Жаркий полдень на берегу моря

… а жара и в самом деле была необыкновенная и ветра вдобавок – ни чуть-чуть. Но это представить нужно.

Нет, я не отвлекаюсь, зачем же?

Вот мы и лежали на песке, как будто пришпиленные, потому что если надумаешь встать, то ложиться потом опять станет совсем неохота – словно на раскалённую сковороду. А на море мы и не глядели даже, а чего на него глядеть? Так разве, краем глаза. Но это я, конечно, больше про себя говорю, потому как за Кравцовым специально не наблюдал, да и молчали мы почти всё время.

Однако я хорошо помню, что издали, с берега, море казалось как зеркало – ни морщинки там или зыби, – а если вблизи, вниз прямо посмотреть, то поначалу все чёрным покажется и только потом, привыкнув немного глазами после яркого света, начинаешь различать и глубину его, и что творится на самом дне, будь то крабы, рыбёшки какие или просто водоросли и камни. Насквозь видно, это здорово!

Только мы нагляделись уже, в первые дни еще, когда с зимы, после города это казалось в новинку. А потом надоело.

Мы ведь на каникулы прикатили сюда, на лето, значит, а у Кравцова тут тётка жила как раз – вот у неё и поселились. Хорошо было, что и говорить, к тому же, ели знаешь, что труднейшая сессия осталась, наконец, позади и можно теперь, не волнуясь, не подгоняя себя в ненужной спешке, просто валяться целыми днями на горячем песке, дышать чистым, непропылённым запахом моря, подставляя тело обжигающему солнцу. А думать совсем не хотелось.

Я знал, что чуть позже это ленивое оцепенение души и тела должно обязательно кончиться, и сами собой появятся новые желания, потянет на какое-нибудь дело, может быть и пустячное – неважно. Только в тот день до этого было еще ох как далеко! Даже на девушек не хотелось заглядываться – вот честное слово. Правда на пляже тогда, помнится, никого кроме нас двоих и не было – это ведь в понедельник случилось, и люди, верно, разъехались на работу.

Во вторник? Ну да всё равно.

Словом, лежали мы на песке и изнывали от жары, а что еще оставалось делать? Конечно, изредка окунались в воду, но ненадолго – я ведь и плавать-то как следует не умею. Кравцов, понятно, другое дело, и я даже не пытался тягаться с ним. А зачем?

Время близилось к полудню – это я по солнцу определил, потому как часов мы с собой не взяли. Да и вообще ничего при нас не было, даже одежды – так в одних плавках и пришли на пляж. И картишки в тот раз тоже почему-то не прихватили, а без них, как выяснилось, получилось скучновато.

Вот я и говорю, что Кравцов, похоже, загрустил. И я, конечно, не веселился, но очень уж меня разморило на жаре, так что я только и заботился, как бы вовремя перевернуться со спины на живот, да обратно – это чтобы не обгореть, значит.

Ну, и заметил вдруг, что Кравцов не лежит уже, а сел, обхватив руками колени, и внимательно смотрит вдаль, на море то есть.

Долго он смотрел, не отрываясь, и всё, кажется, в одну точку. Нет, я не полюбопытствовал, что он там интересное нашел – лень было даже голову приподнять. К тому же я подумал, что в случае чего он и сам скажет, верно?

Он и сказал:

– Слышь, Лёшка, какая история?

– Ну? – буркнул я, но даже не шевельнулся, неохота было.

– Да глянь ты, чёрт побери! – сказал минуту спустя Кравцов, и тут уж пришлось мне тоже подняться. Я проследил за его сосредоточенным взглядом, но ничего примечательного, честно говоря, не заметил.

– Ну? – повторил я и даже, помнится, немного разозлился. Еще бы: тревожит по пустякам!