Неиссякаемый источник. Стихотворения

Размер шрифта: 13

* * *

Души неиссякаемый источник

Уважаемые читатели!

Рад представить вашему вниманию четвёртый поэтический сборник под названием: «Неиссякаемый источник», написанный вологодским поэтом, членом Российского союза писателей Александром Ковшиковым. Прослеживая творчество автора, читая его книги, любой из нас почувствует приятное глубокое погружение в мир чистоты, тепла и света. Это мир, который раскрывается перед людьми посредством стихов Александра. Русская многострадальная душа поэта, ведущая нас к храмам, дарующая всем жаждущим надежду и веру в истину, есть ничто иное как неиссякаемый источник, с годами не теряющий своей силы, а наоборот, всё обильнее бьющий вверх. Каждое новое творение поэта – это красота отчего края, людское радушие, окрылённость любви:

«За околицу выйду на зорьке,
Пробегу по знакомым местам.
На делянке притихшей тетёрке
Горсть брусники неспешно подам…

…Наберу для стихов впечатлений
И, быть может, поняв жизни суть,
Вспоминая каскад приключений,
Не смогу долго-долго уснуть…»

Каждому автору присущи свои любимые темы и персонажи. Основная тема стихов Ковшикова сопрягается с русской жизнью, скоромным деревенским бытом, людской открытостью и богатством природы малой родины поэта:

«Между сотен русских деревень,
Уцелевших в бурной свистопляске,
Есть одна, где у плетня сирень
В детстве мне рассказывала сказки.

Там меня поили молоком
По утрам белёсые туманы.
Там в реке купался нагишом,
За конями хаживал в ночном
Да играть учился на баяне…»

Стихи, не требующие метафоричности, хотя и ей поэт наделён. Он один из тех сторонних наблюдателей, которые видят то, чего не замечают многие из нас: одушевлённый окружающий мир с его обитателями. Автор умеет чувствовать природу, различать её оттенки, говорить с ней и сопереживать. Боль утрат родиной своего сокровенного не даёт автору с тонкой душевной конституцией спокойно дышать. Воспоминания о былом терзают его трепетную душу. Между тем, он подсознательно понимает, что время неумолимо. Сыплющийся в колбе песок диктует свои правила. И возвращение в невинное прошлое фактически невозможно. Оттого и воспоминания остры и слёзны:

«Здравствуй, деревня!
Состарилась, милая.
Избы от времени в землю вросли.
Длани черёмух, теперь пустокрылые,
Тяжко склонились до самой земли…

…Милая, добрая, старая вотчина,
Где всё знакомо и дорого мне,
Может, хоть горькой калиной попотчуешь
Или, как встарь, окуньком на рожне…»

О родине и о былых воспоминаниях писать без ностальгической грустинки невозможно. Терпкая оскомина осознания невозвратимости всегда присутствует. Вопрос лишь в том, насколько умело автору удаётся подать материал и своё душевное состояние читателям. Александру это, несомненно, удаётся. Вокруг его стихов образуются энергетические сгустки, положительно влияющие на подсознание читателей. При этом автор не даёт образоваться незримому негативному эффекту обратной петли в душах читателей. И это правильно:

«Стою, окружён тишиною,
Промокший от утренних рос,
Лишь слышу – шумят надо мною
Зелёные гусли берёз.

И чудится мне в этом шуме
Волненье пшеничных полей,
И сердце рождает раздумье
О Родине милой моей…»

Скромность и талант Александра Ковшикова образуют в его творчестве главное энергетическое ядро. Именно оно питает стихи поэта такими важными базовыми составляющими, как то: честность, доброта, понимание и сострадание ближнему…

Невозможно при этом не упомянуть о соборности в лирике автора, присущей как Волжской, так и Вологодской школам поэзии. Несмотря на то, что автор – самоучка, стихи его технически грамотны. И не беда, что некоторые шероховатости в текстах видны опытным литераторам и критикам. Именно «непричёсанные» тексты обладают естественностью, открытыми замыслами поэта и лёгкостью восприятия на слух.

