Банкай Первородный

Часть 1. Банкай Рожденный

Глава 0.

Вы когда-нибудь видели макет ДНК? Две спирали, соединенные перетяжками. Вот и сейчас я наблюдал нечто подобное. Огромная спираль, казалось тянется из ниоткуда и следует в никуда. И я, пришедший в движение комок атомов, следую вдоль спирали, сквозь скопление звезд и галактик. Сотни, тысячи вселенных проносятся перед моим взором. Странное дело, но я не чувствую ничего. Пустота внутри и хаос снаружи. Наконец мой путь оканчивается у особо яркой звезды. Странные блики блуждают по ее лучам. Яркие вспышки сливаются в один непрерывный импульс. Я тянусь, всем своим естеством тянусь к этому свету.

Какофония звуков врывается в мое сознание. Видимость ужасна – будто сквозь густой туман. Красок нет – все вокруг черное либо белое. Резкая боль в спине заставила меня… заплакать? Истерика длится недолго. Наступает спасительная темнота.

Глава 1. "Пленник времени"

Два года. Три. Четыре.

Время тянется, как смола, медленно и липко, когда ты взрослый разум, запертый в детском теле. Особенно если за окном этого мира бродят Пустые – не голодные звери, а настоящие демоны, разрывающие плоть просто потому, что могут.

А ещё если ты привязан к Великому Дому. Звучит гордо, да? Благородная кровь, защита, статус…

Но твоя семья – всего лишь третьесортные слуги этого Дома. Уже не так хорошо?

Эмоциональные качели, чёрт возьми.

Я Сутра, кстати говоря. Знаю 5 языков. Знал точнее, при прошлой жизни. Английский, испанский, ещё пару бесполезных здесь наречий. Теперь это не имеет никакого значения. Земные делегации в Обществе Душ не ездят, а местные говорят только на диалектах японского, но не более.

Обрывки воспоминаний подсказывают: это Блич. Сейрэйтэй, пустые, шинигами… Знакомый мир. Но какая от этого польза четырёхлетке? Разве что техника выживания:

– Не сбегай с территории поместья.

– Не оскорбляй вооружённых людей.

– Никогда не показывай, что знаешь больше, чем должен.

Опасность здесь – не только в Пустых. Они – стихия, слепая и жестокая, но предсказуемая. Люди же…

Люди – настоящие чудовища.

Родители шепчутся по ночам, думая, что я не слышу. Но обрывков хватает:

– Бандиты промышляющие работорговлей – пожалуйста.

– Бордели, где "услуги" измеряются не в деньгах, а в крови – туточки.

– Повсеместные культы, приносящие десятками жертвы своим псевдобогам – в наличии.

И самое страшное?

Это – норма.

Я сижу на циновке, сжимая кулаки. За окном – тёмное небо Руконгая, где-то воют Пустые. Но тишина в доме пугает больше.

Потому что знаю: однажды эта тишина окончательно прервётся.

И мне нужно быть готовым.

Вопрос читателям: «Почему Сутра плохо помнит прошлую жизнь?»

Глава 2. "Кровь на площади"

Пять лет.

Утренний Руконгай встретил меня привычным хаосом.

Крики торговцев, перебранка крестьян, пьяные шинигами, бредущие из злачных кварталов в сторону своих казарм. Я научился различать их по хаори и лицам еще до того, как освоил первые иероглифы.

Бандитские рожи и порванные хаори? Одиннадцатый отряд. Никогда не отличались дисциплиной, зато всегда первыми пускали в ход кулаки.

Холодные глаза и безупречные одежды? Шестой. Там, где появлялись они, следом шли аресты и казни.

А вот этот…

Я прижался к стене, когда мимо прошел высокий мужчина с шрамом через глаз. Его хаори было чище, чем у других, но на рукояти меча виднелись засохшие капли крови.

Третий отряд.

Мать говорила, что с ними шутки плохи. Если одиннадцатые могут просто избить за косой взгляд, то третьи сначала зададут вопросы. А их вопросы всегда пахли кровью.

Внезапно толпу рассек визг.

– Опять! – прошептал кто-то за спиной.

На площади, у фонтана, лежало тело. Молодая женщина. Без глаз.

