Последние из айризид
Из легенды пришли вы. В легенду уходите,
Непокорные, вольные девы Луны!
Прокатились, как ливня дыхание свежее,
Вы по выжженной Солнцем степи.
Вы ушли в забытье, но, воскреснув легендами,
Вы потомкам поможете путы порвать,
Оживите сердца, напоив их надеждой,
И, расправив могучие крылья, летать!
Часть 1. Короткая. О чём рассказал Геродот (историческая справка).
110. . После победоносного сражения при Фермодонте эллины (так гласит сказание) возвращались домой на трех кораблях, везя с собой амазонок, сколько им удалось захватить живыми. В открытом море амазонки напали на эллинов и перебили [всех] мужчин. Однако амазонки не были знакомы с кораблевождением и не умели обращаться с рулем, парусами и веслами. После убиения мужчин они носились по волнам, гонимые ветром, пристали, наконец, к Кремнам на озере Меотида. Кремны же находятся в земле свободных скифов. Здесь амазонки сошли с кораблей на берег и стали бродить по окрестностям. Затем они встретили табун лошадей и захватили его. Разъезжая на этих лошадях, они принялись грабить Скифскую землю.
111. Скифы не могли понять, в чем дело, так как язык, одеяние и племя амазонок были им незнакомы. И скифы недоумевали, откуда амазонки явились, и, приняв их за молодых мужчин, вступили с ними в схватку. После битвы несколько трупов попало в руки скифов и таким образом те поняли, что это женщины. Тогда скифы решили на совете больше совсем не убивать женщин, а послать к ним приблизительно столько молодых людей, сколько было амазонок. Юношам нужно было разбить стан поблизости от амазонок и делать все, что будут делать те; если амазонки начнут их преследовать, то они не должны вступать в бой, а бежать. Когда же преследование кончится, то юноши должны опять приблизиться и вновь разбить стан. Скифы решили так, потому что желали иметь детей от амазонок.
112. Отправленные скифами юноши принялись выполнять эти приказания. Лишь только женщины заметили, что юноши пришли без всяких враждебных намерений, они оставили их в покое. Со дня на день оба стана все больше приближались один к другому. У юношей, как и у амазонок, не было ничего, кроме оружия и коней, и они вели одинаковый с ними образ жизни, занимаясь охотой и разбоем.
113. В полдень амазонки делали вот что: они расходились поодиночке или по двое… Скифы, приметив это, начали поступать так же. И когда кто-нибудь из юношей заставал амазонку одну, женщина не прогоняла юношу…
114. После этого оба стана объединились и жили вместе, причем каждый получил в жены ту женщину, с которой он впервые сошелся. Мужья, однако, не могли выучиться языку своих жен, тогда как жены усвоили язык мужей. Когда, наконец, они стали понимать друг друга, мужчины сказали амазонкам следующее: "У нас есть родители, есть и имущество. Мы не можем больше вести такую жизнь и поэтому хотим возвратиться к своим и снова жить с нашим народом. Вы одни будете нашими женами и других у нас не будет". На это амазонки ответили так: "Мы не можем жить с вашими женщинами. Ведь обычаи у нас не такие, как у них: мы стреляем из лука, метаем дротики и скачем верхом на конях; напротив, к женской работе мы не привыкли. Ваши же женщины не занимаются ничем из упомянутого, они выполняют женскую работу, оставаясь в своих кибитках, не охотятся и вообще никуда не выходят. Поэтому-то мы не сможем с ними поладить. Если вы хотите, чтобы мы были вашими женами и желаете показать себя честными, то отправляйтесь к вашим родителям и получите вашу долю наследства. Когда вы возвратитесь, давайте будем жить сами по себе".
115. Юноши послушались жен и так и поступили: они возвратились к амазонкам, получив свою долю наследства. Тогда женщины сказали им: "Мы в ужасе от мысли, что нам придется жить в этой стране: ведь ради нас вы лишились ваших отцов, и мы причинили великое зло вашей стране. Но так как вы хотите взять нас в жены, то давайте вместе сделаем так: выселимся из этой страны и будем жить за рекой Танаисом".
116. Юноши согласились и на это. Они переправились через Танаис и затем три дня шли на восток от Танаиса и три дня на север от озера Меотида. Прибыв в местность, где обитают и поныне, они поселились там. С тех пор савроматские женщины сохраняют свои стародавние обычаи: вместе с мужьями и даже без них они верхом выезжают на охоту, выступают в поход и носят одинаковую одежду с мужчинами.
(Геродот. Мельпомена, книга IV.)
* Объяснения в конце текста.
Часть 2. О чём не знал и не мог рассказать Геродот
I
Степь. Бескрайняя. Днём жаркая, прозрачная, дрожащая в полдень знойным маревом. Травы густым ковром покрывают её, на том ковре цветы шьют причудливый узор. Ветер дыханием своим гонит волны по травам. Речушки звенят прозрачными струями, словно браслеты на девушках, переливаясь хризолитовой зеленью рощ. Далеко видно в степи. Жизнь пропитывает её до последней травинки пением жаворонка в вышине, шуршанием змеи, тревожным свистом сусликов, кликом степного орла. Такова степь днём, а сейчас ночь.
Серые силуэты всадников скользят в тумане. Сааремат* кутается в плащ, уздечка натягивается, и конь недовольно трясёт головой, бряцают бляхи, и, кажется, по всей степи слышен этот звон. Темно, ни одной звёздочки, и будто никогда не было солнца. Сгущая темноту, туман пеленой окутывает людей. Впереди забряцали оружием.
Сааремат сжимает рукоять меча, готовый выхватить его в любой миг. Ночь и туман, в десяти шагах уже ничего не видно. Воины до боли в глазах всматриваются в темноту.
«Откуда только взялся этот туман? – думает Сааремат. – Может, злые духи наслали его?»
Снова волнуются лошади, и люди готовят оружие. Сааремату чудится силуэт всадника. Кто он? Человек или призрак? Несколько стрел летят в его сторону. Силуэт сливается с туманом.
– Призрак, – шепчут люди и молча возносят молитву богам.
Такое тоже бывает, в степи бродят души непогребённых.
В тумане не мудрено сбиться с пути. Самое разумное – остановиться и разбить стан, но отряд в дозоре, и это обязывает людей двигаться вперед, по приметам угадывая дорогу.
Cнова спокойно, только фыркают кони, тихо бряцает упряжь, глухой стук копыт и непроглядная тьма. Где-то здесь, в дне пути, несёт свои воды Танаис*, это самые отдалённые пределы пастбищных земель сколотов*. Наверное, тут встречаются духи степи и реки, рождая этот непроглядный, леденящий душу туман.
Людей клонит в сон. Кони мерно качают всадников, и глаза всё чаще слипаются. Опытный Тар ведёт отряд, назначена дежурная охрана. Привыкший с детства сутками не сходить с коня, сколот мог бы заснуть в седле, но какая-то необъяснимая тревога, пробирая до костей, мешает. Откуда-то из темноты доносится далёкий крик совы.
Что это? Туман сияющей пеленой застилает глаза, кони начинают ржать, сон отлетает мгновенно, и сколоты хватаются за оружие. Сияние распадается на десятки, нет, сотни огней, которые движутся, пляшут, словно выписывая завораживающие, колдовские знаки. Призраки? Нет. Слышно ржание коней. Отряд останавливается, ощетинившись мечами и копьями. Огни приближаются. Тар медлит: вдруг свои? Кто-то кричит в темноту, но нет ответа.
Сааремат старается бороться с оцепенением, пытаясь рассмотреть противника, но огни завораживают, приковывают внимание. Неожиданно сосед сдавленно вскрикнул, повернувшись, Сааремат увидел, как он склонился на шею коня: дротик пронзил его плечо. Тут же над ухом пропела стрела, а из темноты выросли всадники. Уже отбиваясь, Сааремат понял, что их окружили. Нападающих было много, а может, так только показалось в сутолоке начавшегося боя. В пляшущем свете факелов он рассмотрел лицо врага – бледное, узкое, с огромными чёрными глазами, холодно смотрящими из-под остроконечного шлема. Противник не подпускал его близко, и сколот не мог использовать свой короткий акинак.
Скрежет оружия, крики победителей, стоны раненых, ржание лошадей, воздух становится душным от пота людей и животных, в ноздри бьёт запах крови. Этот запах всегда пьянил, вызывая жуть от ощущения близости смерти, и подхлёстывал, придавая сил бороться за жизнь. Наверное, именно это и спасло Сааремата, когда его раненый конь, поднявшись на дыбы, рухнул, зацепив и лошадь противника. Сколоту чудом удалось избежать опасности быть придавленным телом животного.
Вскочив на ноги и прикрывшись щитом, Сааремат бросился на противника. Тот отступил, занося меч для удара, и, развернувшись, по-глупому подставил правый бок под меч сколота. Чтобы пронзить его печень, достаточно было немного дотянуться мечом, либо, шагнув одновременно, нанести удар, правда, теряя устойчивость в боевой стойке. Развёрнутый боком корпус противника тоже усложнял задачу, но Сааремат не мог позволить себе не воспользоваться мгновением оплошности врага. Подставляя свой щит под удар чужого меча, сколот сделал большой шаг с прямым выпадом, нанося удар мечом снизу. Противник, устремившись навстречу его удару, повернулся, и меч сколота скользнул по мечу врага. Воин в чёрном коснулся грудью правого плеча Сааремата, бедро ощутило пронзительный укол. В отсветах факелов он снова видел узкое, измазанное землёй лицо врага с чёрными злыми глазами.
«Сейчас он достанет меня», – пронеслась мысль. Необъяснимым чувством, которое возникает только в бою, сколот мгновенно осознал свою уязвимость и, с немыслимой быстротой отскочив от противника, толкнул его.