Не в обиду столичным авторам: по роду деятельности я читал многих москвичей. Первое, что отталкивает меня как опытного литератора – это незримый синтетический эмбрион лирического героя, занозой сидящий в «заглаженной» и безупречной технической канве произведений. Невольно понимаешь, что каждое стихотворение не раз «перещупано» профессионалами, со всех сторон доведено до эстетической формы, но при этом истинное лицо персонажа, а следом и автора произведений потеряно: душа и мысли – всё под маской. А хочется первозданности, поэтического целомудрия, если хотите.

В лирике Ковшикова это присутствует, что лично меня несказанно радует. Я не задумываюсь над технической стороной его произведений, а медленно, я бы сказал «кисельно» вливаюсь в темы стихов, и каждый сюжет создаёт в моём организме свою флору восприятия. Эффект присутствия всегда безупречно действует на моё подсознание.

«Перебродившим, перепрелым,
По ветру стылому струясь,
С полей осенних тянет хмелем,
Который я вдыхал не раз,
Гуляя в рощах золотистых,
Благодаря Творца за то,
Что в этот миг под небом чистым
Я бодр и весел, как никто…»

Или такие слова:

«Русь засыпает, туманом укрытая,
Снова примерив в двухтысячный раз
Ту же сорочку, дождями расшитую,
Что не меняла ещё отродясь…»

Одним словом, не упустите шанс добавить в своих беспокойных сердцах ещё одну пригоршню тепла и света из неиссякаемого источника души вологодского народного любимца, поэта Александра Ковшикова. Приятного прочтения!

Владислав Терентьев, поэт, публицист,

член Российского союза писателей, член Ассоциации Поэтов и Писателей «Арт»,

магистр Международного Фонда «ВСМ»

Стихотворения

«Ранним утром ветреная осень…»

Ранним утром ветреная осень
Постучалась мне в окно дождём.
Был призыв её тревожно-слёзен,
Опоясан призрачным огнём;
Был наполнен криком журавлиным,
Сиротливо тающим вдали,
И последним писком комариным,
И сопрелым запахом земли.

Грусть витала в домике прогретом
Оттого, что лето прочь ушло,
Оттого, что мне уже с рассветом
Листопадом душу обожгло.
Прерывая осени рыданья,
Я кричал в окно, терзая грудь:
– До свиданья, лето, до свиданья,
Не забудь мой адрес, не забудь…

«Сосновый бор: маслята, грузди…»

Сосновый бор: маслята, грузди,
Тропинка вьётся вдоль ручья.
Откуда, братцы, взяться грусти,
Коль ни жары, ни комарья;
Когда красавица брусника
Горит рубиновым огнём —
Сладка, горька и многолика…
Не зря мы ей поклоны бьём.

И вновь во мне азарт бушует,
И сердце рвётся из груди…
Душа неистово ликует —
Боровиков узрел ряды.
Полным-полно моё лукошко
(Как жаль, что маленькое взял),
Хотя и думал «на дорожку»,
Но вот опять не угадал.

А запах, Боже, что за запах:
Сосновой хвои, прелых трав…
Его несёт на быстрых лапах
Проказник-ветер вдаль стремглав.
Бреду. Схожу с ума от счастья.
И даже туча в небесах,
Пророча скорое ненастье,
Во мне не множит древний страх.

Я благодарен, Русь

Пришла весна. Смеясь, бегут ручьи,
Звенит капель с рассвета до заката,
Галдят безумно бойкие грачи,
Седых сугробов оседает вата.
Ах, сколько тем! Казалось бы, пиши,
Отображай природы пробужденье,
Среди берёзок птичьи кутежи,
И тёплых южных ветров дуновенье.

А я опять: о думах, о лугах,
Каких грибов по осени набрали,
О позабытых всеми деревнях,
О бедах, что доныне мы не знали;
Какою болью полнится душа,
Когда припомнишь в мир иной ушедших;
О том, как косы истончает ржа,
И о садах безвременно отцветших

И всё же, хоть горька моя печаль,
Я благодарен, Русь, за это небо,
Прохладу рек и родников хрусталь,
За вкус пахучего ржаного хлеба;
За старый дом, рябину у крыльца,
Простор полей, неведомые дали,
Лихую трель весёлого скворца…
За счастье жить, как предки завещали!

