую параллель между медицинскими и социальными болезнями при изложении специфики вышеуказанных социальных инфекций. В этом аспекте, вышеуказанные социальные инфекции с эндемическим, эпидемическим или пандемическим потенциалами являются, по сути, продуктом этой тенденции, а потому мы акцентировали свое исследовательское внимание именно на них, будучи уверенными в том, что в будущем каждой социальной инфекции вышеприведенного характера логически правильно будет придать уникальную конфигурацию социальных характеристик. Лишь после того, как они названы и приняты, эти заболевания становятся акторами сложной системы общественных, научно-исследовательских, культурологических взаимодействий. Восприятие вышеприведенных социальных болезней в форме инфекции не только определяется контекстом, но и определяет его, а потому только после установления философского смысла этих инфекций можно говорить о вероятной регуляции их институциональными программами, социально-психологическими, политико-экономическими мерами.

Сама по себе идея о научном исследовании тех или иных современных социальных инфекций, проведение анализа их по лекалам медицинских инфекций, усилилась после ковидной пандемии, когда почти каждый разумный человек на планеты, возможно, на себя и на своем опыте ощутил, что значит пандемия опасной инфекции, что значит инфекционный и пандемический процессы. На таком фоне писать и говорить о социальных инфекциях по аналогии со вспышками медико-биологических инфекций либо в виде эндемии, эпидемии или пандемии стало проще, ибо, люди уже в той или иной степени все же понимают суть заразной патологии. Речь идет о следующих понятиях: во-первых, понятия «возбудитель – переносчик», «источники – механизмы – пути заражения» (этиология, патогенез); во-вторых, понятия «контагиозность – вирулентность» (морфогенез); в-третьих, «вспышка – ремиссия – реконваленсция – реинфекция»); в-четвертых, «мониторинг распространения – изоляция – карантинизация – вакцинация». По сути, некоторые из вышеперечисленных социальных инфекций, в частности кибернетизация и виртуализация, по вышеприведенным признакам – это тот же «ковид», но в новой, так называемой технократической фармации, а социальные инфекции в виде эвтанизации и биочипизации – это пока эндемические инфекции, имеющие социально-психологический характер. Что касается социальных инфекций в виде роботизации и депресонализации, то они имеют, соответственно, технократический и социальный характеры, но уже с потенциалом эпидемического распространения.

Итак, люди на нашей планете сейчас не только знают и понимают, что значит на самом деле биологический инфекционный и эпидемический процессы, в чем заключается причины и механизмы заражения, а также особенности вспышки, но и осознали, что в случаях невозможности отграничить ареалы заразы возникает вероятность манифестации социальной инфекции в виде эндемии, эпидемии или даже пандемии, а также осознают возможности тех или иных превентивных мер. Однако, большинство людей совершенно не осведомлены о специфике социальных инфекций, возможно, задаваясь как можно трактовать цифровизацию (искусственный интеллект, генеративная нейросеть), автоматизацию, алгоритмизацию, кибернетизацию, информатизацию, биочипизацию, виртуализацию, роботизацию, киборгизацию, аватаризацию, эвтанизацию, деперсонализацию, дереализацию как разновидностей социальной инфекции. В этой связи, мы надеемся на то, что наше объяснение всей цепочки развития и проявления тех или иных социальных инфекций, преимущественно технократического характера, а также их последствий, по аналогии их представлений о биологическом инфекционном и эпидемическом процессах на примере недавней ковидной пандемии, для людей будет более понятным, доступным.

Нужно понимать, что такие социальные инфекции современности, как тотальная цифровизация, кибернетизация, виртуализация, аватаризация, биочипизация, роботизация, имеющие явный потенциал перерастании в социальную эпидемию и пандемию, а также такие социальные инфекции, как эвтанизация, деперсонализация, имеющие потенциал перерастания в социальную эндемию требуют философского осмысления, так как они обладают особой сущностью, во-первых, ведут к дереализации мира и деперсонализации человека; во-вторых, к глобальной и негативной перезагрузке стратегий и трендов развития всех сфер деятельности человека; в-третьих, к негативной трансформации самой сути человека и человеческой цивилизации. Между тем, масштабы их распространения в виде эндемии, эпидемии и пандемии подчеркивают необходимость объективного раскрытия их сущности, осмысления механизмов их «заражения» и распространения и, на этой основе выработать общую стратегию адаптации человека и общества к таким социальным инфекциям, а также выстроить более надежную борьбу за человека и человечества в целом. Кто знает, может быть самым целесообразным приемом, возможно, станет всемерное способствование человека встроится в сеть разума и виртуального света. Ведь привычного для банальной инфекции выработка естественного иммунитета, в том числе путем применения методов вакцинации для социальных болезней неочевидна. Кто знает, насколько в такой ситуации сыграет роль достаточный уровень научно-мировоззренческой культуры не только каждого индивида, но и всего человеческого сообщества, как своеобразная вакцина для выработки должного иммунитета против социальных инфекций. Однозначно то, что в настоящее время социальные инфекции в форме эндемии, эпидемии и пандемии, представляют собой фундаментальную сущностную проблему, разрешение которых кроется в предметном поле философии.

Введение

Человечество переживает эпоху технократии, сверхтехнологий, девиз которой: «Да Здравствует Их Величество Наука – Техника – Технология!». А ведь человечество по отношению к опасности гипертехнологизации мира как человек перед цунами. Плодящиеся силиконовые долины, мировые интернет-агломерации, индустрия нейросети и искусственного интеллекта, диктующие возможность порабощения человеческого мира мегамашинизацией, сделав ощущение «я» иллюзорным, виртуальным, стирая нашу идентичность, что, по всей вероятности, приведет к порождению уже новых типов людей будущего. Даже на вскидку можно мыслить о том, что население Земли в скором будущем будут составлять и представлять «постчеловек», «трансчеловек», «неочеловек» с новым Сознанием, порожденными «Их Величеством Наука – Техника – Технологии». Итак, наступило время гипертехнологической и циничной культуры постмодерна, требующая переформатирования сознания людей. К сожалению, большинство ныне живущих людей даже не помышляют о последствиях новых и сверхновых технологий. А ведь на горизонте уже вырисовывается громадный вопросительный знак. Причем, очертания глобального вопроса – выживет ли человеческая цивилизация? Какова ее дальнейшая судьба? В мире быстрыми темпами развивается процесс «мегамашинизации» цивилизации (цифровизация, кибернетизация, биотехнологизация, автоматизация, роботизация, сеттлеретика, интерфейс головного мозга и компьютерной технологии и пр.). Под их влиянием рождаются невероятные и парадоксальные технологии, которые при ближайшем рассмотрении оказываются социальными инфекциями, имеющим перерасти в эпидемию. К таким технологиям относятся: роботизация, автоматизация, сеттлеретика, интерфейс головного мозга и компьютерной технологии, деперсонализация. Роботизация – это вытеснение людей не только из производственного, но и научного, образовательного, культурологического пространства и процессов. Причем, не только с заменой их на автоматизированные, роботизированные технологии, но и с превращением самого человека в робота или его элементов. Деперсонализация – это болезненное переживание собственной изменчивости, измененности собственных психических процессов, собственного «я». Речь идет о состоянии, при котороых человек испытывает отстранение от своего тела или от окружающей реальности (дереализация). Мы условно обобщили их в два понятия: «роботизация» (биоинформатизация, биотехнологизация, киборгизация, биоавтоматизация) и «деперсонализация» (сеттлеретика, интерфейс головного мозга и компьютерной технологии, дереализация мира). Указанные категории социальных инфекций представляют немалую опасность для человека и человечества в целом, ибо, затрагивают человеческую суть. Когда мы говорим об этих болезнях современности возникают темные предчувствия, предощущения развития не столько технологического апокалипсиса, сколько потери человеческого смысла. К чему приведет бесконтрольная технология роботизации, клонирования человека, генной инженерии, интерфейса искусственного интеллекта? Между тем, к сожалению, относительно мало ученых или писателей-фантастов, которые, во-первых, могут в силу своего уровня познания, мировоззрения, моральной ответственности произвольно перескакивать через дисциплинарные и теоретические границы в целях концептуальной проработки глобальных технологических проблем и обобщать мысли и суждения в русле «технологической предосторожности», а во-вторых, могут в той или иной степени указать на «правильные» направления и предположить парадоксальные, жёсткие и непривычные проекты их разрешения в целях создания необходимой подпорки для выживания человеческой цивилизации.

Нужно признать, что научно-фантастическую литературу люди склонны оценивать, как вид словесности, главным образом, с точки зрения, во-первых, популяризации науки, новых знаний и технологий, а во-вторых, массовой культуры, её категорий и форматов. При осмыслении философских аспектов проблем роботизации и деперсонализации, мы использовали литературоведческий, научный, философский, социально-психологический инструментарий, в том числе обозначив своеобразие ряда авторских научно-фантастических романов, которых следует рассматривать и как философские произведения. Моему (Ашимов И.А.) перу принадлежат научно-фантастические романы «Пересотворить человека» (2012), «Фиаско» (2015), которые послужили идейной основой для разработки вопросов философии социальных инфекций – роботизация, деперсонализация. Хотелось бы подчеркнуть, что они одновременно служат формой аргументации идеи, в качестве литературного нарратива для последующего установления самого «философского факта» и его «анализ-синтеза». В этом аспекте, как авторы выступаем одновременно в двух ипостасях – как ученые и как писатели. В ипостаси ученых выносим на суд свое понимание философских аспектов социальных пандемий – кибернетизация, виртуализация. При этом вполне допускам, что читатель после прочтения скажет о том, что книга написана «двумя голосами» (писатель плюс философ) и между ними общение получилось слабым или даже неадекватным. В этой связи, призываем читателей обсуждать в основном саму идею и проблемное содержание жанра, а не допущенные огрехи словесных формул.

Самый предвзятый читатель убедится в том, что нами все же использован в той или иной мере адекватный риторический прием: обобщить сказанное авторами, сопроводить их цитаты, как ссылкой, так и своим авторским текстом, представляющим уже собственную позицию и точку зрения, а также привести определенные доводы в их пользу. В процессе написания книги не раз и не два задумывались, что выражение плохо продуманных субъективных мыслей – не самая страшная ошибка. Ошибка, когда из формулы «я говорю / они говорят» выпадает именно вторая часть. Это к тому, что мы не стали приводить обширный список использованных литературных источников и мало ссылаемся на авторов, за что приносим свои извинения в их адрес. Возможно, наш текст читается и понимается нелегко, ведь книга отличается от других тем, что в ней нет бытовой приземленности, а посвящены она непростой идее – осмыслить известные социальные явления и тенденции как своего рода социальных эпидемий или пандемии, аналогично медицинским инфекциям таких же форматов заразности и распространения. Признаться, нам это было проще, потому, что мы является, прежде всего, медиками, а потом уже философами, социологами и психологами. А с другой стороны, мы полагаемся на то, что большинство людей, испытавшие сложности ковидной пандемии и постпандемии хорошо осведомлены о специфике эпидемического и пандемического процесса. Весь текст – это попытка прислушаться и понять позицию тех, кто мыслить так или иначе. Такой подход, как нам кажется, помогает читателям понять не только то, что побудило нас поднять эту тему, но и то, что мы вносим на рассмотрение широкого круга читателей и специалистов соответствующего профиля.

Нужно отметить, что понять философские допущения вышеприведенных научно-фантастических трудов, а также результаты их осмысления и обобщения с позиции «НФ-философии» поймёт и оценит не каждый, так как состоят из множества компактной, но неоднородной массы философских текстов. Однозначно, использование романов в качестве пропаганды определённых научных, философских, социально-психологических идей и взглядов автора, касающихся злободневных и сверхактуальных проблем, можно считать намеренно-провокационными и, по сути, представляет собой новую форму концентрации философских идей, изъятых из контента научной фантастики. На мой взгляд, романы можно отнести к когистике, указывая на то, что их основа – не умозрение и утопия, а научный прогноз тенденций той или иной технологии будущего, так как в качестве «логического и паралогического типов фантастического текста», в них художественно обыгрываются разнообразные научно-технологические темы. В рамках научно-фантастических романов, на мой взгляд, созрели относительно однотипные темы: во-первых, техногнозис сознания хирургов в условиях нарастающей тенденции роботизации медицины; во-вторых, трансфера сознания в виде пересадки головного мозга (головы); в-третьих, переформатирования сознания в форме переноса сознания на искусственные носители; в-четвертых, нового сознания в результате как трансфера, так и переформатирования сознания, ведущих к деперсонализации человека. Такая композиция выбрана нами намеренно, желая последовательно показать этапы приближения «нового сознания», тем самым помогая осознать сингулярность нашего мира, подготавливая читателя к грядущим глобальным изменениям, связанных с технологизацией и биотрансформацией. Задачами книги являются: во-первых, анализ преимуществ и недостатков роботизированной хирургии по сравнению со стандартной «мануальной» хирургией, а также анализ изменения роли хирурга в процессе развития роботизированных медицинских систем; во-вторых, социально-психологическое и философское осмысление перспективы постепенной замены врачей профилированными роботизированными системами, а также «прогноз-последствий» развития роботизированной медицины для различных сфер общественной жизни; в-третьих, раскрытие прогностической и гуманистической функций философии на примере феномена деперсонализации хирурга. Именно решение указанных задач предполагает реализацию главной цели – изучить феномен деперсонализации хирурга в условиях постепенного диктата роботизации современной медицины.

