Творец слез: комплект из 2 книг

Erin Doom

Fabbricante di lacrime

Copyright © 2021 Adriano Salani Editore s.u.r.l., Milano Published by arrangement with ELKOST International literary agency Cover design by Alessia Casali (AC Graphics)

© Жолудева К., перевод на русский язык, 2024

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024

Тем, кто с самого начала поверил в эту историю

Пролог

По вечерам в Склепе нас развлекали разными историями. Рассказывали нам при свечах вкрадчивым шепотом сказки и легенды. Самой излюбленной была о Творце Слез.

В ней говорилось о далеком затерянном во времени селении… Жители этого местечка не умели плакать и жили с пустотой в душе, не испытывая никаких чувств. Таясь ото всех, замкнувшись в бесконечном одиночестве, жил там маленький загадочный человечек, бледный и сгорбленный. Из ясных, как стекло, глаз нелюдимого ремесленника текли хрустальные слезы.

К нему приходили односельчане и просили дать им возможность поплакать, испытать хоть самую малость чувств, ведь в слезах, как считали они, таятся любовь и сострадание, а эти сокровенные переживания души в большей мере, чем радость или счастье, позволяют почувствовать себя человеком.

И ремесленник вливал в их глаза свои слезы вместе со всем, что в них было, и те принимались плакать от злости, отчаяния, скорби и тоски.

Слезы лились от болезненных переживаний, потому что кустарь вносил смуту в чистые души, осквернял их пронзительными и мучительными чувствами.

«Помните, нельзя обманывать Творца Слез», – говорили воспитательницы в конце.

Нам рассказывали эту легенду, чтобы внушить, что каждый ребенок может быть хорошим, что он должен быть умницей, ибо никто не рождается плохим, мол, по природе своей человек не плох.

А я… я думала по-другому. Для меня это была не только легенда.

Он не был загадочным. Не был маленьким, бледным, сгорбленным человечком со светлыми, как стекло, глазами.

Я лично знала Творца Слез.

Глава 1. Новый дом

Облаченная в боль, она оставалась самым прекрасным созданием на земле.

– Тебя хотят удочерить.

Не думала, что когда-нибудь все-таки услышу эти слова.

Я мечтала об этом с детства и теперь на мгновение даже засомневалась: может, я заснула и мне снится сон? Снова тот же самый.

Однако этот голос звучал наяву – грубый тон госпожи Фридж, приправленный досадливыми нотками, которых она для нас никогда не жалела.

– Меня? – едва слышно недоверчиво спросила я.

Она взглянула на меня, скривив верхнюю губу.

– Тебя.

– Вы уверены?

Миссис Фридж стиснула перьевую ручку толстыми пальцами и посмотрела на меня так, что я невольно вжала голову в плечи.

– Ты оглохла? – рявкнула она. – Или, может, думаешь, что я оглохла? Долго гуляла, и теперь у тебя ветер в ушах свистит?

Я помотала головой, от изумления вытаращив на нее глаза. Это невозможно. Совершенно неправдоподобно!

Кому нужны взрослые дети? Никому, никогда, ни по какой причине… Проверенный факт! Сиротский приют в этом смысле похож на собачий питомник: все хотят щенков, хорошеньких и беззащитных, подходящих для дрессировки; никто не хочет брать собак, проживших в приюте много лет.

Горькая правда, которую мне нелегко принять, ведь я выросла в этих стенах.

Пока ты маленький, на тебя хотя бы смотрят. Но по мере того как ты растешь, брошенные на тебя взгляды все чаще случайные, а жалость, которую ты читаешь в них, пригвождает тебя к этому месту навсегда.

Но сейчас другое дело… Сейчас…

– Миссис Миллиган хочет немного пообщаться с тобой. Она ждет внизу. Проведи ее по нашему учреждению и смотри не испорть все. Будь посерьезнее и, если тебе чуть-чуть повезет, сможешь уйти отсюда.

Когда я спускалась по лестнице, перед глазами у меня плыло, и, чувствуя, как подол моего лучшего платья скользит по коленям, я спрашивала себя, не является ли происходящее одной из моих бесконечных фантазий.

Это явно сон! У подножия лестницы меня ждала женщина средних лет с добрым лицом, в руках она держала пальто.

– Привет, – сказала женщина с улыбкой. Она глядела мне прямо в глаза, а так на меня уже давно никто не смотрел.

– Доброе утро, – выдохнула я тонким голоском.

Женщина сказала, что видела меня в саду, когда вошла в кованые ворота, – я стояла в высокой траве в лучах солнца, просачивающихся сквозь деревья.

– Меня зовут Анна, – представилась она бархатным голосом, и мы вместе пошли по коридору. Я зачарованно смотрела на нее. Интересно, спрашивала я себя, возможно ли влюбиться в звук чужого голоса.

– А тебя как зовут?

– Ника, – ответила я, еле сдерживая дрожь в голосе, потому что ужасно волновалась. – Меня зовут Ника.

Анна взглянула на меня с любопытством, а я даже не смотрела, куда ставлю ноги, так мне хотелось поймать ее взгляд.

– У тебя очень редкое имя. Никогда раньше его не слышала.

– Да… – Я застеснялась, и глаза у меня тревожно забегали. – Меня так назвали родители. Они… были биологами. Ника – название какой-то бабочки.

О маме с папой я мало что помнила. И воспоминания были смутными, словно проглядывали сквозь запотевшее стекло. Если я закрывала глаза в тишине, мне удавалось увидеть их расплывчатые лица, смотревшие на меня откуда-то сверху. Когда родители умерли, мне было пять. Их любовь – одна из немногих вещей, которые я помнила с детства, и именно ее мне не хватало больше всего.

– Очень красивое имя. Ника… – Миссис Миллиган перекатывала имя во рту, словно пробовала его на вкус. – Ника, – наконец сказала она утвердительно и мягко кивнула сама себе. Потом снова посмотрела мне в лицо, и я почувствовала, что вспыхнула от смущения. Моя кожа как будто зазолотилась, словно я могла засиять лишь от ответного взгляда – для кого-то это пустяк, но не для меня.

Мы продолжали гулять по коридорам Склепа. Она спросила, давно ли я живу здесь. С раннего детства, ответила я, можно сказать, выросла в этом приюте. Погода стояла хорошая, мы вышли в сад и пошли вдоль шпалер с плющом.

– А что ты там делала, когда я тебя увидела? – поинтересовалась она, указывая на дальний уголок сада, где расцвел дикий вереск. Мои глаза метнулись к тому месту, и не зная почему, я почувствовала желание спрятать руки. «Будь посерьезнее!» – промелькнуло в голове наставление миссис Фридж.

– Я люблю гулять на свежем воздухе, – медленно сказала я, – мне нравятся… существа, которые там живут.

– Здесь водятся животные? – спросила миссис Миллиган немного удивленно, и я поняла, что непонятно выразилась.

– Да, очень маленькие, – неопределенно ответила я, широко шагнув, чтобы не наступить на сверчка, – часто мы даже не видим их.

Я слегка покраснела, встретившись с ней взглядом, но Анна не стала ничего уточнять. Мы молча постояли в тишине, нарушаемой лишь щебетом соек и шепотом детей, которые наблюдали за нами из окна.

Анна сообщила, что скоро приедет ее муж, чтобы познакомиться со мной. От этих слов стало так легко, мне показалось, что я могу летать. На обратном пути я думала о том, как было бы здорово закупорить радостные ощущения в бутылку и сохранить их навсегда. Или спрятать их в наволочку и наблюдать в ночном сумраке, как они сияют, словно перламутр. Я давно не чувствовала себя такой счастливой.

– Джин, Росс, не бегайте! – шутливо-строго сказала я, когда двое детишек проскользнули между нами, задев меня. Они захихикали и помчались вверх по скрипучим ступенькам старой лестницы.

Повернувшись к миссис Миллиган, я поняла, что та за мной наблюдает. Теперь она рассматривала мои радужки, и на ее лице отразилось что-то похожее на… восхищение.

– У тебя очень красивые глаза, Ника, – сказала она вдруг, – ты об этом знаешь?

От смущения у меня аж защипало щеки, и я поняла, что не могу произнести ни слова.

– Хотя, наверное, ты уже много раз это слышала, – шутливым тоном продолжала она, но правда заключалась в том, что никто в Склепе никогда не говорил мне ничего подобного.

Младшие дети наивно спрашивали, вижу ли я мир в цвете, как другие. Они считали, что у меня глаза «цвета плачущего неба», потому что мои радужки были серыми, но на редкость светлыми и в крапинках, отчего казались необычными. Да, многим мои глаза представлялись странными, но никто не говорил, что считает их красивыми. От комплимента миссис Миллиган мои пальцы задрожали.

– Я… нет… но спасибо, – неловко пробормотала я, и она улыбнулась. Тайком ущипнув себя за ладонь, я страшно обрадовалась, когда почувствовала слабую боль.

Значит, это не сон. Все происходит в реальности. Эта женщина действительно стояла передо мной. Она олицетворяла собой семью, жизнь, которую можно начать заново за пределами Склепа.

Я всегда думала, что заперта в этих стенах надолго, я не могла уйти отсюда, пока мне не исполнится девятнадцать и по законам штата Алабама я не стану совершеннолетней. Но, получается, теперь мне не нужно ждать совершеннолетия и больше не нужно молиться, чтобы кто-нибудь пришел и забрал меня…

– Что там такое? – вдруг спросила миссис Миллиган. Она запрокинула голову и взволнованно оглянулась. Я тоже слышала красивую мелодию. Сквозь потрескавшиеся и облупившиеся стены здания прорывались вибрации гармоничных и глубоких нот.

По Склепу разливалась ангельская музыка – завораживающая, как песня сирены, и я почувствовала, как нервы внутри меня стягиваются в узел.

Миссис Миллиган, завороженная, пошла на звук, а мне лишь оставалось в оцепенении следовать за ней. Она подошла к арке, что вела в гостиную, и остановилась. Она замерла, глядя на источник этого невидимого чуда – старое фортепиано, облезлое и немного расстроенное, но которое, несмотря ни на что, еще играло. А еще она смотрела на руки… на бледные руки с тонкими запястьями, которые плавно и изящно скользили по клавишам.

– Кто? – воскликнула миссис Миллиган через мгновение. – Кто этот мальчик?

Я спрятала кулаки в складках платья, пытаясь справиться с оцепенением. Музыка смолкла. Не спеша, как будто все предвидел и уже обо всем знал, исполнитель повернулся.

Колыхнулась шапка волос, густых и черных, как вороново крыло. Тонко очерченный овал бледного лица, резные губы, миндалевидные жгучие глаза чернее угля… Ох уж это его убийственное очарование, оно, конечно же, сразило и миссис Миллиган, которая молча стояла рядом со мной, околдованная красотой его тонко выточенного лица. Мальчик невозмутимо смотрел на нас через плечо, несколько прядей упало на высокие скулы, глаза чуть блестели. И, хоть я и была на взводе, клянусь, успела заметить его усмешку.

– Это Ригель.

Жить в семье – это то, о чем я всегда мечтала. Молилась, чтобы появился тот, кто захочет забрать меня с собой и даст мне шанс, которого у меня никогда не было.

Все это слишком хорошо, чтобы быть правдой, думала я и тщетно пыталась отогнать от себя эту мысль.

– Ты как, нормально? – спросила Анна, сидевшая рядом со мной на заднем сиденье.

– Да, – выдавила я, натягивая улыбку, – отлично.

