Серебряная дорога в пустоту

Солнечный луч из-под двери рассыпался по комнате звенящими светлыми аккордами, как всегда по утрам пахло ванилью и еще чем-то родным, непонятным, но очень знакомым. Папа опять музицировал в гостиной, а братья тихо переговаривались за стеной чтобы не разбудить ее. Раньше она бы вскочила и босиком побежала к столу, как есть, в ночной рубашке, и ничто не могло бы разрушить ее радостного утреннего настроения, даже шутливое ее изгнание назад в спальню одеваться; но сейчас все изменилось – мир стал холодным, равнодушным, пустым и безрадостным. Огромное горе, черным комом свалившееся на нее, разрушило весь ее маленький мир, лишив его красок.

Ей было всего четыре года, когда не стало мамы. Она скучала по ее теплым рукам, запаху и прекрасному голосу. Вся квартира была им наполнена – мама распевалась и музицировала легко, играя с детьми, накрывая на стол, собираясь на прогулку. У нее был редкий голос – меццо сопрано, в Большом театре она пела не только женские партии, но и прекрасного юношу Леля из «Снегурочки». Нине все это казалось игрой, сказкой, которой была наполнена их жизнь и казалось, что так будет всегда. В семье было принято разыгрывать спектакли в которых принимали участие все четверо детей – трое братьев и Нина. Она стеснялась петь, голос у нее был слабенький с детской хрипотцой, братья же пели с большим энтузиазмом, хотя голосом бог одарил только среднего – Леву.

С тех самых пор, всю жизнь, каждую ночь Нина вспоминала мамины черты, которые постепенно утратили определенность, скорее всего любимый образ был подменен профилем со старого вытертого дагерротипа где мама была запечатлена в роли, с огромной корзиной искусственных цветов. Когда Нина пыталась вспомнить ее, то видела перед глазами только фрагменты – кружевной бантик на утреннем пеньюаре, прядь завитых волос, морщинку около рта, когда мама улыбалась… И тогда же она приобрела эту мучительную головную боль по ночам, которая не отпускала ее всю жизнь.

Мама умерла, когда ждала пятого ребенка, к сожалению, судьба жестоко отмстила ей, за то, что этого ребенка она не захотела… В их дом пришло горе, мамы не стало…

Москва, 1937 год

Шел тридцать седьмой год. Из теплого, знакомого с детства Крыма, пришлось ехать назад в Москву. Но жить было негде, и Нине с трудом удалось снять полкомнаты на первом этаже у молоденькой хозяйки и делить комнату с ветхой старушкой, разграничившей комнату ситцевой занавеской. Эти цветы с занавески до сих пор перед глазами – такие сарафанно-ярмарочные, красные на зеленом фоне. Когда закрываешь глаза, фон становился алым, а цветы наоборот – зелеными; этот яркий, слепяще-красный фон на всю жизнь стал связан с чувством животного страха, ужаса, который преследовал ее уже больше года. И только сейчас, вспоминая те времена, она знала, что страх в их жизни будет длиться долго, и они с маленькой дочкой будут все время прятаться, убегать, забиваться в щели, подобные этой комнате. И нищета… Она будет преследовать их также многие годы и станет уже чем-то привычным, заставляющим бороться и выживать любой ценой.

Вчера она видела человека в серой шляпе и длинном зеленоватом пальто, он почти полдня стоял в подъезде напротив, то прячась за газетой, то напустив на себя отвлеченный вид, покачиваясь, мерил тротуар широкими шагами. Это снова он?? Ноги наполнились свинцом, «неужели нашли»? Все дела валились из рук, а было так много работы, старые носочки и чулочки Ирочки уже были штопаны-перештопаны, купить новые было негде и не на что. Руки дрожали, иголка падала, Нина снова подходила к окну – обзор был недостаточный, но однажды она увидела его ноги в модных штиблетах. В первых сумерках он исчез, как будто растаял. Неужели это игра воображения?

Укоризненный скрип пружин за занавеской, заставил ее скорее погасить свет и, подоткнув Ире одеяло, можно лечь и самой. Но тишина сгущалась и становилась липкой, нагревая подушку, стало душно, как перед грозой. Сон уже давно стал для Нины редким гостем. Тревога не покидала, и не напрасно; за полночь у дома заскрипели тормоза подъехавшей машины, и на фоне не заглушенного мотора, послышалась торопливая дробь шагов по мостовой. Потом шум на лестнице и хлопок дверью двумя этажами выше. «Это не к нам! Не за нами!» – и кровь, которая сначала застыла в венах с шумом, горячо застучала в висках. Тишина. И стало слышно тихое дыхание дочки в кровати. Вскоре раздался грохот каблуков вниз по лестнице, как лавина, и шум отъезжающей машины, а потом снова тишина, тревожная и еще более страшная в своей неопределенности.

Почти все кого она знала, с кем дружила, и кого считала людьми своего круга, были арестованы. Был арестован и ее муж, Иосиф. Его увели из дома другой женщины, его новой жены. Вскоре была арестована и разлучница. А Нине, как бывшей жене удалось скрыться, затеряться сначала в Москве, а потом и в Ленинграде…

Но это был не он! Тот, кто следит за ней был незаметным как черная тень. Он бы пришел за ней… а не к соседям. Значит не сейчас…

Москва. Детство

Обычно, каждый год они снимали новую квартиру из экономии, так как все лето, три прекрасных месяца, они проводили в Крыму по приглашению знакомого купца П. Г. Шелапутина, невероятно интересной, несправедливо забытой, личности. Он был потомственным дворянином, старообрядцем очень много сделавшим для России.

Отец Нины, Михаил Дмитриевич Малинин, познакомился с ним в Балашихе, где его отец, дед Нины, занимался постройкой православного храма. А Павел Григорьевич был одним из основателей Товарищества Балашихинской мануфактуры, вошедшей в перечень 100 крупнейших предприятий России. Он создал при производстве дом презрения где одновременно содержались 120 престарелых работников и детей сирот, был организатором и председателем Общества Средних торговых рядов в Москве, открыл парк своего имения в Покровском-Филях для широкого доступа, там же устроил приют для неизлечимо больных (на 20 человек).

П. Г. Шелапутин в молодости увлекался музыкой и искусствами, что его еще больше сблизило с Михаилом Дмитриевичем, у которого был довольно широкий круг общения, он давал уроки пения и пел в опере, его другого, близкого друга С. И. Мамонтова.

Жизнь была беспечная, полная музыки и общения с прекрасными творческими людьми. Отец добился большого мастерства в преподавании, пел хорошо поставленным голосом, брал уроки вокала в Италии, где жил какое-то время. Михаил Дмитриевич гордился, когда был избран почетным гражданином города Москвы.

С мамой они поселились недалеко от здания оперы Мамонтова, на Большой Дмитровке. В снимаемой квартире всегда было четыре комнаты – в одной жила Нина, после того как умерла мама, она делила ее с Кумой, сестрой матери, Верой Константиновной Никольской. Во второй – жили мальчики Борис, Лев и Юрий. Третья, самая большая принадлежала главе семьи – Михаилу Дмитриевичу, там стоял рояль, так как он принимал учеников, спал он там же на диване.

Четвертая комната – столовая, где собиралась вся семья за обедом, стол сервировался довольно скромно, весной и летом в вазе стояли цветы, а у каждого члена семьи было свое колечко для салфетки, у отца было серебряное с витой черненой каймой по краю, у Нины нежное, резное из кости.

Дети в семье рождались каждые два года – Борис, Лев, Нина и младший сын – Юрий. Братья успели получить высшее образование, в отличие от Нины, которая была вынуждена рано начать работать. Одна, без поддержки братьев и отца, который позже женился вторично она билась за выживание, когда вокруг мир рушился. Братья разлетелись из Москвы, как оперившиеся птенцы из гнезда.