Особенностью наших исследований заключается и в том, что мы пытались использовать принципы эпидемиологии – «Пять W, Epidemiоlogy» – мнемоническое обозначение фундаментальных вопросов эпидемиологии: 1) Что (определение явления, феномена); 2) Кто? (человек, общество); 3) Где? (место, очаг, ареол распространения); 4) Когда? (время вспышки, заражения, распространения); 5) Почему? (причины, факторы, предпосылки, пути передачи). На наш взгляд, они помогут нам запомнить ключевую методологическую информации, необходимую для сравнительного осмысления и оценки результатов. Итак, в нашем случае «Что?» – это «эвтанизация» и «биочипизация» как разновидность глобализирующейся социальной инфекции современности. Именно идеи и соответствующие концепции являются первым звеном эпидемического процесса и составляют суть I фазы – резервации. «Кто?» – это человек, человеческая популяция, которые являются, с одной стороны, потребителями информационно-технологической продукции указанных двуединых социальных инфекций, а с другой стороны, их жертвами. Человек и общество являются вторым звеном эпидемического процесса, именно они представляют собой II фазу – фазу эпидемического преобразования. «Где?» – это место, очаг, ареол распространения «кибернетизации», «виртуализации» в единстве развития. Вначале это пределы отдельного лечебного учреждения, далее пределы одного населенного пункта, области, региона, страны. Они составляют суть III фазы – фазы распространения. Ответы на вопросы «Кто?», «Кто?», «Где?» представляют собой первые оценочные выводы о масштабах распространения вышеуказанных социальных инфекций. Немаловажными являются ответы на вопрос «Когда?», так как они характеризуют тенденцию заражения, темпы распространения, охват населения эпидемическим процессом. Самым сложным, но критически важным является поиск ответов на вопрос «Почему?». Речь идет об установлении причинно-следственной связи (этиопатогенез) и механизмов заражения, распространения социальной инфекции (IV фаза). В целом «Пять W» можно рассматривать как инструмент для сравнительного описания и интерпретации результатов «анализ-синтеза» конкретного вида социальной инфекции.

Несколько слов о научно-фантастическом романе «Фиаско» (Ашимов И.А., 2016). В эпоху сверхтехнологий идет тотальная интервенция в медицину роботохирургии, киберхирургии, хептик-технологий, нанохирургии. Об этом на страницах книги спорят ученые и хирурги разных стран и континентов (Бишкек-Филиппины-Канада), озабоченные вопросом о том, не превратится ли хирург в будущем в приставку к автохирургическому комплексу? Не наступит ли в условиях роботизации деперсонализация хирурга? Мною выполнена попытка выразить мысль: «Не мечтайте о будущем – он уже наступил». Между тем, переформатирование сознания хирургов и хирургического сословия в целом безнадежно опаздывает. В книге совпадения имен, фамилий и названий клиник, а ровно и событий, фактов и обстоятельств – случайности, все остальное – преднамеренная провокация «Бойтесь мечтаний, они иногда сбываются». Когда то в далекие-далекие времена Леонардо да Винчи мечтал о роботах, а сейчас наш человеческий мир постепенно погружается в роботизированный мир. Когда-то один из хирургов-виртуозов С.С.Юдин писал: – «Хирургия, воплощая в себе науку и искусство, предъявляет много требований к своим служителям: хирургам «нужны четкость и быстрота пальцев скрипача и пианиста, верность глазомера и зоркость охотника, способность различать малейшие нюансы цвета и оттенков, как у лучших скульпторов, тщательность кружевниц и вышивальщиц шелком и бисером, мастерство кройки, присущее опытным закройщицам и модельным башмачникам, а главное – умение шить и завязывать узлы двумя-тремя пальцами вслепую на большой глубине, то есть, проявляя свойства профессиональных фокусников и жонглеров». А сейчас? Наступили новые времена, когда наметилась четкая тенденция – интервенция в медицину новых и сверхновых технологий. Какие же изменения произошли в специфике сугубо хирургической деятельности? Во-первых, все чаще мы встречаемся с фактом развеществленности и усложнения хирургической деятельности. До сих пор хирург во время операции привык пользоваться вещественным скальпелем и выполнять ручные оперативные приемы, а сейчас наступает диктат роботохирургии, киберхирургии, хептик-технологий. Перед нами со всей серьезностью встает вопрос: хирург оседлает технику или же, наоборот, техника будет править хирургом? А не превратится ли хирург в будущем в приставку к автохирургическому комплексу? Не наступит ли деперсонализация хирурга и хирургических вмешательств? Каракулов считает, что у хирурга не должно быть чванства в отношении современной техники и технологий, ибо объект его профессиональной деятельности – больной человек, от действия хирурга будет зависеть, останется он живым или умрет? Потому его отношение к ним должно быть сбалансированным, компромиссным. Доктор Мэй утверждает целесообразность полного передоверия хирургии робототехнике. Как поступить? Из анализа современного состояния хирургии сами хирурги вынесут неоднозначное мнение о том, что, действительно, нынешнее время грозит хирургии многими негативами, что хирургия слишком серьезная специальность, чтобы ею занимались сугубо хирурги, что потенциал всех наук, включая фундаментальные и гуманитарные для хирургии – благо и ясность, а не сумятица и сомнения в головах коллег по цеху хирургии и медицины.

Мы поставили перед собой несколько задач. Первая. Во-первых, изучение истории и перспектив пересадки головного мозга. Во-вторых, охарактеризовать нейротрансплантацию, как модель мировоззренчески противоречивой медицины будущего. В-третьих, осветить проблему пересадки головного мозга, как предмет социологической рефлексии. Вторая. Во-первых, рассмотреть концепцию «смерть личности» в ракурсе онтологического кризиса понятия смерти мозга в естественнонаучном дискурсе. Во-вторых, изучить предпосылки формирования нового понятия смерти человека как единого процесса, не расщепленного дуализмом «сознание-тело». В-третьих, осмыслить этические аспекты социальной канонизации телесности в проекции пересадки головного мозга. Третья. Во-первых, осмыслить пересадку головного мозга или памяти в контексте «метафизики присутствия». Во-вторых, охарактеризовать проблемы идентификации личности после пересадки головного мозга с осмыслением биосоциальных проблем сеттлерики. В научно-фантастическом романе «Пересотворить человека» (Ашимов И.А., 2012) говорится о том, что человек, которому пересадили головной мозг другого человека, имеет собственное тело, обеспечивающая жизнедеятельность организма, в том числе и пересаженного мозга, а этот мозг, в свою очередь, является носителем определенных жизненных целей, убеждений, ценностей, эмоций чужого человека. Так что же все-таки делает этого человека человеком – его тело или мозг? Тогда кто же оказывается где? Итак, в книге на очень абстрактном уровне дискутируется вопросы пересадки головного мозга одного человека к телу другого или целиком тело одного человека к головному мозгу другого. Причем, в том и другом варианте, часто апеллируется к абсурдным на первый взгляд, научно-фантастическим выводам мысленного эксперимента. И хотя такой сюжет книги изначально может показаться чрезмерно абстрактным, однако, такой философский эксперимент в данном направлении привел нас к некоторым весьма интересным результатам. Один из них – это то, что в подобных случаях правильно будет говорить о пересадке тела к головному мозгу. В этом случае, тело человека, которая пересаживается к чужому головному мозгу, будет иметь все признаки трансплантационного комплекса. Философские аспекты данного утверждения мною изложены в капитальной монографии «Теория трансплантационной этики» (2023).

Итак, ключевой вопрос сюжета романа таков: в какой момент в течение пересотворения человека произошел трансфер сознания как радикальная перемена личности? Когда прекратил существовать один человек (имеющие тело) и когда начала существовать в новом теле другая личность (головной мозг)? Если поразмыслить над этим вопросом, то станет ясно, что здесь не может быть какого-то одного конкретного момента – словом, не может быть конкретной минуты, часа, дней и месяцев, в которую прекращает существовать одна личность и начинает существовать другая личность. Все зависит от полноты нейрореабилитации, а это постепенный процесс, где по мере восстановления мозговой деятельности данный человек становится все более и более отличным от того, что было до пересадки головного мозга. В итоге, все более и более правильным то, что исчез человек, имевшее тело, а вместо него начал существовать совершенно другой человек, идентифицированный его пересаженным головным мозгом.

Осмыслить то, что через определенное время, скажем, затраченное на нейрореабилитацию, будет жить в этом мире тот, которому было пересажено тело другого человека, так как он обладать специфической особенностью – личностью. Но, что в том человеке будет такого, что сделает его тем самым человеком, приобретшего новое тело? До сих пор мы говорили об этом, как парадоксальном научно-фантастическом эксперименте. Но сейчас, в свете экспериментальной философии становится реальностью пересотворение личности. Экспериментальные философы начали размышлять о подобного рода проблемах, и мысль, что, возможно, такое исследование – исследование, исходящее из нашей очень абстрактной традиции философской рефлексии – действительно может пролить определенный свет на многие спорные моменты реальности. Данный эксперимент демонстрирует, что суждения людей о том, насколько меняется «Я», оказывают влияние на ощущение ими разницы между самими собой и другими людьми. «Я» отличается удивительной стабильностью: люди думают о себе как о фундаментально отличающихся от других людей. Однако, имеет место далекие отголоски мыслей о том, что «человека из будущего со мной связывают особенные узы, которые не свойственны никому другому». В результате философского эксперимента «Кто где?» доказывается, что наше сознание полно всевозможных процессов. У всех нас есть разнообразные убеждения, цели, ценности и эмоции, но не всё это подчинено одному знаменателю. Некоторые из этих вещей репрезентируют наше настоящее «Я» – ту личность, которой мы в глубине души являемся. Однако, у «Не – Я» также могут быть множество других убеждений, которые он вынужден так или иначе принять.

На протяжении тысячелетий философов интересовал вопрос: чем есть истинное «Я»? В частности, они задавались вопросом: из всех составляющих нас частей, какие из них являют истинное «Я», а какие – лишь некий поверхностный слой, то есть ту часть нас, которая не есть нашим ядром? Если обратиться к древнегреческим философам, например, к Платону и Аристотелю, то мы найдем суждение, что наша способность к умозаключению, к рефлексии – и есть наше истинное «Я». Этот вопрос тоже составляет интерес для экспериментальных философов, однако этот вопрос более интересен в несколько ином виде. «НФ-философия» как разновидность экспериментальной философии, не пытается поставить вопрос: «Действительно ли каждый человек имеет истинное «Я», и если да, то что оно из себя представляет?» Скорее, вопрос звучит так: «Мыслит ли человек себя самого и других людей через концепт истинного «Я», и если да, то как человек определяет, что есть частью этого «Я», а что нет?». В книге «Пересотворить человека?» нас интересует именно вопрос об истинном «Я». Итак, читатели ознакомились со следующей историей: Салих – честный, правдивый, гордый, испытавшие нелегкую судьбу человек, в котором наличествует конфликт сознания праведности и беспутства, то есть на более автоматическом, интуитивном уровне в нем присутствует повышенная эмоция, которую он сам не приемлет. Мурат – его родной брат, все черты которого абсолютно противоположны характеру личности Салиха. В нем спокойствие, праведность, доброта, человечность. Случилось так, что оба они попали в автокатастрофу. У Салиха оказалась травмы внутренних органов, несовместимая с жизнью, тогда как у Мурата – размозжение головного мозга. В этой клинической ситуации хирургам ничего не оставалось сделать, как пересадить головной мозг Салиха его брату Мурату. Итак, с учетом двух обозначенных частей «Я» нас интересует следующий вопрос: какое из этих «Я» подлинно? Мера индивидуального различия представляет собой лишь один пункт, и звучит он так: «Кто жив? Кто мертв? Кто где? Остался жить Салих за счет тела брата или, наоборот, остался жить Мурат в своем теле, но с мозгами Салиха? «Те эмоции и бурлящие в нем побуждения как раз и являются голосом его истинного «Я». Этот голос говорит Салиху о том другом образе жизни, который он мог бы вести – где он мог жить нормальной человеческой жизнью, обзавестись семьей, женившись на любимой Лере, трудится во благо себя и своих будущих детей. Обсуждается вопрос – кто где? Получается не то чтобы люди в целом думают, что подлинное «Я» выражается через головной мозга, а следовательно, разум, и не то чтобы люди в целом думают, что истинное «Я» выражается через тело. За истинное «Я» люди принимают те стороны человеческой личности, которые им кажутся правильными с точки зрения морали.

В книге говорится о том, что часто люди воспринимают тело человека, а не его головной мозг, тогда как истина кроется в том, что истинным «Я» обладает тот человек, которому пересадили тело. Следовательно, жив Салих, а тело его брата – Мурата, которую он начинает носить является лишь как нечто примыкающее извне. Психологическая драма заключается в том, что Салих осознает эту правду и не может избавиться от чувства скорби по брату, хотя в глубине души в полной мере осознал свое «Я» в новом теле. Попробуем оценить поступок Салиха с позиций морали. Здесь наблюдается поразительная асимметрия. Когда люди настолько обуреваемы эмоциями, что совершают что-то нравственно неприемлемое, то другие склонны считать это оправданием, так как девиантную личность Салиха олицетворяют с телом прежнего Мурата, который был покладистым и достойным человеком по жизни. Люди не выражают того порицания, которое было бы уместно в отношении совершившего подобный поступок нового человека – Салиха. Итак, у нас есть идея сущности, и когда мы применяем эту идею к «Я», мы получаем наше понятие истинного «Я». А что мы получаем в случае суждения над истинным «Я», так это некий побочный продукт нашего общего способа мышления о вещах, которые в нашем восприятии обременены сущностями.

