Deus Ex… книга 1

Пролог

О боге из цитадели, что притаилась среди неприступных гор Меарра, говорили всякое.

И будто многие лета назад, когда в результате почвотрясения истончилась грань между Эрой – миром людей и Подэрой – миром богов, он с еще шестерыми соплеменниками прорвался сюда через образовавшуюся прореху.

И будто старик из ближайшей деревеньки, пасший в ту пору на сочно-зеленых меаррских склонах круторогих баранов и пугливых овец, слышал вой и стон, вырвавшийся из Подэры вслед беглецам.

И будто вой и стон эти казались криком тысяч глоток и плачем бесконечного числа сердец.

И будто, подбежав к краю ущелья, видел пастух в пространстве меж двумя мирами смрад и нечеловечный огонь Подэры, где богов стало так много, что они уже не находили места себе и друг другу и задыхались и пожирали друг друга, как мерзкие ночные ткачи, посаженные в один крохотный кувшин.

И будто, увидев, как прекрасен и пуст Меаррский дол по сравнению с кошмарами их прежнего мира, боги падали на колени и прикасались губами к зеленой, как драгоценный нефрит, траве.

И будто заметили они старика и одарили его Благословением, а за это он проводил их в долину и обучал человеческому языку.

И будто жили они целое лето среди людей, принимая от них дары и осеняя Благословением женщин и младенцев.

И будто, первым догадавшись, что эта земля слишком прекрасна, чтобы делиться ею с другими, бог из цитадели вероломно убил своих братьев в ночь, когда те легли спать.

И будто то было первое расчетливое убийство, которое знала Меаррская долина с момента своего существования.

И будто кровь их, нечеловечного цвета, обильно залила пол комнаты, и сквозь доски проросли цветы на этом месте.

И будто лишь один из шестерых, попавших под заклание, выжил, упав на колени перед убийцей и моля пощады.

И будто бог из цитадели, смилостивившись, разрешил тому навсегда покинуть горы Меарра и уйти искать себе пристанища в других краях, при этом запретив без особого на то приглашения возвращаться.

И будто люди, пребывая в ужасе от увиденного зрелища, пали на колени перед вероломным и жестоким богом, умоляя не лишать жизни и их.

И будто позволил он им жить, поработив тяжким трудом и повелев разбить в горах Меарра каменоломни, и таскать тяжелый камень, и строить цитадель, вышины и размаха которой не видели прежде в мире людей.

И будто создал он из молодых мужчин себе войско, тренированное и свирепое.

И будто боги Подэры, прогневавшись на Эру за то, что молча покорилась хранителю цитадели, выслали сюда своих чудовищ: каменношкурых виргов и зубастых оранов.

И будто с тех пор развязалась бесконечная война, в которой мирный народ вынужден биться бок о бок с жестоким богом из цитадели: он – потому что не желает пускать сюда кого-то еще, они – потому что лучше покориться одному убийце, чем испытывать гнет многих.

Но Кайлин не было дела до того, что творилось на другом краю Эры, и слухи о боге из цитадели совершенно не волновали ее.

Часть 1. Нершиж

– Кайлин! – кричала мачеха, для пущего удобства при беге подоткнув подол нарядного платья так, что виднелись крепкие загорелые ноги. – Кайлин, дрянная девчонка! Куда ты запропастилась? Отец уже два хода солнца ищет тебя!

Услышав ее пронзительный вопль в очередной раз, Кайлин поморщилась. Отец наверняка рассердился за отсутствие непутевой дочери и всыплет по первое число за то, что опять бросила сети на берегу прямо с уловом в них и сбежала. Не станет слушать, что от колючих плавников рыбы-стрелы у нее болят пальцы, а от монотонной работы на солнцепеке – голова. Не родись она девочкой – скорее всего, вообще убил бы, а так приходится ее терпеть. Женщины на Нершиже слишком ценятся, чтобы лишать их жизни. Даже тех, кто сам лишил жизни других.

Кайлин убила свою мать, неловко выйдя при рождении из ее чрева. Отец, конечно, взял себе другую жену, которая родила ему еще детей, но первой дочери порчу имущества так и не простил. Всю жизнь Кайлин приходилось за это отдуваться.

Над голубым, лишенным облаков горизонтом вставали паруса, и она уныло вгляделась в даль океана. Нерпу-Поводырь не обманул и на этот раз, привел новых гостей. Чужаки на удаленном от всех материков Нершиже ценились, пожалуй, даже больше женщин, а за хорошо подвешенный язык и хитрый ум отец любил Нерпу-Поводыря крепче всех на свете. Даже крепче нынешней жены, родившей ему здоровых детей.

Мать Кайлин приходилась ее отцу сестрой-через-одну-кость, поэтому старший братик родился больным и умер в три лета, неловко оцарапав ногу острым краем рапана. Кровь так и не сумели остановить, и он истек ею до смерти на руках родных под их горькие стоны. Сама Кайлин, правда, оказалась здоровее. Она множество раз падала на скользких прибрежных камнях и разбивалась, но ссадины заживали тем быстрее, чем чаще омывались соленой океанической водой. Но даже это не радовало отца: она оставалась ребенком, а значит, все эти лета считалась бесполезной нахлебницей.

Его не смягчило даже то, что океан бесплатно подарил ему новую женщину. Торговый пятидесятивесельный барг, на котором мачеха Кайлин плыла к своему тогдашнему жениху, напоролся на Опасный Риф в бурю. Наутро весь берег Нершижа усеяли обломки драгоценного дерева и остатки чужого скарба. И тела. Выжила она одна. Стройная, с длинными золотистыми волосами и налитыми грудями, спасенная сразу приглянулась старейшине Нершижа. Уже тогда тот и вправду был стар: мать Кайлин приходилась ему третьей женой, ну а эта стала четвертой. Иногда, видя их в саду во время любовных утех, Кайлин передергивалась невольно. Когда-нибудь и ее заставят лечь со стариком.

Возможно, это даже случится сегодня.

Кайлин тоскливо уставилась туда, откуда приближалась ее судьба. Под присмотром опытного Нерпу-Поводыря обогнув Опасный Риф, как ладонь с растопыренными пальцами укрывающий Нершиж от основных судоходных путей, обшитый сверкающими на жарком солнце стальными полосами барг словно нехотя приближался к ее родному острову. Светлеющие на воздухе весла размеренно опускались в воду и через миг поднимались из нее потемневшими, белая ткань парусов на глазах опадала вниз, как платье избранной – в коварной подводными камнями гавани моряки не полагались на милость ветра. Кайлин знала, что на причал уже высыпали люди: торговцы спешно раскладывали на прилавках сушеную и вяленую рыбу, копченых морских ежей, украшения из раковин и деликатесы из приготовленных по особому рецепту водорослей, женщины взволнованно прохаживались у воды и каждая старалась попасться гостям на глаза первой. Мужья еще пару лет будут носить на руках тех счастливиц, которые после визита гостей дадут приплод. Нершиж беден, как последний бродяга, как был Нерпу-Поводырь до той поры, как случайно не попал сюда, дары океана да красивые женщины – вот и все, что имеется из его богатств.

Она наклонилась и посмотрела в прозрачную воду у собственных ног, и при этом движении длинные волосы упали с плеча волной, а их кончики, погрузившись в океан, тут же намокли. Красива ли она? Лучше уж ей такой быть: если мужчины не захотят ложиться с Кайлин, тогда отец точно не станет ее больше кормить, повяжет на шею камни и утопит, как поступают с немощными стариками. Первые крови пришли у нее уже какое-то время назад, но мачеха с удивительным упорством настояла, чтобы падчерицу пока не выбирали. Но теперь на Нершиж плывут гости, и отец не станет упускать такой шанс. Между перспективой отдать Кайлин какому-нибудь ее брату-через-одну-кость и возможностью заполучить через нее здорового ребенка от гостя он, конечно, выберет последнее. Еще неизвестно, как скоро Нерпу-Поводырь приведет кого-нибудь в следующий раз. Нынешнее путешествие, например, заняло у него полтора лета.

– Вот ты где, Кайлин! – мачеха наконец спустилась с пологого склона, по которому побежала, едва заметив фигурку падчерицы на камнях у воды, и врезалась в ее спину, толкнув обеими ладонями в плечи. – Не вздумай от меня убегать!

Кайлин только вздохнула. Куда убежишь с Нершижа? На выжженном солнцем острове растет слишком мало деревьев, чтобы построить себе корабль, а даже если бы она сумела это сделать, коварные рифы и непредсказуемые течения легко пустят ее судно ко дну. Только Нерпу-Поводырь знает, как безопасно пройти здешние воды, а мачеха Кайлин родилась на материке, поэтому иногда забывает, что кругом океан.

– Вставай! – женщина дернула ее за руку. – Гости вот-вот прибудут. Отец желает, чтобы ты встречала их вместе с ним.

– А ты не можешь сказать ему, что я отправилась купаться и меня утащил в пучину восьмипалый моллар? – предприняла Кайлин жалкую попытку отвертеться.

– Дурочка, – ласково укорила ее мачеха, – ты не понимаешь, как тебе повезло?! К нам едут мужчины с большой земли. Они станут рассказывать нам о высоких заснеженных горах и зеленых долинах, угощать граппой, таким вкусным напитком, от которого становится смешно и щекотно в голове. Это не то, что горькая вытяжка из водорослей, которую пьет твой отец.

Она покосилась на все такое же угрюмое лицо Кайлин и добавила более заманчивым голосом:

– А если ты не рассердишь отца, он выменяет у гостей для нас редкие ткани, каких не сыщешь на Нершиже, и зеркала. Разве ты не хочешь новых платьев? Не хочешь увидеть себя в них? К тому же, мужчины с материка очень красивы. И очень… ласковы. Если бы я могла выбирать…

Мачеха осеклась и тоже уставилась на барг, смотревшийся в их пустой гавани как диковинная игрушка. Морской бриз трепал ее нежно-белые кудри, которые стали еще светлее за годы жизни под солнцем Нершижа, а на тонком загорелом лице блестели слезы. Даже после трех родов ее фигура оставалась стройной, но от Кайлин не укрылось, каким жестом она положила руку на плоский живот.

– А ты не будешь участвовать в приеме гостей? – осторожно поинтересовалась она.

Женщина с печалью покачала головой.

– В этом нет смысла. Во мне снова растет дитя твоего отца. Кроме того, моя кровь – чужая для Нершижа. Глупо смешивать ее с гостевой. То ли дело ты.

Она перевела взгляд на падчерицу, и по спине Кайлин пробежали мурашки. Никто не скрывал от нее, что происходит между мужчиной и женщиной для зачатия детей, но от этого только становилось страшнее. Женский долг велит ей покориться тому гостю, который пожелает выбрать ее. Чужая кровь нужна Нершижу, чтобы выжить, чтобы новые поколения не умирали, как братик Кайлин и другие дети ее отца до него. Гости с иных земель несут в себе здоровье и силу, которые так нужны островитянам, вынужденным заключать браки через-две и через-одну кость. Времена браков через-три-кости давно ушли, и это печалило старейшин все больше. Но что, если все в Кайлин внутренне протестует против мысли лечь с нелюбимым?!

– Если бы я могла… – снова со вздохом повторила мачеха, глядя на Кайлин, и в ее голосе зазвучала такая тоска, что у девушки сжалось сердце, – могла бы оказаться на твоем месте…

– Ты еще можешь сбежать, – стиснула кулаки Кайлин, – вернуться в свой зеленый Паррин, про который столько рассказывала мне. Где деревья растут так густо, что за ними ничего не видно, а люди едят мясо животных и птиц гораздо чаще, чем рыбу. Ты можешь попросить защиты у гостей, признаться, что родилась не здесь и отец удержал тебя силой. Или можешь подкупить капитана, чтобы взял тебя на борт тайком, когда барг отчалит.

– Нет, не могу, – с грустной улыбкой возразила та. – Какая жизнь меня там ждет теперь? Мой нареченный из Меарра наверняка уже женился на другой. А куда я дену троих детей, которых родила твоему отцу? Как их здесь оставлю? Мои родные вряд ли согласятся принять их в дом. Нет уж. Нершиж – теперь моя родина, и мой долг – приносить ему пользу. Как и твой тоже.

Кайлин сдавленно кивнула. С Нершижа не убежишь – это все знают. Ее предки тысячу лет ютились на этом островке, прорастая в него корнями подобно упрямой группке кораллов. Они покидали Нершиж только с камнем на шее, когда подходил их жизненный срок.

Отец ждал Кайлин на пороге хижины старейшины. Он уже успел облачиться в торжественное одеяние, свободно ниспадавшее по его телу до пят, длинная седая борода по случаю праздника была выкрашена в густо-зеленый, глаза – подведены кармином, а в руке красовался любимый посох из высушенного розового коралла. Старейшина замахнулся им на непослушную дочь, и Кайлин по привычке втянула голову в плечи, но в последний момент отец передумал, очевидно, не желая портить ее внешность перед встречей с гостями. Этим посохом он отделает ее позже, когда чужаки уедут. А может, и не тронет вовсе, если она пригрозит, что может ждать дитя с иноземной кровью.

Сжавшись в комочек, мачеха юркнула мимо него, утягивая Кайлин за собой. В просторной хижине старейшины царила суета. Женщины, которые уже вышли из детородного возраста, но еще могли приносить пользу другими делами, метались туда-сюда, накрывая на стол и вытряхивая вездесущую пыль Нершижа из водорослевых циновок. Мачеха втолкнула Кайлин в боковую комнатку, ловко облачила в нарядное платье, которое сама расшивала для нее океаническим жемчугом и высушенной чешуей рыбы-павлина. На шею девушке повесили нитку драгоценного берилла, глаза подвели, а растрепанные и просоленные океаном волосы быстро и грубо расчесали и заплели в толстую косу.

Барг уже причаливал, поэтому все устремились на берег. Впереди, тяжело опираясь на посох, шествовал старейшина, а Кайлин с таким трудом передвигала ноги, что мачехе приходилось буквально ее тащить, чтобы поспевала за отцом.

С близкого расстояния корабль казался огромным, как чрево десятипалого моллара из сказок старых женщин. По деревянному борту шел вырезанный сложный узор из непонятных Кайлин символов. Чуткие ветру, огромные прежде паруса превратились в полоски ткани, туго скрученные высоко на мачтах. Быстро сохнущие на жаре весла были втянуты почти на всю длину, ощетинившись на зрителей лишь широкими лопастями. В раскаленном воздухе раздавался звон цепей: гребцы отстегивали себя от скамей, к которым по привычке приковывались, чтобы волной не смыло.

– Я не узнаю флаг, – нахмурился отец Кайлин, щуря прикрытые набрякшими веками глаза. – Из какой земли этот корабль?

Мачеха издала тихий вздох, и старейшина требовательно уставился на нее.

– Это же… – она сглотнула, прижимая пальцы к побледневшим губам, – …личный барг дея!

Отец снова перевел взгляд на судно, но теперь в его прищуре сквозил блеск восхищения.

– Ах, Нерпу-Поводырь! – воскликнул он с чувством, оглаживая свободной рукой крашеную бороду. – Ах, сын хромого кита! На этот раз он привел к нам самого бога!

***

Предатель…

Одним резким движением Рогар выбросил руку вперед, и его пальцы сомкнулись на чьем-то горле. Мужском, судя по наличию кадыка под ладонью, но все равно достаточно мягком и трепещущем, чтобы сокрушить рукой, лишить дыхания и жизни. Значит, они все же прорвались, они пришли, чтобы наказать и мучить его. На Подэре – как привык уже за столько лет называть ее Рогар – такому, как он, за тот поступок, что он совершил, полагается лишь одно наказание.

Смерть.

Иногда он хочет смерти, но каждый раз, как костлявая смеется ему в лицо, понимает, что еще не готов умереть.

Не открывая глаз, Рогар притянул врага к себе за горло, приподнялся на локте и прошипел:

– Повтори, что ты сказал?!

– Я… я всего лишь сказал: «Мы прибыли, мой дей. Вам пора одеваться», – услышал он прерывающийся от боли голос Шиона.

Рогар распахнул глаз, чтобы убедиться, что перед ним его верный кнест, а кошмары Подэры понемногу тают в голове вместе с остатками тяжелого хмельного сна.

– Нет, – все же злобно проворчал он, еще путаясь между забытьем и явью, – ты сказал: «Предатель».

– Нет, я… – Шион посмотрел в лицо бога и осекся на полуслове. В его глазах мелькнуло новое выражение, а губы покорно проговорили: – Как пожелает мой дей. Я знаю, что оскорбление дея карается смертью. Вы сейчас подарите мне ее?

С раздраженным стоном Рогар отпустил его, сел в постели и закрыл ладонями лицо. Кнест пошел на хитрость, только сам он тоже не дурак и прекрасно понимает, в каких случаях разговаривают таким елейным тоном.

Когда не хотят провоцировать буйнопомешанного.

Он и правда такой.

Предатель…

– Ваше Благословение по-прежнему хранит нас, – продолжил тем временем Шион, украдкой потирая горло над жестким воротничком котта и откашливаясь, – барг причалил к тому острову, про который и рассказывал старик. Вшивый сын козла не обманул, на первый взгляд эти люди живут так, как он описывал. Все готово к тому, чтобы вы к ним вышли. Я принес чистую одежду моему дею. И кувшин холодной граппы тоже принес.

Морская качка действительно больше не донимала, но Рогар все равно с трудом поднялся с постели, неловко задев босой ногой разбросанные по полу пустые медные кувшины. Те со звоном откатились по сторонам. Он совсем не пьет, пока находится в цитадели, хотя там ему всегда ужасно хочется пьянствовать, а в походе, где перед глазами не маячит бесконечно разлом между мирами и где тяжесть, сгибающая плечи Рогара, немного отпускает, он лакает любое пойло, как проклятый, не просыхает ни ночью, ни днем.

Чтобы только уснуть… чтобы не помнить… чтобы не слышать…

Предатель…

Повернувшись спиной к Шиону, он помочился в ночной горшок из хрусталя – дар, преподнесенный свирепому богу каким-то очередным правителем очередного чудесного местечка. Местечка, полного зеленых лесов и голубого неба, где никогда не знали ни боли, ни войны.

До тех пор, пока Рогар не принес им это.

Памятуя о том, что он сделал, они все пытались задобрить его, стоило ему лишь появиться в их землях. Дарили драгоценности, красоты и дороговизны которых на Подэре еще не видали, предлагали своих прелестных дочерей и жен. Да и вообще, все, на что только падал его глаз, ему тут же подносили в дар. Чтобы не злился. Чтобы не перебил их всех, как своих друзей из Подэры. Предсмертный хрип каждого из той пятерки все еще звучал в ушах Рогара. Он помнил, как их полные слез глаза сверлили его напоследок растерянными взглядами, пальцы хватали воздух, выходящий из разверстых глоток, а обагренные кровью рты шевелились в агонии, повторяя одно и то же.

Предатель…

Шион, склонив голову, стоял на одном колене, держа на руках аккуратно сложенные стопкой одежды. Сам он уже давно принарядился, натянул парадный котт, начистил до блеска сапоги из черной кожи, а меч подвязал к поясу украшенной золотом перевязью. Через распахнутое оконце в каюту влетал жаркий ветерок южного океана, и Рогар видел, как по вискам кнеста, облаченного по всем правилам, текут капли пота. Это немного согрело его сердце: дея не любят, но ему подчиняются, и порядки, которые он установил, не рискуют менять.

Он полил себе на голову холодной воды из умывального кувшина и встряхнулся, как собака, разбрызгивая капли во все стороны по золоченой капитанской каюте. Пригладив назад мокрые волосы, залпом опохмелился. Взял из рук Шиона парчовые шоссы и принялся натягивать их на голое тело, попутно прислушиваясь к топоту ног на палубе. Этот тридцативесельный барг ему тоже подарили – а он всего-то раз вскользь бросил капитану, что в восторге от маневренности и прочности корабля. Застегивая пуговицы над паховым карманом, Рогар мрачно ухмыльнулся, подумав о том, что его богатства на Эре равны сумме, за которую он мог бы купить всю Подэру целиком.

Если бы, конечно, вздумал туда вернуться.

Предатель…

Он сунул ноги в любимые подбитые железом сапоги, быстро застегнул на себе рубашку и котт, пристегнул меч к поясу. Перехватил волосы на затылке, чтобы не мешали. Сделал знак Шиону, что уже можно подниматься с колен. Верный кнест замялся, что не предвещало ничего хорошего.

– Сегодня утром на барг прилетела голубка от Ириллин, мой дей.

Рогар подавил в себе желание стиснуть пальцами рукоять меча и спросил нарочито спокойно:

– И каким же было послание?

– Только это, мой дэй, – Шион вынул из кармана котта и развернул перед богом квадратный кусочек ткани. – Черный плат, мой дэй.

Рогар на миг закрыл глаза. Он представил, как Ириллин отправляет птицу из своих комнат на самой высокой башне цитадели: ее ночная рубашка белеет на фоне грубых каменных стен, темные волосы разбросаны по плечам, глаза заплаканы. Сколько бы ни занимали его походы – одну луну, две, пол-лета – хотя бы раз она обязательно присылает ему голубку с повязанным вокруг лапки черным платком. И бесконечно плачет в его отсутствие, хоть он каждый раз твердит ей, что не берет себе походных жен, и при этом не кривит сердцем.

Действительно не берет, но не потому что так любит Ириллин, а потому что женщины все равно не помогают ему уснуть. Не помогают не думать. Не так, как спиртное, по крайней мере. А Ириллин, пожалуй, единственная на Эре, кто по-настоящему была к нему добра, поэтому обижать ее Рогар не хочет. Поэтому терпит ее слезы, проливаемые и без него, и рядом с ним.

Поэтому молчит о том, как смертельно он устал от Ириллин и ее слез.

Предатель…

Была ли Ириллин с ним рядом, когда из Подэры выкинули его мать? Нет, то было начало, когда все думали, что Рогар сломается почти сразу, вернется. Они швырнули в разлом обнаженное женское тело, чтобы он его нашел. Послание было ясным: смерть предателю, а если предатель не готов понести наказание, его примут на себя близкие и родные. Рогар с первого взгляда это понял и сразу же запретил приближаться к разлому хоть кому-нибудь, кроме него. Мысль о том, что другие будут смотреть на то, во что превратили женщину, родившую и вырастившую его, вскормившую его грудью и лечившую его первые детские ушибы, причиняла ему боль, которая даже не находила выхода из горла.

Как наяву, он до сих пор помнил, как шел один по «бутылочному горлышку», а переливающаяся всеми цветами радуги стена разлома манила его. Достаточно просто шагнуть туда – и все страдания прекратятся. Но он оглядывался назад, на манящее чистое небо Эры, на ее густые леса, на основание цитадели, которое только-только начали складывать люди для него – и крепче стискивал зубы. Он не вернется. Никогда не вернется в Подэру.

Они не сломают его.

Предатель…

Его бывшие соплеменники поступили так, как было принято веками на Подэре поступать с предателями. Они измучили, убили и швырнули Рогару его мать. Тогда он стоял на коленях перед истерзанным телом, и не мог заставить себя посмотреть на нее: нагота резала ему глаза, выглядела противоестественно, выворачивала наизнанку. Кто-то из кнестов – тогда они еще пытались принять его – ослушался приказа и подошел, чтобы укрыть тело своим плащом, и в глубине души Рогар был ему за это очень благодарен.

Когда он поднял на руки закутанное в плащ тело, то сообразил, что мать весит меньше пушинки. Ее морили голодом какое-то время, подвешивали и срезали кожу, изредка давая ему послушать ее крики и мольбы. Ей отрубили груди, которыми она кормила его, и вырезали чрево, из которого он вышел, обойдясь как и положено поступать с матерью предателя. Напоследок ей выкололи глаза, и какое-то время, истекающая кровью и ослепшая, она сама ползла к разлому между мирами, ища там спасения от мучителей. Ее добили в спину у самой радужной стены, кровь еще была свежей и сочилась сквозь плащ, пока Рогар нес тело.

Для ее могилы он выбрал на склонах Меарра самое красивое место, какое только нашел: с высоты открывался вид на плодородную долину, а сверху нависало бесконечное небо, на которое он сам порой не мог наглядеться, вокруг росли желтые одуванчики и красные багряноголовки. Там же, над ее могилой, он сам выколол себе глаз – в знак скорби и наказания за эту утрату. За то, что в ее смерти был виноват только он.

Предатель…

Ириллин, конечно, знала эту историю. Она прожила в цитадели достаточно лет бок о бок с богом, чтобы проникнуть в его душу. У женщин вообще есть это замечательное свойство – пролезать вглубь мужских мозгов и понимать в них что-то такое, что мужчины сами о себе порой не разумеют. Даже мужчины божественного происхождения. Конечно, этим талантом правильно умеют пользоваться не все, но вот Ириллин как-то умела.

– Мой дей…

Рогар снова стряхнул с себя наваждение. Такое с ним случалось довольно часто: или бесконечные ночные кошмары, или ступор от воспоминаний, который мог нахлынуть в любой миг посреди дня, подавить сознание, оглушить, обезоружить. Опасная слабость, которая однажды может стоить жизни.

Шион стоял у дверей, услужливо придерживая створку, и бог мотнул головой, уверенно прошагал по дощатому полу к выходу и поднялся на палубу из каюты.

Все солнце мира с размаху ударило ему в лицо. Прищурившись, Рогар посмотрел на столь любимое им бездонное голубое небо Эры, ощутил на коже тепло лучей света, но увидел вместо них вечно мрачные, холодные, грязно-желтые небеса Подэры. Услышал рокот ее мутно-серых рек, в которых давно не водилось ничто живое, как наяву вдохнул ее смрадный, оседающий камнями в легких воздух. Узрел землю, полную разломов, из которых к небесам всполохами прорывался всепожирающий огонь, кишащую теми, кто еще жил и никак не мог умереть.

Разве не от всего этого он бежал в Эру?

Нет, он никогда туда не вернется.

