Эволюция
Дорога к побережью и в обычное время была не из простых. Извилистый, полный неожиданных поворотов, спусков и подъемов серпантин то и дело преграждали оползни и провалы. Дважды в год, в период солнечного равноденствия Има ехала сюда, сидя на комфортном заднем сиденье автомобиля, и ей даже не могло прийти в голову, что управлять машиной на этом пути непросто. Сейчас же, в сезон дождей, когда вода падала с неба ледяной стеной, дорога и вовсе считалась непроходимой. Ни один из живущих при монастыре дорфов1 не согласился бы сесть за руль и доставить ее вниз. Да Има и не хотела, чтобы о ее поездке кто-то узнал: слишком велика тайна, чтобы ее разделять даже с неграмотным дорфом-водителем. Поэтому сейчас она сидела за рулем и в недоумении рассматривала приборную панель. Яркость фар упала настолько, что дорогу впереди освещали лишь всполохи молний над головой, машина ехала все медленней и медленней. Руль на поворотах вращался все тяжелее. «Что происходит? Неужели я так одряхла, что не смогу справиться с машиной? – крутились мысли в голове Максимы2. – Ради всего святого, ради дела, которое я возглавляю, ради Праматери я должна добраться до места», – молилась про себя Има Максима.
В этот момент машина остановилась, стрелки на приборах намертво застыли, а фары и сами приборы потускнели так, что ночь снаружи стала казаться ярче. Има растерянно поглядела на приборы – и вдруг вспомнила, что каждый раз, когда она спускалась на побережье, водитель несколько раз останавливался по пути, чтобы добавить топлива.
Открыв дверцу, она всем телом ощутила мощь зимнего ливня. Капли ледяной воды падали с неба иглами, больно жаля голову и нежную кожу рук. Втянув голову в плечи, она бегом обогнула машину и открыла расположенный позади капот. Действительно, огонь, поддерживавший ее транспорт в рабочем состоянии, не горел. В топливной камере еле тлели угли. Открыв топку, она закинула туда несколько совков черных топливных шаров и поработала мехами, чтобы они сильнее разгорелись. Как только внутри раздалось гудение пламени, машина ожила. Пар закрутил механизмы, и яркий свет фар прорезал темноту. Увидев знакомые очертания холмов, которыми заканчивались горы и начиналась прибрежная равнина, Има улыбнулась: до побережья осталось совсем немного. Она почти у цели. Сев за руль, она сдвинула рычаги, и машина, выпустив излишки пара, с шипением двинулась вперед.
Зимой на побережье было пусто, холодно и нечем заняться. Большинство жителей из тех, что не могли уехать, просто впадали в спячку на зимний сезон. Дом ныряльщиц стоял практически у самой воды. Бурные волны океана разбивались о рукотворную скалу его фундамента и, шурша, словно змеи, уползали в темноту водной бездны. Има остановила машину прямо у входа. По протоколу она должна была заехать с другой стороны, но сегодня ей было не до соблюдения правил.
Два крупных дорфа, по виду охранники, выпучили глаза при виде Имы, вставшей с водительского места. Они подбежали к ней и почтительно склонили головы.
– Благословите нас, Максима, – попросил один из них.
– Во имя Праматери, – Има коснулась их затылков. Для этого пожилой Максиме пришлось встать на цыпочки. – Пусть теплый песок ждет ваших детей и детей их детей.
– Благодарим, Максима! – хором отозвались стражники. – Вас ждут внутри, – один из дорфов открыл тяжелую створку двери и протянул руку, чтобы помочь Име подняться по ступенькам. Внутри ее ждали. Худой, юркий, как и все адлиги3, встречающий почтительно склонил перед ней голову, но благословения не попросил.
– Меня зовут Сени, Максима, – представился он, – это я с вами разговаривал. Ныряльщицы в главном зале ждут вас. Но я бы хотел, чтобы сначала вы сами прочли документ, – Сени вежливо взял Иму под руку и повел вглубь здания по коридору. – Синтаксическая машина выполнила перевод, и вам просто необходимо с ним ознакомиться. После этого вы сможете удостоить ныряльщиц своим присутствием.
