Две версии любви

Романовск Приволжский. 1975, декабрь. Алексей

Когда меня во флот определяли, то обещали, что мир посмотрю: целых три года на казённых харчах путешествовать. Не служба, а мечта! Ну что ты там, призывник Алексей Смирнов, в своём Романовске Приволжском видел?

Оказалось, с-с-сука, служба не курорт, особенно на флоте. Три года, как три века. Матросом на танкере обслуживания нашего доблестного трижды краснознамённого Военно-Морского флота. Мир, конечно, посмотрел, местами – так очень подробно. Но в основном – вылазка тесной группой в сопровождении нашего «ГэБиста» офицера политотдела, будь он неладен, Всеволода Иваныча Галушко. Якорь ему в гузло! Как тень в фуражке за нами следовал. Никаких тебе походов налево: шаг в сторону – и тебя уже вылавливают, словно заблудшего пса. Так что хоть Франция, хоть Япония, хоть, будь она неладна, Камбоджа, един хрен: посмотрите налево, посмотрите направо – архитектура, храмы. А мне в восемнадцать – двадцать лет прям вот оно только это и надо было, да? Одна радость, в портах удавалось купить сигарет нормальных: Мальборо кумачово красное, Кэмел с верблюдом, а во Франции Житан голубой, который горло драл почище самосада. Только на сигареты суточных и хватало. А в остальное время – тяготы службы матроса. Посреди всего этого трёхлетнего похода одно светлое пятно – дружественная Куба. Мы там встали в док на ремонт на два месяца. И начальство с барского плеча наградило нас увольнительными на всё время ремонта, да ещё и суточными за верную службу отечеству. Даже Галушко расслабился – куда мы денемся с подводной лодки, войска Фиделя круго́м, особо не побегаешь.

А нам, кроме портовых кабаков, сигар, рома и женщин ничего и не надо. За два года на судне без женщин всё так дымилось, что можно вместо факела ночью улицу освещать.

Мне вообще трудно было, я перед армией ни одной бабы не пропускал. Ну как я не пропускал, они меня сами за ушко да на солнышко. Ясен красен, почти два метра росту (198 см, если что), косая сажень в плечах, глаз озорной и шалый, да и после первого раза, когда Ируся меня девственности лишила, по городку средь женского полу приятный для меня слушок пошёл, что не всё в рост ушло, кое что и на орган осталось. Так что до призыва я, как сыр в масле, от одного тёплого очага к другому. А тут на два года в узел пришлось завязать. Но этот неожиданный увал стал шансом поправить здоровьице.

В первый же день купили в складчину сигары Партагас и ром Саньтьяго де Куба. Сигара пахла подсушенной травой, нагретой солнцем, и обжигала нёбо странным терпким вкусом. Ром Santiago de Cuba, сахарно-тростниковый, лился в горло как раскалённый мёд. Вообще не понял удовольствия от всего этого: сигара слишком горькая, ром – муторно сладкий. Да и курить-то я бросил сразу после той сигары.

Но настоящая прелесть была не в табаке и алкоголе. Цель похода в бар была совсем иная. Ром, конечно, расслабил, но там ничего особого в баре и не требовалось от видного парня, чтобы подцепить местную Мучачу. Чуть ли не с порога на меня положила глаз умопомрачительная мулатка Роса, с глазами, в которых бурлила вся та самая Куба, жаркая, пьяная, полная страсти. Роса не улыбалась – она искрила, как праздничный салют. Роса не говорила, а пела, даже когда спорила о чём-то с официантом. Её жесты, движения, даже взгляд – всё это было танцем. Я, человек из провинции, кроме наших северных баб особо никого и не видел. И как оказалось, по большому счёту в любви был не совсем-то и опытным. У нас в Романовке, как тебе бабы дают? Ну или по рабоче-крестьянски на спине мерно поохивая в такт, либо раком, задрав подол, в том же темпе. А здесь… тёмно-коричневая кожа; совсем по-иному, упругая грудь с крепкими, почти всегда напряжёнными, почти чёрными сосками и тёмный, чётко очерченный островок чёрных, как смоль, коротких кудряшек. И кроме всего этого великолепия, то, что она со мной делала и чему научила… вот я даже слово не матерное подобрать-то не могу. И что, вот так можно? И туда? И ртом не только песни орать?

И тот месяц я провёл, ничего не видя вокруг. Я звал её Чикита, а она меня Лекс. Зачем я был ей? Да затем же, зачем и остальным бабам в родном Романовске Приволжском. Большой, крепкий, выносливый и… голубоглазый. А может, думала, замуж позову и уедет она с этого богом забытого острова. Жили-то они совсем небогато, и все наши утехи проходили на циновке в закутке дома её родителей, уходившими из вежливости погулять, когда мы с Росой заявлялись разгорячённые в дом.

Но счастье было недолгим. Ремонт закончился. Я обещал писать письма и отчалил в рейд, без особой надежды когда-то ещё её увидеть. Теперь-то я понимаю: мы оба знали, что это всего лишь портовый роман. Корабль не будет ждать, а Роса не станет цепляться за моряка, который через пару недель растает за горизонтом.

В тот вечер я понял, что все эти россказни про экзотику, про карибскую магию – не выдумка. Наш корабль ушёл… Но дьявол побери, я до сих пор вспоминаю её!

Возвращение домой после службы должно было стать началом чего-то нового. Или хотя бы нормального. Казалось, жизнь должна заиграть яркими красками, но вместо этого всё было, как и раньше: знакомые улочки, ленивая Волга и те же постные, недовольные лица вокруг.

Провинциальный городок встретил меня безрадостно, привычной для конца октября сыростью и серостью. Хорошо, что друзей валом, да и подружки тоже не забыли. И жизнь завертелась каруселью из баб и алкоголя. Вечер за вечером одно и то же: встречи с корешами, байки про службу, карты под вермут или водярик, ну и девку зажать, если прибивалась к нашей компании.

…Да-а-а, худо-бедно, но жизнь продолжалась. Устроился на местный молокозавод наладчиком оборудования – единственное мало-мальски солидное предприятие на левом берегу Волги нашего городишка.

Работа не бей лежачего, сто баб вокруг – выбирай любую. И выбирал. Без базара – сегодня одна, завтра другая. Я принимал это как должное. Типа современный Дон Жуан провинциального разлива. Но ни одна из них не могла выбить из головы кубинские страсти. Мулаточка Роса снилась по ночам. Почсти каждую ночь. Вот тебе и портовая проститутка, а из головы не выкинешь.

Но 24 ноября всё изменилось. Это был последний день навигации перед закрытием переправы на зимовку. Я ждал мать, гружённую сумками. Стоял на набережной, разглядывал Волгу и приближавшийся паром. И тут увидел её. Она первая выпорхнула с парома, мелькнула яркой молнией в своих красных брюках, синей меховой шубке. Явно не местная. Другая. Как с картинки журнала мод. Подозреваю, по таким и Москва плачет. Лёгкая. Быстрая. Птица, блин. Райская.

Не успел даже моргнуть, как девчонка взлетела на наш крутой холм по деревянной лестнице и исчезла. Я ещё долго искал её глазами, но всё без толку.

Той ночью мне не снилась кубинка. Вместо неё в голове крутилась незнакомка.

А чёрт, думал я, какая же она! Стильная штучка! Не то что наши – все как под копирку в ширпотребе. А тут – другая, манкая. Из тех, которые не пропадут, не затеряются. На баб-то я насмотрелся. Не больно-то меня и удивишь. И вдруг – одно мгновение, взгляд издали, и память выжгло дотла: кубинка с её горячим темпераментом куда-то испарилась. А эта – в красных брючках – не выходила из головы.

Интересно, кто она? Работает на ткацко-прядильном комбинате правого берега? Да быть того не может! Слишком яркая для провинциальной ткачихи.

Я ворочался в кровати и прикидывал… Чёрт! Чёрт возьми, как же она меня зацепила!

Прошла неделя. Таинственная незнакомка не забылась. Спросил мать, видела ли она её на пароме в тот день и не признала ли, чья это девчушка так расцвела за три года.

Мать пожала плечами:

– Да скорее очередные киношники приехали фильм про прошлый век снимать. Видела я такую. Актрисулька, наверняка. Вот чего ты забиваешь себе голову ерундой всякой? Остепениться пора! Найди порядочную девушку, женись и внуков нам нарожаете. Нагулялся, поди, уже… Соседки жалуются: обижаешь ты их дочулек… Хожу и глаза ото всех прячу.

Субботнее утро началось, как обычно. Матушка с утра суетилась на кухне: гремела кастрюлями, выпекала что-то вкусненькое.

– Лёшик, ты помнишь – сегодня вечером идём к Наташе на день рождения. Я флакон духов купила и коробку конфет. Подаришь от себя. А мы с отцом ей сотенку рубликов в конверте преподнесём.

Я потянулся, скинул одеяло и почувствовал лёгкий привкус вчерашней беды. Голова гудела, как трансформатор на подстанции, а желудок бурчал возмущённым радиоприёмником. Юрка, гад, опять наливал «по одной маленькой», да с вермутом мешал. Никогда… слышите? Никогда не смешивайте водку с вермутом! Организм за ночь чётко объяснил мне последствия таких экспериментов. Рыгал. Пару раз. Принимать это пойло моя биосистема больше не горела желанием.

Да, кстати, вечером опять предстоит попойка: сестра устраивает домашнюю вечеринку по случаю днюхи. Юбилей какой-никакой – 25 лет.

– Алексей, ты хоть человеком стань к вечеру, – строго сказала мать, бросив на меня взгляд, полный сомнения. – Наташка пригласила подругу из Москвы, присмотрись – хорошая девушка. Вот тебе и шанс вырваться из нашего захолустья. Приоденься, побрейся, столичные девушки на кого попало глаз не положат. Я прикупила тебе в Москве немецкий твидовый пиджак и американские Левисы. У фарцовщиков взяла. Ты же, дубинушка, за годы службы из всех шмоток вырос, пообносился… Гормонами роста вас там, что ли, накачивали? – продолжала мать, гремя посудой.

Твидовый пиджак. Левисы. Конечно, круто, но что мне в них делать в этой дыре? И без этих шмоток все и так пижоном считают. Я, может, лучше в свою форму моряка влезу – удобнее и привычнее.

К вечеру за столом собралась разношёрстная компания. Родственники, друзья Наташки, парочка соседей. Я старался держаться подальше от центра внимания, пока напротив меня не подсела та самая московская подруга.

Среднего роста, с гордо поднятой пимпочкой носа, увенчанным круглыми очками с выпуклыми линзами. Волосы коротко подстрижены, как у пацана, платье серое, без единой лишней детали. Живое воплощение ботаника. Скучная, монотонная ботаничка.

За столом она принялась рассуждать о новых методах генетической селекции, буквально убив меня своим «захватывающим» рассказом о крестовидных опытах на горохе.

– Вы понимаете, Алексей, законы Менделя – это ведь основа всего! – произнесла она, поправив на носу очки. – Вы только подумайте, как удивительно может наследоваться рецессивный признак!

Я кивнул. А куда деваться? Обещал матушке держать себя в руках. Но мысленно уже отсчитывал секунды до конца её монолога.

Когда гости начали расходиться, я уже знал, что сбегу куда подальше от этой «московской» обители знаний. Да в гробу я видел столичную прописку, если к ней прилагаются такая «краса» неземная и манеры серой квочки, готовой часами обсуждать… горох. Горох со мной?! Тычинки и пестики – ещё бы куда ни шло…

Пару рюмок коньяка окончательно убедили меня, что клубный вечер – лучший способ забыть про эту москвичку с её Менделем. Ноги сами привели меня к двери клуба. А там – музыка, танцы, огни, жизнь! Ну кто сказал, что деревенские клубы не могут быть лучше московских лекций?

В клубе меня ждал сюрприз…

Париж. 1974. Лина

«Бонжур! Амур! Тужур!»

Воздух Парижа пропитан запахами свежеиспечённого багета, горячего шоколада, цветущей глицинии, выхлопных газов и… ароматом любви. Любовь кружит по Парижу – струится по улицам, танцует на мостах, шепчет у фонарей, крадётся по тенистым аллеям парков и, конечно, рассаживается в уютных кафе с видом на Сену.

Средь бела дня, на виду у всех, на скамейках парка Жардан Монсо влюблённые парочки растворяются в поцелуях. А я с учебником на коленях сижу на зелёном газоне среди студентов и растворяюсь не в любви, а в мудрёных формулах фотохимических цепных реакций.

Любовь витает и на этом зелёном газоне, а у меня – начало конца моих первых романтичных, платонических чувств. Ничто не предвещало такого финала. Ничто!

Ещё вчера мир вокруг ликовал, пел, танцевал. Мы стояли на набережной Сены у моста Александра III, со стороны парохода-ресторана, смотрели на тихую воду, и он сказал, что ничего лучшего в его жизни не было с тех пор, как мы познакомились. Его рука – уверенная, тёплая – лежала на моей. Он смотрел так близко, что я ощущала не только стук его сердца, но и трепет ресниц. Я тогда ещё не знала, что это было прощание…

А сегодня утром – тишина, разорванная лишь шуршанием красочного конверта. В конверте открытка с золотыми буквами, сообщающими о предстоящем торжестве. Бракосочетание. Его. С кем-то другим. Смотрю на открытку, а перед глазами всё ещё играют отблески ночной Сены, отражающие огни фонарей моста.

Ни слёз, ни крика, только глухая пульсация в висках и застывший вопрос: «Почему?»

Париж продолжает кружить в своём бесконечном танце любви. Но я уже в стороне, словно замерла между строк этой мелодии.

Романовск Приволжский. Осень 1975. Лина

Через год я оказалась в провинциальном российском городке Романовск Приволжский, на родине матери, где всё ещё проживали две её сестры. В городке возводилась вторая очередь текстильного комбината. К тому времени строительство основной части комплекса завершили, и в полную мощь работали льнопрядильный, ткацкий и красильный цеха. Возведение комбината имело статус Всесоюзной ударной комсомольской стройки, и мне не стоило усилий получить комсомольскую путёвку с гарантией трудоустройства и обеспечения жилья.

Конечно, родители пребывали в шоке, всячески отговаривали от столь опрометчивого решения: покинуть их самих и, главное, такую распрекрасную Францию.

Да, мы жили в Париже. Родители занимали скромные должности служащих в Посольстве СССР во Франции.

– Ты вообще в своём уме? Тебе одной на миллион желающих выпал шанс отучиться в Париже, иметь стопроцентную возможность на легальную работу и натурализацию. И всё это коту под хвост?! И чего ради?! Ладно бы ещё – в матушку-Москву, так нет, собралась в богом забытый Зажопинск, – негодовала мать. – Поймать Жар-птицу и променять её на серого воробья?!

Зажопинском мать называла свою родину, милый провинциальный городок, из которого она сбежала в Москву в том возрасте, в котором я распрощалась с Парижем. Колесо семейной истории повернулось вспять! Мать негодовала. Отец вздыхал. Но родители знали мой упрямый характер, и им ничего не оставалось, как смириться и вызвать на телефонные переговоры старшую сестру матери.

И я не свалилась на родственников с бухты-барахты, не стала обузой: администрация комбината предоставила комнату в общежитии в пятиэтажном доме со всеми удобствами. Из трёх таких высотных домов выросла новая часть провинциального городка. Улицу с этими «высотками», дворцом культуры, детским садиком, парикмахерской, продовольственным и промтоварным магазинами и кафе назвали Молодёжная. Комбинат стал градообразующим предприятием Романовска Приволжского.

Часть городка, расположенная на правом берегу Волги, в народе – Правобережье, произвела на меня впечатление неоднозначное: разбитые, ухабистые дороги, неказистые деревянные домишки, мокрые и серые от дождя, скудный ассортимент на прилавках продовольственных магазинов.

А ещё… слова, окрашенные грубой бравадой и переполненные нецензурной бранью, сыпались в разговорах мужчин разных возрастов и судеб. Безразлично, о чём шла речь – будь то погода, политика или рыбалка, – грязные выражения звучали неизменно. Я стояла окаменев, ошеломлённая этим безудержным потоком. Никогда прежде не доводилось мне видеть или слышать подобного. Никогда!

Но нашла я и плюсы, и они перечеркнули все минусы. Романовск Приволжский расположился на крутых берегах «глубокой и полноводной матушки Волги», на семи холмах. И на каждом холме возвышались величественные собор, храм или церковь, возведённые в разные эпохи России. Формально городок основан в конце XIII века – богатейшая история!

И я ощутила немой восторг от благолепия домов Божьих: завораживали стиль и узоры церковного зодчества, перезвон колоколов, Воскресное богослужение, на которое спешили чистенько одетые тётушки и бабушки…

А для местного населения всё это – обыденность, как школа для детворы, или закопчённый от топки углём банно-прачечный комбинат, расположенный по соседству с главным собором, или через дорогу от него – продовольственный магазин с устаревшим названием «лабаз». Роскошь и убогость в одном флаконе. Кажется, люди не замечали ни величия, ни красоты.

Моста через Волгу не было. Люди и автомобили переправлялись с одного берега на другой теплоходом или грузовым паромом. С палубы теплохода открывался потрясающий вид: живописные холмы, увенчанные старинными деревянными ступенями, круто взбирающимися вверх от пристаней к набережным. Эти ступени, хоть и пропитаны духом времени, были настоящим испытанием для пожилых людей. Но в овраге между холмами пролегала автодорога с пологим подъёмом, и вдоль неё вилась пешеходная тропа. Забегая вперёд скажу, что я всегда выбирала ступеньки. И они, ведущие ввысь, станут трамплином для прыжка из моей прошлой истории в будущую…

Моё имя Ангелина. В быту – просто Лина. На день приезда в Романовск Приволжский мне двадцать один год. По тем временам, особенно для провинции, ох, и засиделась я в девках. К шестнадцати годам я окончила школу в Москве, перепрыгнув с первого класса в третий. Родителей в год моего шестнадцатилетия направили работать во Францию. Высшее образование по специальности химика-технолога получила заочно в МХТИ имени Менделеева. Но параллельно училась и в Парижской школе изящных искусств Beaux-Arts de Paris, поступила в неё на основе творческого отбора: с детства увлекалась рисованием, лепкой, рукоделием. В этой школе специализировалась на декоративно-прикладном искусстве и занималась бальными танцами…

А теперь несколько слов о внешности. Рост – несчастные 160 см, вес – лёгкие 45 кг. Зелёные глаза. Пухлые губы. Прямой нос. Широкие скулы. Длинные светлые волосы. Подобная внешность трудно вписывалась в типичные русские или славянские каноны. В Париже, едва услышав мой акцент, меня нередко принимали за шведку или немку.

Вот и представьте себе такую пигалицу на улочках тихого провинциального городка. Короткая твидовая юбка, белый свитер крупной вязки, итальянские черные лаковые сапоги-чулки до колен. На лице – яркий, почти театральный макияж: густые ресницы, ставшие такими благодаря чудодейственной французской туши, светло-зелёные тени на веках и вызывающе алая помада. Этот наряд был дерзким даже по меркам Парижа или Москвы, а в провинции и вовсе выглядел как нечто из другого мира.

Но ведь именно такой образ обожали «девушки из высшего общества» в моей парижской школе искусств. Для меня же этот стиль был чем-то вроде новой роли, которую я примерила на себя всего за год до переезда в этот тихий уголок. И вот теперь эта «вторая кожа» стала моим защитным панцирем, скрывающим всё, что я не хотела бы показывать, и вызывающим взгляды.

Ну и пусть все видят: я уже не милая, трепетная, наивная девочка с широко распахнутыми глазами, а яркая, дерзкая, самоуверенная, гордая и… неотразимая. Да, я придумала эту роль и решила, что если не суждено стать актрисой на сцене или в кино, то справлюсь с ролью в реалиях жизни. Удивительно, постепенно я приняла этот облик, и он стал моим естеством.

Вот такая девушка приехала в маленький провинциальный городок России начать здесь новую взрослую жизнь.

Тётушки Капиталина и Василиса, дядюшка Аркадий встретили меня на железнодорожном вокзале областного центра. Они радостно махали руками, заметив родную кровиночку в окне тормозящей электрички. Пока тётушки по очереди обнимали и целовали «пельмяшку» (выражение дяди Аркадия) троекратно в щёки, дядюшка подхватил чемоданы. Эта тёплая, задушевная встреча растрогала меня. За всю жизнь я не могла вспомнить ни одного поцелуя от мамы, чувствовала её безразличие, хотя всячески старалась заслужить доброе слово.

Простые, открытые, душевные русские люди!

Старшая тётушка Василиса, все ласково зовут её Васеня, – хрупкая, маленькая простоволосая женщина с простым, милым домашним обликом. Её муж, дядюшка Аркадий, дополняет супругу своей спокойной основательностью. У них двое детей: сын Владимир и дочь Оля.

Живут они в частном доме в посёлке Заречный, в пятнадцати километрах от Романовска Приволжского.

Владимир старше меня на четыре года. Как специалист- механизатор, получил от посёлка двухкомнатную квартиру в новостройке. Женат на белокурой красавице Любаше. Воспитывают двух сыновей-погодков: Мишу и Васю.

Оленька – пятнадцатилетняя дочь, поздний ребёнок, кровинушка любимая, розовощёкая девочка-хохотушка, физически развитая не по юным годам, дружит с пареньком Андреем семнадцати лет, целыми днями пропадавшим у них в доме, но «зато на глазах у родителей», как сказала тётушка, «от греха подальше».

Милое семейство! Такое впечатление, что тётя, как курица-наседка, готова растопырить свои крылья и всех цыплят собрать поближе к себе, всех обласкать, согреть и защитить. Я снова невольно сравнила её с мамой… Неужели они родные сёстры? Такая разница, однако…

Вторая тётушка Капиталина (Капа) жила в Романовске Приволжском, недалеко от главного собора, в двухэтажном старинном мещанском доме из восьми коммунальных квартир. Незамужняя. Для всех она просто Капа, без «тёть».

Любимый ею парень погиб в годы Великой Отечественной войны, и Капа осталась до конца жизни верна своей первой и единственной любви. Удивительная женщина! И такая красавица! Статная фигура, серые глаза нараспашку, густые волосы.

Капа воспитывала племянницу Надю – дочку младшего брата. Сто лет назад он бросил жену и дочь-малышку и неизвестно где скитался по стране. Мать девочки впоследствии встретила другого мужчину, а Надю оставила Капе, хотя изредка и навещала их.

Первые дни я провела в квартире Капы. Надя в это время представляла комсомольскую организацию комбината на слёте рабочей молодёжи в Москве. Перед её возвращением я перезнакомилась со всей роднёй и поняла, какие люди живут в городке. Пришлось сменить короткую твидовую юбку на брюки-клёш от бедра. Но вопрос, что всё-таки шокировало местных больше – юбка или брюки-паруса, остался открытым: ни на ком таких брюк я не видела. Хотя Капа обронила, что лучше подметать пыльные улицы этими «моряцкими» штанами, чем доводить голыми коленками бабушек и дедушек до инфаркта, особенно в районе собора, где старички сидят на скамейках и дружненько обсуждают всё, что движется.

– Ты глянь-то, Фискина дочь пошла! Ну, вылитая-то Анфиска! Така же худа да горделива, – как-то услышала я, проходя по соседней улице. Тётка в кургузой серой куртёнке, с белым платочком на голове, по-старушечьи завязанном на подбородке, даже и не пыталась понизить голос, вспоминала мою мать, а заодно и меня тихим «добрым» словом.

Рассказать о людях Романовска Приволжского без акцента на местечковый особый диалект с певучим протяжным «о» – значит ничего не рассказать. С первых слов понимаешь перед тобой местный или приезжий. Так говорили и все мои родственники. Я ожидала подобный слог и от Нади.

Она вернулась поздно вечером, уставшая, промокшая под дождём, с двумя тяжёлыми сумками, доверху набитыми колбасой, мясными наборами для супа, сыром, банками кофе и парой бутылок красного грузинского вина. В те времена в отдалённых от Москвы и Ленинграда местах такие продукты на полках магазинов отсутствовали. Я поражалась этому. Соседи по очереди ездили на закупки в Москву, за триста километров от городка. Продукты делились поквартирно. Слава богу, жители этого дома знали друг друга с рождения, и никаких недоразумений между ними не возникало, могли выручить и «пятёрочкой» до получки или пенсии. Такой своеобразный кооператив. Неудивительно, что соседи знали друг о друге всю подноготную. Ничего не утаишь!

Капа встретила Надю у порога, подхватила обе сумки, затем отстранилась, чтобы представить меня. Я смущённо улыбнулась, когда взгляды пересеклись.

– Ну, привет, француженка! Так вот ты какой, цветочек аленький! – Она взяла меня за руки. – Будем знакомы, сестричка! Спать нам придётся вместе в одной кровати, слава Богу, она широкая! Так что давай знакомиться потеснее, прежде чем разделить ложе.

Говор Нади не был окающим волжским или характерным акающим московским – такой речью вещают дикторы радио и телевидения.

Мы пожелали Капе спокойной ночи и прошли в комнату Нади. Она вынула из буфета хрустальные бокалы (хрусталь в те времена являлся обязательным атрибутом и показателем достатка) и открыла бутылку вина. Я не пила спиртное, если не считать слабоалкогольного горячего глинтвейна, традиционного для рождественских ярмарок. Но в такой обстановке решила не упрямиться, а хотя бы символически поддержать компанию и пригубила терпкий напиток.

– Завтра на комбинат вместе идём. Тебе предстоит со многими встретиться, походить по цехам и отделам. Не спеши с выбором. Вакантные места есть. А ты у нас девушка образованная, из МАсквы, да из ПарЫжу, да ещё и с челобитной до царя-батюшки нашего Царькова Сергея Петровича, аж за тридевять земель поклон ему шлют.

Честно, я не понимала, она шутит так или это сарказм. Ох, не проста сестрица-то наша!

Наде двадцать три года. Не замужем. Ждёт парня со службы на морском флоте. Окончила технический вуз в Ленинграде. Так вот откуда её чистая фонетика! После завершения учёбы распределилась в родные края на комбинат, в отдел главного технолога.

Она чуть выше и чуть потяжелее меня, рыжеволосая, сероглазая, носит очки. Чертами лица мы схожи. В дальнейшем нас постоянно сравнивали как сестриц.

Надя ухмыльнулась, высоко подняла бокал, посмотрела на блики хрусталя через свет люстры, сощурилась.

– Завтра наденешь мою чёрную юбку, в талии резинку утянем. А после встречи с начальством смотаешься на теплоходе за Волгу. Там хорошее ателье. Мать подруги работает закройщицей. Закажи пару юбок, хотя бы до колена. А в промтоварах купи резиновые сапоги: через две недели грязь будет непролазная, все дороги в кашу превратятся – утонешь в своих модных «лодочках-чулочках».

Да уж, старшая сестричка включила нотки командира октябрятской звёздочки!

– А откуда тебе известно содержимое моего гардероба? – притворилась я наивной. – Мы вот только что встретились.

– Папаша твой заботливый вызывал на переговоры и попросил проследить за «дресс-кодом», как он выразился. Мол, беда с этим кодом, надо выручать, чтобы не было мучительно больно за такую непутёвую дочь. Лично я за свободу в любом виде: носи что хочешь, самовыражайся как хочешь… Но для знакомства с начальством всё же надень мою юбку, а дальше жизнь покажет, бить или не бить, – она засмеялась, ополовинила бокал. – Не обижайся! Я обещала ответственно подойти к твоему «рандеву» – папашино выражение. А там дальше делай как знаешь.

Я ещё раз пригубила вино. Оно нагрелось в бокале и приобрело вкус поприятнее. Надя приободрила меня взглядом, жестом показала «пей, пей!» Тепло разлилось по телу. Ах, вот оно, это состояние, ради которого пьют вино! Горячо, легко! Запросто лягу в кровать с кузиной, хотя днём эта мысль напрягала, но я успокаивала себя тем, что это временно и ненадолго.

Утром зазвенел будильник. Капа побежала на кухню ставить чайник и готовить бутерброды. Надя накручивала волосы на бигуди. Я умылась (душ в доме отсутствовал) и присела перед зеркалом натянуть на лицо вторую защитную кожу: макияж. Удивительно, но Надю мой боевой раскрас не шокировал. Добил кузину флакон духов Opium, каплю которых я растёрла на запястье. Она потеряла дар речи, переключив все пять чувств на одно – обоняние. Я открыла чемодан и достала коробочку духов CHANEL.

– Это тебе! Надо было подарить вчера, но всё не по плану пошло. Да сегодня и повод получше. Кстати пришлись! Держи! Знаю, что все девушки и женщины СССР мечтают о «Шанель». Думаю, и тебе аромат понравится.

Надя смотрела на коробочку как заворожённая. Командир октябрятской звёздочки испарился из неё бесследно.

Сорок минут пешочком до комбината пролетели незаметно. Мы шли по узкоколейке и рассказывали друг дружке, как нам жилось в детстве, как училось. И про первые неудачные любови мы тоже говорили и успокоили себя тем, что любовь и называется первой, потому что за ней наступит хотя бы ещё одна. Ведь не зря же Надя ждала возвращения с флота парня, а он в заморских краях уже и парчу белую прикупил ей на свадебное платье.

«Настоящая любовь преодолеет любые преграды» – думала я, слушая кузину.

С этими мыслями мы подошли к комбинату.

Первые суматошные дни

Первые дни в Романовске-Приволжском напоминали калейдоскоп. Моё появление на комбинате вызвало нескрываемый интерес – разглядывали с ног до головы, будто диковинную птицу. Вопросов не задавали – видно, что обо мне уже знали больше, чем следовало, благодаря результату неустанной родительской предприимчивости и не менее оперативному "глухому телефону" этого городка.

Важной персоной в цепочке начальства явился главный технолог Андрей Петрович, лет тридцати пяти. Его фамилия Пузиков соответствовала внешности. Уделив мне полтора часа в производственных цехах, он быстро спихнул меня на мою кузину Надю, сославшись на аллергию к химическим веществам. Поручил Наде показать красильный цех.

Директор, Сергей Петрович Царьков, внушал доверие своей основательностью и тоже проживал в полной гармонии со своей фамилией. Он долго изучал мои дипломы, словно прикидывал, как их применить. Наконец оторвал от них глаза и неторопливо произнёс с московским акцентом: – А вы, Ангелина Витальевна, какое направление считаете для себя главным? Химик-технолог или художник-декоратор – выбор-то, мягко говоря, полярный – разнополюсные дипломы у вас. – Почему же разнополюсные? Я понимаю, вы, как директор, отвечаете за весь механизм работы комбината, от строительства зданий до выгрузки готового товара и не обязаны знать каждый маленький винтик-шпунтик производства. Но разве крашение тканей – не химический процесс? А дизайн тканей не требует художественного образования? Это взаимосвязано.

От бравады и напористости у меня невольно дёрнулось веко правого глаза (стало случаться в последний год), а директор, видимо, принял за подмигивание, по-доброму рассмеялся и поднял руки вверх:

– Всё! Сдаюсь! 1:0 в вашу пользу! Идите в отдел кадров за направлением в общежитие. Приятно было познакомиться с представителем передовой советской молодёжи, «с комсомолкой, спортсменкой, да ещё и красавицей», – перешёл он на шутливый тон.

Директор явно пребывал в хорошем настроении, хотя, возможно, такая манера общения обычна для него. Поживём – поймём.

Кадровичка Анна Кузьминична, лет пятидесяти, окружила меня материнской заботой, угощая чаем и пряниками. Она объяснила, что мне предстоит: прописка, общежитие, медосмотр. И только после всего этого надо появиться на комбинате для подбора подходящего вакантного места.

– Погуляй по городу дня три-четыре, осмотрись, – посоветовала она, переходя после чая на ты, – а то начнёшь работать-то и некогда гулять-то будет.

После обеда с Надей в столовой я отправилась на Левобережье, чтобы заказать одежду в ателье "Тюльпан".

Левобережье, с его купеческими домами и старинными зданиями, дышало атмосферой XIX века. Здесь сохранилось несколько исторически ценных строений, таких как Банк России, дом бывшего нотариуса, «Ресторанъ Волна», коммерческая артель, пожарная каланча, старые каменные торговые ряды.

Ателье расположилось рядом с парком, в двухэтажном деревянном здании. В приёмном вестибюле на стенах висели вертикальные зеркала и образцы тканей. Поразительно, но в городе, большая часть населения которого работает на комбинате по выпуску ткани, столь скуден выбор её!Со второго этажа спустилась женщина-закройщица – мама Надиной подруги.

– Ну что, выбрали ткань, Ангелина?

– Это весь ассортимент? – с усмешкой спросила я, щупая образцы ткани.

– Да, выбор небольшой. Но заказчицы обычно приходят со своими отрезами.

– А где они их приобретают?

– Да кто где! В областном центре или в Москве.

– А в славном городе Романовск Приволжский с масштабным комбинатом приобрести свою же продукцию, значит, нельзя? – продолжала я подтрунивать.

– Ну, – засмущалась женщина, – в местном-то магазине точно нет.

– Придётся съездить в центр. За два дня сошьёте юбку, если я сама её раскрою?

– Сами раскроите? А зачем тогда я нужна? – обиделась женщина.

– Хороший вопрос! Дело в том, что я и сшила бы, будь у меня швейная машинка. Но её нет и неизвестно, когда появится, а юбка сейчас нужна. Я заплачу за срочность.

Закройщица оценила моё предложение и взбодрилась:

– Ну а что не смочь-то? Могу и за день… Да и дочка-то за вас словечко молвила.

– Благодарю! Если не удастся купить машинку, я ещё не раз к вам загляну.

Следующим по плану был магазин «Промтовары». Он находился на выходе из парка в угловом двухэтажном здании.

Взору предстал скудный выбор одежды и обуви. Всё какое-то серое и безликое. Для молодёжи в ассортименте ни-че-го! Резиновые сапоги простаивали на полке, но такие страшнючие, с широченным голенищем, куда я могла бы впихнуть обе ноги вместе с брючинами… Эх, пока не вышла на работу, точно надо съездить в областной центр и за тканью, и за обувью.

Я опять брела через парк в сторону пристани, ни одной живой души не встретила. Издали увидела библиотеку: двухэтажный деревянный старинный дом казался лёгким и воздушным – стены украшены резьбой и обжигом. Подошла поближе рассмотреть узоры в деталях. Удивительно, какая сложная работа: и сквозная, и глухая (рельефная), и скульптурная. А какие уникальные элементы! Не дом, а образец прикладного искусства. Если в Левобережье есть ещё такие дома, то я буду сюда наведываться, хотя бы ради любования ими.

Вошла внутрь. Встретила меня молодая статная женщина. Внимательные карие глаза. Тёмные, густые, распущенные по плечам волосы. Она улыбнулась, и от этой улыбки озарилось всё её милое лицо, словно из-за тучи выглянуло солнышко. Какая же она красавица!

Мы поздоровались. Говор без протяжного окания, но характерное для местных жителей «то» всё равно изредка проскакивало в её речи.

– Добро пожаловать! Хотите записаться в библиотеку? У нас широкий выбор книг, журналов и газет.

– Да, хочу. Но мой паспорт сдан на прописку. Справка из отдела кадров вас устроит?

– Да, разумеется. На комбинат приехали? Вы первая из приезжих заглянули к нам. На правом-то берегу в ДК есть своя библиотека. Вас интересует что-то конкретное? Какая литература?

– Для начала я бы посмотрела зарубежную. Можно?

– Разумеется! Проходите в зал-то, направо.

Глаз упал на роман Джорджа Элиота «Мидлмарч». Об этом произведении в парижской группе протекал жаркий спор, но я не удосужилась прочесть: в тот момент готовилась к сессии московского института. Что ж, значит судьба взять именно эту книгу.

Библиотекарь оформила карточку. После этого мы познакомились. Наталья пригласила меня на чай из самовара в чашечках на блюдечке да с сушками-баранками в плетёной корзинке. Я не отказалась, но мелькнула мысль: «Они всех, что ли, приглашают?» И решила, в следующий раз приду в библиотеку со своими угощениями.

На Правобережье вернулась к вечеру. Так пролетел мой первый будний, хотя и нерабочий день.

После ужина, приготовленного Капой, мы обсудили все мои события и встречи.

Утром я проснулась на час раньше Нади. Поликлиника начинала работать с восьми, и мне хотелось побыстрее завершить медицинский осмотр, чтобы успеть до обеда побывать в областном центре. Вся процедура осмотра оказалась формальностью, заняла не более получаса.

Минут за десять я дошла до автостанции. Романовск Приволжский удобненько расположился по центру маршрута между двумя крупными городами, и поэтому жители не были отрезаны от «большой Земли»: налево пойдёшь – культуру найдёшь, направо пойдёшь – престижные технические вузы.

По расписанию автобус ожидается минут через пятнадцать. Заморосил дождик. А я без зонта, в толстом белом свитере, а от дождя он, конечно же, не спасал. Села на скамью под козырёк остановки.

На мокром асфальте завизжали шины. Резко затормозила «Волга» ГАЗ-21. Дверца открылась, и из автомобиля вышел директор комбината Сергей Петрович в кожаной чёрной куртке.

– Утро доброе, Ангелина! В центр? Садитесь в машину, я еду туда же, в областной исполком.

Я засмущалась. Удобно ли?

– Садитесь, садитесь! Похоже, дождь усиливается. Асфальт мокрый, и автобус может задержаться. – Он открыл переднюю дверцу и пригласил меня жестом, а сам сел на заднее сидение. – Мой водитель – Николай Николаевич Николаев. У нас здесь масло всегда масляное: у него Николаи в семье даже не в трёх, а в четырёх поколениях.

«Какой балагур!» – подумала я.

Николай с любопытством взглянул на меня:

– Бонжур! Шерше ля фам! Это все мои познания во французском языке, так что пардоньте…

– Пардоньте уж его, силь ву пле,1 – засмеялся директор. – Парень хотел произвести впечатление.

Я улыбнулась. Оказывается, даже водитель директора в курсе моей биографии.

В областном центре они высадили меня возле универмага.

– Ангелина, если дел на пару часов, то мы сможем подобрать тебя здесь же, – Сергей Петрович неожиданно перешёл на ты.

Я поблагодарила и ответила, что хочу погулять по городу и вернусь автобусом.

Дождём, слава Всевышнему, и не пахло: всплакнул чуток и успокоился.

Не буду описывать все похождения по магазинам. Резиновые сапоги – модель чешской фабрики «Бати» с невысоким трапециевидным каблучком и даже с молнией на голенище после увиденного ранее «унисекса» произвели на меня приятное впечатление. В магазине «Ткани» приобрела шерсть и плотное хлопково-льняное полотно а-ля джинса на две юбки, шёлк и хлопок на две блузки. И, о счастье! нашла шикарнейший драп густого вишнёвого цвета на зимнее пальто, пошив которого мне предстояло заказать: тёплой верхней одежды в моём гардеробе не было, кроме коротенькой шубки из искусственного меха и демисезонного джинсового пальто.

В отделе «Бижутерия» взгляд упал на деревянные крупные пуговицы с ручным обжигом оригинальных узоров. Я представила, как покрою их вишнёвой краской и затонирую обжиг: какие чудеснейшие пуговицы для пальто!

Вернувшись в Романовск Приволжский, я успела попасть в ателье за полчаса до закрытия. Закройщица тётя Зоя встретила меня широкой улыбкой.

– Никаких раскроенных деталей я не принесла, не буду отбирать у вас хлеб! Но эскизы моделей сейчас набросаю, если дадите мне свой рабочий блокнот и карандаш.

Я ловко, одним взмахом карандаша, нарисовала эскиз юбки: от талии до середины бедра заложены и отстрочены складки, а ниже они «стекают» в свободном падении; на широком поясе под накладным швом прячется втачная молния.

Тётя Зоя изумлённо смотрела на эскиз:

– Да я таких рисунков-то и в журналах не видела! А длину юбки какую пустим?

– На два пальца ниже колена. Это первая юбка, она приоритетная. Со второй можно не спешить.

Словом «приоритетная» я привела тётю Зою в замешательство…

Я нарисовала эскиз юбки-шестиклинки: все клинья скроены по косой с расширением книзу. Готовую юбку скручу в жгут, выбелю, выкрашу и вскипячу в специальных растворах для придания эффекта «варёнки».

Выражение «слушать разинув рот» живописно демонстрировала тётя Зоя.

– Ох, дочка, тебе легче-то машинку швейную купить, чем носить-то нам такие заказы. Пока я шью твою шестиклинку, можно три других заказа выполнить, – тётя Зоя перешла на ты.

– Понимаю, у вас спущенные сверху расценки, но я же предлагала взять работу на дом. Оплачу, сколько вы посчитаете необходимым.

– Лады, дочка! Шестиклинку я оформлю в ателье, а юбку в складку возьму домой, коли она притири…, – тётя Зоя так и не смогла произнести новое словечко. – Спешная, значит.

– Отлично! Если дела пойдут, то ждите меня с заказом блузок и пальто.

– Ну и ладненько, дочка. Давай замерю тебя, – тётя Зоя ловко снимала мерки и охала. – Что же ты, дочка, худюща така? Кожа да кости. Рожать-то, как будешь с таким весом?

– Были бы кости, а мясо нарастёт к тому времени, – отмахнулась я.

– Ну, дай Бог, дай Бог! Не кормила тебя матушка в ПарЫжах. Вон наши-то девки кровь с молоком!

– Да-да, – поддакнула я, – на ваших вечных макаронах и супчике на рыбных тефтелях из баночки жестяной не только кровь будет с молоком, но и молоко с кровью от недостатка витаминов и протеина у ваших кормящих мамочек. Продуктов у вас – шаром покати. Хоть здесь, хоть в области. Из Москвы тяжеленные сумки везёте, надрываетесь.

Не знаю, почему меня так прорвало. Неужели задела фраза про «кости и кожу»? Ну нет, своим весом я удовлетворена: сколько газель ни корми, коровой она не станет.

Возвращаясь из ателье, я опять приостановилась у здания библиотеки, кинула взгляд на широкий карниз над окном. Эх, в следующий раз надо прийти с альбомом и карандашами и зарисовать эти узоры.

Эти узоры явились ко мне в сновидении… В сновидении узоры?! Ну, конечно! А о чём ещё грезить целомудренной девушке в её двадцать один год?!

С бумажной волокитой я справилась за два дня. Оставалось заселиться в общежитие. Но Капа и Надя настаивали повременить и переехать в субботу, обещали помочь с чемоданами, сумками и обустройством на новом месте.

В среду в девять утра я вошла в кабинет начальника отдела кадров.

– Утречко доброе, Ангелина Витальевна! Сергей Петрович просил подождать. Будет минут через десять.

Дверь открылась, и директор влетел в кабинет.

– Приветствую всех! Итак, Анна Кузьминична, что там у нас с вакансиями? – с ходу начал он.

Анна Кузьминична подготовилась и бодро зачитала информацию:

– Инженер-технолог и химик-технолог – в отдел Пузикова. Заведующий химической лабораторией. Мастер ткацкого производства. Начальник узла связи. Секретарь комсомольской организации. Это всё по ИТРам.

Директор забарабанил пальцами по столу:

– Так-так… Негусто! Ангелина Витальевна, что скажете?

– Мастер ткацкого производства – это интересно. Можно поподробнее об обязанностях и заработной плате?

– Видите ли, Ангелина Витальевна, мастер – это квалифицированный рабочий, должность не для человека с высшим профильным образованием. Химик-технолог – вам бы подошло. А года через полтора поговорим о карьерном росте до начальника цеха. Так что в отдел главного технолога – лучший вариант, кроме одного пунктика, если не боитесь трудностей… Кстати, а в горкоме комсомола вы ещё не были?

– А разве я должна была там быть? – округлились мои глазки. – Насколько я понимаю, на комсомольский учёт надо вставать по месту работы, а не прыгать через голову.

– Вот в этом вы вся, Ангелина Витальевна. 2:0 в вашу пользу! Но дело в том, что комсорга комбината переводят на повышение в обком, и мы ищем ему достойную замену, – он выжидающе смотрел на меня.

– А разве секретаря комсомольской организации назначают, а не выбирают? Разве комсорг не выборная должность по принципу демократического централизма снизу доверху? Я, конечно, не сильна в этой иерархии власти, но в школьные годы была комсоргом и устав отлично знала.

– Должность секретаря комитета комсомола на комбинате освобождённая, а не общественная нагрузка. Значит, комсорг получает зарплату. Поэтому руководству небезразлично, кто займёт это место. Да, должность выборная, но кандидата выдвигает не общее комсомольское собрание, а заседание комитета или бюро – максимум семь человек. Ваша кандидатура уже обсуждалась в кулуарах. Мы получили вашу характеристику и соответствующее рекомендательное письмо: политически грамотная, образованная, с широким кругозором, имеете опыт комсомольской работы, умеете отстаивать своё мнение. Другой подобной кандидатуры у нас нет.

– Позвольте не согласиться, – я смело посмотрела ему в лицо, но моё правое веко не сдержалось и опять дёрнулось. – Есть у вас на комбинате подходящая кандидатура с опытом комсомольской работы побольше, чем у меня, – Трепова Надежда Борисовна, инженер-технолог из отдела Пузикова Андрея Петровича.

– Ангелина Витальевна, что вы со мной делаете? Пожалейте мои седины! 3:0 в вашу пользу! Именно её мы и готовили к этой должности. По этой причине и на слёт в Москву была отправлена именно она. Да, Трепова рассматривалась как лучшая кандидатура, пока в моём кабинете не появились вы, Ангелина Витальевна. Внутренний стержень у вас крепче, культура шире. Вы разносторонняя, умеете отстоять своё мнение. Вам по силам всколыхнуть тихое болото, повести молодёжь за собой. Соглашайтесь! Ну, не ляжет к душе – подадите на самоотвод. Насильно мил не будешь.

– Ох, сколько дифирамбов, Сергей Петрович! Держу пари, что половина из них написана в том рекомендательном письме. Видимо, отец мой очень постарался. Не знаю, смогу ли. Это совершенно другая сфера, к которой я не готовилась.

– «Нам бы только ночь простоять, да день продержаться», помните у Гайдара? Так что утро вечера мудренее, – он встал и подал мне руку. – Пойдёмте к комсоргу, познакомлю, он в курсе всего и подробнее расскажет обо всех тонкостях. Кстати, наши кабинеты через дверь, так что есть перспектива стать соседями по палате номер шесть, – опять балагурил директор.

Мы поднялись на второй этаж. Сергей Петрович открыл дверь и пропустил меня вперёд:

– Ну что, Георгий Сергеевич, пришли ставить на комсомольский учёт нового члена нашей молодёжной организации – Обручева Ангелина Витальевна.

– Очень рад! Входите! – комсомольский вожак спортивного телосложения заинтересованно разглядывал меня.

Директор оставил нас вдвоём.

Я сняла летнее длинное джинсовое пальто, повесила на стояк. Комсорг прошил и пальто любопытным взглядом. Да, это не кургузое короткое пальтишко местных девушек, под которым подол длинной юбки бесформенно сбивался при каждом шаге. Мужчина и тот увидел разницу: диковинка, однако!

Почему швейное производство в такой полудрёме? Чего не хватает? И почему такое однообразие моделей? Где же дизайнерская мысль?

– Ангелина, я людей насквозь вижу. Нам вас сам Бог послал, – комсорг придвинул мне стул.

– Бог в комсомол?! Вот уж поистине неисповедимы пути Господни! – включила я иронию. – А чем не устроила Надежда Трепова? Она была бы на своём месте. А так получается, что я чужое занять собираюсь.

– Ангелина, а вы зубастенькая! – Георгий Сергеевич не скрывал изумления. – Надежда – наш казначей, прекрасный, безотказный исполнитель, способна организовать мероприятие типа субботника. Но она не лидер и не инициатор идей и перемен.

– Да уж, насели вы на меня с двух сторон. Неожиданный поворот. Не знаю, оправдаю ли доверие и вообще моё ли это.

– Завтра вместе пойдём в горком. После горкома возьму с собой в областной центр, там проводится семинар для только что избранных комсоргов. Послушаете лекции, поизучаете устав – теоретически подкуётесь. Ну не боги же горшки обжигают! А с вашими способностями и кругозором вообще сомневаться не стоит.

– Хорошо, посмотрим, как пройдёт встреча в горкоме. Решать буду после неё, – я оценивающе оглядывала кабинет.

– Вот видите, Ангелина, в карман за словом вы не полезете и свою позицию отстоять можете. И это важно! Зубастенькая однозначно! – засмеялся комсорг. – А пока я вынужден оставить вас одну. Вот папка со всеми материалами и отчётами по собраниям, заседаниям комитета и бюро, в общем, обо всей деятельности в текущем году. Вон там, на полке, альбомы с фотографиями всех проведённых мероприятий и приёмов новых членов в наши ряды. Располагайтесь, изучайте. Я вернусь из области часа через три-четыре и познакомлю вас с активом, пройдёмся по отделам и цехам к комсоргам первичных ячеек.

Вечером, как обычно, мы с Надей и Капой обсуждали события дня. Я переживала, как Надя отнесётся к неожиданному предложению директора и комсорга. Но она или умела скрывать эмоции и не проявила признаков расстройства, хотя, наверное, предполагала, что займёт место комсорга, не зря же именно её посылали на конференцию в Москву, или в самом деле была рада за меня.

Я ещё не раскусила двоюродную сестру: она явно не девушка с душой нараспашку, не «легко читаемая книга», а скорее «запутанный детектив», ведущий по ложному следу.

– Вот это да! – воскликнула Надя. – Лучшего даже представить было невозможно. Хороший старт, сестричка! – она развернула фантик и бросила леденец в чай.

– А ты? – напрямик спросила я. Мне показалось, что Надя всё-таки занервничала. – Разве ты не рассчитывала на эту должность?

– Я?! Да никогда! Меня устраивает моё место, да и звёзд с неба я не хватаю. На ближайшее время в планах создание семьи: вот-вот Толик вернётся с флота, и мы поженимся. Мне деток пора уже иметь. То есть не успеешь оглянуться – и в декрет. И какая активность с детками? Нет-нет, не моё это! А у тебя получится. А на мою помощь всегда можешь рассчитывать.

– Ну хорошо, если обиды не держишь. Завтра после горкома мы с Георгием едем на семинар в областной центр, всю неделю придётся туда-сюда мотаться.

– Это же классно! Большой город посмотришь, если время будет. Может, вечером в театр сходишь. Он у нас не хуже московского. В Романовске-то гулять особо негде и смотреть нечего: ску-ко-та! У молодёжи только танцплощадки как развлечение: потопчутся под музыку, да разборки и драки устроят после танцев. Без алкоголя ни одно подобное мероприятие не обходится. Ну а центр есть центр! Хорошо, что не в тридевятом царстве, а рядом.

В ту ночь мне приснился театр в пёстренькой музыкальной шкатулке. И я рукотворила спектакль поворотом ключа… И всё вокруг вертелось. Вертелась и я. Вертелась в самом центре шкатулки и спектакля.

Ноябрь-декабрь, 1975

Пролетел месяц. Я втянулась в работу секретаря комсомольской организации комбината. По моей инициативе сколотили команду КВН, провели концерт ко дню Великой Октябрьской революции и уже обдумывали программу для новогоднего вечера с музыкой, песнями, танцами, ведь костяк работников комбината – молодёжь.

Я пообвыкла в общежитии, обустроила быт. Из окна моей комнаты (я одна занимала спальню) открывался вид на овраг с речкой, а за речкой простиралась берёзовая роща. В зале проживали три девушки: веселушка-хохотушка Ирина из отдалённой деревни нашего района и тихие скромницы Таня и Люда, приехавшие из сибирского городка Канск.

На первом этаже одну квартиру преобразовали под комнату отдыха: мини-библиотека, шкаф с настольными играми, телевизор, радиола, столы со стульями, диван и два кресла.

В другой однокомнатной квартире первого этажа находился штаб ДНД2. Штаб создан не без моего участия – назрела необходимость. Дело в том, что в город на возведение второй очереди комбината, кроме ребят-строителей с комсомольскими путёвками, были направлены и судимые мужчины, заканчивающие «отсидку» на поселении, и часть из них разместили в нашем общежитии. Конечно, их контролировала милиция: три-четыре раза в месяц они ходили отмечаться в городской участок. Но за закрытыми дверями «своих» квартир они всё-таки умудрялись распивать спиртные напитки, курить и шуметь в позднее время. Коменданту общежития поступали жалобы. Тогда я и высказала идею открыть штаб ДНД и дать дружинникам право проверять квартиры при необходимости. Идею поддержал участковый милиционер, затем РОВД и горком комсомола. В доме стало спокойно.

В выходные дни меня неудержимо влекло не в шумную Москву или областной центр, а на тихое Левобережье городка. Там, среди старинных зданий, церквей и храмов, я находила особое вдохновение. На этом берегу Волги, вдоль её холмистых склонов, возвышались пять домов Божьих, и я с упоением зарисовывала их изящные силуэты. Православные церкви, с их устремлёнными ввысь куполами, казались воздушными и лёгкими по сравнению с массивными каменными католическими соборами.

Мне нравилось наблюдать за величавым течением Волги, большими кораблями и стремительными пассажирскими теплоходами на подводных крыльях – «Ракетами» и «Метеорами». Великолепный собор, возвышающийся над деревянными серенькими покосившимися домиками, придавал пейзажу особое очарование. Издали эти домики выглядели милыми и игрушечными, словно сошедшими с полотен Кустодиева.

Со временем я заметила, что жизнь в этой части города текла особняком. Здесь не было потока приезжих – ни заводов, ни новых рабочих мест, ни высоток, меняющих силуэт улиц. Левобережье оставалось нетронутым временем, а его жители – истинными коренными романовчанами. Их предки веками жили на этой земле, а фамильные купеческие особняки передавались по наследству вплоть до революции. Даже после неё многое осталось по-прежнему: купцы и мещане не спешили покидать родные места. Правда, их просторные дома наполнились новыми голосами – сюда переезжали ремесленники и крестьяне из близлежащих деревень, превращая некогда уединённые особняки в многосемейные гнёзда.

На Левобережье все знали друг друга не только в лицо, но и всю биографию каждого семейства. Я часто ловила на себе любопытные взгляды. Неудивительно, ведь я была для них чужачкой. Я и выглядела не так, одевалась не так, не так говорила. Даже улыбалась не так. Здесь не было принято здороваться с незнакомцами. Даже если встретишься с кем-то нос к носу на узкой тропинке, тебя просто проигнорируют – пройдут мимо, словно перед ними пустое место. А я приехала из Франции, где, особенно в посёлках и небольших городках, люди приветствуют друг друга хотя бы улыбкой, если не словом. По привычке я тоже всем улыбалась, наверняка выглядя в их глазах странной, а то и вовсе блаженной. Со временем эта наивная привычка сошла на нет – я перестала раздавать улыбки направо и налево.

Днём любила посидеть не только на набережной, но и в парке за чтением журнала «Юность» или «Литературной газеты», взятых из читального зала библиотеки. Я подружилась с заведующей Натальей, она всегда была рада меня видеть. Мы беседовали о книгах и новых фильмах. Иногда я приходила с конфетами, пряниками и пластинками западных групп. Мы негромко включали музыку, пили чай.

Несколько раз я замечала высокого парня лет двадцати трёх – двадцати пяти, с пышной взлохмаченной шевелюрой и прищуренным взглядом. Он садился на скамейку напротив, метров за десять от меня, курил и исподтишка наблюдал. Я просто отмечала факт его очередного присутствия, не более того, но удивлялась, почему мы появляемся в парке каждый раз в одно и то же время.

Я уже привыкла к пересудам и взглядам на комбинате, когда тебя буквально изучают с головы до ног: во что одета, какой макияж, чем пахнешь… И уже не обращала внимания, а просто пропускала через внутренний фильтр. Ну, наблюдает парень со скамейки – и пусть наблюдает! С меня не убудет.

Но однажды, после очередной подобной встречи, парень набрался наглости вторгнуться в мой сон: комсомольский вожак пятернёй причёсывала его взлохмаченную шевелюру…

Ну и сны, однако, у девушки!

Жизнь на комбинате бурлила, как горный поток, и я оказалась в самом его течении. Круг моего общения не ограничивался только Надей, комсомольским активом и директором – то и дело приходилось пересекаться с секретаршей, а кабинет я делила с физруком. Владимир – так его звали – был колоритной фигурой: двадцатипятилетний блондин среднего роста с серыми глазами и такими светлыми ресницами, что они казались невидимыми на солнце. Его накачанная фигура выдавала в нём настоящего спортсмена. Он отвечал за всю спортивную жизнь комбината: зимой гонял рабочих на лыжах, летом организовывал футбольные матчи, соревнования по лёгкой атлетике и заплывы в Волге, а также был играющим тренером футбольной команды, чем особенно гордился.

В периоды затишья спортивной жизни Владимир неформально становился моим помощником. Мы вместе корпели над еженедельной стенгазетой, придумывая материалы в духе времени – острые, но не слишком, с правильным идеологическим уклоном. Такая совместная работа незаметно сблизила нас. Обеды в столовой, куда мы ходили вместе и где к нам неизменно присоединялась Надя, стали маленькой традицией. После работы нашей троице предстоял неблизкий путь домой: я направлялась в общежитие, Надя – к Капе, а Владимир, как местный житель, тоже держал путь в старую часть Правобережья. Автобусы развозили рабочих по окрестным сёлам, но через город не ходили, поэтому мы пешочком месили грязь или утаптывали снег, в зависимости от капризов погоды.

Декабрь подкрадывался незаметно, а с ним и предновогодняя суета. На комсомольский актив легла ответственность за организацию новогодних торжеств. Программа вырисовывалась традиционная: в актовом зале – официальная часть с обязательными речами директора, парторга, комсорга и председателя профкома, потом награждение денежными премиями героев соцсоревнований и рационализаторов производства. Затем – концерт, где должны были блеснуть наши самородки: певцы, танцоры, чтецы и новоиспечённая команда КВН. И конечно, куда же без неё – разухабистая гармонь должна была придать всему действу народный колорит.

Но я решила пойти дальше – задумала после концерта устроить танцы. Такого на комбинате ещё не было, настоящая "проба пера". Молодёжи нужна отдушина, возможность выплеснуть накопившуюся энергию. И лучше пусть это происходит под присмотром, на комбинате, хотя бы раз в месяц.

Директор, после долгих дебатов и моих настойчивых убеждений, наконец сдался – танцам быть! Но тут встал вопрос с музыкой. Своего ансамбля у нас не было, приходилось выбирать между двумя городскими коллективами: из дворца культуры правого берега или из клуба левого. Владимир, хорошо знавший местную культурную жизнь, пояснил: левобережные – настоящие танцевальные волки, играющие каждые выходные на танцах, а правобережный коллектив занимается концертной деятельностью с репертуаром советских композиторов.

Я решила, что нужно самой оценить левобережную группу в деле. В конце концов, доверять можно только собственным глазам и ушам.

Танцы-танцы, обжиманцы

В субботний вечер по льду Волги мы с Надей пришли в клуб. Он располагался на центральной улице Левобережья, в длинном старинном здании на первом этаже.

Владимир категорически отказался нас сопровождать, сказал, что между парнями двух берегов издавна идёт негласная война и лучше вечером на чужой территории не показываться. Да уж! А Надя советовала мне присмотреться к парню. Нет-нет, такие храбрые герои мне не нужны!

В клубе работала гардеробная. Снять пальто, переобуться, купить билет за двадцать копеек – всё на входе, под недремлющим оком пожилой женщины – гардеробщицы, кассира и контролёра в одном лице.

Несколько парней, чуть отвернувшись от гардеробщицы, по очереди отпивали из бутылки немного вина. Для храбрости, что ли?

Я вспомнила мой первый вечер с Надей и порцию грузинского вина, от которого почувствовала лёгкость и тепло после малой толики выпитого. И всё же пить из горла общей бутылки – это не комильфо, согласитесь… Надо поговорить с директором, чтобы на молодёжной вечеринке работал буфет с пирожными, соками, минеральной водой и лёгкими алкогольными напитками: шампанским, пивом, вином, но в строго ограниченных количествах. Если уж и выпивать немного, то пусть это будет культурно! Всё равно же пить будут! Так хоть не из горла!

Мы вошли в зал. По периметру стояли длинные секции со стульями. На сцене суетились длинноволосые музыканты от восемнадцати до двадцати пяти лет, одетые кого как угораздило, и пухленькая солистка в серой юбке до колен и невзрачной вязаной кофточке. Ребята настраивали инструменты и микрофоны.

Танцевальный вечер открыт с 19 до 22 часов. Зал постепенно наполнялся: девушки в большинстве, но и парней немало. Наконец-то заиграла музыка. Может быть, ребята ещё только разогревались, но исполнение звучало посредственно. Мне показалось, музыканты слушали пластинку и подыгрывали мелодию на слух, кто на что способен: кто в лес, кто по дрова. А вот солистка Анна пела неплохо. Я оценила обволакивающий и ласкающий тембр её голоса. Но само́й девушке не хватало раскованности, внутренней энергетики.

Мы не собирались ни танцевать, ни привлекать к себе внимание и присели с левой стороны от сцены, в самом углу зала. Через мельтешащие силуэты танцующих взгляд упал в правый угол, напротив нас. Парень баскетбольного роста в стильном пиджаке и джинсах – мало кто имел их в этом городке – громко смеялся в окружении нескольких девушек. Девушки закинули головы вверх, чтобы видеть его лицо. Рядом с «баскетболистом» стояли два молодых человека, одним из них оказался тот нечаянный «воздыхатель» из парка – парень с пышной взлохмаченной шевелюрой и взглядом с прищуром. На фоне «баскетболиста» он уже не смотрелся таким высоким, каким казался раньше.

«Баскетболист» не только громко смеялся, но и громко разговаривал. Не парень, а громкоговоритель, извергающий гремящие звуки в окружающее пространство. А я не любила этого в мужчинах: «шумный – неумный» – такой вывод сделала ещё в старших классах школы. И какой же он гигант! Не дай бог стоять рядом, сразу разовьётся комплекс неполноценной карлицы.

Музыканты заиграли вальс. Ребята не спешили приглашать девчат. И девчата разбились на пары друг с дружкой. Второй парень из свиты баскетболиста, невысокий, светловолосый, в вязаном жилете поверх рубашки, направился в нашу сторону, подошёл и пригласил меня на танец.

О боже! Всё-таки танцевать придётся.

– Иди! – подтолкнула Надя в спину. – Хороший парень!

Он легко подхватил меня и закружил по залу. Приятно удивил уверенным лидерством. Не ожидала!

– Откуда такая Снежная Королева? Холодная, как льдинка. Расслабься! Я не кусаюсь.

Под напором нашей поступательной круговерти вальса танцующие расступились, и мы порхали по центру.

– Я Анатолий, – продолжал он, не дождавшись ответа. – Студент авиационно-технологического института. Приехал домой на выходные. Ты правобережная? Но я и там таких не припомню. Ты явно из другой оперы.

– С Правобережья, но приезжая. Работаю на комбинате.

– Да ну?! Такая королева и вдруг ткачиха!

– На комбинате не только ткачихи, – усмехнулась я.

– Бухгалтер? – он смотрел прямо в глаза, росточком-то мы почти вровень.

– Ну, можно сказать и так. Что-то вроде этого.

Вальс закончился.

– Спасибо! Танцуешь, как дышишь! – сделал комплимент Анатолий и отвёл меня к скучающей Наде.

Она отрешённо восседала на стуле и углом рубашки протирала очки. Анатолий горделиво расправил плечи и ушёл к вожаку. Вожак на миг отвлёкся от своей стаи и вдруг заинтересованно уставился на Надю.

Ну вот! Сейчас этот великан пригласит её на танец, и мне, хочешь или не хочешь, придётся стоять с ним рядом, как Тарапунька и Штепсель.

– Надюшка, солнце моё! – ещё издали воскликнул «баскетболист».

Он подошёл, приподнял Надю и закружил. И очки слетели с её носа ещё раз.

– А-лёш-ка! – взвизгнула она. – Сколько лет, сколько зим?! Где пропадал?

– Так служил же, отдавал на флоте долг Родине. А где твой Толик? Почему без него?

Они живо разговаривали, никого не замечая вокруг. Казалось, весь зал их слушал.

– Так он тоже на флоте. Жду демобилизации. Вот-вот вернётся.

– Здорово! Обязательно надо собраться всем вместе, как в добрые молодые годы.

– Как в добрые годы уже не получится. Иришка твоя вернулась из Минска не одна, а с женихом. Через неделю у них свадьба. А Люда уже ребёночка нянчит, не дождалась Ефима. Так что из нашего тройственного союза только я и Толик уцелели. Тьфу-тьфу-тьфу!

– По-нят-но, – протянул баскетболист и перевёл взгляд на меня.

И только в этот момент я открыто взглянула ему в лицо и… покраснела. Боже, как же он красив! Ален Делон в лучшие годы! Темноволосый, голубоглазый, с прямым классическим носом, чувственными розовыми губами, очерченным подбородком, придающим лицу мужественность. Голливуд отдыхает с растиражированными Джеймс Бондами! Эх, какая гармония в лице: ни одного лишнего штриха! Поверьте, я знаю толк в красоте, как-никак художник!

Похоже, «баскетболист» ещё тот ловелас! Он вдруг воскликнул:

– А-а-а, какая колибри! твоя подружка. Порхающая заморская птичка! Откуда к нам в провинцию залетела такая экзотика?

«Как банально!» – подумала я и почувствовала, как внезапно дёрнулось веко на правом глазу.

– Знакомься, это Лина. Моя двоюродная сестра, – Надя обняла меня за плечи и засмеялась. – Да, она у нас и правда залётная: заморский цветочек аленький.

– Рад знакомству. Я Алексей, друг юности твоей кузины. В одной компании три года гуляли, за ручку держались и целовались. Девчата – к нам на левый берег, а вечером мы их провожали домой на правый. Слава богу, все три подружки проживали в одном доме, да ещё и на набережной: так что ноги от правобережной шпаны мы уносили быстро, целёхонькими, – он засмеялся и не отводил от меня глаз.

Говорил он чисто, без местного диалекта и слов-паразитов, складно да образно, но громко и быстро. Я слушала вполуха и не проявляла заинтересованности к продолжению беседы.

Наблюдала за музыкантами. Они в это время играли ритмичную музыку. Играли лучше, чем предыдущий вальс. Барабанщик был в ударе – отличное чувство ритма у парня! И танцующие выписывали простенькие «па», переминались с ноги на ногу, как заводные роботы, с одинаковыми, годами натренированными движениями. Наверное, здесь так танцевали и десять лет назад.

Заиграли медленную музыку для парного танца. Ну, думаю, слава богу, сейчас этот великан уйдёт с Надей подальше от меня. Но Алексей склонился ко мне:

– Разреши, колибри?

Я, правда, пришла в замешательство: в танце до его плеч, может быть, я и дотянусь руками, но как же это нелепо и смешно будет выглядеть со стороны.

Танцевал он сносно. Нет, на ноги мне не наступал, не сбивался с ритма, но управлять такой малышкой, как я, ему было нелегко. В лицо ему я не смотрела, не сводила глаз с музыкантов, надеясь, что они вот-вот закончат игру.

Мы молчали. Куда и на кого смотрел он, не знаю. Да меня это и не интересовало. Надя танцевала со студентом Анатолием.

Мой нечаянный поклонник из парка сидел на стуле, в этот раз под сценой, по её центру, и поэтому пару раз наши взгляды пересеклись, и в эти моменты парень смущался. Если бы танцевать пригласил он, а не этот верзила, может быть, я даже и получила бы удовольствие – всё-таки танцы были моей страстью.

После танца мы вернулись в левый угол.

– Вы часто здесь? – великан Алексей сверлил меня взглядом.

– Лично я в первый раз, – оценивала я происходящее на сцене, не глядя на великана, – а может быть, и в последний.

– Почему? Не понравилось? По-моему, атмосфера вполне приятная. Или контингент не тот? – он пытался поймать мой ускользающий взгляд.

– Да не солидно как-то в моём возрасте толкаться среди малолетних девочек и мальчиков.

– Малолетних? – удивился Алексей. – Скажи проще: уровень не тот. И я соглашусь. Музыкальной культуры не хватает. Скорее всего, это клуб для общения в выходные вечера. Вот у вас на Правобережье, во дворце культуры, наверное, контингент другой: много приезжих, а значит, много новых лиц, каждый везёт из своего региона частичку своей культуры. Поэтому я удивлён, что ты здесь, а не там. Там у вас и пару легче себе найти. А здесь, колибри, ловить некого, ну разве что меня.

Алексей усмехнулся на своих последних словах.

– А можно называть меня человеческим именем, просто Линой?

Меня раздражала его манера и навязчивость. Он словно прилип ко мне и не закрывал рта. Пустомеля!

– Я не ищу пару. И во дворце ни разу не была, но, скорее всего, побываю. Дело не в поиске сердечного друга, я присматриваюсь к музыкантам: на комбинат нужен коллектив для танцевального вечера. Поэтому я здесь.

– Понятно… Музработник! – он засмеялся. – Вот ведь везёт мне на музыкантш! Иришка тоже в музыкальном училась.

– Ну, со мной облом! – съязвила я, мол, понимай как хочешь: облом с профессией или облом с тем, что тебе повезёт со мной. Ха! вернее, и с тем, и с другим!

– Я тоже первый раз в клубе после дембеля. Наверное, судьба подтолкнула появиться здесь сегодня. Звёзды так сошлись, и мы пересеклись. Кстати, видел тебя и раньше. В последний день работы переправы, перед закрытием на зимний сезон. Я стоял на набережной, ждал парома: матушка должна была вернуться из областного центра, вечно гружённая тяжёлыми сумками. Хотел встретить. Спускался по тропинке и увидел тебя в красных брюках и синей меховой шубке: как яркая райская птичка, явно заморская, выскочила с парома и так быстро взлетела по крутой лестнице наверх. Я глазом не успел моргнуть – взмахнула крылом и испарилась из виду… Встретил мать. Поднялись на набережную, а я всё ещё искал глазами, куда же ты исчезла… ни в парке, ни на центральной улице тебя не было. Так что извини за «колибри»! Но это ассоциация, первое впечатление. Именно такой увидел тебя: яркой птичкой-невеличкой, парящей над Волгой. Первые впечатления самые верные, между прочим. Вот так и запала в душу!

Ого, какую речь толкнул баскетболист! Фантазия работает, дай бог каждому! А слова-то как вплетает в речь! Сказочник, однако!

Музыканты объявили заключительный танец. Белое танго. Слава богу, больше никаких пар! Белые танцы я игнорировала. К Алексею подбежала бойкая, полненькая, большеглазая девушка с длинными тёмными распущенными волосами и увела Громкоговорителя за руку в центр зала.

А к нам наконец-то решился подойти мой воздыхатель из парка:

– Девчонки, я Валерий. Разрешите проводить вас домой через Волгу?

– Видится мне, что провожать будем гурьбой, как три мушкетёра, – громыхнул вернувшийся Алексей. – Ну что, выдвигаемся?

– Подождите, я хочу поговорить с музыкантами, – запротестовала я, – это же цель моего сегодняшнего вечера.

Музыканты спустились в зал. Студент Анатолий подозвал руководителя Николая. Мы поговорили с ним, отойдя в сторону. Николай задумался и затем выразил сомнение, хорош ли их репертуар для такого ответственного мероприятия. Пытаясь заинтересовать его, я сказала, что имею фонотеку грампластинок зарубежных групп и лидирующих ВИА советской эстрады и могла бы отдать ему свои сокровища – возможно, ребята расширят репертуар, благодаря этим записям. Он явно заинтересовался. В то время достать грампластинку с популярной музыкой было крайне сложно. Про зарубежную вообще лучше умолчать: даже в Москве днём с огнём не сыщешь, если только у фарцовщиков за большие деньги. А здесь тебе вдруг предлагают ценный винил, да ещё и бесплатно.

– Лады! Когда? – говор у Николая местный.

– Да хоть завтра. Времени на подготовку немного осталось.

– Я поговорю с ребятами, – с его диалектом это звучало «с робятами». – Придёте заранее, до открытия?

– Да, подойдём к полшестому вечера. Можем пластинки вместе послушать.

– Договорились!

В гардеробе женщина подала моё длинное пальто с большим песцовым воротником почти до талии. Пальто сшил местный мастер верхней одежды Собачкин Егор Фёдорович. Ох, и измучила я его сложностью кроя! «Пальто боярыни»– сказал мастер, когда увидел мой эскиз. Ну а нарядные деревянные крупные пуговицы были вишенками на торте.

Алексей взял пальто из рук гардеробщицы и помог мне его надеть.

«Джентльмен, однако!» – мысленно усмехнулась я.

– Царица! Нет, ну правда, какими судьбами в этой глуши этакий бриллиант чистой воды? День явно удался! – громогласно извергал он набор слов, и местные девчонки косились на меня, наверное, в недоумении чего такого особенного он во мне нашёл.

Мне, правда, было неловко от всей этой его словесной шелухи. Язык как помело́ у парня!

– Алексей, вы уж определитесь, райская птица я или колибри, царица или же бриллиант. Перебор, Алексей! Переигрываете!

– Ничуть! Всё от души. Да вы посмотрите на моих друзей, они вообще дар речи потеряли. Просто я из нас троих более эмоционален и красноречив.

– Ну, если мужчины могут из-за яркой тряпки, как быки на красное, возбудиться и потерять дар речи, то я не понимаю таких мужчин.

Ребята в самом деле втроём пошли провожать нас по льду Волги. Алексей грохотал без умолку, шутил, рассказывал байки… Надо признать, идти было весело, и путь показался втрое короче. Но излишняя говорливость Алексея испортила первое секундное впечатление о нём как об изысканном Алене Делоне, да и брутального Джеймса Бонда я тоже в нём уже не видела.

Мы остановились у дома Капы, на выходные я всегда приходила сюда.

– Ох, сколько лет я обтирал эти пороги с Иришкой! И надо же было такому случиться, что судьба опять привела к этой двери, – засмеялся Алексей.

– Спасибо, что проводили, – поблагодарила парней Надя, – лёгкого вам пути обратно!

– Встретимся завтра в клубе? – спросил её говорун и повернулся ко мне. – Сладких снов, моя царица! Пусть лето красное приснится, и роем бабочки в цветах, и поцелуи на устах.

Он низко склонился к моему лицу и, возможно, хотел поцеловать. Да не возможно, а абсолютно точно! Раскатал губу!

Я вывернулась и махнула на прощание парням:

– До завтра! Спасибо за вечер!

Втихаря на цыпочках, чтобы не разбудить Капу, мы прошмыгнули в спальню.

– Ну и как тебе Алёшка? Похоже, он запал на тебя.

– Ну как, как? Шумный! От скромности не умрёт точно.

– Да, сегодня он что-то сам на себя не похож. Я его таким и не знала. Скорее всего, выпил с ребятами лишнего.

Надя разбирала постель, а я слушала её вполуха, вспоминая неуверенную игру музыкантов.

– Ну, не знаю, Надя… Друзья его вели себя адекватно, на выпивох не похожи. А что за история с Иришкой? Мне показалось, он расстроился, когда ты про предстоящую свадьбу рассказала. Может, отсюда и эта бравада в виде его словесного поноса?

– Ну нет, – Надя замотала головой, – с Ирой у него всё закончилось за несколько месяцев до его призыва. Ох, и красивая пара была! Иришка высокая, ему под стать, стройная, белолицая, волосы светлые, вьющиеся, длиной почти до попы. Оба берега на них любовались. Мы со школьных лет парами гуляли. Правда, у меня позже случился перерыв: влюбилась в однокурсника. Ну, ты же уже знаешь эту историю… Но когда приехала домой на каникулы, то всё опять завертелось с Толей… А что за чёрная кошка между Алёшкой и Иришкой пробежала, одному Богу известно. Ирка замкнулась, из дому ни ногой, отстранилась от нас, побледнела и похудела, глаза аж ввалились. Лёшка загулял с девчонками, менял их как перчатки. В общем, ни мы, девчонки, ни наши парни ничего понять не могли. А после окончания музыкального училища мать отправила Иру к тётке в Белоруссию, пусть, мол, дальше учится в Минске, делать ей нечего в нашем захолустье… И вот она вернулась, да не одна, а с женихом. Кстати, Капа и я приглашены на свадьбу. Гостей минимум: соседи, наша общая подружка Люда. Все из нашего дома. Свадьба чисто символическая. Они уже живут вместе около года. И регистрация скорее формальная, чтобы родителей успокоить.

– Понятно. C’est la vie! Вспомнилось вдруг: «мы любим одних, а замуж выходим за других». Ни про них ли народное изречение?

Я зевнула: было за полночь и хотелось спать. Но Надю разбил приступ говорливости, и она трещала без передышки.

– Мне кажется, там родители с обеих сторон вмешались в их отношения. У Иры – строгие, у Алёшки – надменные. Говорят, мать всю семью строит. Алёшка, хоть и родился на Левобережье, но родители его не из местных. По государственной программе «поддержка провинции» приехало несколько семей. Им новый двухэтажный дом построили, элитный по тем временам: в общем, все удобства в каждой квартире. Отец у него – стоматолог-протезист, мать – педиатр. Папаша зарабатывает хорошо, частной практикой не гнушается. Местные довольно быстро приняли их за своих – нужными людьми оказались. Короче, Алёшка родился с серебряной ложечкой во рту: долгожданный, всеми любимый и обласканный, красоты неземной. Носились с ним как с писаной торбой, а сестра его старшая вообще в тени осталась. Я с ней не знакома: может быть, и пересекались где-то, но в лицо не знаю, а если и знаю в лицо, то родством с Лёшкой не связываю. Скромница, значит, по сравнению с братом. В доме у Алёшки никто из нашей компании ни разу не был, не приглашал никогда. Хотя парень он компанейский и мог бы догадаться позвать телик посмотреть или магнитофон послушать. Хвастался, что родители подарили на шестнадцатилетие не то «Весну», не то «Десну»…

– Ладно, Надя, давай-ка спать. Много чести будет вспоминать его за полночь, – я почти уже засыпа́ла под её длинный монолог.

…И вот зачем надо было вести эти разговоры на ночь? Приснился мне этот Алексей в образе Гулливера: переплываю я Волгу и вдруг начинаю тонуть, не хватает сил ни руками, ни ногами пошевелить, но словно с небес надо мной склоняется Алексей-Гулливер и подхватывает меня за длинные волосы, вьющиеся аж до самой попы, и вытаскивает наверх… Я проснулась в ознобе и долго не могла заснуть.

И вот я в нашем местном левобережном клубе. Впервые здесь за долгие годы. Даже не знал, зачем туда припёрся. Может, просто хотелось движения, чтобы сбить лёгкое опьянение, а может, это был странный вызов самому себе: проверить, что изменилось, пока я был вдали. Надо же как-то развеяться, да и со старыми знакомыми встретиться, не всех ещё повидал за полтора месяца. Зал был полон привычной для субботнего вечера суеты. В воздухе витал запах дешёвого парфюма, перемешанный с парами алкоголя.

Девчонки, как всегда, в большинстве. Музыка играет. Молодёжь танцует. Публика так себе. Да и музыка посредственная. Но атмосфера более или менее нормальная.

Увидел своих корешей – Анатолия и Валерку. Подошёл. Стояли, болтали, смеялись, девчонки вились вокруг.

Музыканты заиграли вальс. А Анатолий же у нас «балерун» – с детства танцами занимался, сразу же с первых аккордов отделился от нашей компании и пошёл приглашать кого-то повальсировать – ну любит хвастануть умением. Я рассказывал девчонкам про заморские страны, насочинял кучу небылиц, и труженицы молокозавода задорно смеялись, пожирая меня глазами. Ну а я чувствовал себя ведущим развлекательной программы и азартно продолжал свои выступления. Да, есть у меня такой талант: привлечь внимание. Говорят, смазливый, да и рост под два метра почему-то баб манит. Но вдруг что-то заставило меня отвлечься на Анатолия. Он кружил по залу с миниатюрной девчонкой в коротюсенькой юбке, неприкрывающей её точёные ноги, обтянутые прозрачными колготами (таких у наших местных девиц нет, они хлопковые в резиночку носят, а сверху – жуткие рейтузы с начёсом). Твидовая юбчонка плотно прилегала к маленькой, но кругленькой, как орешек, попке (сказать проще – "жопа"– в данном случае язык не поворачивается). Танцевали они легко, и я даже поймал себя на том, что засмотрелся.

Когда вальс закончился, Анатолий проводил девчонку в противоположный от нас угол и вернулся к нам с гордым видом.

– Богиня, а не девушка, – заявил он.

Но я лишь хмыкнул: девственник понимал бы хоть что-нибудь в богинях!

Девахи смеялись, крутились вокруг, но я не мог отделаться от мысли, что всё здесь мне уже надоело. Всё было до ужаса предсказуемо: и эти пустые разговоры, и смешки, и заглядывания в глаза… пока я снова не взглянул на неё…

Ба! да это же та самая птичка! Сидит в углу зала с подружкой. На фоне суетящихся она выглядела совершенно иначе: спокойная, отстранённая, с гордой осанкой, какую редко встретишь – ровненькая спинка, длинная шея, тонкая талия и дерзкие сиськи, плотно обнянутые блестящей, как серебро, водолазкой… про попку уже говорил… Я сглотнул слюну.

Её облик сразу отбросил меня к тому вечеру на переправе, когда впервые увидел эту девчонку. Тогда она была лишь молниеносной яркой вспышкой цвета, а теперь – реальной, живой тёлочкой.

Не скажу, что я мгновенно пришёл в себя, но коньяк как будто перестал пьянить. «Вот ведь судьба» – подумал я. Надо же было именно сегодня сюда заявиться, и не зря. Мне стало вдруг любопытно, что же она за человек. Не из местных – это точно. Но какая, а! Заставляет думать о себе даже словом не перекинувшись и взглядом не встретившись. Загадка!

Меня словно кто-то толкал в спину подойти к ней. Но я сдерживался: нельзя так форсировать – не спугнуть бы, но продолжал смотреть в её сторону.

«Колибри» – так назвал её про себя. Лёгкость и грация были в каждом её движении, даже просто в повороте головы. Всё-таки судьба решила мне подыграть. Рядом с моей незнакомкой не сразу, но в конце концов я узнал Надю – изменилась за три года, окрасила волосы в рыжий цвет. Надя – моя старая приятельница, подруга юности суровой. Нет, её я не чпокал – Надя была любовью моего соседа Толика, и мы тусили вместе: я с Иришкой, Ефим с Людкой, а Надя с Толиком. И наконец я решился подойти. Разговор с Надюхой завязался мгновенно. А таинственная девушка нас не слушала, полностью игнорировала меня, наблюдая за музыкантами.

– А кто твоя подруга? – спросил я у Нади, когда мы закончили вспоминать былые годы.

– Это Лина, моя двоюродная сестра, – весело отозвалась она.

Я перевёл взгляд на Лину. Глаза в глаза. Боже, какое ангельское создание! Черты лица чёткие, правильные. Чувственный рот с выворотом нижней губки, как у моей любимой актрисы Аллы Ларионовой, ну которая сыграла «Анну на шее» по Чехову. Но больше всего впечатлили её выразительные зелёные глаза цвета изумруда и взгляд, спокойный, холодноватый. А в глубине глаз читалась скрытая сила…

– Приятно познакомиться, Лина, – сказал я громче, чем стоило, и отметил, как она еле заметно вздрогнула.

Но лицо осталось невозмутимым. И эти зелёные блюдца глаз… Эх, наша кошка Манька позавидовала бы такому цвету!

«Звезда, и не иначе» – промелькнуло в голове.

– Я в клубе впервые после дембеля, – будто оправдывался я перед ней за свою легкомысленность. – Думаю, случай сюда привёл, или, как сейчас модно говорить, судьба. Хотя звёзды тут явно ни при чём. Кстати, колибри, не поверишь, но я тебя и раньше видел.

Она приподняла бровь, но не произнесла ни одного слова и даже не отвела взгляд от сцены. И чего она туда уставилась?! Как будто я был пустым местом! Я – двухметровый голубоглазый красавец в лепёшку расшибаюсь перед ней, чтобы эта пичужка хотя бы просто взглянула на меня. А- а- а- балдеть!

– Было это в последний день работы переправы, неделю назад, – продолжил я, засунув свою гордость куда подальше, – я на набережной ждал парома. Матушка из области возвращалась, как всегда, с сумками, в которых, кажется, заключалась вся её жизнь. Спускался к Волге, как вдруг ты – в красных брюках и синей меховой шубке – выбежала с парома и, ни на кого не глядя, рванула наверх по лестнице. А мы ведь привыкли в обход ходить по тропинке меж холмами.

Я усмехнулся, вспоминая ту сцену.

– Ты даже не обернулась. Взлетела, как птичка. Колибри над Волгой. Я ещё подумал: «Вот это скорость! Не догонишь». Пока матушку встретил, пока поднялись, всё смотрел: куда же ты делась? А тебя ни в парке, ни на улице уже не было. Исчезла, как и появилась, неожиданно.

Она слушала молча, и я вдруг почувствовал себя идиотом за все эти рассказы. Не впечатлилась она, видите ли, ледышка! И вообще, не смотрит на меня. Вообще! Вот ведь, стерва! И как в такой малышке помещается столько выдержки? Даже бровью не повела.

– Так что, прости за «колибри». Это первое, что пришло в голову, когда увидел тебя тогда. Ясно же, что не из наших ты. В этой глуши таких не встретишь.

И чего это я перед ней оправдываюсь, извиняюсь, да ещё и комплименты ей сыплю, как из рога изобилия? Совсем сдурел парень!

Но… она была особенной. Не такой, как те, с кем я привык общаться. А значит, её стоило узнать. Или, по крайней мере, попытаться. Ну не опускать же мне руки перед этой малявкой, когда всё внутри кипит. Пригласил её на медляк. Честно говоря, поймал не только кайф от того, как она себя держит, но и стояк, просто оттого, что касался её спины и держал маленькую ладошку в своей лопате. А какой запах! На хороший парфюм у меня нюх особый: и матушка увлекалась, и Наташу приучила. Запах Лины кружил голову. Интересно, есть в этой девчонке хоть что-то несовершенное? А-а-а, есть кое-что! Росточком не вышла! Во всяком случае не для такой оглобли, как я. Вот Анатолию по стати в самый раз бы подошла: девственник-балерун и балерина-целка… Ха-ха! Не иначе целка! С таким-то характером, фиг кого к себе подпустит… если даже на меня не смотрит.

Танцы завершались. Оказалось, Лина пришла в клуб не ради развлечений, а пригласить музыкальную группу на новогодний вечер в прядильно-ткацкий комбинат. Музыкальный работник, значит! Везёт мне на музыкантш! Моя первая девушка тоже была студенткой музыкального училища. Иришка. Она старше меня на два года и сделала из меня не мальчика, а мужа ловеласа в мои неполные семнадцать лет. Красивая деваха: высокая, жопастая, но… хотела замуж… а какой из меня муж в семнадцать-то? Я и школу-то закончил в восемнадцать и сразу призвался на флот.

В гардеробе я увидел её пальто ещё до того, как гардеробщица подала его в руки.

«Пальто боярыни» – мелькнуло в голове. Ну и наряд! Всё-таки в местной глуши такие вещи явление редкое. Я взял пальто из рук гардеробщицы и помог Лине надеть его. Воспитание обязывает, да и внимание к даме лишним не бывает.

Вишнёвого цвета, длинное, почти до щиколоток, с огромным песцовым воротником и муфтой для рук – только такое пальто и можно вообразить после той синей меховой шубки с длинным ворсом, чтобы реакция оставалась всё той же «ух ты!». Да! я грёбаный ценитель тряпок. Ничто красивое мне не чуждо. И такая куколка, как Лина, могла иметь только такое а-хи-рен-ное пальто.

– Царица! Нет, ну правда, какими судьбами в этой глуши этакий бриллиант чистой воды? – заговорил я громко, не скрывая истинного восторга.

Стоя́щие рядом девчонки покосились, конечно, интересно же, на кого это их красавчик так слюной истекает. А Лина только взглянула на меня своим зелёным взглядом. Наверняка подумала что-то вроде: «Опять этот болтун». Ну и пусть! Красивым словам они ещё как верят! Недолго осталось ледышкой притворяться.

– Алексей, вы уж определитесь, колибри я, царица или же бриллиант. Перебор, Алексей! Переигрываете!

Её насмешливый ответ застал меня врасплох. Вот ведь за-ну-да!

Моя улыбка стала чуть шире, а внутри я усмехнулся. Ну что же, шутки шутками, но её подковырка впечатлила – отпор малышка умеет дать.

– Ничуть! Всё от души. Да вы посмотрите на моих друзей, они вообще дар речи потеряли. Просто я из нас троих более эмоционален и красноречив.

Ну, на этот выпад она ответила неохотно. Видимо, ей надоело моё «красноречие». А я ещё раз убедился: интересная фифа. Это тебе не местная рыбка, подплывающая к крючку при первых же комплиментах. Похоже, что она так привыкла к вниманию, что вообще не реагирует на таких краснобаев, как я. Первый раз мои речи не призвели никакого воздействия на слабый пол. Ха-ха, на этот раз слабым полом казался я, а не эта кнопка от горшка два вершка.

Провожать девчонок мы пошли, как три мушкетёра. Какие цели были у Валерки и Анатолия – уму непостижимо. Ну ладно, я глаз на райскую птичку положил, а чего эти балбесы попёрлись? Им-то и подавно ничего не светит! Валерка вон вообще робкий, как первоклашка на линейке, а Анатолий – тот ещё охламон.

По дороге через Волгу я не умолкал. А что делать? Тишина была бы могильной, как в строевой после команды «Смирно!». Сыпал шутками, байками, истории вспоминал – одна другой круче. И заметил: она даже пару раз улыбнулась, хотя и старалась это скрыть. Ха! Не тут-то было! Я уже видел таких недотрог – сначала строят из себя недоступных, а потом первыми же и тают.

– Волга в это время года обманчиво спокойная подо льдом, как бабушка под пледом, – выдал я эффектную фразу. – А в детстве мы тут рыбачили, но вместо рыбы ловили старые калоши. Однажды я так вытащил одну, что решил: всё, теперь у нас дома будет пара!

Смех раздался у меня за спиной. Надя, её кузина, так вообще заливалась, будто я КВН веду. А Лина? Кивнула чуть заметно, но я-то видел – зацепил! Хоть на секунду, но расколол её ледяную броню.

– А помнишь, Валерка, как мы как-то лет в шестнадцать по неокрепшему ещё льду гонки устроили, налакавшись вермута? Я на спор проехал от одного берега до другого на старом задрыпанном мотоцикле. Думал, что окочусь в полынье, а получилось – герой дня! Матушка потом неделю не разговаривала, зато пацаны зауважали, а девчонки обосса… ой, пардоньте, шапками от восторга забросали.

Лина смотрела вперёд, будто у неё была одна цель – добраться до дома без лишних разговоров. Но я-то знаю: чем больше строишь из себя недотрогу, тем сильнее интрига. И я не собирался сдаваться. Эта птичка будет моей – я уже решил.

Валерка с Анатолием переглянулись. Мол, чего это Лёха разошёлся? Да я им потом объясню! Когда девчонка такая – промолчать невозможно. Надо действовать, напирать, показывать, что ты тот ещё экземпляр! Нет, без боя я не сдамся.

Когда мы подошли к её подъезду, я вспомнил про старые школьные вечера с Иришкой, тоже проживающей в этом же двухэтажном старом мещанском доме, но тут же осёкся. Лина будто вытащила меня из этого прошлого, даже не сказав ни слова. Её присутствие возвращало в реальность, и мне это начинало нравиться.

– Сладких снов, моя царица! Пусть лето красное приснится, и роем бабочки в цветах, и поцелуи на устах, – наклонился я к её лицу.

Конечно, рассчитывал на лёгкий поцелуй. Чего мелочиться? Такую крепость только штурмом можно взять.

Но Лина вывернулась, поблагодарила парней за компанию и ушла, оставив меня и корешей с открытыми ртами.

Когда мы возвращались на левый берег, стало морозно и ветрено. Три грёбаных мушкетёра, не познав вкуса победы, веселились, обсуждая вечер.

– Ну как, Лёха? Впечатлил девчонку? – Анатолий толкнул меня локтем. – Кажется, она тебе не по зубам.

– Да я её просто завалю! – выкрикнул я. – Такие строгие всегда быстрее всех сдаются. Дай две недели – будет верещать подо мной, как миленькая!

Валерка недовольно поморщился:

– Лёха, остынь. Она же совсем малявка, лет восемнадцать от силы. Чего привязался? Семицветика тебе, что ли, не хватает? Или вон Галки? Мамашки-то вас уже сосватать готовы.

– Чего?! Семицветик? Какой на фиг Семицветик! Я пепельницу не облизываю. Курящая баба – не для меня. Ну зажал один раз и хватит с неё. Да и Галка – это же колхозница с трудоднями, сиськи отрастила, а ума как кот наплакал. Поговорить то с ней о чём? Анатолий, поддержи! – рассмеялся я. – Видел, какая штучка? Да я её… ух! аж болт окаменел…

– Да ты её не то что не возьмёшь, – перебил Анатолий, – она с тобой на одно поле срать не сядет. Больно умная, не такая простушка, чтобы на твои штучки повестись.

– Да ты что! – заржал я. – Чтоб такая девочка и срать? Она, наверное, и писать не умеет: вся такая зефирно-воздушная. Да я готов руку на отсечение отдать – через две недели будет у моих ног!

Валерка только головой покачал:

– Не тронь, Лёха…

Но я уже загорелся азартом охоты.

– Не тронь? Тебе, что ли, оставить? Кишка тонка у тебя, Лерыч!

Ночью мне не спалось. Конечно, перед корешами была чистой воды бравада, и коньяк, видимо, не весь ещё испарился. Не только её попка, но и сама она оказалась крепким орешком, недосягаемой птицей, которую хочется поймать, но боишься спугнуть…

Честно? Это даже весело. Хоть какие-то перемены в жизни.

Я лежал в постели, разглядывал треснувшую краску на потолке. Ночной холод пробирался сквозь оконные рамы, но мне было не до этого. Перед глазами стояла картина, как она вывернулась от поцелуя… Чёрт!

В голове гудели мысли. Конечно, перед пацанами я выставил всё просто, как очередную охоту на бабу, но… на этот раз что-то было иначе. Сама мысль о том, что не впечатлил её, задевала самолюбие сильнее, чем я готов был признать.

«Две недели?» – усмехнулся я, проворачивая слова собственного бахвальства. Ну-ну! С такими, как она, двух недель может не хватить. Что-то подсказывало: даже если она даст мне шанс, всё будет совсем не так просто, как я привык.

Засыпая, поймал себя на странной мысли:

«Птица, – пронеслось в голове, – если даже она улетит, я всё равно запомню её яркий силуэт на фоне Волги. И эта зима перестанет быть серой.

В воскресенье за Волгу мы взяли с собой Надину подружку Люсю, бывшую одноклассницу Нади. Люся жила в сереньком одноэтажном домике недалеко от собора. Миниатюрная хрупкая девушка с курносеньким носиком на кругленьком личике, вся такая из себя фарфоровая куколка. Застенчивая наша Люся с парнями вообще не встречалась, несмотря на то, что была старше меня. По предложению Нади мы решили вывести её «в свет», как Наташу Ростову на её первый бал.

В 17:30 Николай открыл нам массивные двери клуба. Здесь уже был весь состав группы. Видимо, ребята с нетерпением ждали обещанные мной стереофонические диски (в народе – «пласт» или «винил»). Часть я привезла из Парижа – альбомы популярных западных групп, а несколько пластинок подкупила в Москве, чтобы пропитаться «русским духом».

Пока коллектив и Надя с Люсей пританцовывали на сцене под ритмичные мелодии с дисков, мы с Николаем обсуждали репертуар.

– У нас нет времени, Николай, внести в программу много новинок. Да и комсомол с партией не поддерживают влияние западной музыки на умы советской молодёжи, считают, что «нам негоже брать пример с дикого Запада». Поэтому для вечера на комбинате я предлагаю пару музыкальных номеров, уже пробившихся и принятых в СССР. Ну, например, Venus (Венера) группы Shocking Blue, в народе – «Шизгара». Песня ритмичная, мелодия легко запоминается, текст несложный. Я принесла транскрипцию текста русскими буквами с ударением в словах. Порепетируйте, время ещё есть. Ну и из репертуара советских ВИА, по-моему, для медленного танца подходящими будут «Звёздочка моя ясная» группы «Цветы» и «Алёшкина Любовь» «Поющих гитар». И на ваше усмотрение выберите ещё по одной западной и советской ритмичной. Честно, я сомневаюсь, что на репетицию более трёх-четырёх композиций хватит времени, если вы только на слух играете. Но у вас есть и свой, уже отработанный материал – вместе получится интересно.

Николай не перебивал. Мне казалось, что он сомневался.

– Николай, давайте поэкспериментируем! Проведём сегодняшний вечер так: вы исполняете два номера из вашего репертуара, затем ставите винил, и зал танцует под него, а мы смотрим на реакцию публики. И опять две ваши отработанные мелодии и ещё раз винил. На каждом музыкальном вечере можно ставить ту композицию, которую вы сами пока сыграть не можете. Пока звучит пластинка, есть шанс самим потанцевать. Вы же кумиры для молодёжи: идите в зал, приглашайте девчонок, осчастливьте их, – с улыбкой закончила я.

– Попробуем. Спасибо. Так нежданно всё это свалилось на нас, – Николай взбодрился.

– Всё когда-то случается в первый раз. Главное, не упустить шанс и воспользоваться моментом. Комбинат заплатит вам за участие в вечере. Возможно, получится купить какую-то аппаратуру для коллектива, особенно если группа не состоит на балансе города или клуба.

В 18:30 клуб открыл двери. В воскресенье публика более многочисленная и разнообразная. Я обратила внимание на стайку девчонок, скорее всего, школьницы-старшеклассницы. Стайка робко сбилась в углу от входной двери. Вчера их не было. Присутствовали и возрастные пары, возможно, даже семейные.

Музыканты начали с приветствия. Николай объявил, что вечер будет отличаться от предыдущих новшествами, и пожелал всем получить удовольствие. Ребята начали «разогрев» с композиции, которую я мысленно окрестила «два притопа, три прихлопа» – под неё молодёжь танцевала весьма шаблонно и уныло.

Мы опять заняли левый от сцены угол. Вчерашних «трёх мушкетёров» в их правом углу не было.

Зазвучала медленная композиция. К нам подошёл парень в чёрном костюме и галстуке и пригласил Люсю на танец. Она замешкалась и покраснела. Я её слегка подтолкнула. Мы с Надей переглянулись с довольными за Люсю улыбками. Пары медленно двигались. Реально танцы-обжиманцы: некоторые просто стояли на месте, обнявшись, чуть-чуть переступали с ноги на ногу. Люсин напарник отличался низеньким ростом, но рядом с миниатюрной Люсей смотрелся важным кавалером.

Он вернул нам нашу зардевшуюся фарфоровую куколку и представился:

– Виктор. Рад со всеми познакомиться.

К микрофону подошёл Николай.

– Друзья, а сейчас прозвучит композиция легендарной западной группы «Шокинг Блу» – «Венера». Спасибо нашей гостье Лине за такую возможность. – Николай показал рукой в мою сторону.

Ребята не спустились по ступенькам, а артистично спрыгнули со сцены. Солистку Анну оставили за «пультом управления» проигрывателя.

Предполагая, что сегодня будет звучать композиция с пластинки, я хотела ненавязчиво показать местной публике несколько популярных у европейской молодёжи движений в стиле «диско». Моих подружек пришлось подучить заранее в доме у Люси. После часа репетиций началось более-менее получаться.

Музыка заиграла. Николай картинно выдернул меня со стула, и другие участники группы поступили так же с Надей и Люсей.

«Эх, прокачусь!» – подумала я и начала ритмично танцевать. Элементы линди-хоп, свинга, шейка, степ-тача и твиста причудливо переплелись и подружились. Надя и Люся, поглядывая на меня, копировали мои па, но девчонкам ещё пока не хватало раскованности и свободы, особенно зажаты бёдра и плечи. А парни молодцы, не зря у них музыкальный слух, они довольно быстро подстроились к моему ритму. Мы оказались в самом центре внимания. Кто-то поддерживал нас хлопками, кто-то тоже подтанцовывал. А некоторые любопытно глазели: подобного вживую они не видели.

Я почувствовала, как Анна переставила иглу звукоснимателя на начало дорожки.

Музыка – это же энергетика! Она зажигает изнутри. Я практически растворялась в музыке, интерпретируя каждую её нотку движением тела… Композиция закончилась. Зал захлопал, заулюлюкал и засвистел. Музыканты поднялись на сцену. Мы ушли в свой левый угол.

Я была одета в короткую твидовую юбку и яркую рубашку «а-ля джинса», по моему заказу сшитую в ателье «Тюльпан», выбеленную и вываренную мной в красителях под «варёнку». На ногах – «сапоги-чулки» до колена, под сапогами – итальянские тонкие колготки телесного цвета. Не знаю, что больше привлекало все эти любопытные взгляды: я сама, мои танцы или моя одежда…

Разгорячившись и раскрасневшись от ритмичных движений, я сняла рубашку и осталась в коротеньком джинсовом топе, заправленным под ремень юбки.

Ребята заиграли вчерашний вальс. Виктор подошёл к Люсе. Я окинула взглядом весь зал и увидела Валерия, опять сидевшего под сценой в самом центре, оттуда он видел всех танцующих. С правой стороны у входной двери стояли Алексей и Анатолий, разговаривали с возрастной парой. Вальсирующих мало, ну разве что несколько пар девчонок, да Люся и Виктор. Танцевал он неловко, но старался.

Не буду описывать всю программу вечера, остановлюсь только на композициях с принесённых мной грампластинок. Ребята всё-таки поставили «Звёздочку мою ясную». И Николай опять спрыгнул со сцены и пригласил меня на медляк. Танцевать с ним было как-то неуклюже, в парном танце он тяжеловат. Нет, для меня не проблема перехватить инициативу, но дискомфорт и напряжение чувствовались. Я поймала взгляд Валерия. Он приветливо кивнул мне и улыбнулся, потом покачал головой типа «ну нет! не твоё!»

«Звёздочку» публика приняла хорошо. Такой тягучий медляк, м-е-д-л-я-к… что и вправду можно пообниматься, застыв на одном месте. Тем более что в зале ни встать ни сесть.

Алексея не видно и не слышно: громкоговоритель выдохся – сгорела батарейка. Возможно, восседал где-то на стуле в отдалённой от нас компании. Но не танцевал точно, иначе над танцующими возвышалась бы его голова.

Третьей композицией с пласта Николай выбрал трек (дорожку) Papa was a rolling stone группы Temptation. К нам всё-таки подошли вчерашние наши спутники Анатолий и Валерий. Музыканты спустились со сцены минутой позже, на этот раз вместе с солисткой Анной, а Николай остался «на кнопке пульта». Мы все пристроились поближе к сцене, в центр было не пробиться. Музыка ритмичная, но не резкая, не «битовая». Я неоднократно видела этот танцевальный номер в телевизионных шоу, например, в американском Soul Train: высокие чёрные девушки танцевали хоть и ритмично, но несуетливо; движения плавные, растекающиеся, как у ленивых пантер. Да, основные акценты, прежде всего на бёдра, подвижные, но без вульгарности; затем на движения плеча и всей руки (здесь же, у местных, они просто висят плетьми). И характе́рные шаги в стиле восьмибитного линди-хоп. Непростой танец! Но для танцевальной площадки достаточно освоить несколько движений. Я начала, мои девчонки подхватили. Анатолий быстро уловил суть. Валерий танцевал, скорее, рок-н-ролл, но хотя бы двигался он в ритме музыки. Виктор смешно суетился вокруг Люси. Девушки старались скопировать хоть малую толику того, что я выдавала на публику. Сидящие на стульях парни просто откровенно пялились, открыв рты: эх, такой короткой юбки в этом городе никто не носил, и она приковывала их взгляды.

Когда в очередной перерыв музыканты поставили пластинку с песней «Алёшкина любовь», ко мне подошёл Алексей.

– Здравствуй, Лина! Смотрю, ты сегодня королева танцпола. Не откажешь?

Мы медленно танцевали и слушали песню. Алексей поднял пальцами мой подбородок, и наши глаза встретились. Он склонился ниже к моему лицу.

– Слушай, я вчера лишнего наговорил. На днюхе у сестры был, ну и выпил коньяка чуть больше необходимого… И вот чего-то попёрся в этот клуб. Я же вообще сюда ни ногой. Не моё это. И вдруг сначала Надя, как радостное событие, а потом ты, как вознаграждение. Ну, как будто ноги заранее знали, куда вести мою дурную голову. Ну, прости за болтливость. Перевозбудился. И от алкоголя, и от тебя.

– Да всё нормально. Ну, выпил и выпил. Имеешь право! Тем более на днюхе у сестры. Ничего плохого ты мне не сделал. Прощать не за что.

– То есть тебе ни жарко и ни холодно?

Я подняла голову, он перехватил мой взгляд и буквально впился своими голубющими глазюками. Вот ведь пиявка!

– Алексей, ну право дело, а с чего бы мне вдруг было жарко? Ну, проводил до дома. Спасибо! Премного преблагодарна! – подколола его я и перевела взгляд на Валерия.

Валерий сидел на своём «боевом» посту, наблюдал за нами, прищурив карие глаза.

«Один молчун. Второй болтун. На какой шиш вы мне вообще сдались вероломно являться во снах?!» – усмехнулась я.

Музыка закончилась. Алексей отвёл меня в левый угол, приобнял Надю и удалился в сторону двери к возрастной паре. Я видела, как на белый танец его опять пригласила всё та же бойкая девушка. Вечер закончился.

После танцев, пока стояла очередь в гардеробе, я поднялась к музыкантам на сцену. Мы обсудили сегодняшнюю программу. Ребята решили, что будут репетировать «Шизгара» и «Алёшкину любовь». А затем, если останется время, выберут ещё две композиции.

– Придёшь через неделю? – Николай проводил нас до гардеробной.

– Ну куда деваться с подводной лодки? Раз впряглась – приду.

На выходе из клуба нас ждали Виктор, Анатолий и Валерий.

– Девчонки, мы вас проводим, – предложил Валерий.

На этот раз проводы не фонтанировали шутками-прибаутками и громким смехом… Валерий отмалчивался, как и в прошлый раз. Анатолий и Виктор рассказывали о себе: один – об учёбе в вузе, второй – о работе инженером на молокозаводе Левобережья.

Виктор обнимал Люсю за плечи, Анатолий придерживал меня под локоть, чтобы не поскользнулась. Надя вторила Валерию – задумчиво молчала. У порога дома мы попрощались.

Анатолий на минутку отвёл меня в сторону:

– Лёха тебе не пара. Даже и не думай!

– Недостойна я его высокого такого величества? – усмехнулась я.

– Нет, как раз наоборот. Он простой рабочий парень без царя в башке. Бесшабашный и довольно поверхностный. Не того поля ягода. Не пара тебе.

– Спасибо за предупреждение. Но я слышала обратное, что он из интеллигентной семьи. Тем не менее никаких планов в его адрес я и не строю. С чего ты взял?

– Ты, возможно, и не строишь, а он не отступится, пока измором не возьмёт. Ну, в этом он весь, если глаз положил. А он положил!

– Ну вот, сегодня же отступился. В провожатые не набивался.

– Лина, тактика у него такая – выжидает. Но своего никогда не упустит. Поматросит и бросит. Я б не говорил, если бы не знал. А я много чего знаю. Девчонки волосы друг дружке рвали… и тебе порвут! Это не шуточки: голодные суки злее голодных кобелей. Без провожатых одни не ходите до Волги.

– О-ля-ля, какие страсти! Ладно, учту. Спасибо, что проводили.

В ту ночь мне приснился снегопад. Снег завалил пешеходную тропу через Волгу. Я шла одна и по колено вязла в сугробах. И уже не было никаких сил вытаскивать ноги и передвигать их. Я упала. А снег падал, падал, падал и укрывал меня белым одеялом… И звёзды замельтешили и вдруг погасли, и я провалилась в чернь, глубоко-глубоко под лёд в холодную воду…

Но сверху раздался глухой голос студента Анатолия: «А я тебя предупреждал не ходить до Волги одной». Затем голос вдруг поменял тембр на Алексеев: «И тебе всё ещё ни жарко и ни холодно, колибри?».

…И какая только ерундень не приснится впечатлительной девушке!

На следующий вечер, в воскресенье, снова припёрся в клуб, я же знал, что она обязательно придёт к музыкантам с обещанными пластинками из её фонотеки. Ба! у неё и фонотека имеется – однозначно та ещё штучка!

Зал пульсировал музыкой. Каждый такт отдавался в груди, как удары волн о борт корабля. Три года я слушал эти удары. Три чёртовых года! И всё ещё искал аналоги. Дембель – это, конечно, здорово, но океан до сих пор не отпускал меня…

Я стоял у входа, переговаривался с Анатолием и краем глаза наблюдал за мельтешением танцующих пар.

Всё тот же сумбур, тот же шум, знакомые запахи и те же взгляды девчонок… Типичный провинциальный клуб – каждый вечер как под копирку. Скучно, если честно. Но она, Лина, выныривала из этой серой массы, как экзотическая птица из стаи деревенских воробьёв.

На этот раз она пришла с двоюродной сестрой Надей и незнакомой мне девчонкой с правого берега. Та выглядела напуганной: вот-вот грохнется в обморок, если какой-нибудь чувак подойдёт к ней. И тут сюрприз – Виктор, инженеришка с нашего завода, невысокий хмырь – метр шестьдесят ростом, утащил её танцевать. Пара – что анекдот: малой и ещё малее. Два сапога! Вернее, полусапожка.

Сегодня Лина была в ударе. Не сидела в левом углу, а полностью захватила танцпол. Наши местные девахи вихляют всем тазом, как маслобойный станок. А она? Легонько переступает с ноги на ногу, и ягодицы подмигивают так, что твой мозг начинает работать только в одном режиме. Кубинки могут позавидовать! Сексапилка, блин! Где-то же обучилась! Каждое плавное покачивание бёдрами как сигнал для мужского подсознания! Да-а, это не дешёвые «па» провинциальных девиц, а настоящее искусство соблазнения. Сама то она хоть понимает, что вытворяет? Её наряд – от сапог до джинсовой рубашки – кричал: «Я не отсюда. Другая порода. Не для местных кренделей в потёртой одежонке».

Хотел подойти. Хрен там! Такая краля требует продуманной стратегии. Сунешься без плана – сгоришь быстрее метеорита над тихоокеанской волной. Вчера доказала.

Решил не лезть на рожон. Пусть поразмышляет, почему я не лечу к ней, как козёл на капусту. После всего, что случилось вчера… Стоп. А что было вчера? Да ровным счётом ничего! Кроме её едкой усмешки. Вот ведь балбес! «Алексей, приди в себя и угомони своего маленького дружка-щекотуна, в конце концов, а то совсем обнаглел» – шепнул с сарказмом мой внутренний голос.

Я продолжал стоять у двери, пока Анатолий закидывал меня рассуждениями о танцующей паре неподалёку. Перевёл взгляд с Лины на пару. Это же наши бывшие учителя! Анна Дмитриевна с мужем Сергеем Фёдоровичем! Я хмыкнул – странно видеть их здесь. Что делать учителям среди молодёжи? Но когда мы с Анатолием подошли к ним, всё стало ясно: они здесь не для веселья, а чтобы присмотреть за малолетками-старшеклассниками. Первый вечер на танцплощадке – дело серьёзное. Нужен контроль.

Мы поздоровались. И я сразу вспомнил себя – влюблённого сопливого щенка, носившегося за Анной Дмитриевной. Каждый день провожал её от школы до общежития. Вернее, втихаря следовал за ней в метрах пятидесяти позади. Молоденькая, с большими глазами и мягкими, почти кошачьими движениями, она была для меня настоящим идеалом. Учительница литературы говорила о книгах так, будто читала их сердцем. Когда она заходила в класс, мой мирок переставал существовать. Тормоза отказывали начисто. Не знаю, замечала ли она мои взгляды, но я был готов свернуть горы, чтобы произвести впечатление. Зубрил стихи как про́клятый. Писал сочинения, от которых любой нормальный пацан взвыл бы. Все Олимпиады по русскому языку и литературе были моими. Даже рисовал ей цветы на полях тетрадей – полный романтический букет. Да, я полюбил литературу. Она стала моим оружием. Я хотел быть то Онегиным, то Печориным. И даже идиотом князем Мышкиным. И даже братьями Карамазовыми тремя сразу: Дмитрием, Иваном и Алексеем. Лишь бы она оценила меня. И в школьном ансамбле начал пахать над гитарой, как заводной, без устали, только ради Анны Дмитриевны, чтобы она смотрела на меня из зала и слушала мой голос… Голос – мой последний шанс достучаться до её сердца. И тут открытие: голос работает как магический ключ к некоторым носительницам Х-хромосом. Анна Дмитриевна не просто слушала – краснела. Бинго! Первый мужской трофей в моей охоте за женским вниманием.

А потом появился Сергей Фёдорович. Учитель физики. Высокий, уверенный, с лёгкой улыбкой, снёсшей все преграды между собой и Анной Дмитриевной. Он быстро увлёк её. Помню, как все шептались, что они встречаются. А я тогда сидел в своём углу, не зная, как справиться с этим новым для меня чувством ревности. И сжимал кулаки под партой, когда Сергей Фёдорович вдалбливал в мою голову физические формулы и законы Ньютона. Из принципа не учил. Ему назло. Возненавидел и его лично, и его грёбаную физику. И призна́юсь, что именно поэтому в восьмом классе остался на второй год. Мог бы пересдать летом, но принципиально не хотел видеть этого павлина.

Сергей Фёдорович сделал всё, чтобы очаровать Анну Дмитриевну: вечера на катке, прогулки вдоль Волги, комплименты в учительской. И они поженились. Мои детские мечты о покорении Анны Дмитриевны рассы́пались в прах.

И затем появилась Иришка… семнадцатилетняя деваха в жизни пятнадцатилетнего молодого петушка. Но речь сейчас не об этом…

…Я смотрел, как они танцуют. Годы их не изменили: Сергей Фёдорович уверенно вёл Анну Дмитриевну, а она скользила рядом. Всё так же гармонично, всё так же красиво. Нет, я простил Сергея Фёдоровича и даже полюбил физику в десятом классе…

– Лёха, ты что застыл? – Анатолий хлопнул меня по плечу, вырывая из цепких лап воспоминаний.

Я усмехнулся, глядя на своих бывших учителей, кружащихся в танце.

– Вспоминаю школьные годы. Анна Дмитриевна… всё такая же. Правда?

Анатолий хмыкнул:

– Да брось ты, Лёха! Она твоя бывшая училка, а не главная героиня твоего нового любовного романа. Ты уже подостыл к Лине? Смотри, она сегодня зал рвёт! – Он махнул рукой в сторону сцены.

– Да нет, Толян, не подостыл, – хмыкнул я, вернувшись в реальность. – Просто думаю, с какой стороны к ней подкатить. Ты же знаешь, я не из тех, кто сдаётся.

Он рассмеялся:

– Лёха, да ты не из тех, кто оставляет хоть одну девчонку в покое.

– Вот именно, – подмигнул я.

Лина… Посмотрел на неё. Опять в голове всплыло ночное море и звёзды. Там вдали от земли, звёзды сияли ярче, чем где-либо – совсем другая реальность. Каждый взгляд вверх – как прыжок в неизвестность. А взгляд на звёздное отражение на морской глади – как нырок в бездну.

Тогда я впервые узнал про созвездие «Райская птица» – самое маленькое из существующих. Крошечное, но недостижимое. Как Лина. Нет, конечно, она не созвездие. Живая тёлочка, реальная. Но что-то в ней такое, что не даёт покоя и вызывает эти сравнения. Может, её холодный взгляд, как свет от звезды? Яркость оболочки? Да не в одежде дело! Хотя эти модные, ненашенские шмотки – дорогая оправа. Подчёркивает штучный экземпляр.

Стоит в семи шагах, но как будто за миллион километров. Дистанция между нами – как до звезды, на которую хочешь смотреть, но не знаешь, как подкатить и поймать в руки. Чёрт, опять разрисовался! Что за романтические байки лезут в башку каждый раз, когда смотришь на эту малышку?

В этот момент Николай объявил следующую композицию.

Я вздохнул: «Ну что ж, пора снова включиться в игру. Прятать чувства к Лине, в отличие от чувств к училке, нет нужды».

И направился к ней. Мои воспоминания и звёзды океана остались позади спины. Сейчас меня интересовало только одно: понять, почему эта девчонка перевернула мои мысли и желания. Как ворвавшийся ураган поднимает всё вверх дном, а потом, смеясь, уходит, оставляя после себя хаос. И ей абсолютно всё равно, что я о ней думаю. И она даже ни разу не взглянула в мою сторону. А ведь меня сложно не заметить с моим-то ростом и в модным твидовом пиджаке!

Тем временем она сняла рубашку, осталась в короткой джинсовой майке, оголив шею, декольте и восхитительные длинные руки-крылья. О, май Гад, в этом гиблом месте подобная картина волнительнее любого кубинского стриптиза! Чёрт, ну что это? Игра на публику? Провокация? Она что не понимает, здесь так не принято? Здесь так не ходЮт! Зал заволновался. Мужики открыли рты. У Валерки вообще упала челюсть. А я – нет, я держался. Я знал цену себе и ей. Только посох моего вожделения опять слегка затвердел… Нет, сначала надо подостыть, а то на новых джинсах лопнет молния.

Музыканты наконец-то включили пластинку. Судя по всему, её притащила Лина. Ну конечно, откуда в этом городе что-то сто́ящее? Только «райская птичка» могла приволочь с собой музыкальный хит из другого мира. Николай, этот длинноволосый сам себе гитарный герой, спрыгнул со сцены и пригласил её на медляк. Опередил.

– Ну-ну, – усмехнулся я, облокачиваясь на спинку стула. – Посмотрим, на что ты способна, Лина, с этим увальнем.

Картина не заставила долго ждать. Николай двигался так же, как играл соло на своей гитаре – с каким-то театральным надрывом. Плавности – ноль, пластики – минус десять. Лина пыталась сохранять грацию, но в этом дуэте она больше напоминала кошку, которую держат за хвост. Напряжённая, как натянутый канат, и такая же неловкая.