– Культ Безликих…

Кто-то начал молиться. Кто-то поспешно ушел. А шинигами из одиннадцатого лишь хмыкнули и потянулись к флягам.

Правило четвертое: Никогда не смотри слишком долго.

Я развернулся и зашагал прочь.

В тот же миг чья-то рука схватила меня за плечо.

– Ты чей, малец?

Голос хриплый, с перегаром. Одиннадцатый.

Правило второе: Не оскорбляй вооруженных людей.

Я медленно поднял глаза, делая лицо максимально тупым.

– Слуга Дома Касуми, господин.

Он скривился.

– Хех. Мелкие крысы хоть фамилии себе придумали.

Но руку убрал.

Я не стал убегать. Не стал дерзить. Просто поклонился и зашагал дальше, чувствуя, как его взгляд прожигает спину.

Правило пятое: Даже если тебя унижают – ты уже победил. Потому что жив.

Но где-то в глубине души, в том месте, где еще теплились воспоминания о прошлой жизни, что-то злобно сжалось.

Когда-нибудь…

Ветер донес до меня очередной крик.

– Сутра! Где ты шляешься?! – резкий голос матери вырвал меня из размышлений. Она стояла в воротах нашего квартала, бледная как мел. "Беги домой! Сейчас же!"

За ее спиной мелькнули тени в знакомых хаори – не одиннадцатого, не третьего… Двенадцатого отряда. Исследователи. Те самые, кого вызывают, когда дело пахнет запрещенными экспериментами.

Третье правило треснуло в моей голове, как тонкий лед.

Никогда не показывай, что знаешь больше, чем должен.

Я резко опустил взгляд, сделал лицо пустым, как у всех испуганных детей, и бросился к матери. Она схватила меня за руку так крепко, что кости хрустнули, и почти потащила за собой.

– Ты совсем обезумел?! – прошипела она, когда мы свернули в узкий переулок. – Утром, когда по улицам ходят… эти… ты осмелился…

Ее голос дрожал не только от злости. От страха.

Я не ответил. Просто кивнул, изображая покорность, но в голове четко стоял образ – три черных кольца на запястье мертвой девушки. Такие же, как у торговца рисом вчера. И у того пьяного шинигами из Одинадцатого отряда, что остановил меня.

Вопрос читателям: «Стоило ли Сутре нарушить правила?»

Глава 3. "Три кольца и браслет Касуми"

Три сплетённых кольца не давали мне покоя. Я видел их повсюду – в прожилках на деревянном полу, в переплетении ветвей за окном, даже в том, как мать сложила пальцы, поправляя свой передник. Этот знак преследовал меня, словно насмешка.

"Ешь, а не играй с едой", – резко одёрнула меня мать во время ужина, заметив, как я выкладываю зёрна риса в тот самый узор. Я открыл было рот, чтобы спросить, знает ли она значение этого символа, но в этот момент дверь с грохотом распахнулась, и в комнату ворвался сквозняк, пахнущий старой бумагой и сушёными травами.

Глава дома Касуми вошёл без стука, без предупреждения, как может только хозяин врываться в покои слуги. Касуми Тосэй. Вассал Великого дома Кучики. Старик. Высокий, но какой-то иссохший, будто его кожа была натянута на невидимый каркас слишком большого скелета. Его хаори – дорогое, из тончайшего шёлка – висело на нём, как на вешалке, подчёркивая худобу. Но глаза… Глаза были с поволокой, ядовито-жёлтыми, как у старой ящерицы, что греется на камнях нашего сада. Глаза скользнули по мне, и я почувствовал, как по спине пробежали мурашки.

– Этот щенок не обучен даже элементарным манерам – проскрипел он, и мать тут же втолкнула меня в поклон.

Я едва успел заметить браслет на его запястье – массивные золотые четки, с теми самыми тремя кольцами, выгравированными так глубоко, что тени в углублениях казались чёрными.

Если даже этот старый ящер пресмыкается перед Кучики…, – мелькнуло у меня в голове, и я тут же почувствовал, как по спине пробежали мурашки. Мысль была опасной, но от этого ещё более сладкой.

