Амстердам. Тени свободы

Амстердам встретил меня ясным небом и шумным потоком людей различных культур и национальностей, идущих мне навстречу. Поезд из Роттердама прибыл на станцию центрального железнодорожного вокзала, я вышел через его распахнутые двери и тут же распахнул двери всех своих чувств, чтобы обонять, созерцать, слушать и трогать Амстердам. Первое ощущение – я не турист, не приезжий. Город казался открытым и приветливым. Мимо проходили чёрные, белые, жёлтые, красные люди. В ушах смешивались языки различных стран и континентов. В воздухе пахло свободой и независимостью. И я, вольный гражданин мира, шёл навстречу новым впечатлениям. Амстердам в первые секунды знакомства хотелось назвать городом для всех. Именно здесь мог получить признание и творить непонятый в других местах художник. Именно здесь мог найти пристанище гонимый еврей. Именно здесь пытаются обрести счастье многие беженцы и в наши дни.

Здание вокзала выложено из коричневого кирпича, как и многие другие в Амстердаме. Сквозь десятки лет оно донесло до нас свою красоту и величие. Фасад выходил на площадь, которая вливалась в широкий мост над каналом. Мост был настолько широким и людным, вдобавок прошитим трамвайными линиями, что создавалось ощущение, будто все идут по обычной дороге, а рядом – два маленьких озерца, по которым куда-то уходят прогулочные катера и лодки.

Я всматривался в каждого прохожего, пытаясь понять, откуда он, кто он, что он и чего ищет в городе трёх иксов. Эти три икса, нанесённые на герб Амстердама, официально считаются символами трёх крестов святого Андрея Первозванного, покровителя рыбацких общин. Герб с крестами олицетворяет стойкость, мужество и милосердие – качества, которыми, как считают голландцы, должен обладать каждый житель их страны. По другой версии, иксы символизируют победу города над его извечными бедствиями: водой, огнём и чумой.

Однако в современном Амстердаме тройные иксы приобрели другой, неофициальный смысл. Один икс ассоциируется с велосипедом, этим незаменимым спутником каждого горожанина, который превратил узкие улочки в ритмично движущуюся сеть. Другой икс – красные фонари, указывающие на проституцию. Они стали своеобразным брендом города. Третий икс пахнет каннабисом, продаваемым в кофешопах. Город трёх иксов стал метафорой, вобравшей в себя и богатую историю, и современную смелую культуру.

Я окидывал взглядом окружающие меня старинные здания и современные вывески, пытаясь определить, с чего начать своё путешествие по Амстердаму и как объять необъятное за те несколько часов, которые мне суждено было провести в этом городе-мечте.

Время было послеобеденное, и мой билет обратно в Роттердам был действителен до четырёх часов утра следующего дня. Пройдя мост и перейдя дорогу, я очутился на одной из центральных улиц с множеством баров, казино, сувенирных магазинчиков и других завлекалок для туристов и не только. В глаза бросилась вывеска «Туры и билеты» над входом в одну из лавок. Зашёл. Внутри продавали различные сувениры с символикой города. На стене висела светящаяся табличка размером метр на метр, на которой большими буквами были написаны названия экскурсий. Я понимал, что побывать везде не успею, и мне нужно выбрать что-то всеобъемлющее. Тур на автобусе по городу казался подходящим. Женщина на кассе подсказала, что при покупке двух туров я получу скидку в несколько евро на каждый. Так как автобусная экскурсия была рассчитана на час с небольшим, то выбор не заставил себя ждать. Вторым был тур на катере по каналам, который также укладывался в час. Оба билета стоили около 24 евро. За углом того здания, в котором располагалась сувенирная лавка, напротив железнодорожного вокзала, всех желающих прокатиться ждал красный двухэтажный автобус с панорамной крышей и с аляпистыми рисунками и надписями по бортам. Денёк выдался солнечным и безветренным, что большая редкость для Голландии. Получив пакетик с одноразовыми наушниками, как в самолете, я уселся на втором этаже. Позади меня возилась со своим малышом мамочка. Её одежда и речь, её пряный запах и цвет кожи напоминали мне о дальнем востоке. Слева от неё сидел её муж из того же далёкого края. Их язык разобрать мне не удалось. Слева от меня уставился в панорамную крышу индус с фотоаппаратом. Передо мной сидела худощавая африканка с множеством тоненьких косичек, подвязанных в хвост. Слева от неё – подружки с такими же косичками разной толщины. Наша поездка предполагала одиннадцать остановок. Каждая была у определённого туристического объекта. На любой из них мы могли выходить для посещения очередной достопримечательности. Дождавшись следующего красного автобуса – они ходили каждые пятнадцать минут –  мы могли продолжить тур. Итак, первая остановка, где мы, собственно, уже стояли, была на широкой улице, которую соединяли с привокзальной площадью два моста, больше походивших на такие же улицы с трамвайными путями, тротуарами и, конечно же, дорожками для велосипедистов.