Старший – Борис с раннего детства мечтал строить корабли, он уехал учиться в Санкт-Петербургский Политехнический институт на кораблестроительный факультет, позже факультет отпочковался в самостоятельный институт. Там Борис Михайлович Малинин и проработал всю свою жизнь, главным делом его жизни была работа над первой российской подводной лодкой. Во время работы над ней, его дважды арестовывали, но оба раза возвращали, так как без него деятельность конструкторского отдела останавливалась. Впоследствии, его труды были вознаграждены Сталинской премией, он получил должность профессора и степень доктора наук. Сейчас эта лодка стоит в Санкт-Петербурге на пирсе Васильевского острова, в ней действующий музей.

О среднем сыне, Льве, долгое время в семье боялись говорить. Он с детства отличался от всех, был красив, талантлив и ярок, прекрасно рисовал, писал стихи, обладал мощным поставленным голосом. Он единственный вращался в светском обществе и был офицером царской армии, во время гражданской войны служил адъютантом А. И. Деникина, одного из самых блестящих руководителей белого движения. Лев Михайлович погиб в гражданскую войну.

Младший, Юрий ушел на фронт в 1914 году вслед за своим старшим братом, Львом, где был тяжело ранен в живот, потом всю жизнь его мучил осколок снаряда, он занимался разнообразной деятельностью, в семье шутили, что в трудные времена производил ликер Бенедиктин. Он тоже был многогранно-талантлив, работал в ЭПРОНе, организации, занимающейся подъемом затонувших морских судов, а в Великую Отечественную войну он был майором интендантской службы под Сталинградом. Потом на Сахалине Юрий Михайлович занимался подъемом затонувших кораблей, а в 1945 году был переведен в Берлин, где был Секретарем Контрольного Совета от Советской стороны. Затем, в 1946 направлен в Кенигсберг. Был в звании полковника, но носил военно-морскую форму.

Маму Нине и братьям заменила Кума, именно так все в семье называли тетушку Веру, сестру мамы, потому, что она была крестной Юрия, старалась помогать по хозяйству, но день ото дня становилась слабее и безразличнее к окружающему миру. Михаил Дмитриевич по прошествии нескольких лет после смерти жены (Варвары Константиновны в девичестве Никольской) сделал предложение руки и сердца Куме, сестре Варвары, и получил неожиданный отказ.

Кума всю жизнь хранила в сердце безответную любовь к человеку, в семье которого она работала в юности гувернанткой и детей которого несколько лет она воспитывала. Это послужило причиной того, что она вынуждена была уволиться и переехать жить к сестре Варваре, бросить воспитанников к которым уже привязалась, и помогать ей с воспитанием детей сестры, которых стало уже четверо. Хотя в доме и была прислуга (кухарка, горничная и приходящая прачка), помощь сестры была не лишней. Куму еще в семье называли «черкешенкой», она была смуглой, большеглазой с греческим профилем, ее благородная красота притягивала взгляды, но она хранила верность своей первой платонической любви, и так и осталась на всю жизнь старой девой.

И хотя Кума и отказала отцу, они решили, что она останется и поможет растить детей. Долгое время она заменяла им мать, даже тогда, когда Михаил Дмитриевич Малинин снова женился. Как помнила Нина, их дом был всегда полон музыки и людей и света, Михаил Дмитриевич любил гостей и не признавал занавесок. Приходили ученики, отец давал им уроки вокала, этим и содержал многочисленную семью. Он обладал приятным и сильным баритоном и какое-то время вместе со своей женой Варварой Константиновной еще и пел в опере Саввы Ивановича Мамонтова, известного мецената, бессребреника и его близкого друга.

Савва Иванович занимался поиском талантов, и бескорыстной их поддержкой. Он не только собирал у себя в Абрамцево художников и музыкантов, предоставляя им столь живописное, дачное место для работы, но и покупал им краски, поддерживал в их разнообразных творческих начинаниях. Васнецов, Врубель, Коровин, Серов, Левитан и другие талантливые и известные художники много времени проводили в Абрамцево.

Часто, когда Мамонтов приходил в гости к Малининым, все азартно играли в «живые картины». Готовились заранее, каждый ребенок изобретал свой наряд, в соответствие с ролью, а когда приходил гость, ведущий, все замирали, изображаю сцену из любимого спектакля, литературного произведения. Гость должен был не только угадать произведение, но и определить каждого героя. Любимой оперой у детей была – «Садко». Эту оперу они часто ставили дома, они знали наизусть все партии. Все женские роли исполняла Нина, а прекраснее всего была роль варяжского гостя в исполнении Левы.

Опера была одним из любимых детищ Мамонтова, он привлекал к ее работе многих людей, там пел даже Шаляпин. Сестры Любатович принимали в ней участие как актеры, Татьяна пела партии Кармен, Леля, Далилы; старшая, Александра, заведовала финансами, они работали как костюмеры, раздавали билеты, переписывали партитуру и хлопотали, помогая везде, где это было нужно. Всем шестерым сестрам находилась работа.

Савва Иванович был неравнодушен к одной из них – к Татьяне Спиридоновне, на которой впоследствии женился. Широко известен «Портрет артистки Татьяны Спиридоновны Любатович» К. Коровина, находящийся в Русском музее Санкт-Петербурга. А Михаил Дмитриевич женился на другой сестре – Анне Спиридоновне. В браке у них родилось двое детей Роман и Марина, ставшие сводными братом и сестрой Нины.

Марина была очень самостоятельной девушкой и в 16 лет вышла замуж и взяла фамилию мужа – Раскова. Ее независимый, самостоятельный характер и определил ее дальнейшую судьбу – она стала знаменитой летчицей. Мачеха не смогла заменить Нине мать, а только вызывала в ней ревнивые, неприязненные чувства.

Москва, начало 1920-х годов. Встреча с Иосифом

Москва была для Нины не просто родным городом, она была другом, с которым хотелось делиться и радостью и горем. Поэтому, когда выдавалась минутка, она любила погулять в московских переулках, находя новые для себя закоулки и тупички со вросшими по окошки в землю белокаменными церквушками и маленькими подворьями, уютными садиками в патриархальном стиле.

Ей казалось, что она путешествует во времени, когда фантазия смывает всю современную шелуху, оставляя то важное, что составляет идентичность этого прекрасного города. Москва всегда казалась ей Вавилоном, наполненная пестрой разноязыкой публикой спешащей по своим делам по мощеным мостовым.

Во время своих прогулок она обратила внимание на стройного господина в элегантном костюме.

Впервые она увидела его недалеко от своего дома на Пятницкой, просто обратила внимание на необычного господина, спешащего по делам. Позже она узнала, что в то время он учился в военной Академии РККА им. К. Е. Ворошилова, жил в общежитиях, довольно далеко от академии, которая размещалась тогда в доме 19 по Кропоткинской улице.

Не обратить на него внимание было невозможно, его облик всегда отличался какой-то особой элегантностью и шиком. Не зависимо от того был ли он в военной форме или в штатском, в нем сквозило нечто, что сейчас называют «порода».

Они познакомились случайно и Иосиф был удивлен, что столь юная девица работает управдомом и занимается столь сложными и лишенными романтики делами.

Нина была не влюбчивой, серьезной девушкой, в пору расцвета ее девичьей красоты, скорее даже не красоты, а миловидности и свежести. Яркий румянец во всю щеку, густые темные волосы, по моде ровно обрезанные чуть ниже мочки, несколько кокетливыми были кружева на воротничке-апаш кремовой блузки, туго стянутая пояском талия. Никаких украшений она не признавала, все это с 1917 года считалось проявлением мещанства.

– Здравствуйте Иосиф – прямо глядя в его ореховые глаза, ответила на его приветствие Нина.

Иосиф очень сильно отличался от всех, кто окружал Нину. Иностранец, франт… Может именно этим он и привлек ее внимание?

К этому моменту, несмотря на их молодость, жизнь их не была легкой и они многое успели претерпеть.