Я сцепила руки в замок и вжала их в колени, но она этого не заметила. Время от времени она обращалась ко мне, указывая на что-то за окном. Но я едва ее слушала. Украдкой я посматривала на отражение в лобовом стекле. Рядом с водительским сиденьем, которое занимал мистер Миллиган, над подголовником торчала копна черных волос. Он без интереса смотрел в окно, опершись локтем об дверцу и подперев щеку кулаком.

– А вон там река, – сказала Анна, но его черные глаза не смотрели, куда она указывала. Зрачки под темными ресницами почти не двигались. Затем резко, как будто почувствовав что-то, они вперились прямо в меня.

Под его пронзительным взглядом я быстро опустила голову. И снова стала слушать Анну, часто моргая и кивая с улыбкой, но при этом чувствуя, как его взгляд держит меня под прицелом.

Через несколько часов машина замедлила ход и свернула в затененный деревьями городской квартал. Дом Миллиганов был кирпичным, как и многие другие по соседству. На белом штакетнике висел почтовый ящик, во дворе среди гардений торчал флюгер-мельница.

В маленьком саду за домом я заметила абрикосовое дерево и, вытянув шею от любопытства, попыталась получше рассмотреть этот зеленый уголок.

– Тяжелая? – спросил мистер Миллиган, когда я вынула из багажника картонную коробку со своими пожитками. – Помочь тебе?

Я покачала головой, тронутая его добротой, и он пропустил нас вперед.

– Проходите здесь. Дорожка немного разбита. Осторожно, там плитка торчит! Вы проголодались? Хотите чего-нибудь перекусить?

– Пусть сначала положат вещи, – сказала Анна.

Смутившись, мистер Миллиган поправил очки на носу.

– О, конечно, конечно… Вы, наверное, устали? Входите…

Он открыл дверь. У порога лежал коврик с надписью «Дом», и в это мгновение я почувствовала, как бешено застучало мое сердце. Анна склонила голову набок и ласково произнесла:

– Ника, заходи скорее.

Я перешагнула порог и оказалась в узкой прихожей. Первое, что меня поразило, – запах. Не влажный запах плесени, проступающей сквозь штукатурку на потолках в Склепе. Нет, этот запах приятный, густой, почти… родной. В нем было что-то особенное, и я поняла, что тем же ароматом веяло от Анны.

С жадным любопытством я оглядела прихожую. Слегка потертые обои, на стенах кое-где пустые рамки; у двери на столике салфетка, на ней – миска для ключей. Во всем этом чувствовалось что-то настолько личное, что я на мгновение замерла на пороге, не в силах шагнуть вперед.

– Тут у нас не слишком просторно, – смущенно почесывая затылок, сказал мистер Миллиган, но я не могла с ним согласиться.

Боже, это… идеальный дом.

– Ваши комнаты наверху.

Анна стала подниматься по узкой лестнице, и я, воспользовавшись моментом, украдкой взглянула на Ригеля. Он держал свою коробку двумя руками и осматривался, слегка опустив голову, его лицо не выражало никаких эмоций.

– Клаус! – позвал мистер Миллиган, ища кого-то. – Куда он опять залез?

Я слышала, как он вышел из дома, а мы поднялись на второй этаж.

Нам с Ригелем отвели две свободные комнаты.

– Раньше здесь располагалась вторая гостиная, – сказала Анна, открывая дверь комнаты, которая должна теперь стать моей. – Потом мы сделали из нее гостевую. На случай если кто-то из друзей… – Она запнулась на полуфразе, зажмурилась и улыбнулась. – Неважно… Теперь она твоя. Посмотри, нравится? Если захочешь что-то здесь поменять или переставить мебель, то пожалуйста…

– Нет… – прошептала я, стоя на пороге комнаты, которую наконец-то могла считать своей.

Больше никаких общих комнат и жалюзи, разрезающих на полосы утренний свет! Теперь я не буду ходить по холодному пыльному полу, не стану смотреть на мышиного цвета серые стены.

Передо мной предстала скромная маленькая комнатка с красивым паркетным полом и высоким зеркалом в раме из кованого железа в дальнем углу. В открытое окно дул ветерок и мягко колыхал льняные занавески, на пурпурном покрывале белела стопка чистейшего постельного белья – не удержавшись, я пощупала уголок простыни, подойдя к кровати с коробкой под мышкой. А когда Анна ушла, я нагнулась и, закрыв глаза, глубоко вдохнула свежий, пьянящий запах белья.

Как же здесь хорошо!

Я долго осматривалась, не в силах осознать, что теперь у меня есть личное пространство. Потом поставила коробку на комод, открыла ее и пошарила по дну. Достала куколку-гусеницу, уже сильно выцветшую и потрепанную, – единственную памятную вещицу, подарок от мамы с папой, – и положила ее на подушку.

Какое-то время я простояла, с восхищением рассматривая подушку: моя…

Потом стала разбирать свои немногие вещи, что у меня были. Повесила одну за другой на вешалки кофты, единственный свитер, весь в катышках, и брюки; осмотрела носки и затолкала самые изношенные в дальний угол ящика, надеясь, что там их никто не найдет.

Спускаясь вниз и еще раз взглянув на дверь своей комнаты, я спрашивала себя, скоро ли и я пропитаюсь домашним запахом, который витал вокруг.

– Вы уверены, что не хотите пообедать? – позже спросила Анна, с тревогой глядя на нас. – Может, все-таки перекусите чего-нибудь…

Я отказалась, поблагодарив. По дороге мы перекусили фастфудом, и я пока не проголодалась. Но Анна, судя по ее внимательному взгляду, кажется, в этом сомневалась. Затем она повернулась к Ригелю:

– А ты, Ригель? Кстати, я правильно произношу твое имя? Ригель, верно? – осторожно повторила она, произнося его имя так, как оно писалось.

Он кивнул, а потом, как и я, отказался от предложения пообедать.

– Хорошо, – сдалась Анна, – вероятно, вы хотите отдохнуть. Но если проголодаетесь, в коробке печенье, а молоко в холодильнике. Ах да, наша комната в конце коридора. Когда что-нибудь понадобится, не стесняйтесь!

Анна волновалась. У нее подрагивал голос, слегка сбивалось дыхание, а значит, она волновалась за меня, Анна беспокоилась, сыта ли я и не нуждаюсь ли в чем-нибудь.

Она правда стремилась окружить меня заботой, и не затем, чтобы угодить социальной службе, – так действовала миссис Фридж, которая выставляла нас напоказ инспекторам чистенькими и сытыми. Нет, Анна в самом деле за меня переживала…

Когда я поднималась по лестнице, барабаня пальцами по перилам, мне в голову пришла идея спуститься на кухню посреди ночи и съесть печенье, сидя за стойкой, как делали люди в фильмах, которые мы смотрели через щелочку, пока миссис Фридж храпела в кресле перед телевизором.

Чьи-то шаги заставили меня обернуться – по коридору шел Ригель. Я видела его со спины, но почему-то была уверена, что он меня заметил. Только сейчас я вспомнила, что он был одним из героев на картинке из моей сказки. Новая жизнь, какой бы желанной и прекрасной она ни была, теперь не казалась безоблачной. Нет: картинку портило черное пятно, которое невозможно убрать.

– Ригель! – против воли сорвалось с моих губ, я не успела сдержаться.

Он остановился посреди пустого коридора, и вся моя уверенность испарилась за секунду.

– Теперь… теперь, когда мы…

– Теперь, когда мы что? – произнес он в своей издевательской, мучительной манере.

Я вздрогнула.

– Теперь, когда мы здесь вместе, – продолжила я, глядя ему в спину, – я… хочу, чтобы все получилось.

Хочу, чтобы все получилось, даже если он тоже герой этой волшебной истории и я не могу ничего с этим поделать. Даже если он был тем самым черным пятном, я молилась, чтобы он не испортил эту прекрасную сказку…

Не говоря ни слова, он двинулся дальше и подошел к двери своей комнаты. А я с поникшими плечами осталась стоять у лестницы.

– Ригель…

– Не входи в мою комнату, – сказал он стальным голосом, – ни сейчас, ни в будущем.

Я бросила на него беспокойный взгляд, чувствуя, как мои добрые намерения разбиваются о его стальную преграду.

– Это угроза? – тихо спросила я, когда он нажал на дверную ручку.

Он открыл дверь, но в последний момент повернулся и посмотрел на меня через плечо. Прежде чем дверь за ним закрылась, я увидела жестокую усмешку на его губах. Ухмылка Ригеля была моим приговором.

– Это совет, бабочка.

Глава 2. Потерянная сказка

Судьба порой неприметная тропинка.

Мой сиротский дом называется «Санникрик-Хоум». Он находился в конце тупиковой улицы на глухой окраине городка, расположенного на юге штата. Дом принимает таких несчастных детей, как я, но мне никогда не доводилось слышать, чтобы кто-то произносил его настоящее название. Все по-простому называют его Склепом, то есть могилой, и вскоре я поняла почему: всякий, кто туда попадает, обречен на деградацию, ведущую в тупик, как и улица, на которой он стоит.

В Склепе я жила как за тюремной решеткой. Все годы я каждый день мечтала о том, чтобы за мной кто-нибудь пришел, посмотрел мне в глаза и выбрал меня, именно меня из всех детей, которые там жили. Чтобы он захотел забрать меня такую, какая я есть, даже если я и неидеальная. Но меня не выбирали, потому что никогда не замечали… Я словно невидимка.

Другое дело – Ригель. Он не потерял родителей, как многие из нас. Беда не коснулась его семьи, когда он был ребенком. Его нашли у дверей приюта в плетеной корзине без записки и без имени, брошенного в ночи и охраняемого только звездами, этими огромными спящими великанами. Младенцу была всего неделя от роду. Его назвали Ригелем – в честь самой яркой звезды в созвездии Ориона, которая в ту ночь сияла, как алмазная паутина на пологе из черного бархата. Фамилией Уайльд дирекция заполнила прочерк в его анкетных данных.

Мы все привыкли думать, что он родился среди звезд. Об этом говорила и его внешность: молочно-бледная, лунного цвета кожа, уверенный взгляд черных глаз, которые не боятся смотреть в темноту.

С раннего детства Ригель являлся красой и гордостью Склепа. Звездный ребенок – так называла его наша первая кураторша. Она обожала Ригеля и даже научила его играть на пианино. Занималась с ним часами, проявляя невиданное терпение, которого на нас у нее никогда не хватало, и нота за нотой превращала его в примерного мальчика, яркую личность, сияющую на фоне серых стен нашего учреждения.

Добрый и умный Ригель с ровными белыми зубами, с неизменно высокими оценками, с карамельками, которые кураторша тайком совала ему перед ужином, – ребенок, которого все хотели забрать себе.

Но я знала, что он не такой. Я научилась видеть то, что скрывалось за его белозубой улыбкой и маской идеального мальчика, которую он никогда не снимал.

Он носил внутри себя ночь, прятал в складках своей души тьму, из которой его вырвали.

Не знаю почему, но Ригель всегда вел себя со мной странно. Вроде бы ничего плохого я ему не делала, чтобы заслужить такое отношение. Помню, когда мы были еще совсем маленькими, он любил молча наблюдать за мной издалека. Все началось в самый обычный день, даже не помню, в какой именно. Проходя мимо, он задел меня и сбил с ног, я упала на коленки. От боли я повалилась на бок и подтянула ноги к груди, а когда посмотрела на него, не увидела в его глазах и намека на сожаление. Он стоял на фоне потрескавшейся стены и равнодушно смотрел на меня.

Ригель дергал меня за одежду и волосы, срывал с косичек бантики – мои ленты валялись у его ног, как мертвые змейки, и, прежде чем убежать от него, сквозь мокрые от слез ресницы я часто видела, как его губы растягиваются в ехидной улыбке.

