У горизонта событий. Том II

И вижу я: конец уж недалек,

Нарушен мертвый сон тысячелетий,

И завершен подсчет грядущих дней,

Поглотит мир безжалостная бездна,

И чаша бытия опорожнится.

Неизвестный поэт, написано в Хореме

Для разговора о туманных вещах лучше всего подходят туманные слова

ГЛАВА 1 Дома. Разговоры за обедом

Лоретто

Сэнни

Хеймир с Эгертом уехали по торговым делам в Виттерлаг. «По торговым делам» в данном случае значило – чтобы привезти и спрятать на складах у Лоретто доставленное ранее из Шуоры огнестрельное оружие. Хеймир это не особо скрывал. В некоторых вещах он был на редкость откровенен, однако на вопрос «Зачем?» отвечал «На всякий случай», хотя все всё и так понимали.

Илинора, которая раньше могла днями пропадать в своей студии – чертить, делать карандашные наброски и рисунки – почти забросила прежние занятия. Она объясняла это тем, что в преддверии Конца света сменила приоритеты, пустилась во все тяжкие и погрязла в развлечениях. Она нянькалась с мальчиками, посещала музыкальные и поэтические вечера, художественные выставки, театральные представления, непременно таская с собой Сэнни, или Джионну, или Кенлара Бьоргстрома.

С Кенларом Бьоргстромом Илинора вообще очень много общалась. Тот фактически поселился у них дома, часто оставаясь и на ночь. Они вдвоем допоздна засиживались в гостиной, пристроившись в обнимку на диване, пили вино, о чем-то разговаривали. Со стороны их отношения выглядели совершенно неподобающими и неприличными, слишком близкими. Взять друг друга за руку, положить ладонь на плечо, прижаться, обнять, чуть не повиснув на шее – было для них абсолютно естественным. Хорошо хоть, они вели себя так не на людях, а дома! Джионну подобные манеры не смущали, а Сэнни не знала, как всё это расценивать, и набиралась духу прямо спросить Илинору. Она так и не спросила, но Илинора, однажды смерив ее долгим пронзающим насквозь взглядом и заставив покраснеть с макушки до пяток, сказала сама:

– Адская Бездна, Сэнни! Мы с Кенларом не любовники и никогда ими не были. Мы друзья. Больше, чем друзья. Больше, чем брат с сестрой. И мне нет никакого дела до того, насколько непристойными наши с ним отношения может счесть лиорентийская общественная мораль. По крайней мере, у себя дома я буду вести себя так, как мне хочется, не оглядываясь на извращенные правила и на сплетни.

– Я… – промямлила Сэнни.

– У тебя на лице всё написано. Все твои вопросы, которые ты, по-видимому, считаешь умными, но которые таковыми вовсе не являются. Как тебе вообще могло взбрести подобное в голову?

«Потому что ты сама сказала, что тебе нет дела до общественной морали, – подумала Сэнни. – Потому что у тебя свои границы допустимого, и ты не скрываешь, что любовники в них вполне вписываются».

Вслух Сэнни не осмелилась такое произнести и надеялась, что лицо её не отобразило ничего предосудительного. Илинора еще раз оглядела её, усмехнулась и всё же сменила гнев на милость.

– Считай, что тебе повезло, и я не слишком обиделась на твои незаданные вопросы, невысказанные мысли, чрезмерное любопытство и глупые фантазии, которые ты себе вообразила.

Кенлар Бьоргстром каждый день своим поведением напоминал Сэнни о том, что он не совсем замороженная ледяная глыба. Он улыбался Илиноре и Джионне, пусть и дергал при этом ртом, целовал и обнимал их, смеялся и шутил, возился с Джарном и Эйсмаром. Сэнни привыкла к его присутствию, но всё равно чувствовала себя неловко и зажато, ей хотелось пореже попадаться ему на глаза. Да и сам он не жаждал с ней вести беседы, так что здесь всё было обоюдно. Они оба чувствовали неловкость. В конце концов, Сэнни решила, что бояться Кенлара Бьоргстрома глупо. После долгих внутренних самоувещеваний она заставила себя посмотреть ему в глаза – светло-серые, морозные, с льдистой поволокой. Она заговорила с ним, с трудом выталкивая из себя слова и отчаянно краснея:

– Я должна вас поблагодарить. Я обязана вам жизнью.

– Спустя четыре года – очень своевременно… – В его голосе звучало холодное удивление.

Сэнни зарделась еще больше.

– Простите, что… не сделала этого раньше.

– Прощаю. – Он привычно дернул половиной рта, посмотрел на нее выжидательно. Наверное, даже и забавлялся внутри себя. – Однако ты несколько преувеличиваешь мои заслуги.

– Возможно. Тем более, как мне видится, вы поступили так не ради меня.

– Я поступил так ради себя, в первую очередь.

– Вы же очень не хотели, я правильно понимаю?

И зачем вот она со своим дотошным желанием добраться до самой сути? Надо было остановиться, не задавать последние вопросы. Он все еще смотрел на нее, с непонятным выражением. Сэнни бы сказала – очень прохладно, но не промораживающе и не промозгло.

Какие чувства он к ней испытывает? А она к нему какие?

На счастье Сэнни – она ведь, действительно, была этому рада – за спиной Кенлара появилась Илинора и остановилась в паре шагов, слушая их милую беседу.

– Не совсем так, скажем, – ответил Кенлар Бьоргстром, оглядываясь за плечо. – Я с самого начала знал прекрасно, что мне не позволят… ничего с тобой сделать, невзирая на любые возможные последствия, даже если бы мы реально стояли на грани войны. Но мне очень не хотелось влезать – всё это мешало моим планам. И я злился, что, несмотря на мое совершенное нежелание, мне придется разгребать… то, что вы с Юстом наворотили. Придется ломать голову, чем поступиться и как выкрутиться из сложившийся ситуации с наименьшими потерями.

– Что значит – «не позволят»?

– Значит, что моим отношениям с людьми, которых я люблю, пришел бы конец. А эти отношения для меня гораздо дороже моей жизни, не говоря уже о потерянном месте в Совете Двенадцати.

– Кенлар не до конца откровенен, Сэнни, – вмешалась в их беседу Илинора. – Он просто выпендривается. Прекрасно знал с самого начала – это точно. Знал, что, сделай он то, чем грозился, мы не порвем с ним, а убьем его!

– Я не грозился, – возразил Кенлар. – Это вы меня в этом обвиняли.

– Не выворачивайся! Ты нес ту еще чушь!

– Я просто злился!

– Ты повторяешься. – Илинора фыркнула и продолжила, обращаясь к Сэнни: – Так вот, Сэнни, для Кенлара ты не самоценна, это правда. Ты – досадная помеха, привходящий фактор, с которым невозможно не считаться – независимо от его желания. Человек, который дорог тем, кто дорог ему. И тут, как мне кажется, эти… чувства вполне взаимны.

Поддев таким образом сразу обоих, она взяла Кенлара Бьоргстрома под руку и увела с собой. Он не сопротивлялся. Как и Хеймир, он привык Илинору слушаться и выполнять ее указания. В повседневных вещах – делала для себя оговорку Сэнни. И со стороны выглядело, что, несмотря на всю близость их отношений, он Илинору побаивался. Нет, не то слово, как и в случае «помыкать». Сэнни не верила, что Кенлар Бьоргстром может всерьез бояться кого-то и позволить кому-то собой помыкать. В общем, разобраться во всех этих нюансах было сложно.

Джионна большую часть времени проводила у своих пациенток или в анатомическом театре. У нее приоритеты из-за надвигавшегося Конца света не сместились. Домой она приходила усталая, и это её, по-видимому, устраивало. После отъезда Ингара и Эга Сэнни редко видела ее в хорошем настроении – и только тогда, когда Джионна занималась с племянниками.

Несколько раз Сэнни сама просила Джионну взять ее с собой. В анатомии Сэнни разбиралась – у нее был достаточный опыт, о котором ей хотелось забыть, но никак не удавалось. Она решила, что пусть от этого опыта выйдет хоть какая-нибудь польза.

Получилось так, что они с Джионной довольно много общались, и вполне по-дружески. Как и Ингар, Джионна отличалась прямолинейностью и предпочитала идти к цели кратчайшим путем. Однако, когда ей требовалось, она могла прибегнуть к каким угодно финтам и ухищрениям, проявить чудеса красноречия или актерского мастерства, разыграть любую сцену. И хотя её, вроде как, ничуть не заботило производимое ею на других впечатление, с малознакомыми и посторонними людьми она была обычно любезной, вежливой и обходительной. Сэнни такого обращения не удостаивалась. Для неё Джионна ни считала нужным никого из себя изображать – какая есть, такая есть. Это роднило её с Илинорой.

Как-то Джионна в очередной раз проехалась по Ингару. Она это регулярно проделывала, потому что её раздражало, что она по нему скучает. И Сэнни тогда заявила, что та, мол, не ценит своего мужа по достоинству. Джионна долго смотрела на нее, успев пробуравить здоровенную дырку, и Сэнни прямо-таки ощущала, как она что-то просчитывает и прикидывает в уме.

– То есть, по-твоему, я недостаточно ценю Ингара? – уточнила Джионна.

– Он тебе слишком просто достался, – объяснила Сэнни так, как она видела ситуацию. – Ты не приложила к этому никаких усилий, насколько я понимаю. И никаких усилий даже, чтобы его удержать. Как известно, люди не склонны дорожить тем, что достается им без труда.

Джионна изломила брови и язвительно повторила:

– Без труда? Да он мне не просто достался – он меня просто достал! Я, напротив, прилагала усилия, чтобы послать его куда подальше! Но он же прилип так, что не отодрать!

А потом Джионна взяла и, вроде бы, ни с того ни с сего рассказала Сэнни об Альгисе. Подробнее, чем Илинора.

– Брат Ингара с раннего детства любил мучить животных. Начал с того, что давил насекомых и червяков. И никто кроме меня не видел – точнее, не хотел замечать. Он еще так невинно смотрел – ой, я случайно раздавил бедного жучка… – Джионна скривилась, и на лице ее проступило отвращение. – А я знала, что он наслаждается – муками и смертью. Я ненавидела его, но скрывала это и стыдилась, считая, что не имею право, раз никто… Но Юст – он чувствовал то же, что и я.

Потом Джионна рассказала об эпизоде с выпотрошенной кошкой, о Юсте, избившим Альгиса, и об Ингаре, который за это приложил Юста головой об стену. Такого Сэнни всё-таки не ожидала. От Ингара не ожидала. А они, выходят, все его простили.

– Думаешь, почему никто из нас не упоминал Альгиса? Из-за Ингара, конечно. Ты сама видела, что с ним сделалось, стоило мне произнести только пару слов – он просто потерял все берега. Да и сейчас, когда его нет дома, я не хотела тебе говорить – уже по другим причинам. Тем более, что мой муж тебе нравится.

– Я понимаю, – сказала Сэнни.

– Не разочаровывайся в нем, пожалуйста, Сэнни. Ни к чему. Им овладел страх – страх перед правдой. Из-за страха за свой мирок, за комфортное существование своего неповторимого «я» люди совершают самые ужасные поступки. И это еще не худший вариант, когда они просто слепнут, отказываясь видеть то, что не согласуется с их представлениями и желаниями.

– Я понимаю, – снова сказала Сэнни.

– Ингар до сих пор так живет – в страхе перед правдой о своем брате, – печально добавила Джионна. – Это на войне он не трус, а жизнь – она не так очевидна, как война. Так что он мне не просто достался – а сложно. – Джионна заставила себя улыбнуться. – Мне было сложно – простить, принять, смириться с тем, что я не могу изменить. Выбрать. И в наши с ним отношения я вложила много усилий.

Сэнни подумала, что, в отличие от Ингара, Джионна не нуждалась в самооправдании и самообмане. Слишком дешево для нее. И все же для некоторых людей, возможно, самообман необходим – когда он становится средством самосохранения.

Однако не могло такого быть, чтобы Джионна разоткровенничалась просто так. Сэнни ждала продолжения, но не дотерпела и спросила сама:

– Тебя… раздражает, что ты его любишь?

В глазах Джионны полыхнули уголья, будто в тлеющем костре от порыва ветра.

– Меня раздражает, что без него жизнь была бы гораздо проще, – сказала она. – И еще не нравится, что я за него боюсь. Никогда раньше я даже близко так не боялась… Наверное, отвыкла за шесть лет, поверила, что по-другому будет всегда. Ты… на глазах наглеешь, и мужа моего тогда неплохо уделала… – Джионна окинула Сэнни задумчивым взглядом и неожиданно сказала: – А с мамой и Кенларом – смогла бы?

– Что смогла бы? – покраснев, выговорила Сэнни.

– Уделать и их. Им пойдет на пользу. Взгляд у тебя подходящий получается – такой, непрошибаемо уверенный, с осознанием собственного превосходства.

– Какого превосходства? – промямлила Сэнни.

– Ну, тебе виднее, в чем ты ощущаешь свое превосходство, – язвительно заметила Джионна. – В знаниях, в интеллекте, а, может быть, и в жизненном опыте?

Сэнни почувствовала себя дурой и пришлось срочно, на ходу, производить переоценку Джионны. Очевидно ведь, что промахнулась и недооценила её.

– Я, может, предпочла бы другого, более подходящего мужа, – продолжила между тем Джионна. – Не такого тупого упрямого осла…

Сэнни сначала даже подумала, что та пытается убедить себя, что уехал – и бездна с ним…

– И отчего же не предпочла?

– Оттого что отчего-то не встретила. – Джионна пожала плечами. – Наверное, плохо искала. Но от такого, как отец, не отказалась бы. И от такого, как Юст, даже несмотря на все его… недостатки.

Какой толстый намек.

Ради любимого брата Джионна готова была вывернуть себя наизнанку, признаться в чем угодно. И этот разговор, вроде бы не имевший к Юсту никакого отношения, умудрилась-таки привести к нему.

– Даже если бы… такой, как Юст, изменял тебе направо и налево? Извини, я не очень верю.

– Сэнни, как ты можешь судить – «направо и налево» или нет? Вы с ним не жили толком вместе! И неизвестно еще, что будет, когда он вернется.

– Вот именно! Поэтому я не вижу, что здесь можно обсуждать, – отрезала Сэнни.

Ей захотелось закончить разговор и уйти. Куда-нибудь.

– Я только прошу – не посылай его сразу куда подальше. Он, конечно, не обидчивый, но все же.

– Как я могу хоть куда-то послать человека, который спас мне жизнь?

– Ты любишь его?

Сэнни сглотнула, заставила свой голос звучать спокойно:

– Проблема не в моих чувствах, Джионна.

Зачем вот задавать вопрос, на который знаешь ответ?

– В любом случае, я не собираюсь продолжать с ним отношения.

– Гордая, да, – вздохнула Джионна.

– Ты на моем месте не была, – сказала Сэнни. – И почему это тебя так заботит? Я же тебе никогда не нравилась – в качестве твоей невестки уж точно.

– Сама голову ломаю! Тоже, наверное, привыкла за четыре года. Лучше уж ты, чем кто-то еще, или вообще никто.

– Я польщена.

– Не строй из себя, Сэнни… Ты прекрасно всё понимаешь. Ты член нашей семьи. Отец в тебе души не чает. Да и мама….

– Тоже не чает во мне души?

Джионна прикрыла ладонью рот, сдерживая невольно вырвавшийся смешок.

– Но ты не возражаешь – быть членом нашей семьи?

– Нет, мне это очень нравится, – сказала Сэнни. – И я согласна, что это осложняет общую ситуацию.

Она вздохнула: эта тема безнадежна и может завести только в тупик.

– А с Юстом… вы переписывались за моей спиной? Я не сомневаюсь нисколько, что знаю далеко не все ваши семейные коды.

– Он сам написал, – нехотя признала Джионна.

– О чем?

– О ком. О тебе.

Их спрашивал. Не ее.

– И что?

– И ничего! Ты думаешь, он имеет обыкновение ставить кого-нибудь в известность о своих планах? – Джионна недовольно вздернула брови. – Не припомню такого. Вот вылить ушат холодной воды на голову, в каком угодно смысле – это запросто. И все же я считаю, что вам… нужно еще раз попробовать.

Впору было рассмеяться от такого предложения!

– Как?

– Не делай ход первой. Никакой.

По-видимому, это означало: «На самом деле, все зависит от Юста, а не от тебя. Ты можешь только все испортить из-за своего упрямства».

Конечно, Джионна желала ей добра. Пусть их отношения не отличались большой сердечностью и душевностью, и Сэнни никогда даже не называла Джионну сокращенным именем, сказать про неё хоть одно плохое слово она не могла: Джионна была морально безупречной.

Более сдержанная и рассудительная, такая… прохладно-пресная – но не сама по себе, а по сравнению с родителями или братом. То есть, прохладная – после кипятка, пресная – после острых переперченных блюд, от которых жжет горло.

– О чем ты так задумалась? – спросила Джионна весьма насмешливо.

Сэнни опомнилась. Сообразила, что Джионна, наверное, тоже способна читать по лицу её мысли, и смутилась. Надо бы… поделиться в ответ – отплатить за откровенность. Задать вопрос, над которым Сэнни размышляла, а Джионна, скорее всего, нет, потому что не имела для того достаточного количества данных.

– Ты никогда не пыталась понять, почему у тебя и Ингара нет способностей к магии, а у Юста и этого Альгиса есть?

Джионна повелась, в смысле, заинтересовалась.

– Ты хочешь сказать, что это не случайность?

Сэнни неопределенно пожала плечами: «Решай, мол, сама» – и стала рассказывать:

– В Шуоре над Укрощенными – и детьми, и взрослыми – ставят разнообразные… эксперименты, ведут записи про каждого: кто отец и мать, откуда родом. Шуорцы вообще очень дотошны и любят записывать всё до мелочей. Конечно, Укрощенным не разрешено заводить семьи, большинство юношей… подвергают операциям, но некоторых оставляют для опытов и… разведения.

– Ты говорила про это, я помню, – кивнула Джионна. – Это омерзительно.

Сэнни, действительно, рассказывала об этом, как и об особенностях посвящения в Жрицы Солнца и о постельных нравах императора.

– Извини, я повторяюсь. Суть в том, что, согласно записям, подавляющее большинство детей с магическими способностями – вторые по счету. У многих матери умерли при родах, и все их старшие братья и сестры способностями не обладали. Первенцы же наследовали магические способности, только если таковые были у обоих родителей сразу. А прочие дети рождались больными и неполноценными. Их матери, как правило, умирали, и они тоже – или сами, или их отправляли на алтарь, если время подходило для жертвоприношения.

Этого ведь достаточно для определенных выводов, точнее, для того чтобы убедиться в существовании некой закономерности? Джионна внимательно слушала, не сводя с Сэнни взгляда. Сэнни решилась и закончила:

– Если бы у вас с Ингаром был второй ребенок, он, скорее всего, родился бы магом.

Джионна резко побледнела, и Сэнни поняла, что лучше не спрашивать. Не сейчас. Не о самой Джионне. Однако…

– Юст говорил, – осторожно начала Сэнни, – что у вас был младший брат.

– Да, – отстраненно отозвалась Джионна. – Как ты и сказала – он родился больным и прожил недолго. Ты знаешь, почему так происходит, Сэнни?

– Нет. Но закономерность, определенно, имеется, и за ней обязано что-то стоять. Какой-то неочевидный фактор. Важна не только кровь матери и отца. В Лиоренции, как тебе известно, считается, что способности магов противоестественны, чужды природе, поэтому для любой женщины рожать такого ребенка опасно. И больше одного родить не получится.

«По крайней мере, если это не близнецы», – добавила она про себя, предпочитая не думать о сыновьях.

А Илинора с Хеймиром пренебрегли… Должно быть, они не знали о способностях Юста. А если знали?

– Поэтому магов становится всё меньше, – закончила Сэнни.

А до Катастрофы? До Катастрофы, очевидно, дело обстояло как-то иначе.

Джионна устремила на Сэнни долгий взгляд, но будто бы и не смотрела, настолько этот ее взгляд был обращен в себя. Глаза напоминали две черные бездонные дыры.

– Они могут что-то знать, родители с Кенларом. Обязаны знать. И я думаю – почему бы их не подловить и не заставить рассказать? – выговорила Джионна, и взгляд ее обрел решимость.

– А ты сможешь их убедить? – спросила Сэнни.

– Убедить? – Джионна вскинула бровь. – Они за столько лет как-то сами не убедились… Сомневаюсь, что слово «убедить» абсолютно подойдет. Не люблю… давить. Но, видно, придется.

Вообще у Джионны каким-то непостижимым образом имелись ниточки для управления не только Ингаром. Она была способна любого за них дернуть. Сэнни не понимала точного механизма воздействия. Ничего такого Джионна не делала, ни к каким явным ухищрениям не прибегала, хотя и могла что-нибудь перед этим разыграть, типа ответной или предварительной откровенности, но не обязательно. Она пользовалась этим редко. Она не передавливала, не заставляла вытряхнуть из себя всю подноготную. От нее вполне можно было откупиться каким-то существенным куском, утаив то, что хотелось утаить.

Сэнни решила, что сейчас Джионна задумала нечто подобное.

Через пару дней после того разговора в обеденное время они возвращались домой от одной из пациенток Джионны. Они шли пешком, со стороны башни. Вдруг Джионна схватила Сэнни за руку и потащила за собой, втиснув за выступ полуколонны и цветущие розовые кусты, над которыми кружились пчелы. Сэнни бросила на Джионну недоумевающий взгляд, та в ответ приложила палец к губам и показала в сторону бокового входа. Сквозь густые кусты видно было не очень хорошо, но достаточно. Илинора и Кенлар Бьоргстром стояли, обнявшись. На улице. Илинора положила голову Кенлару на плечо, он обхватил ее рукой и прижал к себе. Илинора казалась задумчивой и печальной, Кенлар Бьоргстром – заботливым и предупредительным. И это так легко читалось по их позам и жестам…

– Ты уверен, Кенлар?

– Он делает шаги мне навстречу, очень аккуратно. Он хочет восстановить отношения – просто до приемлемого уровня. Ничего больше.

– Ты ему веришь?

– У меня нет оснований для обратного.

– И для чего ты ему нужен?

– Боюсь, это он нам нужен. И он знает, что мне предложить.

– И ты собрался торговаться? Будь осторожнее! – Илинора протянула руку и погладила Кенлара Бьоргстрома по волосам, потом глубоко вздохнула: – Мы уже получили, что не просили, но что хотели. Потому что не знали, что просить. И заплатили сполна.

– Нет, Или. Сполна из нас заплатила только Герра.

Кенлар дернул плечом. Может, и ртом тоже, только рта не было видно. В голосе его сквозила мучительная горечь.

Илинора снова вздохнула и продекламировала:

– Час подлинной расплаты вам уже назначен. Мир повернулся в сторону конца. И полетит он, набирая скорость и приближаясь к точке невозврата.

– Тише, Илинора!

– Какая уже сейчас разница!

От ее слов дохнуло отчаянием.

Илинора обернулась к нему, обвила руками шею, что-то прошептала, что расслышать было уже невозможно. Он прижал ее к себе еще крепче, поцеловал и тоже что-то прошептал. Она вцепилась в него и заплакала, ее плечи и голова едва заметно вздрагивали. И вот это было для Сэнни зрелищем совершенно невиданным. Оказывается, у Илиноры нервы не железные!

– Хватит, Или, ну, хватит! – Кенлар осторожно встряхнул ее. – Перестань изливать на меня свои сопли, слюни и, тем более, слезы. У меня из-за тебя пятно на жилете!

Илинора негромко хмыкнула, нарочно провела носом по его плечу и, вроде бы, перестала плакать.

– На вот платок! Утрись! – произнес Кенлар Бьоргстром. – Всё будет хорошо!

– Ты всегда был сильнее меня, Кенлар!

– Скажешь тоже!

– Скажу. Меня всю жизнь это, мягко говоря, раздражало. Жутко бесило! Помнишь тогда, в пещере? Тебе было всё нипочем. А ведь ты чувствовал то же, что я, но тебе не приходило в голову орать во всю глотку.

– Я просто напился.

– Ты после напился. Я люблю тебя. Очень.

– Я тебя тоже.

Ну и как это понимать – всё, включая разговор? Джионна выглядела озадаченной. Что бы там Илинора ни говорила, эти признания в любви звучали… слишком искренне. Но ведь Илинора не могла врать, когда уверяла, что они не любовники!

В конце концов, Джионна не выдержала, обошла кусты и направилась к боковому входу, а Сэнни последовала за ней. Заметив их, Илинора с Кенларом не то чтобы смутились, но слегка растерялись, переглянулись друг с другом, словно спрашивая: «Что будем делать?»

– Я пойду, – сказал Кенлар Бьоргстром, снова целуя Илинору в щеку. – Не хочу мешать вашим женским разборкам.

– Нет уж, Кенлар! – Илинора задержала на нем сердитый взгляд. – Не бросай меня! Не оставляй меня с ними одну!

– Ладно! – вздохнул он и снова прижал её к себе.

– Не могли бы вы пояснить, о чем вы вели речь? Я не совсем поняла. – Джионна поглядела на обоих настойчиво и требовательно.

– Пойдем в дом и поговорим за обедом, – предложила Илинора, сохраняя внешнее хладнокровие и, схватив Кенлара за руку, добавила: – И ты тоже.

– У меня дела, – попробовал вывернуться тот.

– Обойдёшься! Я не хочу одна отдуваться, если мы оба с тобой прокололись.

– Так о чем вы разговаривали? – повторила вопрос Джионна.

– Тебя учили ведь, Джионна, что подслушивать нехорошо? – спросил Кенлар. – Мы обсуждали личные вещи, которые вас едва ли касаются.

Лицо у Джионны побледнело, а на щеках проступили красные пятна. За четыре года Сэнни вполне изучила именно данное состояние. Для окружающих ничего хорошего оно не сулило.

– Это, очевидно, не так, – вмешалась Сэнни. – Не можете же вы полагать, что Конец света – ваше личное дело?

Она сказала «не так», не рискнув произнести слово «ложь». Она не хотела, чтобы фраза прозвучала слишком вызывающе.

Кенлар Бьоргстром посмотрел на нее – не замороженно, а примораживающе. Сэнни постаралась ответить спокойным уверенным взглядом. Глядя ему в глаза, она поняла, что больше его не боится, что ей ничего не стоит смотреть на него так, сколько ей вздумается. Это было очень странно.

– Пойдем в дом, – еще раз настойчиво позвала Илинора.

Кенлар оторвал от Сэнни взгляд и демонстративно поежился.

– Боюсь, у меня от страха перед твоей дочерью и невесткой кусок в горло не полезет.

У них всех было чувство юмора, сдобренное изрядной долей самоиронии, и Кенлар Бьоргстром не являлся исключением, хотя, как казалось Сэнни, это плохо стыковалось с его характером.

– Ты теперь и Сэнни боишься? – удивилась Джионна.

Он усмехнулся:

– Думаю, что сама шуорская Владычица демонов не могла бы смотреть более… выразительно.

Илинора не отпустила его, вынудив согласиться отобедать вместе. Сэнни с Джионной сели с одной стороны стола, а Илинора с Кенларом – напротив.

И тут с прогулки вернулись Джарн и Эйсмар с няней, огласив весь дом визгами. Кенлар дернул ртом, Джионна недовольно поморщилась. Ну и как теперь спокойно поговорить? Илинора наверняка на это рассчитывала – как на отвлекающий фактор. Сыновья носились по нижнему этажу с воплями, от которых содрогались стены.

– Пойду дам им чего-нибудь вкусненького и сладенького, – деланно засуетилась Илинора.

– Во-первых, от этого они только еще больше разойдутся. Во-вторых, от сладенького портятся зубы, – нравоучительно заметила Джионна.

– Ничего, у них потом новые вырастут. Еще больше, лучше и красивее прежних.

Джионна закрыла лицо руками, потом отняла, положила их на стол и поинтересовалась у Сэнни:

– Ты не пробовала своих детей воспитывать?

Сэнни притворно вздохнула:

– Боюсь, как и твоя мать, я в этом качестве совершенно несостоятельна и не имею представления о правильном воспитании.

– Очень плохо, – сказала Джионна.

– У тебя было тяжелое детство? – удивилась Сэнни.

– Ха-ха! Как смешно! – протянула Илинора и бросила на Сэнни очень многообещающий взгляд.

Джарн запустил в Джионну пирожком, который схватил прямо с подноса. Джионна поймала пирожок не глядя, пробормотала под нос: «надо же, сколько лет прошло, а двигательная память до сих пор сохранилась».

– При чем здесь двигательная память? – спросила Сэнни.

– При том, что их отец меня всю жизнь доставал и кидался в меня отнюдь не только пирожками. И старые навыки ловли не забылись. Это к вопросу о моем тяжелом детстве!

– О да, хорошо помню! Один раз мышь живую тебе на голову скинул! – Илинора улыбнулась, и довольно злорадно. – Я и не представляла, что ты можешь так пронзительно визжать.

– Гнусная ложь! – Джионна прожгла Илинору гневным взглядом. – У тебя, по-моему, возрастные проблемы с памятью! Это в тебя Юст мышь кинул. Отец имел неосторожность заткнуть уши – перестраховался. Напрасно – исторгнутый тобою ор был вполне выносим. А отец потом схлопотал от тебя за свое недостойное поведение…

Джионна улыбнулась так же злорадно, а Илинора рассмеялась.

«Что за чушь они тут несут!» – подумала Сэнни и поймала себя на идиотской мысли: «Было ли две мыши или все-таки одна, единая в двух лицах, то есть, мордах?» И Сэнни, уж конечно, не верила, что Илинора с Джионной настолько боятся мышей. Ну, разве что от неожиданности…

Сэнни вспомнила свою поездку с Юстом из Фар Фьоне в Лоретто. Он шагал по покрытому первой весенней травой полю, ведя под уздцы коня и довольно жмурясь на солнце. Внезапно присел, молниеносно выбросил руку, накрыв ладонью что-то маленькое и трепыхающееся, потом подошел к Сэнни с сжатым кулаком, поднес руку к ее лицу и немного ослабил хватку. Внутри что-то пронзительно пищало, а вниз свешивался тонюсенький хвостик. Юст коварно улыбнулся и, зажав в двух пальцах пойманную полевку, помахал прямо перед ее носом. Сэнни от неожиданности – исключительно от неожиданности – шарахнулась в сторону. Юст расхохотался, бережно посадил мышку к себе на рукав и погладил по короткой коричневатой шерстке.

– Ответь мне, пожалуйста, почему вы, женщины, так боитесь мышей?

Наверное, этот номер с мышью был у Юста коронным.

– Я не боюсь, – гордо возразила Сэнни. – А если не веришь – я ее сейчас возьму и засуну тебе в штаны!

– Нет! Это я сейчас засуну тебе ее за пазуху! – ухмыльнулся Юст, и Сэнни тут же трусливо отступила…

Джионна повертела в руках пойманный пирожок и положила к себе на тарелку.

– Сэнни, давай ты попробуешь избавить нас от общества своих детей хотя бы на пару часов – ради предстоящего серьезного разговора. Иначе мне придется проверить, не сохранилась ли у меня также мышечная память и на пинки с подзатыльниками, которые я отвешивала своему брату.

Угрозам Джионны Сэнни не слишком поверила, но извинилась, встала из-за стола и пошла просить слуг покормить сыновей и потом чем-нибудь занять. Когда она вернулась, Джионна с Илинорой вовсю вели перепалку, не имевшую никакого отношения к подслушанному разговору.

– Что ты, Джи! Только мягкое воздействие!

– А! – протянула Джионна. – Понимаю! Отец говорил, что ты душила его подушкой!

– Какая пошлость! Он выбалтывает тебе все наши маленькие невинные тайны!

– Меня она тоже подушкой душила, Джионна! – сказал Кенлар Бьоргстром.

– А тебя за что?

– Разве твоей матери нужен разумный повод? У нее просто было подходящее для этого настроение.

– Душила, душила, но не додушила – ни одного, ни второго, – с сожалением заметила Илинора, барабаня пальцами по столу.

Потом она обхватила Кенлара Бьоргстрома руками за шею и поцеловала в щеку. Снова не стесняясь.

Впрочем, с Хеймиром Илинора тоже никогда не стеснялась целоваться – и не в какую-то там щеку, а взасос, и при всех. И это в их-то возрасте! Инициатором обычно был Хеймир, считавший нормальным выставлять свои чувства напоказ, но и Илинора не видела в этом ничего зазорного и легко шла навстречу. Сэнни поначалу предпочитала в подобные моменты отворачиваться и радовалась про себя, что дальше пылких поцелуев и объятий дело на людях не докатывалось. Поначалу отворачивалась, но потом привыкла – настолько, что недавно заявилась к Джионне и Ингару в спальню в башне, где застала их полуодетыми.

Выносить на всеобщее обозрение всяческие выражения интимных эмоций считалось в Шуоре проявлением крайней несдержанности, да и по лиорентийским меркам едва ли было приемлемым. С другой стороны, в Лоретто процветали публичные дома и общественные термы, где зачастую устраивались настоящие оргии. Что уж там говорить о пристойности?

А Юст… Те немногие месяцы, что они прожили вместе, Юст старался вести себя с ней терпеливо, бережно и заботливо, не переступая границы того, что Сэнни считала дозволенным. Точнее, постепенно раздвигая эти границы. Хотя, очевидно, привык к более… раскованному поведению. Старался, да не всегда. Зря она подумала о Юсте. Почему, почему за почти четыре года она его не разлюбила? Это ненормально!

– У меня никогда не было ни с кем сколько-нибудь серьезных отношений! – говорила тем временем Илинора, отвечая на высказанные Джионной претензии, которые Сэнни благополучно прослушала.

– Сколько-нибудь серьезных отношений? – возмущенно переспросила Джионна.

– И, когда твой отец был в Лоретто, я ему не изменяла.

Изменяла, только когда он отсутствовал. И не так уж часто.

– Джи, я не ты. В конце концов, у него тоже были сторонние связи.

– Он тебе сам говорил?

– Да.

Кажется, Джионна слегка разочаровалась из-за такого ответа, но тут же нашла для Хеймира оправдания.

– Говорил – может быть. Чтобы не казаться полным дураком или чтобы ты не переживала из-за своих… сторонних связей.

– Я из-за них не переживаю. Нисколько! Джи, еще раз повторю – не всем же быть такими, как ты! Я люблю твоего отца, и мы с ним еще не окончательно надоели друг другу за столько-то лет совместной жизни. Чего еще надо? Нас наши отношения устраивают.

– Тебя устраивают.

– Если бы его не устраивали, он не стал бы терпеть.

– То есть, ему все-таки приходится терпеть!

Кенлар Бьоргстром спокойно слушал с несколько даже скучающим выражением на лице и не думал вмешиваться в их беседу.

– Джи, ну ты должна понимать! Даже в других условиях – ну не с Кенларом же! Да еще за спиной твоего отца! Намекни я Кенлару – он бы шарахнулся в ужасе и боялся бы подойти ко мне даже на десять шагов! Но, в конце концов, почему я не могу обнять его, если мне этого хочется, и обслюнявить его новый жилет? Твой муж проводил с Сэнни времени больше, чем с тобой, обнимал ее и, вдобавок, целовал – я сама видела. Тебе же не приходит в голову заподозрить тут что-нибудь не то и поревновать?

Джионна посмотрела на Сэнни странно, словно такая мысль, действительно, вдруг стукнула ей в голову.

– Зачем так топорно переводить разговор с неудобной темы? – спросила Сэнни у Илиноры.

Топорно или нет, а Джионна легко переключилась – и это несмотря на то, что об Ингаре они уже говорили.

– Почему он все-таки тебе нравится, мой муж?

– Да хотя бы потому, что он разобрался с моим братом, – ответила Сэнни, невольно передергиваясь при мысли об Эндериле. – Одного этого уже достаточно! Потом – с ним интересно. И он умный, честный и порядочный.

– Просто-таки ум, честь и совесть нашего времени, – саркастически протянула Илинора.

– Я же не говорю, что у него нет недостатков! И вдобавок ко всему у него огромная слепая зона.

– О! Отношения с моим братом и Кенларом – это же просто слепая зона!

Ну вот и что это? Можно подумать Джионна сама ей не говорила…

– Ты же вышла за него замуж! Ты с ним живешь столько лет! Ты его любишь. Неужели ты не считаешь своего мужа порядочным человеком?

– Ладно, – довольно резко сказала Джионна. – Лучше бы не спрашивала. Зачем я это все начала?

– Это не ты начала, – напомнила Сэнни. – А твоя мать.

Сэнни поймала на себе взгляд Илиноры, ясно обещавший: «Ну ты у меня еще за это ответишь!»

Вообще Илинора до сих пор умело избегала той темы для разговора, ради которой они, собственно, и собрались за обеденным столом. Это была такая игра с ее стороны, и она открыто забавлялась. А Джионна легко приняла правила этой игры. Может быть, это часть ее метода?

А для чего Сэнни понадобилось защищать Ингара? Потому что ей казалось, что они к нему несправедливы? Но понятно же из-за чего. Сколько лет он им жизнь ломал!

– Я… за то недолгое время, что прожила на этом свете, – начала Сэнни, – достаточно наобщалась с такими людьми, которых с Ингаром нельзя и близко в один ряд поставить. Он же в разы, разы лучше! И, кроме того, он реально великий, гениальный ученый. И военачальник, наверное, тоже.

– И ты ему, конечно, так и сказала. Призналась, как на духу – про то, что великий и гениальный, – возмутилась Илинора.

– А что в этом такого – если это так и есть?

– Он и без того себя умнее других считает! Потакать ему тут незачем, – отрезала Илинора. – Вредно для его здоровья!

– А вы представьте, когда умнее других себя считают совершеннейшие тупицы, требуя от остальных послушания и признания собственной правоты. Вы же Ингара все время критиковали и насмехались, и он это как-то сносил и привык не обижаться.

– Вместо того, чтобы хвалить и с придыханием восхищаться! – едко отметила Илинора.

Ну и куда в результате зашел их разговор? Какие тайны удалось раскрыть? Кенлар Бьоргстром сидит, попивает вино, слушает со спокойным, насмешливо-покровительственным интересом.

– Женщины, – вдохнул Кенлар, расслабленно откинувшись на спинку стула и вытянув ноги. – Вечно от вас сплошной базар!

– Тебя не устраивает наша компания? – спросила Илинора с ноткой угрозы.

– Ну что ты! – Кенлар Бьоргстром сразу пошел на попятную.

– Можешь потом завалиться в какой-нибудь матросский кабак – к настоящим мужикам.

– В кабак не хочу. У меня есть другие дела – не в кабаке.

– Пока обойдешься! К тому же ты еще не доел.

И тут Джионна сделала ход – она умела наносить внезапные удары в неожиданные места.

– Зачем ты женился на Асгерде? – спросила она.

Ее вопрос застал Кенлара Бьоргстрома врасплох. Нанизанный на двузубую вилку кусок мяса завис в воздухе. Так и не донеся его до рта, Кенлар положил вилку на край тарелки и красноречиво покосился на дверь.

– Джионна, отстань от него! – потребовала Илинора, как-то совсем вразрез с ее предыдущими репликами.

– Нет! – Джионна отрицательно покачала головой. – Я давно хотела узнать. Неудобно было спрашивать. Теперь тоже неудобно, но я решилась, раз уж у нас наметился разговор по душам.

Она подошла к двери и заперла ее изнутри на ключ, который вытащила и оставила себе.

И откуда у нее взялся ключ?

– Ты не выпустишь меня отсюда, пока я не отвечу? – спросил Кенлар, задумчиво глядя на нее.

Джионна, насколько разбиралась в ее тактике Сэнни, предлагала от нее откупиться. Предлагала тему для откровения на выбор, так сказать. И Кенлар, и Илинора это поняли.

«У моей сестры такой метод воспитания – предлагать альтернативу», – вспомнила Сэнни давние слова Юста. Теперь Джионна, видимо, сочла уместным повоспитывать подобным образом мать и свекра.

– Зачем тебе это? – Кенлар Бьоргстром пробовал сопротивляться. – Моя жизнь вообще не слишком занятная штука, а семейная – тем более.

– Я же знаю, Кенлар. Я не слепая и не полная дура.

Илинора вскинула брови, Кенлар случайно задел звякнувшую вилку.

– О, гляжу для вас это сюрприз, – иронично заметила Джионна. – Сюрприз, что я не слепая и не полная дура.

– Ты просто не давала никаких намеков, – медленно проговорил Кенлар, поглядев Джионне в глаза.

Он… все-таки боялся, или Сэнни показалось?

– А должна была? Я же сказала – мне было неудобно. Мне и сейчас неудобно. И мне не нравится, когда мне неудобно. Не нравится лезть к тебе с такими вопросами – это твоя жизнь.

– Если ты и так знаешь, тем более – зачем тебе это?

– Возможно, ты меня не так понял. Я не знаю, зачем ты женился на Асгерде.

Сэнни прокручивала в голове варианты, что всё это может значить. И зачем Джионна это затеяла. Очевидно, Илинора и Кенлар понимали, что Джионна имела в виду, а вот Сэнни – нет.

– Она мне предложила, и я согласился. Должен же я был на ком-то жениться!

– Зачем ты должен был на ком-то жениться?

Кенлар глубоко вздохнул.

– Для политической карьеры, например. Чтобы не вызывать подозрений и излишне любопытных взглядов. Лиоренция не настолько терпимая страна, знаешь ли. И очень лицемерная.

– В шестнадцать лет? Или сколько тебе было? Какие ты мог вызвать подозрения?

– Герра хотела, – сказал Кенлар, и Илинора на это тут же иронично фыркнула. Кенлар скосился на нее и добавил: – Настаивала. Потому что меня любила.

– Она… хотела, настаивала, любила. А ты?

– А я согласился. Думаешь, это я – сломал ей жизнь? Нет, это не так. Мы… нормально жили. Мы…

– Тебя ваши отношения устраивали, – язвительно заметила Джионна, повторяя недавние слова – свои и Илиноры. – И ты ей… изменял.

– Она знала, что так будет. И я себя не оправдываю, Джионна.

– Это очень благородно с твоей стороны!

Кенлар Бьоргстром… смутился. Глубоко вздохнул и уставился в свою полупустую тарелку. Сдержанный, но не бесстрастный, мучимый чувством вины.

У Сэнни щелкнуло несколько раз. Во-первых, она поняла про него и про то, что для Илиноры это вовсе не являлось секретом. Во-вторых, нужно было сделать наброс. Но пока еще рано.

– Герра бы от него не отстала, Джионна, – вмешалась Илинора. – Она не была наивной жертвой. Она сознавала, что выбирает.

– И все равно – Кенлар должен был отказаться, а она – отпустить его.

– Увы, Джионна. Всё очень непросто. Ты могла бы отказать Ингару, если бы хотела?

– Я не хотела.

– А могла хотеть?

Джионна посмотрела на мать задумчиво и качнула головой.

– Это мой случай, а не их.

Итак, Илинора готова была Кенлара Бьоргстрома выгораживать. В ущерб Асгерде, о которой Сэнни фактически ничего не знала.

– Я вполне способен ответить за себя сам, Или, – сказал Кенлар Бьоргстром.

– Конечно, – согласилась Илинора. – Но дело не только в ваших отношениях. Дело в ее болезни. Тогда всё начало меняться, пошло по нарастающей и неумолимо покатилось в пропасть. А мы упивались самообманом, не хотели видеть то, что должны были заметить много раньше. А и заметили бы – ничего бы не смогли поделать… Никто из нас.

– Откуда про тебя знает Ингар? – продолжила свой допрос Джионна.

– Это он тебе сказал?

– Нет, конечно. Ты что! Просто я достаточно хорошо его изучила.

– Я был один раз… неосторожен. – Кенлар Бьоргстром дернул ртом. – Он меня… застал с поличным. Это, естественно, только добавило теплоты в наши и без того душевные отношения.

Илинора положила свою ладонь поверх его руки, погладила, покарябав ногтями по двум массивным перстням на его пальцах.

Перстни, толстая цепочка на шее, расшитый жилет, рубашка с кружевами – в принципе, ничего особенного. Так одевались многие нобили – на грани дозволенного законами о роскоши.

– Я обычно соблюдал предельную внимательность. Лоретто – неоднозначный город. С одной стороны – распутный, с другой – лицемерно требующий пристойности и моральности, особенно от своих «слуг» – государственных чиновников, и уж тем более от членов Совета Двенадцати. Мои… наклонности мне бы не простили. Среди сенаторов всегда хватало желающих избавиться от меня, занять мое место, когда я был в Совете. Неблагопристойное поведение – достаточная причина для конца политической карьеры, если не хуже. Давать в руки своих недоброжелателей такой козырь… Но я, надо сказать, удачно прикрывался многочисленными и не особо камуфлируемыми связями с женщинами. – Кенлар скривил рот. – С куртизанками. Так что меня сложно было заподозрить в чем-то таком.

Он взял бокал, не торопясь, отпил вино и продолжил:

– В то время меня накрыло – во второй раз в жизни.

Илинора и Джионна снова поняли, о чем он. Сэнни, разумеется, нет. Но спрашивать об этом сейчас было совершенно не к месту и не ко времени.

– Ну вот – я ослабил контроль, и Ингар меня застукал. Хорошо хоть он, а не кто-нибудь еще. Меня это сразу же отрезвило и вернуло к прежней осторожности.

– А какое Ингару дело до этого? – рискнула спросить Сэнни. – Соблюдение норм общественной морали настолько важно него?

– Больно умная, да? – Илинора смерила Сэнни оценивающим взглядом. – Общественная мораль здесь – дело десятое. Это просто… мужская брезгливость.

– Будь я посторонним человеком, думаю, ему было бы наплевать. – Кенлар Бьоргстром ради разнообразия дернул плечом, а не ртом. – Но я его отец. Кому захочется иметь подобного отца? Вдобавок, у меня ощущение, что где-то в глубине себя он боится, что такой же…

– Да, – сказала Джионна. – Он тот еще идиот!

И вправду – трудно не согласиться. Что же у Ингара в голове намешано?

А Джионна – Джионна понимает намного больше, чем показывает.

– В этом разница между ним и Юстом, – добавил Кенлар. – У Юста был гораздо более веский повод… пугаться.

Это… признание? Кенлар Бьоргстром любит Юста? Не по-отечески. Замечательный поворот! А Илинора восприняла спокойно, будто ничего нового для себя не услышала. То есть, она и это знала.

Впрочем, лучше бы Сэнни дивилась себе – насколько невозмутимой осталась она сама. Она даже не понимала, какие чувства ей следует испытывать!

А Джионна была… в смятении.

– Ты что, обсуждал это с Юстом, Кенлар?

– Да, и давно, – ответил тот. – Мы прояснили ситуацию. Я не хотел, чтобы между нами были недоговоренности в этом моменте. Я ему благодарен.

– И что он тебе сказал?

– Что для него это ничего не меняет. И что он не хочет причинять мне неудобства своим существованием. Отнял у меня полагавшиеся мне слова.

– «Вам всем без меня было бы лучше», – Илинора отвернулась, и Сэнни была уверена – чтобы скрыть навернувшиеся слезы.

Джионна не удержалась и пробормотала:

– Терпеть это не могу – комплекс вины в совокупности с показушным самобичеванием! Но с Юстом, значит, ты обсуждал, а со мной не счел нужным?

Кенлар вздохнул:

– Эти… мои чувства для меня самого стали неожиданностью, поверь. Мы были в Абре. Юст всё понял и сам предпочел поговорить на эту тему.

– И ты знала, мама.

Это был не вопрос, лишь констатация факта.

– Ну, знала. – Илинора побарабанила по столу пальцами. – А что я могла сделать, Джионна?

– Твоя мать хотела меня убить, – сказал Кенлар.

– А отец?

– Его самого чуть удар не хватил. «Ты что, ничего получше придумать не мог? – вопил он и воздевал руки. – Да ты с ума сошел! Ты хочешь свести меня в могилу!»

Но им ведь и в голову не пришло с Кенларом Бьоргстромом навсегда порвать! Или пришло?

– Потом мы поразмыслили и здраво рассудили, что это гораздо лучше, чем если бы я испытывал подобные чувства к тебе, Джионна, – добавил Кенлар.

– Потому что тогда тебе бы грозила взаимность? – спросила Джионна.

Кенлар протянул через стол руки и положил свои пальцы поверх пальцев Джионны. Она их не выдернула.

– Я очень боюсь твоего мужа. – Он иронично усмехнулся. – А твоя мать наверняка изошлась бы от зависти и ревности к тебе.

Сэнни окончательно запуталась. Всё это было выше ее понимания. Ведь нельзя же было вопрос Джионны тоже счесть завуалированным признанием? И потом – какие именно чувства Кенлар Бьоргстром испытывает к Джионне? То есть, понятно, что любит. И не похоже, что совсем уж по-отечески. А что вообще значит – по-отечески?

Сэнни, наконец, решилась на наброс, прикинув, что разговор снова может свернуть не туда и более подходящего момента не будет.

– Что вас связывает с Понтификом и Великим инквизитором? Тогда, у бокового входа, вы ведь говорили о нем – когда упоминали восстановление отношений? До приемлемого уровня?

Кенлар Бьоргстром уставился на нее глаза в глаза. Его зрачки расширились. Радужка оставалось такой же светлой, почти прозрачной, но едва заметной.

– Когда-то… мы с ним очень крепко поссорились, – сказал он с расстановкой. – И с тех пор… едва перевариваем друг друга.

Еще один наброс, надо только суметь выговорить.

– Ходят слухи, что у него… такие же наклонности, как у вас.

Кенлар усмехнулся и передразнил ее:

– Это, очевидно, не так. Если бы ходили подобные слухи, их давно бы проверили и отправили под суд – либо того, кто слухи распускает, либо дорогого Арунидиса – несмотря на всю его власть. Члену Совета Двенадцати недозволительно иметь такие пристрастия. А Понтифику и Великому Инквизитору, главе Церкви – организации, которая считает себя вправе устанавливать моральные стандарты для всего лиорентийского общества – опасно для самой жизни. Так что слухов никаких не ходит.

– А маски? В Лоретто носить маски – отнюдь не редкость. И очень удобно, сохраняет анонимность. Никто доподлинно не узнает.

– Если никто доподлинно не знает, если нет доказательств, тогда это называется клевета. И клеветника пригласят на Святой остров и подвесят за ребра в пыточной.

– Но вы ведь знаете про него? Доподлинно? – Еще один намек.

– Да. – Он нахмурился, откинулся на спинку стула, но продолжал смотреть ей в глаза. – Мне пришлось использовать это четыре года назад. Еще раз в таком виде не прокатит.

Илинора бросила на Кенлара Бьоргстрома шокированный взгляд.

– Ты играл с огнем!

– А ты думала, я всемогущий, Или?

– Обещай, что больше не станешь так делать!

– Ты считаешь, что вооруженный переворот лучше?

– Я считаю, что он все равно отвертится. А ты – нет.

– Это зависит от того, как поставить вопрос.

Оба замолчали, но Илинора смотрела на него со смесью страха, негодования и, по-прежнему, шокированно. Конечно же, страха за него.

– Откуда вы доподлинно знаете про Арунидиса? – спросила Сэнни.

– А ты сама как думаешь – откуда я могу об этом знать? – выцедил Кенлар Бьоргстром сквозь зубы.

«Оттуда, что вы с ним были любовниками», – подумала Сэнни, и это был напрашивавшийся ответ, но вслух произнести такое она не могла.

Илинора схватилась руками за голову.

– Вот я дура! Дура! Как ты мог?

– Это было давно, Или! Еще до того, как он стал Понтификом – неожиданно для многих, включая меня. До того дела! Он был другим! Он хотел другого!

– Он же мог тебя потопить, Кенлар! Много раз!

– По-твоему, он мне этим не угрожал? И я подстраховался – ты же знаешь. Он рациональный человек и для своей должности – вовсе не худший вариант. Он умен, дальновиден и действует в интересах государства, как он их понимает, и только после этого – в своих собственных. Парочка тех, которые не прочь занять его место, до него не дотягивают по всем статьям и еще более мерзкие. И мы договорились, еще десять лет назад. По более сложной схеме. Заключили сделку. Не думаю, что мог его настолько привлечь, что он до сих пор…

– Мог, Кенлар! – оборвала его Илинора. – Еще как мог! Не знаю, конечно, что они все в тебе находят, но липнут, как мухи на мед! И мстить он тебе мог! Ты сам прекрасно понимаешь!

– Десять лет назад? – переспросила Джионна, резко побледнев. – Когда Юста забрали в Инквизицию?

– За что? – спросила Сэнни.

Юст рассказывал ей – о факте, не о подробностях. Глядя на его застывшее, ничего не выражающее лицо, о подробностях Сэнни не считала себя вправе

– Ни за что, конечно, – ответил Кенлар. – Формально – за недозволенное пересечение Барьера. В действительности… Арунидис под меня копал. Я говорил уже, что был тогда не в себе и у меня хватило… дерзости – назовем это так – выступить в Сенате, и предложить принять закон, несколько ограничивавший власть Инквизиции. Ну и получил. Мне живо указали мое место. Арунидис счел, что Юст – то, за что меня можно дергать. В общем-то, не ошибся. Он решил тряхнуть Юста и вытрясти из него всё подряд. И добился своего. Я… приполз к нему на коленях – по сути, так. Он делал вид, что ни при чем и ни о чем таком понятия не имеет. Так что это из-за меня. – Кенлар посмотрел на Илинору и Джионну. – Это все из-за меня.

Он замолчал и все, как по команде, потянулись к бокалам.

– А у Понтифика и Великого инквизитора может быть к Юсту… что-то личное? – выдавила Джионна, некрасиво перекосившись.

– Они незнакомы. Пока, – сказал Кенлар и добавил: – Лучше бы не было.

– Почему ты думаешь, что Арунидис не захочет нанять убийц, чтобы от тебя по-тихому избавиться? – спросила Джионна. – Ты крайне нежелательный для него свидетель. Какую ценность ты для него представляешь и что ты имел в виду, когда говорил, что подстраховался на такой случай?

– Слишком много вопросов, Джионна.

– Они по одной теме. Полагаю, тебе не так сложно будет на них ответить.

Кенлар Бьоргстром устало вздохнул, провел пальцами по подбородку, снова покосился на дверь.

– Я написал несколько, скажем так, признательных писем. У Арунидиса есть враги – в том числе в его собственном ведомстве – мечтающие унаследовать его пост. И достаточно смелые, чтобы не испугаться возможных последствий, если дело обернется неудачей. Его Святейшество в курсе – того, что письма существуют и хранятся в нескольких надежных местах. И, при несоблюдении… ряда условий, отправятся по неудобным ему адресам. Конечно, я не могу считать это полноценной гарантией. Но между нами пока еще действует соглашение, и Арунидис справедливо считает, что мне нет резона лезть на рожон. Пока.

Кенлар допил вино, поднял на Джионну взгляд – спокойный, не бегающий, и даже слегка ироничный.

– Я могу идти? Я наоткровенничался с вами на год вперед. Пусть дальше Илинора без меня продолжит. У меня, и правда, назначена встреча со знакомыми сенаторами.

«Не так-то уж много он и рассказал», – подумала Сэнни.

– Отпусти его, Джионна, – попросила Илинора.

– Да, конечно, – мягко сказала Джионна.

«Мягко» она тоже умела, когда хотела. Могла ли она Кенлара Бьоргстрома… дожать? У Сэнни не было однозначного ответа, но в любом случае Джионна не стала пробовать, так как не считала себя вправе так поступать.

– Это не мой… личный выбор, – сказал Кенлар. – Мне гораздо удобнее было бы… не отличаться от большинства. Меньше проблем.

– Я понимаю. Мне неловко. Такое ощущение, что я тебя пытаю.

– Нет. Прости – я должен был объясниться гораздо раньше.

Джионна встала, обошла стол и обняла его. Он поцеловал ее и уткнулся ей в волосы.

– Не вздумай вытирать сопли и слюни о мою дочь, Кенлар, – ревниво заметила Илинора. – И вшей тоже не ищи!

Кенлар в ответ шумно втянул ноздрями воздух и нарочно провел носом по волосам Джионны, а затем все же отстранился.

Сэнни исподволь рассматривала его. Не было ведь в его внешности ничего, что могло бы вызвать подозрения… подобного плана. Наоборот – он, пожалуй, отличался такой… чисто мужской привлекательностью. Высокий, широкоплечий, и в целом – безупречно сложенный, с крупными и резковатыми чертами лица. Хладнокровный, расчетливый и решительный. И женщинам он наверняка нравился – в молодости, да даже и сейчас.

Джионна отперла дверь. Кенлар поглядел на Илинору и сказал:

– Все, что сочтешь нужным, Или.

– Иди уже! – велела она.

Едва он ушел, Илинора взялась за Сэнни:

– Откуда ты догадалась про Арунидиса?

– Попала пальцем не в небо, – сказала Сэнни и тут же дала развернутые, но аккуратные пояснения, поскольку играть на не слишком большом терпении Илиноры было неконструктивно. – Кенлар Бьоргстром проявлял к Понтифику слишком уж сильное… неравнодушие. То есть, неприязнь. Подобная несдержанность, как мне представляется, не в его характере. Я подумала, что этому должна быть причина, выходящая за пределы простых политических разногласий. Что-то личное. Мне кажется, такие рассуждения вполне логичны.

– Логичны, – согласилась Илинора, однако голос ее сочился сарказмом.

Логику она не слишком жаловала. С ее точки зрения, логичные рассуждения были слишком ограничены, плоски и тривиальны. Она предпочитала быть непредсказуемой и иррациональной.

– А стихи? – Джионна повернулась к Сэнни. – Как их там?

Сэнни послушно повторила:

– Час подлинной расплаты вам уже назначен. Мир повернулся в сторону конца. И полетит он, набирая скорость и приближаясь к точке невозврата…

– Надеюсь, не ты их сочинила? – спросила Джионна мать.

– Упаси, Пророк! – Илинора замахала руками, несколько демонстративно. – Просто вдруг вспомнилось. Это всё дерево.

– Какое дерево?

Илинора пожала плечами и пожевала губами.

– Ясень, если мне не изменяет память. Но ты сама намекала, что, ввиду возраста, мне на память не стоит полагаться. Так что, может, и не ясень, а баобаб, например.

– Перестань издеваться! – потребовала Джионна, горя возмущением.

И Сэнни вполне её чувства разделяла. Илинора умела бесить других, и это доставляло ей удовольствие.

– Ладно, ладно! – смилостивилась Илинора. – Это слова из вернигской саги, в лиорентийском переводе. Там еще было, если мне… правильно помнится… – Она, конечно же, снабдила последние слова язвительной улыбкой. – «Следует мужу в меру быть умным, не мудрствуя много. Лучше живется тем людям, чьи знанья не слишком обширны. Жёнам же знать ничего не положено вовсе».

– Мама! – воззвала Джионна.

– Что не так?

– При чем здесь дерево?

– Эти слова, упомянутые мною, вложены в уста священного вернигского Древа. То есть, не совсем в уста. Оно… по-другому изъясняется. – Илинора резко помрачнела.

