Никто, кроме нас

Посвящение

Посвящаю эту книгу вам, Андреа и Даниэль. Никто, кроме вас не заполучал мое сердце настолько сильно.

ПЛЕЙЛИСТ

_________◇_________

1) I See Red – Everybody Loves an Outlaw

2) I Was Never There

– Gesaffelstein и The Weeknd

3) Isabel LaRosa – Eyes Don't Lie

4) Dangerous Hands – Austin Giorgio

5) Love Is a Bitch – Two Feet

6)  Billie Eilish – you should see me in a crown

7) Selena Gomez – Fetish

8) Nour – Premier Amour (speed up)

9) Formidable – Stromae

10) Dynasty – Miia

11) Sickick – Intro (Infected

12) Dangerous Woman – Ariana Grande

13) After Hours – The Weeknd

_________◇_________

ОТ АВТОРА

P.s. Вторая часть дилогии. Читать строго по порядку, поэтому перед ознакомлением этой книги, нужно прочесть «Никто, кроме тебя».

Цикл «Вороны»

1) 

Никто, кроме тебя (Даниэль и Андреа)

2) 

Никто, кроме нас (Даниэль и Андреа)

3) 

Никто не узнает (Тристан и Инесс)

4) 

Продолжение следует…

__________♡___________

Я рада, что создала их историю, рада, что смогла стать автором этого цикла. Рада, что у этой неидеальной истории любви, появились вы, мои читатели, и стали её частичкой, за что я безмерно благодарна.

Люблю и обнимаю!

И всегда помните, воистину, за каждой тягостью наступает облегчение.

ДИСКЛЕЙМЕР

Данная книга является художественным произведением, ничего не пропагандирует и ни к чему не призывает. Она содержит изобразительные описания противоправных действий – sex, nasilie, selfharm и т.д. Автор ни в коем случае не сторонник насилия и нанесения вреда себе, и описывает это исключительно в поучительном характере.

_________◇_________

Содержит нецензурная брань.

Все права на книгу принадлежат автору, и любая незаконная рассылка ведет к уголовному последствию.

Давайте уважать друг друга.

С любовью сквозь страницы, Яна Дин.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ «ОБРЕТАЯ ЛЮБОВЬ»

ПРОЛОГ

Но я потерял ее в самом начале истории.

(с) Скриптонит

– Даниэль! – голос срывается с рыданиями, – Пожалуйста! – судорожно кричу в трубку.

Руки покрылись мелкой дрожью. Ноги не слушали. Тело поддавалось страху, а во рту чувствовался вкус крови. Он разбил мне губу, когда ударил.

– Андреа?! – возглас в конце трубки звучит радостно. Но Даниэль не смог скрыть нотки страха, съедающие нас обоих. Он рад, что слышит меня. Его раздражает неизвестность. Дэн боится меня потерять. Но я жива. Только в данной ситуации – это вопрос времени.

– Даниэль, они…они здесь, – дышится тяжело. Болят легкие и кажется даже ребра. Не уверена, целы ли они сейчас. – Я успела выхватить телефон. Я не знаю, что делать. Я…они…они хотят…, – голос дрожит, в области груди колит от боли, а рана на губе раскрывается с новой силой, заставляя течь струйке крови по подбородку.

– Ш-ш-ш, – тихий шепот заставляет скатиться по холодной и сырой плитке туалета.

Прикрываю ладонью рот, пытаясь заглушить рыдания.

– Дыши, птичка, слышишь? – до боли любимый голос заставляет подчиниться, – Я тебя найду. Обязательно. Ты доверяешь мне?

Хочу прокричать тысячу раз «да», но топот ног и крики со стороны входа, заставляют тело отказаться функционировать.

– Они здесь. Здесь, Даниэль, – судорожно протараторила, прикусывая большой палец. Глаза наполняются страхом. Биение сердца превращается в маленький комок нервов, готовый разорваться в считанные секунды.

– Она там! – слышу мужской грубый крик.

В любом случае, я знала, что они меня поймают.

– Они…, – истерика съедает все слова, пытавшиеся вырваться из уст.

– Теперь слушай внимательно, Андреа, – резко начинает Даниэль. Его спокойный голос, в котором скрыты штурмы эмоций, дает надежду и стержень держать себя в руках.

Закрываю глаза, прислушиваясь. Наполняю лёгкие воздухом. Предчувствие того, что это возможно наш последний разговор, не дает дышать.

– В телефоне есть чип, – продолжает Дэн, – Вытащи его, подсунь под язык, а лучше проглоти. Он маленький, – быстро и чётко.

– Но он отключится. Я потеряю связь с тобой, – думать об этом, как страшный сон.

– Не потеряешь, – выдыхает Даниэль, пытаясь не поддаться эмоциям, – Послушай, птичка, я обязательно найду тебя, – хочется разреветься еще хуже, от того, как больно это звучит, – Я найду, ты же веришь? – секундная пауза. Мы оба замолчали, а я еще сильней прижимаюсь к плитке уборной, словно она может спрятать от тех, кто сейчас бежит ко мне. – А теперь разбей мобильник. Чип внутри.

Становится страшно. Господи, если это наш последний разговор, хочу сказать одно:

– Я редко говорю, но я люблю тебя, Даниэль, – телефон скрипит от того, как сильно сжимаю его, – Люблю, любила и буду любить. До самой смерти, – краткая, почти отчаянная улыбка, тенью падает на губы, – Берегите себя.

– Нет, дьяволица, – шарахаюсь от того, как что-то разбивается в конце трубки, – Черт бы все драл, не прощайся со мной, – свирепо кричит Даниэль.

– Я люблю вас, Даниэль Грассо Конселло, – отвожу трубку от уха, несмотря на крики Даниэля.

Вместе с волнительным вздохом, слышу, как дверь туалета вылетает из петель. Страх заставляет действовать быстро.

Они выбьют мою кабинку в считанные секунды.

Разбиваю мобильник об унитаз. Ударяю ещё, и на белый кафель падает маленький чип. Он маленький. Слишком.

– Открой, сука!

Подбираю чип, и положив в рот, пытаюсь проглотить. Это трудно. Я столько кричала и плакала, что слюны во рту практически не осталось. Наконец получается, и в этот же момент, кабинку ломают насквозь. Дверь отлетает и трое мужчин смотрят на меня оскалив зубы.

– Теперь ты наша, пташка, – самый главный делает шаг в маленькое пространство и силой ухватывает за плечи.

Как же давно я не чувствовала такой боли. Казалось, прошло столько лет. Но я опять здесь. И чувствую боль от избиения.

– Нет! – рыпаюсь, кусаюсь и бьюсь. Но все тщетно.

В конце концов, теперь я в их власти.

И единственная надежда на Даниэля.

Я доверяю тебе.

Я люблю тебя.

До самой смерти.

ГЛАВА 1

ПЯТЬ ЛЕТ СПУСТЯ ПОСЛЕ СОБЫТИЙ ПЕРВОЙ КНИГИ

Даниэль

Между моим сердцем

И ребрами

Есть небольшая щель,

Глубже тихого океана.

Я храню там память о тебе,

Память недописанного Романа.

(с) Шахназ Сайн

– Ворон! Ворон! Ворон!

Крик толпы будоражил кровь. Сила и адреналин разливались по всему телу.

Стоять на ринге, смотреть в глаза противнику, видеть страх в них и слышать восторг наблюдавших – как наркотик. Все это дрожью проходит по телу, заставляет гореть мышцы, сверкать глаза, быть в экстазе. Словно ни здесь, ни сейчас.

– Ворон! Ворон! Ворон!

Соперник делает вдох. Наши взгляды встречаются в борьбе. Он с громким рыком бежит на меня, поднимая кулаки. Именно тогда делаю резкий прыжок, поворот и удар пяткой прямо в челюсть. Всё становится белым шумом.

Соперник вне сил валиться на пол, и посреди шума я отчетливо слышу хруст его черепа.

Толпа разрывает глотки громче.

– Ворон! Ворон! Ворон! – сетки вокруг звенят от тряски заключенных.

Ворон – я. Меня так прозвали из-за принадлежности к «Corvi». За решёткой никого и никогда не называют по имени.

Смысла быть на ринге больше нет. Поворачиваюсь, спрыгивая и уходя прямиком в раздевалку. Войдя в душ, раздеваюсь и включаю кран, с тяжелым и уставшим выдохом прикрывая веки. Вода течет по телу, освежая, смывая кровь с лица, рук и ног. Звук бьющейся воды об кафель успокаивает. Открывать глаза нет желания. Видеть тускло горящие лампы, впитавшие грязь, и, обшарпанные стены, давно покрытые плесенью тошно.

Выхожу из душа, слыша довольный голос Торри.

– Мешки довольны, – усмехается парень, облокачиваясь об раковину и смотря на меня скрестив руки на груди.

«Мешки» – такое название носят местные богачи, у которых в карманах есть деньги – деньги, что с легкостью уходят на зрелище, которое я завершил несколько минутами ранее.

Но я не участвую в боях ради денег. Они мне просто не нужны. Просто это стало отдельным успокоением за пять лет пребывания в тюрьме, дающим забыть о том, как сильно я ненавижу себя и те слова, как пластинка, играющие в голове по сей день.

«Я больше тебя не люблю»

«Ты умер»

«Я сделала аборт»

«Ты подарил мне эти крылья, Даниэль, и сам же их сломал.»

Я разбил ее сердце, а она, в отместку забрала моё.

– Следующий бой…, – зарекается Торри.

– В следующем бою меня не будет, – спешу перебить.

– Он через месяц, – недоумевает парень, – Твой срок заканчивается через два.

Взяв чистую одежду, переодеваюсь. Торри младше меня на семь лет, но хитер как лис. Хотя, однажды его переиграли, когда он попался с товаром порошка. А теперь он здесь. Отбывает срок.

– Я выхожу на следующей неделе, – наконец говорю правду, которую сам узнал недавно.

– Что? – ошеломляется Торри, расширив карие глаза, – Как это?

– Отец при смерти, мне придётся взять клан на себя, – надеваю серые штаны, вспоминая, как все это несколько дней назад говорили Тристан и Габриэль.

– Слушай, ворон, – Торри сбавляет свой тон, делая шаг ближе. Он явно не хочет, чтобы нас услышали. – Возьми меня в клан.

– Ответ «нет», – отрезаю сразу.

– Ну почему, черт возьми? Я могу вам пригодится.

С этим невозможно поспорить. Этот паренек, повторюсь, хитер как лис, и обладает отличными хакерскими способностями. Но…он мог переиграть свое будущее по-другому. Без этой крови и мафии.

– Это не игрушки, парень, – ладонь ложится на его плечо, и я запредельно спокойно продолжаю: – Это не катание на велосипеде, раскидывая наркоту. Это мафия. Организация, из которой нет выхода, —говорю на полном серьёзе, – Ты заходишь живым, выходишь мертвым, ты это понимаешь?

Торри замирает, не моргая. Его рыжие брови сходятся на переносице.

– Именно поэтому я и хочу к вам. Думаешь, от меня останется что-то, выйдя я отсюда? – раскидывается он руками в стороны, отдернув плечо из-под моей руки, – Нет, Ворон, – Торри начинает теребить свои волосы и ходить с одного угла душевой, в другой, что делает всегда, когда волнуется, – Люди, на которых я работал, убьют меня, не успей я переступить порог свободы, – наконец останавливается прямо напротив, – Помоги мне с этим, и я буду предан тебе до конца своих дней, – не боится. Он смотрит отважно. Прямо в глаза, не моргая.

Секунду смотрю на него, обдумывая и взвешивая. Торри терпеливо ждет ответа. Нахожу лишь одну фразу, доказывающую всю серьёзность решения.

– Знаешь, как у нас говорят: каждому ворону, вошедшему в клан, мы дарим крылья, но, если он предает нас, мы отрубаем эти крылья и сжигаем вместе с ним, – ухмылка прорезает губы. —Теперь решай сам, Тайлер Рейк, – специально называю его по имени, надеваю футболку, и не давая шанса возразить, оставляю наедине со своими мыслями.

Бой на ринге все ещё продолжается, а парня, который дрался со мной, унесли в медпункт, а возможно сразу в морг. Почти было ушёл, когда меня окрикивают. По имени. Когда вижу кто, хочется просто уйти.

– Даниэль, – вновь называет по имени бывший тренер, перегородив мне дорогу.

Мужчина за многие года постарел, но занятия спортом, видно, держат его подтянутым, и язык не поднимается сказать, что ему давно за пятьдесят.

– Тренер Чак, – приветственно киваю, подавая ладонь и пожимая.

Тренер тепло улыбается.

– Приятно было увидеть тебя, только вот плохо, что здесь, – мужчина поджимает губы.

Чак был отличным тренером. Все ещё помню, как сильно он возражал, когда я сказал, что ухожу и бокс не мое призвание.

«У тебя были все шансы попасть в большой спорт» – тогда напоследок сказал он.

– Как вас занесло сюда? – хочу быстрее поменять тему.

– Люблю поглядеть на бои без правил, – усмехается тренер, – Но я к тебе с таким делом, – он достает визитку из нагрудного кармана, – Узнал, что ты выходишь скоро, – Чак поднимает на меня взгляд, всматриваясь серьёзно, будто мог повлиять на мой выбор. Я прекрасно понимаю, чего он хочет, – И хотел пригласить тебя к себе. Ты все ещё…

– Нет, не могу, – перебиваю, не дав договорить, – Точка была поставлена десятки лет назад, и я не собираюсь её стирать. Всего хорошего, тренер Чак, – не беру визитку, разворачиваюсь и ухожу.

– Я бы потренировал твоего сына, – кричит тренер в спину.

– У меня нет детей, – разыгрывается грустная усмешка на устах.

Что жизнь хотела показать этой встречей? Напомнить о том, кем я мог бы стать, если бы не отец? Или о том, что теперь я почти новоиспечённый дон своего клана? Самой большой итальянской империи. Как я мог забыть, верно? А может этим, там наверху хотели показать, кем я не смог стать? Отцом для своих детей.

У выхода с зала ждет сотрудник. Он надевает на меня наручники и ведет в камеру, где снимает их. Все на боях, поэтому внутри пусто и тихо. В тишине плюхаюсь на свое место в углу, где никто не трогает, устало подставляя ладони под голову.

Скоро все это закончится. Ты выйдешь отсюда и займешь свое место.

Я выйду отсюда.

Но ты не сможешь отмыть этим вину перед Андреа.

Тишина – злейший враг. Она заставляет вспоминать то, чего так старательно пытаешься забыть.

Её улыбку, смех, запах, шелковистые волосы, нежную кожу.

Но самое тяжёлое, забыть ощущения рядом с ней. То, как я смог впервые за всю жизнь показать свою слабость. Признаться, что люблю. Только с ней мог заснуть без страшных снов, искренне смеяться, знать, что несмотря ни на что, на свете есть человек, которому я так же дорог, как и она мне. Эти ощущения никогда не забыть.

Я потерял все. Андреа, словно песок, просочилась сквозь пальцы.

Я потерял ее.

Но самое страшное, что я не знал где она и что с ней.

Как жалко.

Я обещал себе, что всегда буду её защищать, но сейчас даже не знал, где моя птичка.

Я позволил ей улететь. Она этого достойна.

А может в этом и есть моя защита? Мы вдали друг от друга.

Это и есть то, что нам нужно?

Нет.

ГЛАВА 2

ДУБЛИН. ИРЛАНДИЯ.

Андреа

Если бы ты только знал,

Как я скучаю,

Там, где тоска разрывает,

В счастье играю.

Я настолько погрязла во всем,

Что не знаю.

Я не смотрю в твои глаза,

Но их желаю.

(с) Шахназ Сайн

Когда говорят, время лечит, я не верю.

Это не так.

Время никогда не лечит боль. Ты просто привыкаешь с ней жить. Да что там, со временем, привыкаешь ко всему. К прошлому, которое всегда, словно тень преследует тебя. Оно преследует в мелочах. Не вкусном кофе, в запахе чайного дерева, красивых карнавальных масках, музыке, в зеленых глазах, задорной улыбке и черных, как воронье крыло, волосах.

– Мама!

И ты продолжаешь плыть. Все еще улыбаешься, радуешься, живёшь или пытаешься. А у меня есть один большой смысл, чтобы продолжать жить. Смысл, в свое время державший меня на плаву. Единственная радость. Единственный якорь.

Чего стоит одна короткая улыбка. Она затмевает всю грусть и боль.

Моя дочь.

– Ну, – целую её в пухлые щечки, крепко обнимая, – Пойдем домой? – улыбаюсь, не в силах оторваться.

Тина хлопает в ладоши, широко растянув губы.

Да, я назвала дочь в память самого дорого мне человека. Моей сестры.

Чёрные кудрявые волосы, сегодня утром собранные в два хвоста, превратились в один. Растрёпанные вещи, поцарапанная обувь, грязный нос, но такие довольные глаза.

– До завтра, Мартина, – прощаясь, махает рукой воспитательница.

Малышка отвечает тем же.

– Пойдем, мама! – тянет дочь со двора садика. Так резко, что я, срываясь с места, чуть не падаю, – Ты обещала мороженое и печенье!

Мартина в свои четыре годика с хвостиком, была неугомонным ребёнком. Если оставить эту маленькую бестию без присмотра на пять минут, готовьтесь к тому, что вам пригодится огнетушитель. И нет, я не преувеличиваю. Однажды, не углядев за ней, моим шторам на кухне пришёл конец. По сей день помню, как перепугалась за нее.

– Мама! Ты же купишь мне мороженое? – дочь останавливается, угрожающе глядя своими темно-зелеными глазами. Они фисташковые. Прямо, как у меня, но на оттенок темнее. Словно художник взял и добавил в них мазок чёрной краски. Не трудно догадаться у кого художник одолжил этот оттенок.

– А у меня есть выбор? – усаживаю Тину на детское кресло машины Маттиса.

Малышка крепко прижимает к себе любимую игрушку ворона. Ещё в детстве, в магазине игрушек, она потянулась именно к ней и больше не спускает с рук.

– Не-а! – уверено заявляет проказница.

– Тогда поехали.

В нашем маленьком посёлке, на окраине Дублина, есть лишь один огромный кафе, куда мы с Тиной заглядываем ежедневно. Тёплые оттенки коричневого, добрый обслуживающий персонал и невероятно вкусные шоколадные мороженое и печенье. Им мы никогда не изменяем.

– Dia duit áilleacht!1 – радостно поприветствовал на ирландском владелец заведения Шон.

Мартина подбежала к нему и дала пять. Шон был пенсионером, а это кафе они открыли с покойной женой, о которой он всегда отзывается с тоской в глазах. Мужчина широко улыбается Тине, и проворачивая свой любимый фокус, вытаскивает для неё конфетку, словно из ни откуда.

– Привет, – подхожу к деревянной стойке, – Нам, как всегда.

– Будет сделано, мисс, – подмигнув, Шон идёт выполнять заказ.

Тина же занимает наше любимое место у окна, и снимая рюкзак, поднимается на кожаный диванчик, пока я жду заказ.

– Слушай, – обращается Шон, выдвигая на барный столик шоколадное мороженое в конусной стеклянной тарелке, с шоколадными печеньями поверх, – Моя внучка хочет к тебе на балет. Есть место?

Беру десерт и киваю мужчине:

– У меня завтра урок. Можешь привести её к четырем.

Балетную студию я открыла больше года назад, что стало ещё одной отдушиной в этом городе, не позволяющей чувствовать себя чужой в окружение этих таких непривычных земель. В Ирландии было все иное. Погода, люди, язык и даже запах.

– Отлично! Мороженое за счёт заведения, – весело дает пять Шон.

Иду к дочери, здороваясь по пути со знакомыми. Посёлок маленький, отчего все знают друг друга. Я, не исключение.

– Так, – ставлю тарелку перед Тиной, – А кто будет мыть руки? – хитро поглядываю на неё, уперев руки в бока.

– Ты тоже не мыла, – скрещивает она в ответ руки на груди.