И тем не менее он никогда не нападал на меня. За все годы он ни разу меня не ударил. Одежда, косички, ленты… Бывало, толкал меня, тянул за рукав, но никогда не дотрагивался до моей кожи, как будто не хотел оставлять доказательств своей вины. Не знаю, может, его останавливали мои веснушки. Или он так сильно меня презирал, что даже брезговал прикасаться.

Ригель всегда был сам по себе и редко присоединялся к чужим играм.

Но помню, когда нам было около пятнадцати, в Склепе появился новенький – белокурый паренек, которого через несколько недель должны были передать опекунам. Он почти сразу сошелся с Ригелем. Наверное, потому, что был еще хуже его, если это, конечно, возможно. Они любили стоять, привалившись к ветхому заборчику, причем Ригель всегда со скрещенными руками, надменной ухмылкой и темными поблескивающими глазами. Я никогда не видела, чтобы они спорили или ссорились.

Но однажды вечером паренек появился в столовой с синяком под глазом и распухшей скулой. Миссис Фридж смерила его свирепым взглядом и громовым голосом спросила, что, черт возьми, случилось. «Ничего, – пробормотал он, не поднимая голову от тарелки, – я упал в школе». Но что это за «ничего», уж я-то знала. Ригель тоже опустил голову, пряча глаза. Он ухмылялся, и его ехидство проступало как трещина на гладкой маске.

И чем старше он становился, тем ярче становилась его красота, хотя мне неприятно это признавать. Но она не была приятной, мягкой или доброй – нет, красота Ригеля обжигала глаза, он привлекал к себе внимание, как притягивает взгляды горящий дом или разбитая машина на обочине. Его красота была жестокой, вы старательно избегали смотреть на него, но его коварное очарование застревало в вашей памяти. Оно проникало вам под кожу и разносилось по венам, как яд.

Колдун, одиночка, обманщик – вот кто он такой! Кошмар, проникающий в ваши сокровенные мечты.

В то утро я проснулась словно в сказке. Чистое и ароматное постельное белье, мягкий матрас с незаметными для тела пружинами. Чего еще желать?

Полусонная, я села на кровати. Обнаружив себя в уютной комнате, которая к тому же принадлежала мне и только мне, я почувствовала себя очень счастливой. Правда, в следующую секунду темным облачком в голове промелькнула мысль, что я живу в сказке лишь наполовину – черную кляксу мне не убрать…

Я покачала головой и потерла веки, чтобы прогнать мрачную тучку. Не стоило об этом думать. Нельзя допускать мысли, что кто-нибудь может все разрушить.

Однако я слишком хорошо знала процедуру усыновления, чтобы обманывать себя и думать, что наконец обрела семью. Дети в Склепе представляют усыновление как историю со счастливым концом, в которой вы встречаетесь с будущими родителями и всего через несколько часов попадаете к ним в дом, в свою новую семью, автоматически становитесь ее частью. А все происходит совсем не так, точнее, так бывает только с котятами и щенками. На самом деле усыновление – длительная процедура. Сначала устанавливается испытательный период, чтобы понять, складываются ли нормальные отношения в семье и уживутся ли все друг с другом. Инспекторы называют это предварительным усыновлением. На данном этапе нередко выявляются несходство характеров и прочие проблемы, которые мешают наладить семейную гармонию, поэтому и взрослые, и дети используют это время, чтобы решить, продолжать или нет. Очень важный период! Если все идет хорошо и нет серьезных препятствий, родители окончательно оформляют усыновление.

Вот почему я еще не могла считать себя членом новой семьи в полном смысле слова. Впервые я жила в красивой, но хрупкой сказке, способной раскрошиться, как яичная скорлупа в моих руках.

Буду умницей, пообещала я себе. Я буду умницей, и все пойдет как надо. Я готова стараться изо всех сил, чтобы все получилось. Изо всех сил…

Я спустилась вниз, полная решимости бороться за возможность обрести семью. Дом был маленьким, поэтому я быстро дошла до кухни, откуда доносились знакомые голоса. В нерешительности я встала на пороге и поняла, что не могу говорить.

Миллиганы сидели за обеденным столом в пижамах и стоптанных тапочках. Анна смеялась, обхватив ладонями дымящуюся чашку, а мистер Миллиган с сонной улыбкой на лице насыпал в керамическую миску хлопья. Между ними сидел Ригель.

Черные волосы бросились мне в глаза, и я часто заморгала, чтобы убедиться, что это мне не мерещится. Ригель что-то рассказывал, развалившись на стуле в расслабленной позе. Даже взлохмаченные, его волосы красиво обрамляли лицо. Миллиганы не сводили с него веселых глаз и снова рассмеялись, когда он выдал очередную остроту. Их журчащий смех долетал до меня словно эхо, как будто я раздвоилась и вторая я была сейчас где-то далеко отсюда.

– О, Ника! – воскликнула Анна. – Доброе утро!

Вместо ответа я почему-то пожала плечами. Миллиганы с любопытством смотрели на меня, и я вдруг подумала, что моя персона здесь лишняя, хотя сидеть между Миллиганами должна я, а не Ригель.

Теперь на меня смотрел и он. Я отчетливо видела его черные радужки. Мне показалось, что уголок рта парня дернулся в усмешке. Потом он склонил голову, миленько улыбнулся и произнес:

– Доброе утро, Ника!

По спине пробежали холодные мурашки. Я застыла на месте и не смогла ответить, чувствуя, что погружаюсь в ледяное оцепенение.

– Как спалось, Ника, хорошо? – мистер Миллиган выдвинул стул. – Садись завтракать!

– Мы тут потихоньку знакомимся поближе, – сказала Анна.

Я снова взглянула на Ригеля, этакого хорошего мальчика, который идеально смотрелся между супругами.

Взяв себя в руки, я села за стол напротив них. Мистер Миллиган налил Ригелю чаю, и тот улыбнулся ему так непринужденно, что я опять почувствовала себя за пределами семейного круга.

Я буду умницей. Миллиганы о чем-то переговаривались между собой. Я буду умницей, молнией пронеслось у меня в голове, буду умницей, клянусь…

– Ника, сегодня у вас первый день в новой школе, – ласково, как и всегда, сказала Анна, – ты, наверное, волнуешься?

Не без труда я попыталась загнать свои страхи в дальний угол сознания.

– Нет. – Кажется, у меня получилось немного расслабиться. – Я не волнуюсь, мне всегда нравилось ходить в школу.

Это правда, ведь школа давала возможность хотя бы ненадолго уйти из Склепа. Мы, приютские, вместе с обычными детьми шли по улице к школе, и я шагала, задрав голову к небу: глядя на облака, было легче обманывать себя, мол, я такая же, как все. Я мечтала сесть в самолет и улететь навстречу далекому и свободному миру. В эти редкие моменты я чувствовала себя почти нормальной.

– Я уже позвонила в администрацию, – сообщила нам Анна, – директор примет вас перед уроками. С документами, сказали, все в порядке, вы зачислены и можете учиться с сегодняшнего дня. Понимаю, все происходит как-то очень быстро, но, надеюсь, мы справимся. Если хотите, можете попроситься в один класс, – добавила она.

Анна с такой надеждой смотрела на меня, что я не посмела ее огорчить и спрятала протест за улыбкой.

– Ой, да, спасибо.

И тут я почувствовала на себе взгляд. Я повернула голову и встретилась с глубокими, темными глазами Ригеля, устремленными прямо на меня. Я резко отвернулась, словно обжегшись. Сразу захотелось уйти. Сказав, что мне нужно переодеться, я встала из-за стола и быстро вышла из кухни.

Взбегая по лестнице, я чувствовала, как пружина сжимается в животе. Я спряталась от Ригеля в комнате, но его взгляд как будто преследовал меня.

– Я буду умницей, – судорожно шептала я, – буду умницей… Клянусь!

Он был последним человеком на свете, с кем я хотела бы жить под одной крышей.

Научусь ли я когда-нибудь не замечать его?

Новая школа представляла собой квадратное серое здание. Мистер Миллиган припарковался недалеко от входа; несколько ребят быстро проскочили прямо перед капотом. Он поправил массивные очки на носу и неловко положил руки на руль, как будто не знал, куда их деть. Мне нравилось наблюдать за выражением его лица. Мистер Миллиган был немного неуклюжим человеком с мягким характером и, наверное, именно поэтому вызывал у меня симпатию.

– После уроков за вами заедет Анна.

Как бы тревожно ни было у меня на сердце, оно затрепетало от мысли, что теперь в моей жизни есть кто-то, кто встретит меня и отвезет… домой. Я кивнула с заднего сиденья и взяла свой потрепанный рюкзак:

– Спасибо, мистер Миллиган.

– Вы можете… зовите меня Норманом, – сказал он, когда мы выходили из машины, его уши немного покраснели.

Я смотрела, как машина Нормана исчезает в конце улицы, а когда повернулась, то увидела, что Ригель уже идет ко входу. Я следила за его стройной фигурой, за тем, как свободно и уверенно он шел. В его манере двигаться присутствовала естественная, гипнотическая грация, его шаг был твердым, и, казалось, земля уплотнялась за секунду до того, как на нее ступит его ботинок.

Я вошла в здание, но лямка рюкзака случайно зацепилась за ручку, и меня рывком отбросило на того, кто входил вслед за мной.

– Какого хрена! – услышала я, когда обернулась. Парень раздраженно отдернул руку, в которой держал пару учебников.

– Извините, – тонким голоском пропищала я, нервно заправляя волосы за уши.

Приятель, шедший позади, хлопнул приятеля по плечу, поторапливая. Парень, которого я задержала, наконец посмотрел на меня, и, казалось, в ту же секунду досада исчезла с его лица, он застыл, словно пораженный моим взглядом, и уронил учебники. Они упали у его ног, а так как он не спешил их поднять, я присела на корточки, подобрала их и протянула ему, чувствуя себя виноватой в этом маленьком происшествии. А он продолжал глазеть на меня.

– Спасибо! – Парень едва заметно улыбнулся, осматривая меня с ног до головы так, что я покраснела, и, похоже, ему это показалось забавным.

– Ты новенькая?

– Пошли, Роб, – пихнул его приятель, – мы уже опаздываем.

Но тот явно не спешил уходить. Вдруг я почувствовала покалывание в затылке, как будто в меня попала стрела из горячего сжатого воздуха. Ощущение не из приятных, тем более что оно сопровождалось тревожным предчувствием. Я отступила на шаг и, опустив голову, пробормотала:

– Мне пора идти.

Поплутав по коридорам, я добралась-таки до секретариата. Дверь в кабинет была открыта. Надеюсь, не заставила секретаря долго ждать. Переступив порог, я увидела Ригеля. Скрестив руки на груди, опустив голову и глядя в пол, он стоял, упершись ботинком в стену.

Ригель всегда был намного выше других мальчиков и, когда злился, имел довольно устрашающий вид, но мне не нужны были основания, чтобы немедленно сделать шаг в сторону. Все в нем пугало меня – и его внешность, и то, что за ней скрывалось.

– Директор вас ждет, – голос секретаря вывел меня из оцепенения. – Проходите!

Ригель отделился от стены и прошел мимо, даже не взглянув на меня. Директор, молодая, серьезная и красивая женщина, пригласила нас сесть. Она полистала какие-то бумажки, задала несколько вопросов об учебном плане в прежней школе, а когда добралась до личного дела Ригеля, то, похоже, очень заинтересовалась тем, что там было написано.

