Эстет

© Роман Лопатин, 2025

ISBN 978-5-0065-8115-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1. Корни

На улице Глухой в доме номер шесть жил маленький мальчик по имени Ваня.

Худенький, с белой головкой и большими голубыми, скверкающими как два крохотных фонарика глазами, он был не очень общителен, обладая при этом красивой речью и умением убедительно говорить, которое часто проявлялось у него при каком – нибудь очередном проступке. Обычно тот состоял в излишней любознательности, или попыткам подражать манерам телевизионных актёров. Отец, человек весьма уважаемый в своём кругу, не переносил ничего подобного, из – за того что это полностью было не по правилам и этикету, что его, как человека аккуратного и светского, ужасно бесило…

Семья Гордовых была небольшой —

главный – Дмитрий Никифорович Гордов, крупный оптовый торговец пищевой продукцией и владелец строймагазина,, Бетон «», его жена – Дарья Ивановна, и их,, взбалмошный сын «» – Иван.

Являясь средним предпринимателем, старший Гордов обладал одним свойством, как будто специально созданным в нём для успеха в фабрикантских кругах. Не злой и не добрый, он был полностью таким, каким быть требовало его общество. Мать Вани – дородная женщина с добрым нравом, очень любила свою семью и заботилась о каждом её члене в силу своих возможностей. Но уважение, испытываемое ею к полезной деловитости мужа, не позволяла этой прекрасной сердцем хранительнице домашнего очага вмешиваться в дела воспитания сына.

Маленький Ваня вначале рос в спокойствии и холе. Благополучно протекли первые шесть лет его жизни. Но когда ему исполнилось семь, глава семейства решил, что пора сделать из беспечного мальчишки достойного наследника выдающегося рода Гордовых.

Его, ещё неокрепшего, начали представлять друзьям и хорошим знакомым, что – бы они могли понять, какой умный и изысканный растет у Дмитрия Никифорыча ребенок —весь в своего отца!

В первый раз ребенку очень понравилось, что при приходе гостей, его, предварительно запихнутого в пиджачок и полуудушенного строгим галстучком, провели в самую таинственную комнату —

гостинную, быть в которой Ване до этого вообще настрого запрещалось.

Вся обстановка её: позолоченная мебель, обои цвета мрамора, роскошная люстра о ста свечах, которая, будучи зажженной, напоминала астероид, готовый в любую секунду уничтожить и комнату, и весь дом с его обитателями – все, по мнению хозяина, говорило о его хорошем вкусе. Ей старались как можно меньше пользоваться, и не до чего не докасаться, чтоб не оставить, не дай бог, пятнышка. Поэтому, чета Гордовых никогда не переставала хвалиться этой комнатой. Остальные же помещения дома (их не показывали) были как у всех, в некоторых случаях – даже проще.

Гости, обрадованные уже одному тому, что находились в доме такого крупного торговца, как Дмитрий Никифорыч, при появлении пред их взором единственного его чада, расплывались в радостной улыбке, становясь самыми участливыми и дружелюбными гостями, какие только могут быть в этом мире. Естественно, своими ласками они вызывали ответное проявление бурных чувств по отношению к неравнодушным посетителям. Он хватал их за колени, баловался, бегал вокруг гостей, подобный маленькому смерчу, заливаясь при этом ярким, звонким смехом на весь дом. Разумеется, поведение сына не нравилось степенному Дмитрию Никифоровичу.

Такие вечера часто заканчивались печально для маленького наследника.

После двадцати – тридцати углов и полусотни подзатыльников, Ваня понял, что между ними и радостными улыбками при дружелюбных дядях и тетях за столом в гостинной есть нечто общее. Поведение его изменилось; он приспособился.

Теперь мальчик с серьезно – каменным лицом смотрел на каждого, кого принимал у себя отец. Бледный, аккуратненький, с блистящими глазами, он походил всей своей внешностью на маленькую статую, научившуюся ходить и есть.

Позднее, через года полтора, этот ребенок стал ещё более замкнутым и тихим, чем раньше. До этого он часто любил повторять движения героев с экрана телевизора, вторя своим тоненьким голоском их напыщенным речам.

Но, заметив, что после каждой подобной проделки над ним неизменно всегда нависает тяжелая отцовская длань, – Ваня перестал это делать.

Только иногда, в те случаи, когда заветный ящик стоял включенным без присмотра, он подбегал к нему, и, полностью наслаждаясь подражанием, начинал пытаться выделывать трюки и выверты всех актёров, каких только видел – от Скалы до Миронова. При этом веселье, он, однако, успевал с необычайной сноровкой прятаться, когда в соседних комнатах слышались чьи – то шаги. Если же, этого ему не удавалось, то следовало неизменное наказание за этот,, страшный проступок «».

Это были последние всполохи света в жизни Вани: подобно тому, как после сумерек начинается ночь, так и все игры и шалости малыша канули в реку забвения.