– Тогда пойдем вместе.

Мы отходим в сортир. Наконец подправляю волосы Тины и умываю чумазое лицо. Когда выходим, нам встречается семья Люверсов, что живут через улицу от нас. Софи и Тина всегда играют вместе. Поэтому и сейчас защебетали, и обнялись.

– Пап, а можно сегодня зайти в гости к Тине? – обращаясь к отцу, чей копией была, поднимает карие глаза Софи, – Пожалуйста, – вытягивает девчонка, сделав губы трубочкой.

Найл, отец Софи, кидает в мою сторону взгляд, безмолвно спрашивая разрешения.

– Конечно можно, Софи, – беру дело в свои руки, – Тина будет ждать, – положила ладони на плечи дочери, что была в восторге от такой новости, – Передавай привет маме, и её захвати с собой, – улыбаюсь, поглаживая Софи по коротким светлым волосам.

– Хорошо, – кивает Найл, посмотрев на дочь.

– Ура! – выкрикивают девочки одновременно.

Попрощавшись, направляемся каждый к своему столику.

– Спасибо папа, ты самый лучший! – воодушевленная, Софи хлопает в ладоши, целуя отца.

Сердце болезненно сжимается, когда замечаю, как Тина следит за ними. Даже мороженое перед ней становится не особо интересным.

– Мам…,

Уже знаю, о чем она хочет спросить. В такие моменты ломается что-то внутри. Моя красивая девочка разбивает мне сердце, когда грустит.

–…а когда папа вернётся? Когда закончится его путешествие?

Каждый раз ком в горле.

Я не могу сказать четырехлетнему ребёнку, что её отец сидит в тюрьме, и посадила его туда я. Не могу признаться, что в свое время соврала ее же отцу, сказав об аборте.

Он даже не знает о твоем существовании, милая.

Поэтому у нас есть сказка. Наш папа путешественник в далеко-далеком море. У него есть большой корабль, которым он управляет, и когда настанет время, он обязательно придет к нам.

Когда ты мать, сердце твоего ребёнка связано с твоим. Если разбивается оно, разбивается и твоё. Знаю, наступит время, когда придется сказать правду. Но не сейчас.

– Милая, – подсаживаюсь к ней, усаживая на колени, – Посмотри на меня, – приподнимаю маленький подбородок кончиком указательного пальца.

Тина вглядывается. Её глаза, полны грусти и тоски, режут заживо.

– Ты же знаешь, я люблю тебя, и твой папа любит, – ладонью касаюсь фарфорового личика, – Но сейчас…сейчас он выполняет очень важную миссию, спасая жителей морского княжества, ты же помнишь?

Тина растягивает улыбку на губах. Её глаза сверкают. Даже хватка на ложке усиливается.

– Мой папа – герой! – заявляет дочь радостно, наконец обращая былое внимание на любимый десерт. Целую её в пухлые щеки, вдыхая самый прекрасный аромат на свете.

Чтобы не было, она будет самой большой моей победой.

***

– Найл сказал, что видел вас в кафе, – Ленора заполняет мой бокал красным вином, присаживаясь рядом на садовые качели, пока девочки играют на лужайке нашего заднего двора.

– Да, как всегда, – гуще кутаюсь в лёгкий плед, все еще не привыкшая к прохладе Дублина.

Ленора – мама Софи. Они с Найлом в Дублине с рождения. Вместе росли и учились, а теперь у них есть Софи. Их история, яркий пример того, чего мне никогда не было суждено прожить. Интересно, насколько жизнь может быть жестокой в моменты, когда показывает, чего ты лишился.

– Что-то не так? – прищуривается подруга.

Перевожу взгляд с девочек на неё. Короткие светлые волосы до плеч и яркие серые глаза, подведенные розовым карандашом, всегда первыми бросаются в глаза. Ленора прекрасная девушка. Улыбчивая, яркая и весёлая. В ней всегда так много света. Порой, смотря на то, как она вертится за целый день, устаю я. У этой девушки полно сил!

– Ты выглядишь расстроенной.

Устало откидываю голову назад.

– Тина снова спрашивала про него, – отвечаю шёпотом.

Ленора чертыхается под нос своим любимым ирландским матом. Первым делом, когда мы начали изучать язык, она научила, как посылать на хрен на ирландском. А еще мы обожали слово «сас», что в прямом смысле означало – дерьмо. Именно так она сейчас выругалась, ну возможно…совсем…немножечко грубее, но не суть. Все это и вправду было дерьмово.

– И ты…

– Сказала, как и всегда.

– Ты же понимаешь, что в конце концов, придётся рассказать ей правду? – Ленора сжимает мою ладонь, и я укладываю голову на её плечо, осмысливая сказанное.

В первые минуты, когда Мартина оказалась в моих руках, как маленький комочек рая, казавшийся таким беспомощным и невинным, я пообещала, что во чтобы это не стало, буду оберегать дочь до последнего вздоха. И свое обещание сдержу.

– Понимаю, но…, – не могу подобрать слов. И так каждый раз. Когда Тина заговаривает о Даниэле, меня словно сбивает с ног. Я выхожу из колеи. Из прекрасной рамы, возведенной вокруг нас с дочерью. В неё снова входит он, – Это не так просто.

– Я не была на твоём месте, Андреа, – с сочувствием выдыхает Ленора, – И ты не рассказываешь ничего о прошлой жизни, но я вижу, насколько сильно все это тебя ранило. Ты же знаешь, что всегда можешь все рассказать, и я пойму, – ее рука ложиться мне на плечо.

– Знаю, – улыбнувшись, крепко обнимаю ее, после чего мы вновь беремся за бокалы.

– Мама! – кричит Софи, с воплями подбегая к нам.

Ленора подбегает к дочери и усаживается на корточки рядом.

– Тина нашла червяка! – Софи на грани истерики, крепко цепляется за мать, а вот Тина…господи, этот дьяволенок улыбается во весь рот, подняв червяка на уровне глаз и вертя им в разные стороны. И я не знаю, кого жалеть больше; Софи, заливавшуюся слезами. Или червяка, отчаянно пытающегося вырваться. А может себя, боявшуюся поседеть раньше времени с такой дочерью?

– Он не кусается! – хохочет Тина, – Иди, посмотри, Соф!

Смотря на разыгрывающуюся картину драмы, не могу сдержать улыбку. Да, в этом и была особенность Мартины. Этот маленький дьяволенок не щадит никого. Умная и хитрая. С каждый прошедшим днем она напоминает мне его.

Оставляя вино на столик, подхожу к дочери.

– Милая, и что ты собираешься делать с этой бедняжкой? – сажусь рядом, и мы вместе рассматриваем рыпающегося червяка, немного зеленоватого оттенка.

– Я хотела посмотреть, – выпучивает глаза Тина, как кот из «Шрека». Не хватает только поднять ручки в мольбе.

– Но теперь нужно отпустить, верно? – поглаживая по шелковистым волосам, даю понять, что ругать никто не собирается.

Тина кивает, медленно отпуская насекомого на газон.

– Пока-пока, червячок, – махает малышка рукой и выпрямляется, начиная трясти пальцами, – Они теперь в грязи, – морщит она маленький нос.

– Вот видишь, Софи, червяка больше нет, – успокаивает Ленора дочь, крепко прижимая к себе. Подруга улыбается мне, явно забавляясь ситуацией.

– Правда? – Софи закрыла глаза руками, не желая открывать.

Смотря на хитрую ухмылку, заигравшую на лице Тины, уже могу предположить, что она задумала. И, прежде чем успеть опередить беду, моя дочь с «прекрасным характером», уже бежит к Софи.

– Я несу его к тебе!

В конечном счёте, Софи уходит с красными от слез глазами и шоколадом в руках, который Тина подарила в знак примирения. Я умываю хулиганку и укладываю на ночной сон.

Это был целый ритуал. Тина всегда спит в окружение любимых плющевых игрушек, крепко прижимая к себе мягкого ворона. Али – так мы прозвали верного друга. Я обязательно читаю ей сказку, без которой она не засыпает, нежно поглаживая за ушком. Моя дочь засыпает в любви, тепле и с улыбкой на губах. Что могло быть лучше?

Приглушив ночник, выхожу из комнаты, оставляя дверь приоткрытой. Хочется одного: принять душ и поскорее заснуть. Во сне мысли не тревожат, как и прошлое. Травяной чай помогает уйти в сон быстрее. Меньше думать о нем. Погрузиться в темноту. Не помнить ничего.

Пять лет прошло.

1825 дней и ночей.

Так много…

Я отпускаю злость и обиду. Точнее могу заглушить. Но все ещё трепетно помню его глаза, хмурый взгляд или улыбку, предназначенную исключительно мне. Такое невозможно забыть просто так. Помню чувство безопасности, когда находилась с ним, даже если мы всегда были в эпицентре бури. А сейчас было страшно. Страшно за Тину. Она – слабое место. А больнее бьют по уязвимой точке.

Уже было вхожу на кухню за чаем, когда слышится звонок в дверь. Смотрю на часы и вижу, как стрелка пробивает девять вечера и знаю, кто мог быть за дверью в такой поздний час.

Маттис стоит на пороге с букетом красных роз. Он улыбается, делая шаг на встречу, когда открываю дверь. Отвечаю тем же, принимая букет и нежный поцелуй в губы.

Ничего.

Ничего не чувствую. Нет фейерверка чувств, эмоций и желания углубить поцелуй, обнять и прижаться. Все это совершенно не то, что я ощущала с Даниэлем. Слишком резкий контраст

Хотя, какого хрена я сравниваю?

– Вышел с работы, сразу к тебе, – Маттис закрывает за собой входную, пока я разбираюсь с цветами, замочив их в вазе на кухне, – Соскучился, – рассматриваю цветы, стоя у столешницы, когда он подходит сзади, обнимая и целуя в шею.

Кратко улыбаюсь. Закрываю глаза, пытаясь расслабиться и принять тепло мужчины.

Моего. Мужчины.

Согласившись на эти отношения несколько месяцев назад, поняла: может быть, любовь – это не поток чувств, постоянное желания видеть своего мужчину, хотеть его, желать прикосновений? Возможно, любовь и есть то, что между нами с Маттисом? Тихие ужины, за которыми чаще всего говорит он, а я молча слушаю. Букет роз, бутылка вина, нежный поцелуй, который не осмелюсь продолжить, понимающая улыбка Маттиса. Он скажет, всему свое время, а я мысленно подумаю: когда же это время?

После фильм закончится. Я снова не осмелюсь сказать остаться. Он возьмёт пиджак, обнимет на прощание, кратко поцелует, скажет, что не стоит провожать и уйдёт, закрывая дверь.

Он будет тихо ждать, когда я привыкну. А я буду ждать, когда забуду другого.

Может это сработает, а может и нет. Сейчас, в тишине и спокойствии этих отношений, не хочется об этом думать.

– Как прошел день? – спрашивает Маттис за просмотром очередной серии «Доктора Хауса». Его рука лежит на моем плече, поглаживая, а взгляд устремлен в телевизор. Перед нами попкорн и содовая, как и всегда.

– Утром был урок у старшей группы, потом забрала Тину, – начинаю спокойно, закинув в рот соленую сладость, – Она сегодня поймала червяка, – тут Маттис весело усмехается, и я тоже, вспоминая хитрую усмешку дочери, – Довела до слез Софи, но в конце извинилась, подарив шоколад.

– Наверное это кризис четырёх лет. Такое есть в психологии, – глаза Маттиса загораются, в который раз доказывая, насколько он любит свою работу, – В таком возрасте у детей появляется потребность быть самостоятельными. Много перемен в желании и реальности.

– Да, возможно, – соглашаюсь, пожимая плечами.

Но я ведь прекрасно знаю, что это никакой не кризис. Мартина с рождения такая. Бунтарство в её крови. И сколько бы не приходилось отрицать, Тина – копия своего отца. Её характер словно скопировали и вставили с Даниэля. Судьба послала самое прекрасное в моей жизни, которое напоминало о самом ужасном.

– Хотел пригласить вас на ужин с Тиной. На выходных. Как смотришь? – уже стоя у порога и забирая пиджак из моих рук, предлагает Маттис.

– Почему бы и нет?

Маттис явно рад. С сияющими глазами он обнимает меня, целует и забрав ключи от машины, которую я одолжила сегодня, уезжает.

Дом вновь погружается в тишину. Молчание. Лёгкий осенний ветерок. Желания закрыть глаза и упасть прямо здесь. В прихожей.

Все было чужим.

Ирландия. Этот дом. Соседи. Будни.

Чувства.

Эмоции.

Отношения.

Это не я. Все здесь не мое.

Это глушило. И глушит по сей день. В течение пяти лет.

Я скучаю по теплому и морскому воздуху Италии. По горячему рассыпчатому песку под ногами. По чёрному кофе и круассанам, которых ничто не заменит в Ирландии.

А еще…какая-то извращенная часть моего сердца, скучает по его прикосновениям, голосу, запаху, глазам и губам. И я ненавижу себя за это.

Я ненавижу тебя, Даниэль Грассо Конселло.

ГЛАВА 3

Даниэль

Мы словно лодки пытаемся пробиться в настоящее,

но нас безжалостно относит в прошлое…

Великий Гэтсби (The Great Gatsby) (2013)

Ник Каррауэй

Запах свободы.

Говорят, после заключения это что-то особенное.

Ты свободен.

Но я этого не почувствовал. Словно и там за решёткой, и здесь за пределами неё, я в огромной бездне.

Без птички, каждая частичка этого мира, кажется чужой.

– Ну что, можно встречать тебя с шампанским? – встречает Тристан с распростёртыми объятиями, стоя облокотившись об капот машины.

– Как мне к тебе обращаться? Дон Даниэль? Или господин? – не перестает подшучивать друг.

– Еще рано для этого, – отвечаю, по-дружески обняв и пожав в ответ ладонь адвоката.

– Твой отец вызывал меня вчера, – Тристан проходит к водительскому месту. Мы садимся в машину, где от палящего итальянского солнца, которое не щадит даже осенью, спасал кондиционер, – Мы разбирали имущество и некоторые нюансы. Думаю, именно сейчас время говорить об этом, – улыбается самодовольная морда. Будто доном становлюсь не я, а сам Тристан.

– Возможно и так, – безразлично пожимаю плечами, откидываясь на бежевое сиденье из натуральной кожи.

Тристан, мать его, Костано обожает комфорт. Но, признаюсь, сейчас это сиденье было лучшим, на чем теплилась моя задница за последние пять лет.

***

Дом, который никогда не был для меня таковым, снова дает ощутить себя чужим. Бесспорно, величайший особняк Конселло великолепен. Массивные колоны, возвышавшиеся до небес, красивые ставни, шикарный бассейн и фонтан. Деревья вокруг, свежий воздух, тишина. Но сама аура словно мертва. Ожесточена. Сможет ли этот дом увидеть свет? В нем никогда не было должного тепла. Особняк будто кутался льдом.

Выхожу из машины, рассматривая все вокруг.

Ничего не изменилось.

Кажется, с того дня, пять лет назад, прошло несколько дней.

Не изменилось ничего, но изменился я.

Не успеваю вступить за порог дома, как на встречу выбегает Инесс. Такая взрослая, но по-прежнему озорная, взбалмошная и родная. Конфетка повисла на моей шее, громко крича:

– Господи! Я так скучала! Так скучала! – её голос полон радости, но все равно чувствуется проскальзывающие нотки грусти, и молюсь, не видеть её слез. Обнимаю Инесс в ответ, с лёгкостью оторвав от земли.

Я и вправду скучал по этой занозе в заднице. Её игривым, растянутым «брати-и-и-к», и щенячьим глазам, когда она просила что-то.

– Тоже скучал, конфетка, – опустив Инесс, оставляю поцелуй на лбу девчонке, – Надеюсь, ты не творила глупостей без меня?

Инесс отстраняется. Яркая улыбка становится напряжённой. Ее взгляд скользит за мою спину. Не трудно догадаться, на кого она смотрит. Но я все же слежу за взглядом сестры. Я все ещё помню то сообщение. Но уверен, Тристан понял меня. Думаю, несколько лет в Ломбардии, где он приводил все в порядок после Марко, пошли ему на пользу.

– Брат, – Инесс хватает меня за локоть, прерывая гляделки, – Никаких глупостей, – она поднимает левую руку со смущённой улыбкой, показывая блестящий бриллиант на безымянном пальце, – Я помолвлена. Свадьба через несколько месяцев, – девчонка нервно сглатывает при этом, что мне совсем не нравится.

Я знаю о помолвке. И все еще не могу свыкнуться с этой мыслью.

– Как ты согласилась? – прекрасно помню злость Инесс, когда отец впервые заговорил о сыне Кизаро. Она была готова бежать. Но сейчас. Что изменилось сейчас?

Инесс снова кидает взгляд на Тристана, и в ее темно-карих глазах мелькает едва заметная обида.

– Просто повзрослела.

– Конфетка, – заставляю посмотреть Инесс в мои глаза, аккуратно поднимая подбородок указательным пальцем, – Ты знаешь: одно твоё «нет», и я сделаю все, чтобы расторгнуть помолвку, – настойчивый взгляд говорит за себя.

Инесс шмыгает носом, вновь обняв крепко-крепко.

– Нет, брат. Все правда в порядке, – она хлопает меня по плечу, – Валентин оказался хорошим парнем, и совсем не такой, как его отец.

Об этом я тоже слыхал. Валентин Кизаро постепенно занимал место своего отца. Люди довольны его работой.

– Дядя! – теперь на веранде дома собираются все.

Лукас и Нера выбежали первыми. Они выросли. Лукас стал почти ростом с меня в свои одиннадцать лет, а Нера такая же застенчивая. Тепло, которое вижу в их глазах радует. Я все ещё дядя Даниэль для них. Габриэль и Каир накидываются крепкими объятиями, говоря о том, что новая стрижка мне идет больше. К слову, волосы стали короче. Адриана вышла последней, обняв с сияющими глазами.

– Мы скучали, – выдыхает она, и я слышу в ее словах слезы, но Дри быстро предотвращает лить сопли, – Пошли в дом, – широко улыбается девушка, – Наверное, ты соскучился по нормальной еде.

Несмотря на смятения внутри, этот маленький круг людей вокруг, создает тепло. Быть может, мир в котором мы живем, лишен настоящих любви и доверия, но в такие моменты в окружении семь по-особенному прекрасны и доказывающие обратное.

За столом собрались все. Впервые за долгое время я позвал Габриэля и Каира сесть вместе с нами. За все правления отца, такой практики никогда не было. Но сейчас…когда он не в силах даже встать с кровати, все будет меняться.

Кристиана все время у мужа, что дает больше свободы Инесс. Адриана занимается открытием фонда для детей сирот. Она изменилась за эти годы. Её глаза сияли, в них горела жизнь. Я искренне рад. Ведь именно таким хотел видеть её Диего.

У остальных ничего не изменилось.

Габриэль, Каир и Тристан продолжали активную жизнь холостяков.

– Моя мама все ещё надеется меня женить, но все мы знаем…

– Что посадить твой член на замок невозможно, – перебивает Каир Тристана, заставляя всех засмеяться.

Стол наполнен всевозможными итальянскими блюдами. Запах лазаньи дурманит голову. Дри права, я всерьёз соскучился по нормальной домашней еде. Думаю, это и объясняет, почему уплетаю все с большим удовольствием, будто ничего не ел вовсе.

– А если честно, почему ты категорически отказываешься жениться? – после вопроса Габриэля, все внимательно прислушиваются.

Тристан замялся, его челюсть резко напряглась. Синьору адвокату явно не нравится зашедшая тема разговора. Однажды ему разбили сердце. И он явно не готов доверять женскому полу вновь. Ну, кроме их кисок на ночь.

– Тот же вопрос могу задать и вашим персонам, – оглядывает всех Тристан, – Почему вы ещё не женаты?

Габриэль не сдаётся.