– Я позвонила в «Санникрик-Хоум», – сказала она, – чтобы получить дополнительную информацию о вашей успеваемости. Вы меня приятно удивили, мистер Уайльд. – Директор улыбнулась, переворачивая страницу. – Высокие оценки, безупречное поведение, ни одного замечания. Самый что ни на есть образцовый ученик. Учителя характеризуют вас только с положительной стороны. – Она подняла глаза на Ригеля и с довольным видом заключила: – Рады приветствовать вас в «Барнеби»!

Я сидела и задавалась вопросом, существует ли вероятность, что она вдруг возьмет и усомнится в том, что эти рекомендации правдивы, ведь приютские учителя, как и все остальные, неспособны увидеть то, что скрывается под маской этого образцового ученика. Жаль, мне не хватало духу сказать все это вслух.

А Ригель улыбался так, как это он умеет: очень тепло и мило. В который раз я удивилась, как люди могут не замечать, что его глаза всегда остаются холодными, темными и непроницаемыми, а еще блестящими, как лезвие ножа.

– Сейчас помощники проводят вас на урок, – сказала директор. – Если есть желание, вы можете подать заявление на зачисление в один класс с завтрашнего дня.

Напрасно я надеялась избежать такого предложения. Я схватилась за подлокотники и наклонилась вперед, чтобы ответить, но Ригель меня опередил.

– Нет! – Ригель улыбнулся, и прядь волос упала ему на лоб. – Это необязательно.

– Вы уверены? Подумайте хорошенько, потому что потом нельзя будет перевестись.

– О да, уверены. Мы и так проводим много времени вместе.

– Хорошо, – сказала директор, видя, что я молчу. – Что ж, вам пора на урок. Пойдемте!

Я оторвала взгляд от Ригеля, встала, схватила свой рюкзак и вышла в приемную.

– Два старшеклассника ждут вас в коридоре. Хорошего дня!

Директор закрыла за собой дверь кабинета, а я вышла из приемной, не оглядываясь. Подумала, что надо постараться уйти от Ригеля подальше, но, поддавшись внезапному импульсу, повернулась и оказалась лицом к лицу с ним.

– Что это значит? – спросила я и прикусила губу, потому что задала бесполезный вопрос, и, чтобы понять это, не нужно видеть, как он поднимает бровь. Но я не доверяла Ригелю. Наверняка он что-то задумал, чтобы меня помучить.

– В смысле? – Ригель склонил голову. Рядом с его внушительной фигурой я почувствовала себя еще более незначительной. – Или, может, ты действительно думала, что я хочу учиться с тобой в одном классе?

Я кусала губы, сожалея о своем вопросе. Под жестким взглядом Ригеля меня замутило, а его язвительная ирония обожгла мне лицо.

Ничего не ответив, я схватилась за ручку двери, чтобы выйти. Но что-то мне помешало. Я замерла. Тонкие пальцы Ригеля вцепились в дверь и придержали ее, каждым своим позвонком я ощущала его присутствие за своей спиной.

– Держись от меня подальше, бабочка, – сказал он.

Я сжалась, почувствовав, как мои волосы шевелятся от его горячего дыхания.

– Поняла?

Близость его напряженного тела действовала на меня парализующе, я застыла от ужаса. Держись от меня подальше, говорил он, и он же пригвоздил меня к этой двери, дышал на меня, не давал уйти…

Замерев на месте, широко раскрыв глаза, я смотрела, как Ригель обходит меня и исчезает где-то в коридоре.

Если бы это зависело от меня…

Если бы это зависело от меня, я бы вычеркнула его из своей жизни навсегда. Вместе со Склепом, миссис Фридж и болью, пронизывающей все мое детство. Я не хотела оказаться с ним в одной семье. Мне страшно не повезло. Видимо, я обречена тащить на себе тяжесть прошлого и никогда не стану по-настоящему свободной.

Но разве ему все это объяснишь?

– Привет!

Оказывается, я уже вышла из секретариата и стояла в коридоре. Я подняла голову и увидела чью-то сияющую улыбку.

– Мы с тобой учимся в одном классе. Добро пожаловать в «Барнеби»!

Я увидела уходящего по коридору Ригеля, темные волосы которого колыхались в такт уверенной походке. Сопровождавшая его девушка, казалось, едва смотрит, куда ступает, она часто спотыкалась и смотрела на него так завороженно, как будто новенькой в этой школе была она. Парочка свернула за угол.

– Я Билли, – представилась моя одноклассница, протягивая руку для рукопожатия и солнечно улыбаясь. – А как тебя зовут?

– Ника Довер.

– Мика?

– Нет, Ника, – повторила я, протянув звук «н», и она в задумчивости постучала указательным пальчиком по подбородку.

– А, это сокращение от Никита́!

Я улыбнулась и покачала головой.

– Нет, просто Ника.

Любопытный взгляд Билли меня не смущал. У нее было добродушное лицо, обрамленное вьющимися волосами цвета спелой дыни, в лучистых глазах пробегали искорки. Пока мы шли, я заметила, что она наблюдает за мной с живым интересом, и, только когда я снова встретилась с ней взглядом, поняла почему: ее внимание привлекли мои серые в крапинку радужки.

«Это из-за твоих глаз, Ника», – говорили малыши, когда я спрашивала, почему они смотрят на меня так настороженно. «У Ники глаза цвета плачущего неба», «большие, блестящие, как серые бриллианты» – подобное я слышала довольно часто.

– Что у тебя с пальцами? – спросила Билли, и я посмотрела на кончики своих пальцев, заклеенные пластырем.

– О… – пробормотала я, невольно пряча руки за спину, – да так, ничего…

Я улыбнулась, думая, как сменить тему, и в памяти снова промелькнули слова миссис Фридж: «Будь посерьезнее».

– Это чтоб не грызть ногти, – выдала я, и Билли, казалось, мне поверила.

Она гордо растопырила пальцы, показывая мне обкусанные кончики.

– А в чем проблема? Лично я уже добралась до мяса! – веселым тоном сказала она, рассматривая остатки своих ногтей. – Бабушка говорит, что мне надо макать пальцы в горчицу, мол, «посмотришь, захочется ли тебе после этого совать их в рот». Но я никогда так не делала. Сидеть дома с пальцами, обмазанными в соусе, – это как-то… странно, скажи? А представляешь, что будет, если придет курьер?

Глава 3. Неразрешимые противоречия

Поступки, как и планеты, подчинены невидимым законам.

Билли помогла мне освоиться в «Барнеби». Школа была большой и предлагала много факультативов на выбор. Билли показывала аудитории, рассказывала о разных курсах, провожала меня с одного урока на другой, знакомила с учителями. Я старалась не обременять ее собой, не хотела казаться надоедливой, но Билли говорила, что рада моей компании. От этих слов сердце радостно трепетало, как никогда прежде. Билли добрая и отзывчивая, а эти два качества редко встречаются там, где я раньше жила.

Когда звонок возвестил об окончании уроков, мы вместе вышли из класса. Билли достала из рюкзака и повесила на шею кожаный чехол на длинном ремешке, а затем распустила кудрявые волосы.

– Это фотоаппарат? – Я с интересом рассматривала предмет, который висел у Билли на груди, а она просияла.

– Это полароид! Ты никогда такие не видела? Мне его когда-то давным-давно родители подарили. Я люблю фотографии, у меня вся комната ими завешана! Бабушка говорит, что я должна прекратить портить стены, но потом приходит и, весело насвистывая, стирает с фотографий пыль… Видимо, забывает о том, что мне сказала.

Я старалась не отставать от Билли и в то же время ни на кого не натыкаться. Я не привыкла передвигаться в таком быстром темпе, а у Билли, похоже, с этим не было проблем: она продолжала рассказывать мне о фотоаппарате, толкая встречных плечом и наступая им на ноги.

– …Мне нравится фотографировать людей. Интересно ловить на пленку выражения лица и потом рассматривать. Мики всегда отворачивается, когда я ее снимаю. Жалко, что она не любит фотографироваться, ведь она такая хорошенькая… Ой, смотри, вон она! – Билли энергично замахала рукой. – Мики!

Я попробовала угадать, кто среди стоящих девчонок является легендарной подругой, рассказы о которой пришлось слушать все утро, но не успела, потому что Билли потянула меня за лямку рюкзака, волоча сквозь толпу.

– Ника, пошли, я тебя с ней познакомлю!

Неуклюже перебирая ногами, чтобы не упасть, я едва поспевала за Билли.

– Вот увидишь, она тебе понравится! Мики может быть очень милой. Она суперчувствительная! Я говорила, что она моя лучшая подруга?

Я кивнула, и Билли дернула меня за лямку, поторапливая. Когда мы в конце концов прорвались через людской поток и добрались до подруги, Билли подбежала к ней и подпрыгнула на месте.

– Привет! – пропела она, сияя. – Как прошел урок? Ты была на физкультуре с теми, из секции D? Это Ника!

Она подтолкнула меня вперед, и я чуть не врезалась в приоткрытую дверцу шкафчика. Мики взялась за нее и открыла пошире. Милая, вспомнила я слова Билли и приготовилась улыбнуться. На меня смотрели обведенные темным карандашом глаза, которые располагались на привлекательном и несколько угловатом лице, обрамленном густыми черными волосами, торчавшими из-под капюшона мешковатой толстовки. В левой брови – пирсинг, она перекатывала во рту жвачку, явно собираясь выдуть пузырь. Мики посмотрела на меня без интереса, затем закинула на плечо рюкзак и резко захлопнула дверцу – от металлического грохота я аж подпрыгнула. Потом, ни слова не сказав, она повернулась и пошла по коридору.

– Ой, не обращай внимания, это в ее стиле, – прочирикала Билли, наверное, заметив в моих глазах недоумение. – Ей трудно знакомиться с новыми людьми, но в глубине души она очень добрая!

Надеюсь, речь не о большой глубине…

Я вопросительно посмотрела на Билли, но она отмахнулась и потянула меня за руку. Мы двинулись к выходу в общем потоке и на крыльце увидели Мику. Она курила и сосредоточенно следила за тенями облаков, бегущими друг за другом по бетонному покрытию двора.

– Классный сегодня денек! – весело сказала Билли, постукивая пальцами по полароиду. – Ника, ты где живешь? Если хочешь, мы с бабушкой тебя подбросим. Сегодня она сделала тефтели, и Мики обедает у нас. – Билли повернулась к подруге. – Ты ведь обедаешь у нас, да?

Мики вяло кивнула, сделала очередную затяжку, и Билли довольно улыбнулась.

– Ну так что, подвезти?

Какой-то парень быстрым шагом возвращался в школу и случайно толкнул ее, проходя мимо.

– Эй! – запротестовала Билли, потирая плечо. – А извиниться?

В школу быстро заходили и другие ребята. Билли дернула Мики за рукав.

– Что происходит?

Что-то явно случилось, потому что теперь в здание возвращались те, кто, как и мы, уже успел выйти. Все держали наготове мобильники, парни и девушки выглядели взволнованными. Воздух, казалось, завибрировал от тревоги, и я прижалась к стене, напуганная толпой.

– Эй! – крикнула Мики какому-то парню. – Что там случилось? Ты в курсе?

– Они дерутся! – ответил он, доставая мобильный телефон. – В коридоре у шкафчиков!

– Они – это кто?

– Фелпс и новенький! Он его колошматит не по-детски! Фелпса, представляешь?! Это надо снять! – И он поскакал к двери, как кузнечик, а я с выпученными глазами так и стояла, приклеившись к стене.

Новенький?

Билли нервно мяла плечо Мики, как игрушку-антистресс.

– Не выношу насилия! Не хочу на это смотреть! Какому дураку пришло в голову драться с Фелпсом? Надо быть совсем чокнутым… Эй! – Глаза Билли расширились от испуга. – Ника! Ты куда?