Пересотворить человека, как трансфер сознания, по сути, фантастическая задумка, которая в реальности практически не осуществима. Но… интересен путь к нему, борьба идей и технологий. В этом аспекте, наверное, нельзя было изображать личность профессора Каракулова бледной тенью на фоне проблемы, а нужно было приоткрыть дверь не только в его научную лабораторию, но и в его умственную, интеллектуальную лабораторию. Ученые различных отраслей, их многочисленные диалоги, почти протокольные обсуждения на научных форумах и собраниях – это не столько фабульные элементы романа, сколько своеобразная технология «продвижения» в умах и сердцах проблем пересотворения личности. На то и научная фантастика. Нужно отметить, что научные выкладки вполне реальны, хотя отдельные утверждения спорны по существу. Что касается мотивов. Все началось из-за моего любопытства – а что если…? Как известно, научно-фантастическая литература отличается от научно-популярной, узаконенным правом опровергать основные законы естествознания. Я этим и воспользовался. Сама психологическая драма двух полумуляжей, один из которых (Салих) после пересадки ему нового тела не захотел смириться со своей «новой» неполноценностью, а другой (Каракулов) – ученый, переживающий кризис чрезмерной абстракции – это две разные идейные завязки в сюжете книги. Драма, безусловно, гуманистическая, но как быть, если в наш век сам гуманизм сдает свои позиции. Можно ли пересадить головной мозг одного человека в тело другого? Можно ли допустить конвейерное пересотворение человека? Может ли эта операция способствовать ускорению эволюции сознания человека? Человек с пересаженным мозгом – это симбиоз чьей-то индивидуальности с другим телом или это совершенно новый индивид? Постепенно сугубо медико-хирургический эксперимент приобрел статус философского эксперимента. Давайте рассуждать вместе и искать ответы на вопрос: как долго может оставаться незыблемым равновесие сил, предусмотренное эволюцией сознания? Очевидно, не спрогнозировав, каким будет человек завтра, нельзя успеть в деле пересотворения человека сегодня. Почему бы не допустить, что будущая технология будет иметь возможность выбора пути «упрощенного» пересотворения человеческой индивидуальности.

В данной монографии мы поставили перед собой несколько задач: во-первых, подчеркнуть степень акцентуирования социальных инфекций в предметном поле философии на основе аналитического обзора психологических, политических, экономических и технократических социальных инфекций, отражающихся на морально-этической характеристике человека и человеческого сообщества (Глава I); во-вторых, осветить биоэтические, технократические парадигмы и философские аспекты роботизации как социальной инфекции (Глава II); в-третьих, осветить биоэтические, технократические парадигмы и философские аспекты деперсонализации как социальной инфекции (Глава III). Полагаем, что результаты наших исследований будут способствовать формированию контуров философии социальных эпидемий – роботизация и деперсонализация. Зрелая философия позволит уже рационально решить проблемы, возникшие на пути общественного развития, предвидеть будущее общество на основе понимания современных социальных контекстов. Важно понимание того, что остановить эпидемию роботизации и деперсонализацию представляет собой неимоверно трудную задачу, ведь они продукт глобализационного социально-гуманитарного и технологического процесса. Следовательно, нужно принять меры по адаптации человечества к последствиям эпидемии, найти компромиссное решение не только в разрешении путей разумной роботизации, но и возможных противодействий против тотальной деперсонализации самого человека.

Глава I

Аналитический обзор социальных инфекций,

имеющих потенциал эпидемии и их вопросы

в проблемном поле философии

Нужно подчеркнуть, что в условиях глобализации и мирового технократического прорыва (кибернетизация, биотехнологизация, аватаризация, роботизация, биочипизация и пр.) человечество переживает время социально-психологического и гуманитарного кризисов. В этих обстоятельствах само человечество стоит на грани не только физического выживания как вид, но и трансформации рамок морально-этического благополучия. Люди ошарашены происходящим вокруг, трудно осознает суть и тенденции различных технологических, социально-политических, морально-этических нововведений, поветрий, концепций и идей мироустройства. Человечество и каждый отдельный человек стоят перед экзистенциальным выбором. В зависимости от типа личности, превалирования в ее поведении биологического или социального начала, индивиды тяготеют либо к одному полюсу, либо к другому. С одной стороны, речь идет о восприятии новых технологий (цифровизация, машинизация мышления, кибергизация, роботизация), а с другой стороны – поиск путей реализации принципа «технологической предосторожности», понимаемая как осмысленное прогнозирование конкретных последствий внедрения вышеуказанных технологических нововведений. Между тем, это касается морально-этической стороны технократического мира: деперсонализация, дереализация мира, деэтизация поступков и поведений, деморализация людей. Вышеперечисленные явления представляют собой социальные инфекции с разной степенью «вирулетности», «заразительности», «распространенности». В этом смысле, они подпадают под определение социальные эпидемии П.И.Сорокина, как генерализованное, расширенное и неконтролируемое воспроизводство социальных недугов, начиная от алкоголизма и наркомании, завершая, национализмом, «цветными революциями», гражданской войной, геноцидом и пр. Причем, механизмами развития таких социальных эпидемий являются: во-первых, рост уплотнения информационной среды; во-вторых, нарастание некомпетентности и психологической неграмотности населения; в-третьих, глобализация агрессии и терроризма; в-четвертых, поточная массовая культура и культурная дезориентация; в-пятых, нарастание дегуманизации и деэтизации общественного сознания; в-шестых, рост маргинальности и криминальной субкультуры; в-седьмых, доступность и распространенность психотехнологий; в-восьмых, рост отчуждения и психического насилия на фоне психологической неграмотности населения; в-девятых, истеродемонический ренессанс (экстрасенсы, маги, колдуны, парапсихологи).

Во введении говорилось о том, что в условиях глобализма и экстропии появились ряд социальных инфекций, имеющих потенциал перерасти в эпидемию, которые опасны для всего человечества тем, что они тотализированы, и опасны, по сути, своими глобализированным последствием – тотальная дереализация мира, создание тотального цифрового мира с иллюзией существования самого человека и всего окружающего мира. Под влиянием такой инфекции растет число людей, которые уже не люди, а сообщество неких цифровых личностей (аватары, Е-существа, транс-человек и пр.). Такое внешнее обстоятельство диктует необходимость освещения философских аспектов вышеуказанных видов социальной эндемии и эпидемии. Причем, как было сказано во введении нами для демонстративности сравнивалась специфика биологической и социальной инфекции. Что значит эпидемический процесс в медицине? Это взаимосвязанный процессе из трех составляющих: во-первых, причина и условия (факторы); во-вторых, механизм развития; в-третьих, проявления. Если в первом оставляющем вскрывается сущность процесса, то во втором – внутренние механизмы развития, а в третьем – форма проявления самой патологии. Аналогично этому процессу развиваются и социальные инфекции. Там и здесь не только соответствующие факторы, агенты, источники, резервуары инфекции, а также определенные механизмы развития и пути передачи инфекции, но и соответствующая восприимчивость организма в одном случае (биологическом) и общества в другом (социальной). Соответственно, такие специфические реакции – иммунитет и резистентность и проявления. Если в первом случае речь идет о реакции организма на инфекционный агент (бактерии, вирусы), а касательно социальной инфекции (идеи, взгляды, суждения и пр.), то во втором – соответственно, защитные возможности организма больного, тогда как в отношении социальной инфекции – устойчивость общества на отрицательные влияния инфекционной патологии. Там и здесь можно наблюдать: во-первых, неравномерность проявлений эпидемического процесса по территории, выделяя местный, региональный и глобальные ареалы инфекции; во-вторых, неравномерность проявлений эпидемического процесса по времени, выделяя цикличность, фазность, сезонность; в-третьих, неравномерность проявлений эпидемического процесса по группам населения, выделяя возрастные, профессиональные, организованные и неорганизованные группы; Согласно социально-экономической концепции, эпидемический процесс представляет собой сложную многоуровневую целостную систему, обеспечивающую существование, воспроизведение и распространение агентов и феноменов в природе и человеческом обществе. Если в биологическом смысле паразитарная система дискретна, то есть состоит из отдельных особей в популяции хозяина, в организме каждого из которых развивается инфекционный процесс в виде клинически выраженных заболеваний или носительства, то в социальном смысле также существует дискретная система, когда в той или иной сфере, регионе, социальной группе имеет место включение в иерархию множества инфекционных процессов. Без учёта роли механизма передачи понятие «взаимодействие этих факторов и соответствующих процессов становится реальной, а не сохраняет умозрительную абстрактность.

Человечество, как общность людей Земли представляет собой сложное неоднородное образование, которое состоит из множества разных стран и государств, наций, народов, народностей, связанных между собой в единое целое. И, естественно, что социальные инфекции, появляющиеся в каком-то одном сегменте общества, меняют всю конфигурацию системы. Создают другую социальную систему. На сегодня выделяют три группы носителей социальной инфекции: во-первых, групповые и системные социальные болезни; во-вторых, болезни, протекающие длительно (хронические) и кратковременно (острые); в-третьих, болезни старые («исторические») и новые (в XXI веке). П.И.Сорокин выделять следующие разновидности социальных инфекций: во-первых, “социальные проблемы"; во-вторых, “социальные болезни”, что представляется важным и необходимым с методологической точки зрения. Выделяют следующие разделительные признаки: во-первых, длительность протекания, когда отличительным признаком социальной болезни является длительность протекания соответствующих феноменов, тогда как социальная проблема может решаться в краткие сроки; во-вторых, легкость или, напротив, сложность разрешения проблем; в-третьих, наличие тех или иных социальных или психологических корней; в-четвертых, "завязанность" на национально-этнические черты или иначе менталитете самого населения. Согласно существующей классификации социальные инфекции можно выделить психологические, социально-политические и экономические. В классификации, беря во внимание специфику эпохи глобализации и экстропии можно выделить «технократические» феномены: цифровизация, автоматизация, кибернетизация, виртуализация, аватаризация, биочипизация, роботизация, кибергизация. Между тем, учитывая гуманитарный кризис можно выделить и «социологические» феномены: деморализация, деэтизация, эвтанизация, деперсонализация, дереализация. Нынешняя социальная сеть стала самыми интенсивными и эффективными проводниками таких инфекций. Как известно, эпидемия – это вспышка заболевания, которая происходит в определенной географической области. Изначально возникает вспышка социальной инфекции – резкое увеличение количества людей, заболевших той или иной социальной болезнью. В разгаре данной болезни наступает поражает одновременно множество людей. Если не будут приняты меры, то формируется эпидемические очаги. В мире описаны эпидемии тотальной ненависти, русофобии, ксенофобии в некоторых странах или даже континентах. Сегодня модно отрицать, лгать, ненавидеть. Любое политическое событие провоцирует в обществе новую вспышку злобы и недоверия, которая выплескивается в окружающее пространство – на улицы и площади, на ТВ и печать, Интернет и социальной сети, которые становятся не только источником социального заражения, но и средством распространения этой инфекции. Истина в том, что социально-политическое манипулирование, психологический массовый гипноз, конечно, существует, но его невозможно навязать, если он не оказывается созвучен уже существующим общественным мнениям. Любая социальная эпидемия цепляется за уже имеющиеся лозунги, идеи и тренды. И вряд ли ненависть так легко легла бы на души нашим людям, если бы за ней не стояли вполне определенные насущные человеческие потребности.

Сегодняшняя ситуация – ползучий экономический кризис с его периодическими экзальтациями и санкциями, странная война у границы страны, резкое обострение во внешней политике, сокращение социальных программ – все это не может не вызывать массовую фрустрацию. Выручает ненависть. Она вытесняет все нежелательные переживания – от «мы» к «они», из пространства личной ответственности в стан противника. Противник может быть разным в зависимости от политических предпочтений и ценностей ненавидящего. Главное, чтобы он был, этот враг. Затуманивает взгляд. Но затем, по выздоровлению у людей открываются глаза на истину, у них появляются скорбь, боль, раскаяние, а за ними – и чувство обновления, внутренняя сила, уверенность в себе. Тем не менее, в период развития социальной болезни злоба, неверие и ненависть надолго превращается в нечто вязкое, в переживание, из которого так и не извлекается смысл. В период так называемой реконваленсии инфекции людям приходит чувство того, что они обесценили не только противников, но и себя, свое переживание. У них еще надолго сохранится тяжелое чувство вины, недоверия, неискренности в отношениях. Как и при постинфекционном выздоровлении от банальной инфекционной патологии, после социальной инфекции медленно вырабатывается своеобразный защитный механизм – ксенофобия, за которой стоит потребность и желание сохранять статус-кво и уменьшить тем самым внутреннюю тревогу. Так или иначе за ненавистью и обесцениванием прячется важная потребность людей ощущать свою собственную ценность, в каком бы статусе они ни находились. Это и есть тот самый глубинный, экзистенциальный мотив больного социальной патологией.

Итак, социальной эпидемией называется одновременное или последовательное возникновение у части населения страны, континента той или иной идеи, мнений, суждений, концепций и стандартов соответствующего поведения и поступка, обуславливающих с их стороны одинаковых стилей мышления и действий. Такое возбуждение и влечение есть следствие основного психофизиологического явления, заключающегося в том, что люди испытывают повальное влечение к этой идее и у них создается своеобразная зависимость от нее. Такое чувство людей есть не что иное, как видоизмененное чувство самосохранения, самоидентификации, самосознания. Присоединившись к остальным людям, они чувствуют себя успокоенным, в большей безопасности, и то же чувство, которое влекло их к всему человеческом сообществу, в виде солидарности, из которого вытекает как необходимое внедрится в глобальную интернет-паутину. Здесь особую значимость приобретает сама идея, индуцирующая такое помешательство. В связи со сказанным выше, если исходить из принципа «Пять W», то первый вопрос «Что?» – это сама по себе идеология «роботизации» (машинизация, биотехнологизация, киборгизация) и «деперсонализация» (дереализация, деморализация, деэтизация) как разновидности глобализирующейся социальной инфекции современности. Именно эти идеи и соответствующие концепции являются первым звеном пандемического процесса и составляют суть I фазы – фазы резервации. Как известно, резерватами вышеуказанных социальных инфекций являются, как правило, исследовательские подразделения, специализированные научные институты и центры, которые создаются с целью обеспечения необходимых условий для соответствующих научно-технологических разработок в ранге “ноу-хау”, для канализирования усилий определенной группы новаторов нового направления. Согласно концепции эпидемического процесса научно-технологические нововедения в виде роботизации и деперсонализации следует считать “возбудителями инфекции”.

