Созерцатель
Ярко-красный цеппелин с эмблемой Вольного города Санкт-Петербурга величественно проплыл над кварталом Инструментальщиков и начал ме-е-едленное, осторожное снижение в аэропорту имени П.А. Столыпина. Только там пока имелись причальные мачты для бороздящих небо гигантов, но Его Величество обещал в скором времени исправить ситуацию. А он как все знали, слово держит…
Вздохнув Майский взглянул на старые, но ещё исправные напольные маятниковые часы в углу комнаты подумав о том, что сегодня Тамара Львовна, что-то задерживается. Как бы беды не стряслось.
Неожиданно эта мысль вызвала улыбку на гладко выбритом покрытом старыми шрамами, но всё ещё симпатичном лице сорокалетнего мужчины. Однако вот, что странно, беспокойство не прошло, а даже немного усилилось.
Сделав по комнате круг, другой, третий, держа себя в руках, Майский тем не менее готов был закричать от радости, когда окно на четвёртом этаже дома напротив зажглось тёплым жёлтым светом.
Милая тридцатипятилетняя женщина с забранными на затылке в пучок светло-русыми волосами вошла в помещение и прикрыла дверь на ажурный (словно игрушечный) чугунный балкончик. Дело было к вечеру и в комнате наверняка было уже прохладно. Синие шторы на этот раз она не закрыла, наоборот несколько секунд постояла у окна рассматривая поток ползущих по улице, попыхивающих паром стремительных «Консулов», квадратных «Негоциантов» и длинных, неповоротливых «Триумфов».
Прильнув к стеклу Майский видел, что сегодня она была в сиреневом платье с короткими рукавами, которое удивительно шло к её высокой стройной фигуре. Из украшений только золотой браслет на правом запястье и вдовье кольцо на безымянном пальце левой руки.
Губы Бежецкой приоткрылись, а это могло означать только одно. Она позвала горничную Соню – рыжую, вечно румяную девчонку, которая несмотря на пять лет проживания в вольном городе так до сих пор и не избавилась от забавного провинциального оканья, и аканья. Оправив безукоризненно белый передник (Тамара Львовна любила аккуратность) горничная бросилась прочь. «Наверное, получила распоряжение накрывать ужин. Время-то как раз подходящее», – подумал Майский приоткрывая створку своего окна. Бежецкая же покинула гостиную, отправившись к себе в спальню, переодеваться. Делал она это всегда сама, без посторонней помощи. Мужчина конечно мог бы перейти в соседнюю комнату и увидеть во всех подробностях этот процесс, но что-то ему мешало сделать это…
Сиреневое платье женщина сменила на бежевое, нежно-персикового оттенка. Волосы теперь спадали на левое плечо Тамары Львовны толстой косой. И когда только успела её заплести.
Прильнув к окуляру отличного «Демидовского» двадцатикратного снайперского прицела, Майский рассмотрел, что золотой браслет с правой руки женщины исчез (наверняка сейчас он лежит в шкатулке из карельской березы на тумбочке у кровати), зато на указательном пальце появилось простенькое серебряное колечко с красно-розовым сердоликом. Мамино любимое. Тамара Львовна сегодня грустит. Наверное, во всём виноват совет фабрикантов, который она возглавляет – крохоборы и жулики. Все как один. С такими любой государственный заказ провалить можно. Майский знал, сегодня как раз проходило внеочередное заседание в особняке старика Витте.