– Если когда-нибудь я встречу подходящую девушку, обязательно женюсь, – друг оставляет в сторону приборы, – Я не отрицаю, но ты – да, – он хитро качает головой, вытирая уголки губ салфеткой, – Ты отказываешься принимать этот факт.

– Да, – кивает Тристан, цепляя руки поверх стола, – Я не собираюсь связывать себя узами брака. Более того, и не буду.

– Как же самоуверенно, Трис, – смеется Адриана, положив мне в тарелку курицу в томатном соусе. Сейчас она напоминает любую бабушку, задачей которой являлось накормить своего внука до отвала. Ладно, я не против.

– Пожалуй, я пойду. У меня вокал, – Инесс, молчавшая все это время, резко встает. Она сверлит взглядом Тристана, а после разворачивается и уходит.

Скажу сразу, мне совершенно не нравится эта муть.

– А что насчёт тебя, Дэн? – кидает вопрос Каир, – Слышал, после конфликта с товаром, Дон Лоренцо решительно хочет женить тебя на восточной красавице, – он улыбается, а я готов втащить ему кулаком, несмотря на нашу многолетнюю дружбу. Знаю, он не со зла. В этом и есть Каир. Сначала его гребаный рот говорит, а потом думают мозги. Хотя последнее утверждение спорное. – Вито Гамбино продал своего брата за три гроша, и теперь бизнес пошел на спад. Зейд серьезно настроен взять отмщения, либо же женить вас со своей дочерью, что даст им подушку безопасности в будущем.

Адриана кидает в него салфетку, стреляя возмущенным взглядом, явно говоря заткнуться.

– Этого не случилось пять лет назад, и не случится сейчас, – аппетит резко пропадает, и я тоже оставляю приборы, делая глоток красного вина, – Пусть горит его зад, мне не нужна его дочь. Тем более по правилам я не могу на ней жениться, ясно?

Зара Гамбино не была итальянкой и по традициями клана я не мог на ней жениться, ведь всегда требуется чистая кровь в браке с прямой родословной Дона.

– Тебе нужен наследник, Дэн, – вмешивается Габриэль.

Все вокруг замирают, переводя взгляд с меня на друга.

Дри рядом заметно напрягается, потянувшись за водой, явно чувствуя возникшее напряжение. И тут понимаю, что она знает правду. Единственная, кто знает, что сделала Андреа.

– Не тебе решать, что мне нужно, а что нет, – встаю изо стола, направляясь к выходу.

Да, прозвучало грубо. Но весь этот разговор вывел из себя. Не хочется говорить о будущем, о детях. Потому что их у меня запросто не будет.

«Я сделала аборт» – слова, которые прочно засели в голове, сейчас заставляют жилку на шее играть сильнее и сжать руки до белизны костяшек.

– Ты не хочешь стать отцом?

– Нет, и тема закрыта. Единственная женщина, которая могла сделать меня отцом, ушла пять лет назад.

Она лишила меня этого права.

Адриана опускает взор, теребя подол своей голубой рубашки. Каир прокашливается, пытаясь развести обстановку. Тристан же утопает в своих мыслях.

– Пора бы забыть прошлое, дружище, – выдыхает устало Габриэль.

Он всегда был голосом разума в нашей компании, и сейчас, в какой-то степени прав. Но так ли просто это сделать? Забыть прошлое?

Нет, невозможно. Его можно лишь игнорировать.

– На тебе многолетний клан, твои солдаты, семья и люди, которые верят в тебя, – перечисляет он, – А ты думаешь о той, что ушла, – в этом он тоже прав, но Габриэль никогда не любил. Он был так же жесток, не прикосновен и холоднокровен, как и я когда-то, до встречи с Андреа.

– Габриэль, – шикает Адриана, стреляя взглядом в его сторону, – Ты переходишь границы.

– Ты просто блять, меня не поймёшь, – вырывается с языка слишком жёстко.

– Почему же?

– Да потому, что никогда, никого не любил, – сам не верю, когда повышаю голос и яростно выплескиваю эти слова. Всё вокруг превращается в горящую массу, или горю я сам, понять невозможно.

Ухожу, разворачиваясь и не желая никого видеть. Дорога до комнаты кажется длиною в жизнь. Не хочется переходить порог спальни, хранящей столько воспоминаний. Смятые простыни, растрепанные волосы Андреа по всей подушке, сонный взгляд, её возмущения, обнаженное тело.

Сколько отголосков сохранило в себе это место за четыре месяца нашего общего проживания. С раздельных ночей на диване, до общих на кровати, чувствуя её тепло и размерное дыхание на коже. Все будто дежавю, прошлось перед глазами, но открыв комнату, не улавливаю даже её запаха диких роз. Пять лет прошло. Это было невозможным. Как же много «невозможного» появилось в жизни. И среди этого списка, на первом месте – Андреа.

Спальня осталась нетронута, но при этом изменилось абсолютно все. Атмосфера, запах, ощущения.

Видно, заранее навели чистоту. Все блестит, но не имеет ценности. Вхожу глубже, следуя к гардеробной. Когда оказываюсь в ней, интуитивно тянусь к шкафчикам, где когда-то висели вещи Андреа. Но за дверями пустота. Пыльная и удушающая. Напоминает ту, что поселилась в груди.

Куда дели вещи? Впрочем, мне должно быть все равно. Но нет. Опять, черт бы все драл, невозможно.

Быстрым шагом направляюсь к выходу, и как только распахиваю дверь, врезаюсь в девушку, вышедшую из угла. На вид ей двадцать с чем-то. Форма домработницы, говорит о должности в доме. От неожиданности и страха, девушка с немного рыжеватыми волосами, роняет все полотенца из рук.

– Синьор, – она опускает взгляд, явно боясь посмотреть на меня.

Разбираться с этим недоразумением нет желания. Перехожу к делу.

– Мне нужна Джулия. Где она?

Услышав имя старой и доброй Джулии, девушка поднимает взгляд недоумения.

– Бабушка…ой, – качает она головой, – Джулия…она, – девушка – очевидно её внучка – замялась, и это злит. Скажет она что-нибудь или нет?

– Бри, ты…, – слышу Джулию и оборачиваюсь. Экономка застыла около нас, – Синьор, – женщина кивнула со сдержанной улыбкой.

– Синьор искал тебя, бабушка, – подает голос та самая Бри.

– Хорошо, ты можешь идти, – Джулия взглядом дает понять, что она свободна, а после вновь обращается ко мне, – Добро пожаловать, – тёплые карие глаза щурятся от улыбки, – Рада вас видеть, – во взгляде женщины промелькнуло что-то материнское, и вспомнились моменты, когда я впервые попал в этот дом. Джулия заботилась обо мне больше всех, пока отец не сказал, что хватит бегать за ребёнком, и я должен учиться быть мужчиной. После этого наше общение сократилось. Тогда я был маленьким, и помню, как плакал. А теперь кажется, что тот мальчик, и я сейчас, совсем разные люди. Будто все, что было в детстве стало неправдой. – Чего-то желали?

– Да, где вещи Андреа? – звучит требовательно, словно если услышу ответ, который мне не понравится, будет плохо.

– Мы убрали их, – благо тут же отвечает Джулия, – Кажется, на чердак, – задумчиво подправляет она ленточку на голове, – Кристиана велела их сжечь.

От этих слов кулаки сжимаются, как и челюсть.

– Но я не смогла.

– Спасибо вам, Джулия.

– Кто бы, что не говорил, – вдруг начинает экономка, – Я видела, как сильно вы любили, и не смогла сжечь те вещи, – кивнув мне, она уже было уходит, когда окрикиваю её.

– Ваша внучка.

Её лицо напрягается от этого упоминания. Возможно, Джулия и видела, как я любил Андреа, но это не мешает все еще чувствовать во мне опасность. В конце концов я Конселло. Во мне течет кровь отца.

– Она учится?

– Нет, у нас нет средств, чтобы обучать её, – качает отрицательно головой женщина.

– Она хочет учиться?

– Это её мечта на данный момент, – грустная улыбка касается её губ, – Но…

– Выберите ВУЗ. Я оплачу обучения.

Джулия поднимает удивлённый взгляд, разинув рот и замерев на месте.

– Но, Синьор…

– Не нужно, я делаю это потому, что хочу. Лучше порадуйте внучку, – мы стоим в коридоре второго этажа, и я слышу, как что-то шевелиться в соседней комнате. Бри или как там её, подслушивающая наш разговор, явно рада. – Габриэль поможет вам с оформлением документов и сдачей вступительных. Обратитесь к нему.

Джулия спешно благодарит меня, почти подпрыгивая на месте, и быстро убегает. Я же поднимаюсь на третий этаж, и подойдя к лестнице на чердак, опускаю её.

На крыше пахнет пылью и темно. Только падающие лучи солнца с маленьких круглых окошек, рассеивают темноту. Чердак совершенно не жилой. Тут хранится старое барахло, а местами ценные вещи, как картины стоимостью в миллионы, не подошедшие под интерьер дома, но нашедшие интерес в глазах Лоренцо Конселло. Их можно было продать, но отец никогда этого не делал. Он любит хранить все, что поднимает его самолюбие перед другими.

Обхожу все помещение, разыскивая коробки, и когда вижу наполовину открытую, из которой торчал кусочек золотистой ткани, подхожу, вытягивая ее. Это карнавальная маска. И она принадлежит Андреа, я прекрасно знаю, ведь сам и покупал. Крепче сжимаю ее, словно через тонкую ткань, мог прикоснуться к птичке, и подношу к лицу, вдыхая давно забытый и до боли любимый аромат диких роз. Он слабый, но даже это прекрасно.

Запихиваю маску в карман. Внимание привлекает прозрачная обложка для платья, лежащая поверх всех коробок. Поднимаю его и в мыслях словно старая заедливая пластинка, заигрывает та ночь, когда птичка порхала в нем в нежном танце.

Порой, лежа на койке в тюрьме, я прокручивал в голове именно этот танец. Плавные движения, белое платье и горящие глаза. Это давало не сойти с ума.

Сейчас, я бы все отдал, чтобы увидеть ее вновь. И странное собственническое чувство заигрывает внутри. Оно говорит о том, что, если когда-нибудь я увижу дьяволицу вновь, больше никогда не отпущу.

Больше. Никогда. Не. Отпущу.

А значит ты ее найдешь.

***

Дверь в комнату отца приоткрыта.

Стою перед ней добрых десять минут, так и не находя силы открыть и войти.

Ненавижу его. Всю свою осознанную жизнь желал его смерти.

Перед глазами все ещё воспроизводится старая и больная картина: дрожащая улыбка мамы и светло лесные глаза, пытавшиеся скрыть страх. А потом ее крики и ненавистный взгляд в сторону отца. Выстрел. Тишина.

Но сейчас, тот монстр не в силах даже подняться с места.

Он у самой могилы. Вот где ты сейчас, Лоренцо Конселло. Это твоя участь.

В конце концов вступаю в комнату, в последние несколько месяцев превратившуюся в больничную палату. Лоренцо Конселло лежит в постели. К тонким венам прикована игла, и, если прислушаться, слышны капельки системы. Отец поворачивает голову – единственное, на что он способен в данный момент – и увидев меня у порога, застывает в немом страхе.

Никогда не видел в его глазах страха, но сейчас не только вижу, но и чувствую запах. Он боится меня, потому что знает, чего от меня ожидать.

– Пришёл меня убить, сын? – хрипло произнёс дон, заставляя уголкам губ дернуться в краткой ухмылке.

Продвигаюсь ближе и сажусь на кресло около кровати.

– Каждый свой день в этом доме, рядом с тобой, – начинаю тихо, переходя на шепот, – Я жаждал твоей смерти, – взгляд следит за пульсом на мониторе. Пик-пик-пик.

– Я…я…

– Ты. – цежу сквозь сжатые зубы, наклоняясь к нему и заставляя дышать ещё тяжелее, – Ты изнасиловал мою мать! Отнял меня у неё! Ты убил ее! – нервы на грани.

Отец слишком близко. Он задыхается, желая что-то сказать. Его пульс на мониторе начинает пищать.

– Мое…моё последнее желание, сынок, – кашляет отец, чуть ли не выплевывая легкие. Звучит жалобно, но совершенно бесполезно. Я не буду его жалеть, – Женись на дочери Гамбино. Я обещал, они…они начнут войну.

– Никогда, – ответ заставляет Лоренцо затрястись и сжать мою руку, которую резко отдергиваю.

– Он…он, – ещё один жалобный вздох и мы оба чувствуем приближения смерти, – Убей меня, и дело с концом.

Стало смешно после сказанного. Нет, я решил, что это будет слишком легко.

Твоя смерть настигнет тебя здесь, Лоренцо Конселло.

– Если бы мама была жива, – наконец смотрю в его глаза, – Она не хотела бы твоей грязной крови на моих руках, и я не буду делать этого. Жизнь наказала тебя самого. Ты уйдёшь с этими грехами в могилу, – ни одна мускула не дергается на лице, когда я спокойно поднимаюсь.

За несколько месяцев, болезнь рака парализовала его. Он стал меньше, беспомощней и не стоил ничего. Могущественный дон Лоренцо не мог умереть с честью у смертного одра.

– Просто знай, твоё имя умрет вместе с тобой. И я сделаю все, чтобы оно стерлось с лица земли.

Под томные и безжизненные вздохи отца выхожу прочь, прекрасно слыша писк монитора, оповещающего о смерти. Остановившись за дверью, где стоят остальные члены семьи, опускаю плечи. Ощущение, словно тяжёлый груз спал с меня.

– Его больше нет, – бесстрастно прохожу мимо замерших Кристианы и Инесс. Дри садится на банкетку в углу коридора рядом с Каиром, – Оповестите всех, – киваю Габриэлю, стоящему возле лестницы совершенно спокойно и без какого-либо сострадания к ситуации, что и нравилось мне в нем.

На этом этапе начинается новая жизнь. Отныне моя жизнь.

***

– Но это не должно обсуждаться, – испуганно заявляет один из младших боссов. Низкий и лысый Бэн, славившийся многоженством и пристрастием к молоденьким девушкам. – Они начнут войну, если услышат отказ.

– Я и не давал согласие, – огрызаюсь, сидя на кресле и следя за реакцией каждого.

Наш «совет» состоит из младших боссов, которых нанял отец в годы своего правления. Младшие боссы всегда занимали и занимают важную роль в иерархии. На их плечах ответственность за большие города Италии. Но иногда так и хочется пустить каждому пулю в лоб.

– Гамбино это не понравится, – выдыхает дядя, сидя с правой стороны от меня, – Его многомиллионные деньги ушли на ветер, когда Дарио захватил товар, а родной брат за решеткой, и всем известно его предательство. Зейд был готов перевернуть весь город на наши головы, поэтому покойный Лоренцо обещал ему свадьбу.

В его глазах играет неодобрение. Он тоже не особо рад моей новой должности. Теперь Дон я. Он должен подчиняться мне непрекословно, как и все остальные члены клана. И даже факт, что дядя был намного старше, как и все сидящие здесь боссы, не отменяет того, что главный здесь я.

– У нас есть тысячи солдат, так выберете кого-то для этого, но я не женюсь на девчонке, – развернувшись на кресле в сторону книжных полок, прожигаю взглядом одну точку, крутя между пальцами оружие.

– Даниэль, ты противишься, – раздраженно выкидывает дядя, – Но, так или иначе, тебе нужно жениться. Тебе нужен наследник, в будущем способный возглавить клан.

– А как же традиции? – усмехаюсь я, вспомнив какими сторонниками они были в этом вопросе, – В ее крови нет ничего итальянского, как вы собираетесь меня женить?

– В крайнем случае найдешь себе любовницу итальянку, – шмыгает Бэн, – Она родит тебе чистого итальянца. Дело с концом и никаких возмущений у клана не будет.

Раздраженный, встаю с места. Все остальные следуют моему примеру.

– Отныне, запомните раз и навсегда, – все затихают, следя за тем, как сжимаются мои руки поверх длинного стола из красного дерева в подвальном помещении казино Карло, – Моя жизнь – мои правила. Жениться я не собираюсь, и наследник мне не нужен, – измеряю взглядами всех, что не могли даже посмотреть мне в глаза от страха.

Черт, в скором времени придется заняться этим составом и поменять всех. Клану нужны новые и свежие мозги, а не жирные животы, думающие кончиком своего маленького члена о том, кого же трахнуть сегодня вечером, пока жена ждет дома.

– Ну, а если Берлин хочет войны, разве мы вправе отказать? – усмехаюсь самодовольно.

Совет переглядывается, шепча возмутительное. Сказанное вызывает ужас. Да, дорогие, я хуже, чем вы думаете. Бэн зарекается что-то вставить, но я лишь одним жестом ладони, приказываю ему заткнуться.

Никаких возражений.

– Усильте охрану вокруг бортов, – снова впиваюсь в красное дерево, – Несколько месяцев держите людей на чеку. Дети и женщины в первую очередь. Я попробую поговорить с Гамбино лично, но, если что-то пойдёт не так, нужно быть готовыми. Теперь расходитесь, – не дожидаясь ответов, направляюсь вон из душного помещения, расстёгивая верхние пуговицы черной рубашки.

– Вы что не слышали? – слышится Габриэль позади, – Расходитесь.

Прошло больше двух недель со смерти отца, а дел становится все больше и больше. Быть боссом совершенно другой уровень, но мне нравится. По крайней мере, времени думать о мозолях, не дающих спать по ночам, нет. Поднимаюсь вверх из цокольного этажа казино, и в глаза ударяет яркий свет, а в уши звон бокалов, смех посетителей и шепот совета позади. Направляюсь прямиком к барной стойке.

– Виски.

Бармен оставил заказы, принимаясь за мой.

Внутри бурлит ярость. Разговоры о женитьбе не угасали с выхода из тюрьмы. Все стоит у глотки, норовясь выйти наружу.

Свадьба. Наследник. Война. Гамбино.

– Привет, – улыбнувшись, ко мне продвигается блондинка на длинных чёрных каблуках, что секунду назад сидела на соседнем стуле, попивая мартини. Женские глаза сверкнули интересом, – Новоиспеченный Дон сидит один, – девушка окидывает взглядом, продолжая растягивать блестящие губы. Она делает ещё один шаг, нежно прикасаясь к моей груди.

– Ваш виски, – бармен ставит передо мной бокал.

Не отрывая глаз от навязчивой блондинки, выпиваю до дна и перехватываю скользящую по телу руку, поднимая свою с обручальным кольцом. Я не снял его. Даже после развода.

– Разуй глаза и найди другого, на котором сможешь поскакать, – резко отталкиваю от себя, поворачиваясь всем корпусом к бармену.

– Повтори, – бокал уходил обратно к молодому парню, улыбающемуся произошедшему, словно девушку отшил он, а не я.

Блондинка, застывшая в немом шоке, берет сумочку и резко развернувшись уходит.

Это не Андреа. Не её тело, губы, глаза. Не её голос, волосы, запах.

Все было чужим. Мерзким.

Не Андреа. Не моя птичка. Не моя дьяволица.

Никто, никогда не сможет её заменить.

Допив последний бокал, оставляю щедрые чаевые на стойке и направляюсь на выход. Габриэль уже идет навстречу.

– Выглядишь кисло, – уголок его губ немного приподнимается, – Тебе нужно было выпустить пар, – кивает он в сторону той самой блондинки, что поднимается на верхние этажи, наверняка в поисках более подходящего клиента.

– Трахай её сам, – безразлично бросаю в ответ, – Или малышка Бри посадила твой член на замок? – не смог удержаться.

Габриэль бегает с её учёбой по моему приказу, и только слепой мог не заметить искры, летающие между ними.

– Заткнись, Конселло, – Габриэль меняется в лице. Усмешка сходит на нет. – Она выглядит как ребёнок, – руки друга развязывают галстук на шее, что свидетельствует о нарастающей раздраженности, – И мне все равно на нее.

– И сколько ей?

– Двадцать три, – сразу же отвечает Габриэль, продолжая пробираться сквозь толпу.