Нина, еще до первой мировой войны, работала в компании «Кавказ и Меркурий» где она была востребована, благодаря знанию нескольких языков и свободному владению французским, компания была процветающая и юную девушку взяли туда благодаря протекции отца. Во время войны 1914, движимая патриотическими чувствами и примером многих царственных особ, Нина стала сестрой милосердия, работала хирургической сестрой и ассистировала на сложных операциях. Она не боялась вида крови и ран, поэтому хирург, которому она ассистировала, быстро выделил ее из остальных и предпочитал привлекать ее в качестве главной операционной сестры. Она хорошо запомнила эти тяжелые для страны дни, когда каждый стремился помочь, чем может. Раненых было все больше и больше, их уже размещали где придется, поэтому многие девушки помогали в уходе за раненными.

Это было тяжелым испытанием для молодой девушки. Она часто вспоминала раненого солдата, который долго и мучительно умирал, оглашая стонами весь лазарет. Когда Нина проходила мимо он схватил ее за юбку и удерживая что-то тихо и неразборчиво шептал, слезы текли по его небритым морщинистым щекам. На следующий день его не стало. Нина корила себя за то, что не смогла его утешить, разобрать слова… Не может забыть, и как кричал совсем молодой мальчик, которому отрезали ногу практически по живому, чтобы спасти его от гангрены.

Она до сих пор помнит, как они чувствовали особое единство команды, работая у операционного стола, где по одному движению бровей хирурга каждый понимал, что от него требуется. Он был высокий брюнет, строгий и пожилой, как ей казалось. Тогда она думала, что влюбилась, вечерами повторяла про себя его имя «Алексей Иванович» которое звучало для нее как музыка. Но это была не любовь, а первая девичья влюбленность, так влюбляются гимназистки в своих преподавателей. Ей даже казалось, что и он неравнодушен к ней, и предавалась светлым мечтам. А потом, она долго хранила оброненный им платок с вышитыми васильками. С тех пор всю жизнь мечтала стать хирургом, но не довелось…

Кроме гимназии Нина так ничего и не закончила, жизнь закрутила ее в таком вихре, что не дала ей возможности осуществить свою мечту. И теперь такая проза – работа управдом дома 53 по Пятницкой улице.

Иосиф Бачич (Зенек) родился в Загребе, был хорватом по национальности, его семья переехала во Львов, где позже умерли от туберкулеза две сестры Иосифа.

Во время войны 1914 года он служил офицером польской армии, и вскоре попал в плен к русским, где горячо проникшись идеями революции, вступил в коммунистическую партию, всегда был фанатично предан идеям революции, снова учился, а позже воевал на полях гражданской войны. В последствии за свои заслуги в боях под Нанкином (Китай) был награжден орденом «Красного знамени» за № 38 (№ 1 был у Блюхера В. К.).

Нина влюбилась, Иосиф красиво ухаживал, и в эти трудные времена радовал ее скромными подарками, то цветочком, который она потом долго хранила между страниц французского словаря, то маленьким пирожным, то неожиданной прогулкой по закоулкам Москвы. Но главное, чем он привлекал ее, тем, что он умел слушать и проникаться всеми ее проблемами и заботами. Ему было интересно все что она рассказывала, он был готов ее слушать часами.

Потом она вспоминала, что это было начало самой счастливой поры в ее жизни. Наверное трудно распознать счастье, когда оно есть, только оглянувшись назад понимаешь, как счастлив был тогда. Мы обычно торопим время и думаем, что скоро будет лучше, что-то пройдет, и наступит другая, счастливая жизнь, а оказывается, что жизнь-то пробежала мимо и остались только смутные воспоминания, пожелтевшие фотографии и рассыпающиеся цветы, потерявшие аромат…

Свадьба была скромной, набегу они расписались в загсе и Иосиф переселился к ней в 17-ую квартиру на Пятницкой улице, дом 53. Это была та самая последняя квартира, которую снимала семья Малининых.

Не стало папы, разъехались братья, квартира опустела и хотя мамы уже не было давно, у Нины было ощущение ее постоянного присутствия, то слышалось шуршание платья, то чувствовался смутный аромат ее духов, то летом звуки рояля из чужих окон напоминали ее. И боль, постоянная головная боль продолжала мучить…

После революции, Нина так и осталась в одной квартире вдвоем с Кумой, где их уплотнили оставив только две комнаты, в эти комнаты и переехал Иосиф. Все семейные заботы легли на ее плечи. Братьев раскидала жизнь, они давно уехали из Москвы.

Михаил Дмитриевич уже с 1910 года жил в новой семье, а в 1918 году он погиб, выходя из трамвая, попал под мотоцикл.

Опера Мамонтова просуществовала недолго, широкая благотворительная, меценатская деятельность, бескорыстное служение родине (он на свои средства построил железную дорогу Москва-Вологда) привели его к банкротству. Конец его был очень печальным – он в одиночестве умирал в ночлежном доме.

Появление мачехи было тем окончательным рубежом, за которым начиналась самостоятельная взрослая и непростая жизнь. Нина очень быстро встала на ноги и легко руководила своим маленьким мирком. Работа управдомом не была столь простой, как может показаться на первый взгляд, нужно было решать много проблем, уборки, отопления расселения и многое другое.

Зимой она следила за уборкой снега, убирать приходилось большую территорию углового дома и половину проезжей части. Колоритный дворник Абдулла, татарин в белом фартуке и с металлическим жетоном, руководил всей своей семей которая не жалела сил, помогая ему: сыновья по очереди впрягались в веревку, привязанную к двум концам фанеры куда остальная команда огромными лопатами бросала снег. В уборке снега принимали участие не только трое сыновей Абдуллы, но и вся его родня, периодически приезжающая его навещать. Нина уже не пыталась их запомнить – так много их было и так часто они сменяли друг-друга. Помимо этого в борьбу со снегом часто включалась и ребятня из соседних домов со своими маленькими лопатками. Румяные и довольные они начинали шалить и тут же изгонялись серьезными сыновьями Аблуллы, хотя младший из них был лишь немного старше шумной ребятни…

Это было начало самого счастливого периода в их с Иосифом жизни, когда Нина впервые почувствовала какую-то особую ее полноту. У нее теперь есть МУЖ! Она пыталась это осознать и привыкнуть к этому, ее душа наполнялась каким-то новым волнующим чувством. Она ощутила себя по настоящему взрослой и самостоятельной.

Когда они вместе прогуливались по улицам она ловила на себе завистливые взгляды женщин, Иосиф в форме привлекал их внимание всегда, в последствие это стало не только ее проблемой, но и неожиданным спасением…

Китай, 25–27 гг

– Вставай, пора собираться, скоро ехать – Иосиф контрастным силуэтом, как вырезанным из черной бумаги, появился на фоне окна. Нине хотелось зажмуриться и спать дальше.

В Москве осень, конец сентября, а еще так тепло… Не верилось, что придется ехать так далеко, в Китай, навстречу совершенно новой жизни. Нина очень гордилась своим мужем, его направили в качестве военного советника Гуанчжоуской группы, это было очень почетное поручение партии, его могли доверить не каждому и она была уверена, что Иосиф оправдает это доверие… Неясность будущего не пугала, даже наоборот, радовала, и приводила ее в невероятное возбуждение. С ним ей было никуда не страшно ехать, хоть к черту в пекло.

– Уже иду, – щурясь на яркий свет, Нина встала босиком на холодный пол и весело побежала кипятить воду.

– Мне не долго собраться… – не успела она договорить, подавившись сладким утренним поцелуем мужа.

Нина была очень организованной и заранее собиралась, составляла списки того, что может понадобится в долгой дороге, а Иосиф был спонтанным и безмятежно рассчитывал многое купить на месте.

События в Китае Нине представлялись запутанными и пугающими, но главное она понимала – там борются за независимость, за равенство, за освобождение от империалистического гнета. Возглавлял это движение Сунь Ят-сен, вождь гоминьдана и глава созданного в 1923 году, на юге Китая, в Кантоне (Гуанчжоу), Национально-революционного правительства.

