Последние слезы старого мира

ЧАСТЬ 1

Глава 1

Небо будто было красным

«По горам две хмурых тучи

Знойным вечером блуждали

И на грудь скалы горючей

К ночи медленно сползали.

Но сошлись – не уступили

Той скалы друг другу даром,

И пустыню огласили

Яркой молнии ударом.»

Яков Полонский «По горам две хмурых тучи..» 1859 год.)

Маленький приморский городок устало стряхнул с себя последних туристов, отбывших с вокзала вечерним поездом. Они увезли с собой в больших чемоданах не только хрупкие воспоминания о теплых днях на пляже и не менее хрупкие сувениры, сделанные из ракушек, но и остатки выделенной на этот год хорошей погоды. Город погружался в тишину и серость будней под легкую джазовую музыку, звучащую в парке по воскресеньям усилиями местного оркестра, шелест опадающих октябрьских листьев и шум волн, омывающих берег белой пеной. Море сливалось с небом, становясь таким же серым и навевающим тоску. Словно медведь, забравшийся в свою берлогу, сама жизнь в городке готовилась к спячке до наступления следующего пляжного сезона.

Сережа смотрел в хмурое небо сквозь помеху давно не мытых оконных стекол. Кулаки подпирали округлый подбородок с таким усилием, будто напрямую участвовали в мыслительном процессе, и от их твердости и выносливости зависели те мысли, которые сейчас роились в голове мальчика. Под привычный шум родительского скандала Сережа думал о каникулах, которые наступят уже совсем скоро. Он ждал их с нетерпением троечника, к шестому классу отчаянно уставшему от школы с ее домашними заданиями, оскорбительными шутками одноклассников, ранними утренними подъемами и постоянным чувством навязанной ответственности. Теперь же, когда его ожидание должно было закончиться всего через неделю, его охватило другое чувство – пустоты. На что он потратит осенние каникулы? Будет сидеть дома и слушать скандалы родителей? Вот бы случилось что-то невероятное, какое-нибудь захватывающее приключение, или хотя бы Димка вернулся. Димка Ланин переехал с родителями жить в другой город еще летом, оставив Сережу без друга, а каникулы – без смысла.

– Ты просто конченый человек! Какая же я была дура, когда согласилась выйти за тебя замуж! Ты же ничтожество, ни на что не способен!

– Заткнись, тупая баба! Сама на что способна? Ужин приготовить способна? А квартиру убрать? Срач развела кругом!

– А для кого мне все это делать? Был бы ты нормальным мужиком…

Сережа расправил ладони и закрыл уши, пытаясь не слышать взаимные упреки родителей. Неужели так будет всегда? Серое небо, серое море, серая жизнь…

***

Олеся закрыла глаза и, произнося неизвестные слова на неизвестном языке с плохо выраженным театральным эффектом, медленно достала из колоды Таро карту с изображением Шута.

– Не рассчитывайте на него, Оленька, он ненадежный человек.

– Значит, он на мне не женится?

– Карты не лгут, Оленька! И они говорят, что нет.

«А еще об этом говорят его счастливые семейные фотографии на личной страничке в Вконтакте» – мысленно добавила Олеся, поправляя распущенные длинные черные, как воронье перо, волосы, обрамляющие худощавое острое лицо с бледной кожей, острыми скулами, тонкими губами и выразительными черными глазами, остро смотрящими собеседнице в лицо. Напротив Олеси сидела полноватая женщина, возраст которой, несмотря на все усилия это скрыть, близился к сорока годам.

– Спасибо, мадам Кармен, за ваш дар и ваши советы.

Олеся многозначительно кивнула, принимая благодарность и, в свою очередь, благодаря вездесущий Интернет с его неограниченным кладезем информации, которая осталась для ее собеседницы за кадром.

– Не забывайте, Оленька, что нельзя прерывать сеансы по снятию порчи. Я жду вас в пятницу вечером.

– Да, да, конечно, непременно приду. Вы думаете, мне не везет с мужчинами из-за порчи?

– Определенно, Оленька, определенно.

«А еще из-за лишних килограммов, алчного взгляда, в котором сквозит желание выйти замуж, и гуляющего в пустой голове ураганного ветра» – продолжила Олеся свой внутренний честный монолог, в отличие от внешнего.

– С вас три тысячи рублей, – будто невзначай, напомнила Олеся.

– Да, да, конечно, – опомнилась посетительница и зарылась в сумку. На лице сквозь толстый слой макияжа проступило мрачное осознание момента расставания с деньгами, которое всегда портило впечатление от появления призрака надежды на долгожданное счастье, даруемое, а точнее, продаваемое, провидицей.

– Благодарю, – томно и устало выдавила из себя Олеся, скрывая деньги в кармане своего длинного черного платья с глубоким вырезом тощего декольте.

– До свидания, мадам Кармен, – заискивающе улыбнулась посетительница.

– Да хранит вас Всевидящее Око, Оленька, – произнесла на прощание Олеся давно придуманную и заученную наизусть фразу.

Наконец входная дверь закрылась, и уставшая от переизбытка образа еще молодая, но уже познавшая всю привлекательность циничного отношения к жизни женщина, рухнула на диван.

– Спасибо тебе, Всевидящее Око, за людскую тупость, – на этот раз вслух произнесла Олеся, не опасаясь быть услышанной в пустой квартире. Никакой «мадам», и уж тем более Кармен, Олеся никогда не была, но для ее дела важно было солидно звучать. Она никогда не была замужем и не собиралась, но признаться своим клиенткам в том, что ей самой не везет с мужчинами, было противоречием всем основам маркетинга. Этот аспект жизни ее абсолютно не волновал. Она любила себя! Никакой другой любви просто не признавала. А еще она любила деньги, которые давали ей свободу и чувство безопасности. Безопасности…

– Мама, мама, мамочка, вставай, – рыдает маленькая, худая как скелет девочка. Она тянет лежащую на асфальте мертвецки пьяную женщину за воротник пальто и вытирает безостановочно стекающие по лицу слезы.

– Сука, в одно рыло все вылакала, – хрипит мужчина, пахнущий перегаром и мочой. Он с размаху бьет лежащую женщину ногой в живот. Та сжимается и стонет, не открывая глаз и не просыпаясь. Мужчина продолжает бить, нанося удары по лицу, спине и шее женщины.

– Не трогайте мою мамочку, не трогайте ее.

Девочка кричит, захлебываясь слезами и соплями. Ее впалый, голодный живот бурчит. Она садится рядом с женщиной, пытаясь закрыть ее своим изнеможённым тельцем, но ее никто даже не замечает. Никто не замечает ее голода, ее отчаяния, ее страха, ее слез и крика, как не замечают случайно выпавший из урны мусор. На мусор смотреть неприятно, лучше отвернуться и сделать вид, что ничего не видел. Ничего нет, ее нет, ее не должно быть. Она – случайность пьяной оргии. Ошибка! Никто не любит ошибки. Не любит и не прощает. Девочка наклоняется над женщиной, пачкает ее своими слезами, вытирает тонкими пальчиками текущую по лицу матери кровь.

– Проснись, мамочка, проснись…

Олеся встала с дивана и подошла к зеркалу, поправила роскошные черные волосы, длинные и блестящие на солнце – ее гордость!

– Это было давно! Это было не со мной! – заверила она свое отражение и улыбнулась.

За окном темнело, хотя часы показывали всего десять утра. Небо заволокло тучами, сквозь которые пробивался неестественный красный отблеск.

***

Еще один удар ремнем, уже пятый по счету, почти вырвал из него крик, но он не сдавался, только сильнее сжал слегка припухшие от недавней драки губы.

– Паршивый мальчишка, только хлопоты от тебя. Вот тебе, вот еще…

Шестой и седьмой удар ремнем остались такими же безмолвными, как и остальные, но из правого глаза предательски выкатилась слеза и быстро побежала по еще алому фингалу, остановившись, словно пойманный на мушку солдат, в небольшой ямочке на щеке. Марк зажмурился, чтобы больше ни одной слезинке не удалось капитулировать.

– Мария Степановна, хватит уже с ним возиться. Заприте его в подвале, пусть посидит наказанный до ужина. Без обеда! И подумает над своим поведением.

– Как скажете, Светлана Ивановна.

Женщина с суровым лицом и зачесанными назад волосами, на вид лет пятидесяти, хотя возраст ей могли добавлять мрачность и усталость, пропечатанные глубокими линиями морщинок, схватила Марка за мочку уха и потащила за собой в темный и страшный подвал. Мальчик скривился от боли, но даже не пискнул, продолжая оказывать сопротивление своим терпеливым безразличием к побоям и унижению.

– Посидишь здесь, подумаешь над своим поведением, может, захочешь измениться.

– Я хочу, чтобы вы все умерли! – прокричал мальчик, наконец, давая возможность своей обиде выплеснуться наружу.

– Не ребенок, а нелюдь какой-то! – с презрением бросила слова Мария Степановна, заталкивая своего подопечного в небольшое темное, без единого окна, и сырое помещение. Захлопнув за собой дверь, она поспешно удалилась, стремясь приступить к выполнению других обязанностей, которых в детском доме было предостаточно, но все их сложно было назвать приятными.

Марк сел на ледяной грязный пол и скривился от боли. Следы от ремня жгли кожу, но обида жгла сильнее. Это не он все начал! Мерзкий Илья всегда дразнил его, обзывал, начинал драться первым, а потом подключал и остальных. Что ему оставалось, если не защищаться? Но в итоге вся вина падала на него. Марк поправил вставшие дыбом рыжие волосы на затылке.

– Фуу, рыжая псина. Рыжая псина обделалась, фу. – Илья закрыл нос двумя пальцами, и все собравшиеся вокруг дети утрированно рассмеялись, стараясь делать это как можно громче и веселее. Никому не было весело по-настоящему. Марк это знал. Им не нужно веселье. Им нужно время от времени выталкивать из себя тот яд, которые скапливается от отчаяния и одиночества, презрения к самому себе и миру, который их породил, чтобы бросить.

Марк всегда отличался от остальных людей, и знал это, но знал также, что в этом нет его вины. Он никогда не плакал, собирался с силами и терпел, только обиженно и зло смотрел на своих угнетателей. Однажды, во время игры в футбол, Илья подставил подножку Марку, и тот упал в самый неподходящий момент, упустив и мяч и победу. Большие круглые голубые глаза рыжеволосого мальчика посмотрели с такой ненавистью на своего противника, он подбежал к подлому Илье и ударил его с размаху по щеке. Синяка от удара не осталось, но остался ожог! Дети запоминали тот случай, иногда приукрашивали, пересказывая друг другу, добавляя в рассказ больше демонических деталей, как добавляют черный перец в суп, для остроты и пикантности. Марка боялись, поэтому никто не хотел быть его другом, но и ненавидели. А ненавидеть лучше толпой, тогда не страшно.

Все двенадцать лет своей жизни Марк провел здесь, в этом детском доме, в этом старом ветхом здании, и немалую часть времени в этом темном подвале – страшном месте, которого боялись все воспитанники. Хуже наказания придумать было нельзя. Даже на окрепшую психику взрослого человека несколько часов, проведенных в кромешной тьме, повлияли бы не лучшим образом. Марк не любил темноту, но не боялся, а главное – он умел ее прогонять. Щелкнув пальцами правой руки, мальчик зажег огонек, уместившийся на кончике его указательного пальца. Огонь не обжигал его, только слегка согревал. Как и когда он научился этому фокусу – Марк и сам не знал. Он просто мог так сделать, и все. Сначала у него получалось создавать только искры, что уже удивляло и пугало не только его, но и тех, кто становился невольным свидетелем странных фокусов. Марк верил, что на самом деле он – сын волшебников, как Гарри Поттер, и его родители передали младенца в это страшное место только для того, чтобы спасти от неминуемой смерти под взмахом волшебной палочки злого колдуна. Вера в то, что скоро наступит день, когда он встретится со своей семьей и больше не будет одинок, придавала ему сил, а жизни – смысла. Он будет среди своих, таких же волшебников, как и он сам. Он станет нужным и любимым, а однажды спасет мир от неминуемой гибели. Так будет, обязательно, нужно только немного подождать.

– Это будет скоро, – вслух произнес Марк, не заметив, как дверь в подвал немного приоткрылась.

