Акху

Акху.

«Когда мне было 6 или 7 лет, меня постоянно мучил своеобразный повторяющийся кошмар, в котором чудовищная раса существ хватали меня за живот и несли через бесконечные лиги черных просторов над башнями мертвых и ужасных городов.»

(Говард Филлипс Лавкрафт, письмо Вирджилу Финли от 24 октября 1936 года)

«О, ты, который спишь, я призываю тебя, чтобы ты защитил свой сон от всех акху, которые могут проникнуть в него. Пусть они не видят тебя и не слышат тебя. Пусть они не трогают тебя и не беспокоят тебя. Пусть они не имеют над тобой никакой силы.»

(«Книга мертвых»)

Эта катастрофа произошла в августе 1981 года в отдаленном сибирском городке. Важно сразу отметить: достоверность описанных ниже событий остается под сомнением.

С одной стороны, документальных свидетельств о масштабном катаклизме не найдено, а пресса того времени не упоминает о разрушении целого города.

С другой – мало ли в те годы случалось бедствий на засекреченных объектах в далеких городках?

Бедствий, о которых мы так ничего и не узнали.

Было уже около половины одиннадцатого. Через приоткрытую дверь сырым сквозняком сочились сумерки. Резкий свет от круглой лампы на потолке заливал внутренности гаража неприятным холодным сиянием, от чего невольно в голову приходили мысли о морге. Сверкающий металлом стол с инструментами только усиливал это мрачное впечатление.

Правда, инструменты были не хирургические, а слесарные, но лежали они в том же безупречном порядке, как скальпели, ножницы и пилы у опытного патологоанатома.

Константину Петровичу гараж представлялся вовсе не моргом, а скорее операционной, где он уже который год с переменным успехом реанимировал свой старый четыреста двенадцатый «Москвич».

– Ну, Петрович, что там на этот раз? – привычно интересовался сосед, под вечер каждой пятницы заглядывая в открытую дверь.

– Вскрытие покажет, – традиционно отвечал Константин Петрович, вытирая руки ветошью.

Через минуту уже застилали газетой небольшой верстак, гость извлекал из глубокого кармана куртки бутылочку, хозяин – из сумки нехитрую закуску, и круглая лампа под потолком начинала светить уже не так неприветливо и холодно. Тепло улыбался с прошлогоднего настенного календаря олимпийский мишка с кольцами на пузе, сосед нес какую-то чепуху, и торопиться было совершенно некуда. Это была традиционная «гаражная» пятница.

Сегодня тоже была пятница, но соседа Петрович не ждал.

Соседа нашли мертвым два дня назад.

И нашли, как бы это сказать… не всего.

От гаражей к жилым пятиэтажкам, если идти напрямую, вела местами утоптанная, местами посыпанная гравием тропинка. Она проходила через небольшой запущенный парк. Когда-то там были прогулочные дорожки, киоски с газировкой и даже фонтан в центре. Сейчас киосков не осталось – их растащили на доски и фанеру, облупившийся и потрескавшийся фонтан зарос крапивой, а прогулочные дорожки можно было едва различить среди одичавшей сирени.

Вот здесь, в фонтане, в его давно высохшем бассейне, соседа и нашли. Верхнюю часть тела.

Милиция оцепила место происшествия, никого туда не пускала. Говорят, сыскари с собакой целый день рыскали по парку, заглядывая под каждый куст в поисках нижней части тела. Так ничего и не нашли.

Ходили слухи, что даже приезжал какой-то следователь из центра. Но тоже ничего не нашел.

Вот такие дела.

Константин Петрович печально посмотрел на сверкающий никелированным бампером «Москвич», на приоткрытую дверь гаража, в которую сосед уже никогда не заглянет, вздохнул, извлек из сумки нехитрую закуску и бутылку «Столичной».

Хорошего человека нужно помянуть.

Помянул, закусил килькой в томатном соусе, потом еще раз помянул и еще раз закусил.

Третий раз помянуть Константин Петрович уже не успел.

Лампа над головой загудела, замигала и погасла. В наступившей темноте нечто холодное и скользкое обвило кисть правой руки. Затем это «нечто» рвануло так, что плечо выскочило из сустава, и потащило кричащего от ужаса и боли Константина Петровича куда-то вниз, под дно его четыреста двенадцатого «Москвича».

Сережка проснулся и заплакал. Он не помнил, что ему снилось, но снилось что-то страшное.

На плач отворилась дверь, и послышался усталый мамин голос – такой, каким он бывал по вечерам, когда она укладывала Сережку спать пораньше, а сама потом долго сидела на кухне за закрытой дверью.

