Песчаная пыль

Ветры и пение птиц обещали, сулили раскрыть им

Тайны нездешней зари и к секретам ответы представить.

Лес-мрак загадками полон всегда. Охраняют деревья

Древние мудрость и сотни чудесных историй листвою.

Звери незримые, птицы бессмертные в зелени леса

Сводят с ума. Шумом ручьи доводят людей до безумья.

Путники, шёпот в тумане услышав, пугались, теряя

Ум и дорогу, себя проклиная за трусость и глупость.

Ты осторожно ступай, не теряйся во мраке тропинки,

Сердца вопросы пусть будут ладьёю великой твоею,

Твёрдо плывущей по вóлнам могучей зелёной реки, что

Лесом великим в чужих полуснах мудрецы называют.

Александр Некроус. Сказки Великого леса

Пятница. 9 марта

Милена, конечно, хотела собаку. Но другую. Большую, сторожевую, чтобы все уважали. И её. И собаку. Но судьба распорядилась по-своему. Судьба оказалась с юмором. Хочешь собаку? На тебе собаку, даже две собаки, только это будут полусобаки, вернее, четвертьсобаки, в общем, децл-собаки. Йорки. И к ним прилагался кот. По рассказам её мужа, Степана, абсолютная тварь.

Она сидела на заднем сиденье белого шевроле. Яркие вспышки мелькающих фонарей Большой Тарасовской слепили её, на долю секунды окрашивая лицо оранжевыми полосами. После очередного трудного дня в страховой компании она чувствовала себя как выжатый лимон. Ноги отекли, голова отказывалась соображать. Но отдыха в этот пятничный вечер пока что не полагалось. Впереди ждало ещё одно дело.

Сейчас они ехали из своего загородного дома на северо-западе Москвы в подмосковное Щёлково, чтобы забрать кое-какие вещи и домашних питомцев Галины Ивановны, матери Степана. Покойной свекрови они уже не понадобятся. Вздохнув и ещё раз сощурившись, Милена набрала в смартфоне: «Отдать бездомных животных». Поисковик выдал длинный список приютов в Москве и Подмосковье. Какие-то названия ей уже встречались – то ли в банковском приложении, то ли просто были на слуху. Искоса глянув на Степана, она убрала телефон в карман.

За руль хотела сесть она, это была её машина, и, учитывая, что Галина Ивановна умерла позавчера (лучше бы она сделала это в понедельник и не портила им пятницу), так поступить и следовало. Но Степан после сегодняшних похорон не выглядел ни расстроенным, ни разбитым. Он был обычным, будто эта пятница ничем не отличалась от остальных. Когда в среду он явился домой и, снимая ботинки, буднично сообщил о смерти матери, она даже не сразу поняла, о чём он говорит. На какой-то миг ей даже показалось, что он сообщил хорошую новость.

Степан не знал отца. Его мать жила отдельно, по другую сторону столичного мегаполиса. Раз в год они приезжали к ней на день рождения: с вином, с цветами, с каким-нибудь незамысловатым подарком. Иной раз свекровь просила Степана съездить на кладбище к бабушке или зайти в МФЦ. Бывало, Милена, чтобы сделать мужу приятное, звонила Галине Ивановне посочувствовать и посоветовать какой-нибудь препарат от гриппа, которым та часто болела.

С полгода назад Степан поехал отвезти матери лекарства и наткнулся на пороге на настоящий зоопарк. Галина Ивановна с трудом уже могла вспомнить, в какую сторону открывается входная дверь, и откуда взялись четвероногие постояльцы, толком объяснить не смогла. Соседи сказали: от недавно умершей старушки из этого же подъезда. Звери кочевали от квартиры к квартире, от деменции к Альцгеймеру. Собаки лаяли без умолку, кот нещадно драл мебель и хозяйку. И все же выбросить их на улицу у Степана не поднялась рука. Галине Ивановне становилось хуже, ей наняли сиделку, крепенькую старушку-соседку с четвёртого этажа, Марию Васильевну, которая и нашла ту в постели без признаков жизни в минувшую среду.

И теперь весь этот зоопарк будет жить у них. По наследству. «Как будто одного кота мне не хватало, – с тоской думала Милена, глядя Степану в затылок. – Теперь вот будет два. И две недособаки. Хозяйка зоопарка, чёрт побери». Милена хотела нянчить отнюдь не котов с собаками.