Он моргнул и вернул зрению четкость, сосредоточившись на песчаном берегу, к которому причалил его барг, и разноцветной группке аборигенов, встречающей бога и его приближенных. Прокаленные беспощадным солнцем люди острова были низкорослыми и бронзовокожими, их волосы казались жесткими от впитавшейся соли, одежды в основном состояли из волокон высушенных водорослей. Женщины, правда, выглядели лучше мужчин, их платья в чем-то напоминали наряды красавиц из большой земли, многочисленные бусы и браслеты украшали запястья и шеи. Среди всей толпы выделялся старик с коралловым посохом и зеленой бородой, судя по величественной позе, он считался здесь главой.

«Тем, кто меня одарит», – подумал Рогар с усмешкой.

Он обвел взглядом удивительно похожие друг на друга мужские и женские лица, и едва сдержал вздох предвкушения, наткнувшись на сокровище, ради которого, собственно, и проделал долгий и порой сложный путь через Водорослево море, чтобы достигнуть всеми забытого, небольшого и дикого островка. Вот ради чего он терпел любые тяготы походов, выносил набившие оскомину лживые улыбки старост и в любую свободную минуту заливался спиртным, глуша глубоко внутри себя рвущиеся наружу кошмары. Прямо перед Рогаром, в досягаемости нескольких шагов, находилась та редкая ценность, за которую он отдал бы и тридцативесельный барг с золоченой каютой, и драгоценности вместе с хрустальным ночным горшком и, что греха таить, даже Ириллин.

Его будущие кнесты.

***

Марево полуденного зноя дрожало над берегом Нершижа, и вместе с ним дрожала и Кайлин. Белый от соляного налета камень причала обжигал ей ступни, берилловые бусы оттягивали шею, от волнения кружилась голова. «Только бы не этот», – беззвучно шептали ее губы каждый раз, как кто-нибудь появлялся на сходнях барга.

Глупо и бесполезно, как если привязать к ногам тяжеленные камни и надеяться доплыть с ними через океан до материка. Раз отец повел ее встречать гостей, значит, с кем-нибудь все равно лечь придется. Или смерть – в случае отказа. Права выбора у Кайлин нет, есть только женский долг, обязанность приносить здоровых детей умирающему Нершижу. Но она все равно перебирала в уме каждого из чужаков, будто ее нежелание могло на что-то повлиять.

Первым, как водится, на берег ступил Нерпу-Поводырь. Бывший вор и попрошайка, теперь он вышагивал чуть ли не как правитель. Острову и всем его обитателям повезло, что некоторое время назад Нерпу, бежавший из тюрьмы, тайком пробрался на один из торговых баргов, курсировавших из Паррина в Меарр и обратно. Дурные привычки взяли верх над здравым рассудком, и, выбравшись как-то ночью из укрытия, Нерпу принялся рыскать по кораблю в надежде чем-нибудь поживиться. Так он и был пойман, избит и выброшен за борт. В наказании Кайлин не видела ничего удивительного – на Нершиже тоже выбрасывали в океан все, что приходило в негодность или просто становилось бесполезным.

Нерпу повезло, что торговый путь проходил в относительной близи от острова, и течение поднесло его к берегам прежде, чем тело ослабло и он захлебнулся. А дальше все складывалось просто. Быстро смекнув, как обстоят дела, Нерпу стал Поводырем. Старейшина отдал ему большую часть древесных запасов из казны, чтобы построить утлую лодчонку – и то, ее они использовали лишь для небольшого расстояния, когда, сидя на одном из каменных пальцев Опасного Рифа, Нерпу разглядел идущий мимо караван торговцев и бросился к ним через воды.

Старый, почти как отец Кайлин, с выжженной меткой вора на лбу, прихрамывающий из-за перебитой когда-то в тюрьмах Паррина ноги, Нерпу-Поводырь тем не менее легко нес поджарое тело. Он скатился вниз с корабля и приблизился к старейшине острова, чтобы отвесить учтивый поклон. Не успел бывший бродяга завершить процедуру приветствия, как от толпы отделились и с визгом понеслись к нему навстречу пятеро или шестеро детишек возрастом от двух до пяти лет. Самого младшего, которому едва минуло одно лето, держала на руках островная жена Нерпу.

Кровь Нерпу-Поводыря тоже чужая для Нершижа, и он по возможности приносит пользу не только тем, что приводит гостей. Помимо законной супруги, он одарил своим семенем и некоторых других женщин, став их мужьям побратимом. Иногда Кайлин казалось, что ее отец лишь номинально решает на их острове все. Настоящая власть давно лежит в цепких заскорузлых руках бывшего бродяги. Однажды – до того, как пуститься в нынешнее плавание и привести бога – Нерпу-Поводырь подошел к Кайлин, с сомнением покосился на ее плоскую, слабо развитую еще грудь и «утешил», что, если потребуется, даст и ей ребенка.

«Только бы не этот», – поеживаясь, прошептала она, глядя теперь на него после полутора лет отсутствия.

Следующими ноги в пыли Нершижа искупали гребцы с барга. Угрюмые, сильные мужчины, с бритыми налысо головами, покрытыми цветастыми платками для защиты от солнца, с мощными плечами, кожа на которых почернела и задубела от ветра и солнца, с руками, равными по обхвату талии Кайлин. У женщин Нершижа они почему-то вызвали возбужденный трепет. Каждая оживилась, каждая хотела подойти ближе, чтобы потрогать их мышцы или рассмотреть вставные каменные зубы – по традиции всех гребцов тот, кто пережил смертельный шторм, должен был обзавестись таким украшением во рту. Чем больше штормов осталось позади, тем тяжелее челюсти – в знак того, что их хозяин умеет прогрызать себе путь в морских просторах. Или чтобы перегрызть железную цепь, если она не отстегнется, когда корабль тонет, как шутили некоторые из них. Если все живые зубы во рту держались на своих местах, для каменного специально освобождали место. На материке существовали особые умельцы – зуботочильщики, они и обслуживали гребцов.

«Только бы не эти», – мысленно взмолилась Кайлин, наблюдая, как прибывшие выстраиваются на причале: вблизи стало видно, что спины почти у всех колесом, а лица грубые и некрасивые.

Дальше шли матросы. На них она уставилась во все глаза. На Нершиже не было принято, чтобы мужчины одевались тщательно и многослойно. Только женщины могли носить разнообразные платья, да ее собственный отец натягивал праздничное одеяние, когда встречал гостей. Но дей, владеющий баргом, явно был глупцом, потому что каждого из команды обрядил в белую рубаху, что-то наподобие легкой куртки без застежек на груди и штаны, полностью закрывающие ноги. Пустая трата драгоценной ткани да еще и лишний повод попотеть в жару. Но, подумав так, Кайлин тут же одернула себя, рассудив, что это на Нершиже такая ткань считается редкой, а на материке, судя по словам мачехи, ее полно, и дей имеет право наряжать своих людей как хочет.

Оживленные, говорливые, матросы разительно отличались от молчаливых гребцов. Они сами стреляли глазами на местных женщин, подмигивали и улыбались им. По опыту прошлых гостевых визитов Кайлин догадывалась, что именно они вечером затянут у огня развеселые песни, выдув запасы водорослевой вытяжки из кладовой старейшины, а потом пустив по кругу сосуд с собственной граппой. Они будут плясать группами и поодиночке, в компании с выбранной подругой, балагурить, травить морские байки, которых у каждого в запасе больше, чем камней на островном берегу. Девочкой, Кайлин нравилось подобные сказки слушать, спрятавшись вместе с другими детьми в ночных тенях, но теперь на ее сердце скопилась невыносимая тяжесть: несмотря на веселый нрав, ни один из команды не приглянулся ей пока.

– Кланяйтесь дею! – полетел над причалом чей-то властный приказ.

Гребцы склонили головы, следом за ними – матросы. Островитяне зашевелились, поглядывая на гостей и вторя им: прежние встречи проходили по-другому. Обычно с первого мгновения высадки начинался праздник, открывалась бойкая торговля, женщины шли нарасхват. Но теперь горячий воздух наполнился густой, вязкой тишиной, все стояли неподвижно, склонив головы, приветствуя дея.

– Интересно, какая сила таится в семени бога? – пробурчал себе в бороду неловко согнувшийся в три погибели отец, но Кайлин, которая стояла достаточно близко и обладала острым молодым слухом, различила слова. – Какие дети могут от него родиться?

Ей вдруг стало еще больше не по себе, в голове забурлили пузырьки – совсем как давно, в детстве, когда ее, пятилетнюю, поймал в воде и пытался утащить на глубину почти безобидный, двупалый моллар. Купающиеся с ней старшие дети тогда отбили Кайлин, но то ощущение ужаса и неминуемой гибели в памяти сохранилось. И вот теперь, застыв в поклоне в ожидании дея, чье семя наверняка окажется для Нершижа полезнее всех других, она не могла совладать с полузабытым страхом.

Не выдержав, она подняла голову.

В изумлении втянула раскаленный воздух, не замечая, как обжигаются легкие от неосторожного глубокого вздоха.

Распахнула пошире глаза.

Это был он.

Молодой мужчина, стоявший на самом верху сходен и оглядывающий всех на причале пристальным взглядом темных глаз, показался ей пределом совершенства. Густые смоляные кудри вились вокруг его лица, спускаясь до самых плеч. Прямой ровный нос, четкий овал лица, чувственные губы заставляли ее сердце биться чаще. Кайлин едва ли заметила, как перед ним спустилась на берег личная стража дея – другие чужаки, затянутые в кожу и железо, истекающие потом и вставшие на одно колено на берегу. Никто больше вокруг не волновал ее, кроме того единственного, кто стоял на корабле и готовился сойти на ее родную землю.

Если ей суждено принести пользу Нершижу, пусть это случится с ним!

Даже его многослойные, странные для острова одежды теперь восхищали ее. Плотный, расшитый золотыми нитями котт длиной до бедер, высокие, до колен, кожаные сапоги. Тяжелый меч у пояса – такой, что спускался до лодыжек. Забыв обо всем, Кайлин смотрела на мужчину снизу вверх и не могла наглядеться. И на какой-то миг ей показалось, что он тоже заметил ее. Губы дрогнули в едва заметной улыбке…

…а затем мужчина легкой походкой спустился на причал.

Развернулся рядом со стражей.

Встал на одно колено.

– Приветствуйте дея! – крикнул он, Кайлин вновь узнала этот голос.

И склонил голову вместе со всеми.

Она смотрела, как блестят на солнце его смоляные кудри, и не дышала. Не могла заставить себя вновь поднять взгляд вверх. Если это – не дей, то кто же тогда сейчас стоит там, наверху сходен? С абсолютно мертвым, небьющимся сердцем она все же подняла глаза.

Чудовище.

Как она могла подумать, что богом окажется прекрасноликий человек? Глупая девчонка с умирающего острова. Ничто в дее не было человечным, несмотря на то, что как и все, он обладал двумя ногами, двумя руками, туловищем и головой. Кайлин в ужасе тихо вскрикнула, увидев его изувеченный глаз. Верхнее веко, казалось, намертво приросло к нижнему, но все равно не скрывало, что под ним в глазнице пустота. Черты лица дея, вроде бы такие обычные – и прямой нос, и овал лица, и губы, – все же поражали взгляд своей нечеловечностью. Его длинные темные волосы, почему-то показавшиеся Кайлин мокрыми, змеились за спиной. Железо тускло нагревалось под палящим солнцем на носках и пятках его сапог. Такую обувь надевают, чтобы добивать врагов, когда для них жалко иного удара. Пальцы, покрытые нечеловечного оттенка кожей, сжимали рукоять меча – еще более тяжелого и длинного, чем Кайлин видела у предыдущего мужчины. Он сделал шаг на сходни, те жалобно заскрипели и прогнулись под его весом, и только теперь девушка поняла, что дей самое малое на голову превосходит ростом всех остальных людей. Нечеловечный рост. И губы его искривились в нечеловечном оскале.

Она вспомнила те байки, что ходили среди матросов с других кораблей о боге из цитадели.

Предатель.

Убийца.

«Только бы не этот!»

Кайлин поспешно опустила голову, пряча взгляд, пока бог гулкой поступью приближался к островитянам по каменному причалу. Она уставилась на его обувь, заставляя себя стоять неподвижно. Умеет ли он читать мысли силой своего божественного Благословения, поймет ли, какое отвращение у нее вызывает? И если поймет, то насколько рассердится за то, что она не испытывает к нему должное благоговение? Отец бы отделал ее коралловым посохом, если бы проведал, но то отец. Кайлин раньше никогда не сталкивалась с богами, по правде сказать, их на всей Эре и не было до тех пор, пока не открылся разлом в Подэру, и ей оставалось лишь гадать, на что этот ужасающий дей способен.

Старейшина, видимо, тоже таил в уме свои опасения, потому что голос его, произносивший приветственные фразы, слегка дребезжал:

– Благословенна будет эта земля, на которую ступила нога моего дея.

– Благословенна, – мрачно бросил бог, не делая даже попытки выглядеть любезным.

– Я – Глахар, правитель Нершижа, если мой дей не пожелает иначе, – старейшина осмелился выпрямиться, еще больше навалившись на посох. Кайлин подозревала, что у него дрожат колени. От осознания важности встречи или от страха? – По правую руку от меня стоит жена, а вот это моя дочь.

Она подняла голову не вовремя: напоролась на острый, как клинок, взгляд единственного уцелевшего глаза бога. Он будто просвечивал ее насквозь, но не так, как иногда глядел на Кайлин кто-нибудь из братьев-через-одну-кость – как если бы хотел понять, что у нее под платьем, – а гораздо более неприятно, под кожу, под мышцы и ребра, под всю ее живую плоть, как если бы хотел понять, каков ее внутренний стержень. Зрачок едва заметно светился – еще одно доказательство того, что это существо родилось не на Эре и не от человеческой женщины. С близкого расстояния сросшееся веко казалось еще более уродливым шрамом на и без того нечеловечном лице. Кайлин увидела еще один старый след на его шее – чуть повыше твердого воротника котта. Ей захотелось поежиться, но тут дей отвернулся, и стало легче.

– С вашего позволения мы хотели бы устроить праздник, – продолжал, тем временем, отец, – ведь гости – такое редкое удовольствие на Нершиже! К услугам моего дея и его людей самые лучшие угощения и самые удобные кровати! Ешьте, пейте, отдыхайте! Путь впереди лежит неблизкий, ничего плохого нет в том, чтобы несколько дней перевести дух на твердой земле. Мы умеем принимать гостей, уж поверьте!

– Сколько на острове живет молодых мужчин? – спросил дей так, словно и не слышал приглашения веселиться и трапезничать.

Вопрос, казалось, поставил старейшину в тупик.

– Молодых мужчин? – он откашлялся, нервно оглаживая бороду. – Мой дей, наверное, хотел уточнить, как много у нас свободных молодых женщин?

Единственный глаз бога сверкнул чуть острее, чем когда изучал Кайлин.

– Мужчин, – повторил дей, напустив в голос металла, – от пятнадцати до тридцати лет. Сколько их здесь?

Старейшина и некоторые другие почетные мужи растерянно переглянулись. Никто из гостей прежде не интересовался юношами, ступая на гостеприимный берег Нершижа. Женщины и дары моря – вот и все, чем богат остров, это все знают.

– Двадцать восемь, мой дей, – вступил тут в разговор Нерпу-Поводырь, который, как известно, не боялся ничего и никого в своей жизни. – И еще около пятнадцати в возрасте от тридцати до сорока.

Бог из цитадели постоял, что-то прокручивая в уме, затем кивнул.

И праздник начался.

Торжественная процессия двинулась вверх по каменистому берегу, неровному, как рыбий хребет, туда, где гостей ждали хижины и накрытые столы. Кайлин замешкалась, вытягивая шею, чтобы увидеть того единственного, кто ей приглянулся: со смоляными кудрями и гладким лицом. Он разговаривал о чем-то со стражей дея, но, словно почувствовав ее взгляд на себе, повернул голову, улыбнулся. У нее в груди сладко заныло. Что, если все-таки именно этот красивый мужчина выберет ее? Найдется ли на острове другая девушка, которая понравится ему больше? Кайлин еще очень молода, а некоторые ее подруги уже опытнее и старше.

Едва ли ясно соображая, она сдернула с шеи тяжелую нитку берилловых бус. Женщины Нершижа не имеют права перечить избраннику, но это не значит, что они не могут поспособствовать своей удаче. Живая человеческая масса вокруг нее кипела и бурлила, перемешивалась, знакомилась, находила общий язык. Мужчина со смоляными кудрями смотрел на нее через просветы в толпе и улыбался, а она сама не замечала, что шевелит губами, повторяя одно и то же. Только бы это был он… только бы…

– Кайлин проводит вас на почетное место.

Сухая, но крепкая рука отца дернула ее за локоть, рывком вытащив из грез. Зажатые в пальцах бусы упали в охряную пыль Нершижа. Через мгновение Кайлин уже стояла рядом с деем: дрожащие ладошки кладут его тяжелую руку ей на плечо, как положено по церемонии провожания гостей к столу, ноги сами шагают вперед по склону. Его тело двигалось рядом с ней, нечеловечно большое, но довольно быстрое, меч иногда касался ее бедра, вызывая желание отстраниться. Окованные железом сапоги бога уже покрылись пыльным налетом, но она еще видела в пластинах смутное отражение своего силуэта. Даже его обувь сделана так, чтобы убивать… Через пару шагов дей чуть сжал ее ключицу: наверное, хотел остановить, а у Кайлин затрещали кости.

– Что у вас здесь пьют?

В его дыхании она почувствовала сладость: тростниковый сахар и виноградный сок, щедро подогретые солнцем. Так пахли пустые фляги, брошенные теми моряками, что уже заглядывали на Нершиж раньше, когда Кайлин была плоскогрудым ребенком. Этот аромат смешался у нее в горле со вкусом боли в передавленном плече.

– Единственный на острове источник пресной воды бьет в саду старейшины, – мстительно ответила она, хотя прекрасно поняла, что ему нужно, – вы напьетесь там вдоволь, как только мы поднимемся к деревне.

Он молча убрал с нее руку. Понял, что она на самом деле огрызнулась? Оторвет ей теперь голову, как поступил со своими богами-друзьями? Отец грозился прибить ее уже тысячу раз, но откладывал наказание, потому что она родилась женщиной, а вот бог из цитадели больше волновался о количестве мужчин. Видимо, в краях, откуда он пришел, те ценятся дороже. В ожидании смерти Кайлин обернулась напоследок: мужчина со смоляными кудрями, остановившись ниже них по склону, наклонился и поднял длинную змейку драгоценных камешков. Ее бусы. Их взгляды встретились снова. И снова разлучились: дей держал ее двумя пальцами за подбородок, вынуждая любоваться своим изувеченным лицом.

– Отец гонит вытяжку из водорослей, – пробормотала она, сразу же пасуя от этого зрелища и опуская взгляд ниже, – отвратительное пойло, все плюются, когда пьют. Вам понравится.

– Принеси мне ее. Сейчас же, – пальцы нечеловечной силы разжались, даруя Кайлин свободу, – а дойти я и сам смогу.

Она вырвалась, полетела вперед птицей, быстрее горячего ветра, быстрее отцовских упреков за нарушение правил. Ворвалась в подготовленную к встрече хижину, схватила со стола первый же кувшин. Под сомкнутыми веками пульсировал один и тот же образ: мужчина со смоляными кудрями наклоняется, поднимает ее бусы, улыбается ей. Выберет ли он ее? Или найдет кого-то посимпатичней?

Отец нахмурился, поджал губы, заметив, как Кайлин бежит обратно, но она успела, поднесла кувшин дею, передала прямо в руки, а тот, откинув голову, начал жадно пить – не морщась, как другие, не переводя дух, все до самого дна залпом – и старейшина перестал сердиться, одобрительно кивнул ей, мол, молодец, услужила важному гостю. Процессия терпеливо ждала, пока тот напьется. Приободрившись, Кайлин опять огляделась по сторонам, напряглась: возле ее избранника опасно кружили другие женщины. В руке он продолжал сжимать ее бусы, но значит ли это что-то для нее?!

– Шион. Подойди.

Кайлин едва успела подхватить пустой и легкий кувшин, который дей не глядя вернул ей. Мужчина со смоляными кудрями склонил голову в знак почтения и приблизился. Так, значит, его зовут Шион? Как ему идет это имя.

– Что угодно моему дею? – он говорил это богу из цитадели, но смотрел на нее.

– Тот подарок, который был для жены старейшины, – равнодушно бросил дей и махнул в сторону Кайлин, – подари его ей.

Шион с улыбкой вынул из кармана котта плоский квадратик в расшитой золотом тряпице и протянул девушке. Круглый камешек берилла выглядывал из другого его кулака. Кайлин осторожно приняла подарок, откинула ткань. Женщины, стоявшие поблизости, ахнули от восторга. В тонкой золотистой рамочке отражалось голубое небо. Кайлин чуть наклонила ладонь, с которой свисали края развернутой тряпицы, и рамочка показала ей непослушную прядь волос – «пыльных» волос, как назвал их однажды Нерпу-Поводырь, играя с ней, потому что они были точно такого цвета, как пыль Нершижа, – испуганный глаз и краешек носа. Ахать Кайлин не стала, она уже смотрелась раньше в зеркало своей мачехи и бессчетное количество раз – в зеркальную гладь океана, но сердце ее пропустило удар.

Дей наблюдал за ее реакцией, ждал благодарности. Он подарил ей подарок, достойный жены правителя острова, просто за то, что она принесла ему кувшин выпивки чуть раньше, чем они дошли к столу. Какой силой обладает семя бога? И кого оно достойно? Простой смертной? Для чего отец заставил провожать дея к столу именно ее, дочь старейшины? Что будет, если Кайлин выберет нечеловечный мужчина с одним глазом – в противовес другому, приятнолицему и приглянувшемуся ей?

Изящной работы зеркальце было очень жалко, такие подарки раньше никому на острове не дарили за просто так. Отец мог только выменять что-то подобное, да и то порой приходилось хорошенько поторговаться. А еще зеркальце дал ей Шион, и их пальцы совсем чуть-чуть, но соприкоснулись в момент передачи. Она до сих пор ощущала это прикосновение, легкое и мимолетное, как касание перышка к щеке. Можно было бы рискнуть и сохранить вещицу не как подарок от дея, а как предмет, связанный с самым красивым мужчиной на Эре…

Но все равно Кайлин наклонила ладонь еще, и ровная почти невесомая пластинка скользнула по ткани вниз, звеня и переворачиваясь в воздухе. Женщины ахнули снова, когда сверкающий дождь рассыпался по ее и их ногам, и бросились подбирать с земли осколки. Каждая считала за счастье оставить себе и смотреться хотя бы в крохотный кусочек того, что Кайлин совсем недавно получила целым.

Стараясь не слышать сердитое бормотание отца, она подняла взгляд на дея, прямой и вызывающий, и впервые, пожалуй, сумела не отвести его сразу:

– Простите, я его не удержала.

Его единственный глаз засверкал сильнее бликов под ногами, и ее охватил ужас. Бог из цитадели, умеющий смотреть в душу, конечно же понял, что ладонь Кайлин чересчур наклонилась не просто так. Его губы презрительно искривились, похоже, в этот момент он ее возненавидел. Простая смертная оскорбила дея, у всех на глазах отвергнув его драгоценный дар! Но что ей оставалось делать? Она бы взяла зеркальце, а он бы ночью взял ее. Что лучше: умереть или отдать нелюбимому тело? Вся сила молодости в ней хотела жить, но она же и подстрекала Кайлин на риск. «Только не выбирай меня, – твердила она про себя, – только не меня».

– Позвольте, теперь я буду вашей провожатой, мой дей, – бросилась на выручку мачеха, украдкой скорчив гримасу своей падчерице, – мы уже почти пришли. Какой же вы подарили красивый подарок…

Все двинулись дальше, и только Шион на миг задержался возле Кайлин. Он разжал руку и протянул ей берилловые бусы, а она смущенно улыбнулась и покачала головой. И сильнее стиснула в кулаке расшитую золотом тряпицу: подарок дея ей не нужен, но на память о другом мужчине она себе все-таки кое-что оставит.

***

Лето, которое семеро богов, вырвавшихся из разлома Подэры, провели среди людей, пролетело очень быстро. Они легко выучили человеческий язык и теперь общались между собой только на нем, привыкая к тому, как по-новому звучат их имена: Рогар, Симон, Шион, Арон, Хайрик, Эффит, Ид. Дни их не отличались разнообразием: боги бродили среди людей, ходили слушать, как стенает радужный разлом между мирами, иногда просто валялись на каком-нибудь пологом склоне Меарра, любовались голубым небом Эры и бездельничали.

Люди любили их. Бородача Симона – за то, что не жалел Благословления, щедро исцеляя любого просящего; розовощекого и белокурого Шиона – за то, что для любой встречной девушки находил пару ласковых слов и улыбок; сдержанного, крепкого Арона – за то, что научил их новым способам приготовления мяса и овощей. Хайрик охотился бок о бок с меаррцами и приносил им больше всех добычи, Эффит на потеху детям запускал в небо диковинные штуки с лентами, Ид имел обыкновение подолгу разговаривать со стариками у вечернего костра, и после таких бесед на душе у всех становилось легче.

Рогар… Рогара тоже любили, просто потому что людям не приходила в голову мысль о том, что можно иначе.

Радужная стена по ночам пела все громче – это Подэра через нее взывала к своим блудным детям. В такие моменты люди в долине плясали и зажигали огни. Ждали новое пришествие, когда через грань между мирами к ним явятся новые боги. Люди уже не представляли, как жили раньше без богов. Казалось, сама Эра без них толком и не существовала, а так, прозябала в небытии.