Сунь Ят-сен в своей революционной деятельности опирался на опыт СССР и искал поддержки у опытных российских революционеров-большевиков, одним из которых был М. М. Бородин, возглавивший русскую делегацию в Китай. Уже через год после первых переговоров Советские советники добровольцы стали работать в Китае. Сунь Ят-сен прославился как «собиратель китайской земли», стремящийся объединить разрозненные территории Китая. Обстановка осложнялась не только социо-культурной спецификой страны, чуждыми обычаями и языком; главную опасность представляло милитаристское движение. Стремления Сунь Ят-сена встречали сопротивление со стороны местячковых милитаристов, обладающих реальной властью и поддержкой.

Одним из генералов чжилийской клики милитаристов был Фэн Юй-сян, возглавивший переворот. Будучи вероломным и беспринципным, в октябре 1924 г. выступил против чжилийцев, переименовал свои войска в Национальную армию (Гоминьцзюнь) и занял столицу страны – Пекин.

Перевороты и переходы революционеров из одного лагеря в другой были характерны для того периода. Платформа Фэн Юй-сяна, постепенно эволюционировала и и по некоторым позициям приблизилась к взглядам Сунь Ят-сена. Он освободил из тюрем профсоюзных деятелей возобновилась деятельность профсоюзов, кроме этого перешли на легальное существование – гоминьдановские организации [1].

«…Я им говорил, что цель Китая заключается лишь в свободе и равенстве; кто сможет помочь нам добиться этой цели – именно тот наш друг. Чем больше мы встречались и разговаривали, тем больше сближались. В результате моя идеология и мои взгляды тоже постепенно менялись. Поэтому я попросил их порекомендовать мне 30–40 советников из СССР – пехотных, кавалерийских, артиллерийских, саперных специалистов, чтобы они работали в наших учебных заведениях без каких-либо условий с обеих сторон, с единственной целью – помочь нам завершить национальную революцию. Через некоторое время они приехали».

(Фэн Юй-сян. Моя жизнь. Ч. 3, с. 41–42.)

Правление милитаристов в Китае вылилось в непомерное усиление власти губернаторов провинций – дубаней (дуцзюни). Генералы воспользовавшись крушением государственной власти пытались захватить в свои руки военную и политическую власть в провинции, создавая собственные армии и полицию. На севере Китая это были группировки Дуань Ци-жуй, обладающий большой властью и ведущий переговоры с Ячпинскими милитаристами о интервенции против ССР; атаман хунхузов Чжан Цзо-линем также пользующийся поддержкой Японии и обладающий доступом к богатым ресурсам Маньчжурии, Цао Кунь, руководитель старой школы, пользующийся поддержкой наиболее консервативных слоев общества и крестьянства с генералом У Пэй-фу, которых поддерживали еще и американцы и англичане [2].

Растущие масштабы национально-освободительного движения и невероятная популярность лидера Сунь Ят-сена, поддержка его широкими слоями населения, заставили считаться с ними представителей милитаристского движения и ими было решено сесть за стол переговоров о мирном объединении Китая [2].

Именно в этот период и готовилась делегация из советских специалистов для работы в Китае. Все они были полны энтузиазма, революционного подъема, большинство из них были молоды, почти все ехали с семьями, некоторые с детьми.

Но, в этот момент, практически за несколько месяцев до их приезда, Сунь Ят-сен тяжело заболел и 12 марта скончался, что не могло не наложить трагического отпечатка на грядущие события.

И вот, вещи были собраны, и Нина и Иосиф отправились на вокзал, где их ждали остальные представители делегации.

Им предстояло добираться из Москвы скорым поездом до Владивостока, а дальше через Шанхай в Гуанчжоу. Поезд. на первый взгляд, показался весьма комфортным. Иосиф быстро поднял багаж наверх, купе было на двоих. Нина везде умела навести уют, расстелила вышитую васильками салфетку на стол, и когда поезд тронулся стала жадно смотреть на силуэты домов уплывающей в прошлое Москвы. Было ощущение медового месяца, которого толком и не было после свадьбы, а тут столько времени вместе! В соседних купе друзья и соратники мужа со многими из которых еще предстояло познакомиться…

Через 5–6 дней лучезарное настроение стало улетучиваться – дорога была очень длинная и непростая. Им предстояло ехать не меньше девяти – десяти суток по разоренной интервентами местности. В разрушенных вокзалах ничего не удавалось купить, да и вместо вокзала часто встречались вагончики, служившие пристанищем железнодорожников. Их спасала запасливость Нины, все необходимое они везли с собой. Дорога, протяженностью 10 тысяч километров представляла собой удручающее зрелище, разрушенные дома, хлипкие мосты, подпертые шпалами, война сожгла и распахала землю своим смертельным плугом, не щадя ни городов, ни людей. Особенно Нину поразили лица людей на остановках – бледные, голодные, немытые лица, отражающие отчаяние и безысходность…

И вот наконец – первое знакомство с Китаем на станции Манджурия!

– Таможенный досмотр, не волнуйся, милая – Иосиф небрежно бросил чемоданы на нижнюю полку. Нина нерешительно теребила свою сумочку, не зная чего ждать от обыска.

Но досмотр прошел формально, и группа спешно пересела в вагон Китайско-Восточной железной дороги (КВЖД), которая по советско-китайскому соглашению 1924 года управлялась на равнозначных условиях обеими сторонами, коммерческий характер этого сотрудничества обусловил высокое качество условий поездки.

Нине и Иосифу внушил оптимизм комфорт поездки и экзотические пейзажи за окном. Поезд ехал точно по графику, обслуга постоянно протирала стекла и поручни в вагоне, и это диктовала крайняя необходимость, так как сильный ветер приносил облака пыли и песка, который скрипел на зубах и забивался во все щели… Комфорт был совершенно неожиданным и тягостное впечатление после девяти с половиной дней путешествия начало улетучиваться – солидные дубовые панели в вагоне, тихое, успокаивающее жужжание вентилятора и приятные ароматы сандала и чего-то неведомого интриговали и радовали…

Дорога шла по живописнейшим местам, которые напоминали Нине сказки о Синдбаде-Мореходе, которые ей читали в детстве, разноцветная растительность в долине сменялась зеленью гор, их очертания казались необычными, совершенно не напоминая родных гор в Крыму, где Нина проводила детство, а туннель через который они ехали, пугал своей протяженностью, казалось, что он не кончится никогда…

Дальше пришлось пересесть на Южно-Маньчжурскую железную дорогу (ЮМЖД), полностью принадлежащую и обслуживаемую японцами. Вагоны этой дороги показались тесными, неуютными а обслуживающий персонал – японцы, высокомерными.

Путешественники стали привыкать к пыльной дороге, крикам рикш, шуму на станциях. Труднее было привыкнуть к местной еде, но, к счастью, можно было найти и русские ресторанчики и закусочные, правда не всегда было время на поиски.

Так, преодолевая трудности, впитывая новые впечатления, «южная» группа военных советников продвигалась в Шанхай все ближе и ближе к Восточно-Китайскому морю. Конечной целью поездки был город Кантон (Гуанчжоу) от которого группу отделяло еще длинное морское путешествие.

В Шанхае большинству прибывших советских военных экспертов пришлось прожить почти целую неделю. Делегацию встретили товарищи, приехавшие сюда ранее, передали руководителям группы конкретные инструкции и билеты на корабль. Встречи с руководителями и передача документов проводилась в строжайшей секретности, так как Шанхай был полон шпионов противоборствующих группировок – это представители японской, британской и американской разведки, так же разведчики китайских милитаристских группировок. Даже круг российской эмиграции представлял опасность, так как среди них также были люди, работающие на иностранные разведки.

Шанхай являлся крупным морским портом, воротами Китая в Тихий океан. Город живописно расположился возле устья реки Янцзы, и ее притока Хуанпу. В давние времена город находился прямо на берегу моря, но с течением времени наносные отложения создавали намывные территории, отодвигая город все дальше от берега. Глубокий фарватер Хуанапу позволял заходить морским судам. На причалах Шанхая одновременно проходили загрузку сотни судов из разных частей света. Уже в начале ХХ века это был мегаполис с населением более трех миллионов человек, среди которых кроме китайцев были и европейские специалисты, выходцы из Японии, Индии, Алтая.