Только что его жизнь висела на краю смертельной пропасти, но Сааремату было не до размышлений, почему противник не нанёс смертельный удар в открытый живот. По растерянности или неопытности? Сколот, не давая противнику опомниться, бросился в бой, занося высоко меч и нависая над ним. Воин в чёрном, прикрываясь серповидным щитом, присел, и Сааремат, с торжеством видя его испуг, атаковал сверху, наседая всей силой могучего мужского тела воина. Соперник, развернувшись всем корпусом, остановил щитом его меч. Одновременно он, неожиданно быстро поднявшись, нанёс второй удар щитом в грудь сколота, а второй рукой – резкий удар в низ живота. Дыхание перехватило, и острая боль пронзила тело. Сааремат, от силы собственного удара, скользнул по щиту противника, отлетая в сторону. На мгновение взгляд охватил поле боя.
«Совсем мало наших, – мелькнула мысль, и снова возникло лицо врага с холодным взглядом. – Ни тени страха», – успевает отметить сколот, пытаясь подняться и овладеть почему-то дрожащим телом.
Запах крови щекочет ноздри, разливается жаркой, удушливой волной, бьёт в голову, давит на виски; дыхание перехватывает, в глазах темнеет. Тело Сааремата, обмякнув от толчка, откатывается и падает на залитую кровью землю. Последнее, что помнит сколот, – вырванный с корнем цветок, склоняющийся к его лицу.
II
Сколько времени прошло? Зелёные стебельки травы, склоняясь к земле, касаются лица, ветер перебирает рыжеватые волосы сколота.
Сааремат открыл глаза. Яркое синее небо, лучи восходящего солнца окрашивают обрывки облаков в розовые и нежно-сиреневые тона. Сааремат пытается встать, но тело не слушается. Собрав силы, он напрягает все мышцы, боль пронзает руки и ноги, приходит понимание, что он связан. Расслабившись, сколот оценивает своё положение. Насколько позволяют путы, он приподнимается. Голова тяжёлая, в ушах шум. Не сразу, но всё же удаётся сесть.
Это было не место боя, значит, их успели оттащить. Сааремат пытается определить, где они. Напрасно осматривается он: ни одной знакомой приметы не замечает зоркий глаз воина и охотника. Оружие исчезло, доспехи сняты. Рядом сидят и лежат его связанные товарищи. Невдалеке щиплют траву кони и сидит охрана. Пленники в мрачном молчании злобно посматривали на них. Сааремат с удивлением отметил, что, кажется, все сколоты живы. Может, он и ошибается, может, почти все, но даже раненый Астан здесь. Пересчитать не удаётся: в голове – туман.
Вдали показался отряд всадников, они гнали свободных коней. Подъехав, спешились, охрана, поднявшись навстречу, приняла коней. Пока враги разговаривали, посматривая на пленников, пили воду, Сааремат пытался определить, кто они. Ничего не получалось. Одеты одни были в обтягивающие кожаные штаны, другие – в шаровары и обуты в высокие сапоги. На плечи наброшены плащи, из-под которых видны доспехи, на головах – остроконечные войлочные нашлемники с развязанными сейчас наушниками и затыльником. Вооружены воины были луками, дротиками, серповидными мечами.
Передохнув, часть из них двинулась к пленникам, остальные – к лошадям. К Сааремату подошёл его ночной противник. Совсем юный, с большими чёрными глазами. Самолюбие воина было уязвлено – проиграл мальчишке…
Победитель развязал пленнику ноги.
– Вставай! – скомандовал мальчишечьим, чуть хрипловатым голосом.
У Сааремата мелькнула мысль: нанести удар ногой, повалить на землю, а потом.... Потом видно будет. Он исподлобья посмотрел на чужого воина. Тот, глядя в упор, криво ухмыльнулся.
– Не надейся! – сказал, словно читая мысли. – Вставай!
Сцепив зубы, сколот поднялся. Остальных тоже, освободив ноги, заставили встать.
– Иди! – Сааремат получил толчок в спину.
Ноги плохо слушались. Ковыляя, он медленно побрёл, руки были связаны за спиной. Его подвели к лошади.
– Садись!
Сколот не двинулся. Рывок за плечо развернул его.
Пленников заставляли садиться верхом. Тех, кто сопротивлялся, оглушив, взваливали на лошадей, привязывали.
– Выбирай.
Выбора не было. Сааремат подчинился. Глаза закрыли плотной повязкой. Наконец тронулись в путь. Никогда ещё не было так тяжело Сааремату в седле, если бы не верёвки, наверное, упал бы с лошади. Ужасно хотелось пить, связанные сзади руки ныли до самых плеч, ног он уже не чувствовал, пот заливал лицо. Сколот проклинал своих пленителей, молил Богов то послать ему смерть, избавив от позора, то дать силы для мести. Судя по ослабевающему жару солнечных лучей, они ехали до вечера, затем спустились по склону, и живительный запах сырой прохлады дохнул на измученных пленников. Наконец остановились, пленным развязали глаза, стащили с сёдел как мешки с зерном, сбросили на землю, потому что затёкшие ноги подломились. Руки развязали, но никто не имел сил двигаться.
Сааремат, приподнявшись, осмотрелся. Они были на песчаном берегу реки. Сзади на шею накинули верёвку, но он не мог сопротивляться. Чужие воины окружили их, они сняли плащи, и теперь стали заметны стройные высокие фигуры, одетые в кожаные доспехи, к широким поясам крепились мечи.
Командир чужих, старший годами, но тоже ещё безбородый, внимательно рассматривал сколотов, тихо отдавая по очереди распоряжения стоящим рядом воинам.
«Эллины, – подумал Сааремат, – живущие в городах у моря, бреют бороды, но это не они. Судя по молодости, мальчишки испытания проходят на взрослость и, вероятно, уже прошли» …
Воины окружили пленных.
– Вставайте! – приказал командир.
Кое-как сколоты поднялись.
– Раздевайтесь!
Пленники не спешили. Сааремат почувствовал остриё меча на шее, а двое воинов выволокли самого молодого Гурда, заломив ему руки, подтащили к старшему. Тот одним движением меча распорол на юноше одежду, которая лохмотьями упала к его ногам. Швырнув перепуганного мальчишку на землю, командир чужих плетью для лошади со всей силы ударил по земле рядом с пленником, который сжался, прикрыв голову.
– Сейчас, – в тишине сказал старший, – все разденутся и вымоются в реке! Иначе этого буду пороть, пока не сдохнет или вы не поумнеете! Если хоть один попытается противиться, этому перережу глотку! Несговорчивых окунём сами! Ну, что? Начинаем? – двое вытащили из-за пояса плети.
У Сааремата внутри всё сжалось, он готов был выкрикнуть, но Тар опередил его:
– Не тронь мальчишку! Твоя взяла!
У Сааремата отлегло от сердца. Что бы там ни было, а пока жив, есть надежда.
Выхода не было, они разделись.
Всадники, загнав пленных в воду, отрезали им возможность к бегству, окружив со всех сторон. Окриками, тычками их заставили окунуться с головой и вымыться. Каким бы глупым ни выглядело их положение, Сааремат испытал облегчение, попав в воду. После ужасной дороги неплохо было смыть пыль и пот, голове тоже стало легче.
Точно так же бесцеремонно их выгнали на берег. Одежда исчезла, осталась только обувь, и рядом лежали куски серой ткани. Едва пленники успели обмотать бёдра, их разделили на группы по пять-шесть человек и, связав руки впереди, повели вверх по береговому склону. Охранники ехали рядом.
Поднявшись на берег, они миновали прибрежные заросли – и за пригорком увидели селение, расположенное в роще. Войлочные шатры, круглые, четырёхугольные, располагались по кругу, в центре размещался навес. Окружал стан глинобитный забор, кое-где вился дым костров, донося такие домашние, уютные запахи. Из посёлка навстречу шла группа девушек в коротких полотняных платьях, подобных туникам эллинов. Они несли корзины и пустые меха для воды. Поравнявшись, они приветливо заулыбались воинам, обменялись, вероятно, приветствиями и, скользнув по пленным безразличными взглядами, пошли к реке. Рядом с Саарематом ехал его ночной соперник, и сколот иногда бросал на него косой злобный взгляд. Из-под шлема у него выбилась прядь черных волос и лезла в глаза. После очередной безуспешной попытки заправить её воин снял шлем. Волосы пушистой охапкой рассыпались по плечам и спине. Сааремат невольно приостановился, получив тут же толчок в спину и окрик:
– Вперёд!
Между тем воин, собрав и закрутив туго волосы, снова надел шлем. Впрочем, какой воин?
Сааремат мог поклясться, что это женщина! Сколот, озираясь, рассматривал других.
«И остальные безусые, безбородые, с высокими голосами, несомненно, тоже женщины!» – думал он, поражённый этим открытием. Сердце почему-то бешено билось.
Они вошли в селение. Навстречу торопились встречающие, приветствуя отряд жестами, возгласами, радостно улыбаясь. И уже все сколоты изумлённо осматривались. Вокруг были одни женщины. Некоторые одеты в короткие платья, состоящие из двух полотнищ, сшитых на плечах или скреплённых фибулами, другие – в штанах и коротких куртках, – но все были женщины. Только женщины! Внешне они отличались от сколотов. Черноволосые, смуглые, с удлинёнными лицами и огромными глазами. Тела их были мускулистые, но вместе с этим и округлые.
Пленных привели под навес с деревянным полом, велели сесть и привязали к поперечным перекладинам, окружающим помост. Пришли новые охранницы и с ними несколько пожилых женщин. Все в шароварах, свободных рубахах с длинными рукавами, которые были подпоясаны широкими, с расшитыми бляшками ремнями из крашеной кожи. Они молча прошли, осматривая пленников; когда поравнялись с Таром, он попытался заговорить с ними, но в ответ было лишь молчание. Не сказав ни слова, женщины ушли.
Сааремат, насколько позволяли верёвки, повернулся:
– Кто-нибудь понимает, кто они?
– Не знаю, – мрачно отозвался Астан, – но злые духи точно им помогают.