В один из дней они сидели и любовались долиной: Рогар, Симон, Шион. Из всей семерки они трое были больше всего дружны между собой. По лазурному небу бежали белые облака, на склоне цвел вереск, рощица за спиной шептала о чем-то листвой на ветру. По тропинке, змеящейся вверх по горам, шла девушка. Ее волосы были перехвачены алой лентой, распахнутый ворот белой рубашки открывал загорелую грудь, длинная юбка облепляла бедра, на согнутом локте висела плетеная корзинка. От нежного тела пахло весной и травой – с такого расстояния Рогар, конечно, не чувствовал, но мог представить.

Но полпути хорошенькая селянка остановилась и выпрямилась, подняв ладонь козырьком ко лбу. На ее губах играла сочная ласковая улыбка, на щеках алел легкий румянец от быстрого и крутого подъема. Шион единственный из друзей вскочил на ноги и помахал путнице, и девушка радостно ответила ему.

Когда она приблизилась, он привлек ее к себе и с чувством поцеловал в губы. Было видно, как девушка тает от удовольствия в руках бога, как взволнованно дышит от близости с ним. Шион обольстительно облизнулся и увлек ее в рощу. Вскоре ветерок донес оттуда счастливый женский смех.

– Сегодня одна, завтра другая, – с легкой завистью прокомментировал Симон, который сидел, откинувшись на руки и вытянув ноги, – хорошо, когда дома никто не ждет. Не то, что нас с тобой, а?

– В Подэре, – вполголоса ответил Рогар, глядя вдаль, где у подножия горы курились дымком жилища меаррцев, а чуть ближе, на окраине поселения, с веселым гомоном носились маленькие дети.

– Что? – не расслышал Симон.

– Надо говорить «в Подэре». Там, за разломом, больше не наш дом. Наш дом теперь – Эра.

– Да, да, конечно, – равнодушно пожал плечами бородач. – Я тебе о другом толкую. Я ужасно соскучился по женской ласке, просто не могу больше терпеть! Еще немного, и сам начну ластиться от одной селяночки к другой, без разбора. Единственная мысль, которая меня останавливает, это то, что рано или поздно здесь появятся наши жены и им совсем не понравится, если они узнают, что мы не сумели сдержать своих жеребцов в штанах. А они узнают, уж поверь, они найдут способ узнать!

Он покачал головой и погрозил сам себе пальцем, усмехнулся и только потом покосился на Рогара, с высоты жадно пожирающего взглядом весь Меаррский дол, от края до края.

– Эй, да ты слушаешь меня вообще? Соскучился по своей жене, а? А по детям? Сколько их у тебя, напомни?

Рогар неохотно разлепил губы.

– Двое.

– Вот! Я мечтаю о том дне, когда наши семьи попадут в Эру, чтобы жить тут с нами. Чтобы вон там… – широким жестом Симон указал вниз, туда, где высокий медноголовый Эффит по привычке запускал в воздух игрушку с лентами. Дети прыгали вокруг него, как мячики, и визжали, – …чтобы это наши дети вон там играли. Я мечтаю, чтобы все наши сумели перебраться в Эру!

Не дождавшись реакции, он повернулся к собеседнику и прищурился:

– Рогар?! Ты слышишь меня? У тебя такое странное лицо…

***

– Мой дей?! Вы слышите меня?! У вас такое лицо… что-то случилось?!

Рогар заставил себя встряхнуться, отвлекаясь на женский голос. Та, что шла сейчас рядом с ним, очень напоминала ему Ириллин: такие же мягкие руки, мягкий тон, мягкий взгляд. Если бы не белокурые локоны вместо темных, он мог бы в первые секунды после самозабвения перепутать, где находится и с кем говорит. Но Ириллин только с виду была мягкой, ей хватало достаточно смелости, чтобы напоминать собой стилет, обернутый в бархатный футляр. По крайней мере, пока жизнь с богом не сокрушила ее настолько, что она начала присылать Рогару черный плат в моменты их разлуки.

Однажды ночью она остановила его в полуметре от разлома – кончики пальцев его вытянутой руки уже почти что коснулись радужной стены. Подэра звала, Подэра пела, Подэра обещала ему то, что могла дать лишь она одна.

Забвение.

Безмолвие.

Конец.

«Они поймут, Рогар, – шептала тогда Ириллин и плакала, из последних сил упираясь в его грудь всем своим малым весом, – однажды они поймут, почему ты поступил так».

Что-то в нем действительно сломалось, раз он не сумел полюбить Ириллин после всего, что она для него сделала.

Впрочем, в глубине души ответ он все же знал. Его настоящей, искренней, чистой любовью, любовью с одного взгляда, всегда, с самой первой секунды была Эра и только она. Их роман развивался стремительно – одержимый, страстный с его стороны и податливый, но сдержанный с ее. Как и подобает всякой неравной связи, он отдал ей все, что имел, а она его ничем в ответ не наградила. И даже это не охладило его.

Тяжело конкурировать с целым миром, просто невозможно, ни одной женщине в его жизни этого так и не удалось. Наверно поэтому, совершенно одурманенный, опьяненный обрушившимся на него непостижимым чувством он так легко оставил там, позади, свою жену, богиню из Подэры. На человеческом языке Эры ее имя звучало бы как Исси. Рогар знал, что она так и не простила его за предательство.

Никто из богов не простил.

«Когда-нибудь они поймут», – шептала ему Ириллин, имея в виду людей, конечно же. Но прошли годы – не очень-то Рогар и ждал, но все-таки отмечал про себя – и ничего не изменилось. И тогда понял он: люди недогадливы просто потому, что никогда не были на Подэре. Не видели всех ужасов, которые окружали его с рождения. Уродливых существ, в которых постепенно превращались боги. Безумия, которое постигало тех, кому повезло не потерять былую личину. Смертельного огня и беспощадного шторма, которые все чаще обрушивались на их головы и дома. Медленной, мучительной стагнации, деградации, низложения мира богов.

Все познается в сравнении. Никто не сможет его понять.

– Пойдемте, мой дей. Вы не привыкли к солнцу Нершижа. Вам будет жарко, если долго так стоять, – голубые женские глаза смотрели на него с мольбой.

Солнце? Если это солнце Эры, то он готов хоть дотла сгореть в его лучах, только простодушная островитянка не знает, что такое по-настоящему пылающее смертью светило.

Когда-то на Подэре тоже был свой бог – бог для богов, как бы смешно это ни звучало. К моменту, когда Рогар появился на свет, никто уже не помнил, откуда тот взялся, может, тоже провалился в какой-то разлом миров? Бог не творил в Подэре бесчинств, он вроде как даже пытался помочь им, и его любили. Но потом он всем надоел, его убили, чтобы избавиться и забыть, еще не догадываясь, что позже это станет обычным делом для них – убивать невинных. Это стало концом Подэры, это привело их к апокалипсису бытия. Иногда – из чистой праздности ума – Рогар размышлял, как бы сложилась жизнь богов, если бы они того, пришлого, не уничтожили? Действительно ли он помог бы им? Спас их, как обещал? Или он тоже был обычным существом, оказавшимся в чуждой для себя обстановке и пытавшимся выжить?

Когда-нибудь люди Эры тоже убьют бога-узурпатора из цитадели, тут Рогар совершенно не обольщался на свой счет. Видимо, таков ход развития каждой цивилизации: достигнув определенной ступени, люди понимают, что боги им не нужны, и свергают их, чтобы самим занять освободившееся место. А может быть, он и сам себя убьет, струсит наконец, прыгнет в Подэру, в сладострастные объятия полного уничтожения разума. И тогда его место займет кто-то другой. Или не займет. Самому Рогару будет уже все равно.

Да, так обязательно случится в день, когда он разлюбит Эру.

А пока что он продолжит биться в своей агонии от любви к ней. Глотать терпкую пыль маленького острова, расположенного вдали от большой земли, от которой трудно дышать и дерет горло, и притворяться, что для него это сладчайший дурман цветущих садов. Смотреть на низкорослых, одинаковоликих людишек, словно они вовсе не ресурс, который нужен ему для использования. Не жертва, которую он раз за разом бросает к ногам Эры, как самый верный ее идолопоклонник.

На этот раз агнец для заклания попался ему совсем худой. На возвышенности, куда привела тропинка от причала, как на алтаре, нестройными рядами ютились хижины, сложенные из бурого камня и обмазанные чем-то вроде глины, только болотно-зеленого цвета. Одно строение особо выделялось размерами и аккуратностью возведения – жилище старейшины, само собой. Перед ним из плоских камней была выложена площадь: раскаленная на полуденной жаре сковорода для всех, кроме привычных островитян. Чумазые босоногие полуголые детишки вполне вольготно чувствовали себя на ней.

Со всех сторон на это плато дули ветры, как один горячие, не приносящие прохлады. Там, где кончалась видимая глазу твердь, ослепительно сверкала соленая вода. Чуть поодаль, у края обрыва, чахлые кривые деревца – единственные на всем острове из подобной растительности – столпились у едва бьющего из-под земли ручейка. Рогар и разглядел-то его лишь потому, что в том месте выжженный песок Нершижа был чуть темнее.

– Это личный сад правителя острова, – перехватив взгляд дея, с извиняющейся улыбкой пояснила мягкая женщина с золотыми волосами, наверняка измученная своим мужем так же, как Ириллин – своим божеством.

«Здесь невозможно жить, как и на Подэре, – подумал Рогар и тут же мысленно поправил себя: – И все же здесь в тысячу раз лучше жить, чем там».

– Шион.

Верный кнест через секунду оказался рядом с господином.

– Что желает мой дей?

– Шатер поставишь там, – Рогар кивнул в сторону «личного сада».

– Но для дея приготовлена постель в покоях старейшины… – начала золотоволосая женщина и осеклась под его взглядом, а затем тихо прошептала: – Не желаете ли осмотреть сад поближе, перед тем, как разместиться там?

Рогар желал напиться чем-нибудь покрепче, и желательно до беспамятства, но уступил ей из любопытства: заметил, что причина вовсе не в том, чтобы показать ему местные достопримечательности.

– Разрешит ли мой дей обратиться к нему с просьбой? – как и ожидалось, тихо взмолилась она, как только они оставили почетную процессию и немного отдалились. – Не знаю, появится ли у меня случай еще раз поговорить наедине с вами.

Люди Эры всегда его просили, Рогар уже привык, о Благословлении, о чуде или оставить их в покое, в конце концов. Обычно он удовлетворял все просьбы – или оставлял без внимания, это с какой стороны посмотреть. Вряд ли маленькая женщина с печальными голубыми глазами смогла бы его удивить.

– Я прошу вас простить Кайлин за то, что она уронила ваш подарок, – горячо затараторила та, осмелев. – Она молода. И глупа. Но она хорошая девочка и не хотела вас обидеть!

Рогар моргнул. Кайлин? Он невольно обернулся, выхватив взглядом тощую фигурку среди толпы прочих. Ах да, дерзкий рачонок, только выбравшийся на свет из прибрежных камней, но уже посмевший перечить богу. Мимолетное раздражение, которое он испытал, когда она отвергла его дар. Почему люди просят дея не быть суровым к ним, но показывают зубы в ответ на любое искреннее проявление доброты? Рогар пытался относиться к этому по-философски и постарался сразу выкинуть из головы девчонку с коричнево-рыжими волосами и худыми ключицами, которая передергивалась от отвращения рядом с ним.

– Она прощена, – равнодушно пожал он плечами, отвечая на мольбу ее заступницы.

Мало ли кто передергивался от отвращения рядом с ним или под ним за все те годы, что он владеет Эрой? Все те жены и дочери, которых подкладывали под Рогара их любящие мужья и отцы, делились ровно на две группки. Первые страстно желали побывать в постели бога, лишь для того, чтобы испытать, каково это. Они стонали и умоляли его одарить их Благословлением прямо во время оргазма, словно он – машина по производству чудес. Фанатички, которых по возможности следовало избегать. Вторые рыдали и содрогались, умоляя не трогать их. Его лицо, его тело, так отличающиеся от человеческих, пугали их. Что бы они сказали, если бы узнали, что по меркам Подэры сами считаются уродками? Несчастные глупые овцы, которых он не хотел.

А Ириллин еще удивлялась, почему он перестал брать других женщин с тех пор, как встретил ее. Жаль, что он не сумел ее полюбить. Возможно, не чувствовал бы себя таким… одиноким?

– Не знаю, догадались ли вы, – продолжала нервно теребить пальчиками его рукав женщина, от волнения забывшая, что разговаривает с богом, – сегодня вечером мой муж предложит вам ее. Кайлин.

Рогар высвободился от ее руки, присел, обмакнул пальцы в лужицу родника. Теплая, а не холодная. На проклятом раскаленном острове нигде нет прохлады.

– Я догадался. Наверное, мне тоже стоит этот подарок не принимать?!

Он понял голову, глядя на собеседницу снизу вверх – непривычное для дея положение, – и позволил иронии явно прозвучать в тоне, но женщина не улыбнулась.

– Наоборот, – она молитвенно сложила руки на груди, – пожалуйста, не отвергайте ее. Кайлин… будет вам полезной. Она будет послушной. Хорошей. Такой, какой вы скажете ей быть, мой дей.

Послушной? Рачонок? Да черта с два! Она, скорее всего, зальется слезами с порога: к группе фанаток ее уж точно не отнести. Чего не сказать о ее мамаше, или кем она там приходится.

– Мне одно интересно, – Рогар выпрямился, тоже без улыбки, – почему ты предлагаешь мне девчонку с таким видом, словно больше всего на свете хотела бы предложить себя?

Золотоволосая женщина густо покраснела и смутилась, пока бог высокомерно взирал на нее, ожидая ответа.

– Вы ошибаетесь, мой дей, – тихо проговорила она, кусая губы, – больше всего на свете я хочу, чтобы вы забрали Кайлин отсюда. Вы не представляете, что за жизнь ждет ее на Нершиже…

– Почему же? Я видел места и пострашней.

«Моя собственная цитадель, к примеру».

Женщина упрямо тряхнула головой.

– Вы судите, как мужчина, мой дей. Я сужу, как… мать, – она заломила тонкие руки, – да, пусть я не выносила Кайлин в своем чреве, как других детей, но эта девочка стала мне родной уже давно. Ей не место здесь, поверьте! Возьмите ее в жены, в любовницы, как угодно! Заберите ее на свой большой корабль и увезите так далеко отсюда, как только сможете!

Он посмотрел на нее, как на сумасшедшую. В жены? В любовницы?! Рачонка, едва вылупившегося из раковины?! Ему? Богу из цитадели?! Безумцу, которого каждую ночь Подэра зовет к себе?! Его единственная любовь – это Эра. Его единственная женщина – Ириллин. По-другому не бывать.

– С чего бы мне это делать?

Взгляд голубых глаз, обрамленных светлыми пушистыми ресницами, лихорадочно забегал.

– Вам что-то нужно от моего мужа… нужно, я знаю, я поняла это, когда вы спросили про мужчин… никто никогда не спрашивает про мужчин, высаживаясь на Нершиже, только про женщин… чтобы это ни было, мой муж просто так вам ничего не отдаст.

– Не отдаст дею? Вот уж новость, – усмехнулся Рогар, уже слегка раздраженный ее настойчивостью.

– Напрямую не откажет, конечно же, – поморщилась она, – но все равно своей выгоды не упустит, подстроит какую-нибудь хитрость. Я же могу уговорить его на честную сделку. Я буду на вашей стороне, – женская рука машинально огладила живот, – я имею на него небольшое влияние…

Рогар задумчиво посмотрел на процессию, ожидающую их. Двадцать восемь молодых мужчин. Ему нужен каждый из них. Каждый. И даже больше.

– Даже если так. Там, куда идет мой корабль, любой девушке будет хуже, чем здесь.

– Хуже, чем здесь, не будет! – ахнула женщина и тут же прикрыла ладонью рот. – Извините. Но я родилась в Паррине. Я знаю, как живется на большой земле.

– Отлично. Тогда пусть Кайлин отправляется туда с каким-нибудь другим баргом, – Рогар развернулся, беседа стала казаться ему скучной.

– Она еще ребенок! Пожалейте ее! – чуть не плача вцепилась жена старейшины в его рукав.

Он медленно повернулся, едва сдерживая ярость, резко вспыхнувшую внутри.

– Я прибыл сюда не для того, чтобы жалеть каких-то детей. Я вообще не тот бог, который спасает.

Женщина отшатнулась, конечно же, не понимая истинного смысла, но Рогар и не ожидал от нее сообразительности. В конце концов, что взять с той, кто никогда не сможет познать все в сравнении?

***

Кайлин вздрогнула, когда цепкая рука отца схватила ее чуть повыше локтя.

– Ах ты, паршивая молларка! – обругал он ее самым обидным словом из возможных. – Как ты посмела своими кривыми руками испортить подарок дея? Эта вещица стоила десятка таких, как ты! Вот я тебя!..

Витиеватый конец посоха опасно взвился над головой, и Кайлин быстро сгруппировалась, стараясь подставить под удар плечо или спину – словом, наименее чувствительную к боли часть тела, как вдруг позади прозвучал тот самый голос, который заставлял ее трепетать на пристани.

– Этого не будет, – Шион подошел ближе, к его прекрасных темных глазах плескался гнев, – девушка нечаянно уронила зеркало, все это видели. Если бы дей считал иначе, он бы уже наказал ее за оскорбление. Но он ничего не сделал ей. Или ты, старик, считаешь себя умнее дея?!

Сердце Кайлин словно рухнуло в бездну с высокого гребня штормовой волны. Никто из мужчин никогда в жизни не заступался за нее перед отцом, только мачеха, но и тогда все заканчивалось тем, что кораллового посоха отведывали обе. Женщины на Нершиже очень ценны, если речь идет о деторождении, но не настолько, чтобы выслушивать их мнение. Авторитет же гостя, да еще мужского пола, да еще правой руки дея сыграл свою роль, и островному правителю пришлось отступиться от непутевой дочери, проворчав что-то себе под нос.

Кайлин посмотрела на свое спасителя с благодарностью, которую не могла выразить словами. Он красив, добр – и сумел поставить на место ее отца! Даже если бы она не влюбилась в него с первого взгляда на причале, теперь у ее маленького слабого сердечка точно не осталось шансов устоять. Шион поднял руку, заправил ей за ухо прядь выбившихся из косы волос, блеснул обворожительной улыбкой.

– Ты в порядке, красавица?

И он назвал ее красавицей! Ее, плоскогрудую островную девчонку с пыльными волосами! Кайлин открыла рот, задохнулась и сомкнула губы, чувствуя, что краснеет под этим пристальным взглядом темных глаз. Золото его котта слепило ее – или то была все-таки его улыбка? Она заметила, что по вискам мужчины катятся крупные капли пота. Ему так жарко под солнцем Нершижа, зачем он надел на себя столько одежд? Она попробовала представить его полуобнаженным, словно одного из своих братьев-через-одну-кость, с кем часто доводилось купаться вместе, с кубиками мышц на плоском животе и сильными ногами, но подобные мысли лишь больше завели ее в эмоциональный тупик.

Одна из девушек, тоже обратившая внимание на мучения гостей, поднесла Шиону кувшин с прохладительным напитком, но он лишь отмахнулся от нее, безотрывно глядя на Кайлин. Она чувствовала, что тонет в его жарком взгляде.

– Сегодня вечером…

– Могу ли я попросить…

Они заговорили одновременно и рассмеялись, заставляя окружающих оборачиваться на них. Шион сделал знак, чтобы Кайлин говорила первой, но она вдруг ощутила, что ее язык онемел, и лишь помотала головой, предлагая ему взять инициативу на себя. Он разжал и сжал кулак, в котором все еще держал ее бусы, его грудь поднялась, набирая внутрь больше воздуха.

– Я бы хотел погулять с тобой, – отрывисто произнес он, – сегодня вечером, когда можно будет выйти из-за стола.

Он хотел ее, поняла Кайлин. Он хотел ее так же сильно, как и она его, – разве такие волшебные совпадения бывают?!

– Сегодня вечером каждый гость может выбрать ту девушку, которая ему понравится, – набравшись смелости, ответила она. – Вам здесь никто не откажет. Вы можете выбрать любую.

С пересохшим горлом – а вдруг и правда передумает? – Кайлин обвела рукой всех собравшихся вокруг женщин, предлагая выбор, но Шион лишь улыбнулся еще ослепительнее.

– Я выберу тебя, маленькая островитянка. Пойдешь со мной, потому что отказать не можешь, или по собственному желанию?

Она уставилась на большие пальцы своих покрытых вездесущей пылью ног и тихо прошептала:

– По собственному…

– Ну наконец-то, – донесся до них голос старейшины, переключившего внимание на жену, которая возвращалась из сада после прогулки с деем, – как можно так надолго задерживать нас?

Претензия, конечно, относилась к своевольной супруге, бога из цитадели вряд ли кто-то мог здесь упрекнуть, но за мачеху Кайлин не волновалась: пока в ее животе зреет дитя, отец не посмеет обрушить на нее коралловый посох.

Дея с небольшой свитой из самых приближенных и охраны проводили в хижину к накрытым столам, туда же направился старейшина острова с женой и дочерью и несколько наиболее почтенных мужей и их женщин. Остальным предоставили возможность пировать и веселиться прямо на открытой площади, под палящим солнцем. Судя по звукам музыки и оживленным крикам, это не огорчило никого.

Украдкой Кайлин заметила, как один из братьев-через-одну-кость в компании своего родителя шептались о чем-то со старейшиной, показывая на нее. Через некоторое время так сделало другое знакомое семейство. Она невольно поджала губы. Если нынче ночью отцу удастся подложить ее под дея, Кайлин станет одной из завиднейших невест на Нершиже. А если она забеременеет – ее ценность взлетит до небес. Торг за ее руку начинался уже сейчас, но отец не торопился принимать решение, важно поднимал кустистые брови, толковал о чем-то с собеседниками и качал головой, клал в карман небольшие подарки, которыми его пытались подкупить будущие женихи. Зная его натуру, Кайлин не сомневалась, что он дождется наиболее выгодного предложения и если и отдаст ее, то втридорога точно. Это раньше она была нелюбимым отпрыском и нахлебницей в семье, скоро все должно поменяться!

Поморщившись от этой мысли, Кайлин постаралась выкинуть ее из головы. Ничего этого не случится! Шион выберет ее, между ними все решилось. А дей пусть положит свой единственный глаз на кого-то другого. И тогда она будет счастлива, даже если ее ценность среди братьев-через-одну-кость слегка упадет.

За столом старейшина и бог сели рядом, на наиболее почетных местах. Мачеха разместилась по другую руку от мужа, Кайлин пришлось сесть рядом с деем и, таким образом, она оказалась между ним и Шионом. Охрана бога выстроилась вдоль стены. Остальные расселись по свободным местам. Дети с ветрогонами – широкими веерами, сделанными из высушенной чешуи, скрепленной пластами, – встали по углам, чтобы разгонять застоявшийся воздух. Несколько юношей у входа заиграли на свирелях, выточенных из китового хребта, и барабанах из рыбьей кожи, заглушая звуки праздника, летящие извне.

Если бог из цитадели и затаил на Кайлин злобу за испорченный подарок, то виду не подавал. Он больше не смотрел ей прямо в душу своим единственным сверкающим глазом, да, по правде говоря, и ни на кого вокруг не смотрел, опрокидывая в себя один кувшин водорослевой вытяжки за другим, словно хотел побыстрее надраться. Женщины, прислуживавшие на празднике, только успевали подносить их к столу. К сожалению, человеческое спиртное действовало на него плохо, и Кайлин так и не заметила, чтобы дей стал промахиваться едой мимо рта или проливать на стол напитки – а ведь виденные ею ранее матросы всегда так начинали делать, когда от выпивки у них мутилось в голове.

Ел он, как и все из его свиты, кинжалом, вынутым из-за голенища сапога, а не руками, как островитяне. Нечеловечного цвета пальцы легко держали изящную рукоять. Убийца. Интересно, он многих убил этим лезвием, которого касаются его отвратительные губы? Из рассказов мачехи Кайлин знала, что на большой земле принято пользоваться штуками, которые называются {столовые приборы}: что-то вроде трезубца, каким на Нершиже ловят рыбу у прибрежных камней, и ножа. В прошлый раз отец хотел выменять такие у матроса с гостевого барга, но в чем-то они не сошлись.

Самой ей кусок не шел в горло, но, помня о долге, она успевала вовремя подкладывать еду гостям по обе стороны от себя: хмурому, молчаливому дею и улыбчивому, то и дело стреляющему в нее глазами Шиону. Последний украдкой задел костяшками пальцев ее колено под столом, и дыхание у Кайлин перехватило, а перед глазами поплыли красные круги. Как назло, именно в этот момент бог из цитадели решил повернуть голову и окинуть ее взглядом – из-за отсутствия второго глаза ему пришлось делать это заметнее положенного. Ком застрял у нее в горле. Зачем он смотрит на нее так?! Кайлин замерла, зажатая между мужчинами, как в тисках: с обеих сторон она ощущала жар, идущий от их многослойно одетых тел, ноги и одного, и второго касались ее бедер в тесноте праздничного стола, локти при движении сталкивались, но какие же разные чувства она испытывала в зависимости от того, на кого из них смотрела! Это буквально разрывало ее на части!

Внезапно с улицы раздались возбужденные крики, и несколько ее братьев-через-одну-кость, пыхтя от напряжения, внесли в помещение еще живого десятипалого моллара. Лицо старейшины засияло, гордость от небывалой удачи охотников тешила его. Еще бы – редко когда удавалось поймать опасное создание живьем, да еще в день прибытия гостей! Не иначе, как само Благословение дея осенило их остров!

Огромная, бело-розовая туша моллара слегка подергивалась на каменном полу, длинные – больше человеческого роста – палы то вытягивались, то свивались в кольца, пряча бугорки на внутренней стороне, покрытые парализующим ядом. Коснешься такого в воде и больше не сможешь сопротивляться, пока гад утаскивает тебя на дно. Обычно моллары подбирались к берегу и растягивали полупрозрачные палы по камням в ожидании, пока кто-то из людей наступит. А не дождавшись, могли молниеносно схватить в объятия какую-нибудь беззаботно проплывающую мимо рыбу.