– А когда у нее день рождения?

– В июне, пятого, – тут он останавливается, убийственно направив на меня взгляд.

До него дошло.

– И тебе все равно на нее? – не смог сдержать усмешки, – Ага, поверил.

Новоиспеченный консильери смиренно качает головой. В этом и заключается суть Габриэля. Он всегда слушает только разум.

Почти выходим из заведения, когда Карло останавливает меня.

– Мы можем поговорить? – краем глаза он смотрит на Габриэля, – Наедине.

– Габриэль мой консильери, – отрезаю сразу, – Если это касается работы, говори, дядя.

Карло поджимает губы, явно не одобряя новую должность друга, но говорить это прямо у него нет смелости.

– Ирландия, – поправляет он серый галстук, – У нас есть шанс завязать с ними отношения. Они не особо любят Берлин, и, если сможем поговорить с ними, получим хорошую поддержку.

– Ты уже говорил с ними, так? – хмурю брови, понимая, что Карло действовал за моей спиной.

Дядя выдыхает, потирая виски.

– Конечно говорил, я же волнуюсь за тебя, – его рука ложится мне на плечо, – Ты молод и горяч. Я понимаю, кипит кровь, но думать надо головой, а не эмоциями, – указывает он на мою голову, смотря прямо в глаза, – Свадьба с восточной красавицей была отличной возможностью, но раз ты против, нужно искать партнёра, который поможет устранить Зейда Гамбино. Ирландия – лучший вариант. Они сами пошли на контакт, это нам на руку.

Я задумываюсь. Конечно, не мог все взвесить сразу. Плохо получается среди шума вокруг. Габриэль рядом молчит, явно задумавшись над предложением. Если он не возражает и не говорит что-то умное против, ему тоже, как и мне, кажется это не такой уж плохой идеей.

– Я подумаю, – киваю в конце концов.

– Буду ждать ответа, – с довольной улыбкой Карло отлучается, и мы наконец уходим из заведения, которое душило со всех сторон.

***

Не знаю, зачем приехал сюда, но что-то внутри словно тянуло к этому чертовому сундуку воспоминаний. Возможно потому, что этот дом хранит самые светлые из них. Дни наслаждения, счастья и сладкого рая с Андреа.

Открываю машину, из которой несколько часами ранее высадил Габриэля, возмущавшегося тем, что мне опасно ехать одному, но я не послушал.

Я нуждаюсь в этом, как в воздухе.

Море бьется о берег. Оно бушует, как и эмоции внутри. Луна освещает темноту. Смотрю на пляж и вспоминаю звонкий смех. Кажется, вот она, птичка, вновь босиком бегает по песку в белом летнем платье, пытаясь убежать от меня и одновременно желая, чтобы я поймал и обрушился на её губы.

Воспоминания.

Они делают больно. Дают понять, насколько многое ты потерял.

Прохожу в дом. В безжизненный, тёмный, холодный.

Вся мебель покрыта белой скатертью. Тихо и пыльно.

Не смог пройти дальше. Каждый шаг впивает в сознание воспоминания проведенных здесь дней. Если бы все обернулось иначе, возможно сейчас в этом доме стоял бы шум. Звонкий детский смех нашего ребёнка и улыбка любимой жены.

Кто бы у нас был? Мальчик или девочка? На кого был бы похож наш первенец? Его глаза переняли бы лесной оттенок Андреа? Или тёмный мой?

Но, даже такие мечты, словно ветер в доме, улетают далеко.

***

– Это будет лишь деловой разговор, – предупреждаю Карло перед вылетом, – Надеюсь, они не примут это за согласие, – направляемся к частному самолёту, и я снимаю очки, когда поднимается на борт.

– Я предупредил их. Это будет не более, чем просто деловой разговор. Может они предложат «семейную» сделку, – при последнем предложении, его голос становится на тон тише.

Хмурюсь, слыша об этом. Семейная сделка приводила к брачным узам между кланами. Меньше всего хочется этого.

– Договаривай, дядя, – киваю в сторону Карло, когда сажусь напротив в удобное и большое кресло.

Двери самолёта закрываются. Наконец внешний шум заглушается.

Естественно, дядя не просто так пролил свет на эту тему. Он что-то замышляет. Карло Конселло умный гад.

– Я знаю, ты не хочешь жениться, – дядя вальяжно откидывается на кресло, потянувшись за напитками, что принесла стюардесса, – Инесс помолвлена, но у тебя есть племянники. Ты знаешь, у нас ценятся клятвы. Дай клятву, что отдашь им Неру в невесты, когда та подрастёт, и сделка будет более чем прочной.

Прикрываю глаза, откидывая голову на спинку сиденья. О таком я думал, когда все заговорили о семье Гамбино. Но они бы не согласились. Да и кто я такой, чтобы распоряжаться чужой жизнью? Говорю об этом Карло, и тот с усмешкой качает головой.

– Ты – наш босс, Даниэль. Каждый человек в клане подчиняется тебе, и каждый будет делать то, что скажешь ты. Почему бы не воспользоваться этим?

Наклоняюсь, пристально глядя в темно карие глаза. Смотря на Карло, с легкостью можно уловить схожие черты с отцом, что чертовски портит впечатления.

– Я не бог и не вершитель судеб, – начинаю с запредельно тихим и спокойным тоном. – Нере всего восемь лет. Она доверена мне Диего. О какой сделке ты все ещё говоришь? – выгибается вопросительно бровь.

В мыслях сплывает давнейший разговор. Тогда Карло горел желанием женить Армандо и Инесс. Благо для него самого, мужчина отказался от этой мысли. Карло человек старой закалки, и даже сейчас хотел решать все через семейные сделки.

Адриана убьёт меня на пороге, как только услышит, что я пообещал её дочь кому-то. Да и я, не собираюсь отдавать свою племянницу чужакам.

***

Мы прилетаем в Дублин рано утром, когда первые лучи солнца едва касаются горизонта.

Уставший и обессиленный, выйдя из самолёта, сразу заваливаюсь в постель, оказавшись в доме, который сняли на один день. Завтра, хотя уже сегодня вечером, мы обговорим все с главой Ирландского клана и улетим обратно. Все должно пройти ровно. Я очень на это надеюсь.

Спустя три часа сна, стоял под струями холодной воды, приходя в себя.

Сегодня первая за долгое время ночь, когда мне снилась Андреа. Она стояла ко мне спиной. Но не одна. Рядом с ней была малышка. Я звал их. Слишком долго. Слишком громко. Но они не оборачивались, а я не мог сделать и шагу. Словно ноги привязали к гирям.

Плеская воду в лицо, прогоняю нежеланное сновидения и выхожу из кабинки, затолкав мысли о сне в скромный уголок темной души.

Карло предлагает позавтракать в местном кафе. Соглашаюсь, не в настроение что-то говорить. Взяв охрану, выдвигаемся, и впервые жалею, что не взял Габриэля, Каира или Тристана. Мне не хватает этих придурков. Слишком шумного Каира. Габриэля, со своим занудным выражением лица и Тристана, который обязательно подцепил бы несколько девчонок. Но они нужнее там. Сегодня должна быть передача порта из Нью-Йорка. Парни будут руководить этим делом.

Автомобиль останавливается у маленького кафе с большой деревянной вывеской «У Шона». Заказав по порции омлета и черного кофе, садимся за столик у окна. До самого окончания завтрака, ощущения, что я что-то упускаю не покидает тело. Будто важное слишком близко, но я не могу поймать эту нить. Ухватиться и потянуть. Она ускользает от меня.

К нашему столу подходит сам владелец заведения. Как оказалось, он выполняет роль всех и всего. Сейчас Шон официант. Он убирает тарелки с доеденным и очень даже вкусным завтраком, когда в зал врывается девушка с двумя маленькими, на вид лет пяти, девочками. Шон смотрит на них, улыбнувшись в знак приветствия и уносит наши тарелки.

– Шон, спаси! – кричит блондинка с розовыми ресницами, пока две девочки с растрёпанными хвостиками, бегут к витрине со сладостями, – Сегодня я мама на двоих, и вновь убедилась, что пока, нам с Найлом рано идти за вторым.

Молодая мама устало выдыхает, усаживаясь рядом со стойкой Шона. Мужчина громко смеется, скрещивая руки на большом животе и смотря на увивающихся вокруг него двух девчонок.

Наблюдаю за всем, делая глоток недопитого кофе.

– Мне банановое мороженое, – светловолосая девчонка, скорее всего дочь той самой «сегодня-я-мама-на-двоих», хлопает в ладоши.

– А мне шоколадное, – голос второй был громким и чётким, – С шоколадным печеньем!

Улыбаюсь, смотря как она подпрыгивает, пытаясь узнать, что же интересного за витриной. Почему-то хочется подойти к ней. Именно к девочке, любящей шоколадное мороженое с шоколадным печеньем! У неё был отличный вкус. Я тоже обожал шоколадные печенья.

– Где мама этой вредины? – указывает Шон на любительницу шоколада.

Темноволосая и слишком подвижная девчонка. Она привлекла мое внимание.

– В студии потоп, – выдыхает блондинка, заново собирая рассыпавшийся пучок на голове, – А садик не работает на выходных.

– Занятий не будет? – тревожится Шон.

Сидящий напротив Карло что-то говорит, но я пропускаю мимо ушей, как и ответ молодой мамы, следя за темноволосой малышкой. Она настолько горит желанием заглянуть за витрину, что тащит стул к нему. Взрослые, оживленные разговором, не замечают, как девочка поднимается на шатающийся табурет. Ноги в зелёненьких сапогах оказываются на самом краю, развивая подол платья в горошек. Черт, она может упасть. Куда смотрит блондинка? Срываюсь с места прежде, чем может произойти непоправимое. Да, как и предположил, маленькие ножки соскальзывают со стула. Черт. Девочка уже летит вниз, как вовремя ловлю маленькое тельце на лету.

– Господи! – выкрикивает от испуга молодая мама, соскочив с места.

– Поймал, – улыбка самовольно цветет на лице, когда малышка кидает на меня возмутительный взгляд.

– Ты в порядке, милая? – подбегает к нам мама, но девочка надувает губы, не отводя взгляда зеленых глаз от меня. Этот оттенок сдавил горло. Они прекрасны, как и те, что я до боли любил.

– Ты не дал мне посмотреть, где хранится мороженое, – она скрещивает руки на груди, обиженно фыркнув себе под нос, что просто не может не рассмешить.

Характер у девчонки огненный. Такая маленькая, но возмущается как взрослая. Молодая мама спешит забрать малышку из моих рук. Но почему мне так не хочется отдавать её? Бред какой-то.

– Он спас тебя, красавица. А если бы ты упала? – глаза ее расширяются от страха, – Твоя мама содрала бы с меня три шкуры.

Второй раз за несколько дней, понимаю, что мама у девочки должна быть, такая же вредная, как и её дочь.

– Займите стол с Софи, – она опускает девочку, и та берет за руку свою подругу, надувая недовольно губы, – Спасибо, что поймали ее. Хорошая реакция, – светловолосая девушка окидывает меня взглядом. – А вы не здешний?

– Даниэль, ну давай быстрее, – кричит Карло, уже стоящий у выхода, – Дела не ждут.

– Нет, – кратко и ясно, – Советую следить за детьми лучше, – разворачиваюсь и двигаюсь к выходу, слыша в спину возмущенное «грубиян».

Напоследок, взглядом ловлю ту самую девочку. Она сидит у окна, и когда смотрит на меня, высовывает язык, скорчив гримасу.

Да, жаль, что не узнал её имени. Мы бы с ней подружились.

Наша машина срывается с места, а внутри что-то чертовски противоречит этому, что порядком раздражает. Что со мной сегодня не так? Когда автомобиль тормозит у маленького обрыва, хмурюсь, глядя на Карло.

– Встреча должна проходить в другом месте.

– Да, но я хотел поговорить с тобой наедине, – выходит он.

Теряю терпение. Хочется побыстрее оказаться дома, а не выслушивать всякое «хотел поговорить с тобой». Но все же выхожу из машины. Злой и на нервах. Карло подходит к обрыву, внизу которого покачиваются беспокойно волны, создавая шум. Солнце затмевает тучи и мелко моросит дождь, оказываясь на моих лакированных туфлях, словно утренняя росса на цветках.

– О чем ты хочешь поговорить? – перехожу к делу.

– О ком, – подправляет Карло, – Хотелось бы поговорить об Анике Тильяне, – Дядя наконец смотрит на меня.

Тело натягивается как струна, от упоминания мамы. Я так давно не слышал ее имя вслух.

– К чему ты клонишь?

Карло шмыгает носом, усмехаясь и отходит от обрыва, встав за моей спиной.

– Это я нашёл твою маму, когда она скиталась по улицам в поисках одного гроша. Я устроил её в особняк к твоему отцу, и я! – он кричит и это переходит границы, – Я первый полюбил Анику, но мой любимый братец отобрал её у меня. Трахнул на моих глазах, желая отомстить за то, что я захотел ее.

Тело заливается свинцом. Оно прирастает к земле. В груди загорается желание задушить Карло, но я не в силах даже пошевелиться от услышанного, только ощущая, как гнев течет по венам.

– А потом она загадочным образом исчезла, и когда я нашёл её, уже была беременна тобой, – указывает ублюдок пальцем на меня, залившись сумасшедшим смехом – Ты разрушил последний шанс быть с ней. Разломал ей жизнь. Если бы ты не родился на этот чертов свет, Лоренцо не узнал бы о тебе и не убил бы Анику. Она была бы моей, а не ее чертова…

– Гребаный. Сукин. Сын, – надвигаюсь на него перебивая монолог, наконец найдя силы сделать шаг, но все происходит мгновенно, когда Карло направляет на меня пистолет и нажимает на курок.

Боль пронизывает область под сердцем. Легкие сжимаются, и я чувствую колючую боль, распространяющуюся по всему телу.

Последнее, что слышу:

– Она должна была жить, а не ты. – опять выстрел, а после только ощущения, что я падаю в пропасть. Словно вода поглощает всюду. А может это не ощущение. Я и вправду в воде. Она уносит меня все дальше и дальше. Дальше, дальше и дальше…

ГЛАВА 4

Андреа

Ты слышишь моё молчание?

Мои шрамы соскучились по тебе.

Ты слышишь стук сердцебиения?

Моё сердце тянется к тебе.

Ты слышишь, как зову я тебя?

Отчаянно хочется сказать,

Я здесь, забери меня.

Ты слышишь, как я молчу о тебе?

(с) Яна Дин

Я знаю, иногда бывают экстренные случаи, но никогда не подумала бы, что буду одна, среди огромного танцевального зала, вся мокрая, потная и злая, вытирать полы от недавнего потопа.

Все оказалось намного легче, но разобраться самой все равно было невозможно. Благо для этого были специальные люди. Сказали, что придётся менять трубы, из-за чего балетная студия закроется на неделю.

Нервно водила половой тряпкой с правой стороны в левую, чувствуя, как нос щиплет от обиды и слез, которые так сильно хотели выбраться наружу. Держалась изо всех сил, но, когда нечаянно обронила ведро, и грязная вода растеклась по всему полу вновь, плечи поникли и сотряслись от рыдания. Села на пол, совершенно наплевав на то, как быстро впитали в себя воду джинсы. Теперь я в прямом смысле была мокрой до трусов.

Но сейчас неважно. Я позволила эту минутную слабость. Дала волю тёплым ручейкам течь по щекам.

Тяжесть всей этой недели грузом легла на плечи.

Слова Тины об отце. Странное ощущение пустоты. Понимание, что новые отношения были не совсем хорошей идеей. Этот потоп. Вода. Тряпки. И все кругом.

В эту самую секунду пробилась последняя капля.

Закрыла мокрыми руками лицо и заплакала сильнее. Не знаю, сколько еще бы так просидела, но мобильный телефон, отдавшийся вибрацией на подоконнике, заставил прийти в себя. Поднялась, шмыгнув носом и размазала слезы.

Маттис.

Он соизволил перезвонить только сейчас. Спустя три часа после моего звонка. Внутри закипела злость, но я понимала, что это глупо. Маттис всегда отключал телефон во время терапии с клиентами, о чем ни раз предупреждал. И то, что я не смогла дозвониться до него, когда студия заливалась водой, а я не знала куда деть Тину – вполне объяснимо.

– Да, любимая. Ты звонила? – его мягкое «любимое» заставило оторвать телефон от уха и попытаться снова не зарыдать.

Соберись, Андреа!

– Все в порядке. В студии маленький потоп…

– Как потоп? Мне приехать? – искренне сопереживал Маттис, но почему-то меньше всего хотелось видеть сочувствие в его глазах. Достаточно того, что я слышу это.

– Нет, – натягиваю улыбку на лицо, пытаясь погасить дрожь в голосе, – Все в порядке. Придётся менять трубы. Начнут уже завтра, поэтому…все порядке, – повторяю будто самой себе.

Нет. Все было ужасно. Моё внутреннее состояние было ужасным.

Внезапно сердце делает волнительный удар. Такой сильный и резкий, что становится больно. Крепко зажмурив глаза, схватилась за место в области груди, вцепившись в подоконник. Маттис что-то говорил, но я отклонила трубку, сказав перезвоню, чувствуя что-то плохое. Это пугало. Заставляло задержать дыхание от страха.

Немедля ни секунды, набрала номер Леноры. Гудки шли долго.

Один. Два. Три. Четыре. Пять.

Я готова бежать сломя голову, ведь сердце отчего-то тревожно сжималось, словно пытаясь донести плохую весть.

Черт бы все драл, почему Ленора не поднимает трубку?

– Я слушаю! – весело выкрикнула подруга, наконец ответив. Она запыхалась и явно смеялась.

– Где Тина?

Единственное, чего хотелось: услышать голос дочери.

– Она играет, а что?

Выдохнула, прикрывая глаза.

Все в порядке.

Но тогда почему так сильно болит сердце?

– Что-то случилось? Как дела со студией? Твой голос встревожен, – она заметила напряжение.

– Да, все ок, сказали, нужно менять трубы, – ответила мягче, – Ленора, дай мне услышать Тину, пожалуйста.

Секундное молчание. А потом Ленора зовет Тину.

– Надеюсь у тебя все хорошо, – напоследок говорит она, передавая трубку.

– Мам…, – вытягивает дочь.

Она улыбается. Я могла это понять по тембру ее голоса.

Выдохнула во второй раз, успокаивая себя.

– Солнышко, рада тебя слышать, – душа мгновенно успокоилась, но сердце…оно рвалось на части. Словно в недрах души шла борьба, а внутренний голос кричал о важном, что сводило с ума.

– Мы с Софи ходили к Шону. Я ела мороженое! – воодушевленно рассказывала дочка, – Я та-а-ак хотела посмотреть, где хранится мороженое. Даже чуть не упала, но меня поймал…

– Так, думаю на этом хватит, – слышится шорох, и снова у входящего Ленора.

– Каюсь, – тут же затараторила подруга, – но за твоей дочерью просто невозможно уследить, – оправдывалась она, заставляя улыбнуться.

Главное: все обошлось.

– Но тот сексуальный грубиян спас вредину, и слава богу, – выдыхала Нора.

– Сексуальный грубиян? – усмехнулась прозвищу, – Спас мою дочь?

– О, да, – растянула девушка, что означало готовиться к рассказу.

Присела на подоконник и стала слушать, аккуратно массируя грудную клетку, пытаясь выкинуть все ужасные мысли из головы.

– Он её поймал на лету. Я его конечно поблагодарила. А он знаешь, что? – возмущённо воскликнула Ленора.

– И что?

– Надменно сказал, чтобы я лучше следила за детьми! – прозвучало слишком эмоционально, – Мне! Ты представь. Старшей сестре четверых мальчиков! Он имел в виду, что я не справлюсь с двумя маленькими девочками?

– Думаю, он не это имел в виду, – рассмеялась я.

– Надеюсь, но Андреа…он такой красавчик! – протяжно выдохнула та самая старшая сестра четырех мальчиков.

