Тайна Сада каменных ангелов
Глава 1
Источенные временем серые камни и овивавшие их алые розы, похожие на кровавые рубцы на теле замка, сочащиеся темным нектаром – таким предстал передо мной Грейстоун в нашу первую встречу.
Небо отливало золотом и багрянцем, как и листва тянувшихся к нему старых вязов, пылавших как погребальные костры, и тем разительнее был контраст с каменным гигантом, вздымавшимся на его фоне. Бесцветным и холодным, как могильная плита.
Несмотря на усталость и тревогу, я была очарована зловещей красотой этого места и долго не могла отвести взор от величественных стен.
Новые постройки – жалкие попытки придать цивилизованный вид этой древней твердыне, не смогли полностью изменить ее сурового облика. Массивные башни, зубцы стен, как клыки в оскале чудовища и зиявшие черной пастью остатки рва выдавали истинную сущность Грейстоуна. Опасную… Природу хищника.
Когда почтовая карета, скрипя, остановилась у дорожного столба перед полуразрушенной каменной изгородью, от которой к замку устремлялась дорога, имевшая унылый, заброшенный вид, я поняла – пути назад нет. Ворота, в которые я вошла, захлопнулись за мной как крышка гроба.
Я шагнула вперед и будто оказалась в другом мире.
Время здесь словно остановилось.
Казалось, Грейстоун ждал меня. Ждал давно. И теперь, когда я, наконец, здесь, он не выпустит меня так просто. Не так я надеялась побывать в этом загадочном месте, но судьба распорядилась иначе.
Холод мрачных секретов старого замка, точно приветствуя, сжал меня в объятиях, ледяными пальцами пробираясь под одежду и я внутренне порадовалась, что не соблазнилась новеньким модным костюмом в зеленую клетку, сочтя его неподобающим для гувернантки, а втиснулась в серое шерстяное платье, менее изящное, но более теплое и подходящее для путешествия осенью.
Воздух был пропитан странной, дурманящей смесью запахов: горьковатый аромат осенней листвы, переплетался с затхлым дыханием плесени и приторно-сладким благоуханием роз. Этот миазм заполнял легкие, вызывая головокружение ̶ с первых минут нашей встречи, замок старался оказать на меня свое пагубное влияние.
Я была измотана утомительной поездкой и, ступив на дорожку, ведущую к парадному входу, еще раз окинула взглядом светло-серую громаду.
Красные розы, обвивавшие серые стены, казались теперь не просто кровавыми рубцами на камнях – а живыми венами, пульсирующими в такт моим робким шагам.
Я невольно задержала дыхание, переступая через шаткие доски моста. Под ногами чернел высохший ров. Пальцы судорожно сжали перила. Каждый шаг отдавался глухим стуком, будто снизу, из-под старинного сооружения, кто-то вторил моим движениям. Я невольно посмотрела вниз – между щелей досок мерещились бледные пятна. То ли камни, то ли… нет, лучше не думать.
Где-то в вышине заскрипели флюгеры, стальные птицы смеялись над моей нерешительностью. Еще три шага – и мост закончится. Еще три шага – и я окажусь во власти этих стен.
Добро пожаловать в Грейстоун, Амариллис.
Добро пожаловать в ловушку.
Когда массивные дубовые двери, украшенные вырезанными узорами, напоминающими сплетенные ветви, с глухим стоном распахнулись передо мной, как пасть древнего чудовища я не сдвинулась с места.
Разум всегда был моим щитом против мрачных фантазий. Но не стоило забывать. Моя сестра приехала в этот замок и … умерла.
Ветер, словно подхватив мои мысли, резко рванул с земли пригоршню опавших листьев, закрутил их в вихре и сердито швырнул в сторону замка. Я поежилась, чувствуя, как мурашки пробежали по спине, но тот час отогнала суеверия прочь.
На пороге меня ждал мужчина – высокий, сухой, с резкими чертами лица, одетый в строгий черный сюртук. Его глаза, цепкие и оценивающие, скользнули по мне с безразличием, граничащим с легким раздражением.
Я знала кто он. Дворецкий Джарвис.
– Вы, должно быть, новая гувернантка? – спросил он, и его голос прозвучал так, словно был вырублен из того же камня, что и стены Грейстоуна.
– Да, мисс Амариллис Грэнтэм, – ответила я, стараясь сохранять спокойствие
Он не удостоил меня ни улыбки, ни любезности. Кивком предложил следовать за ним. Я не ожидала сердечного приема, судя по письмам моей сестры, в замке царила давящая, суровая атмосфера.
Коридоры Грейстоуна были узкими, как щели в скале, а высокие потолки терялись в полумраке. Ноздри щекотал запах пыли, словно я шла по библиотеке, заполненной старыми фолиантами, которые никто не открывал десятилетиями. Стены украшали многочисленные портреты предков Элморов: их глаза, написанные с неестественной живостью, казалось, следили за моим передвижением.
Наконец меня представили женщине лет пятидесяти – строгой, с безупречной прической и пронзительными голубыми глазами. Её осанка и властность выдавали в ней экономку богатого дома, а тёмное шерстяное платье и белоснежный передник – бывшую горничную знатной дамы.
– Мисс Грэнтэм, я полагаю? – её голос звучал, будто скрип пергамента. – Оставьте чемодан здесь. Я дам распоряжение, чтобы вещи отнесли в вашу комнату. Я – миссис Филимор, экономка Грейстоуна. Милорд и леди Элмор сейчас заняты, поэтому я побеседую с вами об обязанностях, которые вы будете исполнять в замке и правилах, которые неукоснительно соблюдаются в этих стенах. Предоставленные вами рекомендации произвели впечатление. Леди Уинтер отзывается о вас весьма одобрительно…
Она смерила меня пронизывающим взором, явно сомневаясь, что оценка соответствует действительности. Я внутренне похолодела. Неужели что-то во мне или моих бумагах вызвало подозрения.