Единственный – как у дея – глаз моллара взирал на собравшихся с ненавистью и страданием вполне разумного существа. Старейшина поднялся, оправил бороду, одернул одеяние свободной рукой, в другой сжимая посох.

– Да благословен будет Нершиж! Какой хороший знак мы получили вместе с прибытием дея! Океан тоже поднес свой дар. Давайте же посмотрим, что этот дар значит.

Он сделал едва заметный жест, и один из почтенных островных мужей поднес ритуальный кинжал, искусно выточенный из рыбьей кости… но не правителю, а Кайлин. Та непонимающе заморгала, глядя на лезвие, не менее острое, чем кинжал дея. Повернулась к отцу – тот угрожающе пристукнул посохом у ноги, но пропел медовым голосом и даже с улыбкой:

– Пусть наша любимая дочь будет той, кто откроет нам будущее Нершижа!

Кайлин встала и стиснула пальцы вокруг рукояти кинжала. Она знала, что делать, но никогда раньше не открывала моллара сама, обычно отец не доверял никому этой почетной роли. Видимо, он решил сегодня особенно выделить ее. С чего бы? Прожигающий насквозь взгляд дея послужил ей безмолвным ответом. На Нершиже вскрывать моллара достоин только самый уважаемый человек, интересно, знает ли бог об этом? И поможет ли правителю неуклюжая попытка вознести ненавистную дочь в чужих глазах? Многие почтенные мужи посмотрели на него с недоумением, но нашлись и те, кто взглянул на нее с еще большим интересом. Правитель острова продолжал повышать ставки в обоих направлениях сразу. Только так можно выжить на Нершиже – по максимуму использовать любую возможность, это все знают.

Медленно обойдя стол, она приблизилась к лежащему моллару. Существо косилось на оружие в ее руках, оно безошибочно чувствовало опасность. Палы стали сжиматься-разжиматься чаще, но слабее: без воды морской гад не мог долго протянуть. Кайлин присела на корточки, занеся руку с кинжалом над беззащитным мягким брюхом, услышала, как бормочет что-то отец, как испуганно втягивает в себя воздух мачеха, почувствовала на себе десятки любопытных глаз. Наблюдает ли за ней сейчас Шион? Как и все на Нершиже, Кайлин неплохо ловила и разделывала рыбу, плела и починяла сети, но имеет ли это какое-то значение для него?

Взгляд моллара изменился. Вместо ненависти и ярости в нем проступила мольба, последняя просьба живого существа о сохранении жизни. Палы в последний раз сократились – и обмякли. Моллар полностью сдался на милость своей убийцы. Рука Кайлин с зажатым в ней кинжалом дрогнула. Она резала рыбу тысячи раз, но всегда быстро и не испытывая на себе подобного взгляда. Она добывала пропитание, потому что хотела есть… но моллара нельзя использовать в пищу, это все знают.

Кайлин неуверенно покусала губы. Почему бы отцу самому не совершить ритуал? Он орудует этим ножом легко и быстро. И так будет правильнее по отношению к другим почтенным мужам. Она подняла голову в поисках ответа, и тут старейшина со всей силы грохнул об каменный пол своим посохом и рявкнул:

– Делай, что должно, девчонка!

И Кайлин полоснула острием по нежному брюху. Глаз у моллара закатился, на лицо ей брызнула теплая рыбья кровь, водянистая лужа тут же выпросталась на пол вместе с кишками и замочила ноги. По помещению поплыл едва уловимый смрад требухи. Уже не дрожа, не сомневаясь, не позволяя себе оглядываться, Кайлин отложила нож и запустила обе руки внутрь моллара. Это очень напоминало картинку с последних родов мачехи – тогда одна из старых женщин сделала так, чтобы вынуть из утробы уставшей роженицы дитя.

Во влажной, скользкой, теплой тесноте моллара пальцы Кайлин тоже нащупали нечто округлое и большое. Она понадежнее обхватила находку, дернула на себя и выпрямилась во весь рост, подняв над головой то, что вытащила: большую дохлую рыбу, только-только тронутую пищевыми соками заглотившего ее чудовища. Те, кто жил на Нершиже с рождения, по достоинству оценили явленный им знак.

– Нас ждет урожайный год, океан подтверждает это! – с чувством воскликнул старейшина, обращаясь ко всем с улыбкой. – Будет много рыбы в сетях! Много моллюсков в камнях! Мужчины будут сыты! Женщины будут плодородны! Хвала дею! Ведь это его визит помог нам!

Отец восхищался не зря: из брюха пойманного моллара доставали находки и прежде, но обычно это бывал камень или прохудившийся сапог, наверняка сброшенный с какого-то барга. Кайлин почувствовала мимолетную гордость за то, что тоже стала причастна к хорошему будущему Нершижа. Она робко покосилась в сторону гостей: глаза Шиона были расширены от изумления, и ей стало страшно. Может, ему совсем не понравилось, что Кайлин режет молларов и потрошит им брюхо, с ног до головы пачкаясь в рыбьей крови? Может, теперь он передумает выбирать ее?! Зачем только отец дал ей этот нож!

Но потом она посмотрела дальше, и ей стало еще страшнее. Единственный глаз бога сверлил ее насквозь, и значение этого взгляда Кайлин не могла разгадать.

Старейшина острова, тем временем, подобострастно склонился к богу и пролебезил:

– Не соизволит ли и дей одарить отдельным Благословлением ту, которая помогла нам узреть результат его чудесного присутствия на Нершиже?

Краем уха Кайлин слышала, что бог из цитадели обладает какой-то чудесной силой, но в чем конкретно чудо выражается, так и не поняла, потому что все те люди, когда-либо упоминавшие при ней об этом, сами толком не могли сформулировать, что имеют в виду. Возможно, по его желанию ее кожа станет красивого цвета перламутра? Или ее пыльные волосы приобретут другой, более соблазнительный оттенок, светлый тон, как у женщин с большой земли? Или черты ее лица начнут хоть чем-то отличаться от сестер и братьев? По правде говоря, Кайлин не особо хотела меняться, но если это поможет больше нравиться такому мужчине, как Шион…

Но все ее фантазии так и остались напрасными, потому что дей, посверлив ее своим жутким, слегка светящимся взглядом, разлепил губы только чтобы буркнуть короткое:

– Нет.

Переносицу островного правителя тут же перечеркнула глубокая морщина. Он недовольно посмотрел на дочь, ради привлечения внимания к которой приложил столько усилий, и коротко махнул ей, приказывая удалиться и привести себя в порядок. Кайлин с радостью швырнула рыбу в руки кого-то из стоящих рядом братьев-через-одну-кость и убежала в соседнюю комнату. Неужели она так уродливо выглядела, перепачкавшись кровью моллара? Дей явно испытывал отвращение к ней, но это ладно, а вот Шион?.. Не передумает ли он выбирать ее ночью после того, что увидел?

Кайлин яростно терла влажной губкой руки и лицо, когда в комнатку неслышно проскользнула ее мачеха. Со вздохом заправляя непослушные пряди обратно в косу падчерицы и помогая той отчистить крохотные брызги с платья, она склонилась к уху девушки:

– Я разговаривала с деем о тебе.

– Ты… что?! – Кайлин даже дернулась из ее рук, но женщина остановила ее жестом, умоляюще глядя в глаза.

– Я просила, чтобы дей забрал тебя с собой на материк.

Хуже просьбы было и не придумать, но Кайлин сдержала ругательства, рвущиеся с языка. Кроме сердобольной жены старейшины она мало кому в жизни была интересна и нужна, не стоит вести себя так неблагодарно.

– Можно подумать, отец отпустит меня с ним, – как можно спокойнее возразила она.

– Не отпустит, – уверенно заявила мачеха. – Женщины – главное сокровище Нершижа, они могут покинуть остров, только когда состарятся и перестанут приносить пользу, это все знают.

– Это все знают, – по привычке скороговоркой откликнулась Кайлин.

– Поэтому, – мачеха схватила ее за запястье, остановив руку с губкой, нервно протирающую на платье дыру, – ты должна бежать с деем. Ночью будь с ним ласкова и нежна, как я тебя учила. Когда он возьмет тебя столько раз, что станет добрым и усталым, подольстись к нему и попроси похитить тебя. Мужчинам нравится чувствовать себя героями, а для бога это вообще сущие пустяки. Клянись ему во всем, чего он пожелает, обещай то, что даже не сможешь выполнить потом. Только добейся, чтобы он взял тебя на корабль, когда отчалит. А я позабочусь о том, чтобы отвлечь твоего отца.

На миг перед глазами Кайлин пронеслись описываемые картинки: она в постели дея, отвечает на его ласки и делает все, чтобы удовлетворить его, – и в следующую секунду ее тело содрогнулось от омерзения.

– Нет! – выпалила она. – Я не хочу бежать с ним! Я не люблю его! Он… урод!

Голубые глаза мачехи сузились от гнева, что случалось очень и очень редко.

– А прожить всю жизнь, получая тумаки от отца, хочешь? Каждый раз спать с тем, с кем прикажет он или твой будущий муж, хочешь? Рожать детей не от того, кого выбрала сама, а от того, от кого придется? Ты так хочешь прожить свою единственную, только-только начинающуюся жизнь, Кайлин?

– Мой долг – приносить пользу Нершижу, – ответила Кайлин, правда, без особой уверенности в голосе.

На самом деле ей просто было страшно. Отправиться на материк? Одной-одинешеньке, без кого-либо из родных рядом? Всю жизнь она прожила на клочке суши, которую можно было обойти пешком за два хода солнца, всю жизнь родные одной кости, а так же через-одну и через-две кости окружали ее, никогда еще Кайлин не доводилось находиться без них среди чужих людей так же, как не доводилось от острова удаляться. Она предлагала сбежать мачехе, но лишь потому что понимала, как та скучает по родной земле. Родная земля Кайлин – под ее ногами. К тому же… дей?! Чем он лучше какого-нибудь старика, которому в следующий раз подарит ее муж или отец?!

– И дей – не урод, – твердым голосом продолжила мачеха, будто прочитав ее мысли. – Он просто не похож на большинство людей, но это потому, что сам он – не человек. И ты привыкла видеть вокруг себя одни и те же лица, глупышка. Ты должна научиться смотреть на него глазами женщины, а с точки зрения женщины, если сравнивать его со множеством других мужчин Эры… по-своему он даже красив.

– Красив?! – Кайлин не выдержала и рассмеялась, и тут же сама поморщилась от своего визгливого, истеричного смеха. – Что ты нашла в нем красивого? Его изуродованный глаз? Его жуткий шрам на горле? Его огромные руки и ноги? Его одежда, которой слишком много для него одного?

Мачеха лишь отмахнулась от всех перечисленных претензий.

– Он – самый сильный мужчина на Эре. Любая женщина будет в безопасности и достатке за его спиной. Ты еще молода и не знаешь, как много в жизни значит и то, и другое. Разве это не выигрывает по сравнению с его шрамами и одеждой? А если он тебя полюбит, Кайлин… – она сложила руки на груди, прижав к сердцу. – О, если такой мужчина полюбит тебя, если он будет заботиться о тебе и твоих детях… ты станешь самой счастливой на Эре!

– Если меня полюбит дей, я стану самой несчастной на Эре, – отрезала Кайлин. – Ты судишь меня по себе, Шарлин. Это ты должна бежать с ним, раз он так нравится тебе. Если похищение дочери правителя Нершижа – пустяк для бога, то почему бы ему не похитить вместо нее жену?

Мачеха безвольно уронила руки.

– Я же объясняла тебе. У меня дети, – тихо ответила она и добавила: – Не злись на меня, Кайлин. Я желаю тебе добра.

Помирившись и успокоившись, но так и не придя к согласию, они вдвоем вернулись в главное помещение к гостям. Моллара уже успели убрать, и лишь мокрое пятно на каменном полу напоминало о нем, снова звучали свирели, и дети с ветрогонами усиленно трудились по углам. Когда Кайлин присаживалась на свое место, она услышала, о чем втолковывает дею ее отец.

– …ее глаза хорошо видят, ни один из зубов не шатается, у нее хорошо пахнет изо рта. И из женского места – тоже.

Кайлин сглотнула, подавив обиду и злость. Отец нахваливает ее перед деем, так как хочет повлиять на его выбор. Он недоволен, что дей при всех отказался благословить ее за вскрытие моллара, и будущие женихи и их семьи об этом узнают. Он набивает ей цену, как может. Возможно, ее глаза, и правда, видят чересчур хорошо, была бы Кайлин слепа – не возражала бы лечь и с деем. На ощупь мужчины все наверняка одинаковы.

Осторожные пальцы тронули ее за колено, и она повернула голову к Шиону, тут же позабыв обо всем, кроме его лица.

– Ты была очень… смелой, – шепнул он ей беззвучно, одними губами.

От короткой похвалы Кайлин снова рухнула в горячую душную пропасть. Как она могла пожелать себе ослепнуть? Тогда бы не разглядела его среди толпы, не испытала бы разрывающие грудь на части тревогу и томление. Она бы ни в кого никогда не влюбилась, если бы не Шион. И судя по тому, что он снова ей улыбался, инцидент с молларом и брызгами крови совершенно не охладил его пыл. Кайлин тихонько выдохнула с облегчением.

– Меня не интересует, как пахнет из ее женского места, – довольно громко сообщил сидящий по другую от нее сторону дей и махом опрокинул в себя кувшин со спиртным.

Усмешка слегка тронула губы Кайлин. Что ж, взаимному презрению она будет только рада.

– А что же тогда интересует моего дея? – вкрадчиво поинтересовался ее отец. Впрочем, глупо было бы рассчитывать, что он отступится от интересов Нершижа. Долг на первом месте, это все знают.

Кайлин ощутила, как зашевелилось большое мужское тело рядом, когда бог из цитадели перестал лакать из кувшина и выпрямил спину.

– Люди, – коротко бросил он, обводя взглядом помещение.

Шион тут же встал, пружинисто распрямив ноги, Кайлин только и успела, что моргнуть.

– Своей щедрой волей мой дей оказывает помощь Нершижу и его жителям в виде двух кладок леса, десятка отрезов грубой ткани, трех отрезов изящной ткани, двух десятков кованых изделий, двух мешков орехов, двух мешков сушеных фруктов и клетки с птицами, обученными доставлять письма в Паррин и приносить обратные вести.

Закончив, Шион сел, снова коснувшись Кайлин. Все ее знакомые дружно ахнули. Сокровища по меркам острова были просто несметные. Столько дерева… неужели отец прикажет построить еще лодок? С помощью птиц они смогут приглашать больше кораблей. Орехи и фрукты – настоящие деликатесы для неизбалованных разнообразной пищей островитян. Ткань поможет женщинам стать еще красивее к приему очередного барга. Мачеха права, дей неприлично богат.

– Но что мой дей хочет взамен? – все с той же улыбкой спросил отец Кайлин. Приветственная часть миновала, наконец-то перешли к открытой торговле, догадалась она.

– Мне нужны все молодые мужчины, – заявил бог из цитадели, сидящий по ее правую руку, и со стуком поставил на стол пустой кувшин.

Лицо островного правителя побелело, его соратники зашептались между собой. Увозить с Нершижа людей?! Слыханное ли дело! Конечно, это не женщины, но все равно. Нершиж не может отдавать ничего, кроме даров моря, это все знают.

– Какая огромная честь… – неуверенно проблеял отец Кайлин, сжимая и разжимая пальцы вокруг посоха и явно находясь в замешательстве. Мысли на его лице читались без труда: правитель искал максимальную выгоду в полученном предложении. – Вы хотите взять сыновей Нершижа в свою личную охрану?

Рот дея искривился в нехорошей ухмылке.

– Нет.

– Тогда… вы желаете, чтобы они служили вам слугами в цитадели?

– Нет.

– Но для чего вам они?!

– Чтобы умереть за Эру, – пожал плечами бог.

Несколько мгновений в комнате висело напряженное молчание. Бог хочет забрать братьев Кайлин, чтобы их убить? Она перебрала в уме те слухи, что ходили о нем. Боги Подэры бросают в разлом между мирами своих чудовищ, а дей со своей армией уничтожает их. Так вот где он хочет, чтобы окончилась жизнь ее родных? В битве за его проступок?!

– При всем уважении к дею, – отец, похоже, пришел к тем же выводам, – вы можете сейчас же убить меня за эти слова, но Нершиж не готов отправлять своих сыновей на смерть.

– Почему же не готов? – язвительно поинтересовался дей. – Разве Нершиж – не часть Эры?

Старейшина слегка растерялся, но сумел взять себя в руки.

– Да, почти что не часть, – ответил он с напускной бравадой, хотя посох в кулаке заходил ходуном. – Мы живем на другом краю…

– Если мы проиграем войну, через два дня вирги и ораны окажутся и у вас на пороге, – дей говорил спокойно, но по тому, как засветился его глаз, Кайлин уже научилась догадываться о бешенстве, кипевшем внутри него.

Шион рядом с ней беспокойно зашевелился, тоже чувствуя нагнетающуюся бурю. Правитель Нершижа гулко сглотнул, но его лицо выражало решимость.

– При всем уважении к дею… как мы можем об этом знать? Мы же еще не видели других богов.

Кайлин впервые видела своего отца таким безрассудно отчаявшимся. Он только что оскорбил дея, прилюдно напомнив о том, о чем остальные предпочитали молчать. О том, что бог из цитадели убил всех своих собратьев, о его единоличном захвате Эры, о том, что боги Подэры разгневались именно на него. Разве правитель не прав? Откуда им всем, всем живым людям Эры знать, чего хотят другие боги? Может, они принесли бы больше даров, больше чудес, больше Благословления? Это так и останется тайной, пока в горах Меарра стоит цитадель.

– Тебе мало одного бога, старик?! – медленно, угрожающе проговорил дей, поворачиваясь к нему всем телом.

– Мой долг – приносить пользу Нершижу, – губы у правителя задрожали, тон стал просящим. – Почему дей так суров к нам? Как мы проживем без мужчин?

Почувствовав уступку противника, бог фыркнул и слегка расслабил плечи.

– Нершижу давно пора обновить кровь, только ты и сам это знаешь, Глахар. Разве не поэтому ваши женщины так радушны? Что ты думал скрыть от меня, старик? Ваши дети хилые и больные, но еще больше их просто умирает в младенчестве, не так ли? Я уверен, что и без молодых мужчин вы прекрасно проживете своей рыбной ловлей и праздниками. А подрастающее поколение будет совсем другим. Мои люди сегодня ночью постараются помочь вам в этом.

На последних словах он усмехнулся.

– Я понял моего дея, – склонил голову старейшина, но тут же вскинул ее: – Нершиж может отдать трех мужчин. И моя дочь с радостью составит вам компанию сегодня ночью.

– Двадцать восемь и до девчонки мне нет дела. Или ты хочешь, чтобы я приказал перебить ее и всех драгоценных женщин на твоем острове? Ты сомневаешься, что я так не прикажу сделать?

Мысли у Кайлин лихорадочно заметались. Она понимала отца. Без молодых мужчин им будет сложно, гораздо сложней. Во-первых, авторитет старейшины пошатнется, семьи, потерявшие сыновей, не одобрят его поступок. Во-вторых, если после отъезда гостей большая часть женщин забеременеет, кто снимет с их плеч самый тяжелый труд? Старики? Нершиж не может отдавать людей, пока они приносят пользу, как дей этого не понимает?!

Она посмотрела на Шиона в поисках поддержки, но тот лишь качнул головой, показывая, что сейчас не время вмешиваться. Перевела взгляд на отца и увидела, как тот сотрясается то ли от страха, то ли от возмущения. Убить женщин – слыханное ли дело?! Без женщин Нершиж умрет, все их племя исчезнет.

– Килрон, – обратился вдруг старейшина к одному из ее братьев-через-одну-кость, который стоял у входа со свирелью, – подойди.

Молодой мужчина охотно повиновался.

– В чем смысл твоей жизни? – спросил его отец Кайлин, но смотрел при этом на дея, и ее сердце сжалось в нехорошем предчувствии.

– Приносить пользу Нершижу, – без запинки ответил Килрон. Кайлин и сама с детства знала ответ на этот вопрос.

– Твоя польза сейчас в том, чтобы перестать жить, – вдруг поджал губы старейшина.

Кайлин лишь успела охнуть, а Килрон без тени сомнения в глазах кивнул, развернул свирель остро заточенным концом в себе и одним движением воткнул в горло. Что-то там булькнуло, он упал на колени, заливая себя и пол кровью, затем свернулся калачиком и затих так. Кайлин почувствовала, как подступают слезы. Килрон был одним из ее возможных будущих мужей, и она наверняка бы ненавидела его, если бы их брак случился, но сейчас ей было просто жаль его и загубленную жизнь. Зачем правитель так жестоко приказал ему убить себя? Отец молодого человека тоже присутствовал за столом и по тому, как побелело его лицо, оставалось лишь догадываться, как ему плохо. Но, тем не менее, он нашел в себе силы кивнуть старейшине в знак одобрения. Если дей заберет всех на смерть, то какая разница, где молодые мужчины оставят свои жизни? Зато жестокий бог из цитадели получил хороший урок: Нершиж не уступает своего. Никогда.

– Я тоже могу убить себя, если мой дей пожелает, – осмелев, с поклоном заявил отец Кайлин и в доказательство потянулся к кинжалу. – Только пользы от моего народа дею все равно не будет.

– Шион, – спокойно позвал бог.

Кайлин дернулась, желая остановить любимого, попросить что-то придумать, ведь раньше он был так добр к ней, заступился перед отцом, неужели теперь не поможет? Но не успела – Шион быстро поднялся с места и схватил за шиворот Нерпу-Поводыря, который тоже находился среди почетных мужей, выволок того на середину комнаты и поставил на колени прямо в мокрое пятно от моллара. Дей поднялся с места, неторопливо вытаскивая из ножен длинный меч. Кайлин невольно съежилась, ощущая его за спиной.

– Что ж, старик, – заговорил он, обходя людей, сидящих за столом и застывших в шоке, – ты убедил меня. Я передумал убивать твоих женщин. Да и мужчин твоих, готовых бесполезно отдавать жизни ради тебя, я тоже больше не хочу. Все те дары, которые я привез твоим людям, остаются у тебя. А я заберу себе только этого дуралея, который привел нас сюда, уверяя, что здесь уважают богов.

С этими словами он легко и даже изящно взмахнул тяжелым мечом. Сталь тускло блеснула, со свистом рассекая воздух, и кто-то из детей, тоненько взвизгнув, уронил ветрогон. Нерпу, никого не стесняясь, заплакал, его штаны спереди намокли. Вряд ли он ожидал подобного поворота событий, когда выбирал, кого бы из гостей привести. Кайлин зажала рот рукой. Если дей убьет Нерпу-Поводыря, он обречет весь остров. Никто больше не будет приводить гостей, никто не сумеет провести барги по Опасному Рифу. Дей не тронет женщин и мужчин, но Нершиж все равно будет медленно умирать, рождая больных и мертвых детей снова и снова.

Когда меч обрушился вниз, она, едва ли что-то соображая, рванулась с места.

И сразу же пожалела о своем глупом, горячечном порыве, хоть и понимала, что уже не сможет остановиться. Ради малолетних детишек Нерпу, вечно чумазеньких, бойких и радующихся каждому возвращению отца, ради его островной жены, которая, кажется, по-настоящему любила своего неказистого престарелого мужа – так, как сама Кайлин наверняка никогда бы не смогла такого полюбить – наконец, ради пользы родного Нершижа, но кто-то должен был помешать дею. И так получилось, что никто, кроме нее, почему-то помешать не торопился…

Все произошло как-то непостижимо стремительно. Вот только Кайлин гибкой юной кошкой перепрыгнула стол между сидящими гостями, понимая, что не успевает остановить разящий меч – и вот она уже стоит, будто наткнувшись на невидимую стену, а бог из цитадели, в последний момент словно почувствовавший ее приближение из-за спины, молча смотрит ей в глаза, и широкая полоса жидкого света, только что падавшая вниз на беззащитную шею жертвы, теперь струится от его плеча к ее.

Красиво.

Страшно.

И в тишине погруженных в шок зрителей слышится, как с облегчением всхлипывает спасенный, чья голова чуть-чуть не успела слететь с плеч.

Кайлин моргнула, осознавая случившееся. Не полоса это света, а серебристой стали меч, который дей резко отвел от Нерпу, направив на нее, летящую к нему в прыжке, и широкое лезвие почти лежит у нее на плече, но почему-то не касается острием шеи. Бог из цитадели успел остановить себя?! Кайлин мало понимала в ратном искусстве, но даже она чувствовала, что удар такой скорости и силы, пусть и с учетом того, что траектория движения руки внезапно изменилась, не мог быть загашен столь легко. Она почувствовала, как прядь ее вечно непослушных, не желающих гладко держаться в косе пыльных волос, свисавшая вдоль щеки, теперь скользит по телу на пол. Лезвие меча заточено столь остро, что отсекло ее, едва прикоснувшись, и так же легко оно снесло бы голову Нерпу, и так же практически незаметно должно было обезглавить Кайлин.

Что-то горячее, влажное потекло по ключице вниз, скользнуло за вырез платья в ложбинку между грудями, острый запах ржавого железа ударил в нос. В одно мгновение кровь уже струилась под тканью по плоскому животу Кайлин, змеилась вдоль бедра, капала на пол. Странно, но боли не было, и что-то мягкое, теплое едва касалось скулы.

– Мой дей, – каким-то странным голосом произнес Шион.

Оказывается, все это время он тоже был рядом. Стоял между Кайлин и деем, словно хотел загородить девушку собой. Нерпу-Поводырь, на четвереньках, скуля, отполз под стол и спрятался там за чьими-то ногами, а она все стояла, не решаясь пошевелиться. Все ее тело заливает кровь, стоит ли ей готовиться к смерти?