– У тебя есть муж, подруга, – напоминаю, не переставая улыбаться. Однако правая рука все ещё оставалась на ноющем сердце.

– Будь уверена, Найл бы тоже так сказал.

Рассказ подруги впустил краски в этот ужасный день. Мы поговорили ещё пару минут. Стало легче. Но еще лучше, когда увидела дочь. Обняла её. Вдохнула ангельский запах. Увидела чарующую улыбку, почувствовав детские ручки на лице.

Придя домой, мы с Тиной занялись готовкой. Признаюсь, я не была божественным поваром, но приготовить простую итальянскую пасту получалось идеально. Запах сыров, базилика и томатов словно возвращали меня на родину, где я чувствовала этот аромат чаще, чем хотелось бы. Но сейчас я поняла, как сильно мне этого не хватает.

– Можно кусочек? – Тина поднялась на стул, чтобы достать до столешницы. Своими щенячьими глазами посмотрела на сыр, после на меня.

– Разве я могу тебе отказать? – протянула кусочек дочери.

Мы натирали сыр, когда послышался звонок в дверь. Тине было не до этого. Она лакомилась заготовками, а я пошла открывать, вытирая руки об кухонное полотенце.

Я не ждала сегодня никого. Но какого было удивление, когда на пороге оказался Маттис. Он был одет в свои любимые синие спортивные брюки и белую футболку поло с коротким пальто, а в руках, как и всегда красные розы.

На улице садилось солнце. Его лучи падали прямо на лицо, поэтому пришлось прикрывать глаза ладонью. Вот уже в течении трех месяцев, именно так перед порогом моего дома появлялся Маттис, но я ещё не привыкла. Даже несмотря на любовь, которую видела в его глазах.

Он оглядел меня с ног до головы. В отличие от него, я выглядела как кухарка. Собранные в небрежный пучок волосы, закреплённые карандашом. Фартук с розовыми цветами и простое домашнее платье.

– Ты ещё не готова? – недоумевая, нахмурил он брови.

– В смысле?

– У нас ужин на выходных, – улыбка Маттиса дрогнула, – Сегодня, – добавил он тихо.

И только тогда до меня дошло.

– Господи, прости – от удивления и стыда закрыла лицо ладонями, – Вышло из головы. Забегалась с проблемами.

Сегодня суббота. На часах шесть часов вечера, через полчаса забронирован стол в ресторан, а я совершенно забыла про это. Забыла про наш вечер с Маттисом.

– Ничего страшного, – почувствовала тёплые прикосновения мужских рук и запах эвкалипта, что внезапно дал вспомнить совершенно иной, давно забытый: чайного дерева, – Сходим в другой раз, – Маттис обнял меня и нежно поцеловал в висок.

Сделал бы он также, если бы знал о ком я думаю в его объятиях?

– Зато я приготовила пасту, приглашаю тебя на ужин, – мягко отошла на шаг.

– С удовольствием, – спустя несколько минут, он начала помогать накрывать на стол, пытаясь разговорить Тину, но та противоречила. Просто игнорировала, что было странно.

В конце концов он смирился и начал рассказывать мне о своей работе. Конечно, он не распространялся о сеансах с клиентами, но я привыкла слушать о его ощущениях.

Маттис был профессионалом в своем деле. Знаю по себе.

Все еще помню, какого было мое удивление, как только сев на самолет до Дублина, моим соседом оказался тот самый незнакомец-психолог. Когда переехала сюда, он предложил свою помощь, как психолога, и кроме того, помог найти хорошее арендное жилье. Я согласилась, и это было на самом деле хорошим решением. Та сломленная после горькой правды о любимом человеке девушка, справилась благодаря ему. Маттис был единственным, кто знал, через что мне пришлось пройти, и как я оказалась на том самолёте. Одна и беременная от человека, которого посадила за решётку.

– Это божественно. Настоящая итальянская паста! – заговорил восторженно Маттис, пробуя ужин.

Улыбнулась его жестикуляции. Словно он и вправду был итальянцем.

– Ты прекрасна, – Маттис потянулся к моей ладони и поцеловал тыльную сторону, но все тут же перебил громкий стук об стол.

– Ты ведь не мой папа! – закричала Тина. Так злобно и со слезами на глазах, что я вздрогнула, – Почему ты целуешь маму? Ты не наш папа! Не наш! – и она сорвалась с места, убегая в комнату.

Маттис, сидевший рядом, замер, а я побежала вслед за дочерью.

Впервые я стала свидетелем, как Тина с ненавистью смотрела на Маттиса. Он был с нами с самого её рождения. Она любила его. Обожала играть с ним. Но что изменилось сейчас?

– Милая, – дойдя до детской, приоткрыла дверь и нашла Мартину, сидящую угрюмой среди своих пушистых друзей, – Можно я войду? – держусь изо всех сил, чтобы не позволить голосу дрогнуть. Возможно сейчас, именно сейчас пригодилась бы старая Андреа, способная держать слезы при себе. Но её уже нет. Никогда не будет.

Тина не сказала «нет». Приняв это за согласие, вошла.

– Ты обиделась?

– Почему дядя Маттис целует твои руки? – надула она губы возмущенно. – Ещё он целовал тебя в лоб! Я видела, – Тина не смотрела на меня, но обиду в её голосе тяжело было не заметить, – Ты не любишь папу? Не ждёшь его?

Я любила его. Так сильно, что разбилась.

– Послушай, мы с дядей Маттисом…

Тина прикрыла ладонями уши и замотала головой.

– Не хочу слушать! Я хочу папу! Своего папу!

– Солнышко…, – тёплая жидкость все же потекла по щекам.

Впервые в жизни я не могла прикоснуться к своему ребёнку.

– Давай я поговорю, – Маттис позади заставил обернуться. Даже Тина опустила руки, обиженно поглядывая на него, – Может поиграем? – он улыбался ей, а Тина хмурилась, не желая отвечать, – Я обещаю все рассказать, и ты обязательно поймёшь. Ты же всегда понимаешь нас, ведь так?

На секунду малышка замерла. Её фисташковые глаза смягчились.

– Хорошо. Но только ты не мой папа! – сразу же громко добавила Тина.

– Я твой друг, милая, – Маттис прошел к кровати Тины и присел на пол рядом.

Я стёрла слезы.

– А что делать мне, если вы будете играть? – пытаюсь улыбнуться, но кажется плохо получалось.

– А ты давно хотела выйти на пробежку, разве нет? – Маттис посмотрел на меня подмигнув, а после снова перевёл взгляд на Тину. – Отпустим твою маму на пробежку?

– Только если она купит мне шоколад, – дочь задорно улыбнулась, дернув острым носиком.

Маттис умел разговаривать с детьми. Я доверяла ему. Поэтому вышла из комнаты, оставляя их. Давно хотела начать бегать. Это помогало снять стресс и не сойти с ума. Поэтому надела спортивный костюм, взяла наушники и вышла из дома, вдыхая осенний воздух и влажность после лёгкого дождя.

Прошла лёгким шагом до аллеи. Посмотрела на часы, что пробили восемь вечера и побежала. Сперва лёгким бегом, но с каждым разом набирая все больше и больше скорости. Словно выплескивала все переживания, отдаваясь ветру и шуршанию листьев.

Сердце болело. Я пыталась не обращать на это внимание, но не могла, как и прогнать ведения до боли знакомого лица.

Даниэль.

Если бы возможно было вырвать все мысли, чтобы не вспоминать, я сделала бы.

Я забыла его. Забыла.

Бегу быстро и злобно. Лишь к одному месту. Месту, где могу выплеснуть все эмоции. Море ждало бушующими волнами. Солнце село. Было сумеречно темно. Только холодный свет луны разбавлял ночь.

Октябрь. На днях срок Даниэля истекает. Он выходит на свободу. Мысль об этом нагоняет необузданные эмоции. Я не могла разобрать. Какая-то часть меня будто радовалась этой мысли, но другая, что помнила все, словно загнанный в угол зверь, пыталась не сойти с ума. Я боялась.

Боялась того, что он придёт за мной.

Подхожу ближе к берегу. Грудь вздымается от пробежки, а внутри взрываются атомы.

В конце концов я сокрушаюсь:

– Я тебя забыла! —срываюсь на крик. Громкий и отчаянный, – Я забыла тебя, Даниэль, забыла! – вода подплыла к моим кроссовкам, – Я забыла тебя! Забыла! Забыла! Забыла…

– Я…, – делаю глубокий вдох, – Я…хочу тебя забыть! – наконец признаюсь самой себе. Морю. Природе. Пустоте.

– Я пытаюсь тебя забыть! Пытаюсь! – кричу снова и снова, пока воздуха в лёгких не остаётся.

Падаю на колени, впиваясь руками в мокрый песок. Правая рука прикасается к сердцу. Снова острая боль. Она не отпускала. Взгляд магнитом тянется к маленьким скалам с левой стороны, на которые ярко падал свет луны, благодаря чему отчётливо виднелась человеческая рука.

На секунду сердце перестаёт биться. От страха. Но я ведь не смогу оставить это так? А если этот человек ранен? Жив ли он вообще?

Начиная все обдумывать, судорожно встаю на ноги, ощущая дрожь в конечностях. Достаю телефон из кармана и включаю фонарик. До этого момента, думала, возможно все это показалось. Но сейчас, на берегу моря, среди песка и камней отчетливо показалось мужское тело. Мужчина лежал боком; его руки безжизненно обмазались песком, как и чёрный костюм, впитавший воду.

Может он просто пьян?

Присев на колени, аккуратно поворачиваю его на спину. А потом все стало белым шумом. Руки застыли на мокрой ткани пиджака. Пульс сорвался с ритма. Казалось, я забыла, как дышать.

Нет. Нет. Нет.

Этого не может быть. Мне все это сниться?

– Боже мой…, – прикрываю рот рукой, не в силах поверить своим глазам.

Даниэль.

Передо мной лежал Даниэль. Его лицо было слишком бледным, а губы посинели до ужаса, что повергло в шок. Белая рубашка покрыта кровью, хотя назвать её белой было уже невозможно.

Тело внезапно пронзило пугающее чувство страха. Руки стали дрожать.

– Даниэль, – сорвался шепот, а следом и слезы.

Позабыв обо всем, коснулась его лица, судорожно трясущимися пальцами.

Холодный. Он был таким холодным, что заплакала еще громче.

Почему я плачу? Я его ненавидела. Человека, который убил мою мать. Убил меня. Мое доверие. Мою любовь. Почему я черт возьми плачу?

Потянулась к жилке на его шее, боясь ничего не почувствовать.

Я плакала. По правде, плакала.

Надеялась никогда его не видеть. Но сейчас согласна видеть каждый день, лишь бы билось его чертово чёрное сердце.

Два пальца прижались к его шее. Тихо. Безжизненно.

– Дьявол, нет, – всхлип вырвался с большей силой.

Два пулевых ранения. Он был в воде, черт знает сколько часов. Сколько он пролежал здесь?

Разве может человек выжить после этого?

Но это же Даниэль. И как бы больно он не сделал мне, он отец Тины. Я должна его…спасти.

Руки сцепились поверх друг друга, и я поставила их на его грудную клетку, делая массаж сердца.

Один. Два. Три.

Пальцы вновь касаются его жилки. Ничего.

– Давай, черт возьми, ты должен жить, гребанный ублюдок.

Четыре. Пять. Шесть.

Снова проверяю пульс. Теперь приложив ухо к его сердцу. Опять ничего.

Слезы стекали ручейком по щекам, пока я продолжала делать одно и тоже до боли в мышцах.

Семь. Восемь. Девять.

Наклоняюсь ближе, пытаясь уловить хоть малейшее дыхание на своей мокрой коже. Пальцы ощупывают пульс. Я нажала сильнее и закричала.

Пульс был таким тихим. Словно ниточка вот-вот и разорваться. Но она была. Эта ниточка держала его здесь.

Действую рационально, когда стягиваю с себя футболку и оставаясь в одном спортивном лифе, начинаю рвать ткань на две части. Сдираю пуговицы рубашки Даниэля. Рвотный позыв не заставляет себя ждать, но я держу самообладание, прижимая обе ткани на две раны. Прямо на животе и в области ниже груди. Руки пачкаются в крови, но я постоянно тянусь к его жилке, боясь потерять.

Включив телефон захожу в звонки. На секунду хочется набрать номер полиции, но я быстро оттягиваю себя от этого. Его ранили здесь. Это очевидно. Враги. Это точно враги. Они захотят удостовериться в его смерти, и как только узнают о пребывание Даниэля в больнице, захотят закончить начатое.

Думала несколько секунд, прежде чем набрать Ленору. Она должна была помочь. Найл…он главврач. Боже, точно.

– Андреа? – её тон такой звонкий и светлый, что с трудом вериться, где я сижу: возле практически мёртвого Даниэля, в слезах и его крови.

– Нора, – голос выбивает дрожь.

Подруга тут же перебивает.

– Господи, что случилось? Где Тина? Где ты? С тобой все хорошо?

– Нет, – качаю головой, вытирая слезы, – Послушай, мне нужна твоя помощь. Необходимо приехать на наше море. Ты…ты можешь…можешь это сделать? – заикалась от холода или страха, было не разобрать, – И взять Найла?

Ленора даже не думает.

– Просто жди нас, – говорит она и сбрасывает трубку, снова погружая меня в тишину.

Взгляд касается бледного лица Даниэля. Вновь тянусь к его шее. Подсев ближе, улаживаю его голову на колени, крепко прижимая ткань к ранам. И так по кругу, пока серый внедорожник Найла с визгом не останавливается около меня.

Ленора выбежала первой, подбегая ко мне, крича от страха.

– Твою мать, что здесь произошло? – Найл выходит следом.

– Нам…нам нужно ему помочь, – тело начало гореть от адреналина. Я боялась не успеть. – Он ранен. Два пулевых ранения. Пульс слишком слабый.

– Нужно в больницу, – Ленора садится рядом, боясь даже посмотреть на Даниэля.

– Нет! – испуганно расширяю глаза, – Ему нельзя в больницу, это…этого не должно случится, – после смотрю на Найла, поднимая взгляд, – Ты главный врач. Ты сможешь ему помочь, я знаю.

Найл хмурится от абсурда моей просьбы.

– Ему нужно в больницу! – удивлённо кричит он, – Вы с ума посходили?

– Найл, давай его в машину. Мы теряем время, – Ленора не понимала меня, а возможно считала сумасшедшей, но она прекрасно видела, что жизнь Даниэля на волоске от смерти.

Но я знала, что делала. В кланах у всех были свои личные врачи. Случаи в семье не распространялись. А если нужна была больница, то даже в них были свои люди.

Но здесь. В Ирландии. Даниэля могли запросто убить.

Сдавшись, Найл помогает перенести Даниэля в машину, и мы наконец уезжаем с этого проклятого пляжа.

– И что ты предлагаешь? – смотря на меня через зеркало заднего вида, спрашивает Найл. Его пальцы сжали руль сильнее от злости.

Опускаю взор на Даниэля, голова которого снова покоилась на моих коленях. Пальцы держали его ледяное запястье, боясь потерять едва ощущаемый пульс. Невыносимо смотреть на посиневшие губы и отекшее лицо.

Только не умирай. Только не умирай. Только не умирай.

– Ему нельзя в больницу, – снова затрясла головой в знак протеста, – Точнее, чтобы об этом узнали. Но ты главврач Найл, ты сможешь сделать так, чтобы об этом никто не узнал?

Ленора повернулась ко мне, а её муж расширил глаза. Явно в недоумении.

Я вмешала их сюда, и один бог знает, каковы будут последствия. Господи, все летит к чертям собачьим.

– Ему нужна операция, Андреа. Понадобится комма, – прошептала Ленора, покачиваясь от высокой скорости машины.

– Можно устроить все это? Он…он должен жить, – тихо сорвалось с губ, искусанных от волнения, – Я в долгу не останусь, правда.

«Нет!» – именно так кричала израненная душа.

«Человек убивший твою мать не заслуживает жизни»

Но, а что, если этот человек, отец моей дочери? Как я скажу Тине, что дала умереть её отцу, хотя могла помочь?

– Найл, – Ленора потянулась к мужу. Она коснулась его плеча и посмотрела умоляющим взглядом, – Мы должны помочь.

Найл сделал глубокий вдох и выдох.

– Черт, хорошо, – процедил он, выруливая на трассу. – Ночники сдают смену в это время. У нас есть шанс зайти в больницу через чёрный вход, но до завтрашнего утра нужно убраться, – мужчина вновь перевёл взгляд на меня, – Куда мы его повезём? Господи, я даже не понимаю почему нельзя пойти в больницу, как нормальным людям.

– В таком случае он не выживет.

Складка между бровями Найла становится глубже.

– Какого черта вообще творится? Это сумасшествие!

– Найл! – угрожающе нахмурилась Ленора, – Давай разберёмся потом, хорошо? Сейчас нам нужно спасти человека.

– У которого две дырки в животе? И которому нельзя в больницу? Ты серьёзно, Ли?

Я помалкивала, не вмешиваясь в их безмолвный спор. Ленора разбиралась сама, молча и выразительно смотря на мужа, что в конце сдался во второй раз.

Все оставшиеся минуты ехали в тишине. Слезы на щеках давно высохли. Не чувствовала ничего, кроме страха и вопросов, взрывавшихся внутри.

Он должен был выйти из тюрьмы почти через неделю. Как Даниэль оказался здесь? Кто это сделал?

Наш автомобиль проехал через задние врата больницы, останавливаясь у чёрного входа. Найл приказал оставаться на месте, когда ушел открывать дверь и выносить больничную койку.

Ленора молчала. Но можно было заметить, как подруга напряжена. Благо не спрашивала ничего. В любом случае я не в состоянии собраться с мыслями и что-то рассказывать.

Спустя три минуты Найл оказался у машины в медицинском халате и вместе перемещаем Даниэля на каталку. Было темно, на часах пробило полночь. Вой собак и уханья совы разбавляли идиллию тишины, нависшею между нами тремя, пока мы проделывали то, за что могли с легкостью оказаться за решеткой.

Найл потащил каталку, Ленора помогала ему, а я шла следом.

Что если он не…о боже, нет! Почему так больно? Почему сердце так болит?

Вошли в тускло освещенное помещение больницы, где горело несколько лампочек. Коридор был длинным, и в какой-то степени напоминал сцену из фильма ужасов. Но потом свернули, и яркий свет ударил в лицо, заставляя жмурится и чувствовать, как красные от слез глаза резались после резкой смены обстановки.

Найл остановил каталку возле операционной комнаты и посмотрел на жену.

– Переоденься. Поможешь мне, а ты…, – перевёл взгляд на меня, – лучше будь здесь. Чужие сюда не сунуться. Я отключил видеонаблюдение, но лучше перестраховаться.

– Он же будет жить?

Найл поджал губы. Ленора посмотрела на мужа с отчаянием. В её глазах читался тот же вопрос.

– Я буду стараться. – искренне заверил друг, – Это мой долг, Андреа, какой бы не была ситуация, – он поджал губы, а после они с Ленорой скрылись за операционной дверью, заставляя ярко засветиться подвеску над ней.

И тут, в тишине больницы, реальность обломилась на меня, как ведро ледяной воды.

Я. Нашла. Даниэля.

Он ранен. Господи, он был мертв! Он и сейчас на грани смерти.

Судьба вновь сыграла в злую шутку, соединяя наши жизненные пути. Но почему? Зачем так жестоко?

Села на маленькую скамью у стены, собрав колени в круг своих рук. Откинула голову назад и встретилась с белым потолком больницы.

Что будет дальше?

От мыслей вырвала вибрация в кармане. Достала телефон, но увидев свои ладони, хотела бросить и побежать отмывать кровь. Приходится ответить.

– Андреа, ты ещё на пробежке? – голос Маттиса был спокоен, – Мы с Тиной хотели поиграть в LEGO, но я не могу найти коробку.