– Откуда свет? – истерически прокричала Мария Степановна, и мальчик мгновенно погасил фитиль на собственном пальце.

– Здесь нет света, Мария Степановна, вам показалось!

Женщина осмотрела помещение, затем самого заключенного в нем узника и с подозрением закрыла дверь.

«Какой странный ребенок. Наблюдая за ним, и правда можно поверить в какие-то потусторонние силы» – подумала воспитательница, выходя во двор детского дома, окруженный со всех сторон ржавым, местами покрытым зеленой краской забором. Она посмотрела на небо и удивилась тому, как низко висят тучи, и тому, что небо будто было красным. «Наверное, солнечные лучи попадают под таким углом, что создают иллюзию красных туч» – дала сама себе объяснение воспитательница и решила напомнить Светлане Ивановне о важности написать еще одно письмо в мэрию – крыша приюта отчаянно нуждалась в замене. Она протекала в нескольких местах и держалась словно на одних молитвах. Было 10:30 утра.

***

Тонкие улочки с протоптанным до дыр асфальтом витиевато обрамляли город беспорядочными сетями. Они поднимались вверх, поддавшись капризам горного рельефа, и резко спускались вниз, открывая панораму безразличного ко всему и живущего своей жизнью моря. Словно в объятиях, или в тисках, городок был окутан горными массивами. Они возвышались над жителями немыми великанами, неподвижными свидетелями плавного и скоротечного движения чужих судеб. Над бухтой нависал небольшой утес, откуда самые отчаянные, а нередко и отчаявшиеся, смельчаки демонстрировали головокружительные прыжки в море, пытаясь доказать насмешливой стихии свою отвагу, но чаще показывали только хрупкость человеческой жизни. Небольшой городок с низкими, познавшими жизнь пятиэтажками, ненасытно хватавший крохи цивилизации, достававшиеся ему от пиршества больших и главных городов, скрашивал свою провинциальную жизнь ничем не разбавленной стабильностью. Одних она утомляет, а другим дарит иллюзию прозрачного и спокойного мира. Сегодня, как и десять лет назад, почтальон Степан Михайлович доставит почту на своем стареньком велосипеде. Зинаида Михайловна ровно в 8:30 выйдет из дома и направится в поликлинику. Не только для того, чтобы пройти обследование, но и чтобы рассказать важные новости Людмиле Дмитриевне, участковому врачу, на протяжении 25 лет хранящей и врачебные тайны местных жителей, и их личные секреты. Дмитрий Семенович как обычно будет сидеть на скамейке в парке, наблюдая за весело резвящимися ребятишками, а рядом с ним будет услужливо вилять хвостом его верный друг – золотистый ретривер Варфоломей. Продавщицы Леночка и Любочка ровно в восемь откроют бакалейный магазин, стоящий на главной улице городка и принадлежащий мужу Леночки, куда и потянутся все местные бомжи, чтобы сдать стеклотару и поправить свое здоровье новой дозой алкогольного яда.

Клин неровной походкой шел в направлении установленной цели, заношенный пакет гремел собранными за утро бутылками. Он пытался подсчитать сегодняшнюю выручку в уме и прикинуть, на сколько бутылок водки сможет рассчитывать. Потребность была, как минимум, в двух, но найденной стеклотары было слишком мало, и желаемое никак не сходилось с возможностями, сколько бы он не пересчитывал. С утра в голове роились кусающие за душу мысли, словно обезумевший пчелиный рой, они беспрерывно гудели и жалили во все места, где остались тонкие шрамы от давно проигранных сражений.

На крыльцо магазина вышли Лена и Люба, воспользовавшись отсутствием покупателей, чтобы устроить перекур. Тонкие сигареты в ярко наманикюренных пальцах задымились серым, удушливым дымком.

– Небо какое-то странное сегодня, ты заметила? – подняла голову вверх Лена.

– Но красивое! Никогда не видела красные тучи, – ответила Люба подруге, глубоко затягиваясь никотином.

– Смотри, твой любимчик явился, – усмехнулась жена хозяина магазина, и два разукрашенных макияжем лица повернулись в сторону Клина.

В этот момент Клин заметил три пустые стеклянные бутылки, стоящие возле мусорки, его массивные плечи распрямились, широкая грудь стала ровной, а в карих глазах появился хищный блеск. Он сделал несколько широких шагов в сторону своей находки и вдруг кто-то схватил его сзади за руку и прорычал в самое ухо:

– Куда прешь, они наши! Наш район – наши бутылки. Пошел отсюда!

Клин развернулся, перед ним стояло двое бомжей на полголовы ниже его.

– Я первый увидел, они мои – оскалился Клин.

– Ты че сказал? – перешел к нападению тот, что был моложе и явно агрессивнее. Он с силой толкнул Клина в грудь, подталкивая его к кирпичной стене, к которой можно было бы прижать и преподать урок уличной справедливости, но Клин не сдвинулся с места. Вместо этого, он извернулся и хорошо поставленным ударом ноги в грудь оттолкнул нападавшего на противоположный от дороги тротуар. Не медля ни секунды, он схватил за края расстёгнутой куртки второго бомжа и перебросил через себя, оставив лежать на лопатках, пока сам подбирал найденную тару и складывал в звенящий пакет. Наблюдавшие за ходом схватки продавщицы зааплодировали. Клин выпрямился и театрально поклонился. Нападавшие, оправившись от ударов, быстро ретировались, признав превосходство чужака.

– Крутой ты мужик, Клин. Тебе бы взять себя в руки, привести в порядок, женщину хорошую найти, – Лена многозначительно посмотрела на засмущавшуюся Любу.

Клин осмотрел свою рваную синюю футболку и накинутую сверху коричневую куртку, которая не сходилась потому, что была откровенно мала, и улыбнулся широкой улыбкой, обнажив на удивление ровные и белые зубы.

– Я и так хорош, разве нет?

– Ну, давай сюда, герой, что ты там принес, – вышла к нему Лена, в то время как Люба продолжала застенчиво стоять на месте.

Клин протянул пакет с добычей. Лена пересчитала бутылки.

– Что-то маловато у тебя сегодня, – глядя на то, как у мужчины обреченно опускаются плечи, Лена добавила, – ничего, мы с Любашей тебе подарок сделаем, пошли.

И не дождавшись утвердительного кивка головой от Любы, который все же последовал спустя несколько секунд, она вошла в магазин и достала из-под прилавка две бутылки водки. Клин засиял от счастья:

– Спасибо, красавицы! От души благодарствую!

Одну бутылку Клин засунул в карман куртки, а вторую тут же открыл и застыл на месте, уставившись в одну точку, он мучительно погружался в навязчивое видение…

– Клин, Клин, прикрой, там, сзади!

Автоматная очередь смертоносным грохотом разрывала барабанные перепонки. Рядом с ним, словно случайно опрокинутый оловянный солдатик, упал Дэн. Его лицо, залитое кровью, с зияющей дырой во лбу, таращилось широко раскрытыми глазами прямо на Клина. «Вот так нужно изображать смерть! Не в капюшоне и с косой в руке, а с дырой во лбу от вошедшей туда пули, и с широко раскрытыми застывшими глазами», – подумал он под раздирающий душу грохот выстрелов….

Клин встряхнул головой, высвобождаясь из терновых сетей своего видения и подняв верх бутылку, сказал:

– За вас, красавицы!

А затем залпом выпил почти половину, стало легче, и он налегке, с надеждой, что на сегодняшний день анестезии будет достаточно, бодро зашагал по ускользающей вниз, словно русло реки, улочке. Часы на старинной городской башне пробили полдень, и первая капля сорвалась из набухшей алым цветом тучи, вскользь прошмыгнув по щеке Клина. Зашипев от внезапной боли, он схватился за лицо рукой, струйки теплой крови потекла между пальцев. Следующая капля ранила шею, скатившись за воротник куртки. Где-то зазвучал женский крик и плач ребенка, беспечный от своей стабильности город в один миг разорвался от звуков боли и страха. Клин схватил валяющийся возле мусорки кусок шифера, накрыл им голову, придерживая рукой снизу и побежал. С каждой секундой дождь усиливался, опустошая разбухшее небо от того, что наполняло землю кровью.

Глава 2

Кровавые слезы земли

«..И ни птица, ни ива слезы не прольет,

Если сгинет с земли человеческий род.

И весна… и весна встретит новый рассвет,

Не заметив, что нас уже нет».

Сара Тисдейл «Будет ласковый дождь» 1920 год.

Власти города на удивление быстро отреагировали на происходящие события. Им понадобилось всего двадцать минут на то, чтобы понять смертоносность нахлынувшего ливня, и десять минут на оповещение города об опасности. Из того, что озвучили все возможные средств массового оповещения, Сережа понял, что с неба льет дождь-убийца и на улицу ни в коем случае выходить нельзя. Поэтому из школы их не выпускали, и он чувствовал себя заложником, которого разрывало чувство тревоги за родителей. Почти не останавливаясь, он поочередно набирал номер телефона мамы и папы, но гудки оставались без ответа. Неизвестность физически ощущалась во всем теле, и отдавала мучительной тоской. Сережа решил, что любая опасность, которая ждет его на улице, не так страшна, как неизвестность. В его представлении, подкрепленном подслушанными разговорами учителей, дождь содержал кислоту, которая разъедала тела людей и убивала. Значит, нужно надеть на себя больше одежды и стащить из кладовки дворничихи резиновые сапоги. Еще обязательно нужны перчатки! Их он раздобудет в кабинете химии. План казался идеально продуманным и был единогласно утвержден. В школе царила суматоха, несмотря на все попытки сохранить спокойствие и занять чем-то детей. Сережа видел, как Светлана Геннадьевна, учительница биологии, стояла у окна с телефоном в руке, пытаясь кому-то дозвониться и плакала. Младшие классы рыдали хором, они звали маму и отказывались переключаться на веселые занятия, предлагаемые им взрослыми. Почти все были погружены в собственные мысли и тревоги, но при этом старались держать себя в руках, не поддаваться панике, смешанной с любопытством, и хотя бы в собственных глазах выглядеть достойно.

Сережа без проблем отыскал перчатки в кабинете химии и засунул в карман сразу две пары. Следующим его пунктом назначения была кладовка дворничихи. Он достал из пакета со сменной обувью заношенные кроссовки и поставил их в угол коридора, где уже стоял его рюкзак, а пакет свернул и засунул в карман брюк, затем спустился на первый этаж и не спеша пошел в нужную ему сторону.

– Бакланов, ты чего здесь ходишь? – строго спросила завуч Любовь Дмитриевна, ее тяжелый взгляд пригвоздил Сережу к стене.

– Я в туалет, – промямлил он то, что первым пришло в голову.

– Только быстро, и сразу в класс.

Сережа кивнул в знак согласия с готовностью исполнить полученный приказ и почти бегом завернул за угол. Добравшись до заветной кладовки, он не сдержал возглас отчаяния – на двери висел маленький навесной замок. Несколько секунд мальчик сверлил преграду взглядом, полным ужаса, не зная, что ему теперь делать. Решение пришло в голову само, как всегда бывало с ним в сложных ситуациях. Обрадованный, он подбежал к плану школы, размещенному на стене, и убедился, что пожарный щит действительно расположен возле столовой. Как можно быстрее и незаметнее он пробрался в левое крыло первого этажа, схватил железный лом, входящий в перечень требований пожарной безопасности и, не сбавляя темп, вернулся к нависшему над всем его планом замку. Потребовалось несколько попыток и удача не быть пойманным на месте преступления. Трясущимися от страха руками Сережа засунул в пакет желтые сапоги и вернулся на второй этаж.

Необходимо было защитить от кислотного дождя глаза и лицо, следующим пунктом назначения стал кабинет ОБЖ. Мальчик тихо постучал в дверь, но ответа не последовало. Он вошел и увидел учителя, сидящего за своим столом. Прохор Иванович отрешенно смотрел в окно и, заметив чужое присутствие, нехотя повернул голову.

– Тебе чего?

– Любовь Дмитриевна сказала взять у вас противогаз.

– Там возьми, – Прохор Иванович кивком головы указал на стоящий у стены шкаф, даже не поинтересовавшись, зачем завучу могло понадобиться средство защиты от газа. Учитель ОБЖ определенно был не готов к внезапно возникшей чрезвычайной ситуации.

Сережа молча забрал нужную ему вещь и поспешил удалиться.