Машина свернула во двор. Стало быть, приехали. Милена уже была здесь в этом году. И не думала, что вернётся настолько скоро.

С трудом припарковавшись у дома, облицованного мелкой бежевой плиткой, они занесли пустые пластиковые переноски в загаженный подъезд и с тоской переглянулись. Вопреки распространённому мнению о пожилых людях Галина Ивановна жила на последнем этаже. Лифта не было. Поднимаясь по грязной, с обугленными перилами, лестнице, Милена вспомнила, от чего она сбежала за город: от орущих за стенкой соседей, от двери на площадку с шестью квартирами, от потока машин за окном, от бомжей в подъезде, от ежедневной борьбы за парковку во дворе. И, наконец, от вопроса, где приготовить шашлык в выходные.

От прихожей в крохотной однушке было разве что название. Милене показалось, что потолок, пока она на него не смотрит, опускается – миллиметр за миллиметром. С порога получалось рассмотреть почти всю квартиру. На стене – мутное зеркало, под ним – столик, заваленный старушечьей рухлядью. Жёлтый рассохшийся паркет, истёртый ковёр, ободранная кровать. Оклеенная коричневой плёнкой дверь в туалет была приоткрыта, оттуда доносилась вонь от немытых лотков. На маленькой засаленной кухоньке, пропахшей корвалолом, на столе были разбросаны лекарства. В ржавой раковине высилась гора немытой посуды. Казалось, запахи подъезда пробрались под дверь и крепко впитались в серые обои этого заплесневелого гроба.

Но всё же какая-то жизнь здесь теплилась. Два йоркширских терьера-близнеца, Билли и Дилли, встретили их оглушительным лаем.

В баре Степан нашёл коробку шоколадных конфет с коньяком и открыл её. Под кроватью послышалось подозрительное шевеление. Кузьма засел глубоко, достать рукой его было невозможно. Только глаза зло мерцали в пыльной темноте.

– Что? Не выходит? – спросила Милена.

– Сидит. В туалете швабра есть. Принеси, – не оборачиваясь, бросил Степан.

При попытке подцепить кота шваброй из-под кровати донеслось угрожающее шипение. Потом недовольное злобное ворчание. А ещё через секунду зверь выскочил – и вцепился Степану в штанину. Тот чертыхнулся, схватил бестию за шкирку, оторвал от себя вместе с клочком джинсов. Огромный серый шерстяной ком извивался, шипел как змея и полосовал воздух острыми когтями.

– Мы не можем его Марии Васильевне оставить? – в ужасе пролепетала Милена.

– Нет, это же память о маме, – разглядывая кота, покачал головой Степан. Упирающегося Кузьму не без труда засунули в переноску. Милена подумала, не поехать ли им прямо сейчас в ветеринарку, но отказалась от этой мысли по причине временных финансовых трудностей и желания поскорее освободиться от непрошеного наследства. В коридоре она взялась было за переноску, но, охнув, чуть не выронила её. Ноша тянула килограммов на десять. Милена присела на корточки, заправила прядь волос за ухо, попыталась заглянуть внутрь. За пластиковой решёткой поблёскивали жёлтые глаза.

– Ну что, Кузя, может, угомонишься? А то на усыпление пойдёшь! Всего десять тысяч стоит, я гуглила.

Кот что-то недовольно буркнул. Милена пригнула голову чуть ближе. Кот прыгнул, ударился о пластиковые прутья и бросился снова. Милена отпрянула, в ужасе сообразив, что хлипкая пластмасса только что спасла её от увечья.

– Вот же с-сука!

На обратном пути переноска ехала рядом с ней, подозрительно тихая и загадочная.

«Когда же наконец, – думала Милена, вжавшись в угол сиденья, – закончится эта гадостная пятница?»

Двухэтажный дом из красного облицовочного кирпича с французскими окнами стоял в логичном и квадратном, как римский полис, коттеджном посёлке. Девятнадцать соток, засаженные клумбами и фруктовыми деревьями, ещё покрывал снег. Из четырёх комнат наверху одна считалась хозяйской спальней, вторая гостевой, а предназначение двух других менялось год от года: то это были кладовки, то Степан собирался обустроить в одной из них бильярдную, но у Милены имелось чёткое видение. Две детские и никак иначе. На первом этаже располагались кухня и огромная гостиная с круглым резным столом, камином и 65-дюймовым телевизором.