– Итак, – после раздумий продолжила экономка. – Я покажу вам замок, в особенности ту часть, которой вы будете пользоваться впоследствии…
Тонкий намек. Гувернантке следует знать свое место.
Я понимающе кивнула, сдерживая усмешку. Миссис Филимор развернулась, держа спину с такой прямотой, будто в ней был стальной прут. Я поспешила следом, мои шаги глухо отдавались по дубовым половицам, пока я пыталась охватить взглядом окружающую обстановку.
Потускневшие гобелены, некогда яркие, теперь напоминали выцветшие сны. Воздух был тяжел от запахов воска и скипидара, смешанных с едва уловимым ароматом сухих роз. О, эти розы преследовали меня везде.
Мы прошли через столовую, где массивный дубовый стол блестел, как темное зеркало, отражая мерцание хрустальных люстр. Гостиная также встретила нас холодным и надменным величием: мебель в чехлах напоминала призраков, поджидающих хозяев, которые, как я догадывалась, давно не собирались здесь.
Лестница с резными балясинами взмывала вверх, предлагая путь к спасению, но миссис Филимор уверенно проследовала через уже знакомую галерею, где многочисленные портреты опять впились в меня пустыми глазами, будто оценивая новую жертву, забредшую в древнее логово. Тени в углах шевелились, и я не была уверена – то ли это игра света, то ли призраки – эти незримые обитатели замка уже начали проявлять ко мне интерес.
Мы медленно продвигались вперед, и мне чудилось, будто воздух здесь становился гуще, тягостнее, удушливее. Вдруг я почувствовала – кто-то незримо идёт за нами по пятам. Лёгкое дуновение, едва уловимый шёпот, знакомый до боли…
Миссис Филимор шла впереди, не замечая ничего, но я обернулась. В старинном зеркале, висевшем между портретов, мелькнуло бледное прекрасное лицо – её лицо. Моя несчастная сестра. Розамунд. Её губы беззвучно шептали что-то, а глаза, полные скорби и муки, смотрели прямо на меня.
Я замерла. В тот же миг зеркало потускнело, отражение растворилось, оставив после себя лишь моё собственное, искажённое ужасом и тревогой лицо.
«Она здесь…» – пронеслось у меня в голове.
Её душа, заточённая в этих стенах, не могла найти успокоения. Она звала и ждала меня. Жаждала правды. Жаждала освобождения.
– Вы отстаёте, мисс Грэнтэм, – сухо бросила миссис Филимор, оборачиваясь. – На что вы так смотрите? А, вижу, вас заинтересовал один из портретов?
Я глубоко вдохнула, пытаясь совладать с дрожью в коленях. Я уже осознала ошибку. То был не призрак сестры, явившийся мне из потустороннего мира, а всего лишь её портрет, висевший напротив зеркала. Художник запечатлел бедняжку в последние годы жизни – её глаза, такие же серые, как у меня, смотрели с полотна с укоризной и бездонной печалью. Бледное лицо, обрамлённое тёмно-русыми локонами, казалось живым в полумраке галереи.
Я приблизилась, разглядывая знакомые черты. Пальцы мои дрожали, когда я коснулась рамы – дерево оказалось холодным, как могильный камень.
Предупреждение? Или мольба о помощи?
Миссис Филимор, заметив мою задержку, сделала шаг назад:
– Это покойная миссис Аддерли, супруга мистера Аддерли, Эдуарда, младшего сына графа и графини Элмор. Мать Фелиции. Она… погибла в результате несчастного случая…
Её голос прозвучал неестественно громко в тишине галереи. Я лишь покачала головой, не в силах отвести взгляд от портрета. В этот момент мне показалось, что тень в уголке картины шевельнулась… или просто дрогнуло пламя свечи в вдруг задрожавших руках экономки?
О, что эти люди сделали с тобой, моя горячо любимая сестра? Теперь я знала – я приехала сюда не просто так.
Грейстоун хранил свои тайны. И одну из них я знала по имени. Обещаю, я вырву у него их все. Если это они причинили тебе вред, Розамунд, я заставлю их дорого заплатить…
Я взяла себя в руки и пошла дальше.
Экономка остановилась перед узкой дубовой дверью и повернула массивный ключ в замке. Я заглянула в сумрачное помещение, обставленное без изысков, но всем необходимым.
– Вот ваша комната. Рядом с детской, отделенной от вас классной. Ужин подадут прямо сюда в семь. Девочку вы увидите завтра утром. Она вместе с отцом уехала в гости к нашим соседям – Стоктонам. Ваши обязанности будут не слишком обременительными – заниматься с девочкой, обучать хорошим манерам, а также верховой езде. Я надеюсь, вы с ней поладите.
Она не спросила, умею ли я сама ездить верхом – словно предполагала, что так должно быть.
– Мисс Грэнтэм, от вас ждут добросовестного исполнения обязанностей. Фелиция Аддерли – непростой ребенок. Вы сами в этом убедитесь. Она лишилась матери…. Это наложило отпечаток на ее поведение. Вас следует проявить терпение и…благоразумие….
Фелиция… Моя племянница. Дочь Розамунд. Я с нетерпением ждала нашей встречи.
Голос экономки вернул меня к действительности.
– А теперь, касаемо некоторых условий вашего пребывания в замке….– она замялась. – Вы можете передвигаться только по той части замка, которой вам разрешено пользоваться. Никогда не заходите в западное крыло! Там располагаются покои графини. Ее тревожить нельзя. На улице вы можете прогуливаться с вашей воспитанницей или самостоятельно, где угодно, за исключением Сада каменных ангелов. Вход туда строжайше запрещен. И еще… Мой вам совет, мисс Грэнтэм! Никогда не покидайте вашу комнату после полуночи…. И…. не открывайте дверь, если… ночью услышите стук….
