Забытый Город под Песками

Глава 1: Зов Песков

Солнце – расплавленное золото, небрежно пролитое на барханы Руб-эль-Хали – испаряло сам воздух, превращая горизонт в дрожащее, неверное марево. Джип Лии Артемьевой, древний и упрямый, как пустынный жук-скарабей, увяз в песках, казалось, навсегда. Его бока, когда-то блестящие, теперь напоминали выцветшую чешую, покрытую слоем мелкой, въедливой пыли – пыли веков, как горько шутила про себя Лия. Две недели она ползла по краю бездны, туда, где карты становились испуганно-белыми, а спутники видели лишь вечную рябь песчаного океана. Туда, где, если верить обрывкам мифов, стонущих на пергаменте, и полустертым строчкам на глиняных табличках, дремал Ирем зат аль-имад – Город Колонн, Город Золотых Песков. Город-Призрак. Ее наваждение.

«Одержимая», – шептали за спиной в университете. «В погоне за химерой», – снисходительно улыбался профессор Соколовский, ее ментор, чей скепсис ранил больнее любой критики. Он видел в ней блестящего ученого, растрачивающего талант на сказку. Но Лия… Лия видела другое. Она видела тончайшие нити, связывающие разрозненные упоминания на мертвых языках, видела логику в безумии легенд. Она верила не в сказку – в закономерность, в след, оставленный в истории чем-то настолько грандиозным, что его невозможно было стереть полностью. Эта вера, холодная и яростная, как стальной клинок, помноженная на почти детское упрямство и страх стать одной из тех, кто «мог бы, но не посмел», гнала ее вперед. Сквозь бури – песчаные и бюрократические. Сквозь ночи, полные сомнений, когда казалось, что она действительно гонится за миражом, рожденным ее собственным тщеславием.

Сейчас это тщеславие было иссушено почти так же, как ее запасы воды. Фляга издала жалкий булькающий звук – последние глотки. Бензиномер застыл у красной черты. Впереди – лишь бесконечность, волнистая, равнодушная, цвета старого золота под клонящимся к закату солнцем. Еще один день, – прошептали пересохшие губы. Этот обет она дала себе утром, глядя на свое отражение – осунувшееся лицо, лихорадочно блестящие глаза – в пыльном зеркале заднего вида. Если до заката следующего дня ничего – поворачиваю. Мысль о возвращении – с пустыми руками, с разбитой мечтой, под градом насмешек и жалости – была острее жажды. Она почти физически ощущала вкус этого пепла поражения на языке.

И тут небо на западе словно треснуло. Не закатные краски – плотная, иссиня-свинцовая стена, растущая с ужасающей скоростью, пожирающая свет. Хамсин. Дыхание пустыни, несущее смерть. Паника, холодная и липкая, сдавила горло. Укрытие! Мысль билась птицей в клетке черепа. Но вокруг – ни скалы, ни впадины. Лишь океан песка, готовый сомкнуться над ней.

Ветер ударил внезапно, словно кулаком невидимого гиганта. Джип качнуло. Песок – миллионы крошечных игл – впился в стекла, забился в щели, мгновенно украв видимость. Машину закрутило, швырнуло. Лия вцепилась в руль, инстинктивно пытаясь выровнять курс по приборам, которые плясали, как безумные. И вдруг – толчок. Ощущение провала. Не в мягкий, податливый песок – во что-то твердое, пустое под ним. Джип резко накренился, мотор взвыл в последний раз и захлебнулся. Удар о руль вышиб воздух из легких. Звон в ушах.

Тишина. Относительная. Яростный вой бури звучал теперь приглушенно. Лия выбралась из кабины, кашляя от пыли, проникающей, казалось, под кожу. Ее джип нелепо завалился набок, передние колеса провалились в темный проем, обнажившийся под вихрями песка. Луч фонарика вырвал из мрака гладкие, отполированные до блеска плиты. Ступени. Уводящие вниз, во тьму.

Сердце ударило в ребра – гулко, тяжело, словно собираясь вырваться. Вот оно. Неважно, что это – гробница, древний водосборник или… или Он. Буря, ее проклятие, стала ее ключом.

Забыв обо всем – о жажде, об опасности, о здравом смысле, – Лия начала спуск. Воздух здесь был недвижим, плотный, пахнущий веками – пылью, озоном и чем-то неуловимо пряным, смолистым, как древние благовония. Проход расширился, выводя на край исполинского подземного зала. Фонарик был жалкой светлячком в этом царстве мрака, но его луч, скользнув по поверхности, выхватил фрагменты невозможного: гигантские колонны, взмывающие в невидимую высь, их поверхность – сложнейшая вязь барельефов; призрачные арки и мосты, перекинутые через бездну; темные провалы окон и дверей в стенах циклопических зданий. Все покрыто саваном песка, но сквозь него проступало величие, от которого перехватывало дыхание.