– Что значит ваше – расплатились – не расплатились? Сполна или нет?

– Это значит, что нам еще есть, что терять. В том числе и Кенлару. Кого терять. Джионна, как ты думаешь, что я испытывала, когда ты умирала рядом со мной, а я ничего не могла сделать?

С лица Джионны вмиг схлынула краска, и она почти прошептала:

– Знаешь ли, ты тоже рядом со мной умирала, а я ничего не могла сделать… Так что мы квиты.

– Неважно, – сказала Илинора.

Сэнни обхватила руками голову, взъерошила волосы, совершенно растрепав прическу, спросила, стараясь, чтобы голос звучал спокойно и вежливо, а не требовательно:

– Вы можете мне хоть что-нибудь нормально объяснить?

Илинора переглянулась с Джионной, посмотрела на Сэнни и все-таки ответила:

– После родов. Третьих. Я пролежала три дня. В горячке. Одной ногой в могиле. Это была наша с Хемом ужасная ошибка. Неважно.

Да, конечно, вообще все «неважно». «Наша с Хемом ужасная ошибка». Ошибка. Не случайность. Зато понятно, почему Джионна решила заняться медициной. И понятно, что Илинора чувствовала перед ней вину, и сейчас предпочла взять на себя инициативу в дальнейших откровениях.

– Я до сих пор помню те дни, – тихо сказала Джионна. – Они намертво мне в память впечатались.

– Этот осел, Ингар, уже тогда к Джионне неровно дышал. – Илинора хмыкнула. – Я только очнулась, глаза открыла – а они стоят у моей кровати, Ингар ее обнимает, прижимает к своей груди. А ведь тебе, Джи, десять лет всего было!

– Он меня просто утешал и поддерживал, – возразила Джионна.

– Вытирал слезы, гладил по голове, убеждал, что всё будет хорошо… И что никому не позволит тебя обидеть.

Сэнни отловила взгляд Илиноры – настолько глубокий, что до дна и не донырнешь.

– Рожать третьего ребенка в твоей ситуации было смертельно опасно, – выговорила Сэнни. – Ты сказала – ошибка, твоя и Хеймира. То есть, вы знали о риске?

Что-то здесь все-таки не стыковалось. Илинора, конечно, не образец разумности и здравомыслия, но она вовсе не безответственная. Она не могла не думать о дочери и сыне, которые у нее уже были. И Хеймир, конечно, тоже.

– Неважно, Сэнни, – с нажимом повторила Илинора, но потом, вздохнув, добавила: – Нет, не знали. Мы повели себя слишком самонадеянно. Когда я рожала Юста, у меня не было никаких проблем, и мы решили… решили, что и в следующий раз все пройдет на ура. Кенлар с Геррой, когда узнали, жутко ругались. Герра говорила, что надо избавиться от ребенка, пока не поздно, но я, естественно, не послушалась.

Илинора недоговаривала. Полностью картинка по-прежнему не складывалась.

– Чья это была идея? – спросила Джионна, явно не просто так.

– Моя, – тут же сказала Илинора.

– Неправда, – заявила Джионна без колебаний, словно ожидала такого ответа. – Это была отцовская идея, это он тебя убедил. Будь иначе, ты не стала бы его винить в случившемся. Не порвала бы с ним. А он не чувствовал бы себя столь безумно виноватым.

– Какая разница, Джионна? Я же взрослый человек и сама в состоянии принимать решения. Это решение было моим ровно в той же степени, как и его. И ответственность лежала на нас обоих. Сваливать все на Хема было неправильно.

– Дело не в этом, – сказала Сэнни. – Дело в том, что для тебя средством была ты. И для Хеймира – тоже ты, а не он сам.

– Слишком ты… мозговитая. – Илинора бросила на Сэнни оценивающий и привычно насмешливый взгляд. – Справедливости ради, Хем не мог сделать средством себя, и наши отношения несколько сложнее – мы никогда себя не считали… независимыми друг от друга. И я никогда не обманывалась насчет его достоинств и недостатков. Он – такой, какой есть. «Винила» и «не могла простить» – не совсем верные выражения. Просто он стал для меня… чужим, я не чувствовала к нему того, что раньше. И эта отчужденность между нами прошла нескоро. Хорошо, что прошла. Хем всегда знал, что хочет. Он очень старался вернуть былое, долго и терпеливо, долбил в уязвимые места… И Ингару присоветовал потом ту же тактику. Они оба навязчивы и прилипчивы. С этим трудно бороться.

Джионна бросила на мать задумчивый взгляд. Итак, Илинора, как ранее Джионна, решила пооткровенничать на тему несовершенства супружеских отношений. По-видимому, с той же целью – из-за Юста. Сэнни не стала вестись.

– Вы с Хеймиром знаете, почему Юст и Альгис – маги, а Джионна с Ингаром – нет? – спросила она.

Она не надеялась на сколь-нибудь подробный ответ. Но случилось почти чудо. Илинора некоторое время размышляла, переводя взгляд с нее на Джионну, и выдала:

– Ладно. Я обещаю, что расскажу вам, но позже – когда Хем вернется. Не считаю себя вправе рассказывать без него. И, предупреждаю, я знаю далеко не все.

– Правильно ли я понимаю, – уточнила Джионна, – что ты хочешь договориться с ним о том, что именно рассказывать, а что нет, или какую версию рассказывать, чтобы не попасться на противоречиях?

– Джионна, это касается нас обоих, и я хочу, чтобы он разделил со мной… последствия.

Скелет, вот-вот готовый вывалиться из шкафа. Наверное, стоило смолчать, но Сэнни не удержалась:

– Если бы Хеймир был здесь, он бы… убедил тебя этого не делать?

Как раньше убедил, что неплохо бы завести третьего ребенка.

– Неважно, – снова сказала Илинора. – Я обещала – значит, расскажу. Ему не понравится, это да. За его спиной не буду – так неправильно.

ГЛАВА 2 Гостьи. Разговоры после обеда

Лоретто

Сэнни

После обеда Джионна собралась к очередной пациентке, попросив Илинору перед уходом:

– Раз уж у нас сегодня день откровений, расскажи про Абру. Я подумала, что лучше без меня.

Илинора обняла Джионну, погладила по щеке.

– Хорошо.

Ну и, действительно, рассказала. И нет, с Джионной произошло не то же, что с Илинорой. Все было хуже.

Илинора не давилась словами и слезами, голос ее звучал ровно, но давалось ей это непросто. Взгляд блуждал где-то там, в прошлом.

– Я смотрела, как она страдает, как захлебывается кровью. Слушала ее прерывистое дыхание, держала за руку и повторяла: «Потерпи! Скоро все пройдет». Юст спас ее. То, что он совершил, – чудо.

Неужели Илинора выговаривалась перед Сэнни для того, чтобы подчеркнуть, какой Юст замечательный?

И еще Илинора добавила, к предыдущей теме:

– Не разочаровывайся в Хеме. У него, представь себе, есть недостатки. И некоторые из них – довольно серьезные. Он ужасный манипулятор.

– Ты это к тому, что Юст не такой?

– Юст не навязывает себя другим, не решает за других. Его недостатки лежат… в иной плоскости. Он во многом похож на меня. С ним нужно просто всё обговорить и прояснить. Это дурацкое плавание вам помешало. Он не стал бы таскаться по борделям, будь ты под боком.

Сэнни открыла рот, потом закрыла, не найдясь сразу, что ответить, и стараясь правильно сформулировать мысль.

– Мне кажется, ты выдаешь желаемое за действительное, – наконец выговорила она. – Ты думаешь, что, если я скажу: «не хочу», а он будет хотеть, мое нежелание его остановит?

– Если ты про бордели – то да. Если ты про близость… Дело в том, что ты хочешь, Сэнни, даже если вслух заявишь обратное. И Юст это поймет. Ты же не из тех, кто тешит себя иллюзиями и самообманом, так что тебе не сложно ведь себе в этом признаться. У тебя было время его разлюбить. Раз этого не случилось – принимай ситуацию, как есть, и думай, как поступить. Однако в чем-то ты права – Юст воспринимает личные границы по-другому. Ты можешь договориться, чтобы он принимал во внимание, в первую очередь, те желания, которые ты выскажешь вслух. В принципе, это, скорее, полезно.

В конце концов, Илинора ушла – как она сказала, «присмотреть за Кенларом», оставив Сэнни в изрядном раздрае и возмущении.

Сэнни, подумав, захватила принадлежности для рисования, сыновей и отправилась на улицу. Она хотела привести себя в нормальное состояние.

Был теплый летний вечер. Жара уже спала, по светлой воде лениво скользили лодки. Балконы домов, выходивших на Аптечный канал, были увиты цветами, вдоль узкой набережной росли липы и олеандры. В небе висели облака, подкрашенные в розовый цвет заходящим солнцем.

Горы Сэнни любила больше. Однако к морю тоже привыкла, и Лоретто ей нравился.

Нельзя сказать, что здесь был особо спокойный уголок – лодки сновали по каналу туда и сюда, но на набережной, огороженной парапетом, прохожие встречались лишь изредка.

Сэнни казалось, что в воздухе разлито ожидание.

Она уселась на парапете у мостика, достала альбом для набросков. Нечего, конечно, было и думать целиком погрузиться в рисование – приходилось приглядывать за сыновьями, которые носились рядом, оглашая окрестности визгами и смехом. Так просто – посидеть, поводить карандашом по бумаге, пытаясь что-то изобразить… Даже в таком виде рисование приводило ее во внутренне равновесие.

Она рисовала, высунув, по привычке, кончик языка, не забывая бросать взгляды на играющих сыновей, но больше ориентируясь на издаваемые ими звуки. Впрочем, они на какое-то время даже угомонились и делали вид, что тоже рисуют.

Эгерт набросился на Сэнни сзади с громким устрашающим воплем, а она так была занята, переключая все внимание с рисунка на детей, что не заметила и с перепугу чуть не рухнула с парапета в канал. Хотела треснуть его даже – только ничего подходящего под руку не подвернулось.

Сыновья смеялись, Эг дико ржал в восторге от своей выходки.

– Вы вернулись! – наконец-то сообразила Сэнни, обнимая его. – Мы ждали вас не раньше, чем через несколько дней.

– Мамы дома, конечно, нет? – спросил Эгерт, будто бы невзначай, всем своим видом выражая, что ответ его не особо интересует.

– Она недавно ушла. Надо будет послать кого-нибудь из слуг. Она сразу придет, узнав, что вы приплыли.

– Для тебя есть сюрприз! – Эг заговорщицки подмигнул. – Но сначала надо сделать одно дело.

Он указал на двух стоявших на мосту незнакомцев.

– Не знаешь, кто такие?

Сэнни пригляделась.

– Мне кажется, я их видела уже. Вроде, проходили по набережной.

Если бы она не отвлекалась постоянно на сыновей, смогла бы сказать точнее.

– Ладно, будем считать, что шпионы, – заявил Эгерт. – В таком вопросе лучше перестраховаться.

Скорее всего, он прав. За их домом постоянно кто-то наблюдал, изображая либо заблудившихся в закоулках приезжих, либо случайных прохожих. А иногда и просто открыто следили, никого не изображая.

Эгерт, весело насвистывая, пошел вдоль канала, повернул на мост, внезапно подскочил к двум незнакомцам и столкнул их в воду. Легко и быстро. Вряд ли они ожидали такого подвоха от шестнадцатилетнего парня, пусть и здорового.

– Эй, как водичка? – крикнул он. – Не очень воняет?

Потом Эг, вложив два пальца в рот, громко длинно свистнул. Сбоку, с Лебяжьего канала, на набережную выбрался Хеймир и две женщины – в плащах, несмотря на летнюю погоду, и накинутых на голову капюшонах. Про этот, что ли, «сюрприз» упоминал Эг? И почему сюрприз именно для Сэнни?

Хеймир широко улыбался – от уха до уха. Сэнни очень обрадовалась и поняла, что у нее совсем не получилось в нем разочароваться.

Он подхватил на руки Джарна и Эйсмара, расцеловал, аккуратно поставил обратно, и Сэнни буквально повисла на его шее. Отчетливо осознала, как сильно соскучилась по нему и как ей его недоставало. И пусть он ужасный манипулятор!

– У нас для тебя сюрприз, – шепнул он ей на ухо.

– У нас для тебя тоже сюрприз, – шепнула в ответ Сэнни.

Он отстранился, посмотрел на нее и вздохнул так, словно понял, о чем речь.

– Пойдемте в дом, – позвал он. – Пока нас никто не видит.

Женщины в капюшонах очень внимательно рассматривали Сэнни.

– Вы хорошо рисуете, – сказала одна из них, пониже ростом. – У вас, несомненно, есть талант.

Произношение и интонация – не свойственные жителям Лоретто и вообще у коренным лиорентийцам. Акцент не сильный, но заметный, и не шуорский, что было хотя бы логично предположить, поскольку Хеймир ездил к Белзейским горам. А какой еще? Ронийский? Только вот… Сэнни неловко потерла нос. Не показалось, нет…

– Это так, лишь наброски, – пояснила она. – Я всё равно не могла нормально сосредоточиться на рисовании из-за сыновей.

– Давайте все-таки не будем болтать здесь, – настойчиво повторил Хеймир. – Пойдемте в дом! Эг, захвати, пожалуйста, гитару!

Сэнни стукнула в дверь молоточком. Они стояли, дожидаясь пока откроют. Хеймир расспрашивал мальчиков, чем те занимались. Эйсмар гордо заявил, что выучил все ронийские буквы и может написать целые слова.

– Ух ты! – восторженно присвистнул Хеймир. – Быстро же ты управился! Ты мне обязательно покажешь!

Потом они вошли в прихожую. Отовсюду сбежались радостные слуги. Действительно, радостные – вся домашняя прислуга Хеймира любила. Он был идеальным хозяином, неизменно вежливым и приветливым, и не строгим. Интересовался их жизнью и заботами, да еще и хорошо платил – больше, чем было принято. Но, в отличие от Илиноры, дистанцию он четко соблюдал.

Гостьи, ненадолго замешкавшись, сняли плащи, под которым оказались лиорентийские платья. Да не абы какие, а по самой настоящей последней моде. Когда только они ими обзавестись успели? Или все-таки Хеймир не привез их из Виттерлага, а встретил в Лоретто?

Они прошли в гостиную. Одна из незнакомок, явно не чувствовавшая смущения, оглядывалась вокруг с интересом и одобрением. Особое ее внимание привлекли картины, лепнина на потолке и люстры из талского стекла – недавнее приобретение, на которое Илинора ухнула нехилую сумму.

– О! Какой потолок, какие люстры! – восклицала гостья. – Какие чудесные фигурные подсвечники!

Затем она принялась разглядывать статуэтки на мраморной каминной полке, часы и рельефные картины.

– Это текстурная паста, – пояснила Сэнни. – Ее нужно наносить особыми мазками. Новая лиорентийская мода.

Темноволосая, темноглазая, с пухлыми губами – наверное, так должны выглядеть ронийцы. Несмотря на издаваемые то и дело восторженные восклицания, она себя хорошо контролировала и была далека от впадения в экзальтацию. Возраст… Сэнни бы не решилась оценить. Ну, ей было не двадцать лет, и не тридцать. Сэнни бы сказала, что незнакомка была ровесницей Илиноры, если предположить, что, как и Илинора, выглядит лет так на пятнадцать моложе, чем в действительности. Довольно сложно сформулированное сравнение.

Хеймир при всех этих комплиментах воздевал к потолку глаза, чмокал губами и иронично хмыкал. И не потому, что ему не нравились интерьеры его дома.

И вот с чего Сэнни все четыре года знакомства считала, что Илинора им помыкает? Потому, что Хеймир сам выставлял дело таким боком? С обожанием заглядывал ей в глаза, старался угодить и так показательно боялся прогневать. Что он Илинору очень любил, Сэнни не сомневалась – но, тем не менее, уговорив ее на третьего ребенка, поставил под угрозу ее жизнь, не свою. Да и что касается Кенлара Бьоргстрома – это Хеймир пользовался его положением и связями, а не наоборот.

Вторая незнакомка встала спиной к центральному окну, и ее лицо оказалось в тени. И она разглядывала Сэнни, довольно долго, в то время как Сэнни ее лица не видела. Но… она пахла, как кровная шуорка, и это Сэнни могла утверждать с абсолютной уверенностью.

Сэнни терпела. Не то чтобы терпение было в числе ее добродетелей, но в Тэ-Рэн Гоне пришлось научиться.

– Что вам пока предложить? – спросил Хеймир. – Чай, кофе или вино?

Обе гостьи попросили чай. Эгерт красноречиво поморщился, сказал, что сам пойдет на кухню и возьмет себе нормальной еды. Сэнни решила, что это больше предлог, чтобы отправиться искать Джионну – Эг соскучился, хоть и делал вид, что взрослый и самостоятельный.

Хеймир позвал слуг и попросил принести чай «и чего-нибудь еще», а затем, многозначительно улыбнувшись Сэнни и двум гостьям, сказал:

– Я, с вашего позволения, оставлю вас наедине. Вам наверняка будет, о чем поговорить. Мой внук пошел искать мать, а я пойду искать жену. Ты не знаешь, где она может быть, Сэнни?

– Она, в свою очередь, вроде бы, пошла искать Кенлара Бьоргстрома. После того, как мы вместе пообедали.

Хеймир удивленно вскинул брови. А Сэнни думала – сказать или нет. Уж очень ей хотелось посмотреть на его реакцию. Но… Но то, о чем она собиралась сказать, – личное дело Кенлара. Она не имеет права касаться этой темы и как-то намекать. Но ей хотелось…

«Это неэтично, Сэнни, – заявила бы Илинора. – Нельзя поступать неэтично. Тем более когда тебя к этому не вынуждают обстоятельства. Тем более исключительно ради собственного любопытства».

– Ты мне что-то хотела еще сообщить? – спросил Хеймир, разумеется, заподозривший Сэнни в некоем умысле: он был очень чуткий.

Сэнни покачала головой.

– Разве только то, что тебе следует поговорить с ними обоими. Джионна за обедом их немного потрясла и кое-что вытрясла.

Сэнни решила, что нашла приемлемый выход. Она не выдала ничего такого. Но вот, очевидно, сама сейчас потрясла Хеймира. Он смотрел на нее ошарашенно и еще так, будто впервые в жизни ее увидел. Потом, прокрутив в голове неведомые Сэнни мысли, он изобразил на лице нечто невнятное и пробормотал:

– Как же можно было быть таким идиотом!

– Ты про кого – про себя? – уточнила Сэнни.

Ну вот, она опять не удержалась и решила поумничать.

– Про всех троих, – ответил он, глядя ей в глаза. – Ты это подразумевала под словом «сюрприз»?

– Более или менее.

Может, ей не стоило предупреждать его заранее? Как говорится – кто предупрежден, тот вооружен.

– Я все-таки оставлю вас одних на некоторое время. Не сомневаюсь, вы найдете, что обсудить, – повторил Хеймир с некоторой зловредностью и, так и не представив друг другу Сэнни и двух гостий, ушел искать Илинору с Кенларом.

– Ваш свекор… не такой, каким кажется, не правда ли? – произнесла незнакомка у окна.

– Отчего же, – подумав, возразила Сэнни. – Вполне такой. Но не только такой. Он гораздо… многогранней. Или, лучше сказать, многослойней.

Вторая незнакомка хихикнула:

– Какая рассудительная девочка!

Сыновья, по обыкновению, висли у Сэнни на руках и требовали играть, с любопытством поглядывали на гостий.

– В Лиоренции все маленькие дети такие… шаловливые?

– Скорее всего, нет, – сказала Сэнни. – Я просто никудышная воспитательница.

Джарн и Эйсмар залились смехом, а темноглазая гостья снова захихикала. Она явно чувствовала себя гораздо более раскованно, чем вторая. И чем Сэнни.

Слуги принесли чай с медовым печеньем, шоколад, свежую клубнику и черешню, и кучу всего еще.

За окнами быстро темнело. Сэнни сама зажгла лампы и свечи в люстре. И, разглядев, наконец, вторую гостью, опустилась на первый подвернувшийся стул, не в силах унять дрожь в ногах.

У незнакомки были фиолетовые глаза и темные волосы, но Сэнни отчего-то сразу подумала, что волосы крашеные. Не отчего-то – а из-за несостыковки с описаниями Юста. Но кое о чем Юст не написал. Конечно же, специально. Об одной, конечно же, крайне маловажной детали!

Со зрительным восприятием и распознаванием лиц у Сэнни было все в порядке. В голове царил полный кавардак. Какой бы вопрос задать, чтоб не показаться полной дурой? «Кто вы?», «Кто вы мне?» Гостья молчала и разглядывала ее – с интересом и доброжелательностью. Сэнни тоже молчала. Потом вздохнула и решила заговорить:

– Извините, не придумала никакого умного вопроса. Почему вы… только сейчас?

– Потому что узнала совсем недавно. Да и то – я не могла быть уверенной.

– Вас зовут… Сю-Джин. Юст писал о вас. Вы магистр Ордена Созерцателей, – Сэнни перевела взгляд на вторую гостью. – А вас зовут Ллайна. Вы тоже магистр Ордена Созерцателей.

– Да, – Ллайна улыбнулась.

– Это Юст вам сказал про меня?

– О! – в голосе Сю-Джин прорезались едкие нотки. – Не сказал, намекнул, и довольно туманно. Но, по сравнению с его отцом, он очень прямой и откровенный.

«Юст, как и Илинора с Джионной, просто никого из себя не строит, – подумала Сэнни. – За ненадобностью».

– Моя мать умерла, – выговорила она с некоторым усилием. – Так, по крайней мере, мне рассказывали. Я ее совершенно не помню.

– У меня есть основания считать, что она моя дочь, – осторожно сказала Сю-Джин.

Сэнни чувствовала себя… оглушенной, но и только. Она ничего не знает об этой женщине, она видит ее впервые в жизни. Она совсем не помнит мать. Она бы вообще с удовольствием забыла свою жизнь в Шуоре. И еще – она не имеет ни малейшего представления – что ей делать, что говорить, что чувствовать… Созерцателям должно быть… все равно. Они отрезают себя от эмоций, от желаний – разве не так? Выходит, не так. Нельзя заниматься редукционизмом, сводить оценки к удобным ярлыкам…

– У меня было время подготовиться… к нашей встрече, – заметила Сю-Джин. – Но, тем не менее, я не имею ни малейшего представления, как себя следует вести. И я не самый общительный человек.

– Я тоже, – признала Сэнни.

Она ощутила, насколько ей вот прямо здесь и сейчас не хватает Хеймира. Да даже Илиноры или Джионны. Они легко бы прикрыли ее слабые стороны в общении с незнакомыми людьми. Не о погоде же ей говорить со своей предполагаемой бабушкой? Хотя как сказать: в преддверии Конца света разговоры о погоде вполне могут нести в себе смысл…

Ллайна понимающе улыбнулась. Она-то, на взгляд Сэнни, не слишком походила на Созерцательницу и, если и испытывала неловкость, это было совсем незаметно. Она могла бы помочь, но вместо этого решила поиграть с Джарном и Эйсмаром. Мальчики оба охотно включились в игру – они умели подстраиваться под других, чувствовали, что от них хотят, и любили находиться в центре внимания. При этом Эйсмар то и дело с интересом поглядывал на Сэнни и Сю-Джин – он был очень вдумчивым и внимательным, в отличие от куда более легкомысленного брата.

Сю-Джин достала из своей сумки стеклянные колбы, мешочки с порошками и полые иголки. У нее оказалась даже маленькая горелка. Она попросила застелить чем-нибудь инкрустированный столик у дивана и расставила на нем все эти вещицы.

– Хочу проверить наше родство, – объяснила Сю-Джин. – Исследовать твою и мою кровь.

Она зажгла горелку, прокалила иголку, присоединила к ней поршень с колбой, на стенках которой было нанесено несколько отметок,

– Дай мне свою руку, – попросила Сю-Джин.

Сэнни заметила, что она перешла на ты. Впрочем, и по лиорентийским, и по ронийским меркам обращаться на «ты» к младшим было в порядке вещей.

Сэнни послушно протянула руку, и Сю-Джин воткнула иголку ей в локтевой сгиб, наполнив колбу кровью до половины. Сэнни внимательно следила за ее действиями, стараясь оставаться спокойной и сосредоточенной. Потом Сю-Джин взяла другую колбу, и, проделав то же самое со своей рукой, перелила кровь в первую емкость, так что уровень смешанной крови в той достиг верхней отметки.

Созерцательница насыпала сверху две порции порошков из мешочков и размешала мерной ложкой. Кровь булькала и пузырилась, на дно опускался темный осадок. Наконец, реакция завершилась, и осадка получилось не так много. Сю-Джин выглядела озадаченной, несмотря на всю свою сдержанность.

– Что означает такой результат? – спросила Сэнни.

– Мы с тобой родственники, – Сю-Джин подняла на нее задумчивый взгляд. – Но родственники в гораздо большей степени, чем можно было бы предположить… Ну да, – прошептала она едва слышно, нахмурилась, сжала губы. – Если только…

В этот момент пришли Джионна с Эгертом. Сэнни поняла, что обрадовалась их появлению. Эг, по-видимому, Джионне что-то рассказал, потому что она не выглядела изумленной, просто внимательно, чуть прищурившись, рассмотрела Ллайну и Сю-Джин, перевела взгляд на Сэнни – сравнивала.

– О! – воскликнула Ллайна. – В женской вариации тоже выглядит превосходно!

Джионна полыхнула угольными глазами, иронично улыбнулась и решила никого из себя не строить.

– Итак, – сказала она, сложив на груди руки и обращаясь к Ллайне. – Я должна быть безмерно польщена вашими словами?

– Вы очень похожи, – отметила Ллайна.

– Да, – согласилась Джионна. – Больше, чем Сэнни и ваша подруга. И… как он вам показался, мой брат?

– С эстетической точки зрения, практически безупречный. Уверенный в собственной неотразимости.

– Вполне ёмко, – заметила Джионна, а Сэнни подумала, что Джионна по Юсту очень соскучилась.

Однако развивать эту тему Джионна не стала – она не любила потакать своим слабостям, но любила вникать в детали интересовавших ее вещей.

– Вы не могли бы пояснить, что это и чем вы сейчас заняты? – спросила Джионна, указав на колбы.

Она выспросила все до мелочей, и Сэнни тоже слушала. Сю-Джин была терпеливой и снисходительной к их любопытству.

Джионне, конечно, не нравилось, когда к ней снисходят, но жажда знать все, что касалось медицины и смежных областей, многократно пересиливала. Тем не менее, она все-таки слегка обозначила свое недовольство, чем привела Ллайну в веселое настроение. Эта Ллайна была, во-первых, наблюдательная, во-вторых, живая и жизнерадостная. Вот предполагаемая бабушка – та казалась истинным образцом Созерцательницы. Хладнокровная и сдержанная, и с манерами, от которых отдавало шуорским воспитанием.

У Сэнни вертелось на языке несколько вопросов, и она думала, с чего лучше начать. В конце концов, она решила пока отложить прояснение результатов проверки их кровного родства и спросила:

– Ваша дочь… Моя мать… Она ведь не была магом? Почему?

– Потому что ее отец, очевидно, не был носителем магических признаков. Магические признаки слабее и должны наследоваться с обеих сторон.

– Правда ли, что женщина с магическими способностями может родить лишь одного ребенка – без угрозы для своего здоровья?

– Иногда и одного не может.

– Если у нас с вами большая степень родства, то… с какой стороны?

– Я не знаю, Сэнни, – Сю-Джин прямо посмотрела ей в глаза.

Что-то еще было. Что-то она недоговаривала.

– Расскажите – как это все получилось.

– Я бы предпочла рассказать потом, чтобы не повторять несколько раз.

– Полагаю, ничего страшного, если даже вам придется повторить, – возразила Джионна. – Давайте сначала поговорим в более… спокойной обстановке.

Глупо было бы сейчас, в нынешней ситуации, заикаться о том, что Джионну это не касается.

– Я не привыкла обсуждать подробности своей личной жизни.

– Я вас вполне понимаю, – искренне сказала Джионна. – Но что же теперь поделаешь? В жизни приходится учиться новому.

Джионна была требовательной и настойчивой, а не мягкой и пушистой. Разница в возрасте, в происхождении, в общественном положении для нее мало что значили.

– Тебе стоило бы поучить для начала своего отца, – заметила Сю-Джин.

На «ты». И так, что ясно – нашла коса на камень, под Джионну она прогибаться не собирается.

– Вы правы. – Джионна улыбнулась – она совсем не была топорной. – Именно это я и собралась вскоре попробовать. Вы позволите на вас немного потренироваться?

– Вряд ли тебе поможет такая тренировка, – возразила Сю-Джин.

И, тем не менее…

Они пили чай, с печеньем и фруктами, даже Эгерт снизошел, и Сю-Джин, подбирая слова, рассказывала о своей жизни в маленькой шуорской деревушке, упрятанной высоко в горах. Очень приблизительно, в общих чертах.

– В Шуоре были люди, которые мне помогали. Им удалось выяснить судьбу моей дочери – найти семью, в которую ее отдали на воспитание. Мне сообщили, что она умерла… И я перестала думать об этом.

ГЛАВА 3 Разговоры в гостиной продолжаются

Лоретто

Сэнни

Вернулся Хеймир и привел с собой Илинору и Кенлара Бьоргстрома. Где уж он их там нашел, Сэнни не знала.

Было видно, что Хеймир на обоих очень злился. И словно все время порывался что-то сказать, но в последний момент удерживался. Илинора отвечала ему жгучими взглядами, и сам воздух, казалось, искрил и потрескивал от висевшего между ними троими напряжения. Кенлар Бьоргстром, хоть и выглядел привычно бесстрастным, довольно резко выговорил и, очевидно, не в первый уже раз:

– Ты не прав, Хем.

Хеймир бросил на него в ответ мрачный сердитый взгляд. А с Илинорой… С Илинорой они таращились друг на друга, проедая сквозные дыры. В обычное время их переглядывания заканчивались поцелуями, жадными и неприличными. Но сейчас и речи о поцелуях не было.

Кенлар Бьоргстром встал у окна и заглянул за задернутую штору.

– Погода сошла с ума. Ветер поднялся, не пойми откуда. Того и гляди превратится в ураган… Тучи налетели. Похоже, грядет настоящая буря. Вполне перекликаясь с предстоящим разговором.

Он обернулся к остальным и конвульсивно дернул ртом, изображая улыбку.

Увидев Сю-Джин, Илинора распахнула глаза и застыла – правда, очень и очень ненадолго.

– Оказывается, у тебя, Сэнни, – не упустила случая зловредно отметить Илинора, – тоже есть так часто поминаемые тобой скелеты в шкафах.

– Выходит, что так, – согласилась Сэнни. – Об этом я, правда, и сама не имела понятия.

С другой стороны, бабушка не была так уж похожа на скелет и не сидела в шкафу.

– Почему ты не удосужился рассказать хотя бы об этом, Хем? – раздраженно спросила Илинора. – Зачем сразу полез со своими претензиями?

– Потому что и затем что, – ядовито отбрехнулся тот.

Потом все же Хеймир соизволил представить всех друг другу. Конечно, слегка так запоздало.

– Добро пожаловать на наши семейные разборки, – провозгласила Илинора, обращаясь к гостьям. – Вас ожидает крайне увлекательное зрелище! Но не корите себя – не вы тому причиной, наоборот… Мы все вам очень рады.

– Вы с ним сильно поругались, мама? – спросила Джионна.

– Да, – лаконично ответила Илинора.

– Но с отсрочкой, – добавил Хеймир.

– Какой отсрочкой? – не поняла Сэнни.

– С отсрочкой вступления в силу, – ответила Илинора таким тоном, будто разъясняла нечто элементарное: – Чтобы совсем уж откровенно не собачиться при гостях. Не беспокойтесь, мы будем вести себя прилично. Пока. А разберемся друг с другом, когда останемся наедине. Мы так уже раньше делали. Это бывает удобно.

– Какая интересная задумка! – воскликнула Ллайна, поглаживая пальцами подбородок. – А вы часто ссоритесь?

– Что вы называете словом «часто»? – вопросом на вопрос ответила Илинора.

Часто или нет, но на памяти Сэнни ТАК они ссорились первый раз.

Джионна, потянув Илинору за руку, отвела ее в сторону и шепнула:

– Значит, твое обещание… -

– Значит, вы с Сэнни узнаете ровно столько, сколько сумеете из него вытряхнуть. Мое обещание ему, увы, стоит больше, чем вам.

– Мне всегда казалось, что ты можешь сделать с ним все, что захочешь, – заметила Сэнни.

– Я тебя умоляю! – Илинора фыркнула. – И что же это – всё? Вот сейчас мне хочется его убить, но, думаю, что не смогу – он будет вовсю отбиваться.

Илинора подошла к столику, на котором все еще стояли стеклянные колбы, лежали мешочки с порошками и иголки, посмотрела задумчиво и заметила:

– О! У нас есть похожие штуки.

– Или! – предостерегающе воскликнул Хеймир. – Мы договорились!

– Не об этом! – отмахнулась она и взяла колбу с кровью.

Хеймир, что характерно, тоже подошел, выглядывая из-за ее спины. Судя по его виду, его обуревали очень… разнонаправленные чувства.

– Я не ошибусь, если предположу, что результаты вас удивили, – протянула Илинора.

– Получается – между нами есть родство еще и по… другой линии? – предположила Сэнни.

– Получается, – сказала Сю-Джин.

Лицо ее было по-настоящему каменным.

– И вы знаете – что это за другая линия?

Сю-Джин качнула головой.

– Я всегда считала, что родилась в горной деревне. Что мои родители – крестьяне. Как я и рассказала. Очевидно, мы не учитываем какой-то фактор.

– Очевидно, – согласилась Илинора, оборачиваясь к Сю-Джин. – И вы все-таки догадываетесь, какой.

Сю-Джин окинула Илинору въедливым взглядом и заметила:

– Как, пожалуй, и вы.

– Один – один, – прокомментировала Илинора так, будто они вели фехтовальный поединок на турнире.

И какой же это фактор?

«Ну же! – обратилась к себе самой Сэнни. – Не лги себе! Ты не полукровка. Ты чистокровная шуорка. Ты можешь взять иголку, колбу и порошки и пойти с ними к своему так называемому отцу, чтобы убедиться. Правда, он тебя не пустит на порог. И не только тебя… Если бы ты была полукровкой, никто бы и никогда не выбрал тебя в Предназначенные. И пахнешь ты как чистокровная, не как полукровка – у них вомероназальное сплетение, рецепторы и железы недоразвитые. Тебя же учили в твоей школе… анатомии. Когда ты была маленькой, ты могла считать, что ты – исключение, вся такая особенная. Но это… плохое объяснение.

И кто тогда твой… настоящий отец?»

Хеймир смотрел на нее задумчиво и так, будто, как и Сэнни совсем недавно, прикидывал про себя – сказать или нет?

– Сэнни, что ты знаешь об Императоре? – внезапно спросил он. – Ты его видела когда-нибудь вживую?

– При чем здесь Император? – недоуменно отозвалась Сэнни. – Он вечный и бессмертный. Он земное воплощение Бога Солнца. В золотых одеяниях, в головном уборе из золотых пластин, которые изображают солнечный диск. Он живет в Облачном городе. Я видела его, когда для совершения обрядов он спускался на своей Небесной Колеснице в Кей-Дзё. Но не его лицо – он всегда носит золотую маску.

– Я думаю, он – та самая дополнительная линия вашего родства. – Хеймир жадно покосился на стол, за которым они пили чай, и ухватил из вазочки печенье – Я жутко голодный, – пояснил он. – У меня стресс.

– Постой! Ты не можешь быть прав! Как я могу оказаться родственницей Императора?

Ну, Рао-Мэй, которую Сэнни считала своей подругой, была, и жила до школы в Облачном городе. У Императора, наверное, тысяча дальних родственников, не меньше… По сути, ничего уж такого исключительного… Дальних.

– С чего… с чего ты вообще это взял? – напирала Сэнни. – Это же небылица, ни на чем не основанная!

Вместо ответа Хеймир отправил себе в рот целую пригоршню черешен разом. Как он косточки собирается выплевывать?

Хеймир пожал плечами – дескать, не могу ответить, рот занят.

– Должно быть, в пути мой муж почти всю еду отдавал вам, а сам стоически голодал? – между тем поинтересовалась Илинора у Сю-Джин и Ллайны.

– Ровно наоборот, – ядовито отозвалась Сю-Джин.

Она, кстати, в отличие от Сэнни, не выглядела такой уж ошеломленной.

– Вы сами сказали, что духовная пища Созерцателям важнее обычной, – буркнул Хеймир, умудрившись проглотить все черешни, и даже соком не вымазался. Он потянулся за очередным печеньем, однако, заметив устремленный на него взгляд Джионны, убрал руку. – Страшная сила женского коллектива! Я один против пятерых!

Он оглянулся на Эгерта и Кенлара Бьоргстрома, занятых своим отдельным разговором, ища мужской поддержки. Кенлар нарочито вздохнул, но вместе с Эгом подошел к остальным.

– Илинора! – Кенлар брезгливо покосился на чай. – Ты не могла бы попросить, чтобы нам принесли вина и что-нибудь из нормальной еды.

– Вина, вот-вот, – поддержал Эгерт. – И еще – я видел внизу копченый окорок и сыр.

– Ты пил вино? – строго спросила Джионна.

– А также играл с матросами и грузчиками в карты и ок-читронг. На деньги, – встрял Хеймир. – Он выигрывал у команды, почитай, все жалованье, которое я им платил.

– Азартные игры, алкоголь, что еще? – Джионна нахмурилась.

– Нет, женщин пока не было, – уверил Хеймир. – Но он хотел!

Эг радостно ухмыльнулся. Сэнни почувствовала, что висевшие в гостиной опасное напряжение немного спало.

Илинора, захватив Джарна и Эйсмара, пошла распорядиться насчет вина и еды. Вернулась она довольно скоро.

– Эг, – начал Хеймир, но Джионна решительно перебила:

– Эгерт останется здесь, если захочет.

– Ладно, – покорно кивнул Хеймир. – С чего начнем?

– На твой выбор, – разрешила Джионна, села на диван и устремила на отца выжидательный взгляд.

Ну и все остальные тоже сели. Кроме Хеймира. Тот расхаживал по гостиной, засунув руки в карманы штанов. В домашней обстановке он часто и нарочито пренебрегал положенными нобилю манерами. Гостьи Созерцательницы его ничуть не смущали.

– Cядь и перестань мельтешить, – потребовала Илинора. – Все сидят, и ты сядь!

Он присел, потом опять вскочил и принялся кружить, принуждая остальных выворачивать шеи. Опять порывался заговорить – и удерживался.

Джионна какое-то время взирала на это, потом посмотрела на мать.

– Мы с твоим отцом договорились, что рассказывать будет он, – холодно отрезала Илинора. – Он на этом настаивал.

Она все-таки до сих пор на Хеймира очень злилась.

Джионна вскинула брови и спросила:

– Правильно ли я понимаю, что, он не хочет рассказывать вообще ничего?

Хеймир посмотрел на Джионну взглядом, исполненным глубокого родительского разочарования.

– Джи!

Та вздохнула и обратилась к Сю-Джин и Ллайне:

– Я хотела бы узнать, если вам что-нибудь известно об этом вопросе – как наследуются магические способности? В чем разница между первыми и вторыми детьми?

Хеймир тут же остановился и повернулся в их сторону, прислушиваясь.

– Для начала следует понять, что это не один или два наследуемых признака, а большой набор, – начала объяснять Сю-Джин. – И далеко не всегда он наследуется целиком. Поэтому маги отличаются друг от друга по своим способностям.

Сэнни предпочла бы задать новообретенной бабушке другой вопрос: есть ли правда в словах Хеймира насчет их кровного родства с Императором? Нет, конечно, Хеймир не имел привычки врать, но ошибаться он мог! Но… Но, похоже, Сю-Джин считала, что это правда. И вопрос следовало бы поставить по-другому: какие основания так считать…

– Простого наличия такого набора недостаточно, – продолжила Сю-Джин. – Нужен толчок, который бы запустил механизм развития магических признаков. Без этого они останутся в зачаточном состоянии и почти никак не будут себя проявлять или породят лишь отдельные нефункциональные элементы, которыми не получится пользоваться. Можно вырастить третий глаз, но, чтобы он видел, нужно, чтобы к нему вели нервы, которые бы соединяли его с мозгом.

– Я бы выразился по-другому, – встрял Хеймир. – Скорее, есть именно нервы, но нет сигнала вырастить глаз. Однако главное, чего нет – нервных сплетений, которые служат магам приемником Излучения.

Хеймир не умел молчать. И, если при нем велась беседа, ему очень сложно было удержаться от того, чтобы не влезть со своим мнением. Джионна это, разумеется, знала и использовала. Просто, но действенно.

– Правильно ли я понимаю, – произнесла Джионна, тщательно подбирая и взвешивая слова, – что конкретно у меня есть по крайней мере минимальный набор унаследованных признаков, позволяющий обладать магическими способностями, но отсутствовал механизм, который бы направил развитие по этому пути?

– Более или менее, так. Насколько мы разбираемся в этой схеме, – ответил Хеймир, переглянувшись с Илинорой.

– Только, очевидно, это вовсе не минимальный набор, – добавила Сэнни.

– Хорошо, пусть будет максимальный, – без споров согласился Хеймир, сверкнув на Сэнни недовольным взглядом. – Это ничего не меняет – для немага. Не сработал триггер – и все.

– Значит, ты признаешь, что у тебя и твоей жены – тоже максимальный набор этих признаков? – гнула Сэнни.

– Ничего я не признаю! Я не маг! – принялся отнекиваться Хеймир.

– Но твой сын – маг, – сказала Ллайна. – И вовсе не обычный маг.

Интересно – она называет его на ты. Илинора чуть удивленно подняла брови.

– Гляжу, мой муж успел промыть вам мозги за время пути в Лоретто.

– Ваш сын сумел промыть их гораздо быстрее, – заметила Сю-Джин.

Илинора горделиво улыбнулась:

– Но у него и спектр доступных инструментов намного шире. Он действует менее избирательно и не утруждает себя ювелирной точностью.

Хеймир задрал голову, рассматривая висевшую прямо над его головой люстру. Возможно, он хотел показать, что эта тема ему неинтересна.

Слуги принесли вино и закуски: сыр, оливки, окорок и хлеб. Хеймир оживился, самолично откупорил бутылку, никому не доверив это важное дело, разлил вино по бокалам и торжественно объявил для Ллайны и Сю-Джин:

– Красный москит белого камня. Вы обязаны попробовать!

Отпив глоток, Ллайна пришла в восторг. Даже Сю-Джин вино похвалила, хоть и сдержанно. Опасаясь, что сейчас Хеймир заведет разговор о виноградниках, Сэнни напомнила о той теме, которую они обсуждали:

– В чем же природа механизма, который запускает процесс развития магических способностей?

– По всей видимости, это некие присутствующие в крови компоненты, – ответила Сю-Джин. – Во время родов происходит смешение крови матери и ребенка, и в организме матери в ответ начинают вырабатываться особые вещества. Когда наступает следующая беременность, они дают толчок, направляющий развитие ребенка по другому пути. Эти вещества вырабатываются всё в большем количестве, что оказывает отрицательное воздействие. И при родах, когда кровь снова смешивается, случаются осложнения.

– Иными словами, кровь матери и ребенка оказывается несовместимой, и оба начинают вырабатывать вещества, взаимно разрушающие жизненно важные компоненты крови, – снова вмешался со своими пояснениями Хеймир. – Это приводит к обильным кровотечениям, поражению печени и другим последствиям, часто смертельным.

– Тогда я тем более не понимаю, как вы решились на третьего ребенка, – сказала Сэнни.

– Первые двое больно понравились, – хмуро ответил Хеймир, посмотрев на Джионну, потом указал на колбы, иголки и порошки. – Илинора говорила уже: у нас есть похожее устройство. Анализатор. Мы проверили кровь Юста и убедились, что она безопасна. Она не содержит компоненты, которые вызывают разрушительную реакцию. Юст – Связующий. Его кровь подходит всем.

Вот он недостающий кусок, без которого у Сэнни не складывалось. Хеймир и Илинора считали эти основания достаточными.

– Мы ошиблись, – вздохнул Хеймир. – Но в чем… Или же это просто случайность…

– Я проверяла и свою кровь, – добавила Илинора. – После того, как родила Юста, и перед тем, как мы…. Концентрация этих веществ была отнюдь не предельной и держалась более или менее на одинаковом уровне.

Теперь люстру над своей головой стал разглядывать Кенлар Бьоргстром. Наверное, ему было, что сказать. Но он смолчал.

Сэнни могла бы заявить: «Из того, что мне известно про шуорских Укрощенных, – все третьи по счету дети родились с тяжелыми дефектами и их матери не пережили родов. Все без исключения». Но тоже смолчала. Она и так чувствовала себя виноватой из-за того, что снова затронула эту тему. Для Илиноры и Хеймира до сих пор болезненную, несомненно.

Хеймир отошел к одному из окон, выглядывая в щель между занавесками, будто хотел что-то выискать там, в темноте. Илинора оглянулась в его сторону и, кажется, раздумывала, не подойти ли к нему. Он обернулся, долго на нее смотрел, продолжая стоять на месте, затем все же вернулся к остальным. Положил руку на подлокотник дивана, Илинора сжала его кисть. Он подсел к ней, касаясь ее плечом. Значит, не настолько уж они поссорились.

Сэнни отпила вина, съела пару ломтиков сыра. Мысли крутились вокруг сыновей.

– В случае двойни, Сэнни, – сказал Хеймир, точно уловив, о чем она думает, – концентрация этих веществ в два раза больше и высока вероятность, что они попадут в кровь матери еще на ранних сроках беременности… Достаточно рано для того, чтобы запустить процесс развития по магическому типу.

Хеймир посмотрел ей в глаза. Сэнни поняла, что он боялся. Боялся говорить правду.

– Если у вас есть этот анализатор, вы проверили, – выговорила Сэнни. – И пришли… к этому выводу.

– Можно сказать, да. Задним числом, – кивнул Хеймир. – У мальчиков обоих есть способности.

– Но вы… не сочли нужным поставить меня в известность! Незнание – путь труса, Хеймир!

Она пыталась понять, насколько сильно на него злится. Впрочем, ей в равной степени следовало злиться и на Илинору. Но почему-то у нее это плохо получалось вообще. Да и пылать бессмысленной яростью было бы просто неконструктивно.

– А знание – путь кого, а, Сэнни? – Он все так же смотрел ей в глаза и не отводил взгляда. – Что бы изменилось для тебя, если бы ты знала? Ты уже была беременна, когда приехала с Юстом в Лоретто. И ты, очевидно, сама не думала о каких-то там настойках и других способах… предотвратить зачатие. А мы что, по-твоему, могли предположить, что будут близнецы и что ты – носительница магических признаков?

– Это нечестно! – сказала Сэнни. – Я не спрашивала тебя, почему я… почему я забеременела!

– Извини! Ты, конечно, права, – тут же отступил Хеймир.

– Может быть, и для Юста бы ничего не изменилось, если бы он заранее знал? – вмешалась Джионна. – С твоей точки зрения, ему нечего вам предъявить?

– Есть. Много чего. Но Юст… Это лишний груз, а Юст и без того считает себя чуть ли не недочеловеком…

– Мне так не показалось, – возразила Сэнни.

– Твое мнение – не окончательная истина, – урезонил ее Хеймир. – Я все же знаю его лучше, чем ты. И гораздо дольше.

– Может, и меня ты знаешь лучше, чем я сама, раз решаешь за меня, о чем мне следует говорить, а о чем – нет?

– Я все же сказал, Сэнни. И ты сама понимаешь, что, скажи мы тебе раньше, это бы ни на что не повлияло. Но ты вправе поступать со мной, как считаешь нужным. Только после Джионны – у нее ко мне всяко больше претензий должно было накопиться.

Да пусть он трижды боялся, но при этом продумывал свои слова, надеялся легко отделаться и брал вину на себя. Жена и друг – ну, они же бессловесные овцы! Точнее, овца и баран. Смешно в это верить.

Очевидно, они, в целом, все разделяли его позицию, и если и колебались или расходились – то только в частностях. В их поведении была своя логика. Они молчали, потому что первое признание стало бы подобно камню, покатившемуся с вершины горы. Камню, который увлечет за собой другие, и в результате сорвавшийся камнепад сметет и разрушит все на своем пути.

В общем, из шкафа выпал не скелет, а лишь одна косточка.

– Сэнни, – позвал Хеймир. – Я должен сказать: в твоей крови эти вещества – в двойной концентрации. Тебе… крайне опасно заводить еще детей.

– Думаю, этот вопрос меня не должен пока заботить, – произнесла Сэнни холодно.

– В данный момент, думаю, да, не должен, – мягко согласился Хеймир. – Для начала не мешало бы пережить Конец света.

Конец света, да. Вот – мерило всего.

Теперь пришел черед Джионны высказывать все то же самое, что и Сэнни, немного другими словами.

– Почему нельзя было рассказать про все это раньше? Мне, Ингару, Юсту?

– Ради чего, Джи? Чтобы ты сомневалась, заводить тебе второго ребенка или нет? Чтобы вы с Ингаром поругались из-за этого? Ты же понимаешь – по сравнению с тобой, какой-то там младенец не имеет для него никакой ценности! Он бы не захотел, а ты бе хотела!

– Так вы заботились о том, чтобы между нами не было конфликтов! – язвительно протянула Джионна.

– Новых конфликтов, в довесок к старым, – поправил Хеймир.

– В любом случае, это девять лет назад перестало быть актуальным!

– Чем дольше умалчиваешь, тем сложнее завести разговор. К тому же одно потянуло бы за собой другое, и только Пророк знает, во что бы все в итоге вылилось.

– И ты боялся!

– Боялся. И сейчас боюсь. Меня всего трясет… – Хеймир поднял руки, демонстрируя дрожащие пальцы. – И я откладывал до последнего. Твоя мать, – он осторожно покосился на Илинору. – сочла, что дальше уже некуда. Может, она и права. Они же с Кенларом меня чуть живьем не закопали!

– Закопали? Да они плясали под твою дудку столько лет! Вы молчали, Бездна вас возьми! Вы решили за меня! За моего брата, за моего мужа! Вы же видели – у Юста комплекс вины. Он уверен, что мешает всем нормально жить, что все проблемы – из-за него. Вы знали, что он родится магом. И где? В Лиоренции! На какую жизнь вы его обрекали!

– Ты жалеешь, что у тебя есть брат? – спросила Илинора, внешне почти спокойная. Она, как раньше Хеймир, не отрывала от Джионны взгляда. – Ты считаешь, что без него было бы проще? Да, жить вообще проще – если никого не любить и ни за кого не переживать. А еще проще вообще не жить. И не верь своему отцу – он всегда тянет одеяло на себя и всюду всовывает свое «я», «я». Мы решали вместе.

Джионна ответила ей задумчивым взглядом и затем кивнула.

– Ты права. Глупо устраивать из всего этого скандал. Тем более сейчас, когда есть гораздо более важные проблемы. Родителей не выбирают, – добавила она с мрачной иронией. – Какие есть, такие есть. Тем более, даже если бы я сама выбирала – где бы нашла лучше?

Хеймир перестал трястись и с облегчением выдохнул, потянулся к Джионне, обхватил ее кисть, сжимая. Она не стала выдергивать руку, но заметила с укором:

– А ты ведь до сих пор считаешь, что прав.

– Все люди разные, Джи. Мне кажется, здесь не может быть однозначно правильного или неправильного решения. Твой муж, например, не любит неудобной правды… Ты – другая.

Очень, очень обтекаемо.

Однако Джионна приняла все быстро и относительно легко. Возможно, она подумала о том же, о чем и Сэнни. Понимала, что разрушить – гораздо проще, чем построить. И, конечно, любила родителей.

– Ну вот – я же обещала увлекательное представление, – пробормотала Илинора, попутно бросив на Джионну взгляд, исполненный теплоты и признательности.

Ллайна и Сю-Джин слушали внимательно и спокойно, и, по-видимому, не ощущали особой неловкости от того, что стали свидетельницами семейных сцен. Кенлар Бьоргстром молчал и, прищурившись, рассматривал на просвет вино в бокале.

– А с Юстом… – Джионна вовсе на закончила, не так сразу: – Вы вырастили его – но ему негде нормально жить в этом мире! Он умеет приспосабливаться к другим, умеет приспосабливать других – но места ему все равно нет!

– А кому из нас, Джионна, в этом мире вообще нормально жить? – спросил Кенлар Бьоргстром, впервые вмешиваясь в разговор.

– Не нормально, – вынужденно согласилась Джионна. – Но, тем не менее, проще. И потом – смотря с кем сравнивать.

– Вот именно, – кивнул Кенлар. – Смотря с кем сравнивать. В этом мире куча людей, по сравнению с которыми твой брат живет… более чем нормально.

– Ну да, в Лиоренции. Внутри Барьера. – Хеймир сдержал глубокий вздох: – Мы хотели, чтобы наш сын был прежде всего человеком. Мы считали, что это важнее, чем быть магом. Вы и сами знаете, каковы… большинство магов. – И дальше, побарабанив пальцами по бокалу, Хеймир выдал эмоциональный монолог, в своем стиле, вполне для него характерный: – Воспринимающие и Охотники – на них я не хочу даже тратить слова! Психопаты и моральные извращенцы, с которыми невозможно иметь дело. Камнедробители – отбитые на всю голову идиоты, которые добровольно сжигают себе лица в горящей нефти. Видящие, смотрящие на мир сквозь бельма, чтобы лучше видеть! Звучит, как бред, и бредом и является! Бездна знает, что они там себе в мозгах замкнули, но вечно словно под действием то ли наркотических травок, то ли отвара галлюциногенных грибов. Праведники… Да этот Орден – прибежище фанатиков! Похожи на наших инквизиторов. Недаром и те, и другие носят красное. Одни гноят людей в клетках, другие людей сжигают. И считают себя великими гуманистами, потому что признавшихся и раскаявшихся милосердно лишают жизни до начала самой… процедуры. Верят, что вправе указывать другим, как жить. А кто их этим правом наделил? И кто наделил их правом карать за несоответствие их стандартам? Моральные редукционисты! Все гордо носят отличительные отметины, будто члены докатастрофных первобытных племен!

В адрес магов Хеймир и раньше высказывался, выступая с еще более обличительными речами. Вдобавок к моральным редукционистам, называл умственными и физическими калеками и балаганом непотешных уродов. Если его слушать, выходило, что маги, в большинстве своем, это какое-то совершенное человеческое убожество. Сейчас Хеймир даже, можно сказать, сдерживался и Созерцателей упомянул вскользь – мол, он-то от эмоций во имя своих принципов отказываться бы никогда не стал. Без эмоций, мол, люди теряют человечность. Однако и у Ллайны, и у Сю-Джин Хеймир эти самые эмоции без труда отыскал и обеих здорово поддел.

– Людям следует руководствоваться в своих поступках разумом, – заявила Сю-Джин. – А ты сам вовсе не умеешь контролировать эмоции, Хеймир.

Ну, Ллайна-то еще ладно, но и Сю-Джин, оказывается, была с Хеймиром на «ты».

– Умею, – возразил он. – Но не так, как это делаете вы, и в другом диапазоне. В отличие от вас, я не выкидываю их вон за ненадобностью.

Сэнни считала, что контролировать нужно прежде всего деструктивные проявления эмоций, не давать им помрачать рассудок. В чем Хеймир был прав, так это в том, что без эмоций люди не были бы людьми. И даже в отрицательных эмоциях – умеренных, конечно – имелся смысл. Главное – придерживаться конструктивности в суждениях и поведении. Сэнни вообще нравилось это противопоставление: «конструктивно – деструктивно».

– Разве такими должны быть люди, которым дано больше, чем остальным? – Не без изрядной доли пафоса вопрошал Хеймир, имея в виду магов. – Элита, задача которой – вести за собой человечество?

– А твое общество, где маги ведут людей к великой цели – уж не гухулы ли? – осведомилась Сю-Джин. – Именно о таком союзе обычных людей и магов ты мечтаешь?

– Не передергивай! – Хеймир вскинул подбородок. – Эти ваши Воспринимающие, скорее, примазались к гухулам, чем ведут их куда-либо. Да и вообще, вопрос, насколько гухулы, творящие зверства, достойны называться людьми.

Распространяться на эту тему далее Хеймир не стал, мотивируя тем, что иначе никогда не закончит свою «пустую трепотню». Так и сказал – пустую трепотню. Он считал себя самокритичным.

– Ты упрощаешь и утрируешь, – опять недовольно высказалась Сю-Джин. – Ты сам редукционист.

«Утрировать» Сю-Джин произнесла по-ронийски. «Редукционист», по идее, тоже было ронийским словом, но Сэнни его в книгах не встречала и слышала только от Хеймира. Возможно, тот сам его придумал.

Воспользовавшись паузой в пространной речи Хеймира, Сэнни предложила:

– Давай ты перестанешь заниматься этой твоей «пустой трепотней» и будешь отвечать на вопросы. Я хочу, чтобы ты кое-что прояснил…

– Попридержи лошадей, Сэнни! – воззвал Хеймир – Может быть, для разнообразия ты все-таки спросишь что-то у своей бабушки? Не у меня? Ну, хотя бы – как звали отца твоей матери? Это-то она, наверное, знает?

– Прости! – Сэнни смутилась, запоздало сообразив, насколько непочтительно и невежливо прозвучали ее слова. – Я не должна так с тобой говорить.

Она была ему слишком обязана. Она не имела права на него наседать и чего-то от него требовать вообще.

– Полно, Сэнни! Ты мне ничего не должна! Не должна сдувать с меня пылинки и бояться задеть. Я лишь смею надеяться, что ты не собираешься со мной вдрызг разругаться или допытать до потери пульса.

– Нет.

Ссориться с ним Сэнни точно не хотела. Ну а Хеймир – умелец играть в слова, вывернул с этим своим «должна – не должна».

– Дау-Гоэль Хон, – сказала Сю-Джин, отвечая на вопрос Хеймира.

– Знаменитый поэт? – Сэнни не сдержала удивления. – Я читала много его стихов. А он…

– Император вызвал его в столицу и казнил. По всей видимости, за то, что Дау-Гоэль состоял в секте, поклонявшейся Владычице демонов.

Хеймир упоминал об этой секте. Четыре года назад, после нападения наемных убийц. Говорил, что даже некоторые придворные к ней принадлежат. И, выходит, поэт Дау-Гоэль, ее предполагаемый дед.

– Чего они хотят? – спросила Сэнни.

– Возрождения Джай-Ри, – ответил Хеймир.

– И что будет делать Джай-Ри, когда возродится?

– Откроет врата в Преисподнюю, конечно, – заявил Хеймир, как нечто само собой разумеющееся. – И при этом каким-то образом ее почитатели верят, что она спасет мир.

– Откуда ты это взял? – снова изумилась Сэнни.