Мягко, но настойчиво Сени провел Иму в небольшой кабинет в конце коридора, напоминавший ее собственный в монастыре Праматери. Большой стол, заваленный бумагами. Гудящая электричеством синтаксическая машина с ядовито-зеленым экраном. Уютная лампа с зеленым абажуром, освещающая только рабочее пространство и оставляющая остальное в мягкой полутени. Посреди стола – ярко-красная пластиковая папка.
Има села за стол и аккуратно, словно это было ядовитое животное, дотронулась до папки.
– Это она? – спросила Максима, хотя понимала, что вопрос лишний. Единственная причина, по которой она здесь сейчас находилась, – содержимое этой папки.
Сени кивнул.
– Пока вы читаете, я пойду в зал к ныряльщицам, госпожа, – он вышел из кабинета и плотно закрыл за собой дверь.
Има раскрыла папку. Внутри, в прозрачном пластиковом конверте, лежала обычная толстая тетрадь, только очень старая. Увидев такую в любой другой ситуации, она бы, скорее всего, не обратила на нее внимания. Тетрадь и тетрадь. На обложке – совершенно непонятные знаки, не похожие ни на один известный алфавит. Ну и что? Вот только, по словам Сени, возраст бумаги превышает всю известную историю ее народа. А текст, переведенный синтаксической машиной…
Она взяла лежащие рядом листы с переводом. Ровные буквы машинного текста не имели ничего общего с каракулями, написанными неизвестно кем и когда. Поначалу читать было трудно: в тексте встречалось много незнакомых слов, рядом с которыми стояли пояснения умной машины. Она просмотрела текст наискосок и наконец приступила к медленному и вдумчивому чтению.
«Рабочая тетрадь для опытов», – гласила надпись на заглавной странице. Дальнейший текст, однако, не имел к опытам никакого отношения.
«Впервые я встретил Горячева лет двадцать назад. Я был молод, неопытен и работал в небольшой городской газете. Ну, знаете, есть такие издания, которые кто-то все время кладет вам в почтовый ящик. Они наполовину состоят из восхвалений городского руководства, остальная площадь занята фотографиями жителей города с рекордными пирогами, тыквами, количеством детей или прожитых лет. Ну и, конечно, реклама, анекдоты и гороскопы. В общем, такие газеты чаще всего сразу идут на хозяйственные нужды. Наш главный редактор уехал в отпуск, оставив меня руководителем нашей огромной редакции из пяти человек, включая уборщицу. Я как раз закончил составлять гороскопы и вернулся к основной проблеме: центральный разворот оставался пустым, хотя до выхода номера было менее суток. Запланированная статья про реконструкцию городского парка отменилась из-за скандалов с откатами, и нужно было чем-то заполнить пустые полосы. Помню я откинулся на спинку кресла и закрыл глаза, вспоминая все последние материалы и проклиная так не вовремя уехавшего отдыхать шефа…
– Вы знаете, я все чаще задаюсь вопросом: а действительно ли эволюция на Земле была такой случайной, как мы привыкли думать? Мне кажется, что за внезапными скачками в развитии жизни и цивилизаций стоит нечто большее. Позвольте мне поделиться с вами моей теорией.
Голос прозвучал настолько внезапно, что я даже вздрогнул от неожиданности. Открыв глаза, я увидел перед собой худющего парня с длинными волосами. Потом я узнал, что Горячев на несколько лет старше меня, но тогда мне показалось, что ему лет шестнадцать.
– Что, простите? —переспросил я. Он положил на стол передо мной толстую папку.
– Дмитрий Горячев! – он протянул мне руку. – У меня была назначена встреча с главным редактором, по поводу публикации моей статьи. Я пришел! И, раз я не вижу вашего главного, – он театрально огляделся, – то я с удовольствием расскажу вам вкратце о моей теории Горячева. Да, именно так! С этого момента вы можете забыть о Дарвине, и всем рассказывать, что вы первым открыли миру теорию Горячева.
Он говорил так быстро и убежденно, что не было никакой возможности вклиниться в бесконечный словесный поток. Я машинально открыл папку, внутри которой оказалось множество набранных мелким шрифтом бумаг, графики, рисунки… Я листал документы, краем уха слушая странного посетителя.