Из своего потайного угла он забрал рюкзак, решив оставить кроссовки здесь – все равно они ему сейчас не понадобятся, и спокойным шагом направился к раздевалкам по угловой лестнице, ведущей в правое крыло первого этажа. Ему все еще не верилось, что все получается так, как он задумал, и что его до сих пор никто не поймал и не остановил. Видимо, Удача, которая за все его годы жизни задолжала ему немало приятных моментов, наконец, начала отдавать свой долг. Сережа быстро отыскал свою куртку, надел ее и сверху еще две чужих, вовсе не краденных им, а взятых взаймы. Затем переобулся в резиновые желтые сапоги, которые оказались ему малы примерно на два размера, на руки надел резиновые перчатки, а из рюкзака достал черный зонт. Противогаз налез не без труда и сидел немного просторно. Вокруг шеи Сережа обмотал широкий шарф. Повернувшись к зеркалу, он встретил отражение невероятного пугала, способного всю школу ввести в состояние неистового хохота. Но, на взгляд Сережи, все было отлично. Осталось покинуть раздевалку, добраться до окна, открыть его и спрыгнуть вниз, на пропитанный кислотным дождем асфальт. Словно тень, он прошмыгнул к стене, а затем, прижавшись к ней спиной, не спеша подкрался к окну. Подоконники были высокими, но мальчику удалось на него забраться, даже невзирая на то, что тяжесть экипировки и болтающийся на спине рюкзак тянули вниз. Он распахнул окно, и брызги дождя, направленные на него ветром, попадали на куртку, но ничего не случилось. Одежда не зашипела под воздействием кислоты, а рука в перчатке не расплавилась. Тогда он открыл зонт и выставил его вперед, закрываясь от ливня.

– Ты что делаешь? – завизжала все та же Любовь Дмитриевна, – Немедленно закрой окно и слезай!

И в этот момент Сережа спрыгнул и побежал. Он опрометью выскочил из школьного двора и завернул за угол, выскочив к строгой линии пятиэтажек. Зонт защищал его от падающего сверху дождя, а сапоги не давали скопившейся в лужах опасной жидкости причинить вред ногам. Под толстым слоем курток ему было жарко, но и туда струйки дождя не попадали, а вот штанины чуть выше колена начинали промокать, и мальчик почувствовал почти невыносимую боль. Будто в этих местах с него сдирают кожу или обжигают крутым кипятком. Он чуть согнулся, сжал зубы и пошел дальше в направлении своего дома.

Мимо пробежала мокрая, лающая собака. Сережа видел несколько людей, лежащих на тротуаре лицом кверху. Издалека они выглядели, словно на всех была надета красная маска, и у всех было широко открыто то место, где должен был быть рот, но на деле было только кровавое месиво. От боли у Сережи закружилась голова, а ноги переставали слушаться. Внезапно он увидел мужчину, выбегающего на балкон третьего этажа и с криком переваливающегося через перила. Сзади несчастного маячило что-то серое, что быстро скрылось в комнате, и Сережа не успел его рассмотреть. Упавший с высоты мужчина был еще жив и не переставал кричать. Он упал на спину и наверняка повредил позвоночник. Мальчик подумал, что нужно помочь, но не успел даже закончить свою мысль, как раненый человек стал буквально плавиться. Вместе с потоком дождя с него слезала кожа и стекала на размытый тротуар. Лежащий на спине мужчина сделал глубокий вдох и сразу затих. Выдоха не последовало.

Сережа почувствовал, что сейчас потеряет сознание: в глазах потемнело, а голова кружилась, будто он только что сошел с «американских горок». Мельком мальчик увидел спуск в подвал одной из пятиэтажек и, завывая от боли, осторожно переступая ранеными ногами, насколько мог, поспешил в укрытие. К счастью, дверь оказалась не заперта, и недавний узник школы оказался в новом замкнутом помещении. Он прошел вглубь подвала, за одной из установленных там дверей оказался склад ненужных вещей, досок, какой-то одежды, скомканной в пакетах, и старой мебели. Сережа добрался до ободранного кресла, стоящего в углу, отодвигая по ходу своего продвижения сваленную здесь рухлядь. Наконец он смог сесть и сразу же снял с себя промокшие брюки, и только после этого стянул противогаз. На бедрах кровоточили раны, словно его искусал бешеный пес.

– Пес! – воскликнул мальчик, – Пес был мокрым и лаял! Он был просто мокрым, не раненным, не облезшим, не покрытым кровью! Он был просто мокрым, и он лаял. Не скулил от боли, не выл, а лаял!

А еще он подумал о тех людях, которые остались лежать бездыханными и изуродованными на тротуарах улиц. Дождь сдирал с них кожу и даже мясо – но не одежду! Сережа посмотрел на свои брюки, не решаясь к ним прикоснуться – те были просто мокрыми. Никаких дыр на них не было, и зонт был цел и сапоги, и куртки. Размышляя обо всем этом, мальчик услышал, как хлопнула входная дверь в подвал, и настороженно притаился.

** *

Константин Евгеньевич явился раньше назначенного ему времени, и Олесе пришлось его принять не в 12:00, а в 11:45. Вот уже сорок минут она делала расклады Таро, призывала духов и всевидящее око для того, чтобы ее клиент нашел свой путь к банковскому счету с миллионным балансом.

– Так вы мне не советуете заключать сделку с Рогиным?

– Не я! Духи не советуют!

«Какая может быть сделка с человеком, который вчера проиграл в карты Шарыгину четыре миллиона рублей? Два из которых его любовница потратила уже с утра на обновление своего гардероба, а пятьдесят тысяч перевела мне на счет с благодарностями за то, что на прошлом сеансе я предрекла ей скорое счастье» – мысленно добавила провидица.

– Эх, жаль, мне казалось, что перспектива хорошая. А вы уверены? – разочарованно и с недоверием уставился на нее тощий тридцатилетний мужчина в нелепом коричневом костюме с синим галстуком, закрывающим кофейное пятно на белоснежной рубашке.

– Вы не верите духам, Константин Евгеньевич?

«Что там за шум на улице, работать невозможно» – вот уже полчаса Олеся не могла сосредоточиться на образе, ее отвлекали крики, доходящие до ее слуха сквозь стук дождя по стеклу закрытого окна.

Константин Евгеньевич замешкался с ответом. С одной стороны, он определенно верил духам, как и предсказаниям, иначе не потратил бы на это и рубля, не говоря уже о неприлично высоком гонораре провидицы, но, с другой стороны, сегодня духи говорили совсем не то, что он хотел слышать, и верить им совсем не хотелось.

Противный звук сигнализации на автомобильных ключах заставил двух людей, занимающихся непонятными вещами в душной комнате, вздрогнуть и развеять свои путаные мысли.

– Что-то не так с моей машиной, – тревожно озвучил Константин Евгеньевич очевидное. Лишние траты совсем не вписывались в его скудный и спланированный до мелочей бюджет.

– Сейчас вернусь, – добавил посетитель уже было собравшейся напомнить об оплате за сеанс провидице, и быстро выскочил из двери квартиры, оставив в качестве залога свое пальто на вешалке в прихожей. Стук удаляющихся вниз по лестнице шагов отчетливо доносился через открытую входную дверь.

Олеся подошла к окну и посмотрела вниз на проржавевшую детскую площадку во внутреннем дворике дома. Покрытый завесой дождя, будничный осенний пейзаж вздрогнул от оглушающего крика. Оконная рама соседской квартиры резко распахнулась, и на подоконнике появилась женщина в синем халате, усыпанном россыпью ромашек. Она пятилась и не переставала кричать. Словно что-то страшное толкало ее в бездну. Дождь покрывал ее голые плечи, оставляя от соприкосновения с тонкой кожей багровые раны, словно мелкие осколки стекла впивались в кожу несчастной. Кровь смешивалась с льющимися с неба потоками и текла струйками по рукам и груди женщины. Гримаса ужаса уступила место удивлению и тут же исказилась от боли. Не успела Олеся опомниться от увиденного и предпринять хоть какие-то действия, как серый пейзаж дополнили алые краски. Соседка лежала на спине, раскинув руки в стороны. Синий халат пропитался кровью, а невидимый художник разукрасил белые ромашки в красный цвет. Шея женщины была вывернута и обнажала белеющую сквозь багровое окропление кость. Обнаженные части тела под ударами быстро сменяющих друг друга капель тоже перекрашивались в оттенки красного, словно с погибшей снимали кожу.

Олеся вскрикнула и отпрянула от окна. Теперь все было тихо, и это невыносимо пугало.

«Куда запропастился этот чертов Константин Евгеньевич?» – Олеся не могла оставаться одна ни секунду больше. Она опрометью выскочила в так и оставшуюся открытой дверь, и бегом спустилась по лестнице с пятого этажа на первый.

Провидица распахнула двери, выходившие на проезжую часть улицы, и тут же отпрянула назад, схватившись за кисть правой руки. Промокшая рука болела и кровоточила, словно ее, великую грешницу, окропили святой водой.

– Что за…, – не успев подобрать нужное слово, Олеся уставила взгляд на мертвого Константина Евгеньевича, облокотившегося на дверь своего автомобиля, с кровавым месивом вместо лица. На помятой крыше машины лежал мертвый мужчина, почти раздетый. Он был похож на красный манекен, одетый в одни семейные трусы. Словно рысь, провидица понеслась по лестнице, перескакивая через степени. Вбежав в квартиру, она закрыла дверь на все имеющиеся замки, в кухне она взяла полотенце и перевязала рану, скривившись от боли. Ей начало казаться, что наступил момент прощания с собственным рассудком. Она вышла в прихожую и, облокотившись о стену, уставилась в зеркало, встроенное в шкаф-купе. Бледная, с растрёпанными волосами в длинном черном платье, обнажающем тощее декольте и длинные белые руки, с повязкой на правом запястье, – никогда она еще не была так похожа на колдовскую сущность, как сейчас.

Внезапно зеркало покрылось рябью. Олеся тряхнула головой, несколько раз моргнула и подошла ближе. Из зеркальной ряби высунулась рука мертвецки-серого цвета с длинными закрученными когтями, за ней высунулась вторая, и через мгновение появилась фигура, которой принадлежали эти руки. Мертвое тело женщины со сморщенной кожей, в длинной, по щиколотку, белой порванной рубахе перешагнуло порожек шкафа-купе и опустило набухшие почерневшие ступни на коричневый ламинат квартиры. Толстый рубец проходил через правую сторону лица и вытекший, залитый кровью глаз. Левый глаз был широко раскрыт, а синие тени, скопившиеся под ним, придавали взгляду сходство с глазами дикого, обезумевшего от ярости зверя. Обескровленные губы мертвеца скривились, обнажив кривые зубы. Длинные, растрепанные, местами сбившиеся в комки патлы падали на лицо и прикрывали исхудалые плечи и грудь. Чудовище вытянуло руки вперед и потянулось к впавшей от ужаса в апатию провидице.

Олеся опомнилась и, что было сил, заорала. Она метнулась в комнату и побежала к окну. Ее остановило воспоминание о соседке, так ужасно окончившей свою жизнь на ее глазах.

«Нужно бороться за жизнь. Я всегда боролась и сейчас без боя не сдамся» – промелькнула единственная разумная мысль, затерянная в обезумевшем, терявшем связь с реальностью рассудке.

Мертвая женщина все так же медленно шла к живому человеку, вытянув руки с раскрытыми ладонями, с которых лоскутами свисала содранная кожа.

Олеся метнулась к комоду, достала оттуда кусок угля и букет сухоцвета полыни. Она быстро начертила круг, в середине которого нарисовала крест и вступила в него. Выставив вперед себя букет, как щит, она стала кричать:

– Изыди!

Мертвая женщина опустила руки и медленно обошла Олесю, не отрывая взгляда единственного глаза. Она опустилась на диван и села, положив руки на колени и продолжила неотрывно пялиться на хозяйку квартиры, куда проникла как самый непрошеный гость из всех возможных.

– Изыди! Изыди! – продолжала кричать Олеся, тряся перед собой букетом полыни не потому, что так требовал обряд, а потому, что руки тряслись и отказывались слушаться.

Внезапно мертвые губы зашевелились, и раздался низкий голос:

– Барышня, а чего вы такого делаете?

Олеся застыла, и прижала букет к груди.