Велосипеды – один из символов Голландии. В Амстердаме, как и в любом другом голландском городе, их видимо-невидимо. В основном это велосипеды городского типа с высоким рулём, с багажником на заднем или переднем колесе, иногда с детским креслом. Или просто руль да рама, но обязательно с крыльями, ведь дожди в Голландии – частое явление, и никому не хочется приехать на работу или на учёбу с полоской грязи на спине. Владельцы велосипедов самые разные по статусу и по возрасту. Вот едет девочка-подросток со школьной сумкой на руле. А вот развевает полы пиджака солидный дядечка, прилипнув к педалям коричневыми кожаными туфлями. Велосипеды самой разной формы и цвета снуют по улицам и мостам, пролетают мимо ждущих зелёного света пешеходов. Для них даже светофоры отдельные. Уставшие железные лошадки стоят прикованные к уличным фонарям или специальным перилам у домов. Велосипеды сдаются в аренду и валяются на свалке, их воруют и продают, берегут и выкидывают. На шестнадцать миллионов жителей Голландии приходится пятнадцать миллионов велосипедов. То есть, практически каждый житель страны крутит педали. И, тем не менее, железных лошадок продолжают уводить с привязи и продавать втихую. Так, загулявшая компания ребят может приобрести украденные велосипеды по 10 евро за каждый и благополучно добраться на них домой. После чего велосипеды будут брошены на улице и подобраны кем-то для дальнейшей продажи. Ну, а если совсем ни гроша в кармане не осталось, то ночные всадники будут бродить по стоянкам, выискивая непристёгнутые велосипеды. В седло – и домой. А ещё с велосипедами связана великая обида и нелюбовь голландцев к немцам. Во время Второй мировой войны, когда эсэсовцы были вынуждены бежать из оккупированной Голландии и через неё, то они забирали велосипеды у жителей и удирали на них восвояси.Злоба на немцев осталась до сих пор. Не за разгромленный подчистую Роттердам, не за многие страдания, причинённые фашистами, а за угнанные из страны велосипеды. Сегодня Амстердам вновь кишит велосипедами. Они везде, но только не в красном автобусе. Тут расположились мы, песчинки разноцветной, разноголосой планеты, в ожидании увлекательного знакомства с городом.

Автобус тронулся. Гид поприветствовала нас на двух языках и передала дальнейшую заботу о пассажирах на записанный заранее голос, рекомендовав вставить наушники в панель у сидения. Приятно было увидеть в списке великий и могучий язык, и я не стал обременять себя переводом. Вторая остановка была возле королевского дворца, рядом с которым находилась старинная церковь, которая почему-то называлась «Новая церковь», и музей Рембрандта. В этом же месте располагалась выставка законсервированных тел под названием «Телесные миры» со слоганом «Проект счастья». Какое счастье мог обрести человек, глядя на трупы или отдельные части тела, с которых сняли кожу и поместили в химраствор, я не мог себе представить. Да и узнавать не очень-то хотелось. Королевские хоромы и дела церковные меня мало интересовали. Рембрандта я также оставил для других. То же самое сделали и все остальные пассажиры.