– Так вот! – продолжал он. – Если задуматься над развитием не только нашего вида, но и всего живого на планете, то можно обнаружить некоторые закономерности. Я открыл нечто, провоцирующее скачкообразное развитие эволюции. Я называю эти загадочные механизмы эволютонами. Это особые частицы или сущности, которые плавают в нашей атмосфере, мигрируют по всему миру и влияют на развитие жизни на молекулярном уровне. Где бы ни появлялись эволютоны, там происходят удивительные преобразования, меняющие ход истории.
Три миллиарда лет назад жизнь на Земле была представлена простейшими одноклеточными организмами – прокариотами. Они похожи на эдакие мешочки с молекулами без четкой внутренней организации. Эти существа просто существовали, размножались делением и извлекали энергию из окружающей среды. Ничто не предвещало грандиозных изменений. И вдруг происходит нечто невероятное! Возникают эукариоты – клетки с ядром и сложными внутренними структурами. Представьте себе: если прокариоты – это случайно разбросанные листы бумаги, то эукариоты – это тщательно организованный офис с отделами и сотрудниками, выполняющими свои задачи. Как такое могло случиться?
Большинство ученых объясняют это процессом эндосимбиоза, когда одна клетка поглощает другую, но не переваривает ее, а начинает жить с ней в симбиозе. Так, древняя архея поглотила бактерию, которая превратилась в митохондрию – энергетический центр клетки. Позже некоторые эукариоты поглотили цианобактерии, способные к фотосинтезу, и те стали хлоропластами, дав начало растительному миру.
Но что могло подтолкнуть простейшие клетки к таким сложным взаимодействиям? Я верю, что именно эволютоны сыграли ключевую роль. Появившись в атмосфере, они нависли над древним океаном и стимулировали клетки к новым формам взаимодействия, ускоряя эволюционные процессы.
Теперь давайте взглянем на историю человечества. Палеолит – люди живут как охотники и собиратели, используют примитивные каменные орудия, учатся управлять огнем. Затем наступает мезолит, климат меняется, люди адаптируются, создают первые поселения у водоемов. Затем – сотни тысяч лет застоя. Ничего не меняется в жизни наших предков. И вот примерно десять тысяч лет назад происходит неолитическая революция. Люди начинают заниматься сельским хозяйством, одомашнивать животных, строить постоянные жилища. Появляются ремесла: керамика, ткачество, строительство сложных сооружений. Откуда такой резкий скачок в развитии после миллионов лет медленного прогресса?
Горячев прервался и, не спросив разрешения, взял стоящий на столе графин с водой. Налив себе воды и промочив горло, он вопросительно посмотрел на меня. Так откуда, мол, такой скачок? Ваша версия? Я смог лишь пожать плечами. Было в Горячеве нечто такое, отчего люди вели себя перед ним, словно кролик перед удавом.
– Так вот, я убежден, что здесь снова вступают в игру эволютоны. Мигрируя по атмосфере, они достигают определенных регионов и влияют на когнитивные способности людей. Именно поэтому первые цивилизации, такие, как шумерская, возникают в конкретные периоды и в определенных местах. В халколите люди начинают использовать медь, строить первые протогорода, которые позже станут городами-государствами. Недавно моя команда проводила исследования в древних поселениях, – продолжал он. Позднее я узнал, что вся команда состояла из двух таких же патлатых и тощих выпускников исторического факультета. – Мы обнаружили аномальные зоны с повышенной интеллектуальной и биологической активностью. Анализируя осадочные породы и атмосферные слои того времени, мы нашли следы частиц, соответствующих нашим эволютонам. Их свойства удивительны: они способны взаимодействовать с генетическим материалом, ускоряя эволюционные изменения.
Представьте, что эволютоны – это своего рода невидимые дирижеры, направляющие симфонию жизни на Земле. Они могли быть занесены из космоса, возможно, это продукты деятельности древней сверхцивилизации, а может быть, часть естественного механизма Вселенной для развития разумной жизни.
Конечно, моя теория вызывает споры. Многие скептики утверждают, что эволюция – это результат случайных мутаций и естественного отбора. Но как тогда объяснить такие внезапные и масштабные скачки в развитии? От появления эукариот до неолитической революции – эти события слишком значительны, чтобы быть просто совпадением.