– Изгоняю злой дух! – зачем-то ответила она.

– Это правильно, барышня, нам тута злого духа не нать, – ответило чудовище.

– Тогда изыди! – прокричала Олеся, пытаясь определить, к чему она ближе – к истерике или обмороку.

Мертвая женщина посмотрела по сторонам, видимо в поисках злого духа и вновь заговорила.

– Фроська я, крепостная. Меня барыня плетями забила. Живота лишила. Ыыыыы, – завыла покойница.

И тут Олеся определилась и без чувств упала на пол.

***

Багровые лужи отражали изуродованные и искривленные от боли лица людей, спешащих укрыться в метро станции «Казанский вокзал». На асфальте лежали тела тех, кто не успел. Буквально в нескольких метрах от спасительных ступеней, ведущих в подземелье, лежал мертвый мужчина, накрывший телом свою мертвую четырехлетнюю дочь. А чуть поодаль совсем еще юные парень и девушка встретили смерть, не размыкая соединенных ладоней. В общем шуме смешались рыдания, боль, ужас и собачий лай. Верные друзья сохраняли свою преданность хозяевам, склонившись над покрасневшими от крови останками, страдая от проливного дождя, они отказывались уходить. Громкое, режущее душу тявканье призывало дорогих им людей встать и пойти поскорее домой, чтобы там обсохнуть, вкусно поесть и укрыться от хаоса. Они еще не понимали, что больше не будет ни дома, ни вкусной еды, ни ласкового и знакомого голоса хозяина. В каких-то квартирах сегодня вечером не загорится свет, для кого-то не наступит долгожданная встреча, кто-то не дочитает книгу с захватывающим сюжетом и не узнает финал истории.

При входе в метро стоял сошедший с ума мужчина, он тянул кровоточащие руки к небу и кричал: «Это кровавые слезы земли! Мы все грешники! Мы все должны умереть!». Его лицо было покрыто багровыми бороздами, а глаза выжжены каплями странного и страшного дождя. Он умирал в муках, притупленных своим безумием, но не пытался спастись, укрыться или позвать на помощь. Возможно, его рассудок был поврежден давно и по другим причинам, а может быть и так, что события последних часов лишили его разума, чтобы сейчас забрать остатки жизни.

Президент России, Рогов Игорь Васильевич, сидел в рабочем кабинете и смотрел на свои скрещенные, заметно подрагивающие руки. Не прошло и полугода с того дня, как он – новый избранный правитель большой страны, приносил клятву защищать свой народ. А теперь, словно беззащитный, растерянный ребенок, вынужден лишь беспомощно наблюдать, как его избиратели превращаются в кровавое месиво. Он не может даже ничего понять, не то, что сделать.

– Что это такое? – нервно всплеснул руками президент.

– Природа данного явления нам не ясна, – испуганно рапортовал заученную фразу министр по чрезвычайным ситуациям, генерал Бороздов. – Радиационная обстановка в норме.

– Может, это химическое оружие, вышедшее из-под контроля? – предположил Игорь Васильевич.

– Нет, спектр поражения слишком избирательный. Этот дождь словно живой, или запрограммированный, – ответил министр иностранных дел, Афанасий Анатольевич Дроздов, один из немногих, кто старался подавить в себе чувство страха и мыслить рассудительно.

– Из других стран приходили ответы на наш запрос? – обратился к нему президент.

– Ни одного, – Афанасий Анатольевич отрицательно покачал головой.

– Очевидно, что эти тучи полностью покрыли землю, дождь идет во всех странах мира, – напомнил уже известный всем присутствующим факт министр природных ресурсов и экологии, Федор Аристархович Красносельский.

– Именно поэтому сейчас так важно быть на связи и обмениваться опытом! – вспылил президент и хлопнул ладонью по столу. Все затихли.

– Какие предприняты действия по оказанию помощи населению? – обратился президент к генералу Бороздову.

– Задействованы все подразделения. По городу патрулируют автомобили МЧС, сотрудникам выданы костюмы специальной защиты. Раненых отвозят в больницы города. Работают системы оповещения.

– Что говорят врачи? Какой характер ран? – тихим голосом спросил президент, обхватив голову руками и облокотившись локтями о стол.

– Мне доложили, что отравляющего воздействия на организм нет. Характер повреждений не похож на химические или термические ожоги. Кожа слезает, оставляя открытые раны. При попадании в глаза глазные яблоки лопаются, люди слепнут. Если человек глотает капли дождя, то внутренние органы распадаются и смерть наступает мгновенно, – сбивчиво передал полученную информацию министр здравоохранения Леонид Павлович Черный и вытер вспотевший лоб тканевым платком.

– Что с убежищами? – президент снова обратился с вопросом к генералу.

– Все готово, – слишком поспешно и слишком нервно ответил тот.

– Хорошо. Пока непонятно, есть ли в них необходимость. Любое укрытие от дождя можно считать безопасным местом, но мы не знаем, чего ждать дальше. Всем спасибо, вы свободны. Берегите себя и близких.

Через минуту кабинет опустел, и Игорь Васильевич смог закрыть глаза и шумно выдохнуть. Голова болела, чувство безысходности сковывало горло. В дверь постучали, и, не дожидаясь ответа, в кабинет вошел высокий мужчина с коротко стрижеными волосами спортивного телосложения в строгом черном костюме.

– Игорь Васильевич, я вынужден настаивать на срочной эвакуации вас и вашей семьи. Мы не понимаем, что происходит, и не можем спрогнозировать дальнейшее развитие событий.

– Да, Олег, да, но я не могу сейчас спрятаться, когда там… когда люди… – Нервы сдавали, и ему с каждой минутой становилось труднее держать себя в руках.

– Вы должны, Игорь Васильевич, таковы правила. Бункер разработан с учетом всех возможных инновационных систем. Вся информация будет поступать к вам незамедлительно, – настаивал начальник личной охраны президента.

– Давай чуть позже, сейчас я не могу, – устало произнес глава государства, но не успел закончить свою мысль, как дверь распахнулась, и в кабинет вбежал запыхавшийся Афанасий Анатольевич. Справляясь с волнением и тяжело дыша, он доложил:

– Поступила информация по секретной линии из нескольких государств. – Министр иностранных дел опустил глаза, перевел дыхание и продолжил. – Информация от всех одинаковая.

– Какая? Что там у них? – нетерпеливо спросил Игорь Васильевич.

– Президенты США, Франции и Италии, премьер-министр и король Норвегии, а также канцлер Германии мертвы. Их убили.

– Кто? Как? – полученная информация подействовала как неожиданный мощный удар от невидимого противника.

– Пытаемся связаться и прояснить ситуацию, – ответил потухшим голосом Афанасий Анатольевич.

– Как только проясните – немедленно доложите.

Министр утвердительно кивнул и быстро вышел.

– Собирайтесь, Игорь Васильевич, мы выезжаем немедленно. Сейчас мы еще можем достать в пути топливо и рассчитывать на сотовую связь, – прошептал у самого уха президента Олег.

– Да, хорошо, да, – сейчас президент думал о своей дочери. Варенька была для него всем. Ей совсем недавно исполнилось 12 лет, но уже было ясно, что растет девочка настоящей красавицей и умницей – гордость и утешение отца. Он взял личный сотовый телефон и набрал номер жены.

– Оля, собери необходимые вещи, ждите меня и будьте готовы, скоро буду.

Через полчаса Игорь Васильевич и его личная охрана, облачившись в костюмы специальной защиты, покинули здание Кремля, сели в три бронированных джипа и направились в сторону личной резиденции главы государства.

Глава 3

Убежище для хрупких надежд

Я шел во тьме дождливой ночи

И в старом доме, у окна,

Узнал задумчивые очи

Моей тоски. – В слезах, одна

Она смотрела в даль сырую…»

Александр Блок «Я шел во тьме дождливой ночи..» 1900 год.

Олеся открыла глаза и закричала от того ужаса, который навис буквально над ней. Спутанные длинные волосы почти касались ее щеки, серая, тонкая кожа на лице источала зловонье смерти, толстый рубец, проходящий через вытекший правый глаз, местами расходился, обнажая то ли куски неживой плоти, то ли лицевую кость. Не переставая кричать, Олеся отползла в дальний угол комнаты и вжалась в него, словно могла пройти сквозь толстый бетон, и покинуть это страшное место с находящимся здесь страшным существом.

– Барышня, это же я, Фроська, – недоуменно и даже немного обиженно пробасило чудовище. Голос у нее был низкий, приглушённый, словно звучал издалека.

Олеся закрыла лицо руками и зарыдала. Все то напряжение, которое ей пришлось выдержать за этот долгий, нескончаемый день, сейчас отступало от нее, изливалось слезами и содроганием худеньких плеч.

Жуткая покойница, называющая себя Фроськой, выставила вперед руки и медленно подошла к сидящей на полу и рыдающей женщине, а затем опустилась рядом с ней и глухо завыла. В отличие от живой провидицы, заливающейся слезами, из глаз, вернее, из одного левого глаза забитой плетьми крепостной не вытекло ни одной слезинки.

Олеся ощущала присутствие покойницы, сидящей на полу рядом с ней, и слышала ее завывающий плач. Она представила себе все происходящее сейчас со стороны и рассмеялась. Ее смех был громким и заливистым, таким же, как минуту назад были рыдания. Из глаз продолжали литься слезы, но теперь уже не от страха и отчаяния, а от смеха. Фрося посмотрела на живую женщину, перестала выть и, подражая, тоже засмеялась. Ее смех был похож на карканье вороны. Олеся размазала по лицу растекшуюся тушь и, издав напоследок громкий непроизвольный всхлип, успокоилась.

– Фрося, ты не могла бы не подходить ко мне так близко? Мне не привычно, понимаешь, – она старалась говорить спокойно, но голос предательски подрагивал.

Мертвая крепостная кивнула и отползла на два метра в сторону.

– За что тебя барыня забила? – спросила Олеся

– Ох, барышня, за любовь. Не стерпела она счастья моего.

– За любовь? – переспросила Олеся, понимая, что голос уже не дрожит, – С кем?

– С барином. Говорил он мне «Фросюшка, красна ягодка моя, все к твоим ногам положу». Ох и красивые же вещи он дарил мне, барышня. На сеновал все звал, звал, а я не сразу согласилась. Но раз уж любовь случилась, то как тут устоять?

– Так она из ревности тебя забила, получается?

Фроська печально кивнула.

– А как ты попала ко мне в квартиру из зеркала? – Олеся вспомнила, как из покрытого рябью зеркала высунулись бледные когтистые руки, и вздрогнула.

– Так я же со всеми проклятыми душами здеся осталась после кончины. Не принял меня Господь. Бродила по коридорам Зазеркалья, на людей смотрела, но они меня не видели, а выйти я не могла. А тут, смотрю, толпа таких же, как я, проклятых собралась, и кричат «Свет в конце тАнеля!». Гляжу, и правда, свет появился. Потом все побежали, и я побежала. И тута оказалась.

– Это барыня тебя прокляла? – с интересом спросила Олеся и даже придвинулась чуточку ближе к своей потусторонней гостье.

– Нет, это попадья меня прокляла. Случилась у меня любовь с попом нашим местным. Говорил он мне: «Фросюшка, дышать я не могу, коли тебя рядом нет. Совсем ты разум мой опутала». Встретились мы с ним на сеновале, а там нас попадья застала. И давай кричать, и давай проклятьями сыпать.

– Так у тебя и с попом любовь случилась? – недоуменно и даже немного возмущенно воскликнула Олеся.

Фрося утвердительно кивнула и вновь вытянула руки в сторону растрепанной и вымазанной в туши и помаде провидице.

– Ты зачем ко мне все время руки тянешь? – Олеся отодвинулась подальше на всякий случай.

– Тепло чувствую. Холодно в Зазеркалье, люто холодно. А от вас, барышня, тепло идет, как от костра на Масленицу – вот руки сами и тянутся, чтобы погреться.

– Давай-ка ты вон, об батарею лучше погрейся. А меня не трогай! Я не разрешаю!

Фрося повернула голову в указанном Олесей направлении, не увидела ничего для себя интересного, а что такое батарея, и вовсе не поняла.

– Сейчас бы самовар горяченький, чайку похлебать, руки погреть, – мечтательно пробасила покойница.

– Это легко, сейчас пойду, чайник поставлю. А ты здесь меня жди!