Я ее почти не слышала: голос Билли растворился в общем гуле. Я обгоняла ребят, вклинивалась между плечами и спинами, пробивалась, как бабочка, сквозь лабиринт стеблей. Воздух вокруг уплотнился, было трудно дышать. Я слышала крики дерущихся, потом раздался металлический грохот и что-то ударилось об пол. В висках у меня стучало. Я пробиралась сквозь толпу, сунула голову под чью-то руку и наконец увидела двоих парней, которые яростно вцепились друг в друга и перекатывались по полу. Их было трудно рассмотреть, но мне и не нужно разглядывать их лица, потому что я увидела черные волосы, выделявшиеся на фоне пола, как чернильное пятно.

Ригель мертвой хваткой держал какого-то парня за рубашку, костяшки его пальцев побелели, свободной рукой он бил куда придется, навалившись на парня всем телом. Его глаза сияли безумным блеском, от которого у меня в жилах застыла кровь. Меня затрясло. Ригель с пугающим остервенением наносил жестокие быстрые удары, противник пытался ответить на них хаотичными тумаками в грудь. Мне показалось, я услышала хруст хрящей. Толпа кричала, ревела, аплодировала… Затем все стихло – это пришедшие учителя разогнали любопытных, а дерущихся кое-как растащили. Один преподаватель загарпунил Ригеля за воротник и потянул его на себя, остальные прижали к полу второго, он лежал и смотрел на Ригеля затравленным взглядом. Только сейчас я узнала парня, с которым утром столкнулась у входа.

– Фелпс, ты же только сегодня вернулся после отстранения! – крикнул учитель. – Это третья драка! Ты перешел все границы!

– Это все он! – крикнул парень. – Я ничего не сделал! Он ударил меня без причины!

Учитель оттолкнул Ригеля на шаг назад, и, хотя тот стоял, опустив голову, и взлохмаченные волосы закрывали лицо, я разглядела кривую ухмылку на его губах.

– Это все он! Посмотрите на него!

– Довольно! – рявкнул учитель. – Оба к директору! Сейчас же!

Ригель всем своим видом демонстрировал снисходительное отношение к окружающим, мол, так уж и быть, он позволит отвести себя к директору. Уходя, он запросто сплюнул на пол. За ним поплелся Фелпс «под конвоем» учителей, которые с двух сторон придерживали его за плечи.

– Все на выход! – крикнул один из педагогов. – И выключите свои мобильники! О’Коннор, я тебя исключу, если ты сейчас же не уберешься отсюда! Все быстро по домам! Не на что здесь смотреть!

Ученики неохотно потянулись к выходу, и коридор вскоре опустел. А я по-прежнему стояла у шкафчиков, хрупкая и маленькая, и тень Ригеля мелькала в моих глазах, нанося удар за ударом, без остановки…

– Ника!

Прибежала Билли, волоча Мики за лямку рюкзака.

– Боже, как ты меня напугала! Ты в порядке? – Встревоженная, она смотрела на меня во все глаза. – Не могу поверить, что это случилось с твоим братом!

По телу пробежала дрожь. Я смотрела на Билли в недоумении, как будто она только что залепила мне пощечину. Но через секунду замешательство прошло – я поняла, почему она так сказала. Да, конечно, Билли не знала всех обстоятельств, что мы с Ригелем не родственники, а администрация школы никого не посвящала в подробности. Билли было известно только, что мы с Ригелем из одной семьи, но то, как она его назвала, резануло меня, как скрип гвоздя по стеклу.

– Он… он не…

– Тебе надо пойти в секретариат, – перебила она меня с участливым видом, – и подождать его там! Боже, подраться с Фелпсом в первый же день… У него будут проблемы!

Нет, у Ригеля не будет никаких проблем. А вот у второго… Вспомнилось распухшее лицо парня, которого вырвали из рук Ригеля.

Билли тихонько подтолкнула меня вперед:

– Пойдем!

И они с Мики проводили меня до входа в приемную директора. Я поймала себя на том, что нервно сжимаю и разжимаю руки. Наверное, со стороны могло показаться, что я переживаю за Ригеля, а на самом деле я была потрясена произошедшим. Вспомнились его безумные глаза, его ярость… В общем, я оказалась в абсурдной ситуации.

Из-за двери доносились громкие голоса. «Обвиняемый» кричал как сумасшедший, отчаянно пытаясь защититься, но учитель умудрялся его перекричать. Судя по истеричным ноткам в голосе, он до крайности возмущен поведением «злоумышленника», который участвовал уже в сотой драке. Но что больше всего меня удивляло, так это взволнованный тон директора и слова, с которыми она обратилась к Ригелю: мол, он же такой молодец, такой весь из себя образцовый, он не из тех, кто совершает нехорошие поступки. Он тот, кто «никогда не спровоцировал бы серьезного конфликта», и второй парень снова принимался громко протестовать, клялся, что никого не провоцировал. Встречное молчание красноречиво говорило о непогрешимости другой стороны, которой не нужно себя защищать, крича о своей невиновности.

Когда через полчаса дверь открылась, в приемную вышел Фелпс – с разбитой губой и ссадинами по всему лицу. Он скользнул по мне рассеянным невидящим взглядом, но в следующую секунду снова посмотрел на меня, уже внимательнее, и по его глазам я поняла, что он вроде бы меня узнал. Я не успела до конца расшифровать значение его взгляда, потому что учитель утащил незадачливого Фелпса в коридор…

– Думаю, на этот раз его исключат, – пробормотала Билли, когда он исчез за дверью.

– Давно пора, – отозвалась Мики. – Еще после случая с девчонками-первогодками его надо было навсегда запереть в свинарнике.

Дверь открылась, и в приемную вышел Ригель. Билли с Мики сразу примолкли.

Вены проступали на его запястьях, как резной рисунок на слоновой кости, и одним своим появлением он, казалось, заполнил тишину. Трудно не поддаться его магнетическому обаянию!

Ригель нас заметил только теперь. Хотя нет, не нас.

– Что ты здесь делаешь? – в его резком голосе прозвучала нотка удивления.

Я посмотрела на него снизу вверх и поняла, что у меня нет ответа. Действительно, зачем я здесь сижу, если мне до него нет никакого дела? Ригель велел мне держаться от него подальше, он прорычал свой приказ мне в ухо, можно сказать, прямо в мозг, и у меня до сих пор в голове звенит эхо его слов, оно гуляет там среди моих мыслей.

– Ника хотела убедиться, что с тобой все в порядке, – сказала Билли, привлекая его внимание, она неловко улыбнулась и помахала рукой. – Привет!

Ригель не ответил, и Билли, казалось, стушевалась под его взглядом. Она покраснела от смущения, поддавшись жестокому обаянию черных глаз.

И Ригель это заметил. О, он точно заметил.

Он прекрасно знал, насколько привлекательна его маска и какую реакцию она вызывала. Он щеголял ею с вызовом и высокомерием, его зловещее обаяние сияло чарующим, обманчивым светом. Ригель улыбнулся уголком рта, загадочно и сдержанно, и Билли еще больше смутилась.

– Ты хотела убедиться, – усмехнулся он, переводя взгляд на меня, – что со мной все в порядке?

– Ника, ты не познакомишь нас со своим братом? – прочирикала Билли.

– Мы не родственники, – выдала я, как будто кто-то тянул меня за язык, – просто нас с Ригелем из приюта забрали в одну семью и скоро усыновят.

Билли с Мики удивленно смотрели на меня, а я пристально смотрела в глаза Ригелю, твердо решив выдержать его взгляд.

– Он мне не брат.

Ригель смотрел на меня с ухмылкой, его явно забавлял мой маленький бунт.

– Не говори так, Ника, – саркастическим тоном произнес он, – а то все могут подумать, что для тебя это большое облегчение.

Так и есть, сказала я ему глазами, и Ригель ответил мне обжигающей молнией исподлобья.

Зазвучал рингтон. Билли вынула из кармана мобильник и виновато зажмурилась.

– Нам нужно идти, моя бабушка ждет нас. Она уже несколько раз пыталась до меня дозвониться! – Билли посмотрела на меня, и я кивнула. – Увидимся завтра.

Я сделала усилие, чтобы улыбнуться в ответ, потому что чувствовала на себе взгляд Ригеля. Тут я поняла, что хмурая Мики внимательно изучает его, скрываясь в тени капюшона. Потом она тоже повернулась, и девочки вместе пошли по коридору.

– В одном ты права…

Голос Ригеля прошуршал сухо и резко, как ногти по шелку. Я осмелилась взглянуть на него. Ригель смотрел на девушек, но больше не ухмылялся. Потом его зрачки, колючие черные шарики, встретились с моими – они царапали меня.

– Я тебе не брат.

В тот день я решила стереть из памяти слова и свирепый взгляд Ригеля, а вечером, чтобы отвлечься, читала допоздна. Лампа на прикроватной тумбочке освещала мою комнату мягким успокаивающим светом, способным рассеять все тревоги.

Анна поразилась, когда я спросила, могу ли я взять почитать энциклопедию, большую книгу с прекрасными иллюстрациями. Анна удивилась моему выбору, сказала, что наукообразные статьи вряд ли меня заинтересуют. А я, наоборот, читала их с интересом.

Пока мои глаза скользили по тонким маленьким усикам и кристально прозрачным крылышкам, я вдруг поняла, как мне нравится погружаться в этот светлый и красочный мир, который я находила и в своих цветных пластырях.

Кому-то мои интересы наверняка показались бы необычными. Я знала, что отличаюсь от остальных, и лелеяла свои причуды, как секретный сад, ключ к которому был только у меня, потому что многие меня не поняли бы.

Указательным пальцем я провела по нарисованной божьей коровке, вспомнила, сколько желаний я загадывала им в детстве, наблюдая, как они улетают с раскрытой ладошки. Я смотрела, как они плывут по воздуху, и, беспомощная, думала о том, что хочу сделать то же самое: вылезти из куколки и, расправив серебряные крылышки, перелететь через стены Склепа…

Какой-то шум привлек мое внимание. Я повернулась к двери. Может, послышалось? Но звук вскоре повторился – кто-то царапал деревянную поверхность. Я осторожно закрыла энциклопедию и откинула одеяло. Медленно подошла к двери, повернула ручку и высунула голову в коридор – в темноте кто-то двигался. Низко у пола, быстро и мягко скользнула тень и, кажется, остановилась, вероятно, потому что заметила меня. Тень скользнула вниз по лестнице за секунду до того, как любопытство толкнуло меня проследить за ней. Мне показалось, я увидела пушистый хвост, но дотянуться до него не успела.

В итоге я оказалась на первом этаже, одна в полной тишине. Хвоста нигде не было. Я вздохнула, собираясь вернуться наверх, но заметила свет на кухне. Анна еще не легла спать? Я подошла, чтобы проверить свою догадку, и сразу пожалела об этом.

Когда я легонько толкнула дверь и заглянула внутрь, мои глаза встретились с другой парой устремленных на меня глаз. На кухне был Ригель.

Он сидел, упираясь локтями в стол и слегка опустив голову, волосы черными прядями спадали на лицо, затеняя взгляд. Он что-то сжимал в пальцах. Присмотревшись, я поняла, что это кубик льда.

Я застыла, увидев парня, хотя пора уже привыкнуть к возможности натолкнуться на него в любой момент. Мы больше не в Склепе с его большими пространствами, теперешний дом маленький, и, как ни крути, мы в нем жили вместе.

Нет, вряд ли я когда-нибудь к этому привыкну.

– Разве тебе не пора спать?

От его голоса, усиленного тишиной, по спине пробежала дрожь.