– Мой дей?..

Бог из цитадели издал неясный звук, нечто среднее между стоном и хрипом, его единственный глаз был устремлен на Кайлин, но она понимала, что он ее не видит. Взгляд его словно тщился узреть через ее тело даже не какой-то предмет за ее спиной, а дальше, гораздо дальше, будто бы… другой край Эры?! Зрачок то сужался, то расширялся, лихорадочно пульсируя, по вздувшимся буграм мышц пролетела судорога, и тогда девушка поняла, что это значит.

Безумие.

Он безумец, провалившийся в пучину одному ему понятных грез настолько глубоко, что даже не понимает, что едва не убил ее! Может, точно так же он уничтожил других богов? Под влиянием припадка ярости, который забрал его разум?!

Тем не менее, под воздействием голоса Шиона взгляд дея начал светлеть и наконец вполне осознанно сфокусировался на том месте, где острый меч срезал ей волосы. Кайлин вздрогнула – в который раз рядом с ним за этот невыносимо долгий день! – когда белесая пелена в зрачке сменилась огненным ядом:

– Правая рука, Шион? Как неосмотрительно для воина…

Скосив глаза, Кайлин поняла. Ее идеал, затмивший собой даже бога, ее единственный избранник спас ее, плоскогрудую островную девчонку, именно он стал той невидимой стеной, на которую она наткнулась, избежав разящего меча! Зрачки у Шиона были расширены, отчего глаза казались темнее, и это выдавало, какую боль он терпит и пытается скрыть. Когда Кайлин прыгнула на дея в попытке остановить, а тот развернулся навстречу ее движению, защищаясь от неожиданной угрозы, Шион успел выпростать руку и всунуть ладонь между ее шеей и острым лезвием. Конечно, если бы дей не передумал рубить с плеча, Кайлин осталась бы без головы, а Шион – без кисти, но, к счастью, все ограничилось ее срезанной прядью волос и его глубоким порезом.

Она сглотнула, представляя, что было бы, если бы дей довел дело до конца.

Взгляд дея, все такой же ядовитый, прошелся по ее намокшему от чужой крови платью вниз и задержался на другой интересной детали. Кайлин тихонько всхлипнула, запоздало сообразив, что должна была скрыть это, раз уж ее прыжок не удался.

Уцелевшей, левой рукой Шион крепко стискивал ей запястье, помешав пустить в ход прихваченный со стола нож.

Бог из цитадели медленно поднял голову, снова встретившись с ней взглядом.

– Человеческое оружие меня не берет, девчонка.

Его тяжелый меч исчез с ее плеча, а следом – и израненная рука ее спасителя, но Кайлин все еще не могла сделать вдох полной грудью, находясь в полнейшем оцепенении.

– Она не пыталась на вас покушаться, мой дей, – раздался голос Шиона. Лишь легкая хрипотца выдавала его, и крупные алые капли, срывающиеся на пол с его повисшей плетью правой руки прямо в мокрое пятно от моллара. – Наверное, хотела лишь заступиться за старика и в спешке не отложила прибор, которым ела.

«Пол в отцовской хижине давно не видел столько разнообразной жидкости за раз. На Нершиже мало влаги, это все знают», – зачем-то подумала Кайлин, отводя взгляд от тела ранее убитого брата-через-одну-кость, лежащего поодаль. На площади перед хижиной продолжали звучать музыка и веселые голоса. Простой народ на улице даже не подозревал о том, какие страсти разворачиваются в доме.

– Да?! – губы дея кривились в злобной усмешке. На Шиона он даже не смотрел, только на нее, заставляя ежиться и мысленно желать ему провалиться обратно в беспамятство и безумие, только не сверлить ее так взглядом. – Ты забыл одну вещь, кнест. Островитяне едят руками.

«Вот я и попалась», – все так же отрешенно констатировала про себя Кайлин, разжала пальцы и услышала, как кинжал Шиона, неосмотрительно брошенный им среди еды, зазвенел по каменному полу. Она испытывала благодарность к любимому за то, что до последнего пытался защитить ее, но самой отпираться и юлить почему-то не хотелось. Глупая гордость однажды погубит ее, как сказал бы отец. Та самая гордость, которая заставляла стоять на причале и воротить нос от дея, когда сразу было понятно, что выбор здесь ей не принадлежит.

Кто-то отчаянно вскрикнул, и Кайлин заметила, как мачеха рванулась к ней, но старейшина быстро преградил той дорогу своим коралловым посохом. Трудно ли побороть беременную женщину, на которой нет лица от ужаса? К мачехе за заступничество Кайлин тоже испытывала благодарность, но в глубине души порадовалась, что отец остановил жену. Его дочь заступилась за Нерпу – и к чему это привело? Нет, лучше бы никому за нее теперь не заступаться. Ее жизнь не настолько важна для общей пользы, зато бог, глядишь, отведет душу и подобреет.

– Какое наказание положено за оскорбление дея, Шион? – отвлек ее от размышлений ненавистный голос. Кто-то схватил Кайлин под руки, оглянувшись, она с удивлением увидела угрюмых мужчин из личной охраны бога. Зачем они ему? Он прекрасно защищает себя сам, да еще утверждает, что человеческое оружие против него бессильно. Наверное, держит охрану для статуса.

– Смерть, мой дей, – последовал ответ, и мачеха Кайлин снова отчаянно вскрикнула.

Но богу этого было мало.

– А за покушение на жизнь дея?! – продолжал глумиться он.

Длинные ресницы Шиона, такие же совершенные, как весь он, затрепетали.

– Мой дей, – зашептал он так, что, пожалуй, только бог да сама Кайлин могли его расслышать. – Принимая во внимание ее возраст… ее воспитание… мой дей, должен заметить, что мы попали к дикому племени, они все неразумны, как дети…

– Разве я приказывал умолять?! – высокомерно и чуть сердито бросил тот. – Мне нужен простой ответ: какое наказание ты бы назначил за покушение на жизнь своего дея?

Кайлин видела, с какой силой Шион закусил губу, как виновато покосился на нее. Милый, добрый, единственный, кому она так хотела отдать свое сердце! Она попыталась подбодрить его улыбкой и взглядом: ясно же, что бог поставил его в такое положение, где невозможно уже что-то предпринять. Уж кому, как не ей знать всю тягость безвыходных положений?

– Десять плетей, мой дей, – наконец проговорил Шион и низко опустил голову.

– Ну что же… – бог задумчиво помолчал, – …дешево же ты оценил жизнь своего дея. Но пусть будет, как ты скажешь. Накажи ее сам.

Кайлин едва не рассмеялась. Десять плетей? Когда меньший проступок в отношении дея карается смертью?! Да Шион же пожалел ее! Она хотела даже сказать ему это вслух, но кто-то из охраны толкнул ее на пол, рывком порвал на спине платье. Кайлин было плевать на дорогую ткань. Никто из мужчин никогда не жалел ее раньше – вот что важно. Чуть повернув голову, она видела, как мачеха рыдает на плече отца, видела его лицо. Облегчение, явственно написанное там, говорило само за себя. Как восхитительно все складывается! Казнить Нерпу бог вроде бы передумал, а что такое несколько ударов для крепкой своевольной дармоедки?!

Впрочем, благодарности от него она и не ожидала.

Шиону поднесли небольшую плеть с витой рукоятью, по виду больше подходящую для того, чтобы погонять животных. Он по привычке взял ее правой рукой, но пальцы, испачканные кровью, не держали, и плеть упала совсем рядом с Кайлин.

– Все в порядке, – шепнула она, когда он наклонился, чтобы взяться за рукоять левой. – Я не боюсь. Отец тоже наказывает меня, и довольно часто.

Шион посмотрел на нее широко распахнутыми глазами и резко выпрямился. Кайлин осталась стоять на четвереньках, перед ее лицом маячили лишь мокрые камни пола, да подбитые железом сапоги дея. Ее всю трясло, хотелось почему-то хохотать и плакать одновременно. Все началось с того, что бог из цитадели просто не понравился ей – и вот куда все пришло: он с любопытством наблюдает, как желанный ей мужчина хлещет ее беззащитную спину.

«Он сразу понял, что я презираю его, – догадалась вдруг Кайлин, – тогда, на причале, он все-таки заглянул мне в душу. И теперь он мстит».

Она пребывала в таком возбуждении, что первый удар даже не почувствовала. Только что-то свистнуло над ухом, и между лопатками стало горячо.

– Да ты же гладишь ее, как любовницу, Шион, – прозвучал над головой вкрадчиво-мягкий голос дея.

Впрочем, второй удар не сильно отличался от первого. Даже рискуя навлечь на себя гнев бога, Шион не желал причинять ей настоящую боль. Дей опустился на корточки, его пальцы заправили одну из непослушных прядей Кайлин за ухо. Она набралась смелости посмотреть ему в лицо и увидела там удивление.

– Почему ты не плачешь?! – спросил он так, словно изучал необычную, только что встреченную букашку, и даже для верности догадок провел большим пальцем по ее щеке под глазом. Кожа на подушечке оказалась чуть шершавой, но теплой, закрыв глаза, Кайлин, пожалуй, бы не отличила прикосновение бога от человеческого.

Плакать? Вот глупости! Бог из цитадели, видимо, плохо знал, что такое жизнь на Нершиже, если решил, что она станет лить слезы из-за пары ударов. Нет, глаза у Кайлин часто бывали на мокром месте. Например, она бы заплакала, если бы умер еще кто-нибудь из маленьких братиков и сестер. Или если бы отец решил отдать ее мачеху океану, по традиции повесив той камень на шею. Если бы ей пришлось отдать невинность какому-нибудь мерзкому старику – тоже бы порыдала. Не на виду, но потом, в уединении, наверняка. А из-за наказания… Кайлин стало еще веселее. Она открыла рот, чтобы поделиться с деем воспоминанием, что раньше у отца был другой посох, из золотистого коралла, и его пришлось сменить на розовый, потому что старейшина сломал его об нее, но ей помешали.

– Семь человек, мой дей! – выпалил вдруг островной правитель, и Кайлин могла поклясться, что краем уха слышала, как мачеха что-то сбивчиво шепчет ему. – Нершиж отдаст вам семь сыновей, только смилостивитесь к нам!

Взгляд дея, только что рассматривающий Кайлин с любопытством, изменился. Деловитость там светилась и… торжество. Бог быстро выпрямился, оставив ее в покое.

– Двадцать пять, старик. Одного ты убил сам, но еще двоих, так и быть, не стану трогать.

Как назло, очередной удар пришелся по месту, куда плеть уже попадала, и Кайлин охнула, не сдержавшись. Мачеха дернула мужа за рукав и забормотала еще быстрее.

– Д-д-десять! И моя дочь…

Он осекся, услышав звук нового удара.

– Мой дей… – сквозь зубы выдавил Шион, – если они нам уступают… давайте тоже уступим. Получить что-то лучше, чем уйти с пустыми руками. Вы можете приказать спалить остров дотла… но как это поможет цитадели?..

– Двадцать, – нехотя снизошел бог. – И я так и не казнил вашего попрошайку.

– Двенадцать, мой дей! Вы оставляете нас на погибель! Я понимаю, что моя дочь вас рассердила, но сегодня же вечером она сделает все, чтобы загладить вину!

Кусая губы от болезненного жжения на коже, Кайлин усмехнулась. Отец по-прежнему надеется, что дей выберет ее? После того, как тот приказал всыпать ей плетей? После того, как видел, что она бросилась на него с ножом?! Впрочем, дей уплывет, а ее замужество останется под большим вопросом, и только беременность спасет репутацию от провала. Особенно – беременность от дея. Она и так достаточно опорочила себя. Красота женщины заключается еще и в ее покорности, кому нужна жена, способная попытаться убить {самого бога}?! Что тогда она захочет вытворить с мужем, если в чем-то не согласится с ним? Женихи могут потребовать у отца свои подарки обратно. И никто не станет слушать, что Кайлин сама не поняла, как схватила тот злосчастный нож, что она даже не собиралась ударить, просто все волнения дня, дурацкий моллар, которого ее заставили разрезать, злость на то, что ее так открыто продают дею, – все слилось в один роковой жест?!

Но ее переживания так и остались при ней, пока торг продолжался.

– Пятнадцать, – выкрикнул отец Кайлин, хватаясь за сердце и сотрясаясь вместе со своим посохом. – Это даже больше, чем Нершиж мог бы вам дать, мой дей!

И неожиданно свист плети прекратился. Может, Кайлин сбилась со счета? Ей казалось, что еще не конец… Обернувшись через плечо, она увидела, что рука дея перехватила рукоять плетки из пальцев бледного как смерть Шиона.

– Пятнадцать, – медленно кивнул он, соглашаясь с ее отцом, – но каждого выберу я сам.

– Как пожелает мой дей, – обмяк старейшина, промокая лоб рукавом одеяния, – и моя дочь…

– Шион. Проводи в шатер. Я сыт праздником по горло.

Плеть упала на пол рядом с Кайлин, на рукояти подсыхали следы крови, на длинном кожаном хвосте ее не было. Подбитые железом сапоги гулко прошагали к выходу, за ними грубо простучала обувь охраны.

– …и моя дочь будет у вас в шатре сегодня ночью! – успел крикнуть вслед богу правитель острова.

Кайлин села, избегая встречаться взглядом с кем-то из своих соплеменников, мужчин, которые знали ее с рождения и теперь радовались, что она подставила спину, чтобы задобрить бога и сохранить жизнь Нерпу. Слезы с новой силой подкатили к горлу. Тут на Кайлин набросилась мачеха, принялась поправлять на плечах платье, гладить лицо, целовать мокрые щеки, причитать:

– Больно? Он бил тебя слишком больно, да?

Кайлин только помотала головой. Больно было не от этого. В течение застолья отец неоднократно нахваливал ее дею, и каждый раз тот ее отвергал.

Но теперь он промолчал.

Он не отказался от предложенного дара.

***

…тьма, бархатная и алая, душным покрывалом окутывает со всех сторон…

…под прикрытыми веками вспыхивают оранжевые круги…

…ладони скользкие от крови, лицо – от слез…

…он бесшумно движется в ночи от дома к дому, сжимая в руке нож, принесенный из самой Подэры, вытирая рукавом мокрые губы, он, рожденный воином, всегда готовым к смерти в бою. Но на этот раз он убивает не врагов, а спящих…

…Ид славится особым умением заговаривать зубы, поэтому умирает первым. Пока не проснулся, не завладел ситуацией, не ослабил решимость. Все ради Эры. Все. Схватить за волосы, темнеющие на подушке, резко оттянуть голову, полоснуть по горлу…

…отпрянуть, ощущая на губах тошнотворно-сладкое…

…деревня мирно спит, никто не видит, как он медленно выходит из дома, стоит, тяжело опираясь ладонью о дверь, глубоко дышит, подняв лицо к небу. Их было семеро – богов, прорвавшихся в Эру, – они все практически равны по силе между собой, и он не настолько дурак, чтобы устраивать честный поединок шестеро против одного. Решив так, он потерял честь воина. Правда, на Подэре давно не блюдут понятия чести, а он – истинный сын своей земли…

…Симон и Шион были его лучшими друзьями, делили с ним кров в этой гостеприимной деревеньке, поэтому их он решил оставить напоследок. Нет, не пощадить, а именно позволить пожить на несколько минут больше, чем другим. Это единственная милость, которую он может им оказать по старой дружбе…

…а возможно, ему просто требуется чуть больше времени для настроя, чтобы в самый ответственный момент не дрогнула рука…

…в комнатушке темно, свет почти не пробивается в маленькое занавешенное оконце. Постели, рассчитанные на людей, богам слегка малы. Один осторожный шаг вперед, туда, где белеет край одеяла, другой…

…«Предатель», – яростно шепчет над ухом Шион, тяжело напрыгнув на спину из тени в нише. Горло пронзает острая боль: все боги принесли оружие из Подэры и могут друг друга убить. Просто раньше им подобная мысль в голову не приходила. Шион глубоко всаживает клинок, торопясь добраться до яремной вены, но получает удар в правый бок и оседает. Они борются в крохотной тесной темноте, обливаясь кровью и расходуя последние силы. Шиона питает справедливый гнев и жажда жизни, Рогара – одна лишь любовь к Эре. Кто победит?..

…из горла хлещет. Даже если зажать порез ладонью, между пальцами все равно струится кровь. Ноги скользят по полу, разъезжаются в густой, остропахнущей, вязкой луже, когда он встает, поворачивается, ловя последнюю ускользающую мысль. Симон. Друзей было двое здесь, от шума борьбы невозможно не проснуться. Вспыхивает фитиль масляного фонаря, свет выхватывает бородатое лицо, перекошенное от ужаса. Собственная рука с ножом кажется багровой от обилия покрывшей ее крови, она чуть подрагивает, вытянувшись вперед, нацелившись на Симона…

…никто из богов не встретит это утро живым. Никто. Кроме одного…

…Симон всегда был самым слабым из них, не физически, нет, а морально, потому что его особое умение – лечить, ему сложно отнимать жизни. Повыше подняв фонарь, бородач в оцепенении смотрит на бездыханное тело Шиона, переводит взгляд на того, кто пришел его убить.

– А остальные?.. – от шока он говорит это на языке Подэры.

– Все. Ты последний, Симон. – Ответ звучит на языке Эры, заставляя собеседника моргнуть и тоже переключиться на неродную речь.

– Что ты наделал, Рогар?.. И ради чего?..

– Закрой глаза, Симон, – злая, жестокая усмешка кривит губы, мокрая, горячая вода течет по лицу, – я не могу, когда ты так смотришь. Я слишком устал.

Бородач опускает фонарь, его взгляд светится жалостью.

– Сядь сюда, ближе к свету. Я должен зашить твою рану.

– Все и так заживет! – полурычание-полукрик вырываются из горла, нож со свистом рассекает воздух прямо перед ненавистным лицом. Ненавистным, потому что в него так тяжело смотреть.

– Заживет, – шумно сглатывает Симон, уворачиваясь от взмаха, – но я сделаю так, чтобы это случилось быстрее. Я могу еще много чего полезного сделать. Если ты оставишь меня в живых.

Рука с ножом падает вниз обессиленной плетью. Наваливается усталость.

– Зачем? – в этом вопросе столько невысказанного, что становится душно. А может, это из-за пропитанного кровью воздуха? – Смерть – самый простой выход. Или хочешь тоже стать предателем?!

Влажные близко посаженные глаза Симона кажутся темными в игре света и теней.

– Жить хочу. Пощади. За свою жизнь заплачу любую цену. Все равно тебе за свою придется платить больше.

***

Рогар остановился, только когда почувствовал, что в шатре кроме него еще кто-то есть. На остров опустился вечер, подходил к концу долгий день, в течение которого он истово напивался в одиночку, укрывшись от других за парчовым пологом, сбежав от всего мира, который так любил… и в последнее время возненавидел, как понял только что.

На площади разожгли костры и устроили танцы, отблески света и тени силуэтов плясали на мягких стенах шатра, это очень напоминало долину Меарра в старые добрые времена, когда люди поклонялись богам из Подэры. Тогда девы тоже приходили ночами, маня зазывными улыбками и томно алея щеками, распустив длинные волосы по плечам. У девы, которая теперь стояла на пороге, волосы были распущены, но губы сжались в плотную тонкую линию и на скулах темнел лихорадочный румянец, совсем не похожий на кокетливый стыд.

Рогар вышел из боевой стойки и медленно опустил меч, разглядывая ее. Худые ключицы, острые коленки, колючий взгляд. Маленький островной рачонок, стиснувший одну руку в другой, будто порываясь убежать и одновременно удерживая себя на месте. Думал, что не придет, устроит отцу истерику, прикинется больной или показательно попробует покончить с жизнью – ан нет, стоит, трясется и с вызовом смотрит прямо в глаза.

А он – в одних шоссах, босой, с взъерошенными волосами и мечом, которым только что крушил все, что находилось в шатре. Не бог – безумец, всегда недостаточно пьяный, чтобы достичь забвения.

Осколки глиняных кувшинов разбросаны по полу, выпивка пролита, постель, так тщательно застеленная для него, разворочена, растерзан драгоценный мех покрывал. Зачем ему мех среди всей этой жары? Зачем спиртное, от которого нет толка? Зачем Эра…

– Зачем ты пришла?

Может, поэтому он решил остановиться на Ириллин? На мягкой, доброй, все понимающей Ириллин, потому что нутром чувствовал, что никогда не сможет ее полюбить, а значит она безопасна для его любви к Эре? Может, поэтому так усиленно гнал из головы других женщин? И худенькую девочку от себя гнал, твердя, что она – уж точно не та, кто его полюбит?

А она и не полюбила. Он видел это по ее глазам в каждый момент, как их взгляды пересекались, но все равно чуть не задохнулся от какого-то странного чувства, когда, вынырнув из очередного ступора, обнаружил, с какой любовью она смотрит на Шиона, подставившего под меч ладонь. Смешно, ведь эта девочка до сих пор живет и дышит лишь благодаря своему богу, а какой-то мальчишка всего лишь необдуманно сунулся рукой под разящее острие – и не трудно угадать, кому же она в итоге отдаст свое сердце.

Шион. Мальчик, которого дей взял из Меаррской деревни и воспитал рядом с собой почти как сына. Ребенок, названный в честь бога, которого Рогар убил. Как же много лет минуло на Эре, а люди до сих пор не могут забыть, с чего все началось! Или это потому, что сам Рогар до сих пор помнит?

Раньше в глазах Шиона читалось неприкрытое обожание и верность, сегодня в них появилась злость. Выполнив все распоряжения дея, он испросил позволения удалиться и практически бегом бросился вон. С этого и начинаются истории, которые завершаются чьей-то смертью. Станет ли этот мальчик богоубийцей?!

А ведь скорей всего станет, если уже попробовал остановить рукой меч, направленный на женскую шею. Потому что когда двое мужчин хотят одну женщину, это может закончиться мирно лишь в одном случае: кто-то добровольно уступит.

Значит, они оба должны избавиться от нее.

Рогар небрежно отбросил меч, почему-то ощутив глухое раздражение от этой мысли. Девчонка молчала, кусала губы и волком глядела на него исподлобья, поэтому он подошел к ней почти вплотную, остановился лицом к лицу:

– Так зачем ты пришла?

Она не выдержала, опустила голову под его взглядом, пробормотала:

– Мой долг – приносить пользу Нершижу.

Рогар едва не расхохотался. Да что она знает о долге? Что понимает в жизни, кроме нескольких фраз, вдолбленных фанатиком-отцом? Старейшину дей, кстати, прекрасно понимал. Если хочешь удержать власть над общиной в сложных обстоятельствах, обязательно нужно создать нечто вроде религии, а любое неповиновение карать смертью. Все должны верить и служить одной неизменной идее, не подлежащей обсуждению. И, с точки зрения вырождения населения из-за близкородственных браков, верования Нершижа вполне разумны.

Он отшагнул чуть в сторону, чтобы тусклый огонек единственной уцелевшей в погроме свечи осветил гостью. Почему он был так слеп, что не разглядел раньше, под палящим полуденным солнцем, того, что видно теперь в таинственном полумраке? Что ее волосы на самом деле – это медь и золото, смешавшиеся воедино. Что ее потрескавшиеся обветренные губы так и манят поцеловать именно этой своей некокетливостью и естественностью. Что ее ресницы дрожат, как крылья бабочки? Что у нее высокие скулы и хрупкая шея? Что она так молода, так молода, как не была даже Исси, когда Рогар женился на ней?

А ведь тогда они оба были молоды и наивны.

Подцепив пальцем, он чуть спустил с плеча девушки лямку платья, заметив, что сзади оно прихвачено по талии грубой ниткой. Островитянка задышала быстрее и переступила с ноги на ногу от его прикосновений, но Рогара это не волновало. Ну конечно, ее вымыли и переодели для него, нацепив красивый наряд с чужого плеча. Уж не жена ли старейшины поделилась своим? Вспомнилось, как она умоляла забрать падчерицу с острова, мотивируя тем, что здесь ей будет плохо, и как истово предлагал девочку собственный отец.

На нежной коже багровели длинные полосы от ударов. Что же он, практически бессмертный бог, делал сегодня среди этих низкоразвитых, безобидных людей? Торговался с одним стариком, чуть не снес голову другому, приказал стегать девочку плетью. На что еще он готов ради Эры?!

На все.

Ради Эры он пойдет на все, что угодно.

Ведь терять больше нечего.

Рогар мог бы просто захватить остров, как угрожал правителю. Убить ненужных женщин, связать и силком загнать на корабль мужчин. Мог, но не видел в этом смысла. Рабы никогда не станут так биться, как вольнонаемные. В цитадели, едва завидев крылья орана или острые клыки вирга, трусы побегут, слуги бросят оружие. Но ему не нужны ни первые, ни вторые. Биться с ним бок о бок смогут только воины, а воспитать их из сынов Нершижа получится, только если правитель прикажет своим подданным слушать дея и во всем подчиняться ему. С детства привыкшие следовать одной идее, они не дрогнут.

Вот почему он так отчаянно блефовал и торговался со стариком.

Рогар провел пальцем по следу на спине рачонка, и остренькие лопатки задвигались, позвоночник выгнулся, избегая этого касания. От боли или от отвращения она так дергается? Рогар наклонился к девичьему уху, ощущая, как щекотят лицо завитки ее удивительных волос, и прошептал:

– Если бы Шион настоял, что ты не заслуживаешь вообще никакого наказания, я бы не приказал тебя бить.

Она тут же отпрянула. Глаза тоже удивительные, всей глубиной открывшиеся только теперь, в полумраке. Живой янтарь с крохотными искрами изумруда. Так вот ты какая, обветренная и загорелая девочка, раскрывающая истинную красоту лишь в тени. Ты и создана для тени, для незаметной жизни за спинами своих собратьев, и твое маленькое, но крепкое тело сложено так, чтобы бесконечно давать и давать детей…

Рогар прикрыл глаза, мысленно приказывая себе не соскальзывать в воспоминания. Ему нужно находиться здесь и сейчас, чтобы покончить с рачонком раз и навсегда. Покончить с болезненным щемящим чувством, которое теперь появлялось каждый раз, как он ловил себя на мысли, что открыл в ней что-то новое, не замеченное с первого взгляда.