– Помните, осенью эллины за шкурами приходили? Спрашивали о девках-воинах?
– Я думал – враньё, сказки, – вздохнул Фидар. – Что же теперь будет?
– Если они женщины, может, не всё так страшно? – попытался пошутить Цара.
– Да, среди них, я заметил, есть очень даже неплохие, на мой взгляд, – поддержал Астан. – Почему бы не договориться? Я готов попробовать.
– Ты неисправим. С раной в плече, с верёвкой на шее, но готов попробовать, – невесело усмехнулся Авдан. – Не забудь, по чьей милости ты здесь.
– Эллины их амазонками называли, – припомнил Тар. – Попробуем договориться, спешить не будем. Должны же они заговорить, раз до сих пор не убили.
– А что о них рассказывают? – с тревогой спросил Фидар.
– Не волнуйся, парень, главное – мы живы, – утешил Авдан – Надеюсь, они…
– Не надейся, – подал голос, до сих пор молчавший Саухал. – Это у эллинов они амазонки, а мы их зовём эорпаты*.
– Но, если они хотели бы нас убить, то уже давно могли сделать это! – с отчаянной надеждой предположил Гурд. – Значит, мы нужны им живыми?
– Значит, у нас действительно есть надежда?! – поддержал Фидар. – Пока мы живы, мы сможем бороться! Я прав, Саухал?
– Прав, – мрачно ответил старший сколот. – Пока жив, надежда есть.
Что-то насторожило Сааремата в его ответе, и он внимательно глянул на Саухала. Тот сидел, опустив глаза и нахмурив брови. Юноша понял: положение далеко не радужное, просто старший товарищ жалеет мальчишек. Пока всё равно ничего не поделаешь.
Сколоты замолчали, переживая каждый по-своему случившееся.
Пришли амазонки, раздали пленным лепёшки с мясом, кислое молоко. Сколоты молча ели, говорить почему-то не было желания.
Время ползло, как черепаха, ничего не менялось. Среди шатров иногда проходили амазонки; что было за спинами, связанные не видели. Тени деревьев и столбов вытянулись – близился вечер.
Снова появились три женщины с кувшином. Наливая в три чаши, они по очереди поили пленников. Сааремат давно хотел пить и с жадностью и удовольствием делал большие глотки. Он даже не сразу заметил, что вода пахнет травами, впрочем, вкус был приятный, и жажда сразу исчезла. Охранницы, отвязывая, по одному уводили пленных.
III
Сааремата подвели к шатру и, откинув полог, втолкнули вовнутрь. Там было довольно тепло, но совсем не душно.
После солнечного света юноша плохо видел. Взяв под руки, его быстро провели вправо от входа и так же быстро повалили на что-то мягкое. Он попытался сопротивляться, но напрасно: хватка была не по-женски крепкой.
Подняв пленнику руки над головой, его растянули на лежанке и крепко привязали.
– Гадины! – рычал сколот, безуспешно пытаясь вырваться.
Он почувствовал, как его взяли за горло, дыхание перехватило.
– Затихни, – велел тихий голос. – Будешь дёргаться, всыплю плёткой.
С него стащили обувь и остатки одежды. Большего унижения трудно было придумать. И могли ли угрозы испугать воина?
– Напугала, гадюка! – орал пленник. – Без верёвок боишься?! Племя змеиное, знаешь: если ухвачу, не шипеть – визжать будешь!
Он ругался, рвался из пут, проклинал и молил богов о смерти, но никто не слышал его. Амазонки просто ушли, оставив его задыхающимся от бессилия.
Трудно сказать, сколько времени прошло, когда Сааремат ощутил в себе странные перемены. Медленно подкравшись, наваливалась усталость, шевелиться не было сил, да и желания. Стало совершенно безразлично, что с ним сейчас происходит и что будет после. Юноша был в полусне, то погружаясь, то выныривая из мягкой, приятной неги, полудрёмы. В шатре стемнело, снаружи слышался далёкий смех, пение, музыка.
«Победу празднуют, – выплыла мысль. – Надо же, так позорно проиграть бой женщине, да ещё и в плен угодить».
Странно, но эта мысль не вызвала бурю эмоций, как раньше.
«Что со мной?» – вяло размышлял Сааремат.
Он потерял ощущение времени, казалось, что прошла если не вечность, то целая ночь. Он не ощущал ни рук, ни ног, ни неудобства положения, возможно, если бы пошевелился, то почувствовал, но двигаться не хотелось.
Лежанка под ним тоже исчезла, казалось, он висит в воздухе, и ему даже нравилось это чувство. Углубившись в странные ощущения, он не заметил, что шум и музыка приближаются, пока не поднялся полог шатра. Вошедшие стражницы развели огонь в очаге, зажгли светильники. Веселый гомон послышался рядом, со смехом и пением толпа амазонок внесла на плечах сидящую на перекрещенных копьях девушку. Опустив подругу на пол, все вышли, полог опустился, и наступила тишина, только потрескивали в очаге поленья. Одежда амазонки состояла из двух полотнищ ткани, скреплённых на плечах застёжками и перехваченных на талии витым кожаным поясом; её длина едва достигала коленей. На какой-то миг пленник ощутил смущение от своего вида и унизительного положения. Амазонка подошла к алтарю – пластине из зелёного, с белыми вкраплениями, камня, на которой стояла вылепленная из белой глины статуэтка Великой Богини Матери. Опустившись на колени, девушка прикрыла глаза и тихо, так, что едва шевелились губы, произнесла молитву.
Поднявшись, она сняла свое одеяние. Потом, легко и бесшумно ступая, амазонка вернулась и села на постель рядом с пленником.
Светильники горели, иногда подрагивая, но излучая ровный, мягкий свет. В глазах Сааремата стоял лёгкий туман, и девушка казалась призрачным созданием.
«Это та, с которой я ночью сражался, – подумал сколот. – Тело словно из мрамора выточенное, как у статуэток, которые привозили на торг эллины».
Он завороженно смотрел на неё. Амазонка не была мускулистой, как мужчина, но вдвое крепче обычной женщины. Её нельзя было назвать хрупкой, однако гармоничное сочетание силы и мягкого кошачьего изящества делали её в глазах сколота совершенством. Волнистые, отливающие медью в сиянии светильников волосы, высоко поднятые на затылок, были сплетены нитками бус. Руки выше локтей обхватывали золотые браслеты в виде свивающихся змеиных тел.
Амазонка внимательно рассматривала пленника, а он ощущал её взгляд как легкое прикосновение и, казалось, готов был раствориться в тёмных огромных глазах.
– Кто ты? – тихо спросил юноша. – Ты богиня?
Девушка приложила к его губам палец.
– Ты должен молча слушать и слушаться.
– Но скажи, как зовут тебя?
– Тебе это не надо знать. Я та, которой ты покоришься.
– Но любой невольник знает имя хозяина.
– Ты болтлив, как утка, и хитёр, как заяц, – улыбка чуть тронула губы, смягчив строгость взгляда.
– Меня зовут Сааремат, а как называть мою госпожу?
–Зерин. Можешь называть меня только в своих мыслях.
– Ты очень красива, Зерин, – он нежно улыбался, – и имя твоё…
Амазонка снова прикрыла пленнику рот.
– Я сказала: в мыслях. Тебе не позволяли говорить.
Она коснулась его груди, словно изучая его тело, рука опустилась на живот. От неожиданности Сааремат вздрогнул.
– Что ты делаешь?
Зерин приблизилась, продолжая ласкать живот, бёдра. Она пахла разнотравьем цветущей степи, дурманящим и пьянящим ароматом воли.
– Не надо, – прошептал он, замирая. Амазонка не слушала его. Сааремат чувствовал, как по телу прокатывается горячая, сладостная волна. Сердце гулко билось.
– Зачем ты это делаешь? – голова у него кружилась.
– Ты не понял?
– Не надо, Зерин. Я не хочу, – едва прошептал пленник.
– Неправда, – так же тихо шепнула девушка. – Твоё тело не возражает.
Она была права.
Сааремат ощущал, как погружается в странный, светлый и мягкий сон. Глаза застилал золотистый туман, голос девушки слышался откуда-то издалека. Сам он словно пополам разделился. Одна половина отчаянно протестовала и возмущалась. Другая, смиряясь, желала забыться в блаженстве нежности, а тело просто исчезло, паря над пропастью.
Из золотистого сияния выплыло лицо Зерин, Сааремат почувствовал прикосновение и тяжесть её тела. Горячая, душная волна обожгла, словно внутри вспыхнул огромный, испепеляющий костёр, дыхание перехватило, а бесконечная нежность рвалась из сердца, желая обнять и землю, и небо, и Зерин. Зерин!!! Блаженство охватило его, увлекая в бездонную пропасть, голова кружилась, не было ни сил, ни желания сопротивляться. Затуманенный голос разума подсказывал, что с ним происходит что-то страшное, но желание нестись в вихре сладкой неги заглушало его.
И не надо знать и понимать, почему так случилось, лишь бы это сейчас продолжалось бесконечно долго, даже если впереди смерть. На мгновение показалось, что он задыхается и умирает от блаженства и нежности, потом всё поплыло, закружилось, и он провалился в сияющую пустоту.
IV
Сааремат открыл глаза. Веяло свежестью и прохладой. Он приподнялся, Зерин не было. Пленник, насколько позволяли путы, осмотрелся. Купол шатра опирался на два шеста. В центре ещё дышали теплом уголья очага. Напротив входа на деревянном низком столике находился алтарь. Низкая постель, на которой лежал сколот, была покрыта шкурами, а поверх наброшены одеяла; располагалась она справа от входа. На противоположной стороне размещалась хозяйственная утварь. Шатёр имел второй полог, который, перегораживая его, образовывал при входе ещё одно помещение. Пол покрывал грубый войлок.