Разговор вёлся вокруг меня, но будто сквозь меня. Старшие слуги перешёптывались в углу, их глаза бегали от меня к главе дома и обратно. Отец стоял, опустив взгляд, его пальцы нервно перебирали пояс кимоно. Мать замерла в почтительном полупоклоне, но я видел, как дрожат её веки.

– Артефакт покажет, есть ли в нём потенциал – произнёс один из старших слуг, и в его голосе звучало что-то среднее между надеждой и страхом.

Меня поставили в центр комнаты на специально расстеленный кусок белого шёлка – видимо, чтобы мои босые ноги не осквернили татами. Один из младших слуг принёс ларец – чёрный, покрытый потускневшей лаковой росписью, изображающей сцены какой-то древней битвы. Когда он открыл его, я увидел браслет – не золотой, как у главы дома, а тёмный, будто выкованный из железа, пролежавшего сто лет в болоте. Три кольца на нём не были простым украшением – они выглядели как часть узора, как будто сам металл когда-то был живым, и эти кольца остались шрамами от давно забытой раны.

– Надень, – приказали мне.

Я почувствовал холод металла на коже.

Сначала ничего не произошло. Потом браслет сжался.

Боль была резкой, но короткой – будто кто-то вогнал мне под кожу три иглы. Браслет затрепетал, и по его поверхности пробежали тонкие синие линии, словно жилы. Они пульсировали в такт чему-то – не моему сердцу, чему-то другому. Комната вокруг словно замерла – даже дыхание присутствующих стало тише.

– Реацу есть – наконец провозгласил глава дома, и его голос звучал так, будто он объявлял приговор. "Но её мало. Как и следовало ожидать от отпрыска жалких слуг."

Он сделал нетерпеливый жест, и браслет сняли с моей руки так же быстро, как и надели. На запястье остались три красные точки – ровно там, где должны были быть кольца. Они жгли, как свежие ожоги.

Я посмотрел на родителей. Они не выглядели разочарованными. Скорее… облегчёнными? Как будто худшее, чего они боялись, не случилось.

Когда церемония закончилась и все стали расходиться, я заметил, как старший слуга что-то шепнул на ухо главе дома. Тот кивнул и бросил на меня долгий оценивающий взгляд.

– Проверим еще в семь лет, потом в десять. Горе вам, если к этому времени щенок будет ни на что не способен.

Дверь закрылась за ним с тихим щелчком, но его последние слова повисли в воздухе, как запах грозы перед бурей. Семь лет… Десять… Это определенно была проверка дома Касуми, на потенциал готовящихся стать шинигами. Но что они могли хотеть от меня, если уровень моей реацу оказался столь слаб?

Я повернулся к окну и увидел, как по двору, ускоряя шаг, идёт незнакомый мужчина в потрёпанном хаори без опознавательных знаков. Его лицо было скрыто капюшоном, но я мог поклясться – в момент, когда он проходил мимо нашего дома, он поднял голову и посмотрел прямо на меня. А затем – самое странное – он поднёс руку к губам в явственном жесте молчания, прежде чем раствориться в вечерних сумерках.

Вопрос читателям: «Кто следит за Сутрой?»

Глава 4. "Костыль и Катана"

Стоим перед покосившейся дверью лачуги, затерявшейся на самых задворках квартала Кучики. Отец нервно постучал три раза, затем еще два – видимо, это был какой-то условный сигнал. Изнутри донесся хриплый кашель, затем скрип дерева и тяжелые шаги, прерываемые глухим стуком о гнилые половицы.

Дверь распахнулась, и перед ними предстал мужчина лет двадцати пяти, но выглядевший на все сорок. Его левая нога была обрублена выше колена, самодельный костыль из неошкуренного бамбука блестел от постоянного использования. Запах дешевого саке, пота и лечебных трав ударил в нос.

– Так это и есть ваш вундеркинд? – прохрипел он, желтоватые глаза с красными прожилками внимательно осматривали меня с головы до ног.

– Реацу – как у дохлой крысы. Но глаза… Ха. Видал я такие глаза. У тех, кому суждено сгореть раньше времени.

Мать сжала губы, но промолчала. Отец сунул в руки калеке небольшой мешочек с монетами, что то вроде 500 кан.

– Обучи его основам. Хотя бы тому, что может спасти жизнь.