Как известно, присутствие многих людей в одном пространстве уже само по себе действует на каждого из них возбуждающим образом. В настоящее время, «скопление людей» в интернет-пространстве также действует аналогичным возбуждающим эффектом на каждого человека. При этом каждого человека в такой сети следует воспринимать как источника, индуцирующего помешательство идеей роботизации и деперсонализации. В связи со сказанным, если исходить из принципа «ПятьW», то вопрос «Кто?» – это человек, человеческая популяция, которые являются, с одной стороны, потребителями информационно-технологической продукции указанных двуединых социальных инфекций, а с другой стороны, звеном распространения социальных инфекций, а также их жертвами. Человек и общество являются главным проводником эпидемического процесса, именно они представляют собой II фазу – фазу эпидемического преобразования. На этом этапе развития социальной инфекции, бывшая однородной в фазе резервации со временем становится все более неоднородной вследствие появления восприимчивых к инфекциям лиц и увеличения их количества. Именно на этом этапе начинается непрерывное взаимодействие на видовом (человеческом) уровне «возбудителя инфекции» и человеком. Итак, уже на этапе резервации и преобразования вскрывается сущность эпидемического процесса, то есть внутренняя причины их развития, а также условия, в которых протекает действие причины. Нужно отметить, что систематизация материалов этих фаз позволяет ответить в общих формулировках на вопрос, почему развивается эпидемический процесс.

Нужно отметить, что внушение, немедленно приводимые к вовлечению к идее и действиям большой массы людей, наблюдаются только в тех случаях, где объединенная рядом причин и побуждений массы является уже организованным целым, имеющим некий центр, от которого исходит внушение. И чем быстрей и точнее выполняются внушения, чем более эти внушения носят характер внушений прямых – в смысле агрессивного и назойливого настаивания, тем совершенней организация, знаменующая собой наступление эндемического либо эпидемического распространения. В этом аспекте, если исходить из принципа «ПятиW» то вопрос «Где?» – это место, очаг, ареол распространения. Как известно, эпидемический очаг – это место нахождения источника инфекции с окружающей его территорией в пределах которой возбудитель способен передаваться в массовом порядке от источника инфекции к людям, находящимся в контакте с ним. Причем, территориальные границы эпидемического очага зависят от трех основных обстоятельств: во-первых, устойчивость возбудителя к различным факторам; во-вторых, возможности контактов источников инфекции с людьми; в-третьих, механизма передачи инфекции. Нужно отметить, что «роботизация», «деперсоанлизация» в единстве развития являются, безусловно, устойчивыми технологиями, имеют сверхэффективными средствами и безотказными механизмами распространения в виде интернет-сети и нейросети. Вначале ареал инфекции ограничиваются пределами исследовательской лаборатории или специализированной научно-информационной компании, а затем уже пределами одного населенного пункта, области, региона, страны, а далее континентов и планеты в целом. Они составляют суть III фазы – фазы распространения. Для эффективного заражения необходима масса воспримчивых к идее, концепциям и технологиям людей.

В целом, ответы на вопросы «Кто?», «Кто?», «Где?» представляют собой первые оценочные выводы о «возбудителях», «источниках», «носителях», «распространителях», а также масштабах распространения вышеуказанных социальных инфекций, тогда как ответы на вопросы «Когда» и «Почему?» – о механизмах и факторах развития и распространения социальной инфекции. Здесь важным моментом познания является свойство восприятия, включающее: предметность, структурность, апперцептивность, константность, избирательность и осмысленность. В свою очередь осмысленность состоит из трех этапов: во-первых, селекция (выделение из потока информации объекта восприятия и познания); во-вторых, организация (объект идентифицируется по комплексу признаков); в-третьих, категоризация и приписывание объекту свойств объектов этого класса. Как известно, выражение идеи в действий и общественный настрой – суть, основной закон жизни. Их следует направлять. Исходя из сказанного и следуя принципа «Пять W» ответы на вопрос «Когда?» характеризуют тенденцию заражения, темпы распространения, охват населения эпидемическим процессом. Именно мировая интернет-паутина и нейросеть являются путями передачи научно-технологической “ноу-хау”, как определенная совокупность и последовательность факторов заражения кибернетизацией и виртуализацией населения стран и континентов. Причем, периода инкубации при данной инфекции не существует. Кроме того, невозможно определить территориальные границы очага. Так или иначе пространство эпидемического очага кибернетизации и виртуацлизации как социальных инфекций практически не определяется. Ибо, данные виды инфекции не имеют периода заразительности, практическим неограниченными механизмами и путями передачи инфекции, а также высочайщей степенью восприимчивости людей, а также высоким уровнем устойчивости инфекции.

В мире известна достаточно распространенная социальная инфекция как социальная девиация – устойчивое поведение личности, отклоняющееся от общепринятых, наиболее распространённых и устоявшихся общественных норм. В некоторых неблагополучных странах такое девиантное поведение людей иногда приобретает черты настоящей эпидемии. Девиантные личности являются одновременно источниками, носителями и распространителями заразы. Как и при эпидемии инфекционных заболеваний в системе антидевиантных мер общество и государство в качестве наказания применяют жесткие карантинные меры. При этом оправдана межгосударственная система противодействия такой заразе с применением политико-правовых, исправительно-воспитательных ресурсов государства и общества. В противном случае инфекция получит развитие и распространение по всему миру. Есть специальные науки, разрабатывающие оценочные, изоляционные, предупредительные меры: во-первых, девиантология – наука о негативных антиобщественных явлений; во-вторых, криминалогия – междисциплинарная наука о преступности; в-третьих, конфликтология – наука о закономерностях зарождения, возникновения, развития, разрешения и завершения конфликтов любого уровня. Вопросы социальных девиаций изучаются также социологией, психологией, культурологией, педагогикой. Есть классификация поведенческих девиаций Ц.П.Короленко и Т.А.Донских: во-первых, нестандартное поведение; во-вторых, деструктивное поведение; в-третьих, внешнедеструктивное поведение (намеренный уход от реальности и получения желаемых эмоций); в-пятых, антисоциальное (нарушение законов и прав); в-шестых, внутридеструктивное поведение (дезинтеграция личности, суицидное, конформистское, нарциссическое, фанатическое, аутическое поведение). Общепринятым определением социальной девиации является поведение, которое не соответствует общепринятым моральным, правовым и другим социальным нормам, причиняет вред личности, социальным группам или обществу, а также осуждается общественным мнением и влечет наступление какой-либо социальной ответственности. Вышеуказанное понятие включает целый ряд социальных инфекций психологического характера: алкоголизм, наркомания, токсикомания, игромания, травля, остракизм, хулиганство, самоубийство, приставание, агрессивность, конфронтация, конфликтность, вандализм, ксенофобия, отчуждение, национализм, терроризм, экстремизм и пр. Все они довольно заразны и при благоприятных им условиях они перерастают в эпидемию.

Одним из таких социальных инфекций является национализм и ксенофобия. Однако между этими понятиями есть существенное отличие: приверженцы националистических взглядов не обязательно испытывают негативные чувства к другим нациям, этносам или религиям. С другой стороны, ксенофобски настроенные люди могут называть свои воззрения «национализмом» с целью придания им большей привлекательности. Также ксенофобия в своих конкретных проявлениях граничит и пересекается с шовинизмом. Ксенофобия, как предтеча этнического и религиозного экстремизма, возникает также вследствие самоутверждения этнических и конфессиональных общностей на основе негативизма. Эффективность системы профилактики будет зависеть от согласованности, координированности действий на всех уровнях. В социально-экономической сфере: снижение социальной напряженности в регионе, улучшение психологического микроклимата; поддержка незащищенных и малообеспеченных групп населения; воспитание патриотических чувств и норм толерантности; рациональное распределение и использование труда мигрантов; повышение инвестиционной привлекательности региона; повышение уровня жизни населения. В политической сфере: проведение последовательного политического курса на улучшение отношений между представителями различных национальностей и религий; последовательная политика улучшения социально-экономической обстановки; проведение органами власти постоянного мониторинга ситуации в области межнациональных отношений, открытость данной информации для населения, недопустимость замалчивания тех или иных конфликтов. В информационной сфере: активная пропаганда ценностей гражданского общества, идеалов гуманизма, добра и справедливости; разрушение негативных стереотипов о той или иной национальности; противодействие распространению экстремистских печатных изданий, листовок, блокирование сайтов, пропагандирующих национальную, расовую, религиозную или социальную вражду; постоянное освещение позитивного опыта межнациональной дружбы.

В общем смысле национализм как направление политики, определяет и защищает тезис о ценности нации как высшей формы общественного единства и законного источника политической власти. В этом плане, как политическое движение он стремится к созданию государства, которое охватывает территорию проживания только определённой нации и отстаивает её интересы. Итак, национализм выступает за создание и поддержание единой национальной идентичности, основанной на общих социальных характеристиках, таких как культур, язык, религия, политика и вера в общую историю, которые содействуют единству и сплоченности нации. Однако, есть в национализме определенные элементы, которые приобретают черты заразной социальной инфекции: радикальный национализм, этнонационализм с проявлением этнической, культурной, религиозной нетерпимости, неприязни к соответствующим «другим», а также шовинизм, ксенофобия, этнократия. Источниками такой социальной инфекции является идеи национального превосходства и противопоставления своей нации другим. Между тем, по Б.Шейферу, национализм – это, во-первых, любовь к общей земле, расе, языку и исторической культуре; во-вторых, стремление к политической независимости, безопасности нации и забота о её престиже. В то же время, нужно признать некую размытость понятия в силу его опоры на чувства и эмоции: во-первых, мистическая преданность своей нации и народа; во-вторых, догмат о том, что граждане той или иной страны живут исключительно для нации, которая есть цель в самой себе; в-третьих, доктрина, что данная нация является или должна быть господствующей среди других наций.

Крайний национализм нередко ассоциируется с экстремизмом и ведёт к острым внутренним или межгосударственным конфликтам. И вот такое социально опасное явление имеет специфику распространятся в виде вспышки и эндемии. Стремление выделить для народа, проживающего в какой-либо части государства, его собственное государство на этой территории приводит к сепаратизму, что представляет не меньшую опасность в качестве заразы. Вначале сепаратизм, затем экстремизм, как результат радикализации и перерастание в отдельных случаях в крайне опасное явление – нацизм, фашизм. Между тем, национальное самосознание принципиально отличается от этнического, поскольку складывается в процессе осознания обществом своих интересов по отношению к государству, в то время как этническое самосознание состоит во взаимоотношении одной этнической общности с другими. В механизме таких социальных инфекций особую роль играет эффект переоценки своей нации, эффект фокусировки внимание на преимущество нации, а также эффекта ложного консенсуса и сверхуверенности. Эти эффекты являются частными случаями эгоистической погрешности и иллюзии человека, основанных именно на необъективной оценке своей нации, и, как следствие, превозношении своей нации над другими. Примерно такую же особенность имеет место в обществе так называемый «эффект авторитета» – тенденция приписывать более высокую оценку мнению авторитета фигуры и в большей степени зависит от этого мнения. Люди обычно имеют глубоко сидящее в сознании уважение к власти и склонны подчиняться, когда того требует фигура облечённая таковой. Некоторые учёные полагают, что люди склонны рассматривать власть как заслуживающую своего положения, и это заставляет их подчиняться решениям, которые принимают представители власти. Выше было показано, что «теория системного оправдания» объясняет это явление тем, что существует психологическая мотивация для веры в устойчивость, стабильность и справедливость существующей социальной системы. Понятия подчинения и верности законному правлению насаждаются в школах, законодательстве, вооружённых силах и других политических институтах. Склонность подчиняться законной авторитетной фигуре проистекает из практики системной социализации, призванной привить людям ощущение, что такое послушание представляет собой правильное поведение, как своего рода прямое послушание властям, для которых, такое поведение и послушание является простейшим способом сохранения системы.

Среди негативных и фундаментальных социальных инфекций современности является чайлдфри – относительно распространенное в наше время социальное явление, заключающееся в сознательном отказе от деторождения. Такая инфекция еще не приобрел статус эпидемии, но однозначно в настоящее время проявляет себя в виде вспышки заразы. Причем, касающейся фундаментальной категории человечества – материнства и отцовства. Нормально ли отказываться от продолжения рода? Здесь постановка вопроса «нормально / ненормально» совершенно неуместна. Речь идет о личном выборе человека, когда каждый должен четко осознавать стоит ли ему бесконтрольно обзаводиться детьми, о которых не в состоянии позаботиться, а не лучше ли взвесить свои силы и возможности отказаться от родительства. Понятно, что многое зависит от условий и обстоятельств, а потому о чайлдфидстве следует говорить, когда человек сознательно открывается от деторождения. Предпосылками являются еще детские впечатления о материнстве. Образ матери и отца предстает перед ребенком в негативном плане – вечно усталые, раздраженные, погруженные в заботы о детях, семье, работе. Вечная нехватка средств семейного существования. Соответствующие такие образы мальчики ребенок переносит на себя, отказываясь от такой перспективы серого существования ради детей. В другом случае, ребенок успевает побывать в роли родителей. Бывает так, что в семье смещаются роли. И ребенок, вместо того, чтобы быть ребенком, превращается в родителя. Вырастая, такой гражданин подспудно (а порой и вполне сознательно) чувствует, что родительский долг им выполнен сполна. И возвращаться на ту каторгу, в которой прошло его детство, понятное дело, не хочется. Похожие ситуации бывают и в семьях с единственным ребенком. К примеру, когда он «усыновляет» собственных родителей, меняясь с ними ролями. Такая метаморфоза происходит с подачи родителей в силу разных причин (инфантильность, алкоголизм, незрелость и т.д.). Пройдя такое испытание, подросший ребенок вполне может осознанно отказаться от родительства. Даже отделившись от родительской семьи (порой только после смерти родителей), он начинает «жизнь для себя» с внутренним чувством, что родительский долг выполнен сполна. К тому же, никаких плюсов от выполнения долга он не получил. Значит, возвращаться к этому совершенно не за чем.