Шанхай удивил Нину тем, что это был ухоженный город, напоминающий европейский, с широкими улицами, высокими домами, садами и парками. Помимо уже привычных рикш, по городу ездили троллейбусы, а высокие, блестящие стеклом фасадов, дома поражали воображение. Центр города приходился как раз на место впадения Сучжоуского канала в Хуанпу. Это был город с развитой промышленностью, промышленный район Чапэй располагался на севере Шанхая. Кварталы в которых жил пролетариат и работники порта резко отличались от деловой части города: узкие улочки, бамбуковые фанзы, глиняные мазанки от них пахло нищетой и безысходностью.

Жизнь в городе кипела, сопровождаемая громкими звуками – скрипом тормозов, гудками клаксонов, гортанными выкриками рикш и уличных торговцев, а какофония непривычных и незнакомых запахов действовала ни Нину пугающе, ей хотелось закрыть нос вышитым платочком, но она боялась обидеть кого-нибудь или прослыть неженкой. «Привыкну» – подумала она и действительно привыкла, но на это ушли месяцы и месяцы…

Нина с нетерпением ждала морского путешествия до Гуанчжоу, ей хотелось почувствовать свежий морской ветер на своем лице, ощутить стихию такого незнакомого для жителей северной страны южного моря. И снова она представляла морских чудищ со старинных литографий и из ее детских сказок о Синдбаде-Мореходе.

Но реальность была совсем другой – однообразный морской пейзаж, заштрихованный нитями дождя и брызгами моря, таящий вдалеке горизонт и – дурнота, иногда нестерпимо подкатывающая к горлу. Она не ожидала, что так подвержена морской болезни…

«Привыкну», – думала она и, качаясь, брела по палубе к каюте.

В обстановке на корабле, уютной каюте и вкусной еде отражалась забота и глубокая заинтересованность китайского революционного командования в советских военных специалистах, на которых вскоре была возложена функция реорганизации революционной армии, формирование эффективной боевой машины для реализации революционных целей провозглашенных Сунь Ят-сеном. Никто не предполагал, что, ситуация довольно скоро круто изменится.

И вот наконец, судно пристало к причалу Кантона (Гуанчжоу). Нине показалось, что теплый воздух с берега принес терпкий запах экзотических цветов и фруктов. Она знала, что Кантон – тропический город, всего в 110 километрах от Южно Китайского моря, отличается сказочно-теплым климатом. Это крупный город-порт, административный центр провинции Гуандун. Название реки Чжуцзян, устье которой образовывало глубокую бухту, – Жемчужная река навевало образы из снов, где переливались блики на воде и непременно присутствовали пальмы и белый песок, а цвет неба в ее повторяющихся снах почему-то был всегда нежно-зеленый…

Хотелось скорее на твердую землю, но земля предательски уходила из-под ног и все вокруг кружилось и плыло. Скорее домой, и спать, спать… Домом путешественник называет любое временное пристанище, где можно оставить вещи, принять ванну и обрести удобную постель.

Именно таким домом стала для всех гостиница «Азия», большое шестиэтажное здание, как муравейник, с количеством номеров более 600. На первом этаже располагалась узкая, но длинная терраса, зажатая между ритмично расположенных квадратных колонн, меблированная плетеными креслами и столиками и декорированная огромными вазами и тяжелыми кадками с пальмами. Обилие цветов в напольных вазах, создавали совершенно неуместное в сложившейся ситуации чувство расслабленности и покоя.

Но эти чувства были преждевременными, при прибытии в гостиницу группа сразу почувствовала прохладное отношение к себе. За время с начала длинного путешествия группы ситуация радикально изменилась, так как за это время правительство, пригласившее советских специалистов, лишилось реальной власти и поддерживающая его революционная армия НРА ушла в Северный поход, лишив его поддержки. Начали оживляться реакционные силы.

Равнодушие к прибывшим выражалось во всем: отсутствии чистоты и порядка в гостинице, влажном, и кажущимся совсем грязным постельное белье, жестких матрасах, невкусной и холодной еде в ресторане, сломанным лифте; а главное, в затянувшимся ожидании аудиенции у местного руководства.

Главным военным советником, возглавляющим штаб военных консультантов в Китае был В. К. Блюхер, герой гражданской войны, опытный полководец и стратег, а во время своей деятельности в Китае он проявил себя еще и как мудрый дипломат. А руководителем южно китайской группы был назначен один из ближайших соратников Блюхера – А. В. Благодатов, а начальником оперативного отдела стал М. Г. Снегов, имевший опыт штабной работы. Южная база советников рассматривалась как самая важная, именно там формировались главные силы для борьбы с вновь набирающим силу милитаристским движением.

Постепенно жизнь входила в привычное русло, у каждого из членов группы были четко очерченные функции, группа заработала как отлаженный механизм. Нине, обладающей математическими способностями, поручили финансовую отчетность группы. Она легко справлялась с этим, и постепенно на нее были возложены функции технического секретаря В. К. Блюхера. В молодой семье Зенеков быт их не обременял и был хорошо организован: обедали или в ресторане в отеле, или в маленьких ресторанчиках в городе, белье стирали в прачечной, в отеле был и кинотеатр, универмаг и даже цирк. Китайский цирк покорял своей красочностью и экзотикой.

– Ну, ты идешь? – Иосиф выкроил полдня и можно снова пойти гулять, открывая для себя квартал за кварталом этого чудесного города. Далеко ходить одна Нина почему-то боялась, и любила гулять в соседнем сквере, или сидеть на террасе отеля с чашечкой чая. Гораздо увереннее она чувствовала себя гуляя с Кумом, большой собакой Блюхера, которую он поручал ей, уезжая в командировки на север Китая. Она могла подолгу смотреть в добрые умные глаза собаки, гладить ее огромную голову, расчесывать спину гребешком с перламутровыми вставками…

– Скорее собирайся! – Иосиф терял терпение.

– Я задумалась! Сейчас, бегу! – Нина попудрилась местной рисовой пудрой, другой косметикой она не пользовалась, и с удовольствием посмотрела на свое отражение в зеркале. – легкий загар, несмотря на то, что она избегала прямых лучей солнца, румянец, веселый блеск глаз. Она так любила эти прогулки с Иосифом! Маленькая соломенная шляпка, полями вниз, завершила простой образ. Подаренное мужем платье из универмага в гостинице, сначала показалось излишним расточительством, но сейчас его шелковый блеск и стройнящие вертикальные терракотовые полосы, эффектно обрисовывали фигуру и при ходьбе закручиваясь спиралью ниже колен, на бедрах платье схватывалось широким поясом с бантом на боку.

– Куда сегодня пойдем?

– Ближе к Жемчужной реке, хочется встретить закат на реке.

– Нина, будь осторожна, ты стала далеко уходить на прогулках, а ситуация тревожная…

Иосиф мало рассказывал о том, что происходит, многое он и не имел права рассказывать, а что-то скрывал, оберегая Нину. Уж очень радостно, по детски, она воспринимала окружающее. Ей нравились китаянки, которые приходили убирать номер, она жалела худых рикш, проникалась любовью и сочувствием к простому китайскому народу, к беднякам, которые едва сводили концы с концами, несмотря на их невероятное трудолюбие. Верила притворным улыбкам окружающих ее скрытых врагов. В то время как Кантон кишел шпионами – это были не только японские шпионы, которых было большинство, но и представители американской, немецкой и британской разведок. Большую опасность, как уже упоминалось, представляли и представители русской эмиграции, работающие на империалистические страны, они пользовались своими связями в советской среде и свободным владением несколькими языками. Но все это ускользало от внимания Нины, она пребывала в легкомысленно-веселом настроении.