Я хотела что-то спросить, но она демонстративно отвернулась и поплыла по коридору как неуспокоенный дух. Я шагнула в комнату. Темное платье экономки зашуршало, растворяясь в темноте, оставляя меня с тягостным чувством, что кто-то уже стоит за спиной… Слушая, поджидая, намереваясь постучать.
Я плотно затворила дверь.
Тишина.
Я одна. Я в Грейстоуне.
Его обитатели не знают, что привело меня сюда. Если бы знали – трепетали бы от страха.
Меня зовут Амариллис Грэнтэм, и я пришла, чтобы выяснить правду и отомстить.
Глава 2
В эту ночь я спала плохо.
В мою первую ночь в Грейстоуне.
Тишина здесь была особой – не расслабляющей, а звенящей, напряженной, словно струна, готовая лопнуть в любой момент. Я лежала, впиваясь пальцами в грубую ткань простыни, и прислушивалась. К чему? К стону, исходящему из стен? К шепоту, плетущему заговор в самом дальнем и темном углу? К шагам – легким, крадущимся, что должны были вот-вот остановиться у моей двери? К стуку – тихому, просящему впустить?
Сон приходил урывками, короткими и удушающими. Я проваливалась в него, как в черную бездну, и тотчас же Розамунд являлась мне – бледная, с распущенными волосами, в длинной белой рубашке. Ее пальцы, холодные и влажные, касались моего лица.
«Сестра…» – шелестели ее губы, но голос принадлежал не ей. Он был старше. Грубее. Мужским. Потусторонним.
Я просыпалась с глухим криком, зажатым в кулаке, и понимала – замок не спит. Он наблюдает. Испытывает.
И он знает, зачем я здесь.
Утром в мою комнату постучались.
Тихо. Осторожно.
Словно боялись разбудить не меня, а что-то еще, притаившееся в этих стенах.
Это был не тот стук, о котором предупреждала миссис Филимор. Не тот, что прежде пугал мою сестру.
На пороге стояла служанка – маленькое, сгорбленное существо, с глазами, полными тревоги. Она напоминала серую мышку, случайно выскочившую на свет.
– Вода, мисс, – прошептала она, не поднимая взора.
Кувшин в ее руках дрожал, расплескивая горячую воду на поднос.
Я хотела спросить, почему она так боится, но не успела. Она уже отступала к двери, пятясь, будто от дикого зверя.
– Спасибо, – сказала я.
Она вздрогнула – словно мой спокойный, ровный голос прозвучал для нее свистом плети.
И шмыгнула в коридор.
Стремительно. Бесшумно. Как будто ее и не было. Бедная, забитая Мэг. Такая же пугливая как в письмах Розамунд.
Завтрак мне принесла другая служанка. На этот раз – не пугливая мышка, а лиса. Молодая, привлекательная, хитрая, ловкая. Одним словом, продувная бестия.
Она вошла без стука, ловко балансируя подносом, и поставила его передо мной с преувеличенной почтительностью, которая граничила с насмешкой.
– Доброе утро, мисс, – произнесла она участливо. – Я – Глэдис. Старшая горничная. Надеюсь, вы выспались? А я бы, наверное, не смогла здесь спать, зная, какой вид открывается из окна этой комнаты.
Мне было знакомо ее имя – Глэдис, охочую до чужих секретов, стоило опасаться.
Ее глаза – желтоватые, сощуренные – пытливо обшарили меня с ног до головы, будто прикидывая, сколько я продержусь в стенах Грейстоуна.
Я улыбнулась, хотя внутри кипела от гнева. Я не знала, куда выходит окно моей комнаты. Но могла догадаться.
– Благодарю. Я хорошо отдохнула.
Я не попалась на ее уловку. Не задала ни одного вопроса. Не проявила любопытства.
Она задержалась на секунду дольше, чем нужно, проверяя границы дозволенного, пытаясь вторгнуться на чужую территорию.
Но я не дрогнула.
Тогда она усмехнулась – коротко, понимающе – и выскользнула за дверь.
Глэдис. Глаза и уши Джэрвиса и его хозяина. Глаза и уши Грейстоуна.
Я подошла к окну и резко отдернула штору – мое дыхание на мгновение застыло.
За туманным стеклом, в сотне ярдов от замка, угадывались очертания семейного кладбища Аддерли. Сквозь утреннюю дымку проступал фамильный склеп – массивное сооружение из серого камня, такого же, как стены Грейстоуна.
Участок, предназначенный для погребения членов семьи Аддерли, вплотную примыкал к публичному кладбищу, где старые надгробия, подобные сгнившим зубам, торчали из земли под неестественными углами, соседствуя со свежими могилами. Позади них виднелась местная церковь.
Я не испытала страха. Кладбище, окутанное сизым маревом, казалось мне привычным зрелищем – ведь из окна моей девичьей спальни в доме отца открывался столь же безрадостный вид. Дочь викария не может бояться мертвых; мы рождаемся рядом с ними и растем с мыслью, что смерть – дверь в лучший мир.
Но Розамунд… Моя бедная, единоутробная сестра, дочь легкомысленного мистера Морленда, джентльмена, умершего от воспаления легких за пять месяцев до ее рождения, дрожала при виде надгробий. Помню, как она сжимала мою руку, когда мы проходили мимо церковного погоста: «Они смотрят, Амариллис! Следят за нами! И шепчутся…».
Теперь ее собственное имя высечено на одном из этих холодных серых камней. Моя душа рванулась туда, где обрела последнее пристанище моя дорогая старшая сестренка, но я усилием воли сдержала порыв. Я уже оплакала твою гибель, Розамунд. Время войти в логово и уничтожить чудовище, сгубившее тебя и принесшее столько горя моей семье.