Ох, представил бы ты в каком ужасе я нахожусь сейчас.

– Любимая, ты там? – любопытно вытянул Маттис.

Быстро заморгала, понимая, что так и не ответила на вопрос.

– Да-да. Думаю, положила в нижний ящик Тины. Посмотри там.

– Все хорошо?

– Ага, – шмыгнула носом, ровно дыша, – Буду скоро, целую.

И быстро отключаюсь, понимая, что ещё немного и разлечусь на осколки.

Не знаю, сколько прошло времени, но, когда дверь операционной открылась, с трудом двинулась с места. Все тело словно вымерло и на меня повесили гири, не дающие сделать шагу.

Ленора вышла первой, за ней Найл. Оба вымотанные в медицинской форме. Сердце екнуло, когда последовало секундное молчание, но Ленора перебила весь страх.

– Куда теперь его нести? Он мог остаться в больнице под присмотром, но…

– Нет, – обессиленно покачала головой, посмотрев на Найла, – Нам нужно отвезти его в мой дом. Как это организовать?

– Он пролежит в комме больше недели, ты уверена?

– Да, я…я уверена.

– У меня есть хороший знакомый из скорой, он поможет перевести его вместе с оборудованием, – устало массировал Найл виски, – Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, Андреа, – и он вновь скрылся, оставляя нас Ленорой.

Скатилась по стенке на пол, наконец почувствовав облегчения и начиная заново дышать. Подруга тихо подошла и села рядом.

– Я не жду объяснений. Я не знаю, кто он тебе, и кто ты ему…

Хочется возразить, но Ленора строго поднимает указательный палец, отрицательно качая головой.

– Вот даже не смей говорить мне, что вас ничего не связывает, – повысила она тон, – Я видела все, Андреа. Я видела страх в твоих глазах. И это не был шок, а именно страх, тот самый, за любимого и близкого человека.

– Он чужой, – скорее говорю самой себе.

– На чужих так не смотрят, – заканчивает Нора.

Опустила взгляд, в конце концов понимая, что Ленора заслуживает правды, как никто другой. После всего, что они сделали для меня.

– Тина…, – пытаюсь собраться с мыслями и признаться в этом в слух, – Она – его дочь.

Ответной реакции не последовало, но уверена Ленора услышала. В следующую секунду наступает гробовая тишина.

Я не могла рассказать ей о мафии. Ради безопасности её же семьи.

– Хрена себе, – первое, что выдаёт Ленора, прикрывая рот от шока, – Кто он такой, Андреа? – сразу же выдаёт она, – У него два пулевых ранения. Его явно выбросили в море. Но почему? Кто эти люди? Кто «вы»?

Я не собиралась отвечать, но и отнекиваться не пришлось. Вышел Найл. Вокруг Даниэля были сплошные мигающие аппараты, а в руках, он держал прозрачный пакетик с кровью.

– Машина ждёт. Нужно сматываться.

Нам пришлось помогать все тащить, и мы наконец уехали. Все также не могу найти силы посмотреть на Даниэля, но мне хватает и того, что он жив. Его кожа хоть и немного, но начинает светлеть.

Когда машина скорой заворачивает на мой дворик, вижу, как на веранду выбегает Маттис. Он явно обеспокоен происходящем. Становится стыдно от того, что придётся ему сказать.

Да и что скажу?

«Слушай, мой бывший муж и отец моего ребёнка подстрелен. Сейчас он находится в комме. Ему нельзя в больницу, поэтому он будет жить у меня. Как тебе такое?»

Боже, это ужасно.

Машина Найла и Леноры припарковалась сразу после нас.

Найл и парамедик помогают вывезти Даниэля, аккуратно покатив в дом. Указываю на гостиную комнату, игнорируя красноречивый и шоковый взгляд Маттиса. Пока он не сказал ничего, кроме одного кивка, когда спросила спит ли Мартина.

Найл расставляет все препараты и аппараты. Комната, которая до этого полностью пустовала, теперь напоминала одну из больничных палат.

– Я останусь до завтрашнего утра, состояние все ещё нестабильное, – озвучил Найл, настраивая систему.

– Я… даже не знаю, как вас отблагодарить, – стою у порога, переступая с одной ноги на другую, не в силах подойти к Даниэлю.

– Я тут ни при чем, – пожал друг плечами, – Не могу оставить человека умирать, да и…Ленора, она дорожит вашей дружбой, – мужчина мягко улыбнулся, и я ушла, стремительно убегая от человека, что лежал без сознания в моем доме.

Маттис и Ленора сидели в гостиной, и как только прошла туда, первый резко привстал.

– Не знаю, что сказать, – поджал он губы.

Смогла лишь покачать головой.

– Я не могла оставить его умирать, – взгляд опустился в пол, и я чувствовала, как ломаюсь. Но Маттис поспешил на помощь. Он обнял меня, прижимая ближе и тихо шепча на ухо, что все понимает.

– Все пройдет.

– Я приму душ, – отстраняюсь, делая шаг назад.

Маттис кивнул, внимательно смотря в мои глаза.

– Ты же справишься, да? – он переживал, знаю.

Но сейчас, мне, как никогда нужно одиночество.

– Все будет хорошо, – выдавив из себя улыбку, скрылась в ванной комнате.

Как только закрываюсь на ключ, судорожно начинаю стягивать с себя вещи, впитавшие кровь Даниэля. Холодная вода пронзает каждую частичку кожи. Со рта вырывается вздох. Я дрожу, постепенно меняя температуру воды. С холодной до горячей, что пар затмил стеклянную кабинку.

Начинаю тереть кожу до скрипа. Словно это могло помочь смыть сегодняшний день. Вот я открою глаза и это окажется сном. Страшным сном, который вскоре забудется.

Нет Даниэля. Нет ничего.

Выйдя из кабинки, завернулась в полотенце и привстала перед зеркалом. Я часто делала это. Смотрела на себя, на свои шрамы, на свое лицо и глаза. Будто бы искала осколки прежней себя.

Шрамы больше не скрывала. Комплекса не было. Я приняла тот факт, что рубцы – часть меня. Часть моего израненного сердца. Моей жизни. А смотря на свои глаза, хотелось увидеть прежний блеск. Блеск, который так ярко засверкал рядом с Даниэлем и так быстро погас.

Думаю, мои глаза блестят только с Тиной.

Мой смысл жизни. Мой стимул жить дальше.

И что я скажу ей, когда она увидит Даниэля?

Нет. Она ни в коем случае не узнает о нем. Не узнает о своём отце.

Я отгорожу Тину от него любым способом. Как только Даниэль придёт в себя, он исчезнет из нашей жизни, как будто и не появлялся. Он никогда не узнает о Тине.

Только поэтому, как только выхожу из ванной, задаю Маттису единственный вопрос:

– Ты сможешь забрать Тину на несколько недель?

Сначала он удивился, но быстро понял и согласился. Пришлось будить Тину, объясняя, что придётся пожить у Маттиса, и я заберу её, как только улажу дела с работой. Малышка отреагировала спокойно. Прежней злости в фисташковых глазах больше нет. Маттис все уладил. Он помог собрать вещи, и ближе к шести утрам я открыла дверь, провожая их.

Маттис усадил Тину на детское кресло. Я крепко поцеловала её, пытаясь как можно сильнее обнять.

– Всего несколько дней. Я буду приезжать.

Малышка растянула озорную улыбку.

– Дядя Маттис обещал показать лошадок.

– Обязательно, – снова поцеловала дочь и повернулась к Маттису.

– Спасибо. Я…просто не могу, что бы она…

– Я все понимаю, – Маттис вновь обнимает меня, – Все будет хорошо.

– Он уйдёт, как только придёт в себя, – не знаю, говорю это ему или себе. Но мне нужно было выразить все вслух.

Даниэль уйдёт из моей новой жизни.

Я забуду этот день, как самый страшный сон.

ГЛАВА 5

Андреа

Как забыть о прошлом, если так тревожит

Но, душа, найди мне ту, что станет всех дороже

И когда я встречу вдруг тебя

Я пущу весь мир к твоим ногам

– Лети

(с) Elman

Обычно, когда Тина в садике, я была на работе. Когда она с Маттисом, я с ними, а когда в гостях у Леноры, всегда ошивалась в студии, танцуя в одиночестве. Чтобы мысли заполняла музыка и ничего больше.

Если говорить кратко, ещё никогда я не оставалась одна. В тишине. Белый шум вокруг, и только там…за дверью, где лежит моё прошлое, мирно издавал звуки монитор.

Наверное, только он, в данный момент помогал не сойти с ума.

Около тридцати минут просто сидела на кресле холла, гипнотизируя взглядом деревянную дверь гостевой комнаты, с момента, когда Найл и Нора ушли.

Прошлое, как старая кинопленка, воспроизводилось в голове.

Наши счастливый ночи на берегу моря. У виллы, которую подарил мне Даниэль. Разговор о детях, прошлом и слова любви. Первое признание. Казалось, такого никогда и быть не могло. Даниэль не мог быть человеком, которого я любила. Не мог быть отцом моей дочери. Его просто не было. Нас не было. Тех месяцев рядом с ним не было.

Легче все отрицать, нежели принять.

Наконец нашла силы встать. Первое, что сделала, собрала все вещи Тины. Плюшевые игрушки на каждом шагу. Её любимый кухонный набор в углу гостиной. Детскую посуду и косметику с принцессами. Убрала все, способствующее напомнить, что в моем доме был ребёнок. Была моя дочь.

Даниэль не знал о ней пять лет. Не узнает и позже. Так будет лучше для всех.

Отнесла все в комнату Тины и закрыла на ключ. Спрятала его в подсвечнике на прикроватной тумбе около моей кровати.

Потом приготовила себе завтрак, хотя время давно пробило за двенадцать дня и еда лезла, царапая горло. Помыла посуда, вытерла пыль, полы и все, что только можно было. Дальше дело коснулась грядок перед домом. Полила цветы, убрала сорняки, и даже взяла у пожилой соседки удобрения, о котором она так часто говорила.

Да, я делала все, чтобы отогнать себя от этой чёртовой двери, манящей словно сладкий яд.

Найл сказал, что состояние стабильное и все нормально.

Но вот я здесь. Стою перед гостевой, проделав взглядом дырку в двери. Ближе прижала альбом, в который в течение пяти лет записывала все, и надавила на дверную ручку.

Вместе с тихим скрипом раскрылись прежние раны. Теперь казалось, что они и вовсе не заживали. Больно. Даже больнее, чем пять лет назад.

Сделала несколько шагов к койке и остановилась у подножия.

Даниэль был все ещё бледным. Однако по сравнению с его состоянием у моря, сейчас было лучше. Так и стояла, прижимая альбом-книжку к сердцу, минута за минутой разглядывая черты его лица.

Делая то, чего не могла сделать в машине.

Смотрела на его закрытые глаза, думая, что хотелось бы вновь взглянуть в них. Мне не хватало их темноты. Но я была слишком горделива, чтобы напрямую признаваться в этом.

Взгляд опустился к его губам. Губам, к которым прикасалась я. Которыми он целовал меня.

А потом взор коснулся области его груди, скрытую за синей тканью одеяла. Автоматически коснулась своего сердца, чувствуя, как пробивается там сердцебиение, все ещё ощущая отблески боли.

Как бы я не пыталась отрубить все пути, ведущие к нему. Моё сердце было самым большим ориентиром. Оно знало, чувствовало и все ещё было связано с его чёрным. Словно тонкой нитью привязана к его сердцу.

Отхожу от койки и сажусь на кресло возле окна, подтянув ноги. Открываю альбом. Я купила его на распродаже для благотворительности дублинских сирот, когда была беременной. На нем можно писать и одновременно оставлять фотографии. Корешок хрустнул от того, как долго я не прикасалась к нему.

Но сегодня мне это необходимо.

Прохожусь взглядом по последней строчке в конце пожелтевшей страницы:

«Я настолько сильно тебя любила, что сгорела дотла, Даниэль. Ты возродил во мне новое чувство: ненависть. Она сжигает, трепещет и убивает. Так же, как и любовь. Наверное, поэтому эти два чувства так сильно связаны.»

Не собираюсь перечитывать все. Это растерзает меня. Поэтому беру ручку, начиная с новой страницы.

«Единственное, о чем я молилась, никогда тебя не увидеть. Я молилась, чтобы ты не искал меня после выхода из тюрьмы. Из тюрьмы, в которую отправила тебя я.

Ты в прошлом. Ты в прошлом. Ты в прошлом.

Я готова повторять эти слова тысячу, миллионы и миллиарды раз. Надеясь, что это станет правдой, и я по-настоящему забуду тебя, Даниэль.

Недавно, Тина спросила про тебя, я снова ответила, что ты спасаешь жителей моря. Она ждёт тебя. По ночам я все ещё думаю, как сказать ей обо всем. Когда настанет этот момент?

Я просто не хочу разбивать её сердце.

Сегодня. Двадцать первое октября. Пять лет спустя, ты снова здесь. Рядом и одновременно так далеко.

Сейчас я сижу напротив твоей кровати, держу блокнот в руках, смотрю на тебя и думаю, что будет, когда ты проснёшься?

Притворимся незнакомцами? Мне бы было легче.

Но знаешь, увидев тебя, я снова начала бояться. Не тебя, а себя. Своего сердца.

Уходи так же быстро, как и появился вчера, Даниэль.

Не ломай меня ещё больше. Просто уйди. Из моего дома, из моих мыслей, из моей души и…моего предательского сердца.

Я люблю Маттиса. Люблю его, а не тебя»

Последние слова я зачеркнула. Зачем, не знаю. Но я так сильно черкала, что сделала дырку.

А потом просидела ещё час, просто тупо глядя на Даниэля, слухом ловя каждый писк на мониторе. Наверное, сидела бы и дальше, если бы в дверь не позвонили.

Найл и Ленора стояли у порога.

– Обработка, – кратко улыбнувшись, Найл прошёл в комнату Даниэля.

Ленора осталась со мной, крепко обняв. Мы прошли в гостиную, усаживаясь на диван. Наступила неловкая тишина. Нора была хорошей подругой, и является ею по сей день нашего знакомства, но рассказать обо всем я просто не могла.

Она молчала, но в её глазах играли немые вопросы.

– Я…

– Вчера…

Начали мы одновременно и заткнулись. Нора засмеялась первая, а за ней и я. Напряжение ушло, и кажется я начала дышать.

– Ладно, давай я, – махнула подруга рукой, – Во время операции, я увидела татуировку. Их было несколько, но она самая большая. В виде ворона, – я знала и помнила эту татуировку. Ту, что говорила о его принадлежности клану, – И…ну, – девушка сжала колени, поднимая их нервно вниз и вверх, – Ну короче, – выдохнула она, – Сперва я не обратила на это внимание, но и на его шее вытатуирована надпись: «Ворон». На Итальянском, я перевела.

Эту татуировку не видела. Значит она новая.

Я молчала.

– Ты знаешь, моя одна ученица, – Ленора преподавала ирландский с английским дистанционно. Этим она занималась с момента, как вышла на декрет, оставляя работу доктора, – Она из Италии. Когда мы говорили на разные темы, она рассказывала про что-то по типу криминального клана, – начинает тараторить девушка, – Я честно не запомнила, как он называется, но хорошо помню, что все, принадлежащие этому самому клану делают тату в виде ворона. Господи, – Ленора прячет лицо в ладонях, а я сижу, не пытаясь даже двинуться, – что я наговорила…

А что буду говорить я?

– Знаю…о чем ты хочешь спросить. Но не смогу ответить. Нора, – продвинулась ближе к подруге, сжимая её руку, – Я не могу тебе сказать. Ради твоей же безопасности.

– О какой безопасности идёт речь, если ты привела этого мужчину к себе домой с двумя дырками в животе? – приподнимает она светлые брови, – О чем идёт речь, если мы с Найлом сделали нелегальную операцию втайне от начальства? Назад пути нет, поэтому рассказывай, – Ленора так уверена, что не верится её смелости.

Она просто не знает о мафии ничего.

– Ты не понимаешь, – отвела взгляд в сторону, – Узнав об этом, у тебя есть два выхода: либо стать частью клана, либо унести эту тайну в могилу, пока эти тайны не унесли тебя в нее сами.

– Ну…в любом случае я в этой могиле окажусь, – усмехнулась Нора, а мне вот смешно не было, – Рассказывай. Тебе нужно высказаться, Андреа.

И я сдалась. Маттис был единственным, кто знал всю правду, но сейчас она душила меня вновь. Появление Даниэля открыла бездну, способную вновь затянуть меня в свои омуты.

– «Corvi» – именно так называется клан, о котором ты говоришь, – приступаю к рассказу, сделав глубокий вдох, – Раньше им принадлежала половина Италии. Оставшаяся половина ужасному человеку…, – вздыхаю, опуская плечи и чувствуя тяжесть в груди. Я так давно не говорила о Марко. Порой, ночами мне все ещё снились эпизоды жизни в нашем особняке, но я никогда не вспоминала его. Даже о своем настоящем отце думать не хотелось. – Марко де Лазару – моему отцу.

Сидящая и внимательно слушающая до этого Ленора, расширила глаза.

– Он был жестоким и ужасным человеком. Между семьями шла вражда за землю. Долгая и кровавая. В одну из ночей, когда я ушла из дома, меня попытались украсть…

Я рассказала Леноре все. Не дыша и пропуская жестокие моменты. Ей не нужно было знать об этом. Под конец, глаза подруги наполнились слезами. Она сидела, глядя на меня. Но не с сожалением, а с некой гордостью?

– Андреа…, – прошептала Нора, крепко обнимая, – Боже, ты такая сильная. Ты…ты просто героиня.

Обнимаю её в ответ, прикрывая глаза и медленно дыша. Этот разговор снова дал понять, что говорить о больном нужно. Мысли сводят с ума. Не говоря про них, ты даешь им волю съесть тебя изнутри.

Переварив всю ситуацию, Ленора отправляется приготовить ромашкового чая, что получается у нее изумительно, и который именно сейчас нам бы не помешал. Когда она скрывается за дверью кухни, медленно подхожу к гостевой комнате, в которой Найл обматывал живот Даниэля. Замерла на пороге, глядя на исхудавшее и раненое тело. Взгляд скользнул к оставшейся оголенной части туловища Даниэля. Внимания привлекла новая наколка. Прямо над сердцем татуировка ласточки в полете. Посмотреть внимательно не удалось, Найл поймал меня с поличным.

– Как его состояние? – заговорила первой.

– Стабильно, – подправляет он систему, – Пациент достаточно крепок. Его тело борется, поэтому потребуется время. Он не проснётся ближайшую неделю, но я буду приходить каждый день.

– Спасибо тебе, – тихо шепчу, растянув короткую улыбку, – Ты и вправду помог, и прости…что втянула вас с Ленорой в эту авантюру.

– За пять лет вы с Тиной стали очень близки нам, Андреа, – Найл подошёл ближе, смотря теплыми карими глазами, – Мы не могли иначе. И это ты прости, что кричал в машине. Я был напуган, – Найл улыбнулся, и на душе стало спокойнее. Он прошел мимо, когда Ленора начала звать к чаю.

Посмотрела на Даниэля в последний раз, прежде чем выйти и захлопнуть дверь.

Почему именно ласточка?

***

ИТАЛИЯ. СИЦИЛИЯ.

В особняке семьи Конселло стояла траурная тишина.

Тихо тикали часы, и там, где-то вдали был слышан плачь. Удушающий, горький и разбивающий.

Инесс сидела в углу своей комнаты, глядя, как в небе разливается закат.

«Его больше нет. Машина взорвалась. Все дело рук Гамбино» – слова, произнесенные Карло. Он принёс эту весть сегодня вечером. После этого девушка не помнила ничего. Лишь забвение. Она упала там же, не в силах держаться на ногах.

Диего, теперь и Даниэль. Она осталась одна.

Телефон, стоящий рядом с ней вибрировал от взрывающихся звонков.