Хеймир задрал голову и ответил:

– С потолка! – Потом стал загибать пальцы, перечисляя: – Поживешь с мое, Сэнни, и не то узнаешь. Много путешествовал. Верблюд рассказал. Сорока на хвосте принесла.

– В Белзейских горах, в поместье, где я гостила, – оборвала его Сю-Джин, – я… познакомилась с Жрицей Солнца. Ее зовут Дун-Мэл. Ты должна ее знать, Сэнни.

– Да, – выдохнула Сэнни.

– Дун-Мэл? – повторил Хеймир, поднимая брови.

– Она дочь Тэ-Лай, которая написала для тебя письмо.

– Ну и ну! – Хеймир тихонько присвистнул. – Занятное совпадение! С этой Дун-Мэл я, однако, не встречался. Она, как и вся ее семья, тоже поклонница Джай-Ри?

– Жрица называла Джай-Ри Великой госпожой, – ответила Сю-Джин. – Она, ее мать и ее дед сказали кое-что, что тебе, Сэнни, возможно, следует знать. Дун-Мэл обмолвилась, что это она позволила тебе сбежать. А хозяин каравана, к которому ты присоединилась – ее отец. Я так поняла.

– Чтоб меня забрали шуорские демоны во главе со своей Владычицей! – выдохнул Хеймир, ероша волосы.

Сэнни ошеломленно застыла, потом отмерла, заставила себя взять бокал и пригубить вино.

Она вспомнила тот странный зимний караван, с которым путешествовала четыре с половиной года назад, странный товар – огнестрельное оружие, предназначенное не для кого-нибудь, а для лиорентийцев, не менее странного хозяина, заглянувшего к ссыльным. Кажется, он привез им еду, а также бумагу, тушь и книги… Они сделали изрядный крюк на север по пути к Лиоренции. Но Сэнни все равно надо было где-то выждать, пока не откроются перевалы.

И ведь, действительно, про караван намекнула ей Дун-Мэл!

Теперь, оглянувшись назад, Сэнни увидела свой побег из Шуоры в ином свете. Хитро вырезанные кусочки мозаики прилегли друг к другу. То, что ей удалось все-таки добраться до Фар Фьоне, превратилось из почти невероятного в не такое уж маловероятное событие. Только вот буран на перевале… И если бы не Юст, она бы так и осталась там навечно. Юст спас ей жизнь – она никогда об этом не забывала.

Караван заехал в провинцию Ал-Дар. Там много рудников и шахт, где добывают и металлы, и драгоценные камни. Но зимы там холодные и долгие, земля для полей или пастбищ не слишком годится. По доброй воле там живут лишь охотничьи племена. В тех районах и дорог-то, прямо сказать, раз-два и обчелся, но руду как-то надо вывозить…

А Хеймир, выходит, водил торговые дела с членами этой секты. А отец? Что его связывало с приверженцами Владычицы демонов?

Не отец, поправила себя Сэнни – а Бромен Тауфель, человек, которого она привыкла считать своим отцом. Который продал ее Жрицам Солнца – очевидно, по предварительному сговору. Заключенная им сделка могла бы включать деньги, выгодное для Лиоренции соглашение и жену-шуорку. Он не раз твердил Сэнни, что никто из чужеземок прежде не удостаивался такой чести, что это важный шаг в отношениях Лиоренции и Шуоры. Возможно ли, что он, действительно, считал ее своей дочерью?

Сейчас к самому Бромену Тауфелю Сэнни относилась… безразлично. Но раньше, в детстве – неужели она не испытывала естественной привязанности? Она… не была уверена. А он к ней? Сэнни понимала, что знает о нем прискорбно мало. И об Эндериле тоже. Но здесь хоть с чувствами было ясно, потому что своего так называемого брата она ненавидела до сих пор и прекрасно помнила, что это он подослал наемных убийц.

– Ради чего Дун-Мэл позволила мне сбежать от Второго посвящения?

– Она сказала – так хотела Владычица, – ответила Сю-Джин. – И Дун-Мэл исполнила ее волю. Хотя, как мне показалось, жрица не испытывает к тебе добрых чувств.

– Не испытывает, – согласилась Сэнни.

– И откуда – откуда этой Дун-Мэл известна воля Джай-Ри? – Хеймир перестал теребить волосы и вскочил с дивана.

– Сядь, Хем! – велела Илинора, потянув его за руку.

– Жрица утверждала, что Джай-Ри может… общаться с некоторыми из них у Главного алтаря. Я не знаю, что конкретно она имела в виду.

– У Главного алтаря? – переспросил Хеймир, снова попытавшись вскочить, и Илиноре снова пришлось усадить его обратно.

– Старый хозяин, Дун-Кэй, сказал мне, что Джай-Ри – иная ипостась Императора, – докончила Сю-Джин.

Хеймир кивнул, словно был согласен с такой формулировкой. А вот Сэнни совсем не понимала, что значит «иная ипостась».

ГЛАВА 4 Хеймир рассказывает для всех и вспоминает для себя

Лоретто

Хеймир

Колеи, которыми катились его мысли, были ухабисты и раздолбаны. Мысли безбожно тряслись и подскакивали на колдобинах, колотились о стенки черепной коробки.

Он настолько перетрусил и невесть чего себе напридумывал, что умудрился поругаться с Илинорой и Кенларом – сразу с обоими. И это значило, что он неправ. Он знал, что неправ, и, тем не менее, упорствовал. Ну, с одной стороны, неправ, а с другой – всё равно прав.

Джионна и Сэнни не преминули его как следует приложить. Хотя могли и сильнее. Ему повезло. Это счастье – счастье, что они не стали… Он боялся – боялся их разочаровать, пасть в их глазах, ударив в грязь лицом. В общем, все в этом роде. Пока – но лишь пока – он вышел фактически сухим из воды. Разве что ноги слегка замочил.

Ага! Поругался с Илинорой! Они же полтора месяца, почитай, не виделись! Он соскучился! И душевно, и физически. И он не был уверен, что Илинора соизволит отложить начало срока ссоры до утра… Причем здесь вообще Илинора, если он сам ссору затеял? Она вовсе не собиралась с ним ругаться.

Сэнни между тем продолжала к нему приставать.

– И все-таки – что насчет ваших магических признаков?

– Сэнни, сколько можно повторять – это не играет большой роли, поскольку я всё равно не маг!

«Большая роль – весьма и весьма субъективное понятие».

– Если тебя интересует, смог бы я управиться с браслетом и ошейником… Я даже не буду говорить: «Не знаю – не пробовал», так как полагаю, что это не вызвало бы у меня затруднений. Но сейчас совершенно не обязательно обсуждать данный вопрос.

«А вот это точно, только ты всё равно именно так и делаешь, хотя конкретно про ошейник тебя никто не спрашивал. Трепло и есть трепло! Зачем давать повод вывести разговор куда-нибудь не туда?»

– А что с твоими родителями? С вашими родителями?

– А с твоими, а? Пекло! Вообще-то я собирался об этом рассказать! Я… Мы не помним своих родителей. Нам говорили, что они умерли в Мор. Тогда треть города вымерла и поверить в это было не трудно. Я и Мора не помню. И вообще ничего из своего раннего детства, лет до шести-семи.

– То есть, ты собрался рассказать о том, что ничего не знаешь?

Ну, в самом деле, ведь – смешно звучит.

– Но они, родители, ведь у вас были? – гнула Сэнни, въедливая, как клещ, как жук-древоточец, как яблоневая плодожорка. – Как еще вы могли родиться?

– В самом деле – как? Но, замечу, ты тоже не знаешь своих родителей, Сэнни. И тут даже на Мор ничего не спишешь!

Какой кошмар весь этот разговор!

Хеймир думал, что, так сказать, полученная информация о ней самой, выведет Сэнни из игры. Но она была очень… очень ударопрочной и целеустремленной. Что и можно было предположить.

– Я хочу объяснить еще насчет… запаха, – выдал он. – У кровных вернигов тоже есть вомероназальное сплетение.

– Юст про это говорил, – сказала Сэнни, и Сю-Джин кивнула в подтверждение.

– Оно работает… очень похоже, но все же не один в один, как у шуорцев. Распознавание идет в обход сознания. Идентификация не совсем полная, но, тем не менее, она не вызывает подозрений.

– Подожди… Ты хочешь сказать, что вы все для меня пахнете, как шуорцы, но я этого не понимаю? Не осознаю?

– Да. Немного парадоксально, но это так.

– А этот анализатор? Откуда он у вас взялся? Тоже с потолка?

Хеймир хмыкнул:

– Не совсем. Но это долгая история. А мы сегодня и так уже наговорились.

– Мы готовы потерпеть и послушать еще, – уверила Джионна.

У него идеальная дочь – с какой стороны ни посмотри. Конечно, отнюдь не покладистая и чересчур настойчивая, тоже въедливая и вгрызливая… Но все равно – идеальная.

Хеймир плеснул себе вина, торопливо глотнул, глубоко вздохнул, снова встал. Илинора, в конце концов, плюнула и не стала его удерживать. Он обхватил себя руками за плечи, и принялся мерить шагами гостиную.

– Я долго буду рассказывать, ладно? Постарайтесь пока не перебивать. Будем считать, что сейчас достаточно подходящий момент… Хотя я предпочел бы попозже.

Чем позже, тем лучше. Да и вообще – меньше знаешь, крепче спишь.

– Почти сорок лет назад мы вчетвером отправились в путешествие в земли северных вернигов, на торговом судне. Мы плыли поздней осенью – там теплое морское течение, поэтому вода не замерзает, и вообще не так холодно, как могло бы быть. Правда, штормило здорово, и приятным и безопасным наше плавание назвать было никак нельзя. Однако Кенлару приспичило именно тогда.

Кенлар красноречиво посмотрел на него, дернул ртом, но ничего не сказал.

– Кристаллические жилеты и клинки – они со времени того путешествия? – спросила Сэнни.

– Они у нас тогда уже были. «Достались в наследство», как говорится. И мы, собственно, взяли их с собой, отправляясь в путь.

Далее, Хеймир развил основную тему, желая все-таки, чтобы диалог, а, точнее, допрос, превратился в его монолог:

– Кенлара уведомили, что на его имя поступило письмо по Быстрой связи. Оно было анонимным и закодировано одним из семейных кодов, хотя адрес и получатель указаны явно. В письме говорилось, что, чтобы узнать свою судьбу, нам нужно отправиться к Священному Древу и спрашивать у него.

Глупо, конечно, звучало. Ну и ладно – что тут поделаешь?

– Как я уже говорил, никто из нас не помнит свое раннее детство. Мне было лет шесть-семь – наверное, когда нас привезли в Лиоренцию некие вернигские родственники. По крайней мере, так они себя называли. Нам объясняли, что родители специально отослали нас подальше, чтобы мы не заразились.

Кажется, это было его самое ранее воспоминание. Как они приплыли в Лоретто. Как он стоял на палубе, остолбенев и разинув рот, пораженный до самой глубины души невообразимой громадностью, грандиозностью, яркостью красок и пестротой города. Он не был уверен насчет языка, на котором они общались – но он, вроде бы, умел говорить и по-лиорентийски, и по-вернигски. Куда потом делись их сопровождающие, он не знал. Возможно, вернулись обратно. Возможно, нанялись охранниками на торговые корабли.

– Не могу сказать, – продолжил Хеймир, – что известная нам версия событий кого-то из нас удовлетворяла, и, когда Кенлар получил письмо, мы решили, что в землях вернигов, действительно, найдем ответы на наши вопросы. Асгерда тогда уже была беременна, но настояла на том, чтобы плыть с нами. А до того мы вчетвером, конечно, не могли жить сами по себе. О нас заботились опекуны. Антаньо и Гиата Галиччи – у них не было своих детей.

– Это те, которых сожгли? – снова прервала его вопросом Сэнни, в общем-то, вполне предсказуемо. – Тридцать восемь лет назад. За книгу «Обращение Понтифика и Великого инквизитора к Пророку»?

– Да, – Хеймир вздохнул. – Но это уже… другая история.

Антаньо – он всегда был немного не от мира сего. Он написал неправильную книгу и осмелился ее напечатать. А Гиата… добровольно отправилась за ним следом – в Инквизицию. На самом деле, «Обращение…» они писали вместе. И оба не раскаялись и не отреклись от своей ереси, что привело их к пыткам и костру.

Хеймир предпочел не углубляться в эту тему даже мысленно и вернулся к своему рассказу.

– Северные верниги живут довольно примитивно: рыбалкой, охотой, что-то они, конечно, выращивают, держат кур с гусями, коз, пасут коров. И собирают в лесу все, что ни попадя – корешки, ягоды, орехи, грибы. Островные – те промышляют зачастую разбоем, налетами на прибрежные земли. Или нанимаются для участия в войнах, для охраны караванов. Лиорентийцы всегда охотно с вернигами торговали, продавали оружие и натравливали на Магические земли. Достойные союзники в борьбе с магами. Южные – самые цивилизованные. У них и города богатые есть, и государство, но родство они свое кровное помнят и самые важные обычаи соблюдают.

На северо-западе – дремучие леса, озера и болота. Тьма всякого зверья, волки и медведи особые водятся – раза в полтора крупнее наших, зимой белые, а к лету линяют и становятся серо-бурыми.

В общем, туда мы и отправились – к Священному Древу.

– Тому, к которому верниги приколачивают магов? – уточнила Ллайна.

– К нему самому, в общем и целом. В тех местах проживает род, который называет себя Стражами Древа. Они стерегут к Древу дорогу, охраняют от чужаков. Старейшины их одеваются в содранные с животных цельные шкуры и головы себе той же шкурой покрывают – с глазами и зубами. Из светящихся поганок, что плотью Древа зовут, варят галлюциногенные отвары, травки и ягоды всякие пользуют, типа красавки или чего похуже.

Хеймир даже продекламировал кусок из вернигских сказаний – в лиорентийском переводе. Там некие прибывшие издалека путники обращались к старейшине с просьбой:

Укажи же путь тем, кто себя потерял!

Проведи сквозь леса, вкруг замерзших болот,

Вдоль журчавших ручьев, что сбегали со скал,

Но застыли теперь, обращенные в лед,

Укажи верный путь тем, кто правду искал,

До Хрустального Древа, что тайно растет.

– По легенде, – продолжил он затем, – было два брата. Их звали Вилмар и Биргер. После Катастрофы они вырастили Священное Древо и приняли решение его охранять, отдав ему свою кровь вместе с жизнью. Стали «стражами мироздания», как их называют верниги. А заодно прародителями всех вернигов. От кого они их прародили, правда, нигде конкретно не упоминается. Может, от Хранительницы. В некоторых сказаниях она называется еще Хранительницей Меча или Защитницей Древа. Тут не очень понятно, да и сейчас речь не об этом.

На самом деле, верниги Дереву не только магов в жертву приносят, но не брезгуют и обычными пленниками, которых островные племена захватывают во время набегов. Так сказать, для массовости и масштабности подношений. Чтобы Древо знало – им для него ничего не жалко! Магам Стражи кожу со спины сдирают, затылочную кость спиливают и к стволу прибивают, чтобы Дерево могло говорить устами приколоченных, а остальных просто к ветвям вниз головой подвешивают и перерезают горло – кровь жертв, стекая по стволу, должна питать корни. Без этого Древо, по вернигским верованиям, непременно усохнет. Еще они захоранивают у корней прах своих племенных вождей, правителей и военных предводителей – удобряют золой почву, чтобы подкормить Дерево.

Верниги считают, что Отмеченные, отправившиеся к Древу, сделавшиеся его частью – не страдальцы, а герои, что они жертвуют собой не только ради блага своего народа, но и всего мира. Детей с магическими способностями привозят заблаговременно, за несколько лет до того, как им суждено соединиться с Древом, и передают в обучение Стражам. Накануне… обряда их торжественно представляют всем собравшимся и богато одаривают их семьи. Очень мило и щедро. Какую-нибудь девушку непременно наряжают Хранительницей. При нас тоже так было. Эта девушка была одета совсем не по-зимнему и даже не по-вернигски: в летнее платье без рукавов и сандалии. У всех их вождей и правителей в близких родственниках значатся Отмеченные, которых приняло в себя Священное Древо.

Дерево можно увидеть только четырежды в год – на зимнее и летнее солнцестояние, весеннее и осеннее равноденствие. Точнее, каждый раз оно появляется на пять дней, а потом исчезает. И только те, в ком есть вернигская кровь, могут приблизиться к нему и, так сказать, вплотную пообщаться. Когда к Дереву открывается проход, в деревне Стражей – по-местному она называется Вайгдорпир, – собираются толпы вернигов из разных мест. По полмесяца пируют, потребляют отвары и настойки из наркотических трав и галлюциногенных грибов, приносят в жертву Древу подростков с магическими способностями и проводят обряды инициации. У них две инициации. Первая – в пять-семь лет, вторая – в подростковом возрасте, как в Лиоренции. Во время первой инициации детей опаивают настойкой забудь-травы, до потери памяти. Считается, что дети вступают в новую жизнь, сознательную, и прежнюю должны забыть. В общем-то, это давало намек, почему у нас четверых не было воспоминаний о раннем детстве – над нами провели подобный ритуал… Кто и зачем – Бездна знает.

Мы плыли до Сёгрунда, а оттуда ехали в санях, вглубь материка, в ту самую деревню…

И, конечно же, пока Хеймир все это рассказывал, на него накатило. Кто бы сомневался!

Тридцать девять лет назад. Деревня Стражей, Священное Древо

Хеймир

Его схватили за ворот тулупа и волокли по заснеженному берегу и обледеневшим мосткам. К проруби – бездонно черной на фоне отблескивавшего замерзшего озера.

Потом пинками спихнули в воду, сопровождая свои действия пьяной руганью на вернигском и издевательским напутствием:

– А ты, недомерок, отправляйся за своим дружком в гости к Деве Озера! Да примет она вас обоих в свои объятия!

Черная вода окружала его. Но если посмотреть вверх, то понятно, что вода – не черная, а прозрачная, и сквозь нее просвечивают половинка луны и звезды. Ледяной холод крючьями вонзался в тело. Внутри все сжалось, схлопнулось. Он осознал, что смотрит только одним глазом – левым. Правый не хотел открываться. Тьма. Серебристые пузырьки один за другим поднимались вверх – из его рта. А сам он опускался. Намокший тяжелый тулуп и кристаллический жилет тянули вниз. Потом он понял, что достиг дна и теперь лежит на спине на твердом песке. Вверху, недостижимо далеко, висела, дрожа, половинка луны, подернутая рябью и окруженная танцующими лучистыми звездами. Он сообразил, что здесь неглубоко, но, наверное, выше его роста.

Он лежал на дне, смотрел в небо, и чувствовал словно бы чье-то успокаивающее присутствие рядом. И голос – грустно нежный и смутно знакомый – звучал в его голове, произнося нараспев слова на языке, который он тогда не понимал.

Мой милый друг! Заветный друг

Бесценных давних дней.

Поверь, не стоит мир вокруг

Страданий и страстей.

Мой милый друг! Заветный друг!

Услышь же голос мой!

В озерном северном краю

Я обрела покой.

Моя постель так глубока,

Воды прозрачен кров.

Идут года, идут века

Под шепот вещих снов.

Мой милый друг! Засни со мной!

Воды холодной гнёт,

Ты не почувствуешь. И боль

Внутри не обожжёт.

Закрой глаза, чтобы забыть.

И память не найдёт

Того, кем был и можешь быть,

А горе обойдёт.

Непослушными пальцами Хеймир отцепил от пояса нож и обрезал застежки на овечьем тулупе. Извернувшись, вытащил руки из рукавов, затем умудрился снять с себя надетый на рубаху кристаллический жилет. Сознание почти не вмешивалось, наблюдая со стороны за действиями тела. Паника, коченеющие конечности, ломота, тиски, сдавливавшие голову, съежившиеся внутренности – все казалось далеким. Потом он вспомнил, что не может так просто всплыть.

Он нащупал рядом с собой еще одного человека. Кенлар был без сознания. Несколько воздушных пузырьков сорвались с его губ, посеребренных призрачным светом, и устремились вверх, к луне.

Ворочать в воде тело было неудобно. Когда Хеймир пытался стащить с Кенлара полушубок и дернул за руку, с губ того сорвался стон, и пузырьков стало больше. Хеймир испуганно закрыл Кенлару рот ладонью. Он бесконечно долго провозился, освобождая Кенлара от верхней одежды. Легкие уже целую вечность разрывались от нехватки воздуха. Ему несколько раз хотелось отчаяться и сдаться. Лечь рядом. Но затем он принимался убеждать себя, что справится, что он не на пределе, и воздуха хватит, и вода не такая уж холодная, потому что на дне озера бьют какие-то горячие источники – так утверждали Стражи.

Наконец, он обхватил Кенлара за пояс и оттолкнулся от дна, всплывая на поверхность. Это была прорубь, откуда Стражи Древа зимой брали воду. Она уже начала подмерзать по краям. Тонкий лед обламывался. Хеймир порезал руки, пытаясь добраться до прочной кромки. Неизвестно, сумел бы он выбраться сам, имея Кенлара в качестве довеска, но их заметили.

Это были… другие. Не те, что раньше. Стражи Древа. Хеймир их, вроде бы, уже видел. Один из них – клеившийся к дочери знахарки высокорослый парень с мягкой русой бородкой и свирепым лицом. Сейчас он лег животом на плотный снег, покрывавший замерзшее озеро, и протянул ему лом с длинной рукояткой, которым пробивали лед в проруби. Рядом с прорубью, порываясь прыгнуть в воду, стоял и нервно лаял мохнатый пес. Хердер – так его звали.

Хеймир удерживался на плаву вместе с Кенларом и безуспешно молил его ухватиться за палку. Тот не слышал и не приходил в себя. Хеймир постарался вытолкнуть Кенлара на лед – уж насколько хватило сил, а сам с головой погрузился в воду. Вынырнув, он увидел, что парень, бросив лом, вместе с собакой, ухватившей Кенлара за одежду, и другим Стражем тянет его за плечи и подмышки. А с берега, где стояли еще несколько человек, навстречу неуклюже бегут две знакомые, даже в толстых полушубках, фигуры. Без шапок, с разметавшимися поверх воротников волосами. Илинора и Асгерда. Хеймир напряг последние силы и подтолкнул Кенлара за ноги, пытаясь облегчить задачу спасителям. И снова ушел под воду.

Потом его тоже вытащили. Половинка луны по-прежнему висела над головой. Зеленые сполохи северного сияния озаряли восточную часть небосвода, засвечивая звезды. Он понял, что в воде было гораздо теплее. На ночном морозе он окоченел, губы мелко дрожали. От него валил пар, рубашка задубела, волосы смерзлись сосульками.

Потом кто-то накинул на него сухой полушубок, а на голову напялил меховую шапку с опущенными ушами. Хеймир не мог говорить, не мог идти – лишь стоять и бездумно трястись.

Только обсохнув и отогревшись у растопленной печки – не в общинном доме, а в избушке знахарки, стоявшей на отшибе на опушке леса, он вспомнил, что, собственно, произошло.

Он сжимал в ладонях горячую чашу с каким-то душистым варевом, что приготовила для него хозяйка избушки, Уннен. В голове было абсолютно пусто и мутно, боль отступила куда-то далеко, он, разомлев, клевал носом. И тут вдруг вспомнил. Он встрепенулся, едва не подавился испуганным криком и вскочил на ноги, которые тут же подломились в коленях.

– Сиди спокойно, Хеймир, – строго велела Уннен, насильно усаживая его обратно на скамью.

– К-Кенлар, – попытался он выдавить, раздвигая непослушные губы. – И… а…

– С ним все будет в порядке, – уверила Уннен. – Я напоила его целебным настоем и сделала накладки из лубка. Илинора и Асгерда присматривают за ним.

– И… а… с ними? – произнес он, силясь связать звуки хотя бы в слоги.

Он припомнил, что видел их на озере. И, вроде бы, они помогали вытаскивать Кенлара из воды.

– Всё в порядке, я же сказала, – недовольно повторила Уннен, щупая его лоб и щеки. – Ты, вроде, уже отогрелся. Так что ложись спать. Завтра – последний день, когда открыт путь к Древу. Вы должны предстать перед ним. Оно так захотело, и это нельзя отменить.

«Мне нужно увидеть их всех», – хотел сказать Хеймир, но не смог выговорить такую длинную фразу.

– Отдыхай и набирайся сил! Завтра важный день для тебя, Хеймир, и для остальных. Древо поведает вам вашу историю. Вы рождены для великих свершений, я уверена!

Она подошла к нему и ласково обняла за плечи.

«У меня никогда не было матери, – вдруг подумал он. – Никогда». Ее жест словно что-то ему напомнил.

Он издал горький смешок. Какие великие свершения? Жалкий побитый юнец с заплывшим глазом. Не способный постоять ни за себя, ни за друзей, тщедушный и хлипкий. Да что он – даже Кенлар, сильный и умный, который все на свете знал, оказался беспомощен против четверых напившихся отморозков. Хеймир в отчаянии обхватил голову руками и застонал. Уннен подсела к нему и крепко обняла, утешая.

– Ты не сумел защитить свою невесту, – с упреком сказала ему русоволосая Ирис, дочка Уннен. – Да и твой друг оплошал и оказался не столь уж умелым и сильным воином, раз позволил себя избить до бесчувствия и утопить в проруби. – А в конце она презрительно добавила: – Ну, от тебя, конечно, ничего путного и ожидать не стоило.

– Она не моя невеста, – едва слышно выдохнул Хеймир.

Илинора… была недосягаема. Слишком прекрасна и совершенна для него.

– Даже слепой, небось, видит, как ты на нее пялишься, – фыркнула Ирис. – Но и, правда, что с тебя взять? Зачем бы ты ей сдался?

– Они же изнеженные лиорентийцы, – пренебрежительно бросил Хрюр, жених Ирис. – Бреющие бороду. И для лиорентийцев вовсе не так плохи. По крайней мере, не трусы. И друга своего Хеймир не бросил.

Хрюр был, наверное, всего на пару лет старше, но выглядел очень свирепо. Именно он и его родственник вытянули Кенлара из проруби и надавливали ему скрещенными ладонями под ребра, чтобы из легких вылилась вода. Они же, собственно, вместе с другими Стражами, разобрались с еще остававшимися на ногах отмороженными дебилами.

Дебилы были из руянов, одного из островных племен, живших морским разбоем. Вообще Стражи Древа заставляли своих воинственных гостей все оружие сдавать в специальное хранилище – не считая поясных ножей, которые верниги использовали, чтобы резать мясо. Но руяны обошлись и без ножей.

Четверо против них двоих. Кенлар был быстрым, расчетливым и сильным, но в рукопашную никогда прежде не бился. После того как первым же удачным и неожиданным ударом он завалил одного из нападавших, трое руянов оттеснили его и Хеймира на улицу, вынудив отступить к самому берегу озера и отделив тем самым от Асгерды и Илиноры, которых окружили еще трое разбойников. Кенлар пытался отмахиваться своим ножом и даже кого-то ранил. Потом здоровый руян с заплетенной косичкой бородой выбил у Кенлара нож и вывернул руку в локтевом суставе.

Что произошло дальше, Хеймир уже не видел. Он понимал, что от него самого толку в драке, по сути, никакого. Единственное, что он реально мог – это отвлечь на себя внимание. Не то чтобы руянам удалось так уж легко с ним сладить – все же он был ловким и увертливым. Он решился было бежать за помощью, паникуя от одной мысли о том, что бросит Кенлара одного, но сомнения его разрешились сами собой, и не сказать, что благополучно: единственного хорошего удара ему хватило, чтобы отключиться и очнуться уже, когда его волокли по снегу, словно дохлую тушу.

В общем-то, он вовремя очнулся.

Как потом выяснилось, Кенлара отделали куда крепче: били в голову, сломали левую руку и вывихнули в локте правую, однако толстый тулуп и пододетый под низ кристаллический жилет хотя бы спасли его от повреждений ребер и внутренних органов.

В конце концов, их обоих решили просто утопить в проруби. Спрятать концы в воду, как говорится.

А началось все с застолья в общинном доме. В большом зале было так сильно натоплено, что не продохнешь от дыма. За длинным столом – куча народу. Здоровые, волосатые. Многие, не потрудившись раздеться, сидели в тулупах нараспашку. В воздухе смешалась вонь от кислого пива, квашеной рыбы, мокрых шкур, пота и немытых тел. Только дым от печи и спасал, худо-бедно перебивая ужасный запах. И, казалось бы, бани – вон прямо у озера стоят. Мойся не хочу!

Вдоль стола ходил парень, возраста Хеймира или около того, с длинными волосами и светлым пушком на подбородке и над верхней губой. Один из Отмеченных – завтра его должны были принести в жертву Дереву. Ему то и дело подливали пиво, и он хлестал кружку за кружкой, пытаясь заглушить свой страх. Но во всеуслышание заявлял всем, как гордится своей судьбой. Похвалялся, что станет Стражем мироздания, и вещал, какая это великая честь. И к тому же он избавится от посмертного проклятия, от Адской Бездны, которая ожидает всех магов Магических земель. Сплошные плюсы!

Хеймира тошнило от его речей. Он нутром чувствовал в них что-то в самой своей основе, в самом корне неправильное. Да и какой разумный человек станет радоваться собственному мучительному убийству?

В стороне, за отдельным столом сидели женщины. Они проговаривали нараспев, сменяя друг друга:

Древо Священное -

Сколь высокое, столь красивое.

Корни его – глубоко в темной земле.

Вершина – высоко в синем небе.

Ветви его и листья – в нашем бренном мире.

В нем есть всё. Из него всё исходит. Оно собирает в себе весь высший свет.

Корнями удерживает оно землю на месте, а ветвями подпирает небосвод. Источаемый им сок – драгоценен и целебен, и придает силы и бодрость тем, кто его отведает. В виде цветов и плодов растут на ветвях его души людей. Падая вниз, в утробу матери, они становятся причиной рождения ребенка.

У Древа четыре корня. Между корней – котел с кипящей водой, что согревает его и наполняет наше озеро. И медвяный источник, из которого Древо пьет, поддерживая свою вечную молодость. И бездонная яма, из которой Древо черпает знания. Бездна, где прошлое, настоящее и будущее сливаются в один миг.

Хеймира по-прежнему тошнило, и голова кружилась – от спертой духоты, от гама, царившего в общинном доме. Они вчетвером собрались выйти, чтобы прогуляться и освежиться. На улице было холодно и темно. Звезд на небе – неисчислимо, а над замерзшим, занесенным снегом озером разгорались сполохи полярного сияния. Они захотели спуститься к озеру и даже думали, что, может, стоит растопить баню и помыться. Никому из четверых и в голову не пришло, что кто-то из вернигов осмелится на них напасть. В священном месте.

Как выяснилось, они ошиблись. Семеро руянов, пьяных ровно настолько, чтобы с одной стороны, еще держаться на ногах, а с другой – чтобы уже не утруждать себя следованием правилам поведения в гостях, направились за ними, ввалившись следом в баню. Потом оказалось, что Илинору и Асгерду они давно заприметили. Ничего удивительного.

– Ну-ка мотайте отсюда подобру-поздорову, ребятки, пока я добрый, – по-дружески предложил их вожак Хеймиру и Кенлару. – А ваших девок оставьте нам. Они у вас – то, что надо!

– Славная пожива! – согласился другой.

– Эта брюхатая, я сам видел, – заметил третий, указывая на Асгерду. – Её нельзя!

Асгерда, действительно, была беременна, и за время путешествия живот ее успел несколько округлиться. Кенлар поначалу брать ее с собой решительно не хотел. Но Асгерда настояла.

– Древо точно не простит! – согласился четвертый, сплевывая на дощатый пол. – Хотя она, твою ж мать, чистая и красивая, и глаза яркие, как весеннее небо!

– Давайте лучше отымеем только вторую, чернявую. Среди наших таких и не сыщешь.

– И браслета обручального у нее на руке нет, – сказал еще один. – А, значит, она наверняка девственница, потому как у них в Лиоренции с этим строго. Их Пророк не одобряет.

Потом Кенлар саданул ближайшего к нему руяна в висок.

Илинора и Асгерда о дальнейшем рассказывали без всякой охоты и деталей.

Выходило так, что, пока руяны пытались подступиться к Илиноре, Асгерда выбежала на улицу, схватила топор для колки дров, который раньше заметила под навесом, вернулась в баню и проломила одному череп топором, а второго застрелила в затылок из пистолета, который не стала сдавать Стражам.

Илинора брыкалась и вырывалась, как могла – в детстве она всегда была не прочь подраться. Но сначала она осталась одна против троих, и руяны ее быстренько скрутили, съездив пару раз по лицу. Она пыталась дотянуться до своего ножа, но ей вывернули руку. Тем не менее, тому из насильников, кто полез к ней первым, она выдавила пальцами глаз.

Потом Илинора с Асгердой вдвоем выбрались на улицу, вооруженные топором и вновь заряженным пистолетом, и встретили там Стражей, которые как раз пошли с собакой их четверых разыскивать.

Уже много позже Илинора рассказала Хеймиру о том, что тогда случилось, более подробно.

– Я ничего не соображала, Хем. Меня тошнило от отвращения и исходящей от них рыбной и пивной вони. Я рычала, выла, бешено брыкалась, кусалась и старалась вырвать руки. В голове не осталось ни одной разумной мысли. Я сумела высвободить руку и наугад ткнула пальцами, попала одному из них в глазницу и рефлекторно впилась ногтями. Пальцы вымазались в чем-то мерзком, липком и теплом, и на меня брызнула кровь. Потом меня ударили несколько раз по лицу – скорее, это было просто сильные затрещины, и чуть не переломали кисти и локти. А дальше повалили на скамью, задрали платье и заткнули подолом рот, как кляпом. Я пнула одного из них коленом. Меня снова ударили, заломили руки и перевернули на живот. А потом пришла Герра и зарубила одного топором, а второму разнесла полголовы. И я тогда… почти все забыла, Хем! А сейчас снова вспомнила…Что бы со мной сталось, если бы не Герра?

Про руянов Хрюр сказал:

– У них были неправильные понятия о том, как допустимо вести себя, когда они у нас в гостях. Древо подобного не прощает. Завтра те из них, что остались в живых, напитают его корни своей кровью.

Когда Хрюр произносил последнюю фразу, его свирепый взгляд стал едва ли не мечтательным. Он хотел, истово хотел самолично перерезать провинившимся глотки.

На следующий день Хрюр вернул Хеймиру и Кенлару их кристаллические жилеты, которые вместе со своим родственником выудил со дна проруби, подцепив баграми.

Начало того дня Хеймир помнил очень плохо, урывками. Их опоили каким-то зельем – это точно. Восприятие было притупленным и искаженным. Вдобавок, он наверняка получил сотрясение мозга, пусть и не очень сильное. Подбитый правый глаз по-прежнему не желал открываться, а перед левым все плыло и дрожало. Кенлар же находился в столь плачевном состоянии, что непонятно, как вообще держался на ногах, и взгляд у него был совершенно мутный.

Пронзительно воющий ветер взмётывал позёмку и гнал по ледяному полю, в которое превратилась поверхность озера. Из крыши общинного дома валил густой дым и стлался над заснеженным холмом.

Огненно-красное зарево на юге вместо так и не успевшего взойти солнца, половинка луны, разгоравшаяся все ярче и ярче, стремительно наползавшие сумерки и темнеющее небо. И снова переливчатый полог северного сияния, на этой раз раскинувшийся от зенита до горизонта…

Их привели к Священному Древу – или это Древо само возникло перед ними? Хеймиру казалось, что он шагал то по пустоте, окруженный стремительно проносящимися над ним сияющими звездами, то по сгустившимся облакам, зависшим посередине неба, то по изогнутой внутренней поверхности сферы – пространство вокруг него заворачивалось, многократно отражая заснеженные леса, скалы, болота с торчащими, как столбы, мертвыми, лишенными веток, стволами, петляющую реку и белую гладь озера.

Он увидел блестящую поверхность, на которой росло огромное ветвистое Древо с необъятным стволом, белесым и облезлым, будто линяющим. Четыре корня, переплетшихся и сросшихся друг с другом, исходили от основания ствола. Кристаллические четырехпалые листья, подрагивая, мелодично звенели и переливались разными цветами – розоватым, серебристым, фиолетовым. С одной стороны был свет, с другой – тьма. И на границе они смешивались причудливым образом, порождая миллионы разных цветов. Сияющий ореол вокруг кроны, звезды – и там, и там. Сон. Фантасмагория.

«Моя судьба», – подумал Хеймир, глядя на Дерево завороженными расширившимися глазами. Будто светящийся пух разлетался от его ветвей, парил в пространстве. Хеймир представил, как навстречу ему из темноты поднимается снежная пурга. Да, похоже на подхваченные ветром снежинки в метель. А еще – на рой гигантских светлячков. И на радужные мерцающие пушинки тоже.

А потом – провал в памяти, вырванный эпизод, который он списывал на случившийся после взрыв мозга.

И дальше – четыре нагих тела перед глазами. Подвешенные за ноги вниз головой, они мерно раскачивались на сучьях. Все с перерезанным горлом – от уха до уха. Мертвое бескровное лицо совсем рядом. Глаза закатились, и видны только белки в красных прожилках от лопнувших сосудов. Волосы, заплетенные в косички, свешиваются вниз и шевелятся, как змеи. Один из вчерашних руянов. Вроде тот, который был у них главным.

Хеймир задирает голову и смотрит наверх. Он видит над собой тела, частично переваренные Древом. Из ствола выступают лица, словно вырезанные из древесины барельефы. Тот парень, Отмеченный – еще позавчера Хеймир разговаривал с ним. А затем парню содрали со спины кожу, отпилили затылок, вскрыли мозговые оболочки и приколотили к стволу – в том месте, где не было коры. Чтобы Дерево напиталось кровью, чтобы у него был непосредственный контакт с мозгом. Сейчас Отмеченный взирал немигающими глазами и механически открывал рот, явно не по своей воле.

Хеймира пробрала жуть. Все это казалось вопиюще, вопиюще неправильным! Он встал на колени, как ему сказали, и обхватил руками толстый шершавый корень. Он был голый по пояс, из разрезанного лба струйками стекала кровь, заливая глаза. Он прислонился окровавленным лбом к липкому, сочащемуся соком стволу.

«Извини, – прошептал голос в его голове. – Извини, что так получилось, Хем!»

Его лицо словно бы засосало в ствол. Он моргал одним глазом – правый по-прежнему не открывался, и видел перед собой переплетение белесых жгутов. Что-то копошилось в его голове, ползало, исследуя каждую мысль. Что-то иное хотело разодрать его на части или хотя бы отщепить от него маленький кусочек. И еще что-то нескончаемо лилось в него, наполняя и переполняя его мозг. Он задыхался и тонул – как вчера.

Весь обратный путь – если он был – и еще несколько часов после тоже выпали из его памяти.

Весело галдящие дети и подростки катались с холма на деревянных салазках, держа в руках зажженные факелы. Хеймир стоял, переминаясь, на пороге общинного дома и тупо смотрел на них. Ему было плохо. Он до сих пор был совершенно дезориентирован, в полнейшем шоке.

Плотный утоптанный снег скрипел под ногами – он знал, что это трескаются раздавленные подошвами его меховых сапог хрупкие снежные кристаллики.

Как все так получилось? Как и зачем он пришел в этот мир?

Неизбывный ужас пробирал его до самых костей, проникал в легкие с каждым вдохом. Он захлебывался им, и это было куда хуже холода, хуже ледяной воды, хуже муторной боли в голове.

– Пойдем в дом, Хем, – рука Илиноры в шерстяной рукавице легла на его плечо. – Не мерзни! Ты вчера и без того переохладился.

Илинора говорила по-лиорентийски. Она была в меховой шапке и тулупе. Пар, который она выдыхала, превращался в облачка ледяных кристаллов. Ресницы у нее заиндевели и, когда она моргала, тут же смерзались друг с другом.

– Как же так, Или? – он смотрел на нее, жадно поедая взглядом ее лицо, словно надеясь найти там ответ на мучившие его вопросы.

Он чувствовал себя отделенным от нее, бесконечно отделенным.

Но все равно – она была до боли знакомая. И какая же она все-таки красивая, пусть на подбородке ссадины, на скуле – багровый кровоподтек, губы разбиты, а ресницы смерзлись на морозе.

Илинора разочарованно усмехнулась:

– По-твоему, проклятое Дерево поделилось со мной чем-то еще? – она замолчала, с ее губ в морозный воздух слетело облачко пара. – Я подумала… Главное, что мы есть и что мы вместе, Хем.

Она развернула его к себе и положила вторую руку на его плечо. Он полез к ней целоваться, касаясь щекой выбившихся из-под шапки заиндевевших волос, не обращая внимания на распухшие губы и подбитый глаз. Он почувствовал, ее теплое дыхание и как ее губы дрогнули, растягиваясь в улыбке.

– Я люблю тебя, Или, – прошептал он, глядя на нее умоляюще.

– Это, безусловно, очень актуальная информация, Хем, – сказала она.

Всю свою жизнь он бегал за ней, будто привязанный. На коротком поводке. Его… тянуло. Дразнил ее и приставал, чтобы привлечь внимание, чтобы поймать ее разгневанный взгляд. Смотрел в ее глаза, и внутри все сладко обмирало. Он не мог подобрать точных слов тому невозможному чувству, которое испытывал. Просто «любовь» – звучало слишком бледно, плоско и заурядно.

Илинора отстранилась, осторожно провела рукой по его набрякшему, болезненно пульсирующему веку:

– Ты, конечно, тот еще красавец, Хем! И куда ты лезешь со своими разбитыми губами и багровым фингалом на пол-лица?

– Хочу.

– А я хочу сначала убраться отсюда. Как можно дальше! – В голос ее проникли холодные резкие нотки. – Пока у меня хватает здравомыслия ничего здесь… не устраивать. Но его запасы тают с катастрофической скоростью, и негде их пополнить. В другое время я хотя бы могла позаимствовать немного у Герры…

– К-Кенлар… – запинаясь, выговорил Хеймир. – Ему нужно отлежаться. В таком состоянии он никуда не дойдет. Да и к тому же – сейчас зима. Куда мы денемся?

– Останемся в Сёгрунде до весны, что же делать. В Сёгрунде. Не здесь. С Кенларом – я знаю. Придется подождать. И не беспокойся – если потребуется, я зашью себе рот.

Не зашила. И хоть и он, и Илинора удерживали себя, не всегда это получалось.

– Я видела, как вы целовались, – заявила Илиноре Ирис, когда они сидели в избушке знахарки, слушая рассказы Уннен о древних временах. – Тебе стоило бы выбрать себе мужа получше. Хеймир – слабак, и не сумеет тебя защитить.

Илинора глубоко вздохнула и какое-то время молчала, не отвечая. Она проглатывала слова одно за другим, чтобы не высказать все, что думает. В результате высказала только малую часть:

– Зато, если он полезет меня бить, я смогу ответить ему тем же.

Ирис рассмеялась и бросила на Хеймира привычный уже пренебрежительный взгляд. Илинора на этом не остановилась и продолжила:

– И это тебе стоило бы выбрать себе мужа получше. Хрюр – жестокий и бессердечный. Впрочем, он никого к тебе не подпустит и других претендентов на твое сердце наверняка просто убьет.

– Хрюр – умелый охотник и воин, сильный и отважный! – обиделась Ирис. – И он мне нравится. Ты глупая и мне просто завидуешь!

Слушая Ирис, Хеймир вдруг подумал, что, наверное, в раннем детстве, о котором ни у кого из них не сохранилось воспоминаний, они жили в этой деревне и играли вместе с Ирис и Хрюром… Так странно.

Илинора нашла в себе силы не продолжать бессмысленный спор. Вместо этого обратилась к Уннен:

– Пойдемте с нами! Или хотя бы… отправь с нами свою младшую дочь.

Разумеется, Илинора прекрасно понимала, что Уннен не согласится. Ирис разозлилась:

– Лучше молчи и не открывай свой глупый рот! Моя судьба и судьба моей сестры предопределены. Мы Стражи Древа. Мы послушны его воле и верны нашим обычаям.

– Ты предлагаешь немыслимое! – твердо заявила Уннен. – Асту никто не отпустит с вами. И, когда придет ее срок, она будет отдана Древу, как заведено испокон веков.

– Это ужасно, ужасно, Уннен! – пробормотал Хеймир. – То, что вы делаете, ужасно, неправильно!

– Молчи, Хем! – воскликнула Асгерда, вмешиваясь в их разговор и затыкая ему рот ладонью. – И ты тоже, Или!

Герра говорит прямо как Ирис!

– Ты ничего не сможешь исправить, Или! Тебе мало того, что ты уже получила?

– Нет, – покачала головой Илинора, обхватывая себя руками и уставившись на немного выпиравший под платьем живот Асгерды. – Не мало.

– Мы должны поскорее убраться отсюда, – добавила Герра. – И забыть – то, что лучше забыть!

– Будь всё проклято! – в сердцах бросила Или. – Ненавижу….

И взгляд у нее был – беспросветный, как черная дыра. Она, как пить дать, что-нибудь устроила бы, если бы не понимала, что это заденет не только её.

И Кенлар, едва немного очухался, тоже ненавидел и проклинал. Его глаза были прозрачными, как кристаллы горного льда. Все четверо получили удар под дых. Однако в одном конкретном моменте всё оказалось проще, чем Хеймиру представлялось. Зато в прочих – нет.

У них остались вопросы. Много вопросов. И много сомнений.

– Ненавижу, ненавижу свою беспомощность, – твердил Кенлар на пути в Сёгрунд, несусветно на себя злой и, если б руки были только целы, непременно что-нибудь расколотил бы кулаками. По стенкам и столам бить – особых навыков не надо.

Можно подумать, кто другой от собственной беспомощности в восторг прийти способен! Но Кенлар и штанов себе сам расстегнуть был не в состоянии – приходилось делать это Хеймиру и Асгерде, от чего, естественно, Кенлар еще сильнее бесился.

– Обещаю: никогда больше не позволю никому себя избить! – процедил Кенлар.

– Что, даже мне? – поинтересовалась Илинора. – Может, ты все же оставишь за мной это право?

– Я серьезно, Или! – воскликнул Кенлар, сверкая льдистыми глазами из-под насупленных бровей и свирепо морща нос.

– Давай, я тоже подключусь к расстегиванию твоих штанов! Хочу посмотреть, втянется ли твое мужское достоинство в брюшную полость!

– Это не смешно, Или! – рявкнул Кенлар.

Его взгляд полыхнул яростью. Он издал утробное рычание и чуть сломанной рукой по саням не саданул. Или всегда замечательно удавалось вырубать предохранители в его мозгу.

– Ты по-прежнему ужасно забавный, когда бесишься, – сказала она, обняла его, нахлобучив ему шапку на глаза, и поцеловала.

Бросив взгляд на живот Герры, Кенлар добавил:

– И сына воспитаю так, как надо!

– Он вырастет защитником – сильным, смелым, справедливым и верным, – вторила Герра.

И ведь никто из них не сомневался, что родится мальчик!

– О, да! – язвительно пробормотала Или. – Он вырастет идиотом – с такими-то родителями! Из вас обоих те еще воспитатели!

– Тогда роди ему подходящую жену, Или, – рассмеялась Асгерда. – Чтоб она вдобавок ко всему мной перечисленному была умной и доброй.

Илинора красноречиво закатила глаза.

Расстегивать Кенлару штаны Асгерда ей не доверила. Вполне разумное решение. А Хеймир вот доверил – свои штаны, уже в Сёгрунде, когда полез к Илиноре не только с поцелуями. Она ему насыпала туда снег – охладить перегретые части тела. Хотя потом все-таки он получил вознаграждение за понесенные… неудобства.

Или старалась вести себя, как раньше, шутила и язвила, старалась быть собой. Но ей и больше всех пришлось себя ломать. Это проходило долго и тяжело. Ее бросало из крайности в крайность. Они, все четверо, вцепились друг в друга мертвой хваткой. И были благодарны Ингару – просто за то, что тот родился. Это уберегло их от многих опрометчивых поступков. Но не от всех.

Впоследствии Кенлар приложил все усилия, чтобы сдержать данное себе обещание и восполнить неудачный пробел в своих умениях. Он всерьез озаботился также обучением Ингара, а позже и Юста. Пусть Юст всячески сопротивлялся, Кенлар, не уставая, твердил ему: «Ты должен суметь защитить себя в любой ситуации. Себя и других».

Тридцать восемь лет назад. Возвращение в Лоретто

Хеймир

Они приплыли в Лоретто почти год спустя, уже после рождения Ингара. Их ждал крайне неприятный сюрприз: Антаньо и Гиата, их опекуны, оказались в тюрьме на Святом острое, и вскоре им должны были вынести приговор.

Если подумать, не такой уж сюрприз, к сожалению. Дело было в книге, которая называлась «Обращение Понтифика и Великого инквизитора к благословенному Пророку». Эту книгу Антаньо и Гиата писали вместе. Но Гиата была женщиной, явившиеся за Антаньо дознаватели не собирались ее арестовывать. Кажется, её это оскорбило, и она призналась добровольно в том, о чем ее не спрашивали, обрекая себя на судьбу мужа. Не из любви к нему, а из гордыни. Гиата была умной, твердой и очень гордой. И похожей на Асгерду – как внешне, так и по характеру. До поездки в деревню Стражей они четверо были уверены, что Герра – ее близкая родственница, в них обеих явственно чувствовалась вернигская кровь. В общем-то, все кровные верниги имели очень похожий типаж.

Позже, роясь в старых записях, сверяя почерки и коды, Хеймир с Илинорой пришли к выводу, что письмо, отправившее их в путешествие на север, написала Гиата. Еще они узнали, что у Гиаты была сестра-близнец. Обе обладали магическими способностями, а их мать, как это нередко бывает в подобных случаях, умерла при родах. Гиата предпочла остаться в Лоретто, пройти инициацию и подвергнуться облучению, а сестра уехала в Анидаб-Дорему.

– Бедная Гиата! Бедный Антаньо! – восклицала Или.

– Это было… крайне неблагоразумно с их стороны, Или, – сказала Герра. – Они оба будто бы сошли с ума! Только безумец осмелится бросить открытый вызов всемогущей Инквизиции. Последствия чересчур предсказуемы. Чего они еще ждали?

– Будь проклята эта вонючая контора! – заявила Илинора со свойственной ей добросердечной прямотой. – Эти инквизиторы захапали себе слишком много власти, и не привыкли ею делиться. Высокодуховные люди – все как один! Пытают и умерщвляют неугодных, не замечая никаких противоречий с Учением. Пророк призывал к пониманию и терпимости, а не к тому, чтобы казнить тех, кто облекает неудобные идеи в слова. Но для организации, члены которой мнят себя его последователями и служителями, это ничего не значит!

Или всегда защищала Пророка. Так называемого Пророка. Пусть и не прямо. Пусть и не оправдывала его – по крайней мере вслух. Однако и слова плохого за все годы в его адрес не произнесла. Хеймир всё понимал, Илинора тоже. И они не предъявляли друг другу претензий на этот счет. Но Пророк был камнем преткновения и линией раскола между ними.

Несмотря на запрет и на все риски обладания книгой, «Обращение…» было популярно и ходило в Лоретто по рукам. Кенлару удалось раздобыть экземпляр, судя по всему, сделанный копиром, у продавцов магических артефактов на Площади Единых с Пророком.

Хеймир и ранее имел, пусть и приблизительное, представление о том, что в книге может быть написано. На деле, все оказалось намного жестче и откровеннее. В «Обращении…» прямо заявлялось: Церковь испорчена, действует насилием, а не любовью. Ее власть и, прежде всего, власть Инквизиции, должна быть ограничена, а сама Церковь – кардинально преобразована.

Крайне опасная книга – она покушалась на многовековые устои общества.

Хеймир разбирался со всем этим делом, складывая два и два и более сложные числа. И выходило всё более неоднозначно, чем выглядело на первый взгляд. Возможно, Антаньо был и не от мира сего, но Гиата отличалась рациональностью и здравомыслием. И у Антаньо имелся высокий покровитель – сам Понтифик и Великий инквизитор Эриджио. Не просто покровитель, а старший друг, с которым Антаньо вел философские споры, не стесняясь острых тем.

Антаньо с Гиатой напечатали «Обращение…» в своей типографии, и они не поставили нигде ни свои имена, ни знака типографии. Останься опус за авторством некоего неизвестного, Эриджио, скорее всего, закрыл бы глаза и списал бы всё на злых магов… Но его лишили такой возможности.

Двоюродный брат Антаньо, Эрмосо Галиччи, понадеявшись заполучить богатое наследство, написал донос в инквизиторскую канцелярию.

Обычно эти доносы начинаются вполне единообразно, с поминанием долга и совести. «Доношу по долгу совести» – как-то так. Кенлар видел подобные доносы – на себя самого. Арунидис любил ему их показывать, демонстрируя, так сказать, свое великодушие и благородство.

Эрмосо тоже был другом Антаньо и помощником во многих делах. Еще один такой «друг», Анцлето Дзинтани выступил свидетелем и подтвердил, что именно Антаньо Галииччи является настоящим автором «Обращения…»

Дзинтани – тот до сих пор ведь жив. Крепкого здоровья оказался. Ретроград, блюститель гражданской доблести и древних лиорентийских традиций, всюду таскающийся в сенаторской тоге…

Молва утверждала, будто Эриджио глубоко опечалился, горевал о том, как неудачно иногда складываются обстоятельства. Однако веру в Пророка и в Лиоренцию нужно защищать всеми возможными способами, не правда ль?

В день казни в своей речи на Сенатской площади Понтифик и Великий инквизитор признался даже, что сердце его отныне и навечно сковала зимняя стужа. Поэтично, не поспоришь. Сердце жертвы превратилось в пепел, а сердце палача – в ледышку.

Увы! На что только не приходится идти ради выполнения своего гражданского долга, ради спокойствия и благоденствия государства… Обладать властью – значит, нести тяжелое бремя.

Эриджио все-таки сделал кое-что для своего друга. Антаньо не был вычеркнут из списков лиорентийских граждан, его имущество не конфисковали, а позволили написать завещание, по которому все досталось Кенлару и Хеймиру – при условии, что Хеймир женится на Илиноре. Конечно же, от этого условия Или была в безусловном восторге! Или в условном?

Хеймир понимал мотивы Эриджио и положение, в которое тот попал. К тому же в книге Понтифик и Великий инквизитор, то есть, сам Эриджио, был выставлен отнюдь не в положительном свете, а закоснелым и ограниченным ретроградом и властолюбцем. Эриджио имел право обидеться. Возможно, он даже счел, что Антаньо использовала его, подставил и предал.

Эриджио не мог оставить книгу без внимания. Она бросала вызов его власти, подвергала сомнению его способность контролировать, что печатается в столице страны. Что скажут враги – и в Лиоренции, и за ее пределами? Он обязан был утвердить свой авторитет и не допустить неканонических толкований Писания. В том случае много всего перемешалось – личная обида, политическая необходимость, догматические вопросы, престиж главы Церкви.

В общем, Хеймир понимал Понтифика и Великого инквизитора. Хорошо понимал. Но позволить себе его оправдать и простить не мог. А вот Герру с Кенларом – запросто. Они оба знатно отличились. С Кенларом это было не удивительно, что уж там. Но Герра!

Итак, Эрмосо Галиччи донес на двоюродного брата в надежде получить его наследство. Однако он получил не наследство, а удар кинжалом в неприметном темном переулке – в Лоретто таких хватает. И его труп, хоть и обобрали, не удосужились даже выкинуть в канал.

Об этом происшествии рассказали домашние слуги Антаньо, слышавшие перетолки на рынке.

– Эрмосо покарал Пророк, – заявила во всеуслышание Герра. – Мы все знаем, что господин Антаньо и госпожа Гиата свято и чистосердечно верили в Пророка, почитали его и совершали богоугодные дела: жертвовали деньги на храмы, больницы и приюты. Даже если они в чем-то ошиблись, Пророк бы их простил и лишь мягко наставил на истинный путь.

Убийцу Эрмосо не нашли. К ним домой – точнее, в особняк Галиччи – приходили дознаватели из Следственного отдела, а не офицеры Гражданской стражи. Герра сказала им то же, что и слугам. На первый взгляд, она ступала по тонкому льду. На второй – она всё просчитала. Не могли же они отречься от Антаньо и Гиаты! И кому придет в голову подозревать недавно родившую семнадцатилетнюю молодую женщину, белокурую красавицу с чистыми и честными голубыми глазами, с придыханием и восхищением цитировавшую Писание?

Но они тогда крупно поругались. Двое на двое.

Кенлара и Асгерду Хеймир тоже понимал. Они не желали быть беспомощными. И, коли уж не могли спасти опекунов, которым чувствовали себя обязанными, покарали их обидчика. В этом же есть своя неоспоримая логика?

– Кто из вас всё это придумал? – требовала с них ответа Или.

– Какая разница? – бросил Кенлар.

Значит, это была идея Герры, не Кенлара. Она придумала, она и исполнила, а Кенлар лишь подстраховывал.

– По-вашему, Эрмосо Галиччи заслужил смерть? – напирала Или.

– Заслужил, – сказала Герра.

– Такую?

– Нет, – ответил Кенлар. – Но другую, более… справедливую, сложно было бы ему обеспечить.

Более справедливую! Кенлар подразумевал, что Эрмосо должен был раскаяться в содеянном и с готовностью принять наказание.

А Дзинтани они решили все-таки оставить в живых.

Герра приводила убедительные аргументы:

– Эрмосо бы не остановился. Ради наследства после Антаньо он сдал бы и нас. Точнее, Кенлара и Хема заодно. Мы с Или – женщины, мы ему в этом вопросе не конкуренты, прав у нас нет. Может, ты думаешь, Хем, что в Следственном отделе вам предоставили бы возрастную скидку?

Хеймир не посмел бы выпытывать у них подробности. Ему хватило и того, что они не отрицали самого факта. Однако Герра рассказала сама.

– Не беспокойтесь. – Она бледно и холодно улыбнулась. – Все было тихо и быстро. Я к нему подошла, поздоровалась и сразу же попрощалась. Не стоило ему зариться на чужое богатство. Не стоило отправлять в застенки своего двоюродного брата, который ему доверял… Мы должны соответствовать миру, в котором вынуждены жить, – добавила она затем.

Хеймир смотрел на Кенлара и Герру, полыхая гневом, и думал, как поступить и что сказать. Они оба были ему дороже принципов, дороже жизни Эрмосо Галиччи.

– Не смейте больше так делать!

– Мы постараемся, – уклончиво пообещала Герра.

По крайней мере, они не заявили: «Не учите нас жить!»

– Больше ничего такого, – согласился Кенлар.

Не такое, так другое…

Герру остановила болезнь. А Кенлар – Кенлар хотел власти.

Ни Гиата, ни Антаньо не раскаялись в своей ереси. Возможно, они хотели умереть мучениками. В день казни их привезли на специальной лодке, в которой установили две клетки, на Сенатскую площадь и публично сожгли заживо. У обоих были скованы руки, а языки зажаты в специальные устройства, чтобы они не могли говорить.