На меня пахнуло землей, словно свежая могила вновь раскрыла жадный рот. Наша мать всегда любила Розамунд больше, чем меня. Она была первой в ее сердце. Для нас с отцом, добрым и всепрощающим человеком, там почти не было места. Наше тепло не смогло отогреть ее несчастной, застывшей души, когда пришла весть о кончине моей сестры. Элен Грэнтэм тихо угасла. Яискренне надеялась, что их души соединятся на том свете. Отец скорбел, но черпал силы в своей непоколебимой вере. А я… Я не могла смириться с двойной потерей. Я желала знать, как умерла Розамунд, ведь в письме, присланном из замка Грейстоун, не было подробностей. Ничего. Только сухие строчки. Умерла… Погребена.... Без соболезнований нашей утрате, приличествующих случаю. Холодно. Высокомерно.
А ведь я знала, что сестра чего-то опасается. Страх сочился из ее писем. Она хотела, чтобы я приехала. Умоляла о помощи. Не словами, но между строк. Но я не вняла ее призыву, рассудив, что жизнь в замке, в чуждой обстановке, среди родовитых и надменных Аддерли сделала чувствительную Розамунд слишком мнительной.
Роковая небрежность. Чудовищная ошибка.
Вынырнув из воспоминаний, я коснулась ладонью стекла, ощущая странное покалывание в пальцах. Может быть, страх Розамунд не был таким уж необоснованным. Ведь теперь благодаря письмам сестры я понимала – настоящие монстры редко покоятся в могилах. Они ходят среди нас, творя черные дела и прикрываясь благородными именами и фамильными гербами.
Оставив штору не задернутой – пусть мертвые видят – я не боюсь, я принялась готовиться к новому дню в Грейстоуне.
Я подошла к выбору наряда тщательно, остановившись на сером платье – скромном, но безупречного покроя. Оно не привлечет лишних взглядов и позволит выглядеть достойно в любых обстоятельствах.
Моим единственным украшением был скромный медальон с миниатюрным портретом сестры. Прикосновение к холодному металлу заставило меня на мгновение задуматься. Розамунд носила такой же. Наш общий секрет. Если он не покоится вместе с ней в могиле, если кто-то прежде видел его содержимое, видел мое лицо – я пропала…
Я застегнула высокий воротник, тщательно скрыв цепочку. Придется рискнуть. Сегодня мне предстояло встретиться с обитателями Грейстоуна, и каждый элемент моего облика должен был сказать им о том, что я – всего лишь обычная гувернантка, а не мстительница, пришедшая переворошить их грязное белье.
Последний взгляд в зеркало: бледное лицо, собранные в тугой узел белокурые волосы, ничего лишнего. Ни малейшей вызывающей детали. Идеальный образ неприметной воспитательницы. Именно такой они должны меня увидеть в первый день. Увидеть и успокоиться. Понять – я не угроза. Просто пылинка.
Но в глубине моих глаз, если бы кто-то взглянул пристальнее, можно было разглядеть холодный блеск острой стали.
Первым делом я переступила порог классной комнаты и с видом опытной наставницы огляделась.
Впрочем, разве не трудилась я целых четыре года учительницей младших классов в школе-пансионе миссис Уинтер?! Ее сочувствие и любезное посредничество помогли мне получить это место, и я была готова продемонстрировать свои умения высокомерному семейству.
Солнечный свет, пробивавшийся сквозь высокое стрельчатое окно, выхватывал из полумрака дубовый стол с вытертой столешницей и массивный книжный шкаф, чье содержимое могло удовлетворить самый взыскательный вкус.
На грифельной доске чьей-то нервной рукой выведены неразборчивые каракули и изображение цветка, отдаленно напоминающего розу.
Я провела пальцем по корешкам книг, останавливаясь на «Детских и домашних сказках» братьев Гримм. Мне показалось, что эта книга из нашей домашней библиотеки. Открыла и содрогнулась – на форзаце детскими буквами было начертано: «Р.М. – Ф.А».
Розамунд Морленд – Фелиции Аддерли.
А ниже приписка, знакомой рукой:
«....Моя любовь в твоей беспечно растворялась.
В безмолвии, меж розовых кустов,
Где каменные стражи спят глубоко,
А лепестки роняют нам намеки…»
Под последней строкой была еще одна, зачеркнутая – будто Розамунд хотела внести изменения, но затем передумала. Разобрать фразу было сложно.
Эти строки… Кому она их написала? Моя сентиментальная и романтичная сестра… Эдуарду? Маленькой Фелиции… в те редкие моменты, когда могла видеть дочь? Сожалея об утраченной любви? Или в порыве тоски по материнству, которое у нее фактически отняли?
Я пролистала страницы и попала на сказку о Шиповничке. Между строк, я заметила едва различимые карандашные пометки – кто-то, вероятно Розамунд, подчеркивал слова: «замок», «шипы», «мучительной смертью», «заросли»… А на полях – рисунок, выполненный явно не детской рукой. Странный, вызывающий тревогу.
Я закрыла книгу, но образ уже запечатлелся: розы, плетущиеся между ангельских крыльев. Не было ли это подсказкой, указывающей на какую-то тайну, связанную с Садом каменных ангелов? Возможно, Розамунд узнала нечто, что ей знать не следовало, и поэтому умерла в результате несчастного случая.
Эдуард Аддерли и Фелиция приехали в замок ближе к полудню.
Из окна классной комнаты, подле которого я терпеливо ждала их возвращения, я увидела две фигуры, приближающиеся по дорожке, столь разные, но связанные невидимой нитью горя.
Эдуард шагал с трудом, его высокую фигуру в черном дорожном пальто будто гнул к земле невидимый груз. Солнечный свет, пробивавшийся сквозь осенние тучи, скользил по лицу вдовца, но как я ни старалась я не смогла разглядеть его черты.