Разговор с Емелей

Где-то дождик в ночи шепелявит,
Полонила низины вода,
А у нас стынут снежные лавы
И снежинок царит чехарда.
– Подскажи, добрый друг мой, Емеля,
Скоро ль солнце снега обожжёт,
Можно ль будет с приходом апреля
Пить нектар из берёзовых сот?
– Ой, Виталя, да ты, верно, шутишь,
Кто же точно сумеет сказать…
Может завтра тулупы да шубы
Нам придётся опять надевать.
Видно будет весна затяжная —
Не вернулись бродяги-грачи.
Да и кошка, сбежав из сарая,
Как в морозы, всё жмётся к печи.
Неизвестно, какие подарки
В этот год нам весна принесёт…
Ты насыпь-ка побольше заварки,
Положи в плошки липовый мёд.
Самовар – ишь, как паром исходит,
На шестке заждались пироги…
Пусть старуха-зима колобродит,
Износились её сапоги.
Может, тяпнем по стопочке браги,
Раззадорим с тобой аппетит.
У меня есть с пол-литра во фляге.
Слышишь – гулко о стенки стучит.
– Наливай, нынче не помешает…
Ух, аж сперло дыханье в груди!
А гадать…
Только Боженька знает,
Что да как будет там, впереди.

«Здесь раньше пели бубенцы…»

Здесь раньше пели бубенцы,
И от копыт земля звенела,
На тройках мчались удальцы,
А в поле рожь густая зрела.
И каждый житель – стар и мал —
К родному краю как к святыне
Свои молитвы обращал,
Болел за всё душой…
А ныне —

Среди некошеных лугов
Просёлки тянутся пустые,
В «трущобах» брошенных домов
Гнездятся ветры озорные;
Весёлый гул коровьих стад
Забыт. Паршой исходят нивы,
И полоняют всё подряд
Осот да полчища крапивы.

Я сам когда-то здесь гулял
По рощам трепетно-певучим.
Сирень в букеты собирал,
Пленяясь запахом пахучим.
И слушал песни под гармонь
И деда долгие рассказы
О том, как бьёт копытом конь
В местах, где спрятаны алмазы;
О смелых, дюжих молодцах,
Что в стругах на Хвалынском море,
На дальних русских рубежах
Служили бдительно в дозоре.

Теперь не вьётся шлейф дымов
Из труб над чахлыми домами,
Не слышно скрипа ондрецов
С тугими хлебными снопами;
Не пляшет звон напевных дрог,
В полях репей стоит рядами…
Лишь я брожу в краю сорок
С корзинкой ветхой за грибами.

«В сотый раз вспоминаю картину…»

В сотый раз вспоминаю картину,
Ту, что в детстве я видел не раз:
У крыльца ветер нянчит рябину,
Словно дочку, любя и гордясь.

Отгоняет лоскутья тумана
От её заалевших кистей,
Будто бьёт по рукам великана,
И кричит: «Прикасаться не смей!»

Осушает от капелек влаги
После хмурых осенних дождей,
Воробьёв-хулиганов ватаги
Выселяет с плакучих ветвей…

Вновь и вновь вижу эту картину,
Но никак до сих пор не пойму,
Почему ветер нянчил рябину?…
То известно ему одному.

«Плывут по небу облака…»

Плывут по небу облака,
Отображаясь в тёмной речке.
Нежны, как пенки с молока,
Что до утра томилось в печке.
Не торопясь, грибных дождей
Скупые слёзы проливают,
Кресты поруганных церквей
Подбрюшьем мягким задевают.

Как звонкий мартовский ручей,
Спешат в неведомые дали,
В густые кроны тополей
Ложатся спать, когда устали.
Просторы брошенных полей
Под ними плещутся волнами
(И разрастается репей
По телу Родины моей…
И души полнятся грехами).