– Нет! – ахнула она. – Вы… вы разыгрываете меня! Вы решили просто поиздеваться над Шионом! Вы бы все равно приказали меня наказать, только гораздо хуже, чем плеткой! Вы же… дей! А я… с ножом! На вас!

Он устало усмехнулся и только покачал головой. Да, это было смешно, потому что это было правдой. Рогар специально заставил Шиона выбирать, чтобы посмотреть, какое наказание он сочтет подходящим, и чтобы потом понаблюдать, как мальчик откажется бить. Чтобы понять, вырос ли мальчик в мужчину.

Или чтобы проверить границы его верности господину?

Что ж, Шион не отказался, а Рогар с самого начала условился сам с собой, что согласится на любое решение.

– Он… он просил пощадить меня! – встряхнула головой девчонка и забавно сжала кулачки. – А вы не стали его слушать!

– Я всего лишь запретил умолять. Если бы Шион четко, последовательно аргументировал свою позицию, если бы отказался от участия в той неприглядной сцене, я бы принял его выбор.

Замолчала. И по тому, как лихорадочно забегал взгляд, похоже, что задумалась. Через секунду вздернула подбородок: рачонок, сотканный из противоречий.

– Прикажете мне раздеваться?

Рогар не спеша прошелся по женскому телу взглядом. Ее накрасили и принарядили для него, но почему-то из них двоих именно он чувствует себя шлюхой, вынужденной спать с теми, на кого покажут пальцем. Если Шион, вполголоса умоляющий уступить в переговорах, считал, что открыл дею глаза на весь белый свет, то он ошибался. Рогар блефовал и торговался, потому что сообразил, что хитростью добьется от неразвитого народца больше, чем грубой силой, а старик уступит охотнее, если сумеет выгодно пристроить дочь. И именно поэтому всем видом показывал, что эту дочь отвергает. Он тоже умел повышать ставки, когда было необходимо. Пятнадцать мужчин… что ж, могло бы получиться и больше. В других, лучших обстоятельствах. Опуская меч на шею глупого Поводыря, Рогар уже смирился, что проиграл, перегнул палку и вообще ничего не получит.

А рачонок, сама того не подозревая, ему помогла.

Он коснулся пальцем ее подбородка, заставив поднять голову и даже встать на цыпочки, вытянувшись в струну. В какой момент он понял, что все равно пригласит ее к себе? Именно ради этих минут наедине, которые больше никогда не повторятся, минут, проведенных глаза в глаза, когда она с трудом скрывает дрожь и отвращение, а он не может на нее наглядеться? Когда рачонок тихим сапом пробрался в его воспаленный разум, потеснив мысли об Эре, которой до этого было посвящено все? Дикая аборигенка с ножом, вспарывающим рыбью требуху. Влюбленная девчонка, все застолье глазевшая на предмет своего обожания. Когда? Когда?! Собственный отец был готов охотно принести ее в жертву, мальчик, в которого она так явно с первого взгляда влюбилась, не смог спасти ее от наказания, так чего бы дею с ней церемониться?

Ему следовало бы махом разорвать на девичьем теле платье и толкнуть ее на колени, или позвать стражу и приказать держать жертву, пока он не натешится всласть, или придумать что-нибудь еще, неважно что, лишь бы все закончилось грубо и быстро, с гарантией, что маленькая островитянка больше ни на кого из чужаков не посмотрит без содрогания, потому что все они будут ассоциироваться у нее с этой жуткой ночью. Даже Шион, влюбленность к которому выгорит в обожженном маленьком сердечке вместе с криками и мольбами. Это было бы даже гуманно – сразу сломать ее так, потому что иначе ей пришлось бы назавтра провожать уплывающий барг со слезами и сладкими грезами и всю жизнь мечтать, что любимый за ней вернется.

И ведь, что еще хуже, может сложиться так, что к ней захочет вернуться сам Рогар. Что ему, дею целого мира, стоит приказать, чтобы барг снова прошел знакомым судоходным путем и причалил в положенном месте? Он станет бесконечно думать о нежном теле, медно-золотых волосах и янтарных глазах, словно его голова и так не забита слишком многим. Подобного нельзя допустить, если он хочет сохранить свою единоличную власть над Эрой.

И все же он медлил.

Встав за спиной девушки, Рогар еще больше ощутил резкий контраст между ними: она – маленькая и хрупкая, макушкой едва достающая ему до груди, он – нечеловечно высокий и крупный, она – чистая сердцем, он – грязный душой, она – невежественная девчонка, он – проживший слишком много лет по меркам ее мира и познавший казалось бы все, что только доступно разуму.

Он положил руки на ее плечи, чувствуя под пальцами выпирающие ключицы, которые мог бы запросто сломать, всего лишь приложив чуть больше усилий. Но не ломать ему хотелось, странное дело, совсем не ломать. Беречь. Лелеять. Нежить ее в объятиях. Она напоминала ему покров первого снега, по которому одновременно хочется пройтись и в то же время тянет бесконечно стоять и смотреть на нетронутую поверхность. Рогар не сомневался, что девушка не тронута – девственную чистоту он давно умел определять с одного взгляда.

– А если не прикажу раздеваться, – снова наклонился он к ее уху, сглотнув, чтобы прогнать осадок в глотке, – сама не снимешь для меня платье?

Женское тело под его руками тут же напряглось еще больше, каждая слабенькая мышца словно сократилась в узел и задеревенела. Девушка попыталась отодвинуться как можно дальше от дея, и Рогар испытал мучительный горько-сладкий спазм от мысли, что все ее попытки бесплодны. Пусть она не хочет его, но все равно находится в его полной власти, а он… он ведь и не ожидал многого, не так ли?!

– Сама не сниму, – тихо проговорила она и опустила голову, подставляя ему беззащитную шею с выступающим позвонком. – По доброй воле женщины раздеваются только для тех, кого любят.

Рогар резко развернул девушку к себе, заставив охнуть и поднять глаза. Теперь он стоял лицом к свету, а она – спиной, и золотистый прежде ореол волос стал огненной дымкой, а тонкие черты поглотила тень. Плечи под его пальцами трепетали, но вряд ли от возбуждения: огонек свечи, так приукрашивающий неприметного рачонка, обнажал все недостатки внешности дея.

– Я видел женщин, которые охотно раздевались, не будучи такими уж влюбленными, – он почти что оттолкнул ее от себя, заставив пошатнуться.

Подошел к сундуку с личными вещами, доставленному сюда Шионом с барга. На деревянной крышке остались глубокие зазубрины от ударов меча, кое-где свежие, кое-где старые. Рогар любил и в походы всегда брал с собой эту деревянную громадину, окованную в железо, за то, что сундук до сих пор выдерживал все его атаки. Откинув крышку, он почти не глядя вынул из недр тяжелое золотое ожерелье – подарок правителя из местечка под названием Ай-Теркон, богатого ювелирных и кузнечных дел мастерами.

Украшение предназначалось для Ириллин, но в данную секунду Рогар едва ли помнил о ней. Положив массивное плетение на шею рачонка, он ловко застегнул замочек под ее волосами и отступил на шаг, любуясь тем, как отдельные, висящие на искусных паутинках-цепочках изумрудные капли легли на женской груди подобно струям дождя, стекающим вниз по телу и отражающимся в глазах. Золото тускло блестело на фоне смуглой кожи, и Рогару вдруг нестерпимо захотелось сорвать остальной наряд девушки, который выглядел теперь слишком дешевым на фоне бесценного шедевра. Он представил, как ее обнаженные соски проглянут между камней глубокого зеленого цвета, и как эти капли будут покачиваться на голой, гладкой, загорелой коже во время каждого толчка…

– А теперь сама разденешься? – хрипло процедил он сквозь зубы, понимая, что пугает ее своим напором, что смотрит слишком порочно, слишком жадно, слишком прямо, почти не скрывая грязных фантазий, мелькающих в голове.

Она неуверенно, даже робко подняла руку и пощупала украшение на груди, а потом вновь опустила голову и замолчала. Он скрипнул зубами сильней.

– Что ж, девочка, которая мыслит понятиями «люблю – не люблю», скажи тогда мне, зачем ты сегодня днем прыгнула на мой меч, защищая безобразного старика? За что ты его любишь? Кто он тебе? Родственник? Любовник?!

На последнем слове она вполне ожидаемо дернулась, будто он залепил ей пощечину, и вспыхнула до корней волос.

– Нет! Нерпу-Поводырь… он… – приоткрытые губы в волнении жадно хватили воздуха, грудь поднялась, зеленые камни брызнули искрами. Рогар невольно затаил дыхание, удерживая стон. – Он нужен Нершижу… а я люблю тех, с кем выросла… поэтому его нельзя убивать…

– А тебя? Ты понимаешь, что я мог запросто снести тебе голову?

Робко кивнула, пряча взгляд, словно глубже забираясь от дея в свой невидимый рачий панцирь.

– И когда бросилась на меня, тоже это понимала?

Снова кивок.

– Так что же тогда получается, старика нельзя убивать, а тебя – можно?!

Янтарный мед женских глаз вдруг подернулся холодной сталью.

– Если я умру, Нершиж почти ничего не потеряет. Если погибнет Нерпу – умрет Нершиж. Погибнут все. Это гораздо важнее.

Против воли Рогар ощутил, как пересохло в горле и свело судорогой грудь. А может, и правда взять эту малышку с собой в цитадель, туда, где все погибают, где чужая смерть перестанет казаться ей романтичной жертвой и предстанет обыденной необходимостью? Что станет с ней там? Как скоро она испугается и изменит приоритеты? Как скоро запросится обратно?

А что, если не испугается и не изменит?!

– Раздевайся, – сухо приказал он и кивнул в сторону растерзанной постели, – и ложись.

Длинные ресницы затрепетали, но подбородок лишь вздернулся выше. Содрогаясь всем телом, она завела руки за спину, распустила на талии платье, потом взялась спереди за вырез и стянула вниз, обнажая небольшую, аккуратную грудь. Крохотные соски напряженно стояли, нахально подмигивали между золота и изумруда, окончательно сводили с ума, и Рогар не выдержал, в два шага вновь оказался рядом, сорвал с женской шеи украшение – не хочет, значит, и не получит, – отшвырнул в сундук. Провел рукой от ключицы вниз, стиснул один из сосков между пальцев, возможно, чуть сильнее, чем следовало, потому что девушка болезненно застонала.

Воспользовавшись этим, он наклонился и впился в ее девственный рот. Брал ее губы долго, жадно, умело, так, как нельзя целовать невинных дев, пил ее стоны, наслаждаясь тем, как колет ладонь напряженный, измученный сосок. Не прерывая поцелуя, скользнул рукой ниже, за собранное на животе платье, чтобы чуть тронуть подушечкой указательного пальца чувствительное местечко между ее нижними губами. Сам застонал, представляя, как сладко было бы погрузиться в ее тело, брать ее внизу так, как он делал это языком в ее рту.

И отпрянул, все еще сжимая в кулаке золотисто-медные волосы, задыхаясь от того, как пульсирует семя в члене, с недоверием заглядывая в распахнутые, полные боли глаза…

…янтарь там стылый и холодный, а ее женское место такое сухое…

– Пожалуйста, – и, кажется, жалобный, умоляющий голос разрывает его нутро на части, – вы могли бы сделать это быстро? Не целовать и не гладить меня?

– Ложись! – то ли зарычал, то ли застонал Рогар, запустив в пятерню уже в свои волосы и расхаживая между глиняных черепков, разбросанных по полу, так, будто был зверем, мечущимся по клетке.

Она легла. Сначала стянула вниз по бедрам оставшуюся ткань, быстро юркнула к постели, упала на спину. Ноги чуть согнуты и разведены в стороны, кулачки сжаты, глаза плотно зажмурены. Тени собрались в ямочке пупка на плоском животе, грудь от страха и дрожи ходит ходуном, по рукам мурашки.

На лице – выражение покорности и смирения. И отвращения, если внимательно приглядеться. И бунтарского отрицания, если смотреть совсем долго и пристально.

Наверное, Рогар и правда чересчур долго и пристально смотрел. Вроде бы лишь на секунду отвлекся, а когда вернулся в реальность, увидел знакомое недоумение в уже распахнутых глазах островитянки. Так на него всегда взирали, когда он вдруг погружался в мысли и там витал. Вот и девушка ждала-ждала самого страшного, и никак не смогла дождаться…

– На живот, – приказал он, и она тут же послушно повернулась. – И лежи ровно.

На этот раз из сундука Рогар извлек кое-что другое. Приблизился к постели почти не слышно, выжидая, пока содержимое стеклянного сосуда нагреется в руке, и жадно изучая каждый изгиб стройного тела. Голову девчонка отвернула от света, глаза опять крепко зажмурила, пальцами глубоко впилась в мех покрывал. Снова вся в напряжении, опять ожидает пыток…

Он медленно опустился на колени у постели, свободной рукой откинул с девичьей спины волосы. Прикоснулся к коже, следуя вдоль позвоночника. Багровые метки ударов в основном шли по лопаткам, лишь несколько полос захлестнулись на ребрах. Талия такая узкая, что, кажется, ее можно обхватить в ладони. Крепкие округлые ягодицы той, кто много времени проводит в движении и на ногах. Рогар провел по внешней стороне бедра до колена, и девушка заерзала, когда его рука двинулась обратно уже между ее ногами.

– Лежи смирно, – тихо приказал он, а сам открыл наконец сосуд и обмакнул с него палец.

Любопытный рачонок все же не выдержала, подняла голову, когда почувствовала, что дей чем-то смазывает ей спину. Он легонько ткнул ее в затылок, призывая к послушанию, а сам продолжил осторожно наносить мазь на следы ударов. Закончив, скользнул большим пальцем вдоль позвоночника, прямо в расщелину между ягодиц, к сжавшемуся и тугому входу. Чуть нажал на мышцу, продавливая вглубь, заставляя раскрыться, одновременно с этим двинул другие пальцы дальше, между плотно сведенных бедер, погружаясь в более мягкие и податливые складки, делая их чуть влажнее хотя бы за счет мази.

Если бы она позволила ему больше, если бы по доброй воле уступила, если бы дала ласкать себя открыто, он показал бы ей так много, он сделал бы эту ночь самой сладкой в ее пока еще недолгой жизни. Он бы наплевал на все доводы разума и вернулся еще. Нет, он бы забрал ее с собой. Он бы пожертвовал целой Эрой…

Рогар не понимал, что шевелит губами, почти бормоча это вслух, когда склонился и легонько куснул ягодицу девушки, продолжая двигать рукой в ее теле. Не замечал, как она выгибается, приподнимаясь на локтях, и умоляет его не мучить ее больше. Такая неприметная на первый взгляд и такая совершенная, как оказалось. А он так устал от своего прошлого и своих воспоминаний… от одиночества и гулкой пустоты в душе, которую до этого мига не знал, чем заполнить…

И только осознав, что причиняет боль, что его большой палец уже полностью погрузился в ее тело, а указательный и средний находятся в опасной близости от девственной преграды, Рогар рывком заставил себя от нее оторваться. Пошатываясь, как пьяный, поднялся на ноги и побродил по шатру, отыскивая хотя бы один уцелевший кувшин с граппой. Обнаружив всего лишь половину с отколотым горлышком, зато практически до краев полную, поднял и залпом опрокинул в себя.

– Вы не похожи на бога.

Замер, подумав, что ослышался. Медленно обернулся через плечо. Девчонка успела сесть и плотно обмотаться в меховые полости, так, что теперь виднелись только голые коленки и плечи. Растрепанные волосы в беспорядке рассыпались по плечам. Он в кровь искусал ей губы при первом поцелуе… когда успел? И сам не знал. Он ничего не знал в эту секунду, кроме горячего, безумного, сбивающего с ног желания ею обладать.

– А на кого я похож?

– На горького пьяницу.

Снова потупилась, а он расхохотался, вмиг позабыв, как сгорал от страсти только что.

– Да ты хоть знаешь, что это такое?

Так и не дождавшись насилия и сообразив, что по какой-то причине он пока сам не собирается к ней приближаться, рачонок заметно осмелела. Приосанилась в своем коконе из меха и важно надула губки.

– Конечно. Горький пьяница – это тот, кто много пьет. От горя. Как вы.

Рогар опустился на пол прямо там, где стоял. Обхватил руками колени и чуть склонил голову, наблюдая за ней исподлобья. Проклятье, чего же ему на самом деле хочется больше – бесконечно долго трахать ее или ровно столько же разговаривать с ней?!

– С чего бы мне горевать? У меня есть все, что только пожелаю.

Снова задумалась. Уголки губ разочарованно поползли вниз.

– Да. Вот этого я и не могу понять.

– И даже если так. Почему ты думаешь, что бог не может быть пьяницей?

– О, ну потому что не может! – встрепенулась она тут же, распахнув янтарные глазищи. – Бог… настоящий бог, он должен всегда поступать правильно, быть добрым, и мудрым, и справедливым, и щедрым, и… – длинные ресницы уже знакомым образом задрожали, – красивым…

Рогар мог поклясться, что прекрасно понял, кого она только что описала в качестве идеала.

– Что ж, маленький рачонок, могу тебя заверить, я родился в Подэре, полной самых настоящих богов, и ни один из них не был ни правильным, ни добрым, ни мудрым, ни щедрым, ни, тем более, справедливым. С чего бы и мне быть другим? Что до красоты… вот это… – Рогар провел пальцем по неровному рваному рубцу на горле. У Симона, зашивающего рану, тогда сильно тряслись руки, и получилось так, как получилось. – Это мне нанес самый красивый из богов, которые когда-либо существовали. А потом он умер.

Девушка на постели нервно заерзала и сглотнула.

– А… ваш глаз?

– Его я выколол сам, – пожал плечом Рогар.

– Зачем?!

– В тот момент мне очень этого хотелось.

Похоже, его откровение не очень-то удивило девчонку. Видимо, давно уже записала дея в безумцы. Кстати, и правильно сделала.

– А остальные шрамы? – она скользнула взглядом по его торсу и тут же отвернулась.

– Они получены в боях. Это не интересно.

– Но… вы говорили, что оружие не может вас ранить!

– Оружие Эры – нет, конечно. Эти следы оставила на мне Подэра.

Он замолчал, с одной стороны не желая вдаваться в подробности, а с другой опасаясь спугнуть любопытного рачонка, которая начала высовываться из скорлупки. Она повертела головой и задержала взгляд на сосуде, оставленном деем на полу у постели. Мазь слабо светилась сама по себе, будто вино из светлячков.

– А что это?

– Благословение, – Рогар криво усмехнулся, – когда оно залечит твою спину, надеюсь, ты поверишь, что настоящий бог не обязательно должен быть красивым.

– Вы поэтому намазали меня, да? – она завертелась, пытаясь заглянуть себе через плечо, и от этого одна из меховых полостей отогнулась вниз, открывая лакомый краешек соска.

– А тебе не жарко? – поинтересовался в свою очередь Рогар, стараясь не стискивать челюсти от этого вида.

– Ничего, – она опомнилась, подхватила полость на груди, – нормально. А это правда, что вы убили их? Всех тех богов, которые пришли с вами когда-то?

– Да.

– Но зачем?!

– Чтобы владеть Эрой.

– Одному?!

– Да.

– Но зачем?!

Рогар помедлил, обдумывая ответ. Как бы объяснить сложное простыми словами? «Когда-нибудь они поймут», – обещала ему Ириллин, но прошло так много лет, а он еще не нашел человека, кроме нее, который бы по-настоящему понял. А может, просто устал от попыток растолковать?!

– Кто-то же из богов должен был остаться, рачонок. Почему не я? Здесь столько дел, и по-моему я неплохо справляюсь. Каждую ночь силой своего Благословения поднимаю на небо луну, чтобы освещала землю, а каждый день – солнце.

Она приоткрыла рот, а потом вдруг рассердилась.

– Это неправда! Два барга назад у нас гостил один умный путник. Звез-до-чет, – Рогар не сдержал улыбки, услышав, как девочка по слогам произносит непривычное слово. – У него были… кни-ги. Там написано, что никто не поднимает луну на небо, она восходит сама, потому что вращается вокруг нашей земли по кругу. И солнце тоже вокруг нас вращается. И там, где оно подходит ближе, всегда жарко, как у нас на Нершиже. Посмотрите днем на небо – солнце висит прямо над головой! А там, где оно не так близко, гораздо холоднее.

Глоток свежего воздуха, чистейшей родниковой воды – вот кем она оказалась. Рогару стало не по себе от того, что он падал и падал с головой в пучину собственных в ней открытий и никак не мог остановиться. На миг ему представилось, как он расскажет ей больше, гораздо больше о солнце и луне, чем мог бы поведать какой-то бродячий звездочет и его книги. Божественное знание дея открывает ему обзор гораздо дальше, чем видят человеческие глаза. По крайней мере, глаза ныне живущих на Эре.

И тут же ему стало жаль, что рачонок никогда не услышит его рассказов. Одной ночи слишком мало для таких разговоров, а если он хоть раз потом вернется сюда за ней – то пропадет навек.

Поэтому он не вернется. И с собой ее не возьмет. И точка.

Пора все закончить.

Рогар тяжело поднялся на ноги, ощущая, как по-прежнему ноет и тянет в паху, и девушка мгновенно переменилась в лице, поползла назад, отталкиваясь руками и ногами и не замечая, что меховые полости сползают с тела, вновь открывая грудь с острыми сосками.

– Нет! Поговорите со мной еще! Вы ведь так интересно рассказывали! Я что-то не то сказала? Вам не понравилось про луну, да?

– То, для чего ты пришла, все равно случится, – покачал он головой, наблюдая за ее жалкими попытками оттянуть неизбежное. – У нас с твоим отцом сделка, и он наверняка проверит, выполнил ли я условие и лишилась ли ты девственности сегодня, больно уж хитер и недоверчив. Нам придется сделать это, а для твоего же блага будет лучше, если ты не станешь отталкивать меня. Я…

– Я знаю, что вы будете делать, – нижняя губа у рачонка предательски задрожала, – я видела, как другие это делают. Вы хотите на меня лечь.

Он много чего с ней хотел и лежать для этого было совсем не обязательно, но не стал спорить.

– Либо лишай себя девственности сама и тогда я отпущу тебя, не тронув и пальцем, а ты потом ври отцу, что все случилось, либо будь умницей, рачонок. Разве ты не видишь, как я стараюсь не обижать тебя?

Девчонка закусила губу, явно задумавшись, а Рогар с усмешкой отвернулся. Он не сомневался, что она наконец-то готова уступить, и последние секунды ей нужны, чтобы окончательно избавиться от колебаний. Он пнул ногой один из черепков, жалея, что все они пусты. Когда островитянка уйдет, надо будет послать кого-нибудь за добавкой. Он станет пить весь остаток ночи, чтобы не думать о том, как сложно от нее отказаться. Мысли совсем не сладкие, но все же он продолжил ухмыляться, опасаясь, что иначе снова станет все вокруг себя крушить от безысходности.

Слабый женский стон огненной стрелой вернул его в реальность.

Рогар обернулся, в доли секунды поняв, что произошло. Бросился к скорчившейся на постели девушке, впился в ее губы поцелуем – абсолютно интуитивная попытка мужчины утолить страдание женщины в такой ситуации – вырвал из ее пальцев рукоять меча, ни капли не порезавшись о лезвие, выкованное на Эре, и не замечая, что в спешке порезал чужую маленькую руку…

Ярость, дикая, полыхающая, всепоглощающая, накрыла его с головой, расставила все по местам. Пока дей отвернулся, великодушно позволяя примириться с неизбежным, островитянка быстро схватила массивный, тяжелый меч, брошенный хозяином в углу недалеко от постели. Длинная, витая рукоять была сделана так, чтобы при необходимости держать обеими руками, она же вошла в женское тело почти на половину, когда девушка направила в себя ее. Направила, потому что предпочла пронзить себя железом, чем почувствовать член бога…

Оторвавшись от ее губ, все еще задыхаясь от гнева, Рогар рывком раздвинул ей колени. На чуть повлажневших складках темнела кровь. Одной рукой он отшвырнул меч так далеко, как мог, и сжал кулак, содрогаясь от обуревавших эмоций. Он расшаркивался перед этой девчонкой, как идиот, вместо того, чтобы сразу поставить на колени. Он лечил ей спину, сдерживал желание взять ее без лишних разговоров, старался быть добрым к ней. Почему люди всегда так странно реагируют, когда он пытается полюбить их? И почему с таким непередаваемым удовольствием раз за разом упрекают его за убийство остальных богов?!

– Вы обещали, – прохрипела девушка в его руках, но ее янтарный взгляд отливал сталью, как и прежде, – обещали, что отпустите меня, и я совру отцу, если все сделаю сама…

Теперь дею все стало ясно. Островитянка просто заговаривала ему зубы! Задавала многочисленные вопросы, имитируя живое любопытство, пыталась пролезть в душу, напоминая о том, о чем он не желал вспоминать. А это ее «давайте поговорим еще»? На что она надеялась, когда пыталась обвести вокруг пальца его, бога?! Неужели, как и днем на пиру, принцип «люблю – не люблю» значил для нее больше доводов здравого смысла? Он же почти поклонялся ей, ее телу, не насиловал ее, не был груб.

Не был. До этой поры.

Намотав чудесные волосы на кулак, Рогар с диким рычанием потянул девушку на пол, поставил на колени. Нажал на челюсть, распахивая рот. Дернул вниз шоссы, высвобождая наконец член, болезненно пульсирующий в ладони. С первого раза достал до самого горла. Лицо нежное, черты тонкие. Он словно пачкает пастельную дымку грубыми мазками дегтя. Девчонка поперхнулась, из глаз брызнули слезы, но он знал – не плачет, как не рыдала и под свист плетей, просто сработал рефлекс.