Рядом семенила Фелиция, ее темные волосы (такие же, как у отца) развевались на ветру. В руках она сжимала что-то – я прищурилась, пытаясь разглядеть. Тростинка? Нет… Одинокий алый цветок. Девочка время от времени поднимала руку, словно показывая отцу находку, но он не реагировал, продолжая смотреть прямо перед собой мертвым взором.
Вдруг Фелиция резко повернула голову и посмотрела вверх, в мою сторону. Заметила она меня? Ощутила ли мое присутствие? Я испытала необъяснимое волнение и невольно отпрянула от окна.
Когда они скрылись за дубовой дверью, я осознала, что до сих пор сжимаю в руках ту самую книгу со стихами Розамунд. О, боже! Я что держала ее все время, что провела в классной комнате в ожидании своей будущей воспитанницы?! На обложке остались следы моих пальцев – словно я пыталась впитать через кожу хоть крупицу правды об этой странной семье.
Вскоре где-то внизу скрипнула дверь. Представление начиналось. И мне предстояло играть роль, для которой я, возможно, не смотря, на тщательно продуманный план вовсе не была готова.
Глава 3
Я гадала, кто придет за мной: лиса или мышка.
Явилась мышка.
Видимо сначала она постучала в дверь моей комнаты, а не получив ответа всполошилась. Я слышала ее неуверенные шаги в коридоре. Туда-сюда. Мышка металась. Ручка двери, ведущая в классную несколько раз опускалась, но так и не завершала движения. Отчего же Мэг не хватало духу войти сюда? Наконец она решилась и, распахнув дверь будто самоубийца, бросающийся в глубокий омут, ринулась внутрь. Лицо женщины было решительным и суровым. Казалось, она намеревалась столкнуться с призраками прошлого и не отступать ни на шаг.
Увидев меня, она резко остановилась, вновь съежилась, привычно опустила голову. Тихая, покорная Мэг.
Но я успела увидеть. В памяти запечатлелся ее горящий, полный муки и раскаяния взгляд.
Еще одна тайна Грейстоуна. Еще одна печать, которую мне придется сорвать. Не сейчас. Позднее. Нужно быть терпеливой.
Итак, меня вызвали. Меня хотели оценить.
Мышка провела меня в Малую гостиную, в ней мы не были, когда миссис Филимор знакомила меня с замком, и я быстрым взором окинула помещение.
Комната утопала в полумраке, несмотря на дневной свет, проникавший в высокие окна. Стены, обитые пурпурной тканью и бархатные портьеры цвета переспелой сливы, поглощали солнечные лучи, превращая их в мерцающую дымку, придававшую гостиной налет таинственности.
У камина находился низкий столик – фарфоровый чайный сервиз на нем казался светлым пятном в этом царстве мрачных тонов. С каминной полки на меня взирали два печальных фарфоровых ангела с позолоченными крыльями.
Место первой встречи с Аддерли. Поле боя.
Отец и дочь стояли возле камина, пурпурные тени, казалось, клубились вокруг них, превращая Эдуарда в неподвижную скульптуру, а Фелицию – в призрачное видение в ее слишком темном, слишком мрачном для ребенка платье и черных туфельках.
Лицо девочки было чрезмерно бледным, а глаза…Боже, эти серые, бездонные глаза. Они словно видели меня настоящую, видели сквозь маску гувернантки, сквозь время между нами, сквозь все мои тщательно выстроенные защитные стены.
На краю дивана, чинно сложив на коленях руки с тонкими, почти прозрачными пальцами, сидела девушка приблизительно моего возраста. Вид у нее был слишком скромным и серьезным, чтобы быть естественным.
Личико – правильное, но лишенное ярких красок – напоминало куколку, которую годами держали в шкафу: бесцветные ресницы, тонкие губы, гладкие каштановые волосы, собранные в тугой узел.
Ее светло-голубые глаза сверлили меня с болезненным любопытством, которое она тщетно пыталась спрятать за маской чопорности.
Но ее взгляд, не мог идти ни в какое сравнение с горящим взором пожилого джентльмена, расположившегося в массивном кресле у камина. Глаза графа Элмора – темные провалы в угольной шахте – впились в меня как клещи, изучая каждую черточку лица, каждую складку на платье.
В нем не было ни капли той неуверенности, что выдавала его подопечную Ромильду Брент. Только безжалостная проницательность, словно он уже раскрыл все мои тайны и теперь ждал, когда я сама запутаюсь во лжи.
Блики пламени отражались в его взоре, превращая обычное наблюдение в молчаливый допрос. Он не двигался, но одно только присутствие Уильяма Аддерли, графа Элмора и виконта Честертона, подавляло всех, кто находился в комнате.
– Мисс Грэнтэм? – полувопросительно произнес он, и его голос, глухой, замогильный, заставил меня непроизвольно выпрямиться.
Ромильда робко потупилась. Миссис Филимор, которую я не сразу заметила из-за тяжелой портьеры, за которой та укрылась как за щитом, напряженно смотрела перед собой.
Никто не решался вмешаться в нашу немую дуэль.
А граф продолжал жечь меня взглядом, будто проверяя, сколько времени мне потребуется, чтобы дрогнуть.
Но я продолжала спокойно стоять, сохраняя на лице выражение вежливой учтивости. Мои руки, сложенные перед собой в спокойном ожидании, не дрожали. Губы привычно сложились в ничего не значащую полуулыбку. Этакая толстокожая, невозмутимая особа, приученная сносить капризы знатных семейств.
– Итак, вы прибыли к нам из Морли, что в Западном Йоркшире? – наконец процедил граф, и в его голосе прозвучали нотки раздражения – моя первая победа. – Вы учились в Данхерстской школе-пансионе, частном заведении для юных леди и там же затем остались в качестве преподавательницы?