Вошли три амазонки-стражницы. Они освободили пленника, но оставили связанными впереди руки, так и вывели его на улицу. Воздух, пропитанный утренним ароматом, был подобен живительному глотку, наполняя силами и надеждой. Солнце поднялось, и его лучи дарили приятное тепло. Стан амазонок стоял в долине, окружённой холмами, в излучине реки. Сколот оценил удачность выбора: скрытость от вражеского глаза, сочные пастбища, река, прибрежные леса, полные дичи. Селение проснулось: дымились костры, слышался смех, ржание лошадей и блеяние овец.
«Если, закрыв глаза, вслушаться в звуки, вдохнуть аромат воздуха, – подумал юноша, – кажется, вернулся домой». Тоска сдавила грудь пленника. Его вывели за ограду, и он увидел чуть в стороне от тропинки поляну, на которой занимались военными тренировками амазонки. Сааремат невольно замедлил шаг. Они были полностью обнажены. Их сильные, загорелые тела играли мускулами свирепых диких кошек. Приёмы боя, техника владения мечом были незнакомы сколоту. Немного поодаль учили верховой езде маленьких амазонок. Сааремат не мог не сравнить их со своими мальчишками, и, признаться, они не уступали ни в чём. Тут он заметил Зерин. Обнажённая, с выбившимися из-под шлема волосами, она неслась вместе с двумя подругами верхом, слившись с конём в одно целое. Управляя лошадьми одними ногами, наездницы на скаку стреляли из луков по расставленным мишеням; заходя на новый круг, метали дротики. Они подхватывали с земли оружие, пролезали под брюхом коня, метали ножи и снова стреляли из луков. Разгорячённые скачкой, блестящие от пота, их загорелые тела казались бронзовыми. Сааремат, восхитившись, невольно приостановился, но, получив тычок, вынужден был идти дальше.
Пленника отвели к реке, заставили искупаться и вернули в шатер. Посадив на пол возле лежанки, спутали ноги и притянули к столбу. Сааремат теперь понял, что его привязывали к столбам, врытым прямо в пол по обоим концам ложа. Попытка раскачать столб разочаровала: столб стоял крепко.
Вошла Зерин. Её волосы были мокрые, капельки воды ещё висели на их кончиках, а платье, одетое на мокрое тело, облепило стройную фигуру. Она поставила на колени юноши корзину с едой.
– Ешь, – села чуть в стороне, напротив, на полу.
Пленник, ощутив мгновенно подступивший голод, не стал гордо отказываться от вкусно пахнущей снеди.
Послышался смех, и на пороге появились три девушки, поманившие Зерин. Она, проходя, повернулась к юноше.
– Я надеюсь, – сказала, – ты не будешь делать глупости.
Оба полога были подняты. Сааремат видел кусочек неба и раскидистый куст. Невесёлые мысли подкрадывались к нему. Девушек, сидящих в передней части шатра, он не видел и на разговор не обращал внимания. Из размышлений его вырвало неожиданно долетевшее из-за полога знакомое имя – Фидар. Сколот начал напряжённо вслушиваться, и через какое-то время его потрясло открытие: он понимал язык амазонок!!! Для него тот звучал как изуродованный его родной язык с добавлением и совсем неизвестных, и узнаваемых слов из других языков, часто звучащих на городских рынках у Понта. Но главное то, что он понимал смысл разговора! Юноша, весь превратившись в слух, слушал, как амазонки обсуждают своих пленников.
– Он такой сильный. Кажется, что веревки не удержат его.
– Ты боишься?
– Нет, но признаю честно: если что-то случится, придётся его просто убить.
– А мне и рассказать нечего… – голос принадлежал явно юной девушке. – Стыдно, не смейтесь только, но вам признаюсь, я позорно боюсь. Он – как статуя каменная, как мертвец с открытыми глазами, смотрит на меня неподвижно, а мне от тоски выть хочется. Так и не смогла к нему прикоснуться.
– Изер, ни на миг не думай, что кто-то сможет посмеяться над тобой! – сколот узнал голос Зерин.
– А ты, Зерин, что скажешь?
– Моего пленника, болтливого, как утка, зовут Сааремат. В остальном могу посочувствовать их жёнам, вынужденным терпеть этот ужас.
На пороге появились две амазонки постарше. Сколот не успел рассмотреть их. – Вот где прячутся наши девчонки! – смеясь, сказала одна.
– Их ищут, а они тут сплетничают!
– Кто же нас потерял?
– Жрица наша юная, Ехсар, видеть вас мечтает, не забудьте кувшинчики прихватить. Вот Батта уже запаслась.
– А что? Так срочно требуется?
– Пожалуй. Бешеный он какой-то. То орёт, проклинает, разнести всё грозится, то, замирая, чуть не плачет и зовет кого-то.
– Ты почаще настоем его угощай. Он и присмиреет. Хотела бы я твои заботы иметь!
– Астхик! У тебя-то что?
– У меня-то, девочки, как раз ничего. Ничего нет, и не будет. Откуда только этот мальчишка на мою голову взялся? Он немногим старше моей дочки. Показаться бесстрашным воином пытается, а сам смотрит на меня глазами, полными слёз. Мне и связывать его не надо, но как вижу синие глаза, слезами наполненные, стоит передо мной моя дочурка, и не могу я к нему прикоснуться.
– Астхик, он такой, как я! – воскликнула Изер. – Умоляю, давай поменяемся пленниками! Я тоже не могу себя пересилить. Сама не знаю, как взяла его?!
– Ну, конечно! – дружно засмеялись амазонки.
– Совсем не знаешь!
– Согласна, Изер, бери юнца, – усмехнулась Астхик. – По крайней мере, хуже не будет.
– А ты что молчишь, Уарзет?
– Нечего особо сказать. Все, что нужно, сделала. И не кажется ли вам, что Ехсар нас заждалась?
– И правда, пора! – засуетились амазонки.
Одна за другой они выскальзывали из шатра.
Зерин, проводив всех, окликнула Уарзет. Девушка вернулась. Амазонка обняла подругу.
– Уарзет, подружка моя милая! Что с тобой? Не скрывай, я вижу.
– Зерин, – девушка уткнулась ей в плечо, голос дрогнул.
Зерин тут же увлекла её обратно за полог, и Сааремат мог их только слышать.
– Это чудовище обидело тебя?
– Нет, Зерин, клянусь, нет! Я не знаю, что со мной! Кажется, я схожу с ума! – она заплакала.
– Да что же случилось? Толком расскажи!
– Не знаю. Только он совсем не чудовище. Ты бы видела, как он на меня смотрит! Так нежно только мама смотрела. А глаза его темные, как ночь, с пушистыми ресницами. Я ощущаю его взгляд на теле так, словно он касается. И мне нравится это! А когда я глажу его, во мне поднимается такая волна нежности, от которой задыхаешься.
– Уарзет, ты уже....
– Да! – перебила подруга. – Он словно молился, глядя на меня, шепча моё имя, называя нежными словами, будто я дитя малое.
– Это от настоя…
– Нет. Ты же знаешь, к концу ночи его действие заканчивается. Ничего не изменилось. И потом – я не пила настой. Ты сказала, что это ужас, а для меня головокружительные мгновения блаженства.
– Уарзет, родная моя, что он с тобой сделал?
– Зерин, я хочу гладить его волосы, касаться его тела, обнять и ласкать, как ребёнка.
– Уарзет, он не ребёнок! Он сильный и опасный враг!
– Я понимаю. Но забываю, когда он рядом.
– Может, он колдун? Умоляю, будь осторожна!
С улицы послышался крик. Звали Зерин. Амазонка встала.
– Подожди меня, Уарзет, я быстро вернусь, – на пороге она оглянулась. – Присмотри за моим пленником.
Уарзет зашла в основную часть шатра, скользнув взглядом по связанному сколоту, села почти у порога, закрыв глаза. Теперь Сааремат мог её рассмотреть. Темные, коротко остриженные волнистые волосы создавали впечатление пушистой шапочки на голове. Кожаные штаны и короткая безрукавка плотно облегали упругое тело.
«Значит, Фидар у неё – и попался, видимо, не только телом», – подумал сколот.
Утешало, по крайней мере, что его товарищи живы. У Сааремата родилась дерзкая мысль.
– Уарзет, – тихо позвал он.
Амазонка открыла глаза, осмотрелась, даже не задержав взгляд на пленнике, встала и повернулась к выходу.
– Уарзет! – снова окликнул юноша.
Девушка, медленно повернувшись, наконец, изумлённо взглянула на него. Сааремат смотрел ей прямо в глаза.
– Это ты? – в сомнении спросила она.
– Я, – как можно спокойней, ответил сколот, сдерживая улыбку.
На лице амазонки возникло неописуемое изумление. Её и так большие, в восприятии сколота, глаза стали просто огромными и глупо моргали, даже рот приоткрылся в удивлении. Она подошла ближе, всматриваясь в него. Сааремат, не выдержав, рассмеялся.
– Интересно, что веселит тебя?
– Твое удивление.
– Значит, тебе удалось потешиться.
– Не злись. Я хотел сказать: развяжи Фидара. Если он поклянётся предками, богами царей, – доверься. То, что происходит с тобой, поверь, происходит и с ним. Я думаю, ты не пожалеешь.
– Ты понимаешь наш язык?
– Вы же наш понимаете. Или для вас мы глупые овцы?
– Ты подслушивал?
– Нет, но не услышать было трудно. Сама видишь, руки связаны, пытался уши заткнуть, не получилось, – насмешливо сказал сколот.
Удивлённая амазонка, растерявшись, не успела ответить. Вернулась Зерин:
– Уарзет, Фат передаёт, что привели твоего пленника, – она окинула обоих взглядом. – Что-то случилось?
– Нет! – встрепенулась девушка.
– Пойдём, поговорим, – Зерин потянула подругу за руку.
Но та, обняв, отказала:
– Спасибо, родная моя, только не сейчас. Не хочу Фат задерживать, – амазонка почти выбежала.