С большой любовью она украшала комнаты, в которых они жили – комнат было три, одна совсем маленькая, проходная, там стоял кожаный диванчик и этажерка с привезенными книгами, украшала ее огромная напольная ваза с драконами; вторая – спальня с большой кроватью под пологом, полог был необходимой вещью, так как с вечера всех донимали москиты, и высоким резным комодом на котором в центре стоял, подаренный китайскими революционерами, маленький металлический бюст Сунь Ят-сена. А по сторонам от него, приобретенные на прогулках, вазочки, разных форм, украшенные цветами, драконами и изображением интересных божков в расписных халатах, в невероятных изогнутых позах. Перед сном Нине казалось, что один из них смотрит на нее укоризненно «Зачем ты здесь? Что ты понимаешь в загадочной жизни Китая?»

А третья комната служила одновременно и кабинетом, где Нина энергично работала, и гостиной, где они принимали гостей из представителей группы. Особенно она любила, когда приходил Снегов, Бессчастновы, Зильберт, и Мацейлики с детьми, они стали близкими друзьями и довольно часто вместе проводили вечера за чашечкой чая, или прогуливаясь недалеко от гостиницы. Они говорили и говорили… Многие мужчины из группы учились с Иосифом в военной Академии РККА, в Москве, и им было что вспомнить из такой далекой московской жизни. Особенно тесно они сдружились с Соней Мацейлик. Она была удивительным, многогранным человеком, она писала акварелью, помогала мужу с его делами в штабе и растила двух замечательных дочек. Девочки были общими любимицами. Нина все время удивлялась, как Соня все успевает и всегда пребывает в хорошем настроении. Она была очень гостеприимна и все любили собираться и у Мацейликов вечерами, привлекало чувство семейного уюта, дома, созданного Соней.

Миновав три квартала, они попали в район с маленькими скромными домами, утопавшими в зелени. Немного посидели на больших каменных плитах, обрамлявших спуск к воде, которые казались очень древними, а барельефы на них – смытыми водами времени; потом медленно пошли вдоль реки, наслаждаясь наступающей прохладой.

– Смотри, смотри, заходит солнце! – Иосиф сверкнул глазами, в которых отразился красный отблеск закатного солнца, и желтоватые, мутные днем, воды Жемчужной реки обретали тот самый удивительный бирюзово-зеленый цвет из снов. Река искрилась, и, казалось не хотела смиряться с наступающей ночью. Гладь реки днем была ощетинена острыми парусами джонок разных калибров, напоминающими экзотических бабочек. А вечером рыбацких лодок и джонок на реке становилось значительно меньше, и Нина предполагала, что рыбаки относят свой улов в ресторанчики и рынки, а потом короткий отдых и, – снова на реку.

Воздух сразу стал прохладнее, в кустах тревожно и отрывисто закричала ночная птица.

– Пойдем домой, что-то мне неспокойно – Нина улыбнулась и поправила накинутый ей на плечи белый парусиновый пиджак мужа. Хотя ей не было холодно, но его забота ей была приятна.

– Трусиха, пойдем – он медленно повел ее к гостинице. За прошедший год проживания в Китае, «Азия» стала для них действительно домом, их первым совместным домом. Они шли не спеша, не предполагая, что их ждет.

За несколько шагов до дубовых дверей гостиницы они увидели скопление машин, гортанные выкрики представителей местных органов общественной безопасности а главное, что их встревожило – это яркий свет в окнах их комнат.

Нина не могла предположить, что это начало страшных событий, которые черной колючей нитью вплетутся в канву ее и так нелегкой жизни. Холодные мурашки побежали по спине и они прибавили шагу. Быстро преодолев пять лестничных маршей они вбежали в номер, наполненный незнакомыми людьми.

Их пытались оттеснить к выходу, не пустить, но, узнав, что это их номер, им позволили войти в круг в центре комнаты, ярко-освещенный люстрой.

Вид открывшийся их взгляду поражал – на съехавшем на пол покрывале, возле кровати, крепко вцепившись него пальцами, лежала маленькая китаянка, которая всегда убиралась в их номере. Лужа крови растекалась вокруг ее готовы по бежевому шелку покрывала. Иосиф пытался увести остолбеневшую Нину, но она быстро пришла в себя и заметила искаженные от ужаса черты лица юной горничной и далеко отброшенную маленькую черную туфельку со сношенным низким каблучком. Жуткая картина завершалась зияющими дырами проколотых глаз на лице. Нина стразу заметила на полу возле кровати бюст Сунь Ят-сена, весь в крови.

Дальше перед замершей в ступоре Ниной действие развивалось как в ускоренном немом кино: заходили какие-то люди, один из них, осанистый в слишком узком для его полной фигуры френче и пробковом шлеме громко кричал, размахивал руками, фотограф дымил вспышкой фотоаппарата, группки людей входили и выходили из комнаты. Они получали инструкции, что-то писали, потом, аккуратно завернув тело в холст и положив на носилки, вынесли, семеня и оглядываясь на начальника.

Никто не заметил как у дверей собрались соседи по госинице, они с любопытством заглядывали в комнату, пытаясь зайти, но люди в форме, полиция, их оттеснили и закрыли дверь. В полиции Китая служили иностранцы, чаще англичане, на подхвате были китайцы-постовые и индийцы-сикхи в красных тюрбанах, создавалось впечатление что этот цвет был выбран для их безопасности, так как они, как правило, играли роль уличных регулировщиков. Все чаще в полицию стали набирать русских эмигрантов. В этот период полиция в Китае, перейдя от функций инструмента революционной борьбы и битв с бандитскими формированиями, только нарабатывала опыт в уголовной практике, постепенно концентрируя на ней всю свою деятельность.

Было очень душно, и Нина поспешно вскочила с кресла в углу комнаты, в котором незаметно для себя оказалась, чтобы закрыть окно, но важный китаец преградил ей путь не давая это сделать. По обрывкам его русских фраз, стало ясно, что ведется сбор улик, ничего трогать нельзя, а потом будет следствие. Он широко улыбался, что казалось неуместным, и щурился, глядя на Нину.

В комнату вошел Иосиф, она не заметила когда он вышел, и поведал ей о том, что им предоставили другой, маленький номер, где они сегодня смогут переночевать. Им разрешили взять из шкафа самое необходимое, под присмотром полицейского, предварительно строго окинувшего содержимое шкафа взглядом. Нине показалось, что приходящие полицейские смотрят на нее с подозрением, как будто она убила эту милую девушку, образ которой стоял у нее перед глазами. Но она не растерялась, быстро собрала все важные документы, финансовые отчеты группы, и, не придумав ничего лучшего, завязала их в вышитую наволочку из шкафа. Потом она так же быстро собрала необходимые личные вещи.

Чем закончилась эта суета они так и не узнали, так как быстро поднялись в номер, выше этажом, куда проводила их низкорослая коренастая горничная с низким голосом. Нина почему-то посмотрела на ее черные туфельки и ей стало очень грустно и жалко ту погибшую молоденькую девушку, жизнь которой так рано оборвалась. За что ее убили? Почему в их номере? Наверняка это касается именно их! И страх охвативший ее, не давал спать всю ночь, она прислушивалась к шуму ниже этажом – там раздавалось шуршание, отрывистые выкрики, шепот и невнятная возня. «Моют пол», – подумала она. И как только под утро шум стих, и в окне забрезжил свет, она заснула.

– Вставай скорее, нас ждут для дачи показаний – муж наклонился над ней. Он был уже чисто выбрит и приятно пах одеколоном.

– Я никуда не пойду! Просто не могу, раскалывается голова, перед глазами стоит страшная картина – кровавые пятна, мертвая горничная! – Нина натянула покрывало на голову.

– Ладно, я попробую сходить один, а если потребуется, я приду за тобой позже. Приходи в себя. Скорее всего нам скоро позволят вернуться в наш номер – дверь тихо захлопнулась за Иосифом.

Нина прислушалась к звукам, доносившимся с улицы – все было буднично, как всегда, пела птица, которая постоянно будила ее утром. Это пение скорее напоминало скрежет ножа по стеклу, с упорством и однообразием повторяющееся почти до самого полудня. Куда потом девалась эта «сладкоголосая» птичка Нина не знала, никак не могла ее увидеть и отличить от остальной армии пернатых, свистящих, булькающих и заливающихся трелью на деревьях перед окном.