Олеся встала и вышла на кухню. Она открутила конфорку, и газ с шумом прорвался через маленькие отверстия в плите. Быстро чиркнула спичка о бок коробка, огонь вспыхнул синим пламенем, упираясь в почерневшее дно чайника. За окном дождь лил, словно из садового шланга. Редкие деревья, посаженные много лет назад во внутреннем дворике старой пятиэтажки, раскачивались и нагибали ветви, пытаясь укрыться от стихии. Олеся подошла ближе к пластиковой двери, ведущей на застеклённый балкон, открыла ее и осторожно переступила порожек. Картина за окном была удручающей, ей не хотелось смотреть вниз и видеть растекшийся по земле труп соседки в синем с ромашками халате, и она уже хотела повернуть назад, как в глаза бросилось нечто необычное для сегодняшнего дня. Олеся была уверена, что после всего пережитого удивить ее чем-то будет сложно, но она удивилась. Силой воли Олеся заставила себя оторвать взгляд, покинуть балкон, закрыть за собой дверь и перевести дыхание.

Когда она вошла в комнату с двумя кружками горячего чая, пахнущего бергамотом, Фрося все также сидела на полу. Олеся поставила исходивший паром напиток рядом со своей пугающей гостьей и села рядом. Покойница протянула руки к горячей кружке и с выступившим на изуродованном лице удовольствием стала их греть. Олесе захотелось поделиться своими мыслями:

– Фрося, я сейчас увидела в окно…

В дверь квартиры постучали, и обе женщины – живая и неживая, повернули голову на стук.

***

Сережа сидел в пыльном, порванном, зато мягком кресле, и с расширенными от страха зрачками слушал шарканье приближающихся шагов. И вот, наконец, дверной проем заполнила широкая фигура окровавленного мужчины с шифером в руке. Лицо, руки и видневшаяся сквозь дырки в синей футболке грудь вошедшего были в кровоточащих ранах. Сережа сразу понял, что перед ним пострадавший от дождя бомж. Неопрятный внешний вид, неравномерно покрытое щетиной лицо и тошнотворный запах перегара не позволяли усомниться в сделанном наспех выводе. Но, несмотря на это, мальчик обрадовался появившемуся человеку, словно тот был родным и близким. Теперь он не один, и только это имело значение. Бомж тяжело дышал и кривился от боли.

– Вам плохо? Помочь? – участливо подскочил к раненому мальчик.

– Нормально! – ответил тот, вытащил из кармана закупоренную бутылку водки, открыл ее и залпом выпил всю, до последней капли. – Так будет лучше! Ты кто такой, пацан? Почему без штанов?

– Я Сережа, а как вас можно называть? – голые, покрытые ранами ноги он стыдливо прикрыл руками.

– Называй меня Клин! Непогода сегодня шалит сильно! – ответил бомж и опустился на грязный, выложенный плиткой пол.

– Вы ранены, у вас идет кровь, – заметил мальчик.

– И не такое бывало, – отмахнулся бомж и уставился в стенку немигающим взглядом. От принятого алкоголя его развезло, но и боль отступила на время. Сережа это понял.

– Снимите мокрую одежду, влага от дождя впиталась в ткань и действует на кожу.

Бомж снял с себя одежду, оставшись в чем мать родила. Сережа невольно осмотрел его крепкое, мускулистое тело и застенчиво отвернулся.

– Клин, нам нужно пробраться к моему дому. Там есть аптечка и еда. Это близко, всего в двух кварталах отсюда.

Прозвучавшие слова оставили привкус насмешки. Два квартала под смертоносным ливнем совсем не «ВСЕГО». Это опасный путь, полный ужаса, риска и лежащих на асфальте мертвых человеческих тел. Именно поэтому Сережа хотел взять с собой попутчика, вдвоем не так страшно и можно друг друга подстраховать. Бомж никак не отреагировал на сделанное Сережей предложение, и мальчик хотел уже повторить, но тут Клин заговорил:

– Пробраться можно, конечно, но опасно. Ты вон, без штанов, а я вообще голый.

– Я видел здесь пакеты с какими-то вещами. Давайте заглянем в них, может, найдем что-нибудь подходящее. Мы не можем здесь оставаться. Нам нужна вода и еда. Вряд ли люди, патрулирующие город, станут спускаться в подвалы.

– А ты умный малец, – усмехнулся бомж. – Ну давай посмотрим.

Сказав это, он даже не пошевелился, и Сережа понял, что копаться в валяющихся пакетах придется ему. В первом пакете мальчик нашел рабочий комбинезон, достаточно плотный и подходящий по размеру Клину. Во втором было много женских вещей. Сережа тщательно их осмотрел, отобрал наиболее чистые и порвал их на лоскуты. Из рюкзака мальчик достал санитайзер – мама ежедневно напоминала ему о важности гигиены рук, а сам Сережа знал и беспокоился о важности гигиены ран. Он прыснул несколько раз из санитайзера на лоскут и осторожно, кривясь от боли, приступил к обработке своих поврежденных от колена до бедра ног. Клин, усмехаясь, наблюдал за мальчиком.

– Ты что делаешь? – спросил мужчина, хотя прекрасно знал ответ на свой вопрос.

– Нужно обработать кожу вокруг ран. Вот, возьмите. Это важно, чтобы не было заражения крови.

Клин взял флакон и кусочек смоченной мягкой ткани. Он знал, что мальчик прав, и последовал его примеру. Когда с медицинскими процедурами дело было закончено, мужчина натянул на себя комбинезон. Сережа продолжил свои поиски, копошась в вещах, сваленных в разных углах помещения. Он засиял от счастья, когда вытащил из очередного пакета рабочие штаны. Правда, они оказались на него большими, но мальчика это не огорчило, он подкатил штанины и потуже завязал гашник. Видимо, местная управляющая компания использовала это помещение как склад. Оставалась проблема с обувью для Клина. Сережа просмотрел все залежи вещей, но не смог найти никакой замены для промокших старых кроссовок своего нового товарища по несчастью.

Клин наблюдал за суетливыми, но решительными действиями мальчишки, и ему нравился его новый напарник. На такого, пожалуй, и правда, можно положиться.

– Та не переживай ты, дойдем мы до твоего дома! Подай-ка мне лучше вон ту кучу рванины…

Ступни мужчины были сплошь покрыты язвами. Кривясь от боли, Клин обмотал каждую ногу тряпками в несколько слоев. Сверху на каждую ногу натянул полиэтиленовый пакет и обмотал вокруг щиколотки, после чего обул влажные кроссовки. Влага не проникала к коже, но острая боль ощущалась отчетливо.

– Наденьте это, – Сережа протянул вторую пару перчаток мужчине, которого уже не считал бомжом. Теперь они были командой. А сам натянул на себя противогаз. Клин рассмеялся.

– Ничего себе ты подготовился, где ты все это раздобыл?

– В школе, – глухо ответил мальчик.

– Полезное заведение, оказывается, – заметил Клин.

– Голову тоже обмотайте, – прозвучал из-под противогаза дельный совет.

Клин вытащил из сваленной в кучу вещей розовый женский свитер и завязал его, как бандану, вокруг головы, затем надел куртку, которая не сходилась на груди. Заметив это, Сережа снял с себя широкий шарф и протянул его своему напарнику. Клин впервые поблагодарил мальчика, пробурчав давно забытое и ставшее непривычным слово «Спасибо».

Несмотря на приложенные усилия, Сережа остался недовольным их экипировкой, но ничего большего сделать было нельзя. Они вышли из подвала под проливной, ранящий дождь и не спеша направились в сторону нужного им дома. Клин прикрывал голову куском шифера, в руке Сережи был раскрытый зонт. Обратив на это внимание, мальчик настоял на обмене. Руки мужчины были изранены, ему было сложнее держать их над головой. Шли они медленно и долго, хотя Сережа все время вырывался вперед и потом был вынужден притормаживать и ждать пока Клин догонит его своими травмированными ногами. Спустя полчаса, они подошли к подъезду. Сережа старался не смотреть в сторону распластанного на крыше автомобиля трупа. О том, что это был мужчина, можно было понять только по широким семейным трусам, в которые тот был одет. Возле машины, прислонившись к дверце, полулежал еще один мертвый человек, одетый в коричневый костюм, белую рубашку и синий галстук. Радость в душе Сережи от того, что трудный путь остался позади, вытеснила тревога за родителей. Оказавшись под защитой крыши грязного подъезда, мальчик быстро побежал на пятый этаж по ступеням старого дома. Настолько старого, что лифт в нем был не предусмотрен.

– Я жду вас наверху, – крикнул он Клину с лестничной клетки второго этажа.

– Угу, – ответил измученный мужчина, чувствуя новые кровоподтеки на своем лице, и с трудом шевеля ногами, которые ощущал не иначе как сгусток боли.

Подбежав к двери, Сережа нажал на кнопку звонка. «Где мама, она же должна быть дома». Но двери никто не открывал. Тогда мальчик достал свои ключи и, повозившись немного с заедающим замком, наконец, попал в квартиру. Окно в кухне было распахнуто настежь, и из него на ламинат плескал дождь.

– Мам! – крикнул Сережа, но ответа не последовало. Он обошел маленькую двухкомнатную пустую квартиру и уставился на открытое окно. Сзади послышалось шаркающее движение – Клин, наконец, добрался до пятого этажа. Войдя в квартиру, он сразу же разулся, освободился от намотанных тряпок и пакетов, отбросил их в сторону и убедился, что новых язв не появилось.

– Мамы нет, – поделился своей тревогой Сережа. – Она должна была быть дома.

Клин осторожно продвинулся к кухонному окну, через которое в квартиру хлестал ливень, и закрыл его.

– Во что твоя мама была одета, когда ты ее видел утром?

– В синий халат с ромашками, – быстро выпалил мальчик.

Клин отвернулся от окна и опустился на мягкий кухонный стул, не произнеся ни слова.

Сережа с силой сжал веки, постоял минуту с закрытыми глазами, затем молча ушел в родительскую комнату за аптечкой. Про маму он больше не говорил и не искал ее.

***

Усадьба купца Щемякина, построенная в конце XVIII века, когда-то представляла собой белоснежное одноэтажное здание с покатой зеленой крышей, пятью колоннами, выставленными в полукруг перед парадным входом, и плотным рядом широких светлых окон. Стены украшала лепнина с замысловатыми узорами древнегреческих мифических чудовищ и победоносных героев в свойственной классицизму манере. Родовое гнездышко принадлежало семье вплоть до 1918 года, когда в пылу революции возбужденные от крови и вседозволенности люди ворвались в усадьбу и перебили последних Щемякиных, не пожалев даже пятилетнего мальчика. Надолго дом опустел и, словно заболев от тоски и одиночества, медленно приходил в упадок. В конце тысяча девятьсот двадцатых годов усадьба наполнилась гомоном разномастной публики, сменив свой дворянский лик нравственным образом советского общежития. Но и эта участь вскоре переменилась на более тяжелую и печальную. В годы Великой Отечественной войны здание, словно вступив в ряды Красной Армии, укрывало в своих просторных коридорах сотни раненных солдат. Стены впитывали в себя отчаянные крики боли, последние вздохи умирающих, мольбы, обращенные к Богу, и благодарственные возгласы спасенных на время людей. Послевоенные годы оказались для усадьбы если не счастливыми, то определенно веселыми, и над колоннами воспарила вывеска «Дом культуры». Оставшиеся от войны брызги крови покрыли плотным слоем краски, паркет накрыли линолеумом, а остатки мебели с позолоченной фурнитурой и обивкой из натурального шелка сожгли. Дом зажил новой жизнью под стук танцующих каблуков и звучание популярной музыки. В конце восьмидесятых годов людям вновь стало не до веселья, им хотелось перемен и крови. Администрация города приняла решение отдать усадьбу детдомовцам. С тех пор дом нес бремя обители озябших от безразличия, затерянных в собственной судьбе детей. Сейчас он прощался и с этой ролью, укрывая в своем темном, душном подвале единственного ребенка, которого смог уберечь.