Нужно признать, что чайлдфри как социальная инфекция обусловлено и токсичным окружением. Пренебрежительное, а то и агрессивное отношение к собственным детям; тотальная неудовлетворенность жизнью, недовольство всем окружением; небрежное отношение к себе. И это создает определенную картину: материнство явно приносит дискомфорт женщинам, а причина несчастья – дети. Она живет не так, как хочет, потому что ей дети мешают. Лучше я посвящу жизнь себе, чем буду так же всю жизнь на всех огрызаться!». Противостояние социальному давлению. Будем честны, наше общество во многом –  детоцентрированно. Ничто так не волнует наше окружение, как вопрос воспроизводства. Этот вопрос часто проскакивает в разговорах, при чем другие аспекты вашей жизни могут игнорироваться. Человек, на которого льются сплошные потоки пропаганды деторождения, может включить нонконформизм. Вряд ли такое давление станет решающим, но при наличии других факторов может обострить непринятие родительства. Движение чайлдфри не могло не появиться, как противовес нацеленности на многодетность. Ведь процессы, происходящие в обществе, уравновешивают друг друга. И совсем недавно многодетность была единственной нормой жизни, в частности, из-за отсутствия контрацепции и необходимости рождать как можно больше детей, в надежде, что хоть кто-то из них выживет. Сейчас время меняется… И на смену многодетности приходит вариативность.

Одной из социальных инфекций, имеющих потенциал эндемии является идеологизация исторического сознания. Такая инфекция охватила многих постсоветских стран, включая и Кыргызстан. В историческом видении реальности всегда присутствует идеологический компонент, поскольку субъект, размышляющий над историческим прошлым, неизбежно имеет определенные взгляды на современность, на существующие социальные отношения. Социально-психологические и ментальные особенности большинства населения, потеря исторической ориентации в условиях переживаемого кризиса порождают у этого большинства ностальгию, «метафизическую тоску» по идеологии, которая выступает интегрирующим и ориентирующим началом для общественного сознания населения страны. В кризисных условиях она выступает одним из эффективных инструментов влияния на массовое сознание и социальное поведение целого народа. Верхам нужна идеология, которая бы обосновывала бы законность ее господства, моральное оправдание и легитимность различных политических установок, социально-экономических санкций. Известно, что субстратом исторического знания являются исторические, пусть надуманные факты и исторические, пусть надуманные, личности. Но что такое исторический факт или легендарная личность? Это всегда утверждение о событии, но не само событие, утверждение о легендарном человеке, но не о самой личности. Разные люди могут делать различные утверждения относительно одного и того же события или личности. К примеру, вся история кыргызов в той или иной мере связывают с Манасом – великодушным. Манас – это собирательный образ легендарного батыра, выдающегося государственника – объединителя сорока кыргызских племен, создателя кыргызской государственности, выступающий неким стержнем кыргызской идентичности. Все это понятно, но наше общество в осмыслении сакральной значимости этого феномена застряла на уровне идеализации внешних проявлений (обряды, обычаи), глубоко не вникая в глубинную сущность этого явления, не выстаивая концепции и алгоритмы практической реализации заветов Манаса, адаптировав их к современным обстоятельствам.

Как известно, в формировании исторического сознания многое зависит от способа группировки событий, от принципов, положенных в основу этой группировки. Общей функцией, присущей любой группе реальных событий, является функция взаимной имманентности. Способность любого народа, его мудреца, летописцев и историков обнаружить имманентность между фактами, событиями, действиями исторических субъектов является важным условием исторического познания; она, собственно, и определяет изображаемые картины исторических эпох или цивилизаций с различными типами порядка. В этом плане, эпос «Манас» – это, по сути, вольный пересказ кыргызских сказителей-манасчи, реальной истории кыргызов и основателя кыргызской государственности. Эпос «Манас» – это кыргызское наследие, национальная гордость, триумф духовной культуры, это великое фольклорное произведение в прозе. В свое время, по инициативе Первого президента Кыргызской Республики Акаева А.А. и великого кыргызского писателя Ч.Т.Айтматова в основу идеологии кыргызского народа были положены семь заповедей Манаса: 1) Единство и сплоченность нации; 2) Межнациональное согласие, дружба, сотрудничество; 3) Национальная честь и патриотизм; 4) Через кропотливый неустанный труд и знания – к процветанию и благосостоянию; 5) Гуманизм, великодушие и терпимость; 6) Гармония с природой; 7) Укрепление и защита кыргызской государственности. И это было правильным выбором кыргызского народа, это был правильной ее идеологией. Однако, власти не смогли реализовать эту идеологию, позорно погрузившись в абсолютно противоположные заповедям погрешности. Отсутствие взаимной имманентности между событиями отрицательно сказывается на формировании научного исторического сознания народа и его самочувствии как реального исторического субъекта, решающего проблемы выбора путей своего дальнейшего развития, и тем более выхода из глубокого кризиса. До сих пор, к сожалению, историческое знание, выступающее в виде обилия исторического материала о былом величии кыргызского каганата (империи) без учета имманентных связей между событиями, подталкивает общественное сознание, специализированные группы интеллектуалов, занимающихся разработкой социально- политических программ, на путь исторических аналогий и поиск неких образцов как в своем прошлом, так и в опыте других стран и народов, что, в конечном счете, означает попытку рационализировать и втиснуть его в определенные логические рамки, тем самым выхолостить из него сам дух семи заповедей Манаса привело к невозможности качественного прорыва кыргызского народа в будущее. В стране можно констатировать исторические реминисценции. Мы кинулись в прошлое, в архаику, пытаемся приблизить стереотипы прошлого в нашу современность, уповая на целительные свойства истории в поисках своего пути по неизведанным пространствам будущего. Этот архаизм виден повсюду – возрождение былых, глубоко устаревших обычаев, обрядов, игр, феодальных нравов, принципов поведения и поступков, абсолютизация таких феноменов как героизация батыров, «аксакализма», но при этом забывая об естественных законах этногенеза, цикличности и фазности этносов, исторических этногенетических законов изменения пассионарного напряжения этнических систем, описанных Л.Н.Гумилевым. Нам бы осознать, что мы находимся в иннерционной зоне социоэтнической целостности, что нам грозит надлом и раскол этнического поля, что впереди может замаячить дисперсия этноса. В этой связи, все наше общество должно озаботится восстановлением нового ритма этногенеза кыргызского народа. Нужно понимание того, что мы образно говоря должны зацепится за уходящий поезд будущего. Для этого нам следует совершить небывалый рывок в своем социально-экономическом, политико-правовом, научно-технологическом, образовательном и культурном развитии.

По мнению Ф.Ницше, существует такая степень развития исторического чувства, которая влечет за собой большой ущерб для всего живого и, в конце концов, может привести к его гибели, будь то человек, народ или культура. Избытком истории нарушаются инстинкты народа, подрываются его жизненные силы. Речь идет о способностях забывать, отсекать ненужное, отягощающее движение, также важна, чтобы не перегружать себя историческим опытом. Между тем, в нашей стране на волне очередного ложного представления о рафинированном светлом будущем народа стараются повергнуть народ утопическим установкам. В результате у нашего народа при попытках самопознания и определения ориентиров своего дальнейшего движения возникают искаженные представления, которые, в свою очередь, обусловливают появление доктрин и программ, слабо связанных с реальностью. Историческая память – смысловой резервуар для формирования исторического сознания. Это совокупность фактов, событий, конкретных акций, индивидуальных существований, поступков, находящихся в памяти конкретных индивидуумов. Нашему народу бы меньше обращать внимание на прошлое, которого уже нет и не строит иллюзии высочайшего социально-экономического и морально-нравственного взлета в будущем, которого еще нет, а направить все усилия на реально возможные. Для исторической памяти характерно образное, эмоциональное оформление ее содержания, что является главным препятствием при попытках ее корреляции с помощью различных идеологем. Отсюда понятно, сколь огромна роль искусства, художественной литературы, кино, театра и телевидения в формировании исторического сознания населения, особенно молодого поколения, для которого эти средства являются первичными, в восприятии событий исторического прошлого.

Следующим социальным злом является карьеризм, который в нашей стране характеризуется отрицательными качествами отдельно взятого работника, который в силу своих эгоистических стремлений осуществляет беспринципную погоню к успеху и должностному росту. Нужно понять, что карьеризм базируется на платформе социального неравенства, когда работник, находясь на низкой ступени иерархии общества стремится изменить положение вещей, используя свои отрицательные моральные качества, которые позволяют ему «переступить» через все для достижения своих корыстных целей. Отличие карьериста от профессионала в том, что карьерист применит «нечистоплотные» средства для достижения своих целей – «лизоблюдство» и желанием угодить начальству, подсидеть своего коллеги. Такой работник уверен в том, что карьеризм в его понимании есть самый легкий и прямой путь к успеху, обладая деловой наглостью и хваткой, отсутствием комплекса вины, карьерист, прилагая минимум усилий, добивается очередных успехов, Его меньше всего волнует совесть, сострадание, скромность. У него четко выражена безнравственность и желание выгоды, наживы. Карьерист, как правило, безответственен, у него нет твердых моральных качеств и жизненных принципов. В этом аспекте, карьерист для государства это ничего не дающий ему пласт работников, которые могут наносить ущерб стране, прежде всего, отсутствием у него желания добросовестно работать на результат, готовностью предать интересы страны. В этом плане, карьеризм как социальная инфекция отличается скрытой заразительностью и распространенностью. Между тем, как показывает жизненная практика, карьеризм можно использовать в позитивном плане, учитывая его рвения, чтобы сделать карьеру.

Самой очевидно опасной социальной инфекцией является коррупция. В нашей стране развернута серьезная борьба с этим недугом, который представляет собой большую и значительную проблему, представляющая главную угрозу национальной безопасности страны, социально-экономическому развитию, благосостоянию общества и народа и затрагивающую функционирование не только органов всех ветвей власти, но и во всех сегментах деятельности государства. Кыргызстан находится в числе 50 наиболее коррумпированных стран мира. Согласно современному киргизскому законодательству коррупция – умышленные деяния, состоящие в создании противоправной устойчивой связи одного или нескольких должностных лиц, обладающих властными полномочиями, с отдельными лицами или группировками в целях незаконного получения материальных, любых иных благ и преимуществ, а также предоставление ими этих благ и преимуществ физическим и юридическим лицам, создающие угрозу интересам общества или государства. В книге «Цель номер один» М.Антонов и заведующий юридическим отделом администрации Президента М.Укушев оценивали коррупцию в Киргизии как «тотальную». Эксперты отмечают, что оборот теневой экономики оценивается в среднем 60% от ВВП страны – это около 130 млрд сомов, Известно, что через коррупцию идет перераспределение доходов в пользу отдельных корпоративных и социальных групп за счёт наиболее уязвимых слоёв населения, которые не имеют возможности противостоять вымогательству и иным коррупционным злоупотреблениям. Укоренившимися формами коррупции стали семейственность, непотизм, клановость, местничество, трайбализм, тендеры, откаты, теневизация экономики, связь с преступными группировками, контрабанда, поставка наркотиков, тотальное воровство, государственный рэкет.

Во всем мире вызывает тревога в отношении небывалого, практически эпидемического роста числа мошенничества и мошенников. Мошенничество или аферизм – это не что иное как хищение чужого имущества или приобретение права на чужое имущество путём обмана или злоупотребления доверием. Обман может совершаться в виде сообщения, либо в виде каких-либо действий: фальсификации предмета сделки, применение шулерских приёмов, подмена денег и предметов, обвес и пр. Мошенники широко используют приёмы психической манипуляции: во-первых, предлагают совершить какую-либо сделку на условиях, которые значительно выгоднее обычных; во-вторых, заставляют жертву совершать какие-либо действия в спешке, мотивируя это различным образом; в-третьих, выдают себя за очень богатых, влиятельных и преуспевающих людей. Участились мошенничества в области информационных технологий путем ввода, удаления, модификации информации или другого вмешательства в работу средств обработки или передачи данных информационно-телекоммуникационных сетей. Также участились мошенничества в сфере искусства в виде подделки картин, скульптур и других произведений искусства знаменитых авторов.

Фальсификация является одной из опасных социальных инфекций. Это и подделка предметов, вещей, выдаваемая за настоящую, фабрикация старинных вещей, подделка денежных купюр, ювелирных изделий, картин известных мастеров, подделка документов, фальсификация научных данных, данных следствия, стильных одежд, лекарственных средств, программных дисков, с нарушением торговой марки. В мире широко распространились фальсифицированные пищевые продукты, материалы и изделия. Фальсификация исторических источников представляет собой создание никогда не существовавших исторических источников или изменение подлинных исторических источников. В обоих случаях производится в результате сознательного умысла, рассчитанного на общественное внимание, стремления при помощи полностью вымышленных фактов прошлого или искажения сведений о реально происходивших событиях «исправить» историю, дополнить её несуществовавшими деталями. В этом случае они формируют новые мифы, которые могут оказать существенное влияние на общественность. Под фейковыми новостями обычно понимаются сенсационные, но заведомо ложные сообщения, которых можно отнести к дезинформации, пропаганде, скрытную рекламу. Фейками могут быть новости, которые ссылаются на «неназванные источники». В мире распространились так называемые флоги (фейковые блоги), псевдоиздания. Любой здравомыслящий человек, наблюдая за ростом вышеуказанных разновидностей социальных инфекций ужаснется, что вокруг него одни аферисты, обманщики, мошенники.