Зерин немного удивилась, однако не задумалась; взяв чашу, она налила из принесённого кувшина настой и подала Сааремату. Поднеся ко рту, юноша ощутил уже знакомый запах трав, и догадка сама собой пришла к нему. Он опустил руки. Наблюдающая за ним девушка удивлённо подняла чёрные крылья бровей.
– Я не буду, – сказал он, протягивая чашу обратно.
Она, на удивление спокойно, приняла её, сказав:
– Хорошо, когда пить захочешь, попроси.
– Зерин, мне очень хочется пить. Прошу, дай мне просто воды.
– Этот настой из трав хорошо снимает жажду.
Сааремат посмотрел ей прямо в глаза:
– Да, но дурманит разум и отнимает волю. Я не буду это пить.
– Как хочешь, – она усмехнулась. – Но тебе нелишне знать, что догадливым заливают в горло силой. Придётся позвать охрану.
– Не надо охраны. Тебе нужен покорный пленник, я смирюсь. Ты сама свяжешь меня, и сделаешь всё, что захочешь.
Зерин колебалась, что-то удерживало сразу позвать охрану, а юноша продолжал:
– Даю слово – не буду сопротивляться. Дай мне воды, очень хочется пить.
И тут на пороге появилась охрана. Старшая спросила:
– Наша помощь нужна?
Сааремат, опустив голову и чуть отвернувшись, в отчаянье прошептал:
– Пощади, Зерин. Клянусь предками, даже если связывать не будешь, покорюсь тебе.
Амазонка, улыбнувшись подругам, спокойно ответила:
– Благодарю, Фат, сама справлюсь.
Охрана вышла.
– Спасибо, Зерин! – облегчённо выдохнул юноша, испытывая искреннюю благодарность.
Амазонка взяла кувшин и дала Сааремату, никогда ещё вода не казалась такой вкусной. Пока он пил, девушка опустила полог, зажгла светильник, потому что, несмотря на день, в шатре стало сумрачно. Вернувшись, отставила кувшин и отвязала пленнику ноги.
– Что ж, тебе пора, – сказала, – ложись.
Сааремат встал и, пересев на постель, лёг. Стиснув зубы, он поднял руки и покорно позволил амазонке привязать себя к столбам в ногах и изголовье. Сбросив платье и забравшись на ложе с ногами, Зерин рассматривала юношу.
У сколота были светлые, чуть рыжеватые, волосы, скуластое лицо с короткой бородой и усами. Разрез глаз раскосый, но не узкий, как у племён, живущих на восходе Солнца. Сами глаза, серые, лучистые, смотрели мягко и печально. Эта тоска невольно передавалась амазонке, и она, не понимая, что с ней, старалась не встречаться с ним взглядом. Сааремат тоже рассматривал её. Его удивляло и радовало в ней полное отсутствие смущения из-за обнажённости тела.
Он был совсем молод, и никогда ещё женщина не была так близка и открыта. Желание прикоснуться к ней овладевало им, но из-за связанных рук он мог только любоваться.
– У тебя красивое тело, – сказал он, – хоть и необычное для женщины.
Подсев ближе, амазонка провела по его груди рукой.
– В тебе удивительно сочетаются сила и мягкая округлость женщины.
Вздохнув, Зерин убрала руку.
– Ты забыл? Кто-то обещал быть послушным!
– Но чем я сейчас непослушен? Что не нравится тебе?
– Твоя болтливость! Закрой рот, или я волью в него настой!
– Тебе неприятно слышать, что я говорю?
– Нет! Мне безразлично! Но я хочу быстрее покончить с делом, а ты мне мешаешь!
– Тебе не нравится то, что ты со мной делаешь?
– А что может нравиться в этом?
– Зачем же начинать то, что неприятно? И тогда непонятно, как ты вообще относишься к тому, что делаешь?
– О, Богиня! – рассвирепела Зерин. – Какой же ты болтливый! Я отношусь к этому, как к неизбежной необходимости! И, к сожалению, ты – то средство, без которого невозможно обойтись! А теперь вспомни о своём обещании, закрой рот и подчиняйся!
Сааремат замолчал. Безысходность навалилась на грудь тяжёлым камнем. Он смотрел на красивое лицо девушки с его удлинёнными чертами; чёрные ресницы прикрывали опущенные глаза, а высохшие волосы волнистым покрывалом лежали на плечах, струились по груди. Её руки были тёплые и прикасались неуверенно, трепетно.
«А ведь она меня боится, – подумал юноша, – и делает всё впервые».
Эта мысль немного ободрила его, смягчив жестокий образ амазонки. Закрыв глаза, он смирился, но, в отличие от первого раза, сознание оставалось ясным. Память вернула его в события прошлой ночи и вместе с происходящим сдавила сердце тоской. В то же время он ощущал, как томление разливается по телу, предательски подчиняющемуся рукам амазонки. От этих противоречивых чувств Сааремат испытывал жгучий стыд за свою слабость. А Зерин продолжала ласкать его, и пленник чувствовал, как теряет контроль над собой, дыхание перехватывает, и всё плывёт перед глазами. Ощутив свежий, уже знакомый аромат, волну мягкого тепла, он понял, что Зерин приблизилась к нему. Осознав, что не сможет сопротивляться, сколот не выдержал.
– Зерин, остановись! – он рванулся, но верёвки крепко держали его. – Не надо, умоляю тебя! Не надо!
– Что это значит? – нахмурилась девушка.
– Я не хочу так! Пойми, я не могу! – он отчаянно рвался изо всех сил. – Не трогай меня, так нельзя!
– Так нужно!
– Нет!!!
– Да!!! – разозлилась Зерин. – Ты сам хотел этого! Тысячу раз правы старшие, веля поить вас! Успокойся, для тебя же лучше будет, а я должна взять то, что мне нужно.
– Прошу тебя, развяжи! Я не могу так!
На какой-то миг Зерин засомневалась.
– Тебе больно?
– Да, мне больно! Ты себе представить не можешь, как болит моя душа!
– Душа?! Ты насмехаешься?!
– Ты растянула меня, как барана перед забоем, но я человек! Понимаешь? Человек! Я не хочу так. Если ты бесчувственная, то хотя бы пойми это умом!
– Врёшь. Я вижу, как подчиняется твоё тело, значит, тебе нравится.
– Да, ты права. Моё тело, помимо моей воли, покорно тебе, а сердце от отчаяния слезами обливается! Мой разум сходит с ума от бессилия, а душа болит, как будто живьём кожу сдирают! Лучше убей! Не могу я так! Никогда не знал я большего унижения, когда, скрутив, как барана, раздевают, не позволяя говорить, а потом…
– Никто не собирался тебя унижать, – возразила Зерин. – Подруги всего лишь приготовили тебя для меня. И мы никогда не стесняемся своего тела, если оно здоровое, красивое, чистое.
– Слабое утешение, потому что у нас другие обычаи.
– А я не собираюсь тебя утешать! Ты – раб, а рабом пользуются так, как считают нужным.
Гнев захлестнул Сааремата, он рванулся в своих путах.
– А я тебе не раб! – заорал он. – И никогда им не буду! Слышишь? Удача была на твоей стороне. Я не понимаю, как тебе удалось меня взять! Я – твой пленник, но не раб!
– Это ты так думаешь, теша себя надеждой!
– Неужели? Раба не держат связанного, он служит хозяину. Если я раб – развяжи меня! Или ты боишься?
– Я тебя не боюсь! – Зерин пришла в бешенство. – Я взяла тебя в бою, ты принадлежишь мне, и я буду делать с тобой всё, что хочу!
– Так развяжи меня! И сделай, что хочешь! Ты ведь не боишься и справишься со мной!
– Справлюсь!
– Так не медли! Давай в рукопашную, без оружия! Возьмёшь – покорюсь, как раб, и делай, что хочешь! Трусишь?
Сааремат ожидал бурю ярости, надеялся и желал развязки. Он был уверен, что сейчас его будут бить или просто прирежут.
Но когда Зерин заговорила спокойным голосом, глядя прямо в глаза, надежда исчезла, а отчаянье сдавило горло.
– Я не буду тебе ничего доказывать. Ты здесь, и я возьму от тебя всё, что мне нужно, нравится тебе это или нет. Своим бесчувственным умом я понимаю отчаяние пленника, но ты прав: удача была на моей стороне. Так случилось. Смирись. Да, она могла быть и на твоей. Скажи, что было бы со мной, попади я к вам в плен? Амазонка на невольничьем рынке стоит очень дорого. Ты взял бы за меня золотом или лошадьми? А может, сделал бы щедрый подарок вождю, родственнику, невесте? Рабыня – не невидаль, но амазонка… Или ты оставишь добычу себе? Как ты будешь усмирять строптивую невольницу? Как необъезженную лошадь: то плетью, то лаской с угощением? Что бы ты сделал со мной, имея право и власть победителя? Ты поступал бы со мной так, как принято у вас. Мы обращаемся с вами по своим обычаям. Сейчас тебе обидно, больно, и кажется несправедливым случившееся, но лишь потому, что это случилось с тобой. Признайся, окажись я на твоём месте, ты бы не сомневался в справедливости судьбы. Боги распорядились нашими судьбами. Поэтому сейчас я уйду, ты отдохнёшь и успокоишься, а когда вернусь, ты покоришься. Потому что я всё равно использую тебя, с настоем или без него.
– Зачем вы это делаете?
– Мы живём свободными от власти мужчин. Единственное, что нам нужно, – продлить свой род. Природа так устроила людей, что нужен мужчина, для этого вы здесь.
– Значит, вы не знаете любви.
– Почему же? Мы любим матерей, детей, подруг.
– Это – другое. Мне жаль вас.
– Не стоит, – усмехнулась Зерин. – Мы не жалеем сами и не нуждаемся в жалости. Ты сам осложнил себе жизнь, а я, конечно, виновата, допустив это. Ты прав. Настой туманит разум, лишает воли, но облегчает выбор.
– Если вы живёте без мужчин, что будет с нами?