Мы двинулись дальше. На одном из перекрёстков подъехали к столу с навесом. За столом сидела шумная компания из восьми человек. Все пили пиво, наливая его из бочки, которая раскинулась своей пузатой формой прямо на столе. Пиволюбы с хмельными лицами поприветствовали туристов красного автобуса, кто как мог в своём состоянии. А когда загорелся зелёный свет, стол, на который опиралось восемь размякших тел, скользнул вдоль по улице. Только тогда я увидел под ногами каждого из сидящих по колесу и по паре педалей. Извозчик держал в руках велосипедный руль, и направлял пьющих в глубины вековой архитектуры. Мы свернули налево и остановились в пробке. Справа возвышался музей театра, окутанный металлическим каркасом с сеткой – проводилась реконструкция. Вот из двери, справа от главного входа, вышел рабочий в потрёпанных джинсах весь покрытый известью. Своей внешностью он явно не походил на голландца – чёрные как смоль волосы, острый соколиный взгляд и выдающийся нос, напоминающий горный хребет. Ещё один художник, непризнанный на родине и вынужденный творить на стройках Амстердама. К центральному входу музея подтягивались люди. Ничего особенного, если бы не группа молодчиков из девяти человек в коричневых накидках. Капюшонов им только не хватало. Они подошли бодрым шагом к входу и вместе с общим потоком влились внутрь. Кто такие – не знаю. И не удивляюсь. Ведь мы в Амстердаме. Даже если человека трудно чем-либо удивить, в этом городе он обязательно найдёт причину хоть на миг раскрыть глаза шире обычного. Тем временем пробка рассосалась, и мы двинулись дальше. Третья остановка – у Дома Анны Франк. Эта еврейская девочка вошла в историю своим дневником, в котором поведала о тяготах Второй мировой войны. В такой солнечный день мне совсем не хотелось погружаться в великое горе, как, впрочем, и всем моим попутчикам, и мы остались в автобусе.

Обогнув раскинувшийся над каналом арочный мост, мы устремились к следующей остановке, которая раскрыла перед нами занавесы нескольких театров. Рядом с ними соседствовало известное многим Hard Rock Cafе ¹. Выйдя из автобуса на этой остановке, при желании можно было мгновенно поменять театральный балкон на барную стойку и шумную компанию. Но, похоже, всех нас устраивала интернациональная компания, и мы продолжили путь.

В пятый раз мы остановились на территории нескольких музеев, среди которых были Музей бриллиантов и Музей Ван Гога. Наушники рассказывали, какой невиданной красоты и размеров бриллианты покоятся на пьедесталах музея. В голове мелькнула мысль, как можно было превратить этот камень в дорогостоящий предмет поклонения и вожделения, приносящий меньше счастья, чем гранёный стакан. Из последнего можно воды живой напиться. Голос на плёнке прервался живым голосом гида. Она сообщила, что, к сожалению, мы не сможем посетить музей бриллиантов, так как он закрыт. Мгновенное разочарование скользнуло по салону, но быстро улетучилось. У музея автобус простоял десять минут – дольше, чем обычно. Кто-то вышел перекурить, кто-то – пройтись и подышать свежим воздухом. Мне хватало открытого окна, а оставить свой след на улицах города я сегодня ещё успею. В автобус вбежала светловолосая девочка лет десяти и начала перекладывать сумку и куртку с места на место в поисках более подходящего сиденья. Все сиденья были одинаково красными, менялись лишь затылки перед глазами. Я гулял взглядом в лабиринтах волос стройной африканки. Наконец девочка определилась и немного успокоилась. Её куртка, поняв, что прыжки с места на место закончились, расслабилась и сползла на пол. Мама юной непоседы докурила сигарету и, взмахнув нестареющим вязаным одеянием, вступила в наш ковчег. Девочка пропустила маму к окну и, усевшись рядом, начала капризничать. Из маминых уст доносились родные мне слова успокоения:

– Всё хорошо, моя радость, скоро мы увидим что-то интересное.

В следующее мгновение верхний ярус автобуса заполнила шумная группа испанских школьников.

– ¡Vamos a ver todo! ² – весело кричали они, пробираясь в самый тыл и продолжая бурные обсуждения, предмет которых мне так и не удалось разобрать. Я думал о Ван Гоге. Ещё одна манипуляция злых умов. За всю свою жизнь великий художник продал только одну картину. Он жил на деньги брата и умер в нищете. А сегодня его картины продают за миллионы хрустящих бумажек.