Солнце было уже высоко, легкий ветерок приносил разнообразные звуки города – обрывки слов, гортанные выкрики торговцев и рикш и звуки клаксонов. Действительно нужно вставать! Она налила воду из графина и долго жадно пила, капая себе на грудь и намочив кружева рубашки.

Впервые ей не хотелось радоваться и наслаждаться первой утренней чашкой чая. Проникший в душу страх, напоминал большое черное облако, наползающее с горизонта и приносящее предгрозовую духоту.

Быстро собравшись, она заспешила на улицу, чтобы встретить мужа, догнать его она уже не надеялась, и инстинктивно пошла в сторону полицейского участка.

Не успев пройти двух кварталов и подняться на маленький горбатый мостик через узкую речушку, она увидела Иосифа, который двигался ей на встречу, непринужденно разговаривая с незнакомым господином в светлой, широкополой шляпе, надвинутой на брови. Нина помахала ему рукой. Тогда он, заметив ее, безмятежно и широко улыбнулся, махнул рукой в ответ. Господин, галантно подняв шляпу, попрощался с Иосифом и поспешно нырнул под ивы, на узенькую улочку вдоль реки, еще несколько раз мелькнула его спина, и он быстро скрылся за низко-висящими ветвями. Ей показалось это невежливым – ушел, не поздоровавшись, не представившись, хотя видел, что она спешит навстречу.

– Не волнуйся, нас полиция ни в чем не подозревает, единственное что вызвало вопросы, это твое костяное ожерелье на шее погибшей. Ее хотели заподозрить в воровстве, и, хотя я все разъяснил, тебе придется еще сходить в участок подтвердить все это. Они хотят тебя видеть. И это меня не удивляет, я все время хочу тебя видеть. – пошутил Иосиф, широко улыбнулся блеснув белыми зубами и поцеловал жену в щеку.

– Кто этот господин, с которым ты сейчас говорил? – поинтересовалась Нина.

– Это Серж, человек из прошлой жизни, мы с ним воевали в Первую Мировую в Польской армии, а потом он быстро куда-то исчез. То ли был ранен, то ли попал в плен. Я с трудом вспомнил его… А здесь он нашел меня и очень хотел встретиться, я не понял, зачем. Он говорил по делу. Можно конечно его пригласить к нам… – задумчиво рассказывал Иосиф, вскоре абсолютно забыв о старом знакомом.

Пару месяцев назад они, уже не впервые, бродили по кварталу ремесленных мастерских, и почти никогда не приходили оттуда с пустыми руками, постепенно их дом заполнялся фарфоровыми вазочками с росписью, удивительной красоты и молочной прозрачности, резными изделиями из кости, каменными божками на деревянной подставке и, конечно, бусами. Нина купила красивые бусы из перламутровых кружевных рыбок, но не носила их, у нее были любимые резные из вишневых косточек, очень длинные.

Однажды она примеряла обновку, любовалась рыбками, когда горничная пришла убирать номер. Они с мужем собирались уходить, очень спешили на обед, выдался всего часок, чтобы побыть вместе. У горничной, которую звали Венлинг, загорелись глаза, восторг отразился на ее милом зардевшемся личике. Нина поняла, что вызвало этот восторг и, не задумываясь, подарила ей эти бусы, с тех пор девушка их не снимала и всегда пыталась продемонстрировать Нине особую признательность – приносила свежие цветы, натирала пол до блеска и лучезарно улыбалась.

– Я пойду в участок прямо сейчас, зачем откладывать? К тому же у меня много работы сегодня, хочется забыть все вчерашние происшествия и погрузиться в работу… А когда нам можно вернуться домой, в наш номер? – как всегда деловито и серьезно спросила Нина.

– В номер разрешили вернуться уже сейчас, ключи у горничной. А зайти тебе лучше завтра, сегодня почти полицейские бросили все свои силы на поиск и задержание подозреваемого – усмехнулся он.

– Как? Уже есть подозреваемый?! – брови Нины поднялись так высоко, что почти спрятались под косой челкой.

– Рассматривают основным мотивом ревность – у девушки есть жених из ее деревни, рыбак, и в этот день его видели возле гостиницы – в интонации Иосифа сквозила ирония, чувствовалось, что он не верит в эту версию.

– Я как-то видела этого милого юношу, ожидающего нашу горничную, Венлинг, недалеко от входа в отель. Он обычно не подходил близко к дверям и скромно ждал поодаль в тени деревьев в своем бедном одеянии. Он совершенно не похож на Отелло! – воскликнула Нина.

– Не волнуйся, полиция разберется – взгляд Иосифа скользил по домам, вдоль дороги, и чувствовалось, что он думает совершенно о другом.

Захотелось скорее вернуться домой, и Зенеки быстро собрали свои вещи и перенесли их ниже этажом, неуверенно заходя в свой номер. На минуту Нине показалось, что документы и вещи, положенные ею вчера на стол в их временном жилье лежали иначе, и что и по другому была завязана наволочка на них, но она не стала говорить это мужу, он итак иногда посмеивался над ее излишней мнительностью. Но какая же это мнительность, это – женская интуиция и она часто помогала в жизни. А мужчины не способны, как она думала, улавливать такие тонкие вещи.

В номере все сияло чистотой, в вазах стояли свежие цветы, и только новое покрывало на кровати напоминало о вчерашних событиях. Несмотря на широко распахнутые окна, в номере пахло чем-то чужим, посторонним. Пропал бюст Сунь Ят-сена, но Нина не была уверена, что захочет его снова водружать на место, даже если сумеет вернуть, уж очень он напоминал о смерти, ворвавшейся в их жизнь.

На следующий день ей пришлось прямо с утра идти в полицейский участок, о чем ей напомнил, зашедший к ним полицейский, в коротких брюках и пробковом шлеме.

Поравнявшись с участком, который помещался в эклектично декорированном здании, необычной архитектуры Нина чуть не столкнулась с конвоем, который вел жениха Венлинг. Он был в кандалах, невероятно грязен, весь в крови и ссадинах. Весь его вид отражал полную безысходность и покорность судьбе. Он медленно волочил ноги, и один из полицейских тычками приклада в спину подгонял его к дверям здания.

Нину окликнул вчерашний грузный и отдышливый начальник, который приветливо и хитро улыбаясь, распахнул перед ней дверь участка и повел к себе в кабинет. Разговор, вопреки ожиданиям Нины, состоялся и без переводчика. Нина заверила, что бусы были подарены Венлинг, она ничего не крала и они были вполне ею довольны.

А начальник участка сбивчиво на русском языке пояснил, что убийца бедной девушки пойман и будет наказан. Якобы работа горничной является престижной, персонал, набранный в отель проходит жесткий отбор, многие девушки из деревни, перебравшиеся в город мечтают ее получить. Венлинг работала уже более трех лет и у нее были завистники, которые вполне могли доносить о ее поведении жениху, просто из зависти. Так же ходили слухи, что у горничной был роман с европейцем, о котором узнал жених и после короткой ссоры он убил ее.

– Но почему у нас в номере? – выразила сомнение Нина.

На секунду на лице собеседника мелькнула ярость, которую но мгновенно спрятал за расплывшейся улыбкой. Переведя разговор на историю здания полиции, он заговорил об удовольствии которое доставила Нина своим приходом, но получив отказ на предложение попить чая, торопливо и настойчиво оттеснил Нину к выходу из комнаты и проводил до резных дверей здания.

Она с облегчением выдохнула и заспешила домой, планируя по дороге заскочить на небольшой рыночек купить фруктов. Только потом вспомнила, что не спросила, вернут ли ей бюст Сунь Ят-сена. Но возвращаться категорически не хотелось, от посещения участка осталось какое-то омерзительное «послевкусие».

Яркое солнце, уличный шум и ароматные фрукты, которые ей продали вместе с корзинкой, сплетенной из какой-то травы, быстро отодвинули неприятные воспоминания вглубь памяти, в какой-то темный, пыльный угол; откуда они всегда выбираются вечером, когда уже глаза закрыты и пора спать, но они окружают ее хороводом и жужжат в ушах, тревожа и не давая спать.