Марк сидел на полу, обхватив согнутые в коленях ноги длинными, холодными руками, и слушал тишину. В подвал почти не доходили звуки, и ничто не отвлекало его от полного погружения в собственный мир фантазий о блистательном будущем с той великой ролью, которая, без сомнения, уготовлена ему в этом мире. Громкий, надрывистый крик просочился сквозь толстые стены, он прорвался через замочную скважину в массивной двери, отскакивая от шершавого потолка, запыленной лепнины, и вонзился в слух мальчика, словно булавочная игла. Марк вздрогнул, поднялся по ступеням вверх и приложил ухо к двери. Еще один крик, а затем еще и еще. Он определенно слышал детский плач и гулкий стук падения с высоты. Мальчик стал кричать, называя имена воспитательниц, он звал ребят, выкрикивая их имена, настойчиво стучал кулаками в дверь. Выбившись из сил и задыхаясь от тревоги, он решил попробовать подсветить себе и внимательнее рассмотреть замок. Щелчок пальцами не привел к нужному результату. Мальчик грубо выругался и повторил попытку, но все также тщетно. Последующие десять минут безуспешных попыток подняли уровень клокочущей в груди Марка тревоги до отметки «Отчаяние». Он уже почти был готов зарыдать охрипшим от желания докричаться хоть до кого-нибудь голосом. И вдруг у него получилось! Но вместо долгожданного огонька на кончике указательного пальца, спокойно освещающего пространство, на ладони мальчика разгорался огненный шар. Марк растерянно уставился на рыжее пламя, которое ощущал кожей словно безобидную, легкую пушинку. Он отошел, насколько смог, подальше и швырнул огненную сферу в запертую дверь, и та разлетелась, как от воздействия ручной гранаты. Марк присел, закрыл голову руками и еще несколько минут после взрыва не мог пошевелиться. Когда же он поднялся и увидел обуглившийся дверной проем, то смог только восхищенно прошептать:

– Ничего себе! Вот это сила…

Марк выбрался из своего заключения, оказавшись в просторном холле старого здания, и с ужасом посмотрел по сторонам. В потолке зияла огромная дыра, под которой лежала директор детского дома – Светлана Ивановна Згурская, точнее, ее окоченевшее тело. Шея была вывернута под девяносто градусов, левая рука и две ноги – оторваны. Строгая, ненавистная всем воспитанникам детдома директриса сейчас была похожа на легкомысленно брошенную, разорванную нелюбимую куклу. Чуть поодаль лежал маленький Тимошка, ему было всего три годика, улыбка этого добродушного малыша была единственным, что согревало душу Марка последние два года, чувство утраты кольнуло сердце и растеклось по телу липкой отравой. У ребенка в груди зияла кровавая дыра. Чуть поодаль лежало тело Марии Степановны, голова воспитательницы была придавлена креслом, сплющена и треснута в нескольких местах, словно раздавленный орех. Марк хотел уже подойти поближе, но тут увидел серые тени, приближающиеся к нему. Теней было четыре, они внимательно следили за мальчиком и, поняв, что обнаружены, двинулись к своей новой жертве, вытянув вперед руки. Их лица были перекошены, а впалые мертвые глаза смотрели ожесточенно. У одного из призраков на животе было кровавое месиво, оставленное пулей из охотничьего ружья, другой явно умер от потери крови, вытекшей, через глубокую прорезь на горле – от уха до уха. Остальных Марк рассмотреть не успел, потому, что кинулся с криком бежать на улицу. Дворик обильно поливал сильный дождь, а на земле лежали трупы детей с кровавыми масками вместо лиц. Взгляд Марка остановился на неподвижном, покрывшемся бурыми пятнами Илье, скрюченном на земле.

– Они все умерли, – сами собой прошептали губы. – Умерли! Как я и хотел.

Чувство вины и скорби обрушилось на единственного оставшегося в живых воспитанника дома-интерната. Марк заплакал, слезы смешивались с каплями дождя и стекали по впалым щекам. Краем глаза он заметил, что призраки приближаются к нему, и побежал. Он с легкостью двенадцатилетнего мальчика перелез через кованую ограду и пустился бежать по улице. Сердце бешено колотилось в груди и от быстрого движения, и от винивших его в случившейся трагедии мыслей. Он повернул на главную улицу и услышал вой сирены служебной машины.

– А вдруг это меня ищут, вдруг они знают, что это я во всем виноват? – нашептывал страх.

Марк развернулся и побежал в сторону парка, он мельком бросал взгляд на мертвых людей, лежащих на тротуарах. Они выглядели так, словно с них сняли кожу. Непонимание происходящего, одиночество, пронизывающий холод от промокшей, тяжелой одежды сводили с ума. В глубине парка лаял пес, и мальчик пошел на его призывной клич. На скамейке сидел мужчина, задрав лицо кверху, словно рассматривая проплывающие над ним облака. Только не было никаких облаков, как и лица у несчастного. А рядом с лавкой сидел золотистый ретривер, и его звонкий голос был единственным звуком в покрытом серой пеленой дождя городе мертвецов. Марк погладил промокшую шерстку пса и взял его за поводок. На бежевом ошейнике шариковой ручкой было нацарапано «Варфоломей». Держа собаку на поводке, мальчик пошел дальше, сам не понимая, куда идет и что ищет. Он старался держаться подальше от дороги и перемещался сквозь внутренние дворы старых многоэтажек. Футболка и шорты полностью промокли, словно мальчик только что вынырнул из моря, а прихватить с собой куртку он не просто не успел, а даже об этом не подумал. Пробираясь через очередную скудную детскую площадку, Марк наткнулся на еще одно темно-красное тело без кожи и лица. Это была женщина в халате, на синем фоне которого расцветали белые ромашки, запачканные кровью. Марк подошел поближе и даже наклонился, чтобы внимательнее рассмотреть и тут почувствовал на себе пристальный взгляд. Мальчик поднял голову и увидел молодую женщину на балконе пятого этажа. Выглядела она очень странно: растрепанные черные волосы, черное кружевное, словно бальное, платье с большим вырезом на груди, размазанная по верхней части лица тушь, а по нижней – помада, и испуганный подозрительный взгляд больших карих глаз. Но она была живая! Она – первый живой человек, которого встретил Марк после своего освобождения из подвала. Даже не раздумывая, мальчик побежал в подъезд. Он быстро добрался до пятого этажа, вычислил, из какой квартиры окна могут выходить во внутренний дворик и, крепко держа в руке поводок Варфоломея, постучал в дверь.

***

Дорога вела в гору, открывая вид на неспокойное море, обнимающее своими холодными волнами неровную береговую линию. Лысеющий лес сбрасывал густую шевелюру рыжих и бурых листьев себе под ноги, оголяя скрюченные ветви, угрожающе покачивающиеся под шквальным ливнем. Одинокий кортеж из трех бронированных джипов уверенно ехал по пустой трассе, похожей на извивающуюся гадюку, прошмыгнувшую сквозь горный массив.

Дорога заняла больше времени, чем изначально планировалось. Игорь Васильевич сидел у окна и просматривал на экране своего рабочего телефона регулярно приходившие сообщения. Все авиарейсы отменили, а те самолеты, которые на момент начала дождя были в воздухе, успешно совершили посадку в аэропортах. Это была хорошая новость. Были и плохие. Например, о том, что гидрометцентр не может понять продолжительность дождя и назвать хотя бы примерное время или дату его окончания. Варя умиротворенно посапывала на его плече. Ее густые льняного цвета волосы небрежно прикрывали часть лица, из-под них торчал тонкий носик, немного задранный кверху, и пухлые маленькие, словно кукольные губки. Президент с нежностью посмотрел на дочь и аккуратно, чтобы не разбудить, поцеловал в лоб. Рядом сидела жена Ольга. Им обоим в этом году исполнилось по сорок пять лет, из них двадцать пять лет были прожиты вместе. Возраст ее совсем не портил, она стала женственнее, ярче и благороднее. Он посмотрел ей в лицо и не увидел там ни страха, ни упрека, ни вопроса. Она была его спутницей, его другом, его опорой во всем, и даже сейчас, когда происходящее было странным, пугающим и непонятным, она не позволила себе ни паники, ни расспросов, которые могли бы утомить или расстроить его. Она уловила его взгляд и улыбнулась, будто говоря, что мы вместе, а, значит, все будет хорошо.

Игорь Васильевич вернулся к своим мыслям. «Правительство Норвегии было обезглавлено. Головы не нашли» – прочитал он полученное сообщение. Кто мог отрезать головы премьер-министру и королю, и куда их затем дели? Очень странно. Странно и зловеще. В дороге они были уже больше двух суток, делая небольшие остановки на заправке, некоторые из которых пустовали и были закрыты. Активация колонки проводилась через приложение, благо связь работала стабильно. На некоторых все еще оставались люди, предпочитая оставаться на рабочем месте, в укрытии от дождя. Запасы еды и воды позволяли им чувствовать себя в безопасности.

– Сколько нам еще ехать? – спросил президент у сидящего на переднем сидении рядом с водителем Олега.

– Не меньше суток. Придется провести еще одну ночь в машине. Найти место для ночлега сейчас проблематично, сами понимаете. Убежище рядом с городком в секретном месте, о нем никто не знает. Сейчас секретность – один из важнейших факторов вашей безопасности. Это совершенно новый, оснащенный всем необходимым для длительного проживания бункер. Оставаться в столице сейчас было небезопасно, мы не знаем дальнейшее развитие событий. Это очень надежное место! Вам не о чем волноваться.

Но Игорь Васильевич волновался, и не столько за себя, сколько за сидевшую рядом дочь, жену, страну, которую вверили ему, и его народ, проголосовавший за него на выборах. Его волновали надежды миллионов людей, возложенные на его плечи, и осознание собственной беспомощности. Не все люди смогли найти для себя сегодня подходящее убежище, не все спаслись. Для многих завтра уже не наступит. А те, кто сейчас чувствуют себя в безопасности – смогут ли надеяться на то, что все наладится с наступлением нового дня? Каждый из живых сейчас представляет собой убежище хрупких надежд, многим из которых не суждено сбыться.

Глава 4

      Салат с клубничкой, анчоусами, мертвечиной и мухомором.

«Поверяют искренно и тихо

Ворох тайн соседям, как друзьям.

И за чаем или кружкой пива

Чуть не душу делят пополам».

Эдуард Асадов «Разные натуры» 1993 год.

– Спрячься, говорю тебе, и перестань со мной спорить! – Олеся была напряжена и теряла терпение.

– А вдруг он на вас накинется, барышня, я должна быть рядом, – настаивала на своем Фрося.

Марк отчетливо слышал шепот за дверью, его била мелкая дрожь от холода, и очень хотелось есть. Он постучал еще раз, и дверь распахнулась. Молодая женщина с длинными черными волосами, одетая в такое же черное с кружевом длинное платье – размазанный по лицу макияж никуда не делся, отчего хозяйка квартиры имела нелепый и даже пугающий вид.

– Здравствуйте, я очень замерз и сильно голоден, впустите меня, пожалуйста, – жалобным голосом протараторил мальчик.

– А ты вообще кто? – последовал настороженный ответ от странной (с этим Марк определился точно) молодой женщины.

– Меня Марк зовут, я из детского дома. Там случились какие-то страшные вещи. Все умерли. Они лежали во дворе, как будто без кожи. Я один выжил, – мальчик пытался говорить быстро, чтобы успеть кратко передать все, что ему пришлось пережить за этот день.

– А отчего они умерли, ты знаешь? – вопрос прозвучал так, будто был с подвохом.

– Я.. я не знаю. Я в подвале сидел и ничего не видел, – Марк растерялся и старался быть честным. Ему очень не хотелось, чтобы перед ним сейчас захлопнули дверь.

– Почему я должна тебе верить? Всех этих людей убил дождь, а тебя почему-то нет. Разве это не странно? – с нажимом в голосе произнесла Олеся, словно была полицейским и вела допрос хитроумного преступника.

– Дождь? Убил? Как же дождь может убить? Вот это точно странно, – мальчик даже усмехнулся от такой нелепости. И тут его глаза расширились, он неуклюже попятился назад и изо всех сил закричал.

Распахнулись двери соседской квартиры, и из нее выскочил мужчина в рабочем комбинезоне с забинтованными ступнями, а следом темноволосый высокий и худой мальчик, лет двенадцати. Мальчика Олеся узнала – это был ее сосед, а вот мужчину увидела впервые. Сережа присоединился к Марку и тоже заорал во все горло. Варфоломей решил, что не может остаться в стороне и угрожающе залаял. Мужчина растерялся буквально на несколько секунд, но затем вышел вперед, прикрыл детей своей широкой фигурой и тяжело дыша, уставился на маячащую за Олесиной спиной угрозу, выставив вперед руки и приняв боевую стойку.