Звонков от человека, который отныне ей не нужен. Зачем он звонит? Ждёт, что она, как и раньше сорвётся в его объятия, разыскивая в них поддержку? Нет, теперь Инесс не та пятнадцатилетняя наивная девочка, влюблённая в лучшего друга своего брата. Она Инесс Конселло. И больше унижаться себе не позволит.

– Инесс? – на пороге ее комнаты появилась Адриана. Голубые глаза были заплаканными и красными. Сейчас Инесс ничем не отличалась от сестры. За годы Адриана стала именно ею. Сестрой. Девушки встретились взглядами. Отчаянно. Цепляясь общим горем. После обе сорвались и крепко обнялись. Инесс заплакала в объятиях сестры, больше не в силах держать разрывающую боль по брату.

Даниэль был единственным со смерти Диего, кто остался у Инесс.

Он был единственным со смерти Диего, кто поддерживал Адриану.

– Что нам теперь…теперь делать? – не в силах унять всхлипывания, едва выговаривала Инесс.

Телефон замолчал и больше ни звука.

Адриана отстранившись, коснулась лица девушки.

– Продолжать держаться друг за друга, – заглянула Дри в глаза Инесс, – Сейчас клан перейдёт в руки Карло. Нам стоит быть на чеку.

Несмотря на горе, разъедающее Адриану, она знала, что все не так просто. Настоящий переворот начнётся именно сейчас. Карло возьмёт клан на себя, как это требуют правила, ведь у Дэна не было наследника, а Лукас, ближайший к власти еще слишком мал.

Адриане никогда не нравился Карло Конселло. Шестое чувство всегда подсказывало держаться от него подальше. Теперь, она боялась. Боялась за своих детей, за своих близких людей.

Что будет? Когда Даниэля…больше нет?

Она не могла в это поверить. Бог забрал у неё мужа, а теперь и самого близкого человека.

– Кто следующий, Дри? – грустно и с примесью злости произнесла Инесс, стирая слезы, – Кого ещё собираются у нас отнять?

На этот вопрос Адриана не знала ответа. Теперь они сами за себя. Она сама за своих детей. Даниэля, ставшим опорой для всех, больше нет.

Больно, но правда.

Когда девушка вышла из комнаты, услышала шум внизу. Она пошла на голоса и приближаясь к лестнице, понимала, что доходило до ее слуха. Ей это вовсе не нравилось.

– Что это значит? Девочке нет даже десяти, – узнала в этом голосе Габриэля.

Он старался быть спокойным, ведь даже сейчас, проживая потерю друга понимал, что нужно держать себя в руках. Но в сердце была дыра. Понять и принять всю ситуацию было трудно.

– Габриэль, – Адриана услышала Карло.

Он был совершенно спокоен. Будто бы, черт возьми, не убили Дона самого влиятельного клана в Европе. Не убили Даниэля. Дри хотелось все сказать старику в лицо, наплевав на правила, но прекрасно осознавала, что этим никому не поможет.

– Ирландия нам нужна. Нам нужна их помощь. Неужели ты не видишь? Гамбино убил Даниэля. Они не остановятся. Единственный способ: устроить связь с Ирландией, – объяснял Карло.

Адриана все ещё находилась в тени, крепко сжав стеклянные перила лестницы. Она даже думать не хотела о ком шла речь, ведь ее пугали собственные мысли.

– Да и я не говорю, что нам придётся отдать девочку сейчас, – в словах Карло заиграли нотки издевательской усмешки, – Как только она достигнет совершеннолетия, мы укрепим союз.

Сердце Адриана упало к ногам. Она слышала его треск.

– О какой девочки идёт речь? – громкий возглас пробился сквозь стены.

Это не был голос Дри, хотя она очень хотела кричать. Но прекрасно знала, кто кричал вместо неё.

Каир.

– Что ты сделал? – он надвинулся прямо на Карло.

Глаза его горели от неистовой ярости, готовые сжечь все дотла.

– Что. Ты. Сделал? – настойчиво процедил он. Казалось, вот-вот и сжатый кулак встретиться с челюстью Карло, но Каира перехватил Габриэль.

Он силой оттянул друга от беды на его же голову.

– Стой. Это не решит проблемы.

– Не решит проблемы? – снова рёв.

Такой яростный и отчаянный, что все члены семьи вышли на балкончик второго этажа. Адриана же не чувствовала ног, падая прямо на ступени. Не хотелось верить в услышанное.

– Он говорит, что пообещал Неру этим ублюдкам! Твою мать, Габриэль, – Каир вцепился в рубашку друга до скрипа ткани, – Мы потеряли друга! Мы его потеряли, а он решил жизнь маленькой восьмилетней девочки! Он…он сошел с ума!

Его разъедало горе за потерянного друга и ярость за девочку, с небесными глазами как у мамы. Нера все еще верила в единорогов, а её уже отдали другим. Каиру было больно за её мать. Женщину, которую он любил. Женщину, чьи слезы ранили сердце.

– Он – твой Дон! – ещё один мужской рык ударился об самые стены особняка, – Теперь он твой босс! Он! – Габриэль встряхнул Каира, желая криками докричаться и до самого себя. Будто мог этим поверить в смерть Даниэля.

Габриэль не мог дать волю эмоциям как Каир, но внутри ломалось все. Рушилось от начала до конца.

Все вокруг замерли. Осознание ударило по каждому.

По Адриане, стоявшая на краю обрыва. Инесс, по щекам которой стекали слезы, и по Кристиане, держащейся за сердце, уже не в силах терпеть все. Женщина понимала, что теперь власть не у ее семьи. Это пугало.

– Ну…, – самодовольно вытянул Карло, как только наступила тишина, – Думаю, теперь вам стоит свыкнуться с этой мыслю. Даниэля больше нет. – он ушел, оставляя всех в своём горе.

В этот день был разрушен весь дом. Вся семья. Не осталось ничего.

Руины. Вот во что все превратилось.

Через неделю клан «Corvi» официально возглавил Карло Конселло. Он давился своей гордостью. Был горд, что завоевал так называемый престол и отомстил за смерть любимой женщины.

Он устранил единственную причину смерти Аники.

Если бы не тот ребёнок тогда, Аника была бы жива. Лоренцо не пошёл бы по её следам, если бы она не родила этого уродыша. Все было бы иначе.

Но теперь назад пути нет. Карло наконец на том месте, где с самого начала должен был быть он, а не его никчёмный брат.

Одно Карло знал точно: теперь настало его время.

Он сделает все, чтобы стереть в порошок семью его брата.

ГЛАВА 6

Андреа

«Я не понимаю, почему это называют разбитым сердцем. Такое чувство, что и все кости сломаны тоже». 

(Д. Лето)

Неделя проходила мучительно медленно.

Каждый божий день я ждала.

Ждала, когда он проснётся.

Ждала, когда смогу сказать ему уйти.

Ждала, когда увижу свою дочь. Смогу быть с ней по ночам и вдыхать её ангельский аромат.

Ждала. Ждала. Ждала.

К слову, с Тиной мы виделись каждый день, но даже этого было недостаточно. Найл приходил ежедневно, меняя перевязку и следя за общим состоянием Даниэля. За все время больше не вступала за порог комнаты. Только мельком смотрела с дивана, когда Найл открывал дверь и входил.

Признаюсь, я всегда стояла перед комнатой Даниэля, но не заходила. Это было подобно тому, как насыпать соли на все ещё открытую рану. С каждой секундой рядом с ним, швы зашитых ран, рвутся, заставляя истекать кровью.

Было невыносимо.

Сегодня ровно седьмой день этого насилия. Я сидела на террасе заднего двора на деревянных ступеньках, следя, как над домом пролетали самолёты, являвшиеся частым явлением. Мы привыкли к постоянным шумам над головой или ярким ночным цветам в небе, когда воздушные судна пролетали ночью.

Именно сейчас так и было. Я следила за красными и жёлтыми фонарями летевшего самолёта в небе, кутаясь в коричневый тёплый плед.

Октябрь. В Дублине дул холодный ветер, пробивающий кости до дрожи.

На часах всего десять часов ночи, но на нашей улице была такая тишина, что слышан лишь белый шум и пение сверчков. Эту идиллию разрушил только один голос.

– Андреа?

Вокруг застыло все. В том числе и моё сердце.

Этот голос.

Господи, пять лет.

Я не слышала его пять лет, но он совершенно не изменился.

Я перестала двигаться и моргать, а потом резко повернулась. Сердце вспомнило свои функции. Оно так рьяно забилось о ребра, что казалось пуститься в бег прямо сейчас.

Даниэль стоял у стеклянной двери выхода на террасу, а я не могла даже подняться с места.

Мы молчали. Слов и не нужно было. Одно мое имя из его уст, заставило сжаться конечности и покрыться мурашками тело.

– Ты настоящая? Или я уже умер? – краткая полуулыбка коснулась его губ и обросшие густой щетиной скулы дернулись, как и моё тело. Но улыбка Даниэля быстро погасла, когда он ухватился за голову, нахмурив брови.

Над нашими головами близко пролетел ещё один самолёт. Совсем поблизости, что на секунду заглушил все вокруг, но только не мой крик, когда Даниэль потерял сознание на моих глазах.

– Даниэль!

***

Найл приехал сразу.

– У него был шок, Андреа, – кажется друг пытался успокоить меня. – Он только очнулся от коммы, и в состоянии аффекта тут же побежал. Это было опасно, но…, – Найл поставил капельницу Даниэлю и посмотрел на меня, – Все обошлось. Теперь ему нужен будет уход.

– Полетит домой, вот будут за ним ухаживать, – выдавила напряженно из себя, ходя из одного угла комнаты в другой. Руки тряслись. Тело помнило испуг, когда он упал прямо передо мной.

– Интересно, – Найл кратко усмехнулся, почесывая подбородок, – Ты держала его семь дней здесь, ухаживая, а теперь не успей он встать на ноги – выгоняешь.

– Так и сделаю. В первую очередь.

– Ему нельзя летать хотя бы несколько недель.

– Мне все равно, – резко останавливаюсь, поднимая взгляд на друга.

– Было бы все равно, здесь бы он не лежал. Ну, ладно, – направился мистер врач в сторону выхода, – Все в порядке. Он должен проснуться до завтрашнего дня. Ночью может быть температура.

– Спасибо тебе ещё раз, – мы подошли к входной двери, которую в панике я даже не закрыла.

– Все в порядке, – Найл почти вышел, когда повернулся и поднял руку, – Кстати, Ленора просила тебя позвонить. Хочет спросить о рецепте каком-то.

Я улыбнулась, прислонившись к двери.

– Окей, не переживай.

Как только Найл ушёл, направилась к Даниэлю. Он лежал так же без сознания, как и всю прошлую неделю, только не был подключен к аппарату. Тихо прошла в угол комнаты и села на кресло. Откинула голову назад, закрывая глаза. Усталость тут же взяла надо мной вверх, что не заметила, как уснула.

Проснулась от громкого щебетания. Сперва было сложно понять, где я оказалась, но события быстро выстроились цепочкой в голове. Я в комнате Дэна. Привстала на кресле, оглядывая все вокруг. Звуки издавал Даниэль. Казалось, он даже немного дрожал. Испуганная, подбежала к нему и включила подсвечник. Свет осветил крапинки пота, выступившие на его коже.

Несмотря на все противоречия внутри, коснулась его лба.

Он горел.

Так резко сорвалась на кухню, что поскользнулась в нескольких местах. Вернулась в комнату с водой и тряпкой, слыша громкий выкрик Даниэля.

– Андреа!

Замерла около его кровати, не ощущая ног и рук.

– Андреа!

Он кричал и дёргался. Я читала, что будить человек в такое время нельзя. Поэтому игнорируя повторение моего имени, режущие нутро, выжала тряпку и приложила ко лбу Даниэля.

– Ш-ш-ш, – шептала, словно маленькому ребёнку, – Все хорошо.

Сейчас и не было того, что «было» между нами. Я делала, что могла, лишь бы не слышать свое имя.

– Андреа…не уходи. Не уходи, – уже тише, но все еще до мурашек больно выговаривал во сне Даниэль.

– Я здесь, – сама потянулась к его пальцам. – Здесь, – тихо прошептала, присаживаясь на стул и сжимая мужскую ладонь двумя руками, отбросив неловкое чувство, – Здесь, – прикрыла веки, прислушиваясь к дыханию Дэна.

Я здесь. Так близко к тебе, Даниэль. Мое сердце разрывается от осознания, что мы никогда не будем прежними. Мы находимся так близко, но и одновременно далеко, подобны небу и земле, разделенные незримой и неопределенной пропастью.

Оставшуюся ночь Даниэль провел, бормоча моё имя. Я меняла тряпку и воду раз пять, пока не спала температура. Как только его тело покрылось холодным потом, поняла, что этап пройден. Больше он моё имя не произнес. Просто уснул, но моей руки не отпустил. Наверное, я боялась, что все повториться, поэтому не противостояла. Настолько вымоталась, что так и уснула, держа Даниэля и прислонившись лбом к нашим рукам.

Думать об этом не хотелось от слова со всем. Завтра. Все завтра.

Наверняка, проснусь и забуду об этом. Забуду, что всю ночь держала его руку и слышала шепот моего имени.

Избегать. Избегать. Избегать.

Просто. Избегать.

ДАНИЭЛЬ

Мне снилась Андреа.

Кажется, я правда умер, потому что не мог объяснить это видение иначе. Мое сердце необычайно сильно билось от этой мысли.

Я помню ощущения её тепла. Её глаза. Её голос.

«Я здесь»

Слова подобны удару под самый дых.

Ты не здесь. Ты уже давно не рядом.

Я точно умер. Но…разве ад выглядит таким?

Молочного оттенка потолок и зелёные стены. А ещё ярко бьющиеся в окно лучи солнца.

Только немного погодя, понял, что, жив.

Этот ужасный бибикающий звук и раздражающие капли системы.

Попытался поднять руку, чтобы содрать эту хрень. Но ощутил чужой вес на себе. Медленно повернув голову, увидел копну каштановых волос.

Господи, я точно жив, и…вижу Андреа. Точно вижу.

Замираю, не в силах поверить.

Она спала сидя, наклонив голову к нашим ладоням. Они сплетены и мое тело необузданно покрылось слоем мурашек от ощущения ее кожи. Это так необычно видеть ее сейчас. И так больно. Я не понимал, что чувствую. Хотелось и кричать, и смеяться, и плакать.

Собранные в хвост волосы закрывали пол лица птички, но несмотря ни на что, я бы узнал её из сотни других лиц. Ее теплое дыхание щекотало мою кожу, и я все ещё не верил своим глаза.

Может я точно умер?

Большим пальцем, что был не зажат ее руками, медленно убрал падающею на нос птички прядь. Андреа нахмурилась, поморщила нос и длинные ресницы затрепетали. Я улыбнулся. Дьявол, как же сильно скучал по этим ресничкам. Как сильно скучал по ней. Но улыбке приходит конец, когда Андреа распахнула глаза и резко подняв голову, увидела меня. Ответной улыбки не удостоился.

Она отпрянула и расцепила наши руки, резко отдаляясь.

– Ты проснулся, – нервно тараторила она, начиная заново собирать волосы, ни разу на меня не взглянув.

Избегала.

Когда я в отличие от неё, не переставал разглядывать каждую частичку прекрасного лица. Я был готов ловить каждое мгновение рядом с ней, даже если оно длиться секунды.

Андреа не изменилась. Птичка стала только краше. Это осознание убивало. Я все пропустил.

– Как…, – хотелось спросить, как я вообще оказался здесь, с ней, но внезапная боль в области живота, заставила скорчить лицо и сжать кулаки.

Недавние события сумасбродными обрывками отыгрались перед глазами, и я сжал простыни от гнева, боли и ненависти.

Карло. Выстрел. Внезапная темнота.

«Она должна была жить, а не ты»

Слова пробрались в мысли и все вокруг начало тлеть.

Мама подарила мне эту жизнь несмотря ни на что, убежала и растила вдали от гнили этого мира. Она не знала, к чему все это приведёт. Мама умерла из-за меня. За мной пришёл отец и убил её. Он забрал ее у меня.

Возможно, она хотела верить в чудо? Верить, что сможет прожить свою лучшую жизнь. Даже если мы прятались в окраине города с разваленными стенами и едва закрывающимися окнами.

Я тоже верил, но все мечты разлетелись в прах.

– Да, он…он проснулся, – Андреа вывела из оцепенения, донося кому-то мое состояние по телефону. Она стояла надо мной, кусая ноготь. Последующие слова разобрать было невозможно. Я слишком сильно сфокусировался на своей боли.

– Кому ты звонила? – спросил, откидываясь назад и пытаясь дышать, чтобы расслабить мышцы.

Андреа устремила еловые глаза на меня, и боли уже не существовало. Я мог поверить, что боли никогда и не было. Только ее глаза.

Она впервые посмотрела прямо на меня.

Говорят, у ангелов зелёные глаза.

Сейчас этот ангел был успокоением среди суровой реальности, напоминая, что чудо еще есть.

– Найл, – от звучания мужского имени с её уст, каждый волосок на теле встал дыбом.

Прошло пять лет. Возможно, Андреа построила семью. Настоящую семью, чего вполне заслужила. Но одна только мысль, что моя птичка, именно моя дьяволица могла улыбаться другому, доводила до исступления.

Если больно лишь от мысли, что будет, когда и вправду узнаю об этом?

– Ты вышла замуж?

Но если больно, так сразу.

Тёмные брови птички сошлись на переносице. Она отошла на шаг в ошеломлении.

– Ты сейчас серьёзно? – взорвалась Андреа, переходя на крик, – Я нашла тебя практически мёртвого и синего у моря, притащила к себе домой и каждый! Каждый. Чертов. День. Я молилась, чтобы ты проснулся и свалил из моего дома, а ты…ты спрашиваешь у меня: не вышла ли я замуж?

Она слишком быстро дышала. Рьяно, готовая опрокинуть этот гребаный дом на мою голову.

– Хочешь, чтобы я спросил иначе? – приподнял бровь. Тоже хотелось кричать и метать, но в данном случае даю волю дьяволице, – Есть ли у тебя муж, который трахает тебя так же, как и я раньше?

Я знал, что говорю. Мне просто нужно было, чтобы Андреа вышла. Оставила меня одного и дала все переосмыслить. Отдышаться, чтобы этот дом не разрушил я.

– Ты гребаный сукин сын, – ее зрачки вспыхнули, – И да, знай, у меня есть мужчина, и он трахает меня лучше, чем ты когда-то. Так отменно, что тебя я даже не вспоминаю. – Андреа вышла и хлопнула дверью с такой силой, что боюсь, могли рассыпаться стены.

Комната погрузилась в тишину, а я закрыл глаза, осмысливая последние сказанные слова.

«У меня есть мужчина»

Извини, но я уже хотел перерезать ему горло.

Боль все ещё ощущалась. Но меня вновь потянуло в сон. Противиться порыву было трудно, поэтому снова заснул. Позже почувствовал, как живота касается что-то холодное. Моя реакция все ещё была при себе, поэтому резко перехватил чье-ту кисть и распахнул глаза.

– Какого черта? – хмуро поднял взгляд на парня, стоящего надо мной.

Однако он не шелохнулся.

– Да, я тоже задаюсь этим вопросом, – краткая и усталая усмешка озарила его лицо. Он понимал итальянский и разговаривал на нем, но с заметным акцентом, – Ach cad nach ndéanfaidh tú do mhná? – это он сказал на своём языке, выдергивая свою руку из моей твердой хватки, которую я немного ослабил.

– Я тебя не понимаю, – решаюсь заговорить на английском, который знал в совершенстве. Его нас заставлял учить отец.

– Ладно, – в ответ заговорил молодой человек тем же, – Я говорю: что только не сделаешь ради женщин.

– Ты кто?

– Найл Люверс.

Найл повернулся к маленькому медицинскому столу, на котором собрались окровавленные бинты. Мои бинты.

– На данный момент твой лечащий врач.