Чуть двинулся назад и снова забился как можно глубже, крепко удерживая ее за волосы, чтобы не смогла отстраниться. Да, он виноват в том, что целовал эти губы не слишком нежно, что кусал их, обуреваемый слишком непонятным для девушки желанием, жаждой секса, известной лишь тому, кто уже испробовал этого хотя бы однажды. Но все же брать ее собирался не так, не так…

Но рачонок пришла не к нежному любовнику, не к внимательному мужчине, которым Рогар хотел бы стать для нее в эту ночь, а к жестокому дею, богу-убийце других богов, и теперь ему оставалось лишь оправдать ожидания. Мышцы ее горла стиснули его член так, как он не мог раньше и представить, девушка дернулась, задыхаясь, и это окончательно сорвало его самообладание. Тугая пружина свернулась внутри и со щелчком распрямилась, Рогар почувствовал, как семя выстреливает, раз, другой, опустошая его и наполняя ее до отказа. Оргазм длился и длился, выкручивая его нутро, и казалось, это не закончится никогда.

– Теперь сделка точно состоялась, – прошипел дей, согнувшись пополам от последнего невыносимо приятного спазма и глядя прямо в янтарные глаза, подернутые пеленой чистой воды, наполненные ужасом и болью. Ну вот и конец. Вот он и добился своего. – Я обещал твоему отцу, что пролью в тебя семя, а уж куда оно попало – не моя беда.

Он медленно вышел из ее рта, и одна капелька, светящаяся в полумраке, как и полная Благословения мазь, как и практически любая жидкость его нечеловечного тела, потекла из уголка губ по подбородку рачонка. Испытывая почти физическое отвращение, Рогар разжал пальцы, и девушка упала на четвереньки, кашляя, глотая воздух и захлебываясь слезами. Волосы плотной пеленой закрыли лицо, худенькие плечи вздрагивали, и ему тут же стало стыдно за то, что он с ней сделал. Ярость схлынула, как морская волна, оставив после себя белую пену мертвого оцепенения.

– Убирайся, – глухо приказал Рогар и отвернулся. Он не желал больше видеть ни ее, ни кого-либо другого. Даже себя на этом острове и в этом шатре, если уж на то пошло. Какое счастье, что у него всего один глаз, это сокращает поле зрения вдвое.

Едва слышный шелест полога подсказал, что девушка убежала, а дея распирала такая злость, что, казалось, он может убить кого-нибудь, если рискнет высунуться из шатра за выпивкой. Несмотря на то, что кончил, Рогар не чувствовал облегчения, даже наоборот. Он только распалился больше и жаждал еще сильнее, но понимал, что мечтает о невозможном. Есть вещи, которые неподвластны даже дею. Женское сердце, например.

Обернувшись, он нашел то, что искал: плошку с источником света, и смел ее на пол с исступленным рыком. Зачем он не задул эту проклятую свечу? Уступил своей слабости, хотел лишь подольше налюбоваться неявной, тайной красотой островитянки. А ведь она тоже смотрела… видела его глаз, его прочие шрамы. Безумный дей! Глупая девчонка!

– Мой дей…

Оставшись без последней свечи, Рогар обернулся на женский голос, сдерживаясь из последних сил, чтобы не сорваться на еще одну неразумную, решившую, что может рисковать добрым расположением бога. В темном силуэте не угадывался цвет волос, но он все равно узнал жену старейшины.

– Кайлин выбежала отсюда в слезах… она вас рассердила?

– Что тебе-то от меня нужно? – как ни странно, Рогар ощутил, что вот на эту женщину он не может сердиться. Слишком она напоминала ему Ириллин, а Ириллин всегда была добра к нему, всегда была ему не только любовницей, но и другом. Проклятье, Ириллин… она же все поймет, даже если он ничего не скажет ей. Это окончательно уничтожит ее.

В липкой, пропахшей его потом и похотью темноте шатра женская фигура мягко скользнула к дею.

– Вы были правы, – горячее дыхание овеяло его обнаженную грудь, когда женщина почти уткнулась в него носом, – с первого мига, как я увидела вас, там, на причале, я не могу думать ни о ком другом. Кайлин была у вас недолго, мне кажется, вы остались недовольны. Если это – мой единственный шанс загладить ее вину… и вообще мой единственный шанс…

– Стой, – он перехватил ее за плечо, – это твой муж послал тебя ко мне?

Едва слышно прошелестел тихий вздох.

– Я же сказала, мой дей. Я не хочу сейчас думать о муже… мой муж стар и уродлив, а вы молоды и бессмертны…

Ласковые женские руки потянули вниз ткань его шоссов, теплые губы, похожие на приоткрывшиеся лепестки цветка, обхватили член. Вот теперь женщина доставляла удовольствие Рогару, а не он вколачивался в женское горло с пониманием, что самого желанного все-таки не добьется. Ее влажный язык прошелся по всей длине ствола, приласкал головку, и дей застонал, запустив пальцы в женские волосы и представляя себе совсем другие губы и язык…

…искусанные, обветренные губы и маленький робкий язычок, который он чувствовал в глубине невинного ротика рачонка…

…невинного до этой ночи…

Он рывком поднял женщину с колен и ощутил, как она сама льнет к груди в поисках ласки. Подхватил ее на руки и сделал шаг к постели.

– Я сделаю все, что вы захотите, мой дей. Только будьте осторожны… у меня ребенок…

Рогар опустил женщину на меха и коснулся ладонью небольшой, но вполне определенной округлости под пупком. Нет, конечно, он не станет вредить этому нерожденному малышу.

– Вы его благословите? – спросила будущая мать с надеждой.

– Уже это сделал.

Она тихонько и счастливо засмеялась, накрыв его руку своей ладонью, словно это он был отцом плода.

– А у вас есть собственные дети?

«Предатель».

«Предатель».

«Предатель».

Рогар тряхнул головой.

– Нет.

– Значит, еще будут. Какая-нибудь женщина охотно родит вам дитя. Кайлин бы точно смогла…

Он быстро заткнул ей рот поцелуем, перевернулся на спину, увлекая ее на себя, услышал тихий стон. Вот так – хорошо. Двигаться в одном ритме с этим податливым, мягким женским телом, будто занимаешься любовью с Ириллин. Это не измена. Вот чуть раньше, с рачонком, была измена, а сейчас – нет. Грань здесь тонка и едва заметна, не каждый разберется, не все сумеют понять.

Уже под утро, после того, как он взял женщину с золотыми волосами несколько раз, представляя на ее месте другую, маленькую и медноволосую, Рогар уснул, слыша тихий шепот над ухом:

– Если бы вы только не забыли Кайлин… если бы вы забрали ее с собой…

***

Хоть люди с большой земли и считали Нершиж невеликим клочком суши, который даже неспешным шагом легко обойти за несколько ходов солнца, но при желании и здесь можно было найти, где спрятаться. Особенно, под покровом ночи, подальше от трескучих праздничных костров и шумной толпы, занятой плясками, любовью и непомерными возлияниями.

Кайлин забралась от людей так далеко, как могла, и казалось, не будь она ограничена рамками острова, окажись на бескрайнем материке – бежала бы всю ночь и бежала, не останавливаясь, стремясь достигнуть горизонта и радуясь, что этого не случится никогда, конечной точки путешествия не будет. Она бы бежала, пока бы не выбилась из сил и не упала, а это случилось бы далеко не сразу, здоровье и выносливость у нее отменные, это замечает даже отец. На Нершиже тоже не получилось бы перешагнуть горизонт: вон он, в недосягаемой дали за водами океана, но здесь, увы, сразу понимаешь, что попытка бесплодна, нет места мечте, фантазии, надежде на будущее.

На Нершиже люди всегда знают, что будет с ними наперед, и не ждут ничего от жизни.

Кроме барга с гостями.

Она остановилась у самой кромки воды и то лишь потому, что ощутила босыми ногами влажные камни. В темноте океан казался продолжением суши, такой же темный и недвижный, если не считать легкого шелеста волн и остро-соленого аромата. Вроде бы шагни – и побежишь дальше, бесконечно далеко, к такому недостижимому и желанному горизонту, прочь от всего, что мешает жить и дышать здесь… но это мечты. На Нершиже нет места мечтам и мечтателям, это все знают.

Сжав кулаки, Кайлин застыла, всматриваясь вдаль. Грудь сдавливала тяжесть, в горле стоял ком, щеки стягивало от засохшей соли. Вот сейчас ей надо плакать. Здесь. Выплеснуть из себя все, что накопилось, пока никто не видит – разве не этим моментом она грезила весь долгий день, разве не для этого бежала на край земли, пусть даже вся земля для нее это лишь клочок суши? Плачь, девочка, плачь от обиды, отвращения, злости!

Но она только стояла, в бессилии стискивала кулаки и сухими глазами смотрела в темноту.

Шум праздника постепенно становился тише, даже не находясь на площади, Кайлин знала, что происходит там. Пьяные и расслабленные гости неторопливо расходятся с избранницами по постелям, все мужчины острова во главе со старейшиной заперлись в хижине правителя и вершат ритуал. Сидя кругом на полу, они едят сырого моллара, которой она открыла днем, мажут лица и тела его кровью и мысленно просят о том, чтобы все женщины затяжелели после отъезда гостей. Отец наверняка усерднее всех делает это, зная, что Кайлин сегодня ночует в шатре бога…

Она вздрогнула, вспомнив, как стояла перед пестрым тканевым входным пологом и слышала грохот и крики, долетавшие из шатра. Однажды на Нершиже выпало такое лето, когда океан заболел. Рыбы тогда почти не стало, к берегу прибивало густую желтую пену, а камни стали ужасно скользкими из-за густо наросшей морской травы, которой океан пытался очищать и лечить себя от скверны. Заходить в воду стало опасно, но они все, люди Нершижа, хотели есть и поэтому рисковали. И Кайлин тоже рисковала, правда, с уловом ей не везло.

А одному из ее братьев-через-одну-кость не повезло еще больше. Он поскользнулся на больших валунах, разбросанных в западной части берега, его лодыжка провалилась во время падения в щель между камней, и сломалась нога. Кайлин на всю жизнь запомнила, как белела кость в ране, как кровь капала на раскаленный берег, и как парень кричал, когда его вытаскивали и несли на руках. И как начал кричать еще сильнее, когда старейшина осмотрел его, пришел к выводу, что такое не залечить, и приказал надеть бедняге камень на шею.

Так вот, дей кричал точно так же. И она стояла перед шатром и боялась к нему входить не только потому, что помнила, как он нечеловечно уродлив, но и потому, что знала: раненый моллар гораздо опасней в схватке, особенно, если бороться с ним в воде, а тот, кто бьется внутри шатра – совершенно точно в этот момент подыхает от боли.

И все-таки на дее не было ни царапины. Ни крохотного увечья, которое мог бы заметить взгляд Кайлин. Почему же тогда он так кричал?!

Она судорожно вздохнула, ощутив облегчение от того, что слезы наконец-то навернулись на глаза, и ночной ветерок холодными пальцами пробежал по мокрым дорожкам на щеках. Что же с ней не так? Почему она не может просто жить, как другие женщины? Она ничем не лучше и не хуже прочих. Почему же они после гостевых ночей лишь улыбаются и вполголоса делятся между собой подробностями? Почему потом спокойно выходят за тех, кто их выбирает? Почему теперь, после того, как самое ужасное позади, после того, как Кайлин потеряла невинность, прошла через нечто унизительное с деем и ей больше не нужно гадать, как это все происходит… почему она чувствует, что просто не вынесет подобного еще раз?! Почему мысль о том, что теперь вся ее грядущая жизнь будет складываться из таких вот ночей, вызывает у нее яростное нежелание жить как таковое?! Она же хочет жить! Она будет жить несмотря ни на что!

Самое гадкое, что в какой-то момент она не испытывала ненависти к дею. Он так кричал… и она вошла к нему в шатер, терзаясь состраданием к этому странному, больному изнутри существу. Если бы в тот момент он истекал кровью – она бы позвала на помощь. На Нершиже не умеют лечить, это все знают, и сильно больных просто отправляют в океан, но на барге дея наверняка нашелся бы кто-то более сведущий в медицине.

Но он просто стоял там с мечом, полуголый, босой, и на миг Кайлин потеряла дар речи, разглядывая мужское тело без обилия всех подобающих одежд. Ее тогда снова бросило в дрожь, но почему-то не от страха, а от какого-то другого чувства, которое она сама себе не могла объяснить. Как тусклый свет падал на рельеф его мускулистого тела… как жуткие рубцы шрамов, изгибаясь, пересекали спину и бок, а спереди шли по животу… как с одной стороны, под рукой, темнел непонятный рисунок на коже… как дей обернулся и посмотрел на нее, и его единственный глаз едва заметно светился в полумраке… как падала вдоль его лица одна выбившаяся из общей массы черная прядь волос, закрывая пустую глазницу, и от этого Кайлин показалось, что никакого уродства на его лице и вовсе нет…

Неужели мачеха была права? Неужели дей – такой же мужчина, если научиться смотреть на него правильно?

Она задохнулась, всем существом отвергая подобную мысль. Дей – не мужчина, он чудовище, монстр, отвратительный убийца других, добрых и милосердных богов. Кайлин вспомнила, что говорили. Те боги принесли людям Благословение, они никому не желали зла. Они лечили детей и во многом другом помогали улучшить жизнь в долине Меарра. А теперь чем славен Меарр? Цитаделью дея?! Тем, что никто не хочет ехать туда?! Кайлин стало стыдно, что днем, жалея себя, она не подумала о главном: пятнадцать ее братьев-через-одну-кость отправятся в Меарр, чтобы погибнуть. Пятнадцать живых людей, которых дей заберет на верную смерть! А как он смаковал этот факт в разговоре с отцом, как усмехался, даже не пытаясь соврать, сделать вид, что просто ищет себе слуг, обнадежить. В нем нет жалости, он бессердечен. Чем провинилась Эра, что ей достался именно такой дей?!

И то, как он прикасался к Кайлин, как целовал, просто не сумел бы обычный человек. Она ощущала такое… кровь приливала к щекам даже от одного его взгляда. Тело наливалось тяжестью и словно свивалось тугими узлами, когда он трогал ее грудь или между ног. Кайлин не узнавала себя. Отправляясь выполнять долг, она представляла, как ляжет на кровать, стиснет зубы и перетерпит боль от потери невинности, о которой мачеха ее предупреждала. Это будет мерзко, и она поплачет потом, когда все закончится, испытывая облегчение от возможности оставить все в прошлом.

Но теперь облегчения не было. Ее тело так же горело, будто дей все еще стоял рядом и никуда не уходил. Соски ныли, между ног пульсировало, как тогда, когда он смотрел на нее в упор, нависая сверху. Смотрел, и хрипло говорил ей что-то сквозь зубы, и тяжело дышал. Он хотел сделать с ней что-то плохое, страшное, и Кайлин, как могла, избегала этого. И в какой-то момент вдруг поняла, что не вынесет мысли забеременеть от него. В этом ребенке она всегда будет видеть его, дея, и никогда не сумеет забыть, как его твердые, то невыносимо грубые, то еще более невыносимо осторожные пальцы проникали в ее тело, как откликалось что-то внизу живота, как вся ненависть и страх из Кайлин улетучивались, превращая ее в какую-то другую девушку, какой она ни за что бы не хотела становиться. Как дей стонал в ответ на ее стоны, и от этих звуков ее бедра сами подавались ему навстречу.

Он уже тогда изнасиловал ее, пусть душой, а не телом, уже тогда, когда превращал ее в податливую глину для лепки, хотя она сразу просила так не делать. Так в чем же ее вина, если, получив выбор, она предпочла меньшее из зол? Она не хотела зачинать ребенка от дея, а он сказал, что отпустит ее, не тронет, если Кайлин сделает все сама…

Она и сделала. А он пришел в неконтролируемую ярость, двуличный бог, который не выполняет своих обещаний.

Всхлипнув уже в голос, дрожа на ночном ветру, она сорвала с себя ненавистное праздничное платье, стараясь не обращать внимания на боль в левой руке. Какое было у дея лицо, когда он повернулся… как он выхватил у нее меч… Кайлин видела, как побелели костяшки, а ведь бог держался прямо за лезвие, стиснул его ладонью. И когда отшвырнул – на руке не осталось ни следа, зато ей было так больно, невыносимо больно!

Наверное, эта боль и помогла ей. Она сжимала и разжимала порезанные пальцы, отвлекая себя все время, пока дей стонал и толкался в ее рот, держа за волосы. И последний горловой звук показал, насколько ему было приятно это делать. Его удовольствие – это ее боль… в тот момент Кайлин возненавидела его так сильно, что, казалось, ее сердце выпрыгнет из груди и разорвется на отдельные трепещущие части.

Содрогнувшись от момента, который продолжала снова и снова переживать теперь уже в мыслях, она отбросила платье и обнаженной шагнула в прохладный ночной океан. Быстро поплыла, рассекая воду уверенными сильными движениями. Ей хотелось стереть со своего тела следы поцелуев и прикосновений ненавистного дея. Вот он стоит в свете свечи, полуобернувшись и чуть склонив голову, а его темные волосы падают на лоб и лицо. Будь он проклят! Вот он целует ее, и Кайлин задыхается, выгибаясь в его руках. Будь он проклят! Вот он ставит ее на колени перед собой, сжимая пальцы на затылке, и откидывает голову, а она видит, как сокращаются мышцы его живота, когда он… ей в рот… и пальцы его свободной руки в это время размазывают слезы по ее щеке, а губы бормочут что-то не на языке Эры… Будь он проклят! Проклят! Проклят!

Нырнув под воду, она открыла рот, набрала горько-соленой воды и проглотила ее, подавив рвотный позыв. Ничего, ничем не хуже, чем семя дея. Она может до одури оттирать кожу снаружи, но как промыть себя изнутри? И, что важнее, как стереть из памяти то, о чем не хочется думать? Почему она не такая, как все? Почему не может просто принять то, что случилось? И назавтра, в компании других девушек, которые обязательно накинутся с расспросами – еще бы, ведь прежде никому из них не доводилось спать с деем – почему бы ей просто не смеяться беззаботно и не описывать его тело, его член и все те слова, что он шептал ей в порыве страсти? Ведь ей станут завидовать, это точно!

Кроме того, ее замужество уже решено. Вечером, перед тем, как отправиться в шатер, она слышала разговор отца с мачехой. К счастью для старейшины, ее репутация из-за стычки с деем не очень пострадала и женихи не отзывали дары. Кто станет мужем – решат в ближайшее время. Кайлин не чувствовала от этой мысли ничего, кроме глухого отчаяния. Может, она какой-то неправильной уже появилась на свет? Дей заметил, что дети Нершижа рождаются больными, может, Кайлин тоже больна, ущербна, только не физически, а как-то иначе? Почему ей так хочется бежать? Почему ей совсем не стыдно за то, что не выполнила свой долг – не понесла от дея, зато очень стыдно за то, какие ощущения вызывал в ней он? Почему тянет утопиться от мысли, что выйдет замуж?

Она нырнула еще глубже и ухватилась за камень на дне, подтянув ноги к груди и выпустив из легких воздух. Кровь тут же застучала в висках, но сознание пока не мутилось. Вообще-то Кайлин могла достаточно долго держаться под водой, научилась, собирая моллюсков в пищу. Что, если так и остаться здесь? Что ждет ее наверху? Мачеха была права, ей претит всю жизнь получать тумаки от отца и мужа, ей не хочется рожать детей от нелюбимого и ее разрывает на части необходимость отдаваться тому, кому велит долг. Если она не предназначена для жизни на Нершиже, рано или поздно ей светит оказаться с камнем на дне, так почему не сейчас?!

И все-таки, когда под сомкнутыми веками поплыли красные круги, а боль в груди стала невыносимой, Кайлин не выдержала и разжала пальцы. Оттолкнулась от дна и стрелой устремилась вверх, с громким жадным вдохом вылетела на поверхность, поднимая вокруг себя брызги. Мимолетный порыв прошел. Она распахнула глаза и легла на воду, любуясь тем, как кругла и бела луна на фоне черного неба, как свеж и вкусен морской бриз. Она очень любила жизнь, даже такую простую и нелегкую, как на Нершиже, и то, что сделал дей, все равно не вынуло из нее всю любовь до конца.

Кайлин вспомнила, как пыталась достучаться до дея, рассказывая ему о луне и солнце. Она не лукавила, ей всегда нравилось постигать что-то новое, открывать для себя, как устроен мир за пределами Нершижа, а память легко удерживала интересную информацию. Поэтому Кайлин жадно слушала все истории того зведочета и прочих гостей и бесконечно донимала мачеху с просьбой рассказать о ее родине. Она знала, что мир живет по своим законам, и изучать их можно бесконечно, а еще – что Эра непередаваемо красива. В ней есть такие долины и горы, леса и поля, что дух захватывает от восторга. Даже на Нершиже есть кусочек красоты: когда смотришь на мелководье на разноцветные камушки и ракушки, усыпающие берег. А дей только усмехнулся, когда она попыталась ему об этом рассказать…

Кайлин ударила кулаком по воде. Она больше не будет об этом думать. Не будет – и точка! Она научится не принимать близко к сердцу то, что делают мужчины с ее телом. Сейчас это кажется трудным, но если очень стараться, то все получится. Вот бы и правда научиться, перестать быть такой ущербной, какая она сейчас…

Но, развернувшись, чтобы плыть к берегу, Кайлин тут же растеряла всю решимость, с которой только что призывала себя к мудрости и смирению. Чья-то рубашка смутно белела там, впереди, и в лунном свете блеснули чешуйки рыбы-павлина на ее собственном платье, которое кто-то поднял.

Шион. Она почти забыла о нем из-за дея! Только он о ней, похоже, не забыл. Кайлин догадалась, что мужчина бродил по берегу и наткнулся на брошенную ею одежду и теперь недоумевает, куда подевалась хозяйка платья. Она бесшумно двигала руками и ногами в воде, колеблясь, стоит ли обнаруживать себя. Шион… он был так добр с ней, он, пожалуй, единственный из мужчин, кого она по-прежнему хотела видеть рядом, хотела, как настоящая Кайлин: с искренней радостью и восторгом, а не как Кайлин, которой она решила стать: с равнодушной обреченностью. Но захочет ли он теперь ее видеть? Все знают, что она вошла в шатер к дею. Знают ли все, что дей там сделал с ней? Как отнесется Шион к девушке, которая ему не досталась? Воспримет это как данность, как поступил бы любой из ее братьев-через-одну-кость? Кайлин почему-то стало горько от этой мысли. Она мечтала о том, чтобы найти мужчину, который не позволил бы никому делить ее, жаль, что Нершиж – это не место для мечтаний.

А если Шион – как раз такой? Тогда ее совокупление с богом отвратит его! От этой перспективы ей стало еще горше. Нет, она действительно неправильная, и так ей плохо, и эдак не так! Тоскливо вздохнув, Кайлин шевельнула ногами, нащупала дно и пошла из воды.

Мужчина на берегу поднес к лицу ее платье. Он стоял там и зачем-то вдыхал ее запах, когда услышал всплеск и резко повернулся, увидев ее. Теперь на нем не было всей богатой и ненужной одежды, как и на дее, лишь простая белая рубашка, темные шоссы, и он тоже был босиком. Ночи на Нершиже почти так же жарки, как и дни, ничего удивительного, что захотелось раздеться. Кайлин невольно залюбовалась его стройной фигурой и тем, как белая ткань оттеняла шею и лицо. Почему он – не дей? Ему бы больше пошло быть богом.

Платье упало к ногам Шиона, когда он увидел, как Кайлин выходит к нему: мокрая, голая, блестящая при лунном свете, она прочитала изумление и восторг в его глазах, когда приблизилась и остановилась, не делая попыток прикрыться. Собственная нагота в его обществе не смущала Кайлин, наоборот, казалась чем-то естественным и даже приятным. В конце концов, ее грудь такая же, как у любой другой женщины, ну разве что, еще не развилась так, как оформляется после кормления младенцев, а между ног все скрывает ночная тень. В остальном ее тело выглядит, как и днем во время рыбной охоты или купаний. Только чужаки надевают на себя несколько слоев одеяний, чтобы потом потеть в них, на Нершиже влага слишком ценна, чтобы терять ее просто так.

Зато как впечатлен Шион!

Он шумно втянул носом воздух, разглядывая ее во все глаза, затем вдруг спохватился, порывисто взялся за пуговицы на своей рубашке, резкими движениями сорвал ткань с плеч. Чтобы накинуть ее на Кайлин, ему пришлось шагнуть ближе и обнять девушку. Рубашка тут же прилипла к мокрому телу, но Кайлин не стала возражать, только подняла голову, заглядывая Шиону в глаза. Что он теперь скажет ей? Как отнесется к тому, что она была с деем? И почему вообще бродит здесь один, когда все веселье и праздник там, на площади, на другом конце Нершижа?!

Неожиданно Шион схватил ее за плечи и даже слегка встряхнул.

– Знаешь, о чем я думал, когда бил тебя? – заговорил он, вплотную стоя к ней, и Кайлин могла поклясться, что его глаза пылают в темноте. Почти как у ненавистного дея, хотя, конечно, это была лишь игра ее воображения, разгулявшегося от звука красивого, глубокого мужского голоса, в этот момент наполненного мукой и болью и некстати напомнившего другой чуть хрипловатый грубый голос, от которого мурашки бежали по коже и тугой узел свивался в животе. – Я думал о том, что это конец. Моя жизнь уже не будет такой, как прежде. Я причинил боль девушке, которая совсем этого не заслужила. Которую я мечтал поцеловать каждый раз, как видел. Я никогда не смогу простить себя за это. А ты?! Ну скажи, ненавидишь меня теперь? Ненавидишь?!