– Сережка, спи давай! Большой уже! – мамин язык слегка заплетался, поэтому вместо «большой» у нее получилось что-то похожее на «больной». – Маме надо отдохнуть. Спи…

Из открытой двери повеяло запахом уколов. Так обычно пахла ватка, которой врач натирал Сережкину руку, прежде чем воткнуть в нее иглу шприца.

Сережка замер, затаив дыхание, мечтая о том, как бы поскорее заснуть.

И он заснул, поджав под одеялом коленки и прижимаясь мокрой щекой к своей любимой игрушке.

Во сне Сережка снова летал.

Утро было яркое, солнечное. Тюлевые занавески на окне чуть колыхались от свежего летнего ветерка, и воспоминаний о ночном кошмаре не осталось.

Сережка с удовольствием позавтракал большим ломтем белого батона с малиновым вареньем, запил его чаем и отпросился у бабушки во двор погулять.

Во дворе, у скрипучей карусели, уже собрались соседские мальчишки во главе с Ржавым Ленькой. На самом деле Ленька не был ржавым – он был рыжим. А еще он был задирой, умел ходить на руках и далеко, звонко плевать сквозь щель между передними зубами.

Сережкин брат Колька тоже был задирой, тоже умел ходить на руках, но вот плевать так, как Ленька, не мог – щели между зубами у него не было. Зато он мог свистеть, засунув два пальца в рот.

А еще Ленька Ржавый был горазд на всякие подвиги. На стройку залезть в выходной день, да в вагончике строителей по карманам спецовок пошарить. В окно надоедливому дворнику Митяю камнем засадить. Бездомную кошку на пустыре привязать к кресту из палок и сжечь заживо.

Причем делал это не сам, а в качестве проверки на «слабо» подначивал младших.

Помнится, из-за кошки брат Колька сильно подрался с Ржавым, расквасил ему нос и выбил передний зуб.

Мать Леньки тогда ходила жаловаться Колькиным родителям.

Кольку наказали за безобразную драку, грозились поставить на учет в детскую комнату милиции. Про кошку никто и не вспомнил.

Но было это давно, еще прошлым летом. Теперь бывшие приятели снова помирились, но некоторый холодок и напряжение в отношениях остались. И сказывался этот «холодок» в основном на Сережке. Особенно когда брата не было рядом.

Сейчас Кольки рядом не было – его сослали в пионерский лагерь. Именно сослали, потому что лагерь старший брат терпеть не мог и рассказывал о нем страшным шепотом жуткие истории.

Например, про то, что там заставляют ходить строем. Или как один раз, в конце третьей смены, стали пропадать дети, а в столовой на завтрак вдруг начали подавать необычные и очень вкусные пирожки с мясом.

Или про то, как ночью из красного пятна на стене спальни выходила женщина, окутанная окровавленным саваном, и всех, кто не спал, утаскивала за собой в красное пятно и пожирала вместе с костями.

А еще про Черную Руку, Гроб на семи колесиках и Синие Ноги.

Сережка слушал эти рассказы, замирая от ужаса, и думал о том, что никогда-никогда в жизни не позволит себя услать в этот страшный лагерь.

Наверное, тогда ему и стали сниться кошмары. В них его кто-то хватал, кто-то тащил, кто-то душил. Подробностей Сережка не помнил, но каждый раз просыпался в слезах и мокрый от пота. А иногда даже писался в постель, что вызывало колкие насмешки брата и усталое беспокойство мамы.

Все прекратилось, когда он нашел Акху.

Мальчишки у карусели что-то бурно обсуждали. Вернее, говорил один – Андрюха по прозвищу Бульбулятор. От возбуждения он раскраснелся, хватал ртом воздух, и от этого понять его было совсем невозможно.

– К-крофи-ш-ши п-пов-ш-шему г-гаражу! Н-на поток-к-ке даш-ш-ше! В-в-вот т-т-такое п-п-пятно! – Бульбулятор раскинул пухлые руки во всю ширину, демонстрируя размер пятна. – Рук-к-ка от-т-торванная! Н-н-на п-пороге! Г-г-голова из п-под М-моск-к-вича с-с-смотрит!

– Ты можешь заикаться помедленнее?! – раздраженно сплюнул Ржавый. – Какая рука? В каком гараже?

Андрюха на секунду перевел дух, собрался с силами и вдруг выпалил очередью, почти внятно:

– П-петрович! В г-гараже! М-мертвый!