Клановость власти остается характерной чертой практически всех стран Центральной Азии и Кавказа. При этом клановые связи во власти могут проявляться в первую очередь в тех регионах, где сильны патриархальные устои и родоплеменные связи. С учетом этого представляется, что проблема клановости власти наиболее актуальна у нас в Кыргызстане. Клан – это семейственность, кумовство, землячество. Феномен клановости различными учеными рассматривается в первую очередь во властных структурах обществ, в политической жизни, а так же в политической культуре. В Кыргызстане развиты все понятия клановости – семейственность, местничество, трайболизм, регионализм. Эти явления являются главными проблемами нашего государства, поскольку они прикрывают низкие профессиональные и управленческие компетенции подавляющего большинства работников организаций. В этом аспекте, клановость власти – это способ реализации публичной власти, основанный преимущественно на родстве и национальном единстве его участников. Главной опасностью клановости власти является защита интересов рода, племени, землячества, имеющего в своих руках власть во всех сферах общественной жизни страны. Признаками клановости власти являются: во-первых, наличие семейственных, родственных, национальных связей, землячество, то есть связи между лицами, занимающими ответственные должности в системе публичной власти; во-вторых, четко выраженный механизм взаимодействия участников осуществления власти и защита интересов клана в ущерб общегосударственным и общественным; в-третьих, круговая порука по вопросам осуществления власти и концентрация особых полномочий власти внутри одного клана, территории, региона. Все это с точки зрения реальной возможности получения необоснованной и несправедливой материальной выгоды, льгот и преференций. Именно семейственность и клановость послужили причинами кртического недоверия кыргызского народа властям, выраженные в трех народных революций, свергнувших власть в разные годы.

Как известно, при СССР семейственность, династийность и клановость даже приветствовалась, если это касалось производства, сельского хозяйства, учительствования или врачевания. Мы, авторы настоящей книги являемся хирургами и в своей профессии мы видим все положительные моменты семейственности, династийности, клановости в хирургическом деле. В нашей профессии настоящими профессионалами по призванию могут стать лишь третье-четвертое поколение, ибо, речь идет о сакральной специальности, которая нуждается лишь глубоко преданные, профпригодные кадры, воспитанные на лучших традициях передовых хирургических школ, начиная с семейственности, династийности, клановости и так до общеирового уровня. Между тем, когда дело касается, скажем системы управления и политической власти, то здесь должна заработать мудрый закон, запрещающий брать на работу родственников, так как работа родственников в государственного управлении порождает сплетни, нездоровые отношения, зависть, несправедливость в коллективе, очевидное неравноправие, доносительство, обиду. Игнорирование этого закона приводило к семейственности в государственного управлении, когда принцип «рука руку моет, а свой своего кроет» работал вовсю, получался абсурд, круговая порука. Мы не можем отрицать факты «сомнительных» назначений или ярких и стремительных карьерных взлетов родственников или близких власти предержащих. Эффективность мер борьбы с такими явлениями должна оцениваться, отсутствием или сведением к минимуму признаков непотизма, клановости, семейственности на всех уровнях государственной власти и, вследствие этого, снижением уровня коррупционности принимаемых решений и распределяемых благ. Тем не менее так называемый династический вариант наследования статусных позиций в верховной власти рассматривается в настоящее время как один из очевидных путей возникновения социально-политических, управленческих элит. Как нам кажется, ни один из верховных властей в странах Центральной Азии и Кавказа не сбрасывают со счета передачу власти своему близкому или родному. Такие примеры есть (Туркменистан, Азербайджан, Таджикистан, Кыргызстан и др.). Причинами продвижения на статусные позиции родственников кроется: во-первых, в организации «собственных команд»; во-вторых, внедрение «своих» в широкие сферы деятельности и влияния; в-третьих, поиск законных путей легализации доходов и преференций; в-четвертых, высокая степень доверия к лояльности членов семьи, родственников.

Нужно отметить, что восприятие идей и концепций социальных инфекций в той или иной форме должна представлять некую целостность, когда всякий объект, идея, суждение, а тем более пространственная предметная ситуация воспринимается как устойчивое системное целое. При этом образ, формируемый в процессе отражения имеет некую совокупность информации. В рамках вопроса «Почему?» центром внимание является установление причинно-следственной связи (этиопатогенез) и механизмов заражения, распространения социальной инфекции (IV фаза). Выше говорилось о том, что высокая вирулентность (заразительность) таких социальных инфекций как роботизация и деперсонализация объясняется наличием высокоскоростной мировой интернет-паутины и нейросети, которые относятся к беспроводным, а следовательно, неуправляемой сетевой средой – среды в которых происходит непосредственная передача той или иной социальной инфекции по принципу «прямо от производителя к потребителю». Важно отметить, что существующие на сегодня современные топологии беспроводной глобальной компьютерной сети практически невозможно контролировать и тем более блокировать процесс формирования эпидемических очагов и распространение социальных инфекций. Все это являет собой не что иное как предпосылка к развитию эпидемии роботизации и деперсонализации как социальных высококонтагиозных, высоковирулентных, неуправляемых и опасных по последствиям инфекций.

Вышеуказанные виды социальной инфекции имеют все предпосылки приобретения статуса эпидемии, так как идеи, суждения, системы взглядов и поведений, говоря терминами биологической инфекции, в достаточной мере вирулентны, сама инфекция достаточно контагиозна», а обстоятельства в виде восприимчивости и скученности людей, способствуют интенсивному распространению их в экспоненциальном порядке. Именно таким образом огромные массы людей заражаются и передают болезнь другим людям. В условиях общего упадка нравственности и морали они лишь еще больше обуславливают деморализацию человека и человеческого сообщества, деперсонализацию мира и окружающей действительности. По П.И.Сорокину (2014), наступает аномия нравственно-психологического статуса общественного и индивидуального сознания: во-первых, разложение прежней системы ценностей; во-вторых, противоречия между провозглашаемыми целями и невозможностью их реализации традиционными способами для большинства граждан страны; в-третьих, психологическая изоляция личности от общества и депрессивная разочарованность в жизни. Автор выделяет три главных направлений аномии: во-первых, межличностное – усиление взаимного недоверия, враждебности, соперничества и агрессивности, реакций изоляции, расслоения общества на субкультуры, включая экстремистские организации и секты парарелигиозного толка; во-вторых, культурное – крах прежних культурных ценностей и приоритетов, изменение устоявшихся правил интерпретации событий, возникновение конфликтных систем ценностей, со стояние идентификационной пустоты при отсутствии альтернативы; в-третьих, социальное – дезинтеграция и поляризация общества, кризис доверия к государственным институтам.

Прогредиентный вариант развития эпидемической аддикции происходит в четырех многомерных взаимозависимых плоскостях: социогенеза, психогенеза, соматогенеза и анимогенеза. Социогенез в определенной мере предопределяется нарушением структуры и функции родительской семьи, нарушением созревания и социализации личности в дисгармоничной среде. Патологическое зависимое поведение отличается наличием эпизодов измененных состояний сознания при реализации психической и физической зависимости, непреодолимостью и компульсивностью зависимости, стереотипизацией криминального стиля жизни, синдромом отмены. В исходе – тотальная социальная дезадаптация. Траектория эпидемического развития может измениться в точках бифуркации при мобилизации ресурсов адаптации, компенсации или защиты. В этом случае может меняться объект или стиль реализации зависимости. Ремиссия в синергетическом контексте означает переключение зависимой личности на иную модальность и поведенческую траекторию при со хранении зависимого паттерна. Психогенез в существенной мере предопределен преморбидной психопатологической отягощенностью, отличающейся эмоциональной и коммуникативной дефектностью, которые в дальнейшем проявляются аддиктивным радикалом психопатизации и деформации личности. У зависимой личности вне личностного расстройства появляются яркие реалистические реминисценции и фантазии на фоне инфантильности и внушаемости, простодушия, чувственной непосредственности, любопытства или высокой поисковой активности, максимализма и эгоцентризма, впечатлительности и нетерпеливости, склонности к риску и вызову опасности. Зависимые личностные расстройства характеризуются оскудением нормативной социальности, деформированием личности и эмоциональным выгоранием, неспособностью самостоятельно принимать решения за пределами криминального стиля жизни, сочетанием шизоидных черт личности с плохой переносимостью одиночества, что поддерживает развитие тревожной депрессии и толкает к совершению деликта, дающего временную психоэмоциональную разрядку.

Согласно принцип «Пять W» – инструмента для сравнительного описания и интерпретации результатов «анализ-синтеза» конкретного вида социальной инфекции. Социальной эпидемией называется прогрессирующее во времени и пространстве той или иной идеи, концепций, системы взглядов среди значительного количества населения, обуславливающих с их стороны одинаковых стилей мышления и действий. В основе возникновения эпидемии лежит возбуждение и влечение как проявление основного психофизиологического явления, заключающегося в том, что люди испытывают повальное влечение к этой идее, суждения, концепции в качестве модного поветрия или давления обстоятельства. Здесь особую значимость приобретает сама идея, индуцирующая такое стремление людей. В связи со сказанным выше, если исходить из принципа «Пять W», то первый вопрос «Что?» – это сама по себе идеология «роботизации» и «деперсонализации» как разновидности социальной инфекции современности. Именно эти идеи и соответствующие концепции являются первым звеном эпидемического процесса и составляют суть I фазы – фазы резервации. Как известно, резерватами вышеуказанных социальных инфекций являются исследовательские подразделения, специализированные научные институты и центры, которые создаются с целью обеспечения необходимых условий для разработки соответствующей робототехники, а также социальная канализирования усилий определенной группы новаторов соответствующего робототехнического направления. Согласно концепции эпидемического процесса появление самой идеи, суждений и концепции по роботизации и деперсонализации, а также формирования их сторонников, с одной стороны, внедрение научно-технологического нововедения следует считать “возбудителями инфекции”. При этом каждого человека, попавшую в зависимость от роботизации и дереализации следует воспринимать как источника, индуцирующего помешательство соответствующими идеями, суждениями, поступками и поведениями. В связи со сказанным, если исходить из принципа «ПятьW», то вопрос «Кто?» – это человек, человеческая популяция, которые являются, с одной стороны, сторонниками и своеобразными проводниками идей роботизации, а с другой стороны, потребителями информационно-технологической продукции указанных двуединых социальных инфекций и звеном их распространения в обществе. Человек и общество являются главным проводником эпидемического процесса, именно они представляют собой II фазу – фазу эпидемического преобразования. На этом этапе развития социальной инфекции, бывшая однородной в фазе резервации со временем становится все более неоднородной вследствие появления восприимчивых к таким инфекциям лиц и увеличения их количества. Именно на этом этапе начинается непрерывное взаимодействие на видовом (человеческом) уровне «возбудителя инфекции» и человеком. Итак, уже на этапе резервации и преобразования вскрывается сущность эпидемического процесса, то есть внутренняя причины их развития, а также условия, в которых протекает действие причины.

Нужно отметить, что внушение, постепенно приводимые к вовлечению к идее и действиям все большей массы людей, наблюдаются только в тех случаях, где объединенная рядом причин и побуждений массы является уже организованным целым, имеющим некий центр, от которого исходит внушение – специализированные центры роботизации. И чем быстрей и точнее выполняются внушения, чем более эти внушения носят характер внушений прямых – в смысле агрессивного и назойливого настаивания, тем совершенней организация, знаменующая собой наступление то там, то здесь эпидемических вспышек и эпидемического распространения процесса деперсонализации человека и дереализации мира. В этом аспекте, если исходить из принципа «ПятиW» то вопрос «Где?» – это место, очаг, ареол распространения. Как известно, эпидемический очаг – это место нахождения источника инфекции с окружающей его территорией в пределах которой возбудитель способен передаваться в массовом порядке от источника инфекции к людям, находящимся в контакте с ним. Причем, территориальные границы эпидемического очага зависят от трех основных обстоятельств: во-первых, устойчивость возбудителя к различным факторам; во-вторых, возможности контактов источников инфекции с людьми; в-третьих, механизма передачи инфекции. Нужно отметить, что «роботизация», «деперсоанлизация» в единстве развития являются, безусловно, устойчивыми технологиями, имеют сверхэффективными средствами и безотказными механизмами распространения в виде интернет-сети и нейросети. Вначале ареал инфекции ограничиваются пределами исследовательской лаборатории или специализированной научно-информационной компании, а затем уже пределами одного населенного пункта, области, региона, страны и даже континентов. Они составляют суть III фазы – фазы распространения. Для эффективного заражения необходима масса воспримчивых к идее, концепциям и технологиям людей.

Нужно отметить, что ответы на вопросы «Кто?», «Кто?», «Где?» представляют собой первые оценочные выводы о «возбудителях», «источниках», «носителях», «распространителях», а также масштабах распространения вышеуказанных социальных инфекций, тогда как ответы на вопросы «Когда» и «Почему?» – о механизмах и факторах развития и распространения социальной инфекции. Здесь важным моментом познания является свойство восприятия, включающее: предметность, структурность, апперцептивность, константность, избирательность и осмысленность. В свою очередь осмысленность состоит из трех этапов: во-первых, селекция (выделение из потока информации объекта восприятия и познания); во-вторых, организация (объект идентифицируется по комплексу признаков); в-третьих, категоризация и приписывание объекту свойств объектов этого класса. Как известно, выражение идеи в действий и общественный настрой – суть, основной закон жизни. Их следует либо блокировать, либо направлять в нужном направлении. Исходя из сказанного и следуя принципа «Пять W» ответы на вопрос «Когда?» характеризуют тенденцию заражения, темпы распространения, охват населения эпидемическим процессом. Именно мировая интернет-паутина и нейросеть являются путями передачи не только научно-технологической “ноу-хау”, как определенная совокупность и последовательность факторов заражения биочипизацией населения стран и континентов, но и надломом морально-этических взглядов и суждений, допускающих возможность роботизации и деперсонализации в мире. Сдерживать границы эпидемического очага не всегда возможно. Ареалы распростанения эвтанизации зависит от политической установки тех или иных стран. Территориальные отграничения возможны, но не очевидны. Так или иначе пространство эпидемического очага роботизации и деперсоанлизации как социальных инфекций практически определяется самим обществом и государством, в том числе на законодательном уровне. Инфекции такого порядка, к сожалению, предотвратить, отграничить в странах при нынешнем уровне международной коммуникативности представлется непростой задачей.

