Двести лет Победы

Предисловие

Мой отец, бессрочный инвалид инвалид Великой Отечественной Войны несколько лет перед смертью стоял в очереди на маленькую инвалидную машину Ока. И, хоть сам водить он уже не мог по здоровью, он, тем не менее, ждал.

Я видел как он ждал – не очень-то веря, что получит. При этом я ни разу не слышал, чтобы он хоть раз возмутился, что вот в этом году опять не получил. Его, бессрочного инвалида, заставили пройти медкомиссию и это для него было унизительно, но он и тогда смолчал, мало того, пришёл на комиссию без костыля и вышел оттуда молча, стиснув зубы. Подробностей я от него так и не добился, лишь, только то, что ему «главный медик» сказал, что, раз он ходить может, то машина ему не нужна. И вот это диагноз? И вот эта циничная, обидная «формулировка» – раз ходить можешь, то машина тебе не нужна – это причина отказать фронтовику, инвалиду войны?

Больших усилий стоило мне упросить его через полгода ещё раз пройти медкомиссию – и чтобы в этот раз дали не устный, а письменный мотивированный отказ, если на то пошло. Только на второй раз поставили его в очередь на инвалидку! Значит, в первый раз его старика-простака, обманули? Как мне тяжело было пережить этот грязный обман… а ему?? И в то же время по городу ходили слухи, что за деньги можно продвинуться в очереди быстрее, а, когда я ему на это намекнул, он мне ответил: «Сынок, я не за это воевал.»

Потом умерла мама и отец заболел – сердце. Он прожил ещё шесть лет, но так и умер, не дождавшись маленькой инвалидной машинки. Повторяю – ни разу я не слышал от него слов недовольства жизнью, ни разу!

Последний год ему было особенно тяжело и я, чтобы взбодрить его, написал этот рассказ.

Этой новеллой я хотел продлить ему жизнь… но вышло так, что он не прочёл её. А, вернее, это я не дал ему прочесть. Я плакал, когда писал. И, наверное, я не хотел, чтобы он тоже плакал. Наверное, поэтому я передумал, не дал ему прочесть.

В этом … фантастическом… рассказе использованы реальные воспоминания отца о Великой Отечественной войне, на которую он сбежал с кубанского хутора пацаном, в 16 лет, приписав себе два года (брали с 18 лет).

Он дошёл до Кёниксберга, два раза был ранен там пулями при штурме в колено и живот, а осколок от мины медики, опасаясь, так и не удалили – отец с ним жил и с ним умер.

моему отцу…

9 мая 2145-го года. Москва, Красная площадь. 8-30 утра.

На «нулевом километре», под шаткой и ненадёжной тенью нескольких пальм, устало присел в шезлонге ветеран последней большой войны. Его окружала шумная праздничная толпа и в этой толпе распоряжался ведущий 1-го федерального канала.

– Вы готовы, Александр Григорьевич?

– А? – ветеран приложил к уху морщинистую ладонь.

– Вы готовы?! – прокричал ведущий.

– Готов, готов. А где?

– Что, где?

– Ну, сто грамм.

– Аааа! – рассмеялся ведущий, – Это после прохода, после возложения.

– Тьфу! Каждый год одно и то же!

Мальчик и девочка в белых рубашках с алыми косынками, изображающие пионеров, закатились от смеха. Молодой человек цыкнул на них и с глубочайшим уважением уточнил:

– Но вам же 223 года, Александр Григорьевич.

– Ну и что?

– Как, что? В таком возрасте…спиртное тяжело переносится. Да и кто сейчас жидкость пьёт, чтобы расслабиться?

– Мне не расслабиться надо, сына, а укрепиться.

– Ну, тогда, вот, – у меня есть немного «Столичной Эйфории». Хотите? – он предложил пластиковый пакетик.

– Нет уж, унучек! Сам глотай эти таблетки. А мне пусть нальют фронтовых сто грамм. Если водки нет – можно и спирт.

«Пионеры» снова подавились смехом и старику показалось, что каким – то таким… не настоящим.