Зерин молчала, опустив глаза, ощущая лёгкую панику, потому что, оказывается, и правду, и ложь произнести было ужасно трудно.
– Мы умрём? Ответь. Я не ребёнок.
– Богиня Мать избрала вас себе в жертву, – выдавила она, борясь с неожиданной слабостью и ненавидя себя за неё. – Мы исполняем её волю. Вас ждёт жертвенник. Нам принадлежат ваши тела, Ей души. Поэтому у тебя нет выбора, Сааремат, и у меня тоже.
Она впервые назвала пленника по имени. Наступило молчание, которое оба не могли нарушить. Амазонка встала и, завернувшись в плащ, пошла к выходу.
– Зерин! – окликнул Сааремат. Она повернулась. – Выбор всегда есть. Если мне суждено умереть, позволь сделать это, оставшись человеком, воином и мужчиной. Не пои меня своим зельем и, прошу, развяжи меня. Клянусь могилами своих предков, я не причиню тебе зла и не воспользуюсь случаем. В любой момент ты свяжешь меня и отдашь охране.
– Ты сам не знаешь, что просишь и обещаешь. Сегодня я, нарушив правила, не дала тебе настой – тебе легче от этого?
– Легче. Я отвечаю за свои слова. Прошу, не унижай меня. Не отказывай сразу, Зерин, подумай.
Амазонка молча вышла.
Непреодолимая усталость навалилась на Сааремата.
V
Зерин не хотела и не имела сил никуда идти, просто не могла больше оставаться рядом с пленником. Возле её шатра рос куст, вот под его тенью она и скрылась, сев на землю и закутавшись в плащ, и не потому, что замерзла, – хотелось спрятаться от всего мира. Набросив на голову капюшон, закрыв глаза и собравшись в комочек, она замерла. Невдалеке, на маленькой полянке, расположилась группа стражниц, наблюдающих за шатрами, где находились пленники. Основной их обязанностью было выводить пленных к реке, исключив их встречи друг с другом, и быть готовыми, в случае особых обстоятельств, прийти на помощь. Обстоятельства возникали редко и незначительные. Пленники почти постоянно находились под воздействием настоев, отваров из трав, семян, цветов и кореньев, которые превращали человека в безразличного, покорного и готового отвечать на любые желания амазонок.
Одна из стражниц тихо подошла к Зерин. Она была главной над стражей и самой молодой в совете Старейших Матерей. Одежда ее мало отличалась от остальных: те же свободные штаны, заправленные в сапожки, полотняная короткая рубаха, широкий пояс, на котором крепилось оружие, и только застёжка отличалась золотыми украшениями в виде голов коней. Тёмные волосы с седыми прядками скреплял на затылке мягкий кожаный ремешок.
Внимательно посмотрев на серый комочек под кустом, она спросила:
– Зерин, тебе нужна помощь?
Девушка, вздрогнув, открыла глаза, подняла голову:
– Фат, это ты? – она вымученно улыбнулась. – У меня всё хорошо.
Фат, присев, забралась под куст и устроилась рядом с Зерин.
– Я хочу напомнить тебе, моя девочка, мы были подругами с твоей матерью. Сейчас её нет, но ты можешь рассчитывать на мою помощь и совет. Ты мне как дочь, я приму тебя такой, какая ты есть, постараюсь понять, защитить.
– Спасибо, Фат, я знаю, ты всегда была для меня как берегиня. Даже от мамы защищала, оправдывая шалости. Ты мне как старшая подруга.
Старшая амазонка, улыбнувшись, привлекла к себе девушку, и та с готовностью прижалась к ней.
– Всё хорошо, просто я немного устала.
– Устала, ничего не делая? – усмехнулась старшая женщина. – Неужели упражнения в поле даются легче?
– Ты права, – тихонько засмеялась Зерин. – Странно, но это так. Не знаю, почему.
– Ты устала от борьбы с собой. Ты должна быть сильной, а значит, нельзя расслабляться, но это – самое простое. Ты должна быть жестокой и властной, но ты не такая, и приходится притворяться, чтобы, по крайней мере, выглядеть такой. А больше всего боишься, что он заметит это, и тогда ты не сможешь его контролировать. Настой нужен не только для пленника, он спасает и тебя.
– Почему ты мне это говоришь? – насторожилась девушка и, поднявшись, внимательно заглянула в глаза.
– Чтобы ты знала, что делаешь, особенно если будет просить развязать.
– Откуда ты знаешь? – изумилась и тут же смутилась Зерин, тем самым рассмешив Фат.
– Девочка моя! – она обняла ее, прижимая к себе. – У меня дочь, и рожала я три раза. Поверь, не все, но просят.
– И соглашались? – замирая, спросила Зерин.
– Всяко было, но ничего не облегчало и не решало. Ладно, пойду я. Настой не выливай.
– Что ты хочешь сказать? – Зерин бросило в жар.
– Не притворяйся. Во-первых, вы бы ещё громче кричали, во-вторых, как ты думаешь, зачем я здесь?
– Значит, ты всё знаешь?
– Всё не всё, а в обиду не дам.
– А Уарзет ты охраняешь?
Амазонка кивнула.
– Не подумай плохого, Фат, но не могла бы ты поговорить с ней?
Женщина, грустно улыбнувшись, погладила Зерин по волосам:
– С ней бесполезно говорить.
– Почему же? Мне кажется, ей попался колдун.
Фат звонко рассмеялась:
– С Уарзет говорить бесполезно – она влюбилась.
– В кого?
– В своего пленника.
– Но разве такое возможно? И что теперь будет?
– Всё будет, как всегда.
– Да как может быть, как всегда, если…
Зерин не успела договорить – из её шатра послышался странный звук.
Обе амазонки бросились туда, охрана присоединилась к ним.
VI
Сааремат закрыл глаза. На душе было тяжело, тоска и уныние неотвратимо захватывали его.
«Что со мной? – думал юноша. – Страх смерти? Так я сразу понял, что живым мне не уйти. Надежда на чудо? Нет, что-то другое давит на сердце». Он не заметил, как сон овладел им.
Перед Саарематом степь. Туман стелется по земле, ничего не видно, но там, впереди, его дом. Он идёт, тяжело дыша, еле передвигая ноги, скованные цепями. Наконец, река, а значит, рядом уют шатра, родные, друзья, тепло очага и нежность материнских рук. И тут на крутом обрыве появляется одинокая фигура. Сааремат всматривается в неё, и сердце наполняет трепетная радость: мама! До неё совсем близко, только подняться на холм.
– Мама, – шепчет Сааремат, и сердце наполняет радость. Но что с ней? Босая, вместо одежды – лохмотья. Её глаза заплаканы, лицо бледное, седые волосы растрёпаны, а распухшие, потрескавшиеся губы что-то шепчут.
– Мама! – в тревоге зовёт сын. Он спешит к ней, но ноги не слушаются, увязая, словно в болоте. – Мама! – зовёт он, пытаясь бежать, и вдруг ощущает, что лежит на земле. Словно издалека, шелестом трав на ветру слышится голос, родной до боли в сердце.
– Ты обещал вернуться, сынок. Где же ты?
– Я здесь, мама! – кричит Сааремат и карабкается по склону. Ноги подкашиваются, руки – как чужие, с деревенеющими пальцами.
– Ты не сдержал слова, мой мальчик. Я не виню, знаю, ты просто не смог вернуться. Мне незачем жить там, где нет тебя. Только для тебя я жила столько лет.
– Мама! Я живой! Я здесь! Оглянись! – ноги еле движутся. Сааремат ползёт на коленях, он словно растягивается по земле, цепляясь и отталкиваясь руками.
– Прощай, мой родной, сердце изболелось, кровью изошло. Ухожу я в тот мир, где могу быть с тобой.
Её фигура скользит к краю обрыва.
– Нет! – кричит Сааремат. – Нет! Я живой! Я вернулся, мама! Оглянись, я здесь! Не умирай, я вернулся!
Он рвётся, но совсем не может сдвинуться с места. Резкая боль пронзает грудь, невозможно дышать, он хватает ртом воздух, продолжая хрипеть: «Мама! Мама, я живой, не уходи! Я вернулся…»
Свет слепит, Сааремат открывает глаза. Над ним два лица – Зерин и пожилой женщины. Грудь охватывает боль, вонзаясь десятками стрел в ребра, невозможно дышать. Старшая амазонка вливает ему что-то в рот. Жидкость течёт по подбородку, попадает в горло, и юноша невольно её глотает. Осознание реальности постепенно возвращается.
Когда амазонки вбежали в шатёр, они увидели вырывающегося из пут пленника. Слёзы текли по щекам, он издавал сдавленные, нечеловеческие звуки, словно что-то внутри его пыталось вырваться.
– Что с ним? – испуганно спросила Зерин.
Фат быстро и внимательно осмотрела сколота.
– Он спит, и снится ему что-то кошмарное. От напряжения свело мышцы, если бы не был связан, такого не случилось бы.
Тут они услышали – через стон – более членораздельный, полный отчаяния выкрик:
– Мама, не уходи! Я вернулся живой, оглянись! Мама!
Фат достала маленький глиняный сосуд и, удерживая голову юноши, влила жидкость ему в рот.
– Это поможет, – сказала она. – Развяжите полностью, – заметив растерянные переглядывания девушек, усмехнулась – Что? Боитесь? Правильно делаете, может быть не до шуток. Поэтому, охранницы, контролируйте его, а при необходимости знаете, что делать. Зерин, мы с тобой разомнём ему мышцы груди и рёбер.
Пленник открыл глаза, постепенно, по мере отступления боли, взгляд его стал осмысленным, дыхание выровнялось.
– Ну вот, – сказала Фат, – скоро он ненадолго заснёт. Лучше, чтобы он без верёвок полежал, пока мышцы отдохнут. Потом связать и напоить. Кого тебе из охраны оставить? Но можно не рисковать.
– Зерин, – слабым голосом позвал пленник, – не надо охраны, настоя, верёвок. Я поклялся и не нарушу обещания.