Нужно отметить, что восприятие идей и концепций социальных инфекций в той или иной форме должна представлять некую целостность, когда всякий объект, идея, суждение, а тем более пространственная предметная ситуация воспринимается как устойчивое системное целое. При этом образ, формируемый в процессе отражения имеет некую совокупность информации. В рамках вопроса «Почему?» центром внимание является установление причинно-следственной связи (этиопатогенез) и механизмов заражения, распространения социальной инфекции (IV фаза). Выше говорилось о том, что высокая вирулентность (заразительность) таких социальных инфекций как роботизация и деперсонализация объясняется именно высокой теснотой межгосударственных взаимоотношений, а также наличием высокоскоростной мировой интернет-паутины и нейросети, которые относятся к беспроводным, а следовательно, неуправляемой сетевой средой – среды в которых происходит непосредственная передача той или иной социальной инфекции по принципу «прямо от производителя к потребителю». Важно отметить, что существующие на сегодня современные топологии беспроводной глобальной компьютерной сети практически невозможно контролировать и тем более блокировать процесс формирования эпидемических очагов и распространение таких социальных инфекций как роботизация и деперсонализация. Все это являет собой не что иное как предпосылка к появлению вспышек инфекции, затем эндемического, а потому уже и пидемического распространения.

Глава II

Биоэтические, технократические парадигмы и философские

аспекты роботизации как социальной инфекции

Роботизация представляет собой социальную инфекцию технократического характера и имеет потенциал эпидемии. Термин «робот» появился более 100 лет тому назад, благодаря чешскому писателю-фантасту Карелу Чапеку. Он в действие пьесы «R.U.R» (1920) ввел человекоподобные механизмы, назвав их «роботами». В литературе тему роботов развил великий фантаст Айзек Азимов, издав сборник рассказов «Робот». Важнейшим этапом в эволюции роботической хирургии стало развитие дистанционной телероботической хирургии. Концепция данного проекта состояла в том, что хирург находится у консоли, а компьютер транслирует его движения на манипуляторы, расположенные в организме пациента. Непосредственно телеробот способен манипулировать камерой и несколькими «руками» с инструментами. В то время компьютер способен следит за инструментами и визуализирует операционное поле. В настоящее время система «Da Vinci» является неоспоримым лидером в области роботической хирургии. Именно компьютерный интерфейс модифицировал движения рук хирурга в движение роботических манипуляторов. Между тем, отсутствие в них тактильной чувствительности диктует хирургу необходимость полагаться на собственную интуицию. Именно этот факт позволяет системе выступать лишь в качестве ассистента, а не как оперирующий хирург. Сейчас роботохирургия продолжает стремительно развиваться, завоевывая все большее и большее количество направлений в медицине. Стала реальностью так называемая трансконтинентальная телероботохирургия, трансоральная роботическая хирургия, роботохирургия головы и шеи, гинекологическая роботическая хирургия. Чего же можно ожидать от роботохирургии в будущем?

Продолжаются работы по созданию новых роботов. Новые возможности манипуляторов и визуального контроля позволят довести до совершенства оперативные вмешательства на бьющемся сердце. Если до последнего времени большинство роботов-хирургов были скорее инструментами, чем хирургами, а потому полностью зависели от человека и функционировали по принципу «ведущий-ведомый», повторяя человеческие движения, то сейчас создан новый тип робота, который сможет самостоятельно провести операцию. Но до уровня автономного хирургического агрегата, что описано мною в фантастическом романе «Фиаско», еще технология не дошла. То есть такой агрегат остается пока фантастикой. Есть эпизод, когда такую мечту выражает один из хирургов, представляя автономный модуль в иллюзиях: – «Аккуратные щупальца с инструментами ювелирно, шаг за шагом разделяют ткани. Опухоль медленными, выверенными движениями захватывается и удаляется из организма. Манипулируя камерой, металлический спрут проверяет качество работы. Убедившись, что все в порядке, делает аккуратный кожный шов и сам себе аплодирует». Возможно ли такая технология? – таков был посыл к фантастическому роману. Если в романе автономный комплекс выполняет сложнейшую хирургическую операцию – тотальную пластику пищевода абсолютно самостоятельно на основе загруженной компьютерной программы, то особенностью нынешней процедуры – это выполнение операции с помощью микрохирургии. То есть это уровень, так называемой хирургии «замочной скважины». Совсем недавно было фантастикой, а сейчас стала реальностью и то, что в настоящее время создана система «Raven» – впечатляющий мобильный робот-хирург, предназначенный для дистанционного проведения операций. Хирург, который управляет роботом по каналам связи, может находиться за тысячи километров от операционного стола. Пациент, к примеру, имеет возможность оперироваться у светил мировой медицины, практически не выходя из дома. – «То есть, можно взять на операционный стол больного здесь в Бишкеке, а прооперируют его хирурги на расстоянии из Москвы». В свое время, компанией «Virtual Incision» (США) был разработан робот-хирург, предназначенный для работы в космосе. По словам разработчика, «MIRA» – робот-хирург может проводить операции в космосе под контролем хирурга-человека, находящегося на Земле.

Если обратится к истокам философии автоматизации, то положения примитивной роботизации заложена были еще в IV веке до н.э. греческим мыслителем Аристотелем, который впервые создал прототипы автоматических машин. С этого момента получили постепенное развитие механика, гидравлика, пневматика, которые использовались в подобных машинах. В частности, в 322 году до н.э. древнегреческий изобретатель Архит Тарентский изобрел деревянного голубя, летающего при помощи струй пара, а изобретатели Герон, Ктезибий, жившие в конце III века до н.э., создавали механизмы, облегчающие процесс физического труда человека. В конце XV века Леонардо да Винчи спроектировал механического робота-рыцаря, в 1540 году Торриано сконструировал робота-женщину, играющую на мандолине, а Жак де Вокансон изобрел механическую утку. В 1898 году гениальный изобретатель Никола Тесла впервые разработал радиоуправляемую лодку, а в начале ХХ века Генри Форд, создав ряд механизмов, практически заложил основу индустрии создания машин. В 1951 году Рэймонд Гоерц спроектировал механический телеуправляемый манипулятор для работы с радиоактивными веществами. На этой базе уже был создан первый промышленный робот «Unimate», использовавшийся для сварки и литья. В 1977 году В.Шайнман сконструировал роботическую систему «PUMA-560», которая, начиная с 1985 года использовалась в нейрохирургии. В 1988 году Джон Уикхэм и Брэйн Дэвис представили роботическую систему «PROBOT» для применения при трансуретральной резекции предстательной железы. В 1992 году была создана система «ROBODOC» для использования при эндопротезировании тазобедренного сустава. В 1993 году создано роботизированное устройство «Aesop» для видеоконтроля при лапароскопических операциях. В 1995 году создана системы «ZEUS» – телеуправляемые манипуляторы-руки роботического комплекса. В 1999 году была создана телеуправляемая роботическая система «Da Vinci».

Из истории роботохирургии известно, что начиная с 2000-х годов технологии стали намного сложнее. В 2001 году была создана радиохирургическая роботизированная система, используемая при неврологических, брюшнополостных, торакальных, урологических операциях. В 2007 году были разработаны роботизированные навигационные системы «VIKY» и «Niobe» для лапароскопической хирургии, которая используется в гинекологии, общей хирургии, урологии, торакальной хирургии по сей день. В 2007 году была разработана специализированная роботическая система «Sensei» для проведения эндоваскулярных транскатетерных вмешательств на сердце. В 2009 году была созданы системы «Magellan» и «CorPath GRX» для эндоваскулярных вмешательств. В 2011 году разработан специализированный роботизированный комплекс «Renaissance» для нейрохирургии. Система предоставляет врачам возможность, благодаря специальной программе, заранее спланировать все этапы оперативного вмешательства, продумать размеры необходимых имплантатов и фиксирующих материалов. Был также разработан робот «i-Snake» для ЛОР-операций и «Micro-IGES» для применения при кишечных операциях. В 2009-2013 годах были разработаны ортопедические роботические системы «Mako», «Navio» для замены коленного сустава. В 2015 году была созданы системы «Flex Robotic System», «μRALP» которая является первой специализированной хирургической платформой, основанной на управляемом и настраиваемом объеме робототехники, который обеспечивает доступ через естественные пути в отоларингологии и колоректальной хирургии.

Во втором десятилетии XXI века роботохирургия становится полуфантастичной. В 2018 году была разработана система «Monarch» для проведения диагностической и лечебной бронхоскопии, она обеспечивает доступ в бронхи субсегментарного порядка. В 2018 году была презентована роботохирургический комплекс нового поколения «Da Vinci SP», которая применяется сейчас во всем мире. Позже была разработана однопортовая роботизированная хирургическая система «SPORT», в стадии разработки находятся системы «SurgiBot» и «SPIDER», обеспечивают трехмерную визуализацию, эргономичное управление и точность движений с масштабированием. Безусловно, перспективной является разработка и внедрение телехирургии – использование при хирургическом вмешательстве устройств «ведущий–ведомый», в которых ведущий и ведомый компоненты физически разделены. Хирург, который располагается на удаленном расстоянии от операционного стола осуществляет активное управление инструментами. Обмен данными между консолью хирурга и инструментами происходит по телекоммуникационной линии. Хотя устройства «ведущий–ведомый» обычно находятся в одном и том же помещении во время операции, процедура может быть выполнена с помощью хирургической консоли, расположенной в другой комнате или даже в другом регионе. Недавно в США создано высокочувствительный сенсор, который может чувствовать текстуру предметов подобно человеческим пальцам. В будущем такой датчик поможет разработать минимально агрессивные хирургические методы, давая роботам-хирургам возможность самим изучать тактильные свойства тканей и внутренних органов. С появлением искусственного осязания вновь обострились суждения о том, неужели сенсоры станут более чувствительными, чем ощущения пальцев человеческих рук? Равви Сараф и Вивека Махешвари, как разработчики поясняют, что сенсор создан на основе нанопленки, сделанной из нескольких слоев металла и полупроводниковых наночастиц. – «Когда-нибудь хирургов заменят хирургические роботы, которые будут выполнять оперативные вмешательства более техничнее, нежнее и безопаснее, чем сами хирурги», – говорят они.

Сегодня всех существующих хирургических роботов можно разделить следующим образом: во-первых, пассивные роботы – не обладают автономией, управляются вручную, самостоятельно движений не выполняют; во-вторых, телеуправляемые роботы – не обладают автономией, удерживают хирургические инструменты, которыми управляет человек дистанционно; в-третьих, полуактивные роботы – «роботы-ассистенты», контролируемые оператором, но с некоторыми виртуальными функциями; в-четвертых, активные роботы, обладающие автономностью в рамках конкретной задачи, робот выполняет определенное задание автономно, но с инициативы оператора. Нужно отметить, что активные роботы, которые автономно выполняют запланированное движение, автономны условно, так как оператор строит и подтверждает хирургический план и контролирует их осуществление. В будущем планируется разработка и развитие роботической хирургии в следующих полуфантастических направлениях: во-первых, создание роботов с высоким уровнем автономии – роботы способные принимать медицинские решения под контролем человека (на данный момент не существуют!); во-вторых, полностью автономные роботы, способные выполнять хирургическое вмешательство полностью без участия человека (на данный момент – научная фантастика!). Хирургических роботов можно разделить и по сфере их применения: во-первых, нейрохирургические – использующиеся при хирургических вмешательствах на позвоночном столбе и головном мозге («Neuromate», «Renaissance»); во-вторых, эндоскопические – использующиеся при бронхоскопии («Auris Monarch»), внутрипросветных манипуляциях в ЛОР-хирургии («μRALP»), манипуляциях на органах ЖКТ и верхних дыхательных путях («Flex Robotic System», «i-Snake»); в-третьих, эндоваскулярные – управляемые гибкие катетеры для проведения эндоваскулярных вме- шательств на сердце и сосудах («Magellan», «Niobe», «Sensei», «CorPath»); в-четвертых, радиохирургические («CyberKnife»; в-пятых, универсальные лапароскопические роботы – телеуправляемые манипуляторы («Aesop», «ZEUS», «VIKY», «Da Vinci»).

Обзор эволюции систем роботизированной хирургии показывает, что в мире предложено огромное количество роботизированных систем, которые внедрены практически во все разделы клинической и экспериментальной хирургии и которые показали несомненное преимущество перед традиционной хирургией. Однако, следует подчеркнуть, что еще далеко до создания автохирургического комплекса, действующего самостоятельно, то есть без участия хирурга вообще. В своем романе «Фиаско» подчеркиваю, что такая технология сейчас маловероятно, но интересен, по сути, путь к такой технологии, борьба идей и теорий. Разве только на этапе создания информационной базы и программирования возможны подобные технологии. В этом аспекте, на наш взгляд, очень перспективной среди всех других технологий представляется система «Verb Surgical», представляющая собой систему для консолидации данных, получаемых от роботических хирургических систем всех производителей по всем пациентам из медицинских учреждений от врачей различных специальностей, для создания «идеального» роботического комплекса с системой «умной» визуализации, способностью к самообучению и самопроверке, универсального для пациента и для врача, а также для оптимизации цены. Число выполняемых робот-ассистированных операций с помощью перечисленных выше роботизированных хирургических систем неуклонно растет, к началу третьего десятилетия XXI века в мире выполнено более 6 млн. роботических операций. Растет и валидация роботических хирургических систем. К примеру, система «Da Vinci» лидирует в общей хирургии, гинекологии, урологии, кардиохирургии, легочной хирургии, ортопедии, нейрохирургии, оториноларингологии.