Нам было только по семнадцать, но в Ригеле ощущалось нечто странное, трудное для понимания. Яркая красота и острый ум, способные обворожить любого. Но кому какая от этого радость? Всякий очарованный им попадал в ловушку – Ригель словно создан для того, чтобы придавать форму людям, гнуть их как металл. Он пугал меня, потому что не был похож на сверстников.

Интересно, каким он станет, когда вырастет? Я представила на секунду и мысленно отшатнулась от жутковатого типа с ядовитым обаянием и глазами чернее ночи…

– Так и будешь на меня смотреть? – спросил он с сарказмом, прикладывая кубик льда к кровоподтеку на шее. Расслабленный, небрежный, властный, прогоняющий меня вон. Такой же, как всегда.

Прежде чем я смогла восстановить внутреннее равновесие и убежать от него, я произнесла:

– Почему?

Ригель приподнял бровь.

– Почему что?

– Почему всегда решаешь ты?

Он пристально посмотрел мне прямо в глаза, будто что-то осознавая в этот момент.

– Думаешь, в жизни что-то когда-нибудь зависело от меня? – медленно произнес он, выделяя тоном каждое слово и продолжая буравить меня взглядом.

– Да, – ответила я тихо, чувствуя, что от моей смелости не осталось и следа. – Это ты постарался, чтобы все так сложилось… В тот день ты играл на пианино.

Глаза Ригеля горели неприятным блеском.

– Играл ты, которого все всегда хотели усыновить и который никогда не позволял забрать себя из приюта!

Семейные пары наведывались в Склеп довольно редко. Они смотрели на детей, изучая их как бабочек в инсектарии, и больше внимания доставалось маленьким детям, ведь они намного симпатичнее, у них ярче окрас. Но потом замечали его – с чистеньким личиком, спокойного – и, кажется, забывали об остальных детях. Они как будто видели диковинную черную бабочку и замирали в восхищении от ее больших глаз и красивых бархатных крыльев. Любовались тем, как грациозно двигается этот мальчик в толпе неуклюжих детей.

Ригель – коллекционный экземпляр, единственный в своем роде. От него не веяло сиротством, как от других детей; он был окутан ореолом печали, которая ему очень подходила. Однако каждый раз, когда кто-то изъявлял желание его усыновить, Ригель, похоже, предпринимал все возможное, чтобы этому помешать. Делал пакости, убегал, капризничал. И в конце концов потенциальные родители уходили восвояси без ребенка, не подозревая, на что способны эти руки, скользящие по белым клавишам пианино.

Но в тот день он привлек к себе внимание, вместо того чтобы, как обычно, уйти в тень.

Почему?

– Тебе точно пора спать, бабочка, – сказал он тихим насмешливым голосом, – ты полусонная и уже ничего не соображаешь.

Вот что он делал! Он кусал меня словами. В этом весь Ригель. Он провоцировал меня, а потом унижал язвительной улыбкой, заставляя меня усомниться в своих словах, уничтожая уверенность в себе.

Мне надо презирать его – за его характер, внешность, привычку рушить все, к чему он прикасается. Надо конечно, но что-то внутри меня этому сопротивлялось. Мы с Ригелем выросли вместе, провели много лет за решеткой одной и той же тюрьмы. Я знала его с детства, почти каждый день видела его, поэтому, наверное, и не могла испытывать к нему презрение, как бы этого ни хотела. Странно, но я привыкла к Ригелю и в глубине души чувствовала к нему симпатию как к человеку, рядом с которым прошла большая часть моей жизни.

Я не умела никого ненавидеть, даже если у меня были на то причины. А может, я все еще надеялась, что у этой сказки будет счастливое продолжение.

– Что у вас произошло с тем парнем сегодня? – спросила я. – Почему вы сцепились?

Ригель медленно наклонил голову, возможно, удивляясь, почему я до сих пор не ушла. Мне показалось, что он смотрит на меня оценивающе.

– Неразрешимые противоречия. Но вообще-то, это тебя не касается.

Он прогонял меня взглядом, но я не уходила. Впервые в жизни мне захотелось попробовать сделать шаг вперед, а не назад. Показать ему, что, несмотря ни на что, я хочу двигаться дальше. Стоило попробовать. И когда Ригель приложил кубик льда к брови, морща лоб от боли, у меня в голове зазвучал далекий голос. «Обращайся с ними бережно и нежно, Ника… Не забывай, они очень хрупкие…» – мягко говорил он. Ноги сами шагнули вперед.

Я уверенно переступила порог кухни. Подошла к мойке, оторвала кусочек бумажного полотенца и смочила его холодной водой. Спиной я чувствовала взгляд Ригеля. Затем подошла и сочувствующе посмотрела ему в глаза, протягивая салфетку.

– Лед очень жесткий. Приложи лучше это.

Казалось, Ригель очень удивился, что я не убежала. Он недоверчиво посмотрел на бумажное полотенце, взгляд у него был строптивый, как у дикого животного. Так как он продолжал сидеть неподвижно, я протянула руку, чтобы приложить салфетку к его брови. Но не успела: он резко отшатнулся. Черная прядь упала ему на глаза, из которых в меня полетели молнии.

– Не смей! – прошипел он сквозь зубы. – Не подходи, не прикасайся ко мне! Только попробуй!

– Да что такого? – Я снова протянула руку, но он ее оттолкнул. Я вздрогнула, когда снова встретилась с его глазами. Они сияли, как звезды, которые излучают ледяной холод, а не теплый свет.

– Никогда не прикасайся ко мне!

Я сжала кулаки и, выдерживая его взгляд как наказание, спросила:

– А иначе что?

Послышался резкий скрежет отодвигаемого стула, и я вздрогнула от неожиданности. Ригель навис надо мной. Миллионы тревожных лампочек мигали у меня под кожей, когда я пятилась, пока не уткнулась в кухонный остров. Судорожно вцепившись в край мраморной столешницы, я собралась с духом и посмотрела на него. Его глаза вцепились в меня темной хваткой и не отпускали. Он стоял очень близко. Меня била дрожь, я с трудом дышала, поглощенная его тенью. Ригель наклонился, его горячее дыхание обожгло мне ухо.

– А иначе… я не удержусь.

Потом он отпихнул меня в сторону. Я слышала стук льда по столу и его удаляющиеся шаги, пока стояла неподвижная, как мраморная статуя.

Что это сейчас было?

Глава 4. Пластыри

В чувствительности – чистота души.

Солнце плело веревочки из света и опутывало ими деревья. Воздух в этот весенний полдень пах цветами.

Громада Склепа осталась где-то за моей спиной. Я растянулась в траве, раскинула руки и смотрела в небо, как будто хотела его обнять. Щека надулась и болела, но я не хотела снова плакать, поэтому смотрела в бесконечность надо мной, позволяя облакам убаюкивать себя.

Эх, буду ли я когда-нибудь свободной?

Вдруг я услышала слабый шорох. Неподалеку от меня в траве что-то шевелилось. Я встала, убрала с глаз непослушные пряди и осторожно подошла ближе.

Шуршал воробей, который копался в траве острыми коготками. У него были блестящие, как черные шарики, глазки, крылышко странно оттопырилось в сторону, поэтому, наверное, он не смог взлететь, когда меня увидел.

Я опустилась на колени, и из его клювика вырвался резкий тревожный писк. Он испугался.

– Извини, – прошептала я, как будто он мог меня понять. Я не хотела причинить ему зло, наоборот, собиралась помочь ему. Я чувствовала его отчаяние так, словно оно было моим. Я тоже не могла взлететь, тоже мечтала о том, чтобы убежать, и тоже была хрупкой и слабой. Мы похожи: маленькие и беззащитные перед лицом огромного мира.

Я протянула ладошку, чувствуя необходимость сделать что-нибудь, чтобы выручить его из беды. Я была всего лишь маленькой девочкой, но хотела вернуть ему свободу, как будто этим поступком могла в какой-то степени вернуть свободу самой себе.

– Не бойся, – продолжала я разговаривать с воробушком, надеясь его успокоить. По детской наивности я думала, что он и правда может понять мои слова. Что же сделать? Могу ли я помочь ему? Пока он в страхе отскакивал от меня, в моей памяти всплыли воспоминания.

«Нежно, Ника, – шептал мамин голос, – помни, они очень хрупкие». Мне вспомнились мамины добрые глаза.

Я осторожно взяла воробья в ладошки, стараясь не сжимать его слишком сильно. И не отпустила его даже тогда, когда он клюнул меня в палец и когда его коготки царапали подушечки пальцев.

Я прижала его к груди и пообещала, что по крайней мере, один из нас получит свободу.

Я вернулась в Склеп и попросила помощи у Аделины, девочки постарше меня. Мы решили, что воспитательница ни в коем случае не должна узнать про птичку. Эта тетенька была очень злой, я боялась ее больше всего на свете, поэтому спрятала воробушка в укромном месте.

Аделина помогла наложить ему на крылышко шину из палочки от мороженого, которую мы отыскали в мусорной корзине. И потом все дни я кормила его крошками от обедов.

Он больно клевал меня в пальцы, но я не сдавалась.

– Я вылечу тебя, вот увидишь, – обещала я ему, пока он топорщил перья на грудке. – Не волнуйся.

Я наблюдала за ним часами, сидя в сторонке, чтобы не напугать.

– Ты полетишь, – шептала я тихо. – Однажды ты полетишь и станешь свободным. Еще немножко, подожди еще немножко.

Когда я пыталась проверить, как заживает его крылышко, он снова меня клевал. Пальцы были постоянно красные и болели. Я старалась сидеть от него подальше и обращалась с ним очень бережно и нежно. Стелила ему подстилку из травы и листьев и шептала, чтобы он ни о чем не беспокоился.

И воробей выздоровел. В день, когда он вылетел из моих рук, я, грустная замарашка, впервые в жизни почувствовала себя чуточку более живой. Чуточку более свободной, как будто бы ко мне вернулась способность дышать. Я нашла внутри себя краски, которых, думала, во мне нет, – краски надежды.

С разноцветными пластырями на пальцах моя жизнь не казалась больше такой серой.

Подцепив липкий кончик, я аккуратно сняла синий пластырь с указательного пальца, который был все еще немножко припухший и покрасневший. Днем раньше я высвободила осу из паутины. Я делала это очень аккуратно, чтобы не повредить ее хрупкое тельце, но не успела вовремя убрать руку – и она меня ужалила.

«Ника все время возится со своими букашками, – говорили обо мне дети, когда мы были поменьше. – Сидит с ними почти весь день среди цветов». Они привыкли к моим странностям. Может, потому, что в нашем заведении отклонение от нормы было почти нормой.

Я испытывала симпатию ко всему, что было маленьким и непонятным. Стремление защищать всякое живое существо родилось во мне, когда я была еще ребенком, и с тех пор меня не покидало. Я расцвечивала свой маленький странный мир любимыми цветами и благодаря этому чувствовала себя свободной, живой и легкой.

Мне вспомнилось, как Анна спросила, что я делала в саду. Если бы она услышала точный ответ, интересно, что бы подумала. Посчитала бы меня странной?

Почувствовав, что кто-то стоит у меня за спиной, я обернулась – и отскочила в сторону.

На меня смотрел Ригель. Черная прядь падала ему на лоб. Я испуганно вытаращила на него глаза, вспомнив вчерашнее столкновение.

Моя реакция его не смутила, наоборот, – он криво улыбнулся. Он обошел меня и направился на кухню. Я услышала, как с ним поздоровалась Анна, и поежилась. Всякий раз, когда Ригель оказывался поблизости, меня бросало в дрожь, но на этот раз понятно, откуда она взялась. Я весь день снова и снова прокручивала в голове то, что случилось вчера. Но чем больше я об этом думала, тем сильнее меня мучили те загадочные слова.