Дзюн Ранкэй – так представился бывший шинигами – швырнул мешочек в угол, где тот со звоном ударился о груду пустых бутылок.

– Подачка принимается. Вы можете забрать его вечером.

Проводив взглядом ушедших родителей, он тяжело опустился на единственное целое татами

– Садись, щенок. Для начала послушай историю того, кто будет тебя учить.

Потрепанная катана с потускневшей гардой – лежала рядом, завернутая в грязную ткань.

– Шестой отряд. Мой первый и последний выход на миссию шинигами. Нас было десять новобранцев под командованием 15-го офицера Тэцуо Идзуру.

Глаза Дзюна остекленели, пальцы непроизвольно сжали костыль.

– Думали, 51й район Руконгая, обычный патруль. Нашли следы небольшой группы Пустых у заброшенного храма. Идзуру зашел первым…

Флэшбек:

Кровь.

Это первое, что запомнил Дзюн, когда сознание вернулось к нему. Густая, липкая, с металлическим привкусом на губах. Его собственная кровь образовывала темное озерцо под его покалеченным телом.

Он попытался пошевелиться – и тут же ощутил волну нечеловеческой боли. Его правая нога… Ее просто не было. Только рваная плоть и осколки кости чуть выше колена.

– Живой?

Хриплый голос донесся где-то справа. Дзюн с трудом повернул голову. В полумраке разрушенного храма он разглядел фигуру другого шинигами – Кадзуки, новобранца из их группы. У того не было левой руки, а живот был распорот так, что виднелись внутренности.

– Идзуру… сбежал? – прошептал Дзюн, уже зная ответ.

Кадзуки лишь хрипло засмеялся, выпуская пузырьки крови.

– Еще до того, как первый из нас пал. Ты… ты видел, что они сделали с Мамору?

Дзюн закрыл глаза, пытаясь стереть из памяти образ своего товарища, разорванного пополам, как тряпичную куклу.

Внезапно снаружи донесся жуткий скрежет когтей по камню. Пустые возвращались.

– Послушай меня – резко прошептал Кадзуки, с трудом вытаскивая что-то из-за пояса. Это был сигнальный свисток отряда.

– Я… я не доживу до утра. Но ты… ты можешь.

Он сунул сигнальный свисток Дзюну вместе с окровавленным свитком миссии.

– Когда… когда они уйдут… используй. Хадо №4… на рану… затем ползи… к большому дубу… на востоке…

Кадзуки внезапно схватил Дзюна за воротник.

– Обещай… расскажи всем… как Идзуру…

Он не успел договорить. Дверь храма с грохотом распахнулась, и в проеме возникла массивная тень Пустого.

Дзюн затаил дыхание, притворившись мертвым, когда чудовище приблизилось к Кадзуки. Он видел, как свет угасал в глазах товарища, когда когти вспороли ему грудь. Видел, как тварь с наслаждением погрузила морду в рану, с хрустом перекусывая ребра.

Только когда звуки пиршества стихли и чудовище покинуло храм, Дзюн осмелился пошевелиться.

Слезы смешивались с кровью, когда он прижимал трясущиеся руки к культе.

– Хадо… №4… Бледная… молния…

Фиолетовый свет окутал рану, прижигая плоть. Дзюн закусил рукав, чтобы не закричать от боли.

Три дня.

Три кошмарных дня он полз к спасительному дубу, теряя сознание от боли и жажды. Три ночи он прятался в грязи, чувствуя, как по его спине скребутся когти охотящихся Пустых.

Когда наконец перед ним возник Сенкаймон, Дзюн уже не верил в свое спасение.

Последнее, что он помнил перед тем, как погрузиться в темноту – смеющиеся лица шинигами из патруля.

– Смотрите-ка! Калека из шестого вылез!

Вопрос читателям: «Можно ли Сутре доверять такому учителю?»

Глава 5. "Костыль и деревянный меч""

Дзюн судорожно глотнул саке.

– Каким-то чудом я смог наложить Хадо №4 на культю. Три дня полз к точке вызова подкрепления. Три дня! Когда я вернулся… Меня даже не лечили. Просто вычеркнули из списков.

Он резко встал, костыль глубоко вонзился в земляной пол.