О зигзагах переформатирования сознания хирургов есть такой эпизод в романе «Фиаско», когда Мэй признается, что не с кем перекинутся мыслями о тенденциях и направлениях развития киберхирургии. – «Мое сожаление касается моих коллег по цеху хирургии. Причем, профессор Каракулов не в счет, так как именно он – один из немногих пытается выработать адекватные мировоззренческие программ профессиональной деятельности хирурга в будущем, то есть сделать хирургию цельным, системным, адекватно ориентированным, перспективным». На самом деле, в эпоху роботохирургии, современная хирургия находится в состоянии «технологической контузии», когда хирурги дезадаптированы чрезмерной технологизацией их дела, страдают от диспропорций между высокими темпами и масштабами внедрения техники и технологий, а методологическая нагруженность новой хирургии недостаточна для понимания, а также совершенно не выверены мировоззренческие установки, принципы, пока нет ни идеологии роботизированной хирурги, ни оценка его последствий. О переформатировании сознании хирурга есть и такой эпизод, когда Мэй утверждает, что нужно свершить революцию в головах нынешних хирургов. А для этого им самим нужен не малый интервал абстракции в их попытке довести свою хирургию до уровня биоинженерии. – «Можно было допускать, что со временем в мире станет все больше хирургов, которые говорят, спорят, злорадствуют, иронизируют, поддерживают, прислушиваются к медикам, хирургам, философам, прагматикам, роботам. Но каждый из них, при этом, бесспорно, все больше и больше будет укрепляться в своих взглядах, убеждениях, устремлениях о том, что хирургия на новой философской основе должна, наконец, дорасти до уровня биоинженерной науки, когда, возможно и станет вопрос ребром об отчуждении хирургов от хирургии».

Если говорить о биоэтических парадигмах и постулатах современной роботохирургии, а также пределах моральной философии современной медицины в условиях новых вызовов современности, то следует упомянуть о пределах роботохирургии. Мур Дж.Е. (1999) пишет: «Можно сказать, что мораль А выше, чем мораль В, что означает – мораль А – это моя мораль, а мораль В – нет». Можно задаться вопросом: означает ли это, что одно убеждение истинно, а другое нет? Наш диалог касается проблем ценностей в технологичной медицине, кстати, сверхактуальной для нынешнего времени – эпохи начавшейся эрозии нравственности, дефицита ценностного фактора в нашей профессиональной деятельности. Из романа «Фиаско». «…Хирургия – это когда режут! – это всем понятно, «Хирургия в сундуке» – как понять? В любом случае «Хирургия – это драгоценный дар богов, дочь разума… Да будет прославлен тот, кто постиг ее тайны!», – размышлял Мэй. – До сих пор считалось, что человека может оперировать только человек и никак технический агрегат. А теперь что? Неужели отцом автономной хирургии стану я? Человек-хирург отстранится от хирургии, а его место займет робот-хирург. Куда же денется чувство человеческого сострадания и милосердие человека-хирурга?».

Известно, что условия и темпы нынешнего НТ-ТП требуют кардинальной коррекции принципов деятельности и правил поведения личности и общества, следовательно, личности врача и медицинского сообщества. Между тем, безусловно, в эпоху технологизации медицины, нравственность, мораль, этика, призванные влиять на деятельность врачей, существенно отстали от требований времени, утратили свое былое значение и предназначение. Между тем, это влечет необратимые разрушительные последствия не только в сфере самосознания людей, но и самосознания профессиональных специалистов. Можно смело сказать, что человечество переживает время, когда вся цивилизация тяжело больна безответственностью. Больна и медицина. На наш взгляд, ключевой категорией концептуальной оценки и анализа любого научно-технического и технологического нововведении должен быть «принцип ответственности», на основе которого должна строится теоретическая система ценностей, адекватная изменившимся условиям и перспективам развития цивилизации. В этом аспекте, многие достижения в сфере медицины и хирургии в том числе, можно внедрить в практику уже сегодня, однако, этот безусловный медико-хирургический успех может быть «омрачен-посрамлен» в связи с непреднамеренно-непредвиденно нарушенными законами этики, морали, нравственности, человеческого права. И тут нужна философия. Л.Витгенштейн писал: – «Философия – это форма терапии, цель которой – освобождение от тревожности, возникающей в результате вовлечения в жизненные ситуации».

Следует подчеркнуть, что еще на рубеже XX-XXI веков «проблемные сверхситуации», связанные с морально-этическими, так называемыми «проклятыми вопросами» прорывного развития ряда явлений и направлений в области медицины и хирургии в том числе, обострились до предела. Если тогда речь шла о морально-этических основаниях пересадки органов, клонирования человека, генной инженерии, то сейчас, подобные «проклятые вопросы» приобрели более глобальный масштабный характер в связи с технологиями, принуждающие человека, специалиста, принять меры по ускоренной: во-первых, эволюции сознания, в том числе за счет возможной трансфера более продвинутого сознания, а, во-вторых, за счет радикального переформатирования сознания. Нужно отметить, что в условиях возникновения новых вызовов современности даже прежние социально-философские парадигмы и постулаты приобрели иной масштаб и иной контекст. Стало ясным, что без мировоззренческого подхода к этим проблемам они так и останутся недоразрешенными, что чревато. Л.Витгенштейн писал: «Там, где мы встречаем комбинацию «должно быть» и «не может быть», мы имеем дело с философией. Занятие философией походит на блуждания в темном лесу. Задача философа – найти выход из дебрей». В этом аспекте, особняком всегда стоит вопрос: каковы формы и варианты возможной «существенной трансформации» морали и этики в обществе в условиях диктата новых парадигм и постулатов НТ-ТП? Каковы будут ближайшие и отдаленные последствия кардинальных изменений морали и этики? Какой будет суть новых норм морали и этики в эпоху сверхтехнологий? Между тем, следует подчеркнуть, что этика является достаточно устойчивой в своих суждениях наукой, ибо в основе их лежат общепринятые, общепризнанные, а потому почти незыблемые моральные законы, регулирующие взаимоотношения людей, и вечные моральные ценности. Между тем, именно благодаря философии те самые моральные законы и ценности сохраняют свою незыблимость и вечность.

Краеугольный камень современной хирургической философии – минимизация операционной травмы. Между тем, это проблемное поле такого научно-практического направления, как «Хирургическая агрессология». В 1987 году группа японских инженеров сконструировала матрицу, позволяющую осуществить роботизированные вмешательства, а Филипп Муре (Франция) впервые успешно выполнил роботохирургическую холецистэктомию. В истоках мотивации таких разработок лежал принцип минимизации тяжести операционного вмешательства. В мире сейчас функционируют тысячи центров цифровой роботической платформы для медицины, именно с такой направленности. В России уже сформировались соответствующие научно-практические школы по роботохирургии. О.О.Янушевич, Е.В.Шляхто, Д.Ю.Пушкарь, В.В.Крылов, И.В.Решетов, А.В.Голанов, С.А.Шептунов, Ю.В.Подураев, С.А.Краевой, А.В.Алёхин, А.В.Коротеев, Г.В.Саврасов, В.П.Чехонин и другие ученые широко используют роботохирургическую установку «Да Винчи». Этот комплекс не робот в полном смысле слова, а механическое устройство, которое помогает хирургу, обеспечивая условия для точной хирургической операции в ограниченном пространстве. Задача робота – сгладить действия хирурга, обезопасить от резких движений, кроме того, есть возможность повернуть инструмент почти на 90 грдусов, доставить его туда, куда рука человека добраться не может, тем самым обеспечивая семь степеней свободы манипуляции. До селе такой свободы обладали лишь человеческие руки – от природы высокодифференцированный орган, приспособленный к выполнению сложных рабочих движений. Б.Н.Петровский писала: – «Руки – это великое достояние хирурга, но для того, чтобы они помогали успешно оперировать больных, нужен труд, постоянные тренировки, забота о них». А в эпоху робоохирургии? Легко сказать. Ведь прикосновения «щупальцев», то есть манипуляторов робота-хирурга, должны не только осуществить то, на что способны человеческие пальцы, но и быть мгновенно проанализированными, оцифрованными, транслированными на монитор в том виде, который сразу выдаст необходимую информацию.

В качестве примера важного достижения первых двух десятилетий XXI века, можно привести создание кластера трансляционной медицины. Сейчас основная работа мировых научных центров и конструкторских бюро сосредоточена на создании периферии для систем, которые могут самостоятельно проводить те или иные хирургические вмешательства. Известно, что в России роботохирургический аппарат «Ломоносов» способен без участия человека поставить имплант в межпозвоночный диск, в остистый отросток при грыже. – «По сути, на основе соответствующей роботической программы робот в будущем может заменить хирурга», – считают разработчики. Однако, по мнению ряда исследователей первоначально высокие ожидания относительно применения роботических центров не оправдались, что связано, главным образом, с проблемами в обеспечении безопасности пациентов. И это важный вывод, на наш взгляд. По мнению М.П.Кирпичникова, развитию роботохирургии мешают не только психологические барьеры, но и недостаточный кадровый потенциал даже передовых клиник. Д.Ю.Пушкарь сообщал, что начата работа над прототипом нового робота, который будет обладать повышенной чувствительностью: он позволит оценивать точность действий хирурга на уровне плюс-минус 7°, и если почувствует, что врач не достиг нужной точки, будет способен скорректировать его действия. Ученым удалось создать микроруку вместо инструмента: пальцы, которые могут держать иголку; вторые пальцы, в которые внедрён лазер; третьи пальцы, которые способны сжиматься в кулак и, если необходимо, отодвигать тот или иной орган. Однако, воплотить в жизнь такую машину до сих пор не удается по разным причинам, то ли они слишком громоздки, то ли слишком непредсказуемы в работе, то ли слишком дороги. В романе «Фиаско» есть эпизод, когда Каракулов организовал коллективный просмотр записи робототехнической операции по пластике пищевода. После просмотра Каракулов задал всем вопрос на засыпку: как вы думаете, кто или что выполнил пластику пищевода? Все загудели и почти в один голос заявили, что оперировал робот-хирург «Da Vinci». – «Нет! Это видеозапись операции по внутригрудной пластике пищевода тонкокишечным сегментом, выполненный универсальным, полностью автономным хирургическим модулем «USM-1», – раскрыл карту Каракулов. Многие были ошарашены такому заключению: – «Как? Без участия человека? Где это случилось? Кто автор установки?». Теперь уже не смолкали восторженные и удивленные возгласы хирургов. В тот час многие хирурги, наверняка, открыли для себя нечто новое, пугающее, вносящее в душу сумятицу. – «Как же так, операция выполняет автомат, без всякого участия и контроля хирурга? Неужели хирургу, то есть нам всем хирургам, грозит деперсонализация? Неужели техника возобладает над нами и мы в лучшем случае будем приставками к таким модулям?».

Академик А.М.Сергеев считает, как только манипулятор, работающий в организме, оснащается какими-то дополнительными датчиками, он сразу превращается в интеллектуальную систему. Главными путями развития самостоятельного робота-хирурга являются улучшение визуальности в условиях миниатюризация соответствующих аппаратов, а также интеллектуализация за счет подключения искусственного интеллекта. В лаборатории компьютерных систем МГУ им. М.В.Ломоносова создан автоматизированный универсальный роботический хирургический комплекс, который позволяет имитировать движения хирурга с точностью до 100 микрон. В мире создаются уже роботические операционные, в которые загружаются программные модули. В них с помощью программ совмещения компьютерных, магнитно-резонансных и 3D-изображений стало возможным пространственно представлять те или иные структуры и практически безошибочно к ним подбираться. Создается ручной универсальный роботический хирургический комплекс, который позволит улучшить точность введения необходимого рабочего инструмента до 40 микрон и меньше. По мнению И.В.Решетова, в условиях роботизации лазерная хирургия обретает совершенно иной смысл, если она снаряжается искусственным интеллектом, так как появляется возможным полностью передавать выполнение лечебных функций машине, а хирургу остаётся роль наблюдателя за качеством выполнения работы. Он считает, что необходимо выстроить буферную зону между рукой, а в идеале – между мозгом человека и функционалом робота. Между тем, еще несколько десятков лет тому назад академик Б.В.Петровский на своей лекции говорил: – «Что ни говори, человеческая рука – величайшее создание природы, даже если это самая неотесанная грубая рука. Что же можно тогда сказать о руке музыканта, фокусника, ремесленника или хирурга – это же просто чудо мироздания! И для того, чтобы появилось такое чудо, нужны не только врожденные качества человека, ему необходимо постоянно и упорно свою руку учить и тренировать. Оказалось, что движение, выполняемое лишь одним пальцем, человек может осуществить разными путями. Для этого можно даже повернуть туловище или двигать плечом, предплечьем, кистью, но чтобы движение было экономным и красивым, нужно подвигать только пальцами. Точно так же следует приучиться там, где необходимое действие может быть осуществлено движением кисти, работать только кистью, а не предплечьем или даже плечом. Действительно, если присмотреться, как красиво и экономично работают руки у хорошего хирурга, он не размахивает руками, у него в движении только пальцы и кисти – ловкость и плавность движения».