Что значит «Я не удержусь»? От чего он не удержится?

– А, вот и ты, Ника! – приветствовала меня Анна, когда я робко вошла в кухню. Я все еще находилась в тревожных мыслях, и вдруг произошел яркий, пунцово-фиалковый взрыв: в центре стола в хрустальной вазе стоял огромный букет цветов. Я смотрела на россыпь нежных бутонов, ошеломленная этим великолепием.

– Какие красивые!

– Тебе нравятся?

Я кивнула в ответ и улыбнулась Анне.

– Их доставляют нам каждый день из магазина.

– Из магазина?

– Ага, из моего магазина.

На лице Анны сияла искренняя улыбка, к которой я не могла привыкнуть.

– Ты продаешь цветы? Ты цветочница?

Ну что за глупый вопрос! От смущения я сразу залилась краской, а Анна кивнула просто и доверчиво.

Я любила цветы так же сильно, как и существ, которые в них живут. Припухшим пальцем я погладила нежный, как бархат, лепесток.

– Магазин довольно далеко отсюда. Он старый и расположен неудобно, но клиентов хватает. Приятно видеть, что людям нравится покупать цветы.

Я спрашивала себя, а не была ли Анна специально создана для меня? Вдруг в тот день, когда она заметила меня в саду, еще до того как мы посмотрели друг другу в глаза, нас связало что-то невидимое? Хотелось в это верить… Да, сейчас, когда она смотрела на меня сквозь цветочное сияние, мне очень хотелось в это верить.

– Всем привет!

В кухню вошел Норман в потертой синей униформе, из кармана торчали рабочие перчатки, на поясе висели разные инструменты.

– Ты как раз к ужину! – сказала Анна. – Как прошел день?

Судя по экипировке и секатору, который тоже висел на поясе, Норман, похоже, работал садовником. Как здорово! «Самая великолепная пара на свете!» – вот о чем я думала, когда Анна положила руки Норману на плечи и произнесла:

– Норман работает в дезинсекции.

Я чуть не вскрикнула.

Мистер Миллиган поправил кепку, и тут я разглядела эмблему над козырьком – перечеркнутого полосой большого дохлого таракана с согнутыми лапками. Я так и застыла, вытаращив на него глаза и раздув ноздри.

– В дезинсекции? – с ужасом переспросила я.

– Да! – Анна погладила Нормана по плечу. – Вы не представляете, сколько паразитов водится в местных садах. На прошлой неделе наша соседка обнаружила пару мышей у себя в подвале. Норман остановил вторжение грызунов.

Теперь секатор перестал мне нравиться. Я смотрела на таракана так, будто съела что-то тошнотворное. Только заметив на себе вопросительные взгляды обоих, я не без труда расслабила сжатые губы. Вновь захотелось спрятать руки.

Из-за вазы с цветами на меня внимательно смотрел Ригель.

Через несколько минут мы уже сидели за столом. Мне было неприятно слушать рассказы Нормана о работе, я пыталась скрыть напряжение, но рядом сидел Ригель, что совсем не помогало расслабиться. Даже сидя на стуле, он умудрялся возвышаться надо мной, к тому же я не привыкла находиться к нему так близко.

– Раз уж мы знакомимся поближе, почему бы вам не рассказать нам что-нибудь о себе? – улыбнулась Анна. – Вы давно друг друга знаете? Воспитательница ничего об этом нам не сказала. Вы дружили в приюте?

Сухарик упал с моей ложки в суп. Даже Ригель рядом застыл. Это самый ужасный вопрос на свете!

Анна посмотрела мне в глаза, и при мысли о том, что она могла в них прочитать, у меня свело живот. Как бы она отреагировала, если б узнала, каких усилий мне стоит сидеть рядом с ним? Что бы она подумала, если б поняла, что у нас с Ригелем натянутые отношения, далеко не родственные, а, попросту говоря, враждебные? Кто знает, может, Анна решит, что семья в такой атмосфере жить не может, и передумает.

Я запаниковала и, прежде чем Ригель успел что-то сказать, ляпнула страшную глупость:

– Конечно! – От лжи язык стал липким и непослушным. – Мы с Ригелем всегда ладили. На самом деле мы с ним как брат и сестра.

– Серьезно? – удивленно спросила Анна.

Я нервно сглотнула, чувствуя, что стала жертвой собственного вранья. Оставалось подождать пару секунд, когда Ригель наконец громко обзовет меня подлой врушкой.

Только повернувшись к нему и увидев его напряженные губы, я окончательно поняла свою ошибку.

Я опять назвала его братом. Но если бы существовал способ изменить ситуацию, обернуть ее против него, тогда я, конечно, произнесла бы совсем другие слова.

Ригель спокойно посмотрел на Миллиганов и со своей привычной улыбочкой выдал:

– О, еще бы! Мы с Никой крепко связаны. Я бы даже сказал, мы очень близки.

– Но это же замечательно! – воскликнула Анна. – Прекрасная новость! Значит, вы рады, что вместе оказались у нас. Норман, ну разве не здорово, что дети дружат?

Миллиганы обменялись довольными комментариями.

Мне на колени упала салфетка, и только через пару секунд я поняла, что моя салфетка по-прежнему лежит на столе. Ригель протянул руку, но вместо того чтобы забрать свою салфетку, с силой сжал мое колено, и его прикосновение подействовало на меня как электрошок.

Чуть не опрокинув стул, я выскочила из-за стола под удивленными взглядами Нормана и Анны. Сердце колотилось так, что было трудно дышать.

– Мне… мне надо в туалет.

И, опустив голову, я чуть ли не выбежала из кухни.

В темном коридоре я уткнулась лбом в стену. Нужно унять сердцебиение, но я не умею быстро справляться с эмоциями. Я по-прежнему чувствовала его пальцы на своем колене, они как будто выжгли на мне клеймо.

– Ай-ай, нехорошо так убегать, – послышался голос за спиной, – ты заставляешь волноваться наших будущих родителей.

В полумраке я увидела в углу Ригеля. Его ядовитое очарование вредоносно! Он настоящий вредитель.

– Для тебя это игра? – с дрожью в голосе спросила я. – Всего лишь игра?

– Ты сама это сделала, бабочка, – ответил Ригель, наклонив голову набок. – Вот, значит, каким образом ты решила завоевать их сердца? Враньем?

– Отстань от меня! – Я попятилась, чтобы хоть на несколько шагов оказаться от него подальше. Его черные глаза зияли двумя безднами и пробуждали во мне эмоции, названия для которых у меня не было. Ригель меня пугал.

Наклонив голову, он внимательно наблюдал за моей реакцией.

– И вот, значит, какие у нас отношения… – чуть ли не прошипел он.

– Оставь меня в покое, – выпалила я, собрав всю злость, на какую только была способна, хотя сейчас я чувствовала себя особенно уязвимой, меня била дрожь. По его лицу пробежала тень.

– Если бы Анна с Норманом узнали, как сильно ты презираешь меня, если бы они увидели, как ты постоянно от меня убегаешь, если бы они поняли, что не все так прекрасно, как им кажется, то они могли бы дать задний ход, ведь так?

Поразительно, но Ригель как будто прочитал мои мысли. Я чувствовала себя абсолютно беззащитной перед ним. Он хорошо меня знал, читал мою простую душу как открытую книгу, пользуясь моей искренностью, которой в нем самом никогда не было.

Я просто не хотела упустить свой шанс обрести семью, но если бы Миллиганы узнали правду и поняли, что наша жизнь под одной крышей невозможна, они могли бы отослать нас обратно. Или только одного из нас. И меня мучил вопрос: кого бы они предпочли?

Я старалась не думать об этом, но не могла не заметить, как Анна с Норманом смотрят на Ригеля; я не могла не заметить красивый, тщательно отполированный рояль в гостиной.

Я не могла не помнить, что именно его все всегда хотели забрать из приюта.

Я прижалась к стене. «Не приближайся!» – хотела я прокричать Ригелю, но сомнение смяло меня, а сердце снова сильно забилось.

Я буду умницей, стучало в висках, буду умницей, буду умницей… Я не хотела возвращаться в Склеп, слышать эхо криков в коридорах и снова чувствовать себя в ловушке. Мне нужны были эти улыбки, взгляды, которые впервые в жизни остановились на мне. Я не могла вернуться назад, не могла, нет-нет-нет…

– Однажды все поймут, кто ты есть на самом деле, – прошептала я тихо.

– Да ну! – с насмешкой сказал Ригель. – И кто же я?

Я сжала пальцы в кулак, подняла на него осуждающий взгляд и с упреком, переполнявшим мое сердце, произнесла:

– Ты – Творец Слез.

В полумраке коридора повисло долгое молчание. Потом Ригель откинул голову и… расхохотался.

От смеха у него затряслись плечи, и я поняла, что он знает, о ком я говорю.

Он смеялся надо мной, Творец Слез, скаля блестящие зубы. И его смех преследовал меня, пока я уходила от него по коридору и когда закрылась у себя в комнате, отгородившись от него кирпичными стенами.

И на меня потоком полились воспоминания.

– Аделина, ты плакала?

Маленькая белокурая головка выделялась на фоне стены с облупившейся штукатуркой. Она свернулась калачиком, маленькая и скрюченная, как всегда, когда ей было грустно.

– Нет, – ответила она, но глаза у нее были припухшие.

– Не ври, а то тебя заберет Творец Слез.

Она обняла руками коленки.

– Нам про него рассказывают, только чтобы напугать.

– А ты в него не веришь? – прошептала я. Все в Склепе в него верили. Аделина посмотрела на меня тревожными глазами, и я поняла, что она не исключение. Я младше ее на два года и относилась к ней как к старшей сестре, но некоторые вещи никогда не перестают нас пугать.

– Сегодня в школе я сказала про него одному мальчику, – призналась Аделина, – он не из Склепа. Он соврал, и я ему сказала: «Нельзя лгать Творцу Слез». А он меня не понял, потому что никогда не слышал эту сказку, но знает похожую – про Черного Человека.

Я смотрела на нее непонимающе. Мы обе жили в Склепе с раннего детства и никогда о таком персонаже не слышали.

– И я его спросила, а что делает Черный Человек? Тоже заставляет людей плакать и расстраиваться? А мальчик сказал: «Нет! Он всех пугает и утаскивает с собой. И тебя он тоже утащит. Он ужасно страшный».

Я спросила себя, чего я по-настоящему боюсь. И мне вспомнился темный подвал. Я спросила себя, что меня по-настоящему ужасало. И мне вспомнилась Она.

Тогда я поняла, что Она и есть Черный Человек. Для меня, для Аделины и для всех нас. Но если о нем рассказал мальчик не из Склепа, это значило, что таких чудовищ много.

– Черный Человек на свете не один, их много, – сказала я, – а Творец Слез – только один.

Я всегда верила в сказки.

Всегда мечтала жить в какой-нибудь из них.

И моя мечта сбылась.

Я гуляла среди страниц, шагала по бумажным тропинкам.

Но чернила растеклись.

Я попала не в ту сказку.

Глава 5. Черный лебедь

Даже у сердца есть тень, которая неизменно следует за ним.

Тело покрылось испариной. Виски пульсируют. Тесно, пыльно, душно. Вокруг темно. Вокруг всегда темно.

Не получается пошевелить рукой. Кричу, но никто не слышит. Кожа горит, пытаюсь протянуть руку, но не могу. Дверь закрывается, и я тону в черноте.

Я резко проснулась. Темнота вокруг напомнила ту, из моих кошмаров. Я целую вечность шарила по стене в поисках выключателя, при этом продолжая судорожно сжимать одеяло.