Если мы сможем понять природу эволютонов, изучить их воздействие, мы откроем перед человечеством невероятные возможности! Управляя этими частицами, мы сможем ускорить научный прогресс, решить глобальные проблемы, такие, как болезни и голод, и даже преодолеть границы нашего понимания Вселенной.
Я призываю вас смотреть на мир шире! История жизни на нашей планете полна загадок, и, возможно, эволютоны – это ключ к разгадке. Давайте вместе исследуем эту захватывающую тему и откроем новые горизонты знания. Ведь только смелые идеи двигают науку вперед, и кто знает, куда нас приведет это открытие?
Горячев замолчал, глядя на меня. Речь была явно многократно отрепетирована, и он, словно актер после премьеры, ждал… аплодисментов? Я не знал, что ему сказать. Звучало все это, конечно, интересно, но я не ученый, не физик, не биолог – или кто еще там должен этим заниматься? Мой визави тем временем подвинул к себе стул и сел напротив меня.
– Сергей, вас ведь так зовут? – произнес он, глядя мне в глаза. Я пытался отвести взгляд, но почему-то не получалось. – Вы сейчас находитесь в самом начале своей карьеры, и я даю вам шанс прославиться на весь мир. Ваше имя будут изучать дети в школах. Представляете? Первую публикацию теории Горячева выпустил Сергей… кстати, как ваша фамилия?
– Холодный, – ответил я.
Горячев рассмеялся. Сделал он это так искренне и открыто, что я поневоле присоединился к нему. Мы смеялись, наверное, целую минуту, а когда закончили, я внезапно для себя понял, что мы подружись.
– Ну вот, видишь, Серег, – он, видимо, ощутил то же самое. – Первым Горячева опубликовал Холодный!
Он вынул из кармана флешку и положил сверху на папку.
– Статья здесь. Если тебе надо, ты, конечно, можешь ее поправить. Только прошу тебя, – он наклонился ко мне поближе и положил руку на плечо, – оставь самое главное. Науку. Это по-настоящему важно.
Он быстро ушел из редакции, а я все сидел, ошарашенный его внезапным появлением, лекцией и ощущением зародившейся дружбы.
Лишь много позже я узнал, что Горячев обманул меня. Он специально выжидал момента, когда в редакции не останется никого, кроме неопытного стажера, которого можно будет легко ввести в заблуждение. Но к тому моменту мы уже успели хорошо узнать друг друга, и я знал, что в его системе мира это не считалось грехом. Ведь он достиг своей цели, и плохо никому от этого не стало.
Мы часто виделись, пили пиво и мечтали. Я – о том, как выберусь наконец из нашего провинциального городка в столицу и стану крутым журналистом, а он… Он бредил своими эволютонами. Он мог часами рассказывать о магнитных полях, миграции птиц и загадочных частицах или волнах, – я так до конца и не понял, что они такое, – влияющих на наше существование. Как-то я спросил его, как ему, такому молодому, по сути, еще мальчишке пришла в голову его теория. Как он вообще решился замахнуться так высоко, на основы науки?
– Знаешь… – Горячев поставил бутылку пива на стол и, откинувшись на спинку стула, закрыл глаза, вспоминая, – в этом виновата Зинаида Михална. Моя учительница биологии в шестом классе, – Горячев открыл глаза, посмотрел на меня и улыбнулся. – Представляешь, сейчас вот вспомнил и неожиданно понял. Ну точно, она – первопричина всего. Я мелкий обожал историю древнего Египта, шумеров… ну, знаешь, весь этот древний Восток, так будоражащий детский ум. И однажды у нас урок истории вела биологичка – замещала заболевшего учителя. Я рассказывал про изобретения, перевернувшие ход истории, – Горячев посмотрел на меня, и, увидев, что я совершенно не понимаю, о чем идет речь, усмехнулся. – Все время забываю, что ты гуманитарий. Стремена – знаешь, что такое? Стремена изменили ход истории, укрепив кавалерию и сделав всадников более устойчивыми в бою. Это позволило рыцарям эффективнее сражаться, что привело к доминированию кавалерии на полях сражений. В результате стремена способствовали развитию феодальной системы, где земли раздавались в обмен на военную службу, изменяя социальную и политическую структуру средневекового общества. Простое устройство повлияло на уклад жизни на планете.