Смотря вечернею порой
На их извечное движенье,
Теряю благостный покой
И ощущаю вновь влеченье
Раскинуть руки и стремглав
Взлететь в сиреневые выси.
Над буйной зеленью дубрав
И разноцветьем пряных трав
Забыться в сладостном круизе!

«Укрытый тёплой простынёй тумана…»

Укрытый тёплой простынёй тумана,
За огородом спит лебяжий луг.
Петух-безумец, весело горланя,
Бездумно будит всех и вся вокруг.

Встаёт, зевая, зорька молодая,
Росинок слёзы стынут на траве.
Телок спросонок, мамку вспоминая,
Загон бодает в глупом озорстве.

В избе тепло и пахнет пирогами,
От самовара запах чабреца.
Рябинки нежно шепчутся листами
Промеж собой у моего крыльца.

Смотрю в окно на розовые дали,
На бесконечность голубых небес,
На поле ржи, что лишь вчера убрали,
За деревушку на речной урез.

Ещё чуть-чуть, и осень будет плакать,
Лес в полинялый вырядит хитон
И разведёт на всех тропинках слякоть…
Мне так не люб осенний моветон.

«Мне не спится. Рассвет недалече…»

Мне не спится. Рассвет недалече.
Бьются в окна избы мотыльки.
Вскоре звонкое птичье вече
Зазвучит средь кустов у реки.

Распахнув невысокие двери,
Выхожу босиком на луга,
Наблюдаю, как отблеск Венеры
Холодит пряных рос жемчуга.

А в лугах к василькам льнут ромашки,
А кузнечики в росной траве
Веселятся, играют в пятнашки,
Словно дети в простом озорстве.

Непоседливы ранние пчёлы —
В ульи тянут авоськами мёд,
И летит их гудёж развесёлый
От янтарных наполненных сот.

Ночь туманом седым опадает.
Истончается северный крест.
И заря не спеша вышивает
Алой нитью на пяльцах небес.

«В который раз истаял день…»

В который раз истаял день.
Ночь тёмный бархат расстелила,
И, сдвинув шапку набекрень,
Сосна с луной заговорила.
Бесценным грузом серебра
Лежит сугроб на стылой крыше,
А полог звёздного шатра
С минутой каждой ниже, ниже…
Скребётся веточкой ветла
В окно приземистой избушки.

В ней сидя около стола,
Старик с гармошкой жжёт частушки.
Вновь засиделся допоздна,
А рядом с ним, лицом светлея,
Его любимая жена —
Седая бабка Пелагея.
Не помнят сами, сколько лет
Они живут в законном браке.
В обед сто лет, а может, нет…
Повыцвел штемпель на бумаге.

И мне так хочется порой
На склоне лет, любовь лелея,
Встречать с любимою женой
День векового юбилея!

«Захудалые домишки…»

Захудалые домишки,
Бани жмутся вдоль реки,
Сараюшки-замухрышки,
Нараспашку погребки.
Лебеда стеной у тына,
Борщевик, крапива, грязь…
Невесёлая картина,
Замечаю, торопясь.

Вдруг смотрю – избушка с краю
Из трубы печной – дымок.
Повернул и к ней шагаю
Сквозь репей наискосок.
– Эй, – кричу, – есть тут живые
Аль живых и вовсе нет?
Петли скрипнули дверные,
И выходит древний дед.

– Здравствуй, дедушка. Давно ли
Ты кукуешь здесь один,
И по чьей недоброй воле
Поселился средь руин?
Через эту деревушку
Ещё в детстве я ходил.
Помню, в здешних развалюшках
И тогда никто не жил.

Отвечает дед небритый:
– Здравствуй, добрый человек.
Да, деревня позабыта,
Да и мне уж скоро век.
В этом стареньком домишке
Я с женою проживал.
Родила она малышку,
Но её Господь прибрал.

И тогда, быть может, с горя,
Безо всякого добра,
Мы с женой, недолго споря,
Подались на севера.
Годы шли – не оглянуться.
Жинка сколь уж лет в раю.
Я ж задумал возвернуться,
Встретить смерть в родном краю.