Я нашла тебя. Слезы – злые, горячие – обожгли глаза. Дрожащими руками она подняла камеру. Первый снимок. Исторический…

Тихий шорох за спиной. Резкий, почти болезненный разворот.

В нескольких шагах, там, где только что была лишь игра теней, стояла фигура. Высокая, закутанная в темные, выцветшие ткани, скрывающие все, кроме глаз. Глаза… Нечеловечески древние, словно сама вечность заглянула ей в душу из этих темных провалов. Яркие, как звезды над холодной пустыней. Они смотрели без страха, без удивления. Лишь с холодной, как лед подземелья, враждебностью.

И голос. Тихий, но заполняющий все пространство, словно шелест мириадов песчинок по отполированному камню. На языке, который Лия знала лишь по фрагментам, по обрывкам молитв и проклятий из древних текстов.

– Чужачка. Ты потревожила сон Мёртвого Города. Уходи. Или твой прах смешается с его пылью.

Глава 2: Сердце Руин

Секунда оглушающего молчания, когда мир сузился до двух точек – ее бешено колотящегося сердца и этих невозможных, древних глаз напротив. Живой. Эта мысль взорвалась в сознании Лии фейерверком, сметая страх, оставляя лишь чистое, острое, почти болезненное любопытство ученого, столкнувшегося с чудом.

Она медленно подняла руки – ладонями вперед, жест универсального мира. Фонарик в одной руке чуть дрожал, освещая неподвижную фигуру, другая рука была пуста и беззащитна.

– Я… прошу прощения, если нарушила ваш покой, – голос прозвучал хрипло, но Лия заставила себя говорить ровнее, переходя на классический арабский, молясь, чтобы ее поняли. – Меня зовут Лия Артемьева. Я археолог. Я искала этот город… Ирем. Чтобы понять его историю. Сохранить память о нем. Я не враг.

Фигура не шелохнулась, но Лия почувствовала, как напряжение чуть спало, сменившись тяжелым, оценивающим вниманием. Глаза незнакомца сузились.

– Память? – Голос все так же шелестел на древнем наречии, но теперь он был ближе, понятнее, словно эхо далекого прошлого обретало плоть. – Память об этом городе – яд. Прах забвения – вот его удел. Его нельзя изучать. Его можно лишь… страшиться. Твое любопытство, чужачка, уже разбудило то, что дремало крепче камня. Пески не лгут. Эта буря – не случайность. Это предзнаменование.

Он сделал шаг вперед – легкий, бесшумный, как движение пустынной змеи. Теперь Лия могла различить под слоями темной ткани стройный силуэт. В его осанке была гордость и вековая усталость. От него исходил едва уловимый запах – не пыли, а чего-то иного: сухого ветра, нагретого солнцем камня и тех самых пряных смол, что витали в воздухе зала.

– Кто вы? – вырвалось у Лии прежде, чем она успела подумать. – Вы… отсюда? Потомок тех, кто построил?..

Вопрос повис в гулкой тишине. Уголки глаз незнакомца чуть дрогнули – то ли в насмешке, то ли в гневе.

– Я – Карим. Страж. Последний, кто помнит имя этого города не из пыльных свитков, написанных чужими руками. А ты… – он вновь окинул ее взглядом, долгим, проникающим под кожу, – ты первая за… – он замолчал, словно листая страницы невидимой книги времен, – …за долгую череду закатов и восходов. И я сделаю все, чтобы ты стала последней.

Холодок, не связанный с температурой подземелья, пробежал по спине Лии. Он не угрожал – он констатировал факт. Спокойно, неотвратимо.

– Послушайте, Карим, – Лия сделала шаг навстречу, стараясь вложить в голос всю свою убежденность. – Я понимаю ваш страх перед внешним миром. Но я не ищу сокровищ. Я ищу знание. Восхищаюсь вашей культурой, этим… этим невероятным местом! – она обвела рукой невидимое великолепие вокруг. – Я могу помочь. Расшифровать надписи, которые вы, возможно, уже не читаете… Понять, что погубило город. Мир заслуживает знать об этом чуде!

– Мир? – в голосе Карима прозвучала неприкрытая горечь, эхо древней обиды. – Тот мир, что стер нас со своих карт и из своей памяти? Тот мир, что принесет сюда лишь алчность, ложь и разрушение? Нет. Этот город – наша святыня и наше проклятие. Его тайна умрет со мной. – Он помолчал, и добавил тише, но весомее: – И с тобой, если ты не повернешь назад. Прямо сейчас.