По приезде, выпустив зверей из переносок, они откупорили Hennessy, который Степану подарил на Новый год отец Милены. Молча выпили за упокой Галины Ивановны. Только теперь Милена заметила некое подобие то ли усталости, то ли скорби на лице Степана. Она всю дорогу мечтала о стакане мартини со льдом, но мартини в баре не оказалось.

Приняв душ, она почувствовала себя лучше. Забыться сном – вот хорошее завершение этой беспокойной пятницы. Милена легла в надежде, что суббота будет принадлежать только ей. И новые заботы и тревоги сами собой растают к рассвету.

Посреди ночи она проснулась от холода и кошмара, сердце неслось галопом. Она не помнила, что приснилось, поэтому подсознание подменило сюжет воспоминанием о квартире Галины Ивановны. Память о липком страхе перед безумием и смертью пропитала её мысли. Сон пропал. Ночь была безлунная, на кровать падал отдалённый свет уличных фонарей. Милена прижалась к тёплой спине Степана, обняла, провела рукой по груди, пытаясь прикосновением рассказать о своём страхе. Под её ласками тело мужа скукожилось, как проколотый воздушный шар, обмякло и покрылось шерстью. Степан обернулся.

На Милену смотрел Кузьма большими, как у филина, жёлтыми глазами со зрачками во всю радужку. Она подавилась криком и отпрянула в ужасе. Кузьма открыл пасть с белоснежными клыками и заговорил красивым бархатным баритоном. На незнакомом языке. Он повторял одни и те же фразы. Глядя ей в глаза, жмурясь, делая долгие паузы.

Милена опять провалилась в сон, и то ли шептала, то ли думала, что не понимает, о чем он говорит.

Суббота. 10 марта

Милена проснулась вся в поту и попыталась глубоко вдохнуть: не хватало воздуха. Распахнув глаза, она увидела, как серые веки медленно открылись, и на нее янтарными глазами уставился Кузьма. Кот, сидевший у неё на груди, сразу затарахтел, как заведённый трактор. Зная его агрессивный нрав, Милена замерла. Её лицо отделяло от зверя расстояние не больше ладони, в прошлый раз между ними была пластиковая решётка, а теперь ничего… На шевеление руки под одеялом кот повернул голову, и она увидела налитые кровью белки. Милена скинула его с себя и вылетела из кровати.

– Ах ты, скотина! – От её пронзительного вопля задребезжали стекла в книжных полках. Проснулся Степан. Кот и ухом не повёл. Он сел на задние лапы и стал внимательно слушать, с отрешённым видом, как психотерапевт на приёме.

Тут она вспомнила свой сон и показала на кровать.

– Ты, я смотрю, быстро освоился… Это моя кровать! И ты тут спать не будешь! У тебя своё место есть! Внизу, вон там… Что тебе не нравится? Лежак тебе новый купила? Купила. Вот и иди на своё место. Ты меня понял?

Кот смотрел на неё, не мигая. Милене показалось, что он прекрасно понял, о чём она говорит, и чихать хотел на её слова. Ибо хозяин тут он. И этой кровати, и этого дома и её самой.

– Дай поспать, а? Потом отношения выясните, – пробубнил в подушку Степан.

«Договорившись» с котом о личных границах, она проглотила свои гормональные таблетки. И, не обращая внимания на звонкий приветственный лай с первого этажа, пошла в туалет.

Посмотрев на красивую девушку в зеркале, она показала ей язык и открыла кран. Вода была жёсткая, из скважины под домом, – поэтому каждое мытье рук нужно было сопровождать увлажняющим кремом, а душ – молочком для тела. Раковина начала наполняться. За десять лет владения домом засор стал бичом их загородной жизни. Руки у Степана золотые, этого не отнять: сам сделал электрическую проводку в доме, сам провёл систему отопления и канализацию. Но тут, видимо, где-то ошибся. «Надо его разбудить, – подумала Милена. – мало того, что по дому шастают его сумасшедшие питомцы, так ещё и стояк забило».

Степан поворчал, протёр заспанные глаза и нехотя отправился осматривать раковину и унитаз. Проблема не решилась. Пришлось надевать брюки и лезть в подвал, где были основные коммуникации. У открытого люка собрался весь зоопарк. Йорки с опаской смотрели в глубокий лестничный проём, им было и любопытно, и боязно. Кузьма медленно и вальяжно спрыгнул за Степаном вниз.