Когда прекратились веселые игры, крики и шум – все то, что составляло юную жизнь Вани – это перешло внутрь его, стало как – бы достояние одного его сознания. Снаружи он был холоден и мёртв, но внутри билось горячее сердце.

И вот однажды, в тринадцать лет, у него нашелся выход для самого потаенного, ярким лучом осветив сознание мальчика и начав в нём определённую работу, направленную на достижение цели, занявшее большую часть его жизни.

Как – то вечером, возвращаясь со своим гувернером домой, он увидел, что на центральной площади города собралась толпа. Посреди её возвышался деревянный помост, на котором причудливые люди говорили друг с другом, не замечая никого из стоявших внизу. Ментор Вани, человек утонченный, тоже остановился поглядеть на это дивное зрелище.

Люди беспрестанно перемещались по помосту, говорили странные, необычно диковинные речи, и радовались, пели странные песни, а девушки изредка водили хороводы. Одеты они были так – мужчины – в большинстве своём в белых рубахах повязанных красными кушаками, и белых нешироких штанах, граничивших на голенях с намотанными бинтами (Ваня не знал, что такое онучи),обутые в лапти.

Женщины же радовали глаз своими яркими сарафанами, блеском колец и бус. Горделивые кокошники венчали их косы, стройно ниспадающие на прямые спины.

Гувернер, разочарованный, что пришёл посмотреть на простой концерт, посвящённый русско – народному искусству, постоял рядом с ним недолго, окинул все – сцену, исполнителей, декорации презрительным взглядом и был крайне взнервирован тем, что образовавшаяся сзади него толпа, плотно столпившаяся у помоста, мешает уйти.

Эти парни и молодцы до того хорошо пели и плясали, что на душе каждому становилось радостно и тепло. Ване же эти люди оттого только казались добрыми и хорошими, что радовали его самого.

Вечер был чудесный, стоял ранний сентябрь. Осень ещё не вступила в свои права; она пока еще даже и не думала бороться с летом, напоминая о себе только изредка по ночам, сковывая шуточным холодом городок. В те мгновения, когда проходило мероприятие, воздух был наполнен бодрящей свежестью, как – будто просящей проститься с прошлым и идти вперёд. Актёры играли великолепно – одни из них были легенды народного театра, другие – умельцами народного искусства. Блеск их украшений и нарядов, движения и речи, дивные сумерки, бывшие прощальным поцелуем лета – все это привлекло и взволновало душу маленького Гордова.

Более же всего ему понравилось то, что все хвалили и радостно приветствовали артистов, после их превосходного выступления. Ваня, глядя на то, как некоторых из них, особенно хорошо проявивших себя, качали на руках, думал:,, Почему их хвалят за то, из – за чего ругали меня?

Вечер этот на долгие годы запечатлелся в его памяти. Он постоянно повторял про себя:,, Я хочу так же, так же! «» И каждый день вновь с новой силой и тоской думал об этом.

Строгий надзиратель его, однако, был совсем иного мнения о празднике.

Всю дорогу до дома он говорил негромко вслух:,, Сборище шарлатанов! Это не стоит потраченного времени!»»

И недоволен любитель искусства был тем, что не было сказочными героями выглядищих людей, что не говорились величавые фразы, а все было, как в жизни.

Глава 2 Кира Фаропсис.

Прошли годы. Ни воспитание, данное дома, ни упомянутый нами раньше утонченный педагог, ни долгие годы муштры в элитном образовательном лицее – ничто не могло сломать непреклонную волю Гордова.

С каждым годом он все меньше поверял кому – бы то ни было свои тайны, все реже приотворял крышку тайника, зовущегося сердцем.

Наконец, с золотой медалью, он вышел из стен лицея развитым человеком. Уровень знаний его в экономической теории и юрисдикции был велик, все остальные науки ведение бухгалтерского учёта, маркетинг, предпринимательская деятельность и прочие – вдоль и поперёк изучены им. Но самое главное – неопытный раньше юноша полностью понял очень важное значение денег.

Незадолго до выпуска Вани умер его отец, присоединившись к Дарье Ивановне, легшей в могилу уже за три года до этого, оставив всë своё движимое и недвижимое имущество своему наследнику. Правда, молодой Гордов не был им обеспечен на всю жизнь.

Дело в том, что многоуважаемый Дмитрий Никифорыч начал поставлять некачественную пищевую продукцию местному детскому дому.

Вынужденный по решению суда отбыть в тюрьме пять лет,

предварительно выплатив крупный штраф, он спился из – за очень тяжёлых переживаний по поводу конца своей блестящей карьеры, желая забыть это горькое поражение.