Он сделал еще один шаг, и Лия увидела это ясно: песок у его ног – не просто пыль веков – он взвихрился, собрался в маленький, плотный смерч, послушный его невысказанной воле. Магия. Мысль обожгла. Не метафора. Не символ. Реальность. Дыхание перехватило. Ее мир, мир логики и артефактов, трещал по швам.

– Я не могу уйти, – голос Лии обрел неожиданную твердость, рожденную не смелостью, а отчаянием и упрямством исследователя. – Моя машина разбита. Буря еще не утихла. И… вы сказали, мое присутствие что-то разбудило? Что именно? Если я – причина, может, я могу помочь это… исправить?

Карим замер. В его глазах промелькнуло что-то новое – удивление? Или узнавание? Он отвернулся от нее, вглядываясь в непроглядную тьму зала, словно там, в глубине руин, разворачивалось невидимое действо. Он прислушивался – не ушами, а всем своим существом.

– Ты – песчинка, чужачка, что стронула лавину, – медленно проговорил он, не глядя на нее. – Ты – катализатор. Искра в сухом порохе веков. Круги уже расходятся по воде забвения. Слышишь?

Лия затаила дыхание. Сначала – лишь вой ветра, глухо доносящийся снаружи. Но потом… да. Низкий, глубинный гул, идущий из самого сердца земли, из камня под ногами. Вибрация, едва ощутимая, но нарастающая. И странное, гнетущее чувство давления, словно сам воздух сгущался, становясь тяжелым, как вода.

– Что… что это? – прошептала она, невольно делая шаг назад, ближе к единственному другому живому существу в этом мертвом, но пробуждающемся мире.

– Это Город дышит после долгого сна, – ответил Карим. В его голосе больше не было угрозы – лишь тяжелая, всепоглощающая тревога. – Он пробуждается. И вместе с ним – проклятие, которое однажды уже выпило из него жизнь. Твое появление… оно нарушило хрупкое равновесие. Сон кончился.

Он резко повернулся к ней. Взгляд – прямой, тяжелый.

– Уйти ты теперь не сможешь, даже если бы захотела, – констатировал он. – Пески запечатали вход. Скоро здесь станет смертельно опасно даже для меня. Ты искала знаний, археолог? – В его голосе прозвучала мрачная ирония. – Ты их получишь сполна. Но цена может оказаться неподъемной. Идем. Если ценишь свою жизнь. Хотя бы до рассвета.

Не дожидаясь ответа, Карим развернулся и тенью скользнул в один из темных провалов боковых коридоров. Лия на миг застыла, оглушенная реальностью, превзошедшей самые смелые ее фантазии и самые жуткие кошмары. Бежать? Куда? Остаться? Здесь? С ним? С пробуждающимся проклятием?

Выбора не было. Был только шаг во тьму. Собрав остатки мужества, Лия последовала за последним хранителем Забытого Города.

Глава 3: Хранитель Знаний

Коридор оказался не просто проходом – артерией древнего, каменного тела. Узкий, извилистый, он пульсировал тишиной и эхом их шагов. Стены, гладкие на ощупь, но испещренные сложнейшей резьбой, казалось, дышали историей. Лия вела по ним кончиками пальцев, пытаясь расшифровать послания сквозь толщу пыли. Изящные фигуры с непропорционально длинными конечностями и мудрыми, миндалевидными глазами. Фантастические звери – крылатые змеи, шестиногие ящеры. И повсюду – повторяющиеся символы: лучистое солнце, спирали песка, капли воды. Язык, который она знала лишь по фрагментам, здесь обретал плоть и голос.

Карим двигался впереди – уверенно, бесшумно, словно был частью этой древней тьмы. Он не нуждался в ее жалко трепещущем луче фонаря. Он чувствовал дорогу. Лия едва поспевала, спотыкаясь о неровные плиты, стараясь унять бешеное сердцебиение и дыхание, которое казалось кощунственно громким в этой гробнице веков. Гул, едва слышный в главном зале, здесь нарастал, превращаясь в низкую, вибрирующую ноту, идущую, казалось, из самого камня, из ее собственных костей.

– Куда… куда мы идем? – спросила она шепотом, который прозвучал криком.

– Туда, где эхо проклятия слабее, – отозвался Карим, не оборачиваясь. Его голос был спокоен, но в нем слышалась сталь. – Есть несколько святилищ. Очагов силы, что еще хранят остатки древнего равновесия. Но это временное убежище. Город просыпается не один.