– А теперь, щенок, покажи, на что ты способен.

Дзюн швырнул передо мной грубо сколоченную деревянную катану.

– Подними, – скривился он. Покажи, как ты себе представляешь боевую стойку.

Я потянулся к мечу, но едва пальцы коснулись рукояти, костыль больно шлепнула меня по запястьям.

– Не так! Ты что, никогда не видел, как шинигами держат занпакто?

Дзюн раздраженно потер переносицу.

– Левой рукой ближе к цубе, правая – у основания рукояти. Ноги на ширине плеч, колени согнуты. Повторяй!

Три часа.

Три мучительных часа ушли только на то, чтобы я смог принять правильную стойку. Костыль то и дело больно тыкал мне в спину, колени, локти, исправляя каждую ошибку.

– Если будешь горбиться – тебе снесут голову первым же ударом. Колени жестче! Ты же не тряпичная кукла!

Когда солнце достигло зенита, Дзюн наконец хмыкнул:

– Ладно, сойдет. Теперь – «Река и камень».

Он заставил меня поднять деревянный меч над головой и замереть.

– Держи. Не шевелись. Не дыши громко. Представь, что ты – камень в середине реки.

Первые пять минут я чувствовал лишь легкое напряжение в плечах. Через десять – мышцы начали гореть. Через пятнадцать – руки дрожали, а спина покрылась испариной.

– Сосредоточься на дыхании – бормотал Дзюн, расхаживая вокруг. – Вдох через нос, выдох через рот. Каждый выдох – представляй, как твоё реацу стекает по рукам в меч.

Тридцать минут.

Я искусал губу до крови, пытаясь не уронить меч. Пот застилал глаза, но я сжимал зубы и держал катану.

– Хорошо – неожиданно сказал Дзюн. – Теперь – «Тень луны».

Он подвёл меня старому пню, на котором были нацарапаны три черны метки. Одна по центру – и две по бокам.

– Базовый удар сверху. Десять подходов по двадцать ударов. Каждый удар должен попадать в центр.

Первый удар – меч промахнулся, едва задев кору.

– Слабо!

Второй удар – ближе, но Дзюн тут же поднял костыль, блокируя следующий замах.

– Слишком широко заносишь! Ты что, дрова рубишь? Удар должен быть резким и коротким!

К пятидесятому удару ладони покрылись кровавыми волдырями. К семидесятому – я уже не чувствовал пальцев.

– Не останавливайся! На поле боя тебе никто не даст передышки!

Когда солнце начало клониться к закату, Дзюн внезапно сбил меня с ног костылем.

– «Дыхание земли»! Ползи к тому камню и обратно!

Острые камни впивались в ладони и колени. Каждое движение вызывало новую волну боли.

– Быстрее! Ты что, хочешь, чтобы тебя съели как моего напарника?!

Когда янаконец дополз до финиша, руки и ноги были исполосованы царапинами, а в легких горело огнем.

– Ничтожество – прошипел Дзюн, глядя на мои окровавленные ладони. – Но… упрямое.

Он швырнул мне грязный бинт.

– Завтра будет хуже…

Вопрос читателям: «Выдержали бы вы такие тренировки?»

Глава 6. "Перед проверкой"

Я пропустил удар.

Костыль Дзюна просвистел в сантиметре от моего виска, вонзившись в деревянный столб позади меня. Стружки полетели в воздух, и я усмехнулся про себя. Два года назад этот удар раскроил бы мне череп. Сегодня я даже не моргнул.

– Неплохо, щенок, – хрипло пробормотал Дзюн, вытирая пот с лица. – Для семилетки.

Семилетки.

Внутри меня что-то ехидно хихикнуло. Если бы он знал… Но никто не в курсе. Ни Дзюн, ни родители, ни даже старый ящер Тосэй. Сегодня мне исполнялось семь. А значит, через несколько месяцев меня снова поставят перед тем чёрным ларцом и нацепят браслет с тремя кольцами.

Но пока…

– Ещё, – сказал я, перехватывая деревянный меч.

Дзюн усмехнулся, но в его глазах мелькнуло что-то вроде уважения.

График.

За два года моя жизнь превратилась в чёткий, отлаженный механизм.