Дело его ликвидировали, репутация в глазах общества пошатнулась – Дмитрий Никифорыч в собственных глазах стал презренным червем, ибо никто больше не приходил любоваться на роскошную гостиную и любезно улыбаться ему. Члены его прежнего круга, крупные дельцы и фабриканты, внезапно после истории с пищей для сирот нашли в нём массу недостатков. Некоторые из них, производители той самой продукции, что поставлял несчастный торговец, всячески отреклись от него, уверяя, что он передержал её на собственных складах, нарушив все сроки хранения. Именно из – за этих неожиданных событий и открытий, его наследник получил всего лишь один старый дом Гордовых и сто тысяч рублей ренты в год. Это было все, что осталось от коммерческой империи выдающегося Дмитрия Никифоровича.

Вследствие всего этого Городов решил обосноваться на своей малой родине, и по возможности накопив денег ехать в Москву, для отборов во МХАТ.

Выехав в родовое гнездо, он сразу же отправился в местное театральное училище. Ему повезло: городок был совсем маленьким, и существование в нём его было равносильно чуду.

Вступив в первый раз за порог учреждения, где обучали его заветному делу, молодой Городов ослепительной жизненной силой озарил всех вокруг.

Холодный, безупречный, изысканный в обращении с девушками, обладая телом атлета и тонким, острым умом, отчётливо сверкающим в больших голубых глазах, он стал своего рода сенсацией в этом скромном провинциальном заведении. Толпы фанатов следовали за ним по пятам.

Но вскоре поклонники, часто гудевшие возле Гордова, как – то сами собой начали редеть, расспыться и таять.

Вероятно, полные жизни юные парни и девушки не могли понять энтузиазма, с каким их кумир предавался любимому делу. Упорно трудясь каждый день над ним, он познал отработку эмоций, движение, постановку сценической речи, импровизацию – не было такого уголка этой науки искусства, – в котор – ую не проник этот амбициозный студент,,, Полный курс Станиславского и Гиппуса «» был зачитан им до корки;

биографии великих мастеров театра выучены наизусть. Смоктуновский, Щепкин, Лебедев, Никулин – все они поочередно являлись ему во снах, разжигая все больше его жажду успеха. От архаичных времён Тесписа и Квета Гельтуса, до совсем недавних успехов Чаплина и Ди Каприо – весь мир он созерцал только как историю театрального искусства. Амбициозному юноше казалось, что сам Станиславский благословил его на восхождение на мировую сцену.

Если сказать в общем, он жил мечтами и надеждами, нисколько не обращая внимания на других.

С прошествием нескольких месяцев

Гордов прослыл невероятным чудаком. Но это не повредило ему в глазах простых студентов. Более того, своим усердием и рвением в учебе новый студент невероятно польстил руководству образовательного учреждения, никогда не жалуясь, когда нужно было идти в него в неурочное время, что случалось довольно часто.

Теперь с регулярной постоянностью на доске объявлений появлялись заметки о наградах, полученных лучшим студентом училища Иваном Дмитриевичем Гордовым.

Так как он окончил высшее общее образование, то сразу же при своём приходе в училище для регистрации был зачислен на третий курс. В его студии не было равных Гордову. Только одна – Кира Фаропсис не уступала достижениям новичка, значительно превосходя его в началах хореографии и вокале. Остроумная, трудолюбивая, талантливая, она была пламенной брюнеткой – и карие глаза её более всего выражали эту особенность душевного склада девушки. Высокий лоб, женственно чистый, прямой античный нос и премиленький ротик с зубками – жемчугом – все это выдавало в ней родственницу соотечественников Гомера, что было невозможным, ибо те давно уже

исчезли с лица земли, слившись с пришедшими народами. Однако, Кира действительно имела греческие корни. Прадед её сражался против фашистов под руководством Стефаноса Сарафиса. Пройдя войну, после событий 1947 года вынужденный покинуть родную страну, он приехал в СССР и после радушного гостеприимства, оказанного советскими гражданами, остался в нём навсегда. Сын его, Илиас, стал многообещающим деятелем культуры. Женившись, он был направлен в этот тихий и спокойный городок, где ему за большие достижения в области педагогики выдали небольшой домик. Казалось, жизнь Илиаса должна была пройти безоблачно… Но громадная туча – смерть жены от туберкулёза бросила на неё вечную тень печали и скорби. Он поселился в городке, на кладбище которого упокоилась она, на всю жизнь, всю её посвятив простым людям. Многие были благодарны ему и любили. Дети – за красивые игрушки и неизменно добрые слова, обращённые к ним, юноши и девушки – за понимание их внутренних стремлений и удивительные походы, в которых он рассказывал обо всем: каждая травинка, каждый камешек и даже мельчайшая пылинка привлекали его умственный взор. Он умел описать суть всего, от звёзд и планет до крошечного муравья, что сразу становилось понятно и ясно, в чëм заключается их предназначение и важность. Он не говорил, а листал перед ними непрерывную летопись бытия. И юные умы, погружаясь в неведомые раньше ими глубины созерцания мира, восторгались красотой и простотой речи этого человека, и более всего – его искренностью.