– Я же сказала спрятаться и не вылезать! – закричала Олеся, поджав тонкие губы и закатив глаза. Это означало максимальный уровень озлобленности.

– Мне же интересно, – просто ответила Фрося, посчитав, что это все объясняет и снимает с нее все вопросы.

Мужчина прищурился, его сильное тело сковал холодок ужаса и растерянности. Ему было тридцать семь лет, из которых девятнадцать были наполнены риском, отчаянием, страхом и зашкаливающим адреналином. Географию он познал по тем горячим точкам, в которых выживал и убивал. На его глазах живой человек превращался в изуродованную груду мяса, нередко и от его рук, но никогда после не шевелился и уж тем более не разговаривал. Мертвый враг – безопасный враг. Живого нужно уничтожить. Но что делать, если угроза исходит от мертвого врага, способного разговаривать и двигаться? В том, что он смотрит на мертвую женщину, Клин не сомневался.

Олеся пыталась запихнуть упирающуюся Фросю поглубже в коридор, но ничего не получалось, и потасовка двух странных женщин становилась комичной.

– Это что за трупак? – пристально глядя на серое, обескровленное лицо с рассеченным глазом и усохшими губами одной женщины, обратился Клин к другой.

– Зачем обижаете, барин? Фроська я. А там все будем, в свое время… – выпучила левый глаз с тусклым светлым зрачком бывшая крепостная.

– Хватит с тебя уже баринов. В комнату иди, сказала. Крепостные должны слушаться! – Олеся пыталась сдвинуть с виду довольно хрупкую фигуру Фроськи, но лишь скользила босыми ногами по полу. У мертвой женщины сил было явно больше, чем у живой.

Мальчики неосознанно прижались друг к другу, выглядывая из-за спины мужчины и хватая каждое слово, прислушивались к словам монстра, или правильнее сказать, монстрихи. Варфоломей тоже затих, лишь тихонько поскуливая, терся о ногу Марка.

– Там понятно. Здесь ты что делаешь? – грозно прорычал Клин. Его не пугало то, что перед ним стоит живой мертвец, и даже не казалось странным. Если уж так случилось, то принимать нужно как есть. В его голове завертелся, заскрипел привычный, но успевший покрыться ржавчиной механизм – определить уровень опасности! Выявить врага! Уничтожить!

– Так, давайте все сейчас успокоимся и поговорим как здравомыслящие люди, – взяла инициативу в свои худые руки провидица, слегка запыхавшись от бесполезных усилий сдвинуть с места упирающееся мертвое тело. – Ты сам-то кто? Я тебя раньше никогда не видела.

Фроська одобрительно кивнула.

– Сержант Клинов. Специальные войска Вооруженных Сил Российской Федерации, – выпалил мужчина, и каждый произнесённый им звук чудодейственным снадобьем по капле обволакивал язык, охрипшее горло, просачивался по клеткам в мозг, прорывая из небытия вспышки былой силы и горделивости. Это был момент пробуждения после долгого наркотического сна, возвращением к реальности, принятием себя впервые за пять лет.

Сережа округленными глазами посмотрел на своего товарища, которого еще несколько часов назад считал опустившимся членом общества. Его удивление приятно сменялось ощущением безопасности и внезапно обретенной защиты.

– Знавала я одного капрала… – Низким глухим голосом проговорили мертвые, сморщенные уста, но быстро смолкли под грозным взглядом больших карих глаз.

– Не сейчас, Фрося! Странно вы выглядите для спецназовца. А рыжий мальчишка вообще под дождем сюда пришел и остался невредим. Разве это не странно?

– Да как же дождь навредить может? – возмутился Марк, и все уставились на него недоуменным взглядом. – Правда, я замерз сильно, и, возможно, заболею, – добавил мальчик, пытаясь оправдаться, и не понимая, в чем он виноват на этот раз.

– Тебя что, правда, дождь не тронул? – непонимающе спросил Сережа.

– Нет, – также недоумевающе ответил Марк. – А что, должен был?

– Ты видел на улице мертвых людей? Это с ними сделал дождь, – спокойным тоном учителя, объясняющим нерадивому ученику давно изученную тему, пояснил высокий темноволосый мальчик, одетый в широкие штаны, явно больше на несколько размеров, и школьную рубашку.

– Дождь? – ошарашенно повторил детдомовец, и в его глазах промелькнул ужас. – А меня не тронул…

Он виновато опустил голову. Вновь кольнуло подозрение о вине за происходящее. Но тут он увидел улегшегося на пол пса.

– Но ведь и Варфоломея дождь не тронул! – радостно воскликнул Марк.

Теперь все уставились на пса, который почувствовал под пристальными взглядами тревогу и вскочил на лапы.

– Да, я заметил, что дождь не трогает ни животных, ни птиц. Удивительно, что и на людей он действует по-разному, – задумчиво провозгласил Сережа, словно был близок к научному открытию.

Марк закусил губу. Подозрение в собственной причастности к таинственному дождю не отпускало. А вдруг это его несдержанная, высказанная с горечью фраза вызвала тучи? Он не решался открыть свой «огненный» секрет. Сейчас потребность в людях и страх остаться одному победил желание довериться, открыться, разделить свой груз даже с незнакомыми и подозрительными людьми.

– Понятно, что ничего не понятно! – Прорычал спецназовец и строго посмотрел на черноволосую женщину. – Это я странно выгляжу? А ты, дамочка, давно на себя в зеркало смотрела? А то, что трупак стоит рядом с тобой, а не лежит покойно в могиле, не странно?

Олеся почувствовала, как дрожь прошла по телу при воспоминании того самого последнего раза, когда она смотрела в зеркало. Она коснулась рукой растрепанных волос, затем лица, испачканного остатками макияжа, и, наконец, обвела взглядом «трупака», возмущенно грозящего кулаком спецназовцу и уже не казавшемуся таким пугающим.

– А с чего это вы мне тыкаете? – парировала она, не найдя аргумента лучше.

– Фроська, я, а не трупак. Душа моя, несчастная, проклятая зазря, на скитания обреченная, мучилась в Зазеркалье. Меня, крепостную, подневольную девицу, барыня плетьми забила до смертииии, – завыла жалобным голосом усопшая, но не упокоенная страдалица. – Свет зажегся во тьме, и такие же, как я, пошли на него, я тоже пошла. Вышла и тута оказалася! Барышня хорошая, не обидела меня. А ты, гад ползучий, обидой меня покрыл, не пожалел мученицу горемычнуююю.

И крепостная завыла на максимальную силу своих возможностей. Звук был такой, словно ураган носится внутри металлической трубы.

Клин закатил глаза и негромко сказал самому себе:

– Бабы! Даже мертвые – бабы!

– А жалко зомбяка, да? – прошептал Марк на ухо Сережи.

– Ага, – согласился тот. – Но как это можно понять с научной точки зрения? Она же умерла! Несколько веков назад…

Марк только пожал плечами. Никакой научной точки зрения он не знал, а в его магическом мире возможно было всякое. Варфоломей внимательно смотрел на завывающего человека, склонив набок мордочку, и не отходил от своего нового, рыжеволосого хозяина.

– Давайте не будем ругаться! – проявил здравомыслие Сережа. – Может быть, мы все и странные, но мы можем помочь друг другу выжить и разобраться с тем, что здесь происходит. Давайте проявим если не доверие, то хотя бы человечность друг к другу.

– Как ты красиво сказал, – с восхищением поддержал Марк.

– Пацан ты умный, я это сразу понял, – погладил Сережу по голове Клин.

Фрося перестала выть, а Олеся распахнула дверь шире и пригласила всех войти.

– Хорошо, давайте продолжим знакомство за кружкой чая. Но если ТЫ, сержант, еще хоть раз обидишь меня или Фроську, то сразу уйдешь!

Клин улыбнулся, осмотрел готический вид провидицы и с ухмылкой спросил:

– А ты почему в таком виде? Образ, что ли? В таком и «клубничку» снимать можно…

Олеся молча преградила ему путь в свое жилище, скрестив на груди руки.

– Ладно, прости. Грубый солдатский юмор… – И он улыбнулся своей широкой обворожительной улыбкой.

Когда все зашли в маленькую однокомнатную квартирку, где на столе в комнате все еще был расставлен реквизит, Клин ухмыльнулся, но ничего не сказал. Он тяжело опустился в кресло, скривившись от боли в пораненных ступнях.

– Ого, так вы медиум, да? – с детской непосредственностью спросил Марк.

– Что-то вроде того, – уклончиво ответила хозяйка и недобро посмотрела в сторону пытающегося сдержать смех спецназовца.

– Глупо не верить в загробную жизнь, находясь в одной комнате с… Фросей! – остроумно заметила провидица, и Клин все же рассмеялся.

– В загробную жизнь я, может быть, и верю, но в то, что ты – медиум, нет! – не остался в долгу собеседник. – Тебя как зовут, клубничка?

– Олеся, – она скривила улыбку. – А тебя?

– Называй меня Клин.

– А человеческое имя у тебя есть? Как тебя мама зовет или жена?

– Чем Клин – не человеческое? Ни мамы, ни жены у меня нет. Мама умерла пять лет назад, а до ЗАГСа меня еще ни одна клубничка не довела. Валерий меня зовут, но Клин привычнее.

– А я буду звать тебя Валера. Мне так привычнее. – Она состроила рожицу неопрятному, грубому, но все же симпатичному мужчине и обратилась ко всем своим гостям. – Вы пока располагайтесь, а я быстро схожу в ванную, мне нужно привести себя в порядок и переодеться.

Проходя мимо Фроси, Олеся шепнула ей на ухо «Присмотри за ними».

– А то ж, – ответила та тихим басом.

Олеся умылась, зачесала высокий хвост, переоделась в обтягивающие джинсы и просторный свитер и стала похожа на миловидную, худощавую, молодую женщину не старше двадцати пяти лет, хотя на самом деле ей было тридцать два. Выходя из ванной, она сунула в руки Валеры полотенце.

– Пойди, помойся, сержант, тебе это нужно, – с ухмылкой сказала она.

Он одарил ее саркастической улыбкой, взял полотенце и закрыл за собой дверь ванной комнаты.

– Ну и салат получился, – говорил Клин своему отражению в зеркале. – Клубничка, два анчоуса, мертвечина и стареющий мухомор.

Отражение ответило ему искренней улыбкой.

После ужина, за которым было съедено почти все, что нашлось в холодильниках и в Сережиной, и в Олесиной квартирах, мальчики и примкнувшая к ним Фроська долго возились с магическим реквизитом, рассматривали его и старались понять принцип действия. Провидица попыталась возражать, уж слишком дорого стоили эти игрушки! Но потом устало махнула рукой. Нужно было заняться делом. Девушка перебрала все лекарства из собственных запасов и аптечки, принесенной Сережей из его квартиры. Она обработала рану на своей руке и помазала мазью от ожогов ноги Сереже. Хуже всего дела обстояли у Клина. Олеся забеспокоилась, что потребуется антибиотик, которого как раз и не было.

– Я могу сходить в аптеку, – вызвался Марк. – Меня же дождь не трогает.

Так и решили. Мальчик оделся в теплые вещи Сережи, обул резиновые сапоги, взял зонт и пошел один на улицу. За окном стремительно темнело, наступали сумерки.

– Куда же он пошел один? Там же злые духи! – воскликнула Фроська. Она схватила валяющийся на полу букетик полыни и выскочила вслед за Марком.

Олеся проводила взглядом убегающую крепостную и перевела его на новых обитателей своего скромного жилища. Валера дремал на диване, ноги были перемотаны толстым слоем бинтов. К вечеру у него поднялась температура до тридцати восьми градусов. Варфоломей разлегся на коврике в тесном коридоре и догрызал свиные кости, оставшиеся после ужина. Сережа сидел у окна и старательно пытался скрыть слезы, предательски катившиеся по щекам.

– Мне очень жаль, что с твоей мамой… Я видела как… – Она подошла к мальчику и старалась говорить мягко, боясь сказать лишнее и усилить боль от потери.

– Как? – спросил он дрогнувшим голоском.