– Это тебе она значит звонила, – подумал вслух, отворачиваясь к окну и разглядывая длинные розы, растущие под ними.

– Кто? Андреа?

Я ревновал. Причём сильно. Сейчас он говорил о…

Впрочем, о ком, Даниэль?

Она не твоя жена, не твоя собственность.

Но она моя. И это все, что я знал.

– Ну, во-первых, звонила она мне, но взяла моя жена, – Найл стянул медицинские перчатки и выбросил к использованным бинтам, – Я был на операции, поэтому не смог ответить. Ну, а во-вторых, глупо её ревновать, когда у неё есть парень.

Вот это он зря. Очень.

– Я, конечно, благодарен тебе за помощь, Найл как-то там. Но не пошёл бы ты к черту, со своими советами, – процедил сквозь сжатые зубы.

Найл все ещё улыбался, поднимая ладони в капитуляции.

– Вот теперь уверен, жить точно будешь.

Доктор уже было открыл дверь, когда я задал вопрос, удушающий нутро.

– Кто он?

– Кто? – повернулся парень.

На вид ему ещё не было даже тридцати.

– Ты знаешь о ком идёт речь.

Найл кивнул, пройдясь рукой по гладко выбритым скулам.

– Думаю, стоит спросить у неё самой.

– Она не ответит.

– Значит ты того заслужил.

Да, я заслужил всего, что предпишет дьявол судьба. Но теперь я намерен заслужить у нее Андреа.

***

На койке пролежал ещё несколько часов, чуть не сдохнув от скуки и мыслей, словно черви разъедающие нервы.

Я должен что-то предпринимать.

Уверен, клан перешёл в руки ублюдка Карло. Но я обязательно его верну. Однако для этого нужно вылечиться. Я передвигался-то едва ли как пенсионер. Какая речь о завоевании?

Когда с трудом дошёл до двери, она распахнулась перед носом.

Андреа застыла с широко распахнутыми глазами, глядя снизу-вверх.

– Зачем ты встал? – с подносом в руках, она прошла мимо, совершенно недовольная.

Дьяволица оставила еду на прикроватную тумбу, прежде чем развернуться и скрестив руки на груди, взглянуть на меня.

– Ты должен хорошо питаться, чтобы оправиться быстрее, и ходи меньше, – Андреа обратно прошла мимо, но остановилась на пол пути и полезла в карман, – И, да, держи, – у моего носа появился мобильный телефон, – Карта новая. Звони сейчас тому, кто сможет, желательно сегодня вечером, тебя забрать. Я не хочу тебя в своём доме.

Но я не взял телефон. Даже не взглянул на него. Во внимании сейчас только дьяволица. Андреа закатила глаза, уже на краю нервного срыва.

– Ты ждёшь пока я позвоню сама?

– Нет. Нам некому звонить. Для них я мёртв.

– Но ты жив, поэтому возьми и звони, – настойчиво произнесла Андреа, уже упирая телефон в мою грудную клетку.

Накрыл её ладонь своей. От прикосновения Андреа вздрогнула и ее лицо вытянулось от неожиданности.

– Карло. Вот кто выстрелил в меня. Он занял мое место, и наверняка делает все, что вздумается. Там моя семья, Андреа. Мои люди. Я не могу пойти и бороться с этим ублюдком в таком состоянии, понимаешь?

– Ты просишь у меня помощи?

– Считай, что так, – крепче сжал её руку, будто это могло помочь её удержать.

Удержать человека, который давно ускользнул.

– Ты ее не получишь, – Андреа высвободилась, оставила телефон на кресле, после развернулась и ушла.

Но я пошел следом. Не так быстро, как хотелось бы, но все же…догнал чертовку и перехватил за кисть, поворачивая к себе.

– Отпусти, – на одном дыхание выдала птичка, ненавистно ступив в нашу любимую игру. Гляделки.

– Мне нужна твоя помощь, Андреа, – потянул ее ближе к себе, каждой частичкой лёгких ощущая до боли любимый аромат диких роз.

– На какую помощь ты рассчитываешь после всего, что между нами произошло? – Андреа понизила тон. Казалось, ещё одно слово и слезы польются по ее фарфоровым щекам, – После всего, что сделал ты, – она стиснула мою серую футболку в пальцах, – Разрушил меня.

Я бы хотел прижать её к себе и крепко обнять, вдыхая родной запах. Молить о прощении. Поцеловать. Дать понять, что никого, кроме нее не существует. Но все было тщетно. Между нами слишком большая пропасть.

Наклонился, и наши лбы соприкоснулись. Андреа прикрыла веки и одинокая слеза стекла по ее подбородку. Я словил слезинку подушечкой большого пальца и прикоснулся к ее губам.

– Я знаю, – закрыл глаза вслед. – Этому нет прощения.

Наверное, это единственная причина, почему я не просил прощения.

Она меня не простит. Никогда.

Ещё несколько секунд Андреа дышала в моих объятиях, после чего отошла.

– Я даю тебе неделю, а после не хочу видеть в своём доме, – твердо заявила она. – Я не хочу видеть тебя в своей жизни. Ты уйдешь.

Она сделала ещё один шаг все дальше и дальше от меня.

– Я уйду, не переживай, – эти слова давались с трудом.

Но я откровенно врал. Судьба снова свела нас. И она правда думает, что я дам волю и в этот раз разлучить нас?

– Точка давно поставлена, Даниэль. Я не хочу никаких запятых, – с этими словами Андреа убежала, оставляя меня одного.

В тишине. В омуте своих мыслей.

Ещё несколько секунд простоял в гостиной, но после слабость дала о себе знать. Вернулся в комнату и все же съел немного остывший суп, и снова уснул, вспоминая то, как приятно было вновь услышать голос птички, почувствовать ее запах и увидеть изумрудные глаза.

Они, хоть и на время, позволяли почувствовать покой. Словно и не было того дня, когда я почти оказался в могиле.

Куда она ушла? Или же…к кому?

Был готов рвануть за ней сейчас же, но это чертово состояние, словно я выпил большую дозу снотворного, заставлявшего веки тяжелеть и закрываться, убивало заживо.

В любом случае, теперь все будет иначе.

ГЛАВА 7

Андреа

Some days it's hard to see

Бывают дни, когда сложно понять,

If I was a fool or you a thief

Была ли я дурой или ты вором?

Made it through the maze to have found my one in a million

Я прошла через лабиринт, чтобы найти своего единственного,

And now you're just a page torn from the story I'm living

А теперь ты просто страница, вырванная из истории моей жизни.

– Dynasty

(c) Miia

– Мама!

Этот голос хотела услышать с самого утра. А когда Даниэль очнулся, почувствовала ещё большую потребность в этом. Словно услышав и увидев дочь в живую, могла быть уверенной, что он точно не узнает о ней. Сейчас, Тина была самой сокровенной тайной – тайной, которую я скрываю от ее собственного отца.

– Душа моя, – прижала дочь к груди, до мурашек впитывая её запах.

– Дядя Маттис обещал показать мне лошадок завтра, – немного отстранившись, Тина засверкала улыбкой.

Лошади. Она просто обожала их. И…порой, я не могла отрицать, что они с Даниэлем как две капли воды.

– Завтра садик, – посмотрела на Маттиса, стоящего облокотившись об косяк двери.

– Да, но думаю это можно решить.

– А ещё мы с дядей Маттисом нарисовали рисунок! – захлопала в ладоши Тина, – Он купил мне краски. Сейчас покажу, – она побежала за рисунком и красками, а я встала с колен, ровняясь с Маттисом.

Он напряжённо улыбнулся, и подойдя ко мне пытался поцеловать в губы. Тело жило само с собой и подставило лоб его губам, давая почувствовать напряжение, возникшее в Маттисе. Обычно напряжена всегда я. Но сейчас все наоборот.

– Не хочу, чтобы Тина расстраивалась, – решаю разбавить ситуацию.

Это было правдой. Я не могла отойти от её слов и слез, хотя в глубине души знала, что причина кроется в ином.

Появление Даниэля перевернуло мою жизнь вверх тормашками.

Как он?

Сердце совершило тревожный удар. Я оставила его одного, а теперь переживала. Что за глупости?

– Он очнулся? – перешёл к делу Маттис.

Вовсе не хотелось отвечать на поставленный вопрос. Это приведет к другому. В конце концов придётся сказать на что я согласилась.

– Да, и…

– Когда он уедет?

Хмурюсь. Понимаю, он нервничал, и даже прав в своих эмоциях, но я не смогла отказать Даниэлю. Как оказалось, это выше моих сил.

– Маттис я…

Мы все ещё стояли на пороге его дома, глядя друг на друга. Он, глазами полных надежд, и я, глазами полных извинений. Мы всегда были честны в дружбе. И в отношениях тоже, поэтому:

– …разрешила ему пожить у себя некоторое время.

Он замер. В наш напряжённый разговор ворвалась Тина.

– Вот, смотри, мам, – дочь подбежала ко мне и протянула разрисованный лист бумаги, – Мы нарисовали пляж, а ещё я нарисовала тебя и папу.

Взор переместился на картину. На семью в середине берега. Семью, которой мы с Даниэлем не смогли стать.

– Это вышло очень красиво, – прошептала ломающимся голосом.

– Да? – засияла малышка, – Тогда папе тоже понравится.

В груди снова образовалась боль, а глаза защипало от непролитых слез.

– Тина…, – казалось, сейчас тот момент, когда правда выплывет наружу, но Маттис остановил порыв.

– Стой, что значит некоторое время? – наконец понимая смысл сказанного, он покачал головой, – Ты позволила ему? – особый акцент был сделан на последнем слове. Маттис повернулся, прикрывая рот ладонью, явно пытаясь заглушить злость.

– Мы поговорим с дядей Маттисом. А ты поиграй, хорошо?

Тина поняла меня, но и так же ей стало ясно: что-то не так. Она хмуро перевела взгляд на Маттиса, а потом быстро ускакала в другую комнату.

– Я знаю и все понимаю, хорошо? – закрыла аккуратно входную дверь и обратилась к Маттису, что стоял у кухонной столешницы. – Но…

– Не можешь ему отказать? – он повернулся ко мне, растянув неспокойную и совершенно чужую для меня улыбку, скрестив руки на груди.

В его глазах впервые появился огонь ревности. Но ещё и недоверия.

– Ты ставишь под сомнения наши отношения? – пошла вопросом на вопрос.

Его улыбка дрогнула.

Могла бы сказать «нашу любовь». Но была не уверена, что это она и есть. Со стороны Маттиса – да. Он любил. Я видела это, но…с моей. Могла ли я когда-то полюбить снова? Нет.

В свою любовь я больше не поверю.

Может быть любимой намного лучше?

– Нет, – Маттис шагнул в мою сторону, пытаясь дотронуться. Но что-то его остановило. Возможно, мой холодный взгляд? – Под сомнением только он. Разве ты можешь ему доверять после всего?

– Нет, не могу. И мне не нужно ему доверять. Все давно закончилось и не имеет значение, – по крайней мере я верила в это.

Во взгляде Маттиса прошлась нежность. Он все же обнял и поцеловав в висок. Закрыла глаза, пытаясь принять объятия и не отвергать Маттиса.

– Я люблю тебя, – в волосы прошептал он.

Сердце остановилось. Слова резали слух, хотя должно было быть совершенно наоборот. Маттис часто признавался в любви. И сегодня, как и всегда, после этих слов последовало молчание.

Я избегала того, что мой ответ будет отрицательным. Избегала этих слов.

Избегать. Избегать. Избегать.

Как же часто я начала это делать. Избегать саму себя.

Побыв рядом с Тиной ещё часик, вызвала такси и уехала, все еще не желая расставаться с дочерью.

– Мы приехали.

Я сфокусировала взгляд на своем доме.

В холле горел свет. Очевидно, Даниэль не спал. Что он делал все это время?

– Спасибо, – выдавила из себя, заплатила за проезд и вышла.

Укуталась в свой свитер и замерла у маленьких деревянных ворот, смотря в окна нашего с Тиной гнездышка. Даниэль показался из окна гостиной. Он отодвинул занавеску и наши взгляды встретились.

Избегать.

Мне просто нужно избегать его.

Напомнив себе об этом, отвела взгляд и открыла калитку. Зашагала к двери, открыла её, и войдя в дом, даже не разуваясь, направилась в свою комнату. Даниэль так же стоял возле окна, когда прошла мимо, открыла свою дверь и застыла на пороге, посмотрев на него. Он сделал нерешительный шаг в мое направление. Сердце забилось сильнее. Ещё немного, и я вновь уловила бы чистый итальянский, без капли акцента, что не слышала так давно, низкий и бархатный баритон, от которого предательское тело пустило бы дрожь по всему телу. Но закрыла дверь, обрывая гляделки, прежде чем случилось что-то непоправимое.

Избегать.

Семь дней, и Даниэль Грассо Конселло свалит ко всем собачьим чертям из моей жизни.

***

Не сомкнула глаз всю ночь. Кровать казалась слишком жёсткой, ночь —слишком тёмной, шум – слишком тихим, мои эмоции – слишком обостренными.

Лежа в постели, чувствовала, как электризуется каждый волосок на теле от одной мысли, что там, за несколько метров, лежит моё разбитое прошлое и когда-то сокровенные мечты. Моя чёрная любовь.

– Боже, – вновь перевернулась на спину, встречаясь с потолком.

Я больше так не могу.

Выпрыгнув с постели, ушла в душ. Простояла полчаса под тёплой водой, высушила волосы и тихо выбралась из комнаты, прислушиваясь к тишине, которую нарушали настенные часы в гостиной.

Прошла мимо двери Даниэля пулей, не желая даже останавливаться, но беда ждала впереди. Застыла на пороге кухни, когда увидела его стоящего около столешницы. Даниэль пил воду, но увидев меня – опустил стакан. Секунду мы молчали, уставившись друг на друга, а после:

– Доброе утро.

– Что ты собираешься делать?

Вырвались слова в унисон.

Я нахмурилась.

«Доброе утро»

Господи, как же невинно звучали эти слова с его уст. Словно ничего и не было. Не было пяти лет разлуки, разбитой жизни и море ложи между нами.

– Нужно связаться с Габриэлем и узнать, что творит Карло, – Даниэль поставил стакан обратно на стол.

– Он пытался убить тебя из-за власти? – не верила своим же словам. Карло казался нормальным, когда видела его в первый и последний раз.

– Моя мама, – Даниэль поднял взгляд.

Его глаза такие чёрные. Бездна. Тянущая тебя на дно. Я словно увидела их впервые. Впервые, когда мы встретились в том несчастном коридоре. Его глаза тогда – были единственным, что я запомнила, даже понятия не имея, что вскоре этот незнакомец разделит мою жизнь на «до» и «после».

Черт, только не это. Не это. Почему я вспоминаю прошлое? А главное – зачем?

– Ещё одной причиной была моя мама, – слова давались ему с большим трудно. – Когда она забеременела, сбежала от отца. Он бы оставил это, если бы не узнал обо мне. Мама…, – Даниэль сжал кулаки, отводя взгляд в окно, за которым капал дождь, выстраивая ручейки на стекле, – Она бы осталась жива. Я виноват в её смерти – так думает Карло.

– А как думаешь ты? – вслед за Даниэлем посмотрела в окно и капли дождя, – Ты винишь себя в смерти матери?

Это было так странно и больно говорить о сокровенном после случившегося провала. Я должна его ненавидеть. Но кроме негодования, усталости и злости не чувствовала ничего.

– Я во многом себя виню, птичка.

Мои ноги подкосило.

«Птичка» – как давно я не слышала этого?

Сердце готово было пуститься в бега, разрушая все вокруг. Я сглотнула, продолжая следить, как капли на окне один за другим скатываются вниз.

– Не называй меня так. Ты потерял это право пять лет назад.

В моих словах не было даже грубости. Тихие волны равнодушия и безмятежности. Тикали часы, в пространство уходили долгие минуты, за окном шёл дождь, а мы с Даниэлем стояли в нескольких метрах друг от друга, разговаривая как люди, потерявшие очень многое.

Мы потеряли любовь. Нет, мы её разрушали.

– Да, и в этом я тоже виню себя, – грустно улыбнувшись, Даниэль взглянул на меня.

Сделала то же самое и выдала сквозь ком в горле:

– Найл придёт сделать перевязку через час. В холодильнике есть готовая еда, можешь разогреть. Телефон с новой симкой на комоде в прихожей, если хочешь позвонить Габриэлю, – закончив, отвернулась и направилась к выходу. Подальше от Даниэля. Подальше от эмоций и чувств. Подальше от своего же дома.

Тонкая кофта тут же начала впитывать воду. Но было откровенно плевать даже на ливень. Балетная студия находилась не так далеко, поэтому направилась пешком, но и десяти минут хватило промокнуть до нитки. Ремонт труб после потопа начинался завтра, поэтому сегодня смогу побыть в студии одна. Невозможно находиться с ним под одной крышей.

Бегом добралась до двери, и забежала в укрытие от назойливого дождя. Он барабанил по крыше, оглушая все вокруг. Но мне нравилось. Было пасмурно, отчего в студии серо и мрачно, как и в моей душе. Я привыкла к этому состоянию со времен разрыва с Даниэлем. Моя душа была настолько истерзана, что я перестала верить в возможность вновь ощутить искреннее счастье от чего-либо и кого-либо, кроме Мартины.

Переоделась в простые белые колготки и балетный купальник. Подключила аппаратуру, включая первую попавшеюся песню. Я распустила и выжала мокрые волосы, после подняла руки вверх в отчаянном состоянии, отдавая танцу всю боль и ненависть. Кружилась в зале, не чувствуя ни ног, ни рук. Только эмоции, выплескивающиеся в каждом движение, словно брызги красок на белый холст.

Строки песни добивали до конца:

Этот шрам я не могу убрать со своей кожи,

И чем больше он заживает, тем больнее,

Я отдалась тебе всецело, неудивительно, что мне чего-то не хватает,

Я не знаю, как стать ближе к человеку, который так далеко.

Всё, что я подарила тебе, пропало,

Разбилось, будто брошенное.

Мне казалось, мы создали неподвластную небесам династию,

Мне казалось, мы создали династию, какой никогда не было,

Мне казалось, мы создали навеки нерушимую династию.

Всё рухнуло, всё рухнуло,

Всё рухнуло, всё рухнуло, всё рухнуло…

Под конец оказалась сидящей на полу с висящими руками по сторонам. Пряди волос прилипли ко лбу и шее, а тяжелые от бессонной ночи веки прикрылись. Подбородок опустился на грудь, что вздымалась от отдышки. Прислушивалась только к своему дыханию.

Вдох-выдох.

Наш утренний разговор съедал изнутри.

«Я во многом себя виню»

Вдох-выдох.

«Птичка»

Вдох-выдох

«Ты потерял это право»

Затыкаю ладонями уши, пытаясь заглушить чувства, эмоции, прошлое, настоящее и Даниэль.

Нет, это было выше моих сил.

Почему мне так больно?

***

– Не хочу заставлять, но ты можешь переехать ко мне, – говорил в трубку Маттис, пока я сидела на подоконнике студии, разглядывая все ещё идущий дождь за окном и стены здания.

Моя студия была невелика – всего один просторный зал, маленькое отделенное пространство для раздевалок и коридор с потертым диваном для посетителей, который я купила за гроши на ярмарке. Зал, в котором я сейчас и сидела был с высокими потолками, украшенными потертыми зеркалами в тяжелых рамах. Сейчас пахло древесиной и сыростью после потопа, но запах лака и пота всегда витал в воздухе, словно неотъемлемая часть творчества в нашем деле. Едва виднеющийся сквозь тучи солнечным свет, проникающий сквозь высокие окна, освещал пылинки, танцующие в лучах, и отражался в блеске деревянного пола, испещренного множество царапин – свидетельств бесчисленных репетиций. В углу стоял потрёпанный рояль, доставшийся еще от предыдущих хозяев, на котором так любила играть одна из моих учениц старшей группы.