Хеймир не хотел идти смотреть. Но Или, и Герра, и Кенлар собирались. Они считали, что должны. Что именно должны? Герра твердила свое:

– Мы должны сознавать, в каком мире живем, Хем!

– Чего вы хотите этим добиться? Чего? – истерично вопрошал он, зная ответы.

Или, как всегда, стремилась доказать себе, что может всё, в данном случае – увидеть, как сжигают живьем близко знакомых ей людей, и не сломаться. А Герра с Кенларом – что имели право переступить черту и убить Эрмосо Галиччи.

Или, к счастью, понимала про себя больше, чем ей бы хотелось. В конце концов, она, хоть и не стала удерживать Кенлара с Геррой, передумала и осталась дома с младенцем. В смысле, с Ингаром.

– Я сцежу молоко, – сказала Герра. – Думаю, мальчику хватит. Не надо его перекармливать.

Вообще-то к тому времени Ингар уже обзавелся четырьмя зубами и трескал все, что попадало ему в рот. Герра следила, чтобы он не переедал и получал исключительно здоровое питание, однако он был слишком прожорлив и не желал довольствоваться только лишь грудным молоком.

Хеймир знал, что должен присмотреть за Геррой и Кенларом. Оба были себе на уме и вполне могли еще чего-нибудь… учудить. Вот Хеймир и пошел на Сенатскую площадь вместе с ними, а потом Кенлар закрывал ему ладонью глаза, не позволяя ничего увидеть.

Плотники потрудились на славу: возвели на площади помост и трибуны, устроили навесы, под которыми горожане могли бы перекусить и выпить чего-нибудь прохладительного. Власти проявляли заботу о гражданах. К турнирам в фестивальный месяц меньше готовятся! Да и понятно – предстояло куда более редкое зрелище.

Огромная толпа до отказа наполнила площадь и прилегавшие к ней улицы. Здесь попадались люди любого звания и состояния – лавочники, ремесленники, нищие, слуги, проходимцы всех мастей, карманники. И нобили – в масках. Наверное, им было стыдно стоять среди оживленно и радостно галдящей толпы простолюдинов. Однако в большинстве своем благородные предпочитали наблюдать за предстоящим действом с лоджий и из окон домов, окружавших площадь. Многие сенаторы вообще устроились на галерее Сенатского дворца.

Люди толкались и пихались локтями, стремясь встать поудобнее. Кенлар тоже вынужден был работать локтями, и на лице его ясно была написана брезгливость. Он и Герра терпеть не могли столпотворений. Сквозь людское море протискивались лоточники со сладостями и пирожками, водоносы, разносчики пива. Продавец медальонов с образом Пророка зычно расхваливал свой товар, убеждая:

– Купив образ в этот святой день, вы докажете верность Пророку и его Учению.

– Сегодня, вроде бы, не праздник, – процедил Кенлар.

– А так вот и не скажешь, – тихо ответила Герра, пропуская очередного лоточника, продававшего фрукты и миндаль. – Настроение у всех самое что ни на есть праздничное.

Пахло потом, туалетной водой, кожей, едой и пивом.

Хеймир чувствовал себя, будто в дурном сне. Больше всего на свете ему хотелось проснуться и вырваться из этого кошмара.

Звонили колокола, дудели трубы, бухали барабаны. У пристани выстроились гвардейцы в нагрудниках и с алебардами. Причалила лодка с клетками.

Кенлар принялся вновь остервенело пихаться локтями, пробиваясь ближе, в первые ряды. Люди, видя его лицо, сами пытались посторониться и уступить ему дорогу. Кенлар умел делать такое лицо. Герра и Хеймир держались за его спиной.

Антаньо и Гиату, облаченных в грубые пропитанные серой куски ткани, подвели к помосту. Там сидел Понтифик и Великий инквизитор и четверо судей, которые символизировали Единых с Пророком.

К губам осужденных приложили эмалированные медальоны с образом Пророка. Оба страстно приникли к ним, несмотря на жуткие металлические зажимы на лицах. Они искренне верили в Пророка, но и не думали раскаиваться. Главный судья в последний раз потребовал отречься от своих заблуждений, хулить и проклинать их. Антаньо и Гиата, лишенные способности членораздельной речи, отказались жестами.

Хеймир, преисполненный ужасной горечи и страдания, поймал их взгляд. И позже ловил. Он старался всеми силами передать им свое сочувствие, всю теплоту, что в нем была, подарить им хоть каплю утешения. Но он не мог ничего! Ничего!

Судья зачитал приговор. Антаньо и Гиата Галиччи были объявлены нераскаявшимися, упорными и непреклонными еретиками. Их привязали к двум столбам, обложенным хворостом и поленьями. Книгу разорвали и сожгли.

Палач с горящим факелом поочередно поджог костры. Хеймир, напрочь оглушенный происходящим, смотрел, как языки пламени ползут по хворосту, как поднимаются струйки дыма, как разгораются поленья. Дым густел. Кенлар отдернул его, заслоняя ему глаза.

Хеймир слышал, как Антаньо и Гиата испускали душераздирающие стоны, как трещал и гудел огонь, как потом всю площадь огласил нечеловеческий чудовищный вой…

Костры еще долго полыхали, пламя уходило в небо, сыпались искры.

Лоретто

Хеймир

Конечно, ничего такого – ни про купание в проруби свое и Кенлара, ни про смерть Эрмосо Галиччи, ни про казнь Антаньо и Гиаты – Хеймир рассказывать не собирался. Упаси Пророк и будь он проклят!

И он помнил кое-что еще. Точнее, вспомнил потом, через много лет. А Илинора и Кенлар не помнили. Он берег их – к чему им было это знать? Но сейчас подумал, что все-таки следует рассказать об этом, обсудить… Время пришло. Наверное.

А если Или тоже помнила? Может быть. Она всегда чувствовала перед Геррой вину. А, Кенлар? Нет, Кенлар был в таком состоянии, что едва держался на ногах, и глаза у него были совсем мутные…

Однако Кенлар скрывал от них свою связь с Арунидисом! Столько лет! Зря, зря Хеймир отпустил Кенлара в свободное плавание, понадеялся, что у того хватит мозгов. Можно подумать, у Кенлара когда-нибудь хватало мозгов в выборе своих… любовных партнеров! Да и что бы изменилось, если бы Хеймир знал про Арунидиса? Что? Ну и, в самом деле, не его это дело!

«Жить в мире, отгораживаясь от него невозможно, – шептала Герра. – Мир враждебен нам и несовместим с нами лишь до тех пор, пока мы не решим измениться, принести жертвы и родиться заново. Тогда, потеряв меньшее, мы обретем большее. Иногда память – это лишнее. Бессильная боль воспоминаний может затуманить рассудок. Есть вещи, о которых лучше не помнить».

Герра… такая, казалось бы, мудрая и разумная. Только вот чем она закончила? И… разве же он сам жалел о том, что помнил? Не жалел – несмотря ни на что. Память и история бесценны. Они – инструмент, с помощью которого человечество преодолевает время и саму смерть.

– О чем ты думаешь, Хем?

Он не сразу сообразил, что Илинора положила руки ему на плечи и заглядывает в глаза. Видно, он слишком углубился в свои мысли и стоял, как столб. Или была так… близко. Он решительно плюнул на то, что сам инициировал ссору. Ненадолго ж хватило его гневного запала!

– Вспоминаю, как ты засунула снег мне в штаны!

– Скажи спасибо, что не ошпарила кипятком.

Ну и правда же!

Воспользовавшись подвернувшимся моментом, он обнял ее и поцеловал. В губы, в шею, ниже. Ужасное декольте! Корсет, ложбинка между грудей. Адская бездна! Ну что он там не видел! За столько лет уже должно было бы надоесть! А вот нет!

– Куда ты лезешь своим носом, Хем?

– Я потом расскажу, Или, – шепнул он. – Не при всех.

Не в смысле, куда он лезет носом, а в смысле, о чем он думает.

А пока он может рассказать, например, как выглядело Дерево. Это, по крайней мере, будет довольно красочное описание.

– Сначала всё казалось обычным, – снова начал Хеймир. – Лес кругом, сопки, деревня. А потом – образы будто перемешались, наложились друг на друга. Я обнаружил вдруг, что иду в белесой пелене, будто в тумане или в облаках. Я ступал по тверди, но при этом мне чудилось, что я парю где-то… между небом и землей. Само Дерево окружала пустота. Оно висело в этой пустоте, в сфере, а на внутренней поверхности сферы были всё те же бесконечные леса и сопки. Такой вот обман восприятия.

Оно, действительно, выглядело, как дерево – огромное, с толстенным стволом, пятнистым и облезлым. Во многих местах со ствола будто содрали кору, и из сердцевины сочился сок. Оно всё светилось. Там не было ни солнца, ни луны, а звезды казались немного размытыми и испускали множество лучей..

– Странная… конфигурация пространства, – заметил Кенлар.

– Я просил меня не перебивать! – осадил его Хеймир. – Мы же договорились!

Джионна тут же повернулась к Кенлару:

– Ты молчишь, чтобы не создавать повод для противоречия в ваших показаниях? Чтобы не сболтнуть лишнего?

– Я молчу, потому что мне хватило с лихвой одного вашего обеденного допроса, – возразил Кенлар.

«А на самом деле, когда я попытался хоть слово от себя прибавить, мой дорогой друг Хем сразу же заткнул мне рот», – додумал за Кенлара Хеймир.

– И ты, мама, тоже отчего-то не слишком разговорчива.

– В присутствии твоего отца никто другой не может быть слишком разговорчив, – едко ответила Илинора.

– Священное Древо создало с вами сеть? – спросила Сю-Джин. – Использовало как сосуд? Оно само – сверхсознание?

Хеймир невольно передернулся, переглянулся с Илинорой и Кенларом. Они дружно пожали плечами, как бы говоря: «Неси, что хочешь, дружочек!»

– Возможно, – обтекаемо ответил он. – Но Дерево вовсе не стремилось поведать нам о том, что оно есть. И до наших вопросов ему не было никакого дела. Оно не соизволило ничего нормально объяснить и выражалось… очень мутно.

– Что ему было от вас нужно? – спросила Сэнни. – Чтобы вы выполняли его волю?

– Кто же его знает? – очередная ничего не значащая фраза. – В мире многое происходит случайно, и человек слишком сложно устроен, чтобы наверняка просчитать его реакции, тем более на много лет вперед. Подробные инструкции и руководство к действию оно нам не давало. И ничего такого конкретного от нас не хотело, ни к чему не принуждало.

– То есть, сказало вам: «Живите, как пожелаете?» – настырно допытывалась Сэнни. – Тогда зачем вы ему понадобились?

– Этот вопрос меня и самого волнует.

– Я заметила.

– Зачем эта ирония, Сэнни?

Будь она мужчиной, могла бы попытаться устроиться в Следственный отдел дознавателем. А не считай себя обязанной Хеймиру по гроб жизни, устроила бы настоящий допрос с пристрастием.

Он решил потихоньку закругляться со Священным Деревом, прервался, глотнул вина, несколько раз молча прошелся по комнате и снова заговорил, вывернув на другие темы.

– После того как мы вернулись в Лоретто, у меня вопросов было еще больше, чем раньше. И без толковых ответов. Я стал читать книги – все, которые смог добыть. Быстро скорешился с контрабандистами, которые привозили запретные товары из Магических земель. Кенлар взялся за карьеру, и ему удалось пристроить и себя, и меня в посольство, которое Лиоренция направила в Анидаб-Дорему, чтобы подписать мирный договор с Магическим Союзом. В этом посольстве все за всеми следили, в нем было полно шпионов и доносчиков всех сортов. В наши с Кенларом обязанности тоже входило заниматься шпионажем, а заодно и торговыми вопросами. Миссия затянулась, что и не удивительно. Лиорентийское посольство провело в Анидаб-Дорему два года, и за это время я вдосталь насмотрелся на магов.

Краткие результаты своих наблюдений о магах Хеймир уже изложил, а про свою с Кенларом жизнь в магической столице распространяться не собирался. И не потому, что ему было нечего рассказать.

За проведенные в Анидаб-Дорему два года он завел полезные знакомства, в том числе с Айнилем и Юсуфаром, и искал информацию – по всем возможным темам. Он узнал имя сестры Гиаты. Её звали Браенной, она была Видящей и участвовала в той же экспедиции, что Флинн и Айниль! А ведь Хеймир из Айниля так ничего толком и не вытряс! Несмотря на множество достоинств, великий белярский ученый был самую малость интеллектуально высокомерен и относился к лиорентийскому приятелю с доброжелательной покровительственностью. Хоть Хеймир по поводу такой к себе снисходительности не обижался и не убивался, но взамен отвечал подобной же снисходительностью.

Кенлар в Анидаб-Дорему тоже завел, так сказать, знакомства и связи. И вообще проявил себя с разных интересных сторон. Не то чтобы Хеймира это удивило: он всегда знал про своего друга несколько вещей. Например, абсолютно верил в то, что Кенлар не может подвести и не способен на предательство. В принципе, не способен. Но в данном случае речь шла о его «таланте» искать на свою голову приключений.

Кенлар вляпался в отношения с магом. Не просто с магом, а с нынешним Великим магистром Ордена Праведников. Серьезные отношения. Может, Кенлар и не был записным красавцем – хотя и здесь, смотря с кем сравнивать – но в остальном в качестве предмета любовного интереса для кого бы то ни было подходил по большинству параметров – высокий, широкоплечий, сильный, решительный, уверенный в себе, умный, вдумчивый. Конечно, проблемы у него были – однако вот так вот в глаза они не бросались.

Хеймиру вся эта… горячая симпатия между Кенларом и Суридианом не нравилась. И сам Суридиан не нравился: уж больно чувствовались в нем властность и авторитарные замашки. И при этом Суридиан обладал явными достоинствами, крайне редкими среди магов, тем более высокопоставленных. На это-то Кенлар и купился.

– На кой он тебе сдался, Кенлар? – спрашивал Хеймир. – У тебя жена. У тебя маленький ребенок!

Они переговаривались в бане, стоя у искусственного водопада, под звук текущей воды – чтобы их не подслушали. Кенлар смотрел на него в упор, светло-серыми глазами с темным ободком. Эти глаза, этот взгляд пропечатались у Хеймира в мозгу чуть ли не с рождения.

– По-твоему, я не понимаю, Хем? Но так получилось в моей жизни – ты же знаешь. И… моя семья – за тысячи километров. Лучше здесь и сейчас, чем в Лоретто. Обещаю – когда мы вернемся, я буду вести себя, как должно. Суридиан, – продолжал Кенлар, – умный и интересный человек и много знает… об этом мире. И он не относится ко мне, как к недоразвитому, в отличие от подавляющего большинства всех этих магов. Он меня уважает.

Уважает! Пекло! Но ведь и правда – уважал. Да, в общем-то, никто, хоть немного пообщавшийся с Кенларом, не сможет смотреть на него с высока.

– Ты должен быть осторожен, стократ осторожен!

– А то я без тебя не знаю, – Кенлар дернул плечом и презрительно усмехнулся. – Шпионы шпионят за шпионами, наши, местные – все.

– Мне он не нравится, Кенлар. И не нравится, что он на тебя… запал. Как мне кажется, сильно. Подобные ему люди привыкли, когда все в мире крутится вокруг них и складывается по их воле. И не прощают тех, кто не оправдывает их ожидания. А уж если кто им изменит или бросит…

– Заканчивай со своими намеками, Хем! – Кенлар пренебрежительно фыркнул. – Конечно же, Суридиану больше нечего будет делать, кроме как мстить мне! Наши с ним отношения завершатся – волей-неволей, когда лиорентийское посольство покинет Анидаб-Дорему. И вряд ли мы с ним когда-либо еще увидимся. – Потом Кенлар ухмыльнулся, легонько щелкнул Хеймира по лбу и спросил:

– Может, ты ревнуешь, а, Хем?

– Ты дурак!

– Или ты, как и Или, в обиде – что я не испытываю к тебе подобных чувств?

– Дурак, дурак и еще раз дурак!

Кенлар отвесил ему еще один щелбан – на этот раз полновесный.

– Это тебе за дурака!

– Да хоть избей – от этого ты не перестанешь быть дураком!

– Хем, но у Суридиана и правда, нет этих их кастовых магических замашек. Не только по отношению ко мне, но и к абстрактным немагам и лиорентийцам. Он отличается от большинства магов – в лучшую сторону.

– То есть, его замашки – просто аристократические и авторитарные?

– Скорее, меритократические. – Кенлар хмыкнул и продолжил подыскивать в свою защиту аргументы: – Он честолюбив, это правда. И уже магистр, хотя ему нет и тридцати. Кроме того, он… красивый, пусть и с этой их дурацкой бородой.

– А тебе нет и двадцати!

– Ох! Я и забыл! – Кенлар рассмеялся. – По-твоему, он слишком стар для меня?

– А в тебе взбурлила молодая кровь и ты влюбился в него со всем пылом юношеской страсти?

Хеймир заработал очередной щелбан.

– Не парься, Хем! Я все контролирую. И вообще – не переживай: я всё равно тебя люблю больше, чем Суридиана.

– Моя душа навеки согрета твоей любовью.

Да уж. Хеймир позволил себе легкий самокритичный вздох. Сегодня, в яростном запале, он как следует нажал на Кенлара и выудил из того признания, от которых волосы дыбом встали! Так обмишуриться! Он не лез Кенлару в постель, резонно полагая, что и без того излишне навязчив, а другу требуется личное пространство! Он припомнил Кенлару то давнее «всё контролирую» и желчно добавил:

– Лучше бы ты позволил Или выбирать тебе любовников! Думаю, ты мог бы вполне положиться на ее вкус!

Дорогой друг проявил себя во всей красе! Сначала порвал с Арунидисом из-за… политических разногласий, потом, много позднее – с Суридианом – из-за того, что их отношения «исчерпали себя». Как говорится – «Спасибо за всё и прощай!» И ума не хватило придумать что-нибудь более адекватное, что позволило бы хоть как-то смягчить, озвучить объективные причины. Изощренный политик, строящий амбициозные планы. Умный, хладнокровный, расчетливый и прагматичный. Трижды ха и даже больше! В личных отношениях – дурак, каких еще поискать!

Свои выводы он не постеснялся Кенлару изложить, а тот и не возражал особо. Но, конечно, конкретно сейчас рассуждать на эту тему Хеймир не намеревался. Он устроился на диване рядом с Илинорой, притиснулся к ней и закончил:

– Вот, собственно, всё, что я собирался рассказать.

– Всё, что собирался рассказать? – возмущенно повторила Джионна.

Он хмыкнул:

– Если ты настаиваешь – могу поболтать еще. У меня в запасе полно бесполезных историй.

– Наверняка найдутся и полезные, – возразила Сэнни.

– Большинство людей в мире, к несчастью или к счастью для них, считают, что знают всё, что им нужно, и не хотят видеть своего незнания, – наставительно заметил он. – Знание – как поверхность сферы. Чем шире знания, тем больше поверхность этой сферы и тем больше мест, где соприкасаешься с тем, чего не знаешь.

– К чему ты клонишь?

– А к тому. Важно не то, что я могу вам еще рассказать, а то, что я не знаю – ни я, ни кто-либо другой.

– И если ты не говоришь что-то, что ты знаешь, а мы нет – то ради нашего же блага? – язвительно спросила Джионна.

– Ну что ты Джи! – Он взмахнул руками, ненароком задев Илинору, которой его размашистые жесты, разумеется, не понравились. – Я не настолько… лицемерен, чтобы на чистом глазу утверждать подобное. И не настолько высокомерен. Не ради вашего блага, а ради своего душевного комфорта. Потому что мне так удобнее, а не потому, что считаю, что вы не в состоянии сами решать за себя. Но я не хочу причинить вам боль и усложнять вам жизнь!

– Ты опять заговариваешь нам всем зубы! Тебя ничуть не волнует, что ты себе противоречишь!

Джионна собралась добавить что-нибудь еще в том же духе, но Хеймир опередил её и продекламировал стих нравоучительного характера из вернигского сказания:

Не стоит умом пред людьми похваляться.

Скрывай его лучше. Засунь его глубже.

Не мудрствуй лукаво, чтоб грех не умножить,

Чтоб речью своей не смутить простодушных!

Пока ты молчишь – не накликаешь горя.

Прогневает глупых и более сильных

Твой быстрый язык, коли дашь ему волю.

– Это про тебя написали? – поинтересовалась Джионна. – Однако я отчего-то не расслышала самокритичности в твоих интонациях.

– Не расслышала? Не удивительно! Тебе, как и твоей матери, медведь по ушам вдосталь потоптался.

Зря он. С Илиноры станется взять ему уши и оборвать. Прямо сейчас.

– На свои уши посмотри, Хем! – Илинора возмущенно пихнула его плечом. – У летучей мыши и то меньше и не так торчат!

– Это ты намекаешь на мой исключительно тонкий слух?

ГЛАВА 5 Еще один гость

Лоретто

Сэнни

Илинора с Хеймиром, удачно замылив все важные темы, упражнялись в поцелуях и остроумии. Очевидно, ссориться друг с другом они передумали. Прямо радостно за них!

Джионна решила снова призвать Хеймира к ответу, однако тот оказался хитрее.

– Джи, – попросил он, – напиши, пожалуйста, Ингару письмо, как можно более подробное. Зашифруй только самые важные места, чтобы не тратить время. И найди его портрет. Помнишь – тот, который Сэнни рисовала?

Джионна посмотрела на него недоуменно и недовольно.

– Зачем нужен этот портрет? Он где-то завалялся, и мне совершенно лень его искать. Письма вполне достаточно.

– Чтоб Сю-Джин и Ллайне проще было Ингара узнать, – пояснил Хеймир. – И чтобы он сам был уверен, что получил весточку из дома, от нас… А что – тебе так не хочется с портретом расставаться? Настолько тебе дорог?

– В подтеках от пролитых слез или в слюнях от поцелуев? – добавила Илинора. – Попроси Сэнни – она новый нарисует тебе, по памяти.

Джионна вздохнула, встала, снова пожала плечами и пошла за рисунком, пробурчав под нос:

– Жалкая мелочная месть!

Разглядывая тот портрет, Ингар ухмылялся, чесал бороду и покрасневшие уши и утверждал, что, во всяком случае, это лучше, чем картина, висящая в Сенате. Джионна же заявила, что Сэнни сильно приукрасила действительность, забрала портрет себе и куда-то его убрала. Ну, слезы-то над ним Джионна точно не проливала и не целовала. Хотя… кто ее знает. Она скрытная.

Сэнни подошла к окну, вглядываясь в темноту снаружи. В стекло ударял ветер, деревья на набережной раскачивались и гнулись к земле, грозя сломаться.

– Не нравится мне погода, – вздохнул Хеймир, подходя и вставая рядом. – Что-то есть в этой буре – предостерегающее.

Раздался глухой стук – со стороны бокового входа. Сэнни вздрогнула, обернулась, прислушиваясь.

– Я сам открою, – крикнул слугам Хеймир. – Подождут – никуда не денутся!

– Кого там принесла нелегкая? – пробормотала Илинора.

– Угадай! – Хеймир передернулся. – Думаю, что все-таки мне сели на хвост, пока я вас искал. И времени у них было достаточно, чтобы сообщить, куда и кому надо.

– Ну выяснили они, что ты вернулся – и что? – нахмурившись, спросил Кенлар Бьоргстром. – Явились поинтересоваться, как прошло твое путешествие?

– Вот это мне и не нравится… Кто стучится к нам в дверь, я вполне могу предположить, а вот что им понадобилось именно сейчас – нет.

Хеймир отпер ящик комода и вынул оттуда пистолеты и мешочки с порохом. Положил прямо на столик, на котором стояла посуда. Пистолеты у него были заказные, с ударно-кремнёвыми замками, из лучшего по качеству металла. Уйму денег стоят.

– Заряжайте, – велел Кенлар. – Эг, там, в углу, достань еще!

Хеймир быстрыми и точными движениями вбил шомполом в ствол пороховой заряд и пулю, поставив курок на предохранительный взвод, засыпал порох в полку с откидной крышечкой. Направившись к боковой двери, он переглянулся с Кенларом и бросил:

– Займитесь остальным оружием.

Эгерт присел на корточки, сковырнул несколько досок паркета и вытащил два здоровых ящика с пистолетами и карабинами. Сэнни и не представляла, что Хеймир держит у себя дома столько оружия.

Кенлар окинул всех мрачным взглядом.

– Я бы предпочел, чтобы вы ушли на второй этаж.

– Ну уж нет! – Эг схватил пистолет, который только что зарядил, и отрезал: – Никто больше не будет указывать мне, что делать!

– У нас тоже есть пистолеты, – заметила Сю-Джин. – Перед путешествием мы немного попрактиковались в стрельбе.

Кенлар Бьоргстром втянул воздух сквозь стиснутые зубы и выругался.

– Эгерт! – рявкнул он. – Сказано – двигай на второй этаж по черной лестнице и захвати карабины. Расположи их в окнах, чтобы простреливались входы, и будь готов опустить щиты. И оставайся пока там – следи за улицей, осторожно. А вы, – обратился он к Сю-Джин и Ллайне, – Раз умеете стрелять, пойдете вместе с Эгертом – он покажет вам, что делать. На втором этаже есть комнатушка с рассеивающей сетью – если что, спрячетесь там. Не забывайте, что инквизиторы носят измерители Излучения.

Потом он посмотрел на Сэнни.

– Меня не надо прятать. Мне не надо писать письмо. И я тоже умею стрелять, – раздельно произнесла Сэнни.

Кенлар Бьоргстром оттянул уголок рта и ничего не сказал. И Илиноре ничего не сказал. Илинора, убрав со стола в буфет посуду, села обратно на диван. Она не была хладнокровной, в точном смысле этого слова, но решительности, уверенности и самоконтроля ей было не занимать.

Кенлар взял сразу два пистолета и пошел в прихожую.

– Хем! – позвал он.

– Всё в порядке, – отозвался тот. – У нас всего один нежданный гость. Но зато какой!

Сэнни катастрофически не нравилось развитие ситуации. Она чувствовала страх, витавший в воздухе и проникавшей в нее с каждым вдохом – все глубже и глубже. Ни пистолет у нее в руках, ни заряженные пистолеты, лежавшие на столе, не прибавляли спокойствия.

– Ты могла бы помочь Эгу, – сказала Илинора.

– Ты тоже. – Сэнни упрямо вскинула подбородок.

– Я – нет. – Илинора покачала головой, задумчиво покрутила в руках пистолет, будто это была некая безвредная игрушка. – Я не могу их двоих тут оставить.

Хеймир вошел в гостиную, взъерошенный, напряженный и взвинченный. Вслед, сопровождаемый Кенларом Бьоргстромом, появился незнакомец. Высокий, поджарый, в темно-сером кафтане и маске – простой, без украшений, прикрывавшей все лицо. Плащ он, видно, оставил в прихожей, но не переобулся, и на паркете отпечатывались грязные мокрые следы.

– Маску бы хоть снял, что же тут стесняться, – процедил Кенлар Бьоргстром.

– И обувь тоже не мешало бы. – Илинора красноречиво посмотрела на оставленные на полу следы.

Незнакомец положил маску на стол. У него было немного вытянутое лицо с острым подбородком и короткие темные волосы с небольшой проседью. Виски и затылок выбриты, что выдавало в нем высокопоставленного священника-инквизитора. Крючковатый хищный нос, глубоко посаженные карие глаза и взгляд – тяжелый и властный. Рот язвился в усмешке.

Хеймир сделал вид, что удивился, но голос его сочился смертельным ядом:

– Раньше мне не доводилось принимать у себя столь высоких гостей! Чем моя скромная персона так заинтересовала вас, что вы изволили почтить мой дом своим визитом?

– Услышал, что вы вернулись из какой-то вашей очередной поездки. В Виттерлаг, кажется? И я тут же поспешил засвидетельствовать вам свое глубокое почтение.

– Пришли к нам с чистой душой и открытым сердцем, в искренней надежде на взаимопонимание и сотрудничество?

– И напомнить вам о нашей сделке, господин Хольгерстон, – нехорошо улыбнулся незнакомец, открывая белые ровные зубы. Он перевел взгляд с Хеймира на Илинору, и потом на Сэнни. – Ваш сын – в обмен на неприкосновенность для остальных.

Лицо Хеймира неприятно передернулось.

– Не стоит угрожать моей семье, – предостерег он.

Незнакомец разглядывал Илинору и Сэнни – изумленно распахнув глаза.

– Ваша невестка? Не имел удовольствия познакомиться с ней раньше. – Улыбка все так же змеилась на его губах. – По-видимому, мне следовало вести более светскую жизнь и посещать вечера и танцы… В храме лица сложно рассмотреть. К сожалению, у меня слишком много работы и не хватает времени на развлечения. А развлекаться тоже бывает полезно – сейчас я это ясно вижу… Наполовину шуорка, ну да… Помню, помню… четыре года назад.

Сэнни взирала на него с возрастающим страхом. Он внушал ужас, от которого у нее тряслись прожилки и потели ладони.

– Кто вы? – выдавила она, заранее зная ответ.

– Забыл представиться! – Он улыбнулся, сложив губы в тонкую нить, и сказал почти вкрадчиво. – Я Понтифик и Великий инквизитор, моя юная госпожа. Если не по форме, то по сути – первое лицо нашего могущественного государства.

Горло Сэнни сжал невольный спазм, так что она была ни в силах ни сглотнуть, ни втолкнуть в себя воздух.

– Моя госпожа! – Его голос мягко перекатывался и успокаивающе журчал. – Не надо так на меня смотреть. Я же был против того, чтобы выдать вас шуорцам. Мне сделалось любопытно, как эти лизоблюды – трусливые советники – будут лебезить передо мной, пытаясь угадать мое мнение, и как Кенлар станет выкручиваться. Но он не нашел ничего лучшего, чем мне угрожать. Весьма прискорбно.

– Вот как, значит, я вообще зря тогда переживала! – понимающе кивнула Сэнни.

И как ей удалось вообще хоть что-то произнести? Ей казалось, что дар речи у нее отбило напрочь. И не просто произнести, а еще и улыбнуться в ответ. Увы, не слишком радушно.

– Не надо Сэнни ни во что вмешивать, – процедил Хеймир, со свистом выдыхая воздух.

– Ты не подумал, что слишком рискуешь, явившись сюда один… в гости? – спросил Кенлар, не удосужившись скрыть в голосе угрозу.

– Не совсем один. – Понтифик и Великий инквизитор провел по подбородку указательным пальцем. – Десяток моих подчиненных поджидают на улице, карауля все входы и выходы из дома.

Лицо Хеймира сделалось непривычно жестким – Сэнни никогда его таким прежде не видела.

– Я прикажу опустить щиты в переулке между домами, и ваши подчиненные окажутся запертыми там, как в ловушке. А из окон второго этажа и из башни все пространство у дома и все входы простреливаются. Перебить ваших подручных не составит труда. Они даже и сообразить ничего не успеют.

Хеймир поднял левую руку, в которой держал пистолет, и взвел курок.

– Посмеете убить меня?

– Хотите проверить?

Хеймир – угрожал – Понтифику и Великому инквизитору. Первому гражданину Лиоренции.

– Думаете, на мое место придет более удобный для вас человек, господин Хольгерстон? Не хотелось бы вас разочаровывать, но, увы. В Инквизиции полно настоящих фанатиков, готовых затопить Лоретто кровью нечестивцев. Разве вам это нужно – в ваших-то обстоятельствах? И именно я держу этих фанатиков в узде. Пока. А натравить их на ваш дом – разве такая уж сложная задача?

– О, если бы я думал, что на ваше место – как это – придет более удобный для меня человек, не сомневайтесь – я бы… позаботился о реализации такой возможности.

И Хеймир сказал это таким тоном, что поверила не только Сэнни, но даже сам Арунидис моргнул и непроизвольно дернулся.

– И сейчас, – продолжил Хеймир, – если сочту, что убить вас и ваших соратников для меня и моей семьи выгоднее, чем оставить в живых – я так и сделаю. Помимо ваших угроз у меня есть еще один достаточный повод: при вашем непосредственном… содействии пытали моего сына.

– Да бросьте! Я с ним даже не знаком и еще только мечтаю лично познакомиться… – Понтифик и Великий инквизитор бросил взгляд на Илинору, и по лицу его снова проскользнуло озадаченное выражение. – Вы считаете, я от и до контролирую действия своих подчиненных? Увы! Если бы все было так просто! Мои заместители проявили излишнее рвение и неуместную инициативу. Я неоднократно повторял это Кенлару, но он не верил.

– И сейчас не верю, – бросил Кенлар Бьоргстром.

– Кенлар, – позвал Хеймир. – Может, хочешь замолвить словечко за своего… своего бывшего друга и единомышленника?

– Нет, – отрезал тот.

Арунидис печально улыбнулся:

– Мое сердце разбито! Я так много для тебя сделал – и вот она, твоя признательность!

Он снова повернулся к Хеймиру.

– Ну так стреляйте! Что же вы? Вы задумывались, что будет потом?

– Конец света! – ответил Хеймир. – В его преддверии всё остальное теряет свою неоспоримую, казалось бы, важность. Странно, не находите? Разумеется, нам всем придется бежать… Ну так что ж – я вполне подготовился.

– Зачем ты пришел? – спросил Кенлар Бьоргстром.

– Я хотел поговорить с вами. Мирно и конструктивно. Разве наши цели не совпадают?

– С какой бы стати? – возразил Хеймир. – Моя первоочередная цель – защитить людей, которых я люблю. Ваша – угрожать, заставляя Кенлара и меня делать то, что угодно вам.

– Не слишком ли вы высокого мнения о себе самом и о своей роли в моей жизни и жизни Лиоренции? – уомнился Арунидис.

– Ну, это тоже можно проверить – хотите? Я вполне готов сыграть в вашей жизни главную роль – прямо здесь и сейчас! Я не намерен отпускать вас живым, пока мы не договоримся.

– Мы уже договорились – я обещаю вернуть вам вашего сына. В целости и сохранности. Всего лишь небольшая проверка. Мне не нужны сложности. И не нужна его смерть – упаси Пророк!

– Я требую гарантий!

– Требуете? Гарантий? – с деланным удивлением переспросил Понтифик и Великий инквизитор. – Если вам мало моего слова, какие еще гарантии я могу вам предоставить? Кстати, вы хорошо стреляете, господин Хольгерстон? – Арунидис указал на пистолет. – Оружие это не отличается точностью и надежностью. Не боитесь осечки?

– Вы интересуетесь, могу ли я надежно разнести вам голову? У меня дорогие пистолеты, сделанные по специальному заказу. Превосходное качество литья, минимальный зазор между пулей и стволом. Так что стреляют они достаточно прицельно – не беспокойтесь. Или, наоборот, беспокойтесь!

Хеймир вскинул руку и нажал на спусковой крючок. Громыхнуло. Над полкой взвилось плотное облачко порохового дыма. Пуля перебила цепь, на которой висела одна из боковых люстр – незажженная хотя бы, и она со страшным грохотом рухнула на пол, разбрызгивая осколки вокруг.

Кажется, никто такого не ожидал, включая Илинору с Кенларом.

Арунидис вздрогнул, изрыгнув проклятия, и застыл с приоткрытым ртом. Хеймир бросил разряженный, все еще дымившийся пистолет на стол и схватил другой.

– Хем, возьми себя в руки, – потребовала Илинора и, будто одно с другим никак не было связано, достала шомпол и принялась по новой заряжать пистолет.

Наверху послышался шум, раздались торопливые шаги – кто-то спускался по лестнице.

– Зачем было стрелять? – Арунидис покачал головой. – Испортили безвозвратно красивую дорогую вещь! Напугали своих домочадцев!

Голос его в какой-то момент едва заметно дрогнул. Проняло-таки. Но, в отличие от Хеймира, он прекрасно держал себя в руках.

В дверях гостиной показались Эгерт и Джионна – изрядно испуганные, но оба с пистолетами наготове.

Хеймир шепотом выругался, обозвав себя истеричным идиотом. До него только сейчас дошло, что его выстрел повлечет крайне нежелательные последствия.

За Эгом и Джионной стояли Ллайна и Сю-Джин. Тоже, вроде бы, с пистолетами. Конечно, они находились на достаточном расстоянии, чтобы никакой измеритель здесь, внутри Барьера, на них не отреагировал, но, тем не менее…

Арунидис повернул голову в сторону новоприбывших, и Сэнни показалось, что он… очень и очень удивился.

– Ну, конечно! – воскликнул Понтифик и Великий инквизитор и чуть ли не весело рассмеялся.

Неужели он понял, что Сю-Джин и Ллайна – маги? Откуда? Каким образом? Может быть, у инквизиторов есть какие-то свои особые способы это определять?

А затем до Арунидиса дошло – дошло, что сделанное им открытие значительно увеличивает его шансы быть застреленным. Он задумался – наверное, прикидывая, как ему вести себя дальше – и протянул:

– Вы… вы прячете у себя в доме магов, господин Хольгерстон.

Хеймир тщетно пытался скрыть потрясение.

– И, представьте, я даже знаю, как их зовут. Ллайна и Сю-Джин – магистры Ордена Созерцателей. Видите – я выкладываю карты на стол.

– Вряд ли вы играете в карты, – заметила Илинора. – У вас же нет времени на развлечения.

– Гляжу, прозорливость ваша не имеет границ, ничто не укроется от вашего всевидящего взгляда, никакая тайна… – Как бы ни упражнялся Хеймир в остроумии, он был выбит из колеи и перестал чувствовать себя хозяином положения.

– Должность такая, положено всё знать, – Арунидис снова растянул губы в улыбке, обретая прежнюю уверенность. – Насущная необходимость, я бы добавил. И расслабиться нельзя – недоброжелатели не дремлют.

– Тяжелая у вас жизнь, смотрю. И вы даете мне еще одно основание, чтобы лишить вас её.

Хеймир раздумчиво смотрел на Понтифика и Великого инквизитора, и тоже взвешивал в голове и прикидывал и так, и эдак, и вертел при этом в руках пистолет.

Сэнни почувствовала, что Арунидис по-настоящему боится – он верил, что его жизнь висит на волоске. Но внешне ничем не желал это проявлять и выглядел хладнокровно и всезнающе.

А Кенлар Бьоргстром ничего не говорил, переводил взгляд с Арунидиса, на Илинору и потом на Хеймира, и так по кругу. Будто ждал некоего сигнала. И держал палец на крючке взведенного пистолета. Сэнни не сомневалась – получи он этот сигнал, выстрелил бы. И не по люстре, как Хеймир.

Ллайна и Сю-Джин подошли ближе. Сю-Джин сложила на груди руки, не выпуская пистолета, и изучала Арунидиса, непрошибаемая и хладнокровная. Тот смотрел на нее в ответ, одновременно восхищенно и рассерженно.

– О, да! Я не ошибся, не ошибся! – тихо, но выразительно высказался Арунидис. – Кто бы мог подумать?

– Это наш Понтифик и Великий инквизитор, – бросил Хеймир. – Почтил мой скромный дом своим визитом. Озарил своей лучезарной благодатью.

– О! Это огромная честь для нас! – Ллайна мило улыбнулась.

Арунидис негромко рассмеялся.

– Убери пистолет, Хем! Положи на стол! – потребовала Илинора.

– Близится Конец света, и мы все должны быть на одной стороне истории, – произнес Кенлар Бьоргстром.

– Разве я против, Кенлар? – Арунидис сделал шаг назад, повернулся к нему, задержался взглядом на пистолете и поднял руки с раскрытыми ладонями – знак мира. Ну или хотя бы – перемирия.

– Не хочешь присесть? – Кенлар указал на свободный стул.

Арунидис, подумав, кивнул, сел за столик, перевел взгляд на Сю-Джин и Ллайну.

– Я дам вам уйти и не стану преследовать – обещаю! Выбор у меня невелик. Я один, и мое появление здесь выглядит теперь… крайне опрометчивым и легкомысленным поступком. Напрасно я мнил себя предусмотрительным. Самонадеянность – опасный грех. – Он повернулся к Хеймиру и добавил: – Я недооценивал вас, господин Хольгерстон. Признаю. Думал вы просто… друг детства горячо любимого мною Кенлара Бьоргстрома.

– Я вас, знаете ли, тоже недооценил, – процедил Хеймир сквозь зубы. – Так что пока у нас ничья.

– Я считал вас обычным торговцем и контрабандистом, – добавил Арунидис. – Незначительным. А ваши удачные предприятия и богатство полагал заслугой Кенлара. А как вам видится – деньги правят миром?

– Не этим точно, – криво усмехнулся Хеймир.

– Это вы – осведомитель магов в Лиоренции! – высказала догадку Сэнни. Возможно, неуместную.

Понтифик и Великий инквизитор сузил глаза.

– Милая девушка, у которой вскрылись ненароком столь неожиданные родственные связи… Слишком умные и… неосторожные долго не живут! Не всегда бывает разумно проговаривать все мысли, которые приходят тебе в голову.

– Гарантии! – снова потребовал Хеймир.

– Какие? – Арунидис развел руками. – Ну же – скажите, и я их обдумаю. Я могу предложить только своё обещание. Если, как вы утверждаете, я связан с магами, какой мне смысл преследовать их?

– А ваши… заместители, жаждущие сменить вас на посту?

– Никто, кроме меня не знает. Я же сказал – что пришел к вам просто поговорить. По душам. – Понтифик опять растянул губы в улыбке. – Вы ведь можете вывести ваших гостий из дома так, что никто не заметит?

– По-вашему, у меня под рукой припасена подводная лодка?

– Думаю, что нет. – Арунидис погладил острый подбородок. – Канал здесь слишком мелкий, чтобы что-то можно было надежно скрыть под водой. Но какие-нибудь тайные переходы между домами наверняка имеются, вы ведь такой предусмотрительный, подготовленный ко всему человек…

Последние слова прозвучали слишком многозначительно.

– И я буду иметь в виду, – добавил Понтифик и Великий инквизитор, – если что-то пойдет не так, как вам хотелось бы – то вы ко всему готовы!

Хеймир слушал его с мрачнейшим лицом. И, хоть он и положил пистолет на стол, Кенлар Бьоргстром от двух своих избавляться не собирался.

– Наши договоренности в силе, – еще раз заверил Арунидис. – Вам нет необходимости беспокоиться о семье. Кстати, ваши двойняшки-внуки – как они?

При этих словах Арунидис посмотрел на Сэнни. И от одного его взгляда у нее екнуло в груди.

– Спят. Сейчас уже давно ночь на дворе. – В голосе Хеймира вновь зазвучала угроза.

– Все, все, ухожу, – с деланным благодушием произнес Арунидис.

– Я тебя провожу, – сказал Кенлар, вставая.

Ни Хеймиру, ни Илиноре его предложение не понравилось, но оба промолчали. Арунидису тоже не понравилось:

– Не хочу тебя обременять, Кенлар! Я и сам найду дорогу!

– Сейчас темно и плохая погода. Ты можешь заблудиться!

Кенлар Бьоргстром засунул второй пистолет за пояс, положил ладонь Арунидису на плечо, крепко стиснув, нарочито дохнул тому в ухо, бросил Илиноре и Хеймиру:

– Не беспокойтесь!

– Легко сказать, – скривился Хеймир.

Арунидис и Кенлар ушли, хрустя рассыпанными по половине комнаты осколками. Хеймир глубоко выдохнул и опустился на диван, прижимаясь к Илиноре. Сэнни заметила, что руки у него мелко трясутся, был он бледным и смертельно вымотанным.

Эг оглядел погром, учиненный свалившейся люстрой, и недовольно фыркнул:

– Не сомневаюсь нисколько, что всё было очень эффектно, но за каким Пеклом разбивать люстру?

– Мне надо было разрядиться, иначе я бы пальнул по Арунидису.

Хеймир еще сильнее затрясся, потер рукой левую сторону груди. Илинора обхватила его за плечи и притянула к себе. Он молча уткнулся ей в шею и щеку.

– Успокойся, Хем! Ну же! Не хватало еще, чтобы ты схлопотал сердечный приступ.

– Да нормально все…

– Нормально? – она недовольно дернула плечом, на котором лежала его голова.

Он обиженно помычал в ответ.

– Ну вот зачем ты разбил люстру! Это же талское стекло, на заказ! Я за нее прорву денег выложила!

– Ты утверждала, что тебе подарили!

Хеймир убрал голову с ее плеча, обвел взглядом комнату и поморщился.

– Надо приказать слугам, чтобы все здесь потом убрали.

– Слугам? Сам будешь ползать и подбирать осколки! – возмутилась Илинора.

– Не могу. У меня сердце!

Он демонстративно потер грудь. Джионна посмотрела на него озабоченно, схватила за руку.

– Дай хотя бы проверю пульс.

– Отстань! У меня уже все прошло! – Хеймир вырвал руку, опасливо отодвинулся от нее, прикрываясь Илинорой, и буркнул под нос: – Как я не люблю всех этих лекарей!

Он вовсю хорохорился и делал теперь вид, будто ничего особого не произошло.

– Мне очень жаль, но вам не стоит у нас задерживаться, – заявила Илинора, обращаясь к Сю-Джин и Ллайне. – Я бы не стала доверять нашему Понтифику и Великому инквизитору, что бы он ни обещал и чем бы ни клялся.

– А я хотел, чтобы Сю-Джин сходила с нами к отцу Сэнни, – сказал Хеймир.

– Он бы все равно ни с кем из нас не пожелал говорить, – возразила Сэнни. – И он мне не отец – мы, вроде бы, все сошлись на этом.

– В любом случае, сейчас это уже неактуально. – Хеймир вздохнул: – Простите! Я повел себя по-идиотски! Строил планы, а теперь… Хотел казаться холодным, как лед, и несокрушимым, как скала. Я умудрился ввести в заблуждение даже себя самого! Глупое прикрытие для паникера и истерика. Я всё испортил!

– Сейчас не до твоих жалобных стенаний, Хем! – Илинора хорошенько тряхнула его за плечи.

– Ты права, – согласился Хеймир. – Как и в том, что нашим гостьям не следует оставаться в Лоретто. Я провожу вас, – сказал он Сю-Джин и Ллайне. – По крайней мере, до Виттерлага, а лучше – до самого Барьера. Но я должен успеть вернуться в Лоретто раньше Юста…

Хеймир запустил пальцы в волосы, потом почесал затылок.

– Поплывем к нашим конюшням – они на северной окраине города, у почтовой станции. И поедем в карете. На перекладных, чтобы быстрее. Надо захватить побольше денег – они, хоть и не правят нашим миром, но жизнь в нём сильно облегчают.

Джионна с Эгертом остались дома, вместе с прислугой, кучей заряженного оружия и стекольных осколков, а Илинора и Сэнни решили проводить остальных до почтовой станции, чтобы помочь со сборами.

Они не стали выплывать в Главный канал, выбрав обходные пути. В стороне от уличных фонарей было темно, хоть глаз выколи. Буря поутихла, но погода не сильно улучшилась, вовсю лил дождь, тяжелые капли барабанили по промокшему лодочному навесу. На веслах сидели слуги – из самых доверенных. Полдороги Хеймир и Илинора жадно целовались, ничуть не смущаясь посторонних. Другую половину они обсуждали внезапное появление Понтифика и Великого инквизитора и детали предстоящего путешествия. Точнее, бегства.

– Арунидис вас узнал, – сказала Илинора, поочередно глядя в глаза двум Созерцательницам. – Откуда?

– Нам и самим бы хотелось разобраться, – ответила Сю-Джин ровным тоном. – Мы обе видели его первый раз в жизни!

– Они связаны, я уверен, – горячо прошептал Хеймир. – Я всегда говорил, что Праведники и инквизиторы – суть одно и то же!

– Что ты имеешь в виду? – спросила Ллайна. – Кто с кем связан?

Хеймир замотал головой.

– Это мои догадки. Голые догадки. У меня нет доказательств.

Он замолчал, потер виски, спросил:

– Вы говорили… Великому магистру Суридиану, что отправляетесь в Лоретто?

Сю-Джин отрицательно покачала головой.

– Нет. Откровенность не всегда уместна.

– Абсолютно с тобой согласен, – мрачно буркнул Хеймир.

– В то же время, мне кажется, что Суридиан догадывался о… моих планах, – добавила Сю-Джин. – Он делал намеки.

– Ты считаешь, что ваш Понтифик и Великий инквизитор связан именно с Суридианом? – удивленно спросила Ллайна.

– Арунидис не стал бы размениваться на какую-нибудь незначительную фигуру.

– Но что между ними может быть общего?

Хеймир передернул плечами, а потом чуть ли не ухмыльнулся.

– То есть, ты знаком не только с Юсуфаром, – протянула Сю-Джин. – Но и с Суридианом?

Сэнни от изумления открыла рот. Хеймир знаком с Великими магистрами? Вот прямо так?

– С Суридианом, – Хеймир хмыкнул, – я почти не сталкивался. Это Кенлар… водил с ним дружбу, когда мы были в составе посольства в Анидаб-Дорему.

– У Великого магистра Суридиана – такие же… постельные предпочтения, как у Арунидиса? – уточнила Сэнни. – Конкретные предпочтения?

– Сэнни, давай не будем сейчас об этом!

– Ты даже не потрудился соврать, что не знаешь!

– Я не люблю врать! И мне не нравился Суридиан, как ни мало я был с ним знаком. А Кенлару нравился.

Ллайна и Сю-Джин выглядели, мягко выражаясь, удивленными.

– Тебе не стоило трепаться о Кенларе, Хем! – строго сказала Илинора.

– Он как-нибудь переживет, Или! – Хеймир мотнул головой, не соглашаясь. – Конечно, это его дело, его личная жизнь. Я чувствую себя из-за этого… некомфортно. Но я считаю, что Сю-Джин и Ллайна должны знать о Суридиане всё, что может помочь… строить с ним отношения. То, что можно использовать, как козырь.

– Никогда не понимала, что они все в нем находят! – вздохнула Илинора, подразумевая, по всей видимости, Кенлара Бьоргстрома. – Внешность – на любителя. Характер, мягко выражаясь, сложный. Однако западают крепко.

– А как Арунидис и Суридиан могут между собой обмениваться сообщениями? – пришел в голову Сэнни очередной вопрос. – По Быстрой связи?

– Единственное разумное объяснение, которое я способен придумать. Но сомневаюсь, что правильное. – Хеймир почесал затылок. – Даже Быстрая связь в Лоретто – недостаточно быстрая.

– Арунидис угадал, что вы родственники, как только увидел Сэнни, – заметила Илинора не в тему. – И он удивился.

– Когда увидел тебя, он тоже… удивился, – сказала Сэнни.

– Да, – согласилась Илинора. – И это мне совсем уж непонятно. Он и раньше мог меня видеть – да хоть в Главном храме.

– Но не вблизи, – уточнил Хеймир и вздохнул. – Не нравится мне это!

Можно подумать, ему одному это не нравилось.

И что же так удивило Арунидиса в Илиноре? Тем более, если принять во внимание его вкусы. И, кстати, в Джионне тоже. Внешность. Вероятно, внешность.

– А нос, Хем? Ты видел его нос? – внезапно спросила Илинора, снова не в тему. – Орлиный клюв, а не нос! А кто… его родители?

– Без понятия. – Хеймир посмотрел на Илинору слегка озадаченно. – Вроде бы, он сирота и воспитывался в приюте.

– Не нравится мне это, – хмуря брови, повторила Илинора слова Хеймира. – В первую очередь, нос не нравится.

– Или! – Хеймир опять полез к ней целоваться, и, на взгляд Сэнни, весьма навязчиво. – Скажи мне!

– Что?

– Что любишь меня!

Илинора закатила глаза.

– Нашел время, Хем! К тому же от частого употребления слова затираются.

– Ты давно уже не говорила.

– Разве? – удивилась Илинора. – Я, вроде бы, говорила. Сегодня. Правда, не тебе, а Джионне. Но какая разница – я все равно использовала эти слова.

– Большая! Я не слышал!

– Ты слишком падок на нежности.

– Да.

– А предвкушение?

– Я уже давно предвкушаю. И в ближайший месяц мне только предвкушать и останется! – Хеймир недовольно надул щеки.

Очевидно, он очень, очень не хотел никуда ехать.

– Ладно!

Она схватила его за затылок, прижалась губами к уху и что-то шепнула – так, чтобы остальные не слышали.

– Мы могли бы добраться до границы сами, – предложила Ллайна.

– Нет! – Илинора высвободилась из объятий Хеймира и покачала головой. – Вам не стоит ехать без сопровождения, ни в коем случае. Хем как-нибудь переживет разлуку со мной, ничего не поделаешь. И он идеальный провожатый – он знает все тропинки в горах лучше любого контрабандиста.

– Да-да! – Хеймир вздохнул. – Я должен. Я всё сделаю.

ГЛАВА 6 Разговор за поздним ужином в «Жемчужной устрице»

Лоретто

Арунидис

Выйдя из бокового входа особняка Хеймира Хольгерстона, Арунидис оглянулся – обратил внимание на горевшие над дверью стеклянные фонари, на расположение окон, на не убранные щиты в проулке. И, конечно, проверил людей, которых оставил следить за домом. Все были на месте, пусть и кутались в плащи, укрываясь от дождя, до сих пор лившего с давно угасшего свинцово-черного неба.

Арунидис невольно выдохнул – с облегчением, как вынужден был себе признаться. Он сомневался, следует ли ему расценить свое поведение как трусливое или все же как просто благоразумное, но был рад, что убрался из этого не слишком гостеприимного дома живым. Впрочем, выдыхать облегченно было рано. Рано. Если его не пристрелили в доме, вовсе не значит, что не убьют на улице.

Кенлар стоял рядом – в плаще и в шляпе с полями, по случаю непогоды. И с пистолетами. Вряд ли стоит рассчитывать, что порох от дождя отсыреет и пистолеты дадут осечку. Арунидис не представлял, что может остановить Кенлара, если тот твердо решит пустить ему пулю – в голову или в живот. Во всяком случае, не угроза. Угроза лишь сделает сей пренеприятный момент событием намного более вероятным. Это Кенлар, скорее, сам раздумывал – угрожать или нет. Кенлар умеет скрывать свои чувства, но не изображать те эмоции, которые не испытывает. По этой причине его арсенал лицедейства ограничен и специфичен. Как и арсенал поступков. Казалось бы, невосполнимый недостаток для того, кто мнит себя искусным политиком. Но у этого недостатка есть и оборотная сторона – людям обычно нравятся честные и принципиальные, а не лживые и лицемерные…

– Ты не забыл свою маску? – заботливо поинтересовался Кенлар.

– Не забыл.

– Попроси своих подчиненных, чтобы нам не мешали, ладно? Я бы хотел с тобой еще пообщаться. Не стоит нам так сразу расставаться.

Арунидис красноречиво уставился на направленный на него ствол пистолета. Кенлар стыдливо прикрывал его полой плаща – не только от дождевых капель, но и от ненужных взглядов. Понтифик и Великий инквизитор заставил себя усмехнуться – с легким укором:

– Метишь мне в живот, Кенлар, чтобы наверняка разнести все кишки? Не боишься изгваздать стену дома своего друга?

– Не хотелось бы, – серьезно ответил Кенлар, чуть повел пистолетом. – Это просто на всякий случай. И для наглядности.

– Какой всякий случай, Кенлар? Я пришел не шантажировать и не угрожать, а мириться, подтвердить наши взаимовыгодные договоренности. Но твой друг… – Арунидис развел руками. Главное – не выказать перед Кенларом слабость и страх. Ни за что. Никогда. – Твой друг, который так часто совершает деловые поездки, стараясь при этом не обременять таможенную службу излишней информацией – он же меня чуть не застрелил! Признаю – я взял неверный тон. Я, возможно, зарвался. И меня… порядком удивили ваши гостьи. Смутили и выбили из равновесия. Хотя это меня и не оправдывает…

А ведь визит оказался на редкость плодотворным. Он не спросил всего, что хотел, но узнал больше, чем мог себе вообразить. Но вопросы лишь множились. И… жена Хеймира Хольгерстона, да и дочь, так на нее похожая… Красивые – но его не интересовала женская красота. Прежде он видел обеих только издали, но, что куда важнее – не обращал внимания. Напрасно! И зачем он выдал себя, почему не утаил, что узнал Сю-Джин и Ллайну? Чтобы похвастаться? Вернуть себе инициативу? Или понадеялся, что его… собеседники сочтут непрактичным убивать его, не выявив источник его знаний?

Совершил ли он ошибку, решив нанести визит? Пожалуй. Но от этого никуда не деться: ошибки будут всегда, поскольку невозможно учесть все факторы. Главное, чтобы его нынешняя ошибка не стала для него роковой.

– Кенлар! Я тебе говорил уже неоднократно – я отнюдь не в восторге от наших отношений. Я бы хотел улучшить их, исправить то, что можно!

Арунидис прокручивал всевозможные варианты. Самое правильное – попытаться сгладить углы, разрешить конфликт. Разыграть благожелательность и понимание. Он вовсе не хотел, чтобы Кенлар держался настороже сам и держал наготове пистолет. Нужно успокоить его, убаюкать подозрительность, напомнить, что, конечно же, их договор в силе, и Арунидис не собирается от него отступать. Главное – не переиграть, вести себя сдержанно и разумно, поскольку Кенлар очень чуткий на фальшь. Так странно.

Зарываться нельзя. Ни сейчас, ни вообще. Арунидис твердо это выучил – еще очень давно. В конце концов, в истории Лиоренции были… прецеденты, когда Совет Двенадцати смещал Понтификов и Великих инквизиторов, вообразивших, будто власти у них больше, чем есть на самом деле. Не только смещал, но и вешал на потеху толпе на периллах лоджии Сенатского дворца.

– А я, по-твоему, не заинтересован в улучшении наших отношений, к которому ты, с твоих слов, так стремишься? – спросил Кенлар. – Не могу же я верить, что ты с готовностью проглотишь мои оскорбления и угрозы? Мне совершенно невыгодно угрожать тебе. Вредно для будущего. Я бы и хотел убрать пистолет, но не могу – это слишком большой риск – здесь и сейчас, когда за нами наблюдают твои… сотрудники.

– И где же выход?

– Ты помнишь, что обещал? – сказал Кенлар.

– Конечно! – охотно ответил Арунидис.

«Я помню, милый мой. Помню – не беспокойся!»

Он еще раз подтвердил свое обещание – насчет Юста Хольгерстона. Обещание, которое он не планировал выполнять, хотя не выполнять его не имелось никаких разумных оснований.

Ну что же – Кенлар его не отпустит, чтобы он не мог помешать двум Созерцательницам спокойно покинуть Лоретто. Надо принять это и не противиться. Войти, так сказать, в положение Кенлара и не держать на него обиду.

– Честно говоря, я намеривался вернуться на Святой остров, – протянул Арунидис – больше, чтобы проверить реакцию Кенлара. – У меня работа, как ты понимаешь.

– Понимаю, – кивнул Кенлар. – Но уж больно ветер порывистый. В лагуне волны. Я боюсь, твоя лодка перевернется и утонет. Пойдет на дно вместе с тобой. Мне не хотелось бы, чтобы ты рисковал своей бесценной жизнью.

– Так что же мне делать? – поинтересовался Арунидис.