Мы ехали вдоль очередного канала, считая мосты. В ушах женский голос сменялся мужским и обратно. Очевидно, записи, как и маршрут, неоднократно корректировались и обновлялись. Голоса рассказывали, что большинство домов в Амстердаме стоят на массивных деревянных сваях. Уровень воды тщательно контролируется, чтобы не допустить пересыхания одной части свай и гниения другой. Но даже эти невидимые гиганты не выдержат на себе небоскрёбов, поэтому высотных строений в городе мало. По проводам наушников побежали цифры: количество мостов – самый маленький, самый старый, глубина каналов – самый узкий, самый широкий. Вновь прозвучали слова: «война», «евреи». Потом появился Наполеон с братом. Кто-то перенёс столицу из одного города в другой. Наушники  – в ушах. Уши обдувает апрельский ветер через окно автобуса. В автобусе – я вместе с Наполеоном, Гитлером, евреями, индусами, испанцами, африканцами. Шестая остановка затерялась в безбрежных просторах моего воображения. Только чёрный кожаный диван на улице под окнами чьего-то дома остался нежиться на солнце, утопив в себе нескольких парней с пивом – неформальность Амстердама проявлялась на каждом углу. Новый поворот открыл перед нами здание пивоварни Hеineken ³, у входа в которое стояла телега с большими деревянными колёсами, гружённая бочками пива. За 18 евро всем желающим предлагались экскурсия по заводу и два бокала пива. Здесь была наша седьмая остановка.

Мои попутчики оказались не фанатами пива, впрочем, как и я, поэтому сдувать пену пришлось другим. А мы, высунув фотокамеры в окна, направились дальше, держа пальцы на кнопке затвора. Перед нами раскрывалась приятная глазу архитектура. Современные постройки, воплощающие самые смелые идеи архитекторов, теснили старые кирпичные дома. Зелёные деревья тянулись вдоль дороги. Улицы были чистыми и уютными. Центр Амстердама можно было представить в виде веера, раскрывающегося сеткой улиц и каналов, с центром на железнодорожном вокзале. Мы ехали по краю веера вдоль широкого канала, замыкающего часть города в полусферу. И вот, за очередным поворотом, на восьмой остановке, нашему взору предстала громадная мельница. Вокруг неё шумело много народу, ведя дружеские беседы и распивая пиво. Напротив, вдоль дороги, тютелька в тютельку стояли велосипеды. Гид сообщила, что мы можем посетить мельницу и вкусно поесть во дворике при ней. Похоже, что у голода не было билета на наш автобус, поэтому все пассажиры поехали дальше. В нескольких кварталах от мельницы располагался Музей тропиков, охватывающий обширную территорию. Любовь голландцев к тропикам гид объяснила тем, что голландцы были одними из первых завоевателей Латинской Америки и, привозя оттуда растения, сохранили к ним интерес и по сей день.

Девятая остановка была возле огромного зоопарка. Не могу назвать себя гринписовцем или защитником животных, но смотреть на зверей в клетке желания не было. Индус и африканские девчонки тоже не проявили особого интереса – многие из этих зверушек есть у них дома.

По узким улочкам мы добрались до десятого пункта, где нашему вниманию были представлены Дом-музей Рембрандта и Еврейский исторический музей.

По дороге к последней остановке мимо нас пронеслись Оперный театр, занимающий огромную территорию, и «Ледяной Бар Amsterdam». На протяжении всей экскурсии я отмечал для себя вероятные места для посещения, и ледяной бар оказался одним из тех мест, которое решено было посетить. И вот одиннадцатая остановка: музей пыток, цветочный рынок и какая-то башня. Кто-то возводит пытки в ранг искусства, кто-то наслаждается ароматом разноцветных тюльпанов, а кто-то взбирается на башню. Я же еду дальше.

Маршрут закончен, и автобус повёз нас на станцию по улице, уставленной маленькими кафешками. Из стен домов стремились ввысь флагштоки. Национальные флаги Голландии и флаги с шестью разноцветными полосками вяло колыхались над столиками кафе. Мы проехали мимо Музея Мадам Тюссо, за которым открылась удивительная картина. Вся площадь Дам была усыпана белым пухом. У памятника Свободы, в центре площади, шли настоящие бои подушками. Подушки летели в людей, коих здесь собралось великое множество. Подушки летели в воздух, и пух разлетался во все стороны, создавая иллюзию снегопада. Кому не досталась подушка или кто свою уже выпотрошил, просто купался в пуху, как в снегу. Такие вот детские забавы, на которые нельзя было смотреть без улыбки. Где-то в стороне, на контрасте с происходящим, стоял фургончик с хот-догами. За ним, добавляя картине колорита, играл на волынке усатый дядька в шотландской юбке. В этом городе каждый мог найти что-то для себя. А кто-то, оставшись навсегда, находил себя.