– Все верно, лорд Элмор! – я слегка поклонилась
– Леди Уинтер высоко оценивает ваши способности! Вы согласны с ее мнением? Как я слышал, она весьма взыскательна – этой даме непросто угодить.
– Я благодарна леди Уинтер за столь лестное суждение обо мне, милорд. Что до ее требовательности, то я могу сказать одно – леди Уинтер действительно строга, но вместе с тем и справедлива. Эти качества помогают ей обеспечивать соблюдение дисциплины в школе.
– Дисциплина…. Да, это то, чего не хватает Фелиции.
Граф Элмор пренебрежительно хмыкнул, и его сердитый взгляд метнулся в сторону сына с немым укором, который повис в воздухе – тяжелый, как запах коньяка.
Эдуард Аддерли не отреагировал, но по тому, как напряглись мускулы его челюсти, будто сдерживая поток гневных слов, я поняла, чего тому стоило сдержаться.
Он не был равнодушен к происходящему вокруг.
Он был скован молчанием – как приговоренный притянут цепью к позорному столбу. Но в его глазах я видела нечто… тревожащее. То же, что видят охотники у лесных волков перед их смертельным прыжком.
Граф тоже заметил его реакцию и словно древний вампир удовлетворенно скривил губы в торжествующей усмешке, после чего отвернулся, словно сын перестал для него существовать.
Мне казалось, что кровь вскипает у меня в жилах, и я молилась, чтобы она не прилила к лицу, выдав охватившую меня ярость. Я вспомнила, как Розамунд описывала все придирки, язвительные, а порой и оскорбительные замечания графа и поняла, как тяжело приходилось моей сестре в этом осином гнезде.
«Берегись, чудовище» – подумала я, оставаясь внешне невозмутимой.
Я встретила взгляд Уильяма Аддерли – надменный и иронический, взгляд человека, презирающего всех и вся, – и внутренне оскалилась.
Если гибель сестры – твоя вина…
Мои ногти впились в ладони, но я продолжала смотреть перед собой с тупым равнодушием терпеливой прислуги.
… я сдеру с тебя шкуру.
Не ножом. Собственными ногтями. Методично, как сдирают износившуюся обивку со старого кресла, обнажая труху под ней.
Чего бы мне это не стоило.
Держись, Амариллис. Главное, остаться в Грейстоуне.
– Я надеюсь, вы сумеете научить девочку необходимым манерам, мисс Грэнтэм, – фыркнул старик. – Кстати, у вас есть родственники в Уэймуте? Помнится, я слышал о Джордже Грэнтэме, владельце Хейзелфорд-Мэнор, расположенном, кажется, вблизи Мидлстауна….
Я почувствовала, как мои внутренности буквально замерзают. Проклятье! Дядя Джордж…. Неужели старый негодяй все знает? Осторожнее, Амариллис. Ты ступаешь на тонкий лед.
Я услышала свой собственный голос – безмятежный, размеренный:
– Нет, милорд! В графстве Дорсет у меня нет родственников. Во всяком случае, я о таких не знаю. Мой отец – викарий в небольшом приходе Фернкомб-Грин. Мать моя умерла. Я – единственный ребенок в семье.
– Значит, вы скромны, благочестивы, образованы и не обременены семейными узами. Идеальное сочетание! Что ж, мисс Грэнтэм, можете приступать к обязанностям. Сдается, нашей юной мисс Аддерли не терпится познакомиться с вами. Подойти сюда, Фелиция.
Повинуясь повелительному жесту старого графа, девочка осторожно приблизилась, внимательно разглядывая меня серыми глазами.
Глазами Розамунд. Глазами моей матери. Моими.
– Я думаю, что сейчас Фелиция должна подняться к себе, пообедать и отдохнуть после поездки. После чего, я смогу оценить ее умения и определить тактику дальнейшего обучения.
Я вопросительно посмотрела на графа Элмора. Он кивнул, не сводя с меня изучающего взгляда. Как кот подстерегающий добычу.
Я поняла, что встреча окончена.
Я принята. Я остаюсь в Грейстоуне.
В классной комнате, куда нас провела Мэг, на столе уже ждал обед, простой и сытный. По крайней мере, голодом в замке никого не морили.
Я заставила Фелицию проглотить все до кусочка, между делом рассказывая ей о некоторых фактах из своей биографии и стараясь расположить к себе девочку. Вначале она вела себя замкнуто и угрюмо, отвечая на мои расспросы односложными фразами, но я была терпелива и, в конце концов, сумела преодолеть барьер отчуждения, сообщив ей, что мы будем не только разучивать предметы, но и читать сказки, гулять на свежем воздухе и заниматься верховой ездой.
– Дядя Родерик учит меня ездить верхом на мистере Дикси – это мой пони! Но сейчас его нет в замке. Он в Лондоне.
Я услышала в голосе девочки пробивающуюся как росток нежность. К кому только? К дядюшке? А может к домашней лошадке? Как бы ни было, Фелиция была одинока и заброшена. Мне следовало действовать осторожно, чтобы завоевать ее доверие.
Значит, Родерик Аддерли, виконт Честертон уехал в столицу по делам и еще не вернулся. Он тоже был здесь, когда умерла Розамунд. Как и его мать – леди Элмор. Я знала, почему она практически не покидает западного крыла. Графиня страдала душевным недугом и была подвержена приступам черной меланхолии. Моя сестра считала, что причина ее болезни скрыта в глубоком прошлом – Амелия пережила тяжелое потрясение, которое отразилось на ее рассудке губительным образом.
Мне еще предстояло встретиться с ними.
Я напомнила девочке о необходимости отдохнуть, и она без всяких возражений позволила себя уложить. Когда я закрывала дверь ее комнаты, то услышала вздох. Тяжелый, горестный.