– В другую погоду я предложил бы тебе прогуляться. Сейчас… Может, посидим пока в какой-нибудь остерии? Мы давно с тобой не разговаривали… по душам.

– Давно.

– Тут рядом «Жемчужная устрица». Вполне приличное заведение, и пешком несложно дойти.

– Я бывал там, – кивнул Арунидис. – Давай, если тебе так ценно мое общество, посидим и поговорим.

– Пойдем! – Кенлар взял его под локоть, уперев дуло пистолета ему в бок.

Приятные ощущения. И очень необычные.

Они зашагали по узкой улочке к остерии, стараясь миновать струившиеся к каналам потоки дождевой воды. Перед входом Арунидис достал из-под плаща маску.

– Брось, – сказал Кенлар. – Твоя прическа все равно тебя выдаст.

– Тебя твоя тоже, – буркнул Арунидис. – Твои длинные волосы – слишком броская примета.

– А я в данном случае не собираюсь ни от кого скрываться. Мне даже интересно, когда разнесут сплетни, что мы с тобой вместе провели ночь. За дружеским ужином, без всяких намеков.

Остаться инкогнито не получилось. Многие в Лоретто знали Понтифика в лицо. Они с Кенларом отдали прислуге промокшие плащи, один из работников побежал звать хозяина заведения. Тот, раскланявшись и расшаркавшись, провел их в лучший кабинет, отделенный от общего зала складной перегородкой и занавеской.

Остерия была оформлена в морском стиле. Стены и потолок украшали причудливые декоративные композиции, сочетавшие реальные и фантастические элементы – из тонированной гипсовой лепнины, множества стекольных и зеркальных осколков и десятков тысяч разнообразных ракушек.

Кабинет представлял собой настоящий подводный грот. По углам стояли вазы, инкрустированные раковинами и перламутром. Живописно-ракушечные панно изображали разных морских обитателей. Даже стулья и стол были в виде перламутровых раковин.

Хозяин лично принес им две бутылки белого вина и лучшие блюда – сибас в апельсиновой глазури, с медом, устрицы, морских ежей с икрой и перепелиными желтками, мидии с оливковым маслом и лимонами, ломтики печеночного паштета из морской щуки с ягодным соусом.

Кенлар держал одну руку под столом, и Арунидис нисколько не сомневался, что тот продолжает целиться в него из пистолета.

– Что ты ничего не ешь? Уж не заболел ли? – ласково спросил Арунидис.

– Тронут твоей заботой, но я вполне здоров. Верю – не в последнюю очередь твоими молитвами. Просто я уже поужинал. – Кенлар поставил бокал с вином и той же рукой аккуратно нанизал на вилку ломтик сибаса.

– Тебе нетрудно управляться одной рукой?

– Ладно, если ты так настаиваешь. – Кенлар положил пистолет на стол, направив дулом на Арунидиса. – Ты-то, я смотрю, изрядно проголодался. Перенервничал, поди?

– Да, немного, – не стал спорить Понтифик и Великий инквизитор, потянувшись к паштету.

– Не слишком ли жирная пища для твоего желчного пузыря? Я помню, ты как-то жаловался на колики.

Арунидис с укором вздохнул, поправил рукава и принялся за паштет.

– Что у тебя в рукаве? – спросил Кенлар, указывая бокалом. – Туз, как у картежных шулеров? А, прости, ты же не играешь в карты. Тогда, наверное, яд или маленький арбалет. Или и то, и другое.

– Вроде бы это ты у нас разбираешься в ядах.

– Я разбираюсь во многих вещах.

– Я не сомневаюсь. Может быть, как-нибудь сходим с тобой вместе в театр?

Кенлар рассмеялся, чуть не расплескав вино.

– Ты собрался меня уморить со смеху? Или надеешься, что, пока я буду валяться от этого самого смеха под столом, ты успеешь сыпануть яд мне в бокал?

– Ну что ты, Кенлар! Как можно! Пей, не стесняясь! Честное слово – я не держу в рукаве яда. Просто я подумал, что мое предложение способно тебя заинтересовать: мне докладывали, что в последнее время ты зачастил в театр.

– Твоя правда. За полтора месяца Илинора меня затаскала по театрам и выставкам.

– Илинора… Вы с ней тоже… большие друзья?

– Да.

– Кое-кто считает вас любовниками.

– Пусть, если им так хочется. – Кенлар посмотрел на него – внимательно и чуть удивленно. – Неужто тебя задевают подобные слухи?

«Ну и в самом деле. Не можешь же ты по этому поводу… ревновать?» – спросил себя Понтифик и Великий инквизитор. – Экая ерунда».

– А что идет в театре? – полюбопытствовал он. – Я, к сожалению, не слежу за репертуаром.

– Времени на все не хватает, – понимающе кивнул Кенлар.

– Не хватает, – согласился Арунидис.

– Последнее представление, которое я посетил, называлось «Злоключения магов в Лиоренции». И, между прочим, маги были в нем выставлены не в таком уж неприглядном свете.

Арунидис не без труда подавил смешок, покачал головой.

– Сюжет пересказывать не буду, – добавил Кенлар. – Он слишком… непритязателен, хоть автор и пытался продемонстрировать всю глубину своего бездонного таланта. Что же до элементарной логики и здравого смысла – то они уехали в далекие края безбрежных просторов авторской фантазии. Её колючие ветки так и норовили выколоть мне глаза.

– Ты чересчур критичен. Ну а в опере?

– Там, в некотором роде, представлен обратный сюжет: «Лиорентийка на Среднем Западе», в стране работорговцев… Причем она каким-то образом очутилась там добровольно, с нашими-то порядками касательно женщин. Как так вышло – тайна, покрытая мраком и ленью автора.

Арунидис все-таки позволил себе рассмеяться – очень искренне.

Адская Бездна! Ему нравилось! Нравилось слушать Кенлара. Даже под прицелом пистолета!

– Гляжу, ты держишь руку, так сказать, на пульсе театральных событий, – сказал Арунидис, отсмеявшись.

«А заодно – и на спусковом крючке».

– Вынужденно, дружочек мой, вынужденно, – Кенлар дернул ртом, а потом протянул, задумчиво, но с некоторой угрозой: – Ты слишком много знаешь. Откуда?

– А ты откуда знаешь то, что знаешь?

Кенлар все-таки сделал ход. Который, в общем-то, мог бы сделать и раньше. Но ведь… не догадывался. Даже у очень умных людей бывают затмения и просчеты. А, возможно, Арунидис просто переоценивал его.

– Что тебя связывает с Суридианом? – спросил Кенлар.

– А тебя, мой дорогой? – ответил вопросом на вопрос Понтифик и Великий инквизитор. – Не хочешь рассказать мне?

– Я думаю, ты и без меня знаешь. Ты… никогда не бывал за пределами Лиоренции. Спасибо порядкам нашей родной страны: даже если бы ты и захотел – тебя бы не выпустили. Но ты узнал Созерцательниц, назвал их по именам… Ты мог бы встречаться с Суридианом в Абре, – предположил Кенлар.

– Это ты встречался с ним в Абре. – Арунидис улыбнулся.

«Давай гадай, – подумал он. – Не догадаешься. Хотя мыслишь ты, может быть, и в правильном направлении».

– Сейчас, когда мы здесь, а мои сотрудники – на улице, может быть, ты все же уберешь пистолет?

Кенлар погладил указательным пальцем спусковой крючок, размышляя над предложением.

– Хорошо. Но после того, как ты выложишь на стол ручной арбалет, или кинжал, или что ты там прячешь под манжетом.

Арунидис усмехнулся, поддернул рукав, послушно отстегнул защелку браслета, удерживавшую заряженный арбалет, и положил его на стол, рядом с блюдами.

– Больше игрушка, чем оружие.

– Шуорцы любят такие штуки, – заметил Кенлар и убрал в ответ пистолет, засунув его за пояс.

Арунидис подцепил мидию с перепелиным желтком внутри и принялся разглядывать ее с разных сторон. Моллюски, морские ежи, поданные в изящных блюдах… Они напомнили ему один давний эпизод. Очень много лет назад – он тогда еще не был даже старшим инквизитором.

Он гулял вдоль берега одного из островов, разбросанных по лагуне. Размышлял, глядел на ярко-синее море – теплое и манящее, чуть волнующееся. В море он увидел мужчину и мальчика – возможно, лет восьми или немного старше. Они плавали и ныряли, доставая со дна разные ракушки, изучая их и бросая обратно. Мужчина побуждал мальчика нырять глубже и дольше задерживать дыхание. Потом оба вылезли на берег. У мужчины был поясной ремень с рыболовным садком, наполненным самой разнообразной живностью. Они сели на камни и мужчина, отбрасывая сваливавшиеся ему на глаза пряди мокрых волос, принялся доставать из садка и показывать мальчику морских обитателей – моллюсков, ежей, звезд, полипов, подробно объясняя, как они устроены, как живут и что едят.

На обоих были сандалии с плотно обмотанными вокруг ног ремешками, и из всей одежды – только мокрые бриджи. Выглядели они вовсе не как нобили. Однако рыбаки с причалившей к берегу лодки, принеся мужчине застрявших в сетях крабов и обломившиеся веточки кораллов, без сомнений и с почтением именовали его «господином». Заметив Арунидиса, в развевающемся на ветру красном плаще, рыбаки тотчас расступились, и он, исполненный любопытства, какое-то время стоял рядом и слушал.

Мужчина был молод. Темноволосый, широкоплечий и мускулистый. Пожалуй, красивый – хотя лицо немного вытянутое и нос длинноват. Арунидис узнал его.

– Вы совершенно удивительный человек! – сказал он, не скрывая своей восторженности.

Мужчина – Кенлар Бьоргстром – в очередной раз откинув с глаз волосы, внимательно посмотрел на него и улыбнулся, оттягивая уголок рта.

– Мы с вами встречались? – спросил Кенлар. – Я прошу меня простить – у меня отвратительная память на лица…

– А! Это было давно, – ответил Арунидис. – Восемь лет назад.

– Да, я помню, – сказал Кенлар, печально изогнув рот. Он отвернулся, будто что-то высматривал у самого морского горизонта, затем снова перевел взгляд на Арунидиса – немного удивленный и всё понимающий.

Они стали друзьями. Друзьями и единомышленниками. Арунидис и не надеялся на большее – у Кенлара была семья: жена и двое сыновей…

Арунидис недопонимал, что должен к Кенлару испытывать и что реально испытывает, определенно, сожалел – о том, что между ними все так закончилось.

Правильно – Кенлар именно это и должен почувствовать. У Кенлара есть уязвимые места. Странные. Он вовсе не такой уж прожженный циник и скептик, как делает вид, он ценит доверие.

– Мы с тобой умные люди, Кенлар!

– Э, нет, дорогой мой! – Кенлар огорченно вздохнул. – Будь я умным человеком, я бы не стал связываться с Инквизицией – точнее, с неким тогда еще простым инквизитором, подававшим большие надежды. Минуй нас пуще всех печалей как гнев, так и любовь имущих власть.

– Не переигрывай! Роль ничтожного обывателя тебе не подходит.

– Ладно, ладно, извини.

– Доля правды в твоих словах, определенно, есть. Если бы я был умным, то не стал бы заводить опасных связей, раскрытие которых грозило бы мне большим даже, чем потеря моей высокой должности.

– Вот именно, – согласился Кенлар. – Мы оба с тобой дураки.

«Ты бы знал, Кенлар, сколько доносов мне приходится просматривать за день! Ты бы знал, сколько из них – на тебя! – мысленно проговорил Понтифик и Великий инквизитор. – Сколько раз я вынужден был покрывать тебя! Ты должен это понимать».

Мысленно, не вслух – ни в коем случае. Не стоит намекать, корить, попрекать в неблагодарности, кичиться своим великодушием. Как не стоит напоминать Кенлару о том, что Арунидис знает – его младший сын жив. Его младший сын – мерзость.

– Да, я догадываюсь, мой дружок, догадываюсь, – Кенлар криво усмехнулся. – Вижу, что вертится у тебя на языке. Но ты благородно молчишь. Я ценю. Поверь – я и, правда, ценю твою… разумную сдержанность. Твое желание покончить с враждой между нами.

«Да, и ты мне пойдешь навстречу – наконец-то. Ради своего дорогого Юста. Чтобы, как ты думаешь, обезопасить его».

– Не я распространяю призывы поставить зарвавшегося мага на место, – продолжил Арунидис после некоторой паузы, во время которой они на пару прикончили сибаса, а Кенлар соизволил отведать небольшой ломтик паштета.

– Но ты мог бы их пресечь, если бы хотел, – возразил Кенлар. – Одного твоего слова было бы довольно.

– Возможно. Хотя, полагаю, потребовалось бы что-то более весомое, чем слова. Изменить сложившееся мнение вовсе не легко. Взамен мне пришлось бы кое в чем уступить, кое от чего отказаться… Власть надо использовать аккуратно, стараясь не идти против течения. Ты понимаешь…

Кенлар нахмурился, глянул из-под насупленных бровей.

– Понимаю и припоминаю.

Арунидис, поставив локти на стол, сложил пальцы домиком, провел ими по подбородку.

– У меня есть долг. Я обязан соответствовать возложенным на меня общественным функциям.

– Долг? Еще скажи, что вы все там, в вашей конторе, полной лжецов и лицемеров, одержимы долгом!

Арунидис сдержался. И ответил достойно:

– Да, не все инквизиторы радеют за веру, хватает и подлецов, и карьеристов. Но таковых гораздо меньше, чем тебе мнится.

Он не просто сдержался – он предложил Кенлару место в Совете Двенадцати. Не впрямую, конечно. Власть – это то, чем Кенлара легко завлечь.

Арунидис давал за Юста Хольгерстона очень хорошую цену. Он намекал, что у него есть еще много всего интересного. Нет, конечно, этого талантливого молодого человека Арунидис и без согласия Кенлара заполучит. Но желательно обойтись без последствий – не то чтобы непредвиденных, но опасных.

И письма, письма… И Кенлар ему еще тогда стих прислал – «Я правду о тебе порасскажу такую, что хуже всякой лжи».

– До выборов в Совет Двенадцати еще уйма времени, Твое Святейшество, – заметил Кенлар.

– Выборы могут быть и внеочередные – в силу экстраординарных обстоятельств.

– Да, такое иногда случается.

– Я понял, Кенлар, насколько тебя не хватает в Совете… Недооценивал твою полезность для Лиоренции.

– Всё о стране радеешь!

– Не только о стране, но и обо всем мире. Твой друг ведь недаром упоминал о Конце света. Нам надлежит быть союзниками. Я уже это говорил, и ты – тоже.

– Да.

– У тебя всегда было много… занятных политических идей и планов, – продолжал Арунидис.

– У тебя тоже. Помню, ты лично хотел ограничить власть Инквизиции и Церкви в целом – пока не дорвался до этой власти. Ну и в самом деле – кто же по доброй воле станет ограничивать собственную власть, лишать себя исключительных привилегий, а? Всякая чрезмерная власть – пагубна. Это, можно сказать, её неотъемлемое свойство… Церковь в целом и Инквизиция в частности насаждает мракобесие и всеобщую подозрительность, вытравливает свободомыслие, поощряет людей за доносительство! Угадай – чьи это высказывания? Твои, этак примерно двадцатипятилетней давности!

И снова Арунидису пришлось сцепить зубы и проглотить слова, которыми он бы хотел ответить.

– Кенлар, по-твоему, у меня нет ни чести, ни совести? Я клятвенно обещаю – я сделаю лишь минимально необходимое. Стандартная обработка облучением. И все. Твой любимец посидит в нашем заведении дней десять, и я его отпущу.

Кенлар уткнулся в стол, нахмурил брови, прочертив на лбу между ними вертикальную складку. Ему очень не нравилась эта «стандартная обработка» в применении к Юсту Хольгерстону. И не нравилось торговаться.

– Ты мне не веришь?

Кенлар фыркнул:

– Ты продолжаешь меня смешить.

– А у тебя какие… встречные предложения?

– Я готов ответить на… некоторые твои вопросы, а ты не будешь трогать Юста. Не станешь применять к нему вашу «стандартную обработку». Поверь, от меня ты узнаешь гораздо больше!

– А я думаю, что больше узнаю от твоего любимого Юста. Вне зависимости от его на то воли. Он незаменим сам по себе! Хотя, конечно, твое предложение звучит очень интригующе, великодушно и щедро. Кенлар, я обязан тебе жизнью! Я это помню. Неужели, по-твоему, я такой неблагодарный? Неужели я, по-твоему, не понимаю, что не время крохоборничать и сводить счеты? Главное – позиция, которую мы занимаем здесь и сейчас.

Не переборщить, не пересластить. Быть искренним. Выдержать нужный тон. Пройти по тонкой грани. Обмануть себя и, тем самым, обмануть Кенлара.

– А прямо сейчас, в качестве…

– Аванса, – подсказал Кенлар по-ронийски.

– Да, в качестве аванса… Расскажи мне о чем-нибудь, что я не знаю. Поделись. Например – сколько лет уже протекает Саркофаг? Вдруг тебе известно?

– Саркофаг… Ну, можно и так назвать… – Кенлар дернул ртом, подался вперед, через стол, и прошептал, глядя Арунидису в глаза и перемежая лиорентийские и ронийские слова: – Он всегда протекал, изначально, уже когда его установили. Конструктивный дефект. – Потом Кенлар откинулся на спинку стула, пригубил бокал и поинтересовался: – А почему сразу не спросишь, не знаю ли я, как… заткнуть протечку? Я могу ответить – не знаю! Скорее всего – никак!

Арунидис поджал губы.

– Из твоих слов особой пользы не извлечешь. А что-нибудь про Пророка?

– Ты издеваешься? Это тебе положено по должности разбираться в данном вопросе поболее прочих! Ты же – ревнитель и хранитель, главный приверженец его Учения, наместник на земле!

– Не увиливай, Кенлар! Ты знаешь о Пророке больше, чем следует гражданину Лиоренции – рядовому и не очень. Ты знаешь, как его зовут!

– Ты тоже.

Арунидис повел подбородком, пожевал губами, размышляя, и добавил:

– В Цитадели хранится его подлинное изображение!

– Да что ты говоришь! Этими изображениями полны все храмы! И у тебя есть. – Кенлар указал на эмалированный медальон, висевший у Арунидиса на шее. – Разреши!

Он потянулся и ловко поддел ногтем крышечку. Арунидис схватил его за запястье.

– Да брось! – Кенлар фыркнул. – Не собираюсь я тебя душить твоей же цепочкой!

– Извини! – Арунидис заставил себя унять раздражение.

Незачем выказывать недовольство. Абсолютно незачем. Он отпустил руку Кенлара, но теперь тот ухватил за запястье его и провел пальцами по ладони.

– А что означают ваши татуировки? Просто символ?

– Знак благоволения Пророка. Доказательство того, что мы исполним его волю… Я видел его подлинное изображение! – повторил Арунидис. – И у меня есть его кровь!

– Обладающая исцеляющей силой? – Кенлар усмехнулся, но, как показалось Арунидису, с некоторой натугой. – А мощей или костей его у вас нет? Черепа в десятилетнем возрасте, в двадцатилетнем, в тридцатилетнем?

– Напрасно ты богохульствуешь! – выдохнул Понтифик и Великий инквизитор. – Напрасно! Ты не боишься, что он тебя… покарает?

– Это крайне маловероятно, – нахмурившись, отрезал Кенлар. – И что – ты веришь в него? В Пророка? В его Учение? По-прежнему веришь?

– А ты – нет?

– Я не верю в его божественность. Непогрешимость и избранность.

– И не боишься мне в этом сознаваться.

– Тебе и без того это известно. Что теперь? А ты? Во что веришь ты?

Арунидис уклонился от прямого ответа.

– Я кое-что знаю о нем. Эта кровь, Кенлар… обезвоженная. Похожа на сухой порошок – в специальных пакетиках из тонкого кристаллического волокна, которые не позволяют проникать внутрь воздуху. Есть инструкция для восстановления – нужно добавить специально подготовленную подсоленную воду…

Кенлар внимательно слушал. И пусть губы его скептически кривились, он верил сказанному. Верил.

За перегородкой осторожно кашлянули, и в кабинет заглянул хозяин «Жемчужной устрицы», сопровождаемый двумя инквизиторами, которые должны были караулить на улице. Хорошо, что Кенлар к тому времени уже убрал со стола пистолет.

– Все в порядке, – сказал Арунидис, делая успокаивающий жест. – Не мешайте нам, пожалуйста! Можете подождать в общем зале.

Не гнать же бедняг обратно под дождь.

– Твои подчиненные очень заботливые, – фыркнул Кенлар. – Искренне пекутся о твоем здоровье, следят, чтобы тебе вдруг не стало плохо за нашим поздним ужином.

Кенлар откинулся на спинку стула, немного так вальяжно и лениво, и вытянул под столом ноги, задев ноги Арунидиса. Конечно же, не случайно. Глаза его были слегка прищурены, а по губам блуждала насмешливая улыбка.

Арунидис не убрал ноги, лишь улыбнулся в ответ – с пониманием и неким укором. Ох уж эти тонкие улыбки, которыми они обменивались!

«Кенлар, Кенлар! Тебе, небось, и невдомек, насколько ты пропитан высокомерием и чувством превосходства – интеллектуального и морального. Ну, ладно. Я подыграю тебе. Не умру от бесчестья и унижения. Сделаю вид, что согласен с твоим превосходством. Осторожно. Опять же – очень осторожно».

– Тебя ведь всегда интересовала власть, Кенлар! – Арунидис задумчиво покрутил бокал, ухватив ножку пальцами.

Кенлар предсказуемо усмехнулся:

– Ты нечеловечески прозорлив, и уловил самую мою гнусную суть.

– Ты мне сам признавался в этом, не стесняясь – если помнишь. Еще в юности.

– Да, – Кенлар не стал спорить. – Но ты ведь, в свою очередь, не будешь уверять меня, что тебе-то власть не нужна, что ты просто чистосердечно и преданно служишь Лиоренции, незыблемо стоишь на страже ее интересов и благополучия?

Арунидис чуть пожал плечами и в который раз улыбнулся, как бы признавая проницательность Кенлара и его правоту. Потом заметил слегка извиняющимся тоном:

– У меня, действительно, есть обязанности. Есть долг перед Лиоренцией.

– Ты повторяешься. Видишь ли, – Кенлар поднял наполненный наполовину бокал и посмотрел на Арунидиса сквозь стекло и вино. – Вопрос в расстановке приоритетов. Я знал человека, который рискнул и предпочел… дружбу.

– И кто же он?

– Это не так важно, – Кенлар еще больше нахмурился.

– Ты сам?

– Я? Ах, да. Со мной тоже такое случалось. Но в данном случае я имел в виду другого человека. Он давно… умер.

– Из-за своего решения?

Кенлар усмехнулся, как-то совсем уже невесело, уголки рта печально опустились. Арунидис съел очередной ломтик паштета из морской щуки и спросил:

– Долго мы собираемся здесь сидеть? До утра?

– Я бы не прочь прогуляться, вдохнуть полной грудью напоенный ночной свежестью воздух… Но ты же сам видел – погода не слишком располагает к прогулкам. Даже если дождь закончился, на улицах будет жуткая грязь.

Арунидис не стал спорить.

– Я всегда… всегда считал, что ты, прости за банальности, способен на большее, – сказал Кенлар. – Способен выйти за границы существующей парадигмы и установленных правил.

«А я тебя, такой-сякой, разочаровал! – подумал Арунидис. – И мне жаль. Ведь, действительно, жаль!»

– Давай поищем более безопасную и приятную для разговора тему, – предложил он.

– Которая бы нас, гммм, объединяла?

– Вроде того.

– Например, ударимся в совместные воспоминания? – Кенлар вопросительно поднял брови. – «Помнишь, как мы с тобой познакомились?» Или «Помнишь, как мы с тобой расстались?»

– Лучше первое.

Сам Арунидис прекрасно помнил и то, и то. Кенлар наверняка тоже.

– День, когда я впервые в жизни ступил на Святой остров и вошел в саму Цитадель… – Кенлар скривил рот. – Пока, на мое счастье, я бывал в твоем центральном ведомстве только добровольно и в качестве посетителя.

«За то, что ты угрожал мне пистолетом, тебя следовало бы привезти туда в кандалах и совсем в другом качестве», – подумал Арунидис, одарив Кенлара безмятежной улыбкой.

ГЛАВА 7 День, когда они познакомились. День, когда они расстались. Место – Святой остров, Цитадель

Тридцать восемь лет назад. Лоретто

Арунидис

Когда Кенлар, как он выразился, «впервые ступил на Святой остров», они и познакомились. В ту пору Арунидису не исполнилось и семнадцати, и он был послушником. Понтифик и Великий инквизитор Эриджио Рикьетти приметил его еще в приюте, выделив из прочих воспитанников, и принимал участие в его судьбе – давал личные поручения, сделал сначала помощником секретаря в канцелярии, а после продвигал на более высокие должности.

Эриджио видел в нем ум, усердие, честолюбие и… будущее величие. Арунидис очень уважал Эриджио, считал своим наставником, ценил его советы, а оказываемая Понтификом и Великим инквизитором поддержка наполняла его гордостью.

– Ты можешь сделать блестящую карьеру, – пророчествовал Эриджио. – Но для этого тебе необходимо идти служить в Инквизицию. Именно среди инквизиторов выбирают главу нашей Церкви. Возможно, его правильнее было бы называть Великом инквизитором и Понтификом – перечисляя титулы именно в такой последовательности. У тебя есть все шансы со временем занять этот пост. Мой пост.

В тот раз Арунидис принес Эриджио адресованное ему личное письмо. Обращение было написано ровным твердым почерком. Внизу стояло имя, которое Арунидису тогда ничего не говорило – Кенлар Бьоргстром, гражданин, нобиль.

Эриджио сидел за рабочим столом в своем кабинете, разбирал ежедневные доклады, пил чай. Не прекращая работы, он попросил вскрыть письмо и зачитать его вслух. Арунидис, повинуясь, сломал восковую печать, развернул сложенный вчетверо лист дорогой бумаги, пробежал глазами по ровным строчкам с красивыми, аккуратными буквами, читая написанное.

Это было прошение. Автор его хотел встретиться со своими опекунами – еретиками Антаньо и Гиатой Галиччи, которые содержались ныне в тюремных камерах Святого острова.

«Если вы не сочтете возможным разрешить мне встречу, – писал Кенлар Бьоргстром, – я нижайше прошу вас хотя бы передать им письмо, которое я прилагаю к своему прошению. Если вы пожелаете ознакомиться с его содержимым, то убедитесь, что в нем не излагается ничего тайного и крамольного. Это лишь выражение человеческих чувств и благодарности моим опекунам».

Арунидис был осведомлен о деле супружеской пары Галиччи. Оно очень больно ударило по Эриджио, потому что Антаньо был его другом. «Я вынужден принять меры. Я обязан отнестись к хулителям Учения со всей строгостью, – заявил Понтифик. – Бывают случаи, когда гуманность становится опасной профанацией». И еще он добавил: «Иногда добро вынуждено идти тернистыми тропинками». И пусть Эриджио слыл человеком холодным и черствым, но так могли считать лишь те, кто недостаточно близко знал его. На самом деле ему не были чужды участие и сострадание, даже к еретикам, даже к ведьмам. А эта самая Гиата была ведьмой. Магом. Арунидис нашел свидетельствующие об этом записи. Она происходила из древней богатой семьи, имевшей кровное родство с вернигами. Во время Инициации ее подвергли воздействию облучения. Гиата не потеряла рассудок, и ее не отправили доживать свой век на Скорбный остров. Она осталась в Лиоренции и вышла замуж за Антаньо Галиччи, который тоже был членом старинного и уважаемого рода.

Эриджио, оторвавшись от изучения очередного доклада, указал на листок, который Арунидис держал в руке, и неожиданно спросил:

– Что ты об этом думаешь?

– Этот Кенлар Бьоргстром надеется увидеться с еретиками, которые находятся под нашей опекой? – удивился Арунидис. – Такое невозможно и непозволительно!

– Кстати, он совсем молодой человек. Твой ровесник – заметил Эриджио. – Точнее, чуть постарше. Я видел его, когда бывал в гостях у Антаньо. Я… немного поразмыслил – и подумал, что разрешу встречу. Я хотел бы поручить тебе, чтобы ты его… сопровождал. Это не сложное дело, но очень личное. Ты передашь мне все слова, которые будут произнесены между ними. Я надеюсь узнать что-нибудь, что может оказаться интересным и полезным.

Арунидис, разумеется, хотел лучше понимать, зачем это понадобилось Понтифику и Великому инквизитору, но прямо спросить не осмеливался и просто ждал дальнейших разъяснений.

– Этот юноша далеко пойдет, поверь мне. – Эриджио слабо улыбнулся. – Я думаю, это он нанял убийцу для Эрмосо Галиччи, двоюродного брата Антаньо. Но я могу думать что угодно – доказательств у меня нет. Свидетелей убийства отыскать не удалось, и в Следственном отделе не нашли никаких зацепок.

– Вы считаете, Ваше Святейшество, что Кенлар Бьоргстром может проговориться? – спросил Арунидис.

– Едва ли. Не сомневаюсь – он умен, предусмотрителен и осторожен. Но вдруг… И мне любопытно, какое мнение у тебя сложится о нем… Встреть его и проведи – в обход правил, к обоим нашим… подопечным. Потом все мне подробно перескажешь. И еще – я бы хотел, чтобы ты задал ему прямой вопрос насчет убийства Эрмосо Галиччи, и послушал, как он ответит.

– Подобный вопрос может настроить его против меня.

– Найди способы этого избежать.

Так Арунидис и встретился с Кенларом. Один – безродный послушник, второй – богатый нобиль. Хотя оба они и были сиротами, их разделяла пропасть.

Арунидис дожидался Кенлара у причала под Длинным мостом. Они представились друг другу, обменялись несколькими учтивыми фразами и Арунидис провел своего гостя в Цитадель – через один из боковых входов, со стороны внутреннего дворика и сада.

Юноша понравился ему чуть ли не с первого взгляда, хотя Арунидис вовсе не считал себя доверчивым и чувствительным. Вежливый, серьезный, спокойный, уверенный в себе, хоть и исполненный печали. И лицо у него было… приятное. Наверное, даже красивое. Когда они спустились на нижний уровень, где располагались тюремные камеры, Арунидис решил, не откладывая, выполнить инструкции, данные ему Эриджио.

– Я слышал, что вы приложили руку к убийству родственника Антаньо Галиччи.

Арунидис покраснел. Ему было неловко произносить эти слова. Тем более человеку, который ему понравился.

– Слышали? И от кого же?

– У нас многие так считают.

Например, сам Понтифик и Великий инквизитор.

– Я не убивал Эрмосо Галиччи и не нанимал убийц, – раздельно, отчеканивая каждое слово, выговорил юноша, уперев в Арунидиса твердый взгляд серо-стальных глаз.

– Разве вы могли ответить иначе?

– Я сказал правду. – Кенлар Бьоргстром свел к переносице брови, глаза его посветлели, что заметно было даже при свете масляных ламп, взгляд сделался жестким и пронзительно холодным. – Не стоит играть со мной в подобные игры.

«А в какие стоит?»

Арунидис изобразил виноватую улыбку и чуть склонил голову, прося прощения за оскорбительную дерзость. Однако он понял, что хотел от него Эриджио – Арунидис чувствовал, что юноша не соврал. Не соврал, но скрыл, выдав лишь безопасную для себя часть правды. Приятный молодой человек, которого попросил сопровождать Понтифик и Великий инквизитор, вовсе не был безобидным. Ровно наоборот.

Они шли по коридору, бок о бок, сдавливаемые сырыми каменными стенами. Их тени метались, оказываясь то спереди, то с боков, то сзади. Гулкое эхо шагов разносилось по пустым переходам. Арунидис остановился, указывая на одну из ряда тяжелых, обитых железными полосами дверей с наружными засовами.

– Мы на месте.

Он открыл металлическую створку маленького окошка, проделанного в двери на уровне глаз. Через это окошко заключенным подавали еду и питье. Держа одной рукой масляную лампу, Арунидис заглянул внутрь камеры, разглядев в дальнем углу старый соломенный тюфяк и лежавшую на нем фигуру.

– Госпожа Гиата! – позвал Кенлар Бьоргстром, вставая рядом.

Услышав, что ее зовут, Гиата Галиччи пошевелилась, медленно повернулась в их сторону и села. На ней было груботканое серое рубище – одежда, полагавшаяся всем узникам. Юноша позвал ее еще несколько раз. Она встала, вцепившись пальцами в выщерблины каменной кладки, и, хромая, подошла к двери. Было видно, что движения давались женщине с трудом и вызывали боль. Она прислонилась к окошку лицом, изможденным и исхудавшим. Ее губы пересохли и потрескались, глаза покраснели и запали. Но они не были равнодушными и безжизненными – в них горел горячечный, лихорадочный огонь.

– Кенлар, – хрипло и неуверенно прошептала она. – Как? Как тебе удалось?

– Понтифик и Великий инквизитор сделал исключение и пропустил меня к вам. Наверное, он чувствует себя… немного виноватым перед вами. Немного.

Еретичка рассмеялась – зло и едко, с нотками безумия. Оборвав смех, она разразилась в адрес Эриджио ругательствами – самыми грязными, которые, очевидно, только могла измыслить. Потом она немного успокоилась и горячо забормотала:

– Пророк укрепит меня и даст мне силы! Он поможет мне!

Среди ее бормотанья были вполне осмысленные куски. Арунидис расслышал:

– Кенлар, ты должен знать! Они скрывают это! Скрывают! Пророк был магом! Был Связующим! Мне об этом написала сестра. А потом я прочитала то же в книгах, которые у нас запрещены. Он был красивый и добрый! Мне известно его имя – его звали Хос!

Ересь! Никто не знает, как звали Пророка и Спутников! Они считали себя запятнанными, недостойными того, чтобы их имена сохранились в истории!

Арунидис открыл рот, чтобы возразить, но заставил себя промолчать.

– Его имени почти никто не знает, – продолжала шептать Гиата. – Даже маги! Кроме, может быть, всего лишь десятка человек во всем мире!

Юноша пораженно застыл, лицо его окаменело, глаза посветлели, сделавшись прозрачными, как лед.

Затем, он моргнул, длинно выдохнул и, положив ладони на дверь, тоже приник к окошку, шепча еретичке слова, исполненные теплоты и благодарности.

– Дайте мне, пожалуйста, вашу руку, госпожа Гиата! – мягко попросил он.

После некоторых колебаний, Гиата Галиччи протянула в окошко руку. На запястье виднелись следы кандалов, кончики пальцев покрывала засохшая кровь. Кенлар Бьоргстром осторожно обхватил ее кисть своими ладонями и поцеловал, прося прощение – непонятно за что. Уж он-то не был перед ней ни в чем виноват.

– Зачем, зачем вы не подождали, пока мы вернемся? – вздохнул он.

– Затем, что не хотели, чтобы кому-нибудь пришло в голову связать и вас с этой книгой. – Она погладила его руку. – Я думаю, тебе понятно.

– Да. – Кенлар Бьоргстром снова вздохнул, потом, помолчав, добавил: – Он… умер. Тот, кто на вас донес. Двоюродный брат вашего мужа, Эрмосо.

– Он мучился? – с надеждой спросила ведьма.

– Думаю, что нет. Его смерть была быстрой. Ему перерезали горло кристаллическим лезвием.

– Жаль. – Гиата Галиччи испустила разочарованный вздох.

– Нет. Это недостойно вас, госпожа Гиата, желать другим мучений. Недостойно человека. Ни в каких обстоятельствах, даже в ваших.

– Ты не на моем месте. И не дорос до того, чтобы учить меня жить.

– Нет. И все же – не отягчайте свою душу ненавистью к мертвым.

Она, как и в начале их встречи, рассмеялась. На этот раз в ее смехе безумия было больше, чем язвительности и злости.

– А Анцлето Дзинтани? – спросила она.

– Мне кажется, он не заслужил, чтобы за ним пришла смерть.

– Вот как!

Гиата Галиччи замолчала. Какое-то время Арунидис слышал лишь ее хриплые тяжелые вдохи.

Кенлар Бьоргстром снова заговорил – он рассказывал о городских новостях, о своих друзьях, жене и новорожденном сыне…

– Я рада, что ты пришел, – прошептала Гиата, и Арунидису показалось, что она сглотнула слезы. – Вы – единственное, что у меня осталось в этом мире… Ты ведь увидишь Антаньо?

– Да, – ответил юноша.

– Передай ему – я не жалею. Передай – мы все-таки прожили с ним неплохую жизнь.

– Я сделаю все, что вы попросите. Я обещаю.

После Арунидис повел Кенлара Бьоргстрома дальше по коридору – к камере Антаньо Галиччи. Они снова разговаривали через окошко с открытой металлической створкой. Антаньо вел себя иначе, чем его жена, он казался более мягким и кротким. Он обрадовался приходу Кенлара и, не в силах сдержать слез, какое-то время молча всхлипывал, утирая слезы грязным рукавом своего убогого рубища, из которого вылезали грубые нитки.

– Понтифик и Великий инквизитор признался, что ему не нравится меня пытать! – сказал Антаньо после того, как немного пришел в себя. – Не нравится, но приходится. Он заявил мне: «Долг перед государством и обществом важнее долга перед дружбой».

Кенлар Бьоргстром в ответ нахмурился:

– Я такое уже слышал. В похожих обстоятельствах. Но тот человек… все-таки изменил свое мнение.

– Нет, это не про Эриджио. – Антаньо печально покрутил головой. – Но не суди его слишком строго. Он заложник ситуации. Редко кто способен плыть против течения.

– Это я тоже слышал.

– Пытки мои могли бы быть гораздо более жестоки и нестерпимы.

– Не надо. Не утруждайте себя оправданием тех, кто причиняет вам боль. Не восклицайте: «Ах, как тяжело ему пришлось! Он так страдал, обрекая меня на пытки!»

– Такова жизнь. Все мы играем свои роли.

– А вы – вы отыгрываете роль безумца? Зачем вы напечатали в типографии эту книгу? Вы же понимали грозившие вам последствия.

– Понимал. – Антаньо облизнул растрескавшиеся губы. – Как и Гиата. Я хотел… Мы хотели совершить нечто великое!

– Оставить след в истории. – Кенлар Бьоргстром горько усмехнулся.

– Да.

Величие. След в истории. Арунидис вполне разделял подобные мотивы и впервые взглянул на дело еретиков Галиччи с такой стороны. Но для него сами эти понятия были связаны, скорее, с властью над людьми и их судьбами, чем с властью над их умами.

– Моя роль – не только роль безумца, но и гордеца. – Антаньо умудрился улыбнуться. – Такие роли тоже нужны. Ты… злишься на меня и Гиату? На нашу глупость и безрассудную гордыню?

– Нет. Ну что вы – я злюсь не на вас, а на устройство мира, в котором мы принуждены жить. Я пришел, чтобы оказать вам поддержку – всю, какую могу. Выразить благодарность и разделить вашу боль, уверить вас, что вы не одиноки.

– Не печалься о нашей судьбе, мой мальчик. – Антаньо Галиччи глубоко вздохнул, задавил готовый вырваться всхлип и сглотнул слезы. – Никакое страдание не бывает вечным. Сколько бы оно ни длилось, когда-нибудь наступает конец. Даже магам в Адской Бездне предстоит мучиться не всегда… Я жалею о том, чего у меня никогда не будет, чему никогда не сбыться. Я думаю о еще одном восходе солнца, который не увижу.

– Увы, но вы уже давно не видите никаких восходов, потому что сидите в каменном мешке, где нет окон, хотя бы и зарешеченных. Дозвольте мне все же печалиться о вашей судьбе. Однако я совсем не хотел бы, чтобы моя скорбь дополнительно обременяла вас.

– Я был плохим опекуном, мой мальчик.

– Разумеется, нет. Пусть совесть не мучает вас напрасно. Вы хороший человек. Госпожа Гиата просила передать вам: она считает, что вы прожили хорошую и достойную жизнь. Несомненно, она права. Ну а с нами – с нами было очень сложно, но вы с честью выдержали выпавшее вам испытание…

– Ты вырос. Ты изменился, Кенлар. Ты говоришь со мной, как взрослый с ребенком.

– Извините. Да. Кое-что случилось – во время нашего путешествия.

– Жизнь обычно учит смирению, но с тобою, кажется, все обстоит наоборот.

Кенлар Бьоргстром дернул ртом.

– Ненавижу смирение. Однако я сознаю свою беспомощность. Я не могу вас спасти, вытащить из тюрьмы. Я знаю, как сделать мир лучше, как исправить хоть что-то, но у меня нет на то власти.

– Знаешь, как сделать мир лучше? Ты очень самоуверен.

– Вы правы. – Юноша снова вздохнул.

– Как у вас дела?

Как и при встрече с Гиатой, Кенлар Бьоргстром принялся рассказывать о своей жизни – очень подробно и только приятное. Антаньо Галиччи слушал, прижавшись лицом к окошку с той стороны двери, и улыбался. По щекам его снова текли слезы, прокладывая мокрые бороздки. Потом, как и Гиата, он просунул руку, сжал ладонь своего воспитанника трясущимися пальцами и не желал отпускать.

– Я буду помнить вас – до конца своих дней, – произнес Кенлар Бьоргстром, прощаясь. – Мы все четверо будем вас помнить.

– У вас ведь нет при себе ключей от здешних замков? – спросил Арунидиса Кенлар Бьоргстром, внимательно изучая его одежду.

– Нет, – спокойно ответил тот.

– Конечно, нет, – задумчиво протянул Кенлар.

Его взгляд блуждал по стенам длинного коридора и ряду тяжелых, обитых железом дверей. Двери были неотличимы одна от другой. Коридор, сейчас абсолютно пустой, уходил в темноту и казался бесконечным.

Арунидис наблюдал за своим спутником, чувствуя, что будто бы улавливает его мысли, понимает, о чем тот думает.

– Мне кажется, это плохая идея, – медленно выговорил Арунидис. – Даже если вы воспользуетесь мной как заложником, вам не удастся освободить своих опекунов. Вы не сумеете вывести их из тюремных помещений. Единственное, чего вы добьетесь – останетесь с ними, в одной из соседних камер.

Кенлар Бьоргстром резко развернулся, схватил Арунидиса за плечи и толкнул к стене, вжимая в каменную кладку. У него была крепкая хватка и сильные мышцы. Арунидис мог только беспомощно трепыхаться, как заяц в когтях волка. Кенлар приблизил к нему лицо, дохнул в ухо и, сложив губы в жесткую нехорошую улыбку, прошептал с присвистом:

– А ты больно умен, мой юный провожатый. Не по своим нежным летам!

Арунидис, буквально пригвожденный к стене, всем своим существом чуял исходившую от Кенлара угрозу. Опасность. Он ясно сознавал, что перед ним человек, у которого лучше не вставать на пути.

И было что-то еще, непонятное ему самому. Тогда – непонятное. Даже ощущая себя беспомощным, он не хотел сопротивляться, настолько им овладела покорная слабость. Кое-как, приложив огромные усилия, он взял себя в руки.

– Не боитесь, что я вас убью? Придушу – здесь и сейчас? – поинтересовался Кенлар, вновь вежливо обращаясь на «вы» и одновременно сдвигая большие пальцы ближе к его шее.

– Зачем бы вам это? – спросил Арунидис, заставляя свой голос звучать спокойно. – Вы не похожи на человека, склонного к безрассудным поступкам. Моя смерть, в отличие от гибели Эрмосо Галиччи, никоим образом не приблизит вас к вашей цели. Наоборот.

– Умный, расчетливый, способный даже в непредвиденных обстоятельствах сохранять самоконтроль и держать себя в руках… – протянул юноша – У вас превосходные задатки! И повторю еще раз – я не убивал Эрмосо Галиччи. Я пока еще никого в своей жизни не убивал – даже когда надо было…

Пальцы Кенлара Бьоргстрома по-прежнему сжимали его плечи, но хватка их ослабла. Кенлар отпустил его, разглядывая с интересом. С доброжелательным интересом.

– Простите мою… резкость. Это был, в некотором роде, эксперимент. Не совсем удавшийся. Разумеется, я сознаю, что не вы причина моих проблем.

Арунидис поправил свой красный плащ, потер болевшие плечи, попутно раздумывая, как себя лучше вести.

– А вы, что бы вы хотели в жизни? – спросил он внезапно для себя.

Юноша усмехнулся, провел указательным пальцем по подбородку:

– Вы имеете в виду какое-нибудь… честолюбивое желание?

– Да.

– Стать самым могущественным человеком в мире, – ответил Кенлар Бьоргстром.

– Я тоже, – опять совершенно внезапно признался Арунидис.

Он часто представлял себе в мечтах, как при его появлении, при ощущении прикосновения его власти, покорно склоняются головы и почтительно стихают речи. Эти мечты приводили его в восторг, захватывали дух.

– А вы хотите этого больше всего на свете? – спросил он.

– Нет. – Губы Кенлара дрогнули в улыбке. – Есть много вещей, которые для меня бесспорно дороже какой угодно власти.

Что может быть важнее и дороже власти для по-настоящему честолюбивого человека? Долг? Счастье?

Случилось так, что они потом долго проговорили. О разном. Арунидис с детства был прилежен в учении и любил читать. Это сейчас всё его чтение – доклады и доносы, а тогда – тогда ему хотелось блеснуть своими познаниями, своими, как ему в ту пору казалось, умными рассуждениями. Они беседовали об истории, о цивилизации, об истоках и причинах явлений и событий, о жизни, о мире, какой он есть и каким должен быть.

Среди прочего Кенлар Бьоргстром убеждал его, что с супругами Галиччи поступили несправедливо, что никто не заслуживает такой судьбы – ни пыток, ни публичной казни. Тем более люди, не чинившие насилия. Арунидис слушал, впитывал каждое слово, с чем-то соглашался, с чем-то – нет. И Кенлар тоже его слушал – очень внимательно, с подкупавшим искреннем интересом.

Он вывел Кенлара Бьоргстрома из Цитадели через тот же боковой вход и проводил до причала. Там они попрощались – к сожалению Арунидиса.

– Я хотел бы выразить вам признательность, – сказал Кенлар, стукнув кулаком в грудь. – За ваши деликатность, терпение, понимание и сдержанность. Я ваш должник. Я буду помнить вас.

Странная фраза. Эту же фразу Кенлар говорил Гиате и Антаньо Галиччи. Что она, на самом деле, значила?

Они с Кенларом крепко засиделись в «Жемчужной устрице», беседуя о том, о сем. Время пролетело незаметно. Напряжение между ними спало, и оба были довольны получившимся результатом. Покидая остерию, оба оставили хозяину достаточно монет, хотя тот, разумеется, и не подумал требовать с них платы.

Дождь уже давно закончился. Воздух был напоен прохладой и пропитанной солью свежестью. Слышно было, как шелестит листва на платанах и плещутся о ступени причала волны. Мимо Арунидиса, низко жужжа, пролетел то ли шмель, то ли какой-то здоровенный жук, ударил в предплечье Кенлара, ухнул вниз, потом выровнял полет и унесся прочь. Зрачки Кенлара отблескивали, отражая свет фонаря, висевшего над входом в остерию. Настоящий верниг!

Брезжил рассвет. Тьма растворялась. Восходящее солнце, продравшись сквозь слой истончившихся облаков, окрасило перламутрово-жемчужное небо на востоке в розовый цвет.

В луже перед входом в «Жемчужную устрицу» плескались голуби. Сбоку из переулка метнулась темная быстра тень – кошка. Голуби всполошились и разлетелись, разбрызгивая грязную воду. Кошка издала разочарованное мявканье, прошествовала между Арунидисом и Кенларом и даже потерлась об их ноги, потом, воспользовавшись тем, что кто-то приоткрыл дверь, проскользнула внутрь остерии.

Они расстались с Кенларом на ступеньках причала. Вполне мирно.

– Мы должны быть на одной стороне, – повторил Кенлар. – Помни об этом!

– Конечно, – уверил Арунидис. – Не сомневайся во мне.

«На одной! Еще бы! Ты же всегда вставал на мою сторону, ага!»

Арунидис забрался в лодку, стараясь не замочить ног, и велел отчаливать. Гребцы слаженно работали веслами, Кенлар продолжал стоять на ступенях, чуть склонив голову набок, удаляясь вместе с причалом. Наконец-то Арунидис получил полное право облегченно выдохнуть.

«Ты у меня еще попляшешь, дружочек! Попляшешь! И твой любимый Юст тоже».

А потом Понтифик и Великий инквизитор подумал, что, возможно, оно того не стоит – то, что он собрался сделать. Не стоит выходить за рамки договоренностей – обоюдовыгодных, суливших ему интересные перспективы и открытия. Ради чего нарушать обещание? Ради мести?

Он все более и более сомневался, ухватился за подбородок, поглаживая его указательным пальцем. Как называется человек, который не способен принять решение – окончательное и твердое? Размазня? Слабак?

На помощь ему пришла память. Вслед за днем знакомства с Кенларом, Арунидис вспомнил день их расставания. Точнее, день, когда их отношениям настал предсказуемый конец.

Причиной конца, хотя и получившегося отложенным, стало его избрание Понтификом и Великим инквизитором. Точнее – перешедшее к Арунидису от его предшественника дело троих ученых. Двадцать лет назад их сожгли на Сенатской площади за ересь. Двое из них раскаялись и были перед сожжением удавлены веревкой. Процесс продлился три года, начался еще при Эриджио, а завершился уже при Арунидисе.

Арунидис пытался тогда с Кенларом объясниться, прекрасно сознавая всю бесплодность своих стараний. Тогда-то между ними все и закончилось.

Кенлар был с теми учеными плотно связан. И они, разумеется, под пытками сдали его со всеми потрохами. Они назвали кучу известных и родовитых имен, но имя Кенлара Бьоргстрома в их признаниях занимало бесспорное первое место. Фанатики, которых среди инквизиторов хватало, требовали жестких мер – то есть, безжалостной расправы. Они, как обычно с фанатиками и случается, не видели ничего дальше собственного носа и готовы были упиваться властью, которую имели, не задумываясь о последствиях. А последствия предлагаемого ими решения не заставили бы себя ждать! Инквизиция не могла себе позволить арест всех подозреваемых – действуя подобным образом, она настроила бы против себя слишком много родовитых семей, чуть ли не весь Сенат…

Но Эриджио склонялся к тому, чтобы все-таки арестовать двух-трех наиболее отъявленных еретиков. Двух-трех из довольно длинного списка. В том числе и Кенлара. Соответствующий приказ был уже заготовлен, но Эриджио скоропостижно скончался, и новым Понтификом и Великим инквизитором стал Арунидис. Он воспользовался своим положением и не дал приказу ход. Он извивался, как уж, стараясь угодить и тем, и этим.

Кенлар был ему обязан, но, конечно же, не оценил его усилий. На Кенлара и после поступали доносы. За все годы целый ворох бы накопился – уж больно многим любезный бывший друг встал поперек горла. Однако, какие бы искушения Арунидисом ни владели, какие бы мыслишки ни закрадывались, он с завидным постоянством отправлял доносы в камин, в растопку.

Вместо всех этих дел он предпочел бы сидеть в своем новом кабинете, работая и размышляя о жизненном пути, который ему довелось пройти. От приютской спальни с деревянными койками в два яруса и трапезной с котлом, из которого в назначенные часы накладывали водянистую безвкусную кашу – до вот этого кабинета с витражными окнами, со свинцовыми протяжками, спеченными с кусками разноцветного стекла, с мраморным камином и бронзовыми канделябрами на полке, с полированным столом, дорогими письменными приборами и красивым резным креслом. И ведь, чтобы преодолеть этот путь, ему потребовалось не так уж много лет…

Он был так горд собой, что пригласил Кенлара в свои новые апартаменты, показал ему кое-какие книги, не доступные непосвященным, и… кровать. «Приобрел власть – потерял друга, – думал он. – Больше, чем друга». Он твердо знал, что Кенлар порвет с ним, но старался оттянуть неизбежный момент. Кенлар отнюдь не разделял его гордости и радости. Напротив, каждым своим словом он обесценивал и принижал достижения Арунидиса.

– У тебя теперь есть… преданные молчаливые слуги, – говорил Кенлар. – Как я слышал – глухие и немые, и не по своей воле. Они пробуют твою еду, проверяют твои комнаты. И, может быть, даже постель. Отдергивают одеяло и смотрят, не подложил ли тебе кто ядовитую змею или паука…

– Однако пока ты не нашел в моей постели ядовитых змей и пауков, – мрачно заметил Арунидис.

Кенлар криво усмехнулся.

– Ваше Святейшество. Новый Понтифик и Великий инквизитор. Ты… не предполагал, что тебя выберут, да?

– В какой-то степени, – ответил Арунидис, подпустив в голос немного смирения.

Но надеялся. В глубине души, конечно же. Надеялся. Считал себя достойнее остальных. Какой грех гордыни!

Арунидис развернул ладонь, вглядываясь в линии татуировки и свежий, не заживший еще разрез. Кровь. Драгоценная кровь. Оставленный Спутниками магический артефакт из всех кандидатов выбрал его.

– Твои… коллеги наверняка считают, что ты слишком молод для такой должности, – продолжил Кенлар. – Многие из них верили, что больше твоего её заслуживали. Ты вынужден будешь опираться на старших товарищей, как-то завоевывать авторитет. Ты не можешь себе позволить прослыть мягкотелым…

– Да.

– И что теперь? – поинтересовался Кенлар. – Рискнешь ли ты претворять в жизнь свои давние идеи?

«Как ты обойдешься с делом, которое тебе досталось в наследство от Эриджио?». Кенлар не спрашивал об этом прямо, но достаточно намекал.

– Значит, нет смысла ненавидеть людей, которые верят иначе или вообще во что-то совсем другое? – повторил Арунидис недавние слова Кенлара. – Это ересь, мой дорогой!

– Это терпимость к инакомыслию.

– Ты, безусловно, человек самых передовых, прогрессивных взглядов!

– Раньше ты не был таким! – Кенлар сцепил челюсти, раздраженно мотнул подбородком. – Не терпел фанатиков, не боялся отличных от твоей точек зрения!

– И сейчас не боюсь – лично не боюсь. И я, по-прежнему, не фанатик. Я не против книг, даже ложных и еретических. Дело не в моей трусости, не просто в вере и религиозных догмах, и борьба за чистоту веры – не прихоть фанатиков, а насущная необходимость. Церковь и Инквизиция – основа нашего государства, основа общественного порядка. Цемент, который все скрепляет. Без Учения Пророка не было бы Лиоренции! И Инквизиция… она руководствуется уставом, а не чинит беззаконие. Это наш долг. Чтобы мир не захлебнулся в нечистотах, нужно чистить отхожие места.

– Откуда это изречение? – Кенлар презрительно скривился. – Судя по пафосной гримасе, которую ты состроил, оно очень древнее.

– Я слышал его от Эриджио, – хмуро ответил Арунидис. – С иными источниками я не знаком.

– Долг! – Кенлар поморщился. – Точнее, то, что тебе удобно называть долгом. То, что государственные репрессии мотивированы, а не являются делом рук безумного маньяка, их вовсе не оправдывает.

– Я не могу поступить по-другому, Кенлар!

– Я понял.

– Ты на моем месте рассуждал бы и действовал иначе?

– Я – да. Конечно, да.

Арунидис вполне мог предсказать подобный ответ. И, что хуже, он был уверен, что Кенлар и в самом деле поступил бы по-другому. И не просто был уверен, а точно знал. Откуда? Это проклятое знание заставляло его чувствовать себя неполноценным!

Отношениям с Кенларом конец. Конец! Теперь, когда они вышли на новый уровень, когда ему самому стало известно гораздо больше…. Конец. И ничего подобного в его жизни впредь не будет. Острое осознание этого больно резало его. «Ты получишь, кого хочешь, – пытался он себя убедить. – Ты сможешь выбрать моложе и красивее». Глупо. Тем более, глупо тут к Кенлару придираться… Увы такого нигде больше не найдешь. Зато он может по новой завести на Кенлара дело. Или дать Кенлару понять, чем тот ему теперь обязан. Только подобный шаг не только не оградит Арунидиса от направленной на него ненависти, но, наоборот, эту ненависть лишь распалит.

– Я могу, фигурально выражаясь, сжечь в камине твое дело. И других – тех, кого еще не взяли под стражу. Но не первых трех.

– Я как-то так и понял.

Кенлар бросил на него странный взгляд, словно бы раздумывал, не присоединиться ли к тем троим еретикам, не попросить ли, чтобы Арунидис его арестовал. Арунидис был почти уверен, что Кенлар всерьез рассматривал такую возможность.

– Я бы хотел, чтобы ты бросил в камин все дела, которые вообще есть, – заявил Кенлар. И потом еще долго говорил: просил, убеждал, требовал.

– Если ты решишься, мы и дальше пойдем с тобой вместе. Если не решишься – знай, у меня кое-где припасены для тебя интересные письма с красочными признаниями. В любом случае, тебе не стоит так уж меня бояться – я не вижу лучшего кандидата на твою должность.

– Ты вздумал шантажировать меня? – холодно полюбопытствовал Арунидис.

– Ну что ты! Я просто хочу обрисовать ситуацию, чтобы ты не совершал неблагоразумных поступков. Я не собираюсь выходить за рамки самозащиты.

Позже, после того как трех еретиков сожгли, Кенлар выражался другими словами и другим тоном – начав просто с глубокого сожаления и разочарования, закончив обвинением в лицемерии, трусости и бессердечии.

Арунидис ведь не ответил ему взаимностью. Он долго, очень долго избегал… деструктивных эмоций. Но, в конце концов, все скатилось к обоюдной ненависти. Сложно продолжать любить человека, который тебя ненавидит, не так ли?

ГЛАВА 8 Ингар разбирается с делами

Элмаден

Ингар

Еще в день славного прибытия Ингара и его, можно сказать, триумфального появления в Городском дворце, Зуйль, побыв прежде у лекаря, отправился далее поправлять пошатнувшееся здоровье в местную тюрьму. Вместе с гражданскими комиссарами. Ну а что с ними было еще делать? Позволить путаться под ногами? Посадить на корабль и отправить обратно в Лиоренцию, чтобы они наговорили всяких нехороших вещей? Да и быстроходные корабли сейчас на вес золота. В общем, пусть спасибо Ингару скажут, что не повесил!

– Подберите для них камеры попросторнее, с окошками. И устройте со всеми удобствами, – попросил Ингар начальника городской стражи.

– Что вы себе позволяете? – взвился комиссар Масхорт.

– То, что считаю нужным, – ответил Ингар и постарался разъяснить, вежливо и доступно: – В ваших интересах вести себя тихо и смирно. В случае любых… гммм… эксцессов я отправлю домой в бочках с солью ваши отрубленные головы и напишу в Совет Двенадцати и Сенат, что это – прискорбный результат вашей отважной, но безрассудной вылазки. Мол, не уберег! Зверски убили! И я не стану уточнять, что вылазка была за порог ваших уютных комнат. Будете сидеть до конца осады, а там посмотрим.