Замолчав, он сглотнул в ожидании ее ответа, а Кайлин ощутила, как целая буря поднялась в ее душе. Он мечтал ее поцеловать! Он заступился за нее перед отцом, когда тот замахнулся на причале! И он остался один сегодня ночью, когда любая девушка была бы рада отдаться ему. Как она могла ненавидеть Шиона? Он так очевидно страдал из-за своего поступка, так мучился виной! Ей стало горько от того, как язвительно усмехался дей, вспоминая ее наказание: «Если бы Шион отказался…». В тот момент ему удалось заронить в ней зерно сомнений, но теперь в Кайлин вместо колебаний родилась злость. Шион – такая же жертва бессердечия дея, как и она сама. Шион хотел спасти ее, уберечь от более жестокого наказания и сделал это так, как сумел, не догадываясь, что угодил в расставленную ловушку. Дей искусно разрушил то светлое и теплое, что только-только между ними зарождалось, лишил их возможности узнать друг друга получше, упрочить свое чувство, и теперь они оба не знают, как жить с этим дальше.

– Молчишь? – Шион опустил голову, тяжело вздохнул и тут же вскинулся снова. – Ударь меня. Это будет честно. Отомсти мне за то, что я сделал!

Ошеломленная, стиснутая его сильными руками, она только покачала головой.

– Я не хочу.

– Давай, Кайлин, бей! Может, это мне самому надо! Может, станет легче…

На несколько мгновений Кайлин задумалась, затем встала на цыпочки, обхватила его гладкое лицо, которое рождало в ней столько мыслей и эмоций, потянулась – и поцеловала. Ее губы еще горели после поцелуев дея, и она с облегчением почувствовала, как этот жар сходит, словно рот Шиона был Благословением, способным залечить ее раны. Прохладный ветерок подул на них обоих от воды, но Кайлин казалось, что эта желанная прохлада проникает внутрь нее именно с поцелуем. Все происходило совершенно по-другому, и потому нравилось ей. Шион не кусал ее губы, не впивался пальцами в ее волосы, не заставлял все тело сокращаться в болезненной судороге. Его язык аккуратно лизнул краешек ее зубов, проник глубже, руки тоже обхватили ее лицо. Некоторое время они вдвоем просто стояли так: почти не двигаясь, осторожно трогая друг друга языками, совсем не дыша.

Наконец Кайлин отстранилась. Ей стало немного стыдно за то, что первая поцеловала, но в то же время отчего-то легко и очень радостно. Если бы она не получила этот поцелуй от Шиона, то так и продолжала бы думать, что все мужчины целуются так же, как дей: за гранью того, что ее сознание могло выдержать. Но оказалось, что поцелуй может быть легким, как ночной бриз, ароматным, как океанские волны, и легким, очень легким, как облачко. А еще он приносил прохладу, как редкий дождь на Нершиже. Все существо Кайлин пело, но тут же ее глаза вновь наполнились слезами от мысли, что так будет не всегда, ее счастье мимолетно или даже вовсе уже закончилось вместе с этим единственным, сладким поцелуем. Что с ней происходит? Почему она то хочет умереть, то решает жить, во что бы то ни стало? Почему то смеется, то плачет? Это дей сломал в ней что-то, навсегда испортил. После его прикосновений она до сих пор сама не своя.

Шион склонился, нежно собирая губами слезинки, катившиеся по щекам Кайлин. На его правой руке она ощутила повязку и вспомнила, как он, не задумываясь, подставил раскрытую ладонь, чтобы остановить разящий меч. И как потом видела ручку плети, перемазанную его кровью. Ее собственной крови там не было. Да, он бил ее, но старался не поранить, как бы странно это ни звучало…

– Я простила тебя, – прошептала она, улыбаясь сквозь слезы, – если мне вообще есть за что тебя прощать.

Кайлин ожидала, что Шион обрадуется, услышав желанные слова, но он только нахмурился, поймав ее запястье и разглядывая ее порезанные пальцы.

– Это сделал он?.. Дей… мучил тебя?

Она не успела ответить, как он усадил ее на камни, разорвал рукав своей рубашки, накинутой ей на плечи, и принялся перевязывать ее ладошку длинным лоскутом.

– Ну вот, – Шион ловко завязал узелок и пригладил ткань, чтобы лежала ровно, – теперь мы с тобой оба калеки. У меня правая рука, а у тебя – левая.

«И нам обоим нанес эти раны дей». Недосказанная фраза так и повисла в воздухе между ними. Теперь слабый отблеск луны падал Шиону на лицо, и Кайлин увидела, как он снова сглатывает, отводя взгляд от ее тела, облепленного его мокрой рубашкой с распахнутым воротом, в котором виднелась острая от воды и ветра грудь. А может, от прикосновений дея? Кайлин еще ощущала, как болезненно ноют соски, какие они темно-красные после того, как жестокие пальцы оттягивали и пощипывали их, рождая в ней страх перед реакцией собственного тела. Казалось, эта боль не пройдет никогда, если не заглушить ее каким-нибудь лекарством. Прохладой желанного прикосновения, к примеру.

– Ты этого хочешь? – тихонько спросила она, когда Шион отвернулся и принялся чересчур пристально смотреть на берег. – Ты хочешь меня? Поэтому ходил тут один и никого не выбрал?

Она не понимала, почему так жаждет, чтобы Шион произнес это вслух, но почему-то очень хотела услышать о том желании, которое волнами от него исходило. Ей было важно убедиться, разделяет ли он те же чувства, что и она, или это опять разыгравшаяся фантазия ее подводит? Может, он сейчас скажет, что просто решил подышать воздухом перед сном? Или что лишь пытался унять разыгравшуюся совесть? Что ж, Кайлин сняла с него этот груз, даровала ему прощение, он не обязан ей ничем. Если Шион не готов на что-то большее, она сделает все, чтобы пережить это достойно.

– Я никого и не собирался выбирать! – стиснул кулаки Шион, вряд ли подозревая, что эти слова – самая сладкая музыка, которую Кайлин могла слушать бесконечно. – С первого момента на причале… как я увидел тебя… больше не мог ни о ком другом думать. А когда ты посмотрела на меня… показалось, я будто в зеркало гляжусь. Будто в твоих глазах вижу то же самое, что внутри себя испытываю… странное ощущение.

– Странное, – согласилась Кайлин, – ты поэтому сейчас на меня не смотришь?

Шион как-то зло и горько усмехнулся, сел рядом с ней на камни и тяжело оперся о колени. Дыхание тяжело вырывалось из его груди, пока он долгим взглядом изучал темный океан.

– Я думал, ты с деем. Ходил тут и представлял, как ты с ним. Как он тебя, – он нервно дернул горлом.

– Я была, – опустила голову Кайлин. Ну вот они и дошли до самого трудного. – Но дей меня прогнал.

– Прогнал? – тут же повернулся к ней Шион всем телом. – За что? Он сделал тебе больно?

Кайлин пожала плечами. Больно ли сделал ей дей? Если то, что она до сих пор, несмотря на купание, на ночной ветер, ощущает его прикосновения на своей коже – это боль, то да, она буквально сгорает в муках. Если то, как он стонал, кончая в нее, причинило ей страдание – то ей не скоро получится излечиться. Но физически… боль между ее ног, такая резкая и острая поначалу, теперь совсем прошла, как и неприятные ощущения в спине после ударов плети. Поведя лопатками, Кайлин вспомнила мазь, которую нанес ей на кожу дей, и тут же передернулась, вспомнив, как он дышал, когда это делал. Тяжело и неровно, пока его пальцы обводили узоры ее ссадин. Его возбуждало прикосновение к ней, вид ее ран, которые он мог трогать. И как потом эти же пальцы, скользкие от мази, раздвигали ей ноги, вторгались между ее нижних губ…

Может ли получиться так, что остатки той волшебной мази, попавшие внутрь ее тела, убрали всю боль, которую Кайлин испытала, пронзив себя рукоятью громоздкого меча так же, как залечили спину? Она сразу не подумала об этом, потому что переживала слишком много других эмоций, а теперь поймала себя на мысли, что, скорее всего, ее раны затянулись именно так.

Как жаль, что столь же легко не убрать воспоминания о его огромном, нечеловечном теле, нависшем над ней, и низких, горловых стонах, до сих пор звучащих в ушах. И можно ли продолжать думать об этом, когда все давно закончилось, и она сидит далеко-далеко, на краю земли, наедине с Шионом? С Шионом, который даже не подозревает о ее мыслях, держа за руку и ожидая ответа?

Вздохнув, Кайлин кратко рассказала о событиях в шатре, умолчав о том, как разгневался бог и наказал ее за выбор, который сам же и предоставил. Это казалось слишком ужасным, чтобы проговаривать вслух, у нее бы просто язык не повернулся. Мачехе она бы еще могла пожаловаться и рассказать о подобном, но не Шиону, конечно же, только не ему.

– Сама? – воскликнул он, выслушав ее сбивчивый рассказ. – Это правда? Мне кажется, ни одна женщина на такое не способна!

Кайлин поежилась и втянула голову в плечи. Ну вот, теперь и Шион заметил, как она ущербна. Зачем она забылась, вообразила себя с ним едва ли не царицей, только лишь потому, что он смотрел темным страстным взглядом, когда она выходила к нему из океана? Зачем представляла, будто он хочет ее, сама целовала его? Зачем хвасталась, как избежала ночи с деем, она, глупая плоскогрудая девчонка с Нершижа?! Наверняка Шион прав, и ни одна здравомыслящая женщина так бы не поступила, ни одна сестра-через-одну-кость Кайлин – точно, и это лишний раз показывает, какая она ненормальная?!

Некоторое время Шион молчал, обдумывая что-то, и Кайлин приготовилась к худшему. Поэтому ее глаза буквально полезли из орбит от изумления, когда она услышала:

– Я хочу жениться на тебе. Да-да, – он засмеялся, увидев ее реакцию, и легонько дернул за прядь мокрых волос, вьющуюся по руке. – Ты выйдешь за меня, моя маленькая островитянка? Я только сейчас понял, что хотел этого с того момента, как увидел тебя с ножом. Одна девушка на целого моллара… Хотя нет! Я хотел этого, когда поднял с земли бусы и увидел твои глаза. Я никогда не хотел ничего подобного. Пока не встретил тебя.

Последние слова Шион прошептал уже в губы Кайлин, резко к ней наклонившись. Она оторопела и не сразу смогла ответить на поцелуй. Он… собирается жениться… на ней?! Да возможно ли такое?!

– Ты останешься со мной на Нершиже? – прошептала она, не веря своим ушам.

– Ну нет, – качнул головой Шион и снова рассмеялся. Было что-то чарующее в том, как звучал его смех и как блестели непослушные волосы под лунным светом, – на этом острове никто в здравом уме и двух дней не протянет. Я увезу тебя отсюда. Ты поедешь со мной, моя маленькая Кайлин.

Ее сердце тут же затрепыхалось от того, как Шион назвал ее по имени. Нежно и очень ласково, не то что дей, упомянувший для нее какое-то дурацкое прозвище, которое теперь Кайлин не могла да и не желала вспомнить. Неужели все происходит с ней наяву, а не во сне? Мужчина ее мечты желает жениться на ней! Чем она такое счастье заслужила?!

– Отец не отпустит меня, – покачала она головой, недоверчиво сопротивляясь горячей радостной волне, поднимающейся к горлу. – Женщины покидают Нершиж только с камнем на шее, это все знают.

– Тогда мы убежим. Я украду тебя, моя маленькая Кайлин, если ты, конечно, позволишь, – Шион с чувством пожал ей пальцы, сам все больше распаляясь от идеи. – Ты сможешь сделать так, чтобы тебя какое-то время никто не искал?

Она кивнула.

– Сундук дея достаточно вместительный, чтобы ты спряталась там. Никто не станет заглядывать в личные вещи бога. Тебя доставят на барг, а там я перепрячу тебя. Буду скрывать от команды, пока не достигнем большой земли. Не волнуйся, я знаю, как это сделать. А потом уже никто нас не остановит.

Кайлин задумалась. Разве не об этом как раз и мачеха ей твердила? Убежать с острова, принадлежать лишь одному, быть свободной в своем праве любить и рожать детей от любимого? С деем подобная перспектива казалась нереальной, с Шионом она обрела все радужные краски заветной мечты. Кайлин не сомневалась, что мачеха поможет ей бежать, поддержит. Дея она предлагала от безысходности, потому что не догадывалась, что найдется еще один, даже более подходящий мужчина. Нет, она обязательно согласится, что главное – бежать! Кайлин станет женой Шиона, проживет с ним всю долгую жизнь на большой земле, среди красоты и свободы, родит ему желанных детей. Ох, где бы взять сил, чтобы поверить, что она действительно столько счастья заслужила!

И в подтверждение этих сомнений на Кайлин тут же холодной волной нахлынула другая мысль.

– Но… на барге будет дей! Я не хочу, чтобы он меня снова увидел!

– Я же сказал, что тщательно тебя спрячу, – успокоил ее Шион, и в его голосе не слышалось никакого страха. – К тому же, я уже решил, что уйду со службы у дея, как только моя нога коснется материковой земли. Я больше не стану служить этому безумцу. И в Меарр больше не вернусь. После свадьбы мы можем устроиться в Паррине, или где угодно, лишь бы подальше от цитадели. – Его зубы едва слышно скрипнули. – Это было последней каплей, то, что, он заставил меня сделать с тобой…

«А если бы Шион отказался…» – тут же захохотал в голове Кайлин ненавистный голос, и она вздрогнула, тоже скрипнув зубами. Хорошо рассуждать, коварно подставив другого! Плыть на одном барге с деем, пусть даже втайне от того, не казалось ей хорошей идеей, но можно и потерпеть, лишь бы достигнуть большой земли. Все равно у нее нет других вариантов. Если не уплыть с Шионом завтра же, ее могут уже послезавтра насильно отдать замуж. И что тогда? Нет, надо рискнуть. А потом… она сделает все, чтобы забыть все едкие слова, которые слышала от бога из цитадели. Как он кричал в своей шатре, как смотрел на нее своим жутким светящимся глазом, как прикасался к ее телу…

– Он и правда безумен? – вопрос сорвался с губ Кайлин против ее воли, и она с опаской покосилась на Шиона. Тот вздохнул и пожал плечами.

– Я служил у него много лет, еще с тех пор, как сам был мальчишкой. Знаешь, во мне ведь тоже есть немного божественной крови. Меня даже назвали в честь деда, который был одним из богов, погибших в Меарре.

Кайлин тихонько ахнула. «А что до красоты… – и нечеловечного вида палец ведет по рваному рубцу на мощной шее, – …то вот это мне оставил самый красивый из богов. А потом он умер». Немудрено, что она с первого взгляда приняла Шиона за дея. Оказалось, что он на самом деле потомок богов! Не так уж и глупа девчонка с Нершижа, раз не сильно ошиблась, воображая любимого богом.

– Дей убил твоего предка? – с сочувствием сказала она вслух, разглядывая точеный профиль мужчины, чувственный изгиб его губ.

– Да, только в детстве я об этом не знал. Моя бабка жила в Меарре, когда туда пришли семь богов, и она влюбилась в одного из них. Когда его убили, она обнаружила, что беременна, но из страха скрыла, кто настоящий отец. Так появилась на свет моя мать. Она рассказала мне все буквально несколько лет назад, на смертном одре, заодно пересказала то, что слышала от бабки. Один из семи богов всегда отличался от прочих. Он уже тогда вел себя странно. Похоже, он уже был таким, когда прорвался сюда. А потом, после убийства… с каждым годом безумие все больше накрывает его.

Может, поэтому кричит не своим голосом, как довелось слышать Кайлин?

– Знаешь, что слышал старый пастух, которому удалось когда-то заглянуть в разлом, когда тот открылся? – продолжал размышлять Шион. – Он рассказывал ужасные вещи. Что его оглушили голоса, умоляющие пустить и их тоже. Что там было много женщин и детей, плачущих от страха и боли и просивших Эру принять их. Говорят, Подэра гибнет, она до сих пор разрушается, и боги лишь искали спасения у нас. Они до сих пор кричат, ты бы сама услышала их, если бы оказалась у радужной стены, а дей ночами хохочет, когда их слышит. Иногда он танцует у сторожевого костра под их жалобные вопли. Он наслаждается их муками… называет их нашими врагами… но ведь это только его враги. Они ненавидят только его, а не нас. Я многого не понимал, когда ребенком пришел в цитадель. Мне просто хотелось походить на него, стать таким же непобедимым и сильным, а его хохот и крики по ночам казались лишь проверкой на храбрость и стойкость. Испугаюсь или нет? Теперь, когда я смотрю на дея, каждый раз думаю о том, что и сам на какую-то четверть такой же, как он.

– Но ты совсем не такой! Твои глаза не светятся. И его меч тебя поранил… – она прикрыла глаза, стараясь избавиться от навязчивой картинки: огромная рука с силой сдавливает лезвие, отбрасывает его, на ладони ни кровинки, когда эти пальцы хватают Кайлин за волосы и тянут вниз, на колени, к ногам бога.

– Да. Видимо, моя кровь слишком жидкая, – опустил голову Шион, и ей тут же стало стыдно за то, что она неосторожно его огорчила. Положив ладонь на его щеку, Кайлин заставила посмотреть на себя.

– Но с деем бы я не убежала отсюда. Клянусь, это правда. Только с тобой.

Он зажмурился, криво улыбаясь.

– Что со мной происходит? Я увидел тебя и будто только теперь понял, чего мне в жизни так не хватало.

– И я, – в ответ улыбнулась Кайлин, – я тоже этого раньше не понимала…

Их новый поцелуй казался естественным продолжением первого, как прохладная роса, падавшая на ее измученные губы. И движение ее плеч тоже было естественным, когда Кайлин сбросила с себя мокрую ткань. Шион медленно прошел по желанному телу взглядом и на этот раз не отвел глаза, только нерешительно коснулся ее подбородка.

– Ты точно этого хочешь, малышка Кайлин? Я могу подождать. Подождать, пока ты забудешь свои страхи из-за дея…

– А ты? Ты примешь меня… несмотря на то, что я ходила к дею в шатер? Ты готов помочь мне… забыть эти страхи?

Вместо ответа он со стоном приник к ее губам. Руки жадно исследовали ее тело, и Кайлин выгнулась, подставляя под мужские ладони свою грудь. Она не лукавила, когда просила помочь забыть. К чему ждать, к чему тянуть время, которое и так кажется украденным у судьбы? Она не хочет с содроганием вспоминать ненавистные прикосновения, она хочет парить на крыльях счастья, перебирая в памяти сладкие моменты!

Она откинула голову, волосы влажными прядями повисли за спиной, шея осталась беззащитно открытой для ласкового и чувственного рта Шиона. Кайлин словно тонула в его прикосновениях, дрейфовала в своих ощущениях, как в теплых волнах. Как ярко светит луна и как шелковисты на ощупь его кудри, в которые она зарывается пальцами. Как отзываются соски на касания мужского языка – не болезненной волной, но уже щемяще-сладкой. Как приятно скользить ладонями по гладкой спине, ощущать, как перекатываются под кожей мышцы.

– Я хочу поцеловать тебя, как целуют только любимых женщин, – прошептал ей в губы Шион, и Кайлин безвольно откинулась на спину, на ровное место между камнями, подставляя ему все свое тело. Он мог делать с ней все, что угодно, она подарила ему это право. Его язык вновь проложил влажную дорожку по ее шее вниз, задержался в ямочке у горла, двинулся по груди вокруг одного соска, другого, пощекотал живот, заставляя ее хихикать, затем горячие губы сомкнулись между ее ног вокруг напряженного комочка пульсирующей плоти. С хлюпающим звуком потянули в себя, язык затанцевал в ошеломительном темпе по самому кончику, и Кайлин ахнула, хватаясь за землю, потому что ей показалось, что сейчас она взлетит. Рванется ввысь, в самое небо, так резко стиснулась в животе пружина. Та самая пружина, которую уже взвел там дей…

Она вскрикнула, ощущая, как тепло заливает весь низ живота, каким глубоким поцелуем приник к ней Шион, как его пальцы раздвигают ее мокрые складки, чтобы вылизывать ее яростно и страстно, снизу вверх, вырывая из груди еще более громкие крики. И плевать, что кто-то может услышать их, весь Нершиж этой ночью – один сплошной вопль оргазменного удовольствия, все свободные женщины заняты только этим, но Кайлин чувствует себя особенной, избранной, потому что наконец лежит в объятиях мужчины, которого выбрала сама…

Она раздвинула ноги еще шире и приподняла бедра навстречу его поцелуям. Ее ласкает настоящий бог, так, как целуют только любимых женщин, и неважно, сколько в нем на самом деле этой божественной крови. Они созданы друг для друга в этих ласках и этой любви. Луна вдруг стала казаться такой яркой, полыхающей между приоткрытых век, а шелест волн стал тише, и соленый запах собственного разгоряченного тела будоражил обоняние. Кайлин закричала, распадаясь на куски, каждый из которых превратился в чистое удовольствие, и Шион поднялся на руках, чтобы обнять ее, прижать к груди и утешить.

– Ш-ш-ш, моя девочка, тише. Ты такая громкая и сладкая, когда кончаешь. Я запомню, что надо с тобой делать, чтобы ты снова порадовала меня так же.

– Нет! – она судорожно вцепилась в его руку, с трудом собираясь с мыслями. – Не останавливайся! Я хочу еще! Еще больше!

– Я сделаю так еще, но не сегодня. Не хочу измучить тебя.

Измучить ее? Да она впервые за вечер провела какое-то время, не вспоминая о дее!

– Ты должен лечь на меня, – прошептала Кайлин, чувствуя, что ей просто необходимо продержать свое чудесное забвение как можно дольше. – Я знаю. Я видела, как это делают другие. Я хочу, чтобы ты тоже кричал от счастья, как я.

Шион застонал, прикрыв глаза и упираясь лбом в ее лоб.

– Ты хоть понимаешь, о чем меня просишь?

– Да, да, я понимаю, – она неловко облизнула пересохшие губы и с тайным торжеством отметила, как от этого он дернулся, одной рукой стягивая с бедер шоссы, другой бережно опуская ее обратно на землю. – Еще, Шион, еще. Люби меня еще!

Он с силой подтянулся на руках, пронзая ее тело, но Кайлин не почувствовала боли. Только поймала губами стон, вырвавшийся из его груди.

– Какая ты узкая… я забыл, что ты почти девственница…

Кайлин и сама об этом забыла. Какая же она девственница после того, что сделал с ней дей? Она подавила желание стиснуть виски ладонями, чтобы выдавить вернувшиеся непрошенные мысли, и постаралась вновь погрузиться в происходящее. Как плавно двигается в ней Шион, как приятно ощущать внутри себя твердый член мужчины, полный горячего желания, слышать над ухом ласковый шепот. «Моя девочка, моя Кайлин, моя единственная на всей Эре…»

Миг – и он вздрогнул, ударив в нее изнутри тугой струей. Мучительно застонал, резко двигая бедрами между ее распахнутых ног, словно стараясь излиться как можно обильнее в ее тело, содрогаясь от спазмов, скручивающих мышцы. Кайлин расслабленно откинула голову, охотно принимая то, что он ей давал, и представляя, как в этот момент его семя укореняется в ней в виде будущего ребенка. Это было бы прекрасно. Это то, чего она бы очень сильно хотела. Ребенок от того, кого она выбрала сама.

Небо над горизонтом понемногу светлело, пока они лежали в тесных объятиях, то вновь занимаясь любовью, то отдыхая от ласк. В предрассветных сумерках тело Шиона, его лицо казались вылепленными из мрамора рукой самого искусного мастера, Кайлин смотрела и не могла наглядеться. Она никогда не забудет эту ночь, свою первую ночь с любимым, и даже если бы ей грозило наказание в виде камня на шее, она бы все равно сделала это. Интересно, как бы отреагировал отец, если бы узнал, что Кайлин все-таки исполнила свой долг перед Нершижем, но не с тем, кто ее выбрал? Предал бы ее смерти? Вряд ли. Женщины слишком ценны, особенно, если могут уже носить ребенка в животе. Ей бы все сошло с рук. Она чувствовала себя преступницей, но при этом очень счастливой, и это было восхитительное ощущение.

– Расскажи мне больше о себе, – попросил Шион, целуя ее пальцы и заглядывая в глаза, – я ведь так мало о тебе знаю. И о привычках твоего народа. Тебя на самом деле собираются отдать замуж за родного брата?

– Не за брата-одной-кости, – испуганно подскочила Кайлин и принялась объяснять, помогая себе жестами, – за брата-через-одну-кость.

– А, двоюродного. За кузена, – сообразил он.

Она лишь кивнула, потому что на Нершиже не было «кузенов», но они с Шионом вроде бы поняли друг друга.

– Раньше вообще-то выдавали только за братьев-через-две-кости.

– Троюродных, да?

– Угу. А когда-то давным-давно были даже через-три-кости или совсем не одних костей, как мы с тобой. Но теперь это прошлое. На Нершиже все друг другу уже только через-одну-кость, и от этого болеют дети. – Кайлин села и печально вздохнула, глядя, как темное ночью океан теперь, на рассвете, стал пепельно-серым с розовыми искрами на гребнях волн. Странно, но ее сердце слегка щемило от мысли, что вскоре она лишится возможности наблюдать эту картину, и будет вместо этого смотреть лишь на бесконечные леса и поля большой земли. – Нершиж умирает, и его люди медленно умирают вместе с ним.

И тут же почувствовала, как мужчина обнял ее сзади и прижал к своей груди.

– Тогда я тем более увезу тебя отсюда.

Никогда еще Кайлин не чувствовала себя такой обласканной и защищенной, как в этих объятиях. Впрочем, раньше ее никто из мужчин так и не обнимал. Она уютнее устроилась в гнезде рук Шиона, мечтая, чтобы солнце вовсе не поднималось выше, время остановило свой бег, и они вдвоем вечно сидели так на берегу и под убаюкивающий шелест волн переговаривались тихими голосами.