– Что, унучики? – он участливо погладил мальчика по щеке, – Хвории наглотались? И уж с утра? Ай – яй – яй!

– А чо? Нам можно. Нам уже 10 лет! – выступила курносая девочка с ультрамариновой прядью волос, выбившейся из – под алой косынки.

– Александр Григорьевич, дорогой! Но Вам же трудно будет. У Вас же возраст. И жара, всё – таки. Смотрите – 55 градусов в тени! А что будет через час? Мы даже венок сделали голографический, чтоб Вам не тяжело нести. Вам надо будет только немного согнуть руку в локте, ну, как будто несёте, а всё остальное за вас сделает техника.

И он обратился к кому – то невидимому:

– Джони, включи!

В воздухе вспыхнул золотой круг и через мгновенье трансформировался в пышный зелёный венок с лентой. На красной ленте бронзой было написано:

«Вечная память героям Великой Отечественной Войны 1941 – 1945»

– Вот, просуньте сюда руку.

– Не буду нести голый венок! – категорически отказывался ветеран. – Дайте мне венок настоящий. Ты что, сынок! Ведь за тебя по – настоящему умирали. Такие же молодые как ты. Чтобы ты жил, сынок, чтобы жил! Чтобы радовался, чтобы голода не знал. Не дадите мне венок, так сам пойду куплю.

– Подождите, Александр Григорьевич, – сморщился ведущий. – Будет вам настоящий венок, будет.

Молодой человек не знал, что такое война и был глубоко убеждён, что своей жизнью обязан только родителям. Естественно, старик давно выжил из ума и теперь только по – старчески хандрит. Но это единственный оставшийся в живых ветеран Второй Мировой Войны, уникум, чудом живущий более двухсот лет. Даже сегодня никто не живёт более ста пятидесяти. Даже Енох столько не жил. Это вечный ветеран. Знаменитость всей страны. И с ним приходится считаться. Ветеран… о, Господи! Он забыл, какой войны. Как она называлась? Э… э… Ведь он готовился к передаче. Ведь в коледже проходили, чёрт! Отечественной, кажется? Нет, ещё чего – то не хватает. Название, как будто, длиннее было. А в эфире невозможно ошибиться. Трансляция на весь мир! Какой же войны? Какой? На Шипке сидели… Нет, не то. И с кем воевали? С китайцами, что – ли? А, да вот же, на венке написано – Великой Отечественной. Ну, да, с фашистами воевали. Фуух. Пронесло. А чего, собственно, волноваться? В своё время титры покажут.

– Джони, убери голограмму и скажи, чтобы сюда доставили настоящий венок. Быстрее, Джони, уже без пятнадцати девять! – он положил руку на слабое плечо старого солдата: – Не беспокойтесь, Александр Григорьевич, венок сейчас принесут. А пока мы с Вами освежим в памяти план, так сказать, мероприятия.

Ведущий щёлкнул пальцем и справа от него, в воздухе, появился трёхмерный экран с картинкой Красной площади.

– Ишь ты! – ветеран не переставал удивляться новшествам. – А где твоя кепка со штырьком?

– Вы, наверное, имеете ввиду авторизованный шлем? Эта технология устарела. У меня, видите, очки. Фирма «ITT» – Интернэйшэнл Телефон энд Телеграф. Так эта ситема и называется – Очки. В них и передающая и принимающая оптика, в них же и монитор. Левым глазом я вижу всё меня окружающее и режиссерский текст, правым глазом – реальный кадр. В левой дужке очков у меня приёмник с микродинамиком, в правой – передающий соник – сенсор.

«А в заду у тебя что?» – хотелось спросить ветерану.

– Так вот, уважаемый Александр Григорьевич, давайте вместе вспомним. Значит, вы открываете Парад Победы. Вы, так сказать, шествуете первым под марш духового оркестра. Мимо торжественной трибуны с гостями и президентом проходите с венком к Вечному Огню. Там, у Почётного караула возлагаете это самое… венок! И уже за вами проходят полки, а после них движется и летит военная техника. Так?