Если к тому времени останется кому и на кого смотреть.

Местные магистраты и прочие элмаденские сановники, слушая его разъяснения, вздрагивали от страха. Пусть их, дрожь – это просто следствие слишком большой мышечной активности.

У камер, расположенных прямо под Городским дворцом, оказались толстенные двери, проклепанные железом и снабженные аж тремя замками.

– Прекрасные двери! Можно только позавидовать! – со знанием дела заметил старший инквизитор Этево Галена.

У главы инквизиторского отряда хватило ума не возражать против самоуправства Ингара. Да и вообще отчего-то Галену совсем не огорчила участь бывшего главнокомандующего и комиссаров.

– Что поделаешь, – философски изрек инквизитор. – Даже на самом зеленом дереве можно найти засохшие ветки.

Ну, Ингар и решил считать Зуйля такой вот засохшей веткой.

И, конечно, он озаботится тем, чтобы никто ничего без его ведома в Лиоренцию не написал и не отправил.

Ингар взял за привычку проводить совещания на открытой галерее Городского дворца. Это было вполне подходящее место, вызывавшее у него приятные воспоминания. О том, как он… гмм… восстановил попранную справедливость и исполнил мечту, съездив Зуйлю по челюсти.

Леса в округе жители свели еще во время строительства города, распахав землю под бахчи и поля, и с галереи можно было обозревать окрестности.

Правда, сейчас на север и запад и смотреть не хотелось. Там стояли гухульские орды – шатры и юрты, повозки, развевавшиеся на ветру бунчуки и знамена, походные огни, многотысячные стада овец и лошадей. И даже верблюды – гухулы приспособили их под перевозку артиллерии. С юга, где сияющее солнце пыталось безуспешно спрятаться за тонкими полосами облаков, было море, на востоке, за предместьями и фруктовыми садами – огромная по площади дельта реки Зай-Атиш, на многие километры заросшая кустарником, тростником и камышами. Рай для птиц и рыб. Река растекалась у устья многочисленными протоками и ериками. Топкие дно и берега совершенно не подходили для переправы верхом. Перебраться на другую сторону можно было только на лодках, а ближайший мост, наполовину насыпной, находился в двадцати километрах выше по течению. Те места обжили артели плотогонов – по реке сплавляли совершенно невообразимой длины плоты из бревен. На разных берегах, почти друг напротив друга, располагались городки и два до сих пор не захваченных гухулами форпоста, с бастионами и артиллерией – Ингар недавно послал туда подкрепление. Надо перебросить еще пушек для охраны, устроить плавучие батареи и помосты на сваях, замаскировать камышами и тростником. Переправа слишком важна – нельзя позволить врагам ее захватить.

Ингар разложил на полу карты – на столе, даже большом, все просто не могли поместиться, и, вооружившись карандашом и линейкой, уселся посреди них.

Будут ли гухулы заходить отсюда? Нет, здесь их кони сразу увязнут, и пушки, тем более, не протащить. Предпримут ли они отвлекающий маневр, разделят силы? Можно ли самим нанести где-нибудь эффективный и неожиданный удар? Бывает так: ткнул в правильную точку – и все посыпалось. Такая точка есть – это вражеская ставка, расположенная на высоком кургане к западу от города.

Еще на первом совещании, куда Ингар поспешил, едва ступив с корабля на берег, он разработал план первоочередных мероприятий, чтобы защитить порт и обезопасить город и войска от нападения со стороны моря. Гавань перегородили бонами из жестко скрепленных между собой бревен. Оставшиеся в строю быстроходные флейты патрулировали побережье, а поврежденные корабли, потерявшие мореходность, были переделаны в плавучие батареи. На берегу, пусть и на скорую руку, возвели дополнительные укрепления. Все более или менее подходящие торговые суда элмаденцев – и морские, и речные, Ингар забрал на нужды обороны: на них были установлены гаубицы и небольшие пушки. Часть шлюпок и малых гребных кораблей лиорентийские моряки переправили на реку.

Сейчас Ингар, механически перекатывая в пальцах карандаш, обдумывал, как бы высадить десант в тыл гухулам. Однако перед этим необходимо провести разведку. Эх, если бы у него под рукой был Юст! И жаль, что Кори остался на Ридесе. Эдьего – не только его многолетний друг, но и превосходный начальник штаба, на которого Ингар привык абсолютно полагаться. Из старых знакомых есть, конечно, Маттис Брензайн, но сейчас в штабе слишком много новых людей.

У элмаденцев была крайне ограниченная армия, да еще и рассредоточенная по форпостам и нескольким худо-бедно укрепленным городкам. В самом Элмадене – пять тысяч. Плюс пять тысяч наемников, которым богатый город положил вполне щедрую плату. К наемникам Ингар испытывал предубеждение, резонно полагая, что в критических обстоятельствах проблем от них можно поиметь больше, чем пользы. Ну и ополчение – учитывая огромное количество беженцев, набрать людей не составит особого труда. Другое дело, как организовать эту малоуправляемую толпу и обучить хоть чему-нибудь вразумительному.

И он тут с двадцатью восемью оставшимися в его распоряжении тысячами. Главное – на белом коне, большом и красивом. Надо бы поберечь Снежного Вихря – ему на Лиосском поле и так досталось.

Ну, пушки, ну, ружья. Но запас ядер, пороха и людей отнюдь не бесконечен. Внешняя линия укреплений, несмотря на неплохие бастионы – не безупречна и вполне преодолима. Гухульская армия провела уже много успешных осад и штурмов мощных крепостей, брала с боем тот же Урхандж и Беляр. Правда, прежде ей не противостоял столь выдающийся во всех отношениях полководец. Это Ингар не сам придумал! Это ему особо рьяные элмаденские сановники лили мед и пели в уши, расхваливая на все лады. Ингар лишь хмыкал в ответ и вспоминал регулярные домашние подначки по этому поводу.

По-хорошему, этот самый исключительно выдающийся полководец должен, в первую очередь, организовать проход, по которому и беженцы, и местные жители могли бы перейти за реку. Там хватает лесов, в которых можно скрыться, да и без того перетащить на тот берег артиллерию и свои стада гухулам будет крайне проблематично.

Итак, главное – выиграть время, чтобы наладить надежную переправу через Зай-Атиш, прикрытую артиллерийскими батареями, и успеть эвакуировать из города людей. Не дать убить гухулам еще сотню тысяч в дополнение к уже погубленным. Иногда победа измеряется спасенными жизнями.

В конце концов, есть и более важные вещи – например, Конец света. И через год… Кто знает, что будет даже через год?

Ингар взялся за лист с планом города, где картограф скрупулезно нанес не только укрепления, но и все городские кварталы. Не картограф, а настоящий художник! Усадьбы, торговые ряды, бани, храмы, кузницы, мануфактуры, кладбища. Тщательно вырисованные купола храмов, входы в виде порталов, а внутри каждого квартала изображены даже малюсенькие плодовые деревья.

Внутренний, или Старый, город. Стены в нем слишком высокие – легкая мишень для артиллерии, к тому же уязвимая к перпендикулярным ударам. А машикули? А парапеты с зубцами? Пушки несколькими попаданиями превратят зубцы в осколки, которые выкосят всех защитников на галерее. Внешняя линия укреплений устроена лучше – есть казематы с бойницами подошвенного боя. Есть валы из утрамбованной земли и камней – они поглотят выстрел любой мощности. Есть хороший ров, и часть стен утоплены в него, так что их не обвалишь прямыми выстрелами снаружи. Еще один плюс – из крепости в разных направлениях выходило множество подземных ходов, были и вынесенные вперед соединенные с основной крепостью бастионы, которые обороняла пехота и легкая артиллерия.

На окраинах – много деревянных строений. Уже сейчас там то и дело возникали пожары, тем более что лето было жарким и сухим. Спасает то, что в Элмадене достаточно источников воды.

Гухулы при любой возможности использовали тактику живого щита. Ингара это… сильно напрягало. Он уже вынужден был отдавать приказы стрелять по пленникам. По безоружным. По невинным. Можно, конечно, убеждать себя, что они все равно обречены. Но это самообман. Он должен переустановить для себя границу дозволенного, как сказала когда-то Джионна, и спасать тех, кого в силах спасти. Уметь смотреть на людей не как на людей, а как на средство, ведущее к победе или препятствующее ей – увы, первостепенное качество, необходимое для военачальника. Без этого не обойтись.

Рядом с Городским дворцом на колокольне гулко пробили часы. Ингар, бросив изучение карт, встал с пола. Скоро должен начаться назначенный им военный совет. Слуги принесли вазы с фруктами и сладостями, накрыли маленький столик. Ингар взял поднесенную ему чашку кофе и подошел к парапету. Здания, которые он разглядывал на плане, предстали перед ним в, так сказать, натуральном виде.

Напротив Городского дворца находился главный Храм Небесного Отца с пятью куполами, покрытыми лазурной глазурованный плиткой. Центральный вход был оформлен в виде портала с пилонами по бокам и темно-синим тимпаном, украшенным золотыми звездами. Во внутреннем дворике по периметру шли навесы с резными деревянными колоннами и потолочными росписями. За дальней стеной Храма виднелись тесные ряды полуцилиндрических крыш – семейные саркофаги знати. Некоторые, самые богатые и родовитые, строили себе мавзолеи – с высокими порталами, сплошь покрытыми лазоревыми, синими, золотыми глазурованными плитками, выложенными разнообразными орнаментами.

Кирпичи и изразцы, глазурованная керамика – подражание Хорему и Велгарии. Дома в Лоретто, кстати, у них была элмаденская посуда.

– Сейчас у нас так не строят, – уверял Ханлах Сэйд, один из магистратов, приезжавших в Лоретто, чтобы выступить в Сенате.

Обо всех высокопоставленных элмаденских чиновниках Ингар постарался навести справки. Магистрат был одним из самых богатых горожан, занимался производством керамики, выращивал тутовых шелкопрядов и владел шелкомотальными мануфактурами. Сэйд заметил, что Ингар заглядывается на местную архитектуру, и устроил ему прогулку по городу с подробными пояснениями. Вообще-то, Ингара больше интересовало состояние укреплений, а не керамическая облицовка и декор, но возражать он не стал.

– Мы перешли на другой стиль и другие материалы, начали использовать больше дерева, известняка и мрамора, – рассказывал магистрат. – Изразцы, порталы, гофрированные купола – наследие тех недолгих времен, когда Элмаден был столицей империи, давно распавшейся.

Ханлах Сэйд отвел Ингара в самый большой и богатый мавзолей. Снаружи – сплошная глазурь, изнутри же все было покрыто золотом. В центре, на возвышении, стоял саркофаг – тоже золотой и, к удивлению Ингара, незакрытый. В нем лежал древний правитель – как водится, великий завоеватель, милостивый и справедливый, усмиритель непокорных, искоренитель зла и неправды и прочее. Лежал в виде вполне прилично сохранившейся мумии.

– Его звали Барсан Сэади, – пояснил магистрат. – Он родился триста десять лет назад и был кочевником – из племени балюлей. Завоеваниями он создал огромную империю, но она развалилась после его смерти. Его мавзолей напоминает элмаденцам о вреде единовластия.

«Слишком роскошное напоминание», – подумал Ингар.

– Тем не менее, у вас на Среднем Западе единовластие распространено и почитаемо, взять те же Хорем, Велгарию или Экобар, – заметил Ингар

– Но не у нас! – гордо сказал Сэйд. – И мы не продаем рабов в Магические Земли.

Ну, это правда, и элмаденцы вообще не относили себя к среднезападной цивилизации.

– В ходе своих завоеваний Барсан Сэади убил миллионы людей, ограбил близлежащие земли. Все богатства он свозил в Элмаден, пожелав сделать наш город своей столицей, и согнал сюда насильно десятки тысяч ремесленников и строителей, – продолжил Ханлах Сэйд. – Ныне история повторяется. Я слышал, что гухулы строят новую столицу, где-то в пустыне. Они назвали ее Апшаш-Шегир.

– Сэади, – протянул Ингар, вопросительно покосившись на Сэйда.

– Да, – кивнул магистрат. – Он был моим предком. Но я не горжусь этим родством.

Ханлах Сэйд был не до конца откровенен. Он все-таки испытывал гордость, и ему было за нее стыдно.

Подступив к саркофагу, Ингар всмотрелся в мумию великого завоевателя. Он думал, что, может быть, что-то почувствует – уловит тень былого величия, поймет нечто важное… Человек, которому поклонялись при жизни, который оставил след в истории, о котором помнят спустя века.

Но Ингар увидел лишь мумифицированный труп. Ничего особо нового – в своей жизни он видел сотни трупов, хоть и не в таком… высушенном и застарелом виде. Посмертное величие – это скрюченная мумия, выставленная на всеобщее обозрение, чтобы ее разглядывали всякие праздные зеваки?

Магистраты и местные сановники Ингара вовсю обхаживали, отдали ему лучшие комнаты в прекрасном особняке – с внутренним двориком, фонтаном и бассейном, предоставили искусного повара. Всячески старались угодить – со страху, наверное. Мало того, настойчиво подсовывали чуть ли не прямо в постель не только служанок, но и собственных дочерей. Сначала Ингар отказывался вежливо, а потом вынужден был наорать – и на самих девушек, и на, так сказать, благожелателей. Вдобавок, не рассчитав силу удара, он случайно разломал с виду очень крепкий лакированный столик. В общем, напугал всех еще больше прежнего и упрочил свою репутацию. Да его даже Джошкун Явюз, командир балюльских наемников, боялся! Ну, это-то к лучшему.

С магистратами и прочими местными властями Ингар вынужден был достаточно плотно общаться. И, разумеется, с Кертом Тривимом тоже сталкивался. Пока Ингар приставил к Тривиму людей, которые тайно следили за всеми его действиями и передвижениями. Если магистрат предатель, если связан с магами – должен же он как-то обмениваться сообщениями с ними или с другими… соучастниками? Пока ничего подозрительного обнаружить не удалось, и это было плохо. У Керта Тривима имелся особняк, один из самых богатых во всем городе. По утверждениям некоторых сановников, с которыми Ингар… проводил беседу, этот особняк ломился от сокровищ и книг, привезенных с самых разных концов света. И всякие магические артефакты, верно, имелись. С точки зрения жителей Элмадена, в этом не было ничего предосудительного. Особняк Ингар давно бы приказал обыскать и сам бы посмотрел, но не хотел вызывать у магистрата подозрений. Насторожится, испугается, сбежит – не хватало еще его упустить. А его брата Нэля в городе уже пару месяцев как не было: он, якобы, уехал по торговым делам в Экобар – небольшую горную страну на севере.

Ничего плохого кроме откровенной завистливой клеветы Ингар о братьях Тривимах не услышал и сам при личном общении не обнаружил. Керт Тривим был вполне компетентным чиновником, слегка пухловатых округлых форм, вовсе не бесстрашным, но не порывавшимся сбежать при первой возможности, бросив вверенный его попечению город. Значительная часть знати вела себя не в пример хуже – среди властей и обласканных ими прилипал достойных и преданных людей, в принципе, бывает… немного.

К назначенному времени явились лиорентийские офицеры, магистраты, командир балюльских наемников и элмаденские военачальники.

– Доброе утро, господа! – Ингар чуть наклонил голову и хлопнул себя кулаком в грудь.

Военные – все, как один, в мундирах, дружно щелкнули каблуками, вытянувшись в струнку. Лиорентийцы отсалютовали.

Сам Ингар, хоть мундиров и не жаловал, обычно их носил и застегивался, как положено – на все пуговицы и крючки. Но сегодня, как и в свой первый день в Элмадене, он был в кристаллическом жилете, надетом поверх простеганной безрукавки, и красной косынке на голове. Это, можно сказать, был продуманный ход, призванный продемонстрировать исключительность его положения. Да и жарко, в мундире-то – вон, у начальника стражи щекастое лицо блестит от пота.

Ну и, откровенно говоря, Ингару нравились его руки – с красиво очерченными бугристыми мускулами. Вымазанные по локоть в крови, как считала, по крайней мере, половина местных сановников.

– Подкрепления из стрелков и артиллеристов на форпосты посланы, как вы и приказали, генерал-командующий, – отрапортовал Брензайн.

Ингар в ответ коротко кивнул.

– Мы распыляем силы, – заметил командир элмаденских частей.

– Да, и это плохо, – согласился Ингар. – В нашей ситуации – непозволительно. Но еще более непозволительно оставить укрепления на Зай-Атише без дополнительной поддержки. Стратегическое значение Индирима и Нал-Чорука трудно переоценить.

– Нашли труп Джабира. В переулке у городских стен, – доложил Рузнар Уфук, чернобородый командир городской стражи. – Паршивцу перерезали горло. Видно, подкараулили ночью грабители.

– Туда ему и дорога, – буркнул один из магистратов.

Абармид Джабир был автором огромного числа философских и исторических измышлений, а заодно и известным звездочетом. Звездочеты на Среднем Западе пользовались большим спросом, каждый более или менее крупный город почитал необходимым иметь хотя бы одного и содержать за счет казны. Элмаденцы тоже решили не отставать.

Джабир всем и каждому заявлял, что звезды на небе выстроились на редкость удачно и Элмаден, непременно, выстоит. Тем не менее, в собственные предсказания он не слишком верил и сбежал, прихватив с собой мешочек с драгоценностями. Как сейчас выяснилось, побег закончился для него крайне неудачно.

Бездна с ним, с этим Джабиром – не до него. Хотя Ингар попытался прочитать один из его опусов, заинтригованный пафосным введением: «Всё, что наблюдение и опыт знают о небесах, находится сданным на хранение в этой книге». Ну, во всей книги эти строчки были лучшими – наверное, Джабир их не сам придумал. В остальном – совершенно невообразимая, дикая чушь! И эта тщеславная бездарность втирала мозги здешним властям, кормилась с их руки!

Ингар высказался, заметив, что труды Джабира не имеют ничего общего с астрономией и невежда-звездочет даже не различает Быстрые звезды и планеты. Элмаденцы воззрились на Ингара с немым изумлением – видно, поражены были ученостью кровожадного лиорентийского полководца. Ингар фыркнул, пожал плечами и, облокотившись на парапет, в который уже раз принялся изучать окрестности.

За вражескими позициями – степь, усыпанная древними курганами. Где-то в синей вышине парят бородачи и ястребы, выискивая подходящую добычу, вдали сверкают горы. Только не снежные, а соляные. Огромные полупрозрачные кристаллы самой причудливой формы. А где-то дальше – волнистые дюны и засыпанные песком города…

– Это соляные горы, – сказал Ханлах Сэйд, заметив, куда Ингар смотрит.

– Я знаю, – кивнул Ингар. – Вроде бы, когда-то, многие тысячи лет назад, тут было море – потом оно отступило, вода испарилась, оставив огромные залежи соли. Ее покрывали осадки, которые смывала дождевая вода. Слой отложений утолщался, уплотнялся, давил на слой соли, толкая и заставляя подниматься вверх. Я читал об этом в одной книге.

Ингар ухватил из вазочки аппетитный абрикос с красным бочком, впился зубами, некультурно измазав соком подбородок, потом отправил в рот горсть черешен.

– Что вы на меня так смотрите? – он недовольно покосился на Ханлаха Сэйда. – У меня настолько ммм… неинтеллектуальное лицо?

Магистрат отчаянно замотал головой. И как понимать это мотание?

– У вас голова плохо на шее держится? – поинтересовался Ингар.

Стукнув о столик прицепленными к поясу ножнами, он ухватил из вазочки еще один абрикос.

– Гухулы сосредотачивают войска здесь, здесь и здесь, – доложил один из лиорентийских штабистов, Сабас Илде. Он состоял в штабе еще при Зуйле, но оказался довольно грамотным офицером, и Ингар оставил его на должности. – Скорее всего, в ближайшее время они предпримут пробный штурм, но на каком именно участке – остаются вопросы.

Илде указал на три вынесенных вперед бастиона – с северной и западной стороны – Северный, Широкий и Наугольный. Они соединялись с основной крепостью потернами. Наугольный бастион – ближе всех к морю, для наступающих он наименее удобен. Штурмовать Широкий – значит, получить продольный огонь вдоль рва и куртин с двух остальных.

– Гухулы и там, и там копают траншеи и подводят пушки, – добавил Брензайн. – Прикрываются разборными щитами, фашинами и турами. Действуют обстоятельно и планомерно.

Понятное дело, не сами гухулы копают – у них достаточно пленников для подсобных работ, и саперов с инженерами тоже хватает. Да и с артиллерией проблем нет. И с пехотой, если уж на то пошло.

– Тут они поставили мортирные батареи и забрасывают бомбы внутрь наших бастионов. Но сюда ведет один из подземных ходов. – Маттис Брензайн, найдя нужную карту, указал точное место. – Мы можем ночью предпринять вылазку и ближайшую батарею уничтожить.

– Так и сделаем, – согласился Ингар. – Пусть враги знают, что смерть может поджидать их в любом месте и в любой момент. Что мы способны подкрасться к ним, неуловимые и незримые, перерезать им глотки и вывести из строя их пушки!

– Мы видим, что гухулы вынуждены разделить силы. – Илде бросил на Ингара вопросительный взгляд. – Могут ли они ударить сразу по трем бастионам?

Ингар взял из вазочки на столике очередной абрикос, откусил половину, выплюнул косточку в специальное блюдечко, прожевал мякоть и ответил:

– Насколько я смог понять, изучив проведенные гухулами осады, их армия предпочитает массовые атаки, и перераспределение войск не является ее сильной стороной. А потому одновременное ведение боя из разных точек, если таковое случится, лишь проявит наши преимущества. Если им так не терпится начать штурм, я бы на их месте ударил сначала по какому-то одному бастиону.

Илде, Брензайн и остальные офицеры с готовностью закивали, а Ингар решил, что после совещания стоит посетить все три бастиона: проверить их боеготовность и оценить ситуацию после личного осмотра.

И все же – какой из бастионов будет атакован в первую очередь? Возможно, Северный – он небольшой, расположен немного на отшибе. Или Широкий? Он имеет более важное значение, но и укреплен лучше других.

– Я предложил бы обсудить пока другие насущные вопросы, – продолжил Ингар, дожевав вторую половинку абрикоса. – Эвакуация идет слишком медленно. Город до сих пор забит людьми до отказа и больше напоминает муравейник. Беженцам требуется еда, одежда, кров над головой. Обеспечить все это – задача местных властей. Нашей армии и без того есть, чем заняться.

– Мы делаем все возможное, – горячо уверил Ханлах Сэйд. – Однако… есть признаки нарастающей паники. Нам, к сожалению, не удалось пресечь их в зародыше.

Сэйд посмотрел на Рузнара Уфука, тот кивнул, проворно оглядел свои записи и приступил к докладу, касавшемуся ситуации в городе.

– Осведомители доносят, что на площадях и рынках неизвестные кричат, что магистраты и богачи их предали и уже покинули Элмаден на лиорентийских судах. Как мы все знаем, это не так!

Не так, не так! Хотя некоторые местные сановники, разумеется, были бы не прочь сделать ноги, и удерживает их лишь отсутствие такой возможности. Да ладно бы только гражданские об этом мечтали – половина наемников тоже думает, как бы улизнуть из осажденного города. Наемники представляли собой весьма разномастную компанию, и балюлец Джожкун Явюз, выбранный больше их номинальным предводителем и сейчас присутствовавший на военном совете, по-настоящему контролировал далеко не все отряды. Среди них были хоремцы, велгарцы и жители Магических земель, а сами балюли, между прочим, верили в Пророка и еще в какого-то Ключника – стража Адской Бездны. Ну, Ингар, в общем-то, не имел интереса разбираться в деталях их религии.

Явюз, как и начальник элмаденской стражи, являлся обладателем густой черной бороды, на совещания приходил в чалме, а не в шлеме, но в блестящем нагруднике, который надевал поверх легкого хлопкового халата. Он носил широкие штаны, завязанные под коленями, и кожаные сапоги высотой по щиколотку с острыми загнутыми мысками. Воины из его отряда помимо ружей были вооружены копьями с раздвоенными наконечниками, между остриями которых пробегали, трескучие фиолетовые разряды. Ингар прежде такого оружия ни у кого не видел. Похоже, копья работали на магических накопителях. У балюлей было два колдуна, которые могли бы эти накопителя заряжать и на которых Галена яростно точил зубы.

– Среди горожан и беженцев гуляют ужасные слухи о жестокости неприятеля, – продолжал свой доклад Уфук. – Гухулы, мол, подвешивают над костром тела убитых, вытапливают из них жир и используют его в своих колдовских ритуалах. Есть те, кто утверждает, что видели своими глазам огромные котлы с разрубленными человеческими телами…

Все эти россказни, ясное дело, не прибавляют воодушевления жителям, да и солдатам тоже.

– У стен Старого города в районе богатых усадеб отмечены случаи грабежей и мародерства. Грабежи начали вновь прибывшие беженцы и некоторые наемники. Подстрекателей найти не удалось. Наверняка, это гухульские лазутчики. И к распускаемым слухам они могут быть тоже причастны.

– Вы поймали кого-нибудь? – спросил Ингар, имея в виду, если не лазутчиков и подстрекателей, то хотя бы грабителей и паникеров.

– Да. – Начальник стражи гордо расправил плечи и резко кивнул. – Мы арестовали больше двадцати человек. Всех их придется сурово образумить.

– Как именно? – поинтересовался Ингар, кусая очередной абрикос.

– Публично казнить!

Ингар покривился, но что он мог возразить? В военное время смертная казнь для тех, кто нарушает дисциплину, сеет панику и хаос – разумная и законная мера наказания. И пусть заниматься этим ему совершенно не хотелось, но он понимал, что по-другому не получится.

– Есть еще проблемы. – Уфук переглянулся с Танривером Седлаком -элмаденским военачальником. – Группа наемников планировала устроить пороховые взрывы и пожар, и, пользуясь возникшей суматохой – открыть ворота у Наугольного бастиона, чтобы впустить гухульские части. Вы проявили исключительную прозорливость, генерал-командующий, когда приказали внимательно следить за наемниками.

Уфук уставился на Джошкуна Явюза, не сводя с того придирчивого недоверчивого взгляда.

«Ты или такой же предатель, как они, или не способен контролировать своих людей», – перевел его взгляд Ингар.

– Они не из балюлей, – медленно протянул Явюз и скривился с нарочитым презрением. – Они хоремийцы. Их подкупили единоплеменники, которых гухулы используют в качестве штурмовой пехоты.

– Нужно посадить их на кол! – потребовал Седлак.

– На кол? – Ингар поскреб голову через повязанную косынку. – И вы считаете себя… цивилизованными людьми? Просто повесьте – и дело с концом!

Да, лучше повесить – экономно, довольно легко в исполнении и доступно. Помост, два вертикальных столба, соединенных балкой, и между ними навешать пеньковых веревок – сколько потребуется.

– И никаких пыток! – потребовал Ингар, понимая, что какие-то пытки уже состоялись, а о происшедшем ему доложили с достаточным опозданием: элмаденцы считали, что с внутренними делами, не связанными напрямую с обороной, они прекрасно разберутся и сами. – Никаких пыток и никакого сажания на кол!

– Люди должны осознать, какова цена измены! – упорствовал Седлак. – Суровое наказание – пример для остальных!

Ингар фыркнул, сложил на груди руки, повел плечами.

– Я слышал, что на Среднем Западе меня называют кровожадным мясником…

Он красноречиво посмотрел на магистратов, и те дружно зарделись от неловкого смущения, а Ханлах Сэйд, выбранный, очевидно, главным по общению с лиорентийцами, оправдываясь, пробормотал:

– Не в Элмадене!

– Неважно! Важно то, что ни в одну из военных кампаний мне не приходило в голову никого сажать на кол! – рявкнул Ингар и долбанул кулаком по столу.

Столешница хрустнула, а лежавшие на ней карты красиво подлетели в воздух.

Ингар сложил руки на груди, поиграл мускулами. Джошкун Явюз одобрительно хмыкнул и покосился на его мышцы с уважением. Вроде бы, на наемника произвело хорошее впечатление и то, как Ингар приложил Зуйля.

«Тешь себя этим. Гордись своей немереной крутостью».

– Сейчас идет война, – потупившись, заметил Ханлах Сэйд. – У войны свои законы.

Старший инквизитор Галена с густыми сросшимися бровями многозначительно улыбнулся. Может, он тоже был против того, чтобы сажать кого-то на кол, но пытать или сжечь на костре – тем более в городе нечестивцев, где не следуют Учению Пророка – почему нет?

– У вас тоже есть… Инквизиция, – сказал Керт Тривим, покосившись на Галену и отчаянно труся. – Она и в мирное время сжигает людей на кострах.

Галена злобно зыркнул глазами. Ингар криво усмехнулся:

– Последний раз в Лиоренции разводили костер двадцать один год назад.

– Официально, – упрямо уточнил Тривим. – Но то, что устроил в Абре ваш фанатик Агавида еще хуже!

Ну как после подобных заявлений не подумать, что Тривим связан с магами и им симпатизирует? Но лучше уж тему костров не продолжать. Решив так, Ингар вытащил из ножен кристаллический клинок и, пошебуршив им лежавшие на столе карты, повел острием, направляя на балюльского наемника.

– Итак, некоторые из ваших… товарищей по оружию сбились с пути, командир Явюз…

Будет ли Явюз пытаться поймать удобный момент, чтобы переметнуться на другую сторону? И дело тут даже не в оплате, а в сохранении собственной шкуры…

Балюлец состроил равнодушную гримасу и поинтересовался:

– Это ведь вы шесть лет назад надрали задницу Видящим?

Ингар красноречиво поскреб шрам, бегущий по скуле к подбородку.

– Верно. Я считаю, это честь для любого – сражаться под моим командованием.

– Безусловно! – Джошкун Явюз осклабился, показав большие кривоватые зубы. – Я всегда об этом мечтал.

– Мне лестно это слышать. И я очень рад, что ваша мечта наконец-то осуществилась.

«Хорошо, что ты сообразительный, – подумал Ингар. – Понимаешь, что я, если мне позарез приспичит, смогу найти тебе на замену кого-нибудь более сговорчивого и отважного из твоей ватаги. Или более жадного».

– Никто не сделает вам более выгодного предложения, – сказал Ингар с дружелюбной улыбкой и чарующей мягкостью.

– Пожалуй, – согласился Явюз.

– У нас в Лиоренции говорят – человек стоит столько, сколько стоит его слово.

– О! Несомненно, ваше слово – дороже любой платы.

Ингар усмехнулся и с силой убрал в ножны лязгнувший клинок.

– Я вам от себя обещаю хорошую драку и то, что буду стоять до конца. А что бы ни обещали гухулы – обещаний своих они не держат и не жалуют предателей.

– Вместо награды они сдирают с предателей кожу и натягивают на барабаны, – мрачно проговорил Ханлах Сэйд.

Это, к прискорбию, были вовсе не досужие выдумки. На днях гухулы прислали парочку таких барабанов, якобы из Беляра. Были ли те, с кого содрали кожу, предателями или особо досадившими им врагами – вопрос. Но лишний раз припугнуть Явюза не повредит.

После совещания Ингар отправился на передовые бастионы, неустанно подвергавшихся артиллерийскому обстрелу. Он залезал на верх каждой башни, осматривал парапет, куртины, пушки, а внизу – помещения, где располагались пороховые погреба и хранилища.

Хуже всего дела обстояли на Северном бастионе.

– Неприятель продолжает продвигаться. Подводные траншеи и окопы подходят с каждым днем все ближе. Люди в постоянном напряжении и почти не знают отдыха. Равелин, который прикрывает ворота, скоро обрушится, – докладывал комендант, элмаденский офицер Астир Зайни.

Волосы его покрывала пыль, нагрудник был испещрен царапинами, одежду пятнали грязь и пороховая копоть.

Словно бы в доказательство его слов в очередной раз грохнули пушки. Секция парапета неподалеку и зубцы разлетелись ливнем обломков. Ингар поскреб раствор кладки. Качество не ахти, могло бы быть и лучше. Облицовка стен осыпалась и разрушалась, со временем появятся и бреши. Но не сейчас. И равелин обвалится. Но тоже не сейчас. Ну а будут пробоины – во внутреннем дворе форта сложены дерюжные мешки с землей, чтобы заделывать дыры в стенах.

– Так чего же вы хотите? – нетерпеливо спросил Ингар коменданта.

Тот дрогнул под его взглядом и потупился.

– Ну? – резким холодным тоном понукнул Ингар.

Зайни так и не рискнул поднять взгляд.

– Я пришлю вам свежих людей, – сказал Ингар, не дождавшись ответа. – Провианта и боезапаса у вас достаточно. Если вы хотите попросить у меня разрешения оставить форт…

Комендант вскинул голову – с надеждой.

– То мой ответ – нет, – продолжил Ингар. – Это исключено. Враги не предприняли еще ни одной попытки штурма, а вы думаете, как бы заранее позорно сбежать?

– Никак нет! – Астир Зайни испуганно вытянулся.

– Так вот – вы ни о чем таком меня не просили. Задача гарнизона – продержаться так долго, как это возможно, нанеся неприятелю максимальный урон. Вам ясно?

– Ясно, генерал-командующий.

Ингар встал на парапете, уперев руки в камень. Брензайн и Явюз пристроились по бокам. Зайни стоял в нескольких шагах. Вид у него был виноватый и пристыженный.

Специальные отряды сожгли неубранные поля и постройки на подступах к городу, чтобы врагу ничего не досталось. Вдали, будто мираж, в мерцающем зное и тучах пыли плыла призрачная колонна огромных повозок. По всей видимости, тяжелые пушки. Вырытые гухулами траншеи зигзагом вытягивались к форту. В ясном небе висели облачка дыма от выстрелов. Вон там – артиллерийские батареи, для которых разровняли площадки и насыпали брустверы.

Ингар наблюдал за строившейся гухульской пехотой. Эти части подошли недавно, и были они вовсе не малочисленными. Рослые воины в конических шлемах с кольчужной бармицей, у каждого – длинные фитильные мушкеты. Оружие не самое удобное и современное, но, тем не менее, вполне эффективное.

– Глядите-ка – со щитами, – удивленно присвистнул Брензайн, указывая на круглые щиты, прикрепленные сзади к заплечной поклаже. – Кто мог подумать, что у кочевников будет столько огнестрельной пехоты!

– Это не гухулы, а ясыки, – Джошкун Явюз недовольно уставился на вражеских мушкетеров. – Из Земель Воспринимающих. И кочевники они лишь отчасти.

Из Ясык-Балюля… Значит ли это, что Орден Воспринимающих открыто вступил в войну?

– Вы, балюли, как погляжу, ясыков недолюбливаете? – полюбопытствовал Ингар.

– У нас типичные добрососедские отношения. – Явюз ухмыльнулся. – Мы имеем давно укоренившуюся привычку отрезать друг другу головы, складывать их в мешки или насаживать на копья. Голова – это почетный военный трофей.

– Вас не устраивали… сложившиеся традиции вашей родины?

– Элмаденские и лиорентийские порядки мне больше по душе. Как и деньги, которые мне платят. Ничто так не ободряет солдат, как звон серебра в кошельке… Хотите совет? Не экономьте! Подкиньте людям на бастионе побольше монет и бочонков с вином, поставьте игральные столы, чтобы они резались в кости и карты, отводя душу. Вы не играете?

– В карты – иногда. Не на деньги. А вообще-то я предпочитаю ок-читронг, – ответил Ингар. – В целом, я с вами согласен: деньги и вино – полезные вещи, поднимающие боевой дух.

– Эти пехотинцы не все в шлемах, – заметил Брензайн. – Многие – просто в войлочных колпаках. Они что – из другого племени?

– Хоремийцы. – Явюз состроил пренебрежительную гримасу.

Еще одни добрые соседи балюлей.

Солнце отстреливало от оружия и доспехов вражеских солдат беспорядочными бликами. Среди рядов покачивались высокие шесты с конскими хвостами и какими-то золотыми эмблемами.

– Что это? – спросил Ингар у Явюза.

– Змеехвост – символ Ясык-Балюля. Зверь, которого укротил Пожиратель Душ.

– Вы же, балюли, вроде как, верите в Пророка?

– Да, – не стал отрицать Явюз. – Пожиратель Душ служит Пророку.

– Как все у вас сложно, – пробормотал Ингар.

Он достал подзорную трубу, приложил к глазу и принялся рассматривать позиции новых гухульских частей, стараясь не упустить ни одной детали.

– Курган. Вон тот! – Он махнул рукой. – Неплохо бы затащить туда тяжелые орудия и как следует ударить!

Только вот как затащить? Ингар опустил трубу, поскреб рубец на скуле. Гухулам куда проще оборудовать на том месте свои батареи и бить продольным огнем по внешним укреплениям Элмадена…

– Генерал-командующий! – горячо шепнул Брензайн. – Я обещал генералу Кори присмотреть за вами. Вы должны себя беречь и не рисковать без крайней необходимости!

– Я должен – что? – Ингар пронзил Маттиса Брензайна острозаточенным взглядом. – Не рисковать? Это уж как получится – мы, в конце концов, на войне!

– Нет! – с еще большим жаром выдохнул Брензайн. – Вы должны! Подумайте о боевом духе нашей армии! Все мы будем смотреть на вас и идти за вами. Вы – образец силы и стойкости. Вы должны поставить наши общие интересы выше собственной доблести!

– Я пока никуда не лезу! – прошипел в ответ Ингар, борясь с желанием долбануть трубой по парапету.

– Это просто потому, что пока у вас не было подходящей возможности.

Ингар сдержался – подзорную трубу не сломал и на Брензайна не наорал.

Повешение было назначено на следующий день. Положение обязывало Ингара на этом мероприятие присутствовать. Всяких дезертиров и мародеров он не единожды приказывал вешать, и был к этому неприятному зрелищу привычен. Да и вообще за свою жизнь он уйму смертей повидал, и он не Юст. Хотя гордиться тут было нечем.

Ингара сопровождал десяток гвардейцев, Брензайн, Сэйд и начальник городской стражи Уфук. Экзекуция должна была состояться у Южных ворот Внутреннего города с наружной стороны стены. Здесь возник стихийный базар, где торговали рыбой, птицей, мукой, овощами и фруктами, и народу собралась тьма. Однако перед отрядом лиорентийских гвардейцев люди старались побыстрей расступиться, прижимаясь к откосу сухого рва.

Приговоренные уже стояли в ряд на длинном помосте, с накинутыми на шеи петлями. У них были связаны не только руки, но и лодыжки – как понял Ингар, чтобы при повешении они не дрыгали ногами.

Над собравшейся толпой разносился голос – глубокий, зычный, хорошо поставленный. Ингар пригляделся – это вещал один из приговоренных, по-ронийски.

– Воинов у гухулов больше, чем песчинок в пустыне, чем капель в море! Сопротивляться им так же бессмысленно, как пытаться остановить песчаную бурю или шторм. Лишь глупцы и безумцы этого не понимают! Пока не поздно – сдавайтесь и падите на колени. Молите о пощаде – иначе вам всем уготована мучительная смерть!

Надо было прийти пораньше и заткнуть этому проходимцу рот!

Вот если бы его насадили на кол или язык вырвали – он не нес бы чушь, вовсе не поднимавшую боевой дух местных жителей. Издержки принятого Ингаром решения, издержки!

– Довольно слушать этого придурка! – процедил Ингар.

Он подступил к помосту и хотел уже сделать знак, чтобы палач без лишних слов выбил из-под ног вещуна высокий табурет, на котором тот стоял. Зря Ингар это сделал – он теперь слишком хорошо видел выстроившихся в ряд висельников. Пусть бы им хоть мешки на голову понадевали!

Ханлах Сэйд, подошедший к виселицам вместе с Ингаром, бросил на него нервный взгляд. Сэйд был бледен и весь вспотел – не от жары: магистрату не нравилась предстоящая процедура. Экий он изнеженный.

Говорун был смуглокожим, с лохматыми, кучерявившимися волосами, худым, грязным, в рваных обносках – явно беженец, и порядком оголодавший. А потом Ингар встретился с этим человеком взглядом.

И пусть он не был сейчас никак связан с Юстом, но все равно чувствовал, будто тот стоит за его плечом, исполненный горечи и сострадания. И Хеймир с Илинорой. И Джионна. Будь все проклято!

– Вы хоремиец? – мрачно спросил Ингар.

– Да, – человек вздернул подбородок, показав выпирающий кадык и веревочную петлю со скользящим узлом под ухом.

Он смотрел на Ингара очень странно, затем что-то мелькнуло в его глазах, он переменился в лице и неожиданно добавил прежним, вещательным и убедительным тоном:

– Вот – тот, кому покровительствует львиноголовая богиня! Он – единственный, кому под силу спасти город! Он не отступится – его отвага и решимость непоколебимы!

Если бы у мужчины не был связаны за спиной руки, он наверняка наставил бы на Ингара указующий перст. Находчивый пройдоха! И как же теперь его вешать?

Хоремиец продолжал красноречиво и пафосно разглагольствовать, теперь убеждая толпу ровно в обратном – в том, что надежда на спасение не потеряна. Брензайн, понимавший по-ронийски и худо-бедно способный на этом языке изъясняться, хмыкнул и громогласно заявил:

– Твой рот наконец-то не лжет, хоремиец! Генерал Бьоргстром всегда знает, как выиграть предстоящую битву. Всегда – значит, и сейчас тоже. Это известно всем в лиорентийской армии!

Брензайн не поленился и перевел свою речь на лиорентийский, гвардейцы поддержали его одобрительными возгласами, воодушевленно закивали и дружно хлопнули кулаками себя по груди.

Ингар ухмыльнулся и провозгласил:

– Глядите! Даже этот отчаявшийся человек прозрел и уверовал в непобедимость защитников Элмадена!

Потом Ингар жестом подозвал городских стражников и велел:

– Снимите с него петлю!

Хоремийский болтун плотно зажмурился. Грудь его часто вздымалась и опадала, кадык ходил ходуном. Когда на руках его и ногах распутали веревки, а с шеи убрали петлю, он принялся неверяще ощупывать горло. Пальцы у него тряслись.

В глубине души Ингар был рад, что не придется вешать хотя бы этого человека, умудрившегося в критический момент переобуться на лету.

– Пусть ходит по городу и проповедует, – обратился Ингар к начальнику стражи. – Язык у него хорошо подвешен, и голос звучит убедительно. Только хорошенько за ним следите – чтобы говорил правильные вещи.

Оглядев остальных висельников, Ингар заметил:

– Что-то вы лишку перебрали. Ваши стражники похватали больно много народу. Небось, даже тех, кто просто мимо проходил. Давайте их поподробнее расспросим.

Большая часть приговоренных были всего лишь оголодавшими и измученными беженцами. Ингар подходил к каждому и спрашивал, в чем тот повинен. В основном, они лопотали что-то бессвязное и невразумительное.

– Их всех поймали с поличным! Они грабили продуктовые лавки! – настаивал Уфук, поборник неукоснительного порядка.

– Это ваша недоработка – магистратов и прочих чиновников, – бросил Ингар Ханлаху Сэйду. – Пунктов выдачи продовольствия должно быть достаточное количество. Мы не можем позволить себе внутренних волнений и беспорядков. Тем более что поставка припасов, пока вражеские войска не контролируют порт, реку и идущую на восток дорогу, – наименьшая из наших проблем. Если еды для раздачи беженцам не хватает – значит, кто-то набивает ей свои погреба и товарные склады. Проведите расследование, проверьте отчетность. Я должен учить вас складывать и вычитать? Я могу.

– Я все сделаю, – Сэйд стал пунцовым от стыда.

Он считал себя положительным человеком, и на это легко было давить.

– Разберитесь с этим делом! И ускорьте эвакуацию!

Лишние люди в осажденном городе не нужны, а желающих убраться от гухулов подальше, хоть куда-нибудь – хватает, и с избытком.

– Этих людей вместо петли отправьте на работы. Хоть на пороховые мельницы, хоть бочки и мешки с землей таскать.

Когда народ вокруг сообразил, что происходит, некоторые, в основном женщины, начали протискиваться к Ингару и бросаться ему в ноги. И ладно бы это были только родственники помилованных! Ингар чувствовал себя крайне неловко.

Оставшиеся на помосте – трое убийц и насильников и пятеро наемников, обвиненных в измене, в конце концов, повисли в петле.

– Снимите их потом и похороните, – приказал Ингар. – Не оставляйте качаться на потеху и гнить. Обойдемся без подобных назиданий.

– Вы очень милосердны, господин. – Освобожденный болтун уставился на висельников. – Я говорю это совершенно искренне. В Хореме во время осады людей за воровство и другие нарушения, даже самые незначительные, сажали на кол.

– Я слышал, раньше у вас было принято знатных преступников сбрасывать с Усыпальницы или с колоколен, – заметил Ханлах Сэйд.

– Да, – кивнул хоремиец. Лицо его дернулось и исказилось, рот съехал куда-то вбок. – Настоящий полет человеческого гения.

– Чем вы занимались в жизни? – спросил Ингар.

– Пустословием. Я философ. И немного натуралист. Меня зовут Халид Тарек, и я буду ходить по улицам Элмадена и говорить то, что вы от меня хотите.

– Мне знакомо это имя, – сказал Сэйд. – Я не так давно читал записи о зверствах гухулов – за вашим авторством.

– Наверное, я тоже их читал… – Ингар поскреб шрам под повязанной косынкой. – Вы – отчаявшийся человек?

– Да. – Хоремиец снова вскинул подбородок. – Я потерял всех, кто был мне дорог, и всё, что было мне дорого в жизни. И Урхандж… «Красота дворцовой части города и Львиной площади сравнима с весной. Прекрасные пруды, благоухающие сады, изысканные цветники, статуи львов, тротуары из оникса, стены из прекрасного мрамора. Сам Дворец Правителя украшен звездами, полы в нем – из чистого серебра, а стены – из литого золота». – Халид Тарек глубоко вздохнул и пояснил: – Это не я написал. Это задолго до меня. Замечательные писатели, изысканно владевшие словом. Вот еще, из Дженаха Диури:

Я помню сад, гранаты, розы, лавры,

И мраморный фонтан, упрятанный от солнца,

Среди тенистых миртовых деревьев.

И статую богини с львиной головою

И рыболовной сетью, чуть прикрывшей груди…

Похоже, хоремиец не на шутку увлекся, но потом он замолчал, и на лицо его вновь легка печать скорби.

– Мы всегда состязались с белярцами, кичились друг перед другом. У них была Колонна Небесного Отца, у нас – Усыпальница и Львиноголовая богиня. Элмаденцы не могли ничем похожим похвастать! Но теперь… оба города обратились в развалины.

Про будущую участь Элмадена он ничего не сказал – мудро с его стороны, вместо этого продекламировал очередные стихи:

И вижу я: конец уж недалек,

Нарушен мертвый сон тысячелетий,

И завершен подсчет грядущих дней,

Поглотит мир безжалостная бездна,

И чаша бытия опорожнится.

Ингар почувствовал, как по спине пробежал неприятный холодок. Ерунда! Это всего лишь слова, сложенные в ритмичные строки.

– Что за стихи? – ему пришлось приложить усилия к тому, чтобы голос звучал ровно и невозмутимо.

– Я не знаю их автора. – Халид Тарек пожал плечами. – Я услышал их от отца, но едва ли это он их сочинил… Я отчаявшийся человек, вы верно заметили, – добавил философ после паузы. – И, признаться, не надеялся, что жизнь моя сегодня продолжится. Но, раз уж так – я буду стараться. У меня теперь есть цель. Очень неплохая, принимая во внимание все обстоятельства.

ГЛАВА 9 Ингар совмещает приятное с полезным

Элмаден

Ингар

На утро Ингар запланировал еще одну проверку. Вслед за отправкой очередных подкреплений в форты Нал-Чорук и Индирим, расположенные у речной переправы, он решил сплавать туда самолично. Нужно разведать местность, определить гухульские позиции и понять, можно ли перебраться через Зай-Атиш на других участках. Дальше на севере в Зай-Атиш впадал его самый крупный приток, Давшан – на этой реке стоял Беляр.

Как обычно, Ингара сопровождал десяток гвардейцев, которых отобрал лично Маттис Брензайн, который, в свою очередь, дал слово Кори ограждать командующего от опасных телодвижений. Охранники следовали за Ингаром по пятам, даже в уборную, выполняя строгий наказ Брензайна, по-видимому, подозревавшего, что на драгоценного генерала Бьоргстрома коварные враги могут напасть даже из выгребной ямы, вонзив копье в эээ соответствующее место. О подобных случаях Ингар слышал – в сказках, которыми в детстве пичкала его Илинора. Впрочем, в Элмадене, как и в Лоретто, многие отхожие места обустраивали над проточной водой – наверное, пробраться туда было проще, чем в выгребную яму.

Помимо гвардейцев, Ингар решил прихватить с собой Керта Тривима, надеясь побеседовать с ним, если не один на один, то в условиях, когда магистрату некуда будет улизнуть.

На восточной окраине Элмадена раскинулись поля, фруктовые сады и заливные луга, также там была дамба, предохранявшая город от наводнений. Внутри стен протекал судоходный рукав Зай-Атиша, оборудованный речными воротами и небольшим шлюзом. Вода в шлюзе слегка отдавала гнилью, а деревянные створки быстро зарастали водорослями и хрупкими пресноводными ракушками.

У протока стояли пороховые мельницы. Они грохотали день и ночь: дробили, крошили и перетирали селитру и уголь. Свежий черный порох ссыпался в колоду. Его прессовали в лепешки, лепешки ломали, обкатывали в барабане, просеивали через решета. Получившиеся зерна трясли на ситах, чтобы они терлись друг от друга и полировались, затем сушили в стоявших рядом банях и укупоривали в дубовые бочки.

Рядом с улицей, по которой Ингар со своей свитой добирались до шлюпок, проходила другая – по ней гнали скот на водопой. Она так и называлась – Навозная дорога. Не дорога – а грязное месиво, истоптанное копытами.

Вдоль берегов протока стояли свайные дома, покрашенные в белый цвет, с причалами и привязанными лодками – немного похоже на Лоретто или Виттерлаг. В заводях были устроены большие садки, где выращивали рыбу. Вообще, в низовьях Зай-Атиша рыба кишмя кишела, на любой вкус: осетровые, сазаны, сомы, щуки, лещи. Те из лиорентийских солдат, кому знаком был рыбацкий промысел, не упускали случая и ходили на реку рыбачить.

В путь к фортам снарядили три тридцативесельных шлюпки, на каждой было по две гаубицы и по несколько мелких пушек в довесок. Элмаденцы стращали Ингара мошкой – мелкой, но злой и голодной, способной чуть ли не заживо сожрать – так ему говорили. И что вода в реке будто кипит, когда из нее вылетают насекомые, превратившиеся из личинок во взрослые особи. Мошки, к счастью, вилось не так много. Рассказы о ней пугали больше.

Течение было слабым, и грести вверх по протокам и ерикам не составляло труда. Ориентироваться же, несмотря на наличие карт, оказалось гораздо сложнее. Тростник вымахал местами в три человеческих роста высотой, его развесистые метелки, если подплыть близко, заслоняли солнце. Плотными рядами стоял рогоз, покачивая коричневыми соцветиями-початками. Камыши и кустарники сплелись в непроходимые заросли. Настоящий лабиринт, в котором ничего не стоит заблудиться. Вдоль проток росли лох и галереи ив, где селились пестрые дятлы и черные бакланы.

Ингар разглядывал в подзорную трубу заросшие берега, выискивая следы гухулов, а заодно наблюдал за птицами. На ветвях прибрежных деревьев расселись орланы-белохвосты. Пара орланов летала над водой, высматривая рыбу. У тростниковых островов бродили цапли, ходулочники, каравайки. Чайки и крачки оглашали воздух беспокойными криками, носились над водой, зависали, стараясь углядеть стайки мелких рыбешек.

Нерест уже закончился, с заливных лугов ушел паводок, но воды было все равно много. Ерики и протоки, встречаясь с морем, образовывали огромный залив. Его поверхность напоминала плотное пестрое покрывало, сотканное из многочисленных растений. Повсюду торчали глянцевые листья лотосов – восковый налет не позволял каплям прилипать к листьям, и вода скатывалась с них, оставляя их сухими. Некоторые листья облюбовали крачки, занимавшиеся тщательным выщипыванием перьев. Пора цветения лотосов еще на наступила, зато кувшинки и желтые кубышки цвели вовсю, а на дне разрослись настоящие луга из водорослей, кишевшие рыбой. За ней охотились не только птицы, но и змеи – водяные ужи и узорчатые полозы.

В некоторых местах было настолько мелко, что громадные сазаны не плавали, а, скорее, ползали. Будь борта шлюпки пониже, можно было бы, перевесившись, схватить их голыми руками. Весла путались в сети водорослей и стеблях водных растений.

Снявшись с раскидистых прибрежных ив, к заливу понеслась вереница черных бакланов. Они окружили обнаруженный с воздуха косяк рыбы и, снизившись, хлопая по воде крыльями, погнали его в нужном направлении. Неплохо придумано!

У входа в очередной ерик раскачивались висячие гнезда, похожие на маленькие пушистые лукошки.

– Это гнезда? – удивленно присвистнул один из гвардейцев. – Что за птица такие чудеса творит?

– Ремезы, – ответил Ингар. – Эти пичуги меньше воробья. Они строят гнезда из пуха, шерсти, растительных волокон и клейкой паутины, а хозяев паутины попутно съедают.

Ингар принялся рассказывать и про других птиц – их тут было видимо-невидимо: цапли, утки, гуси и лебеди со своими многочисленными выводками, кудрявые пеликаны с черными кончиками крыльев, каравайки – клюв у них серповидный, а черные перья отливают медно-красны цветом. Самые смешные – ходулочники. Они питаются головастиками, водяными клопами и жуками, нащупывая добычу длинным тонким клювом, а чтобы поесть или отдохнуть, им нужно сложить ноги пополам.

Ну и все в таком роде…

Да и вообще Ингар же весь этот поход затеял, на самом деле, чтобы природой полюбоваться, на птичек и рыбок поглазеть!

Гвардейцы слушали, раскрыв рты, одаривая его восторженными взглядами: «Какой умный у нас командующий! С ним, даже если птицы в плен захватят, не пропадешь!» Тривим тоже смотрел с изумлением. Глупее всего было то, что Ингар собой гордился!

– А я недалеко от Аптечного канала живу, в Четырехдомном переулке – так что мы с вами почти соседи.! – похвастался старший – командир плутонга, выслужившийся из солдат. – Ваша жена принимала у моей жены роды. Целых два раза! – В голосе гвардейца звучала неприкрытая гордость: – Красивая – ух! И вежливая – все время добавляла «Будьте любезны» и «Пожалуйста». Но приказывает будь здоров – ясно, четко и строго по делу. Мы у нее все по струнке бегали! – При этих словах гвардеец с намеком покосился на Ингара: Вы, мол, дорогой генерал, небось, дома тоже по этой самой струнке ходите?

Наверное, на лице Ингара отразилось что-то неуместно мечтательное, солдаты заулыбались и отвернулись кто куда, делая вид, что разглядывают уток с лебедями.

Дом. Джионна. От одного ее имени у Ингара перемыкало мозги.

– Вы много знаете, – заметил Керт Тривим, как показалось Ингару, не без уважения. – Особенно для человека, который родился и жил далеко от Элмадена, и который не принадлежит к ученым.

Не принадлежит к ученым! Ну прямо очень лестно!

– Я сам немного натуралист, – продолжил Тривим. – В мирное время мы с друзьями любили плавать по реке. Один из них – кстати, лиорентиец, много всего знал о повадках здешних птиц и рыб. Так что, не поймите неправильно – я вовсе не считаю, что лиорентийцы, или там военные, неучи и невежды… Этот мой приятель любил говорить: надо помнить, как чудесен наш мир. Это помогает жить, особенно в сложные времена.

– А магов в приятелях у вас, случаем, не водится?

– Пытаетесь поймать меня на слове? Вы меня в чем-то подозреваете?

– Нет-нет, что вы! – Ингар миролюбиво поднял руки, развернув ладонями к магистрату. – Вам показалось.

– И кто же из магов – из настоящих, могущественных магов, по-вашему, станет якшаться с обычными людьми?

– Ну, я одного такого знаю. Может, и еще найдутся, если поискать.

– Может, и найдутся, – согласился Тривим, глядя на Ингара одновременно настороженно и с интересом.

– Вы, как и магистрат Сэйд, занимаетесь производством шелка? – Ингар решил немного отступить от небезопасной для Тривима темы.

– Да. Это очень выгодное предприятие. Правда, тот мой лиорентийский знакомый посетовал – гусениц, мол, жалко.

– Гусениц? – поморщившись, переспросил Ингар.

– Куколок, если выразиться точнее. Перед разматыванием нити, коконы обрабатывают горячим паром, и личинки внутри варятся заживо.

– Говорят, что у вас дома в фонтане плавали осетры и сазаны. И на ваших приемах гости устраивали состязания, кто поймает руками больше рыбин, – протянул Ингар.

Керт Тривим заметно покраснел и пробормотал что-то типа того, что сейчас совсем другое время.

– Другое время? – фыркнул Ингар. – В смысле, пригретые вами беженцы поели у вас дома всех осетров?

Солдаты дружно прыснули от смеха, а вслед за ними и гребцы на веслах. Щеки Тривима сделались пунцовыми.

– Я богат, да! Ну и что? В отличие от Лиоренции, у нас не принято лицемерно прятать свое богатство, похваляясь при этом своей добродетелью.

Гляди-ка! Уже не в первый раз говорит то, что думает, а ведь боится! Какой свободомыслящий человек! И об Абре не так давно помянул.

– Тяга аристократии к роскоши при правильной расстановке приоритетов способствует развитию искусств, – продолжал Тривим. – Когда становится модным держать дома картины, изысканные безделушки, статуи, украшать интерьеры и фасады, придумывать новые фасоны одежды. А мода на книги – очень полезная вещь во всех отношениях!

Вот же… мыслитель!

– Вы на редкость откровенны, – тактично заметил Ингар.

– Возможно, на мою откровенность влияет опасность нашего положения. Хотя всей тяготы осады городу пока не довелось испытать, и, глядя на окрестные пейзажи, я не хочу верить, что рядом идет война… Я понимаю, это – неизбежный в наших условиях исторический процесс…

– Вы имеет в виду войну? – спросил Ингар, удивленный такой постановкой проблемы.

– Нашествие кочевников, – уточнил Тривим. – Сейчас это гухулы, до них были балюли, до них – другие племена. Это некие периодические волны. Когда численность кочевников в степи возрастает, им нужно больше скота, а стадам, соответственно, нужно больше пастбищ, которые просто так ниоткуда не возьмутся – их требуется захватить у других народов.

– Я знаком с подобной концепцией, – кивнул Ингар.

– Это не концепция. Это теория, подтвержденная наблюдениями! Есть определенные научные понятия и математические законы, которые описывают рост населения!

Ишь какой образованный! Ингар поскреб шрам на скуле, думая, как бы половчее перевести разговор на более полезную тему, но Керт Тривим и сам решил не посвящать Ингара глубже в теорию кочевых нашествий и добровольно вернулся к прежним предметам обсуждения.