Мы финишировали. Солнце клонилось к закату, улицы покрывались широкими тенями домов, город накрывал себя покрывалом ночи. Я почувствовал голод. Перед прогулкой на катере нужно было обязательно подкрепиться и купить ещё парочку билетов в интересные места. В уже знакомой мне сувенирной лавке я приобрёл билет в ледяной бар за 16.50 евро и билет в музей проституции за 7 евро. Музей проституции носил ещё одно название: «Секреты красных фонарей». Юная особа с большими ясными глазами, стоявшая за кассой, подсказала мне, где вкусно поесть, и указала дорогу к намеченным  достопримечательностям.

Перейдя по широкому мосту через канал, я оказался у гостиницы. Название мне не запомнилось, но запомнилась статуя Свободы над входом, которая очень соответствовала духу Амстердама, духу свободы. Слева от входа располагался гостиничный ресторан, справа – гостиничный бар. Я зашёл в ресторан. Мягкий приглушённый жёлтый свет, массивные столы и стулья из тёмно-коричневого дерева создавали атмосферу уюта и тепла. Несколько посетителей уже наслаждались вечером. Официантка бодрым приветливым голосом сообщила, что все свободные столы зарезервированы для группы детей, и предложила мне присесть за столиком на улице или в баре. Столики на улице были укутаны гостиничной тенью, и лёгкий ветерок охлаждал алюминиевые стулья. В баре было тесновато из-за ограниченного пространства, но царила тёплая и уютная атмосфера, словно я вошёл в другой мир, скрытый от суеты города. Справа от входа располагалась барная стойка, которая обрывалась лестницей, уходящей вниз к бильярдному столу и туалетам. Слева от входа – деревянный неокрашенный стол с линейкой картонных подставок для пивных стаканов. Я расположился на одном из стульев за этим столом, спиной к окну, закрытому постерами с рекламой пива и заставленному пивными аксессуарами, что создавало уютную атмосферу старого доброго паба. Перед столом находился вход в гостиничный холл, соединяющий бар с рестораном. Чуть дальше, вдоль длины бара, стояли ещё два столика. В самом конце бара четыре ступеньки поднимали визитёров на своеобразный балкончик, на котором стояло ещё три стола. Но места было так мало, что комфортно расположиться могли только две компании. От основания балкона до потолка, во всю ширину бара, стену занимало зеркало, отражающее жёлтые круглые лампы, портреты людей в старинных одеждах, закованные в массивные золочёные рамы, патронташ бутылок с вином над барной стойкой, маленькие картинки на стене, пивные кружки, вымпелы, таблички и другую барную фурнитуру. Зеркало визуально увеличивало маленький барчик, придавая ему глубину. И даже если сюда зайдёт всего лишь один человек и расскажет бармену свою историю, то бар уже не будет казаться пустым и глухим. В этот час все столы были заняты. Я заказал голландский суп – гороховое пюре с кусочками сосисок и моркови – и запечённую курочку, картофель фри и салат из свежих овощей прилагались. Пока мои кушанья готовились, я морил червячка французским хлебом с очень вкусным чесночным маслом, запивая голландским пивом. Бармен, мужчина средних лет с живыми голубыми глазами, отточенными движениями разливал напитки и расставлял стулья по местам. Он чётко знал, когда и к кому подойти, когда и кому улыбнуться. Гороховый суп, который больше походил на гороховую кашу, меня не впечатлил, и я отодвинул тарелку в сторону в ожидании цыплёнка. В бар из холла вошла крупная молодая официантка с большой тарелкой на пальцах. Добрая половина курицы, гарнир и салат соблазняли своим ароматом и цветом. Дав ей понять, что кушанье для меня, я погрузился в чревоугодие. Напоследок – чашечка заварного кофе. Счёт на 21.75 евро. 24 евро на столе, и я снова на оживлённых улицах Амстердама, готовый к новым приключениям.