Здесь в лесах – грибов богато.
Ну, чего ещё желать? —
Огород, топор, лопата…
Буду тута доживать.
Оглядел его избёнку,
Не спеша простился с ним
И пошёл… А дед вдогонку:
– Приходи, поговорим.

«Между сотен русских деревень…»

Между сотен русских деревень,
Уцелевших в бурной свистопляске,
Есть одна, где у плетня сирень
В детстве мне рассказывала сказки.

Там меня поили молоком
По утрам белёсые туманы.
Там в реке купался нагишом,
За конями хаживал в ночном
Да играть учился на баяне.

Набирался мудрости веков
Из простых народных разговоров.
Ароматы впитывал дымов
Средь осенних сказочных просторов.

И вбирая свежесть родников,
Познавал земли российской святость,
А в пахучей нежности стогов —
Самых первых поцелуев сладость.

Деревенька милая моя,
Снова память душу мне тревожит,
А ночная песня соловья
За твою судьбу тревоги множит.

«Зачем опять мне сердце гложет грусть…»

Зачем опять мне сердце гложет грусть,
Ведь осень нынче дарит много света?…
Её повадки знаю наизусть,
Увы, недолгим будет бабье лето.

Совсем недолго стареньким домам
Давать приют гостящим однородцам[1].
Приходит время заметать ветрам
Листвой дорожки к брошенным колодцам.

И мне настало время уезжать,
Ронять, прощаясь, горькие слезинки.
До большака меня проводит мать
Через овраг по узенькой тропинке.

И будет долго вслед махать рукой,
Пока не скроюсь я за поворотом.
А я увижу в небе клин косой,
Спешащий к южным бархатным широтам.

«Плачет зорька на рассвете…»

Плачет зорька на рассвете
Перламутровой росой.
Песню светлую о лете
Исполняет козодой.
Жадно тянет шмель мохнатый
Сок хмельной из василька.
Воздух нюхает сохатый
У лесного ручейка.
Обнимает дуб берёзку,
Что на грудь ему легла.
Мёда полную авоську
Тащит бедная пчела.
Над рекой снуют стрекозы,
Пьют из лилий аромат.
Заплетает ива косы,
Новый меряет халат.
Блещет радуга-царевна
Посередь брегов речных.

Просыпается деревня,
Валит дым из труб печных…

«Занавесили тёмные тучи…»

Занавесили тёмные тучи
Разноцветье осенних лесов.
Стали запахи ярче, тягуче
От рябиновых жгучих костров.
Разухабились стылые ветры
Загудели, и к ним в унисон
Заскрипели могучие кедры,
И пошёл по борам перезвон.
У реки меж берёз в позолоте
Не слышна больше иволги трель.
На украшенном клюквой болоте
Одичалый замолк коростель.
Серый дождь – невозможный пройдоха
Наплодил грязных луж на дворе.
Там соседская кура-дурёха
Понахохлилась, дремлет в хандре.

Жду, когда перестанет дождь плакать,
Чтоб с корзинкой отправиться в лес
Сквозь туман, бездорожье и слякоть,
Да с котомкою наперевес.
Буду я, как бывало доныне,
Отгоняя тумана клубы,
Бить поклоны заветной осине,
Собирая под нею грибы;
Наслаждаться горчинкой брусники,
Что любого напитка свежей,
Любоваться, как солнышка блики
Разыгрались на шляпках груздей.

«Вроде те же холмы, овраги…»

Вроде те же холмы, овраги
И бескрайний простор полей,
Кучевых облаков ватаги
И спешащий к реке ручей.
За околицей та же тропка
Обнимает в лугах стога,
И кружит над опушкой робко
Желторотая пустельга.

Только вместо большой деревни
И смеющейся детворы
Здесь крушит ветерок-кочевник
Всеми брошенные дворы.
Неприютное захолустье…
(Знать вернулся сюда я зря)
И на всё это смотрит с грустью,
Хмуря брови, с небес заря.

Годы детства – златые годы,
Пролетевшие чередой:
За брусникой в боры походы,
Полонённые трын-травой;
Обжигающая картошка,
Запечённая на углях,

1 Однородцы – земляки.

Продолжить чтение