– Некоторые мои иностранные приятели потешались над «любовью элмаденцев к роскоши», как они это называли. А другие, напротив, завидовали, – заметил магистрат.

– А этот ваш знакомый лиорентиец? – спросил Ингар.

Ему и в самом деле было любопытно, да и тема, в отличие от гухульской, была многообещающая. Вдруг Тривим сам выведет себя на чистую воду, где-нибудь проговорится? Вдруг среди этих «иностранных приятелей» есть и маги?

– О! Он-то как раз потешался больше всех! – Керт Тривим улыбнулся – видно, чувствовал себя свободно. – Впрочем, он над всеми потешался, и над собой тоже. Пока я не поехал жить в Лиоренцию, я думал все лиорентийцы такие. Оказалось, нет. Ничего подобного.

– Лиорентийцы разные, – заметил Ингар. – Как и люди в целом.

– Верно. Но все же в представителях одного народа есть и общее, благодаря среде, в которой они выросли – не в характере, так в мировоззрении и разделяемых ценностях.

– Отчасти, – уточнил Ингар.

– Отчасти, – снова не стал спорить магистрат. – У вас власть предержащие играют в свою игру – в равенство и непритязательность. Нобили делают вид, что не сильно отличаются от простолюдинов. Что перед законом и Пророком – точнее, перед Церковью – все равны.

– А вы называете это лицемерием.

– Да, – открыто признался Тривим. – Потому что равенства в Лиоренции на самом деле нет, и большинство граждан это понимает. Но считает, тем не менее, что лучше притворное равенство, чем никакого. Я думаю, до Катастрофы тоже было так – ведь люди разные, как вы сами справедливо заметили.

Ну вот, они так и болтали. Магистрат говорил крайне опасные, крамольные вещи, Ингар его не одергивал, но ничего полезного пока узнать не удалось.

– Значит, вам не понравился Лоретто? – спросил Ингар.

– Отчего же?

Керт Тривим вежливо похвалил архитектуру, термы, картины, театр, даже балы и поэтические вечера.

– Ну, ваш-то особняк был одним из самых роскошных в городе, – продолжил Ингар тему. – И о вашей привезенной в Лоретто коллекции я слышал, хотя вы и не сочли меня достойным увидеть ее.

– Мы с братом не знали! – Тривим опять покраснел. – Не знали, что вас интересуют подобные вещи! И, к сожалению, не имели чести водить с вами личное знакомство, иначе, конечно же, при первом вашем слове…

Ингар хмыкнул. Однако Тривим хоть и смутился, но упоминание сокровищницы его не встревожило, будто бы они с братом не держали там ничего противозаконного.

– Мне рассказывали, что среди предметов вашей коллекции были и заспиртованные человеческие органы.

– В чем вы меня подозреваете? – Уже второй раз за сегодняшнюю прогулку вскинулся Тривим, и даже голос у него сорвался. – В том, что я имею отношение к смерти их прежних владельцев?

– Упаси, Пророк! Ни в чем таком! – снова принялся отнекиваться Ингар.

– Анатомическое препарирование необходимо для развития медицины и науки! – с горячностью воскликнул магистрат.

– Безусловно! – примирительно заметил Ингар. – Моя жена не устает мне повторять то же самое!

С передовой шлюпки раздался предостерегающий возглас:

– Гухулы по левому борту!

Ингар приставил к глазу подзорную трубу, изучая заросли. И вправду – гухулы, пришли поить коней и верблюдов.

– Зарядить ружья! Развернуть пушки!

– Ложитесь на дно и не высовывайтесь! – приказал Ингар Керту Тривиму. – У вас ни оружия, ни доспехов.

Только шлем – Ингар убедил магистрата надеть его перед отплытием. На всякий случай.

Солдаты, оперев локти о борт шлюпки, нацелили ружья. Сам Ингар вынул из-за пояса пистолет, но приказ стрелять пока не отдал. Гухулы сначала замешкались, но потом очухались и похватались за луки. Все – стычки не избежать. Ингар не стал ждать, пока лучники натянут тетивы, и скомандовал:

– Пли!

Зашипел на полках вспыхнувший порох и грянул залп. Из дул двух небольших пушек, которыми была вооружена лодка, с раскатистым грохотом вырвались снопы дымного пламени. Пушки откатились. От жесткой отдачи доски под ногами содрогнулись. За протокой испуганно заржали лошади, вскрикнули угодившие под картечь и пули враги, над лодкой просвистели стрелы, еще пара ударили в борт.

Гребцы налегли на весла, гухулы скрылись в зарослях. Во всяком случае, преследовать шлюпки по берегу они не смогли бы, даже если бы захотели.

– Никто не ранен? – на всякий случай спросил Ингар.

Гребцы и гвардейцы отозвались дружным «Нет». Керт Тривим тоже ответил: «Нет». Он и испугаться, похоже, не успел, зато счел нужным сообщить Ингару:

– Я читал у среднезападных историков про случай, когда гухулы, которые, как известно, являются великолепными наездниками, направили в реку коней и вплавь, верхом, подобрались к врагам, обстреливая их из луков.

– Я тоже про такое читал, – кивнул Ингар. – Но через низовья Зай-Атиша им верхом не переправиться. Вы лучше меня знаете – дно илистое, ландшафт сложный. Протоки, тростниковые заросли, топкие берега.

Через два часа показались насыпи и мост, соединявший Нал-Чорук и Индирим. Сначала шлюпки пристали к индиримскому, западному, берегу. У причалов стоял храм с тимпаном и тремя главками – не гофрированными, как в самом Элмадене, но тоже крытыми керамической плиткой.

Солдаты форта вели себя так, будто не было никакой войны – охотились на птиц, ловили рыбу, жарили добычу в котле с маслом. Сытые, довольные, благодушно настроенные. Чуть в стороне от причалов коптили и вялили улов, свежевали и разделывали туши животных, а куски мяса бросали в бочки с рассолом. Въезд на мост и небольшой внутренний двор форта были загромождены бочонками с солониной и рыбой, корзинами яблок, мешками муки, коробами сыра.

Увидев все это, Ингар устроил разнос встретившему их шлюпки офицеру.

– У ваш что тут, базарный день? – рявкнул он. – Почему веде бардак? А ну убрать все в хранилище! Где командир?

Офицер не успел раскрыть в ответ рта, как подскочил запыхавшийся полковник:

– Здесь! Виноват!

– Будьте любезны навести на вверенном вам форте порядок! – потребовал Ингар. – Очистите двор! Чем вы вообще заняты?

– Эвакуацией жителей на другой берег! – отчеканил полковник. – Припасы готовят к отправке – они для беженцев. Ждем возвращения подвод.

Ингар хмыкнул, поскреб рубец и соизволил извиниться:

– В таком случае прошу простить мою скоропалительность.

Полковник вытянулся в струнку и щелкнул каблуками, не найдясь с ответом. Но он явно испытал облегчение, что гнев начальства, поначалу направленный на него, быстро улетучился. Все-таки в положении командующего есть свои преимущества – если бы Ингар вздумал дома так на кого-нибудь рявкнуть, его бы разделали с потрохами.

– Доложите обстановку! – уже спокойно попросил Ингар.

– Подойти можно только по насыпной дороге, она под прицелом наших пушек, – отрапортовал полковник. – Вокруг настоящие тростниковые заросли – вы и сами видели, пока сюда плыли. Мы держим наблюдательные посты, регулярно высылаем патрули, прочесываем местность. Не раз встречали гухульских разведчиков. На тот случай, если враги все-таки захватят мост, заложены пороховые заряды. Если нам придется отступить к Нал-Чоруку, мост будет взорван.

– Ваша задача – не довести до этого.

– Ясно, генерал-командующий!

– Давайте пройдем в форт, – предложил Ингар.

Он провел полный обход, надиктовывая адъютанту рекомендации насчет количества людей, размещения пушек, зон обстрела каждого из орудий, проверил боезапас и помещения, оборудованные под казармы и будущий перевязочный пункт.

– Маловероятно, что гухулы станут атаковать в лоб, наступая по дороге, – сказал Ингар. – Скорее всего, будут стараться подкрасться незаметно, снять караульных. Усильте патрули, продолжайте проводить разведку.

– Будет исполнено! – Полковник наклонил подбородок и стукнул кулаком в грудь.

Выйдя наружу, Ингар втянул носом воздух, покосился на солдатские костерки и понял, что проголодался. Он подошел поближе, с интересом заглянул в котелки, увидев уху и шкворчащую в масле жареную рыбу.

– Не угостите? – прямо спросил он без намека на правила этикета. – Уж больно пахнет аппетитно, аж слюни текут!

Ну, его и угостили – накормили до отвала. А заодно и гвардейцев, которые с ним приплыли. И Керт Тривим тоже от обеда не отказался. Ингар попросил не бегать вокруг него и стол не накрывать, присел на бревно рядом с двумя солдатами, с дымящейся миской и деревянной ложкой в руках, и за жизнь поговорил.

– Хорошо тут у вас, – признался Ингар, облизнув ложку. – Птицы поют, рыба плещется. Стрекозы с бабочками летают. Красиво и спокойно. Пока. А форт обязательно держите.

– Конечно, удержим, генерал-командующий! – уверил самый бойкий солдат. – Не сомневайтесь!

В город они вернулись на закате. Все – и небо, и река, и тростниковые заросли окрасились в мягкие, теплые тона, линии и силуэты казались нерезкими, словно смотришь через мутноватое желтое стекло.

Целый день на птиц любовался вместо того, чтобы разбираться с вопросами обороны. Ну ладно, ладно – делом он тоже занимался.

Птицы птицами, природа природой, а осада продолжалось. Однажды гухулы зарядили мортиры своей батареи отрубленными головами пленников и выстрелили, метя поверх стен, внутрь укреплений. Бессмысленный акт устрашения, никак не приблизивший их к захвату города. Нелюди. Орда дикарей с луками и стрелами, как громогласно заявлял тупица Зуйль… Между прочим, поддержанный Советом Двенадцати и Сенатом! Вспоминая об этом, Ингар скрежетал зубами.

Называть осадившую город армию гухульской – конечно, лишь условность и вопрос удобства именования. Среди штурмовых отрядов, как и вообще среди пехотинцев, саперов или артиллеристов, собственно гухулов – раз-два и обчелся. Они – это, прежде всего, конница, легкая и тяжелая. А также движущая сила, согнавшая сейчас под стены Элмадена огромную разноплеменную массу людей. Пленники, наемники, подневольные и вольные союзники… Маги, которые, вроде бы, стоят за Верховным Кааном, пока никак не проявляют себя. Не лезут, берегутся – а ведь могли бы помочь хотя бы расколошматить форты.

Передовые бастионы, по-прежнему, подвергались непрерывному обстрелу. Увы, никакие укрепления не вечны. Стены, изъязвленные ядрами и пулями, в слабых местах просели и осыпались, обломки образовали завалы, пыль висела в воздухе бурой завесой. На Северном появилась неприятная брешь. За ней сложили баррикаду из мешков с землей, битого кирпича и прочего мусора. Вдоль ее внутренней стороны стояли мушкеты, заряженные и готовые к бою. В плетеных корзинах ждали своего часа чугунные гранаты с пороховым зарядом.

ГЛАВА 10 Пусть из гостей. Очередные разговоры

К Белзейским горам

Сю-Джин

Их путешествие, которое правильнее было бы назвать бегством, несмотря на всю его утомительность, хлопотность и спешность, вышло отнюдь не безынтересным и в чем-то даже, можно сказать, приятным.

На почтовых станциях, где они останавливались главным образом для того лишь, чтобы сменить лошадей, хозяева были хорошими знакомыми Хеймира. Улыбчивый и обаятельный, он легко сходился даже с людьми совершенно не его круга. Он искренне интересовался их делами, сочувствовал или радовался, дарил небольшие подарки и неизменно щедро платил за услуги.

Со складов в Лоретто Хеймир захватил карты, и они втроем разглядывали их прямо в карете, на ходу, обсуждая дальнейший маршрут и планы.

– Ты очень предусмотрительный, – похвалила его Ллайна после того, как Хеймир отыскал среди своих запасов карту Элмадена и окрестностей и разложил ее на откидном столике.

– Я рад, что ты это заметила, – скромно согласился он.

– Несомненно, это хорошее подспорье, – высказалась Сю-Джин. – Но карта не способна решить нашу проблему: как мы переместимся в Элмаден, если там повсюду гухульские войска?

– Не повсюду, – возразил Хеймир. Он устроил карту так, что она заняла вообще все свободное пространство, и начал объяснять, подробно показывая. – На востоке – дельта реки Зай-Атиш. Реку гухулы едва ли контролируют. Там столько рукавов, протоков, ериков, что заблудиться проще простого. Низкие топкие берега с огромными заливными лугами, которые подходят чуть ли не к стенам Внешнего города. К лету вода отступает. Можно переместиться хоть на один из островов в дельте, хоть на луга у городских стен. Но надежнее всего в плане разведки ситуации сначала посетить Нал-Чорук – он расположен в пятнадцати километрах выше по течению, у дороги и переправы, на восточном берегу.

– Это хорошее решение, – снова похвалила Ллайна.

– Я бывал в Элмадене, и местность мне знакома, – добавил Хеймир, – И, раз уж я собрался проводить вас до Барьера… Вам не понадобится маг, способный перемещаться, ориентируясь без привязки к картинке, лишь по координатам. Я вам просто покажу все необходимое, мысленно передам изображения, будто бы вы сами там были. Так выйдет гораздо проще.

– Это невозможно, – возразила Сю-Джин. – Ты не сумеешь. Точнее, мы не сумеем привязать образы из твоего мозга к конкретному месту и наложить координаты.

Хеймир посмотрел на Сю-Джин, приподняв брови, хмыкнул и сказал:

– Возможно. Я постараюсь вам это продемонстрировать, в меру моих скромных дарований.

Хеймир прихватил из Лоретто не только карты, но и гитару, и умудрялся играть и петь даже в карете. И он проявил куда большую откровенность, чем по пути в другую сторону. Он достаточно рассказывал – о семье, о своих поездках в Анидаб Дорему, на Средний Запад и в Шуорское Приграничье. Взамен он выспросил все о встречах с Юстом. Про Юста он был готов слушать сколько угодно.

Потом Сю-Джин заметила, что он вздыхает и мнется, всем своим видом выражая, что его терзают сомнения. Она терпеливо выжидала, и Хеймир, наконец, выдал то, что его грызло. Для Сю-Джин и Ллайны его признание оказалось изрядной неожиданностью.

– Я понимаю, что привело тебя в Лиоренцию и к нам домой, – начал Хеймир, непривычно хмурясь. – Скорбь. Ты… Я знал Рин-Сэя. За четыре года знакомства с ним я успел к нему привязаться. Мне так жаль… Я чувствую себя виноватым…

– Почему? – спросила Сю-Джин, подавив охватившие ее чувства.

– Это была моя идея… Дурацкая идея. Шастать по Запретному континенту.

Ллайна выглядела ошарашенной, глаза ее распахнулись на пол-лица. Сю-Джин тоже не надеялась, что ей удалось сохранить бесстрастность.

– Ты был на Запретном континенте, Хеймир? Вместе с Рин-Сэем?

Хеймир закивал и высунул голову в окошко кареты. Сю-Джин показалось, что в его глазах блеснули слезы. Может, не просто показалось – он был чересчур эмоциональным и чувствительным. Ллайна потянула его обратно, схватив за руку, и попросила:

– Расскажи!

Хеймир заморгал глазами, потупился и через силу произнес:

– С Рин-Сэем и Айгуром. Рин-Сэй сказал, что… получил важное задание. Мне не понравилась эта затея. Очень. Но я и не подумал его отговаривать. Да еще и выдал ему координаты нашего лагеря на Земле Бенгарта… А Айгур… Вы знаете что-нибудь об Айгуре?

Он посмотрел на Сю-Джин с Ллайной, скорее, со страхом, чем с надеждой. Сю-Джин покачала головой.

– Нет. О нем ничего не известно. После падения Беляра он нигде не появлялся.

Айгур, скорее всего, погиб, но Сю-Джин не стала этого говорить – Хеймир и без того совсем поник.

– Твой сын ничего не знал? Не знал о твоем знакомстве с Айгуром, о том, что ты был на Запретном континенте?

Хеймир, не поднимая глаз, помотал головой.

Он не меньше двух часов сидел, мрачно понурившись. Для него, как поняла Сю-Джин, – невыносимый срок. Он был слишком болтливым и чувствовал себя некомфортно, когда долго молчал. В конце концов, он снова завел разговор, переключившись на другую тему:

– Я так понял, вы доверяете Суридиану?

– Да, – довольно сухо ответила Сю-Джин. – Мы с Ллайной знаем его очень долго. Я обязана Суридиану жизнью.

Хеймир понятливо покивал.

– В таком случае я рад, что рассказал вам… о нем и Кенларе. Это полезно – больше знать о человеке, которому вы доверяете.

Очевидно, Хеймир не считал, что Суридиан заслуживает к себе такого доверия, но ничего порочащего про него не способен был рассказать. Кроме этой любовной истории.

– А ты насколько сам доверяешь Кенлару Бьоргстрому?

– Больше, чем себе. Я… могу сорваться и наломать дро., – Хеймир закинул за голову руку и почесал затылок. – Собственно, с Арунидисом я был очень близок… к опасной черте. Хорошо, что вы не видели.

– Что же ты сам не рассказал о себе все – своим детям, «чтобы они больше знали о человеке, которому доверяют»? – не удержалась Сю-Джин от соблазна передразнить его.

Он не обиделся и, для порядка сокрушенно повздыхав, даже ответил:

– Это на поверку оказалось очень сложно. Одно тянет за собой другое и вовлекает… слишком много всего. Запутанный клубок, который невозможно размотать, не оборвав или не завязав узлом кучу нитей… А о личных отношениях, своей семейной жизни – тут и рассказывать особо нечего, слишком скучно и очевидно, без неожиданностей. Я не привлекал к себе многочисленных пылких взглядов – внешность не та.

Он ухмыльнулся и смущенно разворошил топорщащиеся волосы.

Да, да… Сколько же в нем было демонстративной игры на публику, даже если всей публикой в данный момент были лишь Сю-Джин с Ллайной.

Пока они ехали в карете, Сю-Джин взялась за записи, которые передал ей Дун-Кэй. Она читала их в надежде, что ей откроется роль Шуоры и Джай-Ри в грядущем Конце света. И ее собственная роль. Но нет. Всё лишь больше запуталось. Она хотела узнать о себе, о своем происхождении – ведь Дун-Кэй делал ей намеки… Узнала – но не то, на что рассчитывала. Ужасная история, но при этом очень… содержательная. И, кажется, они друг друга стоят – Император и те, кто ему противостоит.

Ее использовали. Дау-Гоэль Хон, великий поэт, отец ее дочери, всегда относившийся к ней с заботой и добротой – тоже ее использовал. Он был с ними связан – с сектой, жаждавшей возрождения Джай-Ри. Они использовали не только саму Сю-Джин, но и ее дочь, и ее мать! Ради своих представлений о том, что лучше для Шуоры.

Хеймир, завидев в ее руках записи Дун-Кэя, принялся канючить:

– Дай почитать!

Он порою почти раздражал ее, задевал какую-то струну, начинавшую тотчас вибрировать, отчего Сю-Джин с трудом удавалось сохранять подобие невозмутимости.

У него были ужасные, абсолютно несдержанные навязчивые манеры. Он постоянно её касался – садился вплотную, прижимался плечом, дотрагивался пальцами, когда они вместе за что-то брались. Нарочно. И делал вид, что все эти касания и прижимания не стоят того, чтобы и внимания на них обращать. А Ллайну, которая сама ничуть не чуралась тактильных контактов с Хеймиром, все это изрядно забавляло.

Хеймир канючил, не переставая, и в свое оправдание утверждал, что следует принципу – капля камень точит. Сю-Джин, в конце концов, сдалась и разрешила:

– Ладно, читай!

Он воспринял ее слова как приглашение к совместному чтению, сел рядом с ней, прижался и чуть ли не подбородок на плечо положил.

– Вот, значит, как! – прокомментировал он. – Интересные технические детали размножения Императора, вечного и бессмертного… Я всегда подозревал, что Дун-Кэй – тот еще интриган! А ведь… не очень-то он приятный человек!

Пришлось, конечно, пересказать содержимое записей и Ллайне, хоть та и не слишком интересовалась историей Шуоры.

А почти все остальное время они спорили, спорили и спорили. Об эмоциях, сдержанности, границах дозволенного, желаниях, миропорядке…

– Отсутствие желаний и стремлений как высшее благо? – восклицал Хеймир, нарочно утрируя и передергивая. – Кому нужна такая жизнь? Иерархия и внешние правила – зачем они сдались?

– Всем людям – и магам тоже – требуются рамки, – говорила Сю-Джин. – Границы дозволенного и недозволенного, границы самого мира, наставление и упорядоченность в жизни – чтобы не пугаться неизвестности и безграничности непознаваемого.

– Это ребенку нужны рамки и границы, которые ему бы установили другие, а не полноценному взрослому человеку! Наверное, это удобно, когда есть кто-то, кто за тебя решает и делает, кто лучше знает, как тебе жить, кого можно слушаться. Ха! Неужели вас, магов, это устраивает?

– А ты считаешь, что лучше всех всё знаешь, и тебе не требуются созданные другими границы – хотя бы как моральные ориентиры?

– Не совсем так, – аккуратно возразил Хеймир. – Мания собственного величия меня не настолько поглотила. Но я терпеть не могу, когда мне что-то навязывают. Особенно эти «моральные ориентиры» или указания на то, как мне строить свою жизнь. С какой стати я должен за себя позволять кому-то что-то там решать?

Сю-Джин посмотрела на него многозначительно.

– Да-да! – Он покаянно кивнул. – Ты мне еще раз хочешь напомнить, что я не следую собственным же принципам. Проблема в том, – добавил Хеймир, глядя на нее почти весело, – что у меня противоречивые принципы. Одним следую – другие нарушаю. Постоянно пребываю в состоянии когнитивного диссонанса. Неразрешимые противоречия – это обязательный элемент как для отдельного человека, так и для человеческой культуры в целом. Мы все сочетаем в себе противоречивые убеждения и разрываемся между несовместимыми ценностями. Это двигатель развития. А стабильность, то есть стагнация, косность и плесень – это путь в никуда, тупик.

– Именно такие, как ты – любители развития, не признававшие иных границ для себя кроме своих собственных, и привели мир к Катастрофе! Самоуверенные и впавшие в гордыню, не желавшие, чтобы решали за них, но сами позволявшие себе решать за других!

– Ну вот, припечатала, так припечатала! – Хеймир огорченно вздохнул.

Сю-Джин, однако, видела, что его это на самом деле напрягло и задело.

– Умные и самоуверенные, но легкомысленные люди крайне опасны, Хеймир.

Он фыркнул:

– Это я-то умный и самоуверенный? А еще – впавший в гордыню? Я? Я не мню себя непогрешимым. Я не утверждаю, что всё знаю. Я не утверждаю, что знаю больше всех. Я не претендую на роль мудрейшего наставника, как все эти ваши Великие магистры. И я не закоснел в своих принципах – они борются во мне, и исход этой борьбы далеко не всегда предсказуем.

Вот уж панегирик он себе пропел! И выглядел одновременно самодовольным и самоироничным. Ллайна, с интересом внимавшая его словам, рассмеялась. Еще бы и в ладоши похлопала!

– Будь у тебя могущество и власть, Хеймир, – сохранил бы ты свои противоречивые принципы, остался бы в своих глазах порядочным человеком?

– Власть портит, ага! – Хеймир запустил пятерню в волосы. – Кенлар, когда его турнули из Совета Двенадцати, стал гораздо более вменяемым человеком и перестал рассуждать о достижении чего-то там посредством маленькой победоносной войны.

– Ты не ответил на вопрос.

– Так не знаю, что ответить. – Хеймир легкомысленно пожал плечами. – Независимо от того, что считать границей порядочности, я бы явно скатился в ее направлении и начал бы устанавливать границу в новом месте, чтобы ее так и не пересечь. И принципы, наверное, тоже бы сдвинул. Я очень… гмм… гибкий и адаптивный. И самокритичный.

От Виттерлага они продолжили путь пешком. Хеймир нанял знакомых контрабандистов, приграничных шуорцев-полукровок, которым, с его слов, «вполне можно было верить». Но шуорцы выполняли только роль носильщиков – по горам всю их компанию вел сам Хеймир.

Пешее путешествие, начавшееся с уютных долин и живописных деревень, с яблоневых садов, цветущих лугов с вольно разгуливавшими коровами, продолжилось в густых лесах, а затем на каменистых склонах, куда сползали языки снежников. Хеймир прекрасно знал здешние горы. Он легко ориентировался везде – в ущельях и в лесу, выбирал правильный темп и надежные безопасные тропы. Погода стояла ясная и теплая, и единственным значимым минусом их похода была усталость. Хозяйством они занимались все вместе – собирали хворост для костра, готовили еду, мыли посуду. По вечерам у костра Хеймир брался за свою гитару. Сю-Джин ощущала себя так, будто бы они путешествовали в другом, лучшем мире.

Перейдя один из перевалов, они спустились к озеру. Теснимый вертикально вздымавшимися утесами, вниз несколькими каскадами обрушивался водопад, разбивался о камни облаками белоснежных брызг. Затем он разделялся, огибал скалу, напоминавшую высокую сторожевую башню, и устремлялся двумя потоками в озеро. На верхушке скалы было высечено человеческое лицо. Хеймир приложил ко лбу ладонь козырьком, задрал голову и указал в ту сторону.

– Лик Пророка. Он уже заметно выветрился. Когда-то давно, еще до Войн Хаоса, это место считалось… знаковым. Может быть, даже священным. Лицо в скале высекли именно тогда. А водопада и озера в то время здесь не было. Они – результат землетрясений.

Рядом с озером были развалины – остатки стен, оконные проемы, фундаменты разрушенных построек. Их с трудом можно было различить, настолько они заросли деревьями и колючим кустарником и оказались погребены под осыпями и селями.

– Основная часть того, что здесь когда-то было, находится под землей, – заявил Хеймир и для наглядности поводил ботинком по россыпи каменных обломков. – Однако все завалено или затоплено водами озера, никаких проходов туда нет.

– Откуда ты знаешь? – полюбопытствовала Ллайна.

– Видел древний план. Он хранится в сокровищнице, в главном храме Виттерлага. Все, что можно, отсюда растащили еще очень давно. Единственное, что осталось – это камни. Заброшенное место людского обитания, покоренное всемогущей природой. – Хеймир скривился в невеселой ухмылке. – Но даже в камне в течение тысячелетий накапливаются кристаллы соли – вместе с ветром они крошат его и стирают в пыль. Все постройки разрушаются и рассыпаются, из щелей пробиваются растения, захватывая всё больше и больше пространства. «Ничто, сотворенное человеком, не может быть вечным. Если не огонь и сталь, то время рано или поздно уничтожает все вещи, безосновательно претендующие на бессмертие». Так сказал Пророк.

Через шесть дней после начала их похода они пересекли Барьер. Несмотря на головную боль, лихорадку и пробивавшую тело дрожь, ощутив после долгого перерыва Излучение, Сю-Джин испытала почти эйфорию. Вдвоем с Ллайной они присели на первые попавшиеся камни, а Хеймир заботливо поил их по очереди вином из фляги, украшенной эмалированными узорами.

Сю-Джин чувствовала обоих. Хеймир держал мозг открытым, ничуть не опасаясь, и от него исходило согревающее тепло, которым он, не раздумывая, делился.

– Я все устрою, – обещал Хеймир.

И устроил. Соединиться с ним оказалось очень просто, хотя сам он совсем не был простым, а очень даже замысловатым и заковыристым – пожалуй, более заковыристым, чем его сын. Он не был излишне доверчивым или наивным, но им обеим верил, вызывая ответные чувства. Этим Хеймир с Юстом были похожи.

– Из тебя получился хороший проводник, – сказала Ллайна.

– Полупроводник, – поправил Хеймир. – Я оставляю вас на полпути. Мне нужно возвращаться, чтобы успеть оказаться в Лоретто раньше, чем приплывет Юст. Но прежде я должен снабдить вас картинками Элмадена из моей головы.

Хеймир сам расширил соединявшие их каналы пропускания. Сю-Джин едва уловила, что и как тот сделал. Она и в мыслях не допускала, что с обычным человеком, не магом, возможна, в принципе, столь прочная и стабильная связь. Хеймир без видимого напряжения передал ей и Ллайне изображения Элмадена и окрестностей, очень детальные, спроецированные на карту с наложенными координатами. Откуда он все это умеет?

– У тебя масса талантов, – вынуждена была признать Сю-Джин.

– Да, я такой, – ответил он с типичной для него смесью самоиронии и самодовольства. – Талантливый и очень разносторонний.

– Однако мы не можем сразу переместиться в Элмаден. Мы должны подготовиться.

– Я понимаю. Но прошу вас – поторопитесь! И непременно встретьтесь с Юсуфаром! Привет от меня передавать не обязательно – я сам с этим справлюсь.

– Где ты предлагаешь нам его искать? И как ты собрался передавать ему привет?

– Искать – на этих ваших Летающих островах. Я… Он связал нас кровью. Моей. Юсуфар меня чует, а я могу к нему только взывать. Обычно он откликается.

– Ты связан с Юсуфаром клятвой крови? – Ллайна не нашла ничего лучшего, чем глупо открыть рот. – Ты… Ты поклялся ему в верности и преданности?

– Ты можешь себе представить обратное, что он мне поклялся? – Хеймир хмыкнул. – Но кровь – моя. В Юсуфаре моя кровь, а не наоборот.

– Как он на такое согласился?

– Людям нравится заниматься самообманом. – Хеймир пожал плечами. – Маги не исключение. К тому же вы придаете слишком много значения символам. Клятва – это просто слова.

Сю-Джин поморщилась, потерла виски, надеясь унять головную боль.

– Ты не маг! – сказала она. – Да даже, будь ты магом, только кровь Связующего пригодна для клятвы!

– Не маг. Но Юст – мой сын. По-твоему, его способности взялись ниоткуда?

Эти рассуждения выглядели логичными и обоснованными.

– Юсуфар… проверял мою кровь, – добавил Хеймир неохотно, – и, вроде как, вполне удовлетворился ее качеством. Он таскал меня в Ангуште к своей Чаше.

На какое-то время Сю-Джин с Ллайной на пару потеряли дар речи. Сю-Джин опомнилась первой, помотала головой, но та лишь еще больше разболелась.

– К Чаше? Ты видел Чашу Предсказаний? Он перемещался с тобой?

– Ну да.

– У тебя слишком много…

– Скелетов в шкафах, как говорит твоя внучка? – перебил Хеймир и с демонстративной театральностью оглянулся по сторонам. – Здесь нет шкафов, а в дорожные сумки запихать можно лишь отдельные кости, максимум – черепушку.

Где у него точно не было костей, так это в языке!

Потом Хеймир как-то кисло скривился, закатил глаза и, надув щеки, выдохнул:

– Юсуфар… гммм… откликнулся на мой зов. Оперативно. Он сообщил, что подумает над моим предложением.

– Великий магистр выразился именно такими словами? – недоверчиво спросила Ллайна.

– Не совсем такими, – признался Хеймир. – У Юсуфара очень… разнообразный и эмоционально окрашенный лексикон. Я лишь передаю… основную мысль его насыщенной эпитетами и сравнениями речи. Если он… гмм… надумает, он найдет вас на острове вашего Ордена.

Под конец Хеймир клацнул зубами, прикусил себе язык и придушенно взвыл. Как видно, Юсуфар своим богатым лексиконом его все-таки достал.

Расстались они совершенно по-родственному, с объятиями и поцелуями.

– Не забывай! – сказал Хеймир. – У тебя теперь есть семья.

Ллайна, которая обнималась и целовалась в два раза больше Сю-Джин, прощаясь, совсем растрогалась. И в то же время она немного завидовала – тому, что у Сю-Джин есть семья. Настоящая.

Летающие острова

Сю-Джин

Первым делом Сю-Джин с Ллайной отыскали Ксардию, воспользовавшись передатчиком, а затем – Берендела и Суридиана, оказавшихся на Летающих островах. Встреча с Великими магистрами напомнила Сю-Джин предыдущую, случившуюся в похожей обстановке. Однако на этот раз разговор проходил на острове Ордена Праведников, в роскошно украшенном павильоне – с росписями, лепниной и колоннами, облицованными самоцветными камнями.

Суридиан, как и в прошлый раз, высказал свое недовольство и напомнил Сю-Джин и Ллайне об их месте и роли, о недопустимости своеволия. Тон у него был холодный, как лед. На этот раз Сю-Джин не нашла в себе желания выговорить: «Я ценю ваши наставления».

– Вы очень быстро обернулись, – ядовито отметил Суридиан. – Полагаю, вам попался квалифицированный провожатый и повезло с погодой.

Не удержался – дал понять, что ему известны подробности событий, происшедших в Лоретто. Как же все-таки они с Понтификом и Великим инквизитором связаны? Сю-Джин не могла додуматься ни до какой правдоподобной версии, способной эту связь удовлетворительно объяснить. Сам же Великий магистр, разумеется, отказался посвятить Сю-Джин с Ллайной в суть и детали. Заявил: не ваша, мол, забота, и не забыл еще раз попенять на нарушение субординации.

Когда на них с Ллайной вновь посыпались упреки, Сю-Джин довольно быстро надоело их выслушивать, и она мысленно передала Суридиану:

– Я скрыла свою поездку в Лоретто. А вы скрыли свое многолетнее знакомство с Понтификом и Великим инквизитором и то, что именно от него вы получаете информацию о ситуации в Лиоренции. Не изволите ли сравнить масштабы?

– Поведаешь еще что-нибудь интересное? – осведомился Суридиан, вслух, цедя слова сквозь стиснутые зубы.

– Я связала себя с Юстом Хольгерстоном кровью, – сказала Сю-Джин, более не видя смысла держать это в тайне.

Глаза Суридиана полыхнули огнем: своим признанием Сю-Джин подбросила туда поленьев.

– И как ты поступишь, если твоя клятва нашей фракции и нашему делу войдет в противоречие с твоей клятвой Юсту Хольгерстону?

– Буду пребывать в состоянии когнитивного диссонанса, – ответила она бесстрастно.

«Как с таким твердолобым характером ты позволяла кому-то там столько лет тобой помыкать? – язвительно вопрошал Хеймир. – Ах, ну да! Ты же сторонница четких правил и иерархически упорядоченных отношений!»

Была. По-видимому, в последнем предложении следовало употребить прошедшее время. Раньше Сю-Джин не допустила бы в общении с Великим магистром подобный тон. Много лет она восхищалась им. Она безмерно его уважала. Ей казалось это естественным – иерархичность была встроена в нее, как во всех кровных шуорцев.

– Мое уважение к вам незыблемо, – добавила Сю-Джин. – Я вам уже говорила. Но это не значит, что я готова молча вам во всем подчиняться и покорно выслушивать то, что мне не нравится.

В глазах Суридиана вновь вспыхнули огненные сполохи, он обдал ее обжигающим взглядом и процедил:

– Я подумаю – не стоит ли найти для тебя подходящий урок и наглядно преподать его. Не сейчас, а когда обстоятельства будут к тому располагать. С какой же целью вы искали меня и Берендела?

Сю-Джин, не позволяя себя более отвлекаться, изложила двум Великим магистрам свою просьбу, касавшуюся Элмадена.

– С какой стати вы вызвались помогать лиорентийцам в войне с гухулами? – недовольно бросил Берендел. – Или речь идет о помощи лично Ингару Бьоргстрому?

– Дело не в Ингаре Бьоргстроме! Дело в его младшем брате и Тайном ордене, в котором тот состоит! Мы столько времени охотились за этой сектой, пытаясь выявить её членов. Не вы ли заявляли о крайней важности нашей миссии?

– Полагаешь, братья будут искать возможности встретиться? – Суридиан одарил Сю-Джин очередным горящим взглядом. – В этом есть смысл… Но… Если мы с Беренделом откажемся перемещаться в Элмаден, что вы станете делать?

– Ваше участие желательно, но не обязательно, – безмятежно ответила Ллайна. – Мы сумеем переместиться туда и сами. У нас есть необходимые ориентиры.

И, в любом случае, Ксардия согласилась помочь, хоть тоже не была в восторге от их самодеятельности.

– Возможно также, к нам присоединится Великий магистр Юсуфар, – добавила Сю-Джин.

Хотя бы желая насолить Суридиану и Беренделу.

Суридиан сжал губы в тонкую жесткую линию, потер рубин на перстне, однако выдать очередную отповедь не успел: в павильон зашел Борхум и объявил, кривя лицо в недоброжелательной гримасе:

– Прибыл Великий магистр Юсуфар. Он… просит принять его, Великий магистр. Он хотел бы поговорить с вами, как он заявляет, о важных вопросах.

– Легок, однако, на помине! – Суридиан скрипнул зубами.

Юсуфар подгадал правильное время, и заявился не один, а с тремя соединенными с ним магами. Надумал – так следовало понимать его визит?

Его спутники… Не те, которые были с ним на Запретном континенте. Молодую женщину Сю-Джин не знала, в отличие от двух остальных. Много лет назад она нашла их и вытащила из Шуоры, а потом они выбрали другой Орден и сменили имена. Кровные шуорцы, у которых и бороды нормальной не росло. Юсуфар преподнес ей этакий… подарок. Но хоть не урок, как обещал Суридиан.

Конечно, эти двое её узнали, и оттого чувствовали себя неловко. Сю-Джин снова вспомнила о Рин-Сэе, Лин-Шоан и Лин-Тае. И о внучке, которая у нее теперь была.

ГЛАВА 11 Великий магистр Дер-Ревен тоже разбирается с делами и совмещает приятное с полезным

Элмаден. Куншисса

Дер-Ревен

С кургана, где находилась ставка гухульских войск, Великий магистр Дер-Ревен рассматривал расстилавшийся перед ним город. Мертвый город, который еще не знает, что мертв.

– Согласитесь, что гухулы – все-таки настоящая находка, Великий магистр. Без всякого преувеличения. – Стоявший рядом Вер-Геер почтительно поклонился. Голос его, как обычно, журчал подобно нежному ручейку, лаская слух. – Ваша находка!

«Давай, лизоблюд, давай! Улещивай дальше!» – подумал Дер-Ревен, однако вслух с похвалой спорить не стал и благосклонно кивнул:

– Удачная идея!

Гухулы проявили себя более полезными союзниками, чем зажравшиеся страны Среднего Запада. Те утаивали лучшее, самые лакомые куски приберегали для себя и не слишком торопились поставлять рабов. И отчего-то при этом полагали, что подобное пренебрежение сойдет им с рук. Ну и что в результате? Допрыгались. И расплатились сполна за свой гонор. Хорем и Велгария отправились на свалку истории, превратились в груду исторических развалин. Это, собственно говоря, были не его слова, но Дер-Ревену нравилось их повторять. В другом варианте вместо «свалки» фигурировала «выгребная яма». Впрочем, в истории и развалинах Великий магистр не видел ничего интересного. Не говоря уже о свалках и выгребных ямах!

Трусливый хоремский правитель бежал тайными ходами, бросив домочадцев и слуг на произвол судьбы, но его нашли и убили. А велгарский Высочайший героически пал в битве. Не беря в расчет детали, оба закончили одинаково. Так же, как и страны, которыми они управляли.

Теперь настал черед Элмадена. И никакие лиорентийцы не помогут – собравшиеся у стен города гухульские войска превосходят их в численности многократно.

Столько лет Орден держал в тайне связь с кочевниками. Теперь, пожалуй, более нет нужды осторожничать. Гухулы оказались более щедрыми поставщиками рабов, а их Верховный Каан – более сговорчивым правителем. Можно даже сказать, хорошо выдрессированным. Понимает, кому обязан своим возвышением и нынешним положением, с чьих рук ест, и не смеет лишний раз вякнуть без спроса. Неудивительно, если вспомнить, кем он был раньше – всего лишь адептом, не прошедшим Второго посвящения!

– Нынешняя осада продвигается труднее, чем хотелось бы, Великий магистр. – Вер-Геер огорченно вздохнул. – Но ничего страшного – в Беляре тоже всё получилось не сразу. Элмаден падет – дайте время!

Сначала льстит и старается задобрить, потом осторожно выкладывает не очень приятные новости. Для Вер-Геера – вполне обычное поведение.

– Дать время? И сколько же? – Дер-Ревен недовольно нахмурился. – Полагаю, Конец света наступит быстрее.

– Нет-нет, Великий магистр! – медоточивым голосом отозвался Вер-Геер. – Их укрепления скоро обрушатся! Ждать осталось недолго!

Обрушатся – не обрушатся…. Знает ведь, что Дер-Ревен не считает необходимым разбираться в военных делах. Это Вер-Геер мнит себя великим стратегом и жаждет поиграть в полководца. Вот и сейчас принялся давать разъяснения по поводу расположения войск, особенностей противостоящих укреплений и тактики лиорентийцев.

Вер-Геер уже докладывал, что гухулы предпринимали пробные попытки штурма – пока малыми силами и используя вспомогательные войска. Однако все их потуги завершились неудачей. И непохоже было, что защитники надломлены или измучены борьбой с пожарами и отрядами, имитировавшими атаки на разных направлениях. Пока все ровно наоборот. Лиорентийцы и элмаденцы отбивались, не напрягая всех сил. Пользуясь тайными подземными ходами, они совершали вылазки – вырезали караулы, уничтожали пушки и жгли обозы.

– Почему же эти укрепления, если они столь ничтожны и непрочны, до сих пор не взяты? – ядовито осведомился Дер-Ревен.

– Говорят, лиорентийцы метко стреляют, а ядра и картечь нещадно косят гухульских солдат… Смею напомнить, Великий магистр – не так давно лиорентийские пушки сокрушили Видящих.

Дер-Ревен вскипел. Уж не принимает ли Вер-Геер его за полного идиота?

– Это война! – рявкнул Великий магистр. – Что они хотели, эти нытики и трусы? Не воины, а побитые собаки! Только и умеют, что скулить и подвывать, получив хорошего пинка! Пусть идут на штурм и не ведают пощады! Передай мое повеление Каану!

– Непременно, Великий магистр! Ваш приказ будет исполнен! – Вер-Геер почтительно поклонился.

И не придерешься ведь к его манерам! Не дает повода!

– Верные нам войска уничтожат врагов и смешают их тела с прахом! – заверил Вер-Геер. – Да пожрет лиорентийцев Бездна! Там им самое место!

– Ты ведь говорил с Кааном?

– Да, Великий магистр.

– И высказал ему наше недовольство?

– Да. – Вер-Геер пожевал губами, как бы подбирая слова. – Я… попенял ему, что осада продвигается слишком медленно. Каан в ответ попросил подкреплений и нашего вмешательства – если нас что-то не устраивает…

«А не обнаглел ли он? – подумал Дер-Ревен. – Не так уж хорошо, выходит, Каан выдрессирован. Или же он просто потерял былую хватку? Зажрался!»

– Он не преминул добавить, что он прах и тлен у ваших ног, Великий магистр! Что падает ниц, преклоняясь перед вашей славой и могуществом.

Дер-Ревен снисходительно улыбнулся.

– Чем он занят? Насколько он интересуется тем, как идут дела в Элмадене?

Перед тем как ответить, Вер-Геер снова пожевал губами.

– Мне показалось, Великий магистр, что он… пресытился. Его больше заботит строительство своей столицы, чем что-либо еще.

– Ты встречался с ним в этом его Апшаш-Шегире?

– Да, Великий магистр! Он предавался… развлечениям. Плотским утехам и чревоугодию.

«Как и вы, ага! Намекаешь, что мы с ним похожи и что это неуместно?»

– Что касается города, то он… впечатляет. Однако никакой оригинальности – архитектура слишком напоминает среднезападную, особенно Хорем.

До архитектуры, как и до истории, Дер-Ревену тоже не было дела.

– Город возведен из ничего, посреди голой степи, – разглагольствовал Вер-Геер. – Символ объединения гухульских племен, куда уже полтора десятка лет кочевники свозят все награбленное. Верховный Каан хочет увековечить себя в веках, вознестись над всеми смертными…

«В веках! – Дер-Ревен позволил себе презрительную усмешку. – Грядет Конец света! И этот так называемый Верховный Каан сгинет со всеми прочими. Спасутся лишь избранные!»

До сей поры Дер-Ревен был снисходителен и не препятствовал Каану развлекаться желанным для того образом. Пусть тешит тщеславие – не жалко. Лишь бы не забывал свое место.

Ради возведения Апшаш-Шегира сотни тысяч рабов трудились в каменоломнях, доставляли песчаник и мрамор на место грандиозной стройки, обрабатывали каменные блоки, возводили из них стены. Мерли, как песчаные мухи, но их ряды постоянно пополняли новые и новые тысячи пригнанных пленных. Смерть рабов не была напрасной – Каан давал возможность использовать презренных людишек по назначению. Воспринимающие отбирали слабых и больных, неспособных более работать, и выпивали их жизнь.

– Я напомнил, что мы уже послали ему свои пехотные подразделения, – продолжил Вер-Геер. – И все-таки… Возможно, нашему Ордену следует действовать более решительно? Взять ситуацию под свой контроль?

Вер-Геер замолчал, весь изогнулся в некоей подобострастной позе, ловя взгляд Великого магистра.

– Что ты предлагаешь?

– Пусть предпримут еще один штурм – вон того бастиона, с северо-западной стороны. – Вер-Геер махнул рукой, указывая. Губы его сложились в улыбку, которую Дер-Ревен называл про себя «змеиной». – Поглядим, удержатся ли лиорентийцы. А потом, если сочтем необходимым, немного гухулам подсобим. Пошлем десять или, лучше, двадцать магов, чтобы они пробили крупные бреши в укреплениях Внешнего города. Конечно, придется быть бдительными и ставить защиту, чтобы не попасть под артиллерийский огонь.

«Непросто и небезопасно, но возможно», – согласился про себя Дер-Ревен.

Есть и еще вариант – использовать уничтожители. Однако это означает идти на поклон к Преобразователям. И тут еще следовало вспомнить неудачу на Диоданских островах… Вер-Геер тогда знатно облажался и изрядно подорвал к себе доверие. А сейчас пытается выслужиться по новой.

– Пусть так и будет, – разрешил Дер-Ревен. – Держи пока руку на пульсе, как ты любишь. Доложишь, чем обернется этот ваш штурм. Завтра! Больше я ждать не намерен!

Всё непросто. Действительно, непросто. Великого магистра одолевали сомнения. Он полагал, что гухулы поторопились, так рано ввязавшись в осаду Элмадена. Это был опрометчивый шаг и следовало действовать осторожнее. Однако сейчас вдруг ему захотелось вмешаться лично и показать – всем и всё. Одержать победу – собственную победу. Если Вер-Геер предложит сам возглавить отряд магов… Нет уж, Дер-Ревен не станет упускать возможности вознести свой авторитет на новую высоту!

В последнее время давний помощник чересчур уж его раздражал. Каждую фразу Вер-Геера Великий магистр сопровождал мысленными нелицеприятными комментариями, а самого его называл про себя не иначе как «подколодной гадюкой». Если так подумать, то ведь и вправду – Вер-Геер что-то мутит. Забрал себе слишком много власти и развил бурную деятельность. А если копнуть еще глубже, то выяснится, что, именно Вер-Геер нашел Каана и поставил его во главе гухульских орд. Не настала ли пора всерьез Вер-Геерва подозревать? Нет, конечно! Это немыслимо! Он послушен и не посмеет! Он привык подчиняться и служить и не способен… Не способен и не посмеет – но всё равно наверняка зарится на место Великого магистра! И глаз – глаз тоже ведь… Дер-Ревену постоянно казалось, что глаз говорит с ним. Глаз не уставал твердить: «Убей эту гниду, пока не поздно! Забери у него его подвеску. Он злоумышляет против тебя! Они все злоумышляют и только ждут подходящей возможности! Они все тебя предадут!»

Проклятый глаз! Глаз чесался и жег глазницу, он насылал кошмары, от него раскалывалась голова и мутился разум, но без глаза Великий магистр мучился бессонницей, головные боли изматывали его еще сильнее, а тело одолевала пугающая слабость…

Ему нужно спросить совета!

Раз уж Орден ввязался, в осаду, Элмаден должен быть захвачен как можно быстрее. Рассусоливать некогда. А потому, если штурм бастиона не даст никаких подвижек, придется вмешаться и… подсобить.

Эх, если бы новое оружие было готово! Оно, однозначно, изменило бы баланс сил, задало бы нужный тон. Его применение оказало бы намного больший эффект, чем двадцать магов или даже уничтожители!

А ведь Дер-Ревен обещал использовать его – на последнем Малом совете зазывал в Элмаден посмотреть! Независимо от того будет мир уничтожен или нет, он хотел предстать перед своими врагами, наделенным великой, не доступной другим мощью! Как же он мечтал, чтобы все пресмыкались перед ним и молили о пощаде! Ведь он единственный обладал устройством, подобных которому не создавалось со времен Войн Хаоса. Оружие позволяло проложить пустотный туннель на огромное расстояние и направить через него энергию почти без потерь и рассеивания. Уникальное, мощнейшее оружие, ни разу пока не опробованное в деле! Можно было рассчитывать поразить врагов прямо из Куншиссы.

Однако, как оказалось, он поторопился со своими обещаниями. Просчитался.

– Любое оружие, тем более новое, прежде чем использовать, необходимо испытать, – сказал ему Харахан, магистр Изготовителей.

Харахану не откажешь в том, что называется «компетентность». Он знал, о чем говорит. А на первых испытаниях удалось достичь дальности только в сто километров. Куншисса слишком далеко от Элмадена. Не получится. Пока не получится.

– Когда удастся увеличить дистанцию? – скрывая нетерпение и недовольство, спросил Дер-Ревен.

– Требуется точная настройка большого количества параметров, – обтекаемо ответил Харахан. – Еще не меньше половины месяца. Удивительно уже то, что установка, в принципе, сразу оказалась работоспособной.

Последнюю фразу Дер-Ревен почти пропустил мимо ушей. Его интересовали время и практическая сторона вопроса. Если Харахан говорит «полмесяца», на деле это означает – в два раза больше. В лучшем случае.

– Ты уверял, что, теоретически, пределов дальности нет…

– Теоретически, – усмехнулся Харахан. – Это… Айгур так говорил. Он гений. У меня нет его способностей, – добавил Харахан, ничуть не стыдясь своих признаний.

Гений? Айгур – редкостный дурак! Хотя, как изобретатель… Тут он наверняка сумел бы справиться лучше и быстрее кого бы то ни было. В конце концов, это были его чертежи!

– Ну так заставьте этого малахольного упрямца! – бросил Дер-Ревен. – Перестаньте с ним цацкаться и как следует нажмите! Иначе зачем он вам живым сдался?

– Если тебя что-то не устраивает, Великий магистр, – нагло заявил Харахан. – Можешь попробовать поговорить с Айгуром сам!

Ха! Да эта дура Вэла от него ни на шаг не отходит, бережет, как величайшую драгоценность! Считает своей исключительной собственностью и ни с кем делиться не собирается. Вслух предупредила, что тому, кто без ее ведома тронет Айгура, она глотку перегрызет. Причем зубами! Она вполне может поиграть в Охотницу. Чокнутая, как есть! И не просто грозится. Дура дурой, но опасная – мозги почти любому скрутит. Почти! Сам Дер-Ревен, конечно, с Вэлой бы справился, но и он рискнул бы связываться с ней лишь в крайнем случае.

Впрочем, все и так понимают – Айгур, хоть освежуй его, хоть на кусочки порежь, помогать не согласится. Вот и приходится без него управляться, и дело идет медленнее, чем хотелось бы. Однако работникам, в любом случае, следует приложить больше усердия, как и Харахану с Римудом.

Чертежи установки Дер-Ревен получил именно от Римуда. Велгарский Высочайший не раз посылал своего придворного ренегата посланником в Куншиссу. Ручная зверушка! Позор для мага – будь то даже адепт, сделавший ноги от Камнедробителей!

Велгария искала у Ордена Воспринимающих помощи в назревавшей войне с гухулами. Помощи! Смешно! Дер-Ревен соизволил принять велгарцев в своей резиденции, в тронном зале.

– Мы готовы послать вам дополнительную партию рабов, – заявил Римуд.

Ренегат и сам понимал, что обещает недостаточно, поэтому предложил кое-что еще. Чертежи чудо-оружия и прилагавшиеся к ним математические расчеты.

Римуд открыто искал благосклонности Великого магистра. Ну что же – если на игральной доске появилась перспективная пешка, почему бы ее не использовать? Тем более, если пешка сама к этому стремится и жаждет выбиться в фигуры, хоть бы и слабенькие.

– И кто его придумал? – поинтересовался Дер-Ревен. – Это чудо-оружие? Не ты же сам?

– Вы недооцениваете меня, Великий магистр! – порывисто ответил Римуд. – Я разбираюсь! Я смог бы самостоятельно собрать установку… Но… – Ренегат запнулся и потупился.

– Что – но? Я проницателен, и придумал всё это не ты? А кто?

– Айгур, магистр Изготовителей. А расчеты сделал еще один мой друг – ученый из Беляра. Он… любит решать всякие математические задачи.

– Еще один друг… – протянул Дер-Ревен, барабаня полированными ногтями по подлокотнику своего тронного кресла. – Значит, ты водишь дружбу с Айгуром? Все нахваливают его как гениального изобретателя…

– Айгур действительно таков. У него множество достоинств.

– Тебе завидно?

Римуд не ответил, лишь бросил на Дер-Ревена хмурый взгляд.

Завидно! Конечно, завидно! Дер-Ревен и сам в других обстоятельствах позавидовал бы… А Римуд желал еще кое-чего взамен, не только присоединиться к Тайному ордену.

– Могу ли я вас просить, Великий магистра, чтобы вы… чтобы гухулы пощадили Велгарию и Беляр? Обошли стороной?

– Ты же сам понимаешь – гухулы все равно нападут. – Дер-Ревен был снисходителен и не рассердился. – И твоя Велгария не имеет значения. Так или иначе, она будет уничтожена – вместе со всем остальным миром. Грядет Конец света и наступит ли после него хоть что-то? Награда, которую я тебе предлагаю, куда больше! Особенно, если учесть твою… позорную ситуацию. Ты ренегат. Изгой, которого не принимает магическое сообщество. А в наших рядах ты займешь достойное тебя место – если его заслужишь и если докажешь свою полезность. Ты получишь возможность личного спасения. Мы не жадные. Я кое с кем тебя познакомлю. Чтобы ты убедился, что я не вру. Конец света, Адская Бездна – мы нашли способ избежать и того, и другого…

– А мои друзья? – заикнулся Римуд.

– Твои друзья? – усмешливо переспросил Дер-Ревен. – Если хочешь – спасешь их из Беляра. Мы не будем тебе препятствовать.

Вернувшись в Куншиссу, Дер-Ревен не удержался и самолично наведался посмотреть, как продвигаются работы.

Установка была смонтирована на гигантской парившей в небе платформе, устроенной по типу Летающих островов, и выглядела как некая сложной формы металлическая конструкция. Оружие состояло из магнитной ловушки для удержания плазмы и пускового устройства, которое, собственно, и должно было прокладывать пустотный туннель и разгонять плазменные заряды, задавая им нужное направление. Харахан вполне доступно объяснил принцип действия. Установка напоминала Дер-Ревену о могуществе цивилизации Древних. Похожие вещи делали во времена Войн Хаоса. По сохранившимся крайне скудным сведениям, некоторые обладали настолько колоссальной мощностью, что способны были уничтожить всю планету.

Дежурные и обслуживающий персонал находились здесь круглосуточно, огромные накопители поддерживали постоянную работоспособность платформы, преобразуя и запасая энергию. Некоторое время Дер-Ревен с законным торжеством разглядывал свое детище с земли, затем поднялся наверх.

Сверху, с платформы, хорошо виден был обновленный амфитеатр – еще один предмет его гордости. Даже с такой высоты амфитеатр казался грандиозным. Он был облицован разными породами мрамора и имел выдвижную волнообразную крышу, которая защищала и арену, и зрителей от солнца и дождя. Центральные кварталы сверкали золотой черепицей крыш, два соседних холма венчали Дворец Легкой смерти и резиденция Великих магистров – его резиденция – великолепные шедевры, равных которым не сыскать и в Анидаб-Дорему.

Насмотревшись на окрестности, Дер-Ревен достал передатчик и вызвал Римуда. Тот не заставил себя долго ждать. Он был понятливым и исполнительным.

– Великий магистр! – приветствовал его ренегат низким поклоном.

Кланяться он тоже привык – это в традициях Среднего Запада. И перед кем ведь столько лет умудрялся кланяться и раболепствовать? Перед обычным человечишкой! Перед немагом! Этим их Высочайшим, который ныне благополучно подох!

– Харахан говорит, что до полного окончания работ еще не менее полумесяца, – начал Дер-Ревен, не тратя время на разговоры ни о чем. – И единственный, кто мог бы все наладить быстрее – Айгур. А ты что скажешь? Согласен?

Римуд неопределенно пожал плечами и обтекаемо ответил:

– Полмесяца – это… весьма оптимистичный прогноз. Айгур… Он, действительно, разбирается в вопросе куда лучше моего. И лучше Харахана. Однако Айгура нам не уговорить. И я… стараюсь. Я хочу напомнить вам, Великий магистр, что это я… я – предоставил вам чертежи.

– Да, – согласился Дер-Ревен, разглядывая свои полированные ногти. – Я помню. Другие ордена зря упрекают нас в неблагодарности. Пойдем прогуляемся к Храму, – добавил он затем. – Мои обязанности требуют от меня каждодневно совершать подношения Ключнику. А по пути продолжим наш разговор.

– Рад вам услужить, Великий магистр. – Римуд снова поклонился. – О чем вам угодно знать?

– Расскажу позже.

– Позволено ли мне будет спросить, что за обязанности и подношение вы имели в виду?

– Больно ты любопытен, – усмехнулся Дер-Ревен и многообещающе добавил: – Сам увидишь. Как ты понимаешь, я – тот, кто, отягощен обязанностью решать вопросы жизни и смерти.

Дер-Ревен довольно улыбнулся, заметив, что своими словами изрядно ренегата напугал.

Они переместились в город, на центральную площадь, огороженную огромной колоннадой. Великий магистр направился к Храму, обойдя покрытую листовым золотом триумфальную колонну с золотым шаром наверху и восседавшим на нем Змеехвостом. Римуд вышагивал рядом.

– Ты ведь ныне большую часть времени проводишь в гостях у Камнедробителей, в Дашьяли Торпаке? – полюбопытствовал Дер-Ревен. – Как ты и мечтал много лет назад, правда?

Его спутнику предложенная для беседы тема пришлась не по вкусу, но он постарался не показать вида.

– Ты общаешься с Вэлой? – продолжил Дер-Ревен. – Ты, вроде бы, был с ней и раньше знаком?