Бедное отвергнутое всеми дитя!
– Что случилось, Фелиция? – я тревожно застыла на пороге
Она ответила не сразу. Но ответила.
– Ничего. Просто я вспомнила о маме – она ушла к ангелам и мне так одиноко без нее в этом огромном замке. Дедушка запрещает мне говорить о ней, а я скучаю…. А вы… похожи на мою маму. Правда. Я когда увидела вас в окне, решила, что это она. Но ваши волосы светлее. К тому же, Глэдис сказала, что мама больше не придет. Никогда. Мертвые не возвращаются. Я просила папу позволить мне отнести ей цветок, но он не разрешил…
Мое сердце сжалось от жалости. Я увидела лежащую на стуле увядшую красную розу. Вернувшись, я склонилась над девочкой и осторожно погладила ее по волосам:
– Мне очень приятно, что я напомнила тебе маму, Фелиция. Я видела ее портрет в галерее – она очень красивая. Увы, я не могу похвастаться таким обаянием. Лучше тебе не упоминать о нашем сходстве – это может разозлить твоего дедушку, и кто знает, как он отреагирует. Взамен я обещаю, что мы выберем время и навестим твою маму. Ты обязательно отнесешь ей цветы…
Она заверила, что никому не скажет, и я шагнула за порог.
Мертвые не возвращаются. Не могут за себя постоять.
Но живые – могут.
Ощутив болезненные уколы, я медленно разжала пальцы. В ладони лежала роза – маленькая, тщедушная, поникшая. Засохший бутон рассыпался по вощеному полу ворохом алых лепестков, напоминавших кровавые пятна. Там где крохотные шипы впились в мою кожу, проступила красная роса, как напоминание.
Мщение – тоже дело живых.
Глава 4
Нужно ли говорить о том, что я полюбила Фелицию всей душой?
Мне кажется, это было неизбежно. Даже если бы она не была моей племянницей. Я обратила на девочку все то, что годами копилось в душе – нежность, которую испытывала к сестре, заботу и внимание, что так и не получила от собственной матери, даже ту родительскую ласку, что предназначалась для моего будущего ребенка.
Дитя, осиротевшее дважды – сначала потеряв мать, затем и отца, пусть тот ходил и дышал, – потянулось ко мне, как росток к редкому лучу солнца. Она впитывала щедро проливаемые на нее чувства, будто иссохшая земля дождь.
По вечерам, когда замок скрипел и стонал под напором северного ветра, мы сидели у камина в классной комнате и читали сказки, а иногда днем вместо занятий шили кукол из разноцветных лоскутков. Я старалась научить ее не только хорошим манерам, но и обычным человеческим радостям – всему тому, чего бедная девочка была лишена в этом доме холодных стен и не менее ледяных взглядов.
Когда Фелиция обнимала меня перед сном, я задумывалась – а что будет с ней, если я исполню свой план? И я начинала колебаться в своей жажде мести, которой противостояла детская доверчивость дочери Розамунд и Эдуарда. Я боялась разрушить ее хрупкое счастье.
А Эдуард…
О, Эдуард Аддерли представлялся мне тенью, блуждающей по замку. Без цели, без смысла. Хотя пока старший брат был в отъезде, ему вменялось в обязанности следить за землями, которые Элморам удалось сохранить за замком. Если мы случайно сталкивались, он вел себя безукоризненно вежливо, но отстраненно не только в отношении меня – гувернантки, но и собственной дочери. А в те редкие дни, когда мистер Аддерли появлялся в классной комнате, он казалось, сам не понимал, куда и зачем пришел.
– Мисс Грэнтэм, – кивал он мне и усаживался на стул у двери, чтобы молча следить за нашими занятиями.
– Папа… – шептала Фелиция, но его взгляд равнодушно скользил мимо нее, как по поверхности пруда
Однажды ночью я услышала, как он бьет кулаком в стену своей спальни – по странному совпадению помещения, отведенные им с Розамунд, находились рядом с комнатой гувернантки. Этот звук, а также его шаги, похожие на метания дикого зверя в клетке, выдавали, что под маской равнодушия еще теплится что-то человеческое.
Но к утру он снова становился статуей скорби – красивой, холодной и совершенно недоступной для робкой и доброй девочки, так нуждавшейся в отце.
В такие минуты я вспоминала своего отца, изо всех сил старавшегося компенсировать нехватку материнского внимания своей любовью. Мне хотелось схватить Эдуарда за воротник и как следует встряхнуть, вырвать из оцепенения и заставить посмотреть на дочь.
Он не мог не заметить растущей между нами близости. Однажды, когда мы гуляли на улице и случайно столкнулись с ним, я поймала его взгляд, устремленный на нас – не гневный, а…. тоскливый. Словно мистер Аддерли вдруг увидел призрак того, что могло бы быть, если бы Розамунд не умерла. Я не знала, какую роль он сыграл в случившейся с ней трагедии, и поэтому не могла себе позволить жалеть этого человека.
Пробыв в Грейстоуне месяц, я так и не смогла выяснить подробностей смерти сестры. Каждый день, пытаясь вырвать из обитателей замка хоть крупицу правды, я наталкивалась на стену молчания, возведенную между мной и трагедией, произошедшей с Розамунд.
Миссис Филимор в своем черном одеянии передвигалась по дому точно призрак, отдавая скупые приказы слугам и к ней было не подступиться.
Иногда во время прогулок мне попадалась мисс Брент, но она едва завидев меня, стремилась упорхнуть. Если же я оказывалась быстрее, то Ромильда замирала передо мной как заяц в ожидании выстрела охотника – ее бледные губы сжимались в тонкую линию и никакие ухищрения не могли заставить ее раскрыть рта. Стоило мне отвести взор, и она трусливо бежала, оставляя после себя легкий запах розовой воды и ощущение повисших в воздухе несказанных слов.