Фат вопросительно глянула на Зерин.
– Рискну сама справиться, – тихо сказала девушка.
– Мы рядом, – кивнула амазонка и, уходя, шепнула: – Не пропусти момент, когда он проснётся.
Охрана вышла. Это не было легкомыслием. Амазонки знали: клятва, данная даже врагу, – священна, потому что даётся не людям, а богам или предкам, с которыми не шутят. Зерин забралась на лежанку и, обхватив колени, села рядом с пленником. Внутри у неё всё дрожало, к горлу подступил колючий комок.
– Спасибо, – прошептал Сааремат.
– Что случилось?
– Ужасный сон.
– Расскажешь?
– Мне снилась мама. Она хотела утопиться в реке, потому что я не вернулся. Я кричал, а она не слышала, я бежал, а ноги не шли, словно в болоте вязли. Я ничего не мог сделать.
– Ты её так любишь? – тихо спросила Зерин.
– Как можно не любить маму? Как может мать не любить сына? Мой отец погиб. Он был ранен в бою. Его принесли товарищи, он мучился несколько дней, не помогли ни шаман, ни знахарки. Перед смертью взял с мамы слово, что она не будет искать смерти и вырастит сына, меня. Когда я уходил, она плакала, потому что сон плохой видела. Отпускать не хотела, а я смеялся: не в первый раз уходим, – обещал обязательно вернуться.
«Берегись, сынок, – провожая, сказала, – мне не жить, если тебя не станет. Моё сердце разорвётся от боли, глаза со слезами вытекут. Не ходи в этот раз».
Я утешал, обещал, смеялся, в дозор ведь, не в бой иду, но правду говорят, что сердце женщины вещун, оно беду чуяло.
Голос Сааремата стихал и, наконец, он заснул – действовал настой.
Прошло несколько часов, прежде чем он проснулся. Ещё не открывая глаз и медленно возвращаясь в реальность, он припомнил всё, что было. В сознание проникал какой-то звук, юноша сосредоточился: рядом кто-то плакал. Сааремат открыл глаза. Он лежал на боку и не был связан. Рядом, чуть поодаль, спиной к нему, свернувшись калачиком, лежала Зерин и тихонько всхлипывала. Осторожно приподнявшись, юноша слегка коснулся плеча девушки. Амазонка не вздрогнула, но c непостижимой быстротой села и одновременно повернулась к нему. Они оказались лицом друг к другу, рука девушки шарила позади себя по краю лежанки.
– Не ищи оружия, Зерин, – как можно спокойнее сказал сколот, – я не нарушу клятву.
Амазонка с напряжённым вниманием всматривалась ему в глаза. Взгляд пленника был спокойным и мягким, но главное, что Зерин не ощущала угрозы. Её жизнь была не такой уж и долгой, однако необъяснимое чувство опасности или её отсутствия было знакомо ей с детства и пока не подводило. Амазонка расслабилась.
– Позволишь, я посижу немного? – тихо спросил он.
– Сиди, – она отвела взгляд от сильного обнажённого тела юноши.
Они оказались совсем близко, и умом Зерин понимала риск своего положения.
– Что с тобой? – спросил сколот.
– Я вспомнила маму. Она тоже погибла, как твой отец. Её принесли подруги, и она два дня умирала у меня на руках. Никогда не забуду… С ней я потеряла всё, даже себя. Не знаю, как выжила. Потом, со временем, боль притупилась, я думала, забылось, а сейчас поняла, это – как старая рана: не болит, пока не трогаешь. Я загнала боль далеко в сердце и никому не показывала своего горя. Я должна быть сильной. Сейчас не смогла сдержаться, не знаю, что со мной.
– Чаша наполняется водой по каплям очень долго и незаметно, но наступает миг – и вода выливается. Печаль и скорбь по капле переполняли твоё сердце, ты дотронулась – и они хлынули через край. Вылей свою чашу печали, облегчи сердце. Здесь нет подруг и не перед кем держаться. Я – никто, прижмись к моему плечу и просто поплачь.
И от этих слов Зерин разрыдалась безутешно, как ребёнок. Сааремат осторожно обнял ее и привлёк к себе. В первый момент девушка слегка воспротивилась, но руки юноши осторожно и крепко удержали её, она сдалась. Сааремат, нежно обнимая, шептал на ухо:
– Твоя мама хотела видеть счастливой свою дочь. Не унывай, у тебя всё будет хорошо. Она смотрит на тебя и радуется, какая ты стала красивая и сильная. У тебя родится девочка, ты назовёшь её именем мамы, и бабушка будет покровительствовать малышке.
– Ты так думаешь? – всхлипывала девушка.
– Конечно, – уверенно ответил Сааремат. – Иначе и быть не может. Сама увидишь: все будет хорошо.
Постепенно Зерин успокоилась, рыдания стихли. На душе стало легко и спокойно, девушка взглянула на сколота. Он улыбнулся.
– Тебе легче?
– Ты прав, нужно было выплакаться, – она ещё раз прерывисто вздохнула. – Только усталость странная.
– Это от слёз. – Сааремат лёг, вытянув руку. – Положи мне голову на плечо и отдохни, – он мягко потянул Зерин за руку, разрешая её сомнения, и утомление взяло верх. Девушка сдалась, прилегла рядом, склонив ему на плечо голову. – Я вытру тебе слёзы.
Сааремат осторожно другой рукой вытирал щёки Зерин. Девушка закрыла глаза и незаметно стала погружаться в дрёму. Вместе с расслаблением появилось какое-то незнакомое щекочущее приятное ощущение. Оно разливалось, словно маленький ручеёк, журча, струясь и переливаясь по телу. Зерин открыла глаза, возвращаясь в явь. Сааремат, едва касаясь, целовал её щёки.
– Что ты делаешь?
– Хочу осушить твои слёзы.
– Они уже высохли!
– Хорошо, больше не буду, – и, приподнявшись, юноша начал нежно целовать её шею, плечи.
– Зачем ты это делаешь? – она почувствовала лёгкую панику.
Зерин начала подниматься, но Сааремат мягко задержал её, осыпав нежными поцелуями грудь. Ощущая приятную слабость, она сдалась. Поцелуи и ласкающие прикосновения дарили неведомые ранее ощущения, приятно волновали тело. От прикосновения его рук она вздрогнула, открыв глаза, вся собралась в упругий комок.
– Не бойся, я буду нежен.
– Я не боюсь тебя и смогу…
– Конечно, ты сможешь сама защититься и, справившись со мной, в любой миг заставишь подчиниться, – как мог, смиренно сказал пленник. – И охрана рядом. Я всего лишь хотел быть ближе. Закрой глаза и отдохни.
«Зачем я вру себе? – подумала Зерин. – Мне давно не было так спокойно, и просто хочется верить его словам».
Девушка почувствовала тепло и мягкую, спокойную силу, исходящую от мускулистого тела пленника. Он был рядом, совсем близко, смертельно опасный, но дарящий незнакомые, головокружительно приятные ощущения.
– Что ты хочешь? – еле переводя дыхание, спросила амазонка.
– Я добровольно отдаю то, что ты берёшь силой.
– Зачем? Мне это не нужно.
– Сравни. В твоей власти в любой миг сделать так, как нужно тебе. Доверься.
Она попыталась возразить.
Сааремат, закрыв ей рот нежным поцелуем, осторожно привлек к себе, прильнув всем телом. Зерин охватил жар и неожиданная нежность; не отдавая себе отчёта, она крепко обняла пленника, проваливаясь в сияющую, искрящуюся бездну.
– Я – твой, – прошептал ей на ухо Сааремат. – Я – твой послушный невольник, как ты хотела, можешь сделать со мной, что хочешь, потому что я люблю тебя. Ты – первая и единственная моя любимая.
VII
Полог приподнялся, и в шатёр проскользнули две амазонки.
– Мы к тебе, Зе… – они осеклись на полуслове.
На постели лежал не связанный пленник, а рядом с ним, свернувшись калачиком, Зерин. Сааремат приподнялся на локте. Амазонки, как по команде, потянулись к отсутствующему оружию и обескураженно переглянулись. Юноша подавил смех.
– Изер, – сказала одна, – зови охрану и Фат.
Она двинулась к лежанке. Сааремату это не понравилось, да и в планы Зерин это вряд ли входило.
– Уарзет, – тихо позвал он амазонку, которую узнал. – Не надо охрану.
– Не слушай его, Изер. Что ты с ней сделал?
– Клянусь, ничего. Не зовите охрану.
– Что с ней?
– Спит она.
Девушки, переглянувшись, подошли ближе. У сколота отлегло от сердца: неприятностей с охраной ему не хотелось.
– Буди! – потребовала Уарзет.
«Ну, погоди», – подумал Сааремат. Он осторожно отвёл у девушки прядь волос и нежно поцеловал в щёку, шею, губы. Зерин, просыпаясь, приоткрыла глаза и, перекатившись на спину, улыбнулась и снова закрыла глаза. Сколот, склонившись к её уху, шепнул:
– Зерин, к тебе пришли.
– Что? – не поняла девушка.
– К тебе пришли подруги.
Зерин мгновенно села. Сааремат от души потешился обескураженностью всех троих.
– Уарзет, Изер, – наконец, сказала Зерин, – вы мои самые близкие подруги. Я не хочу, чтобы кто-то узнал о том, что вы здесь видели.
– Могла бы и не просить, – ответила Уарзет. – Однако поторопись, подруга, близится ночь, сейчас сюда придет охрана. Наших уже увели.
Зерин поспешно встала, приводя в порядок волосы и ища одежду. Изер пошла за ней, и они о чём-то шептались. Сааремат не слышал их, а тем временем Уарзет, не спуская с него изумлённого взгляда, подошла совсем близко.
– Она сделала то, что я предложил тебе, – тихо сказал он амазонке.
– Какой смысл в этом?
– По крайней мере, теперь она поймёт, о чём говорила ты. А тебе смысла не узнать, пока не решишься.