Накопилось много дел, работа с документами, необходимо было зайти за пакетом почты в другую часть города, а вечером планировали посидеть со компанией из членов группы на веранде за вечерним чаем. Но не всему удалось состояться…

Муж сегодня задерживался, у него много времени и сил уходило на преподавание и помощь в организации курсов Академии Вампу (Хуанпу). Деятельность Академии была направлена на подготовку военных специалистов для революционной армии Китая. Главным профилем школы были пехотные курсы, помимо них были артиллерийский и саперные классы, классы связи и снабжения. Правительство СССР не только предоставляло военных специалистов по данным профилям, но и финансировало деятельность Академии. Советские специалисты преподавали на профильных курсах, и подготавливали учебные планы как по теоретическим курсам, так и по практическим занятиям. Руководил академией М. М. Бородин, привлекая к проведению занятий опытных советских теоретиков и практиков, прошедших не одну войну.

Формирование регулярной китайской армии начало еще правительство императора, в 1903 году, когда после поражения в войне с Японией и подавления восстания ихэтуаней, оно убедилось в полной несостоятельности вооруженных сил. А к 1911 году, началу революции, было уже создано 26 пехотных дивизий, более 10 смешанных бригад, в провинциях формировались охранные отряды – сюньфандуй. Потребность в дальнейшем развитии и целенаправленной реорганизации армии сохранялась с учетом сложной политической обстановки.

Популярность Академии росла, и было принято решение расширить прием курсантов четвертого набора до 2 500 человек. Открыли и новый курс политических работников, где глубоко изучалась история Китая. В Академию поступали как курсанты из разных китайских провинций, так и из Вьетнама и Кореи. В связи с этим работы становилось все больше, Иосиф приходил поздно, усталый но довольный. Иногда он оставался ночевать в Академии, так как она располагалась под Кантоном и путь до нее был не близкий.

Нину не пугали его поздние приходы, она не боялась остаться одна, но когда Иосиф участвовал в военных операциях, она не могла уснуть и ждала его, прислушиваясь к каждому звуку. Она очень боялась и переживала за него. Несмотря на то, что он был опытным боевым офицером, прошедшим через Первую Мировую войну, Гражданскую войну и уже участвовал в Северном походе в Китае против китайских милитаристов, сражаясь за объединение Китая, за равенство и братство его граждан, он ежедневно подвергал себя риску и мог погибнуть.

И сегодня чувство тревоги ее не покидало, в этот вечер ее беспокоили последние события, смерть горничной. Может нужно было настоять чтобы их переселили в другой номер, где ничего не напоминает о кровавых событиях? Но, идя на поводу своих страхов, можно лишиться привычного уюта, жилья, которое ассоциировалось с днями счастья, полного взаимопонимания с мужем, когда они едва могли дождаться вечера, чтобы поделиться своими переживаниями, заботами и достижениями. Их общая работа объединяла, приносила радость, и Нина ценила то уважение и доверие, которым она пользовалась в группе, где ей поручали ответственные и сложные задания.

Она развязала наволочку и а аккуратно разложила стопками бумаги и папки на столе поверх скатерти вышитой диковинными цветами и драконами. Этот порядок ее успокоил. Погружение в работу всегда помогало ей отвлечься от мрачных мыслей. И Нина, положив на колени папку, развязала шелковые тесемки и бумаги веером разлетелись по полу. Наклонившись, не спеша и бережно собирая их, Нина думала о своем и вдруг, взгляд ее остановился на каком-то блестящем предмете, закатившемся под комод. Глубоко засунув руку, почти до самой стены, Нина хотела взять его, но он выскользнул из рук и закатился еще дальше, азарт заставил ее встать на колени, и быстро зажав предмет в ладони, как живое существо, она вынесла его на свет чтобы внимательно разглядеть.

Предмет был невероятно красивый, по форме он напоминал яйцо, но несколько крупнее, где тупая часть была зашлифована для того, чтобы его можно было ставить на поверхность стола. Не понятно, какая техника использовалась при обработке металла, скорее всего серебра, но виртуозная работа мастера, использование выпуклых барельефов, создавала иллюзию дороги, поднимающейся по спирали вверх. В начале дороги легко можно было разглядеть арбу, запряженную быками с несколькими погонщиками, дальше – ребенок с осликом, выше – фигура женщины, закутанная в ткань, дальше – фигурки стариков, опирающихся на трости. Эта процессия двигалась дальше вверх по спирали, фигурки становились все меньше и меньше, на самой верхушке горы они напоминали маленькие штрихи. Дорогу окружали деревья и кусты, казалось они сгибаются от ветра. Выразительность изделию добавляла разная глубина барельефа и умелое чернение серебра. На его подошве были выгравированы три выпуклых иероглифа в тонированном круге, которые сразу не бросались в глаза.

– Чье это? Откуда эта красота здесь взялась? – спросила Нина вслух. Твердо решив завтра расспросить знакомых, чтобы найти хозяина яйца, Нина поставила его вместо бюста Сунь Ят-сена. Отойдя на три шага назад, она с удовольствием полюбовалась порядком на комоде, поправила цветы в вазе и легла спать.

Ночью ей снова снился странный сон – по зеленому небу плыли кроваво красные облака, она посмотрела вниз, на свои ноги и увидела, как красно-черная вода поднимается все выше по ее щиколоткам. Кровь? Ее охватил ужас, и она проснулась, открыла окно. Было душно… Как же плохо одной! Она снова легла и закрыла глаза.

И вдруг ей показалось, что кто-то вставляет ключ в их дверной замок. Ужас ее парализовал, по лбу скатилась капелька пота. Она знала – Иосиф сейчас вернуться не может, у него еще завтра дела в Вампу, а больше некому. Звуки стали настойчивее, осторожнее, скрежет ключа, или другого металлического предмета стал сопровождаться тихим шуршанием.

«Только бы не закричать» – подумала Нина и, зажав рот, тихонько встала с кровати, в тишине она сделала шаг к двери, хотела заглянуть в замочную скважину. Но, не заметила и зацепила ногой пояс халата, брошенного на стул, и он с грохотом опрокинулся!!! Раздался оглушительный шум, показалось, что грохотало на весь отель, и шуршание за дверью мгновенно стихло. В замочной скважине ничего не было видно, но и не было слышно удаляющихся шагов. Показалось? Нет…

Теперь, конечно, уснуть не удавалось. Нина наблюдала, как полоса света на ковре становилась все ярче, и скоро «заскрипела» ее знакомая птичка, оповещая о приходе утра.

Встав и умывшись она поспешила по делам, и скоро ночные страхи рассеялись. И уже через день Нина приписала их своей мнительности и пережитым переживаниям.

Она сидела над бумагами, аккуратно переписывая важные данные на чистовик ровным почерком, когда дверь распахнулась и она увидела на пороге И. Зенека.

Она не заметила как взлетела со стула и обняла улыбающегося и приятно пахнущего мужа.

– Я принес тебе пирожные из французской пекарни, – он радостно распаковывал сверток из пергаментной бумаги, перевязанный тонкой красной ленточкой.

– Ой! Откуда такая роскошь? – Нина жмурилась и нюхала пирожные.

– За рыбным рынком открылась маленькая кондитерская, ее держат эмигранты из России, большие любители всего французского. У них и вывеска на французском и полосатые маркизы на окнах, и говорят они только на французском. В общем, тебе там понравится. Хотя не знаю, не слишком ли легкомысленно сейчас заводить новые знакомства. Ситуация осложняется. Чан Кайши стал все более непредсказуемым, и наши дипломаты и В. К. Блюхер и М. М. Бородин, которых он уважает и к мнению которых прислушивается, тратят все больше сил на сохранение нашего сотрудничества и прежнего политического курса; но он явно что-то замышляет и тайно ведет сепаратные переговоры с империалистическими агентами из Японии и Британии – Иосиф нахмурился и стал выглядеть отстраненным и чужим.