Мэг тоже была боязлива – своими расспросами я могла ее спугнуть. Однажды я застала ее вытирающей пыль с портрета Розамунд, но на мой вопрос о гибели покойной миссис Аддерли, я получила странный ответ. Служанка бросила на меня торопливый, испуганный взгляд и прошептала:
– Правда может убить. Лучше оставить мертвых в покое.
Что до болтливой Глэдис…
От лисы я сама старалась держаться подальше, опасаясь вызвать подозрения. Не внушал доверия и дворецкий, всегда разглядывавший меня так пристально, что казалось – еще немного, и он прожжет во мне дыру. От этих пытливых взглядов у меня даже стала болеть спина.
По воскресеньям все обитатели Грейстоуна отправлялись в церковь на службу. В замке имелась своя часовня, но она уже много лет стояла заброшенная.
Нам с Фелицией вменялось в обязанность присутствовать на церемонии. В церкви семейству Аддерли отводились почетные места. Всю службу я сидела между девочкой и миссис Филимор, сверля взглядом затылки старого графа Элмора и Эдуарда. Иногда последний поворачивался, и я видела его профиль – красивый как у статуи и такой же безжизненный.
Экономка сидела по правую руку от меня, прямая как палка. Черный шелк ее платья шуршал при каждом вздохе, напоминая, что она существо из плоти и крови – хотя порой я в этом сомневалась.
Сам граф Элмор и вовсе напоминал мне мертвеца – он не шевелился всю службу, будто врос в дубовую скамью, вырезанную с такой же безупречностью, как и лица самих Аддерли.
Фелиция ежилась рядом со мной, словно сидела на иголках, ее пальцы то и дело теребили мой рукав. Периодически я пожимала ее маленькую холодную ручку, стараясь передать ей свое тепло и молчаливо взывая проявить терпение.
Мне чудилось, что я нахожусь в царстве теней, и я была несказанно рада, когда эта пытка, наконец, закончилась и мы смогли вырваться наружу, к солнечному свету.
Хозяева Грейстоуна и слуги вернулись в замок, мы же с девочкой нарочно задержались, разглядывая витражи церкви из цветного полупрозрачного стекла. Я сказала, что мы намерены сходить на кладбище и отнести цветы к фамильному склепу. Девочке следует научиться почитать места захоронения предков – это ее обязанность как Аддерли.
Граф Элмор кивнул с таким величественным видом, словно одобрял не мое высказывание, а какой-то важный обряд.
Церковное кладбище встретило нас тишиной, слишком густой для такого ветреного дня. Даже листья не шелестели на старых вязах.
Дорога к склепу петляла между старых могил, поросших сухой травой, плющом и чахлым папоротником. Фелиция шла, не поднимая глаз, пока я не остановилась у серой гранитной плиты с резной розой – каменный ангел с отбитым лицом склонялся над надписью: «Здесь покоится слава Аддерли».
Захоронения здесь были более пышными – их украшали красивые надгробья и статуи – плакальщицы, застывшие в вечной скорби, крылатые вестники с печальными ликами, кто-то возвел даже целый мавзолей для горячо любимой и почитаемой тетушки. Под ними покоились многочисленные родственники Элморов, которые бы просто не уместились в каменных недрах фамильного склепа.
– Это… – начала я, но девочка перебила, вдруг оживившись:
– Я знаю! Это леди Маргарет. Папа рассказывал, она умерла от смеха. Прямо во время обеда, чем вывела из себя дедушку, которому доводилась двоюродной кузиной.
На мгновение я застыла. От смеха? Что ж, в Грейстоуне всякое могло случиться.
– Ну, миссис Филимор сказала, что вообще-то она подавилась булочкой. А дедушка рассердился оттого, что она завещала свои деньги не ему или дяде Родерику, а папе, о чем и сообщила за обедом.
Фелиция наморщила лоб, словно припоминая.
– Это было давно. До моего рождения.
Мы снова побрели мимо памятников и серых плит. В какой-то момент мне показалось, что тень скользнула между деревьями. Будто кто-то следил за нами. Я пригляделась, но никого не увидела.
– Вот здесь, – указала девочка на массивную дверь склепа, украшенную переплетенными буквами «А» и «Э». – Они все здесь – все умершие Аддерли.
Не все.
Потому что Розамунд здесь не было.
Я могла бы и не отыскать место ее погребения, если бы не Фелиция, которая провела меня сквозь высокую траву к могиле с уверенностью не раз бывавшего здесь человека.
Моя сестра не удостоилась ни места в семейном склепе, ни даже одинокого памятника. Ее могилу спешно вырыли у дальнего края кладбища Аддерли, где земля была хуже, а в соседях – некрещеные младенцы и самоубийцы.
Только скромный серый камень с надписью:
Р.М.
1884-1908
Ни фамилии Аддерли. Ни эпитафии.
Как будто ее стыдились даже мертвой.
Девочка присела рядом с могилой и прижалась лбом к шероховатой поверхности камня как к материнской щеке.
Я же отшатнулась, кусая губы, чтобы заглушить рвущийся наружу крик.
Не было никакого несчастного случая.
Розамунд покончила с собой.
Вот почему ее смерть укутали в покров забвения. Вот почему ее вышвырнули за порог склепа Аддерли, забросав землей как последнюю нищенку.
Моя сестра – самоубийца.
Мой помутившийся взор рванулся прочь от могилы, вслед за солнечным лучом скользя по надгробным плитам, и натолкнулся на взгляд Эдуарда. Уже не безжизненный как обычно. Внимательный, пытливый, понимающий.
Мистер Аддерли стоял в десяти шагах от нас.
В его руке он держал алую розу.
Глава 5
Несколько мгновений – а казалось целую вечность, длил