Уарзет промолчала, а вскоре обе амазонки ушли. Зерин снова осталась наедине со сколотом. Она присела на лежанку рядом с юношей.
– Сейчас придет охрана за тобой. Потом принесут еду.
– Я понимаю. Ты должна связать меня, – он протянул руки.
Амазонка начала связывать пленника, но потом в нерешительности остановилась:
– У тебя растёрта кожа. Если я не буду сильно затягивать верёвки, ты вернёшься сюда?
– Я обещал. И, согласись, бежать в степь голым, без оружия – глупо.
– Я вернусь к ночи. Сядь на край.
Привязав его ноги к столбам, амазонка пошла к выходу.
– Зерин! – позвал Сааремат. Она оглянулась. – Позволь поцеловать тебя.
Амазонка стояла в нерешительности.
«Он только смотрит на меня, а его серые глаза заполняют всю душу, –подумала девушка. – И я не могу и не хочу ему отказать». Зерин вернулась, присела рядом. Юноша, нежно касаясь губами, поцеловал её. И снова приятно щекочущая нега разлилась по телу амазонки.
– Зачем всё это? – замирая от незнакомых чувств, едва произнесла девушка.
– Прошу, поцелуй меня, – шепнул на ухо юноша.
– Зачем это тебе? – так же тихо спросила она.
– Наверное, я влюбился в тебя, эорпата.
– Любят мать, ребёнка, подругу, а это что-то другое…
– И да, и нет. Любовь – одна. Она соединяет в одно души, мысли, сердца, а в любви мужчины и женщины – и тела. Она рождает новую жизнь, дети получают благословение богов.
– У нас не так.
– Знаю. Я рассказываю, как у нас. Мы верим, что только любовь может освятить зарождение новой жизни, иначе не будет благословения и удачи ни ребёнку, ни роду.
– Ты красиво говоришь, – усмехнулась Зерин, – но я слышала, ваших женщин, как рабынь, отдают мужчинам в жёны и хоронят вместе с умершим мужем.
– Я бы соврал, сказав, что этого не бывает. Но мои родители любили друг друга. Я был достаточно большим, чтобы видеть и понимать это. Мы верим, что уходим в другой мир. Я помню, как мать плакала, говоря отцу, что уйдёт за ним. Когда он понял, что умирает, в присутствии родни взял с неё слово – жить ради сына. Нам было очень трудно, пока я не вырос, родные помогали, но лишние рты им тоже были в тягость. Особенно тяжело стало, когда мама не захотела выйти замуж во второй раз. Дядя не стал её принуждать, но предупредил, что им самим трудно, а она могла бы помочь роду, тем более, что сын скоро станет мужчиной и ему не нужна материнская забота. Мама слишком любила отца – и слышать ничего не хотела. Тогда для нас настало самое трудное время. Часто вдове легче уйти из жизни за мужем, чем бедствовать одной. Жизнь прекрасна, но трудна и опасна. Чтобы выжить, семье нужна уютная кибитка, тепло очага, где ждёт любимая жена и мать, а муж смог бы накормить и защитить. Вы живёте без мужчин, вам, должно быть, очень трудно.
– Мы не жалуемся. Мы сильные, в отличие от ваших женщин.
– Не спорю, но вам приходится выполнять обязанности и мужчины, и женщины.
– Для нас это привычно, и мы свободны. В этом мире правит сила. На правах сильного вы владеете своими женщинами. Нам тоже пришлось стать сильными, отстаивая свою свободу.
– С тобой не поспоришь. Но мы не убиваем своих женщин, использовав, мы любим и взаимно дарим друг другу ласку и нежность.
На пороге бесшумно появилась Фат, и на мгновение повисла неловкая тишина. Старшая из Матерей сказала:
– Твои подруги ждут тебя, Зерин, и пленного пора вывести.
Зерин всем телом почувствовала, как напрягся сколот, и незаметно взяла его за руку.
– Фат, ты мне вместо матери, всегда оберегаешь и волнуешься за меня, – схитрила девушка, говоря для обоих. Старшая амазонка улыбнулась:
– Тебя ждут, моя хитрая лисичка.
Зерин смутилась, догадавшись, что Старшая Мать всё поняла и, улыбнувшись в ответ, вышла. Фат подошла к пленнику и, осмотрев связанные руки, усмехнулась:
– Значит, я не ошиблась, пожалела она тебя. Вот только знать бы: пожалеешь ли ты её?
– Неужели суровая эорпата, – презрительно скривился сколот, – снизошла до разговора с пленным?
– Зерин, после гибели её матери, мне действительно как дочь. Ты, надо отдать тебе должное, сумел усыпить её разум, но учти: если что – сама позабочусь о твоём питье. Я не дам её в обиду.
– Клянусь своими предками, – мрачно глядя исподлобья, сказал сколот, – я не хочу ей зла. Я полюбил Зерин, если ты понимаешь, что это значит, и сам готов защитить её от кого угодно.
– А от себя самой ты её защитишь? Знаешь, что с тобой будет?
– Знаю. – Сааремат опустил глаза. – Пусть будет, как решат боги. По крайней мере, я благодарен судьбе за то, что я узнал любовь, и последние дни своей жизни проведу с любимой.
– А о ней ты подумал? Что будет с ней? Тебе трудно завидовать, ты платишь жизнью. А она, до конца дней своих, будет тосковать о промелькнувшей любви. Будет корить себя за то, что не смогла спасти. Если родится сын, оплакивать и его, последнюю память о тебе. Ты ведь знаешь: у эорпат рождаются только дочери, а сыновья умирают. А если родится дочь, станет всю жизнь вглядываться ей в лицо, узнавая твои черты, даже если их там и не будет. А легко ли осознавать себя предательницей, беря нового пленника, и рыдать по ночам? – Сааремат молчал, понурив голову. Амазонка наклонилась к нему. – Что притих?
– Кажется, ты права. Я не думал об этом. Но ты можешь с ней поговорить.
– И она будет меня слушать – после того, что у вас было?
– Когда меня поведут, я попытаюсь бежать, нарушу клятву, и она…
– Она простит тебя.
– Хорошо, – вздохнул юноша, – убей ты и скажи, что при побеге.
– Это какими дурами нужно быть четырём охранницам, чтобы у них сбежал связанный пленник? Двоих на тебя хватит, просто, учитывая твоё назначение и во избежание повреждений твоего ценного тела, охрана усилена. Взять тебя должны живым, и поверь, для этого у девчонок есть и сноровка, и специальное оружие. Зерин это знает.
– Но должно же быть решение.
– Должно, только пока я его не вижу, – вздохнув, амазонка пошла к выходу. Она уже отвела полог, когда сколот окликнул её.
– Постой, Фат, кажется, я придумал. Когда вы меня приведёте обратно и оставите, наблюдай за входом, вернётся Зерин, будьте готовы. Она развяжет меня, я нападу, скажу, что притворялся влюблённым, спасая жизнь. Вы спасёте её, я стану предателем, и меня она возненавидит.
– Возможно, смысл есть, но слишком опасно, – амазонка вернулась, присев на лежанку рядом со сколотом.
– Для кого? Поверь, Фат, я действительно люблю Зерин, клянусь благосклонностью богов, я не причиню ей зла. Что бы я ни говорил, чем бы ни угрожал, не бойся, ни один волосок не упадёт с её головы. Возможно, она убьёт меня, тем лучше. Если будет борьба, ей не справиться со мной, тут уж вы появитесь и спасёте. Об одном прошу: если не убьёте, забери меня у неё, иначе моё сердце разорвётся от отчаяния.
– Почему помогаешь? Ты умрёшь.
– Я умру в любом случае. Люди вообще смертны. И не надо тебе понимать, доверься.
– Ты считаешь меня жестокой и бесчувственной.
– Ну что ты, Старейшая из Матерей! – усмехнулся Сааремат. – Ты стоишь на страже обычаев племени. Это жестокие законы, а ты – сама доброта, их когда-то придумал кто-то бесчувственный, а ты – очень нежна и ласкова.
– Сколоты не воюют, не грабят, не берут пленных, и рабов с выколотыми глазами у них нет? – ехидно спросила Фат, сверля Сааремата пронзительным взглядом чёрных глаз.
– Всё бывает, но это честный бой, борьба ума, хитрости, умений, силы. Но наши дети благословлены любовью. Вы приносите жертвы Богине-Матери? Пусть мы враги, и, использовав, вы избавляетесь от нас, принося в жертву. Но неужели мать может убить своих детей? Нет, мать – не благословит на убийство новорожденных сыновей.
– Так жили наши предки.
– Предки были просто людьми, когда устанавливали правила, возможно, тогда действительно так было нужно, но всё меняется. Наши старики тоже ворчат на молодых.
– Обычаи разные бывают. Если изменить те, о которых ты говоришь, амазонки исчезнут.
– Ты, кажется, любишь Зерин как дочь? Тебе важнее, чтобы жила амазонка или просто Зерин?
– Я не хочу, чтобы мои дочери сгинули в бесславном, унизительном рабстве. Лучше погибнуть в бою.
– Если речь идёт о врагах, ты права, но мужчины и женщины не враги. Ты не сможешь понять, почему я помогаю. Ты – бездушная оболочка, а это можно только почувствовать. Как объяснить, что значит любить женщину?
– Хватит! – резко перебив, Фат встала. – Ты действительно болтлив! Пусть будет, как ты придумал. Я буду наблюдать за входом, и стража не заставит себя ждать, а ты поторопись.
Она стояла, как натянутая тетива, величаво держа голову с седеющей копной волос. Сааремат, невольно восхитившись, присмотрелся и поразился: амазонка дрожала. Сцепив зубы до подрагивания скул, она боролась с собой, но сколот заметил. Внутри у него что-то надломилось, и, поддавшись непонятному чувству, он сказал:
– Фат, мы вряд ли ещё будем наедине, я сказал много злого. Прости. Человек слаб, и нельзя его за это казнить.