– Да. Мы вместе проходили обучение в Анидаб-Дорему. И после, вплоть до… Через нее я познакомился и с Айгуром. Она сразу на него запала, если вы про это, Великий магистр. – Римуд презрительно скривился. – Она всегда была… на редкость высокомерна. Точнее, они оба – каждый на свой лад.

– Ты был у нее на побегушках? – усмехнулся Дер-Ревен.

Этот вопрос Римуду не понравился еще больше, и он предпочел на него не отвечать.

– Вы думаете, Вэла со мной откровенничает и признается в сердечных привязанностях? Хоть кто-то в крепости откровенничает?

«Конечно, нет! Потому что ты – ренегат и изгой! И я прикидываю – можешь ли ты мне принести еще пользу или уже сыграл свою роль. Почти сыграл».

У входа в Храм Двуединого Дер-Ревена встретили два служителя в черных плащах – маги его Ордена. Великий магистр прошел к алтарю – плоской каменной плите, опиравшейся на голову и хвост золотого Змеехвоста. Ритуал, который ему предстояло совершить, давно уже сделался для него рутиной. Не совсем скучной – ибо в конце его ждало вознаграждение. К плите за руки и за ноги был привязан человек – один из тех, кого сегодня поймали в свои сети ловцы, охотившиеся в трущобах. В отличие от прочих, этого отправили не во Дворец Легкой смерти, а в Храм, где он дожидался своей участи – в лице Великого магистра.

Рядом на столике в бронзовой чаше горел вечный огонь и курился фимиам. Слева от алтаря стояла статуя Ключника – Повелителя Адской Бездны, хранящего ключи от ее Врат. Ключник привычно скалил свою шакалью пасть. Почти голый – из одежды лишь набедренная повязка, да на ногах – сандалии с ремешками.

Ключник и Змеехвост – вместе они сторожат Адскую Бездну и насыщают себя людскими сознаниями. Чем больше маги Воспринимающие поглотят чужих душ, тем больше подношений они смогут предъявить Ключнику, тем дольше смогут кормить его и избегать Адской Бездны. Но теперь – теперь Дер-Ревен знал, что его спасение больше не зависит от Ключника. Существует другой способ.

Опасные мысли, крамольные. Лучше не давать им волю, тем более здесь, в Храме. А соблюдение ритуала, в любом случае, не повредит. К тому же это… приятная обязанность.

У статуи стоял светловолосый маг, в плаще с откинутым на спину капюшоном. Любимчик Вер-Геера, лиорентиец, ну да! Дер-Ревен почти сразу вспомнил его. Сильный. Очень сильный! Лиорентиец вперился в статую, ничего и никого более не замечая, даже Великого магистра!

– Ты? Это ты? – лихорадочно повторял светловолосый маг дрожащими губами. – Что мне делать – скажи мне!

– Он похож… на помешанного! – шепотом произнес Римуд.

– Да что ты! – Дер-Ревен едва удержался от того, чтобы расхохотаться в голос. – Может, ты хотел сказать – на ЕЩЕ БОЛЕЕ помешанного? Разве прочие маги не считают ВСЕХ Воспринимающих сумасшедшими?

Дер-Ревен достал кинжал, изучая лезвие, истекающее чернильной тьмой, скосился на Римуда.

Ренегат испугался до колик!

– Не трепещи! – Дер-Ревен улыбнулся. – Я не тебе собираюсь перерезать горло! А этот – тоже… из наших. Вер-Геер просил за него. Лиорентиец. Не помню, как его зовут, да и едва ли тебе нужно знать его имя.

Дер-Ревен соединился с лежавшей на алтаре жертвой. Смакуя каждое мельчайшее движение, он провел лезвием по горлу человека и отдался охватившему его наслаждению, с которым ничего в мире не способно было сравниться.

– Вкуси же пищи, страж Бездны! – проговорил он затем, обмазывая кровью ухмыляющуюся шакалью пасть: – Прими мой дар тебе!

ГЛАВА 12 Очередное неприятное открытие

Аджурпат Бала, земли Камнедробителей

Айгур

Проходили дни. Айгур не вел им счет. Наверное, их набежало столько, что из них можно было составить не один месяц. Иногда его выводили из клетки, вытаскивали на верхушку башни подышать свежим воздухом и вели долгие душеспасительные разговоры, не забывая при этом контролировать мозг.

Великий магистр Алириз, к счастью, не баловал Айгура своим вниманием. А вот Вэла была рядом почти неотлучно. И Харахан с Римудом иногда. Они никогда не оставались с Айгуром один на один, беря себе в помощники кого-нибудь из низкоуровневых магов-камнедробителей, обитавших в крепости.

– Лучше бы вы меня убили, – устало повторял Айгур, моргая слезящимися от ветра и света глазами. – Вам еще не надоело? Чего вы от меня добиваетесь – вы, жаждущие обращения мира в небытие?

– Тебе, наверное, будет интересно… – заметил как-то Харахан. – Дер-Ревен почти воплотил в жизнь некий свой грандиозный проект…

– Что мне за дело до него? – презрительно отозвался Айгур.

– Как сказать, – Харахан усмехнулся. – Этот проект – твоя разработка с пустотным туннелем. На испытаниях пока не получается достичь желанной дальности и мощности, но, в принципе, твое оружие работает! Ты можешь гордиться!

Айгур ошарашенно уставился на Харахана.

– Откуда… – нашел в себе силы выговорить он. – У него что – есть чертежи?

– А что тебя так удивляет? – Харахан передернул плечами. – Ты же делился кое с кем кое-какими идеями… С Римудом, например. Так вот – твой друг проявил инициативу. Заплатил чертежами за то, чтобы его приняли в нашу фракцию. Правда, разбираться в них и в расчетах пришлось, в основном, мне.

Римуд! «Ничтожество, которое всегда мечтало что-то значить», – так отзывалась о нем Вэла.

Айгур долго молчал, переваривая услышанное, потом спросил:

– Что же Дер-Ревен собирается делать… со своим проектом?

– Как что? – Харахан снова усмехнулся. – Пустить в ход. Будь у него такая возможность – использовал бы против Элмадена. Но, я уже говорил, оружие пока не готово. По крайней мере, для подобного применения. Слишком большое рассеивание и потери в мощности.

– Так ты что же, – медленно произнес Айгур, – хочешь, чтобы я… помог? Чтобы поразмыслил над тем, как правильнее откорректировать настройки?

– Ну что ты, Айгур! – Харахан всплеснул руками. – Я еще в своем уме, чтобы.. гммм… верить в такое! Я просто решил поставить тебя в известность.

«Сообщил мне, что я придумал оружие, которое будут использовать в войне мои враги, которое даст им преимущество!»

– Согласись, ведь приятно знать, что твои изобретения находят применение на практике?

Харахан улыбнулся и даже, вроде бы, занес руку, чтобы похлопать Айгура по плечу. Но в последний момент все же поостерегся.

Мерзавец!

Однажды в подземелье у изолирующей клетки появился еще один знакомый человек.

– Ты… Ты? – выдохнул Айгур.

– Я, – раздался спокойный ответ того, кого Айгур много лет считал своим другом.

«А ты что ожидал? – спросил себя Айгур. – Верил, что Раан каким-то образом остался в стороне?»

– Я здесь ради тебя, Айгур.

– Какая честь, – Айгур скривился, сплюнув под ноги.

Раан не обратил внимания на этот символический жест.

– Я никогда не скрывал, что относился к тебе… как к младшему брату. – в голосе Раана прозвучала тоска.

– А вам-то что от меня надо, Великий магистр, – угрюмо спросил Айгур. – С Вэлой понятно. С Хараханом, вроде как, тоже. А вам?

– Для начала – чтобы ты меня выслушал. В память о многолетней дружбе, что связывала нас. Вэла передавала тебе… предложение?

Сначала Айгур из упрямства хотел промолчать. Из пустого упрямства. Потом, вздохнув, все же произнес:

– Да.

– Какую причину отвергнуть его ты можешь найти? Здравую причину? Причину, что стоила бы вечности? Мы предлагаем спасение, и никто не будет молить тебя дважды.

Раан был торжественен и серьезен. Айгур потянулся пальцами к омертвелой изуродованной щеке. Все, все на свете… чего-то стоит. За все надо платить – кровью и жизнью.

Айгур вспоминал их совместные ночные сидения – за книгами или изготовлением всяких хитроумных штучек. Вспоминал жилистую руку Раана, крепко сжимавшую его плечо, обычно холодные прозрачные глаза, освещенные изнутри интересом, даже азартом, и согретые неподдельным теплом…

Заботливый Раан тоже счел своим долгом вывести Айгура подышать свежим воздухом и там продолжил разговор.

– Айгур, мой многолетний друг и помощник, – проникновенно вещал Великий магистр. – Я все еще привязан к тебе. У тебя нет иного выбора, кроме как присоединиться к нам – поверь! У нас всех нет. Мы должны использовать свой шанс. Единственный шанс – не только на спасение, но и на лучший мир.

Раан бросил на него долгий взгляд. Вэла тоже на него как-то так обычно смотрела – пристально, неотрывно.

Увидеть выражение ее лица Айгур не мог… Да и что у нее осталось от прежнего ее лица?

Айгур упрямо отвернулся, облокотился на зубец и уставился вдаль.

Созерцание местного весьма однообразного пейзажа ему поднадоело. Узкая полоса моря, голые черно-серые склоны, каменная мешанина выщербленных тысячелетних руин, горящие огни, нефтяные поля, колодцы, лес качалок, торчащих, как мертвые обтесанные стволы деревьев, кочки булькающих грязевых вулканов. Выплеснутая ими грязь, растекаясь и высыхая, растрескивалась и образовывала на поверхности узор из разного типа многоугольников.

Иногда Айгур видел, как в Храме сжигали трупы. Колышущиеся языки пламени вздымались к небесам, забирая с собой души, а ветер развеивал пепел сожженных тел и тоже уносил его ввысь. Вэла когда-то рассказывала ему, что многие паломники приходят в Храм лишь затем, чтобы умереть в молитвах в священном месте. Они просто лежат в кельях, отказываясь от приема пищи и ожидая прихода смерти. Так что трупы в Храме были регулярно восполняемым ресурсом.

Многие люди глупы и невежественны. Они предпочитают не знать, не помнить и не задумываться. И их верования глупы, нелогичны, неразумны и не обоснованы. Разве это достойно, разве в этом содержится хоть крупица здравого смысла – добровольно отказаться от данной тебе жизни и умереть от истощения в надежде, что твоя душа вознесется на небо – побыстрее и кратчайшим путем?

И раньше люди тоже были… не умнее, нет. В большинстве своем, по крайней мере. После Катастрофы и последовавших за ней войн нашлось, например, множество таких, кто предпочел намеренно вернуться к примитивному образу жизни, отказаться от всего того, что достигла и тогда еще не успела утерять цивилизация, и существовать, как на заре человечества – в единении с природой. В дикости. Они охотились, ловили рыбу, собирали орехи, ягоды и грибы, что-то выращивали на полях, рыхля землю мотыгами, проводили свободное время, выцарапывая жалкие рисунки на камнях, в ритуальных танцах под треск барабанов, заунывном пении и подобных им незамысловатых развлечениях, и не желали ничего большего. Ни технологий, ни искусства, как такового, ни даже письменности, ни простейших знаний о мире, лежащем за пределами их анклавов. Айгур достаточно путешествовал в своей жизни и встречал подобные племена, в том числе на окраинных землях собственного Ордена. Раньше он полагал, что люди одичали и пришли к такому жалкому образу жизни постепенно и неосознанно – но нет. Копаясь вместе с Рин-Сэем в архивах Грисенера, он наткнулся на более подробные сведения и описания, из которых следовало, что некие добровольные людские сообщества возжелали отгородиться от остального человечества и удалились в труднодоступные изолированные места, в основном на острова и архипелаги – куски суши, отколовшиеся от материков во время катаклизма или оставшиеся после всеобщего затопления. В отсутствии необходимых природных ресурсов многие из этих племен в результате разучились даже обрабатывать землю, выплавлять металл и все орудия изготовляли из камня и костей.

Те люди боялись, боялись знаний – точнее того, куда эти знания уже однажды завели человечество.

– Что есть для тебя Адская Бездна, Айгур? – спросил Великий магистр, ухватившись за соседний зубец. Ветер, воя и свистя, хлопал полами его коричневого плаща и развевал густые волосы. – Ты всегда воспринимал ее… отстраненно и абстрактно. Для тебя она – дело далекого будущего, да? То, о чем не стоит задумываться сейчас…

Айгур неопределенно пожал плечами.

– Хочешь, расскажу, что она есть для меня?

Айгур снова молча повел плечами. Что же – Раан готов выворачивать перед ним душу?

– Она – место, из которого нет возврата, повергающее в ужас и отчаяние, откровение, посланное мертвыми живым. Я… помню боль, собственные стоны, хрипы, мольбы, вопли, рыдания, вой… Каждая мельчайшая частица меня билась в мучительной агонии. Она – это когти, раздирающие мою плоть на части. И паразиты, копошащиеся в моих кишках и мозге. И огонь, сжигающий мои внутренности… Она – это ужас, столь глубокий, что перед ним меркнут все прочие страхи. Вот то, что готово заполнить мою память без остатка, заставляя забывать о могуществе, которым я владею здесь и сейчас…

Раан не оборачивался к Айгуру, глядел вдаль и обращался будто бы в никуда.

– Ты тоже… – Айгур разочарованно выдохнул. – Тоже порабощен и одержим страхом – перед адом, который ты, как тебе кажется, видел.

– Мы все видели, не так ли? И даже сумели найти увиденному более или менее логичное объяснение. И что ты можешь этому противопоставить? Упрямое нежелание верить в его реальность?

– Видели, подглядывая в щелочку, в замочную скважину… – Айгур упрямо боднул головой. – Пугало для магов, инструмент принуждения, отвратительное проклятие лиорентийского Пророка… Нет! Даже если это не извращенный обман… все равно… Не хочу, чтобы Адская Бездна всю жизнь висела надо мной и я, обращая взор к звездному небу, вместо неба видел лишь ее…

– Ты непробиваем! Действительно, непробиваем! – Раан покачал головой, и в его голосе Айгур уловил нотки восхищения и искренней зависти.

– Харахан мне это уже говорил, – буркнул Айгур. – Не повторяй его слова!

– Ты отказываешься принимать и выносить истину, которая не устраивает тебя, Айгур! Впрочем, меня ведь это никоим образом не должно удивлять… Однако я… могу открыть тебу другую истину! Говорят… ты помянул имя Мэйрина Белла?

Айгур состроил равнодушную гримасу.

– Тебе донес Харахан? Передал каждое произнесенное мной слово?

Раан усмехнулся:

– Какая разница? Тебе интересно послушать?

– Да, – нехотя признался Айгур.

– Мэйрин Белл с его философией – не главное. Это, можно сказать побочный эффект, которым не получится пренебречь… Сам он делал упор на разрушении существующего мира, но для последователей, развивших его учение, несравненно важнее было понять, каким должен стать новый мир. По сути, они и не являлись его настоящими последователями, просто использовали некоторые идеи. Они жаждали открытий и новизны, мечтали о высоких порывах, героизме. О том, чтобы каждая отдельная личность была по-настоящему ценной и неповторимой. Не просто жаждали и мечтали. Они создали концепцию и программу ее реализации, и всеобщая Катастрофа лишь подтолкнула их разработки… Они предлагали каждому построить свою жизнь по собственному желанию, идеальную жизнь. Самому стать ее творцом.

Раан был чересчур философичен, многословен, красноречив и велеречив. Совсем уж непохоже на него., будто и не свои слова повторяет. Кто-то там еще есть, в этом Тайном ордене. Не тянул Раан на роль единоличного лидера.

– Предлагали пройти личный путь эволюции, добиться всего собственными силами, – продолжал Великий магистр. – Полностью реализовать свои способности, достичь удовлетворения собой. Контролировать каждое мгновение жизни, а не быть безвольной игрушкой слепых случайностей пространства и времени. Жить в мире, где ты можешь воплотить собственные мечты. Это ведь соблазн, которому невозможно противостоять, затягивающий с неудержимой силой отлива. Мир, который для каждого станет его личным раем.

– Все это очень хорошо, Раан, – Айгур погладил изуродованную щеку. – Но остается вопрос цены. Цены, которую вы готовы уплатить.

– И что же такого в этой цене? – спросил Раан, разглядывая Айгура бесстрастными прозрачными глазами. Его вытянутое лицо, как обычно, было малоподвижным и казалось равнодушно спокойным. – Мир, который знаком нам с рождения, в котором мы живем, все равно будет уничтожен. Его будущее предрешено. Что тебя так ужасает? Конечная судьба живущих в этом мире людей?

– Вэла уже говорила мне то же самое, – бросил Айгур. – Не утруждай себя повторениями. И потом – вы ведь… с кем-то боретесь? Логично предположить, что боретесь с кем-то, кто в состоянии вам помешать, кто может этот мир спасти. Иначе – к чему все ваши телодвижения? Если миру суждено быть уничтоженным, отчего бы вам просто не дождаться, когда это случится само по себе, естественным путем? Зачем же тогда вы стремитесь половчее подтолкнуть мир к гибели?

Раан выслушал его, поджав узкие губы, и затем ответил:

– Твои рассуждения проистекают из неверной посылки. Дело в том, что мир можно уничтожить отнюдь не единственным способом. В том числе так, что он сгинет бесследно, и вместо него не возникнет ничего. Так что нам подойдет не любой исход. Это важно понимать, мой друг.

«Есть разные пути, чтобы погубить мир, и ни одного, чтобы его спасти», – эта мысль вертелась в голове Айгура, назойливо и неотступно преследуя его, пытаясь пробить брешь в его обороне, проникнуть в сознание и овладеть им.

И все же Айгур не верил до конца ни Раану, ни, тем более, другим своим не в меру заботливым пленителям и сторожам. Они не могли судить объективно. Они сознательно убедили себя в неизбежности всеобщей погибели – потому что уже приняли решение, отступать от которого не собирались, и отметали любые неудобные точки зрения. Пусть они почитали себя обладателями тайного и истинного знания, дающего власть над миром, возвышающего их над остальными – не только обычными людьми, но и прочими магами, однако, в самой глубине себя они боялись. Боялись, что все сорвется, и старались подтолкнуть ход событий в желанную сторону.

И был этот камень преткновения, об который Айгур каждый раз спотыкался, когда начинал размышлять о последствиях и цене, который никуда не делся. Он понимал на самом деле, что заговаривать об этом бессмысленно и бесполезно, что это его личный камень преткновения, но, тем не менее, желал докопаться до самой сути.

– И кому же, помимо вас, будет дарован этот лучший мир? – спросил он Раана. – Кто еще из многих миллионов ныне живущих на планете людей удостоится этой великой чести, или хотя бы сумеет просто спастись, избежав печальной участи всего мира?

– Потенциально – любому магу, – ответил Раан. – И тем, кого этот маг захочет увидеть рядом с собой, с кем он сумеет объединиться…

– А все остальные? Те, кто составляет подавляюще громадное большинство? Вам никому нет до них дела, и вы готовы отправить их в небытие?

– Посмотри на это под другим углом, – посоветовал Раан ровным спокойным голосом. – Мы не всесильны. При всем желании мы в состоянии спасти лишь единицы… Но разве это не удача – спасти хоть кого-нибудь, когда гибнет весь мир?

«Вспомни Беляр. – подумал Айгур. – Кому ты сумел помочь? Кого ты сумел спасти? Ты готов был отдать все свои силы и свою жизнь, но не смог спасти не то что город, но хотя бы кого-нибудь еще кроме женщины с ребенком и юноши, случайно оказавшихся рядом с тобой в здании, которое ты самолично обрушил, когда туда ворвались гухулы. И разве не лучше спасти хоть кого-нибудь, если не можешь спасти всех или многих?

Однако Айгур не унимался и продолжал искать возражения:

– А если ваш новый мир – лишь обман, который не будет существовать в действительности?

– Если ты не в состоянии отличить обман от реальности – какая, собственно, разница? – Великий магистр провел рукой, указывая на крепостные стены и храм внизу, на море и горы, запрокинул голову, глядя на укутанное облачным покрывалом небо, и добавил: – А есть ли у нас доказательства, что все, окружающее нас сейчас – не обман восприятия? Что мы живем в реальном мире?

Вэлу Айгур тоже пытал вопросами. Не при Харахане с Римудом, а когда они оставались наедине. Почти наедине – Айгур привык не обращать внимания на низкоуровневых магов-камнедробителей, включая двух девушек-помощниц, которыми Вэла пользовалась как сосудами для удержания контроля над его мозгом и которых воспринимала в качестве заурядных предметов обстановки.

На протяжении многих лет Айгур редко… общался с Вэлой и вроде бы давно забыл, как все между ними было. Теперь же они виделись каждый день, и, пусть они никогда не предавались совместным воспоминаниям, Айгур все больше вспоминал и все отчетливее ощущал сожаление, сознавая при том, сколь бессмысленно сожалеть о прошлом. Ему казалось, что Вэла чувствует нечто похожее. Она любила подолгу рассматривать Айгура сквозь прорези своей маски, и ему чудилось, что он способен прочесть пусть не ее мысли, но ее взгляд.

«В том, новом, мире мы сможем жить вечно. Мы сможем быть вместе. Мы сможем быть такими, какими захотим, и я верну себе свое лицо. Мы все переиграем, исправим некогда совершенные ошибки».

Даже отвернувшись, Айгур чувствовал на себе ее взгляд и снова сожалел, что теперь не находит в себе того, чем мог бы на этот взгляд ответить. Самому Айгуру разглядывать маску Вэлы было неприятно. Он осознал, что невзирая на пробудившиеся воспоминания с трудом может представить себе ее лицо, и его снова окатило волной горького, но какого-то бесплодного сожаления.

– Существует способ расщепить само время и всю реальность, Айгур. Создать несколько копий мира – для каждого по его вкусу, – сказала Вэла, и Айгур уловил в ее голосе упрямую веру и еще какие-то совершенно несвойственные ей интонации сродни благоговению.

– Каким образом? – удивился Айгур. – Это звучит… абсурдно.

– Это не абсурд! – Вэла на мгновение запнулась. – Они… не расскажут тебе… Они вообще терпят тебя только из-за Раана…

«И из-за тебя, – добавил про себя Айгур. – Хотя твой отец настолько близорук, что ни во что тебя не ставит. Или делает такой вид».

– А ты расскажешь? – скептически усмехнулся Айгур.

– Да, – произнесла Вэла после колебаний. – Но в другой раз… Пока же… – Она махнула рукой, подзывая помощниц. – Зара! Вэтта! Подойдите сюда!

Девушки подошли, явно удивленные. На них были серые платья с алыми вставками по бокам и алые маски.

– Снимите маски, – велела Вэла.

– Госпожа? – робко возразила одна из них.

– Снимите! – повторила Вэла.

Они повиновались.

Айгур не знал, что ожидал увидеть, но точно не это! К счастью, девушки не прошли еще Второго посвящения, и их лица не были обожжены горящей нефтью.

– Они сестры. Близнецы, – пояснила Вэла, хотя в этом не имелось никакой надобности.

Айгур помнил. До того, до всего…. Вэла была… красивой. И не потому лишь, что так казалось его воспаленному юношескому воображению.

Айгур потер ладонями лицо. Он чувствовал… растерянность. И испуг. Пожалуй, так. Зара и Вэтта – так их назвала Вэла. Они были похожи – не только друг на друга. Тут не ошибешься. Но они ведь… Они ведь не видели лица Вэлы, они могли не догадываться.

– Вы похожи на мать, – сказал девушкам Айгур.

Они знали. Все-таки знали, потому что не казались такими уж удивленными.

– Кто ваш отец? – спросил он.

– Не будь тупицей! – рассердилась Вэла. – У тебя что – половину мозгов отшибло?

Вэла, очевидно, имела в виду какую-то простую, с ее точки зрения, вещь, которая ускользала от него самого. Айгур позорно боялся признаться себе.

– Вы давно знакомы с.. с нашей госпожой? – выговорила вторая девушка, перед этим бросив на Вэлу испуганный взгляд.

– Вас это не касается! – отрезала Вэла.

Она, похоже, уже пожалела о своем порыве. О том, что попросила девушек снять маски.

– Давно, – ответил за Вэлу Айгур. – Еще до того, как ваша… госпожа прошла обряд посвящения.

– Ох, – сказали девушки хором и переглянулись. – А после?

– После… – Айгур вздохнул. – После… тоже. Но наши пути быстро разошлись. Я не смог…

– Помолчи, Айгур, – прошипела Вэла, прожигая его взглядом.

Айгур не послушался:

– Ты… С чего ты решила, что я… – он повернулся к девушкам, переводя взгляд с одной на другую. – В то время мы с тобой…. Редко… И у тебя всегда было… достаточно мужчин.

«Не будь тупицей, – сказал Айгур уже сам себе. – Наверное, Вэла знает… И зачем ей опускаться до лжи?»

«Затем, – ответил он себе же, – Чтобы лучше тебя контролировать. Это легко объяснить. И за все прошедшие годы она ведь так тебе и не сказала!»

Итак, Вэла считает, что отец он… Айгур пока не мог понять, что для него лично меняется от этого. Не мог трезво оценить все последствия. Он был просто слишком выбит из колеи.

ГЛАВА 13 Штурм Северного бастиона. Дер-Ревен строит планы. Ингар знакомится с магами

Элмаден

Ингар

Ингар, как обычно, собрал штаб и старших офицеров на галерее Городского дворца. Стояло раннее утро, синева неба еще не успела выцвести от яркого солнца и дневного зноя. Среди общей канонады Ингар не сразу сообразил, что гухульские пушки, бившие по Северному бастиону, замолчали.

– Сейчас пойдут в атаку. Вестовой! – Ингар подозвал одного из посыльных, ожидавших поручений от командиров. – Живо на Северный бастион! Пусть бьют тревогу!

Остальным Ингар приказал следовать за собой, прошел под арку в короткий коридор, соединявший дворец и сторожевую башню цитадели. По узкой винтовой лестнице они поднялись на верх башни – оттуда грядущий штурм можно будет рассмотреть во всех деталях. По крайней мере, пока пороховой дым не скроет участок боя.

Со стороны вражеских позиций забухали барабаны и загудели рожки. В ответ на Северном бастионе пропел сигнал тревоги и раздалась ответная барабанная дробь. Солдаты высыпали во внутренний двор и побежали к своим постам на стенах. Враги в это время вылезли из окопов и неудержимым потоком хлынули к ограждавшему бастион оборонительному рву. Солнце отблескивало на доспехах и оружии. Наступающие тащили с собой лестницы и связки фашин. За передовыми отрядами, прикрываясь турами и щитами на колесах, обитыми железными листами, неумолимо продвигались новые вражеские шеренги.

Ингар нетерпеливым жестом подозвал очередного посыльного.

– Ступайте на батарею капитана Фонси. Пусть перенацелят пушки и, как только те отряды подтянутся ближе, расколошматят их в щепки и перемелют в труху!

Посыльный, щелкнув каблуками и стукнув кулаком в грудь, бросился выполнять приказ. С Северного бастиона жахнули пушки, выплевывая картечь, затрещали ружейные выстрелы. Место схватки окуталось клубами дыма. Первые ряды наступающих спустились в ров и, попав под продольный огонь, были мгновенно скошены. Однако на смену пришли новые. Враги все лезли и лезли, карабкаясь по телам своих товарищей, пытались приставить к стенам форта штурмовые лестницы, упорно пробирались через завалы разрушенной части стены. Стоявшие на парапете защитники отвечали стрельбой из ружей и пистолетов, бросали гранаты с запаленными фитилями, и тогда дымовую завесу прочерчивали черные дуги, вспыхивавшие в конце оранжевым пламенем. Без устали палила артиллерия, раз за разом сметая врагов, пытавшихся занять новые позиции на грудах каменных обломков.

– Прямой наводкой! Картечью! Давайте! Что же вы! – комментировал Ингар, жалея, что он тут, далеко.

Бастион держался. Ближе к полудню сделалось ясно, что штурм окончательно выдохся. Бой стал стихать. Вражеские войска оттягивались к своим траншеям, по ним продолжали лупить пушки. Дым постепенно тоже отступил и рассеялся, явив взору ковер из тел, устилавший пространство перед фортом. Хватало погибших и раненых и на бастионе. Можно было представить, как по выщербленным, израненным стенам струятся багряные потоки. Начало. Это только начало.

Ингар развернулся и, оглядев собравшихся, сказал:

– С почином вас, господа! С первой победой!

Явюза позвал один из его колдунов и что-то зашептал на ухо, затем оба подошли к Ингару.

– Мои колдовские приятели, какие бы слабые способности у них ни были, что-то чувствуют в вас, генерал-командующий, – очень многообещающе начал Явюз. – Они думают – вы как-то связаны с магами…

«Да, – про себя вполне согласился Ингар. – И ты, прохиндей, даже не догадываешься насколько близко. Как, надеюсь, и старший инквизитор Галена со своими сослуживцами».

– Ну? – Ингар вскинул подбородок. – Не тяните. Говорите прямо.

– Сейчас дело в другом, – хмыкнул Явюз. – Сейчас мои ребята просто почуяли резкие всплески Излучения. С восточной стороны, не с западной.

Ингар подозвал Сабаса Илде и коротко приказал:

– Проверьте, что делается за восточной стеной!

Маги? С той стороны, где речная дельта? Очень и очень странно. Возможно, пытаются разведать местность. Неужели маги все-таки решили вмешаться?

На сторожевой башне появился Галена, в сопровождении аж пяти инквизиторов. Вспотел и запыхался – очень спешил. Верный служитель Церкви и непреклонный защитник веры. Скорее всего, явился с той же информацией, что и Явюз.

– Генерал-командующий, – голос Старшего инквизитора звучал озабоченно. – Наши измерители показали сильный всплеск магического Излучения в нескольких километрах за пределами города. По характеру всплеска, мы полагаем, – Галена выдержал паузу, – что это перемещение. Магов не меньше трех. Возможно, и больше.

Ингар дернул себя за ухо и не сумел придумать ничего более умного, чем сказать:

– Вот как!

Он кивнул Галене, поблагодарил и обещал:

– Я разберусь!

А следом явились взволнованные магистраты – Керт Тривим с Ханлахом Сэйдом.

– Генерал! – обратился к нему Керт Тривим, замялся, бросил настороженный взгляд на инквизиторов, затем переглянулся с Сэйдом и лишь тогда продолжил, тихо, чуть ли не шепотом: – У меня есть… некий магический артефакт. Он показал скачкообразные колебания уровня Излучения. Такой интенсивности, с которой я никогда прежде не сталкивался…

– Старший инквизитор Галена мне только что сообщил об этом… явлении, – заметил Ингар. – С его точки зрения, к нам переместились несколько магов. Не меньше трех.

– А после этого, по всей видимости, они еще раз переместились, – добавил Тривим.

И что бы это значило? Все-таки похоже на разведку.

На этом происшествия не закончились. Когда Ингар, в сопровождении телохранителей, спускался с башни, на галерее Городского дворца он встретил спешившего к нему офицера-порученца.

Офицер, прибывший из форта Нал-Чорук, поведал необыкновенную историю о том, как к одному из дорожных постов пришли трое: две женщины и мужчина с бородой.

– Откуда они взялись – никто из нас сначала не понял, – рассказывал офицер. – Они были одеты довольно богато, но обычно. И говорили с нами по-лиорентийски.

– Кто именно? – спросил Ингар.

– Все трое. У мужчины совсем не было акцента. Он вел себя как главный, но письмо передала одна из женщин, с фиолетовыми глазами…. А потом они взяли и исчезли. Только ветер от них остался.

– А инквизиторы?

– Мужчина вытянул перед собой руку и велел им не подходить ближе, чем на два десятка шагов. Мне кажется, он не применял тогда никакой магии, но голос у него был… очень властный. И вел он себя уверенно, словно бы и в расчет не брал, что его ослушаются.

– Что еще?

– Они… Женщина с фиолетовыми глазами брала письмо голыми руками, и я подумал, что, по крайней мере снаружи, на нем нет… ничего опасного. Она просила передать послание именно вам, но она не знала, что теперь вы командуете нашей армией.

Хмм… Аргумент в пользу того, что с магами связались не балюльские колдуны и не элмаденские магистраты… Слабенький аргумент. А офицер, однако, попался толковый и наблюдательный. Ингар пригляделся к посланию, которое тот держал на виду. Печать – невскрытая и незнакомая.

– Женщина просила показать вам это.

Символы одного из их семейных кодов! Какие уж тут колдуны и магистраты! Ингар узнал почерк Хеймира: небрежный, с разбросанными, скачущими буквами.

Сердце в груди предательски застучало. В голове промелькнула совершенно не понравившаяся ему мысль – «Слава Пророку, не от Альгиса». Поколебавшись еще мгновение, Ингар взял письмо и сломал печать прямо здесь, не сходя с места.

На обороте листа были незакодированные строки, по-лиорентийски, написанные Хеймиром. «Дома все нормально, подробности в другом письме, которое получишь позже» И в конце: «Сделай, пожалуйста, как тебя просят, встреться. Очень надо». Вторую часть своей писанины Хеймир зашифровал. Ингар думал, что для расшифровки ему придется засесть с карандашом и таблицами, но неожиданно для него самого в мозгу щелкнуло, и он осознал, что с ходу понимает слова. «Послание должны передать Ллайна и Сю-Джин – они магистры Ордена Созерцателей. Юст писал о них. Они приезжали в Лоретто, к нам домой. Они согласились помочь тебе – в чем захочешь».

Ингар не знал, что и подумать, оторопело таращился на лист бумаги у себя в руках.

«Подробности – потом» – дочитал он. Подстраховка на случай перехвата письма? Будто кода недостаточно… Ингар перевернул лист – тоже зашифровано, но другим кодом, почерк незнакомый, очень аккуратный, с ровными выверенными буквами.

Ему предлагалось встретиться – желательно, сегодня, и дальше следовало точное указание времени и места. Того самого места на заливных лугах за городом, где наблюдались всплески Излучения. С кем встретиться, конкретно не указывалось – просто «с доброжелателями».

Ну, хорошо, две женщины – это Сю-Джин и Ллайна, а кто же мужчина?

Маги… Маги, которые согласились ему помочь! Ему так не хватало Юста – хотя бы просто для разведки. А тут… Можно будет ударить гухулам в тыл, разгромить обозы, перерезать коммуникации…

– Они сказали, что будут ждать вас. Без инквизиторов. Не больше пятнадцати человек.

Ингар почесал шрам. Подумал, что еще вполне успеет добраться до дома, поесть, сходить в местную баню, если долго не рассусоливать. И побриться тоже не мешало бы.

Вернулся Сабас Илде с балюльским колдуном.

– На реке и лугах никого нет, – доложил Илде. – Я послал лодки прочесать окрестности, однако непохоже, что кто-то скрывается поблизости.

– Они ушли! – сказал балюльский колдун – по-ронийски, с заметным акцентом. – Они перемещались туда на разведку. Несколько очень мощных магов.

– Генерал-командующий! – обратился к Ингару Брензайн. – Что в письме, которое вы получили?

– Мне назначили встречу – как раз в тех местах. Сегодня вечером. Или завтра, если сегодня я не сумею. И я собираюсь пойти на нее.

Брензайн и Илде бросили на него встревоженные взгляды.

«Наверное, со стороны это выглядит как безрассудство», – признался себе Ингар. Но он пойдет – никаких сомнений. Естественно, с охраной. Максимум, пятнадцать человек – так, кажется, было написано.

– Вы же не можете считать, что это случайно совпадение… – Брензайн вопросительно покосился на Ингара. – Послание вам и….

– Разумеется, не случайное совпадение, – оборвал его Ингар. – Но я… доверяю человеку, который попросил меня в письме прийти на эту встречу.

– Слепо доверяете? – уточнил Брензайн.

Слишком он увлекся поручением Кори и своей неусыпной заботой о главнокомандующем.

– Зряче, – возразил Ингар, усмехнувшись – И всецело.

Конечно, Хеймир мог ошибаться и, случалось, ошибался. Но тогда бы он так и написал: «Я могу ошибаться» или «Я не уверен, будь осторожен», а не «Я им доверяю».

– Я пойду с вами, – твердо заявил Маттис Брензайн, стукнув себя кулаком в грудь. – Мой прямой долг – обеспечить вашу безопасность.

– Ваш прямой долг – выполнять мои приказы!

Ингар скрипнул зубами. Но Пекло с ним. Брензайн, действительно, не помешает. А также не повредит захватить полученный в Дерции подарок от Хольма, замотав в плащ, чтоб в глаза не бросался.

– Вы пока свободны!

Ингар отпустил Илде и других офицеров – собственно, всех кроме телохранителей и Брензайна. Элмаденские магистраты тоже собрались уйти.

– Погодите! – велел им Ингар. – Господин Тривим! Вас я попрошу остаться.

Тот резко развернулся и спросил, испуганно моргая и запинаясь:

– З-зачем?

– У меня на вас планы. Возьму вас с собой на встречу, в качестве, так сказать, официального элмаденского представителя, – сообщил Ингар приятную новость.

Он подумал, что, во-первых, магистрата хорошо бы держать под приглядом, во-вторых, не мешает посмотреть, будут ли среди тех, с кем Ингар намерен встретиться, знакомые Тривима.

– Вы же признались, что среди ваших иностранных приятелей были маги.

Так, небольшое… искажение фактов.

– Я не признавался! – вскинулся Тривим.

– А откуда вы взяли свой магический артефакт?

– Вы не понимаете! Это совсем другое!

– Вот и проверим – другое или не другое, – ухмыльнулся Ингар.

– Те, кто переместился к реке – возможно, могущественнейшие маги планеты! – пришел на помощь Тривиму Ханлах Сэйд.

– Откуда у вас такие предположения?

Самого могущественного мага среди них все равно нет. А Ингар был бы вовсе не прочь иметь Юста под рукой.

– Вы собираетесь встретиться? С магами? – Возмущению Галены не было пределов. – Это… – он запнулся и все же не произнес непростительного слова «измена» или чего-то подобного, заменив более обтекаемым: опрометчиво.

– Опрометчиво – это выступать против решений командующего армией, – отрезал Ингар. – Я собираюсь делать то, что считаю полезным – для наших войск и для защиты города. Я не нуждаюсь в ваших комментариях и оценках моих действий. Не забывайтесь! Вы, как и все прочие здесь, обязаны неукоснительно выполнять мои приказы. От нашего единства зависит наше общее выживание и победа над врагом.

На счастье, старший инквизитор проявил сдержанность и разумность, послушно склонил голову и выдавил из себя извинения.

Куншисса

Дер-Ревен

Вер-Геер явился в резиденцию на следующий день, под конец обеда. Великий магистр как раз доедал заливное из соловьиных язычков. Две рабыни в полупрозрачных облегающих одеяниях, сидя на коленях, массировали ему ноги и натирали ароматическим маслом. Их пальцы добирались до внутренней поверхности бедер и еще выше. И не только пальцы. Две их товарки застыли чуть поодаль, ожидая своей очереди – в похожих позах, со смиренно опущенными головами.

Дер-Ревен держал при себе достаточно рабынь. Непременно красивых. Иногда он забирал их из Дворца Легкой смерти, и они были ему благодарны. Иногда приятнее оставить кого-нибудь в живых. Власть заключается и в этом – сохранить жизнь, которая бы без твоего вмешательства оборвалась. Мало кто в Ордене понимал его пристрастие к красивым рабыням и изысканным блюдам. Конечно, основное удовольствие Воспринимающие получают от других… действий. Но разве это повод отказывать себе в удовольствиях иного плана?

Великий магистр расслабленно откинулся на спинку кресла, длинный шлейф черного с золотом одеяния лежал на мраморном полу. Дер-Ревен немного поправил его, достал из ножен кинжал. Повелительным жестом он подозвал одну из ожидавших рабынь. Та робко приблизилась, застыла у его кресла – у его трона, потупив глаза.

Повернув лезвие плашмя, Дер-Ревен подставил кинжал под подбородок рабыне и надавил, заставляя ее поднять голову. Ее глаза были закрыты, ресницы испуганно трепетали. Великий магистр взял ее за руку, впившись в нежную кожу ногтями, и быстрым, легким движением полоснул по предплечью. Она не осмелилась проронить ни звука – ни вскрика, ни всхлипа. Дер-Ревен приник к ране губами. Пряные, терпкие, сладкие нотки. Намного лучше всякого вина. Густой запах… Страх, отчаяние, и где-то в глубине – теплящаяся надежда. Глупая!

Он чувствовал – пробежавшую по телу дрожь вожделения и блаженства, предвкушение экстаза… Потом, нехотя, отстранился, выпуская трепещущую жертву. Власть – вот что имеет значение. Не только власть над жизнями других, но и над собой тоже.

– Оставьте нас! – велел Великий магистр

Рабыни беззвучно поднялись с пола, согнулись в поклоне и удалились, пятясь мелкими шажками.

– Ну, с чем явился? – Дер-Ревен нетерпеливо забарабанил пальцами по подлокотнику кресла.

Вер-Геер поклонился.

– Штурм не удался, Великий магистр! Защитники отбились. Гухульские войска отступили на исходные позиции, однако укрепления бастиона получили значительные повреждения.

– Не удался? Пусть идут на новый штурм!

Вер-Геер бросил на него непонимающий взгляд.

– Я шучу, не будь идиотом! – Дер-Ревен погладил умасленную бороду. – Я сам разберусь. Безотлагательно! Я покажу вам всем, как надо воевать!

Вер-Геер потеребил свою подвеску, изображавшую Змеехвоста. Каждый раз, когда Великий магистр смотрел на нее, что-то казалось ему неправильным… В корне неправильным.

– Останешься в Куншиссе, – велел он Вер-Гееру. – Еще раз проверишь, как идет настройка оружия. И в новый амфитеатр тоже наведайся.

«Я уж как-нибудь обойдусь без тебя. Докажу тебе, что ты – не более чем пустое место! Стратег!»

– Если защитники только отбили штурм, значит, они не ждут нападения… Тем более такого! – Дер-Ревен снова провел пальцами по бороде.

Он им всем покажет. И без установки пока управится!

– Позвольте сказать еще, Великий магистр! – в голосе Вер-Геера на этот раз прозвучала обеспокоенность.

– Говори!

– Шаманы сообщили – утром и днем были сильные возмущения… Всплески Излучения. На востоке. В городе или где-то дальше…

– А-а-а! – протянул Дер-Ревен. – Неужто Суридиан? Затеял свою игру, как по-твоему?

– Я думаю, вы, как всегда, правы, Великий магистр!

– Не переоценивай этого хлыща! Он только и умеет, что надувать щеки! Собери мне два десятка магов. Нет, лучше, три. Включая этого твоего лиорентийца. Ты так нахваливаешь его – посмотрим, как он себя проявит. Тридцати должно за глаза хватить. Подстрахуемся. Вдруг, этот самонадеянный осел Суридиан рискнет полезть, куда его не просили?

Элмаден

Ингар

Ближе к вечеру Ингар вместе с Кертом Тривимом, Брензайном и пятнадцатью гвардейцами верхом направились к назначенному месту встречи. Ингар весь взмок – то ли от жарившего даже под вечер солнца, то ли от напряжения и накатывавших на него волн совершенно неприличной паники. Ну ладно сам добровольно готов залезть в ловушку, так и других за собой тащит!

Их путь лежал через фруктовые сады. Ветви деревьев были усыпаны плодами, горожане собирали яблоки и груши, пусть пока и недозревшие, абрикосы и вишню. Снежный Вихрь наклонял голову, принюхивался к упавшим плодам и фыркал, то наподдавал их копытами, то порывался остановиться и что-нибудь сожрать. Ингар недовольно дергал удила, бестолковый жеребец крутил шеей.

– Генерал! – обратился к нему Керт Тривим. – Разрешите спросить вас, где именно вам назначили встречу?

– На лугах у дельты. – Ингар махнул рукой, указывая направление.

Магистрат задумчиво поджал губы, нахмурился.

– Кто-то из них должен хорошо знать город и окрестности.

– Да, – согласился Ингар.

Хеймир, вроде бы, бывал в Элмадене. Или нет? Ингар не был уверен.

– Вы, я думаю, не совсем меня поняли. – Тривим обернулся к Ингару, глядя более взволнованно, чем тревожно. – Маги… Если бы они перемещались по координатам, в незнакомое место, они не сумели бы так точно подгадать. Даже когда они перемещались на разведку, они заранее знали конечные точки! Хотя бы один из них видел этот луг своими глазами!

– Вы уверены? Именно кто-то из магов? – уточнил Ингар. – Они не могли использовать какого-нибудь… местного жителя?

– Нет! – Керт Тривим покрутил головой. – Маги не способны считывать точные образы из мозга обычного человека. Не способны настолько полно соединиться. Правильнее сказать, требуется больше, чем образы. Нужно наложить изображение на координаты.

Не очень понятно, но магистрат, сам не будучи магом, видно, не умел описать яснее. А ведь у Ингара была возможность вызнать все детали про перемещение у Юста. Не додумался. Но кое-что Ингар точно знал – Керт Тривим ошибался, недооценивая способности магов. Некоторых магов. Юст и не то мог.

– У вас есть… какой-то маг на примете? – высказал догадку Ингар.

– Есть, – не стал отпираться Тривим. – Но… две женщины – они лишние.

– Если судить по полученному мной письму, лишний как раз мужчина…

Тривим запер рот на замок и больше ничего не сказал. Но так и так получалось, что магистрат втайне надеялся встретить среди магов знакомого, который бывал в Элмадене.

Едва выехав из садов, Ингар увидел их – одиннадцать человек! Их очертания казались размытыми, и воздух вокруг будто бы дрожал – вероятно, маги находились в защитном пузыре.

Ингар поднял руку, делая своим спутникам знак остановиться, спешился, похлопал Снежного Вихря по холке, отдал поводья одному из гвардейцев. Утер с лица пот, стащил с головы шлем – уж больно жарко, да и вообще не любил он носить этот неудобный котелок. Конечно, голову приходилось беречь, однако сейчас Ингар подумал, что шлем ему, в общем-то, без надобности: если маги захотят – мокрого места от него не оставят. Подшлемник он тоже скинул, и остался в косынке.

Он покосился на притороченный к седлу завернутый в плащ гаситель, реквизированный у дезертира, младшего инквизитора Заракаса. «Реквизированный» – красивое древнеронийское слово. Брать гаситель с собой, пугая собравшуюся толпу магов, Ингар не собирался, но Брензайну отдал распоряжение оружие подготовить. На всякий случай.

– Ждите здесь. Не высовывайтесь без моего приказа, – велел Ингар. – Можете яблоки пособирать пока, если хотите.

Он направился к магам. Придав лицу выражение твердокаменной уверенности и превосходства, подошел почти вплотную к прозрачному защитному пузырю. Интересно, если бы на голове у него оставались волосы, зашевелились бы они от страха? Ингар хмыкнул, оглядел представшую перед ним компанию, распределившуюся по группам. Четверо Видящих со слепыми белыми глазами, среди них – молодая женщина, вполне привлекательная даже с бельмами. Хорошо, что Ингар не имел возможности оценить выражение устремленных на него взглядов. Вряд ли, принимая во внимания результаты Вестринской войны, кто-то из Видящих пылал к нему любовью. Старший – с посохом, сверкавшим ярким навершием, в длинной белой хламиде и с белой бородой – выглядел особенно… дружелюбным и мило скалил мелкие острые зубы.

Вторую группу составляли женщина с каменным лицом и молодой смазливый мужчина – оба были в коротких алых плащах, а их глаза полыхали оранжевым огнем. «Кто ты такой» и «Как ты посмел» прочел Ингар, встретившись с ними взглядами.

Рядом с ними стояли двое мужчин. Один – с выкрашенным желтой краской лбом и длинной неопрятной бородой, унизанной разноцветными бусинами. Вид он имел совершенно дурацкий. У второго были темные волосы и коротко подстриженная борода, голубые глаза и нос с горбинкой. Он сложил на груди руки, выставив сверкающие на пальцах перстни. Ингар невольно обратил внимание на крупный алый камень, наверное, рубин. Мужчина излучал высокомерие и властность, но наблюдал за Ингаром без враждебности, просто с интересом. Главный из них – без сомнения. У Ингара возникло ощущение, что маг его знает. Крайне неприятное ощущение.

Последняя группа состояла из трех женщин. Все они смотрели на Ингара с любопытством и даже, можно сказать, оценивающе. Как женщины, а не как маги. Ингар остановил взгляд на той, что была пониже ростом – с фиолетовыми глазами. Он так понял, что это и есть Сю-Джин. Именно она написала письмо. Она казалась Ингару знакомой – может быть, потому что была шуоркой и напоминала Сэнни? Говорят, все кровные шуорцы похожи… Она и одета была по-шуорски – в широкие штаны и шелковую, перепоясанную узорчатым ремешком тунику.

Элмаден

Сю-Джин

Как ни странно, Великие магистры сумели прийти к общему согласию относительно того, какие действия следует предпринять. Пока предварительному. Суридиан сам вызвался переместиться с Сю-Джин и Ллайной в Нал-Чорук – место, которое советовал Хеймир в качестве отправной точки. Чтобы меньше выделяться, Великий магистр придал глазам естественный цвет, загасив горевший в них огонь. На памяти Сю-Джин Суридиан проделывал это не так уж редко. От природы глаза у него были холодно-голубые – эффектный контраст с испепеляющим оранжевым пламенем. И взгляд, колкий и жесткий, сочетался с властными манерами ничуть не хуже опаляющего огнем.

Визит в Нал-Чорук прошел удачно, и в назначенное время они ждали на речных лугах, установив на всякий случай защиту. Уже далеко не втроем.

Юсуфар запустил своих воронов. Шесть черных птиц поднялись в предзакатное небо, распластав крылья, заложили несколько кругов.

– Летите, птички мои! – прокаркал Юсуфар. – Посмотрите, все ли безопасно!

Вороны раздражающе закаркали в ответ и устремились на запад, в сторону города.

– Смотри, как бы твоих пташек не сожрали твари покрупнее, – с надеждой пробормотал Суридиан, указывая на паривших в вышине бородачей.

– Завидуй молча, – скалясь, ответил Юсуфар.

Юсуфар переделал воронов так, что мог установить с ними соединение, мысленно управлять ими и получать образы, которые видели птицы. Связь, по его утверждению, действовала на сколь угодно большом расстоянии. Это были свойства кровной связи. Очень… подозрительно.

Их было одиннадцать… Не повернет ли Ингар Бьоргстром обратно, увидев, сколько магов его ждет?

– Нет, – чуть качнув головой, ответил Суридиан на ее не выраженные вслух сомнения. – Такие, как он, никогда не позволяют себе выказывать не только трусость, но и то, что другие могут счесть за трусость. Даже если это всего лишь разумная предосторожность.

– Ты его так хорошо знаешь? – оскалился Юсуфар. – Или твои выводы сделаны на основе хмм… родственной аналогии?

Это такой намек? Впрочем, если подумать, Юсуфар и раньше, на Запретном континенте намекал на то же самое.

Суридиан понял и не преминул ответить сообразно:

– Признаюсь, меня восхищают его полководческие дарования, которые он особенно ярко проявил во время Вестринской войны. Конечно, в те годы ты и маги твоего Ордена имели куда больше возможностей, чем я, изучить Ингара Бьоргстрома. Все-таки согласись, для обычного человека он весьма незаурядный и интересный экземпляр.

Юсуфар предсказуемо зашипел, выплевывая изо рта капельки слюны. И трое его подручных тоже перекосились. Тот, которого звали теперь Ронжер Грут, стиснул кулаки. Напоминание о поражении в Вестринской кампании никому из Видящих не могло прийтись по нутру.

Очень кстати показались лиорентийцы. Они выехали верхом из садов, остановившись у границы длинных вечерних теней, которые отбрасывали деревья. Не торопясь, спешились. Один из них передал солдату поводья и шлем и направился в сторону ожидавших магов.

Солнце светило ему в спину, окружая его силуэт сверкающим ореолом. Лиорентиец шагал спокойно и уверенно, не выказывая и капли боязни. Лучи преломлялись в кристаллическом жилете и обнаженном кристаллическом клинке. Держа оружие на отлете, он сделал несколько широких взмахов снизу, срезая перед собой густую, не успевшую выгореть траву.

– Решил изобразить из себя крестьянина с косой? – пробормотала Ллайна.

Против солнца было плохо видно, но, что этот человек и есть Ингар Бьоргстром, Сю-Джин не сомневалась.

Она припомнила выданные ему лестные характеристики и эпитеты от любящих родственников, и подытоживавшую их слегка диссонирующую с остальными положениями фразу: «Вообще-то, если отсечь всё лишнее, он очень умный».

«Лучше всего быть с ним абсолютно откровенной, – напутствовал Хеймир. – И отвечать своим собственным чувством превосходства. Тут и выдумывать ничего не надо – у тебя прекрасно получается. Это естественное для тебя поведение». Хеймир сопроводил свои слова широкой лучезарной улыбкой, а Ллайна довольно хихикнула. За время путешествия она стала чересчур смешливой.

«У него есть точки, на которые давить ни в коем случае нельзя, и другие – туда жать как раз-таки можно и нужно. Джионна, упомянутая в положительном контексте, – эффективный и беспроигрышный вариант. Он пустит слюни и будет шелковым». В той или иной вариации это говорил не только Хеймир, но и Илинора, и Сэнни, и сама Джионна. «Не забудьте передать ему, что мы все равно его любим», – добавлял Хеймир, и это была еще одна полезная точка для надавливания. Но при этом запрещалось заговаривать о его младшем брате и Юсте.

Ингар Бьоргстром подошел ближе. Собранный и решительный, он излучал не просто уверенность в себе, а давящее всех встречных и поперечных чувство собственного превосходства. Юсуфар злобно скалился и дышал сквозь зубы, с присвистом. Видящие, Дхимахари и Борхум взирали на лиорентийца со смесью высокомерия, презрения и брезгливости. Берендел сохранял безразличие – видимое, подернутое налетом той же презрительной брезгливости. Суридиан, напротив, не скрывал заинтересованности и любопытства.

Ингар Бьоргстром был не совсем такой, как на портрете, который Сю-Джин показали в Лоретто – без бороды, и лицо жестче. Высокий, с мощными плечами. По гладко выбритому подбородку и вдоль нижней челюсти змеился шрам и, изгибаясь, уходил под косынку, повязанную на голове. Сведенные к переносице брови, прямой нос, тяжелая нижняя челюсть, твердая линия рта, стальные глаза. «Стальные» – очень подходящее для их описания слово. Выглядел он как человек, привыкший полагаться на силу, а не на мозги. Он не казался кровожадным или свирепым, но лишь потому, что в этом не нуждался. Его взгляд и без того способен был вбить в землю по шею и даже с головой.

– Уберите защиту, – попросила Сю-Джин. – Я пообщаюсь с ним один на один.

Они договаривались об этом заранее, однако Суридиану ее просьба не понравилась, он нахмурился, поджал губы, провел пальцем по подбородку и, поколебавшись, все же сказал:

– Будь по-твоему.

– Благодарю за доверие, Великий магистр.

Она вышла вперед и, приблизившись к Ингару Бьоргстрому на расстояние пары шагов, отгородилась своим собственным щитом, окружившим их двоих, и постаралась сделать так, чтобы никто больше не слышал их беседы. Ингар Бьоргстром спокойно ждал, не отступая, но и не выпуская из рук клинок. Он вспотел, но пахло от него не потом, а туалетной водой. И лоб он утер платком, а не рукавом.

– Это вы ведь – магистр Сю-Джин? – спросил он.

– Да.

– Отчего вы щуритесь? – усмехнулся он. – Моя слава, доблесть и отвага слепят вам глаза?

Он говорил по-ронийски правильно, но чуть замедленно.

Похоже, в этой семье за словом в карман никто не лез. В семье, которая, со слов Хеймира, была теперь и её.

– Нет, глаза мне слепит солнце, – невозмутимо ответила Сю-Джин.

Ингар Бьоргстром хмыкнул, убрал в ножны клинок.

Сю-Джин достала короткую записку – от Джионны. Он узнал почерк – сразу, лишь мельком глянув, и лицо тут же утратило значительную часть жесткости.

– Мне сказали, что вы умный человек, – начала Сю-Джин – это было еще одной правильной точкой воздействия. – Очень умный.

– И кто же вам такое про меня наговорил? – удивленно спросил он. – Полагаю, это никак не могла оказаться моя жена. Или теща. Или тесть. Они, скорее, обрисовали бы меня, как упрямого осла и полного идиота.

Сю-Джин еще раз вспомнила эпитеты и характеристики, которыми наградили его родственники, и очередное наставление Хеймира: «Его можно умеренно обзывать – он обычно на такое не ведется. Но я бы все же не рекомендовал, пока вы не познакомитесь с ним ближе».

– Ваши предположения не далеки от истины, – честно сказала Сю-Джин.

Ингар Бьоргстром снова хмыкнул – удовлетворенно.

– Вы меня успокоили. Я уж решил, не случилось ли с ними чего, не заболели ли часом…

Он поскреб темя, еще раз утер со лба пот и, в конце концов, стянул косынку, сложив ее и засунув карман.

Данная Илинорой характеристика «стукнутый на всю голову» приобрела более конкретное, буквальное значение, хотя, по большому счету, оказалась верной лишь наполовину. На правую половину.

– Что вы на меня так уставились? – полюбопытствовал Ингар Бьоргстром. – Я настолько ужасно выгляжу?

– Нет, – подумав, ответила Сю-Джин. – Ничего особо ужасного, если не считать рубца. Да и череп у вас, кстати, вполне правильной формы. Просто… я немного удивлена…

Тем, что удар, оставивший после себя такой шрам, не снес ему половину черепа.

– Небольшим несоответствием ожиданиям, – закончила Сю-Джин.

– Так вам же меня наверняка во всех красках расписали. Какие уж тут несоответствия?

Он ухмыльнулся и почесал шрам на бритой голове, потом взял письмо, прочитал, заморгал, сглотнул и уставился под ноги, вороша клинком траву. Уши у него покраснели.

– У меня есть еще письма для вас, – сказала Сю-Джин. – От вашей жены и тестя. Мне и моей подруге пришлось спешно покинуть Лоретто, и ваша жена торопилась, возможно, не успев написать всего, что хотела. Второе – от Хеймира Хольгерстона – достаточно подробное. Он, несомненно, изложил в нем все, что счел нужным. Однако я бы хотела сама рассказать вам то, что… может оказаться вам полезным. Нам с вами стоило бы поговорить – подробно и в более приватной обстановке.

– Да, – согласился он, поднимая взгляд. – Наверное, у меня тоже найдется, что вам рассказать. Надо подумать, как всё это получше устроить.

Сю-Джин потянулась к нему мысленно, коснувшись его мозга, аккуратно прощупывая. Он не отпрянул и не испугался. У него не стояло ментального блока, но его мозг был заперт на замок и посылал предостерегающие сигналы тому, кто попробовал бы этот замок вскрыть. Любой опрометчивый взломщик получил бы опасную отдачу.