– Она выпала из окна. Наверное, к вам квартиру тоже попало что-то вроде Фроськи. Она была очень напугана.

Мальчик молча кивнул.

– А знаешь, я тоже рано потеряла маму. Мне было девять лет, когда она уснула и не проснулась. Так напилась, что сердце остановилось.

– А папа у тебя был? – с интересом спросил Сережа.

– Наверное, был, но ни я, ни мама не знали, кто он. Когда мать напивалась, то не понимала, что делает и с кем. Мужчин было много. Они приходили к нам в комнату общаги, пьяные, вонючие, мерзкие, чтобы напиться. Потом уходили. Некоторые возвращались.

– Ничего себе, а я думал, что у меня детство тяжелое, – посочувствовал мальчик.

– Знаешь, как бы ни было тяжело, всегда найдется тот, кому хуже, – Олеся ласково потрепала густые Сережкины волосы. – Обычно я пряталась на кухне, под столом. Некоторые соседи гоняли меня, другие жалели и даже подкармливали.

– А когда твоя мама умерла, тебя в детский дом забрали? Ты в детдоме росла, как Марк?

– Нет, я туда не хотела и сбежала. Слонялась по улицам, спала, где придется, милостыню просила, чтобы хлеба купить. А потом меня подобрали цыгане. У них много таких, как я, никому не нужных детей было. И мы все работали на них, стояли на указанных местах, попрошайничали, а всю добычу отдавали им, а взамен получали тарелку супа и спальное место. Там я и научилась гадать на картах, предсказывать будущее, словом, морочить людям голову.

–– А они тебя не обижали?

– Им не было до нас дела. Если принес деньги, то получил и еду и кров. А если нет, то останешься без ужина. Не обижали, но и добра не желали. Просто так от них уйти было нельзя, не отпустили бы живой. Я это понимала, поэтому сбежала. Украла у одного раззявы кошелек. Немного там было, несколько тысяч, но и они мне здорово помогли. Мне тогда шестнадцать лет было. Я дождалась момента, когда присматривающий за мной цыган отлучился, и убежала. А потом автостопом долго добиралась на юг. Устала я от питерских морозов.

– Так ты из Санкт-Петербурга? – с восхищением воскликнул Сережа.

– Да, – усмехнулась Олеся. – Но никаких дворцов и роскоши я не видела. Только темные воды Невы, в которых хотелось утопиться. Когда сюда добралась, стала искать возможность заработка. Денег у меня не осталось, документов с собой не было. Наткнулась на объявление «Гадание, снятие порчи, приворот» и пошла по указанному адресу, показала свои способности. И мне повезло! Старушка, промышлявшая предсказаниями, меня приютила, помогла документы сделать. А я ей помощницей стала, и по ремеслу, и по быту. Через три года Марья Павловна умерла, ее родственники от меня избавились, выпихнули из дома, и стала я сама по себе. Клиенты нашлись быстро, деньги на съемную квартиру появились. Затем и на свою собственную накопила. – Олеся обвела взглядом свои однокомнатные хоромы. – С тех пор так и живу, вот уже десять лет.

– Ничего себе, бедная, натерпелась ты, – проникся услышанным Сережа. – Знаешь, мне всегда казалось, что мои родители меня не любят. Будто я им мешаю. Они меня вообще старались не замечать, только между собой ругались. Но когда мама погибла, а папа пропал, мне так грустно и одиноко стало.

Провидица обняла ребенка, прижала к себе, и, аккуратно поглаживая по волосам, дала ему право вволю выплакать свое горе.

Ливень стоял непроходимой стеной. Тяжелые капли с шумом разбивались о землю, мгновенно сменяя друг друга. Они разлетались в стороны, словно огоньки новогоднего салюта, и покрывали неровный асфальт лужами. Смертоносная жидкость растекалась по плоскости, заполняла собой каждое углубление и отражала, словно черное зеркало, разноцветные отблески редких уличных фонарей. Марк закрыл за собой дверь подъезда и поежился от пронизывающего холода и сырости. Он раскрыл зонт, не сильно веря в его защиту, и шагнул во мрак. Сумерки быстро уступили место черноте ночи. Сквозь пелену дождя видимость была практически нулевая, и мальчику пришлось медленно двигаться в нужном направлении, подробно описанном ему Олесей, буквально вслепую. Впереди замаячил какой-то силуэт, Марк остановился и крикнул:

– Кто здесь? Отзовитесь?

Ответом ему было молчание, но силуэт плавно повернул в его сторону и поплыл на встречу. Мальчик застыл на месте, не решаясь двинуться. Сейчас он корил себя за то, что не взял с собой Варфоломея – с ним было бы не так страшно. Серый силуэт ускорил свое движение, и Марк попятился назад. Краем глаза он заметил, что такое же серое, размытое дождем пятно приближается и с другой стороны. Он сделал еще несколько шагов назад и уперся в стену многоэтажного дома. Первыми он увидел руки, тянущиеся к нему, и этих рук было шесть. Одни чуть дальше, другие почти касались его куртки – подарок от Сережи, как и остальная одежда, а еще пара теплых ботинок. Когда мертвые выступили из укрывающего их омерзительный облик плотного тумана, Марк сковал парализующий ужас. Они были обезображеными, пугающими до оцепенения, от них веяло холодом. У одного из приближающихся существ отсутствовала нижняя челюсть, у второго половина лица была больше похожа на обрезанный кусок мяса, а третий, словно Шалтай-Болтай, который сидел на стене и свалился во сне – со сломанными конечностями и разбитым сплюснутым черепом. Марк вжимался в стену, изо всех сил пытаясь отодвинуться от тянущихся к нему мертвецких скрюченных, ледяных, с заостренными когтями на костлявых пальцах, рук; мальчику не хватало воздуха, а горло сжимал удушающий страх.

– Куда прешь, трупак поганый, пшел вон отсель, – раздался низкий трубный голос, и тот мертвец, который уже почти касался мальчика, отлетел в сторону. Через несколько секунд такая же участь постигла и его собратьев.

– Фроська! – радостно завопил Марк и почти бросился ей на шею, вовремя проявив благоразумие и остановившись.

– А то ж кто ж? – выпалила та и скрылась за пределы видимости, очевидно, распугивать или добивать себе же подобных.

Через минуту она вновь появилась и пробасила:

– Пошли, ну же, пошевеливайся. Здесь много злобного слоняется. Уж я-то на них насмотрелась в Зазеркалье.

Марк покорно кивнул и поторопился не отстать от своей спасительницы. Фрося широко шагала, размахивая руками, но не туда, куда нужно. Пришлось Марку ее догонять, показывать направление и разворачивать. Наконец они добрались до аптеки, которая ожидаемо была закрыта. Мальчик наклонился, нащупал в луже крупный булыжник и с размаху бросил его в витрину. Стекло разлетелось мелкой россыпью, открывая разверзшуюся дыру. Сработала сигнализация, но никакого беспокойства не вызвала – вряд ли полицейские прибудут на место ловить воришек в такую опасную непогоду. Марк быстро пролез внутрь помещения и включил свет, следом влезла и Фроська. Пока мальчик выискивал нужные лекарства по списку, запасаясь к тому же гематогеном, леденцами и протеиновыми батончиками, его спутница разграбляла полки с сушеными травами.

– Зачем тебе это, Фроська? – крикнул ей Марк.

– Это у вас лекарствия разные, а в мое время только травами и лечились. Знаешь, какие отвары полезные можно из всего этого сотворить!

Мальчик махнул на нее рукой, мол, пусть делает, что хочет. Все награбленное было расфасовано по пакетам, найденным у стойки кассы, и два преступника выбрались на улицу тем же путем, что и вошли.

– Фроська, а почему те… – Мальчик наморщил лоб, пытаясь подобрать походящее и необидное слово, – потусторонцы были такими злобными, а ты, вон, какая хорошая?

– Ну, так я же невинно загубленная душа, а те по злодеянию своему проклятие на себе несут, – прозвучал вразумительный ответ.

– Ааа, – понимающе прозвучал Марк. – А что они бы сделали, если бы дотянулись до меня?

– Разорвали бы на клочки.

Марк нервно сглотнул – он вспомнил тело директрисы детского дома, брошенное в луже засохшейся крови с оторванными конечностями. Предательская фантазия нарисовала картинку, на которой он сам лежал в усадьбе Щемякина на потертом линолеуме вместо Светланы Ивановны. Мальчик поежился, прогоняя дурные мысли, и поспешил следом за Фроськой. С ней было спокойно.

Олеся радостно выбежала на встречу вернувшейся с добычей банде, схватила пакет и умчалась лечить Клина. Сережа уже спал, мирно посапывая, на выделенной ему раскладушке. Марк быстро переоделся в сухую одежду, а Фроська выжала копну жидких волос и подол серой рубахи, оставив на ламинате приличную лужицу воды, правда, которую мальчик сразу же вытер и выбросил тряпку в ведро. Затем они втроем перенесли из Сережиной квартиры матрасы, снятые с кроватей, и бросили на пол. На одном постелили Марку, а на другой улеглась провидица. Фроська удовлетворилась расстеленным на полу пледом, но рядом с батареей. Она не нуждалась не в пище, ни в отдыхе, но старательно соблюдала ритуалы. Каждый день ложилась вместе со всеми спать, а во время чаепития грела руки о горячую кружку.

Продовольственные запасы подходили к концу, это стало очевидно, когда с утра Олеся отправилась на кухню готовить завтрак.

– Да кто ж так оладушки готовит, барышня? Если бы я так стряпала, то меня бы плетьми муж забил раньше барыни.

– У тебя, что, еще и муж был?

– А как же без мужа-то, барышня? Как шестнадцать годков стукнуло, так и пошла под венец с Макарушкой, конюхом.

– Ну, ты и бестия, Фроська! Не называй меня барышней, зови просто Олеся. И отойди, не лезь, сказала. Не оладушки это, а панкейки.

Пока возле плиты происходила потасовка, мальчики включили телевизор. Телевидение не работало, зато с кабельными каналами проблем не было. Фроська очень быстро пристрастилась к просмотру всех подряд фильмов и сериалов, отвлекаясь только на возню с травами, из которых она, при помощи Олеси, готовила отвары и настойки, заверяя, что они полезнее любых лекарств. Несколько раз она пыталась напоить своим варевом Валеру, от чего тот решительно и грубо отказался. Марк с Фросей периодически совершали рейды по продуктовым магазинам и супермаркетам, пополняя продовольствие и необходимые в быту запасы. Так они и жили день ото дня, на фоне мрачного, истекающего дождем неба за окном.

Олеся не отходила от Валеры, проверяла температуру, давала лекарства, и тому с каждым днем становилось лучше. Зато сама провидица похудела еще больше, плохо спала и казалась утомленной.

– Я тебе сейчас своего отвара дам, спать будешь как убитая! – суетилась возле нее Фрося.

– Не надо мне никакого отвара!

Но упорная покойница не сдалась и принесла из кухни кружку со светло-коричневой жидкостью. От усталости у Олеси не оказалось лишних сил на очередной спор с неутомимой Фроськой, она приняла пойло и сделала глоток.

– Хм, а это вкусно!

Единственный глаз не упокоенной крепостной посмотрел с какой-то странной грустью, и она прошептала:

– Сон хороший будет.

Спала Олеся и правда как убитая, впервые за долгое время проснулась спокойная, выспавшаяся и полная сил. А вот Фрося сидела в углу, обхватив себя за ноги, и угрюмо смотрела в пол.

– Фросенька, что случилось? – ласково поинтересовалась Олеся.

– Обормоты пульт спрятали, – жалостливо промямлила та, указывая в сторону мальчишек.

– У нее зависимость! Мы ее спасаем, – тут же оправдался Сережа.

– Отдайте ей пульт, вам, что, жалко? – вступилась Олеся.

Марк с неохотой протянул Фросе пульт, и та мгновенно подскочила к телевизору и довольная включила очередной сериал.

Так прошли несколько дней однообразной, но спокойной, а временами по-семейному уютной жизни в маленькой квартирке, двери которой были заперты на ключ, а окна не открывались. Временами каждого охватывала апатия и страх, что они больше никогда не смогут выходить на улицу, наслаждаться свежим воздухом, неспешными прогулками, сиянием далеких звезд и теплыми лучами солнца. Только Марк ежедневно покидал квартиру, чтобы под зонтом выгулять Варфоломея.