Свет залил комнату, осветив контуры моего нового дома, но сердцебиение не перестало пульсировать в горле.

Ко мне вернулись кошмары, хотя на самом деле они никуда и не уходили. Мало поменять кровать, чтобы от них избавиться.

Я провела пальцами по запястьям, где бился пульс. Пластыри успокаивали меня своими цветами, напоминая, что теперь я свободна.

Синий, розовый, зеленый… Я могла их видеть, значит, я была не в темноте, мне ничего не угрожало…

Чтобы успокоиться, я сделала глубокий вдох, медленно выдохнула, но тревога не проходила. Угроза притаилась где-то там, в темноте моих снов, и ждала, когда я снова закрою глаза.

Неужели я когда-нибудь стану свободной?

Откинув одеяло, я встала с кровати. Потерла лицо руками, вышла из комнаты и побрела в ванную.

Чистая белая кафельная плитка, блестящее зеркало, мягкие, как облака, полотенца помогли осознать, что мои кошмары теперь где-то далеко, а здесь все иначе, тут другая жизнь.

Я открыла кран и подставила руки под холодную воду. Постепенно ко мне возвращалось спокойствие. Я простояла у раковины довольно долго, представляя, как свет от лампочек в ванной проникает в самые темные уголки моего сознания.

Все хорошо. Я вырвалась из плена воспоминаний и теперь могла ничего не бояться. Я убежала далеко, я жива и здорова, я в безопасности. И наконец-то свободна. У меня появилась возможность стать счастливой.

Когда я вышла из ванной, то заметила, что уже наступило утро.

Сегодня первый урок биология, я решила ни в коем случае не опаздывать, ведь учитель Крилл не отличался мягким характером.

Около школы, как всегда по утрам, толпились старшеклассники. Я очень удивилась, когда, пробираясь через толпу, услышала громкое «Ника!».

У ворот стояла Билли и махала мне. Она сияла, ее локоны колыхались в такт руке. Меня ошеломило такое внимание ко мне.

– Привет! – смущенно сказала я ей, стараясь не показать, как я счастлива, что она заметила меня в толпе.

– Как тебе первая неделя в школе? Уже подумываешь отсюда сбежать или как? От Крилла крыша едет, скажи?

Я почесала щеку. Его классификация беспозвоночных показалась мне любопытной, но, судя по тому, что о нем рассказывали, свой предмет он преподавал в жесткой манере.

– В общем-то, он не показался мне таким уж неприятным.

Билли рассмеялась, наверное, подумав, что я пошутила.

– Ну конечно!

Я подскочила от ее дружеского похлопывания по плечу.

Когда мы шли ко входу, на молнии рюкзака Билли я заметила брелок – маленький вязаный фотоаппарат.

В коридоре она снова вся засветилась. Побежала вперед, восторженная, остановилась рядом с кем-то и схватила сзади за плечи.

– Доброе утро! – пропищала Билли радостно, хватаясь за рюкзак Мики. Та обернулась, вид у нее был хмурый, заспанный, под глазами – темные круги.

– Ты сегодня рано! Как дела? Какие у тебя уроки? Пойдем сегодня ко мне обедать?

– Сейчас восемь утра, – вяло проговорила Мики, – пощади, у меня от тебя голова трещит.

Тут Мики заметила меня в сторонке. Я подняла руку и помахала ей, но в ответ ничего не дождалась. У нее на рюкзаке тоже висел вязаный брелок – голова панды с большими черными кругами вокруг глаз.

Мимо нас прошли несколько девчонок, оживленно переговариваясь, и остановились группкой у соседнего класса. Кто-то из них вытягивал шею, чтобы заглянуть в дверную щель, другие ладонями прикрывали сообщнические улыбки. Они были похожи на богомолов.

Мики окинула это маленькое собрание скучающим взглядом.

– Чего они там размяукались?

Мы подошли поближе. Точнее, Мики подошла, а Билли потянулась за ней, успев ухватить меня за лямку рюкзака. Мы тоже попыталась заглянуть в класс, все-таки любопытно узнать, что там происходит.

Слишком поздно я поняла, что заглядывали мы в музыкальный класс. Я окаменела. Там был Ригель. Он сидел в профиль, прекрасный, как Аполлон. Черные волосы блестели в утреннем свете, пряди красиво обрамляли лицо. Тонкие пальцы легко касались клавиш, делая наброски мелодий, растворявшихся в тишине.

«Он великолепен!»

Я отогнала эту мысль, но она тут же вернулась. Ригель казался черным лебедем, проклятым ангелом, способным извлекать на свет таинственные, неземные звуки.

– Не знала, что такие парни вообще существуют! – прошептала одна девушка.

Ригель даже не играл. Его пальцы извлекали простые аккорды, но я знала, на что способны эти пальцы при желании.

– Он реально крутой…

– Как его зовут?

– Я не запомнила, у него какое-то странное имя.

– Слышала, что драка почти сошла ему с рук. Его не отстранили от учебы.

– Ради такого парня я согласна каждый день получать нагоняи.

Девчонки похихикали, а у меня снова заныло в животе. Они смотрели на него как на божество, они позволили заворожить себя сказочному принцу, не подозревая, что он волк. Кстати, а разве демон не был самым красивым среди ангелов?

Почему никто не видел истинное лицо Ригеля?

– Тссс, а то он нас услышит!

Ригель поднял голову, и все замолкли. Он просто неотразим. Все в нем прекрасно: правильные изящные черты лица, взгляд, который буквально прожигал тебе душу, черные глаза, умные и проницательные, контрастировали с его ангельским лицом, отчего перехватывало дыхание.

Увидев теперь, что он не один, Ригель поднялся и пошел к двери. Я сжалась, опустила глаза в пол и пробормотала:

– Уже много времени, нам пора на биологию.

Но Билли меня не слышала. Замерев, она так и держалась за лямку моего рюкзака. И никто не подвинулся, чтобы меня пропустить.

Ригель предстал в дверном проеме во всем великолепии. Девушки застыли, покоренные таинственным очарованием его беспощадной красоты. Ригель взялся за дверь, чтобы ее закрыть, но тут одна из девушек протянула руку и рискнула ее придержать.

– Жаль, если ты это сделаешь, – сказала она с улыбкой. – Ты всегда так хорошо играешь?

Ригель посмотрел на ее руку, державшую дверь, как на что-то малозначительное.

– Нет, – ответил он с холодной иронией, – но иногда я по-настоящему играю…

Он шагнул вперед, и девушка вынужденно отступила. Ригель смерил ее холодным взглядом, потом обошел нас и двинулся по коридору.

Фан-группа обменялась многозначительными взглядами, а я отвернулась, не желая видеть их восхищенные лица.

После разговора в темном коридоре я решила делать то, что всегда делала в Склепе: держаться от Ригеля подальше. Его хохот не затихал в моей голове. Не получалось от него отделаться.

– Твой брат как будто с другой планеты прилетел…

– Он мне не брат, – ответила я резко, как будто эти слова жгли мне губы.

Билли с Мики удивленно посмотрели на меня, и я покраснела от стыда. Не в моем характере было так отвечать. Но как можно думать, что он и я родственники? Мы совершенно разные.

– Извини, – виновато сказала Билли, – ну да, точно, я… я забыла.

– Ничего страшного, – ответила я уже мягким голосом, надеясь загладить свою оплошность, но Билли снова была веселой. Она посмотрела на настенные часы и выпучила глаза от ужаса.

– Боже, надо бежать на биологию, иначе Крилл нас испепелит на месте! Мики, увидимся после! Хорошего дня! Ника, пошли!

– Пока, Мики, – прошептала я, прежде чем побежать за Билли. Мики не ответила, но я чувствовала спиной, что она смотрит нам вслед.

Смотрела ли она на меня как на чужачку?

– А как вы познакомились с Мики? – спросила я, когда мы подбегали к классу.

– Ой, это смешная история. Все началось с наших имен. У нас с Мики имена, скажем так, довольно необычные. В первый день в начальной школе я сказала ей, что у меня имя очень странное, а она ответила, что мое имя не может быть страннее, чем ее. Теперь мы используем только прозвища. Но с того дня мы стали неразлучными.

Я поняла, что Мики необычная девушка. Не сказала бы, что успела почувствовать ее, но я не сомневалась в ее привязанности к Билли. Мики вела себя грубовато, но в ее глазах светилось доверие, когда они разговаривали. Их дружба похожа на удобные штаны, которые носишь с радостью всю жизнь.

В конце учебного дня я сильно устала, но чувствовала себя очень довольной.

– Уже иду, бабуль, – сказала Билли в мобильный телефон.

После уроков все высыпали во двор и болтали, прежде чем разойтись по домам.

– Мне надо бежать. Бабушка припарковалась на второй линии, и, если ей придет еще один штраф, у нее случится приступ. А, кстати, давай обменяемся телефонами!

Я замедлила шаг, а потом остановилась. Билли тоже пришлось остановиться. Она захихикала, махнув рукой:

– Знаю-знаю, Мики говорит, что я надоеда. Но ты ведь ей не веришь, правда? Только потому, что я ей когда-то отправила семиминутное голосовое сообщение, она называет меня болтушкой.

– Я… У меня нет мобильного. – Жар в груди мешал говорить. На самом деле я хотела сказать Билли, что совсем не возражаю против ее болтовни. Пусть говорит сколько душе угодно, ведь это значит, что она мне доверяет. Благодаря ей я чувствовала себя частью этого нового мира, хотя бы на время я становилась такой, как все, – нормальной. Волшебное ощущение.

– У тебя нет мобильника? – спросила она удивленно.

– Нет… – пробормотала я, но договорить помешал резкий гудок клаксона.

Из окошка огромного «вранглера» показалась голова старушки в черных солнцезащитных очках, которая что-то прокричала мужчине, припарковавшемуся за ней, и тот разинул рот от возмущения.

– Ой-ой, сейчас на мою бабулю подадут в суд. – Билли схватилась за кудрявую голову. – Извини, Ника, я побежала. Увидимся завтра, о’кей? Пока!

И она улетела, как стрекоза.

– Пока, – пробормотала я, запоздало помахав ей вслед. На душе было невероятно легко. Я глубоко вдохнула уличный воздух и, сдерживая дурацкую улыбку, пошла домой. Голова после уроков слегка гудела, но все, что я пережила за этот день в школе, можно выразить в двух словах – абсолютное счастье.

Миллиганы не могли забирать нас каждый день: Норман до вечера был на работе, а цветочный магазин требовал постоянного присутствия Анны.

Ничего, мне нравилось ходить пешком. К тому же теперь, когда Ригеля, хоть частично, но наказали, днем дом был полностью в моем распоряжении.

Я вовремя посмотрела на тротуар, а иначе наступила бы на муравьев, которые вереницей «переходили дорогу». Перешагнула огрызок яблока, которым они лакомились, и свернула в свой квартал.

Взгляд упал на белый штакетник, на почтовый ящик с надписью «Миллиганы», и я вошла в калитку, радостная и спокойная, но с трепещущим сердцем. Может, я никогда не привыкну к тому, что теперь у меня есть дом, который всегда ждет моего возвращения.

Прихожая встретила меня уютной тишиной. Я старалась запомнить все, что вижу: уютное креслице, узкий коридор, на стене у двери пустую рамку, где когда-то, наверное, была фотография.

На кухне я первым делом зачерпнула ложкой ежевичного варенья. Варенье – моя слабость. В Склепе нам его давали только в дни посещений: гостям нравилось видеть, что с нами хорошо обращаются, и мы расхаживали по учреждению в своей лучшей одежде, делая вид, что все это в порядке вещей.