Солнце уже касалось пиков крыш, тени растекались шире по улицам, каналам и мостам. Мой прогулочный катер припарковался правым бортом у причала того самого канала, водами которого омывалась площадь вокзала. Лодка была около двадцати метров в длину с двумя рядами сидений. Арочная стеклянная крыша плавно переходила в окна. Внутри было светло и комфортно. У большого деревянного штурвала сидел на офисном стуле рослый капитан в белой рубашке и синей жилетке, без погон. Он приветствовал каждого пассажира. По его благородному лицу, несшему отпечаток шестого десятка лет, было видно, что каждодневное и, возможно, многолетнее катание туристов превратилось для него в рутинное занятие, лишённое красок. Возможно, когда-то он бороздил моря и океаны, переживая всплески волн и бурных эмоций. Теперь он был водителем трамвая на воде, и только прядь пробитых сединой волос, ниспадающая на лоб, выдавала в нём путешественника.

– Добрый день.

– Добрый день.

Пассажиры постепенно заполняли катер. Капитан справлялся у каждого о его родном языке.

– Добрый день, капитан, – я был единственным из всех пассажиров, кто назвал его по рангу.

Но его голос и выражение лица оставались безразличными. Неужели всё так надоело? Про родной язык меня не спросил. А может, он вовсе и не капитан в моём понимании этого слова. Может, он всего лишь водитель речного трамвайчика. Как бы там ни было, наш вагончик продолжал заполняться. Я сел впереди с левого борта и взглядом приветствовал каждого, кто ступал на борт через маленькую дверь, расположенную тут же впереди, с правого борта. Испанцы, итальянцы, русские и другие пассажиры заполняли пространство катера, пригибая головы у входа. Рядом со мной сели две китаянки. Похоже, мама с дочкой. А может, они были кореянками или вьетнамками. Наверное, называя незнакомого представителя жёлтой расы китайцем, мы имеем больший процент попадания. Последними в катер забежали две русскоговорящие девочки и с радостными лицами присоединились к своим подружкам на задних сидениях. Капитан отдал швартовые, закрыл дверь и крутанул штурвал. Наша водная прогулка началась. Мы попрощались с такими же белыми катерками у причала и нырнули под железнодорожные пути, ведущие от вокзала. В динамиках сменяли друг друга четыре языка экскурсионной аудиозаписи. Русский мужской голос почему-то звучал тише всех и был лишён выразительности. Живости добавляли мелодичная итальянка, бархатный испанец и англичанка с дикцией телевизионной ведущей. Вынырнув из-под металлических и бетонных опор, которые поддерживали рельсы, мы оказались в широком канале, по которому через двадцать семь километров можно было выйти к Северному морю. Вместе с катером вынырнули смартфоны из карманов пассажиров, и началась активная фотосессия всего вокруг. Однако покорять моря и океаны мы не намеревались. Капитан сбавил ход, давая нам возможность осмотреться, развернул целлофановый пакет и принялся жевать булку. Повернув направо, мы шли вдоль тыльной стороны железнодорожного вокзала. Ещё один поворот направо, под мост, под рельсы, и мы снова в центре города. По правому борту – общественная библиотека и китайский ресторан на воде. По левому борту – здание в форме корпуса парохода. То ли музей, то ли исследовательский центр под названием «Немо». Солнце уже спряталось за домами, и слабые лучи изредка пробивались между крышами. Канальчики становились всё уже, а мостики всё меньше. На некоторых перекрестках перед поворотом нам приходилось пройти немного вперёд, затем развернуть катер назад, и только после этого мы могли зайти в поворот и пройти под аркой маленького мостика. Там, где позволяла ширина канала, вдоль всей его длины стояли деревянные лодки. Казалось, они на века прикованы к причалу. Многие из них обставлены горшками с цветами, многие красиво отделаны под старину с соответствующей фурнитурой. Некоторые стилизованы под кафе, где за единственным столиком можно выпить с друзьями, вообразив себя штурманом. Некоторые приглашают к себе как в музей. Зайдя внутрь, можно окунуться в жизнь на воде. А вот на этой сидит чучело. А вот просто домик на воде. Чего только не увидишь! Не увидишь верёвок с развешанным бельём. Да и жильцов этих лодок совсем не видать. Деревянные посудины давно уже превратились в музейные экспонаты, дополняя архитектуру города. Я крутил головой из стороны в сторону, узнавая дома, мимо которых проезжал на автобусе несколько часов назад. Здесь Дом оперы с замысловатой архитектурой. Там –  “Ледяной бар”, в котором мне ещё предстоит сегодня охладиться. А вот и Дом Анны Франк с длинной очередью у входа. Неожиданно на обочине появился мальчик лет пяти. Он махал нам рукой, сияя от радости, словно встречал после дальнего плавания. Мы помахали ему в ответ и медленно в унисон проводили его головами. Мальчик остался позади, и я повернулся вперёд, словно помогая капитану следить за курсом. Вдруг пассажиры снова оживились. Мальчик бежал за катером. Поравнявшись с ним, остановился и с неподдельным детским счастьем продолжил махать нам рукой. Реакция мореплавателей не заставила себя ждать – ему отвечали не только жестами, но и радостными возгласами. Он повторил забег ещё раз, надолго заполнив пространство нашего катера позитивом. Мы скрылись от него под очередным мостом. Город укутался в сумерки. Зажглись уличные фонари. На арках мостов загорелись жёлтые гирлянды. На некоторых из них электронное табло показывало скорость приближающегося судна. Рядом с табло располагался электронный смайлик, который в нашем случае грустил. Мы шли очень медленно. И хорошо, что шли медленно. Пусть лучше будет грустным смайлик, но счастливым маленький мальчик.

Велосипеды, пристёгнутые к перилам мостов, на фоне серого неба казались одинокими и очень костлявыми, потерявшими форму и цвет. Старые лодки по-прежнему приглашали к себе в гости. Прохожих почти не видать. Некоторые сидели за столиками в нише у моста над каналом. Мимо проплыл белый катер, такой же, как наш. Мы разошлись левыми бортами по правилам судовождения. Внутри катера уже горели огни, и я смог разглядеть пассажиров. Такая же сборная команда мира, как и наша. Не знающие друг друга, но связанные на час одним пространством, туристы бурно обсуждали услышанное по громкой связи и увиденное воочию. Динамики продолжали снабжать информацией. Я по-прежнему крутил головой, сопоставляя слова с картиной. В окнах домов зажёгся свет, придав им больше аристократизма. Ни штор, ни занавесок, ни жалюзи не было. Чистые окна, почти во всю высоту потолка, выдавали наружу богатые убранства квартир и ресторанов, а мягкий свет окутывал их уютом. Дома стояли вплотную друг к другу, то есть боковая стена была общей. Отличить один дом от другого можно было только по цвету и отделке фасада. В былые времена отдельный дом принадлежал одной семье и включал от шестнадцати до сорока комнат. Электронный гид обратил наше внимание на выступающую балку с крюком на крыше каждого дома. Дело в том, что лестницы внутри домов настолько узкие и витиеватые, что протащить по ним мебель просто невозможно. Поэтому при переезде или ремонте все необходимые материалы поднимали с помощью верёвки и этого крюка и через окна затаскивали внутрь. Так поступают и по сей день.

Мы приближались к лодочной станции. Небо окончательно погрузилось в темноту. Только многочисленные фонари не давали городу уснуть. Динамики поблагодарили нас за внимание и пожелали приятного времяпровождения. Капитан сбавил скорость на подходе к причалу. Накинув со второй попытки швартовый конец на кнехт, он пригласил всех к выходу.

– До свидания, капитан.

И снова ни тени эмоций. Устал? Надоело? Не важно.

Привет, железнодорожный вокзал. Мы снова встретились. Ты, как всегда, величествен. Ни радости, ни грусти ты не покажешь. Не знаю, что ты чувствуешь сейчас. Но я знаю, как много эмоций и переживаний ты в себе таишь. Вековой памятник. Ты пережил расцветы и падения, горе и радость. Ты выстоял в войне и в разрухе. Ты непоколебим ночью и днём, в снег и дождь, в холод и жару. И только железные монстры сотрясают твои стены, пожирая и выплёвывая пассажиров. Люди оставляют тебе свои слёзы и улыбки, своё горе и радость. Они оставляют тебе не только забытые вещи. Они оставляют тебе свои мысли, чувства, переживания. Люди встречаются и расстаются на твоих платформах. Кто-то навсегда, кто-то на время. А кто-то не знает, когда вновь встретится с тобой. Вот и я стою перед тобой, объятый прохладой ночного города, и не знаю, когда вновь услышу скрежет железных колёс, зовущий меня в новое путешествие.

Конец вояжа по каналам невидимой волной нагнал на меня ощущение всеобщей завершённости. Как будто сработал будильник моих биологических часов. Зашло солнце – и прозвенел внутренний звоночек. Только он не пробуждал, а умиротворял, успокаивал. Вот и вокзал под боком. Говорит мне: