Между светом и тьмой. Легенда о Ловце душ

Глава 1. Сказки на ночь

Город Вальдхейм, столица королевства Альгард, возвышался на крутом холме на берегу моря. Он будто вырастал прямо из земли, сливаясь с ней в единое целое. Город окружали древние неприступные стены, покрытые глубокими трещинами, словно морщинами, которые оставило на камне безжалостное время. В этих щербатых изломах проступали отголоски прошлого: звон мечей, беззаботный детский смех и шум прибоя в беспокойные ночи. Башни города величественно вздымались к небу, молча и зорко охраняя городской сон. В часы заката их темные силуэты прорезали алое небо, а острые тени зубцов причудливыми узорами ложились на землю. Узкие улочки, мощенные булыжником, хранили воспоминания обо всем, что происходило здесь: о купцах, торопящихся на рынок, босоногих мальчишках, бегающих наперегонки, и стражниках, бдительно несущих дозор. По вечерам из окон домов струился теплый свет очагов, дымок поднимался вверх, теряясь среди звезд, а аромат свежего хлеба мягко смешивался с солоноватым на вкус морским ветром.

Однако за этим уютом скрывались тайны. Мрачные и страшные. О них не говорили вслух, а тихо шептали доверчивому слушателю, передавали из уст в уста, из поколения в поколение. Они таились в тенях горящих факелов, в глубоких подземельях внутри замка.

Эти тайны жили и в сердце короля Всеволода, правителя Альгарда. Иногда они вспыхивали в его взгляде – холодные, жесткие, словно искры, высекаемые из камня и готовые сжечь все вокруг. Но подданные короля не могли догадаться о них. Высокий и широкоплечий, Всеволод одним своим видом внушал уважение. Серебристые волосы свободно ниспадали на спину, а глубокие, словно синее море, глаза были полны решимости. Бордовый плащ с изысканными золотыми узорами мягко колыхался при ходьбе, а рубины и сапфиры, которыми была украшена корона, переливались в отблесках света. Но за этой суровой мощью таилось нечто теплое и живое – глубокая, нежная любовь к дочери, принцессе Диане.

Дочь была его светом во тьме, его маленькой принцессой, в которой он души не чаял. Ее черные волосы мягко вились в кудри, а голубые глаза сияли любовью и добротой. Диана носила светлые льняные платья простого кроя и от этого казалась хрупкой, будто лесная фея, заблудившаяся среди стен замка.

После смерти королевы Эльзы Всеволод стал для Дианы всем – защитником, рассказчиком историй, щитом, который прогонял страхи ночи. Каждый вечер он приходил к ней и приносил с собой очередную книгу, а для себя – минутный покой в сердце.

В тот вечер король шел в спальню к своей дочери и раздумывал о том, как быстро она выросла с тех пор, как Эльза покинула их. Всеволод как обычно вошел в комнату: плащ шуршал за спиной, шаги гулко звучали в тишине. Спальня Дианы была уголком света и тепла в суровом дворце. Стены в тонах заката – розовые и золотые – мягко светились в отблесках свечей, кровать стояла у окна, и на тяжелом балдахине плясали тени. Камин потрескивал, наполняя комнату запахом дров. На полу лежал толстый ковер, а на столике у кровати – детские сокровища: книги, куклы, деревянные солдатики. На стене висел портрет королевы. С улыбкой и легкой грустью в глазах с него смотрела Эльза. Внизу на комоде были разложены ее любимые вещи: цепочка с медальоном и музыкальная шкатулка, которая играла любимую мелодию Эльзы.

Диана уже лежала в кровати, укрытая одеялом до подбородка. Король остановился и посмотрел на нее. «Как же она похожа на мать», – в очередной раз подумал он.

Глаза Дианы блестели в полумраке, полные ожидания и желания услышать очередную историю. Всеволод улыбнулся – тепло, как умел улыбаться только для нее, поправил балдахин и сел в кресло возле кровати.

– Расскажу тебе старую легенду, моя Диана, – сказал он, убрав прядь черных волос с ее лба.

Огромные голубые глаза дочери с интересом смотрели на него, и их взгляд, казалось, проникал в самую душу короля.

– О чем она, отец? – шепнула Диана, нежно погрузившись в объятия подушек.

– О короле, что сражался с тьмой, – ответил он, и в его голосе мелькнул глухой отголосок тех событий, словно он сам был их свидетелем.

Диана кивнула, обняла край одеяла и приготовилась слушать. Всеволод откинулся в кресле и начал рассказ. Его голос стал глубоким и пугающим, словно эхо далекого прошлого.

– Давным-давно, когда мир был еще юн, а звезды горели ярче, чем сейчас, на землю пришла тьма. Имя ей Арт, Владыка Смерти. Он был создан великим Эоном первым из восьми богов. После исчезновения Эона Арт почувствовал себя преданным и брошенным, и его сердце перестало чувствовать жалость, он отвернулся от света. В гневе он поклялся уничтожить все живое – леса, реки, людей, зверей. Бог смерти бросил клич, и темные твари поднялись за ним. Тьма уничтожала все живое на своем пути, оставляя лишь пепел. Мир был обречен. Небо закрыли черные тучи, повсюду сверкали молнии. Земля дрожала, будто оплакивала свою скорую гибель.

Диана сжалась под одеялом, глаза ее расширились.

– Как страшно… – шепнула она, но в голосе мелькнуло любопытство: – А что было дальше, отец?

– Дальше настали ужасные и темные дни, – продолжил Всеволод, наклоняясь ближе, чтобы свет камина падал на его лицо. – Но даже в таком мраке нашелся свет. Жил тогда герой, избранный светлыми богами. И это был король Алекс. Высокий и сильный, он встал перед Артом, как скала перед волной. Его меч, напитанный силой света, разгонял тьму, а в сердце горела вера. Люди смотрели на него с надеждой, в то время как вокруг все уничтожалось и рушилось.

– Он пошел против Арта? – спросила Диана, ее пальцы крепко сжали одеяло.

– Да, – кивнул Всеволод. – Со своими воинами света он столкнулся с ордами тьмы на равнине, позже названной Полем Пепла. Доспехи звенели от ударов, мечи лязгали, людские крики смешивались с воем ветра. Тучи скрывали звезды, а земля стала красная от крови. Алекс шагал вперед, и его клинок рассекал мрак. Пробившись через тьму, он встретился с Артом лицом к лицу.

Диана приподнялась, ее глаза горели любопытством.

– И что дальше? Как он одолел бога? Расскажи, отец!

– Они столкнулись, как свет и тьма, как день и ночь, – продолжил Всеволод, его голос был глухим, но напряженным. – Арт возвышался, подобно грозовой туче. Его доспехи поглощали свет, глаза полыхали огнем и ненавистью. В руках он сжимал Ловец Душ – черный меч с пылающими рунами. Души павших вились вокруг, шепча о гибели. Но Алекс не отступил, держа сияющий клинок Люминора прямо перед собой. Два клинка столкнулись – свет против тьмы, жизнь против смерти. Искры летели, земля дрожала. Наконец, клинок Алекса пробил доспехи Арта. Бог смерти взревел, тьма вокруг него сжалась и отступила. И в тот же миг Ловец Душ вонзился в грудь короля. Свет вокруг него померк, мир погрузился в тишину.

Диана ахнула, прижала руки к щекам.

– Он погиб? – голос ее дрогнул.

– Его тело погибло, но душа не угасла, – тихо сказал Всеволод, глядя ей в глаза. – Ловец Душ утянул ее в свои глубины, как в бездонный колодец. Арт ослаб, но еще не был уничтожен. Тогда явились светлые боги – Люминор и его братья. Люминор, сильнейший из них, шагнул вперед. Его сияние разогнало тучи, и тьма начала отступать. Он вырвал Ловец Душ из рук Арта, поднял его и с силой вонзил в грудь Владыки Смерти. Тьма вокруг него закружилась, сжалась в точку. Душа Арта, черная и холодная, оказалась заточена в том же мече, рядом с душой Алекса. Боги света уничтожили оставшихся темных тварей, но некоторые успели уйти. С помощью богов был построен храм и надежно спрятан в горах. В нем боги света запечатали Ловец Душ. С тех пор его стерегут титаны, созданные самим Люминором – трое огненных стражей, выкованных из пламени солнца. Они покоятся в глубинах храма, скрытые от глаз смертных, их тела застыли, словно лавовый камень, но внутри них все еще тлеет жар – пульс божественного огня.

Ни время, ни тьма не властны над ними. Титаны не знают сна в человеческом понимании – их сознание угасло, но опасность, грозящая храму, способна вновь разжечь искру внутри и пробудить их. В этом храме живут и люди, которым Люминор дал частичку своей силы. Они следят за порядком, чтобы никто не смог освободить душу бога смерти и выпустить его тьму наружу, очищают скверну, исходящую от души бога смерти.

– А Алекс? – Диана опустила взгляд, голос стал тонким и тихим, а на глазах проступили слезы.

– Успокойся, моя девочка, он не умер. – Всеволод коснулся ее щеки, вытирая слезы, пальцы его были мягкими и теплыми. – Его душа спит в Ловце Душ, рядом с душой Арта, и ждет своего часа. Когда тьма вернется, меч вспыхнет снова, и Алекс встанет, чтобы защитить нас. Он – свет, который никогда не погаснет.

Диана улыбнулась, глаза ее засияли.

– Он точно вернется?

– Обязательно, – кивнул Всеволод и поцеловал ее в лоб. – Пока мы верим в светлых богов, их свет живет в нас.

Диана вздохнула, веки ее медленно сомкнулись. Дыхание стало ровным, глубоким. Всеволод задержался у кровати дочери, глядя на нее. Тени огня от камина плясали на стенах, рисуя узоры, периодически меняя свое очертание. Вдруг одна тень, длинная и извилистая, потянулась к портрету Эльзы. Она извивалась, словно живая, хотела коснуться ее лица, золотистых локонов. Всеволод нахмурился. Рука его легла на рукоять кинжала у пояса – холодную, твердую. Тень дрогнула, замерла и растаяла, оставив легкий холодок в воздухе. Он мотнул головой. Может, все это ему привиделось? Может, игра света, усталость или бессонные ночи давали о себе знать?

И все же в груди короля вспыхнуло смутное беспокойство, едва уловимое, но настойчивое. Он встал и подбросил полено в камин. Огонь затрещал веселее, разметав золотые блики по стенам. Диана спала. Лицо ее разгладилось, губы чуть изогнулись в улыбке – во сне она видела цветущий сад или сияющий меч Алекса, возможно, и тьму Арта. Покой опустился на спальню, мягкий и хрупкий.

Но где-то далеко, в темных уголках мира, что-то шевелилось. Древнее, затаенное, оно пробуждалось, готовое шагнуть вперед, вписать новую строку в историю света и тьмы – историю, которая ждала своего часа.

Всеволод вышел, тихо прикрыв за собой дверь. Щелчок задвижки отозвался в коридоре, и он замер, прислушиваясь. Тишина окутала дворец, только факелы потрескивали вдали да ветер шуршал в саду. Он шагнул вперед: его бордовый плащ коснулся пола, тень легла на каменные плиты – длинная, одинокая. Коридор тянулся вдаль, и каждый шаг уводил его к мыслям об Эльзе.

Ее не хватало. Не хватало голоса – мягкого, спокойного. Не хватало смеха, что наполнял эти стены. Он вспоминал, как она сидела у камина в спальне Дианы, перебирая ее черные волосы, и рассказывала истории – о цветах на склонах, о пении птиц перед дождем. Эльза находила свет во всем, и даже холодный зимний день в ее присутствии не был таким ужасным. Теперь этот свет пропал, он остался в полумраке.

Король остановился у окна. За стеклом виднелся сад – лани двигались между деревьями, павлины спали в ночи. Эльза любила этот сад. Они гуляли там вместе, когда Диана была маленькой. Эльза брала его под руку, ее тепло разгоняло холод внутри него – холод, который преследовал его всю жизнь. «Смотри, как красиво», – говорила она, показывая на цветущий куст роз или вечерний закат. Вот и сейчас он смотрел на ночной сад и видел только ее – ее глаза, ясные и живые, ее улыбку. Воспоминания об Эльзе грели его сердце.

Всеволод вздохнул и направился к своим покоям. Из тени выступил Совикус, первый советник короля.

– Государь, вести с юга, – начал он, перебирая бумаги в руках, но умолк, встретив печальный взгляд короля.

– Совикус, помнишь, как ты спас ее? – тихо спросил Всеволод.

Советник кивнул, его пальцы крепче сжали бумаги, а в памяти всплыли времена, когда в Вальдхейме он был всего лишь лекарем.

– Чума. Королева была на восьмом месяце. Жар, слабость. Я думал, мы потеряем их обеих. Дал ей все, что знал: травы, настои. Работал без сна. Она выжила, родила Диану. Сказала мне: «Теперь благодаря тебе я – мать». Улыбнулась так светло, и я поверил в чудеса.

Всеволод опустил взгляд.

– А спустя пять лет ее не стало. Утром просто не проснулась. Почему?

– Не знаю, государь, – склонил голову Совикус. – Она была здорова, растила дочь. Ночью спала рядом с вами, а утром… тишина. Я проверял – ни следа болезни, ни отравления, ничего. Сердце ее просто остановилось.

Всеволод сжал кулак.

– Спасибо за Диану. И за то, что ты дал нам эти пять лет. Пять чудесных лет с ней.

Совикус поднял глаза и посмотрел на короля.

– Я виню себя в том, что не понял причину ее недуга и не спас. Она была светом не только для вас двоих, но и для всего королевства.

Король кивнул.

– Я смотрю в глаза дочери и вижу в ней отражение Эльзы каждый день. Ее глаза, ее губы, ее милые веснушки. – Он положил руку на плечо советника. – Мне так ее не хватает, Совикус. Спасибо, что спас ее тогда.

Совикус слабо улыбнулся.

– Вести подождут до утра? – спросил он.

– Да, – ответил Всеволод и двинулся дальше по пустому коридору. За окном тихо шуршал ветер, пытаясь ворваться внутрь и коснуться его холодным дыханием. Каменный пол отдавал стужей, проникающей в самую душу. Эльза ушла, оставив его одного – с тяжестью короны и дочерью на руках. Но разговор с Совикусом слегка притупил эту невыносимую боль, превратив ее в глухую, ноющую рану, которая уже не могла полностью затянуться, но учила короля жить дальше.

Глава 2. Уроки о Богах

Библиотека Вальдхейма располагалась в самом сердце дворца и, словно старый друг, была полна тайн и воспоминаний. Она казалась дверью в другой мир – мир, где время застыло в пожелтевших страницах, а мудрость дремала, ожидая своего часа, пока кто-нибудь ее не разбудит. Высокие стеллажи из темного дуба, потемневшего от веков, тянулись к сводчатому потолку, словно деревья в густом лесу знаний. Полки со временем слегка прогнулись под весом книг, будто устали держать на себе столько легенд и историй. Резные края стеллажей – завитки, листья, тонкие линии – казались застывшими во времени, как будто мастера, что их вырезали, вложили в них частичку своей души. Полумрак зала мягко разгоняли свечи в бронзовых канделябрах – их пламя дрожало, отбрасывая теплые тени на стены. Там висели портреты древних философов и ученых, королей: строгие лица, вырезанные в дереве, в золотых рамах, смотрели вниз, будто спрашивали: «Зачем ты здесь? Что ищешь?» Их взгляд был тяжелым, но не злым – скорее, любопытным, как у старших, которые знают больше, чем говорят.

Воздух в библиотеке был густым, словно его можно было потрогать – пахло старой кожей переплетов, сухой пылью, что оседала на книгах, и чуть-чуть дымом от камина, пылавшего в конце зала. Огонь в нем потрескивал и бросал золотые блики на парчовые кресла у очага. Их обивка, мягкая и чуть выцветшая, была покрыта узорами, похожими на старинные гобелены, и казалось, что переплетенные нити в них шептались о забытых битвах, лесных духах и далеких временах.

В одном из кресел, уютно поджав под себя ноги, сидела принцесса Диана. Ее длинные волосы, черные как сама ночь, струились по плечам, касались спинки кресла, мягкие и живые. Огромные голубые глаза горели любопытством, ловили свет свечей, будто маленькие озера, встречающие рассвет. На ней было простое легкое платье из белого льна, почти невесомое, как утренний туман над рекой, – оно делало ее еще нежнее, еще чище. Она была как цветок, который только раскрылся. Напротив сидел Андрей – седовласый священник с добрыми, но острыми глазами, в которых светилась вера, настоящая, глубокая. Его старая и выцветшая ряса была аккуратно заштопана, но выглядела простой и опрятной. В руках он держал книгу – толстый фолиант с потертой обложкой, пахнущий временем. Эти страницы хранили историю богов, их победы и их учения. Рядом на столе лежал маленький деревянный медальон, старый и потемневший от времени, с вырезанным солнцем – символом Люминора. Андрей никогда не расставался с ним.

– Принцесса, – начал он, слегка наклонив голову, как делал всегда, чтобы показать уважение, – сегодня я расскажу вам о богах, которые держат в своих руках судьбу мира и жизни людей. Они – как свет и тьма, как дыхание и тишина, как равновесие, что не дает нам всем рухнуть.

Диана кивнула, ее пальцы невольно вцепились в подлокотники кресла – не от страха, а от предвкушения. Она обожала эти уроки, любила слушать истории, полные загадок и чудес. В них мир раскрывался перед ней.

Андрей распахнул книгу, и шорох страниц слился с треском дров в камине, как тихая мелодия.

– Первым идет Люминор, бог света, – сказал священник, и его голос стал мягче, словно он вспоминал кого-то близкого и родного. – Он приносит тепло, надежду, освещает дорогу тем, кто потерялся в темноте. Его рисуют высоким мужчиной в белых одеждах, что сияют, как снег под солнцем в морозный день. Волосы у него золотые, струятся, как лучи полудня, а в руках – сияющий меч с чистым кристаллом света, что разрывает мрак, как рассвет. Его символ – солнце, круглое, живое, вечное.

Диана закрыла глаза, и перед ней возник Люминор – величественный, добрый, окруженный светом, который обнимает, как теплое одеяло. Ей вспомнился отец в те моменты, когда он рассказывал сказки у камина, тогда свет в его глазах был таким же живым, таким же теплым, как лучи этого бога. Ее губы дрогнули в легкой, почти детской улыбке.

– Он добрый? – спросила Диана тихо, будто боялась спугнуть этот образ.

– Да, – кивнул Андрей, глядя на нее с теплом. – Но его доброта – это не слабость, а сила, которая несет веру и смелость.

Он перевернул страницу, и его палец пробежал по строчкам, выцветшим, но все еще читаемым.

– Потом – Аэлис, богиня жизни, – продолжил священник, и в его голосе зазвучала нежность. – Она царит над природой, лечит раны, оберегает все, что дышит и растет. Ее платье соткано из листьев и цветов, зеленое, как лес после дождя, пахнущее травой и землей. Волосы длинные, переплетенные с виноградными лозами и диким плющом, живые, как сама весна. В руках – чаша с водой, она возвращает жизнь даже сухой ветке. Ее символ – древо, корни которого уходят глубоко в землю, а ветви тянутся к небу.

Диана представила Аэлис – босую, среди цветущих полей, с птицами, что кружат над ней, и бабочками, которые садятся на ее руки. Ее сердце забилось чуть быстрее – от этой картины стало тепло, как от солнца весной.

– Она красивая, – прошептала Диана, почти не замечая, что сказала это вслух.

– Как сама жизнь, со всеми ее красками, – улыбнулся Андрей, и морщинки вокруг его глаз стали глубже.

Он замолчал на миг, будто подбирал слова, и продолжил:

– И еще Валериус, бог мудрости. Он хранит знания, оберегает тех, кто ищет правду. Его видят старцем в длинной мантии, серой, как туман над рекой утром. В одной руке – книга, полная тайн и секретов мироздания, а в другой – перо, что пишет судьбу мира. Глаза его глубокие, будто видят настоящее и будущее. Его символ – книга, раскрытая, живая, зовущая.

Диана выпрямилась, ее глаза загорелись. Валериус казался ей родным – будто это сам отец Андрей, хранитель того, что она любила: историй, книг, вопросов о матери, на которые так хочется найти ответы.

– Но свет невозможен без тьмы, – продолжил он тихо. – Есть и те, кто правит мраком. Арт, бог смерти, повелитель теней. Он несет конец всему – людям, зверям, даже лучи света исчезают в его присутствии. Его доспехи черные, как ночь без звезд, глушат свет, а в руке – Ловец Душ, меч, что забирает души и прячет их в своей пустоте. Его символ – череп, белый, холодный, как могила.

Диана поежилась, ее пальцы сильнее сжали мягкую парчу кресла. Она вспомнила сказку отца об Арте и короле Алексе, и теперь мысль кольнула ее, как игла: «Отец рассказывал об этом вчера… Неужели Арт – не просто персонаж из сказки?» Этот вопрос застыл в ее голове, тяжелый и холодный.

– Он злой? – спросила она, и голос дрогнул, как лист на ветру.

– Он… сложный, – ответил Андрей, подбирая слова, будто боялся сказать слишком много. – Его сила – часть мира, но она холодна и пугает.

Он перевернул страницу, и его взгляд потемнел, как небо перед грозой.

– Моргас, бог хаоса, – продолжил старец. – Он ломает порядок, уничтожает все, как ветер во время бури. Его облик меняется – он может быть то человеком с глазами, что горят огнем, то змеем с ядовитыми клыками, то крылатым демоном, чьи когти рвут облака. Его символ – спираль, она вращается без конца, сбивая с толку.

Диана с ужасом сглотнула, представив Моргаса, его переменчивость пугала.

– Некрос, бог разложения, – голос Андрея стал шепотом, почти заглушенным треском огня. – Он пожирает жизнь, превращает ее в пыль и гниль. Его тело – скелет, обтянутый серой кожей, сухой и мертвой, а под плащом шевелятся души тех, кто ушел с пути света и обрек себя на вечные муки во тьме. Его дыхание пахнет тленом, все живое, к чему он прикасается, стареет и превращается в пыль. Некрос может поднимать армии мертвецов. Его символ – червь, что копошится в земле.

Принцесса сжалась, ее взгляд метнулся к камину. Огонь стал ее укрытием от этих слов. Яркий и горячий, он будто разгонял этот мрак и боль, что несли с собой темные боги.

– Заркун, бог зависти, – продолжал священник, и в его тоне мелькнула печаль. – Он хочет забрать все, что есть у других: радость, тепло, свет, надежду. Его глаза полны зависти, ему не составит труда сбить человека с пути и разбудить в людях самые плохие качества. Его кожа черная, как уголь, а голос сладкий. Заркун искусный манипулятор, если он взялся за человека, считай, тот обречен. Его символ – змея, что душит добычу.

Диана нахмурилась. Сила бога зависти казалась ей слабой, но острой, как заноза.

– И последняя – Тенебрис, богиня тьмы. – Андрей замолчал, его пальцы дрогнули на странице, как от холода. Когда он назвал ее имя, пламя в ближайшем канделябре внезапно угасло, оставив тонкую струйку дыма. Священник замер, его пальцы сжали книгу чуть сильнее, но он продолжил: – Она живет страхами, сеет мрак. Ее платье черное, как ночь без луны, глаза – пустота, что засасывает. Она прячет правду в тенях, обманывает тех, кто ищет свет. Ее символ – луна, мертвая, холодная, одинокая.

Диана почувствовала, как холод пробежал по спине, будто кто-то провел по ней ледяным пальцем. Ей показалось, что тень из коридора, длинная и змеистая, уже следит за ней из угла библиотеки, прячется в полумраке. Тенебрис пугала ее больше всех – невидимая, как шепот в темноте.

– Но над всеми ними – Эон, бог-создатель, – сказал Андрей тихо, почти благоговейно. – Он создал этот мир – свет и тьму, жизнь и смерть, все, что мы видим. Как он выглядит, никто не знает, кроме первых богов – Арта и Люминора. Его голос давно затих, Эон исчез. Говорят, он ушел, оставив богов и людей разбираться между собой самим. Его символ – круг, простой, но бесконечный, как время. Эон – верховный бог, но никто не ведает, где он сейчас и почему ушел и бросил всех.

Андрей закрыл книгу, положил ее на колени и посмотрел вверх, где тени свечей плясали под потолком, как живые. Диана задумалась. Ее пальцы теребили край платья, мягкий лен успокаивал. Эон был загадкой. Почему он бросил свой мир? Что он хотел от них всех?

Тут дверь библиотеки со скрипом распахнулась, и в зал шагнул король Всеволод. Его высокая и сильная фигура заполнила пространство. Седые волосы, собранные в хвост, блестели в свете камина, а глаза, глубокие, как море в шторм, были строгими, но усталыми, будто что-то давило на него. За ним шел мастер Совикус, советник – худой, с острым лицом и взглядом, холодным как лед. Его черная мантия шуршала по полу, а тонкие губы кривились в усмешке, едва заметной, но острой. Когда-то он пришел в Вальдхейм как лекарь, спасал людей от болезней, и король доверял ему, как брату. Но теперь его тень стала длиннее, а сердце – жестче.

– Почему ты здесь, Диана? – спросил Всеволод твердым, как камень, голосом, в котором все же слышалась нотка заботы. Всеволод остановился, обвел взглядом библиотеку, и его глаза нашли Диану, маленькую фигурку в большом кресле.

– Я учусь, отец, – ответила она, подняв голову. Ее тон был мягким, но в нем звенела сила, тонкая, но ясная.

– Учеба – дело хорошее, – сказал он сухо, – но королевству нужны не мечтатели, а правители, что держат народ крепкой рукой.

Совикус хмыкнул, скрестив руки, его пальцы постукивали по рукаву.

– Народ – не стадо, – прошептала Диана достаточно громко, чтобы голос долетел до короля. Она сжала кулаки, ногти впились в ладони, оставляя красные следы.

– Мило, – бросил Всеволод. – Но глупо.

Стоящий рядом Совикус ухмыльнулся, его глаза блеснули.

– Чем вы ее заняли? – резко спросил Всеволод, глядя на Андрея, и его брови сдвинулись, как тучи перед грозой.

– Историей мироздания и богов, мой король, – спокойно ответил священник, положив руку на книгу, будто защищая ее. – Это ее корни, ее наследие.

– Боги не спасут нас, – отрезал Совикус, шагнув ближе, его мантия прошелестела, как ветер. – Власть спасет. Сила спасет. Диане пора учить не сказки, а то, как держать трон.

– А разве не вера дает силу? – спросил старец тихо. – Без нее власть – пустая оболочка. – Андрей поднял взгляд и встретился с глазами советника. В его голосе зазвучала твердость.

Совикус фыркнул, но промолчал, только уголок рта дернулся. Всеволод сжал рукоять кинжала на поясе, его пальцы побелели. После паузы он обратился к дочери:

– Диана, идем. У нас дела.

Она посмотрела на Андрея – тот кивнул, но в его глазах мелькнула тревога. Диана встала, бросив взгляд на книгу и медальон с солнцем Люминора. Ее страницы и этот символ казались живыми, шептали о чем-то важном. Она пошла за отцом, ее шаги гулко отдавались в каменных коридорах. В голове кружились мысли о том, как сильно изменился отец с тех пор, как Совикус стал его тенью. Слишком строгий, слишком холодный – как будто часть его души ушла вместе с Эльзой. Что-то разрушалось в их семье, и она не знала, как это склеить.

Вдруг в полумраке коридора ее взгляд поймал тень – длинную, змеистую, живую. Она скользнула по стене, потянулась к факелу и замерла, будто прислушивалась. Диана вздрогнула, сердце заколотилось, но тень замерла и затем растаяла, оставив лишь холод, пробиравший до костей. Она обернулась – пусто.

Всеволод внезапно остановился, его широкая фигура застыла в полумраке, как статуя. Он медленно повернул голову, глядя куда-то в глубину коридора, куда не доставал свет факелов. Его губы шевельнулись, и низкий, едва слышный шепот сорвался с них:

– Не сейчас…

Диана замерла, ее дыхание сбилось. Она вгляделась в темноту – ничего, только тени плясали на стенах, но в глазах отца мелькнула тревога, острая, как лезвие. Он резко отвернулся и пошел дальше, не сказав ни слова. Диана поспешила за ним, но в ушах все еще звенел его шепот, холодный и тяжелый, как предчувствие беды, от которой не спрятаться.

Глава 3. Моргас

Запретная Земля раскинулась в самом сердце мира, где жизнь давно уступила место пустоте и отчаянию. Здесь, среди черных каменных пустошей, ветер выл, как хор проклятых душ, разнося эхо их страданий по бесплодной равнине. Сквозь трещины в земле пробивались тонкие струйки дыма, а острые, как клыки, скалы торчали из почвы, словно кости давно умершего чудовища. В центре этого царства мрака возвышался вулкан – пылающий исполин, чья вершина извергала багровое сияние, освещая ночное небо зловещими отблесками. Раскаленные реки лавы текли по его склонам, подобно венам преисподней, шипя и испуская клубы черного пара, что поднимались к небесам, скрывая звезды. Это был дом Моргаса, бога хаоса, место, куда не ступала нога смертного, если только его сердце не познало бездну отчаяния и разрушения.

Граница между миром людей и владениями Моргаса была незримой, но ощутимой – воздух здесь дрожал, как натянутая струна. У каждого, кто подходил к этой черте, волосы вставали дыбом, а в груди зарождалось чувство, будто что-то древнее и хищное следит из темноты. Лишь те, кто был отмечен хаосом, могли пересечь эту черту, но даже они нередко возвращались с помутненным разумом, потеряв себя под гнетом необузданной силы, что царила здесь.

Замок Моргаса, высеченный прямо в жерле вулкана, поднимался над равниной, окруженный клубами дыма и пепла, словно воплощенный кошмар, вырвавшийся из глубин сознания. Его стены из черного камня, испещренные рунами, что светились тусклым багровым светом, не поддавались законам природы – они перетекали, менялись под взглядом наблюдателя. То гладкие, как стекло, они вдруг покрывались трещинами, из которых сочилась лава, то превращались в вихри огня, чтобы через миг вновь застыть в холодной неподвижности, насмехаясь над разумом. Башни замка терялись в дымной мгле, их очертания дрожали, как мираж в пустыне, а зубчатые стены венчали факелы с холодным синим пламенем. Этот огонь не грел – он шипел, излучая нечеловеческий шепот, и менял цвета, отражая настроение своего хозяина: от синего к алому, а затем к черному, как сама бездна.

Внутри замка тоже царил хаос, но не бессмысленный, а живой, осмысленный, будто созданный гениальным безумцем. Коридоры извивались, подобно змеям, меняя направление, скрывая выходы и заманивая в бесконечные залы, где время теряло значение. Полы то и дело проваливались в пустоту с глухим ревом лавы, стены шептали безумные откровения, сливающиеся с далекими криками, а воздух дрожал от напряжения. Великий зал украшали картины, чьи сюжеты оживали перед глазами: города рушились в огне, звезды падали с небес, а фигуры людей и богов кричали в агонии, их вопли эхом отдавались в сознании тех, кто осмеливался взглянуть на них. Холсты дрожали, краски текли, словно кровь, создавая иллюзию, что хаос живет непосредственно в этих стенах.

В центре этой обители безумия находился тронный зал. Трон Моргаса, выкованный из костей – человеческих, звериных, божественных, – пульсировал, как живое сердце, испуская холодный свет, что обжигал взгляд. В трещинах костей слышались слабые стоны, будто души, из которых он был соткан, все еще цеплялись за остатки существования. Моргас восседал на этом мрачном престоле. Его облик был переменчивым, как тени, отбрасываемые пламенем. Он то принимал облик старца с длинной седой бородой и глазами, полными коварной мудрости, то безжалостного воина, чья броня из тьмы дымилась, как угли, а в руках сверкал клинок, выкованный из хаоса. Миг – и он превращался в демона с крыльями из черного огня, чьи алые глаза пронзали душу, оставляя в ней лишь пустоту. Но неизменным оставался его взгляд – острый, как лезвие, полный необузданной силы и жажды разрушения. Когда он менял форму, стены зала дрожали, синий огонь факелов взмывал к потолку, а тени извивались, словно танцуя под его волю.

Вокруг него кружились хаотики – его призрачные слуги, сотканные из теней и дыма. Их присутствие ощущалось как холодный ветер, что пробирает до костей, а в глубине каждого сгустка мерцали крохотные искры, словно угли, готовые разгореться в пожар. Хаотики не имели форм – они были чистой тьмой, сгустками энергии, что текли, как дым, но обладали волей и голодом. Их сила крылась в умении находить изъяны в душах – страх перед смертью у людей, жажду власти у правителей, тоску по ушедшему у тех, у кого были потери. Они не просто шептали и соблазняли, а проникали в разум и душу, цеплялись за слабости, питались ими, пока человек не становился полностью подконтрольным, даже сам того не осознавая. Они могли проникать в умы смертных, нашептывая кошмары, вызывая жуткие видения, от которых кровь стыла в жилах и страх пронзал тело ледяными стрелами.

Хаотики были невидимыми нитями, которыми Моргас тянул за струны человеческих душ, и теперь он готовил их к новому замыслу, шепча приказы, от которых воздух дрожал, как перед бурей.

Тронный зал гудел, отражая мысли Моргаса, смешанные с низким ревом лавы за окном. Он сидел неподвижно, глядя на одну из картин – сцену битвы, где его брат Арт, бог смерти, сражался с королем Алексом. Фигуры на холсте двигались: Арт, в доспехах из ночи, поднимал Ловец Душ, а Алекс, окруженный светом Люминора, отбивался сияющим клинком. Вдруг на картине мелькнул слабый луч света Люминора, золотой и чистый, как тот, о котором рассказывали в Вальдхейме. Моргас сжал кулак, и холст почернел, поглощенный тенями.

– Скоро и ты угаснешь, – прошипел он, чувствуя, как его хаотики уже витают над Вальдхеймом, касаясь снов маленькой принцессы Дианы, шепча ей образы огня и теней. Черный дым меча шептал имена павших, а свет гас под ударами тьмы. Моргас вспоминал тот день – день поражения Арта. Тогда он наблюдал издалека, стоя на вершине этого самого вулкана, уверенный, что брат справится сам. Но зависть, живая и острая, как раскаленный нож, до сих пор жгла его изнутри. Арт был сильнее, его имя гремело громче, его боялись больше – и эта мысль терзала Моргаса, заставляя сомневаться: не ошибся ли он тогда, не вмешиваясь? Не ошибется ли теперь?

«Если бы я вмешался…» – подумал он. Его пальцы сжали подлокотник трона, и кости затрещали, испуская слабый стон. Но сожаление быстро сменилось холодным расчетом. И страхом. Не перед Артом, не перед светлыми богами, а перед Эоном, чья тень создателя все еще висела над миром. Моргас не боялся его присутствия – Эон давно молчал, – но печать его силы, его незримого закона держала тьму в узде. Прямое вмешательство божественной мощи в мир смертных могло разбудить эту печать, вызвать гнев Эона, и даже Моргас, при всей своей дерзости и мощи, не рисковал бросить ему вызов и проверить, работают ли еще эти печати. Куда бы ни исчез Эон, он мог вернуться. Поэтому вся сила Моргаса оставалась здесь, в Запретной Земле, а в мир людей он посылал лишь хаотиков и своих слуг, таких как Совикус. Тонкие нити Моргаса ткали хаос в мире смертных незаметно. Поражение Арта открыло ему тайну, что стала семенем нового плана: в тот день, когда Ловец Душ вобрал душу короля, Моргас увидел вспышку – частицу силы Эона, вложенную в каждого человека. Это означало, что души смертных – ключ к мощи, превосходящей даже богов. Контролируя их, он мог бы стать новым Эоном, владыкой всего мироздания, но под знаменем хаоса.

– Единство… – прошептал он, поднимаясь с трона. Его голос разнесся по залу, отражаясь от стен, отчего картины задрожали, а крики на холстах стали громче. – Темные боги должны объединиться. Только вместе мы свергнем свет и вернем истинный порядок – порядок хаоса.

Первым шагом было освобождение Арта. Его мощь, некогда сотрясавшая мир, могла стать фундаментом нового восстания. Ловец Душ, скрытый в храме под охраной титанов, был целью, что требовала хитрости и силы. Моргас знал о стражах – титанах, гигантах с кожей из камня и глазами, сияющими, как звезды. Они были созданы Люминором, чтобы защищать Ловец Душ, но даже титаны имели слабость: их сила зависела от гармонии, а хаос мог эту гармонию разрушить. Он уже представлял, как хаотики проникают в их умы, сея смятение, заставляя камень трескаться под напором безумия.

Но одного его было мало. Ему нужны были союзники. Моргас закрыл глаза, вызывая в памяти образы темных богов. Некрос, бог разложения, чья фигура источала гниль, а плащ кишел насекомыми, пожирающими все живое. Его шаги оставляли следы тлена, а голос звучал, как шорох могильной земли. Заркун, бог зависти, чьи глаза горели жадностью, а разум был острым, как ядовитый клинок. Его кожа дымилась, а крылья из черного огня шипели, испуская смрад. Тенебрис, богиня тьмы, чья фигура растворялась в тенях, а глаза, как безлунная ночь, скрывали ее истинную силу. Ее присутствие вызывало дрожь, а шепот наполнял людей страхами. Они были разными, но их объединяла ненависть к свету – Люминору, Аэлис, Валериусу.

«Я должен быть осторожным», – подумал Моргас, глядя в окно, где лава бурлила, формируя образы разрушенного королевства – Альгарда. Он ощутил легкое тепло – предупреждение от Люминора, слабый луч, пробившийся сквозь дым. Моргас усмехнулся, его зубы блеснули в синем свете факелов. Свет был слаб, а хаос – вечен.

– Узнайте все о храме Ловца Душ, – приказал он, голос его резал воздух, как сталь. – Ищите трещины в защите, скрытые пути, слабости титанов. И подготовьте встречу с Некросом, Заркуном и Тенебрис. Нам есть что обсудить.

Он повернулся к хаотикам, что затаились в углах зала, их глаза мерцали, как угасающие звезды. Тени закружились, вытянулись в вихри дыма и растворились, оставив за собой металлический привкус и слабый шепот, что звал к разрушению.

Но боги были лишь частью плана. Ему нужен был проводник в мире смертных – тот, кто мог бы зажечь искру хаоса среди людей. И такой человек существовал: Совикус, советник короля Всеволода. Совикус – ключ к победе.

Моргас вспомнил, как впервые заметил его – худощавого человека с холодным взглядом и тонкими губами, чья душа уже была отмечена тьмой. Когда-то он пришел в Вальдхейм простым лекарем, исцеляя людей от болезни, которая чуть не унесла королеву Эльзу, как унесла тысячи других. Но Моргас знал правду: эту чуму породил он сам, напитав ее хаосом, а затем вручил Совикусу силу, чтобы остановить ее, сделав его героем. Дар хаоса пробудил в нем амбиции, острый ум и жажду власти, но медленно пожирал его рассудок. Иногда голос Совикуса дрожал эхом, а в глазах мелькала спираль – символ Моргаса.

«Совикус – мой ключ, – подумал Моргас, его пальцы сжали воздух, и тени вокруг задрожали. – Я дам ему силу, и он сделает то, что я не могу – сломает мир смертных изнутри. А через него я доберусь до Всеволода. Хаотики уже кружат над ним, шепчут в тенях его дворца, путают мысли, разжигают сомнения. Скоро король лишится рассудка, станет марионеткой в моих руках, ведомый Совикусом, чья душа уже принадлежит хаосу».

Он знал, что Совикус не остановится ни перед чем. Его жажда власти была зеркалом хаоса Моргаса – безжалостной, неудержимой. Если напитать ее еще больше, он станет искрой, что разожжет новую войну – войну, где свет падет, а тьма восстанет. Всеволод, с его силой и волей, был опасен, но сломленный разум сделает его уязвимым, а Вальдхейм – открытой дверью для темных сил.

– Иди, Совикус, – прошептал Моргас, глядя в бездну, где лава пульсировала, как сердце мира. – Ты изменишь все… или сгоришь, если потерпишь неудачу. А Всеволод падет первым, его разум растает под шепотом хаотиков, как воск под огнем».

Он поднял руку, и синий огонь факелов взметнулся к потолку, отбрасывая тени, что сложились в силуэты Некроса, Заркуна и Тенебрис. Их глаза горели в дымке – голодные, жаждущие, готовые к заговору, что перевернет мир.

Где-то далеко, в стенах Вальдхейма, Диана проснулась среди ночи. Ее дыхание сбилось, холод пробежал по спине, а за окном звезды мигнули, словно закрываясь тенями. Девочка сжала одеяло, не понимая, почему ее сердце бьется так тревожно. Ей снились огни, крики и тени, что шептались в темноте.

Игра началась.

Глава 4.Тени на границе

Тронный зал Вальдхейма встретил советников холодным гулом ветра, что рвался в высокие стрельчатые окна. За ними над беспокойным морем сгущались тучи, предвещая бурю. Высокие колонны из серого камня поднимались к сводчатому потолку, их резьба – сцены битв Альгарда с Эрденвальдом – напоминала о старой вражде, что тлела десятилетиями. Воины в доспехах, с мечами и копьями, вырезанные в узорах на камне, словно замерли в вечном противостоянии: их лица были суровы, а тени от факелов делали их почти живыми. Длинный стол из темного дуба, исцарапанный временем и покрытый пятнами от пролитого вина, стоял в центре зала, окруженный тяжелыми креслами с выцветшей обивкой. Факелы на стенах и бронзовые канделябры на столе бросали дрожащий свет, отчего тени извивались по полу, как змеи, готовые ужалить. Воздух был пропитан запахом старого дерева, железа и воска, а где-то вдали, за стенами, слышался слабый вой ветра, будто голоса прошлого шептались о грядущем.

Во главе стола восседал король Всеволод. Его бордовый плащ свисал с широких плеч, а седые волосы, собранные в тугой хвост, блестели в отблесках огня, как серебро. Лицо, изрезанное морщинами, было суровым, но глаза казались рассеянными, будто он смотрел сквозь собравшихся в какую-то невидимую даль. Руки, сжатые на подлокотниках резного трона, слегка дрожали, а пальцы то и дело касались рукояти кинжала на поясе – старый привычный жест теперь выглядел скорее нервным, чем уверенным. Рядом, словно тень, стоял мастер Совикус, худой и прямой, как копье. Его черная мантия шуршала при каждом движении, а ледяной взгляд скользил по лицам советников, острый, как лезвие, и холодный, как зимняя ночь. Тонкие губы кривились в едва заметной усмешке, и казалось, что он знает больше, чем говорит, – или хочет, чтобы все так думали.

Чуть в стороне, на краешке кресла с потертой парчовой обивкой, сидела Диана. Ее светлое платье выделялось в полумраке зала, как луч света в темном лесу, а длинные черные волосы струились по плечам, касаясь спинки кресла. Голубые глаза блестели смесью тревоги и любопытства, ловили каждое движение, каждый звук. Отец впервые позвал ее на совет, бросив утром короткое: «Пора учиться править», и теперь она чувствовала, как воздух дрожит от напряжения, словно натянутая тетива перед выстрелом. Ее пальцы невольно теребили край платья, мягкий лен успокаивал, но сердце билось быстрее обычного. Она смотрела то на отца, пытаясь понять, что скрывается за его усталым взглядом, то на Совикуса, чья тень казалась длиннее, чем должна быть, – как в тот вечер в коридоре.

Советники заняли свои места, их голоса сливались в низкий гул, пока Всеволод не поднял руку, призывая к тишине. Его жест был резким, но в нем не хватало прежней силы, и это не укрылось от внимательных глаз. У стола собрались четверо – те, чьи слова решали судьбу Альгарда.

Лорд Гарольд, старый военачальник, сидел слева от короля. Его седые волосы торчали из-под потертого шлема, который он никогда не снимал, даже в зале, а лицо, покрытое шрамами, напоминало карту битв. Один глаз был мутным от старой раны, другой сверкал гневом. Его руки дрожали от возраста: одна нервно лежала на столе, а пальцы другой все еще сжимали рукоять меча на поясе – память о днях, когда он рубил воинов Эрденвальда на границе. Его голос, хриплый и громкий, резал тишину, как боевой клич:

– Мы не можем ждать, мой король. Хротгар снова собирает армию у наших земель!

В зале было холодно, несмотря на огонь в камине, и леди Эверина невольно запахнула шаль, словно укрываясь от тяжелых мыслей. Ее серое платье цвета стали было строгим, а на шее висел простой медальон – намек на прошлое, о котором она не говорила. Темные волосы, собранные в пучок, слегка растрепались у виска, выдавая усталость. Пальцы нервно перебирали монеты в потертом кошельке, старом, как ее воспоминания.

Ее голос, обычно твердый, дрогнул:

– Я видела, как матери хоронят сыновей, Гарольд. Наши деревни теряют слишком многих из-за этих проклятых стычек с Эрденвальдом. Каждое сражение забирает не только золото – оно забирает наших людей, наше будущее. Что я скажу своему сыну, если мы не остановимся? – Она подняла на военачальника взгляд, полный тихой мольбы. – Мы должны говорить. Договариваться. Найти путь, который не оставит наших детей в руинах.

Ее глаза скользнули к Всеволоду, умоляя о поддержке, но король, опустив голову, молчал, и ее плечи едва заметно опустились.

Гарольд отвел взгляд, его рука сильнее сжала кубок. Он тоже промолчал, словно слова Эверины задели что-то, о чем он не хотел думать.

Мастер Торвин, ученый и картограф, занял место у края стола. Худой, с длинной бородой, испачканной чернилами, он казался чужим среди воинов и казначеев. Его пальцы нервно теребили свернутые карты, а голос, тихий и слегка дрожащий, был едва слышен в гуле зала:

– Разведчики вернулись с новостями, мой король. Это не просто слухи. – Он развернул карту, испещренную линиями границ и точками старых стычек, – свидетельство десятилетий вражды с Эрденвальдом.

Совикус стоял рядом, скрестив руки, а глаза, узкие и холодные, следили за каждым присутствующим. Он молчал, но его молчание было громче слов – оно давило, заставляло советников ерзать в креслах. Диана заметила, как тень от его фигуры падала на стену, длинная и извивающаяся, хотя свет факелов не мог ее так исказить. Ее сердце сжалось – воспоминание о коридоре всплыло в памяти, как холодный шепот.

Всеволод кивнул Торвину, его голос, низкий и усталый, разорвал тишину:

– Говори, что узнали разведчики.

Он выпрямился в кресле, но движение вышло резким, почти судорожным, и Диана невольно сжала подлокотники своего кресла.

Торвин прокашлялся, его пальцы пробежали по карте, указывая на линию границы между Альгардом и Эрденвальдом – узкую полосу земли, что десятилетиями была полем мелких стычек.

– Хротгар, король Эрденвальда, собирает силы у наших рубежей. Его лагеря растут, как грибы после дождя. Воины из его крепостей, наемники с южных пустошей, даже горные кланы с их волчьими всадниками – все стекаются к границе. Разведчики видели дым от их костров и слышали вой волков по ночам. Это не просто набег, мой король. Это подготовка к войне.

Гарольд стукнул кулаком по столу, дерево загудело, а монеты Эверины подпрыгнули в ее руках.

– Я же говорил! Хротгар – старый волк, он не успокоится, пока не вцепится нам в глотку! Эти стычки – его игра. Десятилетия он испытывал нас, а теперь хочет большего. Помните, как он сжигал наши деревни у реки двадцать лет назад? Я потерял там глаз, а он – совесть!

Эверина выпрямилась, ее бровь дрогнула, а голос, хоть и твердый, выдавал затаенную боль:

– Ты помнишь, Гарольд, сколько мы потеряли в тех стычках? Не только золото, но и людей. Целые деревни опустели. – Она на миг замялась, пальцы сжали медальон на шее. – Я потеряла там мужа, Гарольд. И все, что мы строили, рушилось под набегами. Хротгар силен, но не безумен. Дары и слова могут убедить его, что мир выгоднее войны.

– Мир? – Гарольд резко вскинул голову, его шрамы побагровели от гнева. – Хротгар – зверь, Эверина, и его не задобрить дарами. Зверя бьют, пока он не отступит! – Он стиснул кулаки, его голос дрожал от гнева, но он склонил голову в знак почтения: – Мой король, неужели мы станем отправлять дары таким, как Хротгар? Его нужно встретить кинжалом в пузо, а не подарками и переговорами!

Всеволод медленно поднял взгляд, его глаза, темные от тяжелых дум, остановились на Гарольде, затем на Эверине. Пальцы его стиснули рукоять кинжала, но осанка осталась прямой, королевской. Голос, хоть и тихий, нес в себе бремя власти:

– Хротгар… Он всегда был угрозой нашим землям. Постоянные стычки, набеги, разорение приграничных деревень – это все продолжается долгие годы. Но большой войны мы избегали. – Он умолк, его взгляд стал острее. – Что заставило его решиться на нее сейчас?

Его слова повисли в воздухе, и на миг Диане показалось, что он говорит не с советниками, а с кем-то невидимым. Глаза его сузились, как будто он видел что-то за пределами зала.

Торвин кашлянул, разворачивая еще одну карту – детальную, с отметками лагерей Эрденвальда.

– Разведчики говорят, он собрал больше пяти тысяч воинов. Горные кланы – это не просто слухи, их волки уже рыщут у наших застав. Если он двинется, то через перевалы – старый путь, что мы не укрепляли с тех пор, как стычки затихли. Мы уязвимы, мой король.

– Уязвимы? – Гарольд вскочил, его кресло скрипнуло. – Мы – Альгард! Мы не прячемся за стенами, как трусы! Надо ударить первыми, разбить его лагеря, пока он не пересек границу! Хватит ждать, мой король!

Эверина скрестила руки, ее взгляд, полный усталости, остановился на Гарольде:

– Подумай, Гарольд, какой ценой нам обойдется война? Не только казна – припасы, лошади, но главное – жизни людей. Сколько семей лишатся отцов, сколько деревень опустеют? Я предлагаю отправить к Хротгару гонцов с дарами и словами мира. Он не безумен – он отступал прежде и отступит снова, так мы сохраним жизни и избежим войны.

Торвин покачал головой, его борода дрогнула от гнева:

– Отступал? Хротгар отступал, потому что наши клинки были наготове. Ослабим бдительность – и он спалит деревни, оставит семьи без крова. А посланников? Их он казнит, не дав им и слова молвить. Надо укрепить перевалы, поставить гарнизоны, выслать разведчиков. Только так мы защитим наши дома и сохраним жизни людей.

Он сжал карту, его грубые пальцы оставили темные пятна на пергаменте, будто отпечатки его тревоги за судьбу королевства.

Стоящий в стороне Совикус заговорил, его голос, холодный и ровный, звучал так, будто он оценивал людские жизни, не придавая им никакой цены:

– Вы все еще верите в свои мечи, послов и стены? – Его губы дернулись в усмешке. – И что, это, по-вашему, удержит Хротгара? Он может собрать огромную армию и, если пойдет на нас, его ничто не сможет остановить.

Советник шагнул к столу, и его тень накрыла карту Торвина, поглощая свет свечей.

– А если Хротгар давно не тот, кем был? Если его войско – лишь предвестник чего-то большего? – Совикус понизил голос, глаза сузились. – Есть другой путь, о котором вы боитесь даже подумать. У меня есть свои люди среди его приближенных, одно ваше слово мой король – и зелье окажется в его кубке, Хротгар станет тенью самого себя. И не прольется ни капли крови, которую вы так не любите проливать. – Он чуть усмехнулся: – Так мы спасем и людей, и казну. Или можем сидеть и дальше ждать, пока он нас всех уничтожит.

Советники замолчали, переглядываясь. Эверина нахмурилась:

– Совикус прав – нам нужно остановить Хротгара. Если твои люди могут поднести зелье к его кубку и покончить с ним без лишней крови, нужно действовать. – Она сжала кулак, глаза полыхнули. – Я готова пожертвовать честью, лишь бы спасти наш народ.

– Трусливый путь! – пренебрежительно добавил Гарольд.

Торвин нервно свернул карту, его пальцы оставили черные пятна на пергаменте.

Диана, до того молчавшая, вдруг выпрямилась. Ее голос, мягкий, но ясный, прозвучал в тишине:

– А что думает народ? Они живут у границы и знают Хротгара лучше нас. Или… может, у нас есть старые союзники, которые помогут?

Ее слова повисли в воздухе, наивные, но искренние. Совикус повернулся к ней, его усмешка стала шире:

– Народ? Союзники? Мило, принцесса, но это не сказки у камина. Хротгар не боится крестьянских вил, а старые друзья Альгарда давно забыли нас.

Его тон был ядовитым, как ветер с болот.

Эверина, однако, задумалась, ее пальцы замерли на монетах.

– Девочка права в одном, – сказала она, – союзы могли бы помочь. У нас есть торговые связи с южными городами. Они не любят Эрденвальд больше нашего.

Гарольд фыркнул, но промолчал, его взгляд метнулся к Всеволоду. Король сидел неподвижно, его рука сжала голову, пальцы впились в виски.

– Тени… шепчут… – пробормотал он так тихо, что услышала только Диана. Ее сердце сжалось – это было не впервые. Она вспомнила коридор, его шепот «Не сейчас…», и холод пробежал по спине. Что-то было не так с отцом, и это пугало ее больше, чем слова о Хротгаре.

В этот момент один из факелов мигнул и погас, хотя ветра в зале не было. Тень Совикуса дрогнула, вытянулась к потолку, как живая, и Диана невольно отшатнулась. Ее мысли метнулись к Андрею, урокам о богах – Тенебрис, Моргас, тьма и хаос. Неужели это связано? Она сглотнула, пытаясь прогнать страх.

Всеволод резко поднял голову, его голос стал тверже:

– Довольно споров. Мы укрепим перевалы, как сказал Торвин. Выслать новых разведчиков – пусть следят за каждым шагом Хротгара. Но этого мало.

Он замолчал, его взгляд упал на Совикуса, и тот наклонился, шепча что-то на ухо королю. Диана напряглась, пытаясь уловить слова, но услышала лишь низкий шепот, как шипение змеи. Всеволод выпрямился, его глаза блеснули странным огнем:

– Готовьте тайную операцию. Если Хротгар хочет войны, он ее получит – но не на наших землях. Мы ударим первыми, уничтожим Хротгара, а потом заберем себе его земли. – Его голос был резким, почти чужим, и советники замерли.

– Вот это король, которого я знаю! – довольно кивнул Гарольд.

Эверина нахмурилась, ее пальцы крепко обхватили кошелек.

– Надеюсь, твои агенты не подведут нас, Совикус.

Торвин побледнел, но промолчал, сворачивая оставшиеся карты.

Совикус отступил назад, его тень снова стала обычной, но Диана не могла отвести от него глаз. Что он сказал отцу? Почему его слова меняют всё? Она вспомнила сны – огни, крики, тени, что шептались в темноте. Ее ладони вспотели, платье прилипло к рукам.

Всеволод махнул рукой, заканчивая совет:

– Идите. Делайте, что сказано.

Советники поднялись, их шаги гулко отдавались в зале. Гарольд ушел первым, бормоча о мечах и крови. Эверина задержалась и бросила на Совикуса острый взгляд, прежде чем выйти. Торвин дрожащими руками подхватил свои карты и поспешил следом.

Диана осталась сидеть, глядя на отца. Всеволод не двигался, его взгляд снова ушел в пустоту, а рука сжимала кинжал так, что костяшки побелели. Совикус склонился к нему, что-то шепнув, и король кивнул не глядя. Советник повернулся и ушел, его мантия прошелестела по полу, как крылья ворона.

– Отец? – тихо позвала Диана, ее голос дрогнул. Всеволод медленно повернул голову, его глаза встретились с ее взглядом, но в них было что-то чужое – тень, что не принадлежала ему.

– Иди спать, Диана, – сказал он, и его тон был холодным, как ветер за окном. – Завтра будет новый день.

Принцесса встала, ее ноги дрожали, но она заставила себя идти. У дверей она обернулась – Всеволод сидел один, его фигура в огромном пустом зале теперь казалась меньше, а тени вокруг него шевелились, как живые. За окном сверкнула молния, осветив колонны, и на миг Диане показалось, что резные воины смотрят на нее, их каменные глаза полны тревоги. Она вышла, но сердце билось так громко, что заглушало шаги. Что-то менялось в Альгарде, в ее отце, и она не знала, как это остановить.

Глава 5. Шёпот в тенях

В тронном зале Запретной Земли воздух дрожал от жара, что поднимался от лавовых рек за окном. Багровое сияние струилось по черным стенам, отражая смутные силуэты далекого Вальдхейма, словно призраки, заточенные в огне. Моргас восседал на своем троне – его пальцы сжимали подлокотники, и слабые стоны душ, вплетенные в костяную вязь, эхом отдавались в пустоте. Синий огонь факелов вспыхнул ярче, когда он поднял руку. Его голос, резкий и холодный, как треск льда, разрезал тишину:

– Идите в Вальдхейм. Найдите их слабости – страх, зависть, тоску. Разрушьте их изнутри.

Тени у его ног сгустились. Это были хаотики – черные сгустки темной энергии, бесплотные и безликие, но живые. Моргас смотрел на них, его алые глаза сузились, но в груди шевельнулось сомнение: Совикус был его проводником, но что, если он предаст? Зависть к Арту, все еще живая и острая, кольнула его, но он отогнал ее, сосредоточившись на плане. Моргас наклонился, его длинная седая борода дрогнула, когда он добавил:

– Ищите тех, кто сломлен, тех, кто близок к трону, тех, кого гложет зависть. Совикус укажет путь, но не доверяйте ему.

Он не назвал Всеволода, но его взгляд задержался на образе короля, что мелькнул в бурлящей лаве за окном – фигура в бордовом плаще, чьи плечи ссутулились под невидимым грузом.

Хаотики дрогнули, их искры вспыхнули ярче, и с низким гулом, похожим на рев далекого зверя, они поднялись в воздух. Черный вихрь закружился у ног Моргаса, вырвался через окно и понесся прочь из Запретной Земли. Ветер завыл громче, каменные пустоши задрожали, а острые скалы, торчащие из земли, словно клыки, затрещали под напором их силы. Они мчались через бесплодные равнины и мертвые леса, оставляя за собой шлейф холода и пепла. Деревья гнулись, их ветви ломались с сухим треском, звери в панике разбегались, а птицы падали с небес, не выдерживая их присутствия. Граница Альгарда встретила их тишиной – луна скрылась за тучами, и хаотики проскользнули в Вальдхейм незримо, как тень в ночи. Их шепот, низкий и зловещий, коснулся лишь тех, чьи сердца уже знали тревогу.

Ночь в Вальдхейме была тяжелой. Буря, начавшаяся накануне, била в стены дворца, а ветер завывал в щелях, как голоса мертвецов. Хаотики расползлись по королевству – тени вползали в переулки, скользили вдоль каменных стен, проникали в дома через дымоходы и щели под дверями. Лошади в стойлах ржали, бились о деревянные перегородки, дети плакали во сне, а стражники на башнях сжимали копья, оглядываясь в темноту, не понимая, что сжимает их грудь. Тьма стала гуще, факелы мигали, хотя ветра внутри не было, и в воздухе повис металлический привкус – предвестник хаоса и смерти.

В своих покоях король Всеволод стоял у окна, его фигура в бордовом плаще казалась одинокой в тусклом свете единственной свечи. Стекла дрожали под ударами ветра, а за ними молнии рвали небо, освещая лицо короля – бледное, с глубокими тенями под глазами. Он смотрел на бурю, но взгляд его был пустым, словно он видел не дождь, а что-то иное. Его руки, сжимавшие подоконник, дрожали, пальцы впились в камень так, что костяшки побелели.

– Тени… слишком громко… – пробормотал он, его голос сорвался на хрип, и он сжал голову ладонями, как будто хотел выдавить шепот, что звучал внутри. Тень в углу комнаты дрогнула, хотя факел горел ровно, и на миг она отделилась от стены, став гуще, чем должна быть. Всеволод резко обернулся, его глаза сузились, но тут же помутнели, и он отвернулся, не заметив, как кубок с вином выскользнул из его руки и упал на пол, расплескав красные капли, похожие на кровь. Он не нагнулся за ним, лишь пробормотал что-то невнятное. Шепот ветра за окном слился с его словами, и холод пробрал его до костей, хотя огонь в камине горел жарко.

В другом крыле дворца лорд Гарольд ворочался в своей постели. Его старое тело ныло от шрамов, а разум терзали сны – горящие деревни на границе, крики его людей, лица воинов Эрденвальда, что смеялись над его поражением двадцать лет назад. Хаотик, сгусток тьмы с мерцающей искрой, завис над ним, незримый, но тяжелый. Гнев Гарольда, старый и ржавый, как его меч, вспыхнул ярче – он видел Хротгара, его ухмылку, слышал топот волчьих всадников. Во сне его рука сжала рукоять меча, лежащего рядом, и он проснулся в холодном поту, бормоча: «Война… только война…» Его голос дрожал, но в глазах горел огонь, которого не было на совете.

Леди Эверина сидела в казначействе, окруженная сундуками и свитками. Ее пальцы перебирали монеты, золотые кругляши звенели, но счет путался. Хаотик притаился в углу, его темная энергия текла к ней, цепляясь за страх – страх потерять власть, казну, порядок. Шепот, тонкий и ядовитый, звучал в ее ушах: «Все исчезнет… война заберет последнее…» Она стиснула зубы, пересчитала монеты снова, но цифры ускользали, как песок сквозь пальцы. Ее сердце забилось быстрее, а разум шептал, что нужно больше – больше золота, больше влияния, чтобы выстоять.

Диана спала в своей комнате, ее волосы разметались по подушке, а рука сжимала медальон Люминора – подарок от Андрея, память об уроках о богах. Хаотик скользнул к ней, черный сгусток тьмы завис над кроватью, его искра мигнула, ища изъян в юной душе. Но ее любопытство, ее надежда на отца и вера в Люминора были сильнее страха. Она шевельнулась во сне, ее брови нахмурились, когда шепот коснулся ее – образы огня, криков, теней. За окном раздался треск, Диана проснулась, ее глаза распахнулись, глядя на дым, что вился за стеклами. «Буря…» – прошептала она, но сердце сжалось от тревоги. Она встала, подошла к окну, но тьма снаружи казалась живой. Медальон в ее руке нагрелся, и хаотик отступил, его энергия рассеялась, не найдя пути внутрь.

В башне, среди старых книг и оплывающих свечей, Совикус сидел за столом. Его худое лицо освещал тусклый свет, а в глазах вдруг вспыхнули спирали – он почувствовал хаотиков.

– Пришли, наконец, – прошептал советник, его тонкие губы изогнулись в усмешке.

Он взял перо дрожащей от предвкушения рукой и начал писать на пергаменте – имена, слабости, пути. Совикус знал тех, к кому стоит направить хаотиков: Гарольда с его гневом, Эверину с её жадностью, стражников с их страхом. Но в глубине души шевельнулась тень – жажда власти, что могла обернуться против Моргаса. Он стиснул перо сильнее, чернила капнули на бумагу, и шёпот хаотиков слился с его собственным:

– Скоро…

Далеко в Запретной земле Моргас смотрел в окно, где лава пульсировала, складываясь в переменчивые фигуры.

Его каменный трон гудел от наплыва сил, но в глубине глаз Моргаса на миг мелькнул страх – не перед Люминором или другими светлыми богами. Этот страх был древним. Он не знал куда исчез Эон, но он боялся если зайдёт слишком далеко, вдруг он вернется – и тогда сам Моргас может пасть первым.

Но жажда власти быстро победила страх. Он отогнал эту мысль, как прогоняют назойливую муху, и вновь сосредоточился на деле:

«Нужно с чего-то начать… Начать вторжение. Моргенхейм – город на самой окраине, в лесу. Он подойдёт. Отправлю туда больше хаотиков. Пускай этот проклятый город падёт первым.»

Вальдхейм дрожал – не от ударов вражеских таранов, а от чего-то глубже:

в тавернах вспыхивали ссоры, стражники ругались на постах, а даже в полдень тени тянулись неестественно длинными. Мир начинал ощущать приближение Хаоса.

Диана вернулась в постель, ее пальцы сжимали медальон. Она решила утром обязательно рассказать Андрею о своих снах – о тенях, огне, шепоте. Буря за окном стихала, но тьма осталась, и Вальдхейм уже не был прежним.

Глава 6: Свет в темноте

Утро в Вальдхейме пришло холодным и серым, словно буря, которая бушевала ночью, оставила за собой не только лужи на каменных плитах двора, но и тяжёлый покров в воздухе, который давил на плечи. Диана открыла глаза, её дыхание сбилось от сна – огни, крики, тени, что шептались за окном, как голоса, зовущие её куда-то в темноту. Она села на кровати, длинные чёрные волосы упали на лицо, закрывая голубые глаза, полные тревоги. Пальцы нащупали медальон Люминова, лежащий на столе рядом – гладкий, серебряный, с вырезанным символом светлого бога, подарок Андрея с их уроков. Комната была простой, почти скромной для принцессы: деревянная кровать с вышитым покрывалом в синих и золотых тонах, сундук у стены с её платьями, маленький стол, заваленный книгами и свитками, что она брала у наставника. За окном ветер гудел, гоняя опавшие листья по саду, а тени в углах комнаты казались длиннее, чем вчера, будто протягивали к ней тонкие пальцы. Она встала, натянула тёплый шерстяной плащ поверх белого льняного платья и глубоко вдохнула, пытаясь прогнать тревогу, что сжимала грудь с ночи. Мысли о странностях отца – его шёпоте у окна, дрожи рук на совете, пустом взгляде – кружились в голове, как осенние листья в вихре, но она решила, что день в замке отвлечёт её, даст ясность.

Диана вышла из комнаты, её мягкие туфли тихо стучали по каменному полу коридора. Замок Вальдхейма, несмотря на величие, казался ей родным – массивные стены из серого камня, высокие потолки с деревянными балками, гобелены с изображением битв и легенд Альгарда, выцветшие от времени. Но сегодня что-то было не так: шаги стражников звучали резче, голоса слуг, доносившиеся из кухни, дрожали от напряжения, а тени в углах, куда не доставал свет факелов, шевелились, как живые. Она остановилась у лестницы, ведущей вниз, и посмотрела в узкое окно – небо было серым, как сталь, а сад внизу выглядел голым, почти мёртвым, хотя осень ещё не забрала все листья. Ветер завыл громче, и ей почудился шёпот, тот же, что был во сне. Она сжала медальон, висящий на шее под плащом, и спустилась вниз, решив начать день с кухни – там всегда было тепло, шумно и пахло хлебом.

Кухня встретила её гулом голосов и звоном посуды. Огромный очаг в углу пылал, отбрасывая золотые отблески на каменные стены, а длинные столы были завалены корзинами с овощами, горшками и свежими буханками хлеба. Марта, старая кухарка с добрыми глазами и седыми волосами, собранными под платок, месила тесто, её руки двигались быстро, несмотря на возраст. Увидев Диану, она улыбнулась, морщины на её лице разгладились. "Доброе утро, госпожа,"– сказала она, вытирая муку о фартук. "Опять рано встали? Не спится вам, как и королю, видать."Её голос был тёплым, но в нём мелькнула тень тревоги, и Диана заметила, как Марта бросила быстрый взгляд на окно, где ветер гнал клочья дыма – или это был дым?

"Доброе утро, Марта,"– ответила Диана, подходя ближе. Она взяла корзину с хлебом, что стояла у стола, и подняла её, не дав кухарке возразить. "Позволь помогу. Тебе и так дел хватает."Марта фыркнула, но в её глазах мелькнула благодарность. "Ох, госпожа, не дело вам корзины таскать, но спорить с вами – что ветер ловить. Идите к печи, там Лина возится, ей помощь не помешает."Диана кивнула, её шаги были лёгкими, а плащ шуршал по полу, пока она шла через кухню. Слуги вокруг улыбались ей – не из страха или долга, а искренне, потому что она всегда находила для них доброе слово, дарила улыбки, и старалась всем помогать. В отличие от Совикуса, чей холодный взгляд заставлял их замолкать, Диана была для них как луч света в этом мрачном замке.

У печи стояла Лина, юная служанка лет четырнадцати, с веснушками на щеках и светлыми косами, что выбивались из-под чепца. Она доставала горячие лепёшки из огня, её руки в муке дрожали от жара. "Ой, госпожа!"– воскликнула она, увидев Диану, и чуть не уронила лепёшку. "Вы опять здесь? Марта вас заругает!"Диана засмеялась, её голос звенел, как колокольчик, разгоняя тяжесть утра. "Не заругает, если ты мне поможешь с этой корзиной. И где твоё новое платье? Ты же хвасталась вчера."Лина покраснела, её пальцы теребили фартук. "Дома оставила, госпожа. Здесь в нём неудобно, мука всё испортит. Но я покажу вам, если хотите!"Диана кивнула, поставив корзину у печи, и помогла Лине сложить лепёшки в стопку. Они болтали о мелочах – о платье, о том, как Лина учила младшего брата плести корзины, – и на миг Диане показалось, что всё в порядке, что тени за окном – просто дым от очага.

Но тишину прервал низкий голос Марты, обращённый к другому слуге: "Скот опять пропал у реки. Говорят, тени ночью ходили, стражники видели дым, да не поймали."Диана замерла, её рука с лепёшкой остановилась в воздухе. Она вспомнила ночь, дым за окном, шёпот во сне. "Тени?"– переспросила она, стараясь скрыть тревогу. Марта вздохнула, её взгляд стал серьёзнее. "Слухи, госпожа. Люди боятся, стражники ссорятся, даже собаки воют без дела. А король… говорят, он не спит ночами, ходит по залам, бормочет что-то."Лина кивнула, её голос стал тише: "Мой брат видел дым у реки, думал, пожар, а там ничего. Страшно, госпожа."Диана сжала медальон под плащом, её сердце забилось быстрее, но она улыбнулась, чтобы успокоить их. "Может, это просто буря играет с нами. Не бойтесь, мы разберёмся."

Она вышла из кухни, её шаги замедлились, когда она заметила Теодора, своего пажа, у лестницы. Юноша лет шестнадцати, худощавый, но ловкий, стоял с её плащом в руках, который она оставила утром. Его растрёпанные каштановые волосы падали на лоб, а внимательные карие глаза смотрели на неё с лёгкой тревогой. Он был одет в простую зелёную тунику и серый плащ, что делало его почти незаметным среди слуг, но Диана ценила его за верность и острый ум. "Госпожа,"– сказал он, его голос был тихим, но твёрдым, – "вы опять без плаща ушли. Марта вас не ругала?"Диана улыбнулась, принимая плащ из его рук. "Ругала, но я выжила. Ты сегодня рано, Теодор. Что-то случилось?"Он пожал плечами, но его взгляд скользнул к окну, где ветер гнал клочья дыма. "Стражники шумят у ворот, говорят, кто-то видел тени ночью. Я подумал, вам стоит знать."Она кивнула, её пальцы сжали край плаща. "Спасибо, Теодор. Пойдём в сад, мне нужен воздух."

Сад Вальдхейма был небольшим, окружённым каменными стенами, но даже здесь осень оставила след – деревья стояли голыми, а клумбы с цветами пожухли. Диана села на скамью под старым дубом, Теодор устроился рядом, положив плащ на колени. Ветер шуршал листьями, а где-то вдали слышался лай собак, резкий и тревожный. "Ты веришь в эти тени, Теодор?"– спросила она, глядя на серое небо. Он задумался, его пальцы теребили край туники. "Не знаю, госпожа. Но что-то странное творится. Стражники ссорятся, слуги шепчутся, даже кошки прячутся. А вы?"Диана вздохнула, её голос стал тише: "Я видела дым ночью. И сны… они не дают мне покоя. Отец тоже… он не такой, как раньше."Теодор кивнул, его карие глаза встретились с её взглядом. "Я слышал, он кричал ночью, стража говорит, он ходил по тронному залу один. Может, это от совета? Хротгар всех нервирует."Диана покачала головой, её пальцы сжали медальон. "Не только Хротгар. Что-то большее, Теодор. Я чувствую это."

Их разговор прервал звук шагов – тяжёлых, гулких, как удары молота. Диана обернулась и увидела троих мужчин, что шли через двор к тронному залу. Это были телохранители её отца – Валрик, Аден и Гримар, верные стражи Всеволода, которых она знала с детства. Валрик шагал впереди, высокий и широкоплечий, с седыми висками и бородой, что делала его похожим на медведя. Его доспехи звенели, а голос, громкий, как гром, раздавался даже здесь: "Где этот гонец? Король не шутил!"Аден, молодой и худой, с острым взглядом и луком за спиной, шёл рядом, его пальцы нервно теребили тетиву. "Валрик, он не мог так решить. Это не он,"– сказал он, но голос дрогнул, как будто он сам не верил своим словам. Гримар замыкал троицу, молчаливый, с лицом, изрезанным шрамами, и топором на поясе. Его тёмные глаза смотрели в пустоту, а рука лежала на рукояти, слегка дрожа.

Диана встала, её сердце сжалось. Она вспомнила совет – резкий приказ отца казнить гонца Эверины, его чужой голос после шёпота Совикуса. "Теодор, это телохранители отца,"– прошептала она. "Они идут к нему."Юноша кивнул, его взгляд стал серьёзнее. "Они спорят с утра, госпожа. Валрик кричал на стражу, Аден проверял ворота, а Гримар… он просто молчит, но я видел, как он смотрел на тени."Диана шагнула вперёд, её плащ зашуршал по траве, и она выглянула из-за стены сада, чтобы лучше видеть.

Тронный зал был виден через открытые двери – массивный, мрачный, с колоннами, покрытыми резьбой битв. Всеволод стоял у окна, его бордовый плащ свисал с плеч, а седые волосы блестели в тусклом свете. Он смотрел наружу, но его поза была странной – сгорбленной, как будто что-то давило на него. Тень за его спиной шевельнулась, хотя факелы горели ровно, и Диане почудилось, что она видит дым, вьющийся у его ног. Валрик вошёл первым, его голос гремел: "Мой король, гонец Эверины сбежал! Это предательство!"Аден добавил тише: "Или ошибка, ваше величество. Вы не могли так приказать."Гримар остановился у двери, его топор блеснул в свете, но рука дрожала сильнее, чем обычно. Всеволод повернулся, его лицо было бледным, глаза мутными. "Казнить… предателей…"– пробормотал он, и голос сорвался, как будто два звука слились в один.

Диана отступила назад, её дыхание сбилось. "Он не в себе,"– прошептала она, глядя на Теодора. "Что-то с ним творится, я знаю."Теодор кивнул, его пальцы сжали плащ. "Стража говорит, он не спит, госпожа. И тени… они везде."Она сжала медальон сильнее, вспоминая слова Андрея о равновесии, о том, как тьма может нарушить его. Её взгляд упал на отца, на телохранителей, что стояли перед ним, и холод пробежал по спине. Валрик кричал, Аден спорил, Гримар молчал, но их лица были напряжёнными, как будто они тоже чувствовали тьму, что сгущалась в зале.

Она вернулась в сад, её шаги были медленными, а мысли путались. Теодор шёл рядом, его присутствие успокаивало, как тёплый свет в ночи. "Госпожа, вам надо отдохнуть,"– сказал он, его голос был мягким, но в нём слышалась тревога. "Вы бледнее обычного."Диана покачала головой, её губы тронула слабая улыбка. "Не могу, Теодор. Не сейчас. Но спасибо, что ты рядом."Они сели на скамью, ветер шуршал листьями, а вдали лаяли собаки, их вой смешивался с гулом голосов из тронного зала.

День шёл своим чередом, солнце поднялось выше, но серое небо не давало тепла. Диана провела утро в замке, помогая слугам, болтая с Линой о её брате, слушая рассказы Марты о старых временах, когда Всеволод был молод и смеялся громче всех. Теодор следовал за ней, неся её плащ, книги, иногда молча стоя в стороне, но всегда готовый помочь. Она видела телохранителей позже – Валрик кричал на стражу у ворот, Аден проверял стрелы с тревожным взглядом, Гримар сидел у стены, точил топор, но его глаза смотрели в пустоту. Всеволод оставался в тронном зале, его шаги гулко отдавались, когда он ходил от окна к трону, бормоча что-то невнятное.

К вечеру Диана вернулась в свою комнату, её тело ныло от усталости, но разум был ясен. Она села у стола, глядя на медальон Люминора, что лежал перед ней. Тени в углах шевелились, ветер за окном стих, но дым всё ещё вился вдали, как призрак ночи. Она не знала, что делать – идти к Андрею, говорить с отцом, искать ответы в книгах. Но она знала одно: Вальдхейм менялся, и она не могла просто смотреть. День закончился тихо, её глаза закрылись, а медальон остался в руке, тёплый, как обещание света в ночи.

Глава 7. Послание тьмы

Ночь опустилась на Вальдхейм тяжёлым, непроницаемым покрывалом, принеся с собой тревожное молчание, что сгущалось в стенах древнего замка, словно живое существо. Ветер, холодный и резкий, проникал сквозь узкие бойницы, завывая в пустых коридорах, как голоса давно забытых духов, что шептались о прошлом. Факелы, закреплённые на каменных стенах, вспыхивали и гасли под его порывами, бросая дрожащие тени, что извивались по полу и поднимались к потолку, будто пытаясь вырваться из своего призрачного плена. Где-то вдалеке раздавался мерный топот стражников, патрулирующих двор, но даже этот звук растворялся в глухой тишине, что окутывала крепость, предвещая нечто зловещее, как эхо далёкой бури.

В покоях Совикуса царил полумрак, нарушаемый лишь слабым светом свечей, чьи языки пламени трепетали в бронзовых подсвечниках, отбрасывая длинные тени на стены. Их отблески играли на гранёном бокале с вином, стоявшем на массивном столе из тёмного дуба, вырезанного с грубой простотой, но покрытого следами времени – царапинами и пятнами от чернил. Алые блики скользили по стопке старых свитков и пожелтевших карт, лежащих рядом, их края были истрёпаны, а линии границ Альгарда и Эрденвальда выцвели от частого прикосновения пальцев. Воздух в комнате был тяжёлым, пропитанным запахом воска, пергамента и лёгким привкусом металла, что висел в нём, как невидимая угроза, напоминая о присутствии чего-то большего. Совикус, первый советник короля, сидел в глубоком кресле, обитом выцветшей тканью, склонившись над одной из карт. Его длинные пальцы, тонкие и бледные, как кости, скользили по линиям северных границ, но взгляд его, холодный и острый, как лезвие, был устремлён куда-то дальше – в глубины собственных мыслей, где зрела тень предчувствия. Он ждал, и это ожидание было почти осязаемым, как шёпот, что пробирался сквозь тишину ночи, касаясь его разума.

Внезапно воздух сгустился, стал плотнее, будто само пространство сжалось под невидимым давлением, что пришло извне. Тонкий аромат горьких трав – полыни и ядовитого плюща – наполнил комнату, смешиваясь с дымом камина, где тлели угли, отбрасывая слабое тепло на каменные плиты пола. Совикус медленно выпрямился, его движения были плавными, почти кошачьими, как у хищника, что почуял добычу. Он перевёл взгляд на камин, где огонь пылал ровно, освещая его худое лицо с острыми скулами и тонкими губами, что кривились в едва заметной усмешке. Но в этот миг пламя дрогнуло, словно от порыва ветра, которого не существовало в закрытой комнате. Оно вспыхнуло с новой силой, изменив цвет – золотистый свет сменился тёмно-синим, глубоким, как ночное небо перед грозой, а затем угас до почти чёрного, зловещего оттенка, что поглотил тепло. В его глубине зашевелились тени – сгустки тёмной энергии, бесформенные, но живые, с крохотными искрами, что мерцали, как угли в бездне. Это были Хаотики, посланники Моргаса, чьё присутствие он ощущал с той ночи, когда впервые принял их силу.

И тогда раздался голос.

– Иди на холм у северных границ, где границы истончаются, – прогремело оно, низкое и властное, проникая в каждую клетку тела Совикуса, заставляя его кровь застыть. – Ночь Хаоса близка.

Он прикрыл глаза, позволяя словам осесть в сознании, как тяжёлый камень в тихую воду. Голос был знакомым – Моргас, Бог Хаоса, чья воля давно вела его, как невидимая нить, с тех пор как он впервые вкусил дар тьмы, что пробудил в нём амбиции и жажду власти. Но в этот раз голос звучал иначе – ближе, реальнее, словно доносился не из Запретной Земли, а из самой комнаты, отзываясь эхом в стенах, в его костях, в его душе. Боги редко говорили напрямую, предпочитая знаки – стук в окно его покоев ворона, треск молнии в бурю, случайную фразу, что цепляла разум. Но эта ночь была особенной, и Совикус знал это, чувствовал каждой клеткой своего существа. Хаотики, что кружились в огне, не исчезли – их тёмная энергия осталась, витающая в воздухе, как шёпот, что звал его к действию.

Когда голос затих, пламя в камине вернулось к своему обычному золотому сиянию, но тишина, что последовала за этим, стала звенящей, почти осязаемой, как натянутая струна, готовая лопнуть. Совикус глубоко вдохнул, чувствуя, как холод пробирается под его чёрную мантию, и медленно поднялся с кресла. Его шаги были бесшумны, когда он подошёл к окну, чьи тяжёлые створки обрамляли тёмное стекло, запотевшее от ночной сырости. За ним простирался замковый двор, залитый мертвенно-бледным светом луны, что пробивалась сквозь рваные облака. Камни мостовой блестели от росы, а далёкие башни вырисовывались на фоне неба, как стражи, охраняющие тайны Вальдхейма. Мир казался застывшим, словно ждал его решения, его следующего шага, и Совикус ощутил, как его сердце бьётся чуть быстрее, чем обычно.

Он не мог ослушаться. Послание Моргаса было не просто просьбой – это был приказ, выжженный в его разуме, как раскалённое клеймо. Но покинуть замок означало оставить короля и его двор без присмотра, а это требовало хитрости. Всеволод, несмотря на свою силу, становился всё более уязвимым – его шёпот ночью, дрожь рук на совете, пустой взгляд, что Диана замечала всё чаще, говорили о том, что Хаотики уже нашли трещину в его душе. Совикус стиснул край подоконника, его пальцы побелели от напряжения, а в груди шевельнулась тень сомнения – не слишком ли быстро он движется? Не заметит ли принцесса, чьи голубые глаза видели больше, чем она говорила, его отсутствие? Он должен был уйти так, чтобы никто не заподозрил правды, и это требовало плана.

Утро пришло с серым светом, что пробивался сквозь низкие облака, окутавшие Вальдхейм, как саван. Совикус готовился к аудиенции с королём, тщательно скрывая следы ночного беспокойства. Он надел свою чёрную бархатную мантию, чьи подолы шуршали по полу, как шёпот теней, и закрепил её серебряной застёжкой в форме спирали – символом Моргаса, что стал его тайным знаком, скрытым от глаз двора. Лицо его оставалось непроницаемым, как маска, но в глубине глаз мерцало предвкушение, смешанное с лёгкой тревогой – не перед Всеволодом, а перед тем, что ждало его на холме.

Тронный зал встретил его величественной холодностью, что контрастировала с хаосом ночи. Высокие колонны из серого камня, покрытые резьбой битв с Эрденвальдом, поднимались к сводчатому потолку, где тени факелов плясали, оживляя сцены прошлого – воинов с копьями, падающих зверей, горящие деревни. Факелы, закреплённые в железных кольцах, пылали ровно, но их свет казался слабее обычного, будто что-то высасывало тепло из зала. Узкие окна, обрамлённые цветным стеклом, пропускали дневной свет, разрисовывая пол мозаикой из алых, синих и золотых бликов, что дрожали под шагами входящих, как отражение тревоги, что витала в воздухе.

Стражники выстроились вдоль стен, их лица были суровыми, но в глазах мелькала тень беспокойства – они тоже чувствовали перемены, что пришли с ночью. Доспехи их, начищенные до блеска, отражали свет факелов, создавая призрачное мерцание, а руки крепко сжимали древки копий, чьи наконечники сверкали остротой. Среди них стояли Валрик, Аден и Гримар – телохранители короля, чьи фигуры выделялись даже в этой шеренге. Валрик, высокий и широкоплечий, с седыми висками, смотрел прямо перед собой, его голос, как гром, ещё звучал в памяти Дианы с их спора о гонце. Аден, молодой и худой, с луком за спиной, нервно теребил перчатки, его острый взгляд скользил по залу. Гримар, молчаливый, с лицом, изрезанным шрамами, стоял неподвижно, но его топор на поясе слегка дрожал в руке, выдавая внутреннее напряжение.

На троне, вырезанном из тёмного камня, восседал король Всеволод. Его фигура излучала силу, но в ней было что-то надломленное: пурпурный плащ, отороченный мехом горного волка, струился по плечам, а кольчужный воротник под ним блестел холодно, как лёд. Седые волосы, собранные в тугой хвост, казались тусклее в сером свете, а глаза, глубоко посаженные, смотрели на Совикуса с усталой мудростью, что скрывала тень сомнения. Его рука лежала на подлокотнике, но пальцы то и дело сжимались, как будто он боролся с чем-то внутри.

Рядом стояла Диана, её бордовое платье с узким силуэтом подчёркивало прямую осанку и решимость в голубых глазах. Чёрные волосы были заплетены в косы, уложенные аккуратно, но просто – знак, что она здесь не для красоты, а для дела. Она смотрела на Совикуса внимательно, её взгляд искал изъяны в его спокойствии. Чуть в стороне стоял Андрей, священник и наставник, в тёмно-синей рясе, что контрастировала с роскошью зала. Его лицо было спокойным, но пальцы сжимали деревянный символ Люминора, выдавая настороженность, что росла с каждым днём.

Двери тронного зала распахнулись с тяжёлым скрипом, и внутрь вошёл Совикус. Его мантия шуршала по каменному полу, движения были плавными, почти гипнотическими, но в каждом шаге ощущалась скрытая сила, что заставляла стражников напрячься. Валрик бросил на него короткий взгляд, Аден сжал перчатки сильнее, Гримар остался неподвижен, но его глаза сузились.

– Советник, – голос Всеволода разрезал тишину, глубокий и властный, но с лёгкой хрипотцой, что появилась недавно. – Что привело тебя ко мне?

Совикус склонился в поклоне, почтительно, но без лишней угодливости, его глаза на миг встретились с взглядом короля, и в них мелькнула спираль – знак Моргаса, что Диана видела в книгах Андрея.

– Ваше Величество, мне необходимо покинуть Вальдхейм на некоторое время, – произнёс он, голос его был ровным, но холодным, как зимний ветер. – Есть дело, требующее моего личного участия.

Всеволод слегка приподнял бровь, его пальцы сжали подлокотник сильнее, и тень за его спиной дрогнула, будто она не принадлежала королю, а жила своей жизнью. "Тени… громче…"– пробормотал он так тихо, что услышала только Диана, стоявшая ближе всех. Её сердце сжалось, но она осталась неподвижна.

– Как долго ты пробудешь в отъезде? – спросил король, вглядываясь в советника с усталой настороженностью.

– Настолько, насколько потребуется, – ответил Совикус, не отводя взгляда, его тон был гладким, но в нём чувствовалася скрытый умысел.

Диана шагнула чуть ближе, её глаза сузились, изучая его лицо. Он говорил спокойно, но в его голосе было что-то – лёгкая дрожь, что ускользала от понимания, как дым за окном в её снах. Она вспомнила слова Марты о тенях, рассказ Теодора о стражниках, и свои тревоги.

– Ты всегда был верен мне, Совикус, – продолжил Всеволод, его голос стал мягче, но не утратил твёрдости, хотя в нём мелькнула тень сомнения. – Если ты считаешь это необходимым, я доверюсь твоему суждению. Но могу я знать, о каком деле идёт речь?

Совикус чуть наклонил голову, его губы дрогнули в намёке на улыбку, тонкую и холодную, как лезвие.

– Лишь о деле государственной важности, Ваше Величество, до меня дошли слухи о Хротгаре – ответил он. – Оно требует моей полной сосредоточенности и… личного присутствия.

Всеволод кивнул, его взгляд задержался на советнике чуть дольше, чем обычно, и тень за ним снова шевельнулась, густея, как сгусток тёмной энергии. "Тени…"– пробормотал он снова, и Диана сжала кулаки под плащом.

– Тогда иди, – сказал король наконец, его голос был твёрдым, но усталым. – Я жду тебя обратно с новостями.

– Ваше доверие для меня – превыше всего, – произнёс Совикус, склонив голову в знак благодарности, его слова были гладкими, как шёлк, но в них таилась скрытая угроза.

Он развернулся, мантия взметнулась за ним, как крыло ворона, и направился к выходу. Диана смотрела ему вслед, её дыхание стало глубже. Она вспомнила уроки Андрея о Моргасе, Хаотиках, о том, как тьма ищет слабости, и холод пробежал по её спине. Андрей, стоявший рядом, сжал символ Люминора сильнее, его взгляд следовал за Совикусом, но он промолчал.

Совикус вышел, двери закрылись за ним с тяжёлым стуком, и зал погрузился в тишину. Диана бросила взгляд на отца – его рука дрожала на подлокотнике, глаза смотрели в пустоту, а тень за ним казалась живой. Валрик шагнул вперёд, его голос прогремел: "Мой король, вы в порядке?"Всеволод кивнул, но движение было резким, почти судорожным.

Диана покинула тронный зал, её шаги гулко отдавались в широком коридоре. Массивные колонны отбрасывали длинные тени, что тянулись по полу, как когти, а высокие окна, обрамлённые резным камнем, пропускали холодный свет, окрашивая стены в серые тона. Воздух пах воском, старым камнем и зимним ветром, что проникал сквозь щели, заставляя факелы мигать. Она остановилась у одного из окон, глядя на двор, где стражники сменяли посты, их копья сверкали в слабом свете, а голоса звучали резче, чем обычно.

У дальней колонны стоял Теодор – её паж, Диана знала – его ум и преданность бесценны. Он будто ждал её, прислонившись к колонне, и выпрямился, едва увидев её приближение.

– Теодор, – тихо позвала она, подойдя ближе. Её голос был едва слышен, но в нём чувствовалась тревога.

Юноша шагнул к ней, его глаза встретились с её взглядом.

– Принцесса? – отозвался он, слегка наклонив голову.

Диана бросила быстрый взгляд на двери тронного зала, затем снова посмотрела на него.

– Мне нужно, чтобы ты проследил за Совикусом, – сказала она, понизив голос. – Узнай, куда он направляется, с кем встречается, что делает. Всё, что сможешь.

Теодор моргнул, его брови приподнялись, но он быстро взял себя в руки.

– Советник… «Он не заметит слежки?» —спросил он, в его тоне мелькнула тревога.

Диана сжала губы, её пальцы стиснули край платья.

– Он умен, и он опасен, – ответила она. – Ты должен быть осторожен, как тень. Не подходи близко, не показывайся ему на глаза, но следи за каждым его шагом. Мне нужно знать правду.

Теодор глубоко вдохнул, его плечи напряглись, но он кивнул.

– Я сделаю всё возможное, принцесса, – сказал он, голос его стал твёрже.

– И ещё одно, – добавила Диана, её глаза сузились. – Если что-то пойдёт не так, если почувствуешь угрозу – сразу возвращайся ко мне. Не геройствуй. Твоя жизнь важнее.

Юноша слегка улыбнулся, в его взгляде мелькнула благодарность.

– Я вас не подведу, – пообещал он.

Он отступил в тень коридора, его фигура растворилась среди колонн, как призрак, и вскоре исчез из виду. Диана осталась одна, стоя у окна. Холодный ветер коснулся её лица, принеся с собой запах снега и далёких лесов. Она смотрела на небо, где облака сгущались, словно предвещая бурю. Сегодняшняя ночь была лишь началом – началом чего-то большего, что она пока не могла понять. Но интуиция подсказывала ей: Совикус скрывает тайну, что может разрушить всё, что она любит.

Она сжала кулаки, её дыхание стало глубже. "Моргас,"– мелькнуло в её голове. Это имя всплыло из рассказов Андрея, из книг в библиотеке, из теней, что она видела в последние дни. Было ли это совпадением? Или ночь действительно несла с собой хаос, о котором предупреждали древние легенды? Диана не знала ответа, но чувствовала – время правды близко, и она должна быть готова встретить его лицом к лицу.

Глава 8. Ночь Хаоса

Путь советника

Холодный ветер гнал по пустынным тропам клочья пыли, унося их в бездонную тьму, что поглотила Альгард. Совикус шагал уверенно, его движения были размеренными, лишёнными спешки, словно он шёл по давно знакомому пути, выжженному в его памяти волей высшей силы. Чёрный плащ развевался за спиной, как крылья ночной птицы, а капюшон скрывал лицо, оставляя видимыми лишь глаза – холодные, острые, словно клинки, что пронзали мрак. Дорога вела на север, к холму у границ, где, по зову Моргаса, его ждала судьба – ритуал, что должен был изменить всё.

Воздух был пропитан чем-то странным, неуловимым, почти живым. Ветер шептал слова на давно мёртвом языке, слова, что цеплялись за разум, но ускользали от понимания. Деревья вдоль тропы дрожали, их голые ветви тянулись к небу, но не касались друг друга, словно боялись нарушить невидимую границу. Звёзды тускло мерцали сквозь рваные облака, их свет был слабым, будто они прятались от того, что должно было свершиться этой ночью. Совикус чувствовал это всем своим существом – магия витала в воздухе, густая и тяжёлая, как невидимая рука, что вела его вперёд. Всё было готово, и он знал это.

Но он не был один.

Тень следовала за ним с тех пор, как он покинул стены Вальдхейма. Шаги её были едва слышны, дыхание – слабым шёпотом, заглушённым воем ветра, но Совикус ощущал её присутствие. Это не была угроза, скорее неуклюжая попытка остаться незамеченным. Мальчишка. Худощавый, ловкий, не старше шестнадцати лет, он прятался за деревьями, замирал в зарослях, его тёмный плащ сливался с тенями. Но для Совикуса он был как открытая книга – магия, что текла в его венах, дар Моргаса, обостряла чувства до предела. Он слышал каждый шорох, ощущал малейшие колебания воздуха, знал, где мальчик ступает, даже не оборачиваясь.

Кто он? Случайный сирота, гонимый любопытством или голодом? Или чей-то посланник, чьи глаза следили за ним из тени? Совикус мог бы поймать его в один миг – достаточно было взгляда, чтобы заморозить его страхом, или жеста, чтобы тени разорвали его на куски. Но он не сделал этого. Вместо этого он шёл дальше, позволяя мальчишке следовать за ним, как мотыльку, летящему на пламя. Моргас подаст знак, когда придёт время, и тогда всё станет ясно.

Лес вокруг становился гуще, деревья смыкались над тропой, образуя свод из голых ветвей, что скрипели под напором ветра. Земля под ногами была влажной, укрытой мхом и опавшими листьями, что шуршали под его сапогами. Вдалеке завыл волк, его голос разнёсся над пустошами, но быстро угас, словно подавленный чем-то большим. Совикус не обращал внимания на звуки – его разум был занят только целью, что ждала впереди.

Деревня Гребень

Дорога привела его к Гребню – маленькому посёлку, затерянному в тёмных лесах на севере Альгарда. Низкие дома, крытые потускневшей черепицей, жались друг к другу, словно пытаясь укрыться от ночи. Запах гниющей древесины и сырого сена висел в воздухе, смешиваясь с дымом от угасающих очагов. Когда Совикус въехал в деревню на своём чёрном жеребце, тишина накрыла её, как тяжёлое одеяло. Жители, что ещё минуту назад сидели у костров или возились у домов, поспешно исчезли, захлопнув двери и ставни. Даже собаки, что обычно лаяли на чужаков, притихли, забившись в тени.

Совикус чувствовал их взгляды – тени мелькали в щелях окон, лица прятались за дверными проёмами, полные страха и недоверия. Это не был обычный страх перед чужаком. Люди Гребня знали его – не по имени, не по званию, а по тому, что исходило от него. Хаос пульсировал в его ауре, как невидимый огонь, и они ощущали его, пусть и не могли назвать. Напряжение висело в воздухе, густое и липкое, как предгрозовая духота.

Он не обратил на них внимания. Его путь лежал к таверне – старой каменной постройке с покосившейся вывеской, на которой едва читалось слово "Гребень". Дверь скрипнула, когда он вошёл, и душный запах копчёного мяса, дешёвого эля и пота ударил в лицо. Внутри было тесно: деревянные столы, потемневшие от времени, стояли вплотную, а у стены сидели несколько крестьян, чьи лица были покрыты грязью и усталостью. Они замолчали, едва он переступил порог, их взгляды скользнули по нему и замерли, полные настороженности.

Трактирщик, пожилой мужчина с густыми седыми бровями и морщинистым лицом, молча шагнул к нему. Его руки дрожали, когда он ставил на стол кружку вина и глиняную миску с похлёбкой – густой, с кусками картофеля и лука, что плавали в мутном бульоне.

– Тепло нынче, – буркнул он, словно эти слова были единственным, что он мог выдавить из себя.

Совикус не ответил. Он сел, подтянув к себе миску, и начал есть, сосредоточившись на предстоящем. Ложка черпала похлёбку медленно, размеренно, а вино оставалось нетронутым – багровая жидкость отражала свет единственной свечи на столе. Крестьяне шептались, бросая на него косые взгляды, но он не поднимал глаз. Его мысли были далеко – на холме, в тумане, где ждал Моргас.

Когда огни в деревне погасли, и тишина стала почти невыносимой, мальчишка всё ещё следил за ним. Совикус чувствовал его – где-то в тени сеновала, за стеной таверны, он затаился, как мышь перед котом.

Тень, что движется следом

Теодор не спал. Он устроился в сеновале, прижавшись к грубым доскам, что пахли сыростью и старой соломой. Ночь становилась всё тяжелее, воздух давил на плечи, словно сама тьма сгущалась вокруг него. Вдалеке, за лесом, поднимались чёрные облака, их края озарялись вспышками алого света, что пробивались сквозь мрак. Это был знак – зловещий, необъяснимый, но он чувствовал его всем телом. Сердце билось быстро, но он заставлял себя дышать ровно, прячась в тени.

Он видел, как Совикус вошёл в таверну, видел, как жители Гребня разбежались, словно крысы перед пожаром. Что-то было не так с этим человеком – не просто властность или холодность, а нечто глубже, что заставляло воздух дрожать вокруг него. Теодор сжал кулаки, вспоминая слова Дианы: "Будь осторожен. Он опасен."Она была права, и теперь он понимал это лучше, чем когда-либо.

Лес за деревней затих, поглощая последние звуки ночи – ни шороха листвы, ни криков сов. И в этот момент послышались шаги. Тяжёлые, уверенные, с хрустом веток под ногами. Теодор напрягся, выглянув из-за досок. Пятеро фигур двигались к Совикусу, что стоял у края деревни, глядя в сторону леса. Разбойники – их одежда была грязной, рваной, а ржавые клинки в руках тускло блестели в лунном свете. От них пахло потом и страхом, смешанным с жадностью.

– Эй, господин, чего один ночью? – насмешливо бросил один, долговязый, с кривыми зубами.

Совикус не шелохнулся. Его взгляд оставался холодным, как лёд, лицо – неподвижным. Он не ответил, не остановился, словно их слова были пустым шумом.

– Кошель бросай, – рявкнул второй, шагнув ближе и протянув руку с грязными пальцами.

Третий, самый крупный, с широкими плечами и шрамом через щеку, замер, вглядываясь в фигуру в плаще. Его глаза расширились, узнавание мелькнуло в них.

– Это… это же… – прошептал он, но голос его оборвался.

Совикус слегка приподнял руку. Тени вокруг него ожили – чёрные, извивающиеся, как змеи, они вспыхнули с шипением и рванулись вперёд. Теодор затаил дыхание, вжавшись в стену.

Первый разбойник не успел вскрикнуть – тени обвили его голову, сжались, и его глаза вспыхнули алым, выгорая изнутри. Он рухнул, тело дёрнулось в агонии и затихло. Второй взвыл, когда его кожа почернела, покрываясь язвами, что лопались, как гнилые плоды. Его пальцы, сжимавшие кинжал, рассыпались в пыль, и он упал, хрипя. Третий открыл рот, но крик застрял в горле – щупальца теней втянули его в себя, поглотив, как волна поглощает камень. Четвёртый бросился бежать, но пламя взвилось под его ногами, охватило тело, и через миг его кости осыпались чёрным пеплом, унесённым ветром. Последний, дрожащий, отступал, сжимая меч. Совикус повернул голову, его пальцы сжали воздух. Раздался влажный хруст – разбойник осел, кровь хлынула изо рта, глаза остекленели.

Теодор зажал рот рукой, чтобы не закричать. Он видел всё – каждый удар, каждый ужасный конец. Сердце колотилось так громко, что он боялся, Совикус услышит. Но советник не обернулся. Он шагнул вперёд, оставив тела лежать в пыли, и растворился в лесу.

Встреча с богом

Холм возвышался над лесом, скрытый густым туманом, что клубился вокруг него, как живое существо. Древние камни, покрытые мхом и выщербленные временем, стояли кругом, их тёмные силуэты проступали сквозь дымку. Совикус вошёл в этот круг, и воздух затрепетал, словно пробудившись от векового сна. Туман сгустился, стал плотнее, обволакивая его, как саван.

– Выходи, – произнёс он спокойно, голос его был низким, резонировал с землёй.

Туман дрогнул, расступился, и из его глубин выступила фигура. Теодор, затаившийся за деревом у подножия холма, замер. Это был не человек. Высокий, тёмный, как сама бездна, Моргас стоял перед Совикусом. Его рога, чёрные и изогнутые, поднимались в воздух, багровые глаза пылали, как угли в сердце вулкана, а тело окутывал плащ из теней, что шевелились, как живые.

Мальчик шагнул вперёд, его ноги дрожали, но он не отступил. Бледный, с растрёпанными волосами, он смотрел на Совикуса, не прячась больше.

– Ты знал, что я здесь? – спросил он, голос слабый, полный страха.

Советник кивнул, его взгляд был холодным, но в нём мелькнула тень сожаления.

– Ты не должен был следовать за мной, – сказал он. – Теперь у тебя есть выбор. Уйди и забудь всё, что видел. Или…

Моргас шагнул ближе, и его голос раздался в разуме Теодора, не произнося слов вслух:

"Ты выбрал не ту дорогу."

Тени рванулись вперёд, быстрые, как молнии. Теодор вскрикнул, бросился бежать, но они поймали его, обвили, как сети. Его крик оборвался, поглощённый тьмой, и всё вокруг исчезло – холм, камни, лес. Остались только Совикус и Моргас.

– Совикус, – прогремел голос бога, раскатываясь, как гром.

Советник опустился на колено, склонив голову.

– О великий Моргас, я твой преданный слуга, – произнёс он, голос его был твёрд, в нём звучала покорность.

Из ладони Моргаса начала стекать тёмная субстанция – жидкая, как смола, но сгущающаяся в нечто твёрдое. Она упала на землю, приняв форму куска металла, ледяного и обжигающего одновременно. Совикус взял его в руку, ощутив холод, что пронзил кожу до костей.

– Чистый хаос, – сказал Моргас, его глаза вспыхнули ярче. – Ты знаешь, что с ним делать.

Советник кивнул, не отрывая взгляда от металла. Он блестел, отражая багровый свет глаз бога, и в его глубине пульсировала сила – живая, неукротимая.

– Теперь ты готов, – голос Моргаса резанул ночь, как клинок.

Совикус поднял голову и увидел в глазах бога своё отражение – не человека, не мага, а пустоту, что жадно впитывала хаос. Металл в его руке ожил, впился в ладонь корнями, тонкими, как нити. Боль пронзила его, но она была сладкой, возносящей. Кровь смешалась с тьмой, и он больше не чувствовал тела – только вихрь, бесконечный и всепоглощающий, где границы между слугой и господином растворялись в едином дыхании хаоса.

Глава 9. Союз

Туман, что клубился вокруг холма, медленно рассеивался, отступая к лесу, как дыхание умирающего зверя. Каменный круг, где только что стоял Моргас, ещё дрожал от остатков его присутствия – холодный ветер кружил между камнями, унося запах горелой земли и металла. Совикус стоял неподвижно, его чёрная мантия была неподвластна порывам ветра, а в руке он сжимал кусок чистого хаоса – тёмный металл, холодный, как ледяная бездна, но пульсирующий жизнью, что текла в его венах. Кровь, смешавшаяся с тьмой во время ритуала, оставила тонкие чёрные линии на его ладони, что уходили под кожу, как корни древнего древа. Он чувствовал силу, что теперь жила в нём, – неукротимую, острую как клинок, и сладкую, как яд, что обещает забвение. Но ночь ещё не закончилась, и его путь вёл дальше.

Северные границы Альгарда были местом, где леса становились гуще, а земля – суровее, где тени деревьев сливались с тьмой ночи, образуя лабиринт, в котором терялись даже самые опытные охотники. Совикус шагал уверенно, лошадь к сожалению пришлось оставить в Гребне, его сапоги оставляли лёгкие следы на влажной почве, покрытой мхом и опавшими листьями. Ветер стих, но воздух оставался тяжёлым, пропитанным магией, что витала после ритуала. Звёзды над головой тускнели, скрытые облаками, что сгущались на горизонте, а вдалеке слышался вой волков – низкий, протяжный, полный тревоги. Он знал, куда идёт: к старой дубовой роще, где его ждали посланники Хротгара, вождя Эрденвальда, чья тень давно нависала над Альгардом в ожидании реванша.

Совикус не оглядывался, но память о мальчишке, что следовал за ним, осталась в его разуме, как заноза. Теодор – паж Дианы, чьи шаги он слышал до самого холма, чей крик оборвался в тенях Моргаса. Он не жалел о его судьбе – любопытство всегда имело цену, а мальчик выбрал свою дорогу. Но его присутствие напомнило Совикусу о том, как близко принцесса подобралась к его тайнам. Диана, с её острым взглядом и неугасающей надеждой, могла стать проблемой, если бы узнала правду. Он стиснул металл в руке сильнее, холод пронзил кожу, и мысль о принцессе растворилась в вихре хаоса, что теперь был частью его.

Дубовая роща появилась из тьмы внезапно, её стволы, толстые и узловатые, поднимались к небу, как стражи, что охраняли древние секреты. Листья, ещё не опавшие, шуршали под слабым ветром, а между деревьями мелькали тени – не Хаотики, а люди, чьи движения были резкими, но выверенными. Совикус остановился у края рощи, его взгляд скользнул по фигурам, что ждали его. Три воина вышли из-за деревьев, их доспехи из кожи и железа блестели в лунном свете, а лица были скрыты шлемами с волчьими мордами – знак Эрденвальда, где Хротгар правил железной рукой. Один из них, самый высокий, шагнул вперёд, его рука лежала на рукояти меча, что висел на поясе.

– Ты Совикус? – голос воина был грубым, как скрежет камня о камень, но в нём звучала осторожность.

Советник кивнул, его глаза сузились, изучая посланников. "Я тот, кого вы ждёте,"– ответил он, голос его был ровным, но холодным, как лёд, что сковывал реки зимой. – Где Хротгар?

Высокий воин указал вглубь рощи, где между деревьями горел слабый свет костра. "Он здесь. Идём."Совикус последовал за ними, его мантия шуршала по земле, а металл в руке пульсировал, как живое сердце, отзываясь на каждый шаг. Посланники шли молча, их взгляды скользили по нему, но никто не осмелился заговорить снова. Они знали, кто он, или, по крайней мере, чувствовали, что его присутствие несёт нечто большее, чем слова.

Костёр горел в центре небольшой поляны, окружённой дубами, чьи ветви сплетались над головой, образуя подобие купола. Пламя трещало, отбрасывая длинные тени на землю, а дым поднимался вверх, растворяясь в ночном воздухе. У огня сидел Хротгар, вождь Эрденвальда, чья фигура внушала страх даже в покое. Он был широкоплеч, с длинными волосами, заплетёнными в косы, что падали на его грудь, покрытую меховым плащом из шкуры бурого медведя. Лицо его, покрытое шрамами, было суровым, а глаза – серыми, как сталь, смотрели с холодной уверенностью человека, что видел слишком много битв. На поясе висел топор с широким лезвием, чья рукоять была вырезана из кости какого-то зверя, а рядом лежал щит, украшенный волчьими когтями. Он поднялся, когда Совикус приблизился, его рост заставил тени вокруг казаться меньше.

– Совикус, – голос Хротгара был низким, раскатистым, как далёкий гром. – Ты опоздал.

– Я пришёл, когда был готов, – ответил советник, его тон не дрогнул, но в нём чувствовалась скрытая сила. Он остановился у костра, позволяя свету осветить его лицо, но капюшон оставил тень над глазами.

Хротгар хмыкнул, его губы искривились в усмешке, что не дошла до глаз. "Твои ритуалы, твои боги… Они не заставят меня ждать вечно. Говори, зачем ты здесь."Он скрестил руки на груди, его пальцы сжали мех плаща, выдавая нетерпение.

Совикус шагнул ближе, его взгляд встретился с глазами вождя, и на миг пламя костра дрогнуло, словно почувствовав напряжение между ними. "Нападать на Альгард сейчас – безумие,"– сказал он, голос его стал твёрже, как металл в его руке. – Всеволод слаб, но не сломлен. Хаотики только начали свою работу. Если ударить сейчас, ты потеряешь всё – людей, земли, надежду на победу."

Хротгар нахмурился, его шрамы углубились, делая лицо ещё суровее. "Слаб? Его войска стоят у границ, его советники кричат о войне. Ты обещал мне королевство, Совикус, а я вижу только слова."

– Я обещал тебе победу, – оборвал его советник, его глаза вспыхнули холодным светом, что напоминал искры Хаотиков. – И я дам её. Но время ещё не пришло. Хаос должен укорениться глубже – в сердце Всеволода, в его людях, в его дочери. Когда я дам знак, Альгард падёт сам, как дерево, подточенное изнутри. До тех пор жди."

Воины за спиной Хротгара переглянулись, их руки сжали оружие, но вождь поднял ладонь, останавливая их. Он долго смотрел на Совикуса, его серые глаза изучали советника, словно искали ложь в его словах. Наконец он кивнул, медленно, но твёрдо. "Хорошо. Я подожду твоего знака. Но если ты солгал, Совикус, моя сталь найдёт твоё сердце раньше, чем твой хаос найдёт меня."

Совикус не ответил, его губы дрогнули в слабой улыбке, но взгляд остался холодным. Он знал, что Хротгар не отступит от своих слов – вождь был жесток, но практичен, и его жажда власти была сильнее его гнева. Но в этот момент что-то изменилось. Совикус почувствовал взгляд – не Хротгара, не его воинов, а кого-то ещё. Его глаза скользнули в сторону, и он замер.

Рядом с Хротгаром стоял человек, которого он не заметил сразу. Невысокий, худощавый, с длинными тёмными волосами, что падали на плечи, он был одет в простой плащ из серой шерсти, что скрывал его фигуру. Лицо его было бледным, почти болезненно белым, с острыми чертами и тонкими губами, что кривились в насмешливой улыбке. Глаза – зелёные, яркие, как ядовитый плющ, – смотрели на Совикуса с лёгким презрением, но в них было нечто большее, чем человеческая насмешка. Совикус почувствовал холод, что пробежал по спине, не от металла в руке, а от узнавания. Это был не человек. Это был Заркун, бог зависти, принявший человеческий облик, но не сумевший скрыть свою суть от того, кто уже вкусил силу хаоса Моргаса.

Заркун наклонил голову, его улыбка стала шире, обнажая зубы, что казались слишком острыми для смертного. "Удивлён, советник?"– голос его был мягким, почти шёлковым, но в нём звучала ядовитая насмешка. Он шагнул ближе, его движения были плавными, как у змеи, что скользит по траве. "Не ожидал встретить меня здесь, среди этих… смертных?"

Совикус стиснул металл сильнее, его пальцы ощутили, как хаос отозвался на присутствие другого бога – лёгкой дрожью, что прошла по руке. "Заркун,"– произнёс он тихо, его голос был ровным, но в нём мелькнула тень тревоги. – Что ты делаешь с Хротгаром?

Бог зависти рассмеялся, звук был резким, как треск льда, и эхом отозвался в роще. "О, я не с ним, Совикус. Я рядом. Наблюдаю. Жду. Ты ведь знаешь, как сладка зависть – она горит в сердце Хротгара, в его воинах, даже в тебе. Ты хочешь власти Моргаса, а я… я хочу посмотреть, как вы все пожираете друг друга ради неё."

Хротгар повернулся к Заркуну, его брови нахмурились, но он промолчал. Вождь не знал, кто перед ним, – для него это был просто советник, один из многих, что шептались у костра. Но Совикус видел правду: Заркун не был союзником Хротгара, он был паразитом, что питался его амбициями, его жаждой отнять Альгард у Всеволода. И всё же присутствие бога зависти здесь, в эту ночь, после ритуала Моргаса, не могло быть случайностью.

– Ты играешь в опасную игру, – сказал Совикус, его взгляд встретился с зелёными глазами Заркуна, и на миг пламя костра вспыхнуло ярче, отражая их противостояние.

– А ты нет? – парировал Заркун, его улыбка не исчезла, но в ней мелькнула тень угрозы. – Твой хаос – ничто против моих сил, Совикус. Не забывай об этом.

Советник промолчал, его разум работал быстро, перебирая варианты. Заркун был угрозой, но не прямой – он не вмешивался, пока зависть питала его силу. Хротгар, стоявший рядом, был пешкой в их играх, но пешкой опасной, чья сталь могла обрушиться на Альгард раньше времени. Совикус повернулся к вождю, его голос стал твёрже: "Держи своих людей в узде, Хротгар. Когда я дам знак, ты получишь всё, что хочешь. Но не раньше."

Хротгар кивнул снова, его взгляд скользнул к Заркуну, но он не задал вопросов. "Я жду,"– сказал он просто, и это было всё, что ему нужно было сказать.

Совикус развернулся, его мантия взметнулась за спиной, как тень, что следовала за ним всю ночь. Он ушёл из рощи, оставив Хротгара и его воинов у костра, а Заркуна – с его насмешливой улыбкой, что провожала его до края леса. Металл в руке пульсировал, его холод смешивался с теплом крови, что текла в венах Совикуса. Ритуал был завершён, союз с Хротгаром укреплён, но тень Заркуна легла на его путь, как предвестие новой игры, что начиналась в тенях Альгарда.

Глава 10: Под стражей теней

Без советника во дворце словно стало светлее. Воздух, обычно пропитанный тяжёлой, гнетущей тишиной, теперь звенел оживлёнными разговорами слуг, смехом стражников и мелодичным перезвоном посуды на кухне. Диана не сразу заметила перемены – слишком глубоко укоренилась привычка к той мрачной атмосфере, что сопровождала присутствие Совикуса. Но спустя день-два она осознала: отец будто сбросил невидимую ношу, что годами давила на его широкие плечи. Его голос, ранее резкий и отрывистый, стал мягче, улыбка – редкий гость на суровом лице – начала появляться чаще, а в глазах, цвета морской бездны, зажёгся тот тёплый огонь, который она помнила с детства, когда он ещё рассказывал ей сказки перед сном.

Первые дни после отъезда Совикуса Всеволод посвятил дочери. Они завтракали вместе в просторной трапезной, где солнечные лучи проникали сквозь высокие окна, отражаясь в хрустальных бокалах и серебряных подносах с фруктами. Король расспрашивал её о том, что она читала в библиотеке, делился новостями из дальних уголков Альгарда, а иногда даже шутил – редкость, от которой у Дианы теплело на сердце. После трапезы они отправлялись на прогулки по Вальдхейму, минуя узкие улочки, где ремесленники стучали молотками, а женщины вывешивали бельё на верёвках, натянутых между домами. Эти дни напоминали ей о далёком прошлом, когда мать, королева Эльза, ещё была жива, а отец был не только королём, но и человеком – открытым, живым, способным смеяться до слёз над её детскими выходками.

В один из таких дней, когда солнце стояло в зените, заливая город золотистым светом, они вышли на центральную площадь. Здесь развернулась ярмарка – яркое, шумное действо, от которого рябило в глазах. Повсюду царило оживление: торговцы зазывали покупателей громкими голосами, предлагая ткани, глиняную посуду и корзины с сушёными травами; музыканты, сидя на перевёрнутых бочках, играли на лютнях и дудках весёлые мелодии, от которых ноги сами пускались в пляс; дети сновали между палатками, смеясь и крича, их волосы развевались на ветру, а руки были перепачканы липким мёдом от сладостей.

– Помнишь, как ты в детстве любила эти гуляния? – спросил Всеволод, слегка улыбнувшись. Он остановился у края площади, наблюдая, как Диана с любопытством разглядывает пёстрые палатки, украшенные лентами и цветами.

– Конечно, помню, отец, – рассмеялась она, её голос зазвенел, как колокольчик, перекрывая шум толпы. – Я бегала между лавками, тащила тебя за руку и мечтала, чтобы ты купил мне всё сразу.

– И ты всегда выбирала что-то странное, – покачал он головой, в его тоне мелькнула нежная насмешка. – То деревянную лошадку с одним глазом, то старый амулет, который торговец выдавал за артефакт великого мага, обещающий удачу.

– Но ведь ты всё равно покупал! – Диана шутливо ткнула его локтем в бок, и король неожиданно рассмеялся – глубоким, тёплым смехом, который давно не звучал в этих стенах.

– Как я мог отказать своей маленькой принцессе? – ответил он, глядя на неё с такой любовью, что её сердце сжалось от нахлынувших воспоминаний.

Они остановились у ряда лавок, где воздух был пропитан ароматами специй, свежих медовых лепёшек и жареного мяса, шипящего на углях. Торговцы, заметив королевскую пару, начали раскланиваться, их голоса сливались в гул приветствий. За Всеволодом и Дианой незаметно следовали трое стражников, одетых в скромные серые доспехи без гербов, чтобы не привлекать лишнего внимания. Их лица оставались бесстрастными, но осанка выдавала выучку, а руки лежали на рукоятях мечей, готовые к любому движению в толпе.

Горожане постепенно начали замечать присутствие короля и принцессы. Некоторые опускали головы в знак почтения, другие, осмелев, подходили ближе, чтобы поприветствовать своего правителя или просто взглянуть на него. Пекарь, толстый мужчина с красными щеками, выскочил из-за прилавка, держа в руках горячую медовую лепёшку, только что снятую с противня.

– Ваше Величество! – воскликнул он, кланяясь так низко, что чуть не уронил угощение. – Какая честь видеть вас здесь! Позвольте подарить вам это – лучшее, что я испёк сегодня!

Всеволод принял лепёшку с благодарной улыбкой, отломил кусочек и попробовал, чем вызвал восторженный шепоток в толпе. Диана, стоя рядом, не могла сдержать улыбки – отец редко позволял себе такие простые жесты, но сегодня он казался частью этого мира, а не недосягаемой фигурой на троне.

Внимание привлекала и сама принцесса. Женщины, собравшись в кружок, обсуждали с ней украшения, расхваливая её вкус, мужчины улыбались, снимая шляпы, а дети смотрели на неё широко раскрытыми глазами, словно на героиню из сказки. Молодая девушка, с тонкими руками и светлыми косами, робко подошла к Диане, держа в руках платок, сотканный из мягкой шерсти.

– Принцесса Диана, – сказала она, её голос дрожал от волнения, – позвольте мне подарить вам это. Он сделан из лучшей шерсти нашего края, согреет вас в холодные зимние ночи.

Диана приняла подарок, коснувшись ткани пальцами – она была мягкой, тёплой, с едва уловимым запахом луговых трав. Она поблагодарила девушку, и та, покраснев от счастья, отступила в толпу.

Но не все встречали их с радостью. В стороне, у деревянной телеги, несколько мужчин наблюдали за королевской парой с напряжёнными лицами. Их взгляды выражали смесь тревоги и недоверия, пальцы нервно теребили края одежды. Один из них, с длинной бородой и шрамом на виске, что-то шепнул своему товарищу, и тот кивнул, бросив быстрый взгляд на стражников. Охранники это заметили – их плечи напряглись, руки чуть сильнее сжали оружие, хотя лица оставались непроницаемыми.

– Вы только посмотрите, кто у нас здесь! – раздался громкий, знакомый голос, перекрывая шум ярмарки. Из толпы вышел седовласый торговец в ярком кафтане, расшитом золотыми нитями. Его борода была аккуратно подстрижена, а хитрые зелёные глаза блестели, как у старого лиса. – Принцесса Диана и сам король! Благодарю светлых богов за такую встречу!

– Сальвио! – воскликнула Диана, узнав его сразу. Этот торговец бывал на ярмарках сколько она себя помнила, привозя редкие товары из дальних земель – от резных шкатулок до загадочных амулетов.

Сальвио поклонился с театральной грацией, затем выпрямился и хитро улыбнулся.

– Как же вы выросли, принцесса, – сказал он, прищурившись. – Помню, как вы в последний раз купили у меня куклу с кривым швом, а теперь передо мной стоит настоящая красавица, достойная легенд.

Король с нежностью посмотрел на дочь, но в его глазах мелькнула тень грусти. Диана заметила это и тихо спросила:

– Ты вспоминаешь мать, да?

Всеволод кивнул, его голос стал ниже, почти шёпотом:

– Ты очень похожа на неё. Особенно, когда улыбаешься так, как сейчас.

Диана сжала его руку, чувствуя тепло его ладони сквозь перчатку.

– Я бы хотела, чтобы она была здесь, с нами, – призналась она.

– Она здесь, – Всеволод коснулся своей груди, там, где билось сердце. – Она всегда рядом, Диана.

После прогулки они вернулись во дворец, усталые, но согретые теплом этого дня. Вечером Диана вышла в сад, где воздух был прохладным и пах снегом, хотя зима ещё не вступила в свои права. В руках она держала маленькое зеркало – подарок от Сальвио, круглое, с резной деревянной рамой, покрытой узорами из листьев и птиц. Она поднесла его к лицу, глядя в своё отражение: бледная кожа, огромные голубые глаза, чёрные волосы, выбившиеся из косы. Ей показалось, что в глубине зеркала мелькнула тень – нечёткая, словно дым, но она исчезла, едва Диана моргнула.

– Истина… – прошептала она, вспомнив слова Сальвио, когда он вручал ей подарок: «Оно покажет тебе истину, если ты осмелишься заглянуть глубже».

Но её тревожила другая мысль, куда более тяжёлая.

– Где Теодор?

Мальчик, её верный паж, которого она отправила следить за Совикусом, исчез. Он должен был вернуться через день-два, принести вести, но его не было ни среди слуг, ни во дворе, ни в казармах. Диана расспросила стражников, обошла конюшни, даже заглянула в людскую, где слуги ужинали после работы.

– Никто не видел его? – спросила она у капитана стражи, высокого мужчины с седыми висками.

– Нет, принцесса, – ответил он, качая головой. – Он ушёл несколько дней назад и не вернулся. Мы можем отправить людей на поиски, если прикажете.

Диана сжала кулаки, ногти впились в ладони.

– Глупый мальчишка… – прошептала она, глядя в окно своей спальни, за которым темнело небо. – Куда ты пропал?

В ту ночь ей приснился страшный сон. Она стояла в тёмном лесу, где деревья, голые и чёрные, тянули к небу изломанные ветви. Вокруг дрожали тени, ветер гнал серый туман, холодный и липкий, как дыхание смерти. Вдалеке мелькала тонкая фигурка – Теодор, его растрёпанные каштановые волосы были видны даже в полумраке.

– Эй! – крикнула она, но голос прозвучал приглушённо, будто её окружала вода, а не воздух.

Мальчик не обернулся. Он шёл вперёд, шаг за шагом, всё дальше в глубину леса.

– Подожди! – Диана бросилась за ним, но чем быстрее она бежала, тем дальше он становился. Земля под ногами превратилась в вязкую грязь, цепляющуюся за подол платья, а ветви деревьев тянулись к ней, царапая кожу.

А потом он просто исчез – растворился в тумане, как призрак. Диана резко проснулась, её грудь тяжело вздымалась, волосы прилипли ко лбу от пота. В комнате было темно, лишь лунный свет пробивался сквозь ставни, бросая на пол бледные полосы.

На следующий день во дворец пришла весть: Совикус возвращается.

– Пойду встречу его, – сказал король, поднимаясь с кресла в своих покоях. Диана заметила, как тень легла на его лицо, словно невидимая рука стёрла тепло, что он излучал последние дни.

Она осталась в саду, сжимая зеркало в руках.

– Что ты скрываешь, Совикус? – прошептала она, глядя в своё отражение. Зеркало казалось тёмным, глубже, чем должно быть, словно за стеклом клубилась ночь.

Совикус вернулся на закате. Он не вошёл через главные ворота, как ожидали стражники, а словно материализовался из сумерек, его чёрный плащ не шелестел на ветру, а тени под ногами извивались, как живые змеи. Диана наблюдала из окна своей спальни, как он пересёк двор. Когда его фигура появилась в саду, розы, обычно яркие и гордые, свернули бутоны, будто прячась от его взгляда. Птицы, ещё недавно щебетавшие на ветках, внезапно замолкли, сорвались с мест и исчезли в вечернем небе, оставив голые ветви дрожать на ветру.

Конюшни, что находились недалеко от главного зала, наполнились тревожным ржанием. Лошади били копытами о деревянные перегородки, их глаза лихорадочно блестели в сумерках. Одна из кобыл в дальнем стойле встала на дыбы, хрипло заржав, и едва не опрокинула кормушку, разбросав сено по полу. Слуги, выбежавшие успокоить животных, замерли, увидев фигуру советника в отдалении.

Во дворце домашние кошки – обычно ленивые, дремлющие на подоконниках, – распушили хвосты, выгнули спины и с приглушённым шипением скрылись в тёмных углах. Чёрная кошка с янтарными глазами, любимица кухарки, замерла у лестницы, ведущей к королевским покоям. Её шерсть встала дыбом, зрачки расширились до предела, а затем она стремительно убежала, будто спасаясь от невидимого хищника. Даже псы, что сторожили внутренний двор, прижали уши и поджали хвосты. Огромный кобель с серой шерстью зарычал, обнажив клыки, но затем опустил голову, заскулил и попятился в свою будку, дрожа всем телом.

Возвращение советника наполнило не только людей, но и саму природу необъяснимым ужасом. Будто с ним во дворец вернулась не просто тьма, а нечто древнее, что чувствовали даже те, кто не мог произнести ни слова.

Атмосфера во дворце начала меняться стремительно. Слуги, ещё недавно болтавшие у очагов, теперь молчали, торопливо опуская головы, завидев фигуру Совикуса в коридорах. Стражники стояли прямее, их броня звенела от напряжения, а пальцы крепче сжимали рукояти мечей. Даже свечи, что ярко горели в канделябрах, теперь едва мерцали, их пламя дрожало, словно боялось светить слишком сильно.

Диана замечала эти перемены. Казалось, тьма сгустилась в коридорах, стала плотнее, тяжелее. В покоях, где раньше было тепло и уютно, теперь стоял гнетущий холод, пробирающий до костей. Окна отражали не только лица людей, но и что-то ещё – неясные силуэты, которые исчезали, стоило приглядеться внимательнее.

Король встретил советника в главном зале. Всеволод восседал на троне, его взгляд был тяжёлым, словно он ощущал, как с возвращением Совикуса на плечи вновь легла старая ноша. Пурпурный плащ струился по каменным ступеням, а пальцы сжимали подлокотники так, что побелели костяшки.

– Мой король, – склонил голову Совикус, его голос был мягким, почти вкрадчивым, но в нём звучало что-то змеиное, скользкое, от чего по спине бежали мурашки.

Всеволод молчал, изучая его. Диана, стоя в тени колонны, заметила, как отец напрягся. Ей показалось, что он видит перед собой не только слугу, но нечто большее – угрозу, от которой не так легко избавиться. Но затем король выдохнул, выпрямился, и его черты снова стали суровыми, голос – твёрдым, как сталь:

– Надеюсь, твоя поездка была полезной.

Совикус улыбнулся – тонкой, холодной улыбкой, от которой воздух в зале стал ещё тяжелее.

– Бесценной, ваше величество, – ответил он, и в его глазах мелькнуло что-то тёмное, непроницаемое.

Диана видела, как в глазах отца вновь появилась та усталость, что исчезла с отъездом советника. Словно бремя, которое он сбросил, вернулось, обретя новую силу.

Позже, в коридоре, Совикус нашёл её. Она не слышала его шагов – он появился внезапно, словно тень, что отделилась от стены.

– Принцесса, – его голос прозвучал за её спиной, слишком близко. Диана вздрогнула и резко обернулась. Совикус стоял в шаге от неё, его тёмные глаза смотрели прямо в душу. В вытянутой руке он держал деревянный амулет – тот самый, что она дала Теодору перед его уходом. Его поверхность была покрыта тонкими трещинами, а по краям запеклась тёмная, почти чёрная жидкость, похожая на смолу.

Сердце Дианы сжалось. Холод, пробежавший по спине, превратился в ледяные иглы, вонзившиеся в кожу.

– Где он? – её голос дрогнул, выдав страх, который она пыталась скрыть.

Советник склонил голову набок, его губы растянулись в лёгкой, почти насмешливой улыбке.

– Он сделал выбор, – мягко, почти ласково произнёс он. – Как и вы, принцесса.

В этот момент свет в коридоре угас. Пламя свечей вытянулось в тонкие, колеблющиеся нити, а тени на стенах начали извиваться, будто обрели собственную волю. Диана сделала шаг назад. Амулет в руке Совикуса выглядел странно – живым. Ей показалось, что в его трещинах проскользнул алый свет, как тлеющие угли в глубине костра.

– Ты… – слова застряли в горле, отказываясь складываться в связную мысль.

Совикус шагнул ближе, поднося амулет к её глазам.

– Истина – это зеркало, – прошептал он, и его голос стал ниже, глубже, словно эхо из бездны. – Но сможешь ли ты вынести то, что увидишь?

Диана почувствовала, как что-то холодное скользнуло по её запястью, будто невидимые пальцы сжали кожу. Воздух сгустился, дыхание стало тяжёлым, грудь стянуло невидимыми путами. Она вырвала взгляд из этой черноты и бросилась прочь, чувствуя на себе его насмешливый, ледяной взгляд, что провожал её до самого поворота.

В ту ночь ей опять приснился лес. Туман клубился вокруг чёрных деревьев, чьи ветви тянулись к ней, как когти. Холм возвышался вдалеке, окутанный дымкой, а перед ним шёл Теодор, его худые плечи сутулились под плащом. Она бежала за ним, кричала, но земля уходила из-под ног, а ветви цеплялись за платье, царапая кожу до крови.

– Стой! – крикнула она, но мальчик рассыпался в прах, как угасающий мираж. Из темноты выступила фигура в плаще, её глаза горели багровым светом.

Диана проснулась с криком, сжимая в руке зеркало Сальвио. Грудь вздымалась, сердце колотилось так, будто хотело вырваться наружу. В комнате было тихо, но тишина эта давила, словно нечто невидимое сидело в углу, затаив дыхание. Лунный свет, пробиваясь сквозь узкие витражные окна, бросал на стены длинные узорчатые тени. Они казались живыми, шевелящимися в такт её дыханию.

Диана села на кровати, вглядываясь в полумрак. Что-то было не так. На полу, у порога, лежала её тень. Но она не повторяла её движений. Диана резко встала – тень осталась неподвижной. Сердце гулко забилось в груди. Она медленно подняла руку, но чёрный силуэт не шелохнулся. Сделала шаг назад – тень не последовала.

В этот момент за дверью раздался едва слышный шорох. Диана затаила дыхание. Тонкий, протяжный звук – словно ногти царапали камень – пронзил тишину. Затем послышался лёгкий стук, будто кто-то медленно, с ленивым любопытством, постучал в дверь. Тень у порога дёрнулась, и Диана ахнула, отступив к стене. Темнота в комнате сгустилась, стены словно придвинулись ближе.

Царапанье стало настойчивее, ближе, звук резал слух, как нож по стеклу. А затем всё стихло – долгая, мучительная тишина повисла в воздухе. Диана осмелилась сделать шаг к двери, сердце стучало в висках. Ей показалось, что это был просто сон, что всё это плод её усталого воображения. Но когда она опустила взгляд, тень снова двигалась – с опозданием, будто кто-то другой пытался повторить её жесты. В этом повторении было нечто жуткое, неестественное.

Диана выскочила из комнаты, босые ноги шлёпали по холодному каменному полу. Коридор был тёмным и казался бесконечным, воздух был густым, пропитанным чем-то гнетущим, словно сам замок дышал вместе с ней. На этаже не было ни одного стражника, слуги спали или исчезли в своих комнатах. Она обернулась – по коридору клубилась тьма, извиваясь, как живой зверь, и оттуда доносился шёпот:

– Ты не убежишь…

Диана сделала шаг назад, но за спиной раздался спокойный голос:

– Принцесса?

Она резко обернулась и встретилась взглядом с отцом Андреем. Священник стоял в конце коридора, в руках он держал символ Люминора – маленький деревянный диск с вырезанным солнцем. На его лице не было тревоги, лишь лёгкое недоумение.

Диана обернулась снова… и застыла. Коридор был пуст. Факелы на стенах горели ровно, их свет отражался на полированном камне. Никакой тьмы, никаких шёпотов. Всё выглядело так, будто ничего не происходило.

– Что вы здесь делаете? – её голос предательски дрожал.

Отец Андрей прищурился, но в его тоне была только мягкая отцовская забота:

– Я мог бы задать тот же вопрос. Почему вы одна бродите по замку в столь поздний час?

Диана хотела рассказать правду – про тень, шёпот, страх, что сжимал её сердце, – но слова застряли в горле. Всё, что она видела, исчезло, как страшный сон. Она снова посмотрела в сторону своей комнаты. Тишина. Никаких следов.

– Мне… показалось, – прошептала она, чувствуя, как холодок на коже медленно отступает.

Отец Андрей посмотрел на неё долго и внимательно, затем кивнул:

– Бывает. Но, думаю, вам лучше вернуться в свои покои.

Диана кивнула, дрожь в руках постепенно утихала. Они двинулись по коридору, шаги священника были размеренными, успокаивающими. Но в углу, за их спинами, тень с алыми глазами стояла неподвижно, её контуры растворялись в полумраке, а шёпот, едва слышный, звал её имя…

Диана…

Глава 11: Песнь горна

Осень вступала в свои права, окутывая Вальдхейм холодным дыханием перемен. Крестьяне, согнувшись под тяжестью мешков, собирали последние плоды урожая, их натруженные руки срывали жёлтые колосья и багряные яблоки с ветвей. Листья, обугленные золотом и кровью закатов, устилали землю густым ковром, шурша под ногами одиноких прохожих. Ветер, резкий и пронизывающий, нёс с севера предчувствие скорой зимы, его вой вплетался в тишину города, словно предупреждение о чём-то неизбежном. Вальдхейм казался вымершим: лишь из редких труб над покосившимися крышами поднимались тонкие струйки дыма, а по улицам, кутаясь в тяжёлые шерстяные плащи, бродили стражники, чьи шаги гулко отдавались в пустоте. Воздух был густым, пропитанным запахом сырого дерева и угасающих очагов, но за этой внешней тишиной таилось нечто тревожное, как натянутая струна, готовая вот-вот лопнуть.

Городские дома делились на два мира, разделённые невидимой, но ощутимой пропастью. За древними стенами Вальдхейма ютились крестьянские лачуги – хрупкие строения, наспех сложенные из старых, потемневших брёвен, покосившиеся под натиском времени и непогоды. Их крыши, покрытые соломой, протекали при каждом дожде, а щели в стенах пропускали ветер, заставляя жителей кутаться в лохмотья у скудных очагов. Внутри города, ближе к центру, возвышались величественные каменные особняки знати и богатых купцов. Их фасады украшала искусная резьба – завитки листьев, лики богов, горделивые статуи с мечами и свитками, – а над входами красовались массивные гербы, высеченные в граните. Контраст между бедностью и роскошью был виден на каждом шагу: грязные переулки, где босоногие дети играли в лужах, сменялись вымощенными булыжником улицами, по которым катились лакированные кареты. Оборванные ребятишки с любопытством заглядывали в окна этих повозок, но дворяне, укутанные в бархат и меха, не удостаивали их даже мимолётного взгляда, их лица оставались холодными, как мрамор.

На одной из таких улиц, ближе к сердцу города, стояла кузница Роберта – мастера, чьё имя гремело далеко за пределами Альгарда. Его клинки славились не только остротой и прочностью, но и необычайной красотой, в которой сочетались сила и изящество. Люди – воины, купцы, даже иноземные вельможи – приезжали в Вальдхейм из самых дальних земель, чтобы заполучить оружие его работы, готовые платить золотом и драгоценностями за меч или кинжал, вышедший из-под его молота. Кузница была как сердце города – живое, пульсирующее, полное огня и мощи. Её стены, сложенные из грубого камня, почернели от копоти, но не потеряли своей крепости. Тяжёлые кованые балки поддерживали крышу, а внутри, в полумраке, никогда не угасал огонь горна, его алые и золотые всполохи освещали пространство, отбрасывая причудливые тени на стены. Воздух внутри был густым, пропитанным запахом раскалённого металла, гари и древесных углей, смешанных с лёгкой кислинкой пота подмастерьев, что сновали туда-сюда с вёдрами воды и грудами руды.

Роберт был мужчиной внушительного телосложения, его широкие плечи и могучие руки казались выкованными самой природой для тяжёлого труда. Грубое лицо, изрезанное глубокими морщинами, говорило о годах, проведённых у горна, где жар и дым оставили свой след. Его тёмные волосы, тронутые сединой, были собраны в короткий хвост, а борода, густая и жёсткая, обрамляла подбородок, делая его похожим на одного из древних героев, о которых пели барды. Он редко говорил – слова для него были лишними, когда молот и наковальня могли выразить всё. Но его взгляд, тёмный и глубокий, как угли в топке, говорил больше: в нём горел огонь, не только кузнечный, но и внутренний – страсть к ремеслу, понимание металла не просто как материала, а как живого существа, способного чувствовать, сопротивляться или подчиняться.

Кузница Роберта была его царством. Здесь, среди грохота молотов и шипения закаляемой стали, он чувствовал себя свободным. Огромный горн, высеченный из камня, возвышался в центре помещения, его жаркий поток огня вырывался наружу, обжигая лица подмастерьев. Рядом стоял массивный молот, которым Роберт вонзал металл в форму, заставляя его принимать нужные очертания. На полках, прибитых к стенам, лежали слитки – серебро, золото, сталь, редкие сплавы, собранные за годы странствий и торговли. В углу, как трон ремесла, возвышалась наковальня – чёрная, отполированная тысячами ударов, с выщербинами, каждая из которых хранила историю сотворённого шедевра. Вокруг неё валялись инструменты – клещи, напильники, долота, изношенные, но всё ещё годные для работы, словно старые друзья, верные своему хозяину.

Шум в кузнице не умолкал ни на миг: стук молота по раскалённому металлу, грохот, когда заготовка падала в воду для закаливания, шипение пара и рёв пламени, пожирающего угли в горне. Подмастерья, молодые парни с обожжёнными руками и сосредоточенными лицами, бегали от верстака к горну, выполняя указания мастера. Но стоило работе завершиться, как наступала странная тишина, глубокая и звенящая. В ней каждый звук – шорох кожаных фартуков, скрип половиц под тяжёлыми сапогами – становился острым, отчётливым, почти осязаемым.

Роберт был в своей стихии. Здесь, среди молотов и наковален, он ощущал, как металл оживает под его руками, как из бесформенной массы рождается нечто большее – не просто орудие, а произведение искусства, хранящее частицу его души. Он создавал не только клинки, но и магические артефакты, в которых таилась сила стихий, и порой в кузнице витала мистическая аура, неуловимая, но ощутимая. Здесь ковались не просто мечи – здесь рождались легенды.

В тот день он работал над очередным личным заказом – кинжалом для одного из военочальников короля, когда тишину разрезал стук в дверь. Роберт, не отрывая глаз от верстака, где остывал раскалённый клинок, буркнул:

– Да, входите!

Дверь скрипнула, и в проёме появилась фигура Совикуса – первого советника короля. Его худощавое тело, закутанное в чёрный плащ, казалось тенью, скользящей по стенам. Узкие, змеиные глаза вспыхнули в полумраке кузницы, отражая свет горна, а на губах застыла холодная, едва заметная улыбка, от которой по спине пробегал озноб.

– Уважаемый Роберт, – голос Совикуса был мягким, но в нём чувствовалась скрытая угроза, – король доволен вашей работой и посылает вам пять тысяч золотых орлов. Мы надеемся, что с новым заказом вы справитесь столь же блестяще.

Роберт медленно поднял голову, отложив клещи. В груди сжалось нехорошее предчувствие, тяжёлое, как свинец. Совикус никогда не приходил сам – обычно заказы передавали через гонцов или стражу. Значит, король не в курсе. Или… уже не в курсе ничего.

– Что нужно сделать? – спросил он, вытирая ладонь о грубый передник, пропитанный гарью и потом.

Советник внимательно посмотрел на него, затем вынул из-под плаща небольшой кусок чёрного металла. Тот блестел в свете кузнечного огня, но не излучал ни тепла, ни холода – он казался чужеродным, вырванным из другого мира, где законы природы не действовали.

– Это мой личный заказ, – Совикус протянул металл, его пальцы, тонкие и бледные, слегка дрожали. – Нужно сделать наконечник для посоха. Первый слой – серебро, второй – золото, третий – этот металл.

Роберт осторожно взял кусок в руки. Прикосновение вызвало странное чувство – не боль, не холод, а давление, будто что-то сместилось внутри его груди. Металл был тяжёлым, но не физически – он давил на разум, на душу, как невидимый груз.

– Что это за металл? – спросил он, с трудом сглотнув ком в горле.

Глаза Совикуса вспыхнули ярким, почти ядовитым светом.

– Не твоя забота, кузнец, – отрезал он, голос стал резче, как лезвие. – Делай, что сказано, и ты будешь вознаграждён.

Когда советник ушёл, оставив за собой лёгкий шорох плаща и холодный сквозняк, Роберт вернулся к верстаку. Он стоял, разглядывая чёрный металл, и чувствовал, как рука слегка дрожит. Это было не просто ремесло – это было испытание. Что-то тёмное поднималось в глубине его души, шептало о беде, о том, что эта работа изменит всё.

Он положил металл в горн, и кузница словно ожила. Тишину разрезал вой ветра в трубе – высокий, пронзительный, как крик заточённых душ. Стены, всегда казавшиеся нерушимыми, задрожали, мелкая пыль посыпалась с балок. Роберт знал: магия в металле – как узник в клетке. Правильный узор, температура, форма – и дух стихии становится слугой. Но этот металл был иным. Он не содержал магию – он сам был клеткой, пустой и голодной, жаждущей заполнить себя.

Работа началась мучительно. Роберт встал к наковальне, сжимая тяжёлый молот, и ударил. Металл сопротивлялся, не поддавался, словно живой. Он был тягучим, как расплавленная ночь, и холодным, как сама смерть. Первый удар отозвался не звоном, привычным для стали, а низким, гулким шёпотом, что пробрался прямо в голову. Роберт вздрогнул, но продолжил. С каждым ударом шёпот становился громче, слова – непонятные, древние – кружились в сознании, как призраки. Воздух наполнился чуждым запахом – не гарью, не металлом, а чем-то забытым, что вызывало смутное воспоминание о тьме. Пламя в горне вспыхнуло алым, затем исказилось, вытянувшись в призрачные очертания – лица, руки, фигуры, растворяющиеся в дыму.

И тогда это случилось. Когда он занёс молот для последнего удара первого слоя, металл завибрировал сам по себе. Воздух сгустился, сдавив грудь невидимой рукой. Сердце забилось резкими, тяжёлыми толчками, глаза заслезились, мир перед ним потемнел. Голос – не человеческий, не свой – прорезал тишину:

– Плата внесена.

Рука дрогнула, молот выскользнул и с глухим стуком упал на пол. Роберт закашлялся, ощутив, как нечто ледяное прошло сквозь него, будто вырвав частицу его сути. Но в следующий миг всё исчезло. Перед ним осталась лишь наковальня и раскалённый металл, медленно остывающий в ночном воздухе.

– Чёртов жар, – пробормотал он, смахивая пот со лба, но голос дрожал, выдавая страх.

Он ещё не знал, какую плату заплатил, но чувствовал – что-то ушло из него безвозвратно.

Работа продолжилась. Каждый удар молота отзывался в его теле тяжёлой болью, руки горели от усталости, спина ныла, но он не останавливался. Пламя в горне вспыхивало всё ярче, багровые и кровавые оттенки плясали в его глубине, отражаясь в глазах кузнеца. Время потеряло значение – дни и ночи сливались в одно бесконечное испытание. Подмастерья, заметив, что мастер не выходит из кузницы, начали шептаться, но никто не осмелился войти. Роберт работал без отдыха, мысли затуманивались, тело двигалось на автомате, подчинённое ритму ударов.

Когда металл наконец принял форму, он не сразу понял, что создал. Наконечник для посоха лежал перед ним – изысканный, с тонкими прожилками серебра и золота, пронизанными чёрным металлом, который теперь пульсировал, как живое сердце. Роберт вынул его из горна, пальцы дрожали от усталости. Он был идеален, но едва кузнец прикоснулся к нему, мир снова потемнел. Молния вспыхнула в сознании, и он оказался в пустом пространстве – чёрном, беззвёздном. Перед ним стояла фигура в плаще, её багровые глаза сверкали, как тёмные звёзды, а вокруг извивались тени.

– Ты позволил этому случиться, внёс плату, – голос резал тишину, как клинок. – Теперь всё изменится.

Роберт отшатнулся, выронил наконечник и рухнул обратно в реальность. Сердце колотилось, грудь сжимало от тревоги. Он вытер пот с лица, поднял изделие – рука дрожала, как у старика. В его пальцах пульсировала магия, но тело сопротивлялось, будто знало, что этот металл – не просто работа, а нечто древнее, вросшее в него самого. Мысли путались, расползались, как пламя по углям. Это был не просто заказ – это было проклятье, и оно уже не отпустит его.

Он завернул наконечник в грубую ткань и направился в замок. Ноги подкашивались от усталости, в голове гудело, как от удара колокола. Когда он вошёл в зал Совикуса, советник уже ждал, стоя у окна. Его тёмные глаза блеснули, как у зверя, почуявшего добычу.

Роберт молча протянул свёрток. Совикус развернул ткань, и его губы тронула довольная усмешка.

– Ты сделал это, – прошептал он, голос дрожал от предвкушения. – Теперь остаётся лишь ждать.

– Чего? – спросил Роберт, чувствуя, как горло пересыхает.

Советник не ответил. Он спрятал наконечник в складки мантии, и тени в комнате дрогнули, словно приветствуя его.

Кузнец вышел в ночь. Холодный ветер пронёсся по улицам, но Роберту казалось, что его касается нечто другое – невидимое, липкое, цепляющееся к коже. Что-то в нём изменилось, но он не мог понять, что именно. Эти перемены уже нельзя было остановить.

Ночь над Вальдхеймом опустилась быстро, словно чёрное покрывало, разорванное лишь огнями факелов. Тишина была слишком густой, улицы – слишком пустынными. Ветер, гулявший между домами, звучал приглушённо, будто боялся разбудить нечто, дремлющее в тенях.

Совикус стоял в своём зале, задумчиво глядя на посох. Новый наконечник из тёмного металла был прикреплён, и магия внутри него дышала, пульсировала, как живое существо. Работа была закончена, но это был лишь первый шаг. Пламя свечей дрогнуло, тени на стенах начали извиваться, и он почувствовал присутствие.

– Ты справился, Совикус, – голос Моргаса зазвучал в его голове, низкий и раскатистый, как гром. – Теперь нам нужно время. Король и его верный пёс-священник мешают нам. Их нужно убрать из города на некоторое время.

Советник медленно кивнул, его пальцы сжали посох.

– Какова ваша воля, мой господин?

– Скоро ты увидишь, – ответил голос, и тени в комнате сгустились, обретая форму. – Скоро…

Глава 12: Тени Моргенхайма

Осень вцепилась в Вальдхейм холодными, цепкими пальцами, словно старуха, что не хочет отпускать своё добро. Небо нависло низко, серое и тяжёлое, как мокрый камень, будто в любую минуту могло рухнуть и раздавить всё под собой. Ветер, резкий и злой, гнал по тропам опавшие листья – жёлтые, багряные, уже подгнившие, – они шуршали под ногами, липли к сапогам, тонули в лужах, где мутная вода отражала угрюмые облака. Воздух был сырым, тяжёлым, пропитанным запахом мокрой земли, гнилых яблок, что валялись под деревьями, и слабого дыма от очагов, что едва теплились в домах. Этот запах был повсюду, горький и удушливый, будто сама природа оплакивала беду, случившуюся где-то далеко, в Моргенхейме, и шептала о ней без слёз, тихо, как мать, что давно смирилась с потерей.

За густыми лесами, где старые дубы и сосны сплетали ветви в тёмный, почти непроходимый полог, а туман лежал на земле даже в полдень, пряталась город Моргенхейм. Когда-то город жил простой, тёплой жизнью: дома из потемневшего дерева уютно грелись под соломенными крышами, поля золотились спелой пшеницей, а пастбища звенели колокольчиками коров и овец. Дети бегали по тропкам, их звонкий смех разносился над лугами, женщины напевали за прялками, а мужчины возвращались с охоты с добычей на плечах, усталые, но довольные. Теперь же Моргенхейм был мёртв. Чёрные остовы домов торчали из земли, как обугленные кости, а тишина давила сильнее, чем любой крик. В одну страшную ночь город исчезл, его имя стёрлось с карт, и только ветер доносил шёпот о том, что там случилось – если кто-то вообще остался в живых, чтобы рассказать.

Огонь пришёл в Моргенхейм, как голодный зверь, что долго ждал своего часа. Красные языки лизали соломенные крыши, трещали и гудели, смешиваясь с воем ветра, что разносил запах горящего дерева и чего-то куда страшнее – палёной плоти. Дома рушились с грохотом, деревянные балки ломались, как сухие ветки под ногами, а искры взлетали в небо, словно стая светлячков, на миг освещая ночь, чтобы тут же угаснуть в холодной тьме. В этом багровом свете мелькали тени – не просто отблески пламени, а нечто живое, жуткое, что двигалось с неестественной грацией. Люди, которые ещё недавно были людьми, теперь стали чем-то другим.

Крестьяне метались по узким улочкам, обезумевшие, с лицами, искажёнными смесью страха и ярости, что не должна жить в человеческой душе. Они бросались друг на друга, как волки, рвали кожу ногтями, кусали зубами, хохотали и выли одновременно, их голоса сливались в безумный хор. Глаза, что раньше светились усталостью, добротой или простой надеждой, стали чёрными ямами – пустыми, бездонными, не отражающими даже огня. Женщина в рваной рубахе ползала по грязи, её окровавленные пальцы царапали землю, оставляя глубокие борозды, а губы шептали что-то бессвязное – то ли молитву, то ли проклятье. Её сын, худенький мальчик лет десяти, с ножом в руке, прыгнул на неё сверху. Его лицо сияло жуткой, детской радостью, будто он играл в догонялки, а не вонзал лезвие в её тело. Высокий мужчина в лохмотьях стоял чуть дальше, напевая колыбельную, знакомую всем в деревне, но его голос был хриплым, а руки нежно, почти ласково вынимали внутренности из ещё живого старика. Тот хрипел, цеплялся за землю слабеющими пальцами, но сопротивление таяло с каждым его вздохом.

Над всем этим висел смех – громкий, чужой, нечеловеческий. Он катился эхом по улицам, проникал в уши, в кости, отравлял душу, как яд, от которого нет спасения. Это были Хаотики – твари, что рождались из чистого хаоса и питались им, как дети, что ломают игрушки от скуки. Они вселялись в людей, ломали их разум, шептались в головах, пока последняя искра жизни не гасла. Их нельзя было увидеть, но чувствовалось каждое их движение в безумных глазах, в судорогах тел, в хохоте, что разрывал ночь на куски.

К утру всё стихло. Огонь догорел, оставив чёрные скелеты домов и горы пепла, что ветер лениво разносил по земле. Дым поднимался к серому небу, клубясь в холодном рассвете, а среди тел бродили длинные тени, извиваясь, как змеи, что ищут новую добычу. Где-то в лесу снова раздался тот смех – тихий, зловещий, как обещание вернуться с новыми дарами смерти.

Через три дня слухи доползли до Вальдхейма, принеся с собой холодный, липкий страх. Всеволод стоял у окна в своих покоях, глядя на утреннее небо, где солнце боролось с тучами, но проигрывало. Его бордовый плащ с меховым воротником висел на плечах, тяжёлый и тёплый, а пальцы сжимали кинжал на поясе, будто он мог отогнать тревогу, что росла внутри. Король выглядел старше – морщины на лбу стали глубже, а глаза, цвета морской воды, потускнели, словно их заволокло туманом. Он слышал обрывки вестей: Моргенхейм, город, где он когда-то пил эль с охотниками и смеялся над их байками, теперь был мёртв. Что-то страшное там случилось, и оно тянуло к себе, как пропасть, что зовёт прыгнуть.

– Ваше Величество, – голос Совикуса, мягкий и скользкий, как шёлк, вырвал его из раздумий.

Всеволод обернулся. Советник стоял в дверях, худой и тёмный, будто тень, что оторвалась от стены и ожила. Его чёрный плащ слегка колыхнулся, когда он шагнул вперёд, а глаза – узкие, острые, как лезвия – блеснули в полумраке. Лицо было спокойным, но в нём таилось что-то хищное, едва уловимое.

– Что случилось, Совикус? – спросил король, стараясь держать голос ровным, хотя внутри всё сжималось, как перед боем.

– Гонец пришёл, – ответил советник, подходя ближе. Его шаги были почти бесшумными, только ткань шуршала по каменному полу, как змея по траве. – Из Моргенхейма. Говорит, там беда. Люди пропадают, тени бродят по ночам, и никто не возвращается. Это не слухи, мой король. Это правда, тяжёлая, как камень.

Всеволод нахмурился, глядя в сад за окном, где голые ветки дрожали под ветром, будто просили о помощи. Тревога холодной рукой сжала грудь, пальцы крепче стиснули кинжал. "Нужно узнать, что там,"– сказал он тихо, больше себе, чем Совикусу. – "Отправлю отряд."

Советник склонил голову, его губы дрогнули в лёгкой, почти незаметной улыбке. "Отряд? Они не вернутся, Ваше Величество,"– сказал он, и в его голосе мелькнула фальшивая забота. – "Вы же слышали ветер, видели сны. Это не разбойники, не пожар. Это нечто большее, нечто, что ждёт вас. Только вы можете понять, что там случилось. Только вы можете остановить это."

Всеволод стиснул зубы. Слова Совикуса звучали разумно, но что-то в них цепляло, как заноза под ногтем. "Я подумаю,"– буркнул он, отворачиваясь к окну, где облака сгущались, словно готовились к буре.

– Подумайте, мой король, – продолжал Совикус, его голос стал ниже, вкрадчивее, как шёпот в темноте. – Если вы не пойдёте, кто защитит Альгард? Тьма не ждёт – она уже здесь, смеётся в тенях, шепчется в ветре. Вы – опора королевства, его сердце. Без вас мы потеряны. А Диана… она сильная. Она останется здесь одна. Ей не впервой."

Имя дочери ударило, как звон колокола. Всеволод резко обернулся, его глаза сузились, в них мелькнула искра гнева. "Диана останется одна?"– спросил он, голос стал жёстче, как удар клинка о щит.

– Она не одна, – спокойно ответил Совикус, разведя руками, будто предлагал подарок. – Я буду рядом, чтобы помочь, присмотреть за ней. Но вы… вы нужны там. Моргенхейм – это знак, вызов. Если вы не пойдёте, люди скажут, что король бросил их на милость тьмы. Ваша честь, ваша сила – всё под ударом. Вы не можете остаться."

Всеволод молчал, глядя на советника. Слова жгли, как угли, впиваясь в разум, разрывая его на куски. Он не хотел идти – каждый его инстинкт кричал, что это ловушка, что Совикус играет с ним, как с марионеткой. Но что-то в его тоне, в этих холодных глазах, заставляло сомневаться. Если он останется, слухи разнесутся по королевству, страх охватит народ, а тьма, что сожрала Моргенхейм, поползёт дальше, к стенам Вальдхейма. И всё же мысль оставить Диану одну с этим человеком резала сердце острее любого клинка. Он вспомнил её глаза – голубые, огромные, полные тревоги, – и сжал кулаки.

– Я подумаю, – повторил он, но голос дрогнул, выдавая смятение.

Совикус кивнул, отступая с лёгкой улыбкой, что казалась ядовитой. "Я подготовлю всё, если решите,"– сказал он и растворился в тенях зала, оставив короля с тяжёлыми мыслями, что гудели в голове, как рой пчёл.

Чуть позже в тронный зал втащили гонца – худого, сломленного человека, больше похожего на призрака, чем на живого. Его лицо было покрыто грязью и запёкшейся кровью, волосы слиплись от пота и дождя, а глаза утонули в тёмных кругах, как у мертвеца. Он дрожал, стоя на коленях, сжимая окровавленный лоскут ткани, будто это было его последнее спасение. Огонь в камине трещал, бросая тёплый свет на стены, но тепло не могло прогнать холод, что шёл от этого человека, будто он принёс с собой дыхание смерти.

– Ваша милость… Моргенхейм… он… – его голос сорвался в хрип, слабый и надломленный, как ветка под снегом.

Всеволод встал с трона, его плащ колыхнулся за спиной, как крылья огромной птицы. Он шагнул к гонцу, стараясь держать лицо суровым, но в груди рос ком тревоги, что душил его. "Говори!"– рявкнул он, надеясь, что резкость скроет страх, что уже пустил корни в его сердце.

Гонец сглотнул, его пальцы стиснули ткань, оставляя новые пятна крови. "Они… убивали друг друга… до последнего…"– прошептал он, его голос дрожал, как осенний лист. Он рухнул на пол, закрыв лицо руками, плечи затряслись от рыданий, что рвались из него, как вой. "Это… страшное… там… что-то… оно жило в них…"

И тут кожа гонца начала трескаться, словно сухая глина под солнцем. Синеватые жилы проступили под ней, зрачки вспыхнули, как раскалённые угли в ночи, а изо рта потекла чёрная слизь, капая на пол густыми нитями. Он больше не был человеком – лишь оболочкой, в которой жила тьма, чужая и голодная. С диким криком он выхватил нож из-за пояса и бросился на короля, его лицо исказилось безумной злобой, глаза горели нечеловеческим огнём.

Гримар среагировал первым – седой, но быстрый, как молния. Он схватил запястье гонца, вывернул его с хрустом, выбив нож. Валрик и Аден подскочили с боков, повалив одержимого на пол, их руки держали крепко, не давая ему шевельнуться. Он выл и извивался, но его силы таяли.

Андрей шагнул вперёд, его лицо было спокойным, но пальцы, сжимавшие деревянный диск с солнцем, побелели от напряжения. Он прижал символ к груди гонца, и тварь внутри взвыла – резкий, нечеловеческий крик разорвал тишину. Гонец отшвырнул стражу с неожиданной силой, рухнул и забился в судорогах, его тело выгибалось, как сломанная ветка. Из груди вырвался чёрный вихрь – тени и дым, что унеслись в воздух и пропали, оставив смрад и шёпот.

Гонец обмяк, его глаза остекленели. Он был мёртв – пустая оболочка, лишившаяся хозяина. В зале повисла тишина, только огонь потрескивал в камине. Андрей шептал молитву, его губы дрожали, но голос оставался твёрдым.

Всеволод смотрел на тело, его лицо окаменело. "Я иду туда,"– сказал он тихо, но твёрдо, словно решение пришло само, подтолкнутое словами Совикуса, что всё ещё звучали в голове. Советник стоял в углу, его тень дрогнула, но он промолчал.

– Вы сами, Ваше Величество? – Гримар шагнул вперёд, его голос был хриплым от тревоги. – Это опасно.

– Я должен увидеть, – ответил король, глядя на стражника. – Возьму небольшой отряд. Чем меньше, тем лучше."

Он повернулся к Андрею. "Ты со мной."

Священник кивнул, его глаза светились спокойной силой. "Да. Но сначала – в храм. Нам нужна молитва."

Через час они стояли в храме Люминора – высоком, белом, с витражами, что сияли даже в сером свете осени. Внутри пахло воском и ладаном, свечи мерцали перед статуей бога в белых одеждах, чьи золотые волосы струились, как солнечные лучи. Король, Андрей и стражники опустились на колени, их голоса сливались в тихой молитве, полной надежды. Всеволод шептал слова, но мысли путались – он чувствовал, как Совикус незримо стоит за его спиной, толкая его вперёд.

Двери скрипнули, и вошла Диана. Её шаги были лёгкими, почти бесшумными, но лицо – бледным, а голубые глаза полны страха. Она подошла к отцу, положив руку на его плечо, её пальцы слегка дрожали. "Отец, не ходи,"– сказала она тихо, но в голосе звенела мольба. – "Это ловушка. Я знаю. Я чувствую."

Всеволод посмотрел на неё, его суровое лицо смягчилось. "Диана, я должен,"– ответил он, стараясь говорить спокойно, хотя сердце сжималось от её слов. – "Если я останусь, тьма придёт сюда. Я не могу это допустить."

– Тогда возьми больше людей! – воскликнула она, её голос сорвался, глаза заблестели от слёз. – Стражу, рыцарей, меня! Не ходи один!"

– Это разведка, – сказал он мягко, сжимая её плечо. – Маленький отряд пройдёт тихо. Я вернусь, обещаю."

Диана отвернулась, смахивая слёзы тыльной стороной ладони. "Совикус останется здесь?"– спросила она, её голос дрожал, выдавая страх.

– Да, – кивнул король. – Он будет управлять замком."

– Нет! – Она резко обернулась, глаза расширились от ужаса. – Не оставляй его! Назначь Эверину, Гарольда, кого угодно, только не его!"

– Диана, хватит, – отрезал Всеволод, его голос стал холоднее, но в нём мелькнула тень сомнения. – Я доверяю ему. Он знает, что делать."

– Ты не понимаешь… – начала она, но замолчала, увидев, как отец нахмурился. Её руки дрожали, ногти впились в ладони, оставляя красные следы.

– Всё будет хорошо, принцесса, – вмешался Совикус, его голос был ласковым, но в нём сквозила насмешка. Он стоял у колонны, склонив голову, тени падали на его лицо, делая его похожим на призрака.

Диана сжала кулаки, её взгляд пылал гневом. Она хотела крикнуть, рассказать о своих снах, о тенях, что шептались в темноте, пропаже своего пажа, о холоде, что шёл от этого человека, но слова застряли в горле. Король вздохнул и мягко сжал её плечо. "Я вернусь,"– повторил он тихо, но в его голосе не было прежней уверенности.

Принцесса ничего не ответила. Она отступила, позволяя отцу уйти, её сердце билось тяжело, как барабан перед битвой. Двери храма распахнулись, впуская холодный ветер, что принёс запах сырости и леса. Но у порога лежал мёртвый ворон – крылья вывернуты, клюв скривился в улыбке, кровь текла из глаз, оставляя тёмные пятна на белом камне. Диана ахнула, прикрыв рот ладонью, её глаза расширились от ужаса.

– Знак, – прошептал Андрей, осеняя себя символом. – Тьма близко."

Совикус кашлянул, прикрыв рот рукой. В его рукаве мелькнул алый блик – будто что-то спрятанное впитало свет свечей и отразило его кровавым отсветом. Диана заметила это, её сердце замерло, она открыла рот, чтобы крикнуть, но король уже шагнул вперёд, переступив через птицу. Тень от его плаща скрыла кровавое перо, прилипшее к сапогу. Двери закрылись с тяжёлым стуком, оставив принцессу одну с её страхом и тенью советника, что стояла за спиной, молчаливая и зловещая.

Она осталась в храме, глядя на закрытые двери, её дыхание сбилось. Ветер за стенами выл, как зверь, а свечи мигали, бросая дрожащие тени на стены. Диана сжала кулаки, её ногти впились в ладони, но она не чувствовала боли. Она знала – Совикус добился своего. Отец ушёл, а она осталась одна, как он и хотел. И теперь тьма, что жила в его глазах, повернётся к ней.

– Теперь ты моя – подумал Совикус с ухмылкой посмотрев на принцессу.

Глава 13: Совет богов

В глубине Запретных Земель, где небо вечно затянуто чёрными тучами, а земля пропитана пеплом и тлением, возвышался древний храм тёмных богов. Его стены, сложенные из чёрного камня, казались нерушимыми, словно высеченными из самой ночи. Они были покрыты фресками, выцветшими от времени, но всё ещё хранящими память о великих битвах: Арт, бог смерти, сражался с Люминором, его меч Ловец Душ сиял зловещим светом; Моргас поднимал армию хаоса, его тени вились, как живые змеи; Некрос разрывал землю, из которой поднимались скелеты; Тенебрис окутывала мир мраком, а Заркун отравлял сердца завистью. Воздух в храме был густым, пропитанным шёпотами – словно души, погибшие в тех битвах, всё ещё бродили здесь, не находя покоя. Их голоса, тонкие и призрачные, сливались в невнятный хор, от которого по коже бежали мурашки. Это было место силы, место, где встречались боги тьмы, где решались судьбы миров, и в этот день рождался план, способный погрузить всё живое во тьму и хаос.

Моргас, бог хаоса, стоял у входа в храм, его фигура возвышалась над выжженной равниной. Его облик постоянно менялся, как отражение в разбитом зеркале: то он был высоким воином в доспехах из тёмного металла, от которых исходил запах смерти и крови; то стариком с длинной седой бородой и глазами, полными древней, коварной мудрости; то демоном с крыльями из голубого пламени, чьи когти оставляли следы на гране мироздания. Его присутствие заставляло воздух дрожать, а тени вокруг него извивались, словно живые существа, тянущиеся к своему господину. Ветер, гулявший по Запретным Землям, стихал у его ног, не смея коснуться его, а земля под ним трескалась, будто не выдерживая веса его силы.

Он сделал шаг вперёд, и тяжёлые двери храма, украшенные черепами и рунами, с грохотом распахнулись перед ним, словно подчиняясь невидимой воле. Внутри царила тьма, густая и осязаемая, нарушаемая лишь слабым свечением багровых рун, вырезанных на стенах. Их свет дрожал, отбрасывая длинные тени, которые казались живыми, шевелящимися в такт дыханию храма. В центре зала стоял круглый стол, высеченный из чёрного мрамора, его поверхность была испещрена трещинами, как будто он впитал в себя боль тысячелетий. Вокруг стола уже собрались фигуры, скрытые в тенях, их силуэты проступали смутно, но их присутствие наполняло воздух угрозой.

– Моргас, – раздался низкий, зловещий голос, хриплый и полный скрытой силы. Это был Некрос, бог разложения. Его тело, закутанное в гниющие бинты, источало смрад, а из-под них сочилась чёрная слизь, оставляя на полу тёмные пятна. Его лицо было скрыто под капюшоном, но глаза, похожие на тлеющие угли в глубине черепа, смотрели на Моргаса с холодным, почти насмешливым интересом. – Ты позвал нас. Говори.

– Да, – прошипел Заркун, бог зависти, его голос был резким, как удар хлыста. Его фигура была тонкой и извилистой, как змея, готовая ужалить, а кожа, чёрная и блестящая, отливала ядовитым блеском. Его глаза сверкали, как раскалённые лезвия, а длинные, костлявые пальцы нервно перебирали край плаща, сотканного из теней. – Мы не любим, когда нас отвлекают от наших дел. Я уже почти сломал волю Хротгара, отвлекаешь меня от моей любимой игрушки. Ты уже однажды подводил нас, Моргас. Помнишь, как ты бросил Арта в его последней битве? Ты обещал поддержку, но предпочёл наблюдать со стороны, пока его уничтожали.

Моргас холодно улыбнулся, его облик на миг замер в облике воина, и багровый свет вспыхнул в его глазах, как далёкая буря.

– Арт был слишком самоуверен, – ответил он, голос звучал низко, с ноткой презрения. – Он думал, что сможет победить в одиночку, что его сила выше света Люминора. Я лишь дал ему урок смирения.

– Смирение? – засмеялся Некрос, его смех напоминал скрип ржавых петель и хруст ломающихся костей. – Ты предал его, Моргас. Оставил его одного против светлых богов, и теперь он заперт в Ловце Душ. А мы должны верить, что ты не предашь нас?

Моргас медленно перевел взгяд на Тенебрис.

Тенебрис, богиня тьмы, молчала, сидя в самом тёмном углу зала. Её фигура растворялась в тенях, словно была частью самой ночи, и только слабое движение капюшона выдавало её присутствие. Она была воплощением тьмы – не просто разрушительной, но глубокой, сложной, как безлунное небо. Её молчание было красноречивее любых слов, оно давило на всех, заставляя чувствовать её силу даже без единого жеста. Когда она наконец подняла голову, капюшон слегка сдвинулся, и в свете рун на мгновение мелькнуло её лицо.

Тенебрис была пугающе красива. Её черты казались высеченными из мрамора: высокие скулы, тонкий нос, губы, окрашенные в глубокий багровый оттенок, словно кровью. Кожа её была бледной, почти прозрачной, сквозь неё проступали тонкие вены, как серебряные нити. Глаза – бездонные, как ночное небо, усыпанное звёздами, – смотрели с холодной ясностью, проникая в самую суть. Но в её красоте таилась опасность, как в цветке, что манит ароматом, но скрывает яд. Её сущность была сложной: она несла не только страх и хаос, но и покой, смерть и неизбежность. Когда она заговорила, её голос был мягким, как шёпот ветра в ночи, но в нём чувствовалась сила, способная сокрушать миры.

– Ты говоришь о союзе, – прошептала она, слова медленно растекались по залу, словно тень. – Но союз требует жертв. Что ты готов отдать ради этого, Моргас?

Моргас подошёл к столу и положил на него руку. Вокруг его пальцев закружились тени, сгущаясь и образуя карту мира – призрачную, мерцающую, сотканную из мрака. На ней проступали земли Альгарда, золотые пятна, где власть светлых богов была сильна, и тёмные провалы, где их свет ослаб.

– Братья и сестра, – начал он, голос звучал как гул далёкой грозы, нарастающий и глубокий. – Мы долго терпели их правление. Светлые боги – Люминор, Аэлис, Валериус – считают, что их время вечно, что их порядок непоколебим. Они смотрят на нас сверху вниз, уверенные в своей победе. Но они ошибаются. Их время подходит к концу.

Некрос хрипло засмеялся, слизь с его бинтов капнула на стол, оставив едкий след.

– Ты говоришь так, будто у тебя есть план, – прошипел он, склонив голову. – Но мы уже слышали это раньше. И чем это закончилось? Арт повержен, его душа заточена, а мы вынуждены скрываться в тенях, питаясь объедками их мира.

– Арт был силён, – вмешалась Тенебрис, её голос был тихим, но каждое слово звучало как приговор. – Но он действовал в одиночку. Он не понимал, что только вместе мы можем победить. Его гордыня ключом к его падению.

– Именно поэтому я собрал вас здесь, – сказал Моргас, его глаза вспыхнули багровым светом, отражая пламя его амбиций. – Арт ошибался, но его сила была неоспорима. Мы можем вернуть его. Мы можем освободить его душу из Ловца Душ и использовать его мощь, чтобы уничтожить светлых богов раз и навсегда.

Заркун прищурился, его пальцы сжались в кулак, когти демона впились мраморный стол, оставляя тонкие царапины.

– Ловец Душ запечатан в храме, охраняемом титанами Эона и светом Люминора, – прошипел он. – Даже мы не сможем просто так проникнуть туда незамеченными. Ты предлагаешь самоубийство.

– Именно поэтому нам нужен план, – ответил Моргас, его голос стал твёрже, как сталь. – И я его разработал. Ловец Душ – это не просто оружие. Это подарок Эона Арту, первому из сотворённых им богов, сильнейшему из всех нас. Изначально Арт был создан чистым и светлым, он помогал Эону творить вселенную – звёзды, миры, жизнь. Но когда Эон исчез, оставив мир в наших руках, Арт разочаровался. Он увидел слабость света, его хрупкость, его ложь. Он решил уничтожить всё, что было дорого Эону – светлых богов, людей, порядок. Его сила была так велика, что даже объединившись, Люминор и его братья не смогли его уничтожить. Они лишь заточили его в мече, связав его душу с Ловцом Душ.

Моргас сделал паузу, позволяя словам осесть в сознании богов, его взгляд скользил по их лицам, изучая реакции.

– Но Ловец Душ – это не просто тюрьма, – продолжил он. – Это ключ. Ключ, который может освободить Арта, но только если его использует тот, кто обладает чистотой души и силой воли. Тот, кто сможет противостоять тьме, но при этом будет готов принять её.

– И кто же это? – спросил Некрос, его голос был полон скептиса, а пальцы постукивали по столу, оставляя влажные следы.

– Принцесса Диана, – ответил Моргас, его голос стал ниже, почти шёпотом, но в нём чувствовалась уверенность. – Она – ключ. Её душа чиста, но в ней есть скрытая сила, которую она сама не осознаёт. Она должна по своей воле освободить Арта. Только тогда его сила будет полностью восстановлена.

Тенебрис наклонила голову, её глаза сверкнули в темноте, как звёзды в безлунную ночь.

– И как ты собираешься заставить её сделать это? – спросила она, её тон был мягким, но опасным. – Она не станет служить тьме.

– Ей не нужно служить тьме, – ответил Моргас, его губы дрогнули в лёгкой улыбке. – Ей нужно лишь поверить, что это единственный способ спасти мир. Совикус уже работает над этим. Он внушает ей сомнения, страх, неуверенность. Он заставит её поверить, что только Арт может остановить хаос, который грядёт.

Моргас поднял руку, и перед богами возникло видение: Диана бежала по тёмным коридорам замка, её чёрные волосы развевались, глаза были полны страха. Тени гнались за ней, их когти цеплялись за подол её платья. Внезапно перед ней появился Арт – высокий, величественный, в доспехах из ночи, но не как бог смерти, а как герой. Он поднял руку, и тени исчезли, растворяясь в воздухе. Диана остановилась, её дыхание сбилось, а в глазах мелькнула надежда.

Заркун засмеялся, его смех был сухим, как шелест осенних листьев.

– Ты играешь с огнём, Моргас, – сказал он, скрестив руки. – Если она поймёт, что её используют, всё пойдёт прахом.

Некрос задумался, его гниющие пальцы замерли на столе, оставив лужицу слизи.

– А что, если светлые боги узнают о наших планах? – спросил он. – Люминор не дремлет. Его свет проникает даже сюда.

– Люминор слишком уверен в своей победе, – ответил Моргас, его голос стал резче. – Он считает, что мы разобщены, что мы не способны объединиться. Но он ошибается. Мы сильнее, чем он думает. Когда Диана освободит Арта, он станет нашей главной силой. Его мощь, объединённая с нашей, уничтожит светлых богов.

Тенебрис подняла голову, её глаза встретились с взглядом Моргаса, и в зале стало холоднее, как будто сама тьма сгустилась вокруг неё.

– Ты говоришь о союзе, – прошептала она, её голос был мягким, но в нём чувствовалась угроза. – Но союз требует жертв. Что ты готов отдать ради этого?

Моргас улыбнулся, и его улыбка была ледяной, полной скрытого обещания.

– Всё, что потребуется, – ответил он. – Моя сила, мои ресурсы, моя сущность. Я готов стать орудием хаоса, если это приведёт нас к победе.

Заркун засмеялся снова, его смех напоминал шелест змеиной кожи, скользкой и ядовитой.

– Ты всегда был амбициозен, Моргас, – сказал он, склонив голову. – Но что, если мы не хотим следовать за тобой? Что, если мы предпочитаем оставаться в тени, питаясь крохами их мира?

Моргас шагнул вперёд, тени вокруг него сгустились, образуя подобие крыльев, чьи края дрожали от сдерживаемой мощи.

– Тогда вы останетесь в тени навсегда, – ответил он, голос стал глубже, как раскат грома. – Но если вы присоединитесь ко мне, мы сможем свергнуть светлых богов и установить новый порядок. Порядок, где хаос и тьма будут править безраздельно над всеми мирами.

Некрос задумался, его глаза сверкали, как угли в ночи.

– Ты говоришь красиво, Моргас, – произнёс он медленно. – Но слова – это одно, а действия – другое. Докажи, что ты достоин вести нас.

Моргас кивнул, его взгляд стал твёрже.

– Скоро вы увидите, – сказал он. – Совикус уже начал действовать. Моя сила проникает в мир смертных через его руки, через его слова. Хаотики забирают души людей, подготавливая почву для нашего триумфа. Моргенхейм – лишь начало.

Тенебрис встала, её фигура растворилась в тенях, а затем появилась рядом с Моргасом, её присутствие было как холодный ветер, пробирающий до костей.

– Я присоединюсь к тебе, – прошептала она, её голос был мягким, но в нём чувствовалась огромная сила. – Но помни: если ты предашь нас, я уничтожу тебя. Моя тьма поглотит даже твой хаос.

Моргас улыбнулся, его глаза блеснули.

– Я не предам, – ответил он. – Мы идём к одной цели.

Некрос и Заркун переглянулись, их взгляды были полны сомнений, но затем они медленно кивнули.

– Хорошо, – сказал Некрос, его голос был хриплым, как скрип могильной земли. – Мы с тобой. Но если мы освободим Арта, вместе с ним будет свободна и душа Алекса.

Глаза Моргаса вспыхнули синим огнём, его голос загремел, как раскат грома в пустоте.

– Душа Алекса тысячи лет была заперта с Артом, – произнёс он. – Она будет слаба, истощена, лишена былой силы. После освобождения я лично поглощу её. Она не станет помехой.

Моргас протянул руку, и тени вокруг сгустились, образуя карту мира. На ней ярко выделялся храм, где был заточён Ловец Душ, окружённый сиянием света Люминора.

– Скоро, – прошептал он, его голос был полон предвкушения. – Скоро мы освободим Арта, и тогда ничто не остановит нас.

Тени в зале зашевелились, закружились вихрем, и боги тьмы исчезли, оставив Моргаса одного.

Когда храм опустел, Моргас остался стоять в центре зала. Его тени всё ещё извивались вокруг, как живые существа, их шёпот наполнял воздух древними словами, которых не понимал даже он. Внезапно воздух перед ним сгустился, стал плотнее, и из тьмы выступила фигура Совикуса. Его худое тело было закутано в чёрную мантию, глаза сверкали холодным светом, как у хищника, почуявшего добычу.

– Ты слышал всё? – спросил Моргас, не поворачиваясь, его голос был низким, но в нём чувствовалась скрытая угроза.

– Да, мой господин, – ответил Совикус, склонив голову. Его голос был твёрдым, но в нём мелькнула тень сомнения. – Твой план гениален. Но Диана… она сильна духом. Её волю не так легко сломить.

Моргас повернулся, его глаза вспыхнули багровым светом, и улыбка, ледяная и острая, тронула его губы.

– Её воля – это лишь иллюзия, Совикус, – сказал он. – Ты знаешь, как действовать. Внушай ей сомнения, страх, неуверенность. Играй с её разумом, уничтожай всё, что ей дорого. Пусть она видит сны о мальчишке, которого послала следить за тобой, – о том, как он мучается в моих тенях, как зовёт её на помощь. Пусть она поверит, что только она может остановить тьму, которая надвигается на мир.

Совикус кивнул, но его взгляд стал отстранённым, как будто что-то внутри него дрогнуло. Он вспомнил тот день – день, когда он впервые стал орудием Моргаса. Королева Эльза лежала на узкой кровати в своих покоях, её лицо было бледным, как снег, а губы дрожали от слабости. Лекари суетились вокруг, их руки дрожали от бессилия, а король Всеволод стоял на коленях у её изголовья, его лицо было искажено отчаянием. Она была на грани смерти, её тело пожирала болезнь, которую никто не мог исцелить. И тогда появился он, Совикус – молодой, худощавый, с горящими глазами и обещанием чуда. Он склонился над ней, глядя в её голубые глаза, такие же, как у Дианы, но уже подёрнутые дымкой смерти. "Позаботьтесь о Диане,"– прошептала она, её голос был слабым, дрожащим, но полным мольбы. Он кивнул, скрывая улыбку, зная, что её жизнь уже в его руках. Моргас дал ему силу исцелить её – ровно настолько, чтобы она выносила ребёнка. А потом, когда Диана родилась, он вернулся в ту же ночь, его пальцы сжали её тонкое запястье, и тьма забрала её душу, оставив лишь пустую оболочку. Всеволод рыдал, думая, что это судьба отняла его жену, а Совикус стоял в тени, пряча холодный блеск в глазах.

Теперь эти слова возвращались, как эхо, каждый раз, когда он видел Диану. Её голубые глаза, такие же, как у матери, смотрели на него с недоверием, с тревогой, и где-то в глубине его души что-то шевелилось – уколы совести, которые он гнал прочь, но которые становились всё сильнее. Он ломал её волю, шаг за шагом, как велел Моргас, но каждый раз, когда она сопротивлялась, он слышал голос Эльзы: "Позаботьтесь о Диане."Это было не просто воспоминание – это было как нож, что вонзался в его разум, напоминая, что он предаёт не только принцессу, но и ту, чья мольба когда-то дала ему власть. Он стиснул зубы, прогоняя эти мысли, но они цеплялись, как тени, что окружали его в этом храме.

– А если она поймёт, что мы её используем? – спросил он, его голос стал тише, почти дрожащим, выдавая тень сомнения, что он пытался скрыть.

– Если она поймёт, что её ведут за руку, она может начать сопротивляться, – ответил Моргас, его тон был уверенным, почти насмешливым. – Но у нас будет способ заставить её продолжать. Ты уже доказал свою способность манипулировать умами. Помнишь, как ты впервые появился в замке? Как спас королеву от гибели, когда она носила Диану? Никто не знал, что она выжила благодаря моей силе… А затем ты сам забрал её жизнь, и никто не заподозрил тебя.

Совикус замер, его дыхание сбилось. Он вспомнил ту ночь так ясно, будто она происходила сейчас. Покои были пропитаны запахом трав и крови, свечи мигали, бросая тени на стены. Эльза лежала, её грудь едва поднималась, а кожа была холодной, как лёд. Всеволод держал её руку, его голос срывался на крик: "Сделай что-нибудь!"Лекари отступили, их лица были серыми от усталости и страха. И тогда он шагнул вперёд, его мантия шуршала по полу, а в руках он держал флакон с чёрной жидкостью – дар Моргаса. Он влил её в рот Эльзы, и её глаза на миг прояснились, она посмотрела на него с благодарностью, с надеждой. "Спасибо,"– прошептала она, её голос был слаб, как ветерок. Он улыбнулся, но в груди было пусто. Через месяцы, когда Диана родилась, он вернулся. Эльза спала, её лицо было спокойным, впервые за долгое время. Он положил руку ей на лоб, и тьма вырвалась из его пальцев, тихо, незаметно, унося её дыхание. Она умерла без звука, а он ушёл, оставив Всеволода в одиночестве с новорождённой дочерью. Это был его первый шаг к власти, его первый договор с хаосом, но теперь, глядя в глаза Дианы, он чувствовал, что этот шаг тянет его назад, как цепь.

– Я сделаю всё, что потребуется, – сказал Совикус, его голос стал твёрже, но в груди шевельнулось что-то похожее на тень вины, которую он не мог назвать.

Моргас улыбнулся шире, его глаза блеснули.

– Ты уже доказал, что можешь играть с умами смертных, – сказал он. – Я не жалею, что спас тебя ребёнком, когда твоя деревня пылала, а ты кричал среди огня. Ты был слаб, но я увидел в тебе потенциал. Иди, Совикус. Сломи её волю. И помни: когда Арт будет освобождён, я дам тебе силу, которая тебе и не снилась.

Совикус склонил голову, его мантия дрогнула, как тень на ветру, и он отступил в темноту, исчезнув без следа. Моргас остался один, его глаза горели багровым светом, а на губах играла улыбка – холодная, торжествующая.

Совикус шагнул в тень, но вдруг почувствовал, как его коснулось нечто холодное, словно призрачная рука легла на плечо. Он резко обернулся, сердце пропустило удар, но за ним была лишь пустота – чёрная, непроглядная, как бездна. Только тени, извиваясь, шептали на древнем языке, слова которого ускользали от понимания, но оставляли ощущение угрозы. И всё же это касание было не тенью, а чем-то другим – слабым, но тёплым, как луч света, пробившийся сквозь мрак. Совикус стиснул зубы, прогоняя мысль, что это мог быть Люминор, что светлые боги уже знают, уже следят. Его пальцы сжались в кулаки, но он не мог избавиться от ощущения, что за ним наблюдают. Он ускорил шаг, тени сомкнулись за его спиной, но тепло этого касания всё ещё жгло его кожу, как напоминание, что тьма не так всесильна, как кажется.

Он остановился в узком коридоре храма, где стены были покрыты трещинами, а воздух дрожал от шёпота теней. Его дыхание сбилось, он прижал руку к груди, пытаясь унять сердце, что билось слишком громко. "Это ничего,"– прошептал он себе, но голос дрогнул. Он вспомнил Диану – её упрямый взгляд, её голос, полный отчаяния, когда она умоляла отца остаться. И снова голос Эльзы: "Позаботьтесь о Диане."Он тряхнул головой, прогоняя эти мысли, но они возвращались, как волны, что бьют о скалы. Он должен был сломить её, должен был довести план Моргаса до конца, но где-то в глубине его души росло сомнение – что, если он ошибается? Что, если свет и надежда которую он видел в её глазах, сильнее, чем хаос Моргаса? Он сжал кулаки сильнее, кровь капнула на пол, и он шагнул вперёд, растворяясь в тенях, но ощущение чужого взгляда не покидало его. Где-то в глубине тьмы, за пределами храма, что-то шевельнулось – невидимое, древнее, ждущее своего часа.

Глава 14: Ворон

Осень в королевстве Альгард приносила не только холодные ветра, но и долгие, тревожные ночи, что окутывали Вальдхейм, столицу, словно саван. Древние каменные стены дворца хранили память о былых временах, их трещины шептались о прошлом, а ледяной сквозняк пробирался сквозь узкие бойницы, заставляя факелы дрожать. Их пламя колебалось, отбрасывая на стены длинные, извивающиеся тени, похожие на живых существ, что ждали момента, чтобы сорваться с места. Тишина дворца была густой, неестественной, как будто сама ночь затаила дыхание, предчувствуя неизбежное. Воздух пропитался сыростью, запахом старого камня и угасающих очагов, что придавало замку ощущение заброшенности, несмотря на шаги слуг, что доносились из дальних коридоров, приглушённые и слабые, как эхо уходящей жизни.

Диана медленно ступала по каменному полу, её босые ноги едва касались холодных плит, почти не издавая звука. Холод пробирался до костей, проникая сквозь тонкую ткань ночной сорочки, но это было ничто по сравнению с ледяным ужасом, что поселился в её груди. Она больше не знала, что страшнее – кошмары, что терзали её во сне, или реальность, в которой они могли стать правдой. Каждую ночь её разум погружался в одну и ту же бездну: тени тянулись к ней длинными, цепкими пальцами, их шёпот – "Ты наша… скоро…"– звучал хрипло, нечеловечески, как голоса из пропасти. Бесформенные чудовища скользили в темноте, их очертания дрожали, расплывались, а голоса то угрожали, то молили, смешиваясь в хаотичный хор. Когда они настигали её, она чувствовала, как мир рушится, как её сознание затягивает в чёрную пустоту, из которой нет выхода. Но затем всегда являлся свет – тёплый, ослепительный, пробивающийся сквозь мрак. В этом свете мелькала фигура матери, Эльзы, её лицо было печальным, а голос шептал: "Не доверяй ему."Это спасало её в последний миг, как луч надежды в непроглядной ночи, но оставляло больше вопросов, чем ответов.

Диана не знала, что это было – видение, предупреждение или игра измученного разума. Но тревога, что нарастала с каждым днём, стала её спутником, холодной тенью, что следовала за ней даже в самые светлые часы. "Почему я чувствую себя такой беспомощной?"– думала она, сжимая кулаки так сильно, что ногти впились в ладони, оставляя красные полумесяцы. – "Я принцесса. Должна быть сильной. Но как бороться с тем, чего даже не понимаю?"Мысли вернулись к отцу. Всеволод был её опорой, щитом от всех опасностей, человеком, чья твёрдость внушала уверенность. Но теперь его не было. Он уехал с небольшим отрядом и священником Андреем в Моргенхейм, оставив её одну в этом огромном замке, где каждая тень шептала об угрозе, а каждый шорох казался предвестником беды.

Она остановилась у портрета матери, висевшего в коридоре её покоев. Королева Эльза смотрела с холста с мягкой улыбкой, её золотистые волосы струились по плечам, а голубые глаза, такие же, как у Дианы, излучали тепло. Диана провела пальцем по краю рамы, чувствуя холод дерева под кожей. Память ожила, как вспышка: маленькая девочка прячется под одеялом, дрожа от страха перед темнотой, а мать гладит её волосы, её голос мягкий, как летний ветер. "Тени – это не враги, Диана,"– шептала Эльза. – "Они просто ждут, пока ты их поймёшь. Не бойся их – они часть этого мира, как свет."Тогда эти слова успокаивали, согревали, как объятия, но теперь они звучали как загадка, от которой мороз шёл по коже. "Мама… что ты знала?"– прошептала Диана, её голос дрогнул. Она смотрела в глаза портрета, и ей показалось, что улыбка Эльзы стала печальнее, как будто мать хотела сказать больше, но не могла. Тепло, как эхо её любви, коснулось сердца Дианы, но тут же сменилось холодом – она вспомнила, как Совикус говорил об Эльзе с лёгкой насмешкой, и это резало, сильнее ножа.

Слуги давно разошлись по своим комнатам, их шаги затихли в дальних коридорах, оставив замок в обманчивой тишине. Лишь ученики Совикуса, молодые маги с бледными лицами и пустыми глазами, коротали ночи в библиотеке, склонившись над древними свитками при дрожащем свете свечей. Стражники лениво прохаживались у ворот, их голоса доносились обрывками, заглушённые ветром, что выл за стенами, как раненый зверь. Но Диана чувствовала – эта тишина была иллюзией. Тени на стенах шевелились, словно пытались вырваться из каменных оков, а воздух стал густым, вязким, как смола, затрудняя дыхание. Только рядом с отцом она ощущала безопасность – его присутствие было как стальной барьер между ней и хаосом. Теперь этот барьер исчез, и она осталась одна против невидимого врага, чьё дыхание она чувствовала за спиной.

Днём она не сидела без дела, стараясь заполнить пустоту и страх, что грызли её изнутри. Пока отец был в отъезде, Диана использовала каждую возможность для тренировок, чтобы отвлечься от мрачных мыслей, укрепить тело и дух. На конном дворе её ждал Ворон – жеребец, чёрный, как сама ночь, с серебристыми бликами в гриве, что сверкали в лучах редкого солнца. Его глаза, глубокие и умные, светились бесстрашием, а мощное тело излучало силу, которой ей так не хватало. Когда она подошла к нему, он фыркнул, почуяв её тревогу, и ткнулся мордой в её ладонь, словно пытаясь утешить, его тёплое дыхание согревало её пальцы.

– Ты чувствуешь это, да? – прошептала она, прижимаясь лбом к его тёплой шее. Запах сена и лошадиной шерсти окутывал её, успокаивая, хотя бы на миг. – Здесь что-то не так, Ворон. Я не знаю, что делать.

Жеребец мотнул головой, его грива коснулась её лица, и Диана улыбнулась, несмотря на тяжесть в груди. Она оседлала его и направилась на замковую арену. Ветер хлестал её по лицу, унося прочь мрачные мысли, а опавшие листья шуршали под копытами, создавая ритм, что заглушал её внутренний шум. Она дала Ворону волю, и он понёсся галопом, его движения были плавными, но мощными, как чёрная река, текущая сквозь осенний пейзаж. Здесь, среди ветра и простора, она могла забыть о тенях, хотя бы ненадолго, чувствуя, как её сердце бьётся в унисон с его топотом.

После скачки Диана отвела Ворона в конюшню. Древние стены, сложенные из массивных камней, пропитались запахом сена и дерева, храня тепло даже в самые холодные дни. Здесь, рядом с Вороном, она чувствовала себя в безопасности. Она сняла с него уздечку, погладила по морде, и жеребец тихо заржал, словно благодаря её за доверие. Конюшня была её убежищем, местом, где она могла дышать свободно, вдали от гнетущей атмосферы дворца, где каждый уголок казался пропитанным чем-то зловещим.

Затем она направилась на стрельбище, где её ждал наставник – пожилой воин по имени Гельмут. Его лицо, изрезанное морщинами, было суровым, как выветренный камень, а серые глаза, проницательные и острые, следили за каждым её движением. Он стоял, скрестив руки, его доспехи слегка звенели при каждом шаге, напоминая о годах, проведённых в битвах.

– Лук – это не просто оружие, принцесса, – пробормотал он, поправляя положение её руки, сжимавшей тетиву. Его голос был хриплым, но твёрдым. – Это продолжение вашей воли. Если воля слаба, стрела не полетит.

Диана сосредоточилась, её дыхание стало ровнее. Она натянула тетиву, прищурила глаза, чувствуя, как напрягаются мышцы плеч и спины. Мишень стояла в двадцати шагах – деревянный круг, выкрашенный в красный и белый цвета, слегка покачивался на ветру. Она выстрелила. Стрела вонзилась прямо в центр, глубоко уйдя в дерево, и звук удара эхом разнёсся по арене.

– Хорошо, – кивнул Гельмут, но его голос остался строгим, без тени похвалы. – Но враг не будет стоять на месте.

Он дал знак слуге, и деревянная мишень начала двигаться по механизму, скрытому в земле, её скрип смешивался с воем ветра. Диана выдохнула, снова натянула лук и выстрелила. Стрела попала в край круга, задев белую полосу, и она нахмурилась, чувствуя, как внутри закипает раздражение. "Повторить!"– приказала она себе, её руки дрожали от напряжения. Вторая стрела ушла выше, задев воздух, третья – чуть ближе к центру, но всё ещё не в цель. "Если я не стану сильнее, не выживу,"– думала она, вонзая последнюю стрелу в дерево с такой силой, что та расколола мишень пополам. Гельмут кивнул, и на этот раз в его глазах мелькнула тень одобрения, как слабый луч солнца в пасмурный день.

Диана замерла у окна своих покоев, вглядываясь в темноту внутреннего двора. Луна пряталась за облаками, и только редкие факелы, закреплённые на стенах, бросали слабый свет на пустые коридоры. Она тяжело дышала, прижимая руку к груди, пытаясь унять дрожь. Очередной сон был ужасен – тени сгущались вокруг неё, их шёпот становился громче: "Ты наша… ключ…", а затем свет спасал её, как всегда. Но в этот раз в свете стояла Эльза, её глаза были полны слёз, а голос дрожал: "Не доверяй ему, Диана. Он забрал меня."Она понимала: это не просто кошмары. Это было предупреждение, зов, который она не могла игнорировать, но который разрывал её сердце.

С возвращением Совикуса во дворце что-то изменилось. Слуги боялись шёпотом произносить его имя, стражники отводили взгляды, когда он проходил мимо, их лица бледнели, как будто он вытягивал из них тепло. Воздух в залах стал тяжелее, пропитанный чем-то чужеродным, зловещим, как запах серы, что оставался после его шагов. И что хуже всего – он всегда знал, где она. Каждый раз, когда она выбиралась из своих покоев по ночам, чтобы проветрить голову или найти ответы, Совикус появлялся рядом. Иногда он просто проходил мимо, склоняя голову в знак уважения, но его взгляд – холодный, изучающий, проникающий – оставался с ней дольше, чем его шаги, как тень, что цеплялась за её душу.

Она больше не могла оставаться в неведении. Диана выдохнула, сжав пальцы в кулак. Она должна проследить за ним. Совикус часто исчезал по ночам, его шаги растворялись в тишине, и никто не знал, куда он ходит. Но он всегда возвращался к утру, бесшумный, как тень, с лёгкой улыбкой, что не доходила до глаз. Если он связан с её кошмарами, если он несёт в себе ту тьму, что терзает её сны, она выяснит это.

Быстро перекинув плащ через плечи, она двинулась к двери. Осторожно выглянула в коридор – пусто. Факелы горели ровно, их свет отражался на полированном камне, но тени между ними казались глубже, чем обычно, как будто они ждали её. Сегодня ночью она узнает, что скрывает Совикус.

Диана осторожно ступала по тёмным коридорам, каждый шаг отдавался глухим эхом в пустоте дворца. Сердце бешено колотилось, и ей казалось, что его стук разносится по всему замку, выдавая её. Пальцы сжались вокруг ткани плаща, ноги дрожали от напряжения, но она заставляла себя идти вперёд. Пот стекал по её спине, в ушах гудело, как от далёкого колокола. Она знала, что поступает безумно. Совикус был не просто советником – он был загадкой, тенью, существом, чьи намерения невозможно предугадать. И теперь она, принцесса, осмелилась пойти по его следам, чувствуя себя пешкой в игре, правил которой не понимала.

Её страх был как холодная тень, что следовала за ней, обнимая плечи ледяными руками. Она представляла, как Совикус обернётся, его тёмные глаза, полные насмешки, встретятся с её взглядом, и она не найдёт в себе сил сопротивляться. Ноги слабели с каждым шагом, но остановиться означало сдаться. "Что, если я никогда не смогу вернуться?"– этот вопрос пронзил её мысли, дыхание стало прерывистым. Она сжала губы и продолжила путь, борясь с внутренним голосом, что кричал ей повернуть назад.

Когда она проходила мимо статуи в коридоре – каменного рыцаря с мечом, – ей показалось, что его глаза блеснули в свете факелов. Она едва не вскрикнула, но тут же отругала себя: "Глупости."Однако, сделав ещё шаг, она ощутила, как волосы на затылке встали дыбом – статуя дрогнула, и меч с лязгом упал перед ней, разрубив воздух в дюйме от её лица. Диана отшатнулась, её крик застрял в горле, сердце заколотилось быстрее. Она оглянулась – статуя стояла неподвижно, но ощущение чужого взгляда не исчезло.

Она спустилась по узкой винтовой лестнице в нижние залы дворца – туда, где хранились старые архивы, оружие и тайны, о которых никто не говорил вслух. Воздух здесь был спёртым, тяжёлым, пропитанным запахом плесени и древности, как будто время застыло в этих стенах. Диана двигалась осторожно, прислушиваясь к каждому шороху, её тень дрожала на ступенях будто не принадлежала ей, отражая её внутренний страх.

– Принцесса, – раздался вдруг хриплый голос, заставив её вздрогнуть.

Она резко обернулась. Перед ней стояла Грета, старая служанка, чьи седые волосы выбивались из-под чепца. Её лицо, изрезанное морщинами, было бледным, а глаза смотрели с тревогой. Грета служила во дворце ещё при Эльзе, её руки, огрубевшие от работы, знали каждый уголок замка.

– Здесь не место принцессам, – прошептала старуха, хватая Диану за руку. Её пальцы были холодными, но крепкими. – Я видела, как он пришёл к твоей матери, принцесса. Его тьма забрала её. Не ходи туда!

– Почему? – спросила Диана, её голос дрогнул, слова Греты ударили, как молния.

– Потому что те, кто копается в тенях, сами становятся ими, – ответила Грета, её глаза расширились, как будто она видела что-то за спиной принцессы.

Старуха хотела сказать ещё что-то, но замерла, прижав палец к губам. Она схватила Диану за руку и попыталась увести её, но принцесса вырвалась. Это не входило в её планы. Она бросилась в тень, сердце колотилось, как барабан. Спустя пару минут она услышала приближающиеся шаги – лёгкие, но уверенные. Диана затаилась за колонной, её дыхание стало поверхностным.

Высокий, худощавый силуэт появился в конце коридора. Совикус. Его мантия шуршала по полу, как змеиная кожа, а в свете факелов его лицо казалось ещё бледнее, почти призрачным. Он остановился у массивной двери, украшенной резьбой в виде черепов, и коснулся её тонкими пальцами, пробормотав что-то на странном, гортанном языке. Дверь дрогнула и открылась сама собой, издав низкий скрежет. Из-за неё вырвался багровый свет, окрашивая коридор в зловещие тона.

Диана затаила дыхание, её пальцы впились в камень колонны. Советник вошёл внутрь, и прежде чем дверь закрылась, она успела увидеть то, что скрывалось за ней. В центре комнаты на полу была начерчана пентаграмма, её линии мерцали тонким, зловещим светом. Воздух дрожал от шёпота – множества голосов, сливающихся в хаотичный хор. А в центре стоял человек… или то, что когда-то было человеком. Диана узнала его – это был Ольф, библиотекарь, добродушный старик, который помогал ей с книгами в детстве. Но теперь его кожа посерела, губы шевелились в беззвучном бормотании, а глаза были пустыми, как у мертвеца.

Она не сдержалась. Бросившись к двери, Диана закричала:

– Что ты с ним сделал?!

Совикус повернулся к ней медленно, его губы растянулись в ухмылке, от которой кровь застыла в жилах.

– Ты не должна здесь быть, – сказал он тихо, но его голос резал, как нож.

– Это магия Моргаса, не так ли? – выкрикнула она, её голос дрожал от гнева и страха.

Он усмехнулся, склонив голову набок.

– Ты умнее, чем кажешься, дитя.

Ольф вдруг застонал, его тело дёрнулось, словно марионетка на нитях. Диана отшатнулась, её сердце сжалось от ужаса.

– Тьма… зовёт… – прохрипел он, его голос был чужим, искажённым.

– Я расскажу отцу! – выкрикнула она, отступая к двери.

Совикус шагнул ближе, его тень упала на неё, как сеть.

– Ты уверена, что он поверит?

В этот момент дверь распахнулась с грохотом. В комнату ворвались Йорн, один из королевских охранников, и Готфрид, старый архивариус с длинной седой бородой. Йорн, высокий и широкоплечий, схватил Диану за руку, его лицо было напряжённым.

– Принцесса! Грета сказала, что видела вас внизу, – выдохнул он.

Готфрид, опираясь на посох, взглянул на Совикуса с презрением.

– Вы зашли слишком далеко, магистр, – сказал он твёрдо. – Это уже не магия. Это нечто худшее.

Советник посмотрел на него с холодной насмешкой.

– Вы боитесь того, что не понимаете, старик.

– Мы боимся неведомого, потому что оно всегда приходит и все разрушает, – отрезал Готфрид, его голос дрожал от гнева.

Тени в комнате сгустились, воск на свечах зашипел, словно от ледяного дыхания. Диана почувствовала, как невидимые руки сжали её горло, её ноги подкосились. Ольф застонал громче, его тело шагнуло вперёд, движения были рваными, неестественными.

– Он не жив, но и не мёртв, – прошептала Диана, её голос сорвался.

Готфрид схватил её за руку.

– Бежим. Сейчас же.

Йорн вытащил меч, его клинок сверкнул в багровом свете.

– Вы не сможете нас остановить, – бросил он Совикусу.

Но советник не пытался их остановить. Он лишь смотрел, его губы растянулись в тонкой, зловещей улыбке.

– Мы ещё поговорим, принцесса, – сказал он тихо, и его слова повисли в воздухе, как угроза.

Диана выбежала из комнаты, сердце колотилось так сильно, что казалось, оно разорвёт грудь. Йорн и Готфрид бежали за ней, их шаги гулко отдавались в коридоре. Тени сгущались, шёпот становился громче, но она не оборачивалась. Холодная рука Готфрида тащила её вверх по лестнице, и затем… всё пропало.

Диана проснулась резко, с дрожью, как будто её вытолкнули из глубоких вод. Комната была залита мягким утренним светом, пробивающимся сквозь тяжёлые занавеси. В камине потрескивали угли, едва тёплые, наполняя воздух запахом дыма и воска. Она приподнялась на постели, хватаясь за голову, её волосы прилипли ко лбу от пота. Шёпот теней не стихал – он звенел в ушах, едва слышный, как дыхание: "Ты наша…"Сердце колотилось так громко, что она боялась, будто Совикус услышит его сквозь стены.

Что это было? Кошмар? Она смутно помнила винтовую лестницу, холод каменных стен, багровый свет пентаграммы, Совикуса и… Йорна с Готфридом. Диана сжала виски пальцами, пытаясь собрать обрывки воспоминаний. Всё казалось слишком реальным – запах плесени, шёпот теней, голос Ольфа, – но с другой стороны… разве это могло быть правдой? На запястье её левой руки остались следы – четыре красные полосы, глубокие, как от сильного сжатия. А на плаще, брошенном у кровати, блестела капля чёрного воска, пахнущая серой. Откуда она взялась?

"Просто дурной сон,"– сказала она себе, но голос в голове звучал неубедительно. Внутри поселилось беспокойство, острое, как игла. Она глубоко вдохнула, пытаясь прийти в себя, и вдруг почувствовала холод на плече – как рука мертвеца. Она замерла, её глаза расширились, но в комнате никого не было. Только шёпот теней шептал: "Скоро…"Диана сжала пальцы в кулак, в горле пересохло, как будто она кричала всю ночь. Она должна узнать правду.

Натянув тёплый плащ поверх сорочки, она вышла из покоев. Коридоры дворца были наполнены утренним шумом: слуги суетились, расставляя подносы с завтраком, стражники менялись после ночного дежурства, их голоса гудели в дальних галереях. Всё выглядело как обычно, но воздух казался слишком тяжёлым, а тени в углах – слишком глубокими, как будто они следили за ней.

Она направилась к казармам, её шаги ускорились. У входа стоял капитан стражи, широкоплечий мужчина с густой бородой.

– Где Йорн? – спросила она, её голос был резким, требовательным.

Капитан нахмурился, его брови поднялись в удивлении.

– Йорн? Он не заступал на смену сегодня утром, – ответил он, пожав плечами.

– А вчера? – её сердце сжалось.

– Вчера тоже нет, принцесса.

У Дианы закружилась голова, она опёрлась рукой о стену.

– Готфрид. Где старый архивариус?

Капитан растерялся, его взгляд стал беспокойным.

– Готфрид?.. Последний раз его видели в библиотеке позавчера, – сказал он медленно.

Диана почувствовала, как холодный пот стекает по спине. Они исчезли. Оба. А Совикус? Она развернулась и почти побежала к залу советника, её шаги гулко отдавались в коридорах. Слуги расступались перед ней, чувствуя её напряжение, их шепотки стихали, как только она проходила мимо.

Когда она влетела в зал, Совикус уже ждал её. Он сидел в кресле, его тонкие пальцы были сцеплены, на губах играла лёгкая усмешка, как будто он знал, что она придёт. Его мантия сливалась с тенями комнаты, глаза блестели холодным светом.

– Принцесса, вы чем-то встревожены? – спросил он, его голос был мягким, но в нём чувствовалась скрытая насмешка.

Диана сжала кулаки, её ногти впились в ладони.

– Где Йорн? Где Готфрид? – выкрикнула она, её голос дрогнул от гнева.

Советник поднял бровь, его лицо осталось непроницаемым.

– О, вы имеете в виду капитана стражи и архивариуса? – он сделал паузу, будто обдумывая свои слова. – Как жаль…

– Что жаль? – её голос стал тише, но в нём звенела угроза.

– Они пропали, – ответил он, пожав плечами, как будто говорил о пустяке. – Исчезли. Как будто их никогда и не было.

Тишина между ними стала зловещей, тяжёлой, как камень. Диана замерла, её дыхание сбилось.

– Ты… – она шагнула вперёд, её кулаки дрожали. – Это ты их забрал.

Совикус вздохнул и медленно поднялся с кресла, его движения были плавными, почти кошачьими.

– Принцесса, прошу вас, не обвиняйте меня в том, чего я не делал, – сказал он, но его тон был слишком спокойным, слишком уверенным.

Он стоял перед ней, и воздух вокруг сгустился, стал тяжелее, как перед грозой. Диана попыталась отступить, но ноги словно приросли к полу. Его глаза казались слишком тёмными, слишком глубокими, как бездонные колодцы.

– Вы так бледны, принцесса, – прошептал он, его голос звучал как эхо, раздающееся в глубине её сознания. – Вам приснился дурной сон? Сны – это зеркало. Или, может, окно?

Его глаза вспыхнули багровым, и Диана почувствовала согревающее душу теплое прикосновение на плече – словно рука матери. Она ахнула, но в этот миг её разум наполнился образами: тени шептали её имя, пентаграмма мерцала в темноте, Ольф смотрел на неё пустыми глазами, его губы шевелились, произнося слова, которых она не могла разобрать.

– Что ты сделал с ними? – наконец вырвалось у неё, но голос был слабым, чужим.

Совикус улыбнулся, его зубы блеснули в тусклом свете.

– Иногда люди просто… уходят, – сказал он. – Но не беспокойтесь, принцесса. Вы ещё сыграете свою роль в этом великом замысле.

Его голос звучал как скрип ржавых петель, проникая в её кости. Диана отступила, её ноги наконец подчинились, но Совикус уже растворился в тенях комнаты, оставив после себя лишь запах серы и тишину, густую, как кровь.

Когда она вышла из зала, её взгляд упал на окно. В отражении стекла Совикус стоял за её спиной, улыбаясь своей зловещей улыбкой. Она резко обернулась – но никого не было. Только ветер за окном завыл громче, и тени в коридоре дрогнули, словно приветствуя её страх. А затем она услышала шёпот – слабый, но ясный: "Не доверяй ему."Голос Эльзы. Диана замерла, её глаза расширились, но коридор был пуст. Только тепло на плече осталось, как обещание, что она не одна.

Глава 15. Некрос пришел

Моргенхейм. Когда-то этот уголок королевства Альгард был его гордостью, цветущей деревней, полной жизни, ремёсел